Скачать Святые подвижницы Восточной Церкви в формате docx

Святые подвижницы Восточной Церкви.

Сияет преподобных жен сословие, яже уязвившеся любовию и добротою Христа—Жениха своего, во след Его текоша, последующе стопам Его Божественным. Сего ради возмездие трудов своих на небесах восприемше, с лики ангельскими и преподобных веселятся, моляшеся непрестанно Христу Богу нашему, еже спастися всем нам. Кондак преподобным женам

Предисловие
I. ПОДВИЖНИЦЫ ОКРЕСТНОСТЕЙ АЛЕКСАНДРИИ
1. Преп. Синклитикия
2. Святая Сарра
3. Св. Феодора
4. Св. Александра и св. Пиамука
5. Св. Евфросиния
6. Св. Фомаида
7. Св. Таисия младшая
8. Св. Феодора
9. Св. Аполлинария
10. Св. Марина
11. Св. Анастасия

II. ПОДВИЖНИЦЫ ВЕРХНЕГО ЕГИПТА
1. Св. Таисия
2. Св. Пахомий и Исидора
3. Св. Талида, Таора и две безымянные подвижницы
4. Преподобные Евпраксии, мать и дщерь, игуменья Феодула и преподобная Юлия

III. ПАЛЕСТИНСКИЕ ПОДВИЖНИЦЫ
1. Св. Клеопатра
2. Св. Павла
3. Св. Евстохия
4. Св. Мелания
5. Св. Пелагия
6. Св. Мария-египтянка
7. Св. Мария Мастридия и две неизвестные по имени подвижницы

IV. СИРСКИЕ ПОДВИЖНИЦЫ
1. Свв. Платонида, Вриенна, Феврония, Иерия и Фомаида
2. Св. Публия
3. Блаж. Пансемния и Пелагия
4. Блаж. Яздундокта (Снандулия)
5. Свв. Марана и Кира
6. Св. Домнина
7. Св. Марфа

V. ПОДВИЖНИЦЫ МАЛОЙ АЗИИ
1. Св. Нонна
2. Свв. Эмилия, Макрина и Феозевия
3. Блаж. Магна
4. Св. Евсевия-Ксения
5. Жена-девственница и супруг-девственник
6. Св. Мария Егисская
7. Св. Феодора Кесарийская
8. Св. Анна Вифинская
9. Св. Феоклета

VI. ПОДВИЖНИЦЫ КОНСТАНТИНОПОЛЯ И ЭЛЛАДЫ
1. Свв. Олимпиада, Кандида и Геласия
2. Св. Пульхерия-царевна
3. Свв. Домника и Мавра
4. Преп. Матрона
5. Св. Елисавета
6. Свв. Евстолия и Сопатра
7. Св. Феврония-царевна
8. Свв. Анфуса, старшая и младшая
9. Св. Афанасия Эгинская
10. Св. Феодора-царица
11. Св. Феодора Солунская
12. Св. Феоктиста Паросская
13. Св. Мария-младшая
14. Блаженная Феофания-царица
15. Св. Каллия и терпеливая вдова
16. Св. Феодора Цареградская
17. Св. Марфа Моновассийская и три неизвестные подвижницы

Предисловие

«В царстве льдов, — говорит восторжен­ный почитатель смелого путешественника по Альпам, — все изменчиво: где вчера вы шли по снежной арке, перекинувшейся через про­пасть, сегодня не можете пройти: арка рухну­ла и перед вами бездна… Идете далее: от од­ного неверного глаза зависит ваша жизнь… Здесь все зависит от крепости ваших муску­лов, от силы вашей воли, от ловкости, от уме­ния невозможное сделать возможным, от соз­нательного мужества… Вот перед вами отвес­ная стена в несколько сот футов, на которую надобно взобраться… И вы начинаете влезать, заметив углубление в стене, за которое можно уцепиться пальцами; с невероятными усилия­ми, при помощи подкованных башмаков и под­саживаний, вы взобрались высоко и висите над бездною… Вот небольшой выступ. Вы ук­репляете на нем веревку, поднимаетесь на ноги, упираетесь ногою о выступ… Малейшее дрожание ваших мышц и — не только вы по­гибли, но погибли и те, которым вы помогаете взобраться по веревке» и пр. и пр.

Воля в путешественнике энергетическая! Но тут только физическая гимнастика душев­ных сил, известная и язычнику.

То ли дело — борцы с духовной природой! Дух крепче скал каменных и изменчивее снеж­ных гор. Там борьба из-за чего?.. Здесь — за вечную долю, за славу Того, Кто выше всего!.. В постепенном приближении всего человека к Богу, в поступательном возрастании «от силы в силу» на пути нравственном — вот в чем за­ключается преимущество, отличающее челове­ка от животного и необходимое для человека, как созданного по образу Божию. Без успехов в нравственности успех в науках — не успех желаемый, и лоск наружного образования (ци­вилизация) — не просвещение истинное. Это видно в опыте. По милости непризванных бла­годетелей человечества народная нравствен­ность падает, нищенство увеличивается, воров­ство, разбой, душегубство, разврат, кощунст­во, святотатство растут, и — того гляди — об­щественная жизнь разразится страшной катастрофой…

Борьба нравственная — борьба столько же живительная, сколько и высокая!

И вот: кто борется и побеждает? Организа­ция слабая, женская!

Во Христе Иисусе нет разницы между муж­чиной и женщиной в том отношении, что для всех готова небесная помощь. Но — благодать Божия при спасении человека не уничтожает сил его, а только исцеляет и укрепляет. Пото­му остается и разница между мужской и жен­ской организацией спасаемых — разница, тре­бующая неодинаковых приемов для спасения.

Жития святых, чудных подвижниц Божиих, особенно могут быть полезны для дев и жен, ищущих спасения. Это — образцы, по которым они должны поверять жизнь свою и с которых должны брать уроки для частных своих состояний.

Да и для мужчин, которые так нередко го­ворят: «Мы слабы», не укор ли, не улика ли во лжи дивные подвиги слабых женских организаций?..

В русских обителях списываема была книга «Святых жен чтение» (Опись книгам степен­ных монастырей № 1826).

Пишущему эти строки давно доставлено было, в русском переводе с французского, описание восточных дев и жен-пустынниц. Но только недавно довелось пересмотреть сочине­ние Мишель-Анж-Мареня. Главная мысль пре­красная! Есть хорошее и в ее выполнении. Ма­рен описывает жизнь отшельниц по местам подвигов их. Описание его полнее, чем сочи­нение предшественника его Виллефора: Les vies de saints solitaires, Amsterdam 1714. И од­нако описание Мареня оказалось очень и очень неудовлетворительным. Не говорим о других недостатках, например о недостатке от­четливости и близости к древнему тексту из­вестий, — Марен не знает весьма многих под­вижниц Восточной Церкви.

Главный указатель на образцы подвижни­чества — церковная служба сырной субботы. Здесь показаны по именам великие подвижни­цы. В той же службе читаем еще: «Да воспоется и аще кая другая просия от жен в пощении». Потому было бы ошибкою ограничивать описание подвижниц именами, показанными в службе.

Лютер имел совесть кричать, что подвиж­ничество девственное началось только с 4 века. Но несомненно, что говорил он неправ­ду, в угоду людским страстям и во вред хри­стианству. Тем не менее, так как подвижницы, окончившие жизнь страдальческой смертью за веру, известны в Церкви с особым именем св. мучениц, при обзоре св. подвижниц не бу­дем мы говорить о житии подвижниц-мучениц.

В укор православию говорили, будто оно только подвиг поста и девства считает подви­гом спасительным. Нет, христианское подвиж­ничество, по разумению православия, не так тесно, как говорили не покидавшие ни Право­славия, ни подвижничества.

В настоящем описании предлагаются вни­манию благочестивому:

1. Подвижницы Александрии и ее окрест­ностей: Синклитикия, Сарра, Феодора, Алек­сандра и Пиамука, Евфросиния, Фомаида, Таисия, Феодора, Аполлинария, Марина, Анастасия.

2. Подвижницы Верхнего Египта: Таисия, Пахомия, Исидора и две неизвестные по име­ни, Талида, Тафра и неизвестная по имени, Евпраксия, Феодула и Юлия.

3. Палестинские подвижницы: Клеопатра, Павла и Зоя, Евстолия, Мелания, Пелагия, Мария-египтянка, Мария, Мастридия.

4. Сирские подвижницы: Платонида, Вриэнна, Феврония, Иерия и Фомаида, Публия, Пансемния, блаж. Явдундонта, Марана и Кира, Домнипа, Марфа.

5. Подвижницы Малой Азии: Нонна, Эми­лия, Макрина, Фэозевия, Магна, Евсевия, Мария, Феодора, Анна, Феоклета.

6. Подвижницы Константинополя и Элла­ды: Олимпиада, Кандида и Геласия, Пульхерия, Домника и Мавра, Матрона, Евстолия и Сопатра, Феврония, Елисавета, Анфуса, Афа­насия, Феодора-царица, Феодора Солунская, Феоктиста, Мария, Феофания-царица, Каллия и терпеливая Феодора, Марфа.

Обозрение св. подвижниц Востока оканчи­вается 10 веком и потому, что подвиги под­вижниц последующего времени скрываются в недоступных греческих рукописях.

I. ПОДВИЖНИЦЫ ОКРЕСТНОСТЕЙ АЛЕКСАНДРИИ

Преп. Синклитикия

Язычество не любило девства; оно даже на­казывало бездетных, — но первый христиан­ский император «едва не благоговел пред свя­тейшим сонмом девственниц Божиих, будучи убежден, что в душах их живет Сам Бог, Кото­рому посвятили они себя». Если св. апо­стол так одобрял жизнь девственную (1 Кор. 7, 32-34), то естественно, что еще со времен апо­стольских являлись в Церкви Божией чистые девственницы, проводившие жизнь в молитве и воздержании. Ученик апостольский св. Игна­тий Богоносец писал даже предостережение од­ному пастырю: «Не возлагай ни на кого ига девства: ибо небезопасно сие стяжание и нелег­ко сохранить его, когда бывает сие по принуж­дению». В Александрии, по известию св. Кассиана, основателем девственной жизни был св. Евангелист Марк. Чистые Девы, пламенея лю­бовью к Небесному Жениху своему, обыкно­венно бывали первыми мученицами в гонениях за веру, и жизнь девственная в бурные време­на не получала определенного устройства. Как великий Антоний явился основателем пустын­ной отшельнической жизни, так св. Синклити­кия была начальницей пустынного общежития для дев и жен.

Она родилась в Александрии от родителей, вышедших из Македонии, богатых и благочес­тивых. У нее была сестра и два брата, и все дети воспитывались добрыми родителями в христианском благочестии. Младший брат умер рано; другого, когда был он 25 лет, при­готовлялись женить, но молодой человек вы­рвался, как птица из тенет, ушел в пустыню. Дочь богатых родителей и прекрасная лицом, Синклитикия рано увидала женихов, домогав­шихся руки ее; родители желали выдать ее за­муж. Но она отклоняла от себя предложения о супружестве. У нее были желания другой жизни. Не тешили зрения ее ни наряды, ни дорогие каменья, и музыка не увлекала собою души ее. Она молилась и в молитве находила для себя лучшие утешения. Убежденная в том, что самый опасный враг для нее — молодое тело ее, она любила поститься и смиряла плоть воздержанием и трудами. Она так при­учила себя к жизни умеренной, что, если слу­чалось ей принимать пищу не в определенное время, это томило ее, лицо становилось блед­ным и тело слабело.

Смерть родителей доставила ей свободу вполне предаться той жизни, которую давно избрала она душой. Она продала имущество, раздала деньги бедным, взяла с собой слепую сестру свою, полюбившую уединение, и удалилась в одну из близких к городу гробниц, при­надлежавшую родственнику ее. Тамошние гробницы были довольно обширны, чтобы быть жилищем для двух, хотя и не просторны. За этим шагом великой девственницы следо­вал другой на пути отречения ее от мира. Женщины того времени считали волосы свои лучшим украшением своего пола. Синклити­кия пригласила пресвитера, и он, по ее желанию, обрезал волосы ее. Это значило, что она совершила полное отречение от мира и его ра­достей. Современный св. архипастырь Алек­сандр писал деве: «Одежды твои не должны быть из дорогой материи. Верхняя одежда должна быть черной, некрашеной; головное покрывало такого же цвета, без бахромы; ру­кава должны быть шерстяные, покрывающие руки до перстов; волосы на голове подрезаны кругом; головная повязка шерстяная; кукуль и наплечник — без бахромы. Если встретишь­ся с мужчиной, покрой лице твое и не смотри на человека, а только на Бога».

Благочестивая жизнь дома родительского приготовила Синклитикию к строгой жизни, какую стала она вести в новом жилье своем. Впрочем, она соразмеряла строгость подвиж­ничества с состояниями души и тела своего. Когда чувствовала она сильное восстание плотской брани, она ела только хлеб из отру­бей, не пила воды, ложилась на голой земле. Когда ослабевало искушение, смягчалась и строгость ее к себе. Она вела жизнь с духов­ным рассуждением, опасалась доводить тело до расстройства. Мы видели, говорит биограф ее, таких, которые неумеренным и безрассуд­ным пощением нанесли себе вреда более, чем мог бы нанести дух злобы.

В духовной брани Синклитикия поступала так, как поступают на море. Во время жесто­кой бури не думают ни о пище, ни о питье, а обращают все внимание на спасение корабля от гибели. Когда пройдет буря, напряжение сил ослабляется и люди принимают пищу и покой. На корабле знают и то, что находятся на изменчивой и коварной стихии. Потому не предаются беззаботной лени и неге, а содер­жат в готовности снасти на случай новой бури. Так должно быть и в духовной жизни. Так вела жизнь свою Синклитикия!

Великая подвижница желала быть безвест­ной для всех в своем уединении. Но Господь восхотел употребить ее на освящение многих других дев и жен. К ней стали приходить для выслушания советов ее; другие желали жить с ней, чтобы пользоваться если не словесными наставлениями, то примером жизни ее. Синк­литикия долго отказывалась предлагать сове­ты и отвечала на просьбы одними вздохами. Но, наконец, уступила настойчивым желаниям ревнующих о душевном спасении. Так образо­валось при ней общежитие девственниц, и она была матерью-наставницей многих.

Образ жизни девственниц предписан был тогда св. Афанасием. «Да будет, — писал он деве, — всегдашним занятием твоим упражне­ние в Священном Писании. Имей Псалтырь и учи псалмы. Восходящее солнце да видит в руках твоих книгу, и по третьему часу посещай церковное собрание, в шестом часу совер­шай молитву с псалмами, плачем и прошени­ем, ибо в сей час Сын Божий был повешен на кресте; в девятом часу в пениях и славословии умоляй Бога, ибо в сей час Господь, вися на кресте, предал дух свой Богу. Вставай в пол­ночь и воспевай Господа Бога твоего, ибо в оный час Господь наш восстал из мертвых и воспел Отца. Вставши, сначала прочти стих: полунощи востах исповедатися Тебе о судь­бах правды Твоея (Пс. 118, 69). Потом молись и читай 50-й псалом. Поутру читайте сей пса­лом: Боже, Боже мой, к Тебе утренюю (Пс. 62). Также: Слава в вышних Богу и на земли мир, в человецех благоволение, благословим Тя и проч. Если будут с тобой девы, то и они должны петь псалмы, и одна после другой со­вершайте молитву; пред трапезой так благода­ри Господа: «Благословен Бог, милующий и питающий нас от нашей юности и дающий пищу всякой плоти, исполни радостию и весе­лием сердца наши, дабы мы, имея всякое до­вольство, богаты были для всякого дела благо­го, во Иисусе Христе Господе нашем, с Кото­рым Тебе подобает слава, честь и поклонение, со Святым Духом, во веки веком, аминь». Ко­гда, раздробив хлеб, положишь его на стол, прочти молитву всю «Отче наш». Когда вста­ешь из-за стола, опять читай «Благословен Бог» и трижды повтори: «Щедр и милостив Господь, пищу даде боящимся Его; слава Отцу и Сыну и Святому Духу, ныне и присно и во веки веков». Если сидишь за трапезой с дева­ми, то вкушай с ними все предложенное. Ибо когда ты не будешь есть, то будут думать, что ты осуждаешь их».

Когда св. Синклитикия, уступив желаниям других, стала преподавать советы искавшим их, то опытная мудрость советов ее оказалась такой, что не только руководимые ею девст­венницы глубоко запечатлевали советы се в сердце своем, но их записывали для буду­щих времен, и они потом изучаемы были наря­ду с советами великих духовных наставников.

«Мы все знаем, — говорила она, — как спастись, но не спасаемся по нерадению. Пре­жде всего нужно сохранять сию заповедь: возлюбиши Господа Бога твоего всею душею твоею и ближнего твоего, как самого себя (Мф. 22, 37, 39).

Много трудов и подвигов предстоит прихо­дящим к Богу, но потом ожидает их радость. Желающие развести огонь сперва задыхаются от дыма и плачут, а потом достигают, чего ищут; так и мы должны воспламенять в себе божественный огонь со слезами и трудами. Наше звание есть не что иное, как отречение от жизни и помышление о смерти. Как мир­ские вельможи поручают слугам различные должности: иных отсылают в деревни для возделывания земли, и те там плодятся, а де­тей, если найдут хорошими, берут в дома свои для услуг, так и Господь лучших детей поставляет на служение себе. Они свободны от всех мирских занятий и питаются от стола Господня. Если мирские жены, сочетаясь с мужем, много заботятся об умовениях, о бла­говонных мазях и различном убранстве, что­ бы быть прелестными, то тем более мы, обре­ченные Небесному Жениху, должны превос­ходить их в старании, должны омыть скверны грехов подвижничеством».

«Если ты живешь в общежитии (киновии), то не переменяй места, иначе выйдет из того большой вред для тебя. Если птица слетает с яиц, они делаются болтнями и бесплодными; так и монах или дева, если переходит с места на место, охладевает и умирает для веры».

«Живя в киновии, мы должны предпочи­тать послушание подвижничеству. Последнее располагает к высокомерию, а первое к смире­нию. Мы должны с рассуждением управлять своей душой. Так как живем мы в киновии, то не надобно нам приобретать собственность и не надобно служить своей воле; мы, как бы ссылая себя, предали все по вере духовному отцу, отреклись от всего мирского, не должны искать того, откуда вышли».

«В чувства наши, — говорила она, — хоть бы мы и не хотели, влезают воры. Как может не зачерниться внутренность дома, когда окру­жен он дымом, а окна отворены? Не предосу­дительно ли смотреть на улице обнаженных до непристойности и произносящих слова не­скромные? От сего рождаются мысли тревож­ные и вредные».

«Если ты победила любодеяние грубое, ста­райся, чтобы враг не вложил любодеяния в ощущения твои. Он часто воздвигает внут­реннюю брань, припоминает отшельницам кра­сивые лица, нескромные разговоры. Не долж­но сдружаться с такими представлениями: они полагают путь ко греху. Если явится в твоей мысли образ красивого лица, гони его вон, — представь все тело любимого предмета в смер­дящих ранах и гное, представь мертвым тру­пом, — и порочное желание оставит душу. Мы, принявшие на себя обет чистоты, должны сохранять целомудрие совершеннейшее. И у мирян, по-видимому, есть целомудрие, но у них много неразумия, потому что они грешат всеми чувствами: они и смотрят нескромно, и смеются бесчинно».

«В этом веке нет для нас безопасности. Кто стоит, говорит апостол, пусть остерегается, чтобы не пасть. Плывем мы в неизвестной стороне».

«В море есть более опасные места, есть и покойные. Мы плывем в покойной стороне моря, а мирские — в местах опасных. Мы плывем при свете Солнца Правды, а они не­сутся в ночи неведения. Впрочем, бывает, что мирские, плывя в темноте и опасности, от страха крепко кричат пред Богом, бодрствуют и так спасают корабль; а мы по нерадению то­нем, оставляя управление правды».

«Хорошо не гневаться. Но если случится предаться гневу, то не позволено тебе и дня оставаться в этой болезни. Солнце да не захо­дит в гневе вашем (Еф. 4, 26). Зачем ты нена­видишь оскорбляющего тебя человека? Гне­вайся на болезнь его, если можешь, а не на больного. Гнев еще меньшее зло; самое тяжкое зло — злостное памятование о зле. Гнев, на короткое время встревожив душу, проходит, а злопомнение делает ее лютее зверя».

«Не слушай речей злословия, чтобы не быть вместилищем чужих пороков. Если при­мешь в себя нечистые речи, положишь пятно на твою молитву. Наслушавшись худых отзы­вов, на всех будешь смотреть косо и ненави­деть без всякой причины. Люби врагов, не презирай беспечных и нерадивых. Истинно добродетельные, подражая Господу, евшему с мытарями и грешниками, заботятся о спасе­нии грешников и употребляют все средства на­ставлять их на путь спасения. Впрочем, тому, кто сам не испытал деятельной жизни, опасно приниматься за научение».

«Враг нападает сперва объядением, негою и любодеянием. Эти ветры дуют особенно на возраст молодой. Когда душа воздержала чре­во, победила чистотой чувственные удовольст­вия, является гордость или сребролюбие; в уме являются мысли о первенстве, учении, дарованиях, заслугах. Отшельница, если при­дут к ней такие помыслы, пусть идет в киновию. Пусть она принудит себя есть два раза в день, — она должна выполнять все службы и выслушивать укоры».

«Сокровище открытое похищается легко: так и добродетель, когда о ней публикуется, может пропасть. Воск тает от огня, так душа ослабляется похвалами и теряет твердость добродетели».

«Когда болезнь тяготит нас, не надобно нам скорбеть о том, что от боли и ран не можем петь псалмы устами. Болезнь и раны служат к истреблению похотений; а пост и земные по­клоны предписаны нам также для укрощения страстей. Если же болезнями исторгаются страсти, то не о чем заботиться. Великий под­виг — терпеливо переносить болезни и среди них благодарить Господа».

Заботы Синклитикии о вверившихся ей ду­шах не слабели никогда. Она возбуждала од­них, ободряла других; забывчивых обращала к добру строгостью, слабых и малодушных поддерживала материнской любовью.

В себе самой Синклитикия показала при­мер терпения, подобного терпению Иова. Ей было 80 лет, когда посетила ее изнурительная лихорадка; она томила ее более трех лет, огонь пожирал ее, не давая отдыха. Потом от загнившего зуба начали гнить у нее десны; гниение перешло на всю щеку; через 40 дней обнажились кости, едкая материя заразила все тело. Гниение и зловоние так были сильны, что и те, которые прислуживали ей с любо­вью, страдали сильно. В этом мучительном по­ложении святая не искала себе облегчения, пе­реносила все терпеливо. Когда явился медик, приглашенный сестрами, она говорила: «Для чего вы хотите остановить полезную для меня борьбу?» — «Мы вовсе не думаем, — сказал ей медик, — ни облегчить, ни исцелить вас, хотим только умастить умершие члены тела вашего, чтобы остановить в них заразу, опас­ную для прислуживающих вам». «Если это не для меня, то пусть будет по-вашему», — сказала страдалица. Еще более трех месяцев страдала она, и жизнь ее держалась только во­лей Божией. Никакой пищи в это время не могла она принимать, сон ее был на минуты. «Через три дня я буду разлучена с моим ничтожным телом», — сказала она наконец. И в назначенный день душа ее отлетела ко Господу, Которого она так крепко возлюбила на земле.

Блаженная кончина ее последовала около 350 г.

Святая Сарра

По древнему известию, блаженная девствен­ница Сарра была настоятельницей девичьей об­щины. Она шестьдесят лет прожила в тесной келье своей на берегу Нила и ни разу не взгля­нула на реку. Духовная твердость ее была изу­мительная. Много случалось с ней разных ис­кушений, то болезни, то обиды: она терпела и молилась, оставаясь верной обету. Докучливые образы суеты мирской, иногда прелестные и ча­рующие, прогоняла страхом Божиим.

Со страстью блуда боролась она 13 лет и никогда не просила о прекращении борьбы, а только молилась: «Дай мне, Господи, кре­пость». Раз, когда искушение было сильнее и настойчивее, она, в глубоком сокрушении и трепете пред геенною, взошла на крышу кельи и предалась усиленной, горячей молитве. Де­мон, явясь ей в человеческом образе, покло­нился ей и сказал: «Ты победила меня, Сар­ра». Она, понимая значение хвалы его, отвеча­ла: «Тебя победил Господь Иисус, а не я, грешная».

Слава о ее высоком подвижничестве призы­вала к ней посетителей. Два известные под­вижника пришли из Пелузийской пустыни ви­деть Сарру. Побеседовав с нею о пользе ду­шевной, они, на прощанье, положили: поучим старицу смирению. «Смотри, — сказали они ей, — не превозносись умом твоим, не говори: вот и отшельники ходят ко мне, женщине». Сарра отвечала: «Да, я точно слабая и бедная женщина; но стараюсь, сколько могу, держать душу при бодрости и мужестве». Она говорила это в тех мыслях, что слабость пола не уволь­няет никого от долга борьбы христианской и что звание рабы Христовой обязывает к рев­ности духовной и жену, как и мужчину.

Она говорила: «Если я буду желать, чтобы все люди были довольны мною, то должна буду стоять с поклонами у дверей каждого. Но лучше буду молиться, чтобы сердце мое было чисто пред всеми».

Она особенно часто помышляла о смерти и побуждала себя к готовности стать на Суде Божием не со стыдом и бесполезной тугой. «Когда поднимаю ногу свою, — говорила она, — чтобы взойти на лестницу, то представ­ляю себе смерть и потом всхожу на лестницу».

В числе наставлений, слышанных от нее, чаще других встречали настояние ее быть ми­лостивыми к бедным. «Хорошо, — говорила она, — подавать милостыню и для людей; пусть она подается и по человекоугодию, но, повторяемая, она обратится в дело чистой любви к Богу».

Память о св. Сарре совершается в сырную субботу, когда воспоминаются все великие подвижники.

Св. Феодора

Святая девственница Феодора подвизалась в Александрии: по памятникам называется она Александрийской. По наставлениям ее более чем вероятно, что она была настоятельницей общины дев. По ее же словам видно, что она жила в то время, когда Александрийской Цер­ковью управлял архиепископ Феофил. Между письмами св. Исидора Пелусиотского, жившего во время Феофила и Кирилла Александрий­ских, есть послание к александрийским инокиням-сандальницам. Это название значит, что инокини блаж. Феодоры носили на ногах сан­далии, тогда как фиваидские пустынницы хо­дили босыми. «Женский пол, — писал препо­добный, — не имеет права на снисхождение: он может мужественно противостоять обольщению и отражать нападения пожеланий. Учат этому славная Сусанна, дочь Иефая, и достойная удивления Иудифь… А глава женских побед и трофеев всехвальная Фекла, стоявшая неиз­менным столпом девства, как огонь, возгорев­шись среди волн страстей, приплыла в безопас­ную пристань. Если желаете быть таковыми, сохраняйте неугасимыми лампады: скоро при­дет Жених. Да не усыпит вас какой-либо сон сладострастия, который сонливых и нерадивых оставляет за дверями брачного чертога». Бла­женная Феодора бодро ожидала Небесного Жениха, зорко смотрела за состоянием души своей, не допуская власти греха над собой. По памятникам остается за нею название св. Фео­доры щедролюбивой. Это значит, что она отли­чалась в жизни своей особенной любовью к подвигам милосердия. Подвигами многих лет достигла она высокой духовной опытности, так что наставления ее записывались и перешли в книгу духовных советов.

Она приглашала избирать тесный путь, указанный Спасителем, как путь, необходи­мый для духовного совершенствования. «Ста­райтесь, — говорила она, — входить тесными вратами. Если бы деревья не подвергались в холодное время напору ветров, дождю и сту­же, то летом не приносили бы плодов. Жизнь земная с ее невзгодами — наша зима. Если не станем переносить скорби и испытания — не ожидайте себе покоя за гробом».

«Неоценимы выгоды уединенной жизни, особенно для дев и отшельников молодого воз­раста. Но надобно строго наблюдать за собой, чтобы не утонуть в лени или унынии. Под предлогом желаемого душевного мира преда­ются покою телесному и доходят до бед ду­шевных; появляется чувство усталости, рас­слабление колен, появляется то та, то другая болезнь. «Болен я, — говорят, — не могу про­читывать положенных молитв». Но дело в том, что не возбуждают себя к твердости. Один мо­нах при наступлении часа молитвы ощущал лихорадку и боль в голове. Раз он говорит себе: «Да, я чувствую себя дурно; пожалуй, я умру: пусть же встану и помолюсь Богу при­лежнее обыкновенного». Так он вынудил себя стать на молитву и читал положенные молит­вы. Оказалось, что еще не окончил он молитв, как чувствовал легкость, и когда прочел, то пропала вся болезнь. После того он стал бо­роться с лукавой ленью точно так же и каж­дый раз чувствовал себя после молитвы све­жим и здоровым».

«Христианин, разговаривая с манихеем, на­стаивавшим, что тело — источник зла и дело демона, отвечал ему умно: «Подчините тело ваше христианскому умерщвлению и убеди­тесь, что тело создано Богом»».

«Один уважаемый человек, — говорила она еще, был осыпаем жестокой бранью. Вы­слушав брань, отвечал он покойно: «Я мог бы отвечать вам такой же бранью, но Христов за­кон заграждает мне уста»».

«Ни бдения, ни телесные труды не доведут нас до спасения, если нет в душе смирения. Был святой пустынник и изгонял духов из бес­новатых. Раз спросил он демона, что прогоня­ет его, не пост ли? «Нет, отвечал тот, -и мы постимся». — «Не бдение ли?» — «Нет, ты знаешь, что и мы не спим и бываем очень деятельны». — «Не пустынная ли жизнь?» -«Нет, и мы ходим по пустыням». — «Какая же добродетель изгоняет вас? » — «Смирение побеждает нас, смирения не терпим мы», — отвечал тот. Видите, — продолжала Феодо-ра, — смирение есть та добродетель, которая дарует нам победу над злыми духами».

Она не дозволяла никому оставлять своей кельи по причине искушений. «Искушения, — говорила она, — пойдут за нами везде. Пус­тынник, мучимый искушением, собирался со­всем в дорогу, чтобы оставить свою келыо. Но неожиданно видит, что кто-то в человеческом образе надевает сандалии и говорит ему: «Ты, может быть, ради меня удаляешься отсюда; но уверяю тебя, что я хожу скорее тебя и, куда бы ты ни пошел, везде найдешь меня». Видите, он еще насмеялся над неопытным отшельником».

Вот прекрасный урок, данный святой для начальствующих! «Кто не умеет, — говорила она, — вести другие души ко спасению, пусть откажется и от мысли о начальствовании. На­чальник не должен питать в себе ни гордости, ни желания власти. Он не должен быть игруш­кой лести и не должен ослепляться подарками. Начальник должен быть кроток, исполнен сми­рения, терпелив; он должен быть строго честен и прямодушен; должен быть кстати снисходи­тельным и в свое время строгим. Любовь его должна заботиться о других, как о самом себе». Св. Феодора почила около 415 г.

Св. Александра и св. Пиамука

В окрестностях Александрии, при св. Зла­тоусте, было много спасавшихся девственниц. Иные жили в отдельных кельях, другие в киновиях. «В стране Египетской, — говорит ве­ликий проповедник, — в Антиохии, можно ви­деть Христово воинство, чудное общество, образ жизни, свойственный небесным силам. И это не только между мужчинами, но и меж­ду женщинами… И жены часто превосходят подвигами своих мужей и воздвигают знаме­ния блистательной победы».

Близ Александрии спасалась и спаслась в могильной пещере великая девственница Александра. «Не могла я, — говорит усердная посетительница восточных отшельников Мелания-старшая, — видеть сию блаженную в лице, но, став у отверстия, просила ее открыть причину, по которой оставила она город и за­ключила себя в могильной пещере. Она отве­чала мне через отверстие: «Один человек схо­дил с ума по мне; чтобы не огорчать и не бес­честить его, я решилась лучше заключить себя живой в этой гробнице, чем портить душу, созданную по образу Божию». Когда сказала я ей: «Как же ты, раба Христова, выносишь это, что совсем никого не видишь и одна борешься со скорбью и помыслами», — она отвечала: «С самого утра часа до девятого я молюсь; с часа пряду лен; в остальные часы дня припо­минаю себе сказания о вере святых отцов и Патриархов о подвигах блаженных апосто­лов, пророков и мучеников; когда наступает вечер, я, принесши славословие Господу мо­ему, ем свою долю хлеба, а ночь всю провожу в молитве, ожидая конца своего, когда разре­шусь отселе с благою надеждою и явлюсь лицу Христову». Пищу приносила ей одна добрая женщина и передавала через отверстие пеще­ры. Иначе затворница не показывалась на гла­за ни мужчине, ни женщине. Так подвизалась она до двенадцати лет! Чувствуя близость кон­чины, приготовила она сама себя к погребе­нию. Раз женщина, принеся пищу, не получа­ет никакого ответа затворницы. Поняв, что она почила, дала знать о том в городе. Целые толпы поспешили из города к пещере великой подвижницы, открыли вход в пещеру и увиде­ли, что Господь, по ожиданию подвижницы, принял ее к себе в селение праведных».

Так как Мелания беседовала с затворницей не раньше 373 г., а Палладий, путешествовав­ший по пустыням Египта с 388 г., уже не за­стал ее в живых, то кончину Святой надобно относить к 376 году.

Святая девственница Пиамука (Пиама) взошла на дивную степень духовного совер­шенства в доме матери. Она жила и здесь как в затворе, уединенно, не видалась с людьми пустыми, принимала пищу через день, после молитвы пряла лень. Так говорит о жизни ее Палладий. При такой простоте жизни, но и при зорком наблюдении за своей душой, она так преобразовала свою душу, что Господь удостоил ее дара прозрения. Последнее откры­лось по особенному случаю. Так как Нил раз­ливом вод своих оплодотворяет поля, то посе­ления, дорожа благодетельной влагой, задер­живают ее на полях искусственными загородя-ми; при этом немощи людские поднимают спор и ссоры, нередко сопровождаемые драками. Община, более многолюдная, чем та, где жила Пиамука, поклялась истребить за воду слабое поселение. По молитвам Аммы Шиамы Бог спас от преступления и смерти. Ангел открыл Пиамуке о злодейском замысле соседей. Она, созвав старшин села своего, объявила им о за­мысле. «Ступайте, — говорила она, — встре­чайте тех, которые идут на вас, упрашивайте их, чтобы удержались от боя». Старшины в страхе пали ей в ноги и говорили: «Мы не сме­ем идти навстречу им; мы знаем пьяную жизнь их и их буйство; сотвори новую милость с на­ми, иди сама к ним и уговори их оставить нас в покое». Она не поступила по их просьбе, не пошла иметь дело с людьми, от сношения с ко­торыми давно отказалась, а обратилась к Гос­поду; удалясь в свой домик, провела всю ночь в молитве. «Господи! — так молилась она. — Ты Судия земли и не любишь неправды, при­ми молитву мою, пошли силу Твою, чтобы уст­ремившиеся на погибель нашу стояли как столпы на месте, где встретит их сила Твоя!» И молитва ее была услышана. Неприятели на третьем камне от села остановились и не могли сдвинуться с места. Им также было дано знать, что задерживает их молитва праведни­цы. Они прислали послов своих в село и про­сили мира. «Благодарите, — говорили, — Бога, Который по молитвам девы Пиамуки из­бавил вашу собственность от истребления».

Память о св. Пиамуке (Пиаме) чтится мар­та 3-го дня и в субботу сыропустную.

Тот род подвижнической жизни, какой про­ходили блаженные девы Александра и Пиаму­ка, много имеет своих преимуществ: но он со­единен и со многими опасностями. По наблю­дениям духовного опыта, жизнь наедине сбли­жает с гордостью или отчаянием, а иногда со страстью к корысти, тогда как общежитие от­нимает пищу у этой последней страсти и обла­мывает угловатую гордость. Вот и пример, вы­ставленный Палладием из жизни, современной свв.. Александре и Пиамуке.

В Александрии была девственница. По виду она была смиренна, но в душе горда и любила более деньги, чем Христа. Она была богата, но не подавала пособия ни страннику, ни деве, ни монаху, ни обиженному, ни бедняку, ни в цер­ковь. Она взяла себе на воспитание дочь сест­ры своей. Ей-то день и ночь обещала она свое имущество, расставшись с любовью к Небу. Бедная обманывала сама себя. Сперва зарази­лась она страстью к деньгам; потом и любовь свою к племяннице довела до страсти, под влиянием тщеславия. Кто поработил душу свою заботе о родных, тот подлежит суду зако­на за то, что мало ценил свою душу. Больную девственницу решился излечить пресвитер Макарий, надзиратель богадельни увечных. В мо­лодости своей он был ювелиром, о чем знала и дева. Придя к ней, говорит он: «Попались мне дорогие камни — изумруды и яхонты; краде­ные они или некраденые, не умею сказать, только камни высокой цены; владелец продает их за 500 червонцев; это чудный наряд для тво­ей племянницы». Дева, привязанная к племян­нице-невесте, говорит: «Сделай милость, не ус­тупай их никому, вот тебе деньги». И выдала 500 червонцев. Святой Макарий употребил деньги на нужды богадельни. Прошло много времени, а девственница стыдилась напомнить ему о камнях. «Он пользовался высоким ува­жением, как старец весьма благочестивый и ми­лостивый; он жил около ста лет, и я еще застал его в живых», — замечает Палладий. Наконец, встретившись с ним в церкви, дева говорит: «Что ж камни, за которые дано 500 червон­цев?» Он отвечал: «В тот же день, как ты дала мне деньги, я и заплатил их за камни; пойдем в странноприимный дом, они там у меня; если не понравятся тебе эти камни, возьмешь свои деньги назад». Когда пришли они к дому, ста­рец говорит: «Что угодно тебе видеть сперва: яхонты или изумруды?» — «Что хочешь», — отвечала она. Макарий повел ее наверх и, ука­зывая на женщин увечных, слепых, сказал: «Это вот яхонты!» Потом, сойдя вниз, указал на таких же мужчин со словами: «А это — изумруды! По-моему, драгоценнее этих камней нигде не найти! Впрочем, — прибавил он, — если они не нравятся тебе — возьми свои день­ги назад». Пристыженная девственница вышла и, придя в себя, занемогла от скорби. Но после она благодарила старца, когда племянница ее, выйдя замуж, умерла бездетной. Она и сама стала употреблять свое имущество как должно.

В наших штатных обителях, где деньги де­лятся по рукам, нередко попадаются подобные больные!

Св. Евфросиния

«Есть разные пути ко спасению», — так на­чинается сказание древнего Менолога о св. Евфросинии.

При Феодосии-младшем в Александрии жил добрый христианин Пафнутий, человек очень богатый и уважаемый. Жена его была также добрая христианка и долго не рождала детей. Пафнутий много делал благодеяний для обителей и бедных. Наконец родилась ему дочь Евфросиния. Ей дано было образование по состоянию. На 12 году, лишась матери, дочь была предметом самых нежных забот отца. Умная и красавица собою, она пленяла молодых людей. Нежный отец сделал выбор между женихами, обещал руку дочери молодо­му человеку, отличному по уму, по сердцу и по благородному происхождению. Но бла­женная Евфросиния, воспитанная с юности в благочестии, желала пламенно жить для од­ного Господа. Она теперь скорбела о том, вы­полнится ли желание ее.

Один из братий обители, которой особенно благотворил Пафнутий, послан был игуменом пригласить благотворителя на храмовый праздник обители. Не застав в доме отца, он увиделся с дочерью. Евфросиния, расспросив его подробно о жизни монастырской, откры­лась перед ним, что очень желает она посвя­тить себя на служение Богу, но что отец, кото­рый страстно любит ее, уже отдал руку ее же­ниху и никак не согласится отпустить ее в мо­настырь. Инок объяснил ей преимущества дев­ства и дал совет пригласить к себе старца, ие­ромонаха их, когда отец будет на празднике в обители. Евфросиния так и поступила и про­вела всю ночь в молитве о исполнении над нею воли Божией. Пришедший старец, после беседы о значении самоотречения христианского, остриг волосы ее и одел ее в иноческую одеж­ду. Оставалось скрыться в обитель, но в ка­кую? В девичьей обители страстный отец мог отыскать ее. Евфросиния оделась в одежду инока и явилась с именем евнуха Смарагда в обитель Феодосиеву, где было до 350 братий,

Феодосии, которому Евфросиния назвала себя евнухом, служившим при царском дворе, но наскучившим мирской суетой, поручил Смарагда опытному иноку Агапиту. Евфросинии было тогда 18 лет.

Красота Смарагда, похожая на красоту женскую, стала предметом смущения для не­которых, которые еще не победили своих не­мощей, и они жаловались на то настоятелю. Игумен призвал Смарагда и предложил ему жить в уединенной келье. Евфросиния с радо­стью приняла совет. В строгом затворе прожи­ла она 18 лет. В продолжение этого времени отец много раз бывал в монастыре со скорбью о пропавшей дочери и просил братию молить­ся об отыскании следов ее. Раз, когда он осо­бенно сильно скорбел пред настоятелем о до­чери, настоятель говорит ему, не хочет ли он побеседовать с благочестивым братом, служив­шим при царском дворе имп. Феодосия? Пафнутий изъявил желание. Настоятель приказал Агапиту отвести Пахомия к затворнику Смара­гду. Евфросиния, увидев любящего отца, за­плакала. Но Пафнутий не узнал дочери: кра­сота ее от бдений и слез поблекла, да и она же закрыла лицо свое головным покрывалом. Она говорила отцу о вечности и славе небесной, о смирении и чистоте, о любви и милосердии, приближающих к Богу, — благости бесконеч­ной; говорила о том, что любовь к детям не должна превышать любви к Господу и что скорби времени, если переносятся терпеливо, усовершают душу для неба; уверяла благостью Божией, что дочь его при стольких молитвах непременно была бы найдена, если бы она была на пути недобром, и что, во всяком слу­чае, Господь утешит его в свое время. Беседа дочери оживила оскорбленную душу отца. «Я так много получил пользы от брата, как бы нашел дочь мою», — говорил он настоятелю.

Не будем думать, что деве чистой жить в об­ществе мужчин было легко или при свидании с нежным отцом не тяжко было смотреть на ду­шевные страдания его. Она боролась с приро­дой, от поста и борьбы харкала кровью, но при помощи благодати побеждала природу. Св. пе­вец поет: «Странное зрелище, не легко понят­ное для естества человеческого… Как ты про­шла сквозь огонь, не обжегшись? Ты испепели­ла сласти похоти огнем воздержания, молитвой и слезами доискивалась Бога. Разжегшись ог­нем святой любви, ты сожгла хворость слабо­стей, и, разгоревшись огнем любви к Господу, ты, чудная, засияла лучами чудес!»

После блестящих побед над природой св. Евфросиния приблизилась к кончине сво­ей, лежала тяжко больной. На то время отец се прибыл в монастырь. Узнав о смертной бо­лезни Смарагда, он говорил с глубокой скор­бью: смерть Смарагда будет для него тяжелой потерей; ему одному обязан он той покорностью Промыслу, с какой переносит потерю до­чери. Он выпросил у настоятеля дозволение видеться с затворником в последний раз. Больной затворник, при свидании с Пафнутием, просил его остаться на три дня в монасты­ре и обещал открыть ему нечто неожиданное. Пафнутий полагал, что затворник имел виде­ние о его дочери и остался ждать. Спустя три дня пришел он к Смарагду. Тогда святая от­крыла ему, что он в келье дочери своей, оста­вившей жениха и отца для Господа; она проси­ла отца не дозволять никому прикасаться к те­лу ее, но пусть он, отец, обмоет тело грешной дочери своей; наконец, просила и о том, чтобы отец отдал монастырю имущество, которое могло принадлежать ей. И вслед затем испус­тила дух свой иа руках отца своего (около 445 года).

Открывшаяся тайна, смерть так долго оты­скиваемой дочери, произвела на отца потря­сающее, но понятное действие. С громким во­плем упал он без чувств на пол. Агапит, услы­шав крик его, поспешил дать ему пособие и дал знать настоятелю; скоро собралась вся братия. Тайна стала известной всем, и все воз­дали хвалу Богу, подавшему крепость для по­беды в борьбе столько трудной. Пафнутий от­дал значительную часть имения своего мона­стырю, остальное раздал бедным и решился провести остаток жизни в келье дочери. Спус­тя 10 лет умер он на той самой рогожке, на ко­торой умерла дочь его.

Благодать Божия открылась в теле Евфросинии чудом, спустя несколько часов после ее смерти. Один из братий, слепой на один глаз, припав к умершей, со слезами молился и вдруг поднялся с лицом веселым: он внезап­но прозрел.

Церковь празднует память о святой Евфросинии сентября 25 дня.

Тем же путем, по которому шла прп. Ев­фросиния, лет за 50 до нее шла и достигла Не­бесного Царствия подвижница Ликопольской пустыни. Преступно, оскорбительно для совес­ти чистой, если жена является в одежде муж­чины по легкомыслию, по движениям греха, особенно женщина, предъявляющая права на деятельность мужчины в кругу обществен­ном, — великое, уродливое явление. Это не женщина и не мужчина, а погибший член люд­ской. В отношении к обществу природа указа­ла место женщине — семью, тут она полезный деятель. Другое дело, когда хотят жить только для себя и Господа, ищут спасения своего. Одежда мужчины может оказаться необходи­мой жене, даже для спасения жизни телесной. По отношению к душевному спасению, если одежда мужчины оберегает женщину и от од­ного праздного любопытства жен, самого до­кучливого и самого бесплодного, — и это уже великая выгода для души; но она не может спасать жену и от похотливых очей мужчины. Если же с одеждой мужчины жена соединяет глубокое молчание, то она совершает самый тяжелый подвиг, так как говорливость — до­садная слабость женской организации.

Скитский авва Виссарион, который скон­чался не позже 390 г., странствуя с учеником своим Дулою по пустыне около Ликополя, за­шел в пещеру. Наставник и ученик нашли здесь пустынника-старца, который вьет верев­ки из пальмовых листьев; по входе их пустын­ник не обратил на них никакого внимания, не приветствовал их, не обратился к ним с вопро­сом или просьбой, а продолжал в молчании свое дело — работу и молитву. «Пойдем отсю­да, — сказал авва ученику, — старец не полу­чил извещения, чтобы говорить с нами». Спус­тя несколько времени, возвращаясь назад, шли они опять мимо пещеры. Авва Виссарион сказал ученику своему: «Зайдем опять сюда, может быть, Бог даст, что сей старец погово­рит с нами». Входят в пещеру и видят, что пустынник умер. Наставник сказал ученику: «Похороним почившего, на это и послал нас Бог сюда». Когда стали совершать обряд по­гребения, увидали, что это — жена. И учитель и ученик поражены были изумлением. «Смот­ри, чадо, — сказал авва, — вот и жены в пус­тыне успешно ведут брань с духом злобы и одолевают его, а мы не бодрствуем». Учи­тель и ученик прославили Господа.

Св. Фомаида

Авва Даниил, который 40 лет прожил в об­щежитии, потом с 420 г. жил отшельником в Скитской пустыне, пришел с учеником сво­им в Александрию, и при них случилось сле­дующее: сын инока октодекадского имел моло­дую жену Фомаиду. Отец, бывая у сына, раз­жигался похотью на сноху, обнимал и целовал ее, та принимала эти ласки, в простоте чистой души, за выражение любви родительской. В одну ночь товарищи рыбаки вызвали сы­на-рыбака на рыбную ловлю. Отец стал при­ставать к снохе с явным грешным требовани­ем. «Что с тобою, отеп? Оградись знамением креста Господня и отойди», — сказала Фомаи­да. Тот, распалившись похотью, не отходил, а приставал. Фомаида сопротивлялась твердо. Над кроватью сына висел меч. Схватив меч, отец стал грозить Фомаиде, что убьет ее, если не послушается его. Фомаида отвечала твердо: «Хотя бы рассекали меня на части, никогда не соглашусь я на беззаконие».

Распаленный гневом, несчастный преступ­ник ударил Фомаиду мечом и убил. Приходят другие рыбаки звать сына и видят убийство. Отец говорит им: «Ведите меня к князю, я — убийца». Авва Даниил, узнав об том, говорит ученику: «Надобно с честью похоронить тело страдалицы». Он идет в Октодекадский мона­стырь александрийский; его встретил настоя­тель с братией. Старец сказал инокам: «Тело Фомаиды должно быть положено не иначе, как с отцами». Иные с ропотом отозвались: «Вот велит положить тело вместе с отцами». Старец сказал: «Это отроковица — амма (мать) мне и вам, она умерла за чистоту». То­гда никто более не возражал старцу и она по­гребена была с отцами.

В одно время в скиту восстала блудная брань на брата, и он объявил о том авве Да­ниилу. «Иди, — сказал ему старец, — в Окто­декадский монастырь, в гробницу отцов и мо­лись там так: «Боже, для молитв святой Фомаиды, помоги мне»». Брат поступил так, как велел старец, и, возвратясь из Октодекадского монастыря, пал к ногам старца. «Бог по мо­литвам твоим избавил меня от блудной бра­ни», — говорил брат. «Не то говоришь ты, го­вори, как освободился ты?» — сказал старец. Брат отвечал: «Я сотворил только 12 поклонов и, наклонившись на гробницу, заснул. Прихо­дит отроковица и говорит мне: «Прими сие благословение и иди с миром в келью свою». И я почувствовал, что брань перестала. Но что значит то благословение, не понимаю». Старец сказал: «Благословение — дар мученицы це­ломудрия; такое дерзновение имеют перед Бо­гом подвижники чистоты».

Русский поклонник святынь инок Зосима в 1420 г. писал о Царьграде: «Монастырь жен­ский, идеже лежат мученики Козьма и Дамиан, и тут лежит Фомаида блаженная, яже по­сечена бысть от свекра… И даде ей Бог исце­ления, иже кому брань плотская приходит. И прилегают, и поклоняются гробу ея, и абие отходит брань молитвами ея».

Верность дому супружества награждается Господом и в этой жизни. «Пришли мы в Аскалон, — пишет блаженный Иоанн Мосх, — и авва Евгений, пресвитер, рассказывал нам. Один купец из нашего города, пустившись в море, лишился всего собственного и чужого, только сам спасся. Когда он прибыл сюда, то был взят заимодавцами своими, посажен в темницу и лишен всего, что было у него в доме, так что не осталось у него ничего, кро­ме того, что сам носил и жена его. Жена его от тяжелой скорби и заботы едва могла кормить мужа хлебом. В один день, когда она сидела и ела с мужем своим в темнице, пришел какой-то важный человек подать милостыню узникам, и, увидев жену, сидевшую вместе с мужем своим, уязвился любовью к ней (она была весьма хороша собой), и сказал ей через тюремного сторожа, чтобы она пришла к нему. Она охотно пошла, думая получить милосты­ню. Отведя ее в сторону, тот человек спросил ее: «Кто ты и зачем здесь?» Она рассказала ему все. Он сказал ей: «Если я заплачу за тебя долг, проспишь ли ты со мною эту ночь?» Прекрасная и вместе целомудренная жена от­вечала ему: «Я слышала, господин мой, слова апостола, что жена не владеет своим телом, но муж; итак, позволь мне, господин, спросить об этом мужа моего, что он прикажет, то и сде­лаю». Она пошла и сказала обо всем мужу. Благоразумный муж, по любви к жене своей, не захотел таким средством освободиться из темницы. Но, тяжко вздохнув, со слезами ска­зал жене своей: «Пойди, сестра, откажи этому человеку и скажи: я говорила мужу своему, но он не согласился; нас Бог не оставит». В то же время заключен был в темнице один разбой­ник, который слышал весь разговор мужа с женой и, вздохнув, сказал сам себе: «В ка­кой крайности они находятся и, однако ж, не захотели купить свободы своей за деньги; они предпочли целомудрие всякому богатству, пре­небрегли всем в этой жизни! А я, несчастный, что делаю? Никогда не подумал даже о том, что есть Бог, и вот почему я виновен в столь­ких злодеяниях». Подозвав их в окно к тому месту, где заключен был, разбойник сказал им: «Я был разбойником и делал много зла, и многих умертвил, и знаю, что когда придет начальник, меня казнят, как убийцу. Увидав целомудрие ваше, я сокрушился за вас. Пой­дите вот на это место городской стены, раско­пайте и возьмите деньги, которые там найдете, и помолитесь за меня, чтобы я обрел милость». Спустя несколько дней начальник, прибывший в город, приказал вывести разбойника и обез­главить. Спустя день жена сказала мужу сво­ему: «Позволь, господин мой, сходить на то место, о котором толковал нам разбойник, я посмотрю, правду ли он говорил?» Муж от­вечал: «Если тебе угодно, ступай». Жена взя­ла бороздник, пошла вечером на то место и, покопав, нашла горшок с золотом. Она посту­пила осмотрительно: отдавала деньги заимо­давцам понемногу, чтобы они подумали, будто она у других занимает деньги; наконец выпла­тила всем.

