ПЕРЕЙТИ на главную страницу творений

🎧 СЛУШАТЬ Чтение Евангельских сказаний о земной жизни Иисуса Христа. Иннокентий Херсонский (ссылка на YouTube)

Скачать Чтение Евангельских сказаний об обстоятельствах земной жизни Иисуса Христа в формате docx

Чтение Евангельских сказаний об обстоятельствах земной жизни Иисуса Христа, до вступления Его в открытое служение спасению рода человеческого

1. Введение
2. Предвечное рождение Сына Божия
3. Зачатие Иоанна Предтечи
4. Благовещение о Рождестве Христовом
5. Свидание Марии с Елисаветою
6. Рождество Иоанна Предтечи и его отрочество
7. Рождество Христово
8. Поклонение пастырей родившемуся Христу
9. Путешествие волхвов и поклонение их Иисусу Христу
10. Сретение Господне
11. Бегство в Египет, избиение младенцев и возвращение Святого Семейства в Назарет
12. Жизнь Иисуса Христа в Назарете, в доме Его родителей
13. Двенадцатилетний Иисус во храме Иерусалимском
14. Проповедь Иоанна Предтечи

1. Введение

Займемся чтением Евангелий. Говорим, — чтением, ибо наше толкова­ние действительно будет похоже на чтение. При толковании не будем пускаться в ученые исследования. Предметом нашего Чтения будут четыре Евангелия. Предмет их один и тот же — жизнь Иисуса Христа или, точнее, явление Бога во плоти, и события Его земной жизни. Но надобно помнить, что из евангелистов ни один не думал описывать жизнь Иисуса Христа вполне, а писали они только в отрывках и прямо говорили, что всего, сделанного Иисусом Христом, описать нельзя (Ин. 21; 25). Ибо если во Иисусе Христе было «всяко исполнение Божества телесне» (Кол. 2; 9), то как можно это выразить? Ежели в мире физическом не могло вполне выразиться Боже­ственное Слово, а выразилось только отчасти, то также не могло Оно вполне выразиться и в Евангелиях. Посему-то в древности и называли Евангелия только απομνημονευματα των Αποστολων Какая же цель нашего чтения? Та же, что и написания Евангелий. Иоанн говорит: «сия же писана быша, да ве­руете» (Ин. 20; 31); но мы давно веруем, следовательно, для нас, по-видимо­му, уже и не нужно бы Евангелие и чтение его. Но у веры может быть много степеней (Рим. 1; 17. 12; 3). Итак, цель нашего чтения есть вера и получение живота вечного. Будем читать четырех евангелистов вместе, но не всех; это потребовало бы от нас много времени. Возьмем необходимое для нашей цели. Рассмотрим главные события в жизни Иисуса Христа. Но сказание об уче­нии Его можно взять не все. Ибо и из немногих отрывков можно видеть, каково оно. Расположим свое чтение так, как располагает Церковь: во-первых, обстоятельства жизни Иисуса Христа, предварившие крещение, рассмотрим до праздника Крещения Господня; во-вторых, последние дни Его земной жиз­ни обозрим во время Великого поста; в-третьих, воскресение Его и явление учеников, а также сошествие Святаго Духа — до праздника Сошествия Святаго Духа; наконец, в-четвертых, прочтем из Евангелия о Его делах и учении.

2. Предвечное рождение Сына Божия

Три евангелиста начинают свое повествование с обстоятельств «земной» жизни Христа Спасителя; два из них (Марк и Лука) — с явления Предтечи, а один (Матфей) — с родословия Иисуса Христа и рождества Его. Но явно, что Лице, описываемое в Евангелии, существовало до земного рождения. Посе­му один евангелист (Иоанн) говорит о небесном Его существовании. Забу­дем, — так приглашает святитель Златоуст к чтению Иоанна Богослова, — на время все земное, перенесемся на небо и посмотрим, нет ли там того Лица, Которое евангелист описывает. Лице это существовало от вечности (Ин. 1; 1-14). Первые четыре стиха первой главы Евангелия Иоанна можно назвать как бы предисловием или вступлением ко всем четырем евангелистам. Это -введение в небесную историю Иисуса Христа. Здесь как бы разверзаются небеса, и является Слово, представляется Творцом, приходит «к своим», и тем, кои принимают Его, дает «область» чадами Божиими «быти» (Ин. 1; 12). Это — сокращение всей жизни Иисуса Христа, цель Его явления. Потом подроб­нейшим образом рассказывается у евангелистов, как это все было, и вечное Слово здесь только представляется во всей ясности. При подробном описа­нии жизни Иисуса Христа будет виден только Сын Человеческий, а Слово как бы скрывается. Можно сказать, что небеса как бы снова скрываются. В Иудее и Риме как бы снова распространяется мрак. Только просвечивалось нечто светлое, Божественное, в Иудее через закон, а в Риме через некоторые познания. Потом следует повествование евангелиста Луки (1; 5). Слово, опи­санное Иоанном, наподобие молнии, осветило все, и потом снова скрывает­ся и заставляет идти как бы ощупью. У святого Луки представляется как бы поприще деятельности этого Слова. Что за люди Захария и Елисавета в срав­нении с кесарями и вельможами римскими, что ими занимается евангелист? Здесь как бы сбывается то, что сказал апостол: «и худородная мира и уничи­женная избра Бог» (1 Кор. 1; 28).

Почему не сделали описания, подобного Иоанну, первых три евангелис­та? Они остановились на земных событиях, а Иоанн начинает с неба. Конечно, потому, как говорит апостол, что всякому «дается явление Духа на пользу» (1 Кор. 12; 7). Дух Святый дает дарования «коемуждо якоже хощет» (1 Кор. 12; 11). Но неужели Дух Святый в раздаянии даров не сообразуется ни с какими законами? Нет! Различие даров Его зависит от различия умственных и нрав­ственных сил лиц приемлющих. В Иоанне мы видим глубокую любовь. Эта глубокая любовь произвела столь же глубокое познание. Лице Иисуса Христа преимущественно у него является Божественным. Такое дополнение, сделан­ное Иоанном, было очень нужно, как замечает святитель Златоуст. Первых трех Евангелий было бы недостаточно. Притом, многие еретики останавли­вались именно на том, что было человеческого в Лице Иисуса Христа, и в защиту своей земляности могли ссылаться на трех евангелистов, у коих буд­то бы только и говорится, что о земных делах Иисуса Христа. Посему также богословие Иоанново было крайне нужно. Он как бы поневоле сделался хри­стианским метафизиком, но не без сообразности своему духу, своей высокой любви. Невозможно вполне объяснить и определить сих первых стихов Иоаннова Евангелия, и толкователи, рассекавшие особенно первый стих по пра­вилам некрологического толковательного искусства, подобны тем, кои раз­дирали одежды Иисуса Христа (Ин. 19; 23); напротив, с ним надобно бы поступить так же, как с хитоном нешвенным, а истканным свыше. Усили­ваться понять оный — значит ничего не понимать. Все мысли и слова здесь бессменны, как прекрасно замечает святитель Златоуст. «Ежели чего недо­статочно, — говорит он, — для представления всего, то и не удивляйся; ибо дело идет о Боге, о Коем достаточно ничего нельзя ни сказать, ни помыслить». И в другом месте говорит: «Ни одного слова недостаточно к тому, чтобы вы­разить Божественное Слово. И если кто станет утверждать, что он может что-либо сказать о Боге, тот сим ясно показывает, что он не понимает Бога. Нет имени, которое бы вполне могло выразить Бога; так нельзя постигнуть Его всего». Но чем же Он представляется у Иоанна? и чем мы на этом основании можем представлять Его? Он представляется у него Богом Словом. Ясно, что Лице это Божественное. Скажем ли мы, что Бог есть Слово, и что Слово есть Бог, то есть возьмем ли слово предикатом, или субъектом, мысль будет одна и та же. Видно, однако ж, что Слово это нераздельно соединено с Богом (Ин. 1; 2). Какого рода эта нераздельность? Соединение ли только нравственное или физическое? Должно быть то и другое. Нельзя здесь разуметь двух Богов, ибо ничто так не страшило Иудеев, как многобожие; посему, если бы Иоанн разумел здесь двоебожие, то он непременно должен был бы сделать оговор­ку. Но здесь приметно и отличие. Иначе каким же образом Он был бы и дру­гой, если бы ничем не отличался от первого? Отличие это выражается в пер­вом стихе его Евангелия. И Слово δε προς τον Θεος. Этим словом, προς, пока­зывает, что Оно имеет личность Свою. Скажут, что наше знание языка греческого еще не ручается за такое изъяснение? Но еще святители Златоуст и Василий Великий в слух всего Константинопольского народа, знавшего уж конечно отлично свой отечественный язык, говорили, что здесь προς означа­ет личность. Златоуст говорит: «Когда Иоанн говорит о Слове, что Оно было в начале, то дабы кто не почел Его не рожденным Богом от вечности, Иоанн говорит, что Оно «искони» было «к Богу»; а дабы кто не почел Его словом произ­несенным, то Иоанн прибавляет греческое речение προς, показывающее, что оно было не в Боге, а «к Богу»». Потом говорит, что это Слово было Сам Бог — «и Бог бе Слово», но эта разность нисколько не вредит догмату единобожия. В сем стихе заключается все учение о Троице. Дальше Иоанн говорит, что «Бог бе Слово», без члена (Θεος). Досужие критики приискали некоторые места у Филона, где он будто бы, говоря о Боге низшем, сотворенном, употреблял слово Θεος, без члена. Но святитель Златоуст говорит: «Если бы Иоанн здесь разумел слово, или Бога сотворенного, то что препятствовало бы ему ска­зать: в начале сотвори Бог Слово? Да и Сам Единородный Сын Божий не преминул бы, по смирению Своему, сказать, что Он сотворен, если бы Он в самом деле был таковым. Скорее бы Он мог умолчать о Своем величии и Божестве, нежели скрыть то, что Он создан». Вот единожды навсегда ответ на возражения против Божественности Иисуса Христа. Начало Евангелия Иоаннова как будто похоже на начало Моисеевой книги Бытия, только есть и чрезвычайное различие; ибо Иоанн говорит: «в начале бе Слово», но не сотво­рено. Почему Иоанн назвал Иисуса Христа «Словом»?

Вот вопрос важнейший в христианской истории и догматике. Свое ли оно (наименование Словом) или заимствовано? Всего вероятнее, что оно за­имствовано. Занять его можно было или у христианских писателей, или у небогодухновенных писателей иудейских, например у Филона, который по местам говорит о Слове (λογος) Божием, также у языческих писателей, на­пример, у Платона. Что можно было иное заимствовать у писателей гречес­ких, этому служит доказательством апостол Павел, который в своих посла­ниях приводит иногда стихи греческие (Деян. 17; 28). В Новом Завете очень часто упоминается о Слове, в Ветхом Завете — реже, например у Иисуса сына Сирахова (Сир. 43; 28). Здесь слово представляется как бы особенным дей­ствием Промысла. В книге Премудрости Соломоновой (Прем. 18; 15), слову как бы приписывается личность, оно представляется как бы в виде Ангела, поражающего Египтян и руководствующего Израильтян по пустыне. В книге Премудрости Соломоновой (Прем. 7; 21) «Премудрость» описывается как Лице, представляется переходящей по родам в души преподобных (Прем. 7; 27), и сим как бы намекается на воплощение Слова (сн.: Сир. 1; 9-10. Вар. 3; 28-38). Но более, чем слово в Ветхом Завете, представляется «Премудрость».

Следовательно, евангелист Иоанн не сам изобрел это слово; он занял его у ветхозаветных библейских писателей, ибо нет нужды занимать у дру­гих, когда можно занять у своих. Впрочем, он имел в виду и «слово», употреб­ляемое греческими писателями, которые имели неправильное понятие о «сло­ве», и более нежели вероятно, что он хотел своим изображением «Слова» ис­править погрешности у язычников и Иудеев, писавших о слове. Но почему писатели Ветхого Завета употребляли «слово», и почему Иоанн нашел его при­личным и не мог, так сказать, выбрать лучшего, для описания второго Лица Святой Троицы? Причина главная этому та, что сие наименование действи­тельно самое приличное в сем случае. Иоанн не видел лучшего. Иоанн сам дорожит этим именем, и только дважды еще употребляет оное в случаях са­мых важных и решительных (1 Ин. 1; 1. Откр. 19; 13). Среди откровений возвышенных, Божественных, он не забыл своего «Слова» (Откр. 19; 13). Ко­нечно, в этом выражении нет полного соответствия с делом, да его и найти нельзя; по крайней мере, в нем есть хотя малый оттенок и слабое подобие истины. Второе Лице Пресвятой Троицы, Его отношение к Богу Отцу, Его самостоятельность на языке человеческом не может быть благоприличнее выражено, как словом Λογος. У нас теперь Λογος означает большей частью слово внешнее; у греков же оно означало и «мысль», и самый «ум», и «слово внешнее». Святыми отцами представляется и причина, почему Иоанн назвал Иисуса Христа — «Словом». Святитель Златоуст говорит, что «Иоанн назвал Его таким именем для того, чтобы кто не подумал, что Сын рожден Отцом страст­но, и еще потому, что Слово сие возвестило нам волю Отца Небесного, и не только нам, но постоянно возвещает всем, и все нисходит от Отца только чрез Него». Нельзя не заметить здесь богоприличия в выражениях, как свя­тые отцы и замечали. Предмет высокий; люди о нем написали бы очень мно­го; но в этом многом заключалось бы мало; Иоанн же написал немного, но выразил все, и это немногое сообщено ему свыше. Оттого какая твердость и решительность в словах его! Незаметно ни малейшего колебания! Таким об­разом свойственно говорить тому, кто научен свыше. Святитель Златоуст го­ворит: «Если бы кто человека, стоящего на берегу моря, видящего горы, леса, вдруг перенес на средину моря, он и оттуда видел бы то же так же точно». Таким образом «в начале бе» не что иное означает, как вечное и бесконечное бытие. Потом евангелист характеризует Лице, им описываемое, по действи­ям: «вся Тем быта, и без Него ничтоже бысть, еже бысть» (Ин. 1; 3).

Этим повторением Иоанн как бы заблаговременно рассеивает еретичес­кое мнение Маркионитов, кои говорили, что нечто сотворено Иисусом Хри­стом, а нечто не сотворено. Евангелист говорит δι Αυτου — «чрез Него», а не говорит: от Него. Конечно, это почти одно и то же, но говоря: δι Αυτου он не устраняет и Отца от творения. Святитель Златоуст говорит, что так выража­ется евангелист Иоанн, дабы не подумали, что Сын не рожден, но что Он рожден Отцом от вечности, и что Отец чрез Него все творит и во всем дей­ствует. Потом в стихе четвертом святой Иоанн показывает Его частнейшее отношение к людям, говоря: «в том живот бе, и живот этот бе свет челове­ком»; он хочет показать, что не только заключается живот в Иисусе Христе, но что этот живот распространяется и на человеков, а употребляя выражение «бе», он показывает, что так некогда было, значит намекает на прошедшее не­винное состояние людей. У нас теперь от света жизнь, между тем Иоанн го­ворит, что от живота происходит свет. Но в самом-то деле, не живот ли дол­жен светить? По крайней мере, так было некогда, так и опять будет. «Правед­ницы», говорит Писание, «просветятся яко солнце» (Мф. 13; 43). И ныне только в Иисусе Христе свет и жизнь, без Него смерть и тьма. В Иисусе Христе и теперь остался живот, только у нас его нет. «Свет во тме светится» (Ин. 1; 5). На какое время этим намекается? Явно, что на состояние человека падшего. Ибо Иисус Христос и до явления Своего во плоти, светил во тьме между язычниками, как апостол Павел говорит в Послании к Римлянам (Рим. 1; 18-19): только они сокрывали истину в неправде, только тьма не усвоила этого света. В сем стихе как бы показываются евангелистом первые нити, при­крепляющие небесную историю Иисуса Христа к истории земной. Но еван­гелисту как бы не хочется расстаться с историей Небесной, и, заткав первую нить, он снова обращается к своему любимому предмету. «Бе Свет истинный, Иже просвещает всякого человека, грядущаго в мир» (Ин. 1; 9).

Прекрасное и сильно выражение: «грядущаго в мир». Человек как бы вы­ходит из царства света, грядет в мир как бы готовым гостем, странником, ему дается напутие, кладется на челе его знамение — неизгладимые печати. «Свет просвещает всякого человека». В стихе десятом евангелист обращается и долу, и здесь взору его представляется все как бы слитым, и он не может еще со­браться с силами, и говорит об Иисусе Христе, что Он был в сем «мире», но «мир Его не позна». Вся история жизни Его будет доказательством на эти сло­ва. «Во своя прииде, и свои Его не прияша» (Ин. 1; 11). Под «своими» вообще можно разуметь всех людей, как и апостол называет людей «родом Божиим» (Деян.17; 29); частнее — Иудеев, от коих Он произошел по плоти; еще частнее — Его сродников ближайших, ибо евангелист замечает, что «ни братия бо Его вероваху в Него» (Ин. 7; 5). «Елицы же прияша Его, даде им область чадом Божиим быти» (Ин. 1; 12). Вот плод принятия Его. В каком смысле чадами Божиими? Без сомнения, в нравственном; грех соделал нас врагами Божиими, а вера в Иисуса Христа дарует усыновление Богу (Рим. 8; 1-14). Апостол Петр говорит, что все мы некогда будем «Божественного причастницы есте­ства» (2 Пет. 1; 4), а не благодати только. Иисус Христос в молитве Своей к Богу Отцу говорит: «да вси едино будут… якоже Мы» (Ин. 17; 21-22). Люди, по примеру воплощенного Слова, должны быть как бы человеками божествен­ными, богочеловеками.

Евангелист говорит: «дал область», а не «соделал». Да «соделать» и нельзя. Бог и Адама не сделал вполне совершенным, а предоставил ему испытанием вещей развивать духовные и телесные силы свои, упражнением достигать праведности. Этот закон в силе всегда, посему: «даде область» — значит дал возможность, право. В стихе тринадцатом говорится: «иже не от крове, ни от похоти плотския» — выражение еврейское. Этим евангелист хотел сказать то же, что говорит апостол: «порождени не от Семене истленна, но неистленна, словом живаго Бога» (1 Пет. 1; 23), порождени «банею пакибытия» (Тит. 3; 5), в «глаголе» веры (Еф. 5; 26). Указывает евангелист на новое поколение людей, имеющее рождаться, по примеру Слова, бесстрастно. «Слово плоть бысть» (Ин. 1; 14). Евангелист говорит, что Иисус Христос как будто принял только плоть нашу; но явно, что под сим должно разуметь и душу, то есть Иисус Христос принял на Себя все наше человеческое естество. «Плоть», по слово­употреблению еврейскому, означает целого человека. Притом апостол Павел говорит, что Иисус Христос «приискренне приобщися… плоти и крови» (Евр. 2; 14). Аполлинаристы, напротив, утверждают, что Иисус Христос принял только плоть нашу. «Вселился в ны», εσχηνωσεν εν η`μιν то есть как бы поставил ски­нию между нами. Таким образом, Иоанн начинает от вечности, видит Слово в лоне Отца Небесного, видит потом Его творчество и отношение к челове­честву, дарование Им света и жизни, видит не светило только, а самый свет. Потом, как бы чувствуя, что все, сказанное им, неопределенно, Иоанн уже решительно говорит: «Слово плоть бысть»; обитало между нами. Таково от­ношение первых стихов Иоаннова Евангелия, называемых прологом к Еван­гелию вообще. Это — обзор предварительный и общий, — и обзор орлиный, потому-то орел и изображается всегда при этом евангелисте. Он прежде, нежели изобразил полный ряд событий жизни Иисуса Христа, находит пер­вое звено оной в вечности — в Боге. Потом идет через ряд творений, обнима­ет Божественное домостроительство спасения и начинает с того времени, когда Слову надлежало явиться во плоти. Так как это дело важное, то оно происходит в тиши, незаметно от людей. Оно было приготовлено веками, рядом пророчеств. Но когда уже это дело совершилось, тогда Спаситель при­шел; но никто не узнал Его: «и мир Его не позна». У Промысла как бы непре­менный закон — приготовлять великие дела в тайне и открывать их уже тогда, как они созревают, — совершатся; начало их как бы незаметно. Явление Иисуса Христа во плоти почти не замечено иудейскими историками. Флавий упоми­нает в одном месте о Нем, и также в одном — о Иоанне Предтече; но из сих двух мест одно считается подложным. Так мало заботились об этом деле! Что же говорят о Нем священные писатели?

3. Зачатие Иоанна Предтечи

В Иудее был царем Ирод, в Риме — Август. В тридцатый год царство­вания Ирода был иерей некий, «именем Захария… и жена его… Елисавета» (Лк.1;5). Вот первые лица, которыми открывается Новый Завет. Иудейский священник и его жена! Священник принадлежал к чреде Авиевой. Чреды сии учреждены еще Давидом (1 Пар. 24; 10). Их было двадцать четыре. Авиева чреда считалась восьмой. Каждой чреде два раза в год доставалось со­вершать богослужение; каждая чреда начинала служение свое в субботу, и в субботу оканчивала. Жилищем Захарии была нагорная страна Палестины, в которой было несколько городов. Одни говорят, что он был из Хеврона, дру­гие — из Иутты, которая будто бы была в племени Иудином (Лк. 1; 39). Но знание жилища его — обстоятельство не важное, важнее то, что они «беста же праведна оба пред Богом» (Лк.1;6). Евангелист не довольствуется, что они беста праведна оба пред Богом; хотя и это одно выражение уже сильно, так как пред Богом каждая вещь является в своем точном виде, ничто не скро­ется от Его взора; но прибавляет: «ходяща во всех заповедех и оправданиих Господних безпорочна», то есть они соблюдали закон внутренний — нравствен­ный и обрядовый — во всей точности; соблюдение того и другого закона не легко. Один обрядовый закон требует много пожертвований для сохранения всего, им предписанного. «И не бе има чада» (Лк. 1; 7). Праведная чета в Вет­хом Завете является бесплодной; но это не в первый раз; ибо и прежние пра­ведники являлись бездетными, тогда как праведникам закон положительно обещал многочадие, и притом они лишены были детей на целую жизнь — «оба заматоревша во днех своих беста» (Лк. 1; 7). С праведниками, выходившими из состояния младенчества, и церковный закон поступал как с мужами и при начале Ветхого Завета и при начале Нового. Бог заставляет их терпеть по­добного рода искушения. Так страдал Авраам. Страдание это в Ветхом Заве­те было самое большое, и считалось поношением, как после скажет Елиса­вета (Лк. 1; 25). Бесчадство тогда считалось признаком гнева Божия и уничи­жением, подобно тому, как если бы в нынешнее время постоянно в одном доме были несчастья, например, умер бы несчастно отец, сын, то обыкно­венно говорят об этом даме, что на нем гнев Божий. Причина бесчадства физическая в жене: «бе неплоды… заматоревша» — разумеется старость; по­добное выражение употребляется и об Анне, матери Самуила. В точности нельзя определить лет Захарии и Елисаветы. Захария не левит, но священ­ник. Левиты, достигшие пятидесяти лет, были увольняемы от служения, но священники служили по смерть. Можно полагать, что сия чета была около шестидесяти лет, и к деторождению, по естественному порядку вещей, была уже не способна. Но от этой неплодной четы должна была произойти ветвь царская. Почему Предтеча Мессии родился от четы престарелой? Ответ на сей вопрос в одном церковном стихе, в котором говорится, что Иоанн Кре­ститель родился от престарелой четы для того, чтобы быть истинным Пред­течею того Бога Слова, Который имел родиться от Девы, дабы сии великие события преславны были. Ряд чудесных событий в жизни Иисуса Христа должен был начаться чудом великим. Такое чудо и есть рождение Иоанна. В Ветхом Завете также некоторые рождались от неплодных, сверх ожидания, например Исаак, Самуил. Нет ли в сем рождении тайны Промысла и нату­ры? Хороший намек на это делает блаженный Августин, говоря, что Елисавета была sterilis corpore, sed foecunda animo; рождение великих людей вооб­ще было замедляемо до тех пор, пока в супругах с летами пройдет все чув­ственное, ослабеют все похоти. Нужно, чтобы родители и с физической стороны были очищены, дабы быть орудиями рождения людей необыкно­венных, потому дети у них и рождаются в позднейшее время. С другой сто­роны, долговременное ожидание служит лучшим приготовлением плода бо­лее зрелого. Такое устроение Промысла более нужно было в Ветхом Завете, ибо Ветхий Завет более соответствовал младенческому состоянию челове­ческого рода. «Бысть же служащу ему» (Лк. 1; 8). Хронологи старались опре­делить это время служения Захарии, ибо им определяется время наших цер­ковных праздников, именно: зачатием Предтечи определяется время Благо­вещения Пресвятой Девы, а сим определяется Рождество Иисуса Христа, и нашли, что восьмой Авиевой чреде приходилось служить при храме в меся­це сентябре, по еврейскому «tucpu» на вторую половину нашего сентября и первую октября. «По обычаю священничества» (Лк. 1; 9). Должность священ­ников состояла в том, чтобы переменять хлебы предложения, приносить в жертву животных, возжигать светильники, кадить, й прочее, и бросаемы были жребии — кому какая часть служения достанется. Захарии по сему жребию досталось кадить. Каждение совершалось дважды в день, поутру и ввечеру (Исх. 30; 7-8). Поутру священник выходил благословлять народ, стоявший вне святилища и ожидавший благословения; значит, Захария кадил поутру. «Вшедшу в церковь Господню» (Лк. 1; 9), значит «во Святое», где находились хле­бы предложения и светильники. Некоторые отцы говорят, будто он был пер­восвященником; ибо это его каждение падает на день очищения, в который первосвященник должен входить во Святое святых. Но что Захария был не первосвященник, а просто священник, это открывается из того, что, во-пер­вых, он в списке первосвященников того времени не находится; во-вторых, он подлежал чреде, а первосвященник был вне всякой чреды; в-третьих, он должен был совершать служение семь дней; в-четвертых, в стихе пятом имен­но говорится, что он был «иерей… молитву дея вне, в год фимиама» (ст. 10); и славянский переводчик, как бы имея в виду показать, что Захария был первосвященник, перевел: «в год фимиама», разумея день очищения. «Вне»: одно отделение в храме было для простого народа, а другое для священни­ков; поелику перегородки не было, то священники видны были народу. «Молит­ву дея». По закону Моисееву определенных молитвословий не было, а народ -уже молился. Чувство религиозное само развилось — народ чувствовал, что не довольно только приносить жертвы, а нужно и молиться. Форм молитвы не было, а молились или от собственного чувства, или словами Давида или других пророков: «явися же ему Ангел Господень, стоя одесную олтаря кадилнаго» (Лк. 1; 11). Вот какое место и время избрал Ангел! И люди избирают место и время приличное, а на небе эта разборчивость больше; там все со­вершается числом, мерою и весом. Ангел говорит Захарии: «услышана быстъ молитва твоя» (Лк. 1; 13). Но вероятно, что Захария молился не теперь, ибо смутился от слов Ангела; но он молился прежде, и теперь уже забыл о своей молитве; но у Бога она не забыта. На небе положено дать ему сына, но до некоторого удобного времени отложено. «Явися» — значит вдруг сделался ви­димым. Когда говорится о благовестии Пресвятой Девы, то там Ангел пред­ставляется вошедшим (Лк. 1; 28). «Одесную олтаря кадилнаго». Некоторые отцы в сем положении Ангела находят явление радостное. Язычники левую сторону назвали несчастной, а правую — счастливой. Священное открове­ние дается в храме. Не в первый ли раз в жизни Захарии достался лучший жребий каждения? Ибо кадить — выше других служб. И с этим жребием со­единилось явление Ангела, и все стеклось как бы для того, чтобы утешить долговременное страдание супруга. С другой стороны, оно показывало, что он, будучи праведным пред Богом, имел мало веры; а она нужна, ибо вера все производит; это — необходимое условие со стороны человека. Конечно, глагол Господень не возвратится тощ, но неверие полагает препону его дей­ствию; нужно было оторвать Захарию от сей косности, — и вот время, удоб­нейшее для сего. Но при всем том «смутися Захария, видев..». Вот первое дей­ствие явления! При явлении существа из другого мира нельзя не смутиться. Участь дольнего мира — трепетать при появлении существа из другого мира; но в Захарии обнаруживается более, нежели простое смущение: «и страх нападе нань». Это выражение сильное: душа смутилась, мысли смешались, ум помрачился, и Захария заговорил, что не следует, тогда как место предотвра­щало этот страх: в храме ли явиться злому духу? Священнику должно по­мнить, что самое святое место изгоняло всякое злое существо. Мог ли злой дух явиться среди фимиама и молитвы? Два раза только в год доставалось Захарии служить при храме, входить в святилище — еще реже, и то с благого­вением и страхом. И здесь ли место смущению? Самое благоговение предот­вращало этот страх. Наконец, самый возраст предохранял от страха: он был в летах преклонных, в которых воображение не так сильно волнуется, как в летах юношеских; притом, он устрашился от одного видения — «видев»; слов еще не было. Это говорим не в укоризну, а для изъяснения последующего события. «Не бойся» (Лк. 1; 13), — говорит Ангел. Значит, Ангел заметил страх и смущение Захарии. Ангел считал ненужным говорить, кто он, но должен был сказать, зачем явился он; так и поступил Ангел. Поелику Захария в это время не молился, то мог подумать, что явление это не для него. Детей, которых дает Сам Бог, Сам Он и нарекает еще прежде рождения: «и наречеши имя ему Иоанн». Не без причины так бывает; у нас имя с вещью раздружилось, имена часто пусты и даже противоположны бывают вещам; но у Бога имя означает вещь, и лице соответствует имени; притом, Бог дает предварительно имя для показания, что Он нарицает «не сущая яко сущая» (Рим. 4; 17). У Захарии не было еще сына; наречение имени означает уже власть лиц нарицающих над нарицаемыми, как и ныне нарицают имена на землях, полях. Притом, имя остается на целую жизнь, и звуком своим беспрестанно будет напоминать чудо наречения. Слово «Иоанн» значит «благодать», «милость». Далее Ангел описывает качества будущего сына Захарии, как подтверждение, что точно так будет, как он предсказывает, именно: каков сын будет со стороны физи­ческой и нравственной? «Возрадуются» (Лк. 1; 14) — в чем, от чего, каким обра­зом? Это не требует объяснения. Иоанн не мог служить радостью для роди­телей только плотскою своей жизнью, тем более своей плачевной кончиною, и очевидно, здесь должно разуметь радость духовную: «и мнози… возрадуют­ся». Это исполнилось при рождении его (Лк. 1; 58). Но эта радость должна относиться ко всем временам и лицам. Великие люди принадлежат не только своему времени, но всем. Источником же радости было то, что он «будет велий пред Господем» (Лк. 1; 15). Захария был только праведным, а Иоанн будет праведным и «великим», то есть он будет иметь добродетели не обыкновенные, так как и предназначение его особенное. Далее указывается черта его жизни: во-первых, отрицательная (т.е. отказывается): «вина и сикера не имать пити». Черта, по-види­мому, не слишком великая! В древности были назореи, на несколько времени дававшие обет не пить вина и сикера и не стричь волос. Вино здесь разумеет­ся виноградное, а сикером называется напиток из других плодов, особенно пальмовых дерев. Но ужели много это значит для пророка? Это много для нашей натуры. Конечно, нельзя сказать, чтобы умеренное употребление вина было порочно, — и Спаситель был «ядый и пияй» (Мф. 11; 19), и апостол совето­вал Тимофею употреблять «немного вина» по причине болезни (1 Тим. 5; 23); но то, чего не отвергал Богочеловек, и что полезно было мужу апостольско­му, много причинило бед другим, что известно без напоминания. Если б вино каким-либо случаем или чудом было истреблено, то половина пороков в роде человеческом была бы истреблена. Во-вторых, черта положительная: «Духа Святаго исполнится» (Лк. 1; 15). Дух Святый заменяет все удовольствия чув­ственные, исполняет весельем и радостью сердца, и в них производит явле­ние духовных радостей и восторгов. «И той предъидет пред Ним» (Лк. 1; 17). «Пред Ним»: можно относить к Богу, как видно из предыдущего стиха, то есть Иоанн будет ходить пред Богом — жить беспорочно; но приличнее относить к Мессии. Почему же Ангел не упоминает о сем лице? Лица, коих имена не­престанно, так сказать, на языках людей, не нужно повторять, их можно за­менять местоимением. Так, римляне, когда говорили о лице известном, все­гда вместо имени употребляли ipse. «Духом и силою Илииною». Иоанн будет подобен Илии в силе и духе, но не в чудесах. «Обратити сердца отцем на чада». Эта черта из семейного быта. Она берется потому, что раздел семей­ства много значит. Он может разрушать мир общественный — гражданский. Ангел здесь как бы не договорил ту же мысль, находящуюся у Пророка: у сего прибавлено: «да не пришед поражу землю в конец». Надобно заметить, что натура наша, находясь в состоянии бедствия и скорби, имеет нужду в некото­ром возбуждении, ободрении, восторжении. Это ободрение может произво­диться двояким образом: или употреблением вина, но это низко и недостой­но человека, или Духом Святым. Это видно и в обыкновенных обстоятель­ствах жизни, как, например, в благочестивых занятиях, или набожных дружественных беседах, от которых происходит в душе человека самоуслаж­дение, самораскрытие; иногда взгляд на природу производит в душе такое же действие; посему род человеческий можно разделить на три класса: на таких, которые исполняются Духом Святым; или на таких, которые предают­ся дружеским беседам для услаждения своей жизни, или на таких, которые погружаются в пороки тяжкие: пьянство и тому подобные. И сам Давид ска­кал пред ковчегом. В Песни песней невеста приводится в дом вина и упива­ется духовно. «И рече Захария ко Ангелу: по чесому разумею сие? Аз бо есмь стар, и жена моя заматоревши во днех своих» (Лк. 1; 18). Вот куда обратился взор Захарии! — на себя. Надлежало бы смотреть вверх, на обещающего, а он обратился долу — к своей немощи. Подобное обстоятельство было с Авра­амом; только сей обратил взор свой вверх, потому и действие произошло другое. Таковую высоту веры Авраамовой усмотрел апостол Павел (Рим. 4; 19-20). Хорошо помнить свою немощь, только должно помнить с верой, а без сего памятование сие будет бесплодно. «По чесому разумею сие?» Эти слова пока­зывают некоторую противоположность в Захарии. Если он верил, что это Ан­гел, то должен был верить и тому, что он говорил. Но в таком состоянии обыкновенная логика исчезает. Уста находятся как бы в разногласии с серд­цем. По всей вероятности, Захария был в это время на несколько степеней выше, нежели каким он здесь представляется. И в физической природе су­щество слабейшее бывает потрясено при приближении к нему существа, в котором сосредоточивается более сил и деятельности. О видениях говорят: «Если при видении за кратковременным страхом следует радость, то это знак, что видение от Бога, если же страх продолжается непрерывно, то это знак, что пред тобою враг». Какая сила вопроса Захарии? В подлиннике так: χατα τι γνωσομαιτουτο. У нас некоторое отступление от подлинника. Что хочет знать Захария? Рождение сына; это показывают следующие слова: «аз бо есмь стар..». Как бы так говорит: «Трудно поверить словам твоим; ибо я стар». Но неужели он не знал силы Божией? Неужели он не знал истории Авраама и других подобных? Как священнику, это ему должно быть известно, а как свя­щеннику праведному, святому, еще более должно быть известно. Но когда он пришел в состояние смущения, то язык у него сделался как бы туже сердца; ум не мог приложить сих общих правил к его состоянию… Ангел говорит: «аз есмь Гавриил..». — Ответ как бы не на вопрос. Захария требует разрешения сомнения; Ангел отвечает: «я Гавриил..». Но в самом деле ответ был уверитель­ный, успокоительный, и вместе содержал упрек. «Гавриил» с подлинника зна­чит «сила Божия, а у Бога не изнеможет всяк глагол». Как бы так говорит Ангел: самое имя мое должно уже ручаться за справедливость слов моих и возможность исполнения оных. «Предстояй пред Богом». Выражение сие взя­то с восточных обычаев, и означает близость к престолу царя и особенную доверенность его. «Послан есмь глаголати к тебе, и благовестити тебе сия», то есть предстою тебе; и ты ли не уразумел сей чести. «Сия», то есть я пришел возвестить тебе радость, а ты встречаешь меня сомнением. В одном церков­ном стихе поется: не отвечай, не противоглаголи, старче; Гавриил бо глаго­лет тебе. «И се, будеши молчя» (Лк. 1; 20). Но этим уверением дело не кончи­лось. Поелику Захария не верил, то должен был потерпеть наказание за неве­рие. Ангел говорит: «ты будешь нем и не будешь говорить»: кажется, это одно и то же. Посему отцы для избежания повторения переводят иногда первое: глух, на том основании, что у людей обыкновенно с немотой соединяется глухота; но это можно принять за усиленное выражение по свойству языка еврейского. Впрочем, у Захарии действительно глухота могла соединиться с немотой. Ибо евангелист Лука в одном месте (Лк. 1; 22) говорит, что Захария «бе помавая» людям, а в стихе 62 говорит, что люди «помаваху» ему. Если бы он мог слышать, то его не спрашивали бы знаками, а — словами. У нас сказано: онемеешь, в подлиннике εση σιωπων. «Онемеешь» более значит, нежели «бу­дешь молчать. До негоже дне будут сия» — наказание и вместе милость. Ибо так наказан Захария для усугубления радости его; он будет после радоваться и о рождении сына и о разрешении языка. Таковы-то были Божий наказания, и так-то благотворна цель оных. «Зане не веровал еси словесем моим». Захария прежде называется праведником; как же мог он не веровать? Но он мог быть иногда и ниже состояния своей праведности. В одном церковном стихе чита­ется: «Молчание старче законного писания изображает тайну; пришедшей бо благодати умолче Моисей». Но в наказании Захарии не сбылось ли то же, что сбылось некогда со смоковницей, в которой Спаситель не отнял силы плодотворения, а только объявляет то, что уже естественно произошло. За­хария от страха смутился; душа его и тело пришли в беспорядок, силы их получили превратное направление. Если бы он и оправился (а оправила бы его вера), то душа все бы взяла верх над телом, и могла бы произойти ра­дость. Но у Захарии вера поникла под сомнением. Это расстройство должно было произвести какой-либо недостаток в телесном члене, и вот он обнару­жился в отнятии языка, то есть Захария сам у себя отнял язык смущением и неверием. Так онемение произошло от неверия, только не по прямому на­правлению. Ангелу как бы не свойственно налагать такое наказание. Так и вообще можно думать о наказаниях Божественных, и считаемые у нас нака­зания за положенные Богом можно почитать естественными последствия­ми греха, хотя, впрочем, мы часто не можем замечать их теснейшей связи с грехом. Так думать полезнее для нравственности. Убеждение, что грех сам себя наказывает, сильно действует на отвращение от зла. Пусть, так сказать, Бог положительно не наказывает нас; зло возьмет свое. «И беша людие жду­ще Захарию» (Лк. 1; 21). Народ мог ждать Захарию для принятия благослове­ния, но вместе и считал неприличным выходить из церкви прежде священ­ника. «Не можаше глаголати к ним» (Лк. 1; 22), то есть не мог благословлять, или отвечать на вопрос, почему он так долго медлил в церкви; люди догада­лись, что он видел видение в церкви, ибо что другое могло быть в церкви? «И бысть яко исполнишася дние службы его, иде в дом свой» (Лк. 1; 23). Но прежде окончания чреды, он не мог или, лучше, не хотел возвратиться в дом. Из сего видно, что он был праведен и ходил в оправданиях Господних беспорочно. Ибо ничто не мешало ему после видения отправиться в дом; но он остался в храме и, вероятно, отправлял некоторые службы, только не мог благослов­лять. «Таяшеся месяц пять» (Лк. 1; 24). У нас может означать сие, что она мог­ла обращаться с людьми, но вместе и таить свою беременность. Но в подлин­нике περιεκρυνεν εαυτην μηνας πεντε — значит «скрывалась в доме». Святой Амвросий догадывается отчасти и о причине ее укрывательства. Penitus sui erubescat estate, — говорит он. Для престарелой женщины сделаться матерью как бы сопряжено с некоторым стыдом. С другой стороны, она могла скры­ваться в доме по причине радости. Радость при Божественном посещении любит скрываться — оставаться в неизвестности. Правда, иногда она и обна­руживается, иногда сердце отрыгает слово благо и хваления льются; только радость человеческая любит открываться и разглашаться. «Призре отъяти поношение мое в человецех». Подлинно, поношение было, ужасное. Как многочадие признавалось признаком благоволения Божия, так бесчадие было знаком гнева. Вот первое в Новом Завете явление Ангела со благовестием о зачатии Предтечи. Неверующие в наше время желают чудес. Руссо требовал, чтобы ему явился Сам Бог. Но при сих явлениях не всегда бывает хорошо; посему Израильтяне не худо поступили, когда отреклись непосредственно беседовать с Богом, а просили Моисея быть своим ходатаем.