Так она освободила мужа своего. Тот, кто рассказывал нам это, присовокупил: «Вот они сохранили заповедь Божию, и Господь Бог наш возвеличил милость свою над ними»».

Св. Таисия младшая

Скитские отцы Иоанн Колов и брат его Даниил ревновали не только о своем спасе­нии, но и о спасении других. Авва Иоанн Ко­лов говорил: «Нельзя строить дома с верха, а начинают с основания». Что же за основание? «Основание — любовь к ближнему, заботли­вая о его спасении», — говорит авва. По этой-то любви авва любил говорить и делать полезное для других. Этою-то любовью воз­вращена была к Господу сбившаяся с доброго пути Таисия.

Таисия была дочь богатых и добрых роди­телей; они учили ее добру, и их уроки не были бесплодными в душе дочери. Оставшись сиро­тою, она обратила свой дом в приют для странников. Особенно находили у нее покой иноки скитские, посылавшиеся старцами по разным нуждам в город. Так, немалое время принимала она с щедрой любовью пустынных отцов. Наконец средства ее очень уменьши­лись. Пришлось самой знакомиться с нуждами и горечью нищеты. Явились к молодой девуш­ке дурные люди, и она, потеряв невинность, стала промышлять блудом в Александрии. Скитские старцы, услышав о том, сильно горе­вали о порче бедной девушки. В общем собра­нии сказано было Иоанну Колову: «Тебе Бог дал мудрость; сестра Таисия, столько благо­творившая нам и которой должны мы оказать любовь за ее добро, слышно, живет худо; по­судись, авва, побывать у нее’и поговорить с ней, не придет ли она в себя». Авва отпра­вился. Прибыв в дом Таисии, просил он при­служницу сказать о нем госпоже Таисии. «Вы, иноки, объели и обобрали ее», — отвечала с гневом старая прислужница. Авва перенес брань с кротостью. «Доложи госпоже, — ска­зал он ласково, — что могу я доставить ей хо­рошие вещи». Та доложила. «Да, очень может быть, — сказала Таисия, — иноки ходят по берегу моря, и им попадаются дорогие вещи, жемчуг, каменья; пусть войдет». Авва, войдя, сел около Таисии и, взглянув на нее, залился слезами. «О чем ты плачешь, авва?» — тре­вожно спросила Таисия. «Вижу, — отвечал авва, — сатана играет на щеках и в очах тво­их, как не плакать мне?». Услышав это, Таи­сия, так много любившая прежде добро, по­чувствовала мерзость новой жизни своей. «Есть ли покаяние для подобных мне, авва?» — спросила она. «Есть», — отвечал авва. «Веди же меня, куда хочешь», — сказа­ла кающаяся грешница. И, встав, пошла за аввой. Тот, идя впереди, изумлялся и говорил себе: «Вот как бросила все за один раз, не сде­лав и распоряжения о доме». Прибыв вечером в пустынное место, старец устроил для Таисии из песка ложе и, осенив ее знамением креста, сказал: «Спи спокойно». Потом, приготовив невдалеке и для себя такую же постель, помо­лился и уснул. Пробудясь в полночь, видит -какой-то светлый путь идет от ложа Таисии к небу и Ангелы возносят душу. Он встал и, подойдя, толкнул Таисию. Оказалось, что она умерла. Смущенный всем тем, что случилось, он пал на землю и горячо молил Господа от­крыть Свою волю. И вот слышит голос: «И один час покаяния Таисии принят Госпо­дом, и принят лучше, чем долгое, но неискрен­нее покаяние других».

Св. Феодора

Дочь богатых родителей, прекрасная со­бою, выбрана была в замужество за доброго молодого человека. Молодой муж любил моло­дую жену, и жизнь их была примером счаст­ливой супружеской жизни. На несчастье, мо­лодой богатый человек страстно влюбился в Феодору. Он сыпал подарки и деньги, уве­рения и ласки, чтобы совратить Феодору с пу­ти долга. Та не поддавалась греху. Он обра­тился за помощью к ловкой женщине, зани­мавшейся обманами разного рода; продажная душа взялась за молодую, неопытную женщи­ну; после многих сатанинских обольщений она успела внушить Феодоре ту мысль, что Бог не видит грехов ночных, и преступление совер­шилось ночью. Но едва совершен был гнусный грех, Феодора почувствовала жгучее раская­ние. Терзаемая совестью, она не могла перено­сить присутствия своего мужа, своих родных и знакомых. Напрасно говорила она себе, что грех ее не известен добрым людям и Богу. Со­весть ее обличала в неверности мужу и не да­вала ей покоя. Наконец приняла она твердое намерение бежать из дома и в пустынном мес­те загладить преступление строгим покаянием.

Сперва явилась она в женский монастырь, где приняли ее с любовью. Игуменья, заметив тоску ее, дала ей читать Евангелие. Когда про­чла она здесь: ничто же покровено, еже не открыется; она обомлела от ужаса. Терзая на себе волосы, призналась она теперь настоя­тельнице в своем преступлении. «Если есть для меня покаяние, — говорила она, — то раз­рываю связи с миром и стану молить Бога о помиловании». Боясь того, что муж найдет ее в женском монастыре и не допустит ее вы­полнить подвигов раскаяния, она положила скрыться в мужском монастыре. В мужской одежде пришла она в Октодекадский мона­стырь. Настоятель на первый раз не велел да­вать ответа до утра. Она осталась ночью за мо­настырем. Потом сказано: «Ты евнух молодой и изнеженный, а устав монастыря строг, су­ров, нельзя принять тебя». — «Умру с голода, но не уйду от монастыря», — отвечал евнух. Настоятель уступил. Феодора теперь в том са­мом монастыре, где лежали мощи св. Фомаиды, отдавшей жизнь свою за сохранение вер­ности супружеской. Понятно, как решимость ее на подвиги должна была усилиться. Понят­но, почему хотела она умереть, но не отойти от стен Октодекада. Прием в Октодекад считала она знаком, что желания ее — каяться — не отвергнутся небом. На нее возложена была ра­бота в монастырском саду, разноска воды, где она требовалась, наконец, очистка всего двора; вместе с тем не освобождала она себя от поста, бдений, молитв келейных и общих.

Феодора со смирением говорила себе, что, судя по важности ее преступления, послуша­ния, возложенные на нее, слишком легки и снисходительны. Она сама хотела усилить свои труды и довела ревность свою до того, что принимала пищу только один раз в неде­лю. Успехи ее в духовных подвигах привлека­ли на нее милосердие Спасителя, и она приводила в изумление игумена и братию своими подвигами, до того распялась она на кресте умерщвления, беспрестанно припадая, как но­вая блудница, к ногам Христа, день и ночь омывая их слезами покаяния, что не только грех ее прощен был, но она стала на высокой степени духовного совершенства.

Божественная благодать стала обнаружи­ваться в ней видимо. Так, раз крокодил, пожи­равший людей, издох по ее слову. И, однако, Господь допустил подвижнице быть под страшным испытанием. Настоятель послал ее в город с верблюдами, на которых она должна была нагрузить елей и хлеб и возвратиться в монастырь. Ей было приказано, если в пути застанет ночь, остановиться в девятом мона­стыре (он находился в девяти милях от Алек­сандрии). Здесь девушка, принимая Феодору за мужчину, хотела склонить ее ко греху, но была со смиренным негодованием отвергнута, бросилась в постыдном своем исступлении в объятия какого-то прохожего. Сделавшись беременною, она на настояния родителей, хо­тевших узнать, кто обольститель ее, отвечала, что виновник ее преступления — монах девя­того монастыря, и определила день, час и ме­сто, где с ним встретилась. По принесении жа­лоб и произведении розыска в этом монастыре выяснилось, что виновный — Феодор.

Монахи девятого монастыря обратились с громкими жалобами к настоятелю того мона­стыря, в котором жила подвижница, требуя строгого наказания за оскорбление всего мона­шества. Смиренная Феодора, конечно, могла бы оправдаться немедленно, но она, глубоко чувствуя свои недостатки пред святостию Божией, решилась добровольными скорбями усовершать душу свою.

Ее выгнали из монастыря; она должна была скрыться в нищенский шалаш, который сама поставила вблизи обители.

Когда обвинившая Феодору девушка роди­ла, Феодоре принесли ребенка, как отцу, дол­женствовавшему питать его; она кормила этого приемыша молоком, которое соседние пастухи давали ей из сострадания. Сама же довольст­вовалась дикими травами пустыни, а в утоле­ние жажды пила морскую воду. Сколько скорбей вытерпела эта нежная женская душа под градом насмешек дерзкой праведности! Чего стоило переносить и зной жаркого климата, и холод зимнего сырого воздуха! Лишенная права жить с людьми, жила она со зверями пустынными. И все это переносила с любовью молчаливою целые семь лет.

Спустя семь лет после изгнания монахи де­вятого монастыря, требовавшие наказания Феодоры, явились к изгнавшему ее настояте­лю и просили принять покаявшегося евнуха. Ее приняли, но с условием, что она запрется со своим ребенком в уединенной келье и не бу­дет выходить из нее.

Затворничество это продолжалось два года. Незадолго до смерти ее монастырь терпел ве­ликое бедствие: от засухи не было воды в ко­лодцах и даже в самом озере. Игумен, созвав братию, сказал: «Только отец Феодор почи­вающей на нем благодатью Божией может спа­сти нас». Вызвав Феодору из уединенной ке­льи, он велел ей взять сосуд и принести воды из колодца, который был совершенно сух. Она со словом «Благослови, отче» пошла и почерп­нула воду из колодца, который мгновенно на­полнился водой и не был без воды во все ос­тальное время засухи.

Перед смертью своей Феодора предложила ребенку, считавшему ее своим отцом, самые назидательные советы. Она увещевала его ос­таться в монастыре, быть послушным, терпе­ливым, услужливым. Она умоляла его нико­гда и ни в каком случае не осуждать никого, о согрешающих молиться единому Безгрешно­му, отвечать скромно на вопросы, не осквер­нять уст ни праздным, ни хульным словом, служить инокам с любовью, особенно же уха­живать за больными, прибегать к Богу во всех печалях и искушениях и творить о ней поми­нание перед Господом, Который имеет судить не только грехи, но и правоту людей.

В заключение она сказала мнимому своему сыну, что вручает его Богу Всемогущему, Ко­торый не оставит его, ибо Он отец и матерь всех сирот, наставник и руководитель ко спа­сению. Эти последние советы ее ребенку слы­шали некоторые из иноков. После горячей мо­литвы она почила от трудов своих.

Увидев, что она умерла, ребенок начал громко рыдать; монахи, слышавшие поучения и дивную последнюю молитву ее, пересказали о том настоятелю, но Бог уже открыл ему и о поле, и о духовных заслугах умершей. На­стоятель не хотел обнаружить этого иначе, как в присутствии отшельников девятого монасты­ря, за которыми и послал. Они прибыли все с игуменом. Тайна пола, ангельская чистота, долгое терпение чудное, подвиги самоотрече­ния, невинность Феодоры были торжественно признаны. Провидению было угодно привести и мужа ее в обитель; он узнал только в это время как о причине удаления жены из дому, так и о подвижничестве ее; глубоко поражен­ный примером, он оставил свет, продал свое имущество, принял монашество, поселился в келье Феодоры и был погребен в одной с ней могиле. Ребенок же возрастал в добродетели и впоследствии был настоятелем этого самого монастыря.

Блаженная Феодора подвизалась при импе­раторе Зеноне (474-490 гг.).

Св. Аполлинария

Аполлинария была внучкой благочестивого имп. Маркиана; о родителе ее Анфиме, зяте Маркиана, сперва первом министре, потом им­ператоре Запада (468-471 гг.), св. Феофан го­ворит в своей летописи: «Это был муж самый христианский и управлял царством в Риме благочестиво». Само по себе понятно, что дочь таких родителей получила лучшее образова­ние. Но на земле скучно душе при всякой об­становке, если только душа присматривается к себе и земле. Аполлинария сильно желала скрыться от сует мирских и посвятить жизнь свою на служение Господу. Родители страстно любили ее и желали видеть в замужестве. Она отклоняла предложения о браке и выпросила себе дозволение поклониться святым местам Востока. Благочестивые родители поручили ей раздать богатые дары церквам и обителям Вос­тока. Она отправлена была со множеством слуг и служанок, с запасами серебра и золота. Буря пригнала корабль ее к Аскалону. Совер­шив поклонение св. местам Иерусалима, раз­дав щедрую милостыню храмам, обителям и бедным, она предоставила свободу слугам и служанкам и оставила при себе только стар­ца и евнуха. Из Иерусалима отправилась она в Египет поклониться мощам муч. Мины. От­дохнув в обители св. Мины, сказала, что должна посетить скитских отцов. На дороге ночью у источника, который после назывался источником Аполлинарии, когда слуги засну­ли, она оделась в одежду инока и скрылась в камышах соседнего озера. Здесь она мужест­венно вела начальную борьбу со страстями. Рои комаров скоро превратили мягкое тело ее в сухую кожу; вся внешность ее до того изменилась от насекомых и поста, что и знавшему ее нелегко было узнать ее в одежде отшельни­ка; скудную пищу доставляло ей финиковое дерево. В пустыне встретился с нею авва Евфимий. Она просила у него дозволения оби­тать с братиями и, при вопросе об имени, при­бавила: «Грешный евнух Дорофей желает спа­сти душу свою». Авва дал евнуху келлию и ве­лел плести камышовые веревки. Скитскими отцами тогда уже принято было за правило принимать пищу не вечером, как бывало прежде, а в девятый час дня (в 2 ч. пополудни). «Недавнее принятие пищи не дозволяет быть с легкими и тонкими мыслями на молитве. По­чему признано за полезное принимать отдых в девятый час дня. Когда пища уже переварит­ся в желудке, инок бывает легким не только в ночное бдение, но и при вечернем славосло­вии». Так подвизался и евнух Дорофей. Апол­линария проводила время в подвигах, незнае­мая никем в скиту; знали только евнуха — инока Дорофея. У родителей Аполлинарии была другая дочь; та была одержима бесом. Родители отправили ее к скитским отцам с просьбой помолиться об исцелении больной. Настоятель поручил больную Дорофею, хотя тот и отказывался. Молитвами Аполлинарии больная исцелилась. Возвратясь к родителям, сестра скоро опять подверглась болезни, и злобный дух обвинял инока Дорофея в рас­тлении девицы. Поднялся шум против иноков. Посланы были нарочные взять преступного Дорофея для суда и наказания. «Пусть дозво­лено будет поговорить с царем и царицей в уе­диненной комнате», — сказал мнимый евнух. В уединенной комнате евнух выпросил обеща­ние отпустить его в пустыню, когда открыта будет тайна. Затем открыл он грудь свою и прибавил, что видят дочь свою Аполлина­рию; больная сестра в то же время была исце­лена. В восторгах радости родители плакали, что видят любимую дочь свою — и какою? Они просили ее остаться при них в обители; но надобно было выполнить данное слово, и они просили молиться за них пред Господом. Возвратясь в скит, Аполлинария предузнала, что близка смерть ее. Она просила настоятеля, чтобы не касались тела умершего при погребе­нии. «Как это можно?» — отвечал настоятель Дорофею. По смерти мнимого евнуха иноки, приготовлявшие тело к погребению, узнали, что это раба Божия Аполлинария. Ее положи­ли (в 470 г.) на восточной стороне церкви, в пещере преп. Макария, и много чудес совер­шалось от ее гроба.

Церковь празднует память св. Аполлинарии января 5 дня.

Св. Марина

В Вифинии жил благочестивый человек Ев­гений. Похоронив жену свою, он решился ос­тавить мир. У него была маленькая дочь и зна­чительное имение. То и другое поручил он надзору верного друга. Поселившись в обите­ли, стоявшей в 32 милях от города Александ­рии, он выполнял здесь послушание с любо­вью, и настоятель любил его более, чем дру­гих, как верного и усердного раба Божия. Спустя некоторое время любовь отца привела на мысль его дочь, и он стал печалиться. На­стоятель, заметив скорбь его, спросил его: о чем он печалится? «У меня осталось юное Дитя в доме», — отвечал отец. «Что же, возь­ми его сюда с собою», — сказал настоятель, не знавший и не дознавшийся, что это дочь, а не сын. Евгений явился в дом. Девочка после восторгов радости о свидании с отцом объяви­ла, что и она не желает оставаться в мире, но не хочет расставаться и с отцом. «Что ж де­лать нам, — говорит отец, — девочке не по­зволять жить в мужском монастыре». Она от­вечает, что острижет волосы свои и оденется в одежду послушника и так будет трудиться в монастыре. Отец и дочь раздали имение свое нищим, дочь преобразовалась в смиренного послушника Марина, и они были приняты в обитель. Отец обучил дочь читать псалмы. Марин был усердным послушником. Когда до­чери было 14 лет, отец, заботясь о ее спасе­нии, сказал: «Смотри, дочь моя, жить тебе ме­жду иноками то же, что близ огня, береги себя». Дочь произнесла твердый обет пред от­цом и Господом беречь чистоту души и тела. Отец взял с дочери слово и в том, что для себя и других до самого гроба не даст она знать ни­чем и никому о своем поле. В обители все ду­мали, что живет с ними евнух Марин. Дочери было 17 лет, когда умер отец. Послушливость и любовь к трудам, особенно по храму, были в иноке Марине таковы, что в обители смотре­ли на Марина с уважением.

Но вот встретило блаженную неожиданное и жестокое искушение. В монастыре была пара волов, с ней отправлялись иноки за три мили в морскую пристань для покупки необходимого для обители. В самой пристани была общая гостиница, где по временам приходилось оста­ваться на ночь и инокам обители. В одно время настоятель говорит: «Брат Марин! Почему бы и тебе не ходить наряду с прочими и не помо­гать в пристани?» — «Если повелишь, авва, буду исполнять это послушание». И Марин стал отправляться с телегой и волами, и, если запаздывали, останавливались на ночь в гости­нице. У гостинника была дочь. С каким-то про­хожим солдатом свалялась она и стала готовою родить. Родители потребовали сказать: с кем она согрешила? Лукавая грешница отвечала, что инок Марин изнасиловал ее и она зачала от него. Родители с дочерью пришли в монастырь и говорили настоятелю: «Вот что сделал инок Марин! Изнасиловал дочь». — «Допросим его», — отвечал настоятель. «Марин! гово­рил он. — Ты ли сотворил грех с девушкой?» Марин долго думал и вздыхал и наконец ска­зал: «Согрешил я, авва, каюсь в грехе моем, помолись за меня». Настоятель сильно разгне­вался и велел отколотить грешника инока. «Так как ты наделал такую пакость, — сказал на­стоятель, то ты не будешь более жить в мо­настыре». И выгнал Марина из обители. Не сказав никому ни слова о своей тайне, так как дала слово отцу не открывать своего пола нико­му, блаженная осталась за обителью под откры­тым небом и каждого, кто входил в монастырь, просила помолиться за грешную душу. Так провела она три года, не удаляясь от монасты­ря. Между тем грешница родила гостиннику сынка и вскормила его. Мать ее принесла ре­бенка к Марину и сказала: «Изволь кормить твое дитя». И, оставив ребенка, ушла. Святая дева взяла ребенка как будто собственного и куском хлеба, который подавали для Христа ходившие в монастырь, кормила его. Так прошло два года. Наконец братия обители сжали­лись над Марином и просили настоятеля: «Авва! Прости брата Марина и прими его; вот уже пять лет совершает он покаяние у ворот монастыря, прими его, как принял Господь наш Иисус Христос кающихся». Настоятель велел Марину войти в монастырь, призвал его к себе и сказал: «Отец твой был святой человек, как знаешь ты, и привел тебя в святой монастырь еще маленьким. Он не думал, чтобы ты сделал то, что сделано тобою, и никто в монастыре не ожидал того. Теперь ты вступил в монастырь с сыном твоим, плодом греха твоего, для покая­ния. Приказываю тебе очищать все отхожие места обители, одному мыть власяницы братии и всем прислуживать, тем только заслужишь любовь мою». Святая, охотно душою приняв поручение, исполнила все, что ей приказано было.

Спустя немного дней блаженная Марина почила во Господе. Братия объявила авве: брат Марин умер. Строгий настоятель сказал: «Видите, братия, каков грех его: не заслужил и того, чтобы принести покаяние. Ступайте, обмойте и похороните вдали от монастыря». Те, когда стали обмывать, узнали, что это жена. Все начали говорить: такое терпение, та­кая чудная жизнь! Никто не узнал тайны, а все только теснили святую! Со слезами ска­зали они авве: «Авва! Иди, посмотри на брата Марина, приди, посмотри на дивные дела Бо­жии». Авва, увидав почившую, ужаснулся, упал и, стукая головой о землю, кричал: «За­клинаю тебя Господом Иисусом, не обвини меня пред лицем Божиим за то, что так теснил тебя. Я был в неведении, ты, госпожа, не от­крыла твоей тайны, и я не знал святой жизни твоей». Он приказал похоронить святое тело ее внутри монастыря, в самом храме, декабря 4 дня. Память ее в греческой церкви 12 февра­ля. У коптов декаб. 8 (4) «мать Марина». О дне кончины надобно предпочесть показа­ние коптов, как местное, тем более что 12 д. февраля, вероятно, был днем перенесения мо­щей в Константинополь.

В тот же день и та грешница, мучимая злым духом, пришла в монастырь, исповедала грех свой и сказала, от кого зачала она. На седьмой день она в храме избавилась от беса.

Услышав о дивных делах, бывшие в при­стани и соседние монастыри, взяв кресты и свечи, священными песнями и псалмами прославляя Господа, пришли в монастырь и в храме, где покоилось тело блаженной, вос­хвалили Бога. Здесь молитвами святой девст­венницы Христос совершил многие чудеса к ее славе. Это было в начале VI века.

Жизнь дивной подвижницы прежде всего подает нам тот урок, чтобы не осуждали мы Других. Чужая душа открыта только Господу, а мы легко ошибаемся, даже имея в виду зна­ки согрешения чужой души.

Дочь подвизалась в простоте души, в одеж­де инока, сперва по детской любви к отцу, по­том по горячей любви к Господу. Господь по­мог ей вынести и неожиданное ее страшное ис­пытание, по ее крепкой любви к Богу. Но того, что могла перенести любовь крепкая, не должны принимать на себя души слабые, что­ бы не пасть падением жестоким. Наше дело следовать св. Марине в ее терпении, перено­сить скорби, какие пошлет нам Господь. Свя­тая Марина поставлена была в горькое испы­тание обещанием, данным отцу, а не вызва­лась на испытание. И мы не должны вызы­ваться на искушение. Другое дело, если вслед­ствие данного обета приходится терпеть горе, и позор, и голод: не нарушай обета, чего бы то ни стоило, да будет слава Господу.

Св. Анастасия

Св. Анастасия и по рождению своему была из высшей дворянской фамилии двора цареградского, и была в замужестве за первым са­новником империи. Потому и звали ее патри­цианкою. По смерти мужа жила она в страхе Божием и усердно исполняла заповеди Божий. За добродетели и редкую красоту пользова­лась она общим уважением. Император Юсти­ниан оказывал особое внимание к молодой вдове. Это одно было причиной преследования явного, поднятого императрицей против бого­боязненной вдовы. Анастасия, более благород­ная душой, чем думали о ней и добрые люди, сказала себе: «Вот случай спасать свою душу, ты должна избавить императрицу от ревности, иди же в пустыню, так можешь заслужить ве­нец небесный, тебя гонят от двора, почему же и не уйти?»

Взяв деньги и драгоценности, какие могла собрать, Анастасия, не сказав ни слова при дворе, отправилась на корабле в Египет. Неда­леко от Александрии построила она монастырь и с ревностью начала подвизаться в молитве. Монастырь этот долго и после Анастасии на­зывался монастырем Патрицианки. Анастасия смиренно занималась простым женским руко­делием, читала назидательные книги, пела псалмы в храме и была покойна.

Императрица умерла. Император Юлиан, сохранив уважение к высоким качествам Ана­стасии, велел искать ее везде, с приглашением возвратиться ко двору. Когда слух о том до­шел до Александрии и до Анастасии, Анаста­сия сильно встревожилась распоряжением царя. Она полюбила уединение, любовь к Гос­поду возросла в ней, а двор царский казался ей теперь только жилищем смут, интриг, тре­вог — то вовсе бесполезных, то решительно вредных для души; по крайней мере, для себя самой считала она теперь жизнь придворную невыносимой.

Боязнь быть принужденной возвратиться ко двору заставила ее бежать в глубокую пус­тыню. Ночью она оставила свой монастырь. Отыскав авву Даниила, начальника скитни­ков, бросилась к ногам его, рассказала ему все и просила помочь ей. Авва, помолившись, дал ей одежду послушника и с именем евнуха Ана­стасия запер ее в пещере. Он дал ей правила, по которым должна она жить. Самое главное правило было — не покидать никогда пещеры, ни под каким предлогом, и не принимать ни­кого к себе. Одному из послушников приказано было доставлять евнуху Анастасию раз в неделю хлеб и сосуд с водой, ставить это у пещеры и удаляться, не произнося ни слова.

Анастасия, жившая прежде в роскоши и в почестях, в неге и шуме двора, жила те­перь в суровом посте, с лишениями крайними, в уединении глубоком. Твердая душа выпол­няла правила аввы со всей точностью. Один Бог знает и Он, Благий, оценил скорби и борьбу, какие пришлось переносить затворни­це. Так прожила она 17 лет и стала сосудом Духа Святого. Господь открыл рабе Своей день смерти ее. На черепке начертала она сло­ва: «Честный отец, возьми с собою ученика, приносившего мне хлеб и воду; принесите ору­дия, чтобы предать земле чадо твое, евнуха Анастасия». Тогда же Бог открыл и авве бли­зость кончины Анастасия. Он послал послуш­ника к пещере, и тот нашел черепок с надпи­сью. Пришедшие вслед затем авва и ученик нашли евнуха больным. Авва со слезами гово­рил: «Блажен ты, брат Анастасий, памятуя о смерти, ты пренебрег земной славой, помолись за нас ко Господу». — «Я имею нужду в мо­литвах ваших», — отвечал евнух. «Надобно исполнить нашу просьбу, как первую», — ска­зал старец. Сидя на рогоже, святая обняла го­лову старца и тихо молилась. Старец, взяв ученика, приклонил его к ногам ее со словами: «Благослови ученика моего, твое же чадо». — «Бог отец моих, — сказала святая, — готовый разлучить меня с землею, да успокоит дух отца на сыне, как почил дух Илии на Елисее». Потом сказал евнух: «Господа ради, не сни­майте с меня одежды моей». Старец причастил святую Св. Тайн. Лицо ее засияло как огонь. Оградив себя крестным знамением, сказала она: «Господи! В руки Твои предаю дух мой», — и скончалась. Авва и ученик выкопа­ли перед пещерой могилу; старец снял с себя рясу. «Одень брата», — сказал он ученику. Тот, одевая, увидел, что это жена: груди ее высохли, как листья. На дороге ученик сказал старцу: «Знаешь ли, авва, что это жена?» — «Да, знаю», — отвечал авва и рассказал, что одел ее в одежду евнуха по нужде — ее требо­вали ко двору, где не могла она быть. Исто­рию дивной Анастасии узнали затем и другие. Преподобная почила в 565 г., в один год с бла­женным императором.

II. ПОДВИЖНИЦЫ ВЕРХНЕГО ЕГИПТА

Св. Таисия

Та, которая ныне чтится в лике великих святых, долго была великой грешницей.

Отечество Таисии и город, который был свидетелем печальных побед ее, неизвестны. Известно только то, что она жила в Египте и весь Египет знал о непомерном распутстве ее. Мать ее была женщина дурной жизни и не только не заботилась о внушении ей добрых правил, но сама учила ее торговать развратом. При таких уроках красавица дочь стала страшной. Богатые люди всякого возраста спе­шили уловить внимание ее, разоряли состоя­ние свое на подарки; любовники в доме пре­лестницы не только дрались, но и убивали один другого; покой и счастье многих семейств были расстраиваемы по милости этой слуги сатанинской.

Слух о прелестнице Таисии дошел до мона­стырского гераклейского аввы Пафнутия. Пафнутий был такой высокий подвижник, что на него смотрели как на ангела Божия. Ревнуя о спасении душ, он многих забывчивых мирян обратил на путь спасения. Услышав о Таисии, Пафнутий снял с себя отшельническую одеж­ду и в наряде светского богатого человека, с запасом денег явился в толпе обожателей прелестницы.

Таисия еще не совсем заглушила в сердце своем требования религии, она еще верила в Бога Всеведущего, верила, что по смерти бу­дет Суд правды. Но эти мысли только мелька­ли в душе ее, как у всех светских женщин, они были затемняемы и не доходили до глуби­ны сердечной под влиянием пристрастий ее к наслаждениям светским, к роскоши, неге, плотоугодию, веселой жизни.

Пафнутий воспользовался для спасения Таисии истинами, доступными для души ее. Пустив в ход средства, открывающие доступ к жалким женщинам, Пафнутий просил Таисию назначить свидание в тайном месте, в та­ком тайном, где бы не только люди, но сам Бог не мог видеть их. Она отвечала с улыб­кой, что это невозможно — Бог везде и все ви­дит. Тогда Пафнутий живо представил ей ужас дерзости грешить так нагло, так гнусно, как она грешит; открыл ей, какой устрашаю­щий ответ должна она дать пред Богом и за свои гнусности, и за беззакония прельщенных и погубленных ею душ, за множество душ, ис­терзанных распутством ее или потерявших саму жизнь в гоньбе за нею.

Таисия скоро почувствовала, что тот, кто говорит с нею таким языком — не светский грешный человек и даже не светский умник, а человек, посланный к ней Богом, и сердце ее озарилось небесным светом.

Трепеща, обливаясь слезами, кинулась она к ногам отшельника и сказала: «Подвергни меня какому угодно покаянию, чувствую мер­зость мою, трепещу мук, готовых для меня, но и надеюсь, что твоими молитвами Бог помилу­ет меня. Дай мне не более трех часов времени, нужного мне, и я явлюсь, куда прикажешь, и выполню все, чего бы ни потребовал ты от меня». Пафнутий согласился и назначил место свидания.

Таисия собрала все собранные ею сокрови­ща, плоды страшного распутства ее, наряды, драгоценности, стоившие огромной суммы, приказала сносить все на площадь. Тут, в при­сутствии народа, сама зажгла все и громко призывала участников развратной жизни ее каяться в грехах. Предавая плоды греха огню, она давала видеть, что признает она гнусной свою прежнюю жизнь, не находит имущества, нажитого грехом, стоящим даже и того, чтобы раздать его бедным, а жжет все как зачумленное.

Выполнив это, явилась она в назначенное Пафнутием место. Он отвел ее в женский мо­настырь и запер ее в тесной келии; к дверям приложена была свинцовая печать, а в малое окошечко приказано было подавать кающейся ломоть хлеба и несколько воды.

Заключенная как бы во гробе, Таисия про­сила уходившего Пафнутия об одном: как должна она молиться Богу? «Ты не достойна призывать Бога и именовать Его твоими уста­ми недостойна поднимать руки к Нему; уста твои полны нечестия, и руки осквернены пре­ступлениями. Обратясь к востоку, повторяй одно: «Создавший меня! Помилуй меня!»»

Кающаяся свято выполняла назначенное ей суровое покаяние.

Спустя три года Пафнутий почувствовал в сердце сожаление о заключенной. Он отпра­вился к Великому Антонию узнать, отпущены ли Богом грехи Таисии? Явясь к нему, он ска­зал ему о жизни Таисии. Св. Антоний собрал к себе главных учеников своих и предложил им провести ночь в молитве, не откроет ли Господь воли Своей о нужде Пафнутия? Воля Божия открыта была Павлу, которого звали Препростым. Ему явилось на небе ложе, по­крытое одеяниями неподражаемой красоты и которое охраняют три девы с лицами свет­лыми и прекрасными. Павел с восторгом ска­зал: «Верно, это готово для отца моего Анто­ния». Тогда голос возвестил ему: «Нет, это не для Антония, а для блудницы Таисии». Так Пафнутий узнал волю Божию о Таисии.

Явясь в монастырь, где заперта была Таи­сия, он открыл дверь келии ее. Таисия кротко сказала ему, что желала бы остаться в затворе. Пафнутий объявил: «Выходи, Бог простил тебе грехи твои». Она повиновалась и притом сказа­ла. «Бог свидетель, с той минуты, как вошла я в келию, все грехи мои были пред моими глаза­ми — и я обливалась слезами, смотря на них». За это именно, — сказал Пафнутий, — Господь милосердный и помиловал тебя, а не за строгость заключения твоего».

Таисия прожила только 15 дней по выходе из очистительного заключения. Душа ее, омы­тая покаянием и разрешенная Взявшим на Себя грехи всего мира, возлетела на небо за нетленною наградой.

Пафнутий за день до своей смерти рассказал о Таисии бывшим у него отшельникам, показы­вая на опыте, что нет состояния в жизни, кото­рое позволено бы было презирать, и что вели­чайшие преступники могут искренним покаяни­ем достигнуть и прощения, и великих наград.

Так как блаженная Таисия подвизалась и почила при вел. Антонии (+ 356 г.) и Павле Препростом (+ 340), то кончина се последова­ла не позже 340 г.

Считаем должным сказать здесь об особен­ности, отличавшей Павла Преиростого, узнав­шего о судьбе Таисии. Он имел дар от Господа видеть сердца людей, как видят лицо другого. Раз стоял он у дверей храма, где начиналось вечернее служение. Входили один за другим иноки с веселым взором. Но один шел мрач­ный и расстроенный — дух злобы хватался за его руки, чтобы оттащить его от дома Божия. Преподобный сел у порога и горько заплакал; так проплакал он во всю вечерню. Когда служба кончилась и в числе других шел брат, прежде расстроенный, теперь же веселый, Павел вскочил от радости, остановил брата на виду у всех. «Для общей пользы, — сказал Павел, открой, как случилось, что ты стал иной душою?» Тот отвечал свободно: «Да, я точно был грешником, жил порочно и безза­ботно. Но ныне услышал я в храме слова пророка: измыйтеся и чисти будете. Аще будут грехи ваша яко багряное, яко снег убелю (Ис. 1. 17-19). И я в храме решился переменить жизнь мою. И теперь клянусь пред всеми — буду служить Господу от искреннего сердца». «Видите, братия, — прибавил Павел, — Гос­подь готов принять каждого грешника, лишь бы мы приходили к Нему».

Св. Пахомий и Исидора

Когда св. Пахомий основал в Верхней Фиваиде, в епархии Тентирской, Тавеннское братство, Господу угодно было, чтобы он же был здесь устроителем общежития и для ино­кинь. Вот как это было: Пахомий оставил в мире сестру. Желание видеть любимого брата и лично убедиться в тех чудесах, которые со­единяли с именем Пахомия, привело сестру в Тавенну. Пахомий постоянно уклонялся от разговоров с женщинами; от родственных свя­зей отказался он давно, и душа его горела од­ной любовью к Господу. Когда привратник сказал Пахомию, что сестра желает видеть его, он велел сказать ей, что он жив, и только, до­вольно для нее, но пусть откажется она от на­дежды видеть его лично. Желая же подарить ее добрым советом, прибавил: пусть она поду­мает, не захочется ли ей подражать его роду жизни. Примером ее Бог, может быть, привле­чет к чистой жизни других жен, с ними она будет освящаться хвалами Богу, а это будет много значить для нее, для ее вечности. Он просил ее непоспешно и трезво обдумать пред­ложение его и, если решится принять, объя­вить ему, и он займется построением монасты­ря. Сестра его, не ожидавшая такого приема, горько плакала, но в это же время Бог тронул сердце ее дивной Своею благодатью. Успокоясь от тревоги, она обдумала предложение и просила отвечать брату, что вполне решилась последовать его совету. Решимость сестры на святые подвиги доставила Пахомию живую ра­дость. Он благодарил Бога за сестру и, не мед­ля нимало, принял все меры к постройке жен­ской обители.

Избранное место для обители называлось Мен и находилось на другом берегу Нила, то­гда как монастырь иноков был на острове по­среди Нила. Поселясь в монастыре, новая от­шельница проводила жизнь в страхе Божием и в святых трудах, как надеялся св. Пахомий. Она вскоре стала духовной матерью многих отшельниц. Под влиянием советов великого аввы она была достойной руководительницей вверившихся ей душ, наставлениями и приме­ром собственным отрешала сердца их от всего земного и возвышала души их к благам небес­ным, негибнущим.

Св. Пахомий дал отшельницам почти оди­наковый со своим монастырский устав; они не носили одного козьего кожуха, который со­ставлял одежду его монахов, но постригали волосы и накрывали голову камилавкой, при­крывавшей голову и плечи. Рукоделие их со­стояло в тканье льна и шерсти, которые заку­пал для них тавеннский эконом.

Ни один монах не был допускаем в жен­ин монастырь без особенного дозволения, братья или родственники приходили очень редко и то в сопровождении испытанных старцев, посещаемая сестра тоже была сопро­вождаема старицей. Не дозволялось ни подно­сить подарков, ни принимать их от кого бы то ни было, потому что монахини не могли иметь ничего собственного, а все было общее. Всякая светская речь, слух, новость, известие были изгнаны из разговора, одним предметом его было спасение души.

Монахи, приходившие для построек или других необходимых работ, не принимали даже пищи в женском монастыре, но возвращались к себе. Священник и диакон приходили в цер­ковь только для богослужения. Первый духов­ный отец, которому Пахомий доверил руково­дство сестер, был инок Петр, почтенный столь­ко же по престарелым летам, сколько по свято­сти своей жизни. Вдовы и девицы были одина­ково принимаемы в эту обитель, здесь постри­жены сестры Петрония, одного из первых уче­ников Пахомия, здесь же подвизались в иноче­стве мать, сестра и бабка Феодора Освященно­го, любимого ученика Пахомия.

Когда отшельница умирала, сестры с пени­ем псалмов выносили тело на берег Нила, а монахи тавеннские, с таким же пением, неся оливковые или пальмовые ветви, переправля­лись из своего монастыря через реку, подни­мали покойную и погребали на горе, где было общее Тавеннское кладбище.

Слава о подвигах тавеннских инокинь дошла до Запада. В Риме пробудила она реши­мость на подвиги девства даже в аристократ­ках, какова была богатая вдова Маркея. К тавеннским подвижницам относится то, что пи­сал блаженный Августин в книге о чистоте жизни кафолической церкви. Отдав честь под­вигам иноков и отшельников, он говорит: «Монахини, следуя тем же правилам, служат Богу как бы еще с большею чистотою и рвени­ем; не только отделенные, но и отдаленные от монастырей мужских, пособие которых им не­редко необходимо, они терпят, бодрствуют и соединяются с ними лишь в молитвах, мило­сердии и подвигах; ни один мужчина не может даже приближаться к обители женской, и старцы испытанные, являясь туда лишь для доставления сестрам житейских потребностей, никогда не входят в келью, а только в общие сени. Пустынницы изготовляют шерстяные и льняные изделия как для себя, так и для братий, от которых взамен получают необхо­димое для жизни».

Преподобный Пахомий почил в 348 году, преподобная сестра его окончила свой подвиж­нический путь, вероятно, не позднее 355 г.

Во время Палладия, в тавеннском монасты­ре Мен было до четырехсот сестер. Высокой подвижницей была здесь св. Исидора, назы­вавшаяся по-коптски Варанкис.

Эта святая девственница томилась неудер­жимым желанием смирять и унижать себя для очищения духа. Чтобы подвергаться от сестер унижению и дурному обращению, она приняла себя вид глупой и помешанной (юродивой) и так искусно вела дело свое, что все считали ее действительно безумной. Она в точности исполняла слова Евангелия: иже хощет в вас вящий быти, да будет всем раб и всем слуга (Мф. 20 26. Мк. 16, 43). Аще кто мнится мудр быти в вас в веце сем, буй да бывает, яко да премудр будет (1 Кор. 3, 18). Вместо того что­бы носить куколь и башмаки, она набрасывала на голову какую-нибудь тряпку и ходила бо­сая. Она никогда не садилась за трапезу вместе с другими, а довольствовалась крошками и вымывками из посуды, постоянно трудилась в кухне, выполняя все трудные работы, и была служанкой для всех. Многие из сестер обраща­лись с нею как с настоящей безумной, другие били ее, глядели на нее с отвращением, почи­тая ее бесноватой. Исидора переносила все это спокойно. Никто не слыхал от нее ни ответа грубого, ни ропота: чем жестче бранили и уни­жали ее, тем более она бывала весела.

Так упражняла она себя в мудром безумии Креста Господня. Только одному Богу была известна скрывавшаяся добродетель, и Он, благой Судья, любящий возносить смиренных даже и в этой жизни, счел нужным обнару­жить наконец достоинства Исидоры. Ангел, явясь к Великому Питириму (ученику св. Антония), жившему в Порфиритской пустыне, объявил ему: «Пусть он не считает себя слиш­ком добродетельным и не мечтает о своих подвигах, если хочется видеть душу несравненно совершеннейшую, то в Тавеннской женской обители встретит покрытую ветхим платком девственницу, умеющую радоваться самому грубому и дурному обращению с нею всех сес­тер и всегда усердную послушницу их, тогда как он, спокойно оставаясь телом в пустыне, мыслию носится по городам».

Питирим пришел в Тавеннский женский мо­настырь и просил у настоятельницы дозволе­ния видеть всех сестер. Он был высоко уважа­ем за прославленную добродетель и долголет­нее подвижничество в пустыне, и ему не могли отказать в его просьбе. Все монахини, кроме Исидоры, были представлены Питириму, но, не видя именно той, которая была указана ему Ангелом, он просил позвать остальных и на от­вет, что все пред его глазами, сказал, что это неправда, он не видит между ними именно той, которая была указана ему самим Богом.

Тогда ему объявили, что нет только одной безумной. «Приведите ее, — отвечал он, — и позвольте мне говорить с нею». Исидора, мо­жет быть предчувствуя, по внушению свыше, долженствовавшее случиться с нею, столь про­тивное ее глубокому смирению, сперва не хо­тела повиноваться, так что ее привели почти силой. Когда увидел он голову Исидоры, по­крытую тряпкой, он пал к ногам ее со слова­ми: «Благослови меня, амма (мать)». Так на­зывали подвижниц высокой духовной жизни. Она также пала к ногам его и сказала: «Ты благослови меня».

Невообразимо было удивление всех сестер при виде великого Питирима у ног безумной! «Отец, — говорили они, — не унижайте своей святости, ведь это безумная». «Вас, а не ее Бог лишил разумения, — отвечал он им строго, вижу это потому, что вы не поняли до сих пор ее достоинств: она амма и вам и мне (так называются там духовные матери)». Авва при­бавил: «Да пошлет мне Бог милость в День Судный быть с совершенствами безумия ее».

Тогда, не имея возможности признать высо­кой добродетели сестры, которую столько и так долго унижали, все бросились к ногам Питири­ма, прося простить их невежество духовное, и каждая чистосердечно исповедала виновность свою пред Исидорой. «Я насмехалась над нею», — говорит одна. «А я смеялась над по­крывалом ее», — говорит другая. Третья со скорбью созналась: «Я обливала ее помоями». «А я, несчастная, — говорила четвертая, — так была дерзка, что сыпала в ноздри ее горчицу». Каждая искренно открывала свою вину.

Питирим молился о них Богу, да простит им грехи их, и после продолжительной беседы с Исидорой отправился обратно в пустыню. Уважение, которым окружили с этой минуты святую смиренницу, внимание, с каким заме­чали каждое ее действие, каждое ее слово, бес­прерывные раскаяние и извинения в прежнем с нею обращении тяготили смиренную Исидору, и она тайно скрылась из обители. После того осталось неизвестным, где окончила она жизнь для принятия венца вечной славы.

Палладий повествует об этом в 420 г. Но Далеко прежде него предложил «сказание юродивой» св. Ефрем Сирин, посещавший пустыни Египта в 371 г. Итак, св. Исидора окончила подвиги свои не после 365 г.

Св. Талида, Таора и две безымянные подвижницы

В Верхнем Египте, иначе в Фиваиде, в IV и V веках было множество женских обителей.

В городе Оксиринхе, нынче почти засыпан­ном песком, было до 20-ти тысяч инокинь. Древние публичные здания и храмы, посвя­щенные прежде ложным божествам, обращены были в иноческие обители. Влияние иноческой жизни на горожан было изумительное. Они такую имели любовь к успокоению странных, что высылали слуг к городским воротам и са­ми выходили смотреть, не близится ли где ка­кой странник? Если странник был инок, бежа­ли навстречу ему, каждый тащил к себе, хва­тались за плечи, за одежду, только бы иметь счастье успокоить его. Руфим говорит, как очевидец, что в его время в Оксиринхе не было ни одного язычника и ни одного еретика, так что епископ с такой же свободой мог про­поведовать на площади, как и в церквах.

Дивный тут был и епископ Апфий. Когда он был монахом, вел весьма строгую жизнь; а когда стал епископом, хотел вести такую же строгую жизнь и среди мира, но не мог. По­вергаясь пред Богом, говорил он: «Неужели по причине епископства отступила от меня благодать?» И было ему открыто: «Нет, но то­гда ты был в пустыне, там не было ни одного человека и Бог помогал тебе, а ныне ты в мире и люди помогают тебе».

На восточном берегу Нила стоял город Ан­гиной, а напротив Антиноя — Гермоиоль, ныне, с VII века, Ашмунейм. На восточном берегу продолжавшиеся Аравийские горы ис­пещрены пещерами; это древнейшие камено­ломни и гробницы. Здесь-то были фиваидские уединения, прославленные делами христиан­ских подвижников и подвижниц. Они начина­лись от нынешней Миниэты и тянулись далеко на юг. В Шейх-Абаде, возле исчезнувшей Ан­тинои, в мечети показывают гробницу антинойского епископа Аммона, подписавшегося под определением Собора 394 г. По известию Палладия, в Антиное было 12 женских обите­лей, где вели жизнь богоугодную.

Между антинойскими подвижницами отли­чалась особенно высокой духовной жизнью старица амма (мать) Талида. Она уже во­семьдесят лет пребывала в подвижничестве, когда виделся с нею Палладий. С нею жило шестьдесят девственниц. По ее наставлениям они проводили жизнь постническую и чистую. Они все так уважали и любили ее, что ворота монастыря их не затворялись, как в других монастырях. Одна любовь и уважение к воле аммы удерживали их в стенах обители, и они крепко хранили чистоту души и тела для веч­ной славы. В ушах и сердцах их постоянно звучали слова апостола, переданные им аммой. поступайте достойно звания, в которое вы призваны со всяким смиренномудрием кротостью и долготерпением, снисходя дпуг другу любовью, стараясь сохранить единство духа в союзе мира (Ефес. 4, 1-3). Амма Талида достигла невозмутимой чистоты душевной. «Когда пришел я к ней и сел, — го­ворит Палладий, — она села подле меня и по­ложила на мои плечи свои руки, с изумитель­ным упованием на Христа, сохраняющего чис­тоту ее помыслов».

Что это за бесстрастие Талиды? Не свойст­во ли одряхлевшего организма? О нет, в мире бывают старики и старухи 80 лет такие, что в их членах сильно играет нечистый грех. С другой стороны, один жил в пустыне с дет­ства, но, когда в первый раз увидел на дороге женщин, сказал отцу своему: «Вот те самые, которые приходили ко мне ночью в скит». Авва Антоний говорил: «Думаю, что тело име­ет движение естественное, прирожденное ему, но оно не действует, когда душа не хочет, и бывает движение без похоти. Есть и другое движение, происходящее от питания и разгорячения тела пищею и питьем. Происходящий от них жар крови производит нечистые возбу­ждения в теле. Потому и сказал апостол: не упивайтесь вином, в немже есть блуд (Еф. 5, 19); равно и Господь в Евангелии сказал уче­никам: внемлите, да не когда отягчают серд­ца ваша объядением или пьянством (Лк. 21, 34). В подвижниках бывает и иное движе­ние — от коварства и зависти диавола». При­ложите эти слова к Талиде, и увидите истину. Восходивший с земли на небо говорил о себе, что до разлуки с телом он не считает себя сво­бодным от опасности: но вместе с тем воля, крепкая благодатью, ныне и вчера одерживает победы и над естественными движениями испорченной плоти и по временам уходит с зем­ли на небо.

В том же Антинойском монастыре жила дев­ственница Таора, ученица св. Талиды. Она уже 30 лет подвизалась, когда видел ее Палладий. Она никогда не хотела взять ни нового хитона, ни мафорты, ни обуви. «Для меня нет надобно­сти в том, — говорила она, — чтобы иначе не заставили выходить за ворота». Когда прочие сестры в воскресный день (и только в воскрес­ный) обыкновенно ходили в церковь для при­общения Св. Тайн, она, покрытая ветошками, оставалась в монастыре, постоянно занимаясь делом. Лицо ее было так красиво, что самый твердый с трудом мог не увлечься красотой ее, но ее подвижничество внушало невольный страх даже самому бесстыдному оку. Верная раба Божия отказывала себе в духовном утеше­нии в посещении храма Божия — оттого, что страшилась соблазнять кого-либо лицом своим и себя избавляла от искушения опасного. Взор на мужчину язвит или уязвляется, гово­рит духовный опыт. «Девственница, — писал великий Антоний, — не должна питать в себе чувств, свойственных жене; она должна уда­ляться нечистых мыслей, гордости и всего, что приятно диаволу; должна любить всех, бегать мирской славы, быть преданной Богу, обузды­вать язык и строго хранить пост». Так подвиза­лась преподобная Таора.

«Была и еще в Антиное, — говорит Палла­дии, — истинная девственница, бдительно со­вершавшая дело подвижничества. Она жила в дальнем от меня расстоянии». Палладий путешествовал но пустыням Египта в 388-392 гг., в том числе жил и в Антиное. «Я не видел ее в лицо, — продолжает он, — она, как говорили знавшие ее, никогда не вы­ходила из кельи с тех пор, как отреклась от мира, и 60 лет провела в подвижничестве вме­сте со своей матерью. Когда же наконец при­шло время перейти ей из этой жизни в жизнь вечную, явился ей прославившийся мужеством в том месте святой мученик Коллуф и сказал: «Сегодня ты пойдешь к своему Господу и уз­ришь всех святых. Потому приди разделить вместе с нами трапезу в монастыре». Блажен­ная, встав рано поутру, оделась, положила в свою корзинку хлеба, оливок и несколько овощей и после столь многолетнего затворни­чества отправилась в храм мученика. Здесь она помолилась, села и целый день выжидала времени для вкушения. В девятом часу, когда пришло время вкусить пищу и в храме уже ни­кого не было, она выложила снедь и обрати­лась к мученику с молитвой: «Благослови, святый Коллуф, пищу мою, и да сопутствуют мне молитвы твои!» После того, сев, вкусила. Потом, еще помолившись, пришла домой око­ло захода солнца. Здесь передала она матери своей толкование строматописца Климента на пророка Амоса со словами: «Передай это епи­скопу, посланному в заточение, и скажи ему, чтобы он помолился обо мне, я отхожу ко Гос­поду». В ту же ночь она скончалась: не стра­дав ни горячкой, ни головной болью, она сама себя приготовила к погребению и предала дух в руки Божии».

Авва Даниил около 420 г., посещая пустыни фиваиды. пришел в Гермополь и сказал ученику своему: «Иди вот в тот женский монастырь скажи игумении, что желаю быть у них». Это был монастырь, основанный о. Иеремиею, в нем сестер было до 300. Ученик постучал в во­рота. Привратница тихо спросила: что нужно? Ученик отвечал: «Скажи игумении, что один инок хочет беседовать с нею». Пришла игумения и спросила: что нужно? Брат отвечал: «Со­твори любовь, позволь ночевать в твоей обите­ли мне и брату, чтобы иначе не съели нас зве­ри». Игуменья отвечала: «Мужчина никогда не входит сюда, и для вас полезнее быть нищей зверей, чем страстей». Ученик объявил, что скитский авва Даниил желает быть у них. То­гда игуменья велела отворить ворота, немед­ленно созвала всех сестер. Постницы от ворот до места, где стоял старец, покрыли путь ков­рами и, кланяясь ему, целовали ноги его и с радостью ввели его в монастырь. Игуменья приказала принести лохань, и, налив теплой воды, положив в воду благовонных трав, уста­вив сестер в два ряда, сама обмыла своими ру­ками ноги его и ученика его, и затем окропила той водою всех сестер, и обмыла себе голову. Постницы стояли безмолвными и только знака­ми давали знать о нужном; ходили они весьма тихо и скромно. Старец сказал игуменье: «Нас ли стыдятся сестры, или они всегда таковы?» «Всегда таковы», — отвечала игуменья. «Ска­жи же ученику моему, — сказал старец, -пусть учится он молчанию, он у меня настоя­щий готфянин (немец)».

Из инокинь одна лежала на монастыре в разодранной одежде. Старец спросил игуме­нью: «Кто это лежит?» Игуменья отвечала: «Это одна из сестер, нетрезвая, не знаю, что с ней делать? Выгнать из монастыря боюсь, не согрешить бы, держать ее — смущение для других». Старец сказал ученику: «Возьми умывальницу и налей воды на нее». Когда он исполнил это, она встала как будто пьяная. «Такова она всегда», сказала игуменья. За­тем настоятельница повела старца в трапезу и предложила вечерю для него и для сестер. «Благослови, отче, рабынь твоих покушать при тебе», — сказала игуменья. Сама она и по ней вторая сели со старцем. Старцу предложе­ны были: чечевица квашеная, невареный овощ, финики и вода; ученику поставили хлеб, вареный овощ и вино, разбавленное во­дой; инокиням предложены были: разная ва­реная нища, рыба и вино. Когда старец встал из-за трапезы, сказал игумении: «Отчего это у тебя так? Надлежало бы нам кушать луч­шую пищу, а у вас вы кушали лучшее». Игу­менья отвечала: «Ты, отче, инок, и тебе пред­ложена иноческая пища; ученику твоему пода­на пища, приличная ученику великого старца; а сестры мои, как новоначальные, ели пищу новоначальных». «Господь да воздаст вам за любовь вашу, за урок, полезный для нас», — сказал старец. Когда все ушли спать, старен приказал ученику идти посмотреть, где будет спать та пьяная? Он, посмотрев, сказал: «В отхожем месте». Старец сказал: «Побдим эту ночь». Когда заснули инокини, старец и ученик пришли к тому месту, где была мни­мая пьяная, и видят: она стоит с поднятыми к небу руками, слезы текут но щекам ее, она бьет поклоны усердные. Когда выходила для нужды сестра, она ложилась как пьяная и хра­пела. «Позови ко мне игуменью и вторую по ней», — сказал старец ученику. Они, придя, смотрели всю ночь. Игуменья со слезами гово­рила: «Как много неприятностей делала я ей!» Когда ударили в било, игуменья рассказала всем постницам о подвиге мнимой пьяницы. Но та, когда увидела, что узнали ее, тайно пришла туда, где спал старец, унесла посох его с милотью, отворила ворота и на воротах написала: «Простите меня, сестры, в чем со­грешила я, и молитесь обо мне». Затем скры­лась. Сестры искали ее целый день и, не най­дя, увидали на воротах прощальные слова ее. Сестры плакали по ней. Старец сказал им: «Вот каких пьяниц любит Бог».

Преподобные Евпраксии, мать и дщерь, игуменья Феодула и преподобная Юлия

При императоре Феодосии Великом был в Царственном городе сенатор Антигон, близ­кий к императору и по родству, и по служеб­ным отношениям, умный на словах и на деле, советник благожелательный, управлявший Ликеей честно, человек сострадательный. Император любил его не только как сенатора, но и как христианина, всегда готового подать самый лучший совет. Богат он был, как никто из вельможей современных. Супруга его Евпраксия была также в родстве с домом императора и также была благочестива. Она, вознося мо­литвы к Богу со слезами, много делала прино­шений храмам и монастырям. Бог благословил добрую чету рождением дочери Евпраксии. И отец и мать были очень рады. В одно время Антигон говорит своей супруге: «Ты знаешь, добрая Евпраксия, как ничтожна эта жизнь, как ничтожно богатство, как ничтожна пыш­ность мирская. Напрасно тратим мы дни наши, если не заботимся о спасении душ». Ев­праксия сказала: «Как повелишь, господин мой, так и будем жить». Тот продолжал: «Бог дал нам дочь, довольно для нас, и не будем более мы делить ложа». Евпраксия с востор­гом радости отвечала: «Благословен Бог, по­давший тебе святую мысль. Я давно молилась о том. Время коротко, говорит апостол, пусть имеющие жен живут, как не имеющие» (1 Кор. 7, 29).

Антигон с того времени щедро раздавал ми­лостыню. И спустя год после обета мирно скончался.

Император был поражен скорбью о потере человека, которого по строгости его правил и по уму опытному заменить кем-либо было очень трудно. Тем более старался он утешить вдову. Когда дочери минуло 5 лет, император, объявивший себя опекуном ее, советовал мате­ри обручить ее с сыном честного и богатого се­натора. Мать согласилась с умным советом и приняла подарки. Между тем в то же время, как мать устраивала судьбу дочери, собствен­ной руки ее домогался вельможа, втайне от императора искавший помощи императрицы, и императрица приняла сторону искателя. С величайшим изумлением приняла Евпрак­сия предложение, сделанное ей от имени импе­ратрицы. Она, не требуя времени на размыш­ление, отказала наотрез искателю. Император, узнав о том, был очень недоволен супругой своей. Ему известна была решимость Евпрак­сии служить Господу, делать ей предложение о браке значило оскорблять ее незаслужен­но — так понимал дело император. С печалью замечая, что неумный вызов на брак стал при­чиной холодности между императором и импе­ратрицей, Евпраксия тайно отправилась в Еги­пет под предлогом нужды осмотреть имения свои. По дороге посещала она многие мона­стыри, оставляя в них щедрые подаяния.

Тавеннская женская обитель аммы Феодулы с 130 сестрами славилась строгостью пра­вил ее. «Тут не употребляли ни вина, ни ябло­ка, ни винограда, ни финика, ни другого чего-либо приятного для вкуса, иные не вку­шали даже и елея; одни постились с утра до вечера, другие принимали пищу через день, а некоторые через два или три дня.

Ни одна не мыла ног своих, иные, услышав о бане, смеялись и считали это за гнусность, нетерпимую для слуха. Для каждой постелью была земля, покрытая власяницей в локоть ширины и в три длины, тут и покоилась она. Одежда их была из шерсти и доходила до пят. Каждая работала, сколько могла. Если кото­рая заболевала, к пособиям медицины не обра­щались, болезнь принимали за благословение Божие и терпеливо переносили страдание, если не посылалось исцеление Господом. Ни одна не выходила за ворота обители. Была привратница, через нее передавались все отве­ты. Вся забота их была о том, как угодить Гос­поду молитвенными помышлениями. Потому Бог творил здесь много знамений, подавая ис­целения для приходивших сюда».

Глубоко пораженная такой жизнью ино­кинь, Евпраксия часто бывала в их обители с дочерью, которой был восьмой год. Она да­рила обители свечи и ладан. Раз говорит она настоятельнице: «Хотелось бы мне доставить доход обители в 20 или 30 литров (фунтов) зо­лота, дабы молились вы за рабу вашу и за отца ее Антигона». Игуменья отвечала: «Гос­пожа моя благородная! Рабыни твои не требу­ют ни золота, ни имений; они все оставили, чтобы заслужить вечные блага, и всего мир­ского чуждаются, страшась лишиться Небес­ного Царства. Чтобы не опечалилась ты на нас, принеси нам елей для лампад и ладан для кадил, и за то будет награда тебе». Когда это принесено было, Евпраксия просила молиться за Антигона и дочь его Евпраксию».

Настоятельница любила заниматься с ма­ленькой Евпраксией. «Нравятся ли ей мона­стырь и сестры?» — спросила она девочку. «Очень нравятся», — отвечала она. «Если же так, почему не останетесь вы с нами?» — про­должала игуменья. «Я осталась бы с большой охотой, — возразила девочка, — но боюсь, чтобы это не огорчило доброй моей мамы». «Кого вы любите более, — сказала еще на­стоятельница, — нас ли или жениха своего, с которым обручены?» — «Я совсем не знаю его, — отвечала маленькая Евпраксия, — да и он тоже не знает меня; а вас я знаю и люб­лю; но вы кого любите, меня или моего жени­ха?» — «Мы очень любим вас, — отвечала на­стоятельница, Господа же нашего Иисуса Христа любим более всего». — «И я, — сказа­ла девочка, — люблю вас очень, а более вас люблю Господа Иисуса».

Радостно велся этот разговор. Евираксия-мать выражала радость свою слезами. Ко­гда нужно было расставаться с обителью, Евпраксия-дочь объявила матери, что желает остаться в монастыре. Стараясь отговорить ее, сказали ей, что в обители нельзя остаться ина­че, как дав обет посвятить себя Христу. Девоч­ка спросила: а где Христос? Игуменья показа­ла ей на образ Спасителя. Девочка кинулась к иконе, целовала ее и твердо произнесла: «Ис­тинно, искренно и я даю обет Христу и не воз­вращусь домой с матерью». Тогда положили позволить ей переночевать в монастыре, пола­гая, что она не пожелает остаться долее. Но на следующий день убедились, что намерение ее не изменилось. Настоятельница заметила, что если она хочет остаться, должна выучить весь Псалтирь наизусть, должна поститься до вече­ра и мало спать. Ребенок согласился на все, на­стаивая на том, чтобы остаться в монастыре.

Эта решимость так была необыкновенна, что настоятельница сказала матери: «Не Сам ли Бог внушает дочери вашей такое желание? Видно, добродетели и молитвы родителей при­звали на нее особенную благодать Божию. Ос­тавьте ее с нами».

Любовь Евпраксии к Господу была выше нежной привязанности ее к единственной до­чери. Она подвела девочку к образу Спасите­ля и, подняв руки к небу, с громким плачем сказала: «Господи Иисусе! Прими это дитя под Твой покров». Потом, обратясь к дочери, сказала: «Создатель, утвердивший горы, да утвердит тебя, дочь моя, в страхе Своем!» За­тем передала дочь настоятельнице.

Спустя несколько дней игуменья с молитва­ми в молитвенном доме одела девочку в одеж­ду отшельницы. Мать спросила ее: нравится ли ей новый наряд? Девочка отвечала, что лю­бит его больше всякого другого, потому что Христос дарует его только избранным. «Да соделает же Он тебя вполне достойной милости­вого Своего избрания», — сказала добрая мать. Она обняла ее, простилась с настоятель­ницей и, вступая в одинокую жизнь, положила избрать и себе новую дорогу.

Она продолжала дела щедрого милосердия, но вместе стала строже к себе самой, прекрати­ла употребление вина, мяса, рыбы и ела толь­ко овощи один раз в день. Император, услы­шав о перемене жизни ее, и изумился и рад был.

В подвигах духовной жизни Евпраксия-старшая приблизилась к концу жизни сво­ей. Это было открыто настоятельнице обители, где осталась дочь ее. Она видела во сне Анти­гона, окруженного светом и просившего у Гос­пода дозволения привести свою супругу. На­стоятельница объявила об этом самой Евпрак­сии. Евпраксия была уже столько тверда, что считала только Небо отчизной своею. Узнав о близости конца, она благодарила Господа за знак милости Его к ней и просила довершить милость упокоением ее в обители святых Его.

Когда мать передала дочери весть о близо­сти своей смерти, дочь, увлеченная нежной привязанностью к редкой матери, рыдала не­утешно, что должна расстаться с такой мате­рью. Мать для успокоения ее напомнила ей, что она дала обет любить выше всего Господа Иисуса. Вот тебе, говорила она, завещание любимой тобою матери: «Люби Господа Иису­са с трепетом благоговения, уважай сестер тво­их, не смей никогда думать, что они ниже тебя и могут служить тебе, будь нищей в мыслях своих, чтобы пользоваться сокровищами ду­ховными, ты теперь владеешь всем состоянием моим, доставляй нужное для обители, моли об отце твоем и о мне, да дарует Он нам милости­вое прощение». Спустя три дня скончалась она и была похоронена в обители.

Узнав о смерти старой Евпраксии, импера­тор повелел сказать о том сыну сенатора и из­вестить, что так как дочь приняла иночество, то связь его с нею прекращена. Потом, усту­пая просьбам сенатора, писал он сам к дочери и просил ее возвратиться в Константинополь, чтобы вступить в обещанный брак. Евпраксия отвечала императору: «Неужели хочешь ты, добрый император, чтобы раба твоя оставила Христа вечного для человека смертного? Ведь он может быть завтра пищей червей. Да изба­вит меня Бог от этого преступления! Повели лучше этому человеку не беспокоить тебя и за­быть о той, которая не в состоянии нарушить обета, данного Господу. Умоляю тебя в память о моих родителях разделить все оставленное ими имущество между бедными, сиротами и церквами. Уверена, что ты помнишь о роди­телях моих, и особенно об отце, который поль­зовался такой доверенностью твоей. Именем его и матери моей прошу тебя обратить все бо­гатство их на дела, угодные Богу, дать свобо­ду всем рабам и простить долги должникам и наемникам земель. Благоволи распорядиться всем, чтобы свободно могла я служить Госпо­ду. Молите Господа с доброй императрицей, чтобы удостоилась я быть достойной рабой Христа Господа».

Письмо Евпраксии было прочитано в сенате и сообщено жениху. Все видели, что юная Ев­праксия достойная дочь Антигона и Ев­праксии, святая отрасль благочестивых роди­телей, и никто не думал более о возвращении ее в мир. Император повелел немедленно вы­полнить со всей точностью желания ее отно­сительно наследственного имущества ее. Это было перед самой смертью императора (Т 395 г.).

Евпраксии было тогда 12 лет. Успехи ее в жизни духовной были выше ее возраста. Ос­вободясь от забот об имении, она вся преда­лась на служение Господу.

Любовь к покаянию вызвала ее на усилен­ный пост. Сперва она ела один раз в сутки; скоро потом — раз в двое и трое суток. Она отдавала себя на самые низкие послушания, бывала рабыней каждой сестры обители. Не обращала внимания на слабость сложения сво­его и несла труды наравне с другими.

Было поставлено правилом обители, чтобы сестры объявляли настоятельнице о каждом искушении, которое испытывали. Евпраксия, как и многие, была совершенно изумлена и встревожена первыми нападениями злобного врага; она прибегала к советам сестры Юлии, которая дана ей была в руководительницы. По ее наставлению открывала она настоятельнице состояния души своей при каждом искушении и оттого выходила из боя победительницей.

Опытная настоятельница не только моли­лась с сестрами за юную подвижницу, но сове­тами вела ее как бы по ступеням к высокой жизни. Евпраксия, по ее советам, не в том только подчинялась безмолвно, что было легко и приятно, но и в том, что оскорбляло струны самолюбия. Смирение, усвояемое более и бо­лее Евираксиею, уравнивало для нее дорогу к высоким подвигам.

На 20-м году Евпраксии, когда она, помимо намерений, сформировалась изумительной аристократкой, настоятельница подвергла ее жестокому испытанию. Она приказала ей пе­ретаскать груду камней с одного места на дру­гое. Камни были тяжелые, но Евпраксия пере­таскала. Игуменья приказала перетаскать их на прежнее место. Евпраксия исполнила. Три­дцать раз настоятельница приказывала таскать камни с одного места на другое. И Евпраксия тридцать раз таскала их, не сказав ни слова о тяжести камней, ни о чем другом.

Сестры были изумлены такой покорностью Евпраксии. И Господь подавал силы слабой Евпраксии выполнять послушание.

После сильного искушения Евпраксия вы­просила у настоятельницы дозволение прово­дить неделю без всякой пищи — такой пост держала только настоятельница.

Твердость ее в подвижничестве была ред­кая. Она читала целые часы вслух сестрам, из­готовляла им трапезу, прибирала, чистила, мела в монастыре, колола и носила дрова, ме­сила тесто и пекла хлебы. Это были ежеднев­ные труды ее. И она успевала все делать так, что никто не оставался недовольным.

Вместе с тем не считала она себя вправе ни днем ни ночью освобождаться от утренних мо­литв, от молитв третьего, шестого и девятого часа и всех служб.

При всех трудах она не только не истоща­лась силами, но укреплялось ее здоровье.

Кто бы мог подумать, чтобы душа, столько возвышенная, могла подвергнуться укорам? Но Господь попустил одной сестре восстать против нее по зависти. Сестра эта была Германа. Она была низкого происхождения и по душе была не высока. Она была из тех, которые живут в монастыре на испытание другим. Германа упре­кала Евпраксию в лицемерии и честолюбии, от­нося к ним все ее труды и подвиги. Она уверя­ла, что Евпраксия постится лишь с тем, чтобы унижать собою других и заслужить место на­стоятельницы, которого ждет нетерпеливо. Ев­праксия не оскорблялась укорами Германы, она кротко объяснила, что постится по воле игуменьи, и потом падала к ногам Германы, уп­рашивая простить ее, грешную.

Игуменья призвала к себе злобную сестру и, назначив ей особое послушание, сказала, что она недостойна жить с другими. Евпрак­сия в продолжение месяца упрашивала игуме­нью простить Герману, потом уговорила Юлию, чтобы все сестры просили настоятель­ницу за бедную Герману, и наконец достигла того, что настоятельница простила виновную. Блаженная с точностью выполняла заповедь Апостола: не воздавайте злом за зло или ру­гательством за ругательство; напротив, благословляйте (1 Петр. 3, 9).

Злобный дух поднялся против Евпраксии с явными насилиями. Раз он столкнул ее в ко­лодец, когда она доставала воду; в другой раз сбросил ее с верхнего этажа здания; после оп­рокинул на нее котел с горячей пищей; а там, когда колола она дрова для кухни общей, он толкнул, и она рассекла себе ногу до того, что, облитая кровью, лежала без чувств. Только особенным покровом Божиим избавлялась Ев­праксия от смерти.

Присутствие духа Божьего в Евпраксии от­крылось нечаянным случаем. Женщина при­несла дитя, пораженное параличом и лишен­ное слуха и языка; она со слезами просила по­молиться о здоровье ребенка. По воле игуме­ньи, Евпраксия приняла от матери ребенка. Осеняя его крестным знамением, она сказала: «Бедненький! Да исцелит тебя Милосердный Создатель!» Она хотела нести его к игумений, но едва пронесла несколько шагов, как боль­ной исцелился, спросил о матери и, вырвав­шись из рук святой девы, побежал, как будто и не был больным.

После этого опыта игуменья поручила Ев­праксии ходить за бесноватой, давно жившей в обители. Ее держали в цепях, да и то не смели подходить к ней, пищу давали ей в корзине на длинном шесте. Когда Евпраксия хотела на­кормить бесноватую, она заскрежетала зубами и кинулась на нее. Святая дева погрозила на несчастную жезлом настоятельницы — и бес­новатая утихла. Потом приняла пищу из рук Евпраксии. С тех пор Евпраксия свободно, без опасения прислуживала больной, к которой никто другой не смел подойти. Гордая и зави­стливая Германа раз вызвалась: «И я могу кормить эту несчастную». Она подошла к ней, но ринувшаяся бесноватая бросила ее на зем­лю, изорвала на ней одежду и начала кусать и терзать ее. Евпраксия, прибежав, спасла ок­ровавленную Герману от бесноватой. Настоя­тельница сказала, что Евпраксия должна из­гнать беса из больной. Святая дева глубоко смущена была таким поручением. Простер­шись пред иконой Спасителя, в сознании сво­ей немощи, со стоном призывала она помощь Божию. И отправилась к бесноватой. Сестры следили издали, что будет. Подойдя к беснова­той, Евпраксия говорит: «Да исцелит тебя Гос­подь мой Иисус Христос, создавший тебя». Вдруг все слышат голос: «Как? Столько лет живу я тут, а эта нечистая и похотливая хочет выгнать меня?» Евпраксия сказала: «Не я вы­гоняю тебя, а Христос Бог». — «Не выйду, поганка», — кричал дух. «Я точно поганая, полная всякой нечистоты, — говорила Евпрак­сия, — но повелевает Господь: выходи из нее». Как ни упирался бес, наконец, при силь­ной молитве Евпраксии к Господу, с криком вышел. Евпраксия прибрала бывшую боль­ную, жившую дотоле в отвратительной нечис­тоте, и привела ее к игумений.

После того Евпраксия жила недолго, созрев для жизни небесной. О близкой кончине ее от­крыто было игумении, которая, скрывая пе­чаль свою о близкой потере, лишь за день ска­зала сестрам, что близок конец Евпраксии. Се­стры поражены были глубокой скорбью. Ев­праксия, услышав от Юлии извещение настоя­тельницы, упала на землю без чувств. По сми­рению считала она себя вовсе не готовой к той жизни и потому так поражена была известием о близкой смерти. Она молилась вслух: «Гос­поди! Оставь для земной жизни хоть один год, дабы могла я покаяться в грехах и совершить угодное Тебе; у меня нет добрых дел для полу­чения награды праведников». Настоятельница утешала ее благостью Спасителя. Открылась тогда же горячка. Игуменья и Юлия пробыли всю ночь при больной. Юлия умоляла ее упро­сить Господа, когда явится она к Нему, дабы и ей скоро явиться туда. Утром все сестры простились с умиравшей, и под звуки тихих молитв их Евпраксия сладко заснула, на 30 году своей жизни, в 410 г.

Спустя три дня, проведенных в слезах, Юлия с радостью объявила игумении, что Ев­праксия умолила Творца и ее берут туда. На другой же день, простясь с сестрами, покойно скончалась.

Прошло не более месяца, когда и настоя­тельнице, по ходатаству Евпраксии, возвещена была та же милость. Она объявила о том сест­рам и предложила избрать себе настоятельни­цу. Избрана была сестра Феогния. Настоятель­ница говорила ей: «Умоляю тебя именем Св. Троицы не искать имений и богатства, не занимай сестер заботами о временном, пусть они дорожат одним Небом; вы же, дорогие се­стры, — обратись к ним, сказала она, — ста­райтесь подражать блаженной Евпраксии, если хотите разделить ее небесное блаженство».

Расставшись со всеми, игуменья заперлась в молельной, и на другой день нашли ее умер­шей. Евпраксия, Юлия и игуменья Феодула положены были в одной могиле (в 410 г.).

Биограф говорит, что Евпраксия в загроб­ной жизни своей совершала множество чудес.

Чистая голубица Евпраксия трепетала, уз­нав о близкой смерти; она, подвизавшаяся 20 лет, говорила, что ей еще надобно каяться. А мы что? Конечно, умирать не хотят почти все. Но почему? Не потому ли, что еще вовсе не каялись во грехах! Не потому ли, что оби­женные не удовлетворены? Бедным не подава­ли посильной помощи? Дети не воспитаны в страхе Божием? Когда бы было так! Когда бы все подобное не было делом сторонним! Хотят жить просто, без всякой заботы или, что еще хуже, хотят жить, чтобы завидовать покою других, спорить и ссориться за местечко более теплое, более видное… Господи! По молитвам праведниц Твоих, просвети и спаси нас.

III. ПАЛЕСТИНСКИЕ ПОДВИЖНИЦЫ

Св. Клеопатра

Дочь благочестивого и богатого палестин­ского дома, Клеопатра, выдана была в замуже­ство за военного начальника. Он умер на служ­бе царской в Египте, оставив юного сына Иоан­на. Для матери-вдовы осталось одно утеше­ние — сын. Она воспитывала его со всей неж­ной любовью и за него молилась. Когда Уар (Вар), начальник египетской сотни военной, за свободное исповедание Христова имени был мучен и замучен, а тело его брошено было меж­ду трупами животных, Клеопатра, без страха и с участием любви смотревшая на подвиги муче­ника, тайно со слугами своими скрыла святое тело в доме своем, где благоговейно положила его в пещере под своей спальней. Это было в гонение Максимина Геркулия в 313 г. При Константине кончились гонения. Благочести­вая Клеопатра, возвращаясь на родину, благо­говейно взяла с собой мощи мученика, а это стоило ей многих забот. Мощи положила она в фамильной пещере «в своем поселении Эдре». Каждый день молилась она при мощах мучени­ка и решилась построить храм мученику. Меж­ду тем сын пришел в возраст, воспитанный зор­кой любовью матери. Это был прекрасный мо­лодой человек, добрый, послушный, готовый на все доброе. Любящая мать озаботилась опре­делить его на военную службу. По просьбе ма­тери и за заслуги отца сын принят был с офи­церским чином, для него прислан был военный пояс. Мать очень рада была счастью сына, но сказала: «Пусть милый сын мой вместе со мной перенесет св. мощи в новый храм и тогда от­правится он на службу». На освящение храма приглашен был епископ с духовенством, собра­лось множество народа. Когда совершилось ос­вящение и мощи были перенесены в храм, во время литургии мать горячо молила мученика испросить у Господа для сына то, что угодно святой воле Божией, благой и мудрой. «Более того, — говорила она, — ничего не смею про­сить, Господь знает полезное для нас».

Для гостей нового храма приготовлено было богатое угощение. Христианская любовь сдела­ла более: мать сама прислуживала при столе, и сын по ее воле также прислуживал. «Мы с то­бой после покушаем», — сказала она сыну. В конце обеда сын почувствовал головную боль и лег в постель. Мать собралась вместе с ним по­кушать, но оказалось, что он в сильном огне. Мать встревожилась и осталась при постели больного сына. К полуночи сын умер. Неутеш­но рыдала мать о потере единственного сына, единственной радости ее, в волнении души роп­тала она на мученика за его холодность к ее судьбе. Измученная страданием душевным, она впала в легкий сон. Являются ей мученик и сын ее, оба в блестящем военном наряде и в чудном свете. Мученик говорит матери: «На­прасно ты жалуешься на меня. Знаю и ценю все дела благочестивой любви твоей — и те, что совершила ты в Египте, и те, что ты твори­ла тут. Молился и молюсь я за тебя. По молит­ве моей Господь простил грехи родных твоих; покоящихся в фамильной пещере твоей. Для сына твоего я выпросил у Господа, что он те­перь со мной в чине воинов Царя Небесного, близких к престолу Его. Разве это не благая воля Божия, которой желала ты для сына? Если хочешь, сын может поступить и в службу царю земному. Выбирай, но не обманись». Сын просил мученика не возвращать его в мир, пол­ный грехов и бед, хотя бы мать и хотела этого. Клеопатра, видя сына в такой невиданной сла­ве, сказала: «Возьмите и меня с собой». Святой отвечал: «Возьмем, когда придет время». И ста­ли невидимы оба. Придя в себя, Клеопатра на­шла сердце свое полным радости и веселия. Она рассказала видение священникам, и тело сына положено было близ мощей мученика.

Теперь блаженная поняла, что ей надобно еще трудиться над собой для Господа: небесные не говорят неправды. И она удвоила труды свои. Она раздала имение свое бедным и стала жить только для искреннего благочестия. В по­становлениях апостольских предписывалось: «Да будет всякая вдовица кротка, молчалива, тиха, незлоблива, не гневлива, не болтлива, не двуязычница, не охотница мешаться в чужие дела… Как премудрая Юдифь, известная цело­мудрием, ночью и днем умоляла Бога за Из­раиля (Иуд. 9, 1), так и подобная ей вдовица непрестанно возносит к Богу моление за цер­ковь… Ее и око непорочно, и слух чист, и руки не запачканы, и ноги покойны, и уста говорят должное… Она воздержна, благоговейна, стыд­лива — поет псалмы, молится, читает священ­ное, постится». Так жила блаженная Клеопат­ра. Она день и ночь молилась и соблюдала пост. Иначе, она вела теперь жизнь посвятив­ших себя Богу. Современный ей Палестинский епископ Евсевий так писал об этой жизни: «В церкви Божией два рода жизни. Один течет выше природы и обычной жизни, не заботится ни о браке, ни о рождении детей, ни о земном счастии, совершенно и во всем отделяется от обычного житья, посвящает себя на служение Богу, по полной любви к небесному; избираю­щие эту жизнь представляются умершими для смертной жизни, остаются на земле по телу, по духом они на небе». При такой жизни препо­добной Клеопатры сын и мученик часто явля­лись ей с неба. В подвигах высокой духовной жизни провела она семь лет и мирно пересели­лась к мученику и сыну. Тело ее положено было близ мощей мученика. Это было не позд­нее 327 года.

Св. Павла

Отец блаженной Павлы происходил из рода Агамемнонова, а мать из дома Сципионов и Павла Эмилия; муж ее был потомок дома Юлиева. Блистательной знаменитости проис­хождения соответствовало богатство супругов. Павла была доброй супругой и матерью пяте­рых детей. Но счастье земное могло повредить доброму сердцу Павлы. И вот Господь посыла­ет ей тяжелую скорбь: любимый супруг умира­ет, когда ей было 32 года.

Павла, у которой сердце было нежное, не­утешно плакала о смерти мужа. Благочестивая и образованная вдова Маркела послужила ей подпорой. Она смягчала скорби ее христиан­скими утешениями и обратила сердце ее к Гос­поду. Павла стала евангельской вдовицей. Ог­ромное состояние доставляло ей средства оти­рать слезы сотням семейств бедных. Не было между бедными умершего, которого не хорони­ли бы за счет Павлы, не было больного, кото­рому не оказывала бы пособия любовь Павлы. Павла отыскивала бедность и горе в огромном городе, чтобы утешить их. Она считала себя несчастливой, если не ей удавалось оказать по­собие страждущей семье. Блаж. Иероним, ко­гда познакомился с ней, считал должным гово­рить ей: «Нет ли излишеств в благотворитель­ности?» Но сам же сознается, что она обезору­жила его словами: «Я желаю быть нищею для Господа, обнищавшего для нас».

Сама для себя была она теперь строга. Свя­зи с веселым миром были ослаблены; малую ошибку свою наказывала она сурово.

Когда св. Епифаний Кипрский и Павлин Антиохийский прибыли в Рим по церковным делам (это было в 328 г.), Епифаний и Иеро­ним жили в доме Павлы и она же доставляла все нужное Павлину; беседы со святителями были для нее самым приятным наслаждением.

Старшая дочь ее, необыкновенно дарови­тая, жившая с мужем только 7 месяцев, гото­вилась вступить в монастырь, но умерла. Это было сильным ударом для сердца Павлы. Блаж. Иероним должен был утешать ее. «Дочь твоя, — писал он, — перешла в тот мир с пре­красной решимостью посвятить себя Богу; уже более 4 месяцев очищалась душа ее покоем. Ты и не думаешь о том, что говорит тебе Спа­ситель: Павла, зачем ты скорбишь о том, что дочь твоя стала Моею. Твои слезы — возму­щение против Моих забот, оскорбление Мне. Знаю, что надобно уступать природе матери: но излишняя скорбь — не честь для веры».

Брак сына ее Токсотия последствиями изу­мил Рим и утешил Павлу. Лета, жена Токсо­тия, была дочь верховного языческого жреца. Кто бы мог подумать, говорит Иероним, чтобы внучка языческого жреца Альбина родилась по обещанию мученика, чтобы деду улыбающему­ся лепечущая внучка пела: «Аллилуйя» — и Христову невесту кормил на коленях своих такой старец? Но мы счастливо надеялись: «святый и верующий дом освещает неверующе­го»? Старый язычник стал христианином.

Вселенский Собор 381 г. наименовал Иеру­салимскую Церковь «матерью всех Церквей», а Рим — что такое в христианской истории? Павла сильно желала быть дщерью Иеруса­лимской Церкви. Это желание внушено было ей другом ее Маркеллой и поддержано Иеронимом. Нелегко было ей расставаться с детьми и с обширной знатной родней. Но в 385 г. зна­менитая и богатая патрицианка отправилась с дочерью опасным морским путем на Восток.

На острове Понтии, который прославлен ссылкой знаменитой патрицианки Флавии Домитиллы при Домитияне, видела келлийки; где долго томилась св. страдалица. В Кипре виделась со св. Епифанием, десять дней прове­дено здесь не для отдыха, а на посещение обителей и храмов. Потом была она в Антиохии у Павлина. «На берегу в Сарепте входила в малый храм Илии, где поклонялась Господу Спасителю; песками Тира, на которых прекло­нял колена Павел, достигла Акка, нынешней Птолемаиды; полями мегиддонскими, знающи­ми о смерти Иосии, вошла на землю Филистимскую; дивилась развалинам Дора, ко­гда-то весьма крепкого города; возвратясь, была в Кесарии, где видела дом Корнилия-сотника, обращенный в церковь, и храми­ны Филиппа, и четырех дев-пророчиц. Видела Лидду, переименованную в Диосполис, слав­ную воскресением Энея; также недалекий от нее Аримафей, селение Иосифа, почтившего погребением тело Спасителя; Иоппию, порт, из которого бежал Иона. Повторив путь, была в Никополе, называвшемся прежде Эммаусом, где Господь узнан был в преломлении хлеба и освятил дом Клеопы в церковь».

В Иерусалиме проконсул приготовил для нее дворец, но она поместилась в маленьком бедном домике. «Она простиралась пред кре­стом Спасителя, лобызала камень, отваленный Ангелом, и то место, где лежало тело Приняв­шего на себя грехи всего мира. Сколько тут пролито было слез, сколько вздохов и скорби! Показывали ей столп, окропленный кровью Господа, где, привязанного, Его бичевали. Указывали место, где сошел Дух Святой на 120 верующих».

Раздав бедным что могла, пришла в Вифле­ем и посещала пещеру, где родился Христос Господь. «Какое счастье, говорила она, — для бедной грешницы, какова я, лобызать эти ясли, где Спаситель мой лежал младенцем! Надобно ли мне еще искать для себя места, после того, которое избрал для Себя Спаси­тель мой?»

Посещая окрестности Вифлеема, Павла восходила на Гадер, башню стада, подле кото­рой Иаков пас стада овец (Быт. 37), а бодрст­вовавшие ночью пастухи удостоились слы­шать: «Слава в вышних Богу» (Лк. 2, 14). Из Восора была в Есяоле, видела следы дуба Авраамова, Хеврон, Кафар-Сарун и печальное озеро. Потом путешествовала в Иерихон, где видела галгалский лагерь (Ис. Нав. 5); с бере­га Иордана была в Вефилс и на горе Ефремо­вой, где отдала честь гробницам Иисуса, сына Навина, и Елеазара, сына Ааропова; прошла чрез Сихем, видела гробницы 12 Патриархов, Севастию или Самарию, где «погребены про­роки Елисей и Авдия и тот, которого больше не было из числа рожденных женами, Иоанн Креститель, там поражена и потрясена была она многими странностями. Она видела, как демоны потешались разными мучениями, как люди пред гробницами святых выли по-волчьи, лаяли как собаки, рыкали будто львы, шипели как змеи, мычали как волы, а другие вертелись на голове и через спину ма­кушкой касались земли. Жалела она о всех и о каждом проливала слезы, умоляя Христа о милосердии.

Вдвойне дорогое путешествие: и как совет для благочестия, и как урок для задорного скепсиса поздних полуязычников!

Из Вифлеема мать и дочь отправились по­сетить пустыни Египта. Они принимали благо­словение и советы Макарьев, Исидоров, Серапионов и других дивных пустынников.

По возвращении в Вифлеем Павла построи­ла на дороге к Иерусалиму странноприимный дом и монастырь мужской, где бл. Иероним был настоятелем. В Вифлееме устроен был об­ширный монастырь женский, с тремя отделе­ниями. В воскресенье все собирались на мо­литву в храм общий, в прочие дни служили богослужение в комнатах молитвы. Все были одеты одинаково, собственности никакой ни у кого, а все было общее; все нужное приго­товляли сами работой. Сестрам была предпи­сана строгая воздержанность в речах, ни одно резкое слово не должно было исходить из уст девы, посвятившей себя Богу; «если случалась между ними сварливая, дерзкая, заносчи­вая, — остановив ее не раз, Павла принужда­ла ее молиться у дверей трапезы, позади всех сестер, и есть отдельно от них, дабы стыд об­разумил ту, которую не образумили слова». Той, которая выказывала в одежде более, чем опрятность, говорили, что щегольство ее — вывеска грязной души. О слабых и больных заботливость была ревностная.

Строгая мать Павла была училищем благо­честия для сестер ее, смирение ее было изуми­тельное. «Когда она была окружена сонмом дев, то казалась последней между ними и по одежде, и по голосу, и по приемам, и по посту­пи. Она спала на голой земле, даже в лихорад­ке, мало вкушала пищи, и притом самой про­стой, а питалась более слезами. Исключая праздничные дни, она почти вовсе не подбав­ляла в пищу масла. Когда просили ее поберечь свое слабое здоровье, она отвечала: «Мне на­добно обезобразить лицо свое, которое столько раз выставляла я напоказ, натирая красками, в оскорбление воли Божией; справедливость требует истязать тело, которое слишком много вкушало сладостей; надобно мне плакать мно­го, после безумных и преступных веселостей; я должна заменять власяницей роскошные одежды, которые льстили суетности и неге; довольно я старалась нравиться свету, хочу употребить все, чтобы сколько-нибудь быть угодной Богу»».

Господь привел к Павле одну грешницу. В окрестностях Кесарии палестинской подви­зался преп. Мартиниан. В бурную ночь при­шла к его келлии жена, одетая в рубище, и просила у него покрова. Пустынник принял ее человеколюбиво в переднюю келлию. На другой день видит он жену, одетую в роскош­ную одежду. Зажегши огонь среди келлии, он стал на него босыми ногами и говорил с собою: «Как кажется тебе, Мартиниан, этот огонь? Ведь это не то, что огонь геенский! Если хочешь геенского огня, пожалуй, подой­ти к этой женщине». Пораженная самоотрече­нием и его проповедью, грешница бросилась к ногам святого отшельника, исповедала грехи свои и просила у него духовного исцеления. Преподобный отвел ее в монастырь Павлы, и здесь она, под надзором преподобной, прово­дила строгую жизнь до смерти и почила с ми­ром, с именем преподобной Зои.

Чтение Священного Писания было самым любимым занятием Павлы, и она старалась об­ращать правила его в жизнь души своей.

Немало оскорблений пришлось вытерпеть блаж. Павле от партии, не умно понимавшей и еще не умнее защищавшей личные мнения Оригена. Когда же не удалось хитростью скло­нить на свою сторону знаменитую римлянку, а не удалось оттого, что блаж. Иероним был про­тив этой партии, партия стала бросать в Павлу разные оскорбления, выдавали ее за помешан­ную и говорили: нужно бы оградить ее от рас­стройства. Дело доходило до того, что блажен­ный наставник советовал Павле удалиться с Востока. Она отвечала ему: «Ты был бы спра­ведлив, отец мой, если бы где-либо могла я найти любимый мною Вифлеем. И зачем скры­ваться от людской злости? Надобно превозмо­гать ее терпением! Почему не одержать победы над гордостью смирением? Почему, получая удар в одну щеку, не подставлять другой?»

Приближалась и кончина св. Павлы. В тяжкой болезни своей она тихо читала псал­мы. «Не слишком ли страдаешь ты и не оттого ли не спросишь советов?» — спросил ее ду­ховник. Она отвечала по-гречески: «Мне хоро­шо». И это были последние слова ее. Иеруса­лимский архиепископ Иоанн с несколькими другими епископами, множество иноков и ино­кинь совершали погребение над нею. Псалмы петы были на языках еврейском, греческом, латинском и сирском. Вдовы и бедные указы­вали на одежды, доставленные ею; толпы нуж­дающихся кричали, что «потеряли они мать и кормилицу свою». Она почила янв. 26 дня 404 г., на 58 году своей жизни.

Св. Евстохия

По стопам блаженной матери Павлы следо­вала блаженная дочь Евстохия.

Хотя Евстохия и воспитывалась под надзо­ром благочестивой вдовы Маркеллы, но нелег­ко было дочери сенаторской, девушке из само­го аристократического и богатого дома, ре­шиться на нищету Христову, тем более что Ев­стохия — первая из благородных дев Рима ре­шалась посвятить себя девству. Родные восста­ли с силой против ее монашества. Тетка Претекстата, аристократка высшего полета, по воле мужа сбросила с Евстохии смиренную одежду ее и пышно нарядила ее, «желая побе­дить решимость дочери и желание матери». Что же случилось? Бог — помощник добру и против греха. По известию блаж. Иеронима, «в ту же ночь видит она (тетка): явился ей грозный Ангел и говорит: «Ты ли смела пред­почесть волю мужа воле Христовой? Ты кос­нулась святотатственными руками главы девы Божией. Руки твои будут сохнуть, чтобы по­чувствовала ты себя, спустя 5 месяцев прибли­зишься ты к гробу. Если будешь упорствовать в нечестии, лишишься и мужа и детей». Все выполнилось в свое время и позднее раскаяние запечатлела смерть». Мужественная девушка твердо шла своим путем и не смотрела на суд гордого мира. Иероним справедливо писал: «Кто храбрее Евстохии, которая обетом девст­ва взяла в плен ворота благородства и гор­дость консульского рода?»

Блаженный Иероним, содействовавший со­ветом Евстохии в решимости жить девой для Господа, в 383 г. написал для нее обширное сочинение о девстве. «Пока мы живем в этом хрупком теле, — писал он, — пока носим со­кровище в глиняном сосуде (2 Кор. 4, 7) и плоть борется с духом, как дух с плотью (Гал. 5, 17), дотоле нет верной победы. Пото­му постоянно необходимы смирение и труд. Особенно для молодого тела нужно воздержа­ние: свобода, какую дозволяют себе многие в этом отношении, вызывает жалкие последст­вия. Надобно уклоняться от сношения с лица­ми, от которых веет мирщиной. Редко ходите и на поклонение мученикам; поклоняйтесь им в келье вашей. Трудно, чтобы душа человече­ская не любила ничего, не увлекалась каки­ми-нибудь чувствами. Пусть же плотская лю­бовь побеждается любовью духовной, омывай­те слезами ложе ваше, бодрствуйте в уедине­нии; пойте сердцем и устами: «Благослови, душе моя, Господа и не забывай всех воздая­ний Его, очищающего вся беззакония твоя, исцеляющаго все недуги твоя». Преимущества девственной жизни слишком высоки, чтобы не уважать и не любить их полной душой». Ука­зывая на средства охранять дорогое сокрови­ще, предлагает как можно более оставаться в уединении, заниматься молитвой, не слу­шать льстецов. «Не уверяйте себя, будто вы молоды, нежны, слабы и потому не можете за­ниматься рукоделием. Не отзывайтесь ни о ком дурно; попостясь несколько дней, не ду­майте, будто превосходите тем в добродетели людей, которые не постятся. Пусть вы и по­ститесь, но можете быть нетерпеливы, занос­чивы; а другой не постится, зато кроток и сми­рен». Надобно притом опасаться и тщеславия, не выставлять из себя особенности. «Когда по­ститесь, будьте веселы лицом. Одеяние ваше пусть будет довольно чисто, а не гнусно, что­бы проходящие не указывали пальцем». «Как и тщеславие, скупость — вещь дурная». Изо­бразив жизнь разных подвижников Востока, говорит: «Не смотрите на тех, которые забот­ливы о плоти, о приобретении имущества, счи­тают доходы. Не говорите: та и та пользуется своей собственностью, в почете у людей, к ней собираются братья и сестры — и перестала ли она быть девой? Да, сомнительно, чтобы такая была девой. Бог смотрит на нас не так, как люди. Если по телу она и дева, но не знаю, дева ли она по душе? Апостол так определил деву: да будет святою по телу и по душе (1 Кор. 7, 34)… Надобно нам смотреть не на жизнь грешных, а на жизнь святых, мучени­ков, апостолов».

Прибыв в Иерусалим с матерью, посетив святые места его, побывав у пустынников Вос­тока, Евстохия от имени своего и своей матери писала в Рим к Маркелле письмо, приглашая ее на Восток.

«Начиная со времени вознесения Господня и до сего дня, — писала она, — как многие епи­скопы, мученики, красноречивые учителя посе­щали Иерусалим. Им как бы недоставало чего-то в их благочестии, уме, добродетели, если бы не поклонялись Христу в тех местах, откуда распространился свет Евангельский, за­жегшийся с Креста. И в самом деле, если ора­тора осуждают за то, когда не изучал он грече­ских наук в Афинах, а в Ливии, и с латински­ми знакомился не в Риме, а в Сицилии, так как каждая провинция имеет свои преимущества, которых нет у другой, — как же верить, что, не посещая христианских Афин, могут восхо­дить на высоту христианской мудрости?»

«Не отвергаем, что Царство Божие внут­реннее должно быть внутри нас и что есть ве­ликие, святые люди и в других странах. Но мы хотим сказать, что первые, лучшие люди всего света собираются здесь. Мы не принад­лежим к первым, а к последним и пришли сюда, чтобы видеть первых всех стран. Луч­шие цветы, дорогие камни — это лики иноков. Британия, отделенная от нашей страны, так как хочет успевать в христианском благочес­тии, должна присылать своих с Запада на Вос­ток, чтобы они могли видеть место, которое знают только по слуху и по описанию Св. Пи­сания. Что сказать об Армении, Персии, Ин­дии, Египте, столько плодовитом иноками, о Понте и Капподакии, о Сирии и Месопота­мии и о всем Востоке? Со всех стран спешат сюда, и мы можем видеть разные образцы доб­родетели. Языки разные, а благочестие одно. Почти столько же ликов поющих, сколько раз­ностей племенных. При этом первая доброде­тель христиан — обращение, далекое от гордо­сти и суетности; спорят только о том, чтобы превзойти в смирении».

Описав другие добродетели, которые ви­дятся в опытах, обращается к Вифлеему. «Эти ясли, где лежало Божественное Дитя! Ах! Их надобно чтить более молчанием, чем словами. Куда годятся обширные портики, великолеп­ные комнаты, покрытые золотом, высокие зда­ния, убранные трудом голодных и слезами ра­бов?.. Вот в этой пещере земной родился Тво­рец мира, здесь повит пеленами, посещен пас­тырями, показан звездой, принял поклонение волхвов. Конечно, и в Риме есть церковь… Но самое величие города, его могущество и слава, надобность видеться и видеть, поздравлять и поздравляться, хвалить и бранить, слушать или говорить, видеть такое множество лю­дей — очень далеки от тишины й покоя ино­ческого. Если видим приходящих к нам, теря­ем молчание; если не видим, считают это за гордость. Отдавая визит за визит, переступаем гордый вход, под бранью слуг входим в золо­ченые двери».

«В городке Христовом сельская простота и молчание; их нарушают только звуки псал­мов. Куда ни посмотришь, слышишь хвалы Богу. Поселянин за плугом поет: «Аллилуйя». Жнец, покрытый потом, оглашает себя псал­мами, и виноградарь, обрезающий лозу, изда­ет звуки Давидовой песни. Псалмы — единст­венные песни в этой стороне; это — любимые песни пастуха и песнь пахаря».»

После живого, картинного описания страны Евстохия живо описывает воображаемое пре­бывание Маркеллы в Святой Земле.

«О! Когда же ангел-путник принесет нам весть: наша Маркелла в гавани палестинской! Когда лики иноков и инокинь суетливо будут готовиться к ее приему!.. Вот наступает день, когда рука об руку вступаем в пещеру Спасите­ля, плачем на гробе Господа, плачем с сестрой, плачем с матерью, лобызаем Крест, входим на Елеонскую гору и летим на крыльях духа вслед возносящегося Спасителя; видим Лазаря, обер­нутого погребальными пеленами, видим реку Иордан, который так весел был при крещении Иисуса; посещаем пещеры пастухов и молимся в гробнице Давидовой; видим пророка Амоса, как он на скале играет на пастушеской свирели. Спешим к Аврааму, Исааку и Иакову и к па­мятникам жен их; видим поток, в котором Фи­липп крестил евнуха… Идем в Назарет и, по значению имени его, видим прекрасные цветы Галилеи. Невдалеке отсюда встречаем Кану, где Спаситель претворил воду в вино. Потом идем на Фавор и желаем видеть пребывание Спасите­ля не с Моисеем и Илией, как Петр, а с Отцом и Св. Духом. Потом мы на Геннисаретском озе­ре и отсюда в пустыне, где накормлены раз пять тысяч, в другой — четыре тысячи, четырьмя и семью хлебами (Мф. 14, 22; 15, 38). Идем да­лее и видим городок Наин, при воротах которо­го воскрешен сын вдовы; далее в виду гора Хев­рон и поток Эндор, при котором побежден Сисара, еще Капернаум, избранное место чудес Христовых. Теперь возвращаемся мы, сопрово­ждаемые Христом, через Силом, Вефиль и дру­гие места, где построены церкви — победные знаки Иисуса, возвращаемся в свою пещеру. Кончив путешествие, мы будем часто плакать и еще чаще петь, молиться непрерывно и, уяз­вленные любовью к Иисусу, станем повторять: «Я нашла Его, Которого любит душа моя; я на­шла Его и держу Его и никогда не отпущу Его» (Песн. пес. 3, 4)».

Маркелла была уже дряхла для дальних путешествий, но письмо к ней о Востоке, без сомнения, произвело в Риме сильные движе­ния. Оно может принести пользу и тем жал­ким больным, которые больны сомнениями о Евангельской истории.

«И слово, и походка, и жизнь ее — учили­ще добродетелей», — писал Иероним к Лете о Евстохии, советуя отослать дочь к ее тетке. Павла точно воспитывалась у тетки, когда еще была жива св. бабка Павла, и внучка языче­ского жреца была потом искреннею инокиней.

Когда в 404 г. умерла св. Павла, потеря та­кой матери была оплакиваема дочерью. В уте­шение Евстохии Иероним красноречивым пе­ром описал жизнь св. Павлы.

Евстохия теперь начальница общины, чем была мать. Надобно было заботиться о содер­жании обителей. Но было ли, чем содержать: «Свидетель Иисус, — писал Иероним, — мать не оставила для дочери ни копейки, все розда­но бедным; осталась только чужая медь, долги и множество братий и сестер. Содержать их трудно, а отсылать грешно. Но будь покойна, Евстохия: ты богата великим наследством, часть твоя — Господь».