4. Благовещение о Рождестве Христовом

За сим следует другое явление Гавриила, где он уже не сказывает своего имени. В «месяц шестый» от явления Захарии, или зачатия Предтечи Елисаветою, что приходится почти к тому же времени, «послан бысть Ангел Гаври­ил… во град Галилейский, емуже имя Назарет». Если благовестие Захарии было в октябре, то благовестие Пресвятой Деве долженствовало быть в мар­те. Это расчислено с намерением. Мы видим из Апокалипсиса, что на небе, где произносится суд всему миру, есть какие-то всемирные дни, часы, годы, по которым все распределяется. Так говорится, что однажды молчание (без­молвие) на небе было полчаса (Откр. 8; 1). Любопытно на сей случай замеча­ние блаженного Августина, который говорит, что зачатие Предтечи было после осеннего равноденствия, когда дни начинают умаляться; рождение — опять после равноденствия осеннего, когда дни опять быстро умаляются, а зачатие Спасителя было после весеннего равноденствия, когда дни начинают увели­чиваться; рождение — также после зимнего, когда опять дни увеличиваются, и в этом видно, что Иисусу Христу подобало расти, а Иоанну малитися. Тот же Ангел (Гавриил) является и Марии, который являлся Захарии и Даниилу для откровения времен Мессии. Ангелы все суть «служебные духи», но они служат нам различным образом, и должности их не одинаковы. Если и в бла­гоустроенном обществе человеческом должности распределяются сообраз­но свойствам и дарованиям каждого человека, то тем паче это должно быть на небе. Гавриил есть лице важное для нас. Он употребляется только для особенного служения в важнейших случаях. «Послан от Бога» — непосредствен­но, не так как у нас теперь человек читает волю Божию в уме своем, не имея непосредственного сообщения с Богом. «Назарет» — имя употреблено не на­прасно, ибо он был предсказан пророками. «К Деве обрученней мужеви, ему­же имя Иосиф» (Лк. 1; 26-27). Евангелист Лука представляет особенно Бого­матерь; Иосифа же касается мимоходом. У Матфея же не так; там более го­ворится об Иосифе. «Обрученней», обыкновенно, для замужества. История оставляет нас в сем случае, в повествовании о Богоматери, а предание говорит, что Пресвятая Дева дала Богу обет на всю жизнь остаться девой. Поели­ку же это случай был первый, беспримерный, то священники решились об­ручить Ее с кем-либо, и отдать для хранения девства Ее и питания Ее. Мужья в Ветхом Завете имели право жить с супругами не по-супружески, а по-ан­гельски. Если бы участие священников в судьбе Марии кому показалось стран­ным, тот пусть вспомнит, что это случай был беспримерный и единствен­ный, а особенно то, что здесь начинаются дела великие. Законы нынешнего времени здесь нужно уже отложить в сторону; предание здесь служит как бы развитием и продолжением Евангельской истории. Святитель Златоуст заме­чает, что Иисус Христос должен был родиться «от Девы обрученней», для того, дабы избавить ее от нарекания и даже смерти; ибо ее могли бы побить кам­нями, как прелюбодейцу. Святой Игнатий Богоносец в послании к Ефесеям говорит, что это было сделано для того, дабы скрыть сие таинство от диавола. Святой Амвросий говорит: maluit Christus potius dubitare aliquos de sua generatione, quam matris pudore. Дева спрашивает: «Како будет сие, идеже мужа не знаю?» (Лк. 1; 34). Это значит, что она мужа не знала и не хотела знать. Предание говорит, что Иосиф в это время был стар. Это подтверждает­ся и Евангелием, которое нигде не упоминает об Иосифе. Он не является и при Кресте, и мать Свою Иисус Христос завещавает Иоанну; но сего не было бы, если бы Иосиф был жив. «От дому» (Лк. 1; 27), то есть от племени «Давидо­ва», так как Мессия обещан от дому Давидова. Но где была в сие время Ма­рия? Обыкновенно полагают, что Она в то время была в доме Иосифа. У Иудеев есть обычай, что невеста берется в дом жениха, и живет там, до со­единения браком. У евангелиста Матфея говорится: «прежде даже не снитися има». Если «снитися» значит жить в одном доме; то следует, что она идет на житье в дом Иосифа. Ангел также говорит Иосифу: «не убойся прияти Мариам жены твоея» (Мф. 1; 20), но с другой стороны говорится также, что «Иосиф восхоте тай пустити» (`απολησαι αυτην), дать ей книгу отпускную. У евре­ев, хотя еще и не был совершен брак, но коль скоро невеста обручена, и пос­ле жених не хочет брать ее, он имеет право давать ей разводную книгу. Из снесения мест Евангелия о сем предмете открывается, что благовещение Пре­святой Деве последовало тогда, когда Она жила еще в Своем доме. Тут-то Она предприняла путешествие в горняя к Елисавете. Потом Иосиф взял Ее к себе в дом, и Она жила до дня рождения Сына. Это видно из того, что Иосиф вместе с Марией отправился в Вифлеем для записывания по повелению ке­саря, где и родила Мария (Лк. 2; 4-5); но это обстоятельство не важное. «Вшед к Ней Ангел» (Лк. 1; 28). Захарии вдруг явился, а здесь он «входит», и опять «отходит». Это выражение ( «вшед» ) прекрасно изображает Андрей Критский в слове на Благовещение. Вшествие и исшествие приближает более Ангела к человеку, и потому явление такое не так могло изумить Деву. Один отец Церкви говорит, что Богоматерь нужно было предохранить от всякого сму­щения; Она долженствовала находиться под особенным Божиим покрови­тельством. «Радуйся, благодатная». Приветствие радостное: «Господь с Тобою». Вот источник радости! Такое приветствие настроило душу Ее для принятия благовестия. «Смутися о словеси» (Лк. 1; 29). И здесь смущение, но не Захариино. Причина смущения была истинная, чистая; Она смутилась о «словеси», а не о видении. Предание говорит, что Ей были видения Ангелов еще прежде сего благовестия; Она, так сказать, привыкла к ним; но то слово, которое Она теперь услышала, долженствовало смутить Ее душу. Церковь проникла в душу Марии, когда влагает в уста Ангела сии слова в беседе его с Марией: «змий прельсти Еву иногда, аз же благовествую Тебе радость велию». Для человека истинно смиренного, доброго (а без смирения не может быть истинной доб­роты) слова о возвышении должны непременно приводить в смущение. «И помышляше» (Лк. 1; 29). Андрей Критский замечает, как должна быть велика душа святой Марии: Захария, увидев Ангела, как бы потерял рассудок, и не мог размышлять, а Пресвятая Дева размышляла. Впрочем, никак не следует нам укорять святого старца, ибо мы не знаем состояния, в котором он тогда находился, и нам не являлись видения. «Каково будет целование сие?» то есть какого качества? содержания? Она думала: приступ богат; что-то из него выйдет впоследствии? В словах и поступках Ее не приметно гордого смире­ния; Она не отрицает, что Она «благодатная», ибо Она этого просила у Бога; не отрицает, что Она «благословенная», ибо этого всемерно желала. Вообще, в словах Пресвятой Девы видна какая-то счастливая, святая средина. «Не бойся» (Лк. 1; 30). Где же страх? Как его заметил Ангел? Он мог узнать это по лицу, только этот страх не был Захариин. Ангел как бы так успокаивал Ее: Ты в самом деле то, что сказал Тебе, как ни много я Тебе говорил. У евангелиста Луки содержится предсказание об Иоанне Предтече, более подробное, неже­ли о Самом Спасителе (Лк. 1; 13-17); но зато в немногом тут так выдержано все. Царя можно выразить одним именем, тогда как для означения какого-нибудь важного сановника потребно слов много. Ангел говорит здесь как бы не свои слова, и берет из пророков по одной черте, и составляет из этого образ самый блистательный, в котором нет ни малейшей тени, или мрака. Не нужно было говорить тогда Деве, как сказал Ей после Симеон: «и Тебе же Самой душу пройдет оружие» (Лк. 2; 35). Иисус Христос должен был совер­шить и совершил более, нежели говорит здесь Ангел. И действительно, во сне Иосифу Ангел сказал более: «и наречеши имя Ему Иисус: Той бо спасет люди Своя от грех их» (Мф. 1; 21); а здесь — о спасении ни слова; но открове­ние Божие должно брать в совокупности. Иисуса Христа изображает здесь Ангел чертами более чувственными. Это, во-первых, потому, что Пресвятая Дева принадлежит еще к Ветхому Завету; тайны Нового Ей еще не открыты. В Ветхом Завете какой-либо пророк знал гораздо менее, нежели теперь в Новом Завете самый последний христианин, только это не зависит от наших заслуг. Посему-то и Спаситель, избрав двенадцать учеников, долго оставлял их в том мнении, что Он воцарится чувственно; потом постепенно ослаблял сие мнение и совершенное искоренение сего предрассудка предоставлял уже Святому Духу и Кресту Своему. Во-вторых, Ангел представляет Деве буду­щего Сына Ее более чувственно потому, что источник, из которого он брал черты для своего изображения, также более чувственный. Источник сей -пророчества (2 Цар. 7; 12, 14, 18, 19, 25), в которых святой Давид говорит: «кто есмь аз, Господи мой, Господи; и что дом мой, яко возлюбил мя еси даже до сих?» И пророк Даниил видел, что камень, отвалившийся от скалы, сокру­шил все другие царства. «И Царствию Его не будет конца» (Лк. 1; 33). Так называется оно, вероятно, по сравнению с царствами конечными, ибо и са­мое Царство Иисуса Христа на земле будет иметь своего рода конец: оно уступит место Царству славы. Ангел говорит: «зачнеши» Сама, то есть если бы участвовал в этом муж, то я сказал бы Тебе об этом; «и родиши Сына и наречеши имя Ему Иисус». Иисус значит Спаситель для всякого навсегда. «Наречет­ся»: в Священном Писании употребляется вместо «будет». У евреев отчасти осталось на их языке то, что должно выражать существо вещи. «Сын Вышнего» — выражение сие взято с высших государственных чинов. «Давида», потому что он считается образцом царей. Отца, а не праотца, хотя Давид действительно был ему праотец. «Воцарится» — духовно. Ангел не много говорил Пресвятой Деве, да и не нужно было говорить Ей много; ибо если бы при самом зачатии приподнять для Нее завесу и раскрыть все будущее, то сим можно было бы и обеспокоить Ее, — а это не по Ее состоянию и предназначению. «Како будет сие, идеже мужа не знаю?» (Лк. 1; 34). Она согласна, и от души верит, что сказанное Ей Ангелом будет; но как будет, этого не знает. Причина представ­ляется более важная, нежели у Захарии; у сего видно более любопытства, а Пресвятую Деву заставляет так спрашивать нравственная необходимость. «Не знаю», — говорит Она, — мужа теперь, не узнаю его и никогда. Явно, Она здесь имеет в виду то, что Иосиф будет Ее мужем только по имени. Если бы сего не было, то Ангел мог бы сказать: Ты не знаешь теперь, так узнаешь мужа после; или лучше: этот ответ Она должна бы была сделать Сама Себе. Из слов Богоматери видно, что Она действовала не в смущенном состоянии, а спокойно и обдуманно. Мысли и выражения Ее так точны, что видишь сам необходимость спросить так, как спрашивала Святая Дева. Дух «Святый най­дет на Тя, и сила Вышняго осенит Тя» (Лк. 1; 35), то есть будет действовать на Тебя непосредственно; узнаешь чрезвычайное действие Духа Святаго. Те­перь вопрос — отчего сие действие принадлежит третьему Лицу Пресвятыя Троицы? Благодатное действие в освящении и совершении человечества приписывается особенно Святому Духу; почему и воплощение Христово так­же должно было совершиться по действию Духа Святаго. Святый Василий Великий говорит: «Может быть, в самой Божественной природе есть основа­ние такого различия. А какое это основание, — сего мы не знаем». Ангел го­ворит: «Дух Святый найдет на Тя». Если Дух находит на человека, то сему последнему нельзя не ощутить наития Святаго Духа. «Осенит». Сень есть от­ражение тела: тень человека — подобна человеку, сень Божества — Божеству. «Рожденное от плоти», — говорит Спаситель, — «плоть есть, рожденное от Духа, дух есть». Здесь от Святого рождается Святое. Об Иоанне Крестителе говорится, что он Духа Святаго исполнится, а о Спасителе, что в Нем будет Дух без меры (Ин. 3; 34). «Наречется Сын Божий» — по происхождению. Люди называются известными именами, смотря по тому, от кого они происходят. Так и Адам называется «Божиим» (Лк. 3; 38). У евангелиста Матфея говорит­ся, что Мария после благовестия «обретеся имущи во чреве» (Мф. 1; 18). «Обретеся» — неизвестно откуда или, как у нас просто говорят, Бог знает откуда. Действие Святаго Духа — есть тайна, не подлежащая испытанию. Но с нравст­венной стороны она должна подлежать испытанию. Почему Промысл восхо­тел отвергнуть образ рождения обыкновенный? Причину сего указывает сам Ангел: «рождаемое Свято» (Лк. 1; 35), а если бы оно родилось обыкновенным образом, то было бы не свято, по крайней мере в такой степени, в какой должно быть. Апостол Павел говорит: «брак… честен и ложе нескверно» (Евр. 13; 4), и даже дитя, рожденное от полусвятых, так сказать, родителей, бывает свято; что же есть несвятого в обыкновенном рождении детей? То, о чем говорит Спаситель: «рожденное от плоти плоть есть».

Некоторые еретики утверждают, будто тело человеческое есть произве­дение злого духа, диавола; конечно, это — нарекание, хула на тело человечес­кое. Но несвятое в браке есть действие в плоти, всегда заключающее в себе нечистоту. Кроме того, все люди грешники, а от грешников что может про­изойти, кроме грешников же? Посему, происходя от нечистых, неизбежно нужно заимствовать от них часть нечистоты. Мысль сия о нечистоте еще в древности развилась и была всемирной. Ум, а более сердце людей древнего мира говорило, что Бог не оставит людей и явится в мир, и что Он родится необыкновенным образом от Бога же чрез Деву. Чувство благоприличия и понятие о плотской нечистоте породили такие гадания, что Богу неприлично прийти к нам путем естественным. Но в Иисусе Христе осуществились сии гадания во всей полноте и чистоте. И Кант, признавший в изображении хри­стианского искупления прекрасный нравственный идеал, сознается, что все чистое в человеке есть не его собственное произведение, а дар свыше, и что от злого доброму никак нельзя произойти. «И се, Елисаветь южика Твоя, и та зачат сына в старости своей» (Лк. 1; 36). Здесь слова Ангела как бы уже лишние и не на вопрос. Дева спрашивает: как это будет? Ангел, ответив уже прежде удовлетворительно на этот вопрос, теперь указывает на Елисавету, Ее родственницу. Для чего это? Для некоторой опоры мыслям Девы. Указы­вает на чудо прошедшее для уверения в чуде настоящем. Но нужно ли было такое уверение? Ангел без нужды не мог сказать. А не мог ли сказать на всякий случай? Кроме сего, эта опора легка. Ангел указывает на пример жены замужней — отдаленный. Правда, что Святая Дева не знала еще о зачатии Елисаветою сына. Но открытие сего могло служить опорой на некоторый случай. Притом Ангел здесь сам дает сие указание, как бы в придаток к сво­им словам, в награду веры Ее. Цель сего открытия была та, чтобы располо­жить Ее к путешествию, ибо это нужно было для Марии и Елисаветы. «Не изнеможет у Бога всяк глагол» (Лк. 1; 37). По-видимому, иногда глагол Его возвращается «тощ»; но рано или поздно исполнится все сказанное Богом. У Него слово и дело означают одно и то же. Слова эти свидетельствуют, что указание на Елисавету дано Марии для утверждения веры Ее.

 «Рече же Мариам: се, раба Господня: буди Мне по глаголу твоему» (Лк. 1; 3 8). Если бы и было какое сомнение: то эти слова разогнали бы оное совершенно. Они показывают, что Святая Дева ни в чем уже не сомневалась. Слова чрез­вычайно простые и вместе высокие! Удивительно, как мало мы умеем це­нить то, что есть лучшего в природе человека. Люди собирают различные слова и мысли различных знаменитых и мудрых мужей. Почему бы не оста­новить внимание на сих словах? Один проповедник, говоря проповедь на Благовещение, сказал, что прежде слово Творца — «да будет» произвело мир тварей: а «буди» низводит в мир Творца. Нужно было сказать: «буди», чтобы воздействовало Божественное «да будет. Се» — здесь выражается готовность; раба — этим выражается смирение. Наименование рабы у евреев было обык­новенное. Оно показывало подчиненность, в какой находились жены у своих мужей, как и ныне водится на востоке. Впрочем, в сие время выражение это было не так обыкновенно у евреев. Священное Писание говорит о Сарре, что она называла Авраама «господином», но оно говорит о сем как об обычае, дав­но уже прошедшем, иначе сие выражение было бы излишним. Мария берет как бы забытое уже название. Смирение делает язык Ее выразительным. «Буди Мне по глаголу твоему». Эти слова показывают совершенную преданность воле Божией, но как бы, кажется, и не произнести сих слов? Есть ли тут заслуга Пресвятой Девы? Является Ангел, объявляет Ей волю Божию и разрешает Ее недоумения. Дева на все сие соглашается. Но надобно смотреть на побужде­ние к вере в этом случае. Решиться быть Богоматерью значило для Пресвя­той Девы принести величайшую жертву воле Божией, Она зачинает во чреве. Зачатие сие навлечет на Нее подозрение даже нареченного мужа Ее, Иосифа. Деве чистой быть сочтенною за бракоокрадованную — какая тяжесть для сердца! Сам Иосиф хотел отпустить Ее, дав Ей разводную книгу. Все это должна была Она представлять, и представляла. Кроме того, решиться быть Матерью Господа — значило решиться на все превратности судьбы. Иудеи ожидали, что Мессия должен был страдать, бороться с различными искуше­ниями и бедствиями, дабы воцариться у них, так что они представляли двух Мессий — одного страждущего, а другого славного. Но величайшая жертва, принесенная Богоматерью, есть Ее величие. Для душ смиренных слова о воз­вышении так же тягостны, как для душ низких хорошо перенесение какого-либо унижения, или посрамления. В тех, кои имеют особенное предназначе­ние, чувство сие обнаруживается в высшей степени. Церковь верит преда­нию, которое говорит, что Пресвятая Дева ничего столько не желала, ни о чем столько не молила Бога, как чтобы быть рабой Матери Господа — и вдруг объявляется, что Она — Матерь Господа. Обыкновенное сердце могло здесь почувствовать радость, а необыкновенное должно было сделать здесь себе некоторое принуждение. Подобные примеры, только в низшей степени, представляет иногда и обыкновенная жизнь человеческая. Нельзя вообще не заметить богоприличия, которое выражается во всех чудесах и откровениях упоминаемых в Священном Писании, особенно если сравнить их с открове­ниями в других религиях, например в магометанской. В Священном Писа­нии заметна печать простоты и достоинства. Стоит только изобразить эти явления на картинках — сцена представится величественная.

5. Свидание Марии с Елисаветою

Посмотрим теперь на свидание двух облагодатствованных душ, двух не­обыкновенных матерей, и двух, каждого в своем роде, — сынов Божиих еще во чреве их.

 «Воставши же Мариам во дни тыя, иде в горняя со тщанием во град Иудов» (Лк. 1; 39). «Воставши» — выражение еврейское. «Во дни тыя» — не вдруг, не на другой день, а через несколько дней. Весть Ангела должна была занять душу Марии на несколько дней, и Она не могла не предаться благоговейному раз­мышлению; потом уже в душе Ее могло родиться желание повидаться со Своей родственницей. Побуждения к сему свиданию могли быть различные. Свя­тая Дева могла думать, что Ангел для того и возвестил Ей о зачатии Елисаветы, чтобы подать Ей мысль о свидании с нею. Сам Дух мог увлечь Ее тайной силою; обилие Духа в Ней было чрезвычайное. А мы знаем, в каком состоянии бывают те, в коих открывается Дух. Илия пророк переходил с места на место, когда пред вознесением был исполнен Духом. «Со тщанием». В путь Богоматерь не спешила, но в пути спешила. Самое приличие, как Деву, заставляло Ее спе­шить. Она не боялась Сама идти, ибо уверена была в особенном покровительстве Божием. С другой стороны, Ей хотелось скорее видеться со Своей род­ственницей; радость заставляла Ее ускорять Свое шествие. «В горняя». Палести­на пресекалась плоской возвышенностью. С востока были горы Фавор и Евмон, с запада же Антиливан, к Чермному морю — Синай и Хорив. Богоматерь шла в один из городов, в котором жили священники — «во град Иудов. И вниде в дом Захариин и целова Елисаветь». Приветствие Марии производит необыкно­венное действие. «И бысть, яко услыша Елисаветь целование Мариино, взыграся младенец во чреве ея; и исполнися Духа Свята Елисаветь» (Лк. 1; 40-41). «Взыграся» — случай не беспримерный в истории. Дети иногда издают звуки во утробе матерней, особенно это бывает с великими людьми. Преимущественно это случается со святыми: еще до вступления в свет, они как бы начинают действовать. В нашей истории такой пример представляется в жизни Сергия Радонежского. Он три раза издавал голос во утробе матери во время литургии — пред Евангелием, пред Херувимской песнию и пред возгласом: Святая свя­тым. Подобные истории рассказывают о некоторых кесарях, великих полко­водцах… В различных случаях бывают различные причины сего явления. Здесь причина: «услыша Елисаветь». Услышала мать, услышал и младенец слухом матери. Из уст Марии исходили слова, исполненные Духа. Ныне слова померт­вели, а иногда еще бывают живыми. Слово само в себе должно быть живо и сильно. Его понимали не только младенцы, но и бездушные твари. Здесь дейст­вие происходит физическое, не разумное; но выражение его очень разумное. «Исполнися Духа Свята». Елисавета и прежде была исполнена Святаго Духа, ибо о младенце ее и сказано, что он исполнится Духа Свята еще из чрева мате­ри своей. Но здесь произошло новое действие Духа, и произошло от одного приветствия Богоматери. Один взор доброго человека поучителен, образ его назидателен; но еще поучительнее и полезнее обращение со святым челове­ком, и немалое счастье в жизни — встретиться с человеком, исполненным Духа Святаго: это значит уже видеть в нем Христово, осуществленное на деле, ви­деть человека, близкого (совершенного тождества достигнуть нельзя) к Богу, или к высочайшему благу и совершенству. Необыкновенное действие произош­ло от полноты Духа приветствовавшей Марии. На Елисавету подействовала личность Богоматери и представление Сына Ее, о Котором она уже знала. Она видела, что ее посещает Господь и Его Матерь. Кто бы не исполнился радости при таком посещении? «Возопи гласом велиим и рече: благословена Ты в женах, и благословен плод чрева Твоего». И Елисавета была благословенна, но благослове­ние Марии было несравненно выше. «И откуду мне сие, да приидет Маши Госпо­да моего ко мне» (Лк. 1; 42-43). После радости, которой нельзя не уступить пер­вого места, следует в душе Елисаветы смирение; оно везде сопровождает благо­честивых; если постигало их несчастье — они говорили: так и должно быть; если счастье, они признаются, что не достойны оного. И на небе чувство сие господствует, притом в высшей степени. В Апокалипсисе читаем, что являет­ся Агнец сидящ на престоле и двадцать четыре старца падают пред Ним и исповедуют: «достоин еси, Господи, прияти славу и честь» (Откр. 4; 10). Есть рассказ, что диавол боролся с одним добродетельным человеком, и все добро­детели мог победить, но никак не мог преодолеть смирения (Макарий). Оно угасило разжженные стрелы его, им сокрушался напряженный лук его. Сми­рение есть непременная добродетель тварей; одному Богу прилично величие. Смирение есть основа всего доброго. Явно, что Елисавете открыто было Ду­хом Святым не все; но открыто было многое: иначе слова ее показывали бы преувеличение. И сама она была от дщерей Аароновых, жена священника, не­давно видевшего чудо, имевшая родить сына, который будет одним из вели­чайших праведников. При всем том она чувствует смирение, ибо на какую высоту ставит Марию и притом за одно посещение! Если бы ей оказал сию честь синедрион; если бы ее посетил сам кесарь Римский, то и тогда смирение ее не могло бы больше выразиться. Представление Елисаветы о Плоде Богома­тери, Который Она носила в Своем чреве, выражается в одном церковном сти­хе: «Что пришла еси ко мне Благословенная в женах? Ты Царя носиши и аз воина; Ты Законодателя и аз законоположника; Ты — Слово и аз проповеду­ющего Царство Небесное». «Мати Господа». Вот кто первый назвал Святую Деву Богоматерью, уразумел истинное Ее название. Елисавета чувствовала много, потому много усвояет юной Марии, Которая прежде была неизвестна ни по чему особенному, кроме того, что родилась от благочестивых родителей, вслед­ствие молитв их, и жила при храме. Изъявив таким образом удивление, она представляет причину оного. Причина сия, можно сказать, матерняя, которая ближе всего к сердцу матери. «Се бо, яко бысть глас целования Твоего во ушию моею, взыграся младенец радощами во чреве моем» (Лк. 1; 44). Она указывает на взыграние младенца во чреве, как бы так говоря: сам младенец чувствует, кто Ты. Святой Амвросий говорит: vocem prius Elisabeth avdivit, gratiam vero senserit Johannes . «Взыграние младенца показывает, как много будет значить посещение Твое для всех!» «Радощами»: последовало не одно обыкновенное движение, как это случается в шестой месяц чревоношения; но некоторое опре­деленное движение, и притом не однократное, а многократное. Материнские чувства много заключают в себе такого, чего нельзя изъяснить. Тут нельзя не вспомнить о взыгрании дочери Иродиадиной пред смертью Иоанна; но как различны сии взыграния! «И блаженна Веровавшая, яко будет совершение гла­голанным Ей от Господа» (Лк. 1; 45). Слова сии показывают, что Елисавета узнала много. Она как бы так говорила: прекрасно Ты поступила, что повери­ла словам Благовестника. Значит, она знала о разговоре Ее с Ангелом. Бла­женна; ибо Ты сделала Свое дело лучшим образом. Все человечество тогда являлось в лице Твоем пред очами, и Ты явилась тогда тем, чем нужно было явиться. Не так поступил мой муж. Ты лучше сделала, «поверив, яко будет со­вершение глаголанным от Господа». Что Бог однажды сказал, то сбудется, как бы глагол Господень ни отстоял от обыкновенных путей разумения человечес­кого. Елисавета говорила это с тем большей уверенностью, что видела испол­нение слов Божественных на опыте. В приветствии Елисаветы вообще видна радость необыкновенная; видно уважение, основанное на прозрении в дело. Не слыхала ли Елисавета обыкновенным путем о том, что Бог таким образом посетил Марию? Она не могла слышать этого таким образом. Ибо если Мария открыла бы кому-либо случившееся с Ней, то конечно прежде всех открыла бы это Иосифу. Но и он об этом не знал; а если не знал, то непременно нужно предположить, что тайна благовестия скрывалась в сердце Марии. Посему Ели­савета говорит по внушению свыше.

И рече Мариам: «величит душа Моя Господа, и возрадовася дух Мой о Бозе Спасе Моем: яко призре на смирение рабы Своея: се бо, отныне убла­жат Мя вси роди» (Лк. 1; 46-48). Как теперь Мария стала многоглаголива, хотя в сем многоглаголании нет ничего лишнего! Это многое благое слово, отрыгнутое от сердца, тем удивительнее, что Она дома пребывала безмолв­ною. Со дня благовещения сколько, вероятно, родилось у Нее мыслей и чувств: однако ж Она никому не открывает их, ибо и сам Иосиф ничего не знает об этом. Открытие ему тайны не могло бы почесться нарушением тайны. Теперь из уст Ее слышится славословие Божие, как из драгоценного сосуда исходит благоухание. Песнь Марии есть благодарственное славословие Богу, как бы невольно излившееся из сердца. Поводом к нему служит милость Божия, не заслуженная Ею, как Она говорит, и милость к Израилю, которая имеет из­литься на него чрез Ее Сына, а внешним поводом было свидание с Елисаветой, которая слишком высоко Ее ставила. Ибо говорить: «откуду мне сие?»

Марии нужно было что-нибудь отвечать на это, и Она, как бы забыв Ели­савету, и все, Ее окружающее, обращается к Богу и величает Его. Такое сла­вословие было как бы национальным у народа Еврейского. И другие благоче­стивые души величали Его: так Мариам, перешед чрез Чермное море, воспе­ла Богу благодарственную песнь; подобным образом поступили Девора, Анна, мать Самуила и другие; но величание Марии Богоматери всех их пре­восходит. По вдохновению ли Она воспела сию песнь, или Сама от Себя? О Елисавете говорится, что она исполнилась Духа Святаго и притом она носи­ла во чреве своем святого младенца. Если Иоанн освящал свою матерь, то Иисус Христос, находясь во чреве Своей Матери, тем паче освящал Ее.

Но как могла Дева без вдохновения столь возвышенно славословить Бога? Могла. Она говорит здесь все почти словами Священного Писания, а Свя­щенное Писание Она знала, живя постоянно несколько лет при храме и буду­чи, притом, столь благочестивою. Предание прямо говорит, что Она была хорошо знакома с Ветхим Заветом и что, читая его, останавливалась на неко­торых местах Исайи: например, «се, Дева во чреве зачнет..». Она могла собрать цветы сии из Ветхого Завета, сплести из них столь прекрасный венок и поло­жить его на алтарь Божественный. А если бы у Нее был какой недостаток в разумении Священного Писания, то ношение Иисуса Христа во чреве могло бы восполнить это. Так, содержание сей песни благодарственное. Побужде­ния к сему: 1) великость благодеяния; 2) благодеяние незаслуженное; 3) вели­кость Ее лица и ублажение Ее от всех родов; 4) в отношении к Израилю — Бог с рождением Сына Ее исполняет все обетования, данные Израилю.

Пресвятая Дева говорит, что Бог и прежде поступал так, как поступает теперь. Он гордых как бы минует, не смотрит на них, а призирает на смирен­ных. «Величит душа Моя Господа». Как бы так говорит Она: Бог возвеличил Меня тогда, когда Я совершенно не достойна Его милости; в благодарность и Я бы должна возвеличить Его, если бы это возможно было. Но Он так велик, что сердце может только чувствовать Его величие, а умножать Его не может. «И возрадовася дух Мой» — все существо, все силы духа Моего. «О Бозе Спасе Моем» -не о Боге только Всемогущем, каким Он являл Себя в Ветхом Завете, но о Боге Спасителе, каким Он явит Себя в Новом. «Призре на смирение рабы Своея». Выражение это могло родиться в Ней и от собственного чувства; но здесь оно заимствовано, ибо встречается еще у Анны. Без сомнения, Бог смотрел на Ее добродетели, но особенно призрел на смирение. Взор Его как бы остановился на сей прекрасной добродетели. На смирение внешнее (ибо Она была бедна, никому неизвестна), а преимущественно на внутреннее. Иной бедный по на­ружности может быть гордым в душе. «Се бо, отныне ублажат Мя еси роди»: Я прежде была не знатна, но теперь как Мать Мессии буду предметом благосло­вения для всех, ибо Сын Мой будет источником благословения для всех. Ма­рия чувствует, что Промысл с Ее званием соединяет чрезвычайную славу. Ско­ро ли началось сие ублажение Ее? С самого зачатия Иисуса Христа. Она убла­жается Елисаветою, Иосифом, когда он узнал от Ангела, что «рождшееся в Ней от Духа есть Свята». Потом волхвы и пастыри приходят поклониться рожден­ному от Нее Сыну. Во время проповеди Иисуса Христа одна жена вслух всего народа сказала (а тысяча это чувствовала): «блажено чрево носившее Тя, и со­сца, яже еси ссал» (Лк. 11; 27). Но главным образом ублажение Ее началось по смерти Ее. «Яко сотвори Мне величие Сильный» (Лк. 1; 49): за то ублажаю Бога, что Он сотворил со Мною великое дело. «Сильный» — потому что дело идет о произведении великом, необыкновенном. Выражение это могло быть занято из Псалтири (Пс. 125; 2-3). «Свято имя Его»: новая причина к прославлению Бога. Сам Бог, Которого имя свято, сотворил Мне милость. «И милость Его в роды родов боящымся Его» (Лк. 1; 50). Чувство благодеяния, оказанного Ей Самой Богом, как бы заставляет Ее вспомнить свойство Божественное, благотворное для людей, и так сказать, любезное, то есть что Бог так милостив, что ради одного праведника благотворит многим его потомкам. В Ветхом Завете видны многие места, в которых говорится, что Бог ради праведного отца изли­вает милость на сынов его, и наоборот, сын несет нечестие и грех отца своего. Сие, так сказать, свойство Отца Небесного выразилось преимущественно в Мессии. Ибо Мессия дарован народу Еврейскому, в то время самому развра­щенному, — за то именно, что Промысл вспомнил обетования, данные чрез про­роков святым людям, — патриархам. Народ Еврейский между прочим имел то преимущество перед другими народами, что видел Мессию Богочеловека плот­скими очами, и сим особенным даром обязан он своим предкам. И здесь видно новое смирение Марии. Во Мне, — говорит Она, — Бог призрел на смирение; но оно одно недостаточно для привлечения толикой милости Его; праотцы Мои заслужили, что смирение Мое не осталось бесплодным, что оно имело силу привлечь на себя взор Божественный. «Сотвори державу»: явил силу во Мне — в Моем Сыне. Это выражение еврейское (Исх. 20; 6. Пс. 117; 15-16). «Расточи гордыя мыслию сердца их» (Лк. 1; 51). Сказав, что Бог явил Ей милость как бы ни за что, Дева представляет, что главы Иудейского народа были надменны гордостью; самые набожные из них, фарисеи, были заражены тщеславием, и что за это все они обойдены, а Она — избрана. Потом, Она обращается к Ветхо­му Завету и говорит, что так было и прежде. «Расточи» — в разные стороны рас­сеял; «гордыя мыслию» — за то, что они думают о себе много. Так обремененные гордостью фарисеи о народе простом думали: «народ сей не весть закона, прокля­ты суть»; а о себе говорили, что они все, относящееся к Мессии, испытали и постигли. Так они говорили Никодиму: «испытай» писания «и виждь, яко пророк от Галилеи не приходит» (Ин. 7; 52). В Каиафе видна гордость политическая. Когда по воскресении Лазаря в совете рассуждали, что сделать с Иисусом Хри­стом, то он всем старейшинам совета, в числе коих были люди достопочтен­ные, как например Никодим, сказал: «вы не весте ничесоже, ни помышляете, яко уне есть нам, да един человек умрет за люди, а не весь язык погибнет» (Ин. 11; 49-50). Все роды гордости можно находить у иудеев, хотя они и терпели тогда все роды уничижения. «Расточи», — διεσχορπισεν — выражение сильное, значит как бы: платье разорвать по нитям и разбросать. Да, гордые и сами себя расто­чают. Как смирению свойственно соединять, так гордости разъединять. Ибо гордый старается быть выше всех, а выше всех может быть один только Бог. Посему стремление к возвышению есть вместе стремление к унижению. Под­линно, расточаются гордые мыслью сердца их. «Низложи сильныя со престол и вознесе смиренныя: алчущыя исполни благ, и богатящыяся отпусти тщы» (Лк. 1; 52-53). Низложи сильныя со престол. Это, так сказать, правило Промысла, принятое в противность миру. Священное Писание представляет на то рази­тельные примеры: фараон низвержен, а Израильский народ, тогда смиренный, вознесен. Саул, разгордившийся, лишился престола, а Давид, смиренный, получил венец, спавший с головы Саула; Ровоам, хвалившийся, что его перст толще чресл отца его, остался только при двух коленах; Аман, не хотевший прежде смотреть на Мардохея, после водил его коня по улице, и наконец взошел на роковое древо смерти, приготовленное им для Мардохея; гордый Олоферн смеялся бедствию Ветулии, когда он осаждал ее, но после сам сде­лался для всех предметом посмеяния. Даже языческий мир строго замечал сие правило Промысла. Для вразумления мира буйного такая противополож­ность необходима. И если бы Промысл не поступал так, то история челове­чества сделалась бы еще мрачнее. Он смиренным внушает и дает силу, а тщеславных и гордых обуздывает. «Восприят Израиля отрока Своего, помянути милости» (Лк. 1; 54). «Восприят Израиля» — новое побуждение к прослав­лению Бога. Он оказал благодеяние очень важное для целого народа Изра­ильского. Народ сей будет «воспринят», как мать воспринимает своего младен­ца. До сих пор он был как бы не на руках, отвержен. За что же такая милость? В Себе Мария, по смирению, не видит добродетелей, хотя Она и имела их, а об Израиле, в то время худом и развращенном, можно было только сказать: «помянути», а не «призрети». Израиль хорош был только в имени, в предках. Он называется здесь «отроком»; но так же он называется и прежде: когда Бог по­сылал Моисея к фараону, то говорил, чтобы он освободил Израиля, который есть «сын Его первенец». Все народы суть как бы сыны Божий, а Израиль пер­венец между ними. У пророка Осии в одном месте говорится: «из Египта воззвах сына Моего» (Ос. 11; 1).

Но что разумела Мариам под именем «восприятия, помянутия милости?» Что последует из сего восприятия? Этого Она не говорит; мысль Ее останав­ливается на общем благодеянии. Израиль будет принят Богом на руки, а на сих руках конечно ему будет хорошо. Захария, когда коснется этого, то скажет под­робнее (Лк. 1; 68). Избавление, спасение через Мессию потомка Давидова «от руки враг наших». А кто не был тогда врагом Иудеев? кто не ненавидел их, начи­ная от римлян, аравитян, египтян, сириян и других? Сии народы были закоре­нелыми врагами их. Захария ожидал как бы чувственного освобождения от грехов. Такая ли мысль была у Марии? Она могла иметь и могла не иметь ее. «Восприяти» — может быть здесь разумеется духовное — неземное спасение от грехов, то, что из Иудеи выйдет Евангелие, что Иудеи будут первыми провоз­вестниками спасения миру, и тем окажут услугу человечеству. «Помянути ми­лости». Сие выражение можно брать и шире и теснее, так же как и «восприятие. Якоже глагола ко отцем нашым, Аврааму и семени его до века» (Лк. 1; 55). Замечательно, что где говорится о Мессии, там упоминается Давид, и где гово­рится о народе Еврейском, там упоминается об Аврааме. Авраам, Исаак, Иаков, Давид и другие подобные мужи были как бы представителями иудейства.

Почему Мария не упоминает о целом роде человеческом, а только об од­ном Израиле? Может быть Ей не была открыта еще тайна сия. Иудеи вообще верили, что благодеяния Мессии будут ограничиваться именно одними ими, а язычники, если когда и будут в этом участвовать, то разве тогда только, когда сделаются Иудеями. Пророки иногда приподнимали завесу будущего и показы­вали часть тайны, что Мессия будет принадлежать всему роду человеческому, но самолюбие Иудеев не любило останавливаться на сих местах. Предрассудок сей был очень силен. Даже самые апостолы не были свободны от него не толь­ко до сошествия на них Святаго Духа, но и после оного. Апостол Петр сомне­вался, можно ли принимать язычников в христианство, и для разрешения сего недоумения нужно было послать ему с неба «сосуд некий, яко плащаницу велию» (Деян. 10; 11). На дом Корнилия Дух Святый принужден был, так сказать, сой­ти еще до крещения его, а апостол Петр как бы извиняется в том, что крестил оный. «Что ж мне было делать, — говорит он, — когда Дух Святый сошел еще до крещения?» (Деян. 10; 47). И Святый Дух в сие время, может быть, откровения сего еще не давал. Сам Спаситель до самого Креста Своего говорил: «несмь послан, токмо ко овцам погибшим дому Израилева» (Мф. 15; 24).