Только с надеждой на Господа Иисуса Хри­ста и управляла общиной Евстохия. Блаж. Ие­роним продолжал помогать ей советами, обод­рял ее утешениями небесными. Он перевел для вифлеемских обителей иноческие правила св. Пахомия. Толкование на пророков Езекииля и Исайю посвятил Евстохии, которая под его руководством давно изучила еврейский язык. После молитвы изучение подлинного смысла Св. Писания было для Евстохии са­мым приятным и освежающим трудом. Совре­менник Палладий писал: «Дочь блаженной Павлы, Евстохия, и ныне подвизается в Виф­лееме; она, говорят, жена самая целомудрен­ная и содержит общежитие 50 дев».

В 416 г. пелагияне, в бешенстве гнева на обличителя их Иеронима, ворвались в его мо­настырь, убили нескольких людей, в том числе диакона, ограбили и сожгли монастырь его; потом ворвались в монастырь Евстохии, огра­били, что могли захватить; инокини спаслись бегством, но вся прислуга была убита остерве­нелыми. Блаженная Евстохия и младшая Пав­ла писали, в тоне весьма умеренном, о постиг­шем их несчастье к П. Иннокентию: не назы­вая по имени бунтовавших, выставляли только беззащитное свое положение. Папа писал на­стойчивое требование к Иерусалимскому Пат­риарху Иоанну — обуздать дерзости еретиков. «Если ты не сделаешь того, то сам потребован будешь к церковному суду». Но Иоанн уже умер. Пелагияне усмирены были, по соборно­му определению, патр. Проилием. В следую­щем, 418 году, страшное землетрясение навело ужас на всех в Палестине — многие ожидали кончины мира. Ряд скорбей приготовлял под­вижницу к переходу в блаженную вечность. Незадолго перед смертью глубокого старца-на­ставника, 28 сентября 419 г., почила препо­добная Евстохия.

Св. Мелания

Внучка благочестивой Мелании, проводив­шей последнюю половину жизни своей в оби­телях Востока, принадлежала к богатейшей и очень древней дворянской фамилии. Бла­женная Мелания еще в детском возрасте изъ­являла желание посвятить себя на служение Богу. Это желание не слабело в ней с летами, не взирая на жизнь роскошную аристократиче­ского дома. Когда минуло ей 13 лет, ее почти насильно соединили браком с Пинианом, сы­ном префекта Италии и Африки. Любовь к чи­стоте душевной и телесной была так сильна в ней, что в первое же время брака упрашива­ла она мужа уволить ее от супружеского сожития. Молодой муж обещал дать ей это дозво­ление, когда она родит ему сына. Первым пло­дом брачного сожития была дочь. Мелания дала обет посвятить дочь Господу.

Она снова обращалась с прежней просьбой к мужу, предлагая за выполнение желания ее передать ему все состояние свое, которое было огромно, но он не согласился. Тогда она реши­лась терпеливо ждать воли Божией, но вместе положила жить уединенно и строго, сколько возможно это будет в ее высоком звании. Она пламенно просила Господа услышать желания сердца ее; особенно горяча была молитва ее о том в день св. Лаврентия. Молитва ее была услышана. При вторых родах Мелания была в смертельной опасности. Муж, очень любив­ший ее, испугался до крайности. Он бросился в церковь молить Бога о жизни жены. Мела­ния послала сказать ему, что, если даст он обе­щание исполнить ее просьбу, сердце ее уверя­ет, что она останется жива. Муж дал обет, не колеблясь ни минуты. Мелания почувствовала облегчение и родила сына.

Сынок вскоре после крещения умер, потом умерла и дочь. Эти потери горьки были для Пиниана, но они укрепили в Пиниане реши­мость следовать желаниям благочестивой суп­руги. Пиниан и Мелания стали жить по прави­лам Евангелия и ослабили связи с веселым ми­ром. Так, замечает Палладий, исполнились слова Апостола: что веси, жено, аще мужа спасаеши? (1 Кор. 7, 16). Событие это — пе­ремена с Пинианом — относится к августу ме­сяцу 401 г. Тогда минуло семь лет супружест­ва их, Пиниану было 24 года, а Мелании — 20 лет. Пиниан еще не совсем расстался со светской пышностью, но Мелания осторожно перерабатывала сердце его.

Благочестивая бабка Мелании, узнав о доб­рой перемене в жизни внучки и ее мужа, не­смотря на свои шестьдесят лет, прибыла с Вос­тока в Рим. Семейство и родственники встре­тили ее в Неаполе; отсюда отправилась она в Нолу к св. Павлину, который был ее родст­венником. Преподав в Риме всем своим совет дорожить чистой верой и оберегаться ереси, отправилась она в Африку по имениям своим. Возвратясь снова в Рим, она настойчиво сове­товала внукам продать недвижимые имения и расстаться с шумной столицей.

Меланию-старшую все уважали. Дочь ее Альбина, мать младшей Мелании, решилась жить для Господа, как и дочь ее; патрицианка Авхозия, под влиянием Мелании, убедила мужа-язычника принять христианство; Астерий, сын ее, и дочь Евкопия посвятили себя уединен­ной жизни. В Риме произошло сильное движе­ние в пользу христианского благочестия. По на­ставлениям благочестивой бабки, Мелания и Пиниан еще более изменили жизнь свою; реше­но было продавать имения по частям. Мелания бросила все наряды, отдала дорогие платья свои по церквам. Сперва она начала поститься по че­тыре дня подряд, но потом, умерив ревность, принимала пищу через день. Вместе с мужем посещала она больницы, выкупала содержав­шихся за долги, принимала странников и понем­ногу продавала имения свои.

Брат Пиниана, Север, смотрел, как смотрят люди светские, на дела милосердия супругов. «Это вредная расточительность», — говорил он. Недолго думая, он захватил, что мог, из имений брата. «Надобно спасать, — говорил он, — неумно растрачиваемое богатство». Пиниан и Мелания терпеливо переносили насилия его и молчали. Но императрица Верина, глубо­ко уважавшая добродетели Мелании, узнав о всем, просила ее к себе. Муж и жена явились во дворец в простой одежде. Смирение их не только не унизило, а возвысило их в глазах им­ператрицы. Она сказала Мелании, что знает все несправедливые поступки Севера и что он будет строго наказан за них. Тогда обиженные обратились в ходатаев за обидевшего и просили об одном — возвратить им собственность, и притом не для них, а для бедных. Императри­ца, тронутая добротой их, выпросила у импера­тора Гонория полное право продавать имущест­во и земли без всякого, с чьей бы то ни было стороны, препятствия. Такая воля императора оказалась вдвойне полезной. Покупатели, уви­дев, что они безопасно могут покупать имения супругов, возвысили цену на имения, и прода­жа пошла скоро и успешно.

Муж и жена имели земли не только близ Рима, но в целой Италии и Аквитании, в Си­цилии и Испании, в Галлии и Англии, в Террачине и Африке. Мелания продала сперва земли отдаленные — в Испании, Галлии и Англии. Прочие сохранила до тех пор, пока смерть отца не дала ей свободы отправиться с мужем на Восток. Доходы с имений оставшихся, как и деньги проданных имений, супруги употребляли на дела богоугодные. Бедные храмы, монастыри, кафедры Запада получили от них богатые приношения. Блаженная Мела­ния поручила далматскому иеромонаху Павлу большие суммы для раздачи на Востоке: 10.000 златниц дано было для обителей Египта и Фиваиды, столько же для сирских обителей; столько же для церквей на островах и для ссыльных; 15.000 — для Палестины. Сама же она раздавала вчетверо больше. Всем рабам предоставлена была свобода.

Север не переставал тревожить добрых суп­ругов. Но Господь не оставлял их без своей помощи. Наставления бабки и св. Павлина много подкрепляли их. Палладий, епископ Еленопольский, бывший в Риме (в 405 г.) по делу св. Иоанна Златоустого, принят был Меланиею и мужем ее с полной любовью. «Когда мы были в Риме в большом числе, — говорит он, — для блаженного епископа Иоанна, то они приняли нас с великой почестью, покоили нас в гостинице, снабдили нас богатым дорож­ным запасом. Так они снискивают участие в вечной жизни Господа нашего Иисуса Хри­ста и в лучшем образе жития».

В 407 году скончался отец Мелании. Вслед затем Мелания оставила шумную столицу и поселилась в имении своем, чтобы жить уе­диненно. Отсюда супруги ездили в Компанию к св. Павлину. Мелания собрала себе несколь­ко дев благочестивых и с ними молилась и по­двизалась. Пиниан точно так же стал жить с 30 отшельниками.

Осада Рима Алариком (в 408, 409 и 410 гг.) доказала, как мудр был совет, дан­ный благочестивой бабкой внукам о продаже имений. Готфы разграбили бы имения их, а, выполнив совет, они передали богатую цену имений руками бедных небу. Варвары рассея­лись по всей Италии для грабежей. Пиниан и Мелания удалились в Сицилию, где продали оставшееся имущество, потом переехали в Африку.

В Тагасте был епископом Алипий, друг блаж. Августина. Беседы с добрым пастырем были приятны для Мелании и Пиниана. Здесь же надеялись они видеться с великим учите­лем Августином, но из письма его узнали, что при всем желании никак не мог он быть в Та­гасте. Пиниан и Мелания отправились в Гиппон, оставив Албину в Тагасте. Духовная ра­дость свидания всех пяти друзей была возму­щена особенным случаем. Народ гиппонский, давно знавший Пиниана, объявил, что избира­ет Пиниана в пресвитеры, и притом с тем, что­бы он обязался не разлучаться с ними. Сколь­ко Августин, Алипий и Пиниан ни хлопотали о том, чтобы народ не связывал свободы Пи­ниана, пришлось уступить его настоянию. Впрочем, впоследствии народ, признательный Пиниану, освободил его от данного слова. Благотворительные Пиниан и Мелания и в Африке расточали благотворения свои. В Та­гасте они пожертвовали для кафедры Алипия земли и для храма его металлы и дорогие ка­менья, в пользу бедных дали большую сумму денег; недовольные тем, они построили два монастыря — мужской для 24 иноков и жен­ский для 130 инокинь, обеспечив существова­ние их капиталами. Семь лет прожили они в Африке, пока проданы были здешние имения их. Мелания жила в своем новом монастыре, под управлением игуменьи. В Риме принимала она пищу через день; в Тагасте, двигаясь впе­ред в жизни духовной, она сперва кушала че­рез три дня один раз, потом один раз через 5 дней и, наконец, только раз в неделю. Келья ее была так мала, что она едва могла встать и повернуться; спала она на рогоже — и только 2 часа в сутки, большую же часть времени по­свящала молитве и чтению Писания. Так жила богатейшая аристократка Рима. Многих моло­дых людей обратила она на путь добра и при­влекла к вере Христовой нескольких язычни­ков и евреев.

В 419 г. Мелания с матерью отправилась на Восток. Она виделась в Александрии со св. Кириллом и по прибытии в Иерусалим сильно занемогла. Выздоровев, поспешила по­клониться св. местам. Получив в Иерусалиме деньги за проданные имения, раздала их бед­ным и сама осталась бедной по любви к нище­те Христовой. Известный Пелагий сблизился с Меланией. Она настойчиво требовала от него отказаться от заблуждений; хитрый Пелагий отказывался на словах от явных ошибок, но тонкими умствованиями хотел закрыть себя от позора. Мелания передала разговоры свои с ним Августину, и тот прислал Мелании и Албине две книги свои: «О благодати Иису­са Христа» и «О первородном грехе».

Посетив египетских пустынников, Мелания заключилась в елеонской келье на подвиги мо­литвы; сюда допускала она к себе лишь мать и двоюродную сестру. Последняя любила рас­сеянную светскую жизнь, но увещания Мела­нии довели ее до того, что полюбила она уеди­ненную жизнь. В келье своей провела Мела­ния 14 лет. По настоятельной просьбе некото­рых дев и жен устроила она им монастырь. За смертью матери следовала (в 435 г.) смерть супруга, или точнее — брата, благочестивого Пиниана, жившего последние годы в Иеруса­лимском монастыре. Мелания, по убеждению, что недолго переживет дорогих ей людей, уси­лила строгость жизни своей. Но ей еще пред­стоял подвиг.

Дядя ее, Волузиан, несмотря на просьбы сестры и увещания Августина, все еще оста­вался язычником. Теперь он по особым пору­чениям западного императора был в Констан­тинополе и сильно желал видеть племянницу. Светлая надежда вывести его из мрака на свет Христов одна могла заставить Меланию, уже слабую, пуститься в путь. Она оставила Иеру­салим. В Халкидоне утешена она была чудом. Когда стояла она здесь близ раки св. Евфимии, погруженная в молитву, небесный аромат осенил ее — и в ней исчезло всякое сомнение в успехе доброго намерения ее. В Константи­нополе остановилась во дворце Лавза, знаме­нитого префекта, для которого писан Палла­дием Лавсаик. Дядя ее лежал сильно больным. Бедная и смиренная наружность бывшей ари­стократки римской изумила Волузиана. Христианка объяснила язычнику, что христиане стремятся к благам более высоким, чем зем­ные, к благам вечным, пред которыми все зем­ное — прах и ничтожество. Это объяснение, оправдывавшееся живым примером, подейст­вовало на Волузиана. Скоро Волузиан почув­ствовал припадок, грозивший смертью, и он сам потребовал освятить его крещением. Он желал, чтобы Мелания была восприемною ма­терью его от купели крещения, но сильная боль ноги уже около семи дней не позволяла ей выходить из дома. Узнав о крайнем поло­жении дяди, она, несмотря на страдания, про­сила нести ее к Волузиану. На дороге извеща­ют ее, что над Волузианом совершает креще­ние св. Прокл, архиепископ. Радость Мелании об этом событии была так велика, что боль ее внезапно прекратилась и она сама пешком про­шла остальную часть дороги. При ней дядя приобщился Тела и Крови Христовой. Пребы­вание Мелании в Константинополе было по­лезным для многих. Императрицу Евдокию убедила она посетить св. места. Император Феодосий также с пользой для себя слушал беседу ее. Многие из увлекавшихся ересью Нестория удержаны были на стороне Право­славия советами Мелании.

По возвращении в Иерусалим Мелания вы­строила часовню и при ней основала другой мужской монастырь, соединенный с первым под начальством одного настоятеля. Императ­рица Евдокия прибыла в Иерусалим (438 г.) и на себе испытала, что в Мелании обитает благодать. Императрица вывихнула ногу и сильно страдала, но едва Мелания коснулась ноги, вся боль прекратилась.

Чувствуя близость кончины своей, святая еще раз обошла святые места Святой Земли, день Рождества Христова провела в Вифлее­ме. По возвращении в Иерусалим почувствова­ла озноб, приобщилась Св. Тайн и 31 декабря (439 г.) мирно предала дух свой Богу на 57 году жизни своей.

«Возлюбив чистоту девства, ты склонила к добру и сожителя, расточила множество бо­гатства, построила обители для иночествую­щих. Потому и вселилась в Обитель Небесную. Помилуй нас, Мелания всечестная». Конд.

Св. Пелагия

В орудие спасения для грешницы Пелагии Господь избрал св. епископа Нонна. Он извес­тен был высокими добродетелями еще в Тавеннском монастыре. В 448 г. он был приглашен на Едесскую кафедру, на место низложенного Ивы. Когда же в 451 г. Хаткидонский Собор возвратил Иве Едесскую кафедру и Антиохийскому Патриарху предоставлено дать блаж. Нонне другую кафедру, то Нонн занял кафедру в Илиополе. Здесь деятельность его была чуд­ная: им обращено было к св. вере до 30.000 ара­бов. По смерти Ивы св. Нонн в 457 г. опять за­нял Едесскую кафедру и пробыл на ней до сво­ей кончины, последовавшей в 471 г.

«Святейший епископ Антиохии, — пишет очевидец св. Нонна и Пелагии, — собрал к се­бе по одному делу восемь епископов: между ними был святый Божий человек, мой епископ Нонн, муж дивный и инок самый крепкий мо­настыря Тавеннского. За несравненную жизнь свою он взят был из монастыря и поставлен в епископа. Епископ Антиохии повелел со­бравшимся епископам быть в храме св. муч. Юлиана. Мы вошли и все прочие епископы, сели перед входом храма мученического. Ко­гда сидели епископы, владыку моего Нонна просили сказать поучение. Святый епископ тотчас стал говорить в наставление всех. Все дивились святому поучению его. И вот прохо­дит директриса плясуний и пантомимисток Ан­тиохии; сидя на осле, ехала она с великой пышностью, разряженная так, что на ней вид­ны были только золото, жемчуг и дорогие ка­менья. Ноги ее покрыты были золотом и жем­чугом, с ней был пышный кортеж молодых людей и девиц, одетых в дорогие одежды. На ее шее была цепь. Одни ехали впереди ее, другие сзади. Светская молодежь не могла на­глядеться на красоту ее. Когда она проезжала мимо нас, воздух наполнялся мускусом и дру­гими ароматами. Когда епископы увидели ее, проезжавшую без покрывала и так бесстыдно, то вздыхали от души и отворачивались от лица ее, как от греха. Блаженнейший же Нонн пристально и долго смотрел на нее, так что ог­лядывался на нее, когда и проехала она. За­тем, обратись к епископам, говорил: «Вас не заняла красота ее?» Те молчали. Он склонил лицо на колени и вымочил слезами своими не только платок, бывший в руках его, но и все колени свои. Тяжко вздыхая, говорил он епи­скопам: «Вас не заняла красота ее? А я истин­но увлечен красотой ее. На эту красоту Бог укажет нам, епископам, на Суде Своем, когда будет судить нас и наше управление. Как ду­маете, возлюбленные, сколько времени прове­ла эта жена в своей одевальной комнате, мо­ясь, прибираясь, со всем напряжением мыслей осматриваясь в зеркале, чтобы не было какого-нибудь недостатка в уборе, чтобы не быть униженной любовниками, которые ныне живы, а завтра пропали. У нас есть Отец Не­бесный, Жених Бессмертный, дарующий вер­ным своим награды вечные, которых оценить нельзя. Глаз не видел, ухо не слышало, на ум не входило то, что Бог приготовил любящим Его. Что говорить много! Мы, которым обеща­на честь видеть великое, светлое несравнимое лицо Жениха, на которое не смеют взирать Херувимы, мы не украшаем себя, не очищаем нечистот с сердец наших бедных, а оставляем их по нерадению».

После того епископ взял меня, грешного диакона, и мы вошли в гостиницу, где дана нам келья. Войдя в спальню, упал на землю лицом своим и, ударяя в грудь свою, плакал и стонал. «Господи Иисусе Христе, — говорил он, — прости меня, грешника и недостойного. Уборы одного дня на блуднице далеко превы­шают убор души моей. Каким лицом буду смотреть я на Тебя? Как оправдаюсь пред То­бой? Скрыть души моей пред Тобою не могу, Ты видишь все тайны. Горе мне, грешнику! Стою пред престолом Твоим и не выставляю души моей в той красоте, какой желаешь Ты. Она обещала нравиться людям — и нравится. Я обещал угождать Тебе — и солгал от нера­дения моего. Нагой я пред небом и землей, не выполняю заповедей Твоих. Итак, нет мне на­дежды на дела мои, надежда моя только на Твое милосердие, от которого ожидаю спасе­ния». Так говорил он и долго горевал. В тот же день праздновали мы праздник.

В следующий день, который был воскрес­ным, после того как совершили мы ночные мо­литвы, св. епископ Нонн говорит мне: «Брат диакон! Я видел сон и сильно смущаюсь. Я ви­дел во сне: стоит у алтаря черная голубка, по­крытая всякой грязью; она летала около меня, и зловония ее не мог я выносить. Она стояла около меня, пока не совершилась молитва ог­лашаемых. Когда диакон возгласил: «Огла­шенные, изыдите», она уже более не являлась. Когда после молитвы верных и совершения приношения отпущен был народ, голубка, по­крытая нечистотами, опять пришла и летала около меня. Протянув руку, я взял ее и опус­тил в купель преддверия церковного. Голубка вышла из воды совсем чистая и белая, как снег. Летая, понеслась она вверх и исчезла из глаз». Когда святый Божий епископ Нонн вы­сказал свой сон, то взял меня, и мы с прочими епископами пришли в великую церковь, где поздравляли епископа города.

Войдя в церковь, поучал он народ, еписко­пы сидели на кафедрах. После уставного слу­жения или после чтения Евангелия епископ города, подавая св. Евангелие блаженнейшему Нонну, предложил ему сказать поучение наро­ду. Он изрекал премудрость Божию, обитав­шую в нем; ничего не говорил он изысканного, или философского, или беспорядочного, но, исполненный Духа Святого, обличал и увеще­вал народ, со всей искренностью говоря о бу­дущем Суде и о будущем воздаянии. Весь на­род сильно сокрушился от его слова, так что пол обливался слезами. По устроению мило­сердия Божия пришла в ту же церковь и та блудница, о которой говорено было. И дивное дело, та, которая никогда не думала о грехах своих и никогда не ходила в церковь, внезап­но поражена была страхом Божиим, пролива­ла потоки слез и никак не могла удержаться от рыданий. Потом она сказала двум слугам сво­им: «Стойте здесь, когда выйдет епископ Нонн, идите за ним и узнайте, где живет он, потом придите и скажите мне». Слуги посту­пили так, как приказала госпожа; следуя за нами, пришли в церковь св. мученика Юлиа­на, где для нас была гостиница, или келья. Потом ушли и сказали госпоже: «Он живет в церкви св. муч. Юлиана». Услышав это, она тотчас прислала с теми же слугами такое пись­мо: «Святому ученику Христову — грешница и ученица диавола. Слышала я о Боге твоем, что Он преклонил небеса и нисшел на землю, не для праведных, а для того, чтобы спасти грешников. Он столько смирялся, что прибли­жался к мытарю, и Тот, на Кого не смеют смотреть Херувимы, шел между грешниками. И ты, господин мой, в котором так много свя­тости, хотя не видал телесными очами Христа Иисуса, говорившего с самарянкой у колодца, но искренний поклонник Его, как слышала я от христиан. Если же ты ученик Его, то ты не отвержешь меня, желающую через тебя ви­деть Спасителя». Святый епископ Нонн отве­чал ей письмом так: «Все открыто Богу: и дела твои, и желание твое. Но говорю тебе: не ис­кушай смирения моего, я грешный раб Божий. Если ты искренно желаешь благочестия, при­нять веру и видеть меня, со мною тут другие епископы, и в их присутствии можешь видеть меня, но одного не увидишь». Когда прочита­ла это грешница, то весьма обрадовалась, бе­гом пришла в церковь св. муч. Юлиана и дала знать о своем приходе. Святый епископ Нонн, услыхав о том, пригласил к себе епископов и затем приказал ей войти. Войдя туда, где со­браны были епископы, она упала на пол и ух­ватилась за ноги блаж. Нонна-епископа. «Умо­ляю тебя, владыко мой, — говорила она, -будь подражателем учителя Твоего Господа Иисуса, излей на меня доброту твою, сотвори меня христианкой. Я, владыко мой, море гре­хов и бездна нечестия. Прошу, чтобы крести­ли меня». Едва св. епископ мог убедить ее, чтобы встала она. Потом сказал ей: «Правила церковные велят не иначе крестить грешницу, как если представит она поручителей в том, что не будет более валяться в грехах». Выслу­шав это решение, она опять упала на пол, ух­ватилась за ноги св. епископа и, омывая их слезами, говорила: «Отдашь ответ Богу за душу мою и на тебя возложу нечестие дел моих, если станешь откладывать крещение гнусной грешницы; не найдешь ты доли у Бо­га со святыми, если меня не удалишь от злых дел моих». Тогда все епископы и собравшиеся клирики, видя такую грешницу, так горячо желающую благочестия, сказали: «Мы еще не видали такой веры, какова вера этой грешни­цы». Тотчас послали меня, диакона, к еписко­пу города возвестить ему о всем и просить, чтобы блаженство его приказало прислать одну из диаконисе. Услыхав это, он сказал: «Хорошо, почтенный отец». Тотчас прислал со мной первую из диаконисе, госпожу Роману. Она застала ее еще у ног епископа Нонна. Он едва мог поднять ее. «Встань, дочь, для совер­шения заклинания, исповедуй все грехи твои». Она отвечала: «Если посмотрю на сердце мое, то не нахожу в себе ни одного доброго дела. Знаю грехи мои, их более, чем песку в море. Уповаю на Бога твоего, что Он Сам взвесит тяжесть грехов моих и призрит на меня». То­гда епископ Нонн спросил: «Как твое имя?» «Родители мои, — сказала она, — назвали меня Пелагиею, а граждане Антиохии зовут меня Маргаритой; по тяжести украше­ний, которыми украсили меня грехи мои, я краса и сосуд диавола». Св. епископ сказал: «Природное твое имя Пелагия?» — «Точ­но», — отвечала она. Тогда епископ совершил над нею заклинание и крестил ее, возложил на нее печать Господа и преподал ей Тело Хри­стово. Духовной матерью ее была госпожа Ро­мана, первая диаконисса. Взяв ее, привела она ее в покой оглашенных, потому что и мы там были. Св. епископ Нонн сказал мне: «Брат диакон, возрадуемся ныне с Ангелами Божиими, сверх обычая будем вкушать пищу с елеем и примем вино с веселием духовным ради спа­сения этой девицы».

Когда мы кушали, вдруг слышится крик как бы человека, которого давят. Диавол кри­чал: «Увы, увы, что терплю я от этого стари­ка? Не довольно тебе 30.000 арабов, которых ты отнял и крестил и принес Богу твоему. Не довольно тебе Илиополя, который также был моим, все жители его чтили меня, а ты отнял и принес Богу твоему. Теперь ты отнял у меня самую лучшую надежду мою. И я не выношу уловок твоих. Проклят день, в который родил­ся ты». Потом, обратясь к новокрещенной де­вушке, говорил: «Что это ты делаешь, госпожа моя Пелагия? Ты подражаешь Иуде. Он, увенчанный почестью, предал Господа своего, и ты то же со мной сделала». Святый епископ Нонн говорит ей: «Огради себя крестом Хри­стовым и прокляни его». Она ознаменовалась во имя Христово, дунула на демона — и он тотчас исчез.

Спустя два дня, когда спала она со святой Романой, явился ей ночью диавол, разбудил рабу Божию Пелагию и говорил: «Госпожа моя Маргарита, не обогащена ли ты золотом и серебром? Не украсил ли я тебя жемчугом и каменьями? Чем же оскорблена ты? Отвечай мне, и я все сделаю для тебя, только ты не де­лай меня посмешищем христиан». Тогда раба Божия Пелагия ознаменовалась и, дунув на демона, сказала: «Бог мой, Который исхитил меня из зубов твоих и ввел в небесный чертог Свой, Он да восстанет за меня против тебя». И диавол более не являлся.

В третий день после крещения своего свя­тая Пелагия позвала слугу своего, который всем у нее заведовал, и сказала ему: «Ступай в гардеробную мою и перепиши все, что есть в серебре и золоте, в нарядах, в дорогих одеж­дах, и принеси мне». Слуга исполнил волю госпожи и все имущество ей принес. Она тот­час через мать свою святую Роману пригласи­ла святого епископа Нонна и все имущество свое передала в его руки. «Вот, владыка, — говорила она, — богатства, которыми наделил меня сатана. Передаю их в волю святыни тво­ей: делай с ними, что хочешь. Мне надобно желать даров Господа моего Иисуса Христа». Он позвал старшего хранителя церковного и в ее присутствии все имение отдал в его руки. «Заклинаю тебя, — говорил он, — не­разделимо Троицей, ничто из этого не должно поступить в дом епископа или в церковь, а все должно быть роздано нищим, вдовам и сиро­там; пусть худо собранное расточено будет умно…» Она пригласила всех слуг и служанок своих и всем дала свободу. Она дала им золо­тые цепи и сказала: «Спешите освободиться из мира нечестивого, дабы как были мы вместе в этом веке, так пребывать бы нам вместе в той блаженной жизни».

В осьмой день, когда надлежало снять бе­лые одежды, встав ночью, чего не знали мы, сняла она одежду крещения своего и оделась во власяницу и подрясник святого епископа Нонна и с того времени исчезла из города Антиохии. Святая Романа плакала о ней, но свя­тый Нонн утешал ее и говорил: «Не плачь, дочь, а радуйся: Пелагия избрала добрую волю, подобно Марии, которую предпочел Господь Марфе».

Пелагия ушла в Иерусалим и устроила себе келью на Елеонской горе, где молился Гос­подь. Епископы отпущены были каждый в свой город.

Спустя три или четыре года захотелось мне, диакону Иакову, сходить в Иерусалим для поклонения воскресению Господа нашего Иисуса Христа, и я выпросил у епископа мое­го дозволение на путь. Отпуская меня, сказал он: «Брат диакон! Когда придешь в Иеруса­лим, отыщи там некоторого брата Пелагия, монаха и евнуха, живущего несколько годов в затворе, истинно ты получишь пользу от него». Это говорил он прикровенно о рабе Божией Пелагии.

Я пришел в Иерусалим, поклонился св. воскресению Господа нашего и на другой день отыскал раба Божия. Я нашел его на Елеон­ской горе, где молился Господь, в маленькой запертой келлийке, с малым окошечком в сте­не. Я постучал в окошко. Она отворила и уз­нала меня, но я не узнал ее. Как мне было уз­нать ту, которую когда-то видел красавицей и которая теперь была сухой от поста? Глаза ее как бы ввалились в углубления. Она сказа­ла мне: «Откуда пришел ты, брат?» — «Я по­слан к тебе епископом Нонном», — отвечал я. «Да помолится он обо мне! Он истинно — свя­тый Божий», — сказала она. И тотчас затворила окошко и начала петь третий час. Я мо­лился у стены кельи ее и потом удалился с ве­ликой пользой, оттого что видел Ангела. Возвратясь в Иерусалим, начал я обходить мона­стыри. По обителям носилась великая слава о господине Пелагии. Потому положил я еще раз побывать у него, дабы воспользоваться спасительными наставлениями его. Когда при­шел я к келлийке и стал толкать и звать даже по имени, ответа не было. Я ждал другой и третий день, называл по имени Пелагия — и ничего не слыхал. Потому сказал я себе: или тут нет никого, или ушел монах. Потом гово­рил себе: посмотрю, не умер ли? Я отворил окошко, посмотрел — и вижу умершего. За­творив окошко и замазав глиной, поспешил я в Иерусалим с известием: св. монах Пелагий, творивший чудеса, почил.

Тогда святые отцы пришли с иноками раз­ных монастырей и отворен был вход в келью. Святое тело вынесено было наружу и положе­но было как драгоценность. Когда святые отцы намащали его миррою, то узнали, что это женщина14. Они хотели скрыть это, но народ узнал, и все восклицали: «Слава тебе, Господи Иисусе, что у Тебя есть сокровенные на земле не только мужи, но и жены». Молва распро­странилась всюду, и все монастыри девствен­ниц пришли, как из Иерихона, так и с Иорда­на, со свечами, лампадами и гимнами. Святые останки с честью похоронены были св. отцами.

Так, очищенная водами крещения, Пелагия в четыре года самоотверженной жизни на­столько возвысилась, что еще при жизни тво­рила чудеса.

По времени илиопольского пастырства св. Нонна надобно положить, что св. Пелагия скончалась не позднее 461 г.

Западный паломник Антонин в 600 г. видел мощи св. Пелагии.

Русский игумен Даниил в XII в. писал: «На горе Елеонстей есть печера глубока вельми, близ Вознесения Господня, на полдень лицем и в той печере гроб святыя Пелагия блудни­цы». Инок Зосима в 1420 г. говорил: «Вторая церковь (на горе Елеонской) мала, в ней же Пелагия блудница и гроб ее от стены яко ло­коть и оле чудо! кто хощет проидти мимо гро­ба ея, она не пускает, аще не достоин».

Св. Мария-египтянка

Мария Пустынная — образец равноангельской жизни.

В одном из палестинских монастырей сла­вился строгой жизнью инок Зосима, при импе­раторе Юстине-старшем (518-526 гг.), в окре­стности Кесарии. Он известен был даже по чу­десам и по дару прозорливости. Он 50 лет про­жил в своем пустынном уединении и, однако, желал видеть образцы высшей жизни для сво­его назидания. В одно время человек Божий говорит ему: «Чтобы видеть, какие есть другие пути спасения, иди в Иорданский монастырь». Зосима отправился в указанную обитель. «Для назидания пришел я», — сказал он иноку-привратнику. «Пусть внимает каждый себе, — от­вечал тот, — и трезвым смыслом совершает дела при помощи Божией; но так как любовь твоя захотела видеть нас, смиренных, поживи с нами». Зосима скоро убедился в строгой жизни старцев обители. Они постоянно заняты были то псалмопением, то рукоделием; празд­ное слово не выходило из уст их. Ни о дохо­дах, ни об удобствах жизни не заботились, за­ботились только об умерщвлении тела. Поуче­ние в слове Божием составляло для них самую приятную пищу.

С давнего времени в обители наблюдалось такое правило. Перед наступлением Великого поста, в воскресный день, совершалось, по обыкновению, таинство и каждый причащался Тела и Крови Господа нашего Иисуса Христа. Приняв несколько пищи, собирались все в храме, и после коленопреклоненной молитвы иноки прощались один с другим; и каждый, падая перед настоятелем, просил молиться за него. Отворялись ворота, и выходили с пением стихов: «Господь Просвещение мое и Спаси­тель мой, кого убоюся?» Оставался один или двое для охранения монастыря (впрочем, во­рам красть было нечего), собственно же для совершения службы. Каждый содержал себя, как хотел или мог. Один нес с собой хлебец, другой финики, иной — размоченные бобы, а у другого не было ничего, кроме одежды. Питались, когда требовала нужда природы, травами пустыни. Правилом положено было не встречаться одному с другим. Перейдя Иордан, ходили вдали один от другого… Каж­дый жил для себя и Бога, постоянно поя псал­мы и в определенное время принимая пищу. Так проводили все время поста, а перед свет­лым днем Воскресения Христова возвраща­лись в обитель, чтобы торжествовать Празд­ник Ваий с вайями, по чипу церкви.

По уставу обители Зосима на пост также вышел в пустыню. Дней 20 ходил он в пусты­не Иорданской с тайным предчувствием чего-то особенного. Однажды в полдень усерд­но молился он с лицом, обращенным к восто­ку, и неожиданно увидел, что кто-то мелькнул мимо него, как привидение. Опасаясь оболь­щения, он оградил себя крестным знамением и продолжал молитву. Окончив ее, он обра­тился и увидел, что кто-то тихо идет мимо него. Нагое тело идущего сожжено солнцем, волосы короткие и белые, как снег.

Убежденный, что видит одного из святых жителей пустыни, у которого можно научиться совершенству духовному, Зосима запылал же­ланием узнать жизнь дивного пустынника. За­бывая свои лета, он побежал за явившимся. Тот усиливался уходить от старца и перебежал через пересохшее русло реки. Зосима кричал: «Кто бы ты ни был, служитель Божий, сжаль­ся над хилым стариком, желающим испросить твоих молитв и благословения. Зачем ты бе­жишь от меня, бедного грешника? Вспомни, что сам Бог, Которому ты служишь, не отвер­гает никого». На краю русла Зосима услышал ответ: «Умоляю тебя Богом, блаженный Зоси­ма, не приближайся более ко мне; если хочешь говорить со мной, брось мне плащ твой; при­крыв наготу мою, я попрошу тебя благосло­вить грешницу».

Удивленный тем, что его называет по име­ни женщина, вовсе не известная ему, Зосима понял, что его знает она по откровению. Он бросил ей дырявый плащ свой и отворотился. Тогда незнакомка, прикрытая плащом, пере­шла на его берег и упала к ногам его, прося благословения. В восторге радости и с чувст­вом уважения Зосима также поклонился и просил благословения. В этой трогательной борьбе смирения святых пустынница защища­ла свое желание тем, что она жена-грешница. Зосима указывал также на свое недостоинство. «У тебя право священное благословить меня и призвать на меня благодать, ты пресви­тер», — сказала явившаяся. «Она знает и то, что я пресвитер», — думал Зосима и еще бо­лее утвердился в мысли, что это необыкновен­ный Божий человек. «Я вижу, блаженная мать, — сказал Зосима, — что на тебе покоит­ся Дух Божий и что, умертвив себя для мира, ты возвысилась до Всемилостивого твоим бла­гочестием: не Сам ли Он открыл тебе мое имя и мой сан? Обилие благодати, живущей в те­бе, выше сана моего, который без благочес­тия — осуждение для меня. Потому умоляю тебя любовию Спасителя нашего, благослови меня и молись за грешника, нуждающегося в твоих молитвах». Пустынница по послуша­нию сказала: «Бог милосердый, хранитель душ и тел наших, да будет благословен во веки». «Аминь», — отвечал Зосима.

Они поднялись. «Зачем пришел ты к греш­нице? Нет, не ты, а Бог привел тебя, чтобы подарить мне духовное подаяние. Скажи же, св. отец, в каком состоянии находится христи­анство? Как управляется Церковь Божия?» — говорила пустынница. «По благости Иисуса Христа, Бог даровал твердый мир», — отвечал Зосима и просил рабу Божию помолиться о всем мире. Уступив этой новой настойчивой, как и прежняя, просьбе, явившаяся обрати­лась к востоку, подняла руки к небу и стала молиться так тихо, что Зосима не мог слышать слов ее. Молитва лилась к небу довольно дол­го. Зосима с изумлением видит, что молящая­ся поднялась от земли на воздух более, неже­ли на локоть. Пораженный и испуганный, ста­рец пал на землю и повторял слова: «Господи Иисусе Христе! Помилуй меня, грешного». Она окончила молитву и, подойдя к Зосиме, сказала: «Зачем, блаженный, впадаешь ты в это смущение? Я не дух, как подозреваешь ты, я — тело и кости, я грешница, но удостое­на святого крещения». Затем оградила она крестным знамением чело, глаза и грудь и ска­зала: «Да избавит нас Господь от искушений демона силой Святого Креста».

Зосима, уверенный, что видит избранную слугу Божию, бросился к ногам ее и умолял рассказать, кто она, как долго живет в пусты­не и какую ведет жизнь? Он представлял, что не праздное любопытство просит ее о том, а искреннее желание узнать для себя и других нужное для спасения души. «Я родом из Егип­та, — говорила пустынница, — мне было не более 12 лет, когда, предпочитая преступную свободу долгу питать родителей, я ушла в Александрию… Без ужаса не могу вспом­нить, какую вела я там жизнь. Почти 17 лет предавалась я ужаснейшему распутству, и не для того, чтобы получать деньги, но только для того, чтобы удовлетворять похоти; я не просила денег у любовников, лишь бы они служили мне.

Живя так, на 29 году увидала я в летний день множество людей из Египта и Ливии, ко­торые толпами направлялись к морю. Я спро­сила у кого-то: что это значит? Мне отвечали, что эти люди отплывают в Палестину — тор­жествовать в Иерусалиме праздник Воздвиже­ния Креста. Мне вздумалось отправиться с ни­ми. Я не имела ничего, чтобы заплатить за пе­реезд и прокормление, но была уверена, что преступления мои доставят мне все нужное. С наглостью бесстыдной распутницы привяза­лась я к молодым людям и с ними вошла на корабль. На пути тонула в мерзостях и то же делала в Иерусалиме.

Когда наступил праздник, пошла и я с дру­гими в церковь. Но когда дошла до дверей, не­видимая рука с силой отбросила меня от вхо­да. Все входили, и никто никому не препятст­вовал. Три и четыре раза употребляла я уси­лие войти в храм, и каждый раз невидимая рука отбрасывала меня на площадь. Полная смущения и стыда, встала я на паперти в углу и размышляла о причине необычайного об­стоятельства. Она объяснилась мне, лишь я бросила взгляд на мерзость моей жизни.

Благодать проникла в мое сердце, и я зали­лась горячими слезами, била себя в грудь без­молвно и терзалась. Рыдая и стеная, подняла я глаза и увидела, что стою перед иконой Божией Матери. Я обратилась к Ней с мольбой умилостивиться над грешницей, открыть ей вход во св. храм. Долго молилась я и с некото­рой надеждой пошла к дверям церкви. Трепет объял меня перед входом, но я взошла в цер­ковь. Я вошла и вместе с другими поклонилась Животворящему Кресту. Распростертая пред Ним, я изумлялась в трепете, что допускает Он до Себя такую преступницу.

Возвратясь к образу Пресвятой Богороди­цы, излила я благодарность за Ее милость и молила Ее горячими слезами указать мне путь покаяния. Тогда послышался мне голос издали: «Перейди Иордан, и там найдешь по­кой». Я чувствовала, что это относилось ко мне, и с горячими слезами воскликнула: «Вла­дычица, Владычица! Не покидай меня!» Тогда же решилась я следовать голосу.

При выходе кто-то подал мне три монеты со словами: «Прими, нонна!» Я купила на них три хлеба и, узнав дорогу за Иордан, от­правилась. Весь день шла я, проливая слезы, и на закате солнца достигла храма Иоанна Крестителя на Иордане. Помолясь, омыла я лицо и руки в водах священной реки и воз­вратилась в церковь, где присутствовала при богослужении. Съев половину одного из трех хлебов, заснула я на земле, а утром перепра­вилась через Иордан в челноке. Так я достиг­ла пустыни и с тех пор одна, отрешенная от людей, живу здесь в ожидании милосердия Божия, укрепляющего своею благодатью каю­щихся и искренно обращающихся».

Пустынница принесла исповедь Зосиме в грешной жизни, но ничего не сказала, как жила она в пустыне. Потому Зосима снова просил ее открыть, давно ли она в пустыне, чем питалась и что испытала?

«Прошло около сорока семи лет, — отвеча­ла она, — со времени выхода моего из Иеруса­лима в пустыню. У меня оставалось два с поло­виной хлеба, когда переправилась я через Иор­дан; понемногу съела я их и потом питалась травой. Борьба моя продолжалась 17 лет. Она была такова, что я теперь содрогаюсь. С одной стороны, невыразимо страдала я от голода и жажды. Мука усиливалась воспоминанием о вкусной пище и вине дней разврата моего. Злой дух воскрешал в мыслях со всей живо­стью распутные песни, которые я пела, и мерз­кие, похотливые картины неисчислимых пре­ступлений моих. С другой стороны, одежда, в которой вышла я, совсем распалась, и я под­вергалась влиянию всех перемен, всем жестокостям времен года: то солнце жгло раскаленны­ми лучами, то стужа охватывала меня. Тогда падала я на землю, сожженная или оледенелая, чувствовала я, что умираю, а тысячи искуше­ний нападали на меня с демонскою силою.

В этом неизъяснимо жестоком состоянии Пресвятая Богородица была пристанищем. Я горько рыдала и, ударяя себя в грудь, про­стиралась на земле и молила Владычицу не лишить меня помощи. После рыдания и моль­бы свет озарял душу и покой возвращался мо­ему сердцу. Милостивая Царица не отказала мне в своей помощи.

Вспоминая, — продолжала пустынница, от каких зол избавил меня Господь, я питаюсь пищей неистлевающей, надеждой спасения, питаюсь и покрываюсь словом Бога, содержа­щего все (Втор. 8 гл.). Не одним хлебом жи­вет человек» (Мф. 3 гл.).

Когда Зосима услышал, что пустынница произносит слова Св. Писания, он спросил ее: как знает она Св. Писание? Она улыбнулась и сказала, «что ни в мире не училась она, ни в пустыне не слышала, кто бы читал ей книги; голос Божий, живой и действенный, раздаю­щийся в сердце, один наставник мой. Но до­вольно, довольно обо мне, я исполнила твое желание».

Упав к ногам Зосимы, она просила благо­словить ее. Он со слезами произнес: «Да будет благословен Бог, совершающий чудеса! Да бу­дет Он благословен и за милость ко мне».

Пустынница встала и, удержав Зосиму, гото­вого пасть ей в ноги, сказала: «Умоляю тебя именем Спасителя не говорить обо мне никому ничего, пока я не умру. В следующем году ты не выходи из монастыря с другими в начале по­ста, да и нельзя будет выйти; в великий четвер­ток приди на берег Иордана и принеси сосуд с Телом и Кровью Христовой, дабы я удостоилась приобщиться Св. Тайн. Дай знать о. Иоанну, настоятелю, чтобы смотрел за стадом своим — в нем многое требует исправления. Но об этом скажешь после того, как приобщишь меня».

В следующем году Зосима лежал больной, когда братия в начале поста выходили в пус­тыню. Он вспомнил тогда слова пустынницы. В Великий четверток отправился он со Св. Да­рами к Иордану. Вечером видит он святую на другом берегу. Она осенила крестом воду и пошла по воде, как по суше. Она просила прочитать Символ веры и молитву Господню «Отче наш». Когда приобщилась она Тела и Крови Господа, то, подняв руки к небу, про­изнесла: «Ныне отпущаешь Ты рабу Твою, Владыко, по глаголу Твоему с миром, очи мои видели спасение души моей». Потом, обратись к старцу, сказала: «И ты, отец Зосима, сотво­ри для меня любовь, не откажись придти в следующий пост на то место, где в первый раз говорили мы с тобою». Она взяла только три зерна чечевицы и отправилась через реку, как пришла, но воде как по суше.

В следующем году Зосима пришел на то ме­сто, где в первый раз виделся с пустынницей. Здесь увидел он мертвое тело праведницы и оросил ноги ее слезами. Он начал петь псал­мы, но колебался сомнениями, где похоронить ее? Лицо усопшей обращено было к востоку, а близ головы видит он на песке слова: «Авва Зосима! Погреби здесь тело бедной Марии и, предав землю земле, молись за ту, которая от­ходит к Господу после приобщения Святой Ве­чери». Зосима похоронил тело святой в яме, выкопанной львом, явившимся к услугам пра­ведницы. Кончина равноангельной Марии по­следовала в 522 г., апреля 7 дня.

Зосима, возвратясь в киновию, пересказал о Марии все, что видел и слышал, во славу Божию.

Св. Мария Мастридия и две неизвестные по имени подвижницы

Когда стала известной история дивной Ма­рии, высокие подвиги равноангельной Марии, дивная надежда ее на Господа, оказавшаяся столько верной и сильной, воодушевила не одну деву на подвиги более или менее трудные.

Об одной подвижнице, скончавшейся при жизни св. Кирияка и, следовательно, прежде 557 г., когда почил св. Кирияк, рассказывает Кирилл в житии св. Кирияка.

Иоанн, ученик св. отца Кирияка-отшельника, пишет Кирилл, рассказывал мне следующее:

«За несколько лет перед сим шли мы с дру­гом, братом Парамоном, к отцу Кирияку. И вот вдали видим стоящего человека. Мы, подумав, что это пустынник, поспешили подойти к нему, чтобы поклониться ему. Когда приблизились к этому месту, тот исчез из глаз наших. Мы ис­пугались при мысли, не злой ли это дух. Стали на молитву, и, помолясь, осмотрелись кругом, там и здесь, и нашли пещеру. «Конечно, здесь раб Божий, — сказали мы, — он скрылся от нас сюда». Подойдя к пещере, просили мы, чтобы показался он нам и не лишил нас своих наставлений и благословения. Из пещеры ус­лышали мы ответ: «Какой хотите пользы от женщины, грешной и простой? Куда идете вы?» «Мы идем к отшельнику Кирияку, — сказали мы, — но открой нам Бога ради твое имя, твою жизнь и почему пришла ты сюда?» Она отвечала: «Идите, куда идете, а когда воз­вратитесь, скажу вам». Мы с клятвой уверяли ее, что не отойдем, пока не выслушаем о ее жизни. Поняв, что не отойдем от нее, она, не показываясь нам, рассказала о себе так: «Я на­зываюсь Мария, была чтицей псалмов при церкви Воскресения Христова, злой дух уяз­влял мною многих. Я пришла в страх: как бы не быть мне виновной в соблазне и как бы не приложить грехов к грехам моим. Молилась я усердно Богу — избавить меня он напасти. Раз, умилившись душой от страха Божия, по­шла я к Силоаму, налила сосуд водой, взяла корзину с мочеными бобами, ночью вышла из святого города и, поручив себя Богу, отошла в пустыню. Бог привел сюда, и здесь живу я уже восемнадцать лет; благодатью Божией ни вода не истратилась у меня, ни бобы в корзине не убавились. Затем прошу вас — идите теперь к отцу Кирияку и выполните свою службу; когда же будете возвращаться, посетите меня, бед­ную». Выслушав это, пошли мы к отцу Кирия­ку, рассказали ему все, что слышали от бла­женной Марии. Отец Кирияк, подивившись, сказал: «Слава тебе, Боже наш, у Тебя есть со­кровенные святые мужи и жены, тайно служа­щие Тебе. Идите, дети мои, — прибавил он, — к угоднице Божией и, что скажет вам, сохра­няйте». Возвращаясь от отца Кирияка, пришли мы к пещере блаженной Марии. «Раба Бо­жия! — говорили мы. — По твоему приказа­нию пришли мы к тебе». Но ответа не было. Войдя во вход к пещере, сотворили мы молит­ву, но ответа опять не было. Тогда вошли мы в саму пещеру и нашли рабу Божию, скончав­шуюся о Господе. От святого тела ее выходило сильное благоухание. С нами не было ничего, чем одеть ее. Поспешив в обитель, принесли мы все нужное; одев ее, похоронили ее в пеще­ре и завалили устье пещеры камнем».

О другой палестинской пустыннице расска­зывал великий подвижник Сила, подвизавший­ся в аравийской пещере, в ските Фара. «За не­сколько лет перед сим, — говорил он братиям, — жил вблизи меня отшельник, которого я очень любил. Было у нас обыкновение — посе­щать его в великие праздники, приносить ему нужное и получать благословение его. В празд­ник Пасхи взял я милоть, несколько бобов и несколько хлеба и пошел к старцу, по обычаю. По смотрению Божию, пришлось мне запутать­ся в холмах и пустырях; настал дневной зной, я стал изнемогать от жара и труда. И обратил­ся я ко Господу с крепкой молитвой. Изнемо­гая от жажды и зноя, лежал я без сил и вошел в тонкий сон. Вот подходит ко мне кто-то и го­ворит: «Будь бодр, авва, ты не заблудился, и труд твой не напрасный». Проснувшись, не ви­дал я никого, но с радостью благодарил Бога; помолился — и вот вижу между холмами сле­ды человека. Я пошел по следам, вижу много хвороста и пещеру; я стал звать: «Благослови меня, отец» — ответа не было. Подошел еще, вижу иного инока, сидящего в молчании. По­клонились мы один другому, и он сказал, что­бы я начал молитву. «Твое это дело, ты пресви­тер», — говорил он. Я отказывался, желая скрыть себя. «К чему лгать, авва-пресвитер?» — сказал он. Мы сели, и я терялся в до­гадках, жена ли это или евнух? «Ты, авва, сму­щаешься о мне, жена ли или евнух я», — ска­зал он. Я растерялся от этих слов. «Дай мне слово не говорить обо мне никому до смерти, и я скажу тебе о себе», — сказал пустынный человек. «Бог знает, — отвечал я, — как я же­лаю знать о подвигах», — и дал слово молчать. «Я дочь эпарха Константинопольского, — так говорила она, — сенатор обручил меня за сво­его сына, быв другом отцу моему. Мне никак не хотелось выходить замуж, но не говорила я о том родителям. Утешением для меня было заниматься молитвой, и я молила Господа ис­полнить тайное желание мое. Раз говорит мне отец: «Будь готова к браку, дочь моя, пришло время». «Нельзя мне решиться на то, — отве­чала я, — прежде чем исполню обет». «Ка­кой?» — сказал отец. «Обещала я поклониться святым местам», — сказала я. Он шутливо го­ворит: «Когда выйдешь замуж, тогда испол­нишь обещание свое — вместе с мужем». «Нет, — сказала я решительно, — я обещала поклониться девой — и это должно быть вы­полнено: лгать перед Богом не могу, страшно». Родитель уступил. Со мной отпущено множест­во слуг, служанок, 3000 золотых. На корабле прибыли мы в святой город. Поклонившись святым местам, отправилась я посетить египет­ских отцов. Близ великой Лавры Египетской видела я трех великих старцев, один из них особенно показался мне ангелом. По возвраще­нии в святой город надлежало возвратиться в Константинополь. Я приготовила два письма, одно к родителям, другое к младшему брату, который был со мной. В последнем написала я, что не могу я быть в супружестве и посвящаю жизнь свою Господу. Когда выезжали мы уже из города, я сказала брату, что нужно мне по­бывать в Гефсимании. Оставив письма в одеж­де моей, с одной служанкой отправилась я в Гефсиманию. Потом, оставив ее здесь, одна по­спешила к великому старцу своему. Со слезами просила я его облечь меня в монашенство и дать мне книги, какие у него видела. Он испол­нил просьбу мою. Пробыв у него день, сказала я ему: «Теперь благослови меня идти, куда Гос­подь повелит». Со слезами помолившись обо мне, дал он мне свои книги и отпустил с ми­ром. Возложив надежды мои на Господа, при­шла я в эту пустыню и вот живу в ней уже 28 лет; ты первый, кого я вижу здесь». Когда окончила она рассказ свой, я просил ее поку­шать со мною пищи, какая была со мной. — «Тебе нужно подкрепиться пищей, ты устал, а у меня есть другая пища», — сказала она. Изумительно для меня было то, что, столько лет прожив в пустыне, она не потеряла своей красоты. В пещере ее я не чувствовал жажды, но думал: что-то будет после? Она, отвечая на мысль мою, сказала: «Будь покоен, авва, жаж­да не будет томить тебя, пока не дойдешь до кельи твоей». Прощаясь с ней, просил я ее: «Дозволь мне приходить к тебе для советов». Отправившись в путь, я точно не чувствовал жажды. Спустя некоторое время пошел я к ней, но уже не нашел ее в пещере. За все слава Господу».

О третьей отшельнице, подвизавшейся в той же Иорданской пустыне, где жила равноангельная Мария, читаем рассказ у Иоанна Мосха.

«Пришли мы, — говорит Мосх, — к авве Иоанну-отшельнику, по прозванию Огненно­му. Он рассказывал нам, что сам слышал от аввы Иоанна Моавитского. В святом городе (Иерусалиме) была дева, посвятившая себя Богу, весьма благочестивая и усердная (по Прологу, именем Мастридия). Диавол, поза­видовав деве, зажег в одном молодом человеке сатанинскую любовь к ней. Великая дева, по­няв хитрости диавола и видя опасное положе­ние молодого человека, положила в корзину немного размоченных бобов и удалилась в пус­тыню, дабы через то самое как молодого чело­века избавить от искушения, так и себе самой найти в пустыне безопасность. Прошло немало времени после того. Дабы высокий подвиг ее не остался в неизвестности, по усмотрению Бо­жию, увидал ее один отшельник Иорданской пустыни. «Мать! Как ты зашла сюда?» -спросил он ее. Она, желая закрыть свое от­шельничество, отвечает отшельнику: «Прости меня, я сбилась с пути, сделай милость, ради Бога, отец, укажи мне дорогу». Отшельник, будучи извещен о ней свыше, говорит ей: «Мать! Будь надежна, ты не сбилась с пути; другая дорога не нужна тебе; скажи же откро­венно, как ты зашла сюда?» Тогда дева отве­чала: «Прости меня, авва! Один молодой чело­век соблазнялся мною. Признав за лучшее быть здесь, нежели служить соблазном, удали­лась я в пустыню». Старец продолжал: «Давно ли ты здесь?» Она отвечала: «По благодати Христовой семнадцать лет». «Чем же ты пита­ешься?» — спросил старец. Она, вынув кор­зинку с лежавшими в ней бобами, сказала от­шельнику: «Вот эта корзинка, которую ты ви­дишь, отправилась со мной из города с этой пищей, но Бог явил надо мной такую милость, что с тех пор доселе питаюсь тем же и пища не убывает. Не забудь, отец, и того, что так при­крыл меня Бог своей милостью, что 17 лет ни­кто не видел меня, кроме тебя одного, хотя ви­дела я других». Услышав это, отшельник прославил Бога».

Кончина св. Мастридии последовала не позднее 580 года.

Вот и еще тайная, чудная подвижница па­лестинская того же времени.

«На расстоянии около 20 тысяч шагов (40 верст) от Иерусалима, — говорит блаж. Иоанн Мосх, — есть монастырь, так называе­мый Сапсас. Из этого монастыря двое отцов ходили поклониться на гору Синай. Возвра­тись в монастырь, они рассказывали нам сле­дующее. «Поклонившись на святой горе и воз­вращаясь обратно (так случилось с нами), мы заплутали в пустыне и долго носились по ней, как по морю. В один день, увидев вдали ма­ленькую пещерку, пошли мы к ней. Приближаясь к пещере, увидели небольшой источник, около него несколько травы и след человече­ский; верно, сказали мы себе, здесь живет раб Божий. Входя в пещеру, мы никого не вида­ли, только слышали, что кто-то плачет. Осмот­рев тщательно, мы нашли что-то вроде яслей, и в них кто-то лежит. Подойдя к рабу Божию, мы просили его сказать нам что-нибудь. Но как он ничего не отвечал, мы взяли его. Тело его еще было тепло, но душа отошла ко Госпо­ду. Тут узнали мы, что в то самое время, как входили мы в пещеру, раб Божий скончался. Взяв тело его из того места, в котором лежал, вырыли могилу в той же пещере; один из нас скинул мантию, в которой был, и мы стали за­вертывать в нее тело; тогда нашли, что это была жена, прославили Бога и, совершив над ней правило, похоронили».

Кончина последовала, вероятно, в 596 г.

Дабы примеры ревностных подвижниц были более сильны для нас, повторим для себя следующие наставления Св. Писания: «Те, ко­торые Христовы, распяли плоть со страстями и похотями (Гал. 6, 24). Носите бремена друг друга и таким образом исполняйте закон Хри­стов (Гал. 6, 2). Да приступаем с дерзновением к престолу благодати, чтобы получить милость и обрести благодать для благовременной помо­щи (Евр. 4, 16)».

IV. СИРСКИЕ ПОДВИЖНИЦЫ

Свв. Платонида, Вриенна, Феврония, Иерия и Фомаида

Во второй Сирии, иначе — в Месопотамии, отшельническая жизнь явилась рано. В горах, соседних с Низибиею, называемых Синьджар (у греков Сигорон), пещеры служили жили­щами для отшельников и отшельниц. К числу подвижников принадлежал св. Иаков, епископ Низибийский (314-350 гг.), известный как подвигами отшельничества, так и великим да­ром учения. Он уже писал наставления «Ча­дам обета» и «О девстве». Древнейший из му­жеских монастырей Низибии находился под управлением пр. Маркела в 300 г. В то же вре­мя тут же была община 50 девственниц.

Основательницей низибийской общины дев была диаконисса Платонида, и она-же была для нее примером богоугодной жизни. Церков­ная надпись говорит о ней:

«Платонида, носимая в широте небесной,

Добротами просияла по широте земной».

Платонида прославилась обителью своей. Устав ее был особенный и замечательный. Сестры принимали пищу раз в день. В пятницу они не должны были заниматься рукоделием, а с утра до вечера не выходили из дома молитвы; после молитв и пения читалось и объяснялось Св. Писание. В Сирской церкви долго и после того сохранялась любовь к разумению Св. Пи­сания. Известно, как много св. Ефрем Сирский занимался объяснением Св. Писания. Он же усилил в общинах дев пение св. песней. Так ус­тавила св. Платонида и для своей общины.

По правилам ее образовались высокие под­вижницы Вриенна, Фомаида, Иерия. Самый же великолепный цветок в этом саду Божием была св. дева Феврония.

Феврония с детства жила в блаженной об­щине. Она на третьем году жизни отдана была тетке своей блаж. Вриенне, и та надзирала за ней со всей нежной любовью. Красота Февронии была поразительная еще в детском возрас­те. Вриенна принимала все меры для сохране­ния цветка своего. Едва девочка достигла воз­раста, допускавшего воздержание, ей приказа­но было принимать пищу через день. Входя в благочестивые мысли тетки своей и замечая, что здоровье нисколько не страдает от поста, Феврония скоро стала употреблять самое ма­лое количество хлеба и воды. К этому она при­соединила жизнь самую тесную: спала на уз­кой и короткой доске; если тревожили ночью мечты, вставала и читала Св. Писание или ста­новилась на молитву.

Когда по смерти Платониды Вриенна стала настоятельницей общины, Февронии приказа­но было читать по пятницам Св. Писание. По­скольку же из города собиралось много посе­тительниц слушать слово Божие, то Феврония читала за занавесою, чтобы скрыть свою кра­соту даже и от особ своего пола. Чтение обык­новенно сопровождалось кратким объяснени­ем, и Феврония так ясно и отчетливо говорила о смысле того или другого отделения Писания, что в целом городе стали говорить об уме толковницы. К этим случаям присоединились по­хвалы сестер добродетелям и красоте Февро­нии. От того любопытство городских житель­ниц было раздражено, и они спешили слушать Февронию.

Особенно сильно заинтересована была Февронией Иерия, вдова сенатора, лишившаяся мужа на восьмом месяце замужества. Она была еще язычница, но искала истину и доб­ро. Рассказы о Февронии воспламенили ее же­ланием познакомиться с редкой девушкой. Она явилась в обитель. Вриенна встретила ее с почестью, приличной ее сану; но она броси­лась к ногам ее и со слезами просила дозво­лить ей, язычнице, видеться и поговорить с Февронией; при этом, объяснила она, что родные вынуждают ее избрать другого супру­га, потому имеет она душевную нужду в совете искренно доброй души. Вриенна отвечала, что племянница ее не может видеться ни с кем — таково правило жизни ее! «Я приняла ее, — говорила настоятельница, — от родителей на третьем году ее жизни, теперь ей 18 лет, и по редкой красоте ее она доселе не показывалась никому из светских людей». Иерия со слезами уверяла в чистоте своих намерений. На слез­ную настойчивую просьбу ее Вриенна согласи­лась, но предложено условие: Иерия снимет свой богатый светский убор и явится в одежде послушницы, так как Феврония никогда не видела светских нарядов. Иерия с радостью приняла условие. Они вошли к девственнице. Феврония, приняв Иерию за странницу-от­шельницу, пала к ее ногам и обняла ее как сестру о Христе. После краткого разговора Фев­рония начала читать, и Иерия с такой жаждой слушала поучения, что вся ночь прошла в свя­том упражнении. На следующее утро настоя­тельнице стоило большого труда убедить Ие­рию расстаться с Февронией. Нежно обняв свою юную наставницу, Иерия возвратилась к себе. Сообщив родным о небесных поучени­ях, слышанных ею, она упрашивала их поки­нуть язычество и принять христианскую веру. Сама она тогда же приняла христианство и стала самой искренней исповедницей Хри­стовой. И родители ее по ее убеждению также были крещены, со всеми домашними их.

Между тем Феврония расспрашивала у Фомаиды, занимающей второе место после Вриенны, кто была посетительница, которая так горячо плакала при объяснении Св. Писания? Фомаида призналась, что это сенатора Иерия. Феврония с изумлением заметила, что напрас­но не предварили ее о том — в незнании гово­рила она так доверчиво, как говорят только с сестрой о Христе. Фомаида сказала, что по­сетительница желала того сама и что ей нельзя было отказать по ее значению в обществе.

Иерия часто бывала в общине, и когда Феврония была опасно больна, она прислужи­вала ей со всем усердием любви, не отходила от нее до ее выздоровления.

В таком состоянии была эта святая община, когда имп. Диоклетиан послал (в 310 г.) в про­винцию второй Сирии Лизимаха, сына знаме­нитого Анфима, и Селения, брата Анфима, для преследования христиан. Селений был че­ловек в высшей степени жестокий и ненавидя­щий христиан столько же, как и сам импера­тор. Лизимах был совсем другой человек. Мать его, христианка, на смертном одре заве­щала ему со всей настойчивостью покрови­тельствовать христианам. Диоклетиан, очень уважавший Анфима, не хотел по уважению к отцу лишить сына его почетного места, но вместе, подозревая его в благосклонности к христианам, дал место в виде испытания; Селений был назначен более в руководителя, чем в товарища Лизимаху. С ними послан был еще граф Примус, также родственник их.

Город скоро узнал об ожидавших его ужа­сах. Низибийцы услышали о жестокостях, со­вершенных Селением в Месопотамии и Сирии пальмирской; там Селений истреблял огнем и мечом столько христиан, сколько попадалось в его руки, оставшихся от пламени и железа предавал на растерзание диким зверям. Лизи­мах терзался от этих жестокостей. Он не раз говорил наедине Примусу: «Тебе известно, что мать моя была христианка и сильно склоняла к своей вере; я удержался лишь из боязни прогневать императора и отца, но на смертном одре я дал слово не предавать смерти ни одно­го христианина и обращаться с ними друже­любно. Но что делает дядя с христианами, по­падающимися в его руки? Умоляю тебя — не предавай их ему, а, сколько можешь, помогай тому, чтобы спасались они бегством». Примус склонился на сторону добрых чувств, сдержи­вал преследование и давал знать христианским общинам, чтобы бежали, кто куда может.

Мучители приближались к Низибии. При вести об их близости пресвитеры, отшельники, сам епископ скрылись, где кто мог. Инокини монастыря Вриенны хотели последовать при­меру их и просили ее дозволения. «Враг дале­ко, — говорила Вриенна, — вы еще не видели его, и уже хотите бежать. Борьба не началась, а вы уже падаете духом. Бедные дети мои! Будьте тверды. Останемся здесь, примем смерть из любви к Тому, Кто за нас пострадал и умер».

Увещание матери на первый раз подейство­вало на сестер общины, но потом одна из сес­тер сильно смутила их и они трепетали грубых воинов. Настоятельница дозволила им скрыть­ся. Они уговаривали Февронию бежать вместе с ними, но св. девственница лежала больной и предала себя воле Божией.

Настоятельница, оставшись с Февронией и Фомаидой, молила Господа с воплем и сле­зами о защите. Фомаида успокаивала ее наде­ждами на Господа, Который, если не найдет нужным избавить от смерти, подаст силы и крепость пострадать для славы имени Его и для вечного блаженства. Вриенна несколько успокоилась. Но, смотря на больную племян­ницу, она опять заскорбела. Феврония спра­шивала, о чем скорбит та? «О тебе тоска ее, — сказала Фомаида, — смотря на молодость и представляя жестокость мучителей, наша мать не может не содрогаться». «Прошу вас, — отвечала Феврония, — молиться за меня, грешную, дабы Бог обратил милостивый взор Свой на меня; уповаю, что Он не откажет в помощи Своей при ваших молитвах».

Вриенна и Фомаида со всей нежностью уго­варивали ее приготовиться к твердой борьбе. Они указывали ей, что их схватят враги и пре­дадут смерти, а ее красота и молодость заста­вят предлагать ей разные обольщения — и бо­гатство, и молодого жениха, и жизнь роскош­ную, лишь бы она отреклась от Христа Госпо­да. Но пусть помнит Феврония, что девство — дорогой дар Господу, обет — сохранять девст­во — страшно нарушать, а отрекаться от Хри­ста — еще страшнее. «Ты всегда была покор­ной дочерью моей, — говорила Вриенна, — ты знаешь, что взяла я тебя с рук кормилицы и, нежно воспитав, берегла чистоту души тво­ей!.. Утешь же старость мою верностью Госпо­ду. Помни, как весело страдали другие за Гос­пода. Ливии отсекли голову, а другую сестру нашу Леонию сожгли; Евтропия на 12 году за­мучена вместе с матерью. Ты сама восхища­лась тем, что Евтропия, тогда как решили пронзить ее стрелами, могла убежать, но пред­почла страдать за Христа».

Феврония благодарила за наставления, внушавшие ей мужество. «Господу Иисусу посвятила я девство мое, — сказала она, — ему отдам и жизнь мою». Ночь прошла в трога­тельных беседах.

С восходом солнца город был взволнован. Многие христиане были схвачены и отведены в темницу. Язычники донесли Селению об об­щине Вриенны. Воины выломали двери, схва­тили настоятельницу и подняли меч над ее го­ловой; Феврония бросилась к их ногам и умо­ляла сперва умертвить ее, чтобы не видать смерти матери-воспитательницы. Прибыл граф Примус и велел воинам удалиться. Узнав, что отшельницы скрылись, советовал и остальным бежать. Примус, возвратясь из обители, ска­зал Лизимаху, что в обители остались только две старухи и одна девушка. «Клянусь бога­ми, — прибавил он, — девушка — такая кра­савица, что если бы не была бедна, лучшей не­весты не видать тебе во всю жизнь». Лизимах напомнил, что, по наставлению матери, не мо­жет он деву обета отнимать для себя у ее Гос­пода. Он умолял графа спасти жизнь трех дев.

Воин слышал разговор друзей и передал Селению. Селений тотчас послал захватить в обители Февроиию и объявить в городе, что завтра Феврония будет судима.

Воины надели на шею Февронии железное кольцо, сковали ее оковами и повели из обите­ли. Вриенна и Фомаида упрашивали взять и их, но те отвечали, что приказано предста­вить в суд одну Февронию. Со слезами еще раз Вриенна упрашивала Февронию быть твердой для Господа.

Все в городе скорбели о том, что схватили дорогую для них наставницу. Особенно же Иерия громко рыдала. Она с большой свитой отправилась в судебную палату, а на дороге узнала Фомаиду и в мирской одежде с ней пришла на место. Явились Селений и Лизи­мах. Феврония введена со связанными за спи­ной руками и с железным ошейником. По же­ланию Селения Лизимах стал делать допросы.

«Свободная ли ты или раба?» — был пер­вый вопрос. «Раба», — отвечала святая. — «Чья же раба?» — «Раба Господа моего Иису­са Христа». — «Твое имя?» — «Я христианка, и зовут меня Февронией», — отвечала святая.

Селений сказал св. деве: «Клянусь богами, Феврония, что я не должен бы быть снисходи­тельным к тебе. Но твоя красота и скромность берут верх над моим гневом. Слушай же, дочь моя: Боги свидетели, что брат мой Анфим и я избрали для Лизимаха невесту богатую и знатную, но я готов соединить твою руку с рукой Лизимаха. Посмотри на него: он мо­лод, красив, знатен, богат; все состояние мое будет твоим приданым — детей у меня нет. Император прольет милости на Лизимаха. Ты будешь самой счастливой женой. Но знай и то, что если не примешь предложения моего, кля­нусь всеми же богами, то не проживешь долее трех часов. Выбирай».

«Жених мой, — отвечала Феврония, — бессмертен. На Него не променяю никого. Ни­какие лестные обещания и никакие угрозы не переменят моего решения. Не нужно вам и тратить слов».

Не ожидавший такого твердого ответа, гор­дый Селений приказал сорвать с Февронии одежды и набросить лохмотья. Сквозь дыря­вую ветошь была видна нагота Февронии. Се­лений с хохотом сказал: «Не стыдно ли быть в таком виде перед нами?».

«Если ты к этому оскорблению, — отвечала Феврония, — присоединишь пытки железом и огнем, я готова и на них. Он, Господь мой, столько страдал за меня. Мне ли не терпеть за Него?».

«Бесстыдная девушка! — закричал Селе­ний. — Ты, гордясь красотой своей, велича­ешься тем, что выставлена эта красота напоказ всем».

«Нет,— отвечала Феврония твердо, — нет, доселе ни одному мужчине не дозволяла я ви­деть лица моего; теперь же решаюсь терпеть и пытки — только для Господа моего».

«Хорошо! — закричал рассвирепевший Се­лений. — Пусть узнает пытки!»

Он приказал привязать ее между четырьмя столбами и разложил тут же огонь, и в то же время, как будет жечь ее огонь, осыпать ее градом ударов. Это выполняли с такой звер­ской жестокостью, что кровь полилась ручья­ми и тело падало клочками. Многие из зрите­лей падали без чувств, другие громко требова­ли прекратить зверство. Но Селений был бес­человечен. Уже тогда, как сказали, что Февро­ния умерла, приказал он остановить мучение.

Фомаида лежала без чувств, Иерия громко кричала: «Феврония — наставница моя! Тебя отнимают у меня, и Фомаиды лишаюсь я».

Страдалица приведена была в чувство водой. Судья сурово сказал: «Удачен был твой пер­вый бой, Феврония? Как находишь ты его?» — «Ты можешь сам судить, — отвечала Феврония, — жестокость твоя победила ли мою слабость?»

«Повесить ее, — сказал мучитель, — драть бока ее железными когтями и жечь до костей». Палачи принялись за работу. Тело лилось вме­сте с кровью, огонь проникал до внутренно­стей. Святая сперва говорила: «Спаситель мой! Не покинь меня в страшный час». Потом страдала молча.

Многие из присутствовавших поспешили выйти из судебной палаты. Другие говорили страшному судье, чтобы приказал, по крайней мере, отнять огонь. Селений согласился и по­том стал допрашивать мученицу. Феврония не в состоянии была отвечать. Судья велел за дерзость отрезать язык. Но судью остановили. Селений приказал вырвать зубы, и это исполнили.

«Поклонишься ли ты богам?» — кричал Селений. Он велел отрезать груди ее. Святая молилась: «Господи, ты видишь, как страдаю, прими душу мою к Себе».

Когда отвязали ее от столба, она не могла держаться на ногах и упала.

Старица Вриенна оставалась в обители для молитвы; ей дали знать, как тверда питомица ее, и она благодарила Господа.

«Она умерла», — сказал граф Лизимаху, когда Феврония лежала без чувств на земле. «Нет, — отвечал тот, — она еще будет бороться за веру, для спасения других, ты увидишь. Такова христианская твердость!»

Иерия, личность, много значившая в граж­данском быту, сказала Селению, что жесто­кость его оскорбляет человечество и граждан­ское приличие. Селений, побледнев от гнева, велел представить ее к допросу. «Не отринь и меня, Бог Февронии, наставницы моей! Со­едини меня с нею», — сказала благая Иерия и спешила подойти к судье. Тиран начал было допрашивать Иерию. Но ему сказали, что му­чение аристократки слишком опасно, народ и без того взволнован. Оставив Иерию в по­кое, он велел отсечь Февронии руки и ноги. Исполнили и это.

«Довольно, — сказал Лизимах Селению, — пойдем обедать». «Нет, пока не увижу послед­него вздоха ее, не уйду», — говорил Селений и велел отрубить Февронии голову.

Придя к обеду, Селений в ярости бешенства размозжил себе голову о столб. Лизимах, узнав о страшной смерти дяди, просил Примуса уст­роить почетное погребение страдалицы Февро­нии. Останки мученицы собраны и погребены были в обители с почестями. Примус и Лизи­мах приняли христианство. В честь страдалицы начали строить храм в Низибии, и он освящен был на шестом году после ее кончины.

Если славной смертью св. Февронии произ­ведено было сильное действие на сторонних людей и на граждан Низибии, то понятно, как много значила эта смерть для сподвижниц — сестер ее. В лучших из них, каковыми оказа­лись и во время страшного испытания — бла­женная Вриенна, Иерия и Фомаида, смерть Февронии усилила ревность к подвигам благо­честия и одушевила надежды на сильную бла­годать Божию. Блаженная старица Вриенна окончила подвижническую жизнь свою спустя два года после освящения храма в честь муче­ницы — питомицы ее (в 318 г.). После нее ос­талась настоятельницей обители блаженная Фомаида. Пламенная Иерия почила при гробе Февронии. В 322 г. окончила подвиги свои св. Фомаида.

Св. Публия

Антиохия — в начале христианства — сто­лица Востока, с 500.000 жителей. Нигде язы­чество не являлось в такой полноте безобразия своего, как в Антиохии. Здесь был сброд ма­гов, мимов, жрецов, город плясок, вакхана­лий, оргий исступленных, разврата наглого, роскоши бешеной. Когда явилось тут христи­анство, чудная перемена произошла в роскош­ной столице Востока. При св. Златоусте в Ан­тиохии и ее окрестностях были уже целые сон­мы чистых дев. Вот что говорит он в одной бе­седе антиохиянам: «Девы, еще не достигшие двадцатилетнего возраста, проводившие все время в своих покоях, воспитанные в неге, по­чивавшие на мягком ложе, пропитанные бла­говониями и дорогими мазями, нежные по природе и еще более изнеженные от усердных ухаживаний, не знавшие в продолжение цело­го дня другого занятия, как только украшать свою наружность, носить на себе золотые убо­ры и предаваться сластолюбию, не делавшие ничего даже для себя, но имевшие множество служанок, носившие одежды более нежные, чем самое их тело, употреблявшие тонкие и мягкие покрывала, постоянно наслаждав­шиеся запахом роз и подобных благовоний, — эти девы, быв внезапно объяты огнем Христо­вым, бросили всю эту роскошь и пышность; забыв о своей нежности, о своем возрасте, рас­стались со всеми удовольствиями и, подобно храбрым борцам, вступили на поприще подви­гов. По-видимому, говорю я невероятное, од­нако ж верное. Я слышал, что эти столь неж­ные девы достигли такой строгости в жизни, что надевали на свои нагие тела самые грубые власяницы; ноги их оставались босыми, и ло­жем их были тростниковые прутья, большую часть ночи проводили они без сна. Трапеза у них бывает только вечером, трапеза, на кото­рой нет ни трав, ни хлеба, а только бобы, го­рох, елей и смоквы. Постоянно заняты они прядением шерсти и другими, более трудны­ми, рукоделиями, чем какими занимались у них служанки. Они взяли на себя труд ле­чить больных, носить одры их, умывать ноги им. Многие из них занимаются и приготовле­нием пищи. Такую имеет силу огонь Христов!»

При Златоусте в Антиохии явились даже и порицатели девства, точно такие же, каковы они и ныне. Нового не придумали новые умни­ки, а повторяют старое, изношенное. Для них св. Златоуст писал в Антиохии обширное сочи­нение о девстве. Дав понятие об истинных де­вах, показав и то, что между еретиками не мо­жет быть истинных дев, как не было их между язычниками, он пишет: «Скажет кто-нибудь: если лучше не касаться жены, то к чему же введен в мире брак? Что помешает быть истреблену людскому роду, если на место умерших не будет рождающихся? Род наш держится не си­лой брака, а силою Господа, сказавшего: раститеся и множитеся… Без воли Божией брак не умножит людей и девство не уменьшит… Не девство грозит гибелью людскому роду, а гро­зят беззаконные сожития. Это показано в быст­ром истреблении всех животных при Ное. Если бы сыны Божий воспротивились гнусной по­хотливости и не смотрели преступными очами на дщерей человеческих, погибель не пришла бы… Когда мир весь наполнился людьми, оста­ется одна причина брака — предотвращение нечестивой похотливости». Выставив те неудоб­ства, какие влечет за собой второй брак, и по­казав, что всякий брак есть неотвратимое раб­ство, картинно изображает, как легче деве, чем замужней, достигать Царства Небесного, и ре­шает кое-какие недоумения.

Христовым огнем, о котором говорил Зла­тоуст, горела душа благородной антиохиянки св. Публии.

Дочь благородных родителей, по их жела­нию выдана была замуж за благородного антиохийца; но с мужем жила недолго — он скоро умер. Благословенным плодом честного брака был сын Иоанн. Мать воспитала его, как ис­кренняя христианка. Оттого вышло, что Ио­анн «немало времени начальствовал над пре­свитерами антиохийскими и, быв много раз из­бираем на апостольскую кафедру, всегда укло­нялся от начальствования». Блаженная Пуб­лия, со времени вдовства своего, вела жизнь строгую, в посте и молитве. При такой жизни, почтенная священным саном диакониссы, она собрала себе дев и вдов, решившихся, подобно ей, жить для Господа; с ними проводила она жизнь точно так, как писал св. Златоуст, сняв­ший свою картину дев и с общины благород­ной Публии; с ними постоянно славила она Творца и Спасителя Бога. Так прожила она подвижнически несколько лет. На престол им­перии взошел Юлиан и открыто стал на сторо­ну язычества. Гордый умом своим, он старался дать языческому богослужению великолепие и возможно лучший смысл, на словах выстав­лял из себя защитника всякой истины и чело­вечности, а на деле нагло осмеивал святую веру, дозволял гнать и сам гнал христиан. Он прибыл в Антиохию и здесь поступал как фа­натик язычества; велел выбросить мощи св. Вавилы из храма, «обещал стереть с лица зем­ли всю породу галилеян» — так называл он христиан, и велел не иначе называть их. Раз он должен был проходить мимо молитвенного дома Публии. Подвижницы пели утренние хвалы Богу. Когда отступник шел мимо обите­ли дев, подвижницы громче обыкновенного за­пели все вместе, считая гонителя достойным презрения и осмеяния. Идоли язык сребро и злато, дела рук человеческих, — возглаша­ли они с Давидом и, его словами изобразив бесчувственность их, с его негодованием пели: — подобии им да будут творящие я и вси надеющиеся нанъ. Слыша это, нечестивец вспыхнул и с гневом запретил петь псалмы, когда он будет проходить мимо. Тот, кто сер­дится на правду, выказывает только свою сла­бость и вызывает против себя новую смелость правды. Когда Юлиан снова проходил мимо обители, св. Публия велела петь: да воскрес­нет Бог и расточатся врази его (Пс. 67, 2). Юлиан в бешенстве приказал привести к себе начальницу хора. Перед ним предстала стари­ца, достойная всякого почтения и по летам своим и пользовавшаяся общим уважением в Антиохии за высокие добродетели свои. И, однако, он приказал одному из слуг бить по щекам проповедницу правды, и тот обагрил свои руки кровью ее. Бестрепетная диаконисса говорила Юлиану, что жалеет о больной душе его, но считает истину Божию выше всего. С хвалой Богу на устах возвратилась она в свою обитель. Считая Юлиана за одержимо­го злым духом, как одержим был Саул, она продолжала петь для него священные песни, с теми мыслями, что авось-либо и отступник придет в себя. Недолго после того длилась жизнь ее, она с миром предала дух свой Госпо­ду, а Юлиан погиб на войне.

Блаж. Пансемния и Пелагия

В то же время, как подвизалась блаженная Публия, в Антиохии жил в язычестве сын языч­ников. Придя в возраст, он женился, но жена его на третьем году супружества умерла. После смерти ее он принял крещение с именем Феофа­на и, построив себе за городом весьма тесную келлию, проводил жизнь евангельского самоот­вержения. Совершая сам строгую подвижниче­скую жизнь, он ревностно учил путям спасения приходивших к нему, особенно же внушат он проводить жизнь чистую, целомудренную.

В таком городе, какова роскошная столица Востока, еще не расставшаяся с грехами гряз­ного язычества, ревность преподобного к чис­той жизни оскорблялась многим. Вот слышит он, что в городе женщина, которую называли Пансемниею, живет распутно и увлекает мно­гих в жизнь грязную. Он положил возвратить ее на путь добра. Ап. Иаков учит: обративший грешника от пути его спасет душу от смер­ти и покроет множество грехов (своих) (Иак. 5, 20). Подвиг прекрасный, высокий, но труд­ный для выполнения. Подвижник Феофан не доверял себе в успехе, так как знал, что дур­ные страсти и дух злобы недешево продают по­беду над ними, не доверял себе и по сознанию своей немощи; он видел, что ему придется из тихого уединения вступить в шумное общество людей легких, рассеянных, где считают заба­вой завлечь другого в грехи нечистые. Понимая всю опасность предприятия, Феофан долго и горячо молился Господу, чтобы Он или послал ему Свою помощь для выполнения намерения его, или удержал его при самом начале дела.

Покинув свою келью, приходит он к отцу и, сказав, что хочет жениться, выпросил у него нарядное платье и 10 фунтов золота. Язычник отец, очень богатый, охотно дал все. Одевшись щеголем, Феофан является к Пансемнии, как один из стольких умных поклонников ее пре­лестей. Феофан спрашивает ее: давно ли она так живет, как живет? — «Двенадцать лет, — отвечает она с бесстыдством женщин ее сор­та, — из всех мужчин, которых видала, ни од­ного не любила так, как готова полюбить его». — «Прекрасно, — сказал он, — но если я с тобой сближусь, то хочу, чтобы сближение наше было честное, а не было распутством». Он показал ей и деньги, которыми готов ку­пить супружескую верность ее. Пансемния, во­все не ожидавшая такого счастья для себя, с восторгом объявила, что она на все согласна.

Получив слово клятвы, Феофан оставил ее и занялся построением кельи вблизи своей ке­льи. Окончив работу, он опять явился к Пан­семнии и объявил, что первое условие его то, что она должна принять христианство. Сперва она очень противилась, но, когда увидела, что намерение его непоколебимо, согласилась при­нять крещение. В течение семидневного приго­товления к крещению открыли ей начальные основания святой веры и особенно объяснили, как правда Божия не терпит греха и разврата и как любовь Божия щедра к кающимся; блаж. Феофан языком живой веры изобразил ей картины вечности, готовой для кающихся и нераскаянных грешников, и вместе молился за нее со смирением и любовью. Когда совер­шилось над ней крещение, благодать Божия зажгла в душе грешницы горячую любовь к Господу. Пансемния приняла на себя самые строгие подвиги покаяния. Она отпустила всех своих невольников, раздала на богоугодные дела все, что нажила распутством, и заперлась в келлии, построенной для нее. Твердая и не­преклонная борьба ее с собой скоро изменила всю душу ее. К славе благодати Христовой, открылся в Пансемнии дар творить чудеса, она исцеляла бесноватых. Спустя 22 месяца после крещения переселилась она ко Господу в один день со святым наставником своим, преподобным Феофаном.

Более поражающий пример обширным дей­ствием своим выставлял св. Иоанн милости­вый, архиепископ Александрийский, — при­мер, бывший в той же Сирии, где подвизались Пансемния и Феофан.

«Один отшельник, — говорил он, — шел в Тире по улице. И вот распутная женщина ос­танавливает его криком своим: «Отец мой! Спаси меня, как Иисус Христос спас блудни­цу». Отшельник, вовсе не думая о том, что по­думают, что станут говорить о нем люди, взял ее за руку и пошел с ней в близкий монастырь за город. Видевшие это стали говорить, что он покидает монашество, чтобы жениться на этой женщине. На беду добрым судьям, идя с жен­щиной в монастырь, отшельник увидал бро­шенное на дороге дитя, и женщина взяла к се­бе это дитя из сострадания на воспитание, так что намерение поступить в монастырь осталось до времени неисполненным. Злоязычники не упустили прекрасного для них случая, пусти­ли в ход молву, что дитя прижито от монаха. «Чего же больше? — говорили другие. — Дитя так похоже лицом на монаха, как сын на отца!» Горько было слушать это невинному от­шельнику, но он терпел и терпел. Бывшая Порфирия стала уже доброй монахиней Пела­гией. Отшельник лежал больным, и Бог от­крыл ему, что близка кончина его. Душе под­вижника тяжело было и то, что люди так лег­ко грешат к беде своей, так несправедливо су­дят о других. Он просит Пелагию, чтобы она пришла в Тир с ребенком, которому уже было семь лет. В Тире, когда лежал он больным, к нему собралось много посетителей, человек до ста. Он просит, чтобы принесли горячих углей, и, когда принесены они были, он ссы­пал их на свою одежду. «Видите, друзья мои, огонь не сжег одежды моей по благодати Бо­жией; так точно Бог сохранил тело мое во всю жизнь от огня похоти, и я не имел плотского сношения ни с одной женщиной». Сказав это, отшельник предал Господу дух свой. Тогда ум­ные судьи чужой совести нехотя сознались, что они были глупы и что у Господа есть тай­ные рабы Его, до которых если касается дерз­кий язык, жестоко обжигается. Тогда и при­мер Пелагии, оказавшейся искренней подвиж­ницей, а не осмеиваемою грешницей, сильно подействовал на многих: подобные ей реши­лись омыть грешную жизнь свою теплым по­каянием, оставили мир и вступили в мона­стырь. Так Пелагия (| окт. 502 г.) не только сама спаслась, но и обратила к Господу приме­ром своим очень многих». Близок Господь ко всем призывающим Его, ко всем призываю­щим Его во истине. Желание боящихся Его Он исполняет и молитву их слышит и спаса­ет их (Пс. 144, 18). Если бы кто согрешил, то мы имеем ходатая пред Отцем, Иисуса Христа, Праведника. Он есть умилостивле­ние за грехи наши и не только за наши, но и за грехи всего мира (1 Ин. 2, 1-2).

Блаж. Яздундокта (Снандулия)

В Персидской стране, состоявшей в округе Антиохийского патриаршества, христианская вера в IV в. при Сапоре подвергалась жестоко­му и продолжительному гонению. Св. архи­епископ страны Симеон установил: «Дабы об­щественные молитвы воспевались на два лика, как в Антиохии установил св. Игнатий, уче­ник св. Иоанна Евангелиста, и клирики долж­ны петь псалмы не по книге, а по памяти». Это особенно должно было исполняться и испол­нялось в обителях дев, которые в Персии на­зывались «сестрами союза». Но гонение Сапора прежде всего пало на великого святителя, и он скончался мученически. Как в других местах, так и в Персии, девственницы были пламенными ученицами Господа Иисуса, и по­тому они были в числе первых между страдав­шими за имя Христово. Так св. Фарба, сестра священномученика Симеона, в 341 г. постра­дала вместе с сетрой-вдовой и ее служанкой. В следующем году вместе с епископом Садофом пострадало несколько обетных дев, потом в числе 120 страдальцев было 9 дев, посвятив­ших себя Господу. В страшное это время Гос­подь хранил на утешение верных избранную рабу свою Яздундокту (по произношению гре­ков Снандулию). Когда страдальцы веры то­мились в темнице, голодные и измученные, раба Божия находила средства доставлять им разные пособия; после полугодичных истяза­ний они наконец были обезглавлены. Блажен­ная Яздундокта скрыла святые мощи мучени­ков от злобы врагов, предав их земле в месте, удаленном от очей злобы.

В 346 г. приняла мученическую смерть вме­сте с братом своим, пресвитером Иаковом, дев­ственница Мария. В то же время захвачены были богатый священник Павел и пять дев, первый собственно для того, чтобы воспользо­ваться его деньгами. Павлу объявили, что, если поклонится он солнцу, получит свои деньги. Павел так любил деньги, что для них отрекся от Христа. Правитель, недовольный тем, что ускользает из его рук богатая нажива, сказал: «Павлу отдать деньги тогда, когда своими руками отсечет головы пяти девам-хри­стианкам». Девы объявили, что безумные пусть кланяются солнцу, но они не отдадут чести творению, принадлежащей Творцу». Это были св. Фекла, две Марии, Марфа и Ама. Павел подошел к ним с мечом в руках. «Не­счастный, — сказали они ему, — ты хочешь предавать смерти овец своей паствы, пастырь ли ты? Кровь наша падет на твою голову». Павел отсек им головы с холодностью привыч­ного палача. Правитель, не желавший расста­ваться с его деньгами, велел тайно задушить его, и он погиб как Иуда. Во все это время со­страдательная Яздундокта оказывала великую помощь и услуги мученикам. Будучи богатой аристократкой, она употребляла средства свои на то, чтобы облегчать страдания рабов Хри­стовых. Так поступала она и в 376 г., когда об­народован новый жестокий указ против хри­стиан. Она доставляла пищу христианам, за­ключенным в арбельской темнице за имя Ии­суса Христа. Узнав о горьком положении му­чеников (епископа Акепсима, пресвитера Ио­сифа и диакона Антиллага, истерзанных до крайности за св. веру), она призвала к себе на­чальника темницы и усердно просила его доз­волить взять их из темницы к себе, дабы иметь удовольствие видеть их в своем доме хотя на короткое время. Она дала ему значительную сумму денег. Неохотно, со страхом он согла­сился на ее просьбу. Ночью послала она своих слуг в темницу, и они привезли блаженных страдальцев в дом ее. Здесь своими руками об­вязала она раны их, осыпала поцелуями руки и плечи их и, смотря на горькое положение их, не могла удержаться от слез и стенаний. Они лежали перед ней как мертвые, без чувств. Блаженный Иосиф, придя в себя и увидев ее, горько рыдающую, сказал: «Прият­но Богу твое страдание к страждущим, но на­прасно так плачешь о нашей смерти». Благо­честивая жена отвечала ему: «Я плачу не о том, что вы преданы будете смерти, но о том, что, быв осуждены на смерть, не тотчас преда­ны ей, а принуждены еще жить так жалко». Блаженный Иосиф отвечал ей: «Все наши не­счастья составляют для нас величайшее сча­стье. Господь сказал: узкие врата и тесный путь вводят в жизнь (Мф. 7, 14). Ты христи­анка, должна радоваться мучениям христиан: чем продолжительнее и несноснее эти муки, тем большая награда и светлее венцы готовы для них на небе». Перед рассветом следующе­го дня мученики отвезены были в темницу. После шестимесячного заключения исповедни­ки вновь были терзаемы и наконец объявлено было приказание о страдальцах: побьют кам­нями. Собрано было множество христиан, взя­та была и блаженная Яздундокта. Ее принуж­дали исполнить приказание власти. Она никак не соглашалась проливать невинную кровь пастыря церкви и смело говорила мучителям: «Никогда не бывало того, чтобы женщины ис­полняли должность палачей; вы требуете от меня противного общему правилу, и что вы де­лаете? Оружие, приготовленное против непри­ятеля, обращаете вы против своих граждан; государство, находящееся в мире с соседями, вы волнуете внутренними убийствами». Вои­ны, видя твердость ее, подали ей палку, на конце которой воткнута была игла, и сказали: «Пусть ты считаешь беззаконием бросить ка­мень на человека, который, по твоему мнению, невинен, но проколи этой иглой осужденно­го—и ты выполнишь указ царя». Она, обли­ваясь слезами, отвечала: «Вонзите лучше в меня эту иглу, но не в святого подвижника Христова. Если же можете лишить меня жиз­ни за непокорность, не удерживаю вас, я гото­ва умереть вместе с мучеником, только не при­нуждайте меня проливать кровь его». Во вре­мя этого разговора мученик окончил свой под­виг. Блаженная Яздундокта, 40 лет совершав­шая подвиги сострадания, также скоро затем переселилась в блаженную вечность.

Свв. Марана и Кира

Блаж. Феодорит Кирский говорит о своей родине, провинции Кирской: «Многие из лиц женского пола избрали жизнь чистую; притом одни ведут жизнь отшельническую, другие живут по 250 вместе, более и менее того, пита­ются одним хлебом, спят только на циновках, руками прядут шерсть, а уста посвящают свя­щенным песням».

Образцами самой высокой жизни выставля­ет он св. Марану и Киру. И подлинно, это были чудные подвижницы.

«Марана и Кира, — пишет он, — происхо­дили из знатного семейства города Бориа и были воспитаны сообразно положению своему в свете. По любви к Господу Иисусу, они пре­небрегли всеми преимуществами состояния своего, всеми приманками мира и избрали жизнь покаяния. Вблизи города нашли они себе ущелье и, войдя в него, заложили вход камнями и глиной. Служанкам своим, которые захотели делить жизнь их, дозволили они жить вблизи, в особом жилье. Из окошечка подвижницы видят, как те живут, и понужда­ют их к молитве, разогревают любовь их к по­двигам благочестия. Сами они не имеют ни дома, ни шалаша, а живут под открытым не­бом, подвергаясь влиянию всех воздушных пе­ремен. Необходимую пищу принимают в окошко; через то же окошечко беседуют с теми женами, которые приходят к ним. Впро­чем, на это определено одно время — Пятиде­сятница; в другое же — хранят молчание; раз­говаривает с приходящими одна Марана; дру­гую же никто не слыхал беседующей. Они но­сят еще на себе цепи, и столько тяжелые, что Кира, слабая телом, всегда согнута до земли и не может подняться. Покрывала на них длинные, так что сзади волочатся по земле и совсем закрывают ноги их; спереди же спус­каются до пояса, совсем закрывая лицо, шею, грудь и руки. Я часто видел их, — говорит о себе блаженный, — они приказывали для меня открывать вход, уважая достоинство свя­щенства. Знаю я и тяжесть цепей их, и креп­кий мужчина не мог бы носить их. После дол­гой просьбы моей они снимали эти цепи. Но когда удалился я, они опять наложили на себя: на шею — шейную цепь, на чресла — пояс, на руки и ноги — цепи особые. И так они живут не пять или десять лет, а 52 года. Тогда как столько времени подвизались, рев­нуют трудиться, как будто недавно начали подвизаться. Плененные красотой Жениха, они легко несут труды подвига и спешат дойти до конца подвига; они видят — в конце стоит Он и показывает венцы победные. По этой-то причине переносят они и дождь, и снег, и зной солнца, не чувствуя ни страданий, ни боли. Подражая посту Моисея, они три раза выдер­живали пощение его. Ревнуя примеру Дании­ла, оставались без пищи три недели. Раз захо­телось им видеть святые места Христовых страданий, и они ходили в Иерусалим, но всю дорогу не ели ничего. Когда пришли в город и выполнили поклонение, приняли пищу. Об­ратный путь совершили опять без пищи. А все­го пути не менее 20 дней. Еще захотелось им видеть в Исаврии дом Феклы, знаменитой по­бедительницы, захотелось разогреть в себе лю­бовь к Господу, и они опять ходили туда и сю­да, не вкушая пищи. Те, которые украсили женский труд такой жизнью, став образцами для других, явились увенчанными у Господа венцами победы».

По другому известию, св. Марана и Кира, живя на земле, творили чудеса, возвращали зрение слепым, исцеляли бесноватых и хро­мым давали ходить прямо. Кончина их после­довала около 430 г.

Св. Домнина

«Чудная Домнина, — пишет блаж. Феодорит, — ревновала житию св. Марона. Она в саду матери построила себе маленькую хи­жину, покрытую соломой. Постоянными сле­зами омывала она не только колена свои, но и одежду власяную — такая одежда покрыва­ла тело ее. В пение петухов идет она в храм Божий, который стоит невдалеке и, идя с дру­гими мужчинами и женщинами, возносит хва­лы Господу. Это делает не только в начале дня, но и по окончании его. Храм Божий бла­гоговейно чтит она и учит тому же других. Но этой причине она много заботится о нем и уго­варивает мать и братьев употреблять свое иму­щество на храм. Пища ее — чечевица, размо­ченная водой. Тело у нее высохшее и полу­мертвое, но выносит всякий труд. Тонкая кожа как пергамент обтягивает кости, так как жир и мясо уничтожены трудами. Ее могут ви­деть все, кто хочет, мужчины и женщины, но она не смотрит ни на чье лицо и своего не по­казывает другим, покрывало закрывает ее, спускаясь до колен. Голос ее звучный и вы­разительный, но слова ее всегда сопровожда­ются слезами. Когда брала она мою правую руку и возлагала ее на глаза свои, то рука опускалась, всегда орошенная слезами, так что с руки падали слезы. Ту, у которой такое бо­гатство философии, плачущую, воздыхаю­щую, стонущую, какое слово в состоянии по­хвалить достойно? Сильная любовь к Богу ро­ждает эти слезы. Но хотя этим занята она и днем и ночью, не оставляет и других добро­детелей. Она заботится о тех, которые прихо­дят к ней. Хотя, по ее распоряжению, живут они у сельского священника, но и сама подает все необходимое. Имущество матери и братьев открыто ей для расходов, и за то мать и братья благословляются небом. Когда я прихожу в ту сторону, это на юге от нас, она присылает и хлеб, и плоды, и смоченную чечевицу».

Так как в то время, как писал Феодорит о св. Домнине, она была, по его словам, еще жива, хотя уже достигла полной духовной зре­лости, а он писал боголюбивую историю в 440 г., то надобно положить, что св. Домнина окончила подвижническую жизнь свою око­ло 445 г.

Св. Марфа

Мать св. Симеона-столпника, подвизавше­гося на дивной горе, с юных лет была благо­честива. Она не желала выходить замуж. Но родители обещали руку ее известному для них жениху. Не смея противиться воле родителей, но вместе убежденная в святости девства, Марфа долго и от глубины души молилась в храме св. Предтечи о том, дабы открыта была воля Божия о ней. Св. Предтеча повелел ей исполнить волю родителей и дать согласие на брачную жизнь. Потом она молила Предте­чу, дабы ниспослано было благословение на чадорождение, и обещала посвятить плод свой Господу. Предтеча объявил ей во сне, что ро­дится ей дивный сын, которого должна она на­звать Симеоном. Марфа разрешилась без стра­дания в 521 г., и спустя 2 года ребенок крещен был в храме Предтечи. Во время землетрясе­ния 526 г. муж погребен был под развалинами дома, как и многие другие антиохийцы, а Марфа с сыном молилась в то время в храме Предтечи и спаслась.

Когда сын на седьмом году удалился в пус­тыню на подвиги, Марфа проводила жизнь как истинная вдовица Божия.

Она часто постилась и особенно соблюдала пост среды и пятка. Усердно посещала храм Бо­жий и приносила для него свечи, ладан и масло. Первой являлась в храм и последней выходила из него. Если где бывал храмовой праздник, Марфа являлась на всенощное служение и мо­лилась благоговейно. В доме каждую полночь стояла на молитве, проливая слезы.

Благоговейное пребывание ее в храме слу­жило назиданием для других. Она никогда не уставала за богослужением храма, как другие, которые, однако, не устают, проводя ночь в пляске. Никогда не садилась в храме, заня­тая благоговением перед величием Божиим. Один добрый человек, заметив, что Марфа всегда приходит раньше других в храм и стоит на молитве без отдыха, сказал ей: «Присядь, почтенная мать, тебе нужен отдых». Марфа отвечала: «Слуги постоянно стоят пред госпо­дами, которые те же люди, как и они. Как же сметь мне садиться в храме Божием, где совер­шаются страшные тайны Царя Всевышнего». Она глубоко уважала священников и прислу­живала им с любовью.

Любовь ее к другим простиралась до само­отречения. Посещая больницы, она сама при­служивала больным то в том, то в другом; для умирающих давала все нужное к погребению, равно как крещающимся приносила чистое бе­лье, приготовленное ее руками.

Идя к сыну на Дивную гору, увидела она на дороге больных и избитых (разбои свое­вольных и набеги дикарей были тогда неред­ки); изорвав свою одежду, перевязала их раны, омыв те наперед вином и елеем.

В ней был особенный дар, ниспосланный Богом за ее добродетели: она укрощала самых свирепых бесноватых одним своим присутстви­ем. Потому часто приглашали ее к этим не­счастным, и она всегда готова была на услуги.

Никто не видел ее гневной или ссорящейся; напротив, она любила мирить ссорящихся и мирила успешно. Приемами кротости и люб­ви, напоминанием о виновности всех и каждо­го перед Богом, разумным советом тушила она раздоры семейные и возвращала покой домам гнева и ненависти.

Слава сына, великого подвижника, окружа­ла ее уважением, но не ослабляла смирения ее. Напротив, она боялась и за сына и нередко предлагала ему зорко смотреть за собой, а вме­сте молилась за него.