Надобно помнить, что Божественное откровение возвещается людям по­степенно. По нравственным качествам посланники Божественные бывают выше, нежели по познаниям. Оттуда, если ветхозаветного пророка сравнить с младенцем христианским, знающим только катехизис, — пророк действи­тельно представится менее знающим. Посему нельзя удивляться, что в неко­торых посланниках Божественных иногда обнаруживается незнание какой-либо тайны Промысла. Они могли путь свой совершать со всей точностью и верностью и без знания. Вообще, совершенное знание не составляет принад­лежности человека. Самые Ангелы представляются в Священном Писании желающими проникнуть в тайну нашего спасения. Апостол говорит: «да ска­жется ныне началом и властем на небесных Церковию многоразличная пре­мудрость Божия» (Еф. 3; 10). Многим кажется странным, как какая-либо Бо­жественная тайна не была известна посланникам Божественным, или проро­кам. Но так и должно быть: в деле спасения нашего служат нам не только люди, но и Ангелы; все служит в свое время, в свою череду, ни больше, ни меньше, как сколько кому нужно. Так Дева могла знать, что Мессия окажет услуги всему роду человеческому, но как это будет, могла и не знать до вре­мени. Это величайшая тайна, что мир соделается участником Божественной милости. Вот смысл и краткое объяснение песни Марии! Явно, что Она дол­жна быть благодарственною от всего народа Израильского.

Наша Церковь поступила весьма премудро, определив воспевать сию песнь каждый день. В состав богослужения нашего введены и некоторые другие пес­нопения, и каноны наши расположены по песням Ветхого Завета, а девятая песнь всегда заключается песнью Богоматери. В ирмосах, для внимательного слушателя как бы повторяется вся история Промысла. Первая песнь: «поим Господеви», — воспета Мариамью по переходе через Чермное море. Вторая: «вонми небо и возглаголю», — есть песнь обличительная Моисея к Еврейскому народу. Поелику она содержит в себе много скорбного, неприятного, то она и поется только во время Великого поста. Здесь нельзя не заметить, что святые люди любят славословить Бога не своими словами, а готовыми, взятыми из Священ­ного Писания, или из писания святых мужей. Пример, достойный всякого под­ражания! Посему и нам нужно быть сколько можно более знакомыми с Библией; тогда слова, мысли и язык наш сделаются библейскими. «Пребысть же Мариам с нею яко три месяцы и возвратися в дом Свой» (Лк. 1; 56). Этим за­ключает евангелист свое описание свидания Марии с Елисаветой. Держась стро­го порядка, которому следовал евангелист, нужно бы положить, что Мария возвратилась в дом перед самым временем рождения Елисаветой сына. Ибо евангелист говорит, что в шестой месяц по зачатии Елисаветы было благовес­тив Марии, но после благовестия Мария не вдруг пошла для свидания с Елиса­ветой; у Елисаветы же Она пребыла около трех месяцев. Почему бы Марии не остаться у Елисаветы до дня рождения Иоаннова? Некоторые отцы Церкви думают, что Она действительно присутствовала при самом рождении Иоанна. В «дом Свой: Свой» — то есть по отношению к дому Елисаветы, который был не Ее. Может быть, в сие время Она принята была в дом Иосифа.

6. Рождество Иоанна Предтечи и его отрочество

 «Елисавети же исполнися время родити ей, и роди сына» (Лк. 1; 57). Сло­ва сии по-видимому лишние, ибо когда же и рождаются дети как не по испол­нении времени? Но, известно, что рождения бывают довременные и повре­менные. Здесь показывается, что рождение Иоанна было своевременное. «И слышаша окрест живущий и ужики ея, яко возвеличил есть Господь милость Свою с нею: и радовахуся с нею» (Лк. 1; 58). Такие события, как рождение сына женщиной престарелой, распространяются легко и скоро. Для всех ка­залось это необыкновенной милостью Божией, и не только милостью, но и возвеличением милости. Посему Захария не без причины сомневался в ис­полнении предсказания Ангела. «Радовахуся с нею». Вот как начинает испол­няться то, что «о рождении Иоанна мнози возрадуются. И бысть в осъмый день, приидоша обрезати отроча». В восьмой день по закону нужно было обрезывать; тогда же нарекали и имя. «Приидоша» — это церемония была фа­мильная и религиозная. Поскольку обрезание требовало искусства и добро­детельной жизни в совершающих оное: то, видно, для сего употреблялись особенные люди, этим преимущественно и занимавшиеся. «И нарицаху е име­нем отца его, Захарию». Таков был обычай у евреев: называть младенца име­нем отца его, деда, или по крайней мере какого-либо родственника. Это по­казывает, что обычаи израильтян довольно изменились. У патриархов был обычай давать имена детям от известных событий, домашних приключений и прочего, каковы например: Вениамин, Исаак. Пророки также иногда дава­ли имена от событий народных, общественных. Теперь же вошел обычай давать имена родственные. Конечно, это обычай частный, но в нем видно направление мыслей целого народа. Древний обычай давать имя от событий или предвестий поддерживался мыслью, что порядок низший подчиняется высшему, житейский — небесному и духовному, прошедшее связано с буду­щим. После, когда мысль сия ослабела, евреи утратили чувство веры в Про­мысл, стали нарекать имена по расчетам житейским, остановились на узах крови, стали, так сказать, на одну доску с язычниками. «Имя Захарии». Оно казалось им ближе всех. Младенцу, который дан отцу в старости, приличнее всего дать имя отца; в нем отец как бы воскресает. Мать говорит, «да наречет­ся Иоанн» (Лк. 1; 60). Почему мать не назначила имени Захарии? Не узнала ли она каким-либо образом от мужа, что сына нужно назвать «Иоанном» ? Не было невозможности узнать; но причина, кажется, была другая. Если бы Елисаве-та узнала от мужа, то Евангелист упомянул бы об этом. Внутреннее чувство, мысль сама собою могла остановиться на сем имени. Также могло это про­изойти по таинственному вдохновению свыше. Мы видели, что Елисавета говорила с Марией по откровению; почему же она и здесь не могла сказать по тому же откровению? А почему муж не передал ей как-нибудь имени рож­денного сына? Молчание, наложенное на него, давало ему знать, что он не только языком, но и другими средствами не должен передавать своих мыс­лей. Сродникам показалось странным назвать новорожденного Иоанном; ибо в родстве у них никто че назывался этим именем. Впрочем, имя Иоанна было употребительно у евреев; также встречается у Неемии. «И помаваху отцу..». Почли нужным обратиться к отцу. Ибо ему собственно принадлежало право нарекать имя, особенно младенцу мужеского пола. «И чудяхуся ecu» (Лк. 1; 63).

Чему чудились все? Неприготовленному согласию мужа с женой. Мать гово­рила: «да наречется Иоанн», а отец написал: «Иоанн будет имя ему». И это уже показывает, что мать говорила от себя, а не по согласию с отцом. Чудились особенно потому, что не знали предшествовавшего сему делу обстоятель­ства — благовестия Ангела. «Отверзошася же уста его абие и язык его, и глаголаше благословя Бога» (Лк. 1; 64). Время наказания прошло, и оно снято. Но наказание как бы несколько продолжено сверх срока. Ангел прежде сказал: «се, будеши молча и не могий проглаголати до негоже дне будут сия» (Лк. 1; 20). Но от рождения сына теперь уже прошло восемь дней, а Захария все еще без языка. Но истинное рождение и вступление в жизнь с Богом — духов­ную — начинается собственно с обрезания; в рождении физическом младе­нец есть как бы получеловек. С другой стороны, Промысл как бы приготов­ляет отцу приятную внезапность. Язык его отверзся вместе с наречением имени сыну. В сих путях можно замечать, что Промысл как бы любит весе­лить святых людей за огорчения, нередко претерпеваемые ими. «Абие» — при­бавлено для того, чтобы показать, что сии события имеют между собой связь тесную. Захария начал благословлять Бога за все: за сына, за прежнюю немо­ту и за возвращенный ему дар слова. Он теперь благодарит Бога — говорит, что должно, а не сомневается уже. «И бысть на всех страх живущих окрест их: и во всей стране Иудейстей поведаеми бяху еси глаголи сии. И положиша еси слышавший в сердцы своем, глаголюще: что убо отроча сие будет? И рука Господня бе с ним» (Лк. 1; 65-66). Последние слова явно относились к последующей жизни Иоанна, а благодарность Захарии, выраженная им в пес­ни, долженствовала быть прежде. «Страх»: почему не радость? Что здесь страш­ного? Явление из другого мира было явление Ангела кроткого, доброго, язык у Захарии был отнят, но опять возвращен; рождается младенец такой, кото­рый будет благодетелем целого народа, — все события радостные: откуда же страх? Подобным образом инде Евангелист замечает, что при некоторых чу­десах, совершенных Иисусом Христом, нападал страх на видевших. Вооб­ще, где бывают явления из другого мира, когда наш мир как бы распадается, там непременно нападает на людей страх. Даже в нашем мире, который впро­чем имеет много отделений, низших и высших, когда является что-либо из отделения высшего (когда, например, проявляется чувство изящного, высо­кого), то душу как бы невольно объемлет страх. Ибо здесь душа приближает­ся к границам мира духовного. Это оттого, говорят, что сии два мира проти­воположны, один исключает другой, борются между собой, один существует насчет другого. Где виден наш мир, там как бы не видно того мира; а где проявляется сей, там как бы исчезает наш мир. В отношении к человеку, тут еще более бывает необычайного. Когда отверзается пред ним другой мир, и он приближается к границам своего бытия, то не может не трепетать, как трепещет преступник перед орудием казни; и точно, чтобы перейти ему в другой мир, нужна смерть. «Во всей стране Иудейстей поведаеми бяху вси глаголи сии». Слух распространился очень далеко, потому что событие было необыкновенное, и рассказываемы были все обстоятельства его, как-то: бла­говестие Ангела, отнятие и возвращение языка Захариина, наречение имени. И представьте, что внимание иудейского народа в сие время было чрезвы­чайно напряжено; бедствия очистили многих из Иудеев и воскрылили горе мысли их; очевидно, что весть о рождении такого младенца, каков Иоанн, как весть о избавлении, должна быть радостна. «Положиша вси слышавший в сердцы своем». Очень хорошо положено было «в сердцы»; ибо где лучше было скрыть рассказ о чрезвычайном действии Промысла, как не в сердце? Но опыт показывает, что редкие сохраняли в сердце; из сердца может многое пропадать. Ангел в своем пророчестве об Иоанне говорит, что он «предидет пред Ним духом и силою Илииною» (Лк. 1; 17). Захария же теперь не упомина­ет об этом. Может быть, сия черта была скрыта Захариею в сердце, так ска­зать, драгоценность сия оставлена им про себя; ибо он и не обязан был благовествовать сего. Притом, молва о рождении Предтечи Мессии долженство­вала быть опасной для города; с другой стороны, если бы и совершенно сии глаголы были исповеданы, то народ все бы спрашивал: «что убо отроча сие будет? И рука Господня бе с ним» (Лк. 1; 66). Выражение сие употреблено в ознаменование особенной силы Божией, какого бы то рода ни было. В мла­денцах, предназначаемых для великих целей, бывают при самом рождении особенные знамения, например, иногда младенцы в известные дни постятся, не принимают молока материнского. Явление сие странно, и потому многие сомневаются в действительности оного; но глубокий взгляд на природу за­ставляет стать за него: есть и в обыкновенных вещах много неизвестного, и между тем истинного. Это знамения естественные. Бывают еще и духовные, например, раннее развитие способностей, направление мыслей к одному из­вестному предмету, какие-нибудь особенные приключения. «И Захария отец его исполнися Духа Свята, и пророчествова» (Лк. 1; 67). Не только снято с Захарии наказание, но ему ниспосылается еще и дар Духа Святаго: он проро­чествует. Выражение сие не всегда означает прорицание будущего; но здесь из уст Захарии явно мы услышим о будущих событиях. Какой распорядок в этом исполнении Святаго Духа? Прежде им исполняются жены благочести­вые — Елисавета и Мария, потом священник Захария, как бы вследствие уже рождения сына. Иоанн значит «благодать». Какой же предмет пророчества За­хариина? Тот же, что и песни Марииной. Захария благодарит Бога за посеще­ние, о котором он прямо говорит, и изображает сие посещение с различных сторон; потом обращается к сыну и раскрывает в речи своей то, что он слышал прежде от Ангела. Это — восторженная песнь или святой гимн. «Благословен Господь Бог Израилев, яко посети и сотвори избавление людем Своим» (Лк. 1; 68). Явно здесь Захария имеет в виду пророчество об избавлении Израиля, и настоящее бедственное положение его требовало освобождения. «Посети»: выражение библейское, прилагаемое к Промыслу, так сказать, любимое в Священном Писании. Он выражается в Писании под именем пришествия и удаления. Какое здесь избавление разумеет Захария? Их может быть два: из­бавление от бед физических и от грехов. «Воздвиже рог спасения нам, в дому Давида, отрока Своего» (Лк. 1; 69). Выражение сие (рог) могло быть занято, и вероятно занято, из простого быта животных. Для многих животных, осо­бенно в Палестине, спасение действительно состоит в рогах. Еще выраже­ние сие могло быть занято от священного места. Известно, что в скинии было возвышение наподобие рогов, и называлось рогами алтаря. У евреев, и даже у язычников, был обычай, что преступник, поспешно прибежавший и ухва­тившийся за рог алтаря, оставался неприкосновенным для суда и наказания. Отсюда и Давид иногда называет Бога — «рогом спасения, скалою». Вообще, это выражение означает источник спасения. «Давида, отрока Своего». Давид здесь называется «отроком», то есть приближенным к Богу, доверенным. «Яко же глагола усты святых сущих от века пророк Его» (Лк. 1; 70). Здесь Захария говорит о пророчествах, в разные времена разным мужам данным, об избавле­нии Израиля. В новейшие времена у некоторых неправославных изъяснителей Священного Писания составилось понятие, что пророчества в деле веры не так важны, что их легко можно и оставить. Мысль сия ложна и есть следст­вие антирелигиозного направления мыслей нынешних ученых. Пророчества составляют златую цепь, связующую времена и народы. В Ветхом Завете мы видим, что и грешные и праведные в смутных обстоятельствах своей жизни прибегали к пророчествам. Иисус Христос и апостолы ссылались на них. Апостол Петр называет пророчества светильником, сияющим «в темном мес­те» (2 Пет. 1; 19). Какая же сущность пророчества Захарии? Две стороны разли­чаются в нем, и два приметны направления мыслей: 1) Бог сотворил милость со отцами; 2) помянул Завет Свой с ними; одно благо обещается чувствен­ное: обещается освобождение Иудеев от притеснений; другое — дарование благ духовных. «Служити Ему преподобием и правдою пред Ним вся дни живота нашего» (Лк. 1; 75). Таким образом, Захария ожидал от Мессии вос­становления Царства Давидова, освобождения временного; но что Царство Иисуса Христа «несть от мира сего» (Ин. 18; 36), что Его ожидает крест, — эта тайна не могла быть вдруг показана, ибо она была не по силам тогдашних людей, коим давалось откровение. Посему и неудивительно, что с ожиданием от Мессии благ духовных было соединено ожидание благ чувственных. Причи­ной такого ожидания, между прочим, было то, что в некоторых пророчествах было обещание благ чувственных. Последствия показали, что пророчества о благах чувственных, соединенных с пришествием Мессии, выполнены хотя нескоро, но во всей полноте, и не над Израилем ветхим (плотским), но над Израилем новым. Так, христиане сделались теперь распорядителями судьбы почти целого мира, народом сильнейшим, богатейшим, просвещеннейшим всех прочих. Апостол Павел так изъясняет имя Израиля: «не вси бо сущий от Израиля, сии Израиль» (Рим. 9; 6). Но некоторые спрашивают: почему не про­изошло скорейшего исполнения оных пророчеств? Подобные ожидания ви­дим в первом и втором веке по Рождестве Христовом, когда у многих из хри­стиан была та мысль, что скоро конец мира, скоро явится антихрист (так что апостол Павел принужден был учеников своих предостеречь от сей мысли). Говорят, что в царствование Иисуса Христа все праведники Иудейские и даже все Иудеи воскреснут и будут блаженствовать. Промысл в таких предметах, коих знание или незнание не вредит людям, предоставляет ход их естествен­ному порядку вещей. У Захарии та мысль, что праведники и по смерти в другом мире не перестают любить своих потомков на земле; посему оказа­ние потомкам милости есть как мы милость им самим. С другой стороны, Иисус Христос недолго совершал Свое служение на земле: три года с поло­виной, а после перешел в другой мир, нисходил в ад по смерти, и вознесся на небо — туда, где находится лоно праведников, а с Ним, без сомнения, хорошо им. «Клятву, еюже клятся ко Аврааму отцу нашему» (Лк. 1; 73). «Клятся»: ука­зывается на милость ко всем отцам, а не на клятву только Аврааму. Это не­редко встречается в Библии. Бог часто представляется так действующим в отношении к какому-либо известному лицу. Не противоречит ли это тому, что Бог не имеет лицеприятия? Не сокращается ли здесь каким-либо обра­зом всеобъемлющая любовь Божия? Нет. Всеобщность любви Божией здесь остается во всей силе. Это бывает вследствие необходимых законов суще­ства Божественного и человеческого. Божественное земным может быть при­нимаемо различно. Если приемлемость со стороны людей велика, то Промысл выказывает им Себя в большей полноте. Можно сказать, что от самого человека зависит брать от Бога много или мало. Посему нельзя и удивляться, что Бог как бы особенно иногда относится к праведнику. В человеке иногда может сосредоточиваться много, от умственных и нравственных его действий, как и в одном поступке его много сосредоточивается добра и зла. Таково пре­ступление Адама, последствия которого особенно обнаружились в крестной смерти Иисуса Христа. Такие люди, как Авраам, Моисей, Иоанн, привлека­ли и привлекают на род человеческий Божие благословение в лице Иисуса Христа. Прекрасная черта здесь же открывается в самом Захарии, как и во всем Иудейском народе: относить всю милость Божию к отцам. В поздней­шие времена родилось какое-то забвение отцов; люди стали все приписы­вать себе. Рассматривая жизнь новейших народов, замечаем в них какое-то отчуждение от предков. Это есть, конечно, следствие большого развития сил, и в сем направлении есть, конечно, доброе, но оно заключает в себе нечто похожее на существо злых духов, темных, где в каждом существе совмеща­ется целый мир. У людей же должны быть общие чувствования, общие бла­га, общая вера. Так, повторим опять, над Израилем ветхим не сбылось про­рочество о даровании ему благ чувственных; но не сбылось потому, что со стороны самого Израиля не сбылось главное условие — принятие Мессии. С этим неисполнением обетования некоторые толковники, так сказать, не зна­ют что делать, и потому, толкуя о благах чувственных, стараются как бы вытолковать из них блага духовные. Но зачем же отвергать обетование благ чувственных? Если Бог не пощадил для людей Единородного Сына Своего, то пощадит ли Он для них блага чувственные? Посему-то Иисус Христос, входя в Иерусалим пред смертию Своею, со слезами обратился к нему и го­ворил: «Иерусалиме, Иерусалиме! Если бы ты «разумел» день «твоего посеще­ния» (Лк. 19; 44), то не постигли бы тебя такие бедствия; ныне же «приидут дние на тя, и обложат врази твои острог о тебе, и обыдут тя и объимут тя отвсюду» » (Лк. 19; 43). Но почему, говорят, пророчество о благах чувствен­ных не исполнилось над Израилем во времена Иисуса Христа? Тогда многие уверовали бы в Него. На это нужно сказать, что надобно прежде служить Богу преподобием и правдой, чтобы получить от Него награду. В то время, как был Иисус Христос, Антиохова гонения не было, храм был отверст, вход в него был свободен всем. Все благоприятствовало Иудеям служить Богу и исполнять Его закон. Притом, в краткое время служения Иисуса Христа нельзя было наделить Иудеев вдруг всеми благами; иначе это означало бы строить чудо на чуде; весь порядок политический нужно было бы переменить, а это было бы вредно. «И ты, отроча, пророк Вышняго наречешися: предъидеши бо пред лицем Господним, уготовати пути Его» (Лк. 1; 76). Взор Захарии те­перь обращается к сыну. Что за обращение к младенцу? Не есть ли это обра­щение пророческое? Так иногда пророки обращались к вещам неодушевлен­ным и разговаривали с ними. Подлинно, язык Захарии есть язык пророка — речь восторженная. Младенец-сын его был необыкновенный. Он слышал при­ветствие Марии, будучи еще во утробе матери своей; слышал, без сомнения, и теперь собственным слухом пророчество отца, которое производит силь­ное действие в душе его и теле. Блаженный Феофилакт делает на это некото­рое замечание: «Странно, яко Захария обращает речь ко отрочати, а не стран­но ли было, яко и само отроча, будучи во утробе матери, пророчествовало о пришествии Мессии?» Какая же речь к этому отрочати? «Пророк Вышняго наречешися», то есть пророк Мессии. «Уготовати пути Его», то есть пути нрав­ственные и пути Его деятельности внешней. Иоанн действительно пригото­вил Иисусу Христу путь своей проповедью к народу, своим крещением и обращением внимания народана Иисуса Христа, также приготовил Ему уче­ников; ибо первые ученики поступили к Иисусу Христу от Иоанна. «Дати разум спасения людем Его, во оставление грех их» (Лк. 1; 77). Народ не разу­мел своего спасения, не разумел самого себя: фарисеи остановились на од­ной внешности, саддукеи вели жизнь слишком чувственную и впали в неве­рие; посему нужно было дать им уразуметь свое спасение, заставить их пе­ременить порочную жизнь на добродетельную. Иоанн, действительно, начинает свою проповедь словами: покайтеся «и не начинайте глаголати в себе: отца имамы Авраама» (Мф. 3; 8- 9). «Милосердия ради милости Бога нашего, в нихже посетил есть нас восток свыше» (Лк. 1; 78). Здесь указыва­ется Мессия, имеющий оказать благодеяния роду человеческому. «Восток свы­ше»: у Израильтян было много имен Мессии, некоторые пророки действительно представляли Его источником света — Востоком, а время пред пришествием Его — мраком. И сих-то людей, сидевших во тьме, Мессия должен был про­светить, а Иоанн должен был приготовлять их к сему. И сам Иоанн называет­ся «светильником» (Ин. 5; 35). «Просветити во тме и сени смертней седящыя» (Лк. 1; 79). Выражение взято из пророков, но очень идет к делу: вот как Заха­рия отзывается о своих современниках; а современники сами о себе думали, что они сидят не во тьме и сени смертной, а в сени райской; в беседах их с Иисусом Христом приметна чрезвычайная гордость. Когда они рассуждали со слепым, которому Иисус Христос отверз очи, то между прочим говорили: «еда и мы слепи есмы»; (Ин. 9; 40)… «направити ноги нашя на путь мирен» (Лк. 1; 79). Ноги евреев ходили по многим путям, но, как замечает Давид, они пути мирного не познали. Читая Иосифа Флавия, видим, что нравственное состо­яние Иудеев в сие время было самое худое. «Бе в пустынех» (Лк. 1; 80). Еванге­лист замечает об отрочати, что оно укреплялось духом — выражался в нем особенно Дух Божий; в нем раскрылись необыкновенные способности, осо­бенно нравственные. «В пустынех». Нагорная страна Палестины имела много пустынь, из коих некоторые были наполнены зверями. Есть древний рассказ, повторенный еще Оригеном, что Иоанн тотчас по рождестве должен был скрываться в пустыне от преследования Ирода, и что он жил в пещере над Иорданом, с матерью своей, которая после шести месяцев умерла; потом Иоанн мог жить под присмотром других, ибо в тех пустынях люди живали иногда отшельниками.

После сего Иоанн стал жить один. Распоряжение Промысла о жиз­ни Иоанна чрезвычайно удивительно и премудро. В свое время Иоанн, как некий Ангел, явится из пустыни с проповедью покаяния, не имея никакого отношения к земным сродникам и знакомым, — он знал лишь одного Бога. Жизнь его была самой лучшей и убедительнейшей проповедью перемены жизни. Он был родственником Иисуса Христа по плоти, почему, живя в пус­тыне, разлучившись, так сказать, с Мессией от самой колыбели, Иоанн тем самым удалил всякое подозрение в пристрастии к Нему; ибо он не знал и не мог Его знать обыкновенным образом, а проповедовал о Нем по внушению Святаго Духа. Вот что говорит евангелист Лука об обстоятельствах, предше­ствовавших рождению Мессии.

7. Рождество Христово

Обратимся теперь к евангелисту Матфею. Он расскажет нам еще одно обстоятельство, предшествовавшее рождению Иисуса Христа. Об образе рож­дения хотя говорит он: еще, но мало касается оного, а более говорит об обсто­ятельствах, соприкосновенных сему событию. Образ рождения обстоятельнее излагает евангелист Лука. «Прежде даже не снитися има» (Мф. 1; 18). Должно помнить, что Мария жила еще в Своем доме. Это было в обычае у евреев, чтобы невеста жила еще несколько времени в Своем доме. В сие-то время Она совершила путешествие в нагорную страну Иудейскую к Елисавете, и там пре­была около трех месяцев, и самый плод, носимый Ею во чреве, теперь стал приметен ( «обретеся имущи во чреве» ) для взора Иосифова. Что же произвело в уме Иосифа такое «обретение» ? Оно для святого мужа должно быть крайне по­разительно. Церковь хорошо поняла и выразила тогдашние чувства Иосифа: «Бурю внутрь имея помышлений сумнительных, целомудренный Иосиф смятеся». Подлинно, в душе его происходила сильная буря! С одной стороны, он был уверен в непорочности своей обручницы, знал данный Ею обет вечного девства, не знал другой девы, кроме Ее, более совершенной в чистоте. С дру­гой стороны, в сей самой невесте он видел, или по крайней мере думал видеть, бракоокрадованную. Это была стрела, самая ядовитая и острая для его сердца. Без сомнения, он сто раз закрывал глаза, чтобы не видеть этого; сто раз хотел думать, что он обманывается, но каждый день приносил ему новое мучение, подтверждал с большей ясностью его подозрения. Прикрыть это великодушно значило нарушить закон, который говорил, что невеста не целомудренная без-честит дом, и держащий ее «безумен и нечестив» (Притч. 18; 23). Поступить по закону казалось слишком суровым и жестоким; «ибо в таком случае Марию следовало» бы побить комением (Втор. 22; 23-24). Но та же самая праведность закона удерживала от столь ужасного наказания. Она различала грехи минут­ной слабости и неведения (Втор.22;25). Посему те толковники, кои в слове «праведность» думают видеть только снисходительность, несправедливо уклоняются от прямого смысла, ибо в отношении к Деве Марии могла быть оказа­на не только снисходительность, но и праведность. Иосиф хочет стоять на се­редине. Он не захотел предать Ее суду, огласить, и хотел разойтись с Ней, толь­ко тайно. Это можно было делать у евреев, как по закону, так и по обычаю. Только разойтись можно было при свидетельстве двух или трех, но это все не то, что публичный развод. А нужно было отпустить невесту с разрешительной грамотой и разводным письмом (Втор. 24; 1), на котором должны были подпи­саться и свидетели. В сем письме могло быть не прописано, почему разводятся обрученные. Таким образом и хотел поступить и Иосиф, сберегая честь Ма­рии. Но почему он не спросил Ее самой о причине Ее непраздности? Этого требовала и справедливость и необходимость. Вероятно, Иосиф щадил здесь чувства Марии. Дело видно, думал он, и без того. Она и Сама мучится чув­ством Своим: для чего же мне усугублять Ее мучения своими вопросами и расспросами? Но почему молчала Мария? Она не могла не видеть, как страда­ет Иосиф. Важные причины заставляли Ее говорить, и однако ж Она молчит. Но что бы Она сказала Иосифу? Объявить ли ему явление Ангела? Но сие явление так необычайно, что в Иосифе едва ли бы достало веры, чтобы он мог ему поверить. Притом, в сем молчании Марии выражается чрезвычайная Ее преданность в волю Божию. На Нее не было наложено молчание, как на Заха­рию, но Она Сама наложила его на Себя. Она говорила в сие время только с Богом в молитве, как и Давид говорит: «открый ко Господу путь твой, и уповай на Него, и Той сотворит: и изведет яко свет, правду твою и судьбу твою, яко полудне» (Пс. 36; 5). Она думала: Кто начал сие дело, Тот и окончит. Он вразу­мит Иосифа, если это нужно будет. Плод, находившийся в Ее чреве, более все­го занимал Ее душу. Иосиф, как ни был близок к Ней, но теперь он был лицо еще постороннее. Как бы то ни было, молчание сие было не без великой тяже­сти для сердца Марии. Для чего же Промысл допустил такое затруднение? Для чего Иосиф не введен в тайну искупления? Для чего Он в душе Иосифа позво­лил зародиться такому тяжелому подозрению? Без сомнения, для блага же Иосифа и Марии. Мария, как выражается Церковь, должна была «взаимодать» от лица всего рода человеческого Иисусу Христу чистейшее человечество. Иосиф же долженствовал быть Его питателем, хранителем, и назваться, в не­котором смысле, отцом. Все сие выражает плотское рождение; Мессии же над­лежало прежде в душе Марии и Иосифа утвердить убеждение, что рождение духовное не может быть без особенных искушений и горестей. Неудивитель­но, что Промысл ставил таких святых людей в затруднительное положение. Он любит, так сказать, испытывать их таким образом. И какой сын царский согласился бы подвергнуться такому поношению, чтобы его мать подозрева­ли в нечистоте и нецеломудрии? А Иисус Христос, Сын Царя Небесного, под­вергается оному. Промысл часто оставляет Свои пути до известного времени не выразуменными для людей, и тем желает и людей научить самоотверже­нию. «Сия же ему помыслившу, се, Ангел Господень во снеявися ему» (Мф. 1; 20). Выражение краткое, но как много скрывает оно под собою! «Се, Ангел Госпо­день во сне явися». Не стало естественных средств для вразумления Иосифа; Бог употребляет сверхъестественные, является Ангел. Но почему он не явился прежде? Он является, без сомнения уже тогда, когда собран плод с искушения; тогда как явление его прежде сего не только не могло быть полезно, но даже могло быть и вредно. Но Ангел мог и еще медлить своим явлением, потому что для Иосифа оставалось еще одно средство: разрешить свои недоумения в священных книгах, как Ангел и скажет ему. Но мысль Иосифа двоилась между двумя предметами: между невинностью Марии и тем, что Она — непраздна. Он мог думать, что Мария виновна, ибо непраздна; другой помысел ему говорил, что Она невинна, ибо Она — святой и непорочной жизни и дала Богу обет дев­ства. Но еще один помысел должен говорить ему: Мария, хотя и непраздна, но Она в то же время и невинна. Но мысль его остановилась на первых двух недо­умениях; но не помыслил он, что Мария зачала от Духа Святаго, хотя об этом и предсказано пророками Ветхого Завета. Сие предсказание долженствовало быть якорем для Иосифа в той буре сомнений, в которой он колебался. Иосиф, как муж благочестивый, должен был знать Ветхий Завет, и потому еще нужно было ему открыть свои недоумения Марии. «Ангел Господень» — какой? Прежде сказано, что Марии явился Гавриил, а здесь нет имени. Вероятно, это был Ангел какого-либо низшего разряда, ибо действует во сне. Почему не наяву, как яв­лялся он Захарии и Марии. Низший ли это или высший род откровения? С некоторой стороны низший по отношению к чудесности: явиться наяву — чу­десности более, чем во сне. Но ежели взять состояние того, кому дается откро­вение, то сей род откровения должно почесть высшим: ибо если человек удо­вольствуется откровением, данным ему во сне, то через это покажет больше веры, нежели когда потребовал бы явления в бодрственном состоянии. Святи­тель Златоуст замечает: «Сего ради явися Ангел во сне; яко Иосиф верен бе муж, не требоваше явления сего» (наяву). Душа Иосифа, чрезвычайно распо­ложенная к Марии, имела нужду только в малейшем намеке, дабы обратиться в другую сторону. «Сыне Давидов». Кроме имени собственного «Иосиф», Ангел прибавляет еще: сыне «Давидов»; напоминание сие для Иосифа и радостно, и вместе горестно. Быть потомком царя Давида радостно. Но что такое был Иосиф? Простой древодел, и потому упоминание о его царском происхожде­нии есть как бы упрек для него. Ангел хотел этим утешить Иосифа и вместе упрекнуть его, как бы так говоря: «Ты смущаешься — от сих событий; где же они должны исполниться, как не в твоем племени? От другого нельзя требо­вать веры, а от тебя можно требовать оной: ты должен вознестись к высоте пророчества». Так замечает о сем святитель „Златоуст: «Абие воспомяну еще Ангел Давида, от него же Христос хотяше быти». Ты смущаешься, — говорит он ему, — от собственных счастия и славы; вспомни о Давиде, и будь выше других по вере. Теперь наступило время исполниться обетованиям, наступило время чудес. «Не убойся». А чего бояться? Закона, запрещавшего держать невес­ту бракоокрадованную. Святитель Златоуст замечает: «Да не разгневит Бога, яко любодейцу име». «Прияти» — может быть значит приятие в мыслях, но вер­нее — принятие в дом свой, ибо Мария, вероятно, еще и по сие время не жила в доме Иосифа, а в Своем собственном. «Жены твоея». Святитель Златоуст гово­рит: «Рече же Ангел «жены», но так он бы не нарек Ее, если бы Она растленна была». «Рождшееся» (γεννηθεν) в ней. Младенец был еще во утробе; почему же Ангел говорит:» рождшееся» ? Об этом святитель Василий Великий и другие отцы Церкви думали, что тело Иисуса Христа образовалось во утробе матер­ней вдруг, но догадка сия кажется излишней. Известно, что аорист употребля­ется за какое угодно время; посему γεννηθεν — «рождшееся» — можно в сем слу­чае перевести «рождаемое». Но это можно согласить иначе. Ангел здесь имеет в виду Иосифа, а для него Отроча было уже «рождшееся» — в отношении к винов­ности или невиновности его невесты, которая сильно занимала его душу. «От Духа Свята». Для нас это теперь понятно, но в Ветхом Завете учение о Святом Духе было очень многим непонятно. Но Иосиф, верно, понял это: иначе Ангел объяснил бы ему мысль свою более. Значит, у Иосифа родилась такая же мысль, какая и у нас. Он мог разуметь о действии силы Божией. Ангел открывает здесь предмет с одной стороны. Ему надлежало бы сказать, что рожденное в Ней не от Нее, как мог думать Иосиф, а от Духа Святаго. Святитель Златоуст говорит: Ангел здесь открывает вину, показуя зачатие, да Иосиф не точию сумнения отбежит, но и убедится. «Родит же Сына, и наречеши имя Ему Иисус: Той бо спасет люди Своя от грех их» (Лк. 1; 21). Сказав, откуда плод, Ангел еще более раскрывает будущее. К чему это раскрытие? Частью для ободрения Иоси­фа, частью для доказательства своих слов. «Сына» — младенца мужеского пола, чего до времени рождения никто предузнать не может. «Иисус». Ты не только узнал тайну, но ты избран быть служителем сей тайны. Святитель Златоуст замечает: Ангел говорит ему: «Ты наречешь Ему имя, аще бо в рождении и ничтоже совершаеши, но дается ти положение имени Рожденному». Не гово­рит Ангел: «родится тебе»; ибо не Иосифу только принадлежало Отроча сие, а всей вселенной. Имя «Иисус» было употребляемо и в Ветхом Завете, и оное носили те, кои освобождали Израиль от бедствий, или побеждали врагов его (Чис. 18; 17). «Той бо спасет люди Своя от грех их»; показывается причина тако­го, а не другого имени. «Иегоисуа» или сокращенно «Иеисуа» значит «спасение Гос­подне». Святитель Златоуст замечает: «Рече же ему: «люди Своя», а не весь род человеческий, да не устрашит слышавших. Что же тут было страшного для Иосифа? То, что Иудеи к сему не были приготовлены, и Промыслу много, так сказать, стоило тогда убедить в том самих даже апостолов. Народ Иудейский был очень груб; чем же было привязать его к Новому Завету и побудить испол­нять заповеди Божий, если не такими обетованиями? Одними благословения­ми духовными нельзя было его удержать. Это — как бы скорлупа, в которой хранился Божественный плод. После скорлупа сия распалась и явился плод. «Разумне же слышащим, — говорит святитель Златоуст, — на языки назнаменова». Для чувственного человека обетования духовные грубеют, а для духовно­го — и чувственные как бы одуховляются. Такое толкование некоторые счита­ют плодом воображения. Но филологическое и школьное толкование есть плод бедности собственного чувства толкователей. И для светских писателей, пи­савших с чувством, правила обыкновенной герминевтики недостаточны, -смысл всегда выше слова. Каждый же священный писатель есть член сонма других священных писателей и находится с ними в неразрывной духовной связи. Разуметь их по правилам герминевтики общей, значит, совершенно их обезду­шить. Священные писатели при толковании поступали не так. Апостол Павел, изъясняя, что такое Израиль, говорит, что истинный Израиль тот, кто живет как Авраам (Рим. 9; 6). «От грех их». Некоторые толкователи, пресмыкающиеся в пыли, и здесь хотят изъяснить по-своему. Что ближе разуметь здесь, как не грех? Но они хотят разуметь здесь зло физическое, как следствие греха; ибо слово «грех» и в Священном Писании часто означает «наказание» за грех. Причи­ной такого толкования служит их предвзятая мысль и произвольное умствова­ние. Они боятся высоты Священного Писания. Вообще, у нынешних толков­ников заметна какая-то сухость, холодность, отпадение от жизни высшей -духовной; оттого и все их изъяснения как бы мертвы.

Потом Ангел, явившийся во сне Иосифу, указывает на пророчество Вет­хого Завета. «Сие же все бысть, да сбудется» писание, «реченное от Господа пророком, глаголющим: се, Дева во чреве приимет и родит Сына, и нарекут имя Ему Еммануил, еже есть сказаемо: с нами Бог» (Мф. 1; 22). Чьи это слова? Ближайшим образом надобно почитать их продолжением предыдущих слов Ангела. Но довольное число толковников принимают их за слова евангелис­та. За последнее мнение отчасти стоит то, что прежде говорилось в будущем времени, а теперь в прошедшем и настоящем. Впрочем, это основание неваж­ное. Ибо одно и то же говорящее лицо изменяет времена, смотря по тому, о чем оно говорит. Так думает о сем и святитель Златоуст. Для чего Ангел ука­зывает на пророчества? Более для пояснения, а отчасти для подтверждения своей мысли. Случай с Марией был единственный. Он предсказан в Ветхом Завете во многих местах, но Иосиф, как ни знаком был со Священным Писа­нием, не мог однако ж остановиться на сих местах и приложить их к своей обручнице. Ангел же сделал теперь то, что должен был сделать сам Иосиф. Он ставит его на известную твердую точку, указывает на пророчества. Святи­тель Златоуст представляет причину сему еще психологическую: «Того ради Ангел на пророчества указует, да аще его слова забудет, абие воспомянув пи­сания пророческая, и его слова удержит». Причина глубокая! Слова Ангела могли быть забыты; пророчество должно их напомнить. Но не скорее ли мож­но забыть слова пророчества, нежели слова Ангела? Нет, душа во сне следует законам, отличным от тех, по которым действует наяву. Явление Ангела во сне, конечно, должно было остаться в душе; поразительности здесь такой не было, какая бы произошла от явления в бодрственном состоянии. Сны, самые замечательные, иногда исчезают из памяти нашей, и остаются из них обстоя­тельства только самые обыкновенные. Пророчества же легче было вспомнить Иосифу, а явление Ангела, приразившись только поверхности души его, мог­ло быть забыто. Оно, подобно якорю, было только брошено в душу его. «Все бысть». Что такое «все» ? На деле было только одно зачатие Иисуса Христа Свя­той Девой, но в нем уже одном заключается и все. «Да сбудется» — евреи благо­честивые, каков был Иосиф, жили всегда более в будущем и прошедшем, не­жели в настоящем. В будущем ожидали Мессию, в прошедшем видели благо­честивых предков, а настоящее для них было бедственно. «Да не мнит, — как говорит святитель Златоуст, — яко ныне сия устроишася, но яко предсказана быша». Ангел не упоминает имени пророка, яко от Господа все оное бывает, только через пророка передается.

Явление Ангела очистило душу Иосифа от всех подозрений. Почему же он поверил Ангелу? У Иосифа родилась такая твердая и скорая вера оттого, что в душе его была твердая основа оной, он рад был разувериться в своих подозрениях. Притом, явление Ангела имело на него великое влияние. Свя­титель Златоуст замечает об Иосифе, что он «имеяше душу бодренну, яко егда зазираше Мариамы, не прият Ю, ниже егда освободися от подозрения, отверже Ю». Такие души, какова была Иосифова, подобны богатым, тяжело нагруженным кораблям; они обогащены добродетелями, но слушают одного слова кормчего, у них все стройно, подчинено одному общему закону и при­ведено к единству: а в душе грешника все расстроено, все в беспорядке. «При­ят», или оставил Ее жить с собою в доме. «Не знаяше Ее дондеже..». некото­рые еретики думают, что Мария, родивши Иисуса Христа, стала жить в брач­ном состоянии с Иосифом и имела от него детей. При простом чтении действительно как бы представляется сия мысль. «Не знаяше… дондеже..». зна­чит, после рождения узнал. «Первенца»: значит, у Нее были и другие дети, но есть присловие: ita negat praeteritum, ut non ponat futurum; например у нас говорят: до смерти остался бездетным; а после смерти разве имел детей? до смерти во вражде; а после смерти разве примирился? Он осужден преж­де, нежели выслушан; а как осужден, то разве после выслушан? Но в языке еврейском такие выражения должны встречаться и встречаются еще чаще. Например, «седи одесную Мене, дондеже..». (Пс. 109; 3); а после разве нужно стать? Итак, основание еретиков слабо. «Первенец» вообще значит первого младенца; иногда значит первенца и такого, о котором неизвестно, будут ли у него братья или сестры, или нет: Бог, например, во Второзаконии требует посвятить Себе всех первенцев; без сомнения, в числе их были и такие, у коих не было братьев или сестер. А посему учение Церкви о приснодевстве Богоматери остается несомненным. Вот вводное повествование евангелиста Матфея; у других евангелистов его нет. Отрывок драгоценный в нравствен­ном отношении! Он показывает, как самые святые мужи, избранники Про­мысла, поставляются иногда в затруднительное состояние. Странное подо­зрение, родившееся в душе святого человека и на святое лице, преподает урок тем, кои иногда подвергаются невинно подозрению. Если Богочеловек прежде, нежели увидел свет, перенес такое тяжкое поношение, то для про­чих людей могут ли казаться тяжкими и странными какие-либо подозрения? Кроме того, подобные искушения для благочестивых людей и нужны; без них в добродетелях их недоставало бы одной важной стороны. Праведник не может вполне знать состояние грешника. Правда, он, кажется, всегда при­знает себя грешником, и все-таки не чувствует вполне опасности такого со­стояния. Чтобы вполне увидеть оное и получить к нему всегдашнее отвра­щение, ему надобно прежде перенестись в это состояние, равно как Бог иногда попускает и грешнику входить на некоторое время в состояние праведников, дабы дать ему почувствовать сладость и блаженство сего«состояния и тем привлечь его к Себе.

Обратимся опять к евангелисту Луке. Он скажет нам о самом рождестве Иисуса Христа.

 «Бысть же во дни тыя, изыде повеление от Кесаря Августа» (Лк. 2; 1). О каких днях здесь говорится? Сему предшествовало сказание о том, что отроча (Иоанн) «растяше.».. (Лк. 1; 70). Явно, что здесь не сие время разумеется, а время, последовавшее по рождении Крестителя. «Изыде повеление от Кесаря Августа написати всю вселенную» (Лк. 2; 1). Выражение это, по-видимому простое, но в самом деле живописное и сильное. Здесь повеление представ­ляется исходящим от Августа, тогдашнего владетеля почти всего мира, или как бы от Бога. «Кесарь» — название наследственное от Юлия Кесаря. Август (священнейший) — имя, данное ему сенатом. «Написати всю вселенную» — зна­чит ценз римский. Цензов было два рода: один состоял в переписи душ, а другой — в переписи имений. Первый мог производиться просто для справ­ки, из любопытства, а другой — для собрания податей. Здесь разумеется пе­репись первого рода, ибо перепись другого рода была спустя десять лет. О ней упоминается в Деяниях (Деян. 5; 37). Архелай, правитель Иудеи, был со­слан в ссылку, а Иудея присоединена к Римской империи. Иудеи тогда бунтовали, а эта перепись кончилась тихо. «Всю вселенную». Если понять буквально, то это будет значить «весь мир». Но многие страны не подлежали тогда влады­честву Августа. Вселенная здесь может означать «Римскую державу». Август в свое царствование сделал две переписи. Время, рассматриваемое нами, от­носится ко второй, которая будто бы была на сорок пятом году царствования Августа, а Иисус Христос родился на сорок девятом. Однако можно под все­ленной разуметь и одну Иудею. У тогдашних писателей πασαν οικουμενην значило гораздо менее, нежели теперь. В таком смысле употребляет слова сии Иосиф Флавий, когда говорит, что Ахав послал искать Илию по всей вселенной. Если под «вселенной» разуметь одну Иудею, то понятно, почему светские писатели не упоминают о ней, — именно потому, что Август, имея мысль присоединить Иудею к Римской империи, хотел знать ее народонаселенность. «Владящу Сириею Квиринию» (Лк. 2; 2). Слова эти вводные. Еванге­лист хотел отличить ими время той переписи (написание первое, а не вто­рое). Но это желание определить время наделало много хлопот толковникам. Сирией начал владеть Квириний спустя десять лет после сего обстоятель­ства. Спрашивается: как же евангелист десятью годами мог предварить эти обстоятельства своим описанием? Некоторые, для разрешения сего недоуме­ния, обращалась к такой мысли, что слова эти считали словами переписчика, поставленными сперва на поле, а потом внесенными в текст; но такое толко­вание можно назвать слишком смелым. Притом, во всех древних кодексах читается этот стих. Другие думают, что евангелисту изменила здесь память. Но этот же самый евангелист (Лк. 1; 3) говорит, что он все испытал подроб­но и по порядку: как же ему забыть то, что всякому Иудею было памятно? Сие мнение тем паче нельзя допустить, что он хотел этими словами опреде­лить время переписи; посему в этом месте у него должно искать точности.

Обращаются еще к другим способам примирения. Они разные: 1) Сири­ей управлял в то время Сенций, то есть другой, а здесь говорится о Квири­ний; действительно, в то время был на востоке какой-то Квириний, только не видно, управлял ли он Сирией. Но он мог иметь от Августа особенное пору­чение наблюдать за сей переписью, и евангелист слово «управлял» мог взять в несобственном смысле. Но почему светские историки не упоминают об этом? Они не упоминают потому же, почему молчат и о некоторых других обстоя­тельствах царствования Августа. 2) Написание первое можно брать вместо «первее», то есть прежде, нежели начал управлять Сириею Квириний. Но упо­требляют ли священные писатели слова положительные вместо сравнитель­ных? Употребляют, например: «первее» (πρωτος) «мене бе» (Ин. 1; 15), «прежде» (πρωτος) «вас возненавиде» (Ин. 15; 18). Слово αυτη`, ежели читать αυτη, то смысл будет такой: вышло повеление от Августа написати всю вселенную, а са­мое исполнение оного началось по частям; «самое» (αυτη`) же написание было «владящу Сириею Квиринию», спустя десять лет. Такое различное чтение легко могло произойти от переписчиков. Как бы то ни было, только это противоре­чие священных писателей со светскими неважно. И у светских писателей таких противоречий можно встречать много.

 «И идяху» (Иудеи) вси «написатися, кождо во свой град» (Лк. 2; 3), — в тот град, к какому кто принадлежал. У Иудеев было разделение по коленам, по племенам, по фамилиям, или домам. «Взыде же и Иосиф от Галилеи, из града Назарета, во Иудею, во град Давидов, иже нарицается Вифлеем, зане быти ему от дому и отечества Давидова» (Лк. 2, 4). Иосиф был потомок Давида, а Давид родился в Вифлееме, следовательно, Иосифу должно было в Вифлееме записать свое имя. Вифлеем отстоял от Назарета около трех или четырех дней пути. Здесь говорится об Иосифе: «взыде», а в предыдущем: «идяху». Конечно, многие достаточные шли и не пешком, а, вероятно, ехали. И об Иосифе мож­но бы было догадываться, что он не пешком отправился, ибо ему сопутство­вала непраздная Мария; но из слов евангелиста видно, что он просто взыде с Мариею. Ясли достанутся им в удел, но не для них, а для их Божественного Младенца. Зачем пошла с Иосифом и Мария? Кажется, вследствие повеле­ния должны были идти для записывания только главы семейств. Ибо если бы случилось идти всем без исключения в свой город, то это переселение было бы страшное и произвело бы большое замешательство. Догадываются, что Мария была наследницей дома. Она была сиротой и, вероятно, не имела ни братьев, ни сестер; и потому Она в Своем лице должна била представить Свой дом или род. Основание этого обычая Иудеев заключается в законе, где повелевается не только замужней женщине, но и девице, оставшейся сиро­той, представлять в своем лице целый свой дом (Чис. 36; 8). Здесь «ужичествующая» значит то же, что сиротствующая, оставшаяся одна. Она должна вы­ходить и замуж только в своем колене, дабы не смешать наследий.

О родителях Марии предание говорит, что они оба были престарелы, и других детей, вероятно, у них, кроме Ее, не было. Но могли и другие причи­ны какие-либо расположить Марию идти с Иосифом в Вифлеем. Нам надоб­но только приметить здесь пути Промысла. Пророки предсказали, что Мес­сия родится в Вифлееме (Мих. 5; 1). Пророк говорит здесь о современных событиях, и вдруг обращается к Вифлеему и говорит о его высоком пред­назначении как бы так: ты мал, Вифлеем, тебя даже не считают в тысячах иудиных; но из тебе изыдет вождь. Такие обращения от настоящих событий к будущим у пророков встречаются очень часто. Как же могло исполниться это пророчество? Можно бы было объяснить это предсказание Иосифу и Марии. Казалось бы, это самый простой способ. Но это было бы исполнение человеческое. Промысл же велит здесь выйти повелению от Августа, вслед­ствие коего все Иудеи пойдут, следовательно и Иосиф с Марией, в Вифлеем, и таким образом исполнят пророчество. Средство, по-видимому, огромное, но здесь действует Бог, и потому оно — самое лучшее.

И вот главная цель сего написания! Август, конечно, имел в виду свою цель. Может быть, к этому побудило его любопытство, а может быть, и поли­тические соображения, ибо Ирод в это время убил двух сынов — наследников своих. Но вот совершается здесь воля небес! Об этом всемирном событии все, без сомнения, рассуждали, все чувствовали, и между тем никто не знал истинной причины оного. Так с подобными событиями может происходить всегда. В самых умных соображениях, суждениях, где все взвешено, все оце­нено, все исследовано, может быть не понята одна причина истинная, и цель события. Поэтому при гражданских распоряжениях — самых, по-видимому, безрассудных и тягостных — не надобно слишком роптать и отчаиваться. Есть перст высший, который управляет всем, и всегда к лучшему. Почему не дру­гим образом приведена Святая Дева в Вифлеем? Почему Спасителю мира угодно было родиться при переписи всего мира? Ориген отвечает на это так: рождается царь, учреждается новое царство — посему нужно было сосчитать подданных; является Спаситель — посему нужно произвести перепись тем, коим приносится спасение.

 «Бысть же, егда быста тамо, исполнишася дние родити Ей» (Лк. 2; 6). Где? почему евангелист не сказал в Вифлееме? Прежде евангелист не щадил названий, говорил: град Давидов Вифлеем, а теперь просто говорит: «тамо». Соображая предания о месте рождения Иисуса Христа, нельзя сказать утвер­дительно, где Христос родился. Частью Он рождался в Вифлееме, частью вне его. Гостиница, которой принадлежало место, где Христос родился, на­ходилась, вероятно, в конце города или вне его, для большего удобства путе­шественников. «Исполнишася дние». И об Иоанне сказано, что исполнились дни, и тогда он родился. Ориген замечает, что это выражение употребляется при сказании о рождении праведников; при рождении Святейшего из святых это исполнение должно быть самое строгое. Исполнились дние не одной Марии, но целой земли. Можно сказать, что зачатие Иисуса Христа было в сердце всего человечества, всей земли.

Сам Иисус Христос говорил, что «Сын Человеческий» будет «в сердцы зем­ли» по смерти Своей (Мф. 12; 40). И точно, явление Его на земле сосредоточи­вает все силы обоих миров — человеческого и Ангельского; сосредоточивает все времена. Для нас непонятно это счисление времен, и оттуда — неправиль­ное толкование Апокалипсиса. Роди (Лк. 2; 7) — обыкновенным образом, как рождаются младенцы. При этом случае нельзя не заметить предрассудка у нас в России о рождестве Иисуса Христа — из боку Девичу. Предрассудок этот выродился из неправильного перевода наших священных книг, на­пример: в Акафисте Богородичном сказано: «из боку чисту Сыну како есть родитися мощно» (Икос 2). И еще есть несколько неправильных мнений, ро­дившихся из того же источника. Посему надобно быть как можно тщатель­ным при переводах: одно слово может привести несколько тысяч людей в заблуждение. «И повит Его, и положи Его вяслех» (Лк. 2; 7). Евангелист здесь представляется как бы видящим самое действие. Но с другой стороны, при воспоминании Кто этот рожденный и повитый, эти выражения получают более широкий смысл. Мария Сама и родила, Сама повила и положила в яс­лях; не было женщины, которая обыкновенно бывает при родах. С одной сто­роны, это показывает крайнюю бедность, стесненность обстоятельств; с дру­гой-то, что рождение для Богоматери было безболезненно. Она не испытыва­ла здесь того, что испытывают другие родильницы. Над Нею не сбылось проклятие, произнесенное над Евой: «в болезнех родиши чада» твоя (Быт. 3; 16). Она в веселии родила Младенца. «В яслех» — в подлиннике εν τη θατνη — ясля­ми называется загороженное место, куда загоняют скот. Вот где положен этот Первенец Божий и Человеческий. Не было для Него другого места в гости­нице. Гостиница, верно, была одна, стечение народа было большое, места в ней все были заняты. Иосиф же был человек бедный, и ему, конечно, никто не согласился уступить место; посему он и поместился в загородке для ско­та. Время тогда было суровое, и для Младенца в яслях все-таки было спокой­нее и теплее, нежели на открытом воздухе.

Предание говорит, что эти ясли были нерукотворенны, то есть в скале было нечто вроде навеса; и это очень вероятно, ибо Вифлеем лежит в нагор­ной стране, окружен скалами, и гостиница, вероятно, примыкала к какой-либо из этих скал. Есть другое предание, что Младенец именно лежал между двумя животными — волом и ослом. Сюда отцы Церкви относят пророчество Аввакума, по переводу LХХ: «посреде двою животну познан будеши» (Авв. 3; 2). В еврейском — несколько не так. Но нельзя не удивляться сочетанию проро­честв с событием. Когда в гостинице не было места Матери Его и отцу, то вероятно, что ясли были наполнены волами и ослами, тем более, что некото­рые в Вифлеем приехали. Здесь же исполнилось и другое пророчество Исайи: «позна вол стяжавшаго и, осел ясли господина своего» (Ис. 1; 3). Если когда вол познал стяжавшего, то именно в это время. Так произошло рождение Иисуса Христа! Евангелист в седьмом стихе повторяет слова «Его»: и повит «Его» и по­ложи «Его» — чем, конечно, он хотел дать уразуметь, Кто это «Он».

Рождение Его было окружено крайней бедностью и стеснением, и этот путь Промыслом избран, конечно, не без намерения. Иисус Христос здесь нисшел до последней степени уничижения. Со многими ли младенцами в мире бывали или могли быть такие обстоятельства? И какой образ уничиженнее мог быть избран? Кажется, другого и представить нельзя. Разве только родиться в темнице: это было бы ниже сего; но этот образ по многим причинам не мог быть избран Промыслом. После Иисус Христос говорит о Себе: «лиси язвины имут, и птицы небесныя гнезда: Сын же Человеческий не имать где главы подклонити» (Мф. 8; 20). И действительно, Он родился в яслях, жил, где слу­чится, и умер на Кресте. Что должны были Иосиф и Мария подумать о Мла­денце? Они должны были уразуметь из сего, что Царство Иисуса Христа «несть от мира сего». Они долженствовали быть введены в тайну искупления, не сло­вами, а делами. Мария в суровое время по нагорной стране шла пешком, буду­чи притом непраздною. Она, как видели мы прежде, любила все скрывать в сердце Своем, обо всем размышлять, и не могла, без сомнения, не помыслить и о сем событии: отчего такая бедность? Когда Иисус Христос лежал в яслях, то в мире никто и не знал, что явился Спаситель мира; умы всех были заняты переписью. Да Ему и не нужна была известность. Время открытого служения Его наступит еще не скоро: через тридцать лет.

Однако ж это событие, по самой чрезвычайности своей (ибо больше оно­го нет ни на земле, ни на небе)}не должно было остаться в безызвестности. Оно и действительно было празднуемо на небе. Об этом евангелист говорит: «и внезапу бысть со Ангелом множество вой небесных, хвалящих Бога» (Лк. 2; 13); но есть другое указание общее. В Послании к Евреям говорится, что мир Божественный участвовал в сем торжестве: «Егда же паки вводит Пер­вородного во вселенную, глаголет: и да поклонятся Ему еси Ангели Божий» (Евр. 1; 6). Отцы Церкви здесь разумеют воплощение, а первое введение было, когда Сын показан Ангелам (1 Тим. 3; 16); а потом говорится, что в тайну искупления и Ангелы желают проникнуть (1 Пет. 1; 12), но явление Сына Божия во плоти было началом и средоточием сей тайны. Он входит опять во вселенную, из коей некоторым образом Он был изгнан преступле­нием Адама; в Нем совершилось восстановление самого мира Ангельского. Здесь представляется часть небесного хора, виденная пастырями. Но и земля не могла не знать о рождении своего Спасителя.

8. Поклонение пастырей родившемуся Христу

Первое благовестие об этом было пастырям. «Пастырие беху в тойже стране» (по преданию за полчаса от Вифлеема) «бдяще и стрегуще стражу нощную» (Лк. 2; 8), — стоящие на страже попеременно. Пастыри, подобно вои­нам, сменяются на страже. О стаде своем, а не о чужом (пекутся -ред.), ибо они были не наемники. Спрашивают: как в декабре они могли пасти стадо? Тогда должна быть зима, особенно в нагорной стране. Это обстоятельство для некоторых критиков показалось так важным, что рождество Иисуса Христа они решились перенести на другой месяц. Но это возражение есть следствие намеренного или ненамеренного незнания топографии Иудейской. Там в де­кабре иногда может быть теплее, а иногда холоднее; иногда и снега не быва­ет, и бывает трава большая. В марте иногда там поспевает жатва. Притом пастырей Палестинских нельзя сравнивать с пастырями стад других стран. Они могли пасти стада свои и тогда, когда другие не думали о том. Так, на­пример, наши пастухи сибирские или таврические выгоняют стада свои пас­ти и тогда, когда уже бывает снег, в надежде, что скот все-таки соберет что-нибудь. Притом в Палестине на зиму не запасаются кормом для скота. Что же произошло с этими пастырями?

 «Ангел Господень ста в них» (Лк. 2; 9), то есть очутился посреде их. «Слава Господня осия их», то есть осиял свет как бы от славы Господней, окружающей престол Господень; свет чистый, кроткий, Божественный. И явление света посреди ночи в человеке простом может произвести страх; но явление Ан­гела, как бы ни было кротко, не могло не поразить их страхом. «Не бойтеся» (Лк. 2; 10). Ангел успокаивает пастырей так, как некогда успокаивал Захарию, и как бы так говорил: вам нечего страшиться, я возвещаю вам радость велию, которая будет всем людям, то есть можно разуметь — всему народу Иудейско­му, но в уме Ангела, вероятно, была мысль о всем роде человеческом.

 «Родися» (Лк. 2; 11), то есть во Вифлееме, который был один город Дави­дов и который пастырям был совершенно известен. Одно имя Мессии дол­женствовало быть крайне радостно для пастырей. Палестина в то время и жила одной этой надеждой; особенно это было отрадно для бедных, каковы были пастыри. Богатые, конечно, не так могли дорожить этим. «Се вам знаме­ние: обрящете Младенца повита, лежаща в яслех» (Лк. 2; 12). А почему Ан­гел не говорит: идите? Сими словами он как бы намекает на то, что они дол­жны идти и сами. Пастыри не могли не поспешить узреть родившегося Спа­сителя. «Знамение», — но не говорит где. Пастыри могли предполагать, что это в гостинице. Но что за знамение для пастырей? Благовествуется им радость велия, а знамение этого — Младенец в яслех. Такому знамению можно бы и не поверить. Но пастыри были выше сего неверия. Без сомнения, им открыта была эта тайна; они приглашены были Ангелом для поклонения Мессии не напрасно, значит, они заслужили это своей верой и чистотой жизни. Преда­ние говорит, что их было три, и они были достойнее других, бывших с ними на страже нощной. Знамение это дается им для испытания их веры.

 «И внезапу бысть со Ангелом множество вой небесных, хвалящих Бога и глаголющих: слава в вышних Богу, и на земли мир, во человецех благоволение» (Лк. 2; 13-14). Для кого? Для пастырей. Но они и не могли ожидать этого. Они и явления Ангела не ожидали. Для чего же — «внезапу» ? Можно думать, что эта внезапность была для самого события, или для самого Ангела. Ангел один должен был сделать, свое дело, и сделал; но это множество «вой небес­ных», быв поражено великостью чуда и благости Божией, как бы не утерпело не явить себя: оболочка этого внешнего мира как бы расторглась, и пастыри неожиданно прозрели в мир высший и услышали там Ангелов, хвалящих Бога и глаголющих. Дух их, узрев это явление, пришел в восторг; умствен­ное их око расширилось и сделалось острозрительнее, способнее прозревать в духовный мир. Что же Ангелы взывали? «Слава» — благодарение Богу, высо­чайшему Его могуществу, явившемуся во всей силе Его премудрости и люб­ви. Теперь Его слава не будет более помрачаться и на земле; где прежде была вражда, спор, проклятие, там теперь будет мир. Земля, прежде решительно отделенная от неба, теперь будет соединена с ним. К человекам любовь Бо­жественная откроется полнее. И прежде Бог оказывал любовь к людям, но теперь оказывает оную и будет оказывать особенным образом. За что Анге­лы хвалят Бога? По чистой любви к человечеству. Но после мы увидим, что действия заслуг Христовых простерлись и на мир Ангельский. Почему же Ангелы не упоминают об этом? Может быть, им тайна эта не была открыта: они после узнают ее; ибо иначе они не желали бы приникнуть в оную. Воз­глашение мира Ангельского есть венец всего искупления, следовательно, тайна эта должна была открыться в конце.

 «И бысть, яко отъидоша от них на небо Ангели, и человецы пастырие реша друг ко другу: прейдем до Вифлеема и видим глагол сей бывший, егоже Господь сказа нам» (Лк. 2; 15). Прежде нисшествие Ангелов евангелист пред­ставляет нечаянным. Человекообразное ли это выражение только для пасты­рей? Но это можно было выразить чрез нечаянное исчезновение. Должно думать, что Ангелы действительно как бы отходили на небо постепенно. Они также имеют свое постоянное место, куда по кратковременном посеще­нии земли и должны были возвратиться. Ряд, представляющий их восхожде­ние, должен быть восхитительный! Это напоминает нам лествицу, виденную Иаковом, по которой Ангелы восходили и нисходили. «Пастырие реша друг ко другу..». Выражение это показывает, что пастырей было более, нежели три. Может быть, они оставили часть на страже, которая должна идти поклонить­ся рожденному Мессии тогда, когда сии возвратятся. Но может быть, их было только три. Это выражение употребляется и о немногих лицах.

 «И приидоша поспешшеся» (Лк. 2; 16), — с усердием. Ангел предстал пас­тырям ночью, и он, конечно, предстал вскоре по рождестве Христовом. Они пошли для поклонения также очень скоро. Место, где они пасли стадо, было недалеко от Вифлеема; значит, они и пришли на место рождества Христова ночью же. Из всего этого ясно, что и Сын Божий родился также ночью. От­сюда в Восточной и Западной Церкви обычай совершать литургию на Рож­дество по полуночи.

 «Обретоша Мариамь» (Лк. 2; 16). Почему они прежде увидели Мать? Мо­жет быть потому, что Она в сем случае важнее. Взглянув на такую бедность, пастыри поспешили рассказать виденное, и тем как бы извинить себя, что они пришли искать Мессию в яслях.

 «И вси слышавший дивишася о глаголанных от пастырей к ним» (Лк. 2; 18). Уже не один Иосиф с Марией, а, вероятно, пришли и те, кои были в гостинице, ибо в ней было много народа. «О глаголанных от пастырей». Пас­тыри рассказывали свое видение, а Иосиф и Мария все молчат. Примерное молчание! Мария слагала все в сердце своем, когда Ангел благовествовал Ей. Она любила обо всем размышлять, что подтверждается и сим случаем. Она обнимала все сие мыслью и чувством. С самого начала Она вступила в ряд событий славных, необыкновенных, и бедственных — обыкновенных. И для нас теперь такая двойственность требует размышления. Для Нее же это много стоило. Состояния сии для Нее как бы сменяли друг друга, одно дру­гому противоречили и тем заставляли Ее размышлять. Об Иосифе еванге­лист не замечает сего. Ум и характер его были весьма просты. Он был праве­ден и благочестив, но не вдавался в размышления. Он был более зритель и служитель тайны.

 «И возвратишася пастырие, славяще и хваляще Бога о всех, яже слышаша и видеша, якоже глаголано бысть к ним» (Лк. 2; 20). Мы сказали, что зна­мение сие дано было им для испытания их. Они не соблазнились видением Мессии в яслях и начали славословить Младенца Божественного. Для чув­ства зрения там представлялось мало, но для чувства внутреннего — много. «Яже слышаша..». Что слышали? Может быть, Иосиф и Мария, видя в пасты­рях таких верных и благочестивых мужей, сочли нужным рассказать им не­что о Благовещении, о явлении Ангела во сне Иосифу, дабы тем взаимно соутешиться и порадоваться. Так, первое благовестие о рождении Мессии дано было пастырям — людям простым, незнатным, о коих Иудейский синед­рион говорил: «народ сей, иже не весть закона, прокляти суть» (Ин. 7; 49). Подлинно, он не знает закона, но знает то, что выше закона. Церковь наша признала сих пастырей святыми.

9. Путешествие волхвов и поклонение их Иисусу Христу

Рождество Иисуса Христа окружено было многими событиями сверхъ­естественными и естественными. К числу сверхъестественных принадлежит, между прочим, и поклонение волхвов, — событие важное по внешнему и по внутреннему своему значению. Мудрецы идут поклониться новорожденному Царю Иудейскому, тогда как Он не имел к ним никакого отношения. Они смущают своим приходом Иерусалим, заставляют Ирода собрать синедрион, потом приносят Ему дары из того, что они имели самого лучшего. В этом -внешнее значение. Внутреннее же значение — в том, что преклоняется в лице волхвов пред Иисусом Христом все язычество, вся древняя мудрость. Но сие событие трудно установить в порядке других событий; трудно определить хронологию его, вследствие чего является как бы не в ряду. Есть еще много и других затруднений нравственных касательно сего события, которые чувство­вал еще святитель Иоанн Златоуст: «Многого нам бдения потребно, многих молитв, да возможем уразумети, кто они (волхвы), откуда приидоша, что побудило их прийти, и какая звезда?» Хронологическая трудность, вероятно, святителю Златоусту не представлялась, и может быть потому, что он смот­рел на евангелиста Матфея отдельно; а она может легко представиться тогда, когда сравним сего евангелиста с евангелистом Лукой.

В чем же заключается трудность? По Евангелию от Матфея видно, что поклонение волхвов происходило в Вифлееме, в продолжение сорока дней очищения. Но сколько в сии сорок дней долженствовало совершиться собы­тий! Обрезание, бегство в Египет, поклонение волхвов, смерть Ирода. Как же можно было убежать в Египет, не принесши Младенца во храм и не по­святивши 5го Господу? Для разрешения сего, говорят, было особенное по­зволение от Господа нарушить закон. Полагают еще, что волхвы через две недели по рождестве Христовом пришли поклониться Ему. Из «Истории» Иосифа Флавия видно, что Ирод в это время находился по болезни на целеб­ных водах, а между тем он у евангелиста Матфея представляется разговари­вающим с волхвами. Но если устранить сии трудности, то прочие как пар исчезнут. Посему полагают, что поклонение волхвов совершилось не в тече­ние сорока дней, а уже по принесении во храм. Но зачем Богоматерь опять является в Вифлеем? Говорят, что Она в другой раз была там мимоходом или с намерением. Как же древняя Церковь праздновала поклонение волхвов в тринадцатый день по Рождестве Христовом?

Для разрешения сего говорят, что они действительно поклонялись в тринадцатый день по Рождестве Спасителя, только в другой год. Евангелист Матфей говорит, что волхвы поклонились «Иисусу рождшуся», то есть вскоре по рождении, спустя несколько дней, и по связи (событий — ред.) видно, что Иисус Христос был в это время в Вифлееме. Для чего же в Вифлееме? мимо­ходом? но куда? Вифлеем лежит на юге от Иерусалима и не может вести в Египет; также Богоматерь не могла быть в Вифлееме, ибо все ее родственни­ки жили в Назарете и в Хевроне.

Но для чего предполагать, что поклонение волхвов было после принесе­ния во храм? Для избежания трудностей. А все сии трудности и недоумения на чем основываются? На том, что у евангелиста, вслед за поклонением, го­ворится о бегстве в Египет: «Отшедшым» волхвам, «се, Ангел Господень во сне явися Иосифу, глаголя: востав пойми Отроча и Матерь Его, и бежи во Еги­пет» (Мф. 2; 13). Но это можно разрешить таким образом: мнимая сия непо­средственность, в которой за поклонением волхвов представляется бегство в Египет, у евангелиста может означать немалое время, чему много примеров у евангелиста Луки. Ход событий был таков: волхвы приходят поклониться скоро по Рождестве Спасителя и находят Его в Вифлееме, в храмине (Мф. 2; 11), и это дает разуметь, что народ из Вифлеема уже разъехался и открылось свободное место в доме. Это было еще за год до смерти Ирода, и он «мог делать, что он делал. По исполнении сорока дней Иосиф и Мария — в Иеру­салиме; потом у Ирода родилась мысль избить младенцев. Он не вдруг мог прийти к этому отчаянному средству, а, вероятно, еще прежде он испытал другие, менее жестокие меры; он, конечно, ждал волхвов до сорока дней.

Но что заставило родителей Иисуса Христа бежать в Египет, хотя Ирод имел намерение избить младенцев только в Вифлееме и окрестностях его, а они были тогда в Иерусалиме? Для сего нужно бы предположить, что они были тогда в Вифлееме или около его; но можно и не предполагать сего. Ангел говорит во сне: «хощет бо Ирод искати» — и первоначально он мог устремить удар свой на Вифлеем, потом розыск его мог распространиться и на всю Иудею, и это тем более вероятно, что разнесшиеся вести от пастырей, проро­чество Симеона и Анны во Иерусалиме, поклонение волхвов не могли не дойти до Ирода, который в это время, по свидетельству Флавия, так сказать, жил лазутчиками. Следовательно, родителям Иисуса Христа настояла нужда удалиться в Египет. Таким образом, все обстоятельства находятся в порядке. Предположение сие может казаться некрепким с двух сторон: тут разрывает­ся несколько нить событий, но эта нить некрепка у евангелистов; представ­ляется опять бегство не из Вифлеема, но это опять вероятно.

Посмотрим теперь на нравственные затруднения касательно сего пред­мета и на решение их у святителя Златоуста. Весь древний мир верил влия­нию светил небесных на судьбу человека. Ныне верование сие считают пред­рассудком. В самом деле, не могла ли таким образом явившаяся звезда под­твердить и укоренить предрассудка народного? Святитель Златоуст говорит, что в то время некоторые люди особенно занимались звездословием, посему и Промысл, приспосабливаясь к их понятиям, употребил такое средство. Если бы Он употребил для сего пророков или Ангелов, то их не послушали бы. Се­го ради Бог обычными призывает их вещами, — да величием и образом зре­ния возбудить их к поклонению. Посему и апостол Павел, рассуждая в арео­паге с язычниками, приводит в свидетельство некоторых стихотворцев их, а с Иудеями говорит об обрезании. Святитель Златоуст даже замечает, хотя слишком много и смело, что и самое очищение, и другие обряды, и самый храм Промыслом допущены только ради грубости Иудеев, — и все это заимствова­но от язычников. Но можно предположить и большую причину, ибо этой не­достаточно. Странно кажется подкреплять суеверие целого мира, приспосаб­ливаясь к понятию известных мудрецов. Но что, в самом деле, есть здесь худого и странного? Многие подробности, мелочи, шарлатанство составля­ют в науке звездочества худое, но в основании ее лежит глубокое познание природы. Ныне опять начинают верить соотношению неба с землей. Посему сказание евангелиста не будет поддерживать заблуждение. Что светила име­ют на нас влияние, это опытным образом доказывают некоторые болезни (лу­натизм). Некоторые припадки имеют известное соотношение с известными положениями Венеры и Юпитера. После сего можно ли считать суеверием все астрологические наблюдения?

Далее святитель Златоуст спрашивает: «Что же и волхвы от звезды тоя познаху? Сие, яко рождейся Царь Иудейский бе, но Царство Его не от мира: ниже бо оружия, ниже колесниц, ни воинов, ни ино что от таковых у Себе име; но дванадесять человек с Собою водя». Звезда предсказала явление Мессии. Как же она предсказала? По мнению волхвов, явление звезды долж­но означать что-либо необыкновенное; частнее: она долженствовала озна­чать рождение какого-либо человека необыкновенного и показывала это необыкновенной своей величиной. Сие показывает, что волхвы уже несколь­ко знали о Мессии; знать же они, без сомнения, могли от Иудеев, которые во множестве были рассеяны повсюду. Притом, если волхвы сии из Халдеи, то они тем более могли знать о Мессии, ибо там жил Даниил, который был гла­вой мудрецов, и которому было точное откровение о Мессии и времени Его явления. Ожидание Мессии в то время было всеобщее; оно было и в Риме, о чем свидетельствуют Тацит и Светоний. По появлению необыкновенной звез­ды они могли узнать, что родился кто-то высочайший; склонением же своим она могла указать на Палестину, и сближение (близость — ред.) времени, от­крытого Даниилу, могло прямо обратить внимание волхвов на Царя Иудей­ского. Следовательно, самое первое явление звезды должно быть истолкова­но об ожидаемом Царе Иудейском.

При сем надлежит еще допустить особенную благодать, действовавшую на волхвов. Извне они были путеводимы звездой, извнутри — благодатью. Желание определить, каким образом безмолвная звезда могла дать опреде­ленное понятие, произвело одно благочестивое сказание, явившееся в IV веке, где говорится, что в новоявившейся звезде отражался образ Девы с Младен­цем, и на Младенце — Крест; но кажется, здесь сказано уже много.

Теперь: что побудило волхвов, спросим с святителем Златоустом, идти в такой далекий путь, поклониться чуждому Царю, в чужой земле? Они назвали Его Царем Иудейским, а не показывают своего к Нему отношения; но они должны были подразумевать, и, вероятно, подразумевали, что Он будет иметь отношение не к одной Иудее, но и к Халдее и Персии, откуда они, как можно думать, и пришли. Они верили, что новорожденный Царь будет каким-то пре­образователем, — но Учителем ли, или Спасителем, — это трудно точно опре­делить, ибо нет данных. Они имели о Нем высокое понятие, что видно из самого их поклонения; высоту же сего понятия определить трудно. Конечно, они не имели о Нем такого высокого понятия, какое мы теперь имеем. Самые Иудейские праведники и богопросвещенные мужи говорили о судьбе Его как бы только вполголоса. Понятие волхвов можно бы определить источником их знания, но сей источник нам в точности неизвестен. Пророчество о звез­де от Иакова чрез предание могло дойти до них еще от Валаама, потом могло усилиться откровением Даниила. Мы ныне составляем себе понятие об Иису­су Христе по Ветхому Завету, но при помощи Нового. Иудеям же в то время трудно было сделать это, ибо Новый Завет еще не существовал, и потому они вообще о Божестве Иисуса Христа имели слабое понятие. Посему, если вол­хвы могли заимствовать понятие об Иисусе Христе от рассеянных Иудеев, то могли собрать от них только нечистые материалы, — но волхвы поклоняются Ему, яко Богу. Впрочем, они могли поклоняться Ему и принести дары как человеку особенному и наперснику Божию. На востоке и царям приносят дары при рождении.

Что же побудило волхвов поклониться Иисусу Христу? Надежда каких-нибудь благ. Они думали, что родившийся Царь Иудейский будет каким-ни­будь благодетелем, и потому хотели участвовать в Его благодеяниях, про­светиться от Него; только явно, что побуждение должно быть сильное и уве­ренность несомненная. Святитель Златоуст замечает еще, как они могли прийти в такую землю, где царствовал еще известный царь, и при нем ска­зать, что они пришли поклониться новорожденному Царю, Который, по всей вероятности, не принадлежал к царской фамилии. Но можно сказать, что они, выходя из дома, еще не видели этой опасности. Пришедши в Иудею и узнав нечто обстоятельно, они могли задуматься; но они все еще не могли предполагать ненавистного отношения Ирода к Младенцу. Да Ирод и не осер­дился на них. Впрочем, хотя бы они и видели такую опасность, то у них могло быть дерзновение на основании пророчеств. Они видели, что собы­тие сие находится под особенным покровительством неба. «Что же, — вопро­шает святитель Златоуст, — и Сущему в пеленах покланяхуся?» Могли бы они поклониться Ему, когда Он придет уже в возраст. Но явно, что при рож­дении они могли оказать больше чести и усердия. Явление звезды могло быть для них приглашением к скорейшему отшествию; кроме сего, благоче­стивое любопытство могло побудить поспешить поклонением, а притом это Лице долженствовало казаться им не зависящим от слабостей и возрастов человеческих.

Скоро ли они ушли после поклонения? Но что же им было и делать? Они свое дело сделали. Увидев Младенца в убогом виде, они могли, так ска­зать, разочароваться в своих мечтательных видах, ибо, вероятно, они дума­ли найти Его в чертогах. И Промысл чрез них сделал свое дело: заставил Ирода страшиться, собрать синедрион и заглянуть в пророков. Кто были сии волхвы? «Волхв» — слово, означающее мудреца, какого бы то рода ни было. В частности же, под именем волхва можно разуметь человека, занимающе­гося естественными науками, например: звездочетством, знанием трав, ле­чением болезней, и к этому нужно присовокупить некоторое знание будуще­го. К званию волхва относилась еще политика, как то было в Персии и Егип­те. Волхвы также могли быть, и бывали, советниками царей, опекунами, а иногда и царями. В это же время, в которое родился Спаситель, волхв, соб­ственно, означал мудреца. Но древняя Церковь верила, что волхвы, покло­нявшиеся Иисусу Христу, были цари, и потому изображали их с венцами. Мнение сие вытекало, так сказать, из многих источников. Повод к сему мог­ло подать пророчество Давида: «Царие… Аравстии и Сава дары приведут» (Пс. 71; 10). Также могло привести к сему древнее понятие о волхве; могло содействовать сему и благочестивое желание увеличить (приукрасить -ред.) это дело. Но твердой опоры мнение сие не имеет, и оно явилось уже в IV ве­ке. В Римско-Католической Церкви оно особенно сильно. Но почему не при­нять его? Потому что нет основания. С другой стороны, зачем увеличивать дело? Когда они пришли в Иерусалим, то, конечно, не так были бы приняты, если бы были царями. Можно, впрочем, думать, что они были некоторые князья Аравийские.

Откуда «приидоша!.. От восток» (Мф. 2; 1). Святитель Златоуст говорит, что страна, из которой они пришли, была Персия, лежащая от Палестины на восток. На восток от нее лежит также Месопотамия и Халдея. В одной из церковных песней говорится: «отроцы Халдейстии возвратишася в Вавилон». Посему думают, что они или из Халдеи, или из Месопотамии. В Церкви есть два мнения: армяне указывают у себя один город, или село, из которого, буд­то бы, произошли сии волхвы, и в котором один из них был мучен; аравитяне указывают один город у себя, в котором, будто бы, все они мучены. Что они мучены, это правда. Мощи их были сперва в Константинополе, потом пере­несены на Запад и там ныне хранятся. Что они пришли издалека, это некото­рым образом может основываться на том, что они говорили: «видехом бо звез­ду Его на востоце» (Мф. 2; 2). Если бы они жили близко, то в сем случае выразились бы определеннее. Притом Ирод будет убивать детей «от двою лет и нижайше». Из сего можно заключить, что волхвы пошли по явлении звезды скоро, шли долго, и следовательно пришли издалека, то есть из Арме­нии или Персии. Автор вышеупомянутого сказания говорит, что вследствие преданий и пророчеств в Персии образовалось общество из двенадцати че­ловек для наблюдения необыкновенной звезды; но это сказание не име­ет опоры и произошло от желания объяснить, как волхвы не просмотрели сей звезды.