За год до смерти извещена она была свыше, сколько ей жить. Она пришла сказать о том сыну, но тот уже извещен был о том же и объя­вил о недалекой смерти пустынникам. Когда приблизился назначенный срок смерти Марфы, она опять пришла к сыну и в продолжительном разговоре, как мать горячо заботливая о его ду­ховном совершенстве, умоляла его быть верным Господу и своим обетам до смерти. «Сын мой, — говорила она ему, — вверяю тебя Госпо­ду Иисусу; молила и молю Его, да сохранит Он тебя от искушений греха. Умоляю и тебя быть твердым в любви к Господу. Для Господа будь сострадателен к бедным всякого сорта; будь гос­теприимен для пришельцев, продолжай скло­няться до самых малых и невидных; молись о всех, особенно об отечестве; не гнушайся за­блудших. Не забывай в молитвах отца твоего Иоанна и меня, грешную». Она рассказала то­гда сыну, каких милостей небесных удостоена была в своей жизни. Это было в понедельник, накануне которого она приобщилась Св. Тайн. Ночью видела она во сне, что ходит в велико­лепном доме, изумляясь невиданной красоте его, и ей сказано было, что этот дом приготов­лен для ее вечного покоя. Прощаясь с иноками, сказала она, что уже не увидится более с ними. И точно, на обратном пути она занемогла и бы­ла доставлена другими в дом свой, что был в Дафнийском предместье Антиохии; в следую­щий день благодарила она Господа за Его мило­сти к ней. Присутствующие подумали, что Гос­подь любит ее по молитвам сына, но она сказа­ла, что сама она любит Господа и провела жизнь в усердных трудах для Него. Затем мирно почи­ла 5 июля 551 г. Перед смертью завещала она похоронить ее между бедняками, но по желанию сына тело ее перенесено было в монастырь его и положено в устроенной иноками гробнице.

Братия обители, по погребении ее, постави­ли лампаду над гробом ее, дабы горела она день и ночь. И лампада горела. Потом, спустя довольно времени, перестали зажигать ее. Святая, явясь больному эконому, сказала: «Не имею я нужды в вашем светильнике, просве­щаемая светом небесным; но для вас нужно, чтобы горел светильник. Когда зажигаете его, то побуждаете меня молиться за вас». Затем исцелила больного.

V. ПОДВИЖНИЦЫ МАЛОЙ АЗИИ

Св. Нонна

Мать Григория Богослова, блаженная Нон­на, была дочь добрых христиан, Фильтата и Горгонии, тетки св. Амфилохия, епископа Иконийского. Родители воспитали ее по пра­вилам христианского благочестия. Брачными узами соединили ее с Григорием Арианским, человеком богатым, владельцем земель и рабов в округах Арианском и Назианском. Брак был выгодным по земным расчетам, но тяжелый для благочестивой души Нонны. Григорий арианский был язычник, притом улучшенного покроя. Он был последователь секты верховников (Ипсистариев), чтил верховного Бога и соблюдал некоторые иудейские обряды, но вместе кланялся огню и светильникам. Благо­честивая Нонна много пролила молитв и слез за обращение супруга к святой истине. Послу­шаем, что говорит об этом сын Нонны, св. Григорий. «Она не потерпела, — говорит он, — быть в союзе с иноверным, и хотя была самая терпеливая и мужественная из жен, но не могла она переносить этого спокойно, что­бы одной половиной быть в соединении с Бо­гом, а другой частью самой себя — оставаться в отчуждении от Бога. Напротив того, она же­лала, чтобы к союзу плотскому присоединился и союз духовный. А потому день и ночь припа­дала к Богу, в посте и со многими слезами просила у Него даровать спасение главе ее, не­утомимо действовала на мужа, стараясь приоб­рести его различными способами: упреками, убеждениями, услугами, отлучениями, а более всего своей жизнью и пламенной ревностью о благочестии, чем всего сильнее склоняется и смягчается сердце, добровольно давая вести себя к добродетели. Ей надобно было, как воде, пробивать камень беспрерывным падени­ем капли, от времени ожидать успеха в том, о чем старалась, как и оправдало последствие. Об этом просила она, этого ожидала не столь­ко с жаром юных лет, сколько с твердостью веры. И на осязаемое никто не полагался так смело, как она на ожидаемое, по опыту зная щедролюбие Божие. При этом помогал делу спасения рассудок, мало-помалу исцелявший­ся, а равно и сонные видения, каковые Бог не­редко посылает в дар душе, достойной спасе­ния. Какое же это видение? Здесь начинается для меня самая приятная часть повествования. Отцу моему представилось, будто бы (чего ни­когда прежде не делал, хотя и много раз про­сила и умоляла о том жена) поет он следую­щий стих Давида: возвелесихся о рекших мне: в дом Господень пойдем (Пс. 121, 1). И пение небывалое, и вместе с песней является жела­ние! Когда услышала об этом та, которой ис­полнилось желание, то, пользуясь временем, объясняет видение в самую добрую сторону, в чем была совершенно права; самой радостью обнаруживает величие благодеяния и ускоряет дело спасения, дабы не помешало что-нибудь призванию и не расстроило того, о чем столько старалась. В то время в Никею собиралось множество архиереев противостать бешенству Ария — недавней ереси, раздробившей Боже­ство. Родитель предает себя Богу и проповед­никам истины, открывает им свое желание и ищет у них помощи для спасения. Между ними был и знаменитый Леонтий, правивший тогда нашей митрополией».

Итак, после долгих трудов и молитв св. Нонны, супруг ее, язычник, стал христиани­ном с 325 г. Так как при крещении Григория осязаемо снизошла на него благодать Божия и даже без сознания присоединялось нечто из чина священства, то скоро после крещения Григорий посвящен был в священника. И свя­щенником Божиим был он около 9 лет. Григо­рий, озаренный благодатью Божией, глубоко понял звание христианина и христианского священника. Поэтому весь он предался делам нового звания, а заботы об имениях, заботы о доме предоставил супруге своей. Так для благочестивой Нонны начались новые труды. И она трудилась как искренняя христианка.

Точно так же на Нонне особенно лежали труды воспитания детей, которые рождались в это время. У Нонны было два сына, Григо­рий и Кесарии, и дочь Горгония. Первый ис­прошен был у Бога молитвами матери. По же­ланию, обыкновенному для многих матерей, иметь сына, Нонна молилась о сыне Богу. И Бог внял усердной ее молитве. Это открыто было ей в видении, в котором она видела об­раз будущего сына своего и слышала его имя. Благочестивая Нонна при самом рождении по­святила Григория Богу. Как ревностно заботи­лась она об обращении мужа к святой вере, с такой же ревностью воспитывала она детей своих в хрисианском благочестии. «Не только сама обладает благочестием, но передает его и детям. Приняв от предков веру, угодную Богу, связала этой золотой цепью и рожден­ных ею». Она нежно любила детей, но Христа выше всего, потому больше всего заботилась, чтобы в детях изобразился Христос. Сын Гри­горий и в поздние годы своей жизни вспоми­нал, как мать его рассказывала ему некогда историю принесения Исаака на жертву, стара­ясь возбудить в душе пламенное желание ис­полнить обет, данный прежде его рождения, как в то же время она вручила ему дорогое со­кровище — Св. Писание, чтобы он, с самой юности поучаясь в нем, исполнился его духа.

Когда супруг-священник посвящен был в епископа, благочестивая Нонна также посвя­тила себя более ревностному служению Госпо­ду. Блаж. Иероним говорил Иовиниану, хули­телю девства: «Ты должен сознаться, что не может быть епископом тот, кто в епископстве нажил бы детей; если же нашелся бы такой, то считался бы не супругом, а прелюбодеем. Епи­скопы избираются из девственников или вдо­вых, или перестают быть супругами, если име­ют жен». Таков, прибавляет он, общий закон на Западе и на Востоке. По общему обыкнове­нию, бывшая жена епископа, Нонна, посвяще­на была в диакониссы. «Нонна перешагнула к алтарю, при нем молясь, чистая жертва взя­та отселе». В звании диакониссы она много по­могала своему епископу в управлении, так что успехи его в трудных случаях приписывали особенно умным мыслям диакониссы.

Прекрасная картина жизни св. Нонны, на­рисованная сыном, особенно с последних го­дов ее.

«Она знала, — говорит св. Григорий, — одно истинное благородство — быть благочес­тивой и знать, откуда мы произошли и куда пойдем; одно надежное и неотъемлемое богат­ство — тратить свое имущество для Бога и для нищих, особенно же для обедневших родст­венников. Удовлетворить только их нуждам, по ее мнению, значило не прекратить бедст­вие, а напомнить о нем; благодетельствовать же со всей щедростью почитала она делом, ко­торое могло доставить и ей прочную славу, и им совершенное утешение.

Если одни из жен отличаются бережливо­стью, а другие благочестием, ибо трудно со­вмещать оба качества, то она превосходила всех тем и другим, и в каждом достигла верха совершенства, и оба умела соединить в одной себе. Попечительностью и неусыпностью, по предписаниям и правилам Соломоновым для жены доблей, так она умножила все в доме, как бы вовсе не знала благочестия. Но и столько была усердна к Богу и ко всему божественному, как бы нимало не занималась домашними делами. Одно не терпело у нее ущерба от другого, но одно другим взаимно поддерживалось. Укрылось ли от нее какое время и место молитвы? О том у нее ежеднев­но была самая первая мысль. Лучше же ска­зать, кто, приступая к молитве, имел столько упования получить просимое? Кто оказывал такое уважение к руке и лицу священников? Кто так высоко ценил всякий род любомудрой жизни? Кто больше, чем она, изнурял плоть постом и бдением? Кто благоговейнее ее стоял во время всенощных и дневных псалмопении? Кто чаще ее восхвалял девство, хотя сама не­сла брачные узы? Кто был лучшей заступни­цей вдов и сирот? Кто в такой мере облегчал бедственное состояние плачущих? Подлинно, жена щедролюбивая! Если бы позволили ей черпать из Атлантического или другого об­ширнейшего моря, и того бы ей недостало. Так велико было в ней желание подавать милосты­ню. Все имущество, какое у них было и какое присовокупилось впоследствии, почитала она скудным для своего желания. Если бы можно было, в пользу нищих (как не раз слышал я от нее) отдала бы себя и детей».

«Пустое слово не выходило из уст ее, и смех изнеженный не играл на щеках ее. В священных собраниях и местах, кроме необ­ходимых и таинственных возглашений, нико­гда не слышно было ее голоса. Она чествовала святыню молчанием; никогда не обращалась спиной к досточтимой трапезе; не плевала на пол в Божьем храме. Встретясь с язычницей, никогда не слагала руки с рукой, не прикаса­лась устами к устам, хотя бы встретившаяся отличалась скромностью и была из самых близких; с вкушавшими нечистой и скверной трапезы не только добровольно, но и по при­нуждению не разделяла соли; не могла, вопре­ки требованию совести, пройти мимо и даже видеть оскверненного дома; ни слуха, ни язы­ка, которыми принимала и вещала божествен­ное, не оскверняла языческими повествования­ми и зрелищными песнями, потому что освя­щенному неприлично все неосвященное. Но и всего удивительнее то, что она, хотя и силь­но поражалась горестями, даже чужими, одна­ко же никогда не предавалась плотскому пла­чу до того, чтобы скорбный глас исторгся пре­жде благодарения, или слеза упала на вежди, таинственно запечатленные, или при наступле­нии светлого праздника оставалась на ней пе­чальная одежда, хотя неоднократно и многие постигали ее скорби. Ибо душе боголюбивой свойственно подчинять божественному все че­ловеческое. Умолчу о делах еще более сокро­венных, которым свидетель один Бог и о кото­рых знали только верные рабыни, бывшие в том ее поверенными.

Таковые совершенства частью были уже в ней, а частью приумножались и возрастали постепенно. Как солнце и утренними лучами производит самое приятное действие, но полу­денные лучи его теплее и светлее, так и она, показав немалые успехи в благочестии с само­го начала, воссияла напоследок обильнейшим светом».

Последние годы блаженной Нонны доста­вили ей ряд печальных событий, очень близ­ких к ее сердцу. В 368 г. умер младший сын ее Кесарии, молодой человек, подававший бли­стательные надежды; в следующем году умер­ла дочь. По известию сына, мужественная ста­рица переносила эти потери с покорностью воле Божией.

В 370 г. старец епископ Григорий участво­вал в посвящении Великого Василия в еписко­па Кесарийского. Глубокий старец держался только чудом на земле. Блаженная Нонна, ко­торая немногим была моложе своего епископа, также готова была перейти в другую жизнь: но молитвами любящего сына на время удержана была на земле. «Мать моя, — говорит сын, — всегда была крепка и мужественна, всю жизнь не чувствовала недугов, но и ее постигает бо­лезнь. Из многих страданий, чтобы не умно­жать слова, наименую самое тяжкое — отвра­щение от пищи, продолжавшееся многие дни и не излечиваемое никаким лекарством. Как же питает ее Бог? Не манну ниспосылает, как древле Израилю; не камень разверзает, чтобы источить воду жаждущим людям; не чрез вра­нов питает, как Илию; не чрез восхищаемого пророка насыщает, как некогда Даниила, то­мимого гладом во рву. Но каким же образом? Ей представилось, будто бы я, особенно ею любимый (она и во сне не предпочитала мне никого другого), являюсь к ней вдруг ночью с корзиной и самыми белыми хлебами, потом, произнеся над ними молитву и запечатлев их крестным знамением, по введенному у нас обыкновению, подаю ей вкусить и тем восста-новляю и подкрепляю ее силы. И сие ночное видение было для нее чем-то действительно су­щественным, ибо с сего времени пришла она в себя и стала не безнадежна. А случившееся с нею обнаружилось ясным и очевидным обра­зом. Когда при наступлении дня взошел я к ней рано утром, с первого раза увидел ее в лучшем прежнего положении, потом стал, по обыкновению, спрашивать: как провела ночь и что ей нужно? Она, нимало не медля, и ре­чисто сказала: «Сам ты, любезный сын, напи­тал меня и потом спрашиваешь о моем здоро­вье. Ты весьма добр и сострадателен!» В то же время служанки показывали мне знаками, что­бы я не противоречил, а принял слова ее рав­нодушно и открытием истины не приводил ее в уныние». В начале 374 г. почил столетний старец епископ. Блаженная Нонна, почти не выходившая после того из храма молитвы, вскоре после его смерти скончалась на молитве в храме 5 августа 374 г.

Свв. Эмилия, Макрина и Феозевия

Бабка, мать и две сестры Василия Велико­го, по благости Божией, были искренние, див­ные рабыни Божий.

Блаженная Эмилия в юных летах своих сильно желала остаться девственницей до смерти. Но рано лишившись матери и отца, у которого гнев императора отнял имущество и жизнь, вынуждена была поступить не по же­ланиям своим. Редкая красота выставляла ее предметом искательств молодежи, так что был замысел похитить ее. Безродство и опасности для души заставили ее искать себе опоры в благочестивом муже, а общее мнение о высо­ких качествах адвоката Василия расположило согласиться отдать руку Василию.

Юная супруга Василия нашла себе вели­кую наставницу в матери мужа своего св. Макрине. Бабка св. Василия Великого была дивная жена по уму и благочестию. Она была ученицей св. Григория Чудотворца, епископа Неокесарийского. Во время Диоклетианова го­нения, продолжавшегося при Галерее и Мак-симине, она и муж ее были в числе тех, кото­рые лучше решились скитаться из одного мес­та в другое, терпеть нищету, голод и все беды, чем изменить вере. Они в 305 г. удалились в леса понтские и семь лет пробыли скитальца­ми. В дремучем лесу лишены они были всяко­го человеческого пособия, доходили до край­него недостатка в пище, но Бог, по молитве их, посылал им дивную помощь. Прекрасные козы, спускаясь с горы, легко подходили к ним и сами отдавались в их руки. Этот види­мый покров Всевышнего подкреплял изгнан­ников в терпении и борьбе за веру. При Ликинии (в 320 г.) конфискованы были имения их. Макрина оставалась твердой в вере. Понятно, как много такая великая жена значила для мо­лодой супруги Эмилии. Внук ее, Василий Ве­ликий, писал в свое время к неокесарийцам: «О вере моей какое доказательство может быть яснее того, что воспитан я бабкой, блаженной женой, которая по происхождению ваша? Го­ворю о пламенной Макрине, от которой изу­чил я слова блаженнейшего Григория, кото­рые и сама она сохраняла, как дар предания, и на нас, еще малютках, напечатлевала, обра­зуя нас догматами благочестия».

Василий и Эмилия жили одними мыслями и чувствами — христианскими.

Эмилия, с согласия мужа, кормила бедных, успокаивала странных, помогала больным, де­лала пожертвования храмам. Хотя родители обоих супругов лишены были почти всего со­стояния своего во время гонения за св. веру, но Бог, за добрые дела супругов, так умножил земную собственность их, что не было в том краю никого богаче их. Они владели землями в трех провинциях — в Понте, в Каппадокии и в малой Армении. Впоследствии каждый из детей имел на своей доле более, чем сколько получил отец. Когда родился сын Петр, отец умер и на руках Эмилии осталось девятеро де­тей. Всех воспитала она в глубоком благочес­тии. Трое из них были епископами: Василий, Григорий и Петр. Св. Григорий Назианский с восторгом говорил об Эмилии: «Она подари­ла миру столько и таких светильников, сыно­вей и дочерей, брачных и безбрачных; она сча­стлива и плодовита, как никто. Три славных священника, одна участница в тайнах священ­ства, прочие — лик небожителей. Изумляюсь, какая это богатая семья Эмилии! Благочести­вая кровь Эмилии — собственность Христа; таков корень! Превосходнейшая! Вот награда твоему благочестию: слава сыновей твоих, с которыми у тебя одни желания». Сын, Васи­лий Великий, с торжеством указывал врагам своим на то, что его учила вере мать его Эми­лия. Внучки Эмилии, дети одной из дочерей ее, начальствовали в Кесарийской обители.

Старшая из детей Эмилии была Макрина, и Макрина была помощницей матери для зем­ли и неба. Богу угодно было, когда Эмилия была беременна в первый раз, возвестить ей об этой дочери и показать, чем будет дочь. Она видит во сне, будто носит на руках дочь и буд­то старец величественного вида, подойдя к ре­бенку, три раза назвал ее Феклой. Эмилия проснулась и родила так легко, что, едва кон­чился сон, родилась дочь. С того времени мать и отец были убеждены, что данное дочери имя — предвозвестие о качествах дочери, близких к качествам св. девы Феклы. В дом призвана была кормилица, но ребенок почти не сходил с рук матери, был спокоен только на ее руках.

Эмилия глубоко понимала обязанность ма­тери. Если мужчина в толкотне жизни и забо­те о ней не всегда внимателен к себе самому, то тем более далек от него постоянный надзор за раскрытием склонности и понятий в детях. Потому преимущественно на матери лежит долг надзора за развитием душевных и телес­ных сил дитяти. Несчастна мать, которая не хочет знать своего призвания, столь высокого! Эмилия дорожила этим призванием. По види­мости не беззаботна бывает иная мать о детях; но по опыту оказывается, что она все-таки не выполнила своего долга. Отчего это так? Оттого, что не тому и не так учила детей, чему и как должно учить. Воспитание Макрины тем более заслуживает особенного внимания, что сама Эмилия приняла его за образец, по кото­рому воспитывала других детей, и особенно дочерей, и нельзя не пожелать, чтобы и другие родители следовали этому образцу. Греки на­чинали учение детей почти всегда с басней и некоторых пиитических произведений, точь-в-точь как наши милые педагоги-прогрес­систы. Эмилия увидела, что в языческих про­изведениях много мыслей и картин, оскорби­тельных для чистой души. (Когда бы в про­славляемых прогрессистами было меньше!) Потому она приняла за учебные книги священ­ные песни Давида и притчи Соломона. Из них выбирала она некоторые места молитвенные, или хвалебные, или с уроками жизненной мудрости и заставляла выучивать их наизусть. Так, чем бы ни занималась Макрина, священ­ные стихи-наставления были и постоянными ее спутниками-надзирателями (а не распущен­ные педагоги). Эмилия учила дочь и пению, но не давала ей петь песней Анакреона и Сафо. Все, что могло оставлять в юной душе впе­чатления гнилости и смрада нравственного, мать удаляла от взора и слуха юности. Матери сами водили детей (долгом считают водить и ныне) в театр и амфитеатр. Эмилия призна­вала, что и то уже невознаградимый вред от театральных сцен, что они отучают душу от любви к труду и приучают к легкомыслию и рассеянности. Она обучала дочь женским ру­коделиям и домашнему хозяйству, тем более что труд физический укрепляет ее здоровье. Так ли ныне? Вот почтенный родитель и роди­тельница гуляют со своими детьми. Около них идет молодой человек. Меньшему восьмилет­нему мальчику стало жарко, и он снял с себя бархатный кафтанчик. Молодой человек тот­час же предлагает свои услуги, берет и несет кафтанчик, в котором весу фунт. Родительни­ца вступилась и, взяв кафтанчик и передавая его сыну, говорит робко: «Пусть приучается». Конечно, слава Богу и за то, что «пусть при­учается!» Но милая мамаша! Добры ли вы к сыну и к себе, что сынок тяготится фунтиком тяжести и вы готовите себе из него тяжести разного сорта? Не будьте ниже самки. После домашних занятий Эмилия водила дочь в храм Божий слушать священные песни и молитвы. Сын ее, уже святитель, писал «юношам о том, как пользоваться языческими сочинениями», так много значила педагогика Эмилии.

Макрина, пришедшая в возраст, была кра­савицей по телу и по душе. Оберегая душу ее, скрывали ее от взоров нескромных. Но не­скромные успели видеть ее, другие узнали о прекрасных качествах души ее. Потому ста­ли искать руки ее. Отец выбрал для дочери достойного жениха и сказал об избранном. Бог, готовивший для чистой голубицы другую атмосферу, устроил по-своему. Тогда как из­бранный жених старался укреплять в семейст­ве Макрины доброе мнение о себе защитой не­винно обвиняемых, послана ему болезнь и он скончался. Это решило будущность Макрины. Когда родители предлагали ей других жени­хов, она отвечала: «Жених мой не умер, он только в отлучке, зачем же изменять ему?» Те­перь Макрина более прежнего старалась быть полезной для матери. Несколько служанок не могли столько выполнить услуг, сколько вы­полняла одна Макрина. И мать нежно любила ее. «Других детей, — говорила она, — носила я лишь некоторое время, а с Макриной не раз­лучалась никогда». От этой связи дочери с ма­терью польза была для обеих, и польза неоце­нимая: мать управляла чувствами и помышле­ниями дочери, а дочь до такой степени заботи­лась о матери, что собственными руками пекла для нее хлеб и шила белье. Когда умер отец семьи, Макрина была главной помощницей матери по управлению имениями, находивши­мися в разных областях. Важнее же было то, что Макрина имела влияние на нравственный быт всей семьи. Хотя мать стояла на высокой степени нравственной жизни, но Макрина не­чувствительно вела ее выше и выше примером своей жизни. Она внушала брату Василию предаться исключительно изучению евангель­ской мудрости. Она образовала Петра, быв для него второй матерью и наставницей. Когда все братьи и сестры могли уже заведовать де­лами и собой, она склонила мать удалиться с ней в монастырь.

В такой решимости мать и дочь построили обитель в Понте, на берегу р. Ириды, невдале­ке от горы Ивора. Там, отстранив все, что мог­ло рассеивать их, изменили они образ жизни: служанок своих обратили в подруг своих и предались преимущественно молитве.

Св. Григорий так описывает пустынную жизнь их:

«В отношении пищи и питья не было в об­щине никакого различия, как и в отношении келлий и убранства и других потребностей жизни. Неравенство состояний, сословий, зна­чения в прежней светской жизни здесь не ос­тавляло никакого следа. Жизнь, которую они вели, была так свята, добродетель так высока, что не умею описать. Их точность в исполне­нии обязанностей устава днем и ночью соот­ветствовала рвению, которым они пламенели. Их можно было сравнить с теми блаженными душами, которые, выйдя из оков тела, парят к небу; сердца их так были очищены от всего земного, что, можно сказать, жили они как ан­гелы. Нельзя было уловить в них признака гнева, зависти, подозрения или ненависти. Они отбросили от себя всю светскую суету — желание отличия, известности, блеска. Насла­ждение их заключалось в воздержании, слава в безвестности, богатство — в неимуществе, сила — в немощи; все мирское стряхнули они с себя как пыль. Всякую минуту считали поте­рянной, если бы употреблена она была на что-нибудь наружное и гибнущее. Занятия их состояли в молитве и пении псалмов, не пре­рывавшемся ни днем, ни ночью».

Блаженная Макрина восходила от совер­шенства к совершенству, с твердостью побеж­дая в себе проявления порчи природы.

Относительно житейских нужд помогал Макрине и обители блаженный Петр, который ею был воспитан и который теперь платил ей за ее добро усердными заботами о сестре и ма­тери: он жил невдалеке, в другом монастыре, который построен был матерью и где сперва подвизался св. Василий. Последний по време­нам также помогал сестре и матери.

Мать и дочь посещены были неожиданной потерей. Навкратий, второй сын Эмилии, при­несен был мертвым из пустыни вместе со слу­гой, и никто не мог объяснить причины смерти его. Макрина тем изумительнее была в этом случае, что, потрясенная до глубины сердца потерей любимого брата, она до того превоз­могла чувства свои мыслями веры, что успо­коила тем и мать неутешную. «Не было ни во­плей или стонов, ни слез и других обыкновен­ных проявлений жестокой горести матери и се­стры, было только все достойное жен, посвя­тивших себя Богу».

Как сильна была духом блаженная Макри­на, как близка была ее душа к Господу, это открылось по особенному случаю. Под шеей Макрины, на груди, образовался чрезвычай­ный нарост; предполагали, что это внутрен­ний нарыв, и считали необходимым сделать хирургическую операцию, дабы иначе бо­лезнь не распространилась на легкие и печень и не причинила смерти. Мать упрашивала Макрину согласиться на выполнение врачеб­ного совета. «Врач дан Богом для пользы на­шей», — говорила нежная мать. Но высокая девственница решилась лучше переносить все страдания, чем обнажить тело свое перед гла­зами оператора. Она обратилась с надеждами к Господу. Пробыв при матери до всенощного бдения, она уединилась в моленную монасты­ря и провела там всю ночь в слезах, умоляя Небесного Врача явить над ней Свою волю. Взяв потом несколько земли, омоченной ее слезами, она приложила ее к больной части тела. Надежды ее не были обмануты. Возвра­тясь к матери, она сказала, что если желает ей выздоровления, то пусть осенит болящее место крестным знамением. Мать хотела ис­полнить это, но, приложив руку к груди доче­ри, заметила, что нарост исчез, остался толь­ко знак, как будто место уколото было иглой. «Богу угодно было, — говорит св. Григо­рий, — оставить этот след как памятник со­вершившегося чуда».

Эмилия, достигнув глубокой старости, должна была наконец испытать общую долю смертных. Из детей ее были при ней только Макрина и Петр. Чувствуя близость кончины, она с невыразимой неясностью говорила при­сутствующим об отсутствующих, и молитвой за детей окончилась святая жизнь ее мая 8-го 375 г.

Не прошло четырех лет после того, и вот умер св. Василий Великий (+ янв. 1-го 379 г.). Если смерть его погрузила всю Церковь в глу­бокую печаль, то как же должна была стра­дать Макрина, когда весть о его смерти дошла до ее пустыни? Она понимала значение его для современной Церкви, и она же была неж­ная сестра его. Но как золото очищается ог­нем, так душа великой девственницы, перейдя через три тяжкие для нее потери, отрешалась от земного.

Прошло 9 месяцев после того. В Антиохии был Собор, на котором присутствовал св. Гри­горий Нисский. Он спешил видеться с сестрой Макриной после потери брата. «За день до прибытия было мне, — говорит он, — во сне видение. Казалось, что несу я на руках муче­нические мощи и от них исходил такой свет, что не мог я смотреть на яркость его. Три раза в одну ночь было это видение. И я не мог по­нять значения видения, только какая-то грусть была в душе моей. Приближаясь к обители, где сестра проводила ангельскую жизнь, спро­сил я одного из многих встречавших меня, там ли брат мой? Он отвечал, что брат за четыре дня выехал, а сестра больна. Я поспешил: сердце сжалось во мне.

По прибытии в обитель и храм ее, я пошел к сестре в келью. Она лежала не на кровати, не на матрасе, а на земле, на доске, покрытой власяницей; вместо подушки под головой ее была другая доска, наклонно положенная. Се­стра была очень больна и, когда увидела меня, не имея возможности встать по слабости, при­поднялась на нищенском своем одре, чтобы принять меня с честью. Я подбежал к ней, ус­покоил, уложил ее; тогда, подняв руки к небу, сказала она: «Благодарю Тебя, Господи Боже мой! Ты исполнил желание мое, внушил рабу Твоему посетить Твою рабыню».

Она старалась скрыть от нас тяжесть дыха­ния и, чтобы усладить печаль нашу о ней, уси­ливалась улыбаться, говорила с нами о пред­метах приятных для нас. Речь склонилась к покойному Великому Василию. Я не мог воспретить горести выразиться на моем лице. Но она, вдохновенная высокими мыслями, гово­рила нам с такой возвышенностью о дивном смотрении Божием, простирающемся на все случаи земной жизни, что моя душа, увлекае­мая за ней, парила над всеми природными чувствами и улетала на небо. Потом я не мог надивиться, как она, снедаемая лихорадкой, которая лишила ее сил и уже разлила по исто­щенному телу холодный пот, могла сохранить полную свободу мысли, как Иов, покрытый ранами. Она легко, тонко, возвышенно объяс­няла состояние души, жизнь, проводимую нами на земле, цель, для которой рождаемся мы, бессмертие, в которое облечется некогда бренное тело наше, и почему должны мы всту­пать в новую жизнь. Слова текли из уст ее, как из источника струя, который ничто не останавливает.

Наконец она сказала мне: «Пора тебе, брат, отдохнуть после тяжелого и долгого пути». Какой отдых мог быть слаще слов ее? Но я повиновался и в ближнем саду укрылся под тень деревьев. Видение мое о мощах объясни­лось, я рассказал о нем некоторым бывшим тут.

Святая сестра моя, издали проникая в мои мысли, прислала сказать нам, чтобы мы не со­крушались, болезнь ее — благо; она разумела смерть, о которой вздыхала она, чтобы скорее насладиться зрением Спасителя. Мы тотчас встали и пошли к ней. Не желая тратить на бесполезное последних минут жизни, она на­чала рассказывать о всем случившемся с ней с самого детства так, как будто читала по кни­ге; исчисляла все благодеяния, которыми Бог взыскал отца нашего, мать, семейство, и бла­гословляла Его из глубины души за Его мило­сти. Я начал было говорить, сколько терпел я, когда был сослан за веру императором Валентом, и о других бедствиях смут церковных. — «Перестанешь ли ты, — сказала она, — терять из вида все благодеяния, которыми обязан Богу. Бойся неблагодарности. Он наградил тебя милостями щедрее, чем родителей. Пусть отец мой прославился в молодости в делах об­щественных, доставивших ему уважение со­граждан, но имя его не перешло за границы Понта. А твое имя распространилось так дале­ко, что Церкви приглашают тебя, к тебе обра­щаются для восстановления между ними по­рядка и правил. Узнай, с глубокой благодар­ностью сердца, в этом милость Божию и дейст­вие молитв родителей наших».

После слушания молитв всенощной и отды­ха ночного, когда настало утро, мне нетрудно было убедиться, что это утро — последнее для больной: лихорадка поглотила остаток сил страдалицы. Душа моя волновалась двумя чувствами — горестью, потому что нежность сестры вызывала и во мне нежность к ней, святой, из уст ее слышал я последние слова; другое чувство — изумление при виде вырази­мого спокойствия, с каким ожидала она кончины.

Солнце было уже близко к закату, сила и энергия разума ее нимало не ослабевали. Она перестала говорить с нами. Сложив руки, неподвижно устремив глаза к жилищу Небес­ного Жениха (нищенское ложе ее обращено было к востоку), разговаривала она с Ним сладко и так тихо, что мы с трудом расслушивали иные слова. Но мы понимали, что гово­рила она Ему: «Господи! Ты избавляешь нас от страха смерти… Конец жизни этой — нача­ло жизни истинной… Ты оставляешь нас почи­вать на время и пробуждаешь звуком трубы при конце веков… Боже вечный, Которому принадлежу я от чрева матери моей, Которого я всегда любила всей силой моего сердца, Ко­торому посвятила тело и душу! Дай мне Анге­ла светлого, который сопутствовал бы мне, привел бы меня к святым отцам, в место покоя и прохлады. Ты, простивший одного из распя­тых с Тобой, едва лишь он прибег к Твоему милосердию! Помяни и меня в Царствии Тво­ем… Ужасающая мгла да не отдалит меня от Твоих избранных; дух завистник да не воспре­пятствует мне воспарить к Тебе; да исчезнут пред Тобой грехи мои. Ты прощаешь смерт­ных, прости грехи, сотворенные мною по не­мощи природы, словом, мыслью, чтобы, остав­ляя это тело, почувствовала я себя очищенной от всякой скверны и Ты принял бы мою душу, как благовоние пред Тобой!»

После этой умилительной и полной любви беседы со Спасителем она осенила крестным знамением свои уста, очи и сердце… Когда смерклось и внесены были свечи, она открыла глаза и сказала, что желает читать всенощную, но голос изменил ей, она только мысленно мо­лилась и читала псалмы, мы молчали. Окон­чив, она усиливалась поднять руку к лицу, чтобы перекреститься, из груди ее вырвался долгий и глубокий вздох, и жизнь ее кончи­лась вместе с молитвой».

Отшельницы, заглушавшие в сердцах пе­чаль и стоны из уважения к настоятельнице, теперь, когда ее не стало, огласили воздух ры­даниями и воплями скорби.

Вестиана, женщина благочестивая, кото­рая, лишившись мужа, избрала пр. Макрину в руководительницы жизни духовной, оста­лась при покойной, когда другие вышли. Свя­титель спросил, не признают ли нужным одеть усопшую в приличную сану ее одежду? Позва­ли Лампадию, и та отвечала, что почившая ни­когда не любила красивого одеяния, да и нет у нее другой, кроме той, которую видят на ней. «Не сохранилось ли у вас что-ни­будь?» — спросил святитель. «Вот, — отвеча­ла Лампадия, — изношенная мантия, наметка и башмаки — все богатство ее. Сундуки и шкаф пусты, на земле у нее нет ничего».

Такова была бедность святой девственни­цы! Худая мантия, наметка и башмаки — вот все имущество настоятельницы, той, которая получила богатое наследство.

Тело было покрыто одним из одеяний свя­тителя — брата, а сверху прикрыто мантией покойной матери.

Вестиана, одевавшая покойную, нашла под головой покойной шнурок, на котором был крест, и маленькое железное кольцо. «Разде­лим наследство, — сказал святитель, — возьми­те себе крест, а мне дайте кольцо». «Выбор ваш счастливый, — отвечала Вестиана, — в этом кольце — частичка животворящего древа».

Слух о смерти преподобной созвал в оби­тель несметное множество людей всякого зва­ния. Местный епископ прибыл со своим духо­венством. Он и св. Григорий со старшими пре­свитерами несли гроб до церкви Мучеников, где он поставлен близ гроба матери в фамиль­ном склепе.

Блаженная Макрина совершала чудеса еще в земной жизни своей, исцеляла больных, из­гоняла бесов, чудесно умножала хлеб. «Но, — говорит святитель, — люди неохотно верят тому, чего не видят своими глазами», и пото­му, чтобы не наводить на неверие, он не опи­сывает чудес.

Эпитафия св. Григория Назианского Макрине:

«Вот памятник знаменитой девы. Ты, ко­нечно, слышал о Макрине, старшей дочери ве­ликой Эмилии. Она скрылась от очей всякого мужчины. Но теперь на языке она всех и сла­ва ее самая звучная».

Тот же великий святитель отдал честь дру­гой дочери св. Эмилии — св. Феозевии.

Странную ошибку допускали о Феозе­вии — ошибку, оскорбительную особенно для святителя, того или другого. Феозевию, про­славленную великим богословом, считали суп­ругой то св. Григория Нисского, то св. Григо­рия Назианского. Отчего считали? Оттого, что не дали себе труда понять точное значение название «Яесет уйжзгит», которым почтена Феозевия у Богослова. В отношении к Нис­скому архипастырю надобно иметь в виду, что св. Богослов называет Феозевию сестрой Гри­гория Нисского и дочерью великой Эмилии. Как же могла она быть женой родного брата своего? После того только ячычество могло бы удержать за словами «Яесет ухжзгпт» значе­ние супруги священника. У св. Богослова это означает, что Феозевия в звании диакониссы была верным товарищем брата, ревностной по­мощницей ему в делах епископа. Затем легко понять, что слова «Яесет ухжзгпт» напрасно относили к супружеству Григория Назианского. Он говорит «моя Феозевия», но прямо го­ворит и то, что не разумеет он отношений телесных.

Утешая св. Григория Нисского в кончине Феозевии, св. Богослов писал:

«Слышу, по преставлении святой и блажен­ной сестры вашей ты соблюдаешь вразуми­тельное терпение и мудрость, как муж благой, совершенный, предстоящий Богу, более дру­гих знающий Божие и человеческое. То, что для других очень горько и тяжело, для тебя легко было — такую сестру, жившую с тобой, препроводить от себя, поместить в безопасное жилье, скажу словами Св. Писания, якоже стог гумна, во время свезенный (Иов. 5, 26). Хотя вкусила она приятности жизни, однако по самому возрасту избавилась скорбей. Преж­де нежели оплакала тебя, почтена от тебя пре­красным погребением, какое и должно быть для подобных жен. И сам я, поверь мне, же­лаю преставления если не в одной мере с вами (это сказать о себе было бы много), то не меньше вас. Но в состоянии ли мы что сделать против устава Божия, давно так мощного над нами, который похитил мою Феозевию (жив­шую для Бога называя своею, потому что ду­ховное родство выше телесного), Феозевию, славу Церкви, украшение Христово, потреб­ность нашего века, дерзновение женского пола, при такой красоте братьев отличавшую­ся красотой блистательной, Феозевию дейст­вительно священную, товарища иерея, почтен­ную и достойную великих таинств, Феозевию, о которой память сохранится и в будущем вре­мени на бессмертных столпах, т.е. на душах всех тех, кто доныне знал ее и кто узнает впо­следствии! И не дивись, если много раз повто­ряю имя ее, потому что наслаждаюсь воспоми­нанием о блаженной. И таково мое ей надгро­бие, а тебе утешительное слово, которое в не­многом заключает многое».

Св. Григорий оставил и эпитафию: «Феозе­вии, сестре Великого Василия».

«И та Феозевия, дочь славной Эмилии,

верный товарищ великого Григория,

покрылась здесь священной землею.

Опора жен благочестивых, ты вовремя вы­шла из этой жизни».

В надписи Эмилии отличает он Феозевию от других детей Эмилии так: «Одна — участ­ница в тайнах священства».

Так, блаж. Феозевия была диаконисса, по­святившая жизнь свою на то, чтобы быть вер­ной помощницей брату-епископу.

Феозевия, «достойная великих таинств, участница в тайнах священства». Как диаконисса, она была действующим лицом при кре­щении жен; как диаконисса, она зрела совер­шение таинства Евхаристии, что недоступно было мирянам, даже и мужчинам.

«Избери, — говорится епископу в древних правилах, — диакониссу верную и святую для служения женам. Случается иногда, что в не­которые дома не можешь ты из-за неверующих послать диакона к женам; тогда, для успокое­ния помысла людей худых, можешь послать диакониссу». Как диаконисса Феозевия испол­няла поручения епископа о женах в больни­цах, тюрьмах, при одрах смерти.

Недаром Богослов не раз называет Феозевию товарищем, верным товарищем великого Григория. Это название дает нам видеть, что если страдал Григорий-епископ, то страдала и Феозевия. В 375 г. Григория, оклеветанного, ариане согнали с кафедры, и он три года, пока не умер Валент, скитался, переходя из одного места в другое. Ревностный пастырь не оста­вался и тогда в бездействии. «Добро, тобою распространяемое, прочно, хотя сам ты и не имеешь прочного места», — писал ему св. Бо­гослов. Феозевия, верный товарищ великого Григория, делила с братом-епископом скиталь­ческую жизнь; она, по поручению епископа, действовала на жен в поддержание Правосла­вия, теснимого арианской властью. Какое ве­ликое служение дивной девы!

Феозевия «действительно священная, опора жен благочестивых». Она диаконисса не по одному имени, она освящала себя ревностным служением св. вере и сестрам.

Письмо, утешавшее брата о смерти Феозевии, писано в 385 г. Значит, Феозевия, по воз­вращении брата на кафедру, еще семь лет про­должала служение диакониссы.

Память св. Феозевии — января 10, в тот же день, когда празднуется память св. Григо­рия Нисского, которому она была такой усерд­ной помощницей.

Блаж. Магна

«В городе Анкире галатской, — пишет усердный посетитель подвижников Палла­дий, — много дев, около двух тысяч или бо­лее; они подвизаются в святой, добродетель­ной жизни, хранят воздержание и совершают дело святое с ревностью. Между ними первое место по благочестивой жизни занимает Маг­на, жена почтеннейшая и опытнейшая. Не знаю, называть ли ее девой или вдовой. Мать вынудила ее выйти замуж, но она отклоняла от себя мужа под разными предлогами, делала вид, будто больна она, и таким образом оста­лась неприкосновенной и непорочной, как го­ворят родные ее. Муж ее скоро умер, и она ос­талась единственной наследницей после него. Тогда она всю себя посвятила Богу». «Великое приобретение быть благочестивым и доволь­ным (умеренным в желаниях). Мы ничего не принесли в мир; явно, что ничего не можем и вынесть из него (1 Тим. 6, 6-8). Чистое и непорочное благочестие пред Богом и Отцом есть то, чтобы призирать сирот и вдов и хранить себя неоскверненным от мира (Иак. 1, 27). Достойно начальствующим пресвитерам должно оказывать двойную честь, особенно тем, которые трудятся в слове и учении» (1 Тим. 5, 17). Таково учение апостольское! Так и поступала блаж. Магна. «Богатство, ка­кое было у нее, раздала она на монастыри, на дома бедных и странных, церквам, епископам, вдовам, сиротам и прочим нуждающимся. Охотной душой, но тайно совершала она под­виги благотворительности». Не только не вы­ставлялась перед людьми благотворительни­цей, но старалась скрывать добрые дела свои и от себя самой: она боялась обманчивой прият­ности славы людской так же, как своего само­любия, и берегла сердце свое в смирении. Вместе с тем она «ревностно посещала бого­служение церковное, вела жизнь подвижниче­скую, воздержную. Знаменитейшие епископы уважали ее. Стараясь исполнить всякую доб­родетель, она жила надеждой на жизнь луч­шую — загробную».

В жизни блаж. Магны более всего изуми­тельно то, что она, выданная в замужество, с такой твердостью воли отстояла свою девст­венную чистоту. Так в лучшие времена хри­стианства любили девство! В одном провинци­альном городе были целые две тысяч дев! Ликия была областью соседней с Галатией. Анкирские девы, конечно, читали разговор «Праздник дев» святителя и мученика Мефодия, написанный им, когда он был епископом Олимпа ликийского. Если ныне, к несчастью людей, мало ценят девство — не так думали в лучшие времена. Вот как учил о девстве ве­ликий учитель-мученик.

«Велико, выше природы, чудно и славно девство. Это — питье, которое источается не землей, но небом. Господу предоставлено было преподать сие учение (о девстве) людям. Он один, придя на землю, научил человека возно­ситься к Богу. Архиерею и Главе пророков и Ангелов прилично именоваться и Главой девственников. Ветхозаветные еще не могли вместить девства.

И закон свидетельствует, что очиститися чистотою Господу есть великий обет, выше всех обетов (Числ. 6, 1). Что же значит по­святить себя Господу? Если уста мои буду от­верзать для изъяснения Писания или для того, чтобы православно и достойно воспевать по силе Бога, и буду заключать уста, полагая хранением, чтобы не говорить суетного, то чисты уста мои и посвящаются Богу. Если и взор приучу не прельщаться красотой телес­ной и не услаждаться зрелищами бесстыдны­ми, но взирать на небо, то чисты и очи мои и посвящаются Господу. Если буду заграждать слух от злословия и поношений и отверзать для Слова Божия, то и слух посвятила я Гос­поду. Если чиста я сердцем, все помышления посвящаю Господу, не думаю ни о чем сует­ном, не живут во мне гордость и гнев, раз­мышляю о законе Господнем день и ночь, то истинно совершаю обет великий: еже очисти­тися чистотою. Сонм дев, по преданию, имену­ется бескровным жертвенником Божиим».

В конце разговора девы поют «песнь Хри­сту Богу».

ОДНА ИЗ ДЕВ

Девы! С небес гремит глас, пробуждающий мертвых. Он велит всем вместе, в белых одеждах И с светильниками, нестись к востоку, на сретение Же­ниху.

Восстаньте прежде, чем Царь войдет в двери.

Л И К Д Е В

Тебе посвящаю себя чистою и с светоносным Светильником сретаю Тебя, Женише.

ОДНА ИЗ ДЕВ

Удалясь печального людского счастья, пренебрегши Утехами жизни, наслаждениями любви, ищу одного — Быть иод спасающей десницею Твоею. Даруй мне, Благий, вечно зреть красоту Твою.

ЛИК

Тебе посвящаю себя чистою, и пр.

ОДНА

Оставив ложе и дом брака, тленного для Тебя, Царь мой, пришла я в непорочной одежде, Дабы войти с Тобою в блаженный чертог.

ЛИК

Тебе посвящаю себя чистой, и пр.

ОДНА

Забыла я родину, возлюбив красоту Твою, Боже Сло­ве;

Забыла лики дев, подруг моих;

Мной хвалились бы — забыла я и о том — мать и срод­ники мои.

Ты, Христе, стал всем для меня.

ЛИК

Тебе посвящаю себя чистою, и пр.

ОДНА

Омывавший толпы в струях чистительных Предтеча Твой

Взывал пред Тобою блаженный.

ЛИК

Тебе посвящаю себя чистою, и пр.

ОДНА

И твоя Матерь, родительница жизни, благодатная, Недоступная, непорочная Дева, нося в бессеменном чреве

Плод чистый, подпала сомненью неверности: Но к Тебе, блаженный, взывала она.

ЛИК

Тебе посвящаю себя чистою, к пр.

ВСЕ

Блаженный, живущий в чистых селениях небесных,

Все содержащий вечной силой,

Се предстоим мы: прими нас,

Отче, с Сыном Твоим, в двери жизни вечной.

Так пела в жизнь свою и блаженная Магна. Кончина святой инокини последовала, по времени видевшего ее, не прежде 425 года.

Св. Евсевия-Ксения

В старом Риме был знаменитый сенатор и добрый христианин. У него была одна дочь Евсевия, дорогая для него, как глаз. Когда достигла она возраста, вельможа и сенатор просил родителей Евсевии выдать дочь за сына его. После семейного совета обручили Евсевию с благородным юношей, равным ей по знатности рода и богатству. Назначен был и день для брака. Но девушка, полная святой любви, желала у невеститься небесному Жени­ху, Христу Господу. Это желание скрывала она от родителей, так как знала, что, если бы узнали они о ее намерении, никак не допусти­ли бы исполниться желанию ее. Она была у них одна наследница богатства их, и они же­лали иметь утешение во внуках. У Евсевии были две верные служанки, жившие при ней с детского ее возраста, усердные и преданные ей. Им открыла она свою душу; получив от них обещание быть верными ей до смерти, она сказала, что ни за что не согласится она всту­пить в брак. «Что жизнь земная? — говорила она. — Сон и мечты». Так все три девушки ре­шились жить для одного Господа, в чистоте девственной.

Евсевия тайно, через верных служанок, раздавала деньги бедным. Потом все три, одевшись в мужскую одежду, тайно скрылись из Рима и на корабле прибыли в Александ­рию. Отсюда переплыли на остров Ко, что в верстах 50 от карийского города Галикарнаса. Здесь, наняв дом, Евсевия жила некоторое время со служанками как со своими сестрами, взяв с них слово никому не говорить, кто она, и называть ее не иначе как Ксенией. «Я — странница для Господа», — говорила она. Со­стояние их на острове казалось им небезопас­ным; не видя ни в ком защиты, они опасались всего более за чистоту свою. Но Господь по­слал им помощь по их молитве.

Раз встретилась Евсевия со стариком-стран­ником почтенного вида и просила его принять ее и сестер в духовных дочерей. «Я думаю, — прибавила она, — что ты — епископ Божий». Старец спросил, кто они? «Мы из далекой страны, — отвечала Ксения, — и ищем одно­го — спасения души». — «Поверьте мне, — сказал старец, — я сам странник, иду из Свя­той Земли; я не епископ, а настоятель обители Св. Апост. Андрея, что в карийском городе Мил асе». Ксения умоляла старца взять их с собой и укрыть своей защитой от искушений. Старец согласился. В Миласе, вблизи собор­ного храма, Евсевия купила дом, устроила не­большой храм во имя архидиакона Стефана и составила общину дев. Блаженный старец Па­вел усердно заботился о новой общине и по­стриг в монашество Ксению и ее подруг.

Спустя недолгое время почил епископ Миласа Кирилл, и на его место поставлен был игумен Андреевой обители Павел. Новый епи­скоп, посетив общину Ксении, поставил Ксе­нию в диакониссу, против ее желания. Жизнь ее была высокая. Она принимала пищу через день, через два, а иногда через неделю, и толь­ко один хлеб; она не касалась даже овощей, ни масла. Помня Давидовы слова: пепел яко хлеб ядях и питие мое с плачем, растворях, и она посыпала хлеб свой пеплом и окропляла его слезами. Недовольная молитвами храма, она всю ночь стояла на молитве в своей келье с поднятыми к небу руками. Это скрывала она. Но подруги, ревнуя подражать подвигам ее, видели это своими глазами. Одежда на ней была самая плохая. Строгая к себе самой, она была весьма милосердна ко всем, тиха, добра к сестрам, внимательна и к малым их надобно­стям; никому не говорила она слова жесткого, согрешавших вразумляла с кроткой любовью. Блаженная подвижница совершала свои под­виги и под влиянием высокой жизни палестин­ского подвижника преп. Евфимия, тогда как императрица Евдокия путешествовала по свя­тым местам. Блаж. Павел рассказывал ей о Евфимии, как очевидец его.

«Когда приблизилась кончина высокой дев­ственницы, настала тогда память святого Еф­рема, епископа Милосского, и блаженный епи­скоп Павел со всем клиром отправился в село Левкин, где в храме лежали мощи св. Ефре­ма». Преп. Ксения, созвав сестер в монастыр­ский храм, сказала им: «Вы оказывали много любви ко мне, сестры, продолжите и еще лю­бовь вашу, молитесь за меня — я умираю; по­просите и отца нашего епископа Павла молить­ся за меня, он так много заботился о душе моей». Сестры зарыдали. Она продолжала: «Апостол Петр говорит: не коснит Господь обетования; яко же нецие коснение мнят, но долготерпит на нас, не хотя, да кто погиб­нет, но да вси в покояние придут (2 Пет. 3, 9-10). Итак не надобно лениться, а надобно бодрствовать. Бодрствуйте, сестры, готовьтесь встретить Жениха Господа с елеем добрых дел и с горящей любовью». Отпустив сестер, оста­лась она в храме на молитве, и наутро найдена была почившею, янв. 24 ч. Епископ и весь го­род с честью положили тело ее на месте, ука­занном ею. Через год умерла одна подруга жизни ее; перед смертью другой упросили се­стры эту подругу рассказать, кто такая была Ксения. Теперь только узнали в обители и в городе, какого высокого рода была Ксения. При гробе великой подвижницы, почившей не позже 457 г., совершались исцеления больных во славу Божию.

Св. Григорю Беседователю после того, как рассказано было о кончине чистой девы в день, назначенный Богоматерью, предложен был вопрос: призываются ли на небо души праведных прежде соединения их с телами? Св. Григорий отвечал: «Не о всех праведных можно утверждать это и не о всех отвергать. Ап. Павел желал разрешиться и быть со Хри­стом. Итак, кто верит, что Христос на небе, тот верит и тому, что душа Павла на небе с Христом. И видел я, говорит тайнозритель, престолы и сидящих на них и дано было им судить, и души обезглавленных за свидетель­ство Иисуса и за слово Божие… Они ожили и царствовали со Христом тысячу лет (Откр. 20, 4). Ожившие называются здесь ду­шами; ясно, что эти души, еще не соединив­шиеся с телами. И, однако, они царствуют со Христом, не только наслаждаются блаженст­вом, но еще участвуют в царственной власти Христа Господа или, что то же, совершают дела могущества Божия, чудеса. С другой сто­роны, Спаситель сказал: в дому Отца Моего обители многи суть (Ин. 14, 2). Этим ясно означено, что не все праведные души находят­ся в одинаковом блаженном состоянии, не все одинаково близки к Господу, различаясь сте­пенями и видами нравственного совершенст­ва». «Однажды пришла мне такая мысль, — рассказывал авва Афанасий, игумен Лавры св. Саввы, — что будет с теми, которые не подви­заются? Я впал как бы в исступление. В это время некто говорит мне: «Иди за мной». При­ведя в одно место, исполненное света, поста­вил у двери; вида сей двери изобразить нель­зя, только за нею мы слышали неисчислимое множество хвалящих Бога. Когда постучались мы, то, услышав, некто внутри спросил нас: «Что вам нужно?» Проводник мой отвечал: «Мы желаем войти». Но тот отвечал: «Сюда не войдет никто из тех, которые нерадиво жи­вут; если хотите войти, идите и подвизайтесь, не озабочиваясь суетами мира»».

Жена-девственница и супруг-девственник

Дивный пример супругов-девственников, подвизавшихся на острове Самосе в VI веке, выставляет блаж. Иоанн Мосх. «Когда мы пришли на остров Самос, — пишет он, — то ходили в обитель Хариксенскую к авве Исидо­ру, игумену сей обители, мужу, известному по добродетелям и особенно любвеобильному, кроткому и смиренному; он после был и епи­скопом того же города Самоса. Он рассказы­вал нам следующее: «Миль за восемь от горо­да есть село с церковью. При этой церкви был чудный священник. Родители против его воли принудили жениться. Но он не только не увле­кался обольщением плоти, хотя был еще мо­лод и имел жену законную, даже и жену свою уговорил жить с ним в целомудрии и чистоте. Они оба занимались изучением Псалтиря и оба пели в церкви, оба сохранили девство до старости. Этот священник был оклеветан пе­ред епископом доносом ложным. Не зная жиз­ни священника, епископ вызвал его из села и заключил в сторожку, в которой обыкновен­но держали падших клириков. В сторожке в один воскресный день ночью явился сему священнику светолепный юноша и говорил ему: «Встань, отец, иди в свою церковь и со­верши там Св. Евхаристию». Священник отве­чал: «Не могу — я содержусь под стражей». Юноша сказал ему: «Я отворю тебе дверь, иди за мной». Юноша отворил дверь, вышел сам вперед и провожал священника по дороге к се­лу на одну милю. С наступлением дня сторож, не найдя священника в сторожке, донес о бег­стве его епископу и присовокупил: «Но ключ от сторожки у меня». Епископ, думая, что свя­щенник действительно сбежал, послал одного из слуг архиерейского дома в это село с прика­занием: «Иди в это село и узнай, там ли тот священник; впрочем, ничего не делай ему». Слуга отправился в село и нашел священника в церкви, совершающим Св. Евхаристию. Воз­вратись, он донес епископу, что священник в селе и что он видел его совершающим литур­гию. Епископ рассердился на священника и грозил, что на другой день с великим бесчес­тием приведут его сюда. В следующую ночь опять явился священнику тот же юноша и ска­зал: «Пойдем, тебе надобно быть опять в той же сторожке, в которую посадил тебя епископ, и, взяв его, опять привел в сторожку так, что сторож не заметил этого. На следующий день сторож донес епископу, что священник опять находится в сторожке, а как он в нее вошел, не знает он, сторож, о том. Епископ призвал к себе священника и расспросил, как он, мимо ведома сторожей, вышел из сторожки и опять вошел. Священник отвечал: «Светоносный юноша, в прекрасной одежде служителей ар­хиерейских, чем он и называл себя, отворил мне дверь и проводил меня почти до села, а в эту ночь опять пришел за мной и ввел в сторожку». Епископ призвал всех служите­лей своих, но священник ни в одном из них не признавал того, кто вывел его и опять ввел в сторожку. Тогда-то епископ понял, что это был Ангел Божий и сделал это для того, чтобы не осталась скрытой добродетель священника, но чтобы все прославили Бога, прославляюще­го рабов Своих. Епископ, узнав еще подробнее священника, отпустил его с миром в село, а оклеветавших его много бранил»».

Имена этого девственника священника и его супруги-девственницы неизвестны. Но известны проводившие девственную жизнь в супружеском союзе мученики: Мария и Конон Исаврийские (II века), Цецилия и Валери­ан, римский аристократ, (230 г.), Мария и Захария-башмачник (III века), Василисса и Юлиан (285 г.). По известию Феодорита, «чудный епископ Лаодикии Пелагий в юности запряжен был в ярмо брака: но в первый же день на брачном ложе убедил невесту предпо­честь чистоту супружескому сношению и брат­скую любовь считать выше супружеской свя­зи»; при Валенте он — страдалец за веру.

Более чем вероятно, что самосского пресви­тера, жившего с женой как с сестрой, недоб­рые люди обвиняли в нарушении 5-го апо­стольского правила: «если священник отпуска­ет от себя жену, то отлучается он». Правило осуждает осуждающих брачное сожитие как скверну. Но самосские праведники только для воздержания от удовольствий плотских не касались брачного ложа; а это была жизнь святая, согласная с правилами Вселенской Церкви. На Первом Вселенском Соборе неко­торые из западных домогались того, дабы диа­конам и священникам запрещено было всту­пать в брак и чтобы женившиеся мирянами не касались брачного сожития. Св. исповедник Нафнутий, епископ Верхней Фиваиды, став среди сословия епископов, громко сказал: «Не возлагайте тяжкого ига на лица священные. Брак честен и ложе не скверно; сожитие с за­конной женой — целомудрие. Между тем не все могут переносить подвиг воздержания; мо­жет выйти, что жены и мужья будут оскорб­лять чистоту свою. Довольно и того, что если по древнему правилу подтверждено будет: ду­ховному лицу, не бывшему брачным до приня­тия сана священного, не вступать в брак». Со­бор одобрил голос св. исповедника и предоставил брачным на их волю не касаться брачного сожития.

Как нелегко супругам совершать подвиг воздержания, предпринятый доброй волей их, видно по отзыву пресвитера, о котором расска­зывает св. Григорий Беседователь. «Дожив до старых лет с супругой как с сестрой, он уже умирал. Сестра-супруга, подойдя к нему, ду­нула в ноздри его. Собравшись с силами, ска­зал он: «Отойди от меня, жена, огонь еще жив, отодвинь солому»».

Св. Мария Егисская

«Два старца шли из Егов в Таре, город киликийский, пишет Иоанн Мосх. — Придя по усмотрению Божию в гостиницу, располо­жились отдохнуть в ней. Было знойно. Здесь нашли они трех молодых людей, отправляв­шихся из Егов вместе с блудницей. Старцы сели поодаль. Один из них, взяв из сумки св. Евангелие, начал читать. Блудница, бывшая с молодыми людьми, увидав, что старец чита­ет, оставив их, подошла и села подле старца. Старец, обратись к ней, сказал: «Несчастная! Как ты бесстыдна! Ты не устыдилась подойти к нам и сесть». Она отвечала: «Нет, отец, не отвергай меня. Я полна грехами: но Владыка Бог не отвергнул приблизившейся к Нему блудницы». Старец сказал ей: «Та блудница после уже не была блудницей». Она отвечала ему: «Надеюсь на Сына Бога живого, что с этого часа и я не возвращусь к грехам моим». Оставив молодых людей и все, что имела, последовала она за старцами. Они ото­слали ее в монастырь, что близ Егов, называе­мый Нахиба. И я видел ее уже в старости, весьма благоразумно рассуждающей, и от нее самой это слышал. По другим известиям, она называлась Марией, и столько наконец возвы­силась в духовной жизни, что творила чудеса».

Так как блаж. Иоанн видел Марию стари­цей в 606 г., то кончина ее последовала, веро­ятно, в 607 г.

Прибавим к этому рассказ того же Мосха о событии ликийском, современном деяниям Марии, тем более что оно, выражая необходи­мость твердой верности добрым намерениям, служит дополнением к истории Марии.

«Авва Николай, — пишет Мосх, — пресви­тер Иорданского монастыря евнухов, расска­зывал нам (Иоанну и Софронию), что в стране его (он был из Ликии) есть монастырь, в кото­ром находится около сорока дев; в этом мона­стыре пять дев согласились между собой но­чью бежать из монастыря и избрать себе му­жей. В одну ночь, когда все монастырки спа­ли, они хотели взять свои одежды и бежать, но вдруг все пять объяты были беснованием. Когда это случилось, они уже не ушли из мо­настыря и после благодарили Бога и, испове­дуя грехи свои, говорили: «Благодарим мило­стивого Бога, наказавшего нас, чтобы не по­гибли наши души»».

Св. Феодора Кесарийская

Дочь аристократической фамилии, плод мо­литв благочестивой матери, блаженная Феодора с детства воспитывалась в кесарийском обители св. Лины. Отец ее был патриций Феофил, мать Феодора. Мать долго была бесплодной и часто молилась о разрешении неплодия ее; когда ро­дилась дочь, мать дала обет посвятить ее Богу. В выполнение обета дочь воспитывалась в оби­тели и полюбила уединение. У св. Василия, ар­хипастыря Кесарийского, разрешен был вопрос: «С какого возраста надобно дозволять произно­сить обет о посвящении себя Богу?» Как видно, и в его время были строгие судьи делам благо­честия и осуждали за принятие детей в обитель. Он пишет: «Поелику Господь говорит: остави­те детей приходить ко Мне (Мк. 13, 14) и апостол похваляет измлада изучившего Писание (2 Тим. 3, 15), то всякое время, и время первого возраста, почитаем способным к принятию при­ходящих. Детей, у которых нет родителей, при­нимаем сами собою, из соревнования Иову (Иов. 29, 12) быть отцами сирот; которые же за­висят от воли родителей и которых сами родите­ли приводят, принимаем при многих свидете­лях, чтобы не подать случая желающим найти случай, но заградить всякие неправедные уста, говорящие против нас хулу». Сказав, что при­нятым детям надобно давать особое помещение, продолжает: «Но молитвы, которые установлено совершать днем, должны быть общие, и для де­тей, и для старших, потому что у детей через со­ревнование старшим укореняется навык к со­крушенной молитве». Занятиями детей в келье должны быть обучение грамоте и обучение какому-нибудь ремеслу. «Когда раскроется ра­зум и придет в действие рассудок, тогда должно принимать обет девства, как уже твердый, про­износимый по собственному расположению и рассуждению при совершенной зрелости разу­ма». Имп. Лев Исаврянин, первый иконобо­рец из императоров, не любил монашества. Он нашел себя вправе распорядиться юной Феодорой по своему усмотрению, вопреки обету матери ее и вопреки воле самой дочери. По его повелению юную Феодору насильно взяли из монастыря и доставили ко двору. Лев назна­чил для нее жениха — одного из молодых аристократов. Все приготовлено было к бра­ку—и наряды и приданое. Тяжело, очень тя­жело было невольной невесте.

Не можем не вспомнить недавнего «совета невесте»:

«Что делать, чтобы с миром, сколь можно, поладить?

Идти с упованием Божьим путем

И путь тот любовью и верой угладить.

Беды от разбойник, беды и от сродник

Апостол святой на себе испытал,

И тайну семейную Божий угодник

Нам собственным опытом ясно сказал.

Разбойники в свете, а сродники дома,

Как в мире духовном диавол и плоть.

И те и другие причина содома.

От тех и других храни вас Господь».

Св. невесту Феодору, горячо молившуюся, сохранил Господь. Неожиданно ворвались в империю неприятели. Жених послан был с войском и на сражении был убит. Когда по­лучено было известие о том в столице, блажен­ная дева благодарила Господа за посланную ей свободу; дело произвола человеческого руши­лось, Феодора поспешила сесть на корабль и возвратилась в свою любимую обитель. От­дав брачные наряды и подарки в дар обители, приняла она монашество, надела на себя вери­ги и стала вести жизнь примерно-строгую. Пи­щей ей был кусок хлеба, и то раз в два-три дня; одежда — суровая власяница, постель — камни, покрытые ветошками. Если бы сказа­ли, что насилие, употребленное Львом для удаления от иноческой жизни, возбудило жар­кую ревность к иноческим подвигам в Феодоре, то сказали бы не полную правду. Энергия души раздражается препятствиями; но она же, когда душа не укрепляется благодатью, со вре­менем, в покое, слабеет и пропадает.

Бдите и молитесь, да не внидите в напас­ти: дух бо бодр, плоть же немощна, говорит Господь. И с лучшими расположениями не спа­семся мы без благодати Божией, так же как не спасемся, если, надеясь на благодать, сами жи­вем праздно, без труда и подвигов. Горячность души сама по себе до того ненадежна, что, если увлекаются ею без рассуждения, может обра­титься в холодность ко всему доброму; она только тогда бывает надежной, когда, освещае­мая рассуждением, поддерживается понужде­нием себя к добру и усердной молитвой. Духа не угашайте, учил апостол. Блаж. Феодора, при высокой любви к чистоте девственной, мо­лилась и подвизалась до гроба; молитвы низво­дили в душу ее благодать, и с благодатью со­вершала свои подвиги; она удаляла от души не­чистое, оскорбляющее благодать. Блаженная кончина ее последовала не позже 755 года.

Св. Анна Вифинская

Отец блаженной Анны был диаконом Влахернской церкви и оставил дочь юной си­ротой на руках бабки. Бабка нашла ей супру­га, не спрашивая о ее желаниях, тогда как Анна не желала быть в супружестве. Быв за­мужем, ходила она к дяде своему на Олимп. Строгий подвижник, за исповедание Право­славия терпевший истязания, пожалел, что юная раба Божия отдана в услуги человеку. При императрице Ирине вызывали твердого исповедника в столицу, чтобы выслушать сове­ты его. Это было, конечно, во время совеща­ний Вселенского Собора 787 г. об иконах. В это время он виделся с дорогой племянницей и сказал ей: «Будь тверда и мужественна, много скорбей для праведников; знай и то, что у тебя родится дитя, прежде чем умрет твой муж». Предсказание исполнилось.

По смерти мужа, воспитав дитя, блаженная поручила его родственнику, а с другим сиротой усердно молилась то в том, то в другом храме. Олимпийский подвижник снова виделся с нею. Она жаловалась на тяжесть жизни своей. «Не сказал ли я тебе, что много скорбей праведни­кам, — говорил прозорливый, — надобно тер­петь, но дети твои скоро умрут». Исполнилось и это предсказание. Под влиянием такого ося­заемого промышления Божия, по указаниям та­кого опытного и чудного наставника, душа Анны загорелась полной любовью к Господу.

Советники мирские, пожалуй, предлагали совет: почему не выйти вдове в другой раз за­муж? Другие готовы были еще умнее совето­вать — жить, как случится жить. Но могут ли люди дать лучший совет, чем совет Апостола, вдохновенного Богом: блаженнее, если оста­нется так, без другого мужа, говорит он вдове (1 Кор. 7, 40). Тратить силы для пустоты доз­нанной — умно ли? «Не умно избирать мирщину для той, которой обещали столько радостей п которая вместо радости испытала столько го­рестей». Не жить ли жизнью обезьянки? Со­храни Бог от того! Это не честь и для совести язычницы, тем более христианки. После зем­ной жизни придется жить вечно: с чем же бу­дем жить там? Для людей и земли жили, на­добно пожить для души своей, которая дорога каждому; надобно пожить для Господа Творца и Спасителя нашего. Так думала умная Анна!

Раздав все, что имела, она ходила в храмы и молилась. Потом, встретив доброго ино­ка-старца, приняла иночество. Копроним на­вел ужас лютостями против инокинь. Благо­честивая Ирина старалась успокоить церковь: но мало надеялись на покой будущий, и такое расположение умов оправдалось событиями. С именем инока евнуха Евфимиана Анна скрылась в Вифинском монастыре. Здесь стро­гая жизнь нового инока была примером для других; евнух был самым усердным тружени­ком по послушаниям, суровым постником и пламенным молитвенником. Тарасий (784-815 гг.), услыхав о высокой жизни инока Евфимиана, вызвал его в столицу для бесед. Наставления крепкой души привлекали к пей многих; от множества желавших слушать ее оказалась тесной обитель, и Патриарх устроил новый монастырь. Евфимиан стал известен и по дару чудес; но это не защитило его от скорбей. Инок-проповедник народный легко подпал клевете. Ложный инок, оказавшийся впоследствии разбойником, совершив насилие над девушкой, разгласил, что грех сотворен Евфимианом. Евфимиан молчал. Боголюбивая жена, слушая клевету бесстыдного, сказала: «Смотри, брат, не оказался бы евнух, опоро­чиваемый тобой, святой девственницей, и не пострадать бы тебе за грехи свои». Бессовест­ный человек и после того делал пакости для святой души. Преподобная терпела, и уличен­ный злодей повешен был. Так как и извест­ность имени нелегка была для святой, да и стали догадываться о ее поле, то, возвратись в Вифинию, проводила она остальные годы жизни в глубоком уединении. Созревшая для неба, преставилась 29 октября 826 г.

Св. Феоклета

Отчизна праведницы были в провинции Оптиматов, где были города: Никомидия, Еленополь, Пренет, Парфенополь. Родители ее были Константин и Анастасия, христиане ис­кренние; с нежного возраста дочь воспитана была ими в благочестии. Сочетавшись с супру­гом Захарием, она уговорила его жить с нею как с сестрой. Так она никогда не знала удо­вольствий брачного ложа и осталась девствен­ницей. Люди периклова века были образован­ны, очень образованны и в искусствах, и в фи­лософии, а гнусная гетера отнимала супруга у супруги и заражала болезнями дорогую юность. Только вера Христова не только защи­щает супружескую верность, но и обращает супругов в девственников чистых. Феоклета усердно занималась чтением душеполезных со­чинений и особенно священных наставлений о жизни приличной женам. Она твердо заучи­ла желание Апостола, предъявленное женам. Желаю, писал он, чтобы жены, в приличном одеянии, со стыдливостью и целомудрием, украшали себя не плетением волос, не золо­том, не жемчугом, не многоценной одеждой, но добрыми делами, как прилично женам, по­свящающим себя благочестию (1 Тим. 2, 9-10). Деньги, потраченные другими на наря­ды, она назначала для лучшего употребления. Средства свои, труды, силы посвящала она преимущественно на пользу ближних: каждый день так или иначе помогала она бедным. Ро­дина ее доставляла ей много случаев к тому. Провинция Оптиматов (вельможей) называ­лась так в насмешку. Это была страна бедная; «жители ее, — говорит император Констан­тин, — денщики офицеров и высших придвор­ных чиновников, они же погонщики при похо­дах войска, при бедности они грубы». В такой-то стране совершала подвиги милосер­дия св. Феоклета. «Стыдись, — говорил Квинтилиан, — склоняться пред бедным, а скорее отвращайся от него с презрением». Плавт пи­сал: «Для чего ты даешь подаяние бедному? Твоя помощь только удлиняет страдания его. Он беден? Ну, пусть и пропадает с голоду». Вот как рассуждала философия языческая! Она то от гордости не уделяла бедняку и лас­кового взгляда, то при недостатке самоотвер­женной любви отчаивалась в возможности ус­пешно лечить раны бедного. Как неизмеримо высока пред тем любовь христианская! Оптиматы с их разнородными нуждами находят в ней неисчерпаемый родник утешений! Что нужно для того, чтобы подвиг сострадательной любви был вполне христианским, вполне угод­ным Господу и потому сильным благодатью? Нужно, чтобы совершался он в духе смире­ния, без поисков за славою человеческой и без самоуслаждения самолюбивого (Мф. 6, 2); нужно, чтобы совершался он веселой душой, с радостью (2 Кор. 9, 7; Рим. 12, 8; Мк. 12, 42); нужно, чтобы не ослабляли его ни неблагодар­ность человеческая, подчас и грубая, ни собст­венное желание покоя (Гал. 6, 9; Фес. 3, 13). Так подвизалась Феоклета. Она не утомлялась трудами служения другим, не оскорблялась непризнательностыо людской; каждому помо­гала с любовью и радостью; не дозволяла себе и тешиться своими делами, славя за все Госпо­да и твердо помня о своей греховности. И вот она была неистощимым родником живитель­ных утешений для несчастных оптиматов. Подвигами самоотверженной любви она на­столько возвысилась в жизни духовной, что, когда приблизилось время кончины ее, при­гласив знакомых, объявила о дне смерти своей и частных обстоятельствах ее будущих. По смерти ее мощи прославились множеством чу­дес, к утешению страждущих. Подвиги догробного милосердия ее совершались при импе­раторе Феофиле, и потому кончину ее надобно отнести к 840 г.

VI. ПОДВИЖНИЦЫ КОНСТАНТИНОПОЛЯ И ЭЛЛАДЫ

Свв. Олимпиада, Кандида и Геласия

Дивная Олимпиада происходила из аристо­кратической константинопольской фамилии и была очень богата. Отец ее был сенатор Ани­сий Секунд, а мать — дочь благочестивого Эвлавия, префекта претории при благоверном Константине. Она еще в детском возрасте ли­шилась родителей. Потому опека над ее име­ниями поручена была дяде ее Прокопию, а воспитанием ее занималась Феодосия, тетка св. Амфилохия и св. Григория Назианского, умная и добродетельная, которой поручена она была еще отцом.

Так как она была богата и учена, то руки ее искали многие, и еще юной обручена она была с Небридием, префектом столицы. Прекрас­ные стихи присланы были (в 384 г.) дивным святителем Григорием в подарок Олимпиаде, вступающей в брак. Но спустя 20 месяцев по­сле обручения Небридий умер, Олимпиада ос­талась вдовой и вместе девой. Многие после того искали руки Олимпиады. Сам имп. Феодосий Великий предлагал ей выйти за Елпидия, молодого аристократа-испанца, родствен­ника царского. Но она отклонила предложе­ние. «Если бы Господь хотел, чтобы была я супругой, то не взял бы у меня Небридия», — отвечала она. Феодосий повторил свое предложение, но также услышал отказ. Император оскорбился и, отправляясь на вой­ну с Максимом (388 г.), приказал префекту столицы взять в опеку имение ее до 30-летнего возраста ее. Префект, услуживая Елпидию, поступал оскорбительно с Олимпиадой: ей за­претили посещать епископов, не пускали ее и в храм Божий, лишь бы вынудить ее к бра­ку. Олимпиада переносила все благодушно. Она желала даже более стеснить себя. Она пи­сала императору: «Государь! Ты оказал мне милость, которая достойна не только государя, но и епископа; опекой над имениями освобож­дена я от многих забот. Для большего счастья моего благоволи повелеть, чтобы роздано было все церквам и нищим. Издавна боюсь я на­клонностей суетности, которые при раздаче имений так легко возникают. Временные бла­га, пожалуй, могли бы оторвать сердце мое от истинных благ, духовных и вечных». Феодо­сий жил тогда на Западе, и когда после трех­годичного отсутствия возвратился в столицу, возвратил (в 391 г.) в полное распоряжение ее все имения. «Такая добродетельная и умная девушка лучше нас умеет, как употреблять блага времени», — сказал государь.

Получив свободу по имениям, блаженная Олимпиада расточала средства свои на дела милосердия щедрой рукой. Не было города, ни деревни, ни пустыни, где бы не пользова­лись милостями знаменитой Олимпиады. Она доставляла приношения церквам, монастырям, кафедрам, странноприимным домам, темни­цам, местам ссылки. Не сосчитать тех неволь­ников, которым она даровала свободу платой денег господам их. Св. Златоуст сравнивал милосердие ее с обильной рекой, которая не­сет воды свои до самых границ земли и обога­щает море. И он же убеждал ее, а она смирен­но слушалась, ограничивать щедрость свою, измерять ее не просьбами, а нуждами.

При богатстве своем Олимпиада вела жизнь смиренной рабы Божией. Воспитанная в пыш­ности и неге, она отказалась от всех удоволь­ствий света и вела жизнь простую. Никогда не вкушала она мяса, не принимала ванн, кото­рые так нужны в жарком климате. Ночные бдения обратились ей в привычку, и время ее посвящалось преимущественно молитве. Обхо­ждение ее с другими дышало христианской скромностью и искренностью. «Наружность ее открытая», нрав искренний, одежда даже оде­тым в лохмотья показалась бы ничего не стоя­щей; кротость ее была такова, что превосходи­ла простоту самых детей, говорит очевидец. Св. Златоуст, утешая ее в скорбях, писал ей из заточения: «Ты от природы получила самое нежное и слабое тело; знатная порода достави­ла тебе все способы роскошно питать его, но ты разными страданиями так истощила его, что оно теперь ничем не лучше мертвого. Ты добровольно произвела в теле твоем такой род болезней, что их не могут вылечить ни искус­ство врачей, ни сила лекарств… Тебя не одо­левает страсть к плотским удовольствиям, и потому нет для тебя труда воздерживаться от них. Ты приучила свое тело столько прини­мать хлеба и питья, чтобы только не умереть. Скажу несколько слов вот об этой простоте и неизысканности, которую наблюдаешь каса­тельно платья. Калсется, эта добродетель ниже других, но если внимательно рассмотреть ее, найдешь, что она весьма величественна, что она требует для себя души умной, стоящей всего житейского, парящей к небу. По сей причине не только в Новом, но и в Ветхом За­вете Бог запрещал страсть к нарядам и гово­рил: понеже вознесошася дщери Сиона и ходиша высокою выею и помизанием очей и ступанием ног, купно ризы влекущия по долу и ногами купно играющия, и смирит Господь началъныя дщери Сиона… И будет вместо вони смрад, а вместо пояса ужем препояшешися (Ис. 3, 16-23)… Павел, обращая речь к светским женщинам, не только отклоняет их от нарядов золотых, но не дозволяет одеваться и в ценные одежды (1 Тим. 2, 9). Ибо знал он, знал хорошо, что щегольство — тяжкая бо­лезнь души; болезнь, с которой трудно бороть­ся, — самый верный признак испорченного сердца».

Еще св. Нектарий, Патриарх Константино­польский, посвятил св. Олимпиаду в диакониссы. В чем состояли занятия Олимпиады как диакониссы?

Первая забота — смотрение за страждущи­ми и несчастными женами. «С рассветом дня можно видеть: многие старушки и вдовы тол­пятся около темницы; даже знаменитые из них прислуживают заключенной и всю ночь прово­дят при ней; приносятся вкусные угощения и читаются священные книги им», — так пи­сал язычник о христианских диакониссах.

Диакониссы обучали женский пол закону Божию, особенно во время приготовления к крещению. Карфагенский IV Собор постано­вил: «Вдовицы или посвященные, избираемые в служение при крещении жен, должны быть столько приготовлены к должности, чтобы могли обучать простых сельских женщин яс­ными и церковными правилами, как отвечать крещаемой и как жить после крещения».

Диакониссы услуживали женщинам при со­вершении над ними таинств, при крещении, при причащении, при исповеди, при браке; они наблюдали за благочинием жен в доме мо­литвы, украшали храмы и смотрели за их чистотой.

Служение таинствам и сестрам было прият­ным занятием для Олимпиады. Очевидец жиз­ни ее писал: «Она питала священство, уважала клир, помогала вдовым, кормила сирот, посе­щала больных, плакала с грешниками, возвра­щала заблудших на путь добра, многих жен, бывших за язычниками, наставляла в вере и давала им средства к пропитанию».

Добродетели Олимпиады были предметом удивления и утешения для целой церкви. Зна­менитые святители того времени говорили о ней с глубоким уважением. Св. Амфилохий, св. Епифаний, св. Петр Севастийский, св. Оптат-епископ пользовались щедрой ее благотво­рительностью и славили за нее Господа. Она своими руками закрыла глаза умиравшим П. Нектарию и епископу Оптату. Она благотвори­ла и тем архипастырям, которые не отличались высокой нравственностью, каковы Акакий, Антиох, Севериан; она чтила высокий сан их.

Буря бед поднялась на св. Олимпиаду с то­го времени, как начались гонения на Златоус­та. Первый враг Златоуста, Феофил Алексан­дрийский, был первым врагом и блаж. Олим­пиады. Она с любовью принимала его в доме своем, когда был он в столице, угощала и да­рила его. Когда же приняла она, как принима­ла всех иноков и страждущих, великих брать­ев, выгнанных из Египта гордостью Феофила, Феофил начал позорить ее гнусными клеветами. Злость императрицы, преследовавшая Златоуста, бесновалась и против Олимпиады, уважавшей Златоуста и уважаемой в свете и Церкви. Особенно, когда пожар опустошил Софийский храм и сенат, злоба врагов Злато­уста обрушилась на защищавших Златоуста. Говорили, что пожар — их дело. Префект Оптат, язычник, взял Олимпиаду к допросу. «Для чего поднят этот пожар?» — спрашивал он ее. «Моя жизнь, какую доселе вела я, — отвечала Олимпиада, — освобождает меня от подозрения, высказываемого тобой. Кто столь­ко денег раздал для построения храмов, конеч­но, не в состоянии жечь их». Префект прису­дил невинной: на покрытие ущербов казны внести соразмерную (огромную) сумму денег. Отягченная скорбями, Олимпиада впала в бо­лезнь, которая томила ее всю зиму. В начале весны приказано ей было оставить столицу. Долгое время скиталась она из одного места в другое, не зная, где приклонить голову. В середине осени 405 г. приказано ей было возвратиться в столицу. Ее и теперь обвиняли за то, что будто производит она раздор в церк­ви. Не могла она не считать невинно изгнан­ным Златоуста, и страдания великого святите­ля причиняли душе ее глубокое страдание. Но тем более чтила она заповедь его и не отделя­лась от церкви, по его завещанию. «Со всяким благочестием покорялась она своим еписко­пам, — говорит современник и прибавляет: Никто из близких к ней никогда не замечал, чтобы эта христоносная порицала кого-ни­будь». Много раз призывали ее к суду, бес­стыдные слуги позорили ее, рвали на ней пла­тье. Одни имения ее продавались с публично­го торга, другие разоряемы были чернью, за третьи таскали ее по судам. Собственные слу­ги ее, которым благотворила она как мать, восставали против нее по наущению врагов. Сильно страдала душа ее. Св. Златоуст писал ей: «Перестань плакать, перестань мучить себя печалью; не смотри на эти несчастья, которые идут к тебе непрестанно, идут одно за другим без промежутка; помышляй о свободе, которая так близка, близка; помышляй о неизреченных наградах, которые принесут тебе твои несча­стья… Что значит быть выброшенным из оте­чества, быть переводимым с места на место, быть пленником, везде быть гонимым, жить в ссылке, влачиться по судам, получать ос­корбления от людей, получавших тысячи бла­годеяний, подвергаться мучениям и от рабов и от свободных, — что все это значит, когда за все это награда — целое небо».

«Многих других жен научила она», — пи­шет Геракл ид о св. Олимпиаде, и св. Златоуст писал самой Олимпиаде: «Особенно приятно мне, что ты, освободившись от тяжб и поруче­ний, положила им конец, достойный тебя. Ты не отвергла их малодушно, не задержала пона­прасну, не унизила себя в судах и неприятно­стях, соединенных с тяжбой». Как слова Гераклида, так слова Златоуста дают видеть, что в последние годы свои блаж. Олимпиада была настоятельницей сестер монахинь. Прерывани­ем связей с миром блаженная хотела оградить себя от дрязг суда, как и от обвинений, сыпав­шихся на нее без разбора, будто она, первая диаконисса, — причина того, что многие не хотят знать нового Патриарха. Мир не любит винить себя в чем-либо; он всегда прав в его глазах, а виноваты только другие: слепой от страстей, он не видит ни себя, ни других. По­тому злость мира преследовала Олимпиаду и в ее уединении. При Аттике община сестер Олимпиады выслана была из столицы в зато­чение в Кизик. Св. Златоуст писал тогда к Олимпиаде: «Как славна добродетель, пре­зирающая все перевороты настоящей жизни! Через старающихся унизить ее она делает под­вижников своих сильнее, выше, непобеди­мее… Вот чем, боголюбезнейшая госпожа моя, должна ты веселить себя и тех, которые вместе с тобой борются в нынешней славной борьбе! Вот чем одобряй мысли и дух всех (девствен­ниц), настраивая свою дружину».

Святая девственица Олимпиада осталась в заточении до самой своей кончины, которая последовала в 410 г. «Лучшие жители Кон­стантинополя, — писал Палладий в 420 г., — считают ее в числе исповедниц и уверены, что она, страдавшая за истину и за Бога, наследо­вала блаженную жизнь.

Святое тело ее, положенное в храме без­вестного местечка, совершало чудеса. Спустя 200 лет дикари сожгли храм, но тело святой осталось невредимым. Когда его переносили в Константинополь, из него текла кровь, как из живого, в знак невинного страдания, пере­несенного в земной жизни. Мощи положены были в обители, основанной святой.

«По следам Олимпиады, — говорит Палла­дий, — благоугодно проводила жизнь блажен­ная Кандида, дочь полководца Траяна. Она достигла высокой чистоты, разумно украшала церкви, по благоговению к тайнам Христовым чтила епископов и уважала весь клир. Обучив дочь свою правилам девственной жизни, отдала ее Христу, как дар сердца своего. Потом и сама она, раздав имение свое, последовала за доче­рью и проводила жизнь в чистоте .и целомуд­рии. Для изнурения плоти трудилась она по це­лым ночам, молола своими руками муку и пек­ла просфоры. «Так как один пост недостато­чен, — говорила она, — то я присоединяю к нему изнурительное бдение, чтобы сокрушить похотливость Исава». Она вовсе не употребля­ла в пищу мяса животных, а ела только рыбу, масло и овощи, да и это лишь по праздникам; во всякое другое время довольствовалась во­дой, смешанной с уксусом и сухим хлебом. Проведя такую суровую жизнь, эта достослав­ная жена почила блаженным сном и теперь на­слаждается вечными благами, уготованными для возлюбивших жизнь добродетельную».

Подобно сей благочестивой жене, с ревно­стью проходила путь правды и благочестиво несла иго девства славная Геласия, дочь три­буна. В этой чудной деве особенная была доб­родетель та, что солнце никогда не заходило в гневе ее на раба, или на служанку, или на кого другого (Еф. 4, 26). Геласия боялась пом­нить об обиде или неприятности, нанесенных другим. «Прощайте, и прощены будете (Лк. 6, 37) такова воля Божия», — говорила она себе. Не любя ближнего, нельзя возлюбить Господа, а в том нет любви, кто сердится на другого, кто не прощает его за все. Гнев — дело испорченной души (Ин. 5, 20). Гнев — беснование (Притч. 27, 4). Гнев покоится в сердце глупца (Екк. 7, 10). К несчастью, ни­чей гнев так не безобразен, как гнев жены (Сир. 27, 33). Дальше, дальше от него, то ли дело — детское незлобие: оно так приятно Господу. Он сказал нам: если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное. Кто умалится, как это дитя, тот и больше в Царстве Небесном (Мф. 18, 3-4). Таким путем, путем детского незлобия, блаженная вошла в жизнь блаженную.

Св. Пульхерия-царевна

Пульхерия была дочерью императора Арка­дия. Брату ее Феодосию было 8 лет, когда (в 408 г.) объявлен он был императором; опе­куном его был Анфимий, умный и доброде­тельный вельможа. Пульхерия была только двумя годами старше брата, но она далеко превосходила его дарованиями ума и твердо­стью доброй воли; с молодых лет она искренно любила благочестие; при всей незрелости лет, она была наставницей брата, старалась пере­дать ему лучшие правила жизни. Прекрасно владея языками греческим и латинским, имела она обширные познания — исторические, фи­лософские, богословские. В 414 г. объявлена она была Августой, соправительницей импера­тору. Империя восточная была обширна, а де­ла ее не были в порядке. Потому-то умный и добрый Анфимий признал нужным, дабы та­кая сестра, какова была Пульхерия, была со­правительницей брату. И она дала направле­ние делам лучшее. Недостаток опытности в управлении Пульхерия восполняла зорко­стью ума своего и желаниями добра. Брату своему всего более старалась внушить, что без веры, без благочестия лучшие дарования бес­полезны, и политика без веры не. умная, вред­ная политика. Так она направляла и дела им­перии. Она не решала дел без молитв и сове­тов с людьми добросовестными. Внутренние волнения империи — дела страстей люд­ских — были успокоены; с соседними держа­вами поддержан или восстановлен мир, сбор податей приведен в порядок; армия и флот по­ставлены в хорошее состояние. Наукам даны способы для их успехов. Империя была счаст­лива, как не была она счастливой при Аркадии.

Пульхерия была воспитательницей и двух младших сестер своих, Аркадии и Марины; она оставалась при них безотлучно, если толь­ко ее не отвлекали дела управления. Она на­значала им и предметы занятия и давала на­правление их мыслям и чувствам. Красота — обман и пригожество — суета; жена, имеющая страх Господень, она достойна всякой хвалы, говорил боговдохновенный мудрец (Притч. 31, 30). Уроки его твердо изучала для себя и сес­тер Пульхерия. Ею дан был обет пред Бо­гом — остаться девственницей до гроба. И этот обет запечатлела она памятником: в со­борном храме поставлен был престол, устроен­ный из золота и драгоценных камней, с надпи­сью «Обет девства». Она имела утешение ви­деть, что и сестры ее также решились посвя­тить себя на служение Богу. Дворец импера­торский был при ней истинно христианским домом, чем он уже давно не был: ни роскоши, ни праздности, ни рассеянию тут не было мес­та. Пульхерия совершала с сестрами подвиги покаяния и молитвы. В комнаты их не вступа­ла нога мужчины. Соправительница принима­ла просителей и министров не иначе как в оп­ределенное время и публично. Все это имело последствия полезные и для быта империи, обеты царевен преграждали путь интригам придворной жажды честей и власти. Считая тело свое храмом Распятого Господа, она ус­миряла в нем нечистые движения строгим по­стом и трудом.

Когда брат Феодосий достиг полного воз­раста, 20-ти лет, Пульхерия озаботилась при­искать ему невесту. Выбор ее пал на Афенаиду, дочь афинского философа. Афенаида яви­лась к Августу с просьбой возвратить ей име­ние отца ее, отобранное неправдами людски­ми. При разговоре оказалось, что Афенаида была прекрасно образованна и умна. По сведе­ниям сторонним, оказалось то же. Афенаида объявлена была невестой императора. Это должно было изумить многих и иных оскор­бить: выбор пал не на аристократку. Пульхе­рия желала одного добра. Так как Афенаида была еще язычницей, то она была крещена и названа Евдокией. Брак был совершен 7 июня 421 года. Спустя два года Евдокия объявлена была Августой. Пульхерия оставалась по-прежнему соправительницей, но старалась давать вид, что император — один в империи. Повеления шли в империю от имени Феодо­сия, дела решались от его же имени. Умная Пульхерия дала в это время памятный урок брату своему. Феодосий, добродушный и до­верчивый, стал было подписывать дела, не чи­тая их и даже не всегда спрашивая, об их со­держании. Вельможи, пользуясь этой доверчи­востью, дозволяли себе и грабить казну, и тес­нить невинных. Пульхерия, не теряя слов на­прасных, поднесла императору доклад. Феодо­сий, не спросив о содержании, подписал и от­дал бумагу сестре. Затем Пульхерия зовет к себе Евдокию и, занимаясь с ней разговорами, удерживает ее у себя весь день. Вечером зовут Евдокию к царю. Пульхерия не отпустила. Приходят в другой раз. Пульхерия с улыбкой сказала: «Доложите царю, что Евдокия — моя собственность, по его воле». Явясь затем к брату, она подала ему подписанную им грамо­ту. Тот прочитал, и Пульхерия кротко сказа­ла: «Видишь ли, государь, как опасно не чи­тая подписывать бумаги! Ты, по доброте сво­ей, не думаешь, чтобы могли обманывать тебя. Но на земле не Ангелы, а люди всякого сорта. Ты — отец отечества. Берегись, чтобы не по­страдало от тебя отечество». Феодосий, пора­женный стыдом, дал слово быть осторожным.

По убеждению благочестивой Пульхерии, Феодосий отправил в Иерусалим много денег для раздачи бедным и золотой крест с дороги­ми каменьями для водружения его на лобном месте. Признательный архиепископ послал царю правую руку архидиакона Стефана. Ко­гда мощи были в Халкидоне, Первомученик является во сне Пульхерии и говорит: «Вот, молитва твоя услышана, и я уже в Халкидо­не». Царевна и царь вышли навстречу мощам, и Пульхерия построила в столице великолеп­ный храм Первомученику, где и положены были мощи его.

Сколько Патриарх Несторий ни был силен связями своими с вельможами империи, как ни ловко действовал он для своей пользы, в 431 году составился в Ефесе Вселенский Со­бор; долго длился Собор по интригам защит­ников Нестория; Феодосий вовлекаем был в распоряжения несправедливые: но учение Не­стория осуждено было как ересь, и Несторий сослан в заточение. Защитой Православия служила благочестивая и умная Пульхерия.

Блаженная отдала почесть великому святи­телю Златоусту: мощи его (в 438 г.) перенесе­ны были из заточения и торжественно положе­ны были в столице, в храме Апостолов.

В следующем году землетрясение долго держало в ужасе столицу. За 20 дней до Пас­хи совершали общественное моление: царь, ца­ревна и Патриарх шли пешие по городу. Пени­ем ангельской песни «Святый Боже» прекра­щено бедствие, и песнь введена в обществен­ное и частное Богослужение.

В 444 году Пульхерия похоронила сестру свою Аркадию, сохранившую, по ее убежде­нию, девство до гроба.

При дворе место Анфима занял евнух Хризаф, которого все достоинство состояло в том, что, великан телом, был довольно способный полководец, иначе — это был человек без вся­ких правил и жадный до денег. Пульхерия ос­танавливала Хризафа в его дурных делах. Хризаф возбудил в Евдокии зависть к власти Пульхерии. Евдокия и Хризаф стали действо­вать заодно против Пульхерии. Феодосий, до­брый, но слабый и недальновидный, сперва не принимал участия в их плане, но потом был вовлечен в него. Он потребовал, чтобы Кон­стантинопольский Патриарх Флавиан посвя­тил Пульхерию в диакониссы. Святитель объ­явил, что он не может посвящать никого про­тив его воли, да и счастье империи требует со­всем другого. Император упорно настаивал на своем требовании. Св. Флавиан отвечал, что он явится ко двору в другое время. Он поспе­шил дать знать Пульхерии о злостных замыс­лах врагов ее. Она решилась удалиться в уе­динение и в 447 году удалилась от двора. В империи и в церкви по воле Хризафа начались дела одни других страшнее. Против Флавиана поднято гонение. Евтихий-еретик стал любим­цем двора. Диодор и евтихиане стали произво­дить злодейские насилия. На Ефесском Собо­ре 449 г. Флавиан был удавлен. Ересь Евтихия явилась под защитой императора. Хризаф злодействовал в империи, грабил и убивал.

Блаженная Пульхерия благодарила Бога за свою уединенную жизнь. Она не хотела и ду­мать ни о неблагодарности Евдокии, которая всем ей должна, ни о непризнательности сла­бого брата, а еще менее думала о низком Хризафе. Она хотела забыть все и быть забытой всеми, занималась только молитвой, чтением книг, полезных для души, и подвигами покаяния.

Между тем бедствия увеличивались со дня на день. В разных частях империи поднима­лись волнения народа. Пульхерия видела это с глубокой скорбью. Ей тяжело было, что доб­рый брат ее завлечен в участие дел страшных. Она решилась попытаться помочь империи и церкви.

Явясь ко двору, просила она у императора дозволения видеться с ним. Ей не отказали. Тогда открыла она- глаза брату на состояние дел. Он с ужасом увидел бездну, на краю которой поставили его. Хризаф сослан был на остров и там по суду наказан смертью за свои злодейства. Евдокия, чувствуя свои грехи, с дозволения императора, отправилась на по­клонение в Иерусалим. Пульхерия снова при­няла участие в управлении империей. В 449 г. умерла девой сестра Пульхерии Марина, а в следующем году скончался император Феодосий.

Пульхерия осталась одна правительницей империи. Она не хотела думать, что в состоя­нии одна управлять империей. Она решилась найти способного императора. Выбор ее пал на полководца Маркиана: он был опытный пра­витель, любил чистую веру Христову и ис­кренно любил все доброе. Он был вдовец: дочь первого брака его, Евфимия, была супру­гой Анфимия, впоследствии западного импера­тора. Когда Пульхерия избрала Маркиана в императоры, то объявила ему условие: «Я избираю тебя из всего сената, как достой­нейшего; но дай мне слово — уважать девство мое, которое обещала я Богу». Маркиан при­нял и исполнял условие. Маркиан и Пульхе­рия жили как брат и сестра, в чистоте целомудрия.

В 451 г. созван был Вселенский Собор в Халкидоне. На Соборе осуждено было евтихианство и постановлены были правила, меж­ду прочим, о девах, посвятивших себя Господу, о диаконах и о смешанных браках. Отцы Собора не раз, в продолжение деяний своих, провозглашали Пульхерию защитницей правоверия и славой церквей. В империи с радостью приняты были решения Собора. Только в Египте и Палестине упорные евтихиане произ­вели беспорядок. Пульхерия писала два посла­ния в Палестину, с подробным оправданием решений Собора и с объяснением того, что Со­бор вовсе не думал принимать сторону Нестория.

Блаженная императрица основала много благодетельных заведений в столице, больни­цы и странноприимные дома. Ею построены были три знаменитые храма Богоматери: Влахернский, Одигитрии и Халкопратийский. Икона Богоматери, писанная Евангелистом Лукой, доставлена была из Палестины еще им­ператрицей Евдокией. Теперь эта икона по­ставлена была в храме Одигитрии. Современ­ный историк говорит: «С каким усердием ис­полняла Пульхерия дела благочестия, сколько выстроила великолепных храмов, сколько воз­вела домов для бедных и странных, также мо­нашеских обителей, назначив для содержания этих заведений постоянную сумму денег, а для живущих в них известное количество хлеба. Перечислять все это было бы долго». Занятия делами империи не препятствовали ей зани­маться делами благочестия, молитвой, чтени­ем, посещением бедных и больных: последним прислуживала она своими руками. Благочес­тие царицы награждено было откровениями небесными. Три раза являлся ей св. мученик Фирс и объявлял ей о мощах 40 мучеников Севастийских, скрытых в земле; мученик объ­являл волю свою, чтобы мощи присоединены были к его мощам, в его храме. Являлись ей и 7 мучеников, облаченные в светлые одежды. По исследованию точному оказалось, что, дей­ствительно, македонянами сокрыты были в указанном месте мощи мучеников. Мощи найдены и с торжеством положены были в храм св. Фирса.

Перед кончиной своей Пульхерия завеща­ла, дабы все ее имущество обращено было в пользу бедных. Маркиан выполнил завеща­ние во всей точности. Она почила 10 сентября 453 г., на 55 году своей жизни.

Память ее установлено праздновать еще при императоре Льве Великом (457-473).

Свв. Домника и Мавра

Добрые девы знаменитого рода прибыли еще язычницами в Константинополь из Кар­фагена, при Нектарии (+ 397 г.); с ними при­шли еще три девушки-язычницы, служанки их. Пламенное желание их было принять хри­стианство, с тем чтобы жить по правилам чис­той небесной веры. Нектарий имел о них осо­бенное извещение небесное. Потому не только совершил над ними крещение, но Домнику и Мавру посвятил в диакониссы, а император Феодосии подарил им земли за чертой города. Домника основала монастырь в честь пр. Захарии, а Мавра построила обитель с храмом в честь мученицы Мавры. К той и другой собра­лось много девственниц, и преимущественно их единоплеменниц, из африканского Карфа­гена, бывшего тогда во власти Греческой империи. Император Феодосий обращал власть свою на ослабление язычества в дальних углах империи, и обители Домники и Мавры были училищами для юных христианок.

Блаженная Домника с пламенной ревно­стью предалась подвигам христианским; не щадя грешного тела своего, изнуряла себя по­стами и трудом, мужественно боролась с при­родой испорченной, чтобы творить волю Божию полной душой. «Сердечное желание являющи слезами, умилением славная землю омочила еси и власы отерла еси Христово под­ножие. Уклонилася еси милования плотского. Украшена была еси добродетельми». Тверды­ми и долгими подвигами взошла она на див­ную степень духовного совершенства. По ми­лосердию Божию исцеляла она больных. Яв­ляла силу над стихиями, прорекала будущее, чем обращала к заботам о вечности и беззабот­ных жителей веселой столицы. «Обогащенная даром пророчества, предсказывала об импера­торах, Патриархах и о многом другом». «Плаватели в мори обуреваемыя, — поет Цер­ковь, — спасла еси, елей со благословением пустивши в море, и преложивши в тишину обуревание». «Явилась ты потоком исцелений, погашающим огонь страстей и подающим ис­целение спасительное, Богоименная невеста Божия». Святая жизнь Домники была очень продолжительна: она дожила до времени им­ператора Льва II (+ 474 г.). Ей известен был наперед и день смерти ее. «По вседетельному мановению Божию предвидев разрешение тела своего, чистою душой возносила она благодарную песнь Виновнику всего и предала чистый дух свой Богу».

Блаженная Мавра предварила кончину ее переселением в счастливую для нее вечность. Обитель ее прославилась впоследствии тем, что поднимала против себя самую позорную лютость Копронима. Свирепый против иночества, он обращал обитель св. Мавры в место самых гнусных оргий, храм мученицы сравнял с землей, инокинь, не успевших скрыться, от­давал насилиям мерзавцев слуг своих, и место чистых молитв было у него бойней людей. Само по себе понятно, что обитель после того была восстановлена как памятник мученичест­ва чистых душ.

Преп. Матрона

Дочь благочестивых родителей, живших в Пергии, выдана была, не по ее желанию, за­муж за дворянина. Муж перешел на службу в столицу. Молодая жена, познакомившись с одной подвижницей, загорелась желанием как можно чаще посещать общественное бого­служение и помещения его. Муж не только препятствовал ей в том выговорами и подозре­ниями обидными, но часто бил ее. Десять лет прожила она с таким мужем. Измученная ду­шевными страданиями, при неутоляемой, а усиливаемой жажде жить для Господа, она, в одежде евнуха, скрылась в мужском мона­стыре блаженного Вассияна, у которого было до 300 братий.

С именем Вавилы постриженная в иночест­во, усердно и покойно работала она Господу. Так прошло несколько лет.

В обители дознались, что евнух Вавила — жена. Преп. Вассиян строго обличал Матрону перед братией. «Ты наводишь беды на нашу обитель», — говорил ей настоятель и выгнал ее из обители.