Но вот еще вопрос: какая это звезда? Святитель Златоуст выражает то мнение, что это была некая умная сила. Доказательства этого: 1) она течет от севера к полудню, вопреки естественному течению звезд; 2) она является не в ночи, но посреди дня. Можно, впрочем, положить, что волхвы шли ночью, или, по крайней мере, вечером: на востоке, как в стране жаркой, это в обык­новении; 3) звезда является и опять скрывается. Когда они пришли в Иеруса­лим, звезда скрылась, а вышедши из него, опять ее увидели и возрадовались; 4) она указала храмину, в коей было Отроча. Значит, она как бы низошла на храмину. Может быть и так, но можно и не предполагать, что это была умная сила, а просто метеор, управляемый, впрочем, какой-либо умной силой. Осо­бенно невозможно было обыкновенной звезде стать пред волхвами и пока­зать то именно место или дом, где было Отроча. Как устроен был этот ме­теор? Может быть и естественно, но управлялся каким-либо Ангелом. Но не будет ли это чудо на чудо? Нет, ибо в действии этой звезды нужно предпола­гать особенную волю Божию.

 «Иисусу же рождшуся» (когда родился Иисус) «в Вифлееме Иудейстем» (Мф. 2; 1), ибо был другой Вифлеем в Галилее, — «во дни Ирода царя». Еван­гелист не сказывал прежде, когда происходили дела, описываемые им, а те­перь говорит, что это было во дни Ирода царя, и сим тайно намекает на ис­полнение пророчества, что князь от чресл Иуды отнят уже. Святой еванге­лист не напрасно употребил сие указание, ибо сие происшествие стоит особенного внимания. «От восток», — вероятно, иерусалимляне и после не уз­нали, из какой страны пришли волхвы, да и трудно было узнать тогда, ибо тогда многие государства как бы слились в одно под скипетром Римских ке­сарей. «Во Иерусалим», — ибо где искать царя, ежели не в столице? «Где есть рождейся Царь Иудейский!» (Мф. 2; 2). Значит, они не ожидали точного ука­зания ни от звезды, ни от собственного сердца, а сочли нужным спросить о сем у других людей. Но в Иерусалиме им нужно было обратиться прямо к дворцу царскому, а они приметно не делают сего. Следовательно, у них как бы образовалась мысль, что новорожденного Царя нужно искать не во двор­це царском. Они спрашивают: где находится «рождейся Царь Иудейский», а в Иерусалиме, как видно, и не знали, родился ли царь Иудейский. В вопросе Рожденный характеризуется только потолику, поколику Он имеет отноше­ние к Иудее, и ни слова не говорится о Его отношении ко всему миру, и это потому, что у них не было еще иного понятия о Нем, а темные гадания и свои предчувствия они почли за неприличное обнаруживать пред народом.

 «Видехом бо звезду Его на востоце и приидохом поклонитися Ему» (Мф. 2; 2). Сии слова показывают причину и цель пришествия их. Они хотели сим, так сказать, извиниться, и потому как бы так говорят: мы спрашиваем вас о рождении Царя Иудейского не по каким-либо пустым соображениям или меч­там, а по указанию свыше. Мы «видехом бо звезду», хотя она теперь у вас и не видна. Что никто из Иерусалимлян не видел явления звезды, это явно из того, что Ирод спрашивал о времени явившейся звезды от волхвов; а если бы он видел ее сам, то не имел бы причины спрашивать о ней; или если бы видел ее кто-либо из Иерусалимлян, то он мог бы у того спросить. «На востоце», то есть когда мы были на востоке, а не то, что она явилась на востоке. «И приидо­хом поклонитися Ему» (Мф. 2; 2). Следовательно, ложно толкование тех, кои говорят, что сии волхвы были купцы, пришедшие в Иудею по своим торго­вым делам, а между тем, узнав о рождении Царя Иудейского, вздумали сде­лать и доброе дело. Правда, у них являются сокровища, но совсем не для продажи, а для того, чтобы сделать из них подарок Новорожденному, и они могли иметь сии сокровища, ибо они, вероятно, были какие-нибудь владете­ли имений.

Можно представить, какое смятение произвел в Иерусалиме приход их и расспросы. Во всякое время приходом своим они могли смутить сию сто­лицу, тем паче в сие, когда вся Иудея жила, так сказать, ожиданием Мессии. И потому-то, «слышав же Ирод царь смутися» (Мф. 2; 3). Царь здесь как будто первый услышал; да так и долженствовало быть, ибо Ирод везде имел шпи­онов, кои, услышав эту весть, для царя небезопасную, тотчас решились пе­редать ему оную, и она стрелой полетела во дворец его. «Смутися» — сердцем, задумался. Правда, в это время он оканчивал бурную долговременную жизнь свою, но все же ему не хотелось, чтобы застал его новый порядок дел. Он привык не отдавать другим власть, а отнимать ее у других. Верил ли он дей­ствительному рождению Мессии? Ему надлежало ожидать для себя непри­ятных действий со стороны Промысла. Почитал ли он это вымыслом Иудей­ских» партий, кои хотели выдать кого-либо за Мессию и низвергнуть его с престола? Так ли, иначе ли, а все-таки ему надлежало опасаться возмущения от подданных, ибо в лице Мессии ожидали не только Спасителя, но и Судию; а совесть Ирода не могла не беспокоиться. Таким образом, политика, совесть, болезнь и старость — все должно было смущать Ирода. Но зачем Иерусалим ‘ участвует в его смущении? Смутились, без сомнения, царедворцы, — партия Иродиан. Это та самая партия, с которой согласившись, многие из Иуде­ев спрашивали Иисуса Христа: «достоит ли… Кесареви дань даяти, или ни!» (Лк. 20; 22). С счастьем или несчастьем Ирода соединено было счастье или несчастье и этой партии. Смутились также многие клиенты Ирода, которых судьба сопряжена была с его участью. Наконец, должен был смутиться весь народ. Верил он рождению Мессии, он должен был страшиться Его неумытного Суда; притом древнее мнение было, что с явлением Мессии явятся мно­гие беды, опасности и нестроения в нравственном и гражданском отноше­ниях. Если же и не верили они действительному рождению Мессии, все же должно было опасаться мятежей и нестроений от партии, решившейся вы­дать известного Младенца за Мессию, и вместе страшиться наказания за такие смуты от римлян, а не менее и от Ирода, в то время особенно подо­зрительного. Вообще, в столицах такие явления производят чрезвычайные волнения.

Ирод смутился, однако не потерял политического благоразумия. Он пред­лагает синедриону вопрос волхвов на разрешение. По видимому это дело не политики. Лучше бы ему, кажется, скорее удалить волхвов из столицы, что­бы они не делали шума и не смущали народ, а не заставлять синедрион рас­суждать. Но, с другой стороны, сей поступок Ирода есть дело чрезвычайно тонкой политики. Шума народного уже нельзя было остановить. Ирод захо­тел показать, что он ничего не боится, что он хочет дать сему делу надлежа­щий ход и гласность, хочет действовать так, как должен действовать царь народа, как действовал бы всякий ревностный Иудей. Он, хотя был инопле­менник, но постоянно показывал себя самым жарким ревнителем и чтителем Еврейского закона. Во второй части Талмуда есть сказание, будто бы он еще при вступлении на престол спрашивал синедрион, не противно ли их законам то, что он восходит на престол, будучи иноплеменником, и это дела­ет тогда, как он был поставлен царем Римлянами и признан в сем достоин­стве самими Иудеями. Синедрион отвечал будто ему неодинаково. Одни гово­рили, что восшествие его на престол не противно их законам; другие утвер­ждали противное, говоря, что лучше было бы, если бы он отдал престол кому-либо из потомков Маккавеевых. Ирод будто бы сначала ничего не сде­лал сим последним, а после тайно велел их умертвить. Что он был, или ка­зался, приверженным к Иудейскому закону, это видно из его речи, сохранен­ной в Деяниях, говоренной при перестройке храма Иерусалимского, где он говорил к Иудеям: «Мужие, братие…». Итак, неудивительно, что Ирод мог спрашивать синедрион.

 «И собрав вся первосвященники и книжники людския» (Мф. 2; 4). В синед­рионе были собрания полные и неполные. Ирод делает собрание полное, «со­брав вся». Первосвященник, собственно, был один, но у него был помощник, который во время его болезни заступал его место; тогда же могли быть назва­ны сим именем и начальники двадцати четырех священнических черед; при­том и отставные первосвященники все еще назывались, сим именем. Книжники составляли в Иудейском народе особенный класс людей, нечто полудухов­ное. Занятием их было изучение законов Божиих и человеческих; они зани­мали места писцов, адвокатов, советников священнических. Они воспитыва­лись иногда на общественное иждивение. Некоторые из них, более достой­ные, после занимали важные места в синедрионе. В это время различие между книжниками людскими и священниками доходило почти до взаимной враж­ды, и книжники принадлежали к партии народной.

Ирод спрашивает: «где Христос рождается?» (Мф. 2; 4). Замечательно, как изменяется тон вопроса. Волхвы предполагают это дело сбывшимся уже и спрашивают: «где есть рождейся Царь Иудейский?» — а Ирод спрашивает, где должно родиться Христу. Чрез сие давал он разуметь, что он не верит волхвам. Может быть, думал он, Христос еще не родился. Он предполагает, что священники должны знать места из пророков, где говорится о явлении Мессии. Да и кому приличнее и нужнее знать сей предмет? И синедрион на основании пророчеств действительно думал, что Иисус Христос родился в Вифлееме. Переиначением вопроса Ирод сделал удобным ответ синедриону. Если бы он спросил: «где Христос Царь родился?» — то первосвященники долженствовали бы отвечать: «знаем», а это было бы преступление против величия царского, ибо почему они, зная о новородившемся Царе, не донесли царю своему Ирод в своем вопросе не называет Иисуса Христа Царем. Свя­титель Иоанн Златоуст замечает при сем, что всякое имя Царя для Ирода не­навистно было. «Они же рекоша ему: в Вифлееме Иудейстем» (Мф. 2; 5). От­вет представляется данным скоро, да тут и нечего было рассуждать, ибо им давно уже известно было, где Христу надлежало родиться. Если бы они ис­следовали долго сей вопрос, то евангелист не преминул бы заметить сего. Вероятно, что та мысль, — «не знаем откуда Христос приидет», — неглубоко пустила свои корни и была в умах немногих. «Тако бо писано есть пророком» (Лк. 2; 5). Ответ краткий и положительный. Синедрион не ссылается на пре­дания, коих было о сем предмете много, и это потому, вероятно, что преда­ния в то время еще не были в силе. Ирод не был привязан к секте фарисеев, особенно занимавшейся преданиями.

Точно ли пророчество, приведенное синедрионом, относится к Мессии? Евангелист о сем ничего не говорит; но согласен ли он или не согласен с синедрионом? Надобно полагать, что он одобряет мнение его. Следователь­но, все равно как бы привел это пророчество и сам евангелист. Притом, са­мое событие показало, что сие пророчество точно идет к Мессии (см.: Мих. 5; 2-15). О чем предрекает пророчество? У пророка рассматриваемое на­ми пророчество окружено многими другими пророчествами, менее опреде­ленными; он обращается к Иудеям в плену, видит некоторых из них, теря­ющих надежду на освобождение и решившихся остаться в Вавилоне, и потому спрашивает их: разве у вас нет более царя? так он будет, царство будет вос­становлено. После того пророк останавливает свой взор на Вифлееме, из которого произошло племя царское (Давид), видит, что город сей очень мал, хотя и прежде он был невелик, но теперь уже очень умалился, и говорит: и ты, Вифлеем, хотя не можешь выставить даже тысячи воинов, чтобы иметь своего князя или тысяченачальника, но как прежде ты дал вождя (Давида), так и теперь возвратившемуся из плена народу дашь ты Вождя, Коего исход от дней века (Мих. 5; 2). В этой речи пророк говорит много, уверяет, утешает, обличает. У Иудеев составилось мнение, будто сие пророчество относится к Зоровавелю, и мнение сие приняли многие, лишь бы только не относить его к Иисусу Христу. Но святитель Златоуст говорит, что Зоровавель не родился в Вифлееме, а Иисус Христос родился в Вифлееме, тогда как, по-видимому, Ему следовало бы родиться в Назарете. Притом, Зоровавель не царствовал, а только вывел из плена народ, а у пророка слово «упасет» в подлиннике читает­ся: «будет «царствовать»«. Но слова пророка, приведенные синедрионом в Новом Завете, и слова, сказанные пророком в Ветхом Завете, различны меж­ду собой, и разница вот в чем: по синедриону (Новому Завету — ред.): «и ты, Вифлееме, земле Иудова»; а по пророку: «И ты, Вифлееме, доме Ефрафов». Да­лее, по синедриону: «ни чимже менши»; а по пророку: «еда мал еси». По синед­риону: «во владыках Пудовых»; у пророка: «в тысящах Иудиных» (см.: Мих. 5; 2. Мф. 2; 6). Предположение можно сделать двоякое: или евангелист сам неточ­но привел слова пророка, или неточно передал их синедрион. Последнее вероятнее. Отсюда можно извлечь важное правило: помнить, что слова Вет­хого Завета иногда в Новом приводятся не буквально. В это время у Иудеев было в обычае приводить места из Ветхого Завета не слово в слово. Притом тут разность небольшая: «земле Иудова», — это выражение употребил синедри­он, вероятно, потому, что «доме Ефрафов» вышло уже из употребления. Воп­рос обратился в речь положительную, как это часто бывает, и наоборот быва­ет. Быть в «тысящах» или во «владыках» над тысячью употреблено как «началь­ник» — вместо «начальствования». Таким образом, вот что говорит синедрион на основании пророчества. Бездушный, мертвый труп сей, над которым, по словам Спасителя, осталось только слететься орлам, решает вопрос надле­жащим образом, подводит справки, выводит заключения, как нельзя лучше. Если бы в нем заседали Никодимы, Иосифы, то и они не могли решить луч­ше. Из сего видно, что иерархия (даже — ред.) в самом худом состоянии очень нужна и полезна. Священники и учители народа могут уподобляться вер­стам на большой дороге, кои, сами не двигаясь, могут другим указывать пра­вильный путь.

Здесь прилично заметить, что пророчества о Мессии в Ветхом Завете являются между другими речами как бы драгоценные камни. У них, конечно, есть своя связь с теми событиями, но она как бы невидима, и их, кажется, можно оттуда отделять, не нарушая порядка целого. Отчего так? Ближайшим образом, кажется, оттого, что взор пророка первоначально естественно обра­щался на современные события, а если иногда и расширялся, то обнимал большей частью события политические, которые всегда служили у них пово­дом к произнесению пророчества о предметах духовных; к сим последним взор пророков устремлялся, и затем обращался опять долу. Святитель Злато­уст в сем месте замечает: «Пророк сказывает, что «изыдет вождь», а не гово­рит: «будет жить в тебе», как и действительно; Иисус Христос только произо­шел из Вифлеема, а не жил в нем». Почему у пророка речь идет об Израиле, когда Иисус Христос «упасет» всех людей? В Ветхом Завете пророки изобра­жали величие Христа постепенно, особенно приспосабливаясь к понятиям Израильтян. «Упасет», — выражение весьма употребительное на востоке, в речи о царях; оно встречается даже у язычников, например, у Гомера цари имену­ются пастырями.

Какое действие произвел ответ синедриона на Ирода?.. Он узнаёт о ме­сте рождения нового Царя. Что же ему остается делать? Дать знать волхвам, чтобы они шли в Вифлеем, ибо там должен быть Мессия, если только Он родился, и дать знать им чрез кого-нибудь? Нет, Ирод призывает их к себе, хочет расспросить их сам, не узнает ли он от них сам чего-нибудь более, нежели сколько узнал бы от них другой, расспрашивая их, чтобы личным разговором расположить их к себе и удобнее заставить исполнить его пору­чение. Так подозрительность и хитрость заставляют его призвать к себе волх­вов. Для чего же призвать тайно? Синедрион он призывает явно, хочет дать чрез то гласность делу, коего нельзя уже скрыть, а волхвов призывает тай­но, — поступок представляется мелким и недостойным царя. И когда призвал тайно, то, конечно, и не велел разглашать своего с ними собеседования. И ему хочется узнать от волхвов одно: «время явлъшияся звезды» (Мф. 2; 7). Ко­нечно, он и о многом другом спрашивал их, например: об их отечестве, заня­тиях, об отношении к Иудейскому народу, и прочее. Но евангелист упомина­ет только о том, что ближе к его сердцу; и спрашивал для того, дабы после определить время рождения Мессии и совершить замышляемое им убийство. «Испытовавше от них..». Вопрос Ирода сам по себе прост, но он испытывает от них. Вопрос сей в воображении его дробится. Он спрашивает их: когда они увидели звезду, сами ли они первые увидели ее, или кто сказал им? и т.п. По окончании вопроса Ирод послал их в Вифлеем, но они и сами пошли бы (тут- ред.). Ирод же принимает здесь на себя вид благочестивого ревните­ля веры и напутствует их еще своим усердным желанием.

 «Шедше испытайте известно о Отрочати» (Мф. 2; 8). Не называет он Его ни Царем, ни Мессией, а просто: «Отрочати. Возвестите ми», — дает им поручение. Для чего он не посылает «известно» испытать «о Отрачати» синед­рион? Не изменяет ли он здесь обыкновенной своей хитрости? Точно, здесь есть отчасти изменение обычному своему притворству. И неудивительно, если у больного деспота личина постепенно упадает с лица. Ирод занимался сим событием как бы мимоходом, нехотя. Когда воображение его представляет живо следствия сего дела и трогает его самолюбие, то он принимает меры против опасности, а после забывает об ней. Впрочем, волхвам и самим нуж­но было возвратиться в Иерусалим, но Ирод просит их о сем и делает это весьма хитро. Он мог извиниться тут же, что не посылает с волхвами синед­рион или отряд воинов. Он мог сказать, что сие событие находится под осо­бенным распоряжением Промысла; к нему и великие мира сего допускаются только по изволению Божию, и поелику волхвы первые удостоены чести ви­деть и поклоняться Новорожденному, то он им и поручает, исполнив это, возвестить и ему, «да и» он «шед» поклонится «Ему». Тогда, говорит он, и я, несмот­ря ни на величие свое, ни на старость, пойду и повергнусь к ногам Царя рожденного, а дотоле мне неблагоразумно смущать народ.

 «Поклонюся», — а не говорит: «возьму в чертог свой»; язык изменяет серд­цу, он и здесь высказывает чувства своего сердца в отношении к Мессии: не возьму в чертог и не отдам Ему престола; Промысл судил Ему родиться в неизвестном месте, пусть же Он там и живет, нечего окружать Его царским величием обыкновенным: Ему прилично только поклонение! Таков был, в сущности, разговор Ирода с волхвами, разговор лисицы самой цитрой (как и Спаситель после назвал одного из сынов его) с душами простыми.

 «Они же послушаете царя, идоша» (Мф. 2; 9). «Выслушав царя» — в гре­ческом подлиннике: αχουσαντες, — может означать: «выслушать весть» и «при­нять поручение», ибо волхвам не было причины еще подозревать Ирода в умысле против вифлеемского «Отрочати». Слышали они, конечно, от Иудеев о жестокости Ирода, но судя по тому, как тщательно он отдал на исследова­ние синедриона вопрос волхвов, как беседовал с ними, они не могли соста­вить о нем невыгодного понятия. Ирод действует по видимому набожно, но что в душе его? каких он мыслей насчет известных событий? Не без труда можно гадательно указать, что скрывалось в мрачной душе Иродовой.

Сколько (насколько -ред.) можно историческими соображениями объяс­нить состояние души Иродовой, вероятно что, во-первых, Ирод вовсе не ве­рил рождению Мессии. Читал он, конечно, хоть из любопытства, книги про­роков, но все предсказания о Мессии мог считать выдумкой, произошедшей от разных причин. Свидетель таковой возможности — Иосиф Флавий, лю­бивший справедливость, уверенный в бессмертии души, сражавшийся с Рим­лянами за свободу отечества. Но и сей самый Флавий, когда зашла речь о рождении Мессии, говорит, что все пророчества о Мессии сбылись над Веспасианом и Титом. А если так, то Ирод, привившийся недавно к древу Иудей­ства в лице предков своих, живший пронырством придворным, мог просто не поверить рождению Божественного «Отрочати». Он видел, может быть, в этом «Отрочати» Младенца хотя необыкновенного, но все-таки не больше, как простого Человека, а не Мессию, в Котором сосредотачивались надежды народа и политические и религиозные, а эти надежды легко могли произвес­ти фанатизм.

Во-вторых, однако, предполагать Ирода неверующим совершенно в про­рочества и обетования о Мессии, кажется, много. Сколько можно видеть из строгого сличения обстоятельств его образа мыслей и чувств, он не казался только Иудеем, а был таким и в самом деле, держался закона Моисеева и пророков и, кажется, ожидал Мессию. Но как же он решился на убийство Мессии? Это значит — покушаться на невозможное, пойти против Бога! Но Ирод способен был на это. Фараон видел в Боге только Бога еврейского, чужеземного, сильнейшего его богов; думал, что и его боги, собравшись с силами, так сказать, отомстят еврейскому Богу. Такое мнение его видно уже из его вопросов: «кто есть» Бог Израиля, «Егоже послушаю» ? (Исх. 5; 2). Но Ирод имел понятие об одном Боге, он не был многобожник. Для объяснения сей кажущейся несообразности может служить следующее вероятное пред­положение: Ирод верил пророкам, следовательно, ожидал Мессию, хотя ожи­дание сие для него не было приятно. Несмотря на сие, он мог решиться на убиение Мессии по неверию, мог думать, что родившийся не есть Мессия, а какое-нибудь необыкновенное отроча, которое какая-либо партия, неблагоприятствующая Ироду, хочет обратить в орудие себе против него. Незадолго пред сим, действительно, одна партия распространила слух, что царство от Ирода будет отнято и дано одному из потомков Маккавеевых. Но как не вра­зумила его виденная волхвами необыкновенная звезда? Надобно знать, что и на волхвов он мог смотреть, как на участников заговора. Волхвы пришли от востока. За Евфратом, на восток от Иерусалима, тогда жили многие Иудеи. А мы видим из истории Иосифа Флавия, что палестинские Иудеи, коим нелег­ко было заградить уста страхом, вооружались против Ирода и распускали на его счет многие невыгодные слухи и толки, и для удобнейшего исполнения своих неприязненных замыслов могли подговорить волхвов распустить лож­ную молву о родившемся Царе. Как мог Ирод своим неверием помрачить сияние звезды? Явление и наблюдение ее относились к астрологии, и Ирод, привыкший все астрологические наблюдения считать произведением суеве­рия, мог предположить это и в рассуждении звезды, виденной волхвами. В противном случае невероятно, чтобы он покусился на явную войну против Бога; невероятно, чтобы он решился убить Мессию, если бы был уверен в Божественности вифлеемского Отрочати.

Подобное неверие можно предположить и в распинателях Иисуса Хри­ста. Прямого неверия у них не было, посему апостол говорит, что они сделали это по неведению; и в другом месте говорит: «если бы знали, то не распяли бы Господа славы». Апостол Петр говорит: «вем, яко по неведению… сотвористе» (Деян. 3; 17), и это говорит не к простому народу, а к священниками. Бывают, конечно, изверги, кои прямо идут против Бога и сим как бы повторя­ют тайну возмущения люцифера, но к чести людей или, лучше, к чести Само­го Творца, сии случаи бывают очень редки, и сия брань с Богом бывает поры­вом минутным, выражающимся более в словах, а не в самых действиях.

Но подумает кто-либо: диавол пошел прямо против Бога, обладая при­том, большой добротой нравственной. Но это — тайна падения ангельского. Писание представляет уже в развитии это дело; но в начале было ли оно бра­нью? Та же ли бездна открывалась с самого начала между Богом и челове­ком, какую мы видим после? Надобно здесь предположить постепенность.

Теперь обратимся к волхвам. «Идоша» (Мф. 2; 9), — в какое время? Они видели звезду, следовательно, шли, кажется, ночью; но они могли видеть звез­ду и днем. Есть довольно древнее предание, будто звезда сия показывалась днем. Но нет нужды делать это предположение, ибо они могли путешество­вать и ночью, по обычаю восточных жителей. Когда они входили в Иеруса­лим и были в нем, то звезды не видно было; но вот, они выходят из него, и звезда опять является. Для чего? Путь им указан, а от Иерусалима до Вифле­ема только два часа пути. Чтобы указать дом, в котором находится родив­шийся Царь? Но они и сами могли найти Его в таком небольшом городке. Но звезда указывает больше, нежели дом. Она говорит, что Отроча, Которое они увидят, Божественно. Если бы они нашли отроча без звезды, то могли бы прийти в некоторое сомнение. Кроме того, после пребывания их в Иерусали­ме им нужно было особенное указание свыше. Все, что они видели в Иеруса­лиме, не могло, конечно, поколебать веру их, но не могло и утвердить оной. В Иерусалиме никто не знал о рождении Царя своего. Теперь они идут в бедное (можно сказать) село; чувства, конечно, могли родиться нерадостные и мысли смутные.

 «Видевше же звезду, возрадовашася радостию велиею зело» (Мф. 2; 10), потому что вступили под водительство Божие, лучшее и надежнейшее чело­веческого. И при самом конце сего водительства звезда является, так сказать, еще чудеснее, забывает свою природу и яснее приспосабливается к их нуж­де. «Идяше пред ними» (Мф. 2; 9), — значит, она была не очень высоко от земли, иначе не могла быть видима. Звезда сия шла от севера к югу вопреки закону движения звезд. «Дондеже пришедши ста верху, идеже бе Отроча» (Мф. 2; 9), — значит, звезда опустилась еще ниже, ибо если бы она была высоко, то стала бы над Вифлеемом. Но, может быть, опущение ее заменено было лучом, как некоторые отцы и думали. Благочестивая мечтательность простерла свои догадки далее, и говорит, будто лучи сей звезды падали на Самого Мла­денца. «Видевше же звезду, возрадовашася». Они видели ее с самого начала, а евангелист здесь, заговорив о звезде, хотел уже докончить путь ее. Радость у волхвов родилась от неожиданности. «Пришедше в храмину» (Мф. 2; 11)… Рож­денный был уже в храмине. Или народ уже разъехался, или из уважения дали место Младенцу в храмине. Но видно, что в ней было не более места, как в яслях. Первый взор пришедших обращен был на Отроча, потом на Матерь; а где же Иосиф? О нем евангелист ничего не говорит. Вообще, об этом лице в Евангелии говорится весьма мало, упоминается только в случаях важней­ших, и то ни больше ни меньше, сколько нужно. Святитель Иоанн Златоуст замечает, что Промысл распорядился здесь так, чтобы Иосифа тогда не было в храмине, дабы благочестие волхвов не омрачилось мыслью или недоуме­нием, — не отец ли он Дитяти? «Видеша» (Мф. 2; 11),- земного величия, конеч­но, они здесь не видели никакого. «Поклонишася Ему», — может быть как Богу, но во всяком случае — как Царю.

 «И отверзше сокровища своя, принесоша Ему дары, злато и ливан и смир­ну». По обычаю восточному, с поклонением царям соединялось принесение даров. Бог Сам повелевает чрез пророка всякому Израильтянину: «да не явишися пред Господем тощ», — без какого-либо дара. «Сокровища своя» — свои мешки или что-либо подобное. «Принесоша Ему» — Младенцу, а не Матери; действие совершено в духе восточных жителей и в духе благоговейном. «Ему», -как будто бы Он понимал и принимал дары. «Принесоша» не дань, а «дары» -усерднейшее приношение. «Злато и ливан и смирну» — произведения своих стран, лучшие свои сокровища. Многие из отцов Церкви находят в сих да­рах таинственное знаменование: «ливан» — благовонная смола, говорят, прине­сена была Иисусу как Богу, «злато» как Царю, а «смирна» потребна была при погребении: ею намащивали умершего. Но один учитель Церкви говорит, что смирна могла служить еще для подкрепления тела Младенца, она неред­ко употреблялась для сей цели; ливан — для очищения воздуха, который при яслях и в бедной храмине не мог быть чистым; злато нужно было по причине бедности. Иосиф и Мария были крайне бедны, притом сорок дней должны были находиться в чуждом городе. Некоторые еще из того, что здесь прино­сятся три дара, выводят мнение о троичности Лиц Божества. Дары сии, веро­ятно, были небольшие, ибо через несколько времени родители Иисуса Хри­ста должны были принести жертву, и рука их не обретает довольно; они при­носят жертву неполную, или жертву, требуемую от бедных. Волхвы, конеч­но, и не думали обогатить их, а только выразили свое усердие.

Долго ли волхвы были в Вифлееме? Не видно. Вероятно, они не вдруг расстались с Божественным Младенцем, не скоро, так сказать, насытились Его лицезрением. Когда решились возвратиться, то хотели идти в Иеруса­лим, дабы исполнить поручение Ирода. Но в ту ночь они получают «весть… во сне» — χρηματιςθεντες, — слово, употребительное в ответах оракулов; точнее оно значит: «получили во сне откровение». В славянском переводе слово сие взято частно ( «весть приемше во сне» — Мф. 2; 12), а в русском еще частнее ( «получив во сне повеление» ). Каким образом они получили весть?.. Не через Ангела, ибо евангелист о нем не говорит здесь ничего. Притом, если полу­чили весть во сне, то как они поверили ей? Могли поверить, как и все прини­мали верой. Им, вероятно, не было открыто, что сделает Ирод, а только веле­но не возвращаться прежним путем, дабы не смущать их более и не иску­шать их веры. Как сон пересилил льстивые слова Ирода? Надобно заметить, что сны и обыкновенные иногда производят в нас сильные впечатления, а когда они бывают от Бога, то бывают чрезвычайно сильны. Примером сему может служить сон, виденный Навуходоносором (см.: Дан. 2; 1-46). Бывали примеры, что люди самые беззаконные обращались к добродетели посред­ством снов. Есть в житиях святых пример, что некто видел сон, потрясший все существо его, но забыл его по своем пробуждении. Единственный отго­лосок, оставшийся в его душе, был тот, чтобы он обратился от порока к до­бродетели. Он послушался сего внушения и сделался святым.

Какой же был другой путь, которым волхвы могли возвратиться? Можно было не возвращаться к Ироду и проходя Иерусалимом; но они так были послушны гласу Божию, что не хотели возвратиться тем «се самым путем. Они пошли от Вифлеема на юг и должны были обойти Мертвое море. Путь сей труднейший и менее проходимый, однако же они пошли им. Сказав, что волхвы иным путем возвратились в страну свою, евангелист тем и оканчива­ет свое повествование о них.

Что с ними было потом? В истории Евангельской они не являются бо­лее. Древнее предание говорит, что их усердие к вере Иудейской и вера в новорожденного Царя и по возвращении их нимало не уменьшились, а еще возросли. Когда же проповедники Христа рассеялись по всему свету, то вол­хвы, услышав их учение, первые приняли христианскую веру, и сделались проповедниками оной, а наконец и мучениками за Христа. Таким образом, если они были украшены венцами земными, то после украсились венцами небесными. Такие люди не могли отпасть от своей веры, а возрастали в ней более и более, почему и были собраны мечом в житницу Христову. Ибо впо­следствии оправдались опытом над последователями Иисуса Христа слова апостола: «вси же хотящий благочестно жити о Христе Иисусе, гоними бу­дут» (2 Тим. 3; 12).

Но бросим еще взгляд на сие событие. Как мудро в нем распоряжение Промысла! Иудейский народ недостоин был того, чтобы ему открыт был не­посредственно Мессия. Были, конечно, среди его некоторые избраннейшие, но в сих сосудах заключались только доброта и благочестие. Надлежало, одна­ко же, весть о Мессии довести до сведения Ирода и синедриона. Как это сде­лать? Если бы для сего употреблен был какой-либо Иудей, то его подвергли бы бесконечным расспросам, а от этого Божественный Младенец подвергся бы опасности. Промысл призывает для сего людей с востока, кои являются в Иеру­салим странниками, приводят его в смущение. Так являет себя Бог Своему народу, и так делает его безответным! Ибо торжественнее сего явления и быть не могло; все от мала до велика могли узнать Мессию. Промысл свое дело сделал и предоставил на произвол: или поклониться Мессии вместе с волхва­ми и пастырями, или обратить предмет сей в предмет допросов и любопыт­ства, принять с сердцем холодным и идти своим путем, а не путем до Вифле­ема. Здесь особенно примечательно то, что Иудеи услышали о явлении Мессии от язычников. Посему святитель Златоуст и называет волхвов «первенцами церковным». Точно, они сами были дар от язычества: злато, ливан и смирна. Но то, что было тогда, может быть и теперь. Тогда Иудеи, почивая на законе, думали, что только в их руках спасение (так и ныне одна Церковь думает о себе); им и на мысль не приходило, что Мессия будет открыт язычникам преж­де Иудеев. Но язычники пришли к Нему и сделали свое дело, а Иудеи только смотрели на это и — больше ничего. Так и ныне некоторые из христиан дума­ют, что за пределами христианства нет спасения, что там мрак и тьма, между тем как Бог везде. Как небо простирается над землей, так Промысл Божий бдит над вселенной. И ныне есть язычники, кои могут преподать уроки благо­честия христианам, по крайней мере, некоторым и в некоторых добродетелях, если не в догматах веры. История представляет сему примеры.

10. Сретение Господне

Обратимся теперь опять к евангелисту Луке и посмотрим, как происходи­ло принесение Иисуса Христа во храм. «Егда исполнишася дние очищения ею, по закону Моисееву, вознесоста Его во Иерусалим, поставити Его пред Господем» (Лк. 2; 22). Должно думать, что принесение Младенца во храм было из Вифлеема, сообразно закону, не позволявшему до известного времени Родив­шей явиться во храм. «Егда же исполнишася дние очищения ею..». Принесение сие происходило на основании закона. Но законов было два. По первому, мать по прошествии сорока дней должна была явиться во храм во всяком (любом -ред.) случае для принесения Богу благодарности за рожденное дитя и для пол­ного очищения или освящения. Очищение сие совершалось в два срока: ро­дившая мужской пол — в сороковой день, женский — позднее. Замечателен за­кон сей по своему глубокому основанию (см.: Лев., гл. 12). В седьмой день родившая была нечиста нечистотой большой; все, что приносилось к ней, по­читалось нечистым. После семи дней она, повелевает закон, ко «всякой вещи святей да не прикоснется и в святилище да не внидет, дондеже скончаются дние очищения ея. Аще же женск пол родит, и нечиста будет четыренадесять дний по (естественней) скверне ея, и шестьдесят и шесть дний сидети будет в крови нечистоты своея» (Лев. 12; 4-5). По обыкновенному порядку за женский пол требовалось бы менее времени для очищения как за существо слабейшее, но закон предписывает противное. Примечательно сходство зако­на о смерти: срок нечистоты в обоих случаях похож. Рождение младенца и действительно с некоторой стороны сходно со смертью. Рождаясь, он как бы умирает и предается погребению только в своей земной жизни. В утробе мате­ри он облекается плевой, которая прежде образует его тело, потом питает оное; при рождении оболочка сия распадается, потом извергается матерью и преда­ется тлению — с ней происходит совершенное погребение.

 «Дние очищения ею», — то есть Матери и Младенца. О нечистоте младенца в законе нет ни слова, так как в младенце нет и причины нечистоты; законы касаются большей частью матери, в коей остается до некоторого времени мертвое тело младенца. Но и к младенцу должно относить то же, ибо он дол­гое время лежал у груди своей матери, питался молоком ее. Но имела ли Святая Дева нужду в очищении тогда, как Она родила бессеменно, неискусомужно? Тем паче имел ли сию нужду Божественный Младенец? Церковь дав­но изрекла свое мнение, что для Мессии не нужно было очищения. Он при­нял на Себя законы природы в чистом их виде, а не с придатками слабости, происшедшими от падения. Блаженный Августин хорошо выражает это, го­воря одному еретику: Virgo nec concepit libidine, nec gignendo passa est dolorem. Законодатель Нового Завета не хотел нарушить закона Моисеева и благово­лил подвергнуться оному вместе с Матерью.

 «Вознесоста… во Иерусалим». Иерусалим, как известно, лежит на кряже гор, кои тянутся посредине Иудеи. Храм построен на одной из них, оттого и «вознесоста. Поставити» — представить пред Господа. Закон священный и, можно сказать, весьма знаменательный. Это свойство всегда бывает в истин­ных законах. Рожденный, едва очистившийся, едва смотревший на свет Бо­жий, является во храм. Но особенно зрелище сие должно быть трогательно в храме Иерусалимском, который тогда был один, и в который потому должны были являться все Иудеи со всей Палестины. Для каждого из Иудеев такое явление во храме должно быть очень памятно и важно. Самое сие действие выражает близость народа Иудейского к Богу. Но в чем состояло сие поставление пред Господом? В том, по преданию Иудейскому, что священник брал младенца на свои руки, вносил во святилище и там представлял Господу.

 «Якоже есть писано в законе Господни: яко всяк младенец мужеска полу, разверзая ложесна, свято Господеви наречется» (Лк. 2; 23). Вот другой закон о первенцах, который дан был Израильтянам во время исхода их из Египта, в память избиения в одну ночь всех первенцев Египетских. Сим выражалась благодарность к Богу. Закон сей простирался не только на первенцев от лю­дей, но и от животных; только чистых можно и должно было приносить в жертву, а нечистых выкупать. Потом в пустыне сии первенцы, поелику пред­назначались для служения Богу, были заменены целым коленом Левииным, но посвящение Богу первенцев продолжалось: только они были искупаемы (как бы выкупаемы — ред.). Цена искупления состояла в пяти сиклях церков­ных. Трудно определить ценность их нашими деньгами. Вместе с принесени­ем младенца закон повелевал приносить жертву, и притом закон обыкновенно требовал в жертву очищения агнца, а евангелист молчит о сем. Только по снис­хождению, от бедных, закон требовал в жертву малых животных, но еванге­лист не упоминает и о выкупе, хотя написано, чтобы священники особенно строго наблюдали за этим. Таким образом, и человечество может сказать, что мы не только куплены ценой Крови Иисуса Христа, но и Сам Иисус Христос куплен ценой; только там — цена Крови, а здесь цена — пять сиклей. Равным образом, к чести умереть за Христа и уплатить, сколько можно, бесконечный долг, допущена и некоторая часть животных — «два горличища» (Лк. 2; 24). Эта такая услуга, которая не будет забыта.

Но как в других случаях, к событиям естественным, обыкновенным, Про­мысл присоединял события и необыкновенные, так и здесь с событием обык­новенным, происходившим по закону, соединено необыкновенное. Челове­чество, при всех своих слабостях, имело своих представителей у яслей, — и здесь нашлись люди, достойные Господа. Поелику же посвящение Господу совершалось во храме, то тут действующие лица уже не из язычников, как волхвы, а из Иудеев; являются два лица, из коих одно образовало по видимо­му само себя, а в другом видно особенное участие Промысла. Первое лицо есть Анна, а другое — Симеон. «Се, бе человек» (Лк. 2; 25). Это обыкновенное выражение, коим евангелист предваряет что-либо необыкновенное. У нас, в русском переводе, сия выразительность греческого языка утрачена («тогда был в Иерусалиме некто»). В подлиннике словом «се, бе» выражается какое-­то удивление. О волхвах евангелист также говорит: «се, волсви..». И подлинно, о Симеоне прилично было сказать: «се, бе». Храм в то время был вертепом разбойников, Иерусалим был еще хуже, — и в сем-то городе является чело­век, существо, достойное имени человека: «се, бе человек». Он был постоян­ным обитателем Иерусалима, ибо в нем много обитало пришельцев.

Кто он был? какого рода и состояния? Евангелист о сем ничего не говорит. Посему большая часть толковников догадываются, что он был сыном Гиллела — начальника фарисейской секты, человека доброго и умного; а другие гово­рят, что он — отец Гамалиила, славного в свое время учителя. Но если бы он действительно был отец Гамалиила, то сей был бы христианином. Может1 быть, он и был христианином, только скрывая это. Впрочем, как бы то ни было, а Симеон был сын доброго отца и отец доброго сына. Семя доброе всегда плодо­носнее семени злого. Правда, есть мнение, что у добрых родителей дети, по большей части, бывают худые; но в сем мнении если есть истина, то разве сотая часть оной. Если присмотреться к добродетелям отцов, именуемых доб­рыми, у коих дети бывают худы, то все добродетели таких отцов покажутся мишурой, под коей скрываются слабости и пороки, если не подлежащие прямо наказанию закона, то портящие природу человека. Худого дерева и плоды худы; на нем только много листьев. Евангелист молчит о внешнем состоянии Симео­на, но зато подробно описывает состояние его души. Он был «праведен и благо­честив» (Лк. 2; 25). Обе скрижали закона Моисеева им были исполняемы, сколько немощь человека позволяла. Во-первых, он был «праведен», сердце его ближай­шим образом преисполнено было любви к собратьям, а потом обращалось к Богу (1 Ин. 4; 20), тогда как другие сыны Израиля в его время заботились о соблюдении одной внешней набожности. Некоторые из них из усердия к зако­ну готовы были положить свои головы под мечом прокуратора; правды же ис­тинной в то время было мало. Посему и Спаситель юноше, спрашивавшему Его: «что сотворив живот вечный наследствую» (Лк. 18; 18), — указал ему на заповеди из второй скрижали, о любви к братьям. В Симеоне одна обязанность не препятствовала другой, одна любовь не уничтожала другую. Кроме того, он (жил — ред.), «чая утехи Израилевы». Чаял, конечно, и весь Израиль, но чаяние его было праздное; у Симеона же оно основывалось на живой вере и свиде­тельствовалось добрыми делами. Об Анне говорится, что она служила Богу постом и молитвой день и ночь; и о Симеоне то же можно и должно сказать.