Положение Матроны было печальное. Пре­подобный видел пламенное рвение ее служить Господу, видел и препятствия тому. Чтобы ус­покоить ее, что было делать? Апостол писал: не уклоняйтесь друг от друга, разве по со­гласию, на время, для упражнения в посте и молитве (1 Кор. 7, 5). По этому правилу жена и муж, по взаимному согласию, могут на вре­мя оставлять общее ложе, могут оба дать обет чистоты и подвизаться в монашеской жизни; но если муж не согласен вести чистую жизнь, жена, хотя бы и хотела, не должна давать обет чистоты. Св. Василий Вел. писал: «Аще (жена отступила от мужа) потому, яко биена была и не стерпела ударов: то подобаше паче претерпевати, нежели разлучатися». Так рассуж­дал и св. Златоуст, но он еще указал на воз­можный случай: «Если, — говорил он, — муж вынуждает жену отступить от чистой веры, то для сохранения важнейшего долга совести жена пусть оставит такого мужа». По настав­лению Спасителя (Лк. 16, 18), прелюбодеяние мужа дает жене право оставлять преступного мужа. Каков был муж Матроны? Нарушал ли он верность жене и св. вере? Не видно из жи­тия Матроны. Но по отношению его

к жене-монахине видно, что это был человек, пропитанный языческими мыслями о безгра­ничных правах мужа над женой. После того как жена его стала монахиней, он по граждан­скому закону имел право взять себе другую и жить спокойно. Но он, как язычник, убеж­ден, что он, муж, по сотне причин может про­гнать от себя жену, а жена ни по какой причи­не не имеет права оставить мужа. Он гоняется за Матроной-монахиней и в столице, и в Эмесе, и в Палестине. Языческие убеждения о правах мужа над женой тогда еще были в си­ле; они обнаруживались и в жизни, и в зако­нах империи. Пример жены-страдалицы, страдавшей от языческого права мужа над же­ной, видим во время св. Матроны в другом лице. На безлюдном острове найдена была ие­ромонахом жена с сыном. По ее рассказу, вос­питанная сиротой в доме добродетельного вельможи, она по желаниям его стала супру­гой сына его. Отец скоро умер. Родные моло­дого аристократа не давали ему покоя; каж­дый день твердили ему: зачем он не берет за себя жены благородной и богатой? Зачем дер­жит при себе ту, которая бесчестит собою род его? Чтобы избавить доброго супруга от тяже­лого положения его, молодая жена тайно оста­вила дом его и скрылась на острове для подви­гов отшельницы. Здесь, спустя 8 месяцев, ро­дился сын, и она 30 лет прожила в подвигах сурового самоотречения, пока Господь не по­слал к ней иеромонаха для окрещения сына ее. Особенность в состоянии Матроны была та, что она уже дала обет иночества. На совете старшей братии обители Вассияновой решили не возвращать Матрону в мир, а укрыть ее в женской обители.

При содействии прп. Вассияна, Матрона принята была в Эмесский женский монастырь. Тут подвизалась она со всей твердостью. Преследуемая мужем, посещала она Иеруса­лим и Синай — места святых, дорогие для благочестивой души, но ни там, ни здесь Ма­трона не могла оставаться долго. Как тяжела эта жизнь бесприютная! Ведь блаж. Матро­на — не то что какая-нибудь личность, при шумных заявлениях о своей гениальности ося­заемо уменьшающая собой капитал сил обще­ства. Матрона благочестивой жизнью своей ус­пела привести нескольких язычниц к св. вере.

Муж умер, к покою блаженной, и Матрона возвратилась в Константинополь слушать на­ставления пр. Вассияна. Он вызвал к ней и эмесских сестер ее. Супруга имп. Льва Вели­кого (457-473 гг.), узнав о высокой ее жизни, посещала ее. Матрона, хотя жила очень бедно, ничего не просила у императрицы, а только го­ворила о душевном спасении. Удивленная тем императрица еще более стала уважать подвиж­ницу. Исцелив вдову эпарха, преподобная по­лучила от нее средства для построения мона­стыря, тогда как дотоле жила она с сестрами в кельях очень тесных и притом наемных. К великой подвижнице многие из мирян при­ходили за советами. «О, если бы люди, — го­ворила она, — столько заботились о доброде­тели, сколько они, во вред себе, заботливы о пустоте! Пусть бы эта страсть к зрелищам и вредным веселостям, пусть бы женская наша страсть к нарядам, страсть нравиться мужчине заменены были ревностью к благочестию: ка­кие были бы успехи в духовной жизни!» В столице тогда еще мало было женских об­щин молитвы, а много было разврата, тяжело­го для душ, сколько-нибудь понимающих себя. Наставления св. подвижницы, сильные искренностью и опытностью, влекли к ней многих. Измученные жизнью мирской находи­ли у нее отдых, больные — здоровье. Обитель ее стала весьма многолюдной. Под ее руково­дством воспиталось много чистых дев для неба. Св. Иосиф поет ей: «Для пользы многих воздвигла ты священное жилище, будучи сама храмом Духа по чистоте душевной. Путеводила ты по подвигам поста спасительного и при­вела их целыми к Владыке, как брачное вено. С ними чтем тебя искренно, Матрона».

Но вот еще настало бурное время. Хищник престола Василиск выдает (в 476 г.) указ про­тив Халкидонского Собора. В 480 г. Царьград поражен был страшным землетрясением. Им­ператор Зенон думал эдиктом своим (482 г.) примирить православных с еретиками-монофизитами; эдикт его диктован в духе индефферентизма (безразличия в вере), столько нена­дежного ни для земли, ни для неба. На Западе произнесено было решительное, осуждение мирной грамоты. Император Анастасий с 491 г. поднял жестокое гонение против не принимавших этой грамоты. «В особенности понуждаемы были к мирному соглашению мо­настыри Вассияна, Неусыпающих и Матроны, которые наиболее отделились от принявших примирительную грамоту Зенона и со всей твердостью переносили гонение. Преподобная Матрона, прекратившая всякое общение с ино­кинями своими, принявшими мирную грамоту Зенона, совершила много чудес, когда прину­ждал ее к тому диакон великой церкви Хризавий». Встретив непреклонную твердость, оста­вили преподобную, как и других иноков, в по­кое. Так соединилась она со своими духовны­ми детьми перед своей кончиной. «Отрокови­цы, — поет св. Иосиф, — покоряющиеся твое­му учению, возлюбили Жениха Господа. Побе­ждая силой духа телесную слабость, укротили ревностью страсти; вместе с тобой, Матрона, введены они в чертог небесный, священный, и всегда веселятся».

Преподобная прожила в иночестве всего до 75 лет и почила 100 лет, в 492 г. ноября 9 дня.

Св. Елисавета

Еще в юных летах отданная в Цареградскую обитель чистых дев, блаженная Елисаве­та, дав обеты девства в зрелом возрасте, с пла­менной ревностью выполняла их — проводила жизнь в посте, трудах и молитвах. Зимой и ле­том одна была на ней одежда — грубая влася­ница; тело ее коченело от холода, но душа го­рела любовью ко Господу. Какое, скажут, на­силие природы! Да, насилие, но законное. Что прикажете делать, когда природа дурна и ее нельзя иначе приблизить к нормальному со­стоянию, как насилием? Иначе не желаете ли попасть в ад? Если желаете, попадете. Благо­честивый император Иустин (518-527 гг.) и супруга его София, положив мощи св. муче­ников Козмы и Дамиана в храме, щедро по­строенном, открыли тут женскую обитель. В этой-то обители настоятельницей была бла­женная Елисавета.

Борьба преподобной с собою не ослабевала до гроба. Она питалась только растениями, не вкушая хлеба; даже масла не прибавляла она к суровой пище. Пост ее по временам продолжал­ся до 40 дней. Три года во время молитвы не возводила она очей на небо, по примеру сми­ренного мытаря. Тела своего не мыла она всю жизнь. Так смиряла она и сладострастное тело, и гордость духа подвигами переменными.

Вместе с тем она ревностно заботилась о спасении сестер ее о Господе. Опытная под­вижница, хорошо узнавшая сердце женское, внушала сестрам и женам особенно остерегать­ся лживого лукавства и злоязычия, как грехов очень частых между женщинами. «Мы слабы и телесной силой, и умом», — так рассуждала она. Премудрый говорит: человека (умного мужчину) я нашел одного из тысячи, а жен­щины (умной) из всех их (из тысячи) не на­шел ни одной (Екк. 7, 28). В укоризну гово­рит пророк об Израиле: Дети — вожди наро­да моего, женщины господствуют над ним (Ис. 3, 12; 19, 16). И при такой-то слабости мы думаем быть сильными то хитростью, то языком злым. Но хитрость наша, как нераз­лучная с ложью, ставит нас прямо под влияние сатаны. Он — отец лжи и отважно дейст­вует там, где любят ложь. Кто, изворачиваясь во лжи, думает, что выказывает тем ум и силу, тот ошибается до жалости — он послушное орудие сатаны, отец лжи. Отец тьмы наводит на такую душу тьму, она не сознает грехов своих, не видит своей опасной низости и оста­ется в бесчувствии. Говорливость женская тем более грешна, что, при недостатке рассуди­тельности и при раздражительности сердца, расточаем мы всего чаще пустоту, ложь, клеве­ту, легкомыслие, вредное для себя и других. Сердце праведного подумав отвечает, а уста беззаконных рекой льют худое, — говорит мудрый (Притч. 15, 28). Что обнаруживает со­бой болтливое злоязычие? Злость гордости, беснующейся от сознания своей слабости. В бедности женщина по зависти чернит дру­гих; богатая унижает других по гордости. Сколько бед, сколько страданий выходит от того для людей! Как все это пагубно для бес­смертной души! Любите друг друга, а не злоб­ствуйте, сказано нам. Блаженная игуменья полна была любовью к другим. У нее готова была помощь для бедных и вдов; обиженных защищала она от обижающих перед начальст­вом их, призирала и воспитывала сироток.

Хотя внешний наш человек тлеет, но внутренний со дня на день обновляется, учит апостол (2 Кор. 4, 16). Любящих Меня Я люблю, и усердно ищущие Меня найдут Меня, — говорит Господь (Прит. 8, 17). Очи­щенная долгими скорбями подвижничества, преп. Елисавета была сосудом Св. Духа.

В ночных молитвах осиявалась она светом не­бесным. В земной жизни называлась она и бы­ла чудотворицей: по молитве ее издох змей и исцелилась кровоточивая жена.

Русские поклонники святыни: Стефан-нов­городец в 1350 г. и иеродиакон Зосима в 1420 г. — поклонялись мощам преподобной Елисаветы в константинопольском монастыре свв. Козмы и Дамиана.

Свв. Евстолия и Сопатра

Блаженная Евстолия, дочь благочестивых родителей, с нежного возраста посвятила себя посту и молитве. Горя любовью к Господу, при имп. Маврикии (582-602 гг.) оставила она Рим и пришла в Константинополь.

Лучшие люди Запада чувствовали и тогда нужду как можно ближе и как можно чаще знакомиться с Востоком, чувствовали, что уже и тогда христианская жизнь была слаба на За­паде и выставляла собой много печального. Да и как было не чувствовать, когда еще св. Ам­вросий, Иероним и Августин должны были бо­роться с Иовинианом и ему подобными, кото­рые осыпали бранью лучшую христианскую жизнь и жарко хвалили жизнь, заботливую об одних интересах земных?

Св. Григорий Беседователь, который так много боролся с гордостью современного Запа­да для того, чтобы ввести восточное богослу­жение на Западе, вот что пишет о своих тет­ках, современницах св. Евстолии:

«У отца моего были три сестры: Фарсилла, Гордиана и Емилиана; все три они дали обет девства в один и тот же день, с одинаковой го­рячностью души, и жили вместе. Фарсилла и Емилиана возрастали время от времени в люб­ви к Господу, твердо борясь с немощами. Ина­че жила Гордиана. Она хладела в благочестии, и в душе ее явилась мирщина. Фарсилла часто, с глубокой скорбью, говорила: «Вижу, что се­стра наша Гордиана более уже не наша, преда­ется рассеянию и не верна призванию Божию». Обе сестры дружески уговаривали сестру удер­живаться от легкомыслия и ветренности в по­ступках. После таких напоминаний любви Гор­диана на время казалась степенной, но потом опять возвращалась к прежней легкости, дру­жила с девушками мирскими и отстранялась от тех, которые жили для Господа. Фарсилла по­стоянно пребывала в молитве и вела жизнь строгую. При такой жизни ее, в сонном виде­нии является ей дед ее св. Феликс, папа, пока­зывает ей светлое место своего покоя и говорит: «Иди, я принимаю тебя в это светлое жилище». Скоро после того она стала страдать от лихо­радки и приблизилась к смерти. Благородные родственники собрались к умирающей, в том числе и мать моя, — прибавляет св. Григо­рий. — Больная поднимает глаза к небу и гово­рит громко: «Отойдите, отойдите, идет Господь Иисус». И в те же минуты скончалась. Когда стали убирать ее к погребению, увидали, что на коленях и локтях ее кожа от молитвенных тру­дов стала груба и толста, как у верблюда. Она скончалась накануне дня Рождества Христова. После этого праздника Фарсилла, в сонном ви­дении, явилась сестре Емилиане и сказала ей: «Иди! Без тебя праздновала я Рождество Хри­стово, но с тобой хочу праздновать Богоявле­ние». Емилиана, сильно озабоченная душевным спасением сестры Гордианы, сказала: «Если я пойду, на кого оставлю сестру мою?» Та, как говорила Емилиана, с видом скорбным, сказа­ла: «Иди одна; сестра твоя принадлежит к ча­дам мира». После того Емилиана стала больной и скончалась накануне дня Богоявления, как предсказала Фарсилла. Гордиана, оставшись в полной свободе, быстро стала меняться и на­конец, забыв страх Божий, потеряв всякий стыд, вышла замуж за одного арендатора зе­мель». Св. Григорий рассказывает об этом и в своей истории людей благочестивых, и в од­ной Беседе на Евангелие. Так поразил его при­мер слабости, показанный девственницей тет­кой! Там и здесь повторяет он в заключении: мняйся стояти, да блюдется, да не падет (1 Кор. 10, 12).

Это событие римское, современное для Евстолии, без сомнения было одним из побужде­ний, заставивших Евстолию оставить слабый Рим и уйти в Константинополь, с надеждой видеть образцы лучшей жизни на Востоке.

В Константинополе посещала она святыни и обители иноческие, с жаждой духовного совер­шенства. Во Влахернском храме встретилась с ней другая жаждущая душа, и еще юная, дочь имп. Маврикия, Сопатра. Юная душа, встре­тив уже довольно созревшую в духовной жиз­ни, неотступно просила Евстолию быть для нее духовной матерью-наставницей. Евстолия со­гласилась, тем более что желала оставаться на Востоке. Сопатра, оставив царский двор, при­няла иночество. Дочь просила доброго отца устроить обитель молитвы, и просьба была ис­полнена. Благочестивый император купил ог­ромный дом патриция Кариана. Здесь прежде всего устроен был храм молитвы; потом яви­лись и келлии для девственниц; здесь же от­крыто было и помещение для престарелых.

Блаженная Сопатра прежде того начала приучать себя к евангельской жизни. Тетка ее Дамиана была игумению Иерусалимской обите­ли и потом жила затворницей. Сопатра путеше­ствовала в Иерусалим для поклонения святым местам его и год прожила у тетки, выслушивая уроки ее о духовной жизни. «В одно время, — говорит блаженная Дамиана, у Иоанна Мосха, — пришла в святой город племянница моя, дочь императора Маврикия, и провела целый год здесь. Однажды, взяв ее с собой, пошли мы к свв. Козме и Дамиану. Стоя в храме, говорю я племяннице: «Смотри, госпожа, когда придет старица и будет давать тебе два нумула (две по­лушки), возьми их, не гордись». Она со вздо­хом сказала: «Как это приму я?» Я сказала ей: «Прими. Эта жена — велика пред Богом. Каж­дую неделю она раздает свои нумулы находя­щимся в храме, имея от роду 80 лет. Прими лепты; приняв, отдашь ты их другому, только не отвергай усердия старицы». Тогда как мы разговаривали об этом, вдруг подходит старица и подала мне тихо, ничего не сказав мне; но, подавая племяннице моей, сказала: «Прими и съешь». Когда она удалилась, мы поняли, что Господь открыл ей, о чем говорили мы. Послав одного из слуг купить на две лепты бобов, пле­мянница съела их и свидетельствовалась Бо­гом, что бобы эти сладки, как мед; она диви­лась и прославляла Бога, подающего благодать рабыням своим». Другой урок, полезный для себя, Сопатра слышала тогда же в Кесарии. Об одной знатной из сенаторского дома женщине, так пишет современник Мосх, ходившей для поклонения святым местам, некто из отцов рас­сказывал так: «Она, придя в Кесарию, реши­лась здесь остаться и обратилась к епископу со следующей просьбой: «Дайте мне девицу для обучения меня страху Божию». Епископ при­ставил к ней смиренную девицу. Спустя не­сколько времени епископ, при встрече с ней, спрашивает у нее: «Каково поживает девица, которую я приставил к вам?» — «Хороша, — отвечала женщина, — но для моей души она мало полезна, потому что позволяет мне испол­нять мою волю, и это оттого, что она смиренна, а я имею нужду, чтобы она бранила меня и не позволяла мне делать то, что хочу». Епископ вместо этой дал ей другую, с характером до­вольно грубым. Та начала бранить ее, называла ее глупой богачкой и тому подобными именами. По прошествии некоторого времени епископ опять спросил у нее: «А эта девица какова?» — «Она истинно приносит мне пользу», — отвеча­ла жена. И она сделалась весьма кроткой».

Блаженная Сопатра подчинила себя св. Евстолии для обучения себя самоотречению. К ним присоединились весьма многие другие девы и проводили время в трудах и молитвах. Подвижница Евстолия, прожив многие годы в иночестве, мирно переселилась ко Господу. Сопатра управляла после нее общиной, строго следовала правилам духовной своей матери. Достигнув подвигами духовного совершенства, покойно скончалась ноября 9-го, около 610 года.

Вспомнив судьбу других детей Маврикия, и мирские люди должны сознаться, что счастлива Сопатра, избравшая доброй волей жизнь ино­ческую. Кровожадный Фока, убив доброго им­ператора Маврикия и трех сыновей его, жену и трех дочерей (Анастасию, Феоктисту и Клео­патру), запер в монастырь, где после трех лет предал смерти. Не лучше ли было по воле из­брать тишину уединения, чем поневоле? Не лучше ли добровольно отказаться от незавид­ной суеты мирской, чем против воли заключену быть во гробе? И в миру можно делать много доброго! Да, можно коптить сердца и небо! Де­лают добро души смиренные, а не гордые и са­монадеянные. Со страхом и трепетом совер­шайте свое спасение (Фил. 2, 12). Царство Небесное берется силой, и употребляющие усилие восхищают его (Мф. 11, 12).

Св. Феврония-царевна

Дочь имп. Ираклия, блаженная Феврония, с юных лет пожелала служить единому Госпо­ду. Две сестры ее, Августина и Мартина, укра­шались титлом Августы, а Феврония подвиза­лась в уединении, заботясь только о том, как бы не лишиться славы вечной, приготовленной для всех страданиями Сына Божия.

Св. Апостол учит: незамужняя заботится о Господнем, как угодить Господу, чтобы быть святою телом и духом (1 Кор. 7, 34). Здесь две высокие мысли о деве: дева, посвя­щающая себя Богу, заботится о славе Божией, потом она же заботится об освящении души и тела.

Кто так искренно и полно предан славе Гос­пода, как та душа, которая не развлекается ничем земным? Замужняя заботится о мир­ском, как угодить мужу (1 Кор. 7, 34). Умное угождение мужу — дело должное; это не то, что служение страстям и грешной воле. Но земля и небо — не одно и то же. Услуживать мужу и услуживать Господу — вещи разные по предмету, по достоинству, последствиям. Прямое и полное служение Господу — занятие самое высокое и самое достойное желаний человеческих.

Освещение души и тела — другой предмет забот девы. Чистота и невинность — свойства богосозданной природы человеческой. С рас­строенной грехом природой недоступна на земле невинность райская, но она возвращает­ся постепенно, по частям, при пособиях благо­дати Божией. И вот, о возвращении этой-то невинности воздыхает дева, ее-то старается она усвоить себе подвигами.

Властью над стремлением к другому полу человек ставит себя выше животного. Зверь неудержимо влечется, следует влечению телес­ной природы. Человеку дана разумная свобо­да, чтобы господствовать над веществом. Честь ему, славу ему, если торжествует он победу над веществом. Само язычество уважало дев­ственную чистоту: и оно для служения извест­ным божествам назначало дев и юношей чис­тых, хотя с худым успехом. Тело христиани­на — собственность Божия, храм Св. Духа (1 Кор. 6, 15, 19; 3, 16-17); страшно злоупот­реблять членами его (1 Кор. 6, 18); только для обуздания грешной плоти указан брак (1 Кор. 7, 3, 2). Чистым же обещается высокое счастье (2 Кор. 7, 1; 1 Кор. 7, 35). «Ничто так не при­ближает к Богу, как добрая, целомудренная и богоподобная чистота, которая доставляет честь и делает нас способными предстоять Гос­поду без развлечения».

Более чем вероятно, что св. Иоанн, Патри­арх (Т 595 г.), писал для св. царевны свое «Послание деве, преданной Богу». Прочитаем некоторые места из этого обширного, прекрас­ного послания.

«Хотя и успеешь в добродетели, не возно­сись добротой твоей, чтобы за тщеславие не отвратился от тебя Бог… Если уловлена бу­дешь когда-нибудь глазами, как Давид, худо отворивший окна; если глаза твои возмутят душу твою, закрой с воздыханием око свое, худо смотревшее. Иначе навык греховный ве­дет споткнувшегося к худшему. Если имеешь чистую одежду, не везде ходи в ней, чтобы как-нибудь не замаралась… Упражняйся не­престанно в Св. Писании. Как вино, когда пьют его, прекращает печаль и производит в сердце веселость, так и духовное вино, когда пьешь его, производит в душе радость… Все настоящее слабее паутины, обманчивее снови­дений. Спаситель ублажает скорбящих, чтобы наслаждение приятным не удерживало в своей власти пристрастных к нему. Как Авраам, ус­лышав слова: изыди от земли твоея (Быт. 12, 1), вышел, — оставим и мы обычные наклон­ности наши, чтобы, упражняясь в умерщвле­нии, переселиться в горний город; будем все­гда носить мертвость Иисуса в теле своем и помнить слова: трезвитесь, бодрствуйте (1 Пет. 5, 8)… Много купцов, которые, обни­щав, снова обогащались и, после кораблекру­шения продолжая торговать, поправляли свое состояние. Неужели для нас приготовил Бог огонь? Нет, для диавола и ангелов его; только пусть сами мы не разводим того огня… Если не можешь быть солнцем, будь по крайней мере звездой, только восходи с земли к небу, начни ревновать светлым звездам… Подвиж­ник не намащается миром, ибо это есть забота только низложенных. Какую приносит пользу слоновой костью или серебром оправленный одр? Попечение об этом излишне и с неба низ­водит гнев… Ты возжелала девства? Храни за­поведи, и Господь сохранит тебя. Если, мо­лясь, скажешь: сохрани мя, Господи, яко зе­ницу ока (Пс. 16, 8), скажет тебе и Он: храни Моя заповеди, и поживеши, словеса же Моя, яко зеницы очию (Притч. 7, 2). Если будешь расположена так, Господь, усвоив Себе попе­чение о тебе, скажет: касаяйся вас, яко в зе­ницу ока моего (Зах. 2, 8). Многие девы по­несли мученичество. Если же другие перене­сли смерть, ужели ты не можешь превозмочь похоти? Надобно властвовать не только над похотью, но и над гневом. Язык твой должен говорить не много… Берегись, чтобы язык не погубил тебя: язык, говорит Иаков, заражает все тело (3, 6); когда заразится все тело, не­обходимо повредится и ум… Язык заключен двумя преградами, зубами и губами, чтобы, подобно целомудренной девице, не произно­сить ничего безрассудного… Сладок ночной сон, но будь уверена, что ничего нет слаще пе­ния псалмов. Тебе тяжко спать на земле? Но вспомни, что мученики были повергаемы на горящие угли. У тебя очень горько во рту от поста? Но Христос для тебя вкусил желчи. Ты плачешь о себе? Но ты никогда не плакала, как Павел, о спасении других. Облегчай труд надеждой, за печалью следует радость».

По таким правилам, с такими мыслями под­визалась св. царевна Феврония. Чистая душой и телом, почила она в 632 г., когда отец ее, император, сражался с персами.

Память ее чтится Греческой Церковью ок­тября 28 дня.

Свв. Анфуса, старшая и младшая

Старшая Анфуса, оставив родительский дом, подвизалась сперва в пещерах уединенно, переходя из одной в другую; потом, встретив старца, подвижника Сисиния, продолжала подвиги по его советам и столько успела в ду­ховной жизни, что ее управлению отдали себя в Мантинее многие девы. К советам ее обра­щались жаждавшие спасения и не оставались без пользы. Высокая жизнь ее приобрела ей уважение и лучших из мирских людей Элла­ды. Ими. Константин Копроним настойчиво хотел быть тем, чем впоследствии был Лютер: страхом и обманом вынудил он (в 753 г.) оп­равдать на Соборе магометанское (т.е. глупое) отвращение от св. икон, почитание святых вы­давал за суеверие, обеты девства — за извра­щение природы. Услыхав, что Анфуса в сво­ей обители благоговейно и без страха пред людьми чтит св. иконы и даже уговорила сво­его брата стать в ряды защитников св. икон, он приказал представить к себе смелую игуме­нью со всеми ее 90 сестрами. Гордый и раз­вратный деспот потребовал, чтобы отказались они от своего образа мыслей; он думал, что пустынная игуменья легко уступит гордой воле его, как уступали искатели частей его и прохладной жизни. «Христианская со­весть, — отвечала Анфуса, — не дозволяет выполнить несправедливую царскую волю: по­клонение св. иконам — дело святое, оправдан­ное постоянной практикой Св. Церкви, а жить для удовлетворения одним скотским потребно­стям — не значит жить достойно человека; на­добно плакать, что и без повелений власти так много несчастных, которые любят грязную жизнь». Копроним велел бить ее бичами без пощады. Воля деспота была исполнена. Ко­проним отдал приказание отослать игуменью с сестрами в заточение. В это самое время императрица страшно страдала муками родов. Преподобная сказала вслух всем, что императ­рица родит двойню, сына и дочь, и указала судьбу двойни. Разрешившаяся двойней импе­ратрица стала чтить преп. Анфусу как духов­ную мать и для ее обители сделала много по­жертвований. Блаж. Анфуса скоро предала дух свой Господу, в глубокой старости, в 759 г.

Дочь Копронима, родившаяся по предска­занию св. Анфусы, названа была Анфусою. И по жизни явилась также святой.

«Отец желал, — говорит Менолог о млад­шей Анфусе, — выдать дочь замуж, но она от­казалась от предложения. По смерти его (+ 775 г.), получив свободу, раздала имущест­во: одни расточала на нищих, другие употреб­ляла на построение церквей и монастырей; зо­лотые одежды свои, которые носила, обратила на украшение святынь. Она была матерью для многих сирот: собирая брошенных младенцев, воспитывала и пристраивала их; если иные умирали, поручала их Богу, а которые остава­лись живы — помещала в дом престарелых33. Блаженная царица Ирина (780-802 гг.) не раз приглашала ее к участию в управлении импе­рией, но она уклонилась от того. Затем по­стрижена она была в инокиню Патриархом Тарасием (784-816 гг.) в монастыре св. Евфимии, в том самом, который жалким отцом ее «превращен был в арсенал и в общественный нужник».

По другим известиям, святая и тогда еще, как жила во дворце, под пышной одеждой ца­ревны носила власяницу, довольствовалась хлебом и водой и занималась чтением священ­ных книг. Безобразна была жизнь отца ее, и смерть его была ужасна: он кричал, что го­рит он и наказывается за хулы на Богоматерь. Жизнь безобразием ее, а смерть ужасами ее, без сомнения, более всего расположили царев­ну вести жизнь благочестивую. Приняв по­стрижение и став настоятельницей Омонейского монастыря, она, полная смирения и любви, сама носила воду для сестер и выполняла дру­гие услуги. В столице империи, как и в Тавенне, женская обитель боялась принимать для себя недвижимые имения. «Греческие иноки не имеют рабов, а латинские имеют», — гово­рил западный Кантерберийский архиепископ. Община дев Анфусы рукоделиями добывала себе хлеб и другое содержание, а царская дочь-игуменья сама служила сестрам со сми­ренной любовью. Особенно строго выполняла игуменья Анфуса, в отношении к себе и дру­гим, древнее правило — не выходить из обите­ли в мир, так как иначе душа расстраивается мирскими впечатлениями, да и другим подает­ся случай к соблазну. Много значило для бла­женной постановление Трулльского Собора об этом предмете, а еще более тот шум, который поднимали против монастырей при отце ее. Вселенский Собор поставил: «Не долженству­ет монах или монахиня оставлять свой мона­стырь и отходити во иный» (Правило 21). Так, блаж. Анфуса ни сама не переступала ногою за ограду обители, ни сестрам не дозволяла являться в миру без самой крайней нужды. Благоговейная настоятельница твердо выпол­няла и другое правило Собора: «Ни жена в мужеском, ни муж в женском монастыре да не спит»; тем более что и современный ей Со­бор подтвердил это правило до того, что запре­тил монаху с монахиней говорить наедине, а в столичной женской обители требовалась особенная осторожность относительно посети­телей обители. Блаженная игуменья не допус­кала в свою обитель и того простодушного обыкновения, которое осудил Собор 692 г. В некоторых женских обителях принимавшие иночество наряжались тогда как невесты, и в таком виде приходили в храм для постри­жения. Запрещая это, Констант. Собор 691 г. писал: «Не следует быть тому, чтобы по собст­венному произволению отложившая уже вся­кую житейскую приятность, возлюбившая жизнь по Боге, утвердившаяся в ней непре­клонными мыслями возвращалась воспомина­нием к тому, что уже предано забвению, и от сего явилась бы колеблющеюся, возмущалась бы в душе, как от волн потопляющих и бро­сающих туда и сюда; иногда и проливая сле­зы, не являет она сердечного сокрушения, а если и упадет слеза искренности, зрители ду­мают, что это не столько от усердия к монаше­скому подвигу, сколько от разлуки с миром и с тем, что в мире». Молитвы св. Анфусы были неуспыпные и стояние на бдениях неос­лабное; слезы сокрушения постоянно текли из очей ее. «Прекрасная ветвь дурного дерева, честная Анфуса отцвела для земной жизни» 12 апр. 811 г., на 57 году ее жизни.

Св. Афанасия Эгинская

Остров Эгина — один из островов Эгейско­го моря, ближайший к материку Эллады, на юге от Саламина. Здесь родилась и здесь под­визалась св. Афанасия. Родители ее, Никита и Ирина, были люди богатые, благородные и добрые христиане. Они дали дочери хорошее образование. Дочь с юности не находила утеше­ния в приятностях земной жизни: душа ее стре­милась служить одному Господу. Но благий Сердцеведец знает, какие меры всего удобнее могут привести душу к спасению, и употребля­ет самые полезные. Родители выдали Афана­сию замуж против ее желания, за военного: партия блистательная! Но на 17 день брака арабы напали на остров, и муж Афанасии в схватке с ними был убит. Афанасия рада была тому, что может вступить в монашескую жизнь. Но указ императора Михаила Заики предписал выдать молодых вдов замуж за молодых воен­ных людей. И Афанасия выдана была за второ­го мужа, опять против ее желания. К счастью ее, муж был человек, расположенный к добру; супруга своей добротой самоотверженной при­обрела влияние на него. С дозволения супруга посвящала она большую часть времени и средств на дела милосердные: помогала бед­ным, посещала больных и часто оставалась в больницах для услуг страждущим; для вдов и сирот была она самой нежной матерью. Она снабжала одних пищей, других и одеждой. Та­кая высокая христианская любовь к другим и Господу произвела в муже решительную перемену. Он удалился в монастырь, как желала супруга. Афанасия, оставшись свободной, про­дала земли, составлявшие наследство ее, и большую часть денег раздала бедным. Дом свой обратила она в дом молитвы для душ, возды­хающих о небе. К ней собралось довольно дев­ственниц. Спустя 4 года упросили ее быть игуменьею. Она горячо подвизалась. На теле ее была власяница, спала она на каменьях, пищей ее был ячменный хлеб, рыбу вкушала только два раза в год — в Пасху и в Рождество Хри­стово. Блаженная игуменья внушала сестрам каяться пред Господом искренно и по ложному стыду не скрывать пред духовником какой-либо язвы душевной, к пагубе своей. Она напоминала им о древнем законе Божием относительно свя­щенников. По закону, которому научат они тебя, и по определению, какое они скажут тебе, поступи, не уклоняйся ни направо, ни налево от того, что они скажут тебе. А кто поступит так дерзко, что не послушает свя­щенника, стоящего там в служении пред Гос­подом Богом твоим, или судии, тот должен умереть (Втор. 17, 11-12). К себе самой пре­подобная по-прежнему была строга, но еще бо­лее стала смиренна и добра к другим. Слух о ее подвижничестве разошелся по всему острову. В обитель ее приносили больных, и они получали тут здоровье. Но слава имени преподобной сильно тяготила ее по многим причинам, между прочим и потому, что посещавшие отнимали время, нужное для молитвы и беседы со своей душой, а внося в чужую душу суеты свои, не платили ни вздохом о себе самих. Она удали­лась в Константинополь. Здесь также скоро уз­нали о ней. Царица Феодора желала слушать советы ее. Хотя, по положению тогдашних дел церкви, пребывание Афанасии в столице было полезно для многих, но борьба придворных страстей была слишком шумна, и пустынная душа страдала в такой атмосфере: она скорбела о том, что люди выгнали ее из тихой обители ее. Наконец эгинские сестры явились к ней с неотступными просьбами возвратиться в свою обитель. Она была рада тому. Но кончина ее была уже близка: спустя 20 дней по возвраще­нии в свою обитель почила она о Господе, так покойно, как бы заснула обыкновенным сном. Это было августа 14-го 860 г.

Перед смертью завещала она кормить ни­щих до 40 дней в ее память. Сестры ставили трапезу 9 дней, потом прекратили. Явясь в 40-й день, говорила она: «Напрасно наруше­но мое завещание. Поминовение по умершим, совершаемое в храме до 40 дней, или питание нищих в то же время много помогает грешным в загробной жизни, а совершаемое за правед­ных низводит благословения небесные на со­вершающих поминовение». Явившаяся воткну­ла игуменский жезл свой в землю и перестала быть видимой. Оставленный жезл оказался на другой день живым деревцем.

Считаем уместным и должным привести здесь повествование Агапия, инока критского, о событии, касавшемся вопросов, занимавших душу блаж. Афанасии.

Надобно сказать, что император Михаил Заика (820-828 гг.) жил как язычник, без веры в будущую жизнь; для него все веры были одной пены — неважной, он не допускал бессмертия и бытия духов, и жизнь грязная, плотская была для него жизнь безгрешная.

Этим объясняется значение загробной про­поведи св. Афанасии, как и событие, рассказываемое Агапием.

«Была, — пишет он, — одна женщина доб­рая и благочестивая. Она раздавала милосты­ню, постилась и творила другие добрые дела. Но, бедная, допустила один грех тяжкий и не исповедалась в нем. Не раз порывалась она от­крыть грех свой духовнику — и, тогда как рассказывала о других грехах, стыдилась ска­зать о том, и так уходила от духовника. Часто с горькими слезами молилась она перед ико­ной Богоматери и просила защиты Ее. Наконец умерла она, не исповедав греха своего. Родные, и особенно сестры, захотели похоро­нить ее в другом месте, и погребение соверша­лось на третий день. Когда отпевали ее в церк­ви, вдруг мертвая поднялась, села на одре и сказала: «Велика мощь твоя, Владычице Не­порочная!» Призвав духовника, исповедала пред ним скрываемый грех. Затем вслух всем говорила: «Бедная я, от стыда не исповедалась в одном грехе, так и умерла; но я каждый день с глубоким сокрушением молила Пресвя­тую Богородицу о том, чтобы не понести мне наказания за свой грех. Когда несчастная душа моя разлучилась с телом, темные злоб­ные духи укоряли меня в тайном грехе и радо­вались, считая меня своей добычей. Но яви­лась Царица Ангелов и своим светом разогна­ла духов злобы. Она сказала им с негодовани­ем: «Господь не дал вам власти над этой ду­шой». Потом привела меня к Господу и проси­ла Его явить милость Свою надо мною; «она, — говорила, — оказывала много любви и веры». Господь сказал: «Пусть эта душа со­единится с телом своим и, как должно, испове­дует грех свой». Тогда Ангел-хранитель мой оживил меня. Прошу тебя, любезная сестра, и всех родных моих не плакать обо мне — это не принесет мне никакой пользы, а пусть совер­шаются литургии и подается милостыня за меня». Затем она снова почила во Господе».

Св. Кирилл Алекс, в свое время обличал тех, которые говорили, что «не надобно прино­сить жертву за умерших». Если, учил он, ни к чему не служить и бесполезно удостаивать умерших нашего приношения, то и в простых молитвах наших не нужно поминать их. Если же вы попираете законы любви и, ни за что считая умерших, оставляете их погибать, то вы оказываетесь камнями бездушными и людьми бесчеловечными. Затем повторяет евангельское повествование об исцелении сына сотникова и говорит: «Смотри, вот исцелен­ный за веру другого. Зачем же вы упрекаете нас в любостяжании, когда мы, невиновные в том, стараемся привлекать милость небесную на усопших в вере и приносим за них Таинст­венную Жертву, столько благотворную, от ко­торой пала смерть и засияла надежда на жизнь нескончаемую?» Св. Златоуст писал: «Не на­прасно узаконено апостолами поминать умер­ших при Страшных Тайнах. Они знали, что великая бывает от того польза для умерших». Другой великий учитель Церкви говорил: «Не надобно отвергать того, что души умерших по­лучают облегчение от благочестия живых род­ственников, когда приносится за них жертва Ходатая или раздается милостыня в церкви для их пользы… Подлинно, есть образ жизни, который не столько честен, чтобы не требовал того по смерти, и не столько худ, чтобы не по­служило ему в пользу по смерти. Есть образ жизни столь честный, что не требует помощи, и есть образ жизни столь худой, что это не мо­жет помочь ему но смерти. Кому молитвы по­лезны, то полезны или столько, что бывает полное отпущение грехов, или столько, что сносное бывает осуждение».

Св. Феодора-царица

Блаженная Феодора, дочь благородного Пафлагонского дома, давшего для империи многих даровитых людей, быв супругой импе­ратора Феофила, удерживала мужа, сколько могла, от гонений против Православия; тайно поклоняясь св. иконам в своих покоях, она усердно молила Господа, дабы Он Сам утишил бурю иконоборства. Когда умер (в 842 г.) им­ператор Феофил, она, по малолетству сына, приняв правление империей, немедленно нача­ла восстанавливать покой церкви: множество страдальцев, разосланных в ссылки за испове­дание чистой веры, возвращено было на места покойной жизни, ложный архипастырь лишен власти и заключен в монастырь, а св. исповед­ник Мефодий возведен был на патриарший престол. Тогда же установлено было праздно­вать Торжество Православия каждый год в первое воскресенье Великого поста. Патри­арх Мефодий предложил царице: «Не служит к чести империи, если славный Патриарх Никифор, за защиту чистой веры согнанный с престола и скончавшийся вдали, остается в пренебрежении; надобно, чтобы тело его воз­вратилось в столицу». Императрица, соглаша­ясь с тем, сказала: «Выполнение будет честью мне и детям моим». И святое тело торжествен­но перенесено было (марта 13-го 846 г.) в сто­лицу. Все лучшие люди отдавали уважение ца­рице и за управление гражданскими делами империи: ее умным распоряжениям и твердо­сти империя одолжена была (в 852 г.) успеха­ми в отношениях к Болгарии. Но против нее восстал злобный и властолюбивый брат ее Варда. Царица вынуждена была (855 г.) отка­заться от управления и сперва жила уединенно в загородном дворце своем, называвшемся впоследствии дворцом св. Феодоры. Оказывая помощь всякой бедности, изыскивала она спо­собы для восстановления благочиния в обите­лях, столько страдавших от иконоборства; вы­зывала к себе опытных стариц игумений, какова была св. Афанасия Эгинская, для бе­сед об устроении духовной жизни. Блаженная царица много сделала для Св. Церкви тем, что воспитала в своем сыне императоре Михаиле твердую преданность св. Православию. Как много и как долго страдала дотоле Церковь от магометанской ненависти верховных правите­лей империи к св. иконам! Мать желала, что­бы и нравственное поведение сына было дос­тойно престола и полезно империи. Она все употребила в его юности, чтобы дать ему луч­шее воспитание: наставниками Михаила были люди даровитые и с желаниями добрыми; св. Кирилл, просветитель славян, был товарищем Михаила по учению. Но Михаил своим приме­ром показал, что самое усердное воспитание не пересиливает в нас порчи природы: порча ос­тается и открывается в жизни то теми, то дру­гими дурными наклонностями. Мать старалась быть полезной Михаилу-царю советами. Но Михаил только оскорблялся добрыми совета­ми и вел жизнь разгульную в обществе дур­ных людей. Мать страдала. После многих бес­полезных попыток вразумить сына она увиде­ла, что ей остается предать сына воле Божией, тем более что ему было уже 17 лет. Она пре­рвала всякую связь с миром и заключилась в монастырь. Теперь занятиями ее были мо­литва, пост, чтение душеполезных книг; из­вестно ныне Евангелие, писанное ее рукой. Строгим наблюдением над своей душой она очищалась и возвышалась в духовной жизни; прекрасные качества души ее, на свободе от дрязг света, раскрывались по Евангельскому закону. Так провела она восемь лет в подвигах самоотречения и мирно скончалась февраля 11-го 867 г., а вскоре затем убит был сын ее.

Св. Феодора Солунская

Солунская подвижница Феодора родилась на острове Эгине, от родителей благочести­вых, ревнителей чистой веры. Выданная за­муж, имела у себя дочку. Неприятельским на­шествием вынуждена она была с мужем пере­селиться в Солунь. Здесь отдала дочь она свою в монастырь, а потом, по смерти мужа, и сама приняла иночество в обители, где жила дочь ее. Порча души нашей так велика, что противовес, остающийся у нас для борьбы с ней, противовес разума и совести, не силен предохранять нас от самых дурных поступков. Что же делать нам с собой? Молиться и мо­литься, чтобы оживляла и укрепляла нас, больных, благодать Божия. Так поступала блаж. Феодора. Она для того и заперлась в монастырь, чтобы молиться и молиться, мо­литься молитвой, не рассеиваемой миром, мо­литвой вседушевной. И вот, укрепляемая бла­годатью, она трудами послушания и смирения, постом и самоотречением, молитвой и хвалой столько угодила Господу, что по смерти своей, последовавшей в 879 г., совершала разные чу­деса. Когда, спустя некоторое время, сконча­лась игуменья обители и гроб последней стави­ли вблизи мощей Феодоры, то блаженная Феодора, отдавая честь настоятельнице обите­ли, подвинулась, как живая, и дала место усопшей игуменье. Из тела ее истекала благо­вонная и целительная масть, и Феодора назы­валась мироточивой; масть исцеляла разные болезни. Когда турки (в 1427 г.) взяли Солунь, то, предав поруганию мощи св. велико­мученика Димитрия, то же неистовство фана­тизма «показали и над мощами святой и миро­точивой Феодоры, бросили их на землю и раз­дробили на части». Те, которые знают только жизнь животную, скотскую, не терпят видеть осязаемые знаки победы духа бессмертного над веществом. Жалкие люди! Бог поругаем не бывает: что сеет человек, то и пожнет. Сеющий в плоть свою, от плоти пожнет тление, а сеющий в дух, от духа пожнет жизнь вечную (Гал. 6, 7-8).

Св. Феоктиста Паросская

Остров Лесбос — один из островов Эгей­ского моря, соседний с мысом Миссии. Его Митилену посещал св. Павел (Деян. 20, 14), а на северном берегу его — город Мефимна. Это считалось частью Малой Азии. Парос, один из Цикладских островов, знаменитый своим мрамором, принадлежал к Элладе.

На острове Лесбосе, в городе Мефимне, ро­дилась блаженная Феоктиста. С юных лет, по­желав вести жизнь чистую, отдана она была родными в девичий монастырь. Семнадцати лет пострижена была в монашество. Случилось ей выйти из обители для свидания с сестрой. В это время, неожиданно ни для кого, напали на остров пираты-арабы. Захватив множество пленных, захватили они и Феоктисту с ее сест­рой. Грабители пристали потом к острову Паро­су и расположились тут оценивать пленных. Феоктиста, трепеща не столько за жизнь, сколько за чистоту свою, бросилась бежать. Долго гнались за ней, наконец она, спасаясь от них, скрылась в пустыне на середине острова.

Феоктиста спасла жизнь и чистоту от наси­лия людей, но остров оказался совершенно за­пустевшим. На нем стоял только каменный храм, пустой. Феоктиста предала себя в волю Божию. Она питалась семенами местного рас­тения, солнечника. Псалмы, которые изучила она в монастыре, составляли пищу и утешение ее. Одежда, в которой схватили ее пираты, впоследствии обветшала, обратилась в гниль, и она осталась нагой. То зной летний жестоко палил ее, то холод зимы костенил тело ее. Она терпела и молилась. Местом молитв ее был притвор опустевшего храма. Так прожила она 35 лет. Случилось, что прибыли на остров охотники для ловли зверей. Между ними был богобоязненный человек, он ходил один, следя за зверями. Увидав запустевший храм, вошел в него помолиться. Помолившись, видит не­большую ямку с водой и в ней намокшие семе­на солнечника. «Верно, — подумал он, — под­визается здесь раб Божий, пустынник». Чтобы не потерять дружины, он поспешил выйти из храма. На следующий день мысль о пустынни­ке снова привела его в пустой храм. На этот раз увидал он на правой стороне притвора как бы растение, колеблемое ветром и закрытое густыми сетями паутины. Он хотел подойти и посмотреть, что это такое? Но услышал го­лос: «Остановись, не подходи ко мне, добрый человек! Стыжусь показаться тебе нагой». Он затрепетал и хотел бежать, но собрался с ду­хом и спросил: «Кто ты и откуда?» — «Брось мне какое-нибудь одеяние, чтобы я могла при­крыться, и тогда скажу». Он исполнил жела­ние ее. Обернувшись верхней одеждой охотни­ка и оградив себя крестным знамением, вышла она к охотнику. Волосы ее были белые, лицо почерневшее, одна кожа покрывала кости, щ и все целое походило более на призрак, чем на живого человека. Она рассказала о себе, как попала она на остров и как жила тут. Потом просила она охотника принести ей Святое Причастие. Так как охотники, отправляясь в дальний и опасный путь, запасались тогда Св. Дарами Евхаристии, то тот поспешно принес сосуд со Святыми Дарами. Она, помолившись, причастилась Св. Евхаристии и вознесла бла­годарение Богу. Когда охотник еще раз при­шел видеть дивную пустынницу, он нашел ее почившей. Выкопав могилу, какую мог, благо­говейно положил страдальческие останки подвижницы.

Нападение морских разбойников, африкан­ских арабов, на остров Лесбос было в 846 г.; тогда они ограбили и Рим. Прибавляя к этому году разбоя 35 лет пребывания святой на без­людном острове Паросе, находим, что дивная подвижница почила в 881 году.

Св. Мария-младшая

Подвизалась девственницей при имп. Васи­лии Македонянине.

Дорогое, высокое богатство — чистота дев­ственная. Как соблюсти ее?

Надобно усердно молиться к Тому, для Кого все возможно и Кто по благости своей го­тов помогать и любит дарить чистоту (Фил. 4, 12; Иак. 1, 5).

Надобно бояться гордости и самонадеянно­сти: с этими расположениями легко попадают в нечистоту.

Соблюдайте умеренность в пище и питье (Рим. 13, 13).

Охраняйте чувства, взор, слух, осязание: очи — двери смерти (Иер. 9, 21). Смотрите на святое, и святое будет в уме и сердце. Бере­гитесь обхождения с другим полом, чтения со­блазнительных книг и сладострастных картин. Кто любит опасность, попадет в нее (Екк. 3, 27).

Труд телесный много укрощает похотливость.

Особенно же спасителен страх Божий, страх смерти и геенны (Дан. 13, 22).

Девственница Божия Мария, крепко подви­завшаяся для чистоты, богоугодно почила око­ло 886 г.

Блаженная Феофания-царица

Плод молитв матери, долго бывшей бездет­ной, дочь вельможи Константина Мартинакия и Анны получила блистательное образование; родители нежно любили Феофанию и ничего не жалели для ее воспитания. Имп. Василий Македонянин избрал ее в супругу сыну своему Льву, и с брачным венцом возложен был на Феофанию венец царский, как на супругу на­следника престола. Но счастье недолго ласка­ло Феофанию. Феодор Сантаварин, человек злой и коварный, подал совет Льву носить под одеждой меч на случай опасности для царя-отца, также наклеветал царю, что сын не­терпеливо ждет, как бы сесть на престол отца, и намерен умертвить его скрытым под одеж­дой мечом. Лев и супруга его заперты были в крепость и три года пробыли в тяжелом за­ключении. В день пророка Илии, по ходатай­ству вельмож, ручавшихся за невинность сына, Василий возвратил сыну и невестке сво­боду. Но здоровье Феофании, расстроенное неожиданным несчастьем, уже не возвраща­лось к ней. У нее была только одна дочка, и та лишь только родилась, как и умерла. Блажен­ная увидала, что земля скорбями отталкивает ее от себя и что приходится искать покой, только не на земле. Где же покой, столько же­лаемый душой? Душа сама знает, где ее по­кой: созданная по образу Божию, она рвется к Нему, Богу своему, там ее свет, там ее радо­сти. Временные блага, меняющиеся образы земные обольщают собой душу, увлекают ее за собой, но ведь это — только обольщение, об­ман: после него в душе только пустота и го­речь. Так блаженная обратилась всей душой к Господу своему. Она усердно занималась мо­литвой и читала Св. Писание. Одеваясь для приличия царственной одеждой, она на теле носила власяницу. Кровать ее была царски пышная, но она спала на голом полу. Пищей ей служили хлеб и овощи. С теми, которые служили ей, обращалась она ласково и кротко, никто не слыхал от нее и слова гневного. Светского празднословия не любила она, как и веселостей забывчивой рассеянности. Заботы о бедности служили утешением для нее. Все, что получала она от двора, обращала на вспо­можение сиротам, вдовам несчастным, на мо­настыри и храмы. Она жила мыслями о вечно­сти и мирно почила 16 декабря 892 г., пробыв в супружестве 12 лет.

Супруг ее, имп. Лев, зная святость жизни ее, построил храм и желал посвятить ее име­ни; но, по совету других, храм освящен был во имя Всех Святых, и здесь основался женский монастырь. «Уважая первую супругу, блажен­ную Феофанию, Лев создал памятник в ее имя вблизи храма св. Апостола, где положил и те­ло ее», — говорит греческий историк. Русский поклонник святынь в 1342 году писал: «Идохом к св. Константину, в монастырь женский: тут лежит тело св. Климента архиепископа и Феофании царицы».

Св. Каллия и терпеливая вдова

Блаженны милостивые: они помилованы будут, сказал Господь (Мф. 5, 7). Кто сеет скупо, для того и жатва скупа; а кто сеет щедро, для того щедра и жатва. Доброхотно дающего любит Бог, учит Апостол (2 Кор. 9, 6-7). Все это видим исполнившимся над св. Каллией. Она прославлена на земле и на небе за подвиги искреннего милосердия. Муж ее был богатый купец. Каллия с юности любила благотворить бедным: богатство мужа достав­ляло ей средства помогать нищете. Но муж ее сколько был богат, столько же и жаден до де­нег. Раз целые три года плавал он по морю, занимаясь торговыми оборотами. Милостивая супруга его щедро раздавала без него мило­стыню. Она твердо