 «Утехи Израилевы..». У Израиля было много печали и скорбей, посему Иудеи любили называть Мессию «утехой». Название сие встречается и в Талмуде. «Чая», — а не действуя, как действовали многие ревнители не по разуму. Таков был, между прочим, и Иуда Галилеянин. Симеон знал, что обетование Божие совершится своим порядком, что человек к своему возрасту не может приба­вить ни одного локтя. Зачем же ему еще вмешиваться в дела Божий? Предше­ствовавшим описанием могло бы кончиться изображение ветхозаветного пра­ведника, но вот еще новая черта: «и Дух бе Свят в нем», — тот Дух, Которого не видно уже около пятисот лет в народе Израильском, в самых лучших Израиль­тянах. О сем-то времени можно сказать с Соломоном: «зима… прошла», является дуновение «духа и показывает цветы» (Песн. 2; 11-12). Точно пастыри, Иосиф, Симеон, Анна походят на весенние цветы, после зимы показывающиеся из-под снега. «Дух бе Свят в нем», — а в (другом -ред.) Евангелии говорится: «неубо бе Дух Святый, яко Иисус не у бе прославлен» (Ин. 7; 39). Духа Святаго также Иисус Христос после через дуновение сообщает ученикам. На сие надобно сказать, что хотя Дух Святый Сам в Себе один и тот же, но дары Его и степень дарования различны. Дух, бывший в Симеоне, был близок к благодатному дей­ствию Духа во Новом Завете, к коему путь открыт через Крест Христов. Сводя некоторые места о пророках или праведниках Ветхого Завета, в коих говорил и действовал Дух Святый, можно видеть, что Дух Святый обитал в уме их и сообщал им дар предвидения. С практической (нравственной) стороны, Он выражался в духе законности или исполнения законов. В Новом Завете Дух Святый с теоретической стороны хотя также выражается в познании будуще­го, и особенно в познании тайн спасения, но с практической стороны — в ис­полнении христианских добродетелей, в смирении, в вере, в любви, и прочем. Сим делением мы не хотим унизить лица Симеонова и Духа, в нем действо­вавшего, но хотим только отдать надлежащую честь двум Заветам — премудро­му строительству того же Духа. Таков Симеон по нравственным качествам своей души; по внешнему своему состоянию он не был ли священником? Иначе как бы он благословил Младенца? В древности составилось мнение, будто он дей­ствительно был священник; но в Евангелии нет основания для такой догадки. Благословлять же он мог как старец благочестивый, у которого все священно, и как человек, известный своей святостью и добродетелями, а более всего -как исполненный Духа Святаго, как человек и пророк Божий; а такой человек более всякого священника имеет право благословлять.

Он как бы особенно принадлежал Мессии, и Мессия — ему. Так, лучше следовать повествованию самого евангелиста. Симеон был человек необык­новенный: ему дается и обещание необыкновенное. «Бе ему обещание Духом Святым» (Лк. 2; 27), то есть не сам он почему-либо думал, что он доживет до Мессии и увидит Его. Как ни велико и ни всеобще было в то время ожидание Мессии, но старцу в самых преклонных летах надеяться увидеть Его соб­ственными очами — значило бы быть слишком самонадеянным и полагаться на свои добродетели. Как возвещано ему?.. Может быть, через сновидение или другим каким-либо образом. Обещание сие было по тогдашнему времени самое драгоценное. Спаситель говорит современным Ему Иудеям: вы видите теперь то, что видеть сильно желали цари и праведники (сн.: Мф. 13; 17. Лк. 10; 24). Ожидание всех Иудеев в сие время было самое нетерпеливое, но честь увидеть Мессию предоставляется преимущественно Симеону. Обеща­ние говорит определенно: пока «не увидит Христа Господня» (Лк. 2; 26), а не говорит только: ты доживешь до того времени, когда родится Мессия. Когда дано сие обещание? Могло быть дано ему еще в юности его, но самый ход дела показывает, что оно дано ему в старости, когда он уже естественно не мог надеяться дожить до явления Мессии. Он мог и слышать о Мессии, но ему обещается, что он увидит Мессию. Если апостол Павел говорит о некоторых учениках своих, что они готовы были бы «очеса извертевше» (Гал. 4; 15), чтобы только видеть Его, то Симеон, конечно, сто раз готов бы был сделать то же пожертвование, только бы удостоиться видеть Господа. После он и действи­тельно говорит: «видесте очи мои спасение Твое» (Лк. 2; 30).

Он увидел Мессию Божия — истинного; в это время являлись многие мес­сии ложные. Посему и Сам Спаситель после предостерегает учеников Сво­их, чтобы они умели различать духов, узнавать мессий ложных, ибо в послед­ние дни явятся многие лжехристы и лжепророки. Евангелист не упоминает, за сколько времени дано сие обетование до исполнения его. Для большей торжественности надобно положить, — что за триста лет до рождения Хри­стова, допустив, что Симеон был в числе Семидесяти толковников и, перево­дя пророка Исайю с еврейского языка на греческий, остановился над мес­том: «се, Дева во чреве зачнет и родит Сына» (Ис. 7; 14). Тогда-то будто бы обещано (было — ред.) ему увидеть сие событие собственными глазами. Но нет нужды умножать чудеса, где и без того их довольно.

 «И прииде Духом в церковь» (Лк. 2; 27). Нужно было Симеону особенное внушение Святаго Духа. Для чего? В церковь и без того он ходил часто. Но, может быть, это время было такое, в которое не ходят в церковь? может быть, Симеон тогда был почему-либо не расположен идти в церковь? а может быть, особенное внушение Святаго Духа нужно было и потому, чтобы дать знать ему, что в церкви сбудется данное ему обетование? Как бы то ни было, только Симеон пошел в церковь не случайно. Отсюда, между прочим, видно, что он не был священник, по крайней мере, чередной. «Введоста..». Это выражение не совсем прилично детскому возрасту Спасителя. «И той приемь Его на руку» (Лк. 2; 28). Младенца должен был брать из рук матери священник; другому же зачем брать младенца? Но то-то и дивно. Как Симеон узнал Младенца? Узнать Его мог потому отчасти, что Он в то время, может быть, один был в храме, но если не один, то требовалось особенное указание свыше. Древнее предание говорит, что Матерь и Младенец представлялись Симеону в то время в сиянии.

 «И благослови Бога, и рече: ныне отпущаеши» (Лк. 2; 28-29). Первый взор праведника обращается к Богу, Коему он вцссылает благодарение и хвалу; потом он обращает взор на себя, далее — на народ Иудейский, после — на все человечество и, наконец, — на Мать и будущий жребий Ее и Младенца. «Ныне отпущаеши..». Речь возвышенная, излившаяся от полноты сердца благодар­ного! Она обнимает очень много. К Кому обращается Симеон? Кого называ­ет Владыкой? Бога вообще, а не держимого им Младенца. Далее он говорит: «еже еси уготовал» (Лк. 2; 31), — уготовал Бог, Мессия же был уготован. Посе­му молитва Симеона, которую некоторые относят к Мессии, не очень идет к Нему. «Раба Твоего..». Выражение сие взято из обыкновения отпускать рабов на свободу. Оно показывает, что Симеон смотрел на тело свое, как на темни­цу, как на тяжкое бремя. Праведники всегда так смотрят на мир и на свое тело, но и для самых любителей мира и плоти она, наконец, становится ру­бищем ветхим, которое нужно скинуть. «С миром», — то есть блаженным, мир­ным образом. Для другого возраста нужно бы другое желание, но для старца самое лучшее и приличнейшее желание — мира. Его престарелые очи видели тело уже разрушающееся, бедствия своих единоплеменников страшные, ви­дели гроб не только свой, но, можно сказать, всего народа Иудейского. Но он умирает с невозмущенным сердцем, ибо все, чего Иудеи ожидали, сбылось. Мессия пришел, спасение уготовано. «Пред лицем всех людий» (Лк. 2; 31) — всех народов. «Видесте очи мои спасение», — а не. Спасителя. Это язык востор­женный, пророческий. Ныне наш язык любит выражать отвлеченные поня­тия в конкретной форме, а тогда выражались наоборот, — отличие большое в характере нашего умственного мира и мира древнего. «Уготовал», — не послал или сделал, а приготовлял долго, употреблял много средств и времени. «Свет во откровение языком..». Какой свет? Спаситель будет Просветителем всех народов, сидевших во тьме и мраке до пришествия Его, а это составит новую большую славу Израиля. Все народы будут обращать взоры свои горе, благо­говеть к Иерусалиму, из коего изыдет закон. И ныне многие чрезвычайно благоговеют к Иерусалиму, как колыбели нашего спасения. Иисус Христос соделался источником спасения для всех через веру в истины, Им сообщен­ные. А признание Мессии всемирным показывает, что Симеон в духе своем был выше многих, если не всех, своих соотечественников, ему современных, кои ограничивали благодеяния Мессии только Израильтянами. Ум Симеона просветляется от Духа Святаго, и он объемлет все человечество.

 «И рече к Марии Матери Его: се, лежит..». (Лк. 2; 34), то есть предназ­начен, такова участь Его. «На падение и на востание..». Почему не на одно восстание? Причина в людях. Падение в Новом Завете называется несчасть­ем, а восстание счастьем. Мессия лежит многим на восстание. Апостол Петр называет Его камнем честным, избранным, положенным в главу угла. Мес­сия лежит на падение, ибо Он называется камнем претыкания (Рим. 9; 32) и соблазна, о котором соблазняются неповинующиеся Его учению. Так, действительно, и было. Израиль в понятии своем о Мессии разделялся на­двое. Крест Иисуса составлял для Иудеев «соблазн», для эллинов «безумие», тогда как для верующих распятый Иисус был Божия «сила» и Божия «премудрость» (1 Кор. 1; 23-24). Учение Иисуса Христа для одних было вонею в смерть, для других — в живот. Все благодеяния Божий таковы, что люди по своему произ­волу могут во зло употреблять их. Лекарства самые полезные и действитель­ные от злоупотребления могут сделаться недействительными и даже убий­ственными. Пища может поддерживать жизнь и производить смерть. «И в зна­мение пререкаемо» (Лк. 2; 34). Знамение, — то есть нечто как бы поднятое вверх, выставленное напоказ, нечто чудесное. Евангелист замечает, что слух о Рож­дестве Спасителя немного спустя после сего разнесся во всей Сирии и дру­гим окрестным странам. Но знамение сие многими было отвергаемо. Одни говорили о Мессии, «яко благ есть»; другие: «ни, но льстит народы». Сие предсказание Симеона особенно обнаружилось при Кресте. На Голгофе о Нем было столько мнений, сколько людей.

 «Да открыются от многих сердец помышления» (Лк. 2; 35). До явления Мессии все были уверены, что когда придет Он, то Его узнают; всякий гово­рил, что он готов всем жертвовать Ему, все предписываемое Им исполнять; но когда явился Он, то открылись помышления, лежавшие в глубине сердца человеческого. «Сердец..». Так, сердце было источником суда о Мессии, а ум, так сказать, только плавал по поверхности сего суждения. Сердце судило, принять ли или не принять Мессию. Что приятно для сердцу к тому накло­няется и ум; а что тяжело, неприятно для сердца, то кажется и несбыточным, невероятным. Сердце желало в лице Мессии видеть богатого, славного царя, а когда Он явился в противоположном сему виде, то сердце и отказалось верить в Него, стало видеть в Нем одни противоречия и недостатки.

 «Тебе же Самой душу пройдет оружие» (Лк. 2; 35). Вот что предсказыва­ется Матери Божественного Младенца, Которой по видимому принадлежал один покой и радость! Тебя ожидают скорби, говорит Ей Симеон, оружие лютое пройдет Твою душу. Божественный Сын Твой будет много терпеть, сделается предметом противоречий. Какое же это оружие? Бедствия физи­ческие и нравственные, нужда и скорбь. Они начали скоро проходить Ее душу, ибо бедствия, лишения и неверие окружили, так сказать, еще самую колы­бель Богочеловека. Многие с самого рождения начали отвергать Его. Думать же, что Мария при Кресте Иисуса Христа или после претерпела мучения, и таким образом кончила жизнь, нет нужды и основания. Об Иосифе (Прекрасном) говорится в книге Бытие: «душу пройде железо «, — но явно, что здесь разумеется не мученическая смерть, а несчастные обстоятельства в жизни. Почему здесь не упоминается об Иосифе (Обручнике), а об одной Матери Иисуса Христа? Без сомне­ния, он был тут же. Должно думать, о нем ничего не говорится по причине старости его, которая, вероятно, скоро низвела его в могилу. Если бы он и дожил до исполнения сего предсказания, то все-таки участь Младенца более касалась Матери Его.

 «И бе Анна пророчица… и та вдова» (Лк. 2; 36, 37). Является новое лицо -пророчица-вдова, «заматоревши во днех мнозех». Святитель Амвросий Медиоланский замечает, что от всех состояний, возрастов и полов собраны лица вокруг Иисуса Христа. Только о Симеоне говорится, что он изведен был Ду­хом в церковь, а об Анне замечается, что она сама подошла случайно, но и здесь, конечно, Промыслом было так устроено, чтобы и ей быть тут же, дабы таким образом утешить и достойно наградить ее старость и подвиги добро­детели. А почему она тут же была? Потому что она была в храме всегда, не отходила от церкви, постом и молитвами служащи день и нощь; а кто никог­да не отходит от храма, тот много может видеть в нем необыкновенного, ве­ликого, чудесного. Почему Анна названа пророчицей? Может быть, она была жена пророка? Но мы не видим в ее время пророков. Притом, говорят, что она названа пророчицей за долговременную благочестивую жизнь, оставшись без мужа после семилетней жизни с ним. Но не потому только она пророчи­ца. Она имела дар прозорливости, была пророчицей в собственном смысле сего слова, и сей дар она получила за строгую добродетельную жизнь. Ори-ген говорит, что она шестьдесят лет прожила при храме по смерти мужа, и потому неудивительно, что могла получить дар пророчества. В чем состоял этот дар пророчества, неизвестно. Вот еще новое доказательство, что Ан­на была в собственном смысле пророчица: «Анна… дщи Фануилева» (челове­ка почему-либо примечательного), «от колена Асирова», известного по своему особенному богатству и спокойствию. Евангелист говорит об Анне для того, чтобы показать, что она была вдова. Она семь лет жила с мужем и вступила в супружество, по общему обычаю евреев, вероятно пятнадцати лет. И в таких летах обречь себя на всегдашнее вдовство, при тогдашнем развращении нра­вов, крайняя редкость!

 «Не отхождаше от церкве» (Лк. 2; 37). При церкви жили девицы и вдовы (2 Мак. 3; 19, 20). Это обстоятельство изъясняет отчасти, почему Мария в известное время приведена была в храм. «Не отхождаше», — значит жила по­стоянно в церкви, в посте и молитве своей, частной и общественной. Замеча­тельно, как человечество здесь уже спело; одежда — закон обрядовый, была для него, так сказать, уже не по росту. Анна молилась столько, когда и где можно было.

 «Исповедашеся Господеви» (Лк. 2; 38), — то есть восхвалила Бога, а не так, как Симеон — благослови Бога (Лк. 2; 28); женщине неприлично благослов­лять. «Всем чающым избавления во Иерусалиме» (Лк. 2; 38). Были люди, кои и не чаяли уже сего, что особенно видно из описания последней войны Иудеев с Римлянами. Тогда между зилотами явились многие фанатики, защитники свободы отечества, кои попирали все священное. Так здесь, в храме, жена остается проповедницей Мессии; по воскресении Его жёны также были пер­выми проповедницами.

Вот что происходило во время принесения Сына Божия во храм! Какое же действие произвело все сие на Марию и Иосифа? Они удивились. Но чему? Разве им была неизвестна судьба их Младенца? Вполне, конечно, едва ли была известна судьба Его, то есть так, как после открыли нам апостолы. Но если бы им совершенно была известна судьба Его, то и тогда они не могли бы не удивиться. Они видели или, лучше, держали на руках Младенца слабо­го, плачущего, и о Котором между тем говорят так много; поразительная не­обыкновенность! Особенно же им не была известна тайна, сказанная Симео­ном, что через сего Младенца спасение уготовано всем народам. Апостол называет это тайной, никому доселе неизвестной.

 «Яко скончашася вся по закону Господню» (Лк. 2; 39). Законов Моисеевых, собственно, было немного, но здесь могли быть некоторые придатки, кото­рые все также могли быть исполнены. «Возвратишася… во град свой Наза­рет». Нет, они теперь не в Назарет возвратятся, а удалятся в Египет, только евангелист Лука пропустил сие обстоятельство, а у евангелиста Матфея оно написано.

11. Бегство в Египет, избиение младенцев и возвращение Святого Семейства в Назарет

Мы видели, как волхвы, поклонившись рождшемуся Христу, возврати­лись другим путем в свое отечество, дабы не заходить к Ироду; видели, как совершено было принесение Иисуса Христа во храм. Ирод, видя, что волхвы так долго не возвращаются, сначала подумал, что им трудно отыскать рож­денного Царя, или если и нашли Его, то не могут скоро, так сказать, ото­рваться от Него; посему он и не скоро приступает к строгим мерам. Потому и Ангел говорит во сне Иосифу: «хощет бо Ирод искати Отрочате» (Мф. 2; 13). Когда еще только зарождалась в уме Ирода сия ужасная мысль, Бог уже ви­дел ее и повелевает Иосифу бежать в Египет. Таким образом, опять начина­ется странствование другое. Прежде Иосиф шел из Назарета в Вифлеем, по­том из Вифлеема в Иерусалим, а теперь опять в Вифлеем, и потом в Египет. Обстоятельство сие казалось некоторым противникам христианства весьма странным. Особенно издевался над ним Цельс в своих богохульных сочине­ниях. Но беспристрастный взгляд показывает здесь другое. Бог сошел на зем­лю для того, чтобы показать пример смирения; чудесам или всемогуществу Его в сем случае не было места. «Востав», то есть нимало не медля, «пойми Отроча и Матерь Его, и бежи во Египет» (Мф. 2; 13). Опасность угрожала только Отрочате, но и Мать нужно было взять с Ним, ибо Дитя не могло еще жить без Матери. Более нечего было брать, ибо Семейство сие было в край­ней бедности. Почему должно было бежать во Египет, а не в другую страну? Потому что Египет не подлежал тогда власти Ирода, и был ближе к Вифле­ему; притом же в Египте жило множество Иудеев, которые имели там своего этнарха, да и царь Египетский не был в тесных связях с домом Ирода. В Си­рию, например, бежать было опасно; там управлял проконсул, который был в известных связях с Иродом. Египет был от Иерусалима на сорок часов скорой ходьбы. В какой же город или село нужно было бежать Иосифу? Это им не объявлено, отчасти для испытания веры их. Такое неопределенное повеление показывает, что все, происходящее с Младенцем, находится под особенным попечением Промысла. «Хощет бо Ирод искати..». — думает, начинает подо­зревать, что медлительность невозвращающихся волхвов происходит, верно, от другой причины — измены данному слову. Вместе с подозрением зарожда­ется в душе его ужасная мысль — убить Отроча.

 «Он же» (Иосиф) «востав», — то есть в ту же ночь бежал во Египет. Дорога пролегает туда через часть каменистой Аравии, и потому была не совсем проходима и безопасна; но когда повелевает Бог, то здесь уже нет места ни­каким опасениям. «Бе тамо» (Мф. 2; 15). Где? Предание сохранило нам одно село в Египте, между Каиром и Александрией, которое называлось Митара; также древо, под которым будто Святое Семейство отдыхало, и остаток пру­да с колодцем. «До умертвил Иродова». Скоро ли оно последовало? Из Флавия видим, что Архелай, преемник Ирода, в день Пасхи убил уже 3000 иудеев, и трупы их лежали в храме; следовательно, ежели Иисус Христос родился в декабре, то смерть Ирода последовала месяца через два или три по Его рож­дении. Иные говорят, что Иисус Христос был в Египте около двух или трех лет. В таком случае смерть Ирода нужно относить уже на другой год; но ве­роятнее, что она последовала в первый год.

 «Да сбудется реченное от Господа пророком, глаголющим: от Египта воззвах Сына моего» (Мф. 2; 15). В пророчестве говорится об Израильском народе (Ос. 11; 1). Пророк, убеждая Осию не отчаиваться, но уповать на Про­мысл, указывает ему на чудеса и, между прочим, на изведение Израильтян из Египта. К Иисусу Христу относится сие пророчество, хотя не прямым обра­зом. Пророчества бывают не прямые, когда они отчасти сбываются над од­ними лицами, но после полнее и точнее сбываются над другими. Святитель Златоуст замечает: «Аще о пророчестве сомнишися, отвещаем, яко и сей есть пророчества закон: когда многия части говорятся о иных, а исполняются на других». Пророчество говорит о Ханаане, имеющем быть рабом брату, а га-ваониты — потомки его, делаются рабами Израиля. В таком же смысле про­рочество и здесь прилагается к Иисусу Христу. «Кто более Сын Божий нарещися может? Еда народ Ваалу поклоняющийся и Веельфегору причаща­ющийся?» (сн.: Пс. 105; 28) Для чего евангелист приводит такое непрямое пророчество? (имеется в виду Мф. 2; 15 — ред.). Он писал свое Евангелие для евреев, а для них бегство Иисуса Христа в Египет, к народу необрезанному, казалось чрезвычайным соблазном; но коль скоро им указывают на пророче­ства, они уже нимало не сомневаются в подлинности и достоинстве сего со­бытия. Подобные пророчества встречаются и в других местах, и объем их еще обширнее: они обнимают многое вдруг. Божественный взор обнимает все, человеческий же, вспомоществуемый Божественным, обнимает многое. Таким образом, возвращение Иисуса Христа, из Египта произошло скоро, следовательно, нелепа мысль, будто Иисус Христос в Египте выучился мно­гому. Для Младенца такое научение невозможно; в зрелом же возрасте Он не был в Египте. Да и премудрость в сие время была в Египте не очень на высо­кой степени. Подробностей пребывания Его в Египте мы не знаем. Предание говорит, будто во время пришествия Иисуса Христа идолы в Египте пали. Предание сие началось с IV века и сделалось общим в VII веке. Святитель Златоуст говорит, что Иисус Христос Своим пришествием освятил Египет. Евсевий говорит, что идолы во время пришествия Иисуса Христа только за­молкли, но не пали. Отцы последующие в сем случае имели в виду пророче­ство и искали ему исполнения: «приидет во Египет, и потрясутся рукотворенная» (Ис. 19; 1). Каким образом совершилось сие падение, — определить невозможно.

Посмотрим теперь, что делает Ирод. «Тогда Ирод видев, яко поруган бысть от волхвов, разгневася зело» (Мф. 2; 16). Иисус Христос в это время был уже в Египте. Сначала Ирод медлительность и невозвращение волхвов мог при­писывать другим причинам; потом увидел, что он поруган, осмеян от волх­вов, тогда как он — царь — столь благосклонно принял их, не царей, и это для его самолюбия было величайшим ударом. «Разгневася зело». С самого младен­чества характер его был пламенный; под конец жизни эта пламенность и ре­шительность прошли, место их заступили подозрительность и чрезвычайная раздражительность. Он убил без всякой вины двух сынов своих, за пять дней до смерти казнил Антипатра, однажды сам покушался на свою жизнь; при­том в это время он был в страшной болезни. «Хощет бо Ирод искати» душу «Отрочате». Наконец, хотение сие обращается в решительность избить мла­денцев, чтобы в числе их погубить и Божественного Младенца. Вероятно, он не хотел убить Сына Божия; но, с другой стороны, не имел высокого понятия и о Мессии, и это намерение его было следствием опасения заговоров. Пред смертью его открылся заговор, за который многие фарисеи заплатили жиз­нью; вскоре после того они свергли золотого орла, которого Ирод поставил было на дверях храма. Антипатр, сидя в крепости, хвалился, что он через несколько дней будет царствовать. Таким образом, не один гнев Ирода был причиной избиения младенцев. Флавий молчит об этом событии, и это при­водит многих в недоумение касательно подлинности Евангельского сказания об этом предмете. Но дело сие должно (было — ред.) совершиться сокрыто, ибо отцы и матери, узнав о сем намерении Ирода, могли скрыть детей своих. Некоторые указывают на то, что Ирод в сем случае представляется уже крайне жестоким, каким он едва ли и был. Но сия жестокость еще ничего не зна­чит в сравнении с той, какую он замышлял пред своей смертью. Он велел сестре своей Саломии собрать всех старейшин Иудейских в Иерихоне и убить их в день его смерти. Ибо, говорит он, Иудеи не будут обо мне плакать; но сестра его и сын были в десять крат лучше его и не исполнили его адского завещания. Почему же это кажется невероятным? История показывает, что жестокость в царе часто соединена с набожностью.

 «Изби вся дети» (Мф. 2; 16). Приняты были все меры, чтоб непременно всех детей избить. Ибо, если бы открылось, что хотя бы один младенец остал­ся жив, то мера сия оказалась бы напрасной. «В Вифлееме и во всех пределех его», — во всех окрестностях Иудейских, кроме Иерусалима, в котором если бы также произведено было убийство, то произошло бы возмущение. Дана была и мера, которой должно было руководствоваться при убиении младен­цев: «от двою лету и нижайше, по времени, еже известно испыта от волхвов» (Мф. 2; 16). Прежде Ирод испытал это от волхвов для других целей, а теперь оно употреблено иначе. Двухлетним младенцем у евреев назывался и тот, которому наступил другой год, равно как «сын года» назывался у них тот, которому был еще первый год. Такая мера показывала бы, что звезда явилась волхвам за два или, по крайней мере, за полтора года до Рождества Христо­ва. Ирод мог подумать, что волхвы или долго промедлили в пути, или не скоро по явлении звезды собрались в путь. Ирод взял меру выше, чтобы не дать промаха; взял также и ниже, на всякий случай. Много ли погублено младенцев? В наших святцах говорится, что «четыренадесять тысяч», в дру­гих число сие уменьшено до четырех тысяч. У западных христиан также есть разница; некоторые низводят уже до очень малого количества, дабы та­ким образом уменьшить жестокость Ирода. Но в Ироде такая жестокость -обыкновенна. То время было совершенно отлично от нашего. Тогда в один год совершалось жестокостей больше, нежели теперь в сто лет. Архелай, имея еще только завещание Ирода, с которым нужно было еще ему явиться в Рим к Августу, чтобы испросить его согласие, — произвел уже страшное убий­ство в Иудее.

Благочестивому чувству может казаться странным, как самое рождение Спасителя было искуплено смертью столь многих младенцев. Святитель Зла­тоуст вполне устраняет сие недоумение: «Мнози, — говорит он, — сомнятся; но лютость царя была причиной смерти младенцев, а Бог мог наказать сих младенцев в отмщение, может быть, их родителям». Прекрасное в сем слу­чае употребляет он сравнение: «Аще бы некий раб был много должен госпо­дину, и имение сего раба было бы расхищено, господин же, зная, кем оно расхищено, и имея возможность возвратить оное, не возвратил бы, а взял себе за долг, то должен ли в таком случае обижаться раб оный? Нет! Апос­тол говорит об одном преступнике: «предати таковаго сатане во изможде­ние плоти, да дух спасется в нем» (1 Кор. 5; 5). «Что убо? — вопрошает Злато­уст, — повредишася ли дети, к безмолвному житию отшедши?» Так, убийство детей произошло для их же блага. Притом для детей смерть не так жестока и ужасна, как для возрастных. Что Флавий не упоминает о сем событии, это не должно смущать нас, ибо он и о других событиях не упоминает. При состав­лении своей «Истории» он руководствовался записками Николая Дамасско­го, который был секретарем Ирода и первым льстецом оного. А что действи­тельно избиение младенцев было, о сем свидетельствует Макровий, кото­рый в своих записках оставил изречение Августа на сей случай: «Лучше быть у Ирода свиньей, нежели сыном»; только этому рассказу многие не хотят верить. Макровий говорит, будто Август услышал об избиении младенцев от Ирода в Сирии, но у римлян Иудея, Идумея и Сирия нередко назывались общим именем Сирии. Немного же спустя после сего, Ирод убил и сына своего, а в Рим эти вести могли прийти в одно время.

 «Тогда сбыстся реченное Иеремием пророком, глаголющим: глас в Раме слышан бысть, плачь и рыдание и вопль мног: Рахиль плачущися чад своих, не хотяше утешитися, яко не суть» (Мф. 2; 18). Вот опять приведено проро­чество, подобное прежнему. У пророка говорится (Иер. 31; 15) о Рахили. Он предрекает Вавилонское пленение Израильтян; видит, как они идут в Вави­лон, как пустеет колено Вениаминово; Рахиль же погребена в Раме, через которую Израильтянам нужно было проходить в Вавилон. И вот, ему пред­ставляется, будто Рахиль выходит из гроба, встречает и сопровождает детей своих, идущих в неволю; и пророк для утешения ее говорит: не плачь, они возвратятся из Вавилона. Евангелист прилагает к сему событие Вифлеемское (Рама смежна с Вифлеемом), и вот Рахиль будто снова встает из гроба и пла­чет о убиенных младенцах. Для чего приводится такое пророчество? Опять для устранения соблазна, будто Мессии неприлично бежать в такое опасное время в Египет, и для Него погибать нескольким тысячам младенцев. Такую же связь в сем событии замечает и святитель Златоуст. Он, между прочим, еще говорит: «По племеноначальнику (Вениамину — сыну Рахили) и по мес­ту погребения в лепоту избиенные младенцы Рахили чада нарицаются». У пророка, конечно, сие обращение к Рахили есть живописное изображение События; но могла в нем участвовать и та мысль, что предки и за гробом остаются неравнодушными к судьбе своих потомков, что они предстатель­ствуют за них перед Богом, откуда и выражение было у евреев: «Израиль забыл нас, и Иегова не помянул нас». И Бог в одном месте, гневаясь, говорит: «аще станут Моисей и Самуил пред лицем Моим, несть душа Моя к людем сим» (Иер. 15; 1).

 «Умершу же Ироду» (Мф. 2; 19). Смерть Ирода была ужасная: все тело его было покрыто ранами; в разных частях его открылись разные болезни; от ран напали на него черви, и ему можно было находиться только в прямом положении; он томился голодом и жаждой, и не мог ни пить, ни есть, так что самые врачи сознавались, что болезнь его есть казнь Божия.

 «Се, Ангел Господень во сне явися Иосифу во Египте» (Мф. 2; 19). Значит, только опасность заставила Иисуса Христа бежать в Египет, а не другое что, например, желание научиться мудрости; а когда прошла она (опасность -ред.), то долее не для чего было оставаться в Египте. Долговременное там пребы­вание могло бы послужить к догадкам и подозрениям. «Иди» (а не беги) «в зем­лю Израилеву» (а не в Назарет), «изомроша бо ищущий души Отрочате» (Мф. 2; 20). Наше славянское слово «изомроша» хорошо здесь, особенно выразитель­но, ибо для гонителей Иисуса Христа подлинно нужна была особенная смерть. «Ищущий», — то есть Ирод, а, может быть, и Антипатр, который был некоторым образом причиной жестокости Иродовой. Антипатр хотел предвосхитить у братьев своих престол, и потому оклеветал их пред Иродом. «Души» — вместо «жизни». «В землю Израилеву», — точнее в Иудею. Дом Иосифа был в Назарете. Должно думать, что когда Промыслом Иосиф как бы чудесно был приведен в Вифлеем, где должна была родить Мария, и когда потом Ирод спрашивал у синедриона о месте рождения Мессии и получил ответ: «в Вифлееме», — то Иосиф мог прийти к той мысли, что Мессия должен жить в Вифлееме, и потому вздумал переменить место жительства своего. Посему делается ве­роятным и то, что родители Иисуса Христа, по принесении Его во храм, по­шли опять в Вифлеем, а оттуда в Египет, а из Египта опять хотели возвра­титься в Вифлеем.

 «Слышав же, яко Архелай царствует во Иудеи вместо Ирода отца своего, убояся тамо ити» (Мф. 2;. 22). Почему Иосиф убоялся Архелая? И разве он, находясь в Египте, не знал, что Архелай царствует в Иудее? Мог не знать. Ирод несколько раз переменял свое завещание о наследстве престола: сначала на­значены были Аристовул и Александр, потом Антипатр, а по убиении сего -Архелай. Весть о перемене наследника по смерти Антипатра не могла так ско­ро дойти до Египта. У Ирода были еще дети: Ирод Антипа и Филипп, и Иосиф не так бы убоялся, если бы услышал, что кто-нибудь из них царствует, ибо они были кротки, а Архелай жесток. После Иудеи жаловались на его жестокость кесарю, и он, действительно, был уволен от должности. В Галилее же был правителем в это время Ирод Антипа, который был нрава кроткого.

 «И пришед вселися во граде нарицаемем Назарет: яко да сбудется реченное пророки, яко Назорей наречется» (Мф. 2; 23). Иисус Христос называется Назореем. Но в каком месте Писания? В книге Судей (13; 5) говорится о назо-рействе Самсона. Святитель Златоуст думает, что сие пророчество взято из книги, затерянной Иудеями. Мысль сия имеет некоторое основание. В Ветхом Завете, действительно, некоторые книги затеряны; но явно, что эти книги были не богодухновенные. Здесь пророчество могло быть приведено не по букве, а по духу. Назореями обыкновенно назывались люди святой, строгой жизни. Иисус Христос вел самую строгую жизнь, потому и мог быть назван «Назоре­ем». Ибо пророки в таком виде Его часто представляли, и Он действительно таким явился на земле. Это новый способ приводить пророчество, то есть пророчество приводится или прямо, или одной стороной относится к одному, а другой к другому, или не по букве, а по духу. Таковой последний способ сопоставления пророчества с событиями не унижает ли евангелистов? Мо­жет, конечно, показаться унижающим, если кто будет искать здесь букваль­ной точности. Конечно, она в других местах нужна, а здесь не необходима. Где дается пророчество, там объемлются многие народы и века. Следователь­но, законы обыкновенной логики здесь не имеют места. Взор пророка, обра­щенный на главное Лице, касается и других лиц, имеющих какое-либо соот­ношение или сходство с Мессией; посему-то черты пророчества часто бра­лись с лиц и событий современных или прошедших, — без сего они не так бы были близки для евреев. Приведение пророчества по духу, а не по букве осо­бенно прилично священным писателям, ибо они глубже проникали дух собы­тий и Писания, и потому лучше могли видеть внутреннюю их связь. Равно как есть намеки на прошедшие события для объяснения событий поздней­ших, похожие несколько на пророчество и у светских писателей. Посему «На­зорей наречется» — можно еще производить от еврейского «нецере » — «отрасль», каковым именем Мессия иногда называется у пророков (Ис. 11; 1). Сверх сего, теперь для нас нужна точность, а пророкам и евангелистам она совсем была не нужна. Они приводили пророчество не всегда для доказательства. Приво­дить пророчество в доказательство какого-либо Божественного события, -значило бы подпереть небо столбом. Так, Иосиф хотел поселиться в Вифле­еме или окрестностях его, где жили Захария и Елисавета. Но Промыслу не угодно было, чтобы Иисус Христос жил близ Иерусалима, но устроил так, чтобы Он жил в Назарете, и на это были весьма важные причины.

Что представляет бегство Иисуса Христа? Для нравственного чувства очищенного тут представляется величайшая тайна Промысла. Иосиф и Мария избраны были послужить чрезвычайному таинству, и радости в их жизни сменяются огорчениями. Святитель Иоанн Златоуст замечает: «Искушения и наветы от начала Он (Иисус Христос) испытывает, и от пелен начинаются гонения, да ты, аще хощеши Богу послужити, не речеши: что сие есть? Ов убо начиная исправлятися, глаголет, яко ему веселитися точию подобает; но да весть таковый, яко искушения ему неослабно терпети подобает». Так, в сердце человеческом есть прирожденное чувство, которое человеку, начина­ющему исправляться, говорит, что ему должно бы быть хорошо; но другое, также прирожденное, чувство внушает, что нужно прежде перенести много неприятностей.

Сим оканчивают евангелисты сказание о первых днях жизни Иисуса Хри­ста. Пространство протекшего времени составляет несколько месяцев, но сколько волнений, сколько лиц, сколько событий! Иудея, Египет, Восток, Рим — все в движении, тогда как Младенец сходит с неба — яко дождь на руно, тихо и незаметно; все движется и между тем не знает, к чему и для чего. Так Про­мысл совершает необыкновенные дела! Главный характер сих событий есть тот, что Божественное в них соприкасается с человеческим. Это — образец всемирной истории человечества. Люди действуют, по видимому неистов­ствуют, зверствуют, а между тем Промысл совершает свое дело. Некоторые из сих событий имеют пророческое знаменование. Пребывание Иисуса Хри­ста в Египте и поклонение волхвов есть предуказание участия всех людей, и язычников, в Царстве Иисуса Христа. Рождество Его объявлено было Анге­лами всему миру, потом через волхвов и синедрион сообщено Иерусалиму, Востоку и предвозвещено со многих стран громовой трубой; но все совер­шается в предуставленную меру, и до тридцати лет ничего особенного в Иудее в жизни пришедшего на землю Мессии не происходит. Громы прошли, дей­ствующие лица скрылись, и опять настала тишина.

12. Жизнь Иисуса Христа в Назарете, в доме Его родителей

Что же будет происходить в Назарете с Иисусом Христом до тридцатилет­него Его возраста? Каким образом будет расти сей Божественный Младенец? Весь этот промежуток евангелисты пропускают, и почти вовсе ничего не гово­рят об Иисусе Христе до торжественного явления Его на Иордане. Есть только общий отзыв, что Младенец возрастал «премудростию» и разумом «и благодатию у Бога и человек» (Лк. 2; 52). У евангелиста Луки есть и частный рассказ о происшествии, случившемся с Иисусом Христом на двенадцатом году Его воз­раста. Примечательно молчание евангелистов. Если бы они следовали наклон­ности Иудеев к чудесному, то какое обширное здесь поле для повествования о чудесах! Воображение и неживое здесь сделалось бы творческим. И действи­тельно, в древности явились руки досужие, которые писали много о чудесах Иисуса Христа, случившихся в младенчестве Его. Молчание евангелистов дол­жно быть сильнейшим доказательством для беспристрастной критики, что они не были пристрастны к чудесному и повествовали только о действительных чудесах. Благодаря евангелистов за сие молчание, размыслим несколько о пре­бывании Иисуса Христа в доме родителей до тридцати лет и воспользуемся общим и частным рассказом евангелистов.

Во-первых, заметим мудрое водительство Промысла в избрании места для проведения юных лет Иисуса Христа. Главной причиной, почему Иисус Христос, по распоряжению Промысла, должен был явиться миру на тридца­том году Своей жизни, было то, что служение Мессии должно было открыть­ся в зрелом возрасте. Так и раввины Иудейские вступали в должность народ­ных учителей на тридцатом году своей жизни. По обыкновенному соображе­нию должно бы думать, что лучшим местом для проведения юных лет Иисуса Христа долженствовал быть Иерусалим или его окрестности; но в самом деле было не так. Ему надлежало провести несколько времени в уединении, быть сокрытым, устраненным от всего человечества. Известность Его между людь­ми, и особенно в Иерусалиме, повредила бы Его служению. Мы видим, что Его после принимают худо в Назарете, тем более можно бы было ожидать сего от Иерусалимских жителей. Но совсем другое дело, когда Он является на проповедь неведомо откуда, как бы сшедшим с неба. С другой стороны, сие уединение Его в простом городке разобщало Его со всеми человечески­ми средствами и пособиями к образованию; а сия разобщенность и чудесные действия, после совершенные Им, показывают, что Он действовал при помо­щи Божественной.

Здесь не излишне для большей ясности осветить исторически место Его пребывания. Назарет лежит в Галилее, на границе Иудеи и Сирии, на северо-востоке, недалеко от верховья Иордана. Страна сия есть одна из диких, мало­населенных, но она изобиловала тогда дарами природы, хотя и дикой. Окрест­ности ее были богаты водой, невдалеке находилось Тивериадское озеро, также верховье, из коего течет Иордан, были и горы некоторые, в числе коих и Фавор. Назарет был населен людьми простыми, которые занимались, по свидетельству Флавия, земледелием, садоводством, изделиями древесными, чем занимался и Иосиф. Такое место для развития нравственного чувства было самое лучшее. Посему-то в проповедях и в притчах Иисуса Христа ча­сто видно было обращение к предметам природы, как, например, к земле гористой, к тернию (см.: Лк. 8; 6-13); отсюда же, по замечанию блаженного Августина, и выражение: «никто же возлож руку на рало».

Каким образом жизнь Иисуса Христа проходила в уединении? Однооб­разно, мирно, тихо. Было ли в ней что-либо чудесное? Евангелист не показы­вает этого, и, вероятно, не было. Упоминаемое у евангелиста первое чудо Иисуса Христа, совершенное Им в Кане, есть в собственном смысле первое. Уединению чудеса и неприличны, ибо они вдруг обратили бы на Него внима­ние. Замечательно, что слух о первых чудесах, бывших при Его рождении, скоро замолк, и они не сделали Его предметом любопытства, и (осмелимся сказать) Промыслу труднее было в сем случае, если только для Него есть что-либо трудное, остановить ряд чудес, нежели продолжать оные, и притом столько, сколько нужно для всенародного открытия Мессии.

Евангелие младенчества Иисуса Христа может служить хорошим руко­водством к отличию чудес истинных от подложных. В этом евангелии нет никакого богоприличия; например, в нем говорится, что когда Христос бе­жал в Египет, то Ему на пути встретился город, наполненный идолами, и Он обратил его в холмики, из коих стали выходить мертвые. И еще: Иисус Хри­стос будто, играя с детьми, захотел показать Свое всемогущество и повелел летать по воздуху птицам, сделанным из глины. Много есть и других подоб­ных сказаний. Все подложные евангелия похожи на сие; а все они в совокуп­ности похожи на подложную монету и показывают, что древность была склон­на к чудесному.

Как проходило время уединения Иисуса Христа? Евангелист Лука гово­рит: «Отроча же растяше и крепляшеся духом, исполнялся премудрости: и благодать Божия бе на Нем» (Лк. 2; 40). Отзыв краткий, но заключает в себе весьма много. Без сего можно бы подумать, что возрастание Мессии проис­ходило не по законам нашего возрастания и образования. Напротив, Иисус Христос, постепенно укрепляясь духом, укреплялся и телом; в Нем являлись новые понятия, мысли и чувствования, рассудок развивался и особенно от­крывались проницательность и соображение. Притом Он особенно был пре­исполнен благодати (чего в других не бывает в такой мере) «у Бога и человек» (Лк. 2; 52), то есть видно было, что Бог к Нему благоволит. В чем же состоя­ло сие благоволение? В том, что Он одарен был необыкновенными способ­ностями, был умный, добрый, послушный, кроткий, а такого человека нельзя не любить и людям. Но как мог возрастать «премудростию» и «благодатию» Сын Божий? Так же, как и телом. Божество соединилось в Нем с человечеством однажды навсегда, на целую вечность; но участие Божества обнаруживалось в Нем не вдруг, а постепенно. Прежде было участие Оного сверхъестествен­ное: сначала в утробе Матери, потом в младенчестве, а когда обнаружилось в человечестве сознание, то и Божество соединилось с сознанием; но и соеди­нившись с сознанием, Божество все-таки в жизни Спасителя обнаружива­лось постепенно. Постепенность сию отчасти показывает апостол Павел, когда говорит, что Иисус Христос «не» вдруг «непщева бытиравен Богу: но Себе умалил, зрак раба приим, в подобии человечестем быв, и образом обретеся якоже человек» (Флп. 2; 6-7). «Темже и Бог Его превознесе и дарова Ему имя, еже паче всякого имене» (Флп. 2; 9). Из повествования евангелиста также видно, что Иисус Христос, по собственным Его словам, не знал до страдания Своего дня Суда всеобщего и кончины мира; по воскресении же Своем Он уже не говорит сего, то есть что Он не знает, а говорит только ученикам: «несть ваше разумеют времена и лета, яже Отец положи во Своей власти» (Деян. 1; 7). Апостол также говорит, что Он опытом и терпением навык по­слушанию, то есть Он прежде не обнаруживал послушания, потому что не было для сего опытов. Но такое возрастание не противоречит ли ипостасному соединению в Иисусе Христе Божества с человечеством? Нет! Ибо если бы Божество соединилось с человечеством в одно мгновение на всю веч­ность и выразилось вдруг, тогда не было бы места обыкновенным действи­ям, например, смерти, страданию, и прочему.

Но как же Божество соединилось с человечеством во всей полноте, и в то же время могло остаться без сознания? Это — тайна. Разве мы более могли бы сказать о сем, если бы Оно действовало с сознанием с самого начала? Это отчасти объясняется соединением божественного с человеческим вообще. В некоторых людях божественного усматривается мало, в других более; в буду­щей же жизни откроется гораздо более: тогда будут все едино, якоже Отец и Сын (сн.: Ин. 17; 21-22). Так возрастание Иисуса Христа происходило по обык­новенным человеческим законам, и сия постепенность явно допущена для того, чтобы не нарушать без нужды законов природы (только грех не принят Иису­сом Христом, и это потому, что он нам не природен, а прившел извне); а сие соблюдение законов естества дало место нравственной заслуге. Ибо совершенно без человеческого естества в Иисусе Христе возможность грешить была бы потеряна, а без сей возможности какая была бы заслуга в том, что Он страдал тогда, как не сотворил ни малейшего греха? Тогда Он — как Бог — не был бы для нас Ходатаем; тогда Он не мог бы молить Бога в Гефсимании об удалении чаши страданий. Но апостол Павел говорит, что Он молился тогда «с воплем крепким и со слезами… и услышан быв от благоговеинства, аще и Сын бяше, обаче навыче от сих, яже пострада, послушанию» (Евр. 5; 7-8). До страдания и Воскресения в Нем еще была возможность делать или не делать добро; в про­славленном же Сыне Божием возможность сия уже не имела места: осталось одно добро. Апостол Павел говорит еще: «Началника спасения… страданьми» подобаше «совершити» (Евр. 2; 10); без сего Он был бы несовершен. С сей точки зрения, все выражения об Иисусе Христе, о которых несколько веков спорили, и некоторые учители даже подвергались проклятию за ереси, понятны и про­сты. Трудность же сия происходила оттого, что смешивали такие вещи, кои нужно бы различать, то есть надобно всегда помнить, что Божество соедини­лось с человечеством вдруг и навсегда, но самое проявление Божества после­довало не вдруг и не в одинаковой полноте, а развивалось постепенно.

13. Двенадцатилетний Иисус во храме Иерусалимском

Посмотрим, как Промысл показывает один опыт такого преуспеяния. Это тот случай, при котором Иисус Христос показал мудрость Свою на двенад­цатом году жизни Своей, когда Он беседовал с Иудейскими законоучителями во храме Иерусалимском. Для чего святой Лука описывает сие происшествие? По видимому у него не было намерения говорить о малолетстве Иисуса Хри­ста. Он сказал уже, что Иисус Христос возвратился в Галилею и преуспевал там мудростью, и вслед затем повествует: «И хождаста родителя Его на вся­ко лето во Иерусалим в праздник Пасхи» (Лк. 2; 41). Израильтянам велено законом три раза в год ходить в Иерусалим на праздники Пасхи, Пятидесят­ницы и кущей. Женщины, вероятно, ходили только на праздник Пасхи, а в прочие — ходили одни мужчины и некоторые набожные из женщин, ибо нелег­ко ходить по три раза в год. «И егда бысть двоюнадесяти лету, восходящим им во Иерусалим по обычаю праздника, и скончавшым дни, и возвращающи­мися има, оста отрок Иисус во Иерусалиме» (Лк. 2; 42-43). Почему двенадца­ти лет? Потому что с сего возраста отроки Израильские обязывались испол­нять закон. Посему Иисус Христос, вероятно, в первый раз пришел в Иеру­салим на праздник. Дети этих лет у Иудеев назывались «детьми закона». Праздник Пасхи продолжался восемь дней. Первый и последний день были особенно важны. Набожные Иудеи приходили за неделю ил# более до празд­ника и совершали там различные омовения. «И скончавшым дни..». Этот по­ступок Его особенно примечателен. Он причинил болезнь Матери Его. Про­мысл допустил это, чтобы показать опыт мудрости Его. Он остался во храме. Но как не заметили отсутствия Его родители? Они хорошо смотрели за Ним, но и при таком смотрении это удобно могло случиться. На праздник в Иеру­салим сходились все Иудеи, и притом шли большими массами. Иисус, при отшествии из Иерусалима Его родителей, мог остаться с родственниками или знакомыми, что могли подумать родители Его, то есть что Он или впереди, или позади идет домой.

 «Мневша же Его в дружине суща, преидоста дне путь и искаста Его во сродницех и в знаемых» (Лк. 2; 44). Предание говорит, что они дошли до села Белильничьего, за тысячу шагов от Иерусалима. «Искаста Его», — то есть вве­черу уже, когда надобно было принимать пищу и отходить ко сну, а Он меж­ду тем не возвращался. «И не обретша Его» (Лк. 2; 45). Можно представить, как отсутствие Его поразило Иосифа и Марию. Не стало Сына — и Какого!.. Он остался в Иерусалиме, где народа так много. Опасений у них насчет Его могло быть очень много, и потому сердце их болело. «И бысть по триех днех» (Лк. 2; 46), — то есть день они шли от Иерусалима, день обратно, а на третий день нашли Его (Иисус Христос после говорит: «по триех днех возстану», а между тем восстал в третий день).

 «В церкви», — то есть в притворе, а не во Святом, тем менее во Святом святых. Посреди учителей сидеть значило много. Ученики Иудейских рав­винов обыкновенно находились при ногах учителей. Так о апостоле Павле говорится, что он воспитан «при ногу Гамалиилову» (Деян. 22; 3). Некоторые же из них, более приближенные, сидели. Как же Иисус Христос очутился посреди учителей? Сии последние обратили на Него особенное внимание, и как Он мал был, то они взяли Его и посадили на средине; с малыми детьми не наблюдаются официальные отношения, какие наблюдаются с возрастны­ми. «Послушающаго их, и вопрошающаго» (Лк. 2; 46)… Это не составляет еще необыкновенности, ибо ученики обыкновенно спрашивали учителей и сами взаимно отвечали им. «Ужасахуся же вси» (Лк. 2; 47)… Вот что необыкновен­но и удивительно! Какие были ответы и вопросы Его? Конечно не те, кои описаны в евангелии младенчества.

Из дальнейшей истории Евангельской видно, что Иисус Христос спра­шивал некогда фарисеев о Мессии: «чий есть Сын?» Такого рода, вероятно, были и сии вопросы. «И видевша Его» родители «дивистася» тому, что Он во храме. «Чадо, что сотвори намо тако?» (Лк. 2; 48). Подумал ли Ты, что сде­лал? Подумал ли, что мы будем искать Тебя с болезнью сердца? Мать в воп­росе Своем обнаруживает некоторую власть и упрек Ему. «Се, отец твой..». Какой отец? Мария иначе не могла назвать Иосифа посреди учителей; в про­тивном случае, чем бы Она показалась в глазах их? Для чего они искали Его с болезнью сердца? Если они и не представляли Его Богом во всей полноте, то, по крайней мере, знали, что Он от Бога и находится под особенным по­кровительством Промысла. Но потеря драгоценности, как бы она ни была потеряна, все-таки чувствительна. Они могли еще думать, как замечают не­которые отцы Церкви, что не согрешили ли они чем-нибудь пред Богом? Может быть, их Божественный Сын теперь уже во всем будет непосредственно относиться к Богу, и их уже оставил? Ориген простер это слишком далеко, предполагая, будто они подумали, не вознесся ли Он на небо?

 «И рече к нима: что яко искасте Мене?» (Лк. 2; 49). Ответ вопросом на­правлен против вопроса. Странен такой вопрос у двенадцатилетнего отрока. Он, оставшись в Иерусалиме, не имел никакого пристанища там. Вопрос Его как бы показывает такой тон: вы взялись не за свое дело, не так поступили, как должно. В словах Матери заключается упрек Сыну, в словах Сына — уп­рек Матери. «Не веста ли, яко в тех, яже Отца Моего, достоит быти Ми?» (Лк. 2; 49). Слова сии несколько неопределенны. Можно дать им такой смысл: Меня нужно искать в обителях Отца Моего, а потому нечего было искать Меня много. Или еще они могут иметь и такое значение: вам должно быть известно, что Я должен упражняться в делах, занятиях, повелениях Отца Моего. Вам должно знать, чем занимаюсь Я. Я занимаюсь верой, а о вере с кем приличнее рассуждать, как не с учителями веры? Учителям веры, опять, где приличнее находиться, как не во храме? Еще можно тот и другой смысл соединить вместе: «И та не разуместа глагола, егоже глагола Им» (Лк. 2; 50). Родители «не разуместа». Чего? Неужели они не могли понять сказанных Им слов? Точно, в сих словах заключается смысла больше, нежели сколько мы себе обыкновенно представляем. Родители могли подумать: как это Он прежде был с нами, а теперь хочет удалиться от нас? хочет действовать самостоя­тельно, не спрашиваясь у нас? что же Он дальше будет делать? Он говорит, что Ему должно быть «в тех, яже» суть «Отца» Его; явно, Он уже не хочет жить с нами, не хочет заниматься рукоделием вместе с Иосифом.

 «И сниде с нима и прииде в Назарет» (Лк. 2; 51). Без сих слов можно бы подумать, что Иисус Христос с сих пор уже переменил свой прежний образ жизни. Нет, Он только на время вышел из обыкновенного порядка жизни. Мария не понимала сего действия, дивилась ему и слагала вся глаголы сия в сердце Своем, то есть Она более и более преуспевала в уразумении Лица Иисуса Христа. После сего евангелист опять повторяет: «Иисус преспеваше премудростию и возрастом и благодатию у Бога и человек» (Лк. 2; 52). Еван­гелист говорит это для того, чтобы дать заметить, что Иисус в это время был не вполне совершен, а после сего уже постепенно усовершался.

Что же видно из всего этого рассказа?.. Очень многое; особенно здесь замечательны слова: «не веста ли, яко в тех, яже Отца Моего, достоит быти Ми». Из сего видно, что Иисус Христос, будучи еще двенадцати лет, знал уже волю Божию. Но скажут: Иисус Христос должен был всегда знать сие. Если Он вообще возрастал в премудрости, то также возрастал и в разумении Сво­его назначения. Всегда ли Он знал по человечеству Свое назначение? Нет, когда силы духовные в Нем еще не развились, то Он не знал еще Своего назначения. Сие назначение есть естественное следствие того, что Слово сделалось плотью. Но точно ли видно полное незнание назначения Своего? В словах: «не веста ли», — Он как бы так говорит: вам надлежало бы это твердо знать. В словах сих видна не догадка или предположение, а твердая мысль. «Отца..». Какого? Бога. Это показывает самое место — храм; притом за это же стоят и другие места, в которых Иисус Христос называет Отцем Своим Бога. В каком же смысле Он называет себя Сыном Божиим? Здесь не видно, в ка­ком. Но поелику Он после называл Себя всегда в собственном смысле Сы­ном Божиим, то нет сомнения, что и здесь тот же самый смысл. Притом, Он называл Себя Сыном, для Которого храм Иерусалимский был домом; а какой пророк или праведник, кроме Его, мог называть храм своим домом? Сюда относится и то место (Евангелия -ред.), где Иисус Христос спрашивает учеников своих: «цари земные с кого берут пошлины или подати? с сынов ли своих, или с посторонних?» (Мф. 17; 25). И когда апостол Петр сказал: «с по­сторонних», — то Он отвечал: «убо свободни суть сынове» (Мф. 17; 26). Значит, Он называет Себя Сыном Отца. «Достоит быти Ми», — то есть надобно Мне быть, потому Я и нахожусь теперь (во храме — доме Отца Моего). Тут что за мысль? Он после сего еще пребудет в доме земных Своих родителей восем­надцать лет. Нет ли здесь какого разноречия? Не было ли у Него мысли, что служение Его должно начаться с двенадцати лет? Можно ли из сих слов за­ключать, будто Иисус Христос сказал: «Мне с сих пор надлежит жить в доме Отца Моего — в храме»? Слова по видимому рождают эту мысль, но они рож­дают и другую мысль: «Мне должно заниматься Своим делом» (не определяя времени). Нельзя было сказать: некогда Мне подобает быти, или: подобает только на это время. На первое можно сказать: а зачем же теперь? При дру­гом надобно подразумевать, особенно на сей раз, откровение родителям. Ибо иначе им нельзя было и знать. Для чего вам было искать Меня? Когда Меня нет вместе с вами, то Я нахожусь в доме Отца Моего Небесного; у Меня два места пребывания. Посему «достоит быти» значит: Мне вообще должно на­ходиться в доме Отца Моего Небесного. Но поелику евангелист говорит, что Он и после сего преуспевал премудростью, то значит, что и сознание Соб­ственного назначения более и более просветлялось в Нем. Мы увидим еще после, что Он в саду Гефсиманском просит Отца Своего, да мимоидет от Него чаша страданий. Значит, и тогда у Него не было полного сознания Сво­его назначения, а Он предполагает еще, что в бездне благости Божией есть еще способы другие ко спасению человека, менее тяжкие для Него. Но все же видим в сем случае сознание сильное.

Когда открылось в Нем сие сознание? Без сомнения, гораздо прежде; до сей степени Он достиг не вдруг, а непременно надобно предполагать здесь постепенность. Обыкновенно с трех или четырех лет начинают развиваться понятия у младенца. Сознание в Иисусе Христе могло пробуждаться и извнутри — от Самого Божества, Которое прежде как бы покоилось, молчало. Некоторые отцы Церкви догадывались, что были для сего побуждения и из­вне, например, из рассказов Матери о благовестии Архангела и обстоятель­ствах Его рождения. Тут замечательно еще, что Мать усвояет Себе извест­ную степень власти над Сыном и делает Ему упрек. Отношение Ее было уди­вительное, единственное к Сему Сыну; Она представляла Его, конечно, в чертах великих, но не вполне великим. Ибо тогда Иоанн не написал еще: «Слово плоть быстъ и вселися в ны» (Ин. 1; 14), и апостол Павел не сказал еще: «в Том живет… исполнение Божества телесне» (Еф. 2; 9). Тут отношение Ма­тери к Сыну как бы двоилось: будущее величие внушало Ей благоговение к Сыну, а человеческое, что Она видела в Нем, пробуждало Материнскую нежность Ее и давало Ей некоторую власть; уже по смерти и Воскресении Его все в Нем представлялось Божественным.

Из Иерусалима Иисус Христос возвратился в Назарет. Ходил ли Он и пос­ле на праздник в Иерусалим? Без сомнения ходил, только уже ничего не слу­чалось с Ним достопамятного. В уединении Назаретском Он пробыл тридцать лет от рождения. Сколько в течение сего времени должно было произойти со­бытий во Иудее! Она была делима на многие и различные части и имела мно­гих правителей. Главные же события были следующие: Архелай, сделавшийся по смерти Ирода этнархом, через девять лет был сослан в ссылку за жесто­кость. Иудея потом присоединена была к Сирии и управлялась особенными прокураторами, коих до торжественного явления Иисуса Христа было четыре: Катон, Марк Аврелий, Валерий, Гракх. Прочие дети Ирода еще управляли не­которыми областями Палестины. Ирод Антипа управлял Галилеей и Переей. Но дела его был злы. Он умертвил Иоанна Крестителя и глумился над Иису­сом Христом. Так скипетр от Иуды отнимается. Он отнят был еще тогда, когда Антипатр управлял Иудеей и был опекуном Гиркана; потом отнят был при Ироде, а по смерти его еще более. Для патриота это должно быть очень боль­но. Несчастья, претерпеваемые Иудеями, распаляли умы всех ожиданием Мес­сии. Тут же оканчивается время «седмин Данииловых и видения о царствах земных»: золотом, серебряном, железном и скудельном.

Дух религиозный выражался в Иудеях сильно, особенно в двух направле­ниях. Одно направление, нравственно-аскетическое, в ессвях, — дух добро­детели. Ессеи оставляли гражданскую жизнь и жили в пустынях, дабы луч­ше угодить Богу. Флавий, прошедши все секты, наконец пошел еще в пусты­ню к одному ессею и с ним для приобретения совершенства жил три года. Иудеи сами чувствовали, что для встречи Мессии нужно особенное очище­ние — приготовление. С другой стороны, дух политический обнаруживался более в сектах политических — у зилотов, в коих нравственность как бы со­всем уничтожилась, а осталась одна мысль о гражданской свободе — как бы свергнуть иго римское.

14. Проповедь Иоанна Предтечи

Спустя тридцать лет слух о чудесных событиях, предваривших и со­провождавших рождение Иисуса Христа, едва мог сохраниться в сродниках и знаемых, также у некоторых благочестивых людей, подобных Симеону, мо­жет быть, сроднику Его и Анне. Вообще, нужен был новый провозвестник Мессии; новый, сильный глас нужен был уже и потому, что Иудеи ожидали еще особенного провозвестника пред пришествием Мессии и ложно понимали пророчество Малахии, думая, что для сего явится Илия; а другие ожи­дали других пророков, как то: Иеремию, Иезекииля, чтобы соединенными силами лучше очистить народ. Таково было положение дела, когда Иоанн вышел в пустыню проповедывать приближение Царства Небесного! Мессия идет, говорит он, приготовьтесь встретить Его.

И с сей эпохи, собственно, начинается Евангелие. Святой Марк действи­тельно начинает свое Евангелие с Иоанна. Иисус Христос Сам говорит: «От дний же Иоанна Крестителя доселе Царствие Небесное нудится» (Мф. 11; 12). Когда началось его служение роду человеческому? «В пятое же надесяте лето владычества Тивериа кесаря» (Лк. 3; 1). Определение, точное в свое время, теперь сделалось темным. На основании сих слов думают определить самое время рождения Спасителя. Это единственный ключ к хронологии хри­стианской, но им не все отпирается. Это было в пятнадцатый год царствова­ния Тивериева. Тот же евангелист после говорит, что Иисус Христос пришел на Иордан креститься от Иоанна тридцати лет от роду. Посему нужно исчис­лить лета царствования Тивериева. Но лета царствования кесарей вообще неопределенны. Царствование Тиверия можно считать или с того времени, как он по смерти Августа начал царствовать, или когда еще за три года до смерти Августа он был объявлен соправителем его. Август умер 19 августа. Тут опять недоумение: половина года, протекшая до смерти Августа, отно­силась ли к царствованию Тиверия или нет? Есть еще и другое недоумение. Историк Светоний говорит, что Август объявил Тиверия соправителем до известного его триумфа. Евангелист Лука говорит, что Иисусу Христу «бе… яко лет тридесять» (Лк. 3; 23), когда вышел креститься к Иоанну, то есть имел двадцать девять, тридцать или тридцать один год. Третья значительная неточность — в определении времени крещения Иоаннова. Он вышел в пят­надцатое лето царствования Тивериева. Иисус Христос пришел к нему крес­титься, имея около тридцати лет и, вероятно, не тотчас после того, как только начал проповедовать Иоанн Креститель, а спустя немалое время, ибо еще прежде исходили к Иоанну креститься из Иерусалима и всей Иудеи. Посему хронограф не в состоянии определить с точностью сие время; разность со­ставляет промежуток времени от шести до трех лет. Здесь можно еще заме­тить, что без сего повествования евангелиста Луки, слова евангелиста Мат­фея: «Во дни же оны прииде Иоанн Креститель» (Мф. 3; 1), были бы для нас непонятны. Евангелист Матфей, сказав во второй главе об обстоятельствах, сопровождавших рождение Мессии, непосредственно за сим говорит (в гл. 3) о проповеди Иоанна и начинает словами: «Во дни же оны..». Кажется, это скоро; между тем промежуток составляет двадцать девять лет. Разница сия показы­вает, что толкователь Нового Завета не должен стесняться определением хро­нологии. Так, когда Иисус Христос говорит о кончине мира и Иерусалима вместе, то говорит только: «тогда, абие», — а между тем под сими словами скры­ваются целые века.

Прежде нежели будем читать у евангелиста описание служения Иоаннова, скажем вообще об отношении лица Иоанна Крестителя к Лицу Иисуса Христа. Служение Иоанново для служения Иисуса Христа было нужно. Не­долго продолжавшееся служение Крестителя не могло сделать многого. Иоанн, по пророчеству отца своего, должен был «обратити сердца отцем на чада» (Лк. 1; 17). В точности исполнить это назначение невозможно было. Иоанн по видимому приготовлял народ Иудейский, но, собственно, он был приготовителем целого человечества. Он своей проповедью возбудил вни­мание народа и пробудил в нем благочестивое чувство. Спасителю явиться Самому вдруг было бы делом неприготовленным (неподготовленным -ред.), и потому безуспешным. Иоанн был голосом, приглашающим к надлежащей встрече Его. Чем же он обратил особенное внимание народа на себя и на Спасителя? Не чудесами, бывшими при его рождении, ибо они давно уже были забыты, да и сам он не творил никаких чудес, а обратил внимание мес­том своего действования, пустыней, которая отзывалась тишиной или огла­шалась ревом одних зверей; также своей жизнью, одеждой, новым, им толь­ко внесенным образом проповедания — крещением, и вообще силой своего слова, отрешенностью от всего житейского, отвержением человекоугодия, преданностью воле Божией. Всеми сими средствами естественно было воз­буждено внимание народа к Иоанну, а через него и к Мессии.

Чувство нравственное пробуждалось иногда и само собой, например, в иессеях, но их была самая малая часть, а большей частью нравственность ограничивалась фарисейством. Но Иоанн требовал перемены сердца — ис­правления жизни, а крещение составляло только внешний символ исправле­ния. Кроме сего, Иоанн восстал против всеобщего предрассудка в Иудее, будто бы всякий Иудей по праву происхождения своего от Авраама войдет в Цар­ство Мессии. Притом он предварил служение Иисуса Христа своими ясны­ми о Нем свидетельствами: он указывал Лице Мессии и частно, и публично. Свидетельствовал Самому Мессии: «аз требую Тобою креститися, и Ты ли грядеши ко мне?» (Мф. 3; 14). Свидетельствовал пред учениками своими (Ин. 3; 25-36), свидетельствовал пред посланными от синедриона и, без со­мнения, пред народом, приходившим к нему креститься, ибо народ сей по­мышлял: «еда» сей «есть Христос?» (Лк. 3; 15).

Теперь все уважение, которое он приобрел у народа, он относит к буду­щему своему Преемнику; связь между ними открывается тесная. Когда у Иоанна спрашивали: не он ли Христос? — то он обращал спрашивающих к грядущему Мессии, а Иисус Христос на вопрос: он ли Мессия? — обращал спрашивающих к Иоанну. Служение Иоанна могло служить еще Иисусу Христу тем, что он разделил народ на две стороны: фарисеи не приняли его, а сторона добродетельных приняла его. И при Иисусе Христе то же. Если бы враждебная Ему сторона не была умеряема стороной противной, то первая скорее покусилась бы на жизнь Богочеловека, но мы видим, что она боялась стороны противной и потому долго медлила исполнением своих богоубийственных замыслов. Это видно из того, почему они не отвечали на вопрос Иисуса Христа о крещении Иоанна. Если скажем, думали они, что оно с небе-си, то Он спросит: почему же вы не веровали в него? Если же скажем: от людей, то народ восстанет против нас, ибо он считает его за пророка. Иоанн тогда уже умер, но еще его боялись, а страх, внушаемый Иоанном, устрашал и врагов Иисуса. Наконец, служение Иоанна было полезно для Иисуса Хри­ста и в том отношении, что первые ученики Сего последнего были из учени­ков Иоанна.

Теперь, какое отношение было лица Мессии к лицу Его Предтечи? Пер­вое отношение было родственное, тесное. Когда они происходили на свет, то матери их первые поздравляли себя взаимно с сим необыкновенным счасть­ем. Но сие отношение со временем потеряло свою силу. По смерти родите­лей Иоанна, скоро, вероятно, скончавшихся после рождения его по причине старости, других детей у них не осталось, родственников ближайших также не видно, и потому Иоанн остался один. Воспитывался он в первые годы, вероятно, у каких-либо родственников, хотя дальнейших; потом поселился на границе Иудеи в пустыне, а Иисус Христос обитал в Назарете, среди Га­лилеи; значит, они оба жили на двух противоположных концах Палестины, и потому сношений между ними не было. Разве в праздник Пасхи они могли видеться в Иерусалиме, но и это по причине множества народа едва ли могло случиться. По крайней мере, то несомненно, что Иоанн не знал до Крещения Иисуса Христа, что Он — Мессия. Он слышал, может быть, о Его необык­новенных способностях и только удивлялся им. Удивительно, как Промысл премудр в своих откровениях. Иоанн прямо говорит о Христе: «аз не ведех Его» (Ин. 1; 31), а то, что он должен быть Предтечей Мессии, Иоанн знал. Личного знакомства также между ними могло и не быть; они могли только слышать один о другом.

Знал ли Иисус Христос отношение к Себе Иоанна? Евангелисты до Кре­щения говорят о сем, а верно Он знал. Это видно из слов Его, сказанных пред Крещением: «остави ныне» (Мф. 3; 15), то есть так назначено Промыслом, да будет воля Божия. Знал ли Иоанн во всей полноте лице Иисуса Христа как Бога так, как представляют Его евангелисты? Отвечать на это решительно нельзя, ибо евангелисты передают нам только сущность сего дела. Из извест­ных черт, в каких Иоанн представляет Лице Мессии, видно, что образ Его много сходствует с апостольским. Он называет Его Сыном Божиим вообще (Ин. 1; 34). Что значит на языке Иоанна «Сын Божий?» Не видно еще, чтобы он знал Сына Божия во всей полноте. Называет еще «посланным от Бога», «гря­дущим свыше» (Ин. 1; 29-31), тогда как о себе говорит, что он от земли; назы­вает еще «высшим всех». Явно, все сии черты такие, кои могут приличество­вать и пророку. Но вот он называет Его «не в меру» имеющим «Духа» (Ин. 3; 34), крепким (Мф. 3; 11), Которому он сам недостоин отрешити «ремень сапогу Его» (Ин. 1; 27), судящим крещаемых, различающим добрых от злых. Выра­жая это, Иоанн говорит, будто в руке Мессии находятся веяло и лопата. На­зывает еще Агнцем, вземлющим «грехи мира» (Ин. 1; 29) не Иудеев только, но целого мира. Конечно, здесь уже он провидел Крест и самое возношение Агнца, совершавшееся чрез заклание.

Таким образом, Иоанн не называет Иисуса Христа прямо Богом; но сии и подобные выражения, быв сведены в одно, представляют Божественный об­раз Мессии, и образ сей отличается от апостольского только неясностью, не­полнотой, хотя главные черты те же. Посему Иоанн выше всех ветхозаветных праведников; но, с другой стороны, «мний же во Царствии Небеснем болий его есть» (Мф. 11; 11). Чем? Во-первых, разумением Лица Иисуса Христа. Когда по воскресении Божество, обитавшее в Иисусе Христе, открылось во всей силе (а до Креста нельзя было его открыть), то, без сомнения, теперь всякий христианин знает о Лице Иисуса Христа больше, нежели все ветхозаветные пророки. Это со стороны догматической. В отношении же к нравственной -знанием и исполнением заповедей. Иоанн преподавал правила справедливос­ти и любви с ограничениями, а Иисус Христос преподавал правила любить даже врагов. Второе. Смотря на то, как Бог образует праведников, должно заключить, что Иоанн был выше всех ветхозаветных праведников, и потому достойный Предтеча Мессии — Основателя Нового Завета. Так, служение Иоан­на нужно было как приготовление к служению Иисуса Христа, но после, ког­да Христос начал уже проповедовать и обращать на Себя более и более вни­мание народа, то служение Иоанна стало уже как бы лишним, и если бы оно продолжалось, то сделалось бы даже вредным. Иоанн сам чувствовал это, когда говорил: «Оному подобает расти, мне же малитися» (Ин. 3; 30). Некоторые из учеников Иоанна пошли за Иисусом Христом, а другие остались при Иоанне и не хотели оставить его. Сердце человеческое привязывается иногда к како­му-либо лицу так, что во всю жизнь не может отстать от него. На востоке и ныне есть секта саввеев, которые Иоанна признают за Мессию, а учение о Лице Иисуса Христа в своих преданиях чрезвычайно извратили. И в Деяниях Апостольских упоминается, что апостол Павел нашел некоторых учеников Иоанновых, кои об Иисусе Христе ничего не знали. Потому Иоанн, дав сви­детельство о Том, Кому он служил, сам сделался неизвестным. Уважение, им приобретенное, перешло на Иисуса Христа. Как же, спросит кто-либо, Промысл не устранил этой двойственности? Это значит, что самый Промысл (ос­мелимся сказать) не может совершить вполне добра так, чтобы к нему не при­мешивалось что-либо противное. Сие замечание важно для тех, кои управля­ют народами и царствами. Не делать добра потому только, что оттого может произойти нечто неблагоприятное, значит отказываться всегда делать добро. Потому в совершении известных действий и распоряжений всегда должно следовать закону избрания большего добра.

 «Во дни же оны прииде Иоанн Креститель» (Мф. 3; 1).

 «Во дни же оны», — то есть в то время, когда Иудеей и окрестностями ее управлял Пилат. Нельзя не заметить, что дни оны гораздо удобнее были для проповеди, нежели прежние. При Ироде проповедь не имела бы такого успе­ха. Теперь вся Иудея находилась в руках Римского прокуратора, который не обращал внимания на религию Иудейскую, если только она не касалась по­литики. «Прииде..». куда и откуда? Он и прежде был в пустыне, но, вероятно, в другой. В нагорной стороне Хеврон, где жил отец его, было много пустынь. Теперь же он пришел в пустыню Иудейскую, где Иордан впадает в Мертвое море. Кто его послал? Матфей не говорит сего, предполагая это уже извест­ным, а один святой Лука говорит: «быстъ глагол Божий ко Иоанну Захариину сыну в пустыни» (Лк. 3; 2). Слово «Креститель» сделалось как бы прозванием Иоанна. И другие крестили, но сие название преимущественно усвоено Пред­тече. Это оттого, что он первый начал крестить тем крещением, которое и теперь, с некоторым только изменением, совершается в Церкви христиан­ской. О пустыне, в которой дано Иоанну откровение, должно заметить то же, что и о Назарете. Тридцать лет Иоанн провел в уединении, и какое здесь обширное поле для вымыслов и подложных чудес, если бы только первые христиане захотели выдумывать! Ныне у многих толковников есть мысль, что древний мир был склонен к чудесному. Это правда, и потому священные писатели, видя такую излишнюю наклонность, свои повествования противо­поставляли оной и не старались увеличивать чудес, а если о каких чудесах они повествуют, то значит, что сии чудеса действительно были. Нельзя не заметить в Иоанне покорности воле Божией. У него одно утешение — выйти на свое дело и совершить оное. Все мысли и чувства его порываются к тому, и однако же он терпит и не иначе выходит на проповедь, как получив манове­ние, или глас свыше.

 «В пустыни» Иудейской. Сия часть Иудеи на пространстве пятидесяти верст называется пустыней Иудейской, но она не совсем была пуста: по местам, хотя в малой части, она была обитаема. Вообще в пустынях, упоминаемых в Священном Писании, мы видим поселения. Иоав, военачальник Давида, по­гребен был в пустыне, где он жил и имел дом. Есть и другие подобные при­меры. Пустыня для проповедника, каков был Иоанн, была местом самым удобным — даже и в политическом отношении. Он жил подле Иордана, кото­рый протекал в Иудее; за Иорданом начиналась Перея. Потому, если бы угро­жала какая-либо опасность Иоанну со стороны Иудеи, то ему стоило (бы) только перейти Иордан, а восточным берегом равнины этой владел тетрарх Ирод Антипа. Такие опасности в жизни Иоанна Крестителя действительно случались.

Сей новый проповедник был предвозвещен в Ветхом Завете двумя проро­ками: Исайей и Малахией (Ис. 40; 3 и далее). Особенно пророчество Малахии есть самое прямое, ибо ни к кому больше относиться не может (Мал. 4; 5. 3; 1). У сего пророка была речь о построении второго храма. Иудеи унывали, «что сей храм будет гораздо беднее и менее первого храма. Пророк для утешения говорит, что последний храм будет славнее первого, ибо его посетит Сам Гос­подь, Который пошлет пред Лицем Своим Ангела, то есть Предтечу. В послед­ней главе сего пророка Предтеча еще называется Илией. Имя сие взято здесь в несобственном смысле, то есть будет такой вестник, каков был Илия.

У Иудеев на основании сего места составилось твердое мнение, что Илия предварит пришествие Мессии. У пророка Исайи Предтеча называется гла­сом «вопиющаго в пустыни» (Ис. 40; 3). Евангелист Лука подробнее приводит (это) место. Пророчество сие не так прямо. Исайя описывает избавление Из­раильтян, вероятно, от какого-либо бедствия (ибо трудно определить, от ка­кого именно), и избавление сие представляет под образом пришествия Гос­пода так, как обыкновенно пророки помощь Божию, оказываемую Иудейско­му народу, изображали чрез пришествие Господа, а наказания или бедствия -чрез удаление Его (ибо в Иудее была феократия (теократия)). Приидет царь, а царю дол­жен кто-либо предшествовать, и вот Господу будет предшествовать «глас во­пиющаго в пустыни». Метафора сия имеет смысл нравственный (Лк. 3; 5). Подобного рода выражения очень часто употребляются в Священном Писа­нии, и особенно у пророков. Так, например, «гору смирить» значит отложить гордость, «дебрь наполнить» — отнять низость мыслей, малодушие, уныние. Пророк не называет лицо, а говорит только о голосе. Сам Иоанн прилагает это пророчество к себе, и Спаситель относит его к нему же (Мф. 11; 4-14); равно и пророк Малахия. Сие последнее — некоего особенного свойства. У пророка Исайи пророчество безлично, и в сей безличности оно усвояется Иоанну Крестителю, коего вся личность заключалась в голосе — в пропове­ди, в исполнении своего дела. У Исайи оно неопределенно, но вот является голос с тем же намерением уготовить путь Господень, сказать, что Мессия идет, приготовьтесь в сретение Его. Потому-то, говорит святитель Иоанн Златоуст, не только были предсказаны обстоятельства рождения Иисуса Хри­ста, но и Иоанна, ибо служение его было очень важно.

Что же говорит сей необыкновенный голос? «Покайтеся..». (Мф. 3; 2). Вот главный предмет проповеди. То же самое содержание проповеди Спасителя и апостолов (Мф. 4; 17. Деян. 2; 38). Содержание двоякое: теоретическое — вера, и практическое — «покайтеся». Но прежде требуется покаяние, а потом вера; ибо вера истинная не может быть без истинного покаяния. Евангелис­ты передают нам только сущность сего учения; один святой Лука несколько подробнее говорит, каких добродетелей, какого покаяния требовал Иоанн. Нравственность ограничивалась более исполнением закона Моисеева; вера имела в предмете Лице Иисуса Христа, и Иоанн яснее и раздельнее представ­ляет оное ученикам своим; народу же говорил он в общих чертах. Иоанн говорит: «покайтеся», — и никто ему не возражает, ибо и последний Израильтя­нин видел, что много худого было во Израиле, и, следовательно, было в чем каяться. Флавий говорит, что в это время было чрезвычайное растление нра­вов в Иерусалиме. Если бы не меч римский, то или огонь, или вода истреби­ли бы Иерусалим с лица земли. Посему и не удивлялись требованию Иоан­на. Даже самые фарисеи, щеголявшие, так сказать, своей святостью, являют­ся у Иордана. Но такой испорченности нравов не противоречит ли набожность Иудеев? В Иудеях была наружная набожность; но она, как неистинная, легко могла совместиться с развращением сердца; с другой стороны, покаяние нуж­но было потому, что идет Мессия, приближается Царство Небесное, а нельзя войти в сие Царство, не оставив многого позади себя.

Что за выражение — «Царствие Небесное!» Здесь (Мф. 3; 2) оно встреча­ется в первый раз, и потом повторяется часто. Стоит его определить; смысл его очень важен. Ибо о сем Царстве Божием, о котором проповедывали Иоанн, апостолы и Сам Иисус Христос, Иудеи думали иначе, а священные писате­ли — иначе. Сначала употребляли сие выражение в смысле, понятном для Иудеев. Они представляли себе Мессию царем земным, говорили, что Он будет великим человеком, который исправит в Иудее многое, восстановит царство Божественное — феократию. До сего времени Иудеей управляли люди: судьи, цари, первосвященники, наконец, Римские прокураторы. Феократия, конечно, и теперь не прекратилась, только прежде она была больше видима. Теперь снова начали думать, что Бог опять идет управлять Иудеей с неба. Но многие Иудеи слишком чувственно представляли себе сие Царство; думали, что у Мессии будут свои правители, коими хотели быть даже два апостола. Но сие Царство, по учению Иисуса Христа и апостолов, значило совсем другое. Почему же они сначала не разъяснили этого? Этого невозможно было сде­лать вдруг. Сначала сие Царство надлежало показывать под чертами общи­ми, потом постепенно от чувственных понятий возводить людей к понятию о Царстве нравственном, духовном. Если бы Иисус Христос с самого начала показал, что средоточие Его Царства будет Крест, а столицей — Голгофа, то, может быть, самые апостолы не пошли бы за Ним.

Впрочем, кто как хочешь думай о Мессии, только знай, что Он уже идет. Иоанн сим уже довольно разъяснил понятие о Царстве Мессии, столь про­тивное чувственному понятию о Мессии; показал прямо, что Царство Его будет Небесное, а на земле встретят Его гонения, смерть, да и Сам Спаситель уже при конце Своей жизни начал предсказывать о сем. Но Иоанн много сделал, требуя покаяния и угрожая непослушным страшными наказаниями; навел ужас на всех, кто только имел чувство, заставил осмотреть себя и пере­менить свой образ жизни; далее, он усилил проповедь свою учением о кре­щении духом и огнем, или огнем духовным, то есть что после него будет крестить уже Мессия, и не тела, а души, сообщая им мысли возвышенные, благодатные. Но всего более он действовал, хотя также отрицательно, своим обличением предрассудка Иудеев касательно происхождения их от Авраама.

С другой стороны, у Иоанна нет ни одной черты, которая бы могла укреп­лять чувственное понятие Иудеев, тогда как у пророков есть много таких черт. Прежде он говорил, что приблизилось Царство Небесное, потом гово­рил, что Мессия уже пришел. Когда он говорил «приближибося в» пророчес­ком тоне, то Иудей мог толковать, что исполнится еще чрез несколько тысяч лет, ибо вообще пророки о предметах отдаленнейших говорили как о бли­жайших. Но когда он говорит: «Мессия посреди вас стоит», — такого уклоне­ния от исполнения требований Иоанна уже не могло быть. Притом, какова была Проповедь Иоанна, такова и жизнь его. Вся жизнь Иоанна была самая воздержная, строго духовная. «Сам же Иоанн имяшеризу свою от влас велблуждь и пояс усмен о чреслех своих: снедь же его бе пружие и мед дивий» (Мф. 3; 4). Здесь в русском переводе незаметна сила слова, и это оттого, что по грамматическому словосочетанию здесь находится слово: «сам же». Ибо кто же другой? А по духу речи такое слово идет. Иоанн проповедывал пока­яние, и вместе сам имел «ризу» верблюжью, и это — следствие высшего направ­ления мысли. «От влас велблуждь» — то есть род власяницы. У нас в холодном климате носят по нескольку одежд, на востоке же, в климате теплом, притом близ Мертвого моря, нельзя носить лишней одежды; она обременяет тело. Но власяница могла быть и нежнее, например из волны (чистой овечьей шерсти); у Иоанна же — «от влас верблюжьих», из которых делались подстилки наподобие рогожек, то есть самые жесткие.

 «Пояс усмен..». На востоке пояс составлял не последнее украшение. Иоанн, как сын священника, мог иметь из льна или виссона, но он носит пояс кожа­ный, самый простой. «Пружие», или акриды — род саранчи Аравийской, кото­рая для бедных тамошних жителей служит единственной пищей. Она боль­ше нашей саранчи; наша есть как бы выродок из той. Она там во множестве. Является в мае и июне. У людей, живущих в домах, она могла быть приго­товленной и приправленной чем-нибудь; у Иоанна же, жителя пустыни, она была без всякого приготовления и приправы, и потому она из простых снедей была самая простая. «Мед дивий» в Палестине бывает в скалах, в которые пчелы наносят его. Отсюда выражение в Палестине: «земля, текущая медом», ибо действительно он представляется текущим из скал. Впрочем, это мог быть и древесный мед, например, из пальмы, и похож был на масло, отчего и назывался медо — маслом. И тот, и другой мог служить пищей Иоанну. Так все у него было бедно и недостаточно. В некоторые времена года у него могло и недоставать акрид и меда, и потому у простого народа составилось мнение, что Иоанн ничего не ел, так как и Христос говорит: «Прииде бо Иоанн ни ядый, ни пияй» (Мф. 11; 18), — ибо действительно он так мало вкушал пищи, что в сравнении с другими можно сказать, что он ничего не ел, не пил.

Таким образом, самая его жизнь была проповедью покаяния и воздержа­ния. О нем справедливо можно было сказать: «начат творити же и учити», -то есть прежде творить самому, а потом учить других. На народ это должен­ствовало иметь сильное влияние, ибо он внешнюю строгость ставит очень высоко, и не без причины, конечно. И среди мира, при умащении главы еле­ем, можно быть истинным христианином, но естественнее искать внут­ренней добродетели там, где есть и внешнее подвижничество; где есть внут­ренняя святость, там должна быть и внешняя, а что некоторые при внешней богатой и довольной жизни были воздержными и святыми, (то) это — ис­ключение. Враги Иоанна ничем не могли подорвать его авторитета, как толь­ко тем, что говорили: «беса имать» (Мф. 11; 18), — укоризна, которая и после была часто повторяема людьми мирскими о людях праведных. Отчего такая укоризна? На это намекает у нас одна народная пословица; у нас часто, ког­да хотят извинить свою невоздержность или укорить другого в воздерж­ности, то говорят: бес ни пьет, ни ест. Какая тут связь идей? Такой-то чело­век, говорят, очень воздержной жизни; но и бес ничего не пьет, не ест, не имеет плотских наслаждений; однако же он не свят, а остается бесом, — то же может быть и с этим человеком.

 «Тогда исхождаше к нему Иерусалима, и вся Иудеа, и вся страна Иордан­ская» (Мф. 3; 5). Здесь показывается действие проповеди Иоанновой. Тогда-то, то есть когда Иоанн начал проповедывать и крестить, многие увидели его самого и, послушав его учение, пересказали о нем другим, отчего и те пошли к нему. Как на праздник Пасхи спешили в Иерусалим, так и к Иоанну на Иордан спешили отовсюду для крещения. Весть о Мессии долженствовала вдруг пролететь по Иудее.

 «И крещахуся во Иордане от него, исповедающе грехи своя» (Мф. 3; 6). Иоанн крестил тех, кои исповедовали грехи свои. Что это за крещение? От­куда оное взял Иоанн? Он говорил о себе, что он послан от Бога «крестити водою» (Ин. 1; 33). Но тогда ли установлено было крещение от Бога, или оно было и прежде сего? Есть то и другое мнение: одни говорят, что прежде не было такого крещения, то есть погружения в воду. У евреев был обряд омо­вения; все, что не могло пройти через огонь, у них проходило через воду. Так, например, они омывали одежду после осквернения от прикосновения к мерт­вому, и омовение сие особенно совершали священники. Но есть и другое мнение, будто язычники, принимавшие веру иудейскую, были погружаемы в воду. В Талмуде есть указание на это. Думают некоторые, что установление сего обряда предварило Иоанна, ибо, во-первых, после времен Спасителя находим у Иудеев принятым обряд язычников, совершаемый, через омовение или погружение в воду, похожее на крещение; но невероятно, чтобы Иудеи заняли сей обряд от христиан; во-вторых, в ефиопском переводе Нового За­вета, в том месте, где говорится о фарисеях, что они обходят «море и сушу, сотворити единого пришелца» (прозелита) (Мф. 13; 15), стоит: «одного кре-щаемого»; в-третьих, одного римско-греческого историка иудейские прозе­литы называются «измытым»; в-четвертых, Иудеи не удивлялись крещению Иоанна, как известному уже для них, они не спрашивают его, откуда он взял такой обряд, а спрашивают только о цели крещения. Но когда именно уста­новлен сей обряд, определить с точностью невозможно.

В Царстве Христовом не должно было твориться все вновь; оно могло взять из прежнего самое лучшее, так и Сам Спаситель говорит: «не приидох разорити» закон, «но исполнити» (Мф. 5; 17); и если оно (крещение) было преж­де, то все оно не от человек, а от Бога. Притом Иоанн с крещением соединяет и исповедание грехов, и сие последнее предшествовало первому. В чем со­стояло сие исповедание? У Иудеев была всенародная исповедь в день очище­ния их; были и частные исповеди при частных жертвоприношениях. Под­робная ли была исповедь пред Иоанном? Вероятно он не требовал подроб­ной, ибо ему недоставало бы для этого времени, поелику к нему шли все Иудеи. Некоторые из них, более набожные, конечно, не могли удержаться, чтобы не исповедоваться часто и подробно. У иных есть желание скрывать свои грехи даже и тогда, когда они каются; а у других рождается желание рассказывать свои грехи, хотя бы и всему свету. Пророк Давид говорит: «гре­ха моего не покрых» (Пс. 31; 5). Потому и пред Иоанном некоторые и без тре­бования могли исповедать свои тяжкие и тайные грехи.

 «Видев же (Иоанн) многи фарисеи и саддукеи грядущыя на крещение его, рече им: рождения ехиднова, кто сказа вам бежати от будущаго гнева?» (Мф. 3; 7). Для чего между простым народом здесь появились фарисеи и саддукеи? Многие, вероятно, для того, чтобы посмотреть, что делает Иоанн, чему учит, какие его мысли о Мессии; многие шли с мыслями смешанными, а некоторые, может быть, и с добрым намерением. Иоанн обращает строгое внимание на то, что у Иудеев есть худшего: «рождения ехиднова». По-видимо­му, он слишком строго принимает людей, которые идут к нему креститься. Но самая сия суровость была растворена нравственным снисхождением. «Вы убегаете от будущего гнева, — это хорошо, вас можно с этим приветствовать; и кто вам сказал это?» Такие слова из уст Иоанна слушались с удовольстви­ем. С другой стороны, евангелисты представляют нам слова Иоанна только в сокращении. Он проповедовал долго, и сколько тут мог он предложить наро­ду поучений! А такие грозные слова: «рождения ехиднова», — он, вероятно, говорил уже после многих наставлений и обличений.

Иудеи любили хвалиться своими предками, особенно Авраамом; Иоанн же не видит в них (порождений, детей -ред.) Авраама, и даже обыкновенно­го отца. Так и пророк Исайя называет их людьми Гоморрскими (Ис. 1; 10), а другой (Амос) — сынами «Ефиоплян» (Ам. 9; 7).

 «Кто сказа?» (Мф. 3; 7). Фарисеи и саддукеи могли отвечать на это Иоан­ну: ты сам сказал. Но он бы тут и возразил им: мой голос для вас неважен, с неба вам не было особенного голоса, однако же вы сообразили, что опас­ность близка, а потому бежите, идете скоро; вы хитры так, как хитра ехидна (змея). Она — самая ядовитая, и чтобы спастись от бедствия, употребляет много средств. «От будущаго гнева» — от суда Мессии.

 «Сотворите убо плод достоин покаяния» (Мф. 7; 8). Если вы хотите ка­яться, поступайте как люди, истинно кающиеся; от вас требуют плодов очи­щения, ибо у вас очень много грехов. Особенно истребите предрассудок, ко­торый губит вас и не позволяет принять условий, нужных к надлежащему вступлению в Царство Мессии.

 «И не начинайте глаголати в себе: отца имамы Авраама: глаголю бо вам, яко может Бог от камения сего воздвигнути чада Аврааму» (Мф. 3; 9). За­блуждение есть корень зла, который нужно истребить тысячью секир. Они не заботились о других условиях для вступления в Царство Мессии, надеясь на свое плотское происхождение от Авраама. Спаситель после говорит им: «вы отца (вашего) диавола есте» (Ин. 8; 44). Иудеи так думали: Царство Мессии обещано Иудейскому народу, народ сей единственно происходит от Авраама, другого Израиля нет, потому этот Израиль, который есть, хотя бы и худ был, все-таки удостоится вступить в Царство Мессии, — ибо иначе как же испол­нится обетование Божие? Не составит ли Мессия Царства Своего из хоро­ших только Израильтян? Но много ли их? Каждый, перебирая в уме своем родственников и знакомых, мог видеть, что и он не хуже их.

 «Может Бог от камения сего воздвигнуты чада Аврааму..». Моисею во вре­мя путешествия в пустыне Бог говорил: «потреблю их, и сотворю тя в язык велик» (Исх. 32; 10). В этой пустыне, где был Иоанн, говорят, камней очень немного. Едва ли не те были камни, которые были положены жрецами при переходе Израильтян через Иордан в землю обетованную. Если эта догадка справедлива, то Иоанн очень кстати указал фарисеям на камни, которых было двенадцать. Следовательно, Бог от каждого камня мог воздвигнуть одно коле­но нового Израиля. Апостол Павел поясняет Иудеям, что не все, родившиеся по плоти от Авраама, суть чада его; но что есть рождение и происхождение ду­ховное, в какое и вступили язычники. «Бежати», — говорит Иоанн, — иначе по­стигнет вас гнев. У фарисеев могла быть мысль: «грозит-то он великим, но это, может быть, сбудется не скоро». Нет, Иоанн и сию слабую надежду их подры­вает и говорит прямо, что «секира» уже лежит «при корени древа».

 «Аз убо крещаю вы водою в покаяние: грядый же по мне креплий мене есть, Емуже несмъ достоин сапоги понести: Той вы крестит Духом Свя­тым и огнем» (Мф. 3; 11). К чему сии слова? У многих Иудеев родилась мысль: не Иоанн ли Мессия? Он становится против сей мысли и говорит, что я «кре­щаю» вас «водою», а грядет по мне, Который «крестит» вас «Духом Святым и ог­нем». Самоотвержение здесь истинно пророческое. И я грешник, говорит Иоанн, хотя пришел с духом и силой Илии; но Мессия гораздо крепче меня; не останавливайте на мне всех своих надежд и ожиданий; я не удовлетворю им вполне; не опирайтесь на меня, я не сдержу этой тяжести! Это может сделать только Тот, Кто идет за мною: «Емуже несмь достоин сапоги понес­ти». Иоанн низводит себя до степени раба. «Сапоги понести»: выражение сие взято от местных обычаев. На востоке обувь и употребление ее не таковы, как у нас: в комнатах там ходят без обуви. Когда же кто идет куда-нибудь, то надевает на ноги легкую простую обувь, и слуга несет вслед другую, луч­шую, а когда бывшая у него на ногах обувь от дороги запылится, то он, под­ходя к дому, берет у слуги другую, чистую, а прежнюю опять отдает слуге. Так же ходят там и в храм.

Народ думал об Иоанне очень высоко, и как же он должен был изумить­ся и что подумать о Мессии, слыша от Иоанна такие слова! Мое крещение, говорит он, чрез воду; крещение Мессии будет чрез огонь, и Дух Божий -огонь духовный. Издревле действия Бога соединялись с огнем: в купине, на Синае, при законодательстве, в пятидесятый день по воскресении Иисуса Христа, когда Дух Святый сошел на апостолов в огненных языках. Под ог­нем сим, вопреки всем новейшим толкованиям, должно разуметь не бедствия, а другое, особенное откровение Божества. Суд, который Мессия произведет над Иудеями, Иоанн выражает метафорически, заимствуя подобие оттого, что обыкновенно делают с пшеницей на гумне (Мф. 3; 12), что и говорит Иоанн о Мессии, по сказанию евангелиста Матфея.

Евангелист Лука прибавляет к сему некоторые частные наставления, дан­ные Иоанном воинам, мытарям и другим. «И вопрошаху его народи, глаголюще: что убо сотворим; Отвещав же глагола им: имени две ризе, да подаст неимущему: и имеяй брашна, такожде да творит» (Лк. 3; 10-11). Черта пре­красная! «Приидоша же и мытари креститися от него иреша к нему: учите­лю, что сотворим; Он же рече к ним: ничтоже более от повеленнаго вам творите» (Лк. 3; 12-13). Мытари также пришли к Иоанну, ибо недалеко от Иордана была таможня, и им близко было идти к Иордану. Иоанн говорит им: не берите лишнего. Мытари, обыкновенно, брали на откуп подати и, что­бы получить более дохода, брали лишнее, делали притеснения. «Вопрошаху же его и воини, глаголюще: и мы что сотворим; И рече к ним: ни когоже обидите, ни оклеветавайте» (Лк. 3; 14). Наконец, пришли к Иоанну и воины; он говорит им: «ни когоже обидите», — ибо воин и грабитель были в то время имена синонимические. «Ни оклеветавайте», — то есть не доносите напрасно, ибо воины были тогда шпионами и совершителями казней. Такая проповедь подает прекрасный образец проповеднику слова Божия, как всякому должно приспосабливаться к его состоянию, возрасту, должности, и почему.

 «Многа же убо и ина утешая благовествоваше людем» (Лк. 3; 18). Не всем говорил Иоанн слово жесткое и суровое, но во многом и многих утешал, и самая укоризна его была утешительна для кающегося грешника. Иоанн сво­ей проповедью и крещением обратил на себя внимание всей Иудеи. Так было много крестившихся от него, что можно было сказать: к нему идут все люди. Крестились даже и самые саддукеи, о которых приличнее всех можно было употребить укоризну — «порождения ехиднова».

Что же делает в это время Иудейский синедрион, коему Самим Богом пре­доставлено было право искушать пророков? Рано или поздно ему надлежало произвести расследование об Иоанне. Рассказ этот передает нам евангелист Иоанн: «И сие есть свидетелство Иоанново, егда послаша жидове от Иеруса­лима иереев и левитов, да вопросят его: ты кто еси?» (Ин. 1; 19). Евангелист не говорит, когда именно отправлено сие посольство значительное, состояв­шее из иереев и левитов. Но вероятно, что это было еще до Крещения Иисуса Христа, потому что, во-первых, если бы Спаситель крестился уже от Иоанна, то сей последний выразился бы о Нем яснее и полнее, а он говорит только: «посреде же вас стоит» (Ин. 1; 26); во-вторых, повествования других евангели­стов относятся ко времени до Крещения Иисуса Христа; в-третьих, Иисус Христос пришел к нему креститься уже, вероятно, после других. Цель сего посольства была узнать, кто Иоанн? Не Мессия ли он? Но как оно (посоль­ство) могло думать таким образом об Иоанне, когда он и рожден не из Вифле­ема, и притом сын священника, следовательно, из колена Левиина, а не Дави­дова или Иудова? Это оттого, что уже тридцать лет прошло от рождения Мес­сии, и известие о происхождении Его из Вифлеема могло забыться. Притом у некоторых Иудеев, как и у Филиппа, было и другое мнение, то есть что Мессия произойдет не из Вифлеема, а откроет только Свое Царство там.

Может быть, у членов синедриона и было желание признать его за Мес­сию, послушаться его примера, исправиться в жизни. Касательно строгости его требований они могли думать, что так поступает Иоанн только на первый раз, а после он смягчится. Но когда Иоанн решительно сказал, что он не Мес­сия, но что посреди их стоит Мессия невидимо, то они отвергли совет Божий и не крестились от него. «Кто ты, — спрашивали они его, — который крес­тишь, вводишь людей в новый порядок вещей? Ты представляешься лицом, посланным от Бога — кто ты и что за служение твое?» Он отвечал им: «я не Христос». Ответ по видимому не на вопрос, но Иоанн видел, к чему клони­лись все сии вопросы. «И исповеда и не отвержеся: и исповеда, яко несмь аз Христос» (Ин. 1; 20). Исповедал открыто, решительно, без всяких ограниче­ний. Но если он не был главным лицом (Мессией), то он мог быть другим низшим лицом, — каким-нибудь пророком, ибо Иудеи ожидали перед прише­ствием Мессии Илию, Иеремию или других каких-либо пророков. «И вопросиша его: что убо; Илиали еси ты; И глагола: несмь. Пророк ли еси; И отве­та: ни» (Ин. 1; 21). Он был Илия только в нравственном смысле — по духу и силе, а не воскресший Илия. Креститель не страшится, что потеряет честь и уважение в глазах народа, говоря так о себе, зная, что достоинство служения его не зависит от точности или неточности выражения. «Пророк ли еси?» — то есть Иудеи могли здесь разуметь какого-либо из известных пророков; но можно здесь разуметь и особенного пророка. Полагают, что сими словами они хоте­ли преимущественно указать на пророка Иеремию, потому что он в истории Иудеев является в особенном отношении к бедствиям Иудеев; а с другой сто­роны, он участвовал в сокрытии ковчега Завета пред пленением Вавилон­ским в одной пещере, которая будто должна открыться пред пришествием Мессии. Кому же приличнее открыть сию пещеру и извлечь оттуда ковчег Завета, как не Иеремии? Для нас теперь вопрос Иудеев не так понятен, а тог­да это было понятно, о каком пророке идет дело. С греческого подлинника это надобно бы так перевести: «пророк ли оный?», то есть тот, которого мы ожидаем? Ибо слово «пророк» стоит здесь с членом (`о), с силой особенной.

 «Реша же ему: кто еси; да ответ дамы пославшым ны: что глаголеши о тебе самем?» (Ин. 1; 22). Если ты ни то, ни другое, ни третье, а по всему видно, что ты должен составлять что-нибудь особенное, — кто же ты такой? что ты скажешь о себе самом? чем ты сам разумеешь себя? Наши ожидания таковы-то, мы тебе объявили их; но может быть, мы не все знаем; скажи, дабы мы могли что-нибудь отвечать пославшим нас. Коротки были ответы Иоанна: нет, нет. Они могли показаться следствием неохоты говорить с ни­ми. Посему, когда они говорят: скажи, — то не говорят: скажи для нас, а: по крайней мере скажи, чтобы мы могли отвечать пославшим нас; мы должны же с чем-нибудь возвратиться к ним. Что же отвечает, наконец, Иоанн? «Аз глас вопиющаго в пустыни: исправите путь Господень, якоже рече Исаиа пророк» (Ин. 1; 23). «Аз глас..». Точно во всем нем был важен только голос: «покайтеся». Синедрион Иудейский знал это пророчество, но все-таки не ви­дел, что в сих словах Исайи заключалось пророчество. Таким ответом Иоанн заставил синедрион подумать о многом: во-первых, что он не все пророче­ства умеет примечать; во-вторых, указание на то, что он голос вопиющий и предъидущий Мессии, долженствовало убедить их, что Илия не воскреснет, а это долженствовало истребить их предрассудок. Члены синедриона могли подумать: не потому ли Иоанн так скоро отвергает их разумение пророче­ства, что они ложно их принимают?

 «И посланнии беху от фарисей» (Ин. 1; 24). Фарисеи преимущественно присутствовали в синедрионе как ревнители предания. «И вопросиша его и реша ему: что убо крещаеши, аще ты неси Христос, ни Илиа, ни пророк!» (Ин. 1; 25). Если бы ты был Илия или Иеремия, то твое крещение было бы неудивительно; а теперь что же ты крещаешь? Посольство не поняло проро­чества и истолковало оное так: Иоанн, приводя сие пророчество, хочет толь­ко оправдать свое крещение, не объявляя себя, а прилагая только к себе прикровенное пророчесво Исайи. Фарисеи крестили или омывали язычников потому, что они нечисты; а Иоанн крестит Иудеев чистых, избранных. Иоанн мог бы сказать на сие прямо, что ему был глагол Божий, но он не то говорит. «Отвеща им Иоанн, глаголя: аз крещаю водою: посреде же вас стоит, Его-же вы не весте» (Ин. 1; 26). Вы считаете мое крещение важным; но как оно вам ни кажется важным, а оно есть только предуказание другого крещения, важнейшего; я потому крещаю, что предшествую другому Лицу, Которое имеет право на то крещение; мое крещение есть предварение другого креще­ния. Иоанн здесь поступил так же, как поступил после Иисус, ссылаясь на Иоанна, когда Его спрашивали: «коею властию сия твориши?» (Мф. 21; 23). Иоанн указывает на будущее, Иисус ссылается на прошедшее.

Какое действие произвел ответ сей на синедрион? Конечно, не мог про­извести приятного. Если бы Иоанн объявил себя Мессией, то они приняли бы, может быть, его и успокоились бы; а теперь он приводит пророчество, которое они вовсе не понимают. Саддукей-политик думал: зачем же Иоанн обольщает народ? он произведет в нем волнение и тем возбудит внимание Римлян. Синедрион должествовал бы оценить нравственное его достоинство, но он сего не делает: с Иорданом, с пустыней они могли бы примириться только тогда, когда бы Иоанн обещал в будущем что-нибудь блистательное. Политик Каиафа, слыша о нем, мог подумать, что он не более, как благочес­тивый человек, который с малыми средствами затевает сделать многое. Иоанн всем уже людям сказал, что он не Мессия, а Мессия грядет за ним, и ему уже как бы не оставалось ничего сделать.

Но вот к нему является Сам Иисус Христос. Когда уже вся Иудея пере­бывала на Иордане, когда уже синедрион виделся с Иоанном, Иисус Христос все еще продолжал жить в Галилее, в Назарете, в трудах и занятиях прежних. Взглянем еще на частную жизнь Иисуса Христа, ибо ей скоро приближается конец. Когда Ему было двенадцать лет от рождения, Иосиф был еще жив, ибо Мария говорит Иисусу Христу: отец и Я искали тебя. Когда Иисусу Хри­сту исполнилось тридцать лет, то мы Иосифа уже не видим; он, вероятно, уже скончался. И при нем семейный круг Иисуса Христа был небольшой, а без него сделался еще менее. В Назарете и окрестностях его некоторые на­божные родственники Иисуса Христа знали его: Мария, сестра Матери Его, бывшая за Клеопой, также сводные братья Иисуса Христа, или от первой жены Иосифовой. Занятие Его было древоделие. Древнее предание говорит, что Иисус Христос был тектоном. По смерти Иосифа, Он и Мать Его пита­лись, может быть, единственно трудами рук Своих. Для Сына Божия такой труд был мал, а для Сына Человеческого — почтенный. Нравственным же за­нятием у Него, вероятно, было чтение закона. В каждом городе Израильском были синагоги, куда всякий Израильтянин обязан был приходить в известное время для слушания или чтения закона; и Иисус Христос подлежал этой обя­занности. В доме Иисус Христос также мог заняться чтением. Притом Он мог часто в уединенной, дикой пустыне, под открытым небом молиться Богу. Таким, вероятно, образом Он образовывался в Назарете.

Посмотрим еще на местоположение сего города. Он лежит в долине; близ него есть источник, из которого Святое Семейство брало воду, отчего он называется источником Марии. С Фавора, который находится на два часа пути от Назарета, виды открываются прекрасные. Иисус Христос, должно быть, часто ходил туда и молился там. Сама Мария, вероятно, не раз была свидетельницей ночных молитв Его. Путешественники замечают, что гора сия имеет вид величественный. Там душа Иисуса Христа не раз преображалась, пока, наконец, не преобразилось и тело. Жители Назарета были неве­жественны и грубы. Но недалеко от сего города была столица Галилейская. Это давало возможность Иисусу Христу естественным образом узнать со­стояние Палестины. Каждый год Он ходил в Иерусалим на праздник и видел там всех людей, стекавшихся со всей Иудеи. Пребывание же в Иерусалиме для препровождения праздника было не кратковременно. Набожные Иудеи приходили на праздник за неделю и ранее, ибо совершали там различные очищения, и тут можно было узнать все, касающееся Иудейского народа: его обычаи, нравы, предрассудки, духовное состояние различных званий, отно­шение их к язычникам. На Пасху для соблюдения порядка и усмирения воз­мущающихся приезжали и Римские прокураторы с отрядами войск и поме­щались в крепости, которая была близ храма и выше оного, — и это-то есть мерзость запустения, предсказанная Даниилом.

Иисус Христос Своими стопами измерил всю среднюю Иудею, Сама­рию, ибо через нее Ему следовало проходить в Иерусалим. Жизнь Иисуса Христа была уединенная, строгая, бедная, но не в такой степени, как Иоаннова. Сей жил в пустыне, Спаситель — среди семейства; тот употреблял су­ровую пищу и носил грубую одежду; Спаситель, конечно, не допускал рос­коши, но употреблял пищу и одеяние не столь грубые. Спаситель после Сам заметил сию противоположность, когда сказал: «Прииде бо Иоанн ниядый, ни пияй: и глаголют: беса иматъ. Прииде Сын Человеческий ядый и пияй: и гла­голют: се, человек ядца и винопийца» (Мф. 11; 18-19). Иоанн беседовал пре­имущественно с Богом, говорил, конечно, проповедь и народу, но после от­сылал его от себя; Иисус Христос почти постоянно беседовал с мытарями, грешниками и блудницами и из них делал таких людей, которые предваряли мнимых праведников в Царствии Небесном.

В первых летах жизни Иисуса Христа чудес физических почти не было, но чудо нравственное было, то есть Божество соединилось с человечеством, а между тем дало место свободному действованию всех сил души. Иисус Христос до тридцати лет пребывает в занятиях простых, занимаясь делани­ем плуга, как замечает блаженный Августин, и других орудий, нужных в об­щежитии; повинуется отцу и Матери, принимает от Сей последней некото­рые внушения и долго ждет воззвания свыше. Наконец, время безвестного пребывания в Назарете кончилось.

Евангелие не говорит, чтобы Его особенный глас свыше воззвал из сего уединения, но надобно думать, что был некоторый глас или внутренний, или внешний, вследствие которого Он как бы отрешился от уз, связывавших Его с Матерью и родными. Иоанну предвозвещен был признак, как узнать Мес­сию, и он с нетерпением ждал Его прихода на Иордан. Для чего Мессия идет на Иордан? Если Он туда послан, то для чего послан? Он мог вступить в служение прямо из Назарета. Разве на другом месте нельзя было над Ним отверзнуться небесам и быть гласу, свидетельствовавшему о Его Божествен­ном происхождении? Но Промысл устроил так, что Иоанн и Иисус Христос через тридцать лет встретились, чтобы служение одного из них уступило мес­то служению Другого. Без сомнения, воля Промысла была открыта Спасите­лю; ибо Он говорит после Иоанну: «остави ныне: тако бо подобает нам исполнити всяку правду» (Мф. 3; 15). Провозгласить себя Мессией Он должен был не Сам в первый раз, а услышать это провозглашение нужно было от другого — Иоанна. «Тогда приходит Иисус от Галилеи на Иордан ко Иоанну креститися от него» (Мф. 3; 13). Для чего креститься Ему? Явно не для того, для чего другим. Он был уверен, что Он — Мессия, и потому крестился только как бы в виде посвящения, и таким образом был объявлен Промыс­лом народу. Такой обряд для Сына Человеческого сопряжен был с некоторым уничижением. Он должен был искуситься по всяческим, и здесь Ему откры­вается своего рода искушение. Крещение преподавалось во имя будущего Мессии. «Я Мессия, — мог думать Он, — зачем же Я должен идти на Иордан и креститься? В чье имя Я буду креститься? Всякий последний Иудей идет принять крещение в чаянии идущего Мессии. Я — Мессия, и Мне ли идти креститься? Чем же Я тогда покажусь пред народом? Подумают, что Я не­чист». Но все такие мысли были чужды Иисуса Христа. Когда Иоанн гово­рит Ему: «аз требую Тобою креститися», — то Он отвечает ему: «остави ныне» (Мф. 3; 14, 15). Теперь ли такие мысли питать нам? Теперь ли считаться до­стоинством? Нам нужно исполнить всякую правду. Промысл требует сего. Этого было довольно, чтобы исполнить обряд Крещения над Мессией.

Начинается ряд дел великих и вместе смиренных. Спаситель простер далее Свой подвиг. Он, по свидетельству евангелиста Луки, в Иордане мо­лился. Промысл поставляет Его как бы наряду с грешниками, и Он молится, тогда как Он и без молитвы мог креститься. Креститель возбраняет Ему. Еван­гелист Иоанн говорит, что Креститель до сего времени не знал Иисуса Хри­ста: как же он теперь возбраняет Ему, когда Дух, имеющий свидетельство­вать о Его небесном происхождении, еще не сходил на Него? По видимому он уже знал Мессию. Но Иоанн действительно мог не знать Иисуса Христа, пока не вступал в Свое служение, а после узнал. Откуда же, спросят, такое ведение? Иные для избежания сего недоумения говорят, что Иоанн прежде крестил Иисуса Христа, а после уже стал как бы жалеть о сем деле, как о совершившемся. Но такое толкование неестественно. Скорее и естественнее можно изъяснять таким образом: можно думать, что Иоанн возбранял Ему не как Мессии, ибо он мог возбранять крещение и не Мессии. Крещение, главным образом, нужно было для грешника, а об Иисусе Христе Крести­тель слышал, что Он имеет высокую святость, мудрость и прочее. Он думал, что сие Крещение ниже Его.„Потому он и говорит Иисусу Христу: если уже нам нужно приготовиться к должному вступлению в Царство Мессии, то ско­рее Ты приготовь меня, нежели я — Тебя. Но еще ближе можно толковать это так: лишь только Иоанн взглянул на Иисуса, то внутренний голос мог ска­зать ему: это — Мессия.

При встрече таковых двух лиц долженствовало произойти что-нибудь необыкновенное. С первого взгляда Иоанн возымел сильную мысль: не это ли Мессия? Подобное сему мы видели, когда Иисус Христос был еще во чре­ве Матери и когда был узнан матерью Иоанна. «Остави ныне», — то есть не думай о наших взаимных отношениях, забудь разницу. По обыкновенному понятию ты, конечно, прав, Я бы должен крестить тебя, но тут есть особое распоряжение Промысла. Теперь много говорить не нужно, а надобно делать свое дело; после же каждый явится тем, чем (что — ред.) он действительно есть. Надобно нам исполнить всякую правду. Определение свыше Он назы­вает «правдой», потому что человек, исполняя сие определение, оправдыва­ется. Как бы так говорит Спаситель: что тебе кажется неприличным, то пос­ле будет прилично; мы будем исполнять волю Божию. Богу угодно, чтобы это было так.

 «Тогда остави Его» (Мф. 3; 15). Иоанн увидел причину общую и удовлет­ворился: для праведника больше причины и не нужно. Здесь уместно вспом­нить пререкание апостола Петра при умовении ног. Волей Божией здесь до­пущен был спор смирения со смирением. «И крестився Иисус взыде абие от воды: и се, отверзошася Ему небеса, и виде Духа Божия сходяща яко голубя и грядуща на Него» (Мф. 3; 16). «Крестився..». Каким образом? Живописцы раз­лично изображают сие происшествие. Представляют иногда Спасителя сто­ящего и Иоанна, возливающего на Него воду; но по всей вероятности, оно совершено было погружением в воду, а в возлиянии не было нужды. Но при сем предположении как бы мог Иоанн называться Крестителем Господа? Участие Иоанна в Крещении Иисуса Христа могло выразиться некоторым образом в приготовлении сего Крещения, хотя самое погружение в воду мог­ло быть мгновенное.

 «Бысть же егда крестишася вси людие, и Иисусу крещшуся и молящуся, отверзеся небо» (Лк. 3; 21). О чем молился Иисус и как? О Своем служении. Ему открыто было, что Он должен креститься от Иоанна, и что сие Креще­ние должно быть посвящением и обнародованием пред всеми назначения Его. Потому молитва Его не была ли молитвой смирения, подобно молитве в саду Гефсиманском, как думал один отец Церкви? В таком случае, эта молит­ва была бы выражением безмерного смирения, и ум человеческий не в состо­янии обнять всю глубину самоотвержения Сына Божия, в сем случае про­стершего Свое смирение до того, что молил Отца Небесного, да мимо идет от Него слава, имеющая возвестить о Его Божественном Сыновстве. Может быть и так. Древность измыслила некоторые обряды, бывшие будто бы при Крещении Иисуса Христа, но едва ли справедливо. Крещение совершилось; затем — чрезвычайные видения.

 «Отверзошася Ему небеса» (Мф. 3; 16). Следовательно, не Он ли один и видел это? Но Духа Святаго видел и Иоанн; а Дух сходил с небес, потому Иоанн видел и разверзшиеся небеса. Посему понимать это надобно так: не Ему «отверзошася… небеса», а для Него, так что и другие могли это видеть. Поелику не видно, чтобы ученики Иоанна видели разверстие небес, ибо они после еще будут испытывать Иисуса Христа, то древние (Ориген и другие) думали, что сие можно было видеть не очами плотскими, а очами духовны­ми. Но на самом деле здесь нет нужды прибегать к духовному видению. Ибо ученики Иоанна не всегда могли быть при своем учителе, притом и находясь при нем, то есть в пустыне, они не всегда были в одном месте и могли расхо­диться по другим местам. Отверзение небес могло совершиться посредством облака или луча: посредством луча свод небесный может казаться как бы раздвоенным. Для чего Дух Божий сходит на Сына Божия? Что Он мог сооб­щить Ему? Или Он сходит только для засвидетельствования пред другими? Не для сего только, но и для исполнения Его Духом. Ибо Иоанн говорит, что Он получил Духа без меры. Для чего Дух нисходит на Бога? Отсюда видно, что Божество Иисуса Христа не вдруг все выразилось в человечестве. Те­перь, при вступлении в служение Мессии, Ему нужно было теснее соеди­ниться с третьим Лицем Святой Троицы. Возможность соединения одного Лица с другим, без слияния их, не подлежит сомнению. Дух Божий не мгно­венно нисходит на Сына Божия, а представляется Грядущим: сшествие кар­тинное и величественное!

Другой евангелист говорит еще, что Дух Божий пребыл на Иисусе Хри­сте (Ин. 1; 33), то есть помедлил несколько над Его головой. Почему «голубь» избран символом Духа Божия? По приличию нравственному и физическому: он чист, тих, незлобив. Но когда молился Сын, то невозможно было Отцу не услышать Его молитвы, и потому слышен был глас: «Сей есть Сын Мой воз­любленный, о Немже благоволих» (Мф. 3; 17). Вот как награждено смирение Сына Божия! Если бы и слепые фарисеи при сем были, то и они не усомни­лись бы признать Его за Мессию. Он крестился водой, й на Него нисходит Дух Святый. «Сей есть..». У другого евангелиста так: «Ты еси Сын..». (Лк. 3; 22). Замечательная разность! И таких единственных Небесных изречений еван­гелисты не передают буквально! Не предосудительно ли это для евангели­ста? Такая неточность им свойственна. Говоря от лица Божия, они дорожат не словом, а делом. Впрочем, разность здесь можно предположить и психо­логическую. Один и тот же голос мог слышаться Спасителю: «Ты еси Сын Мой», -а Иоанну: «Сей есть Сын Мой». Таким образом, Иисус Христос объяв­ляется Сыном Божиим и Мессией!

Проникая глубже в связь сих событий, можно прийти к той мысли, что хотя Иисус Христос шел на Крещение по внушению свыше, но едва ли Ему было открыто, что здесь произойдет торжественное объявление о Его Боже­ственном достоинстве. Тут произошла некоторая неожиданность. Но сия не­ожиданность не составляет ли странности? Нет, Иисус Христос прямо говорит, что Он иногда не знает чего-нибудь. И это нимало не должно быть удивитель­но. Святитель Иоанн Златоуст говорит, что если чему нужно чудиться в Хри­сте, то соединению в Нем Божества с человечеством, а прочее, предположив (положив в основание — ред.) это, пойдет уже по порядку. С сих пор Иисус Христос уже не Сын Марии, но Сын Божий, Сын неба и земли, — Сын Адамов.

С Иордана Он удалился в пустыню, и там провел сорок дней в посте, и после подвергся искушению. Четыредесятидневный пост установлен у нас в воспоминание сего достопримечательного события. Иоанн после сего про­длил еще на несколько времени свое служение, но оно уже не имело началь­ного своего значения. Иоанн уже отсылал к Мессии приходящий к нему на­род; впрочем, пребывание его на Иордане еще на несколько времени могло разделять народ. Положение Крестителя и Иисуса Христа теперь стало такое же, каково положение луны и солнца. Если бы луна во время полудня видна была на небе, то она вредила бы зрению. Вдали от места общественного слу­жения Иисуса Христа Иоанн мог свидетельствовать о Нем сильнее и беспристрастнее; и действительно, он дал важнейшее, громогласнейшее свидетель­ство, и — отошел. Служение его еще несколько месяцев продолжалось после Крещения Спасителя; потом настояние наложницы Иродовой заставило сего царя заточить Крестителя в Махеронскую крепость, где он и был обезглав­лен в угождение той же женщине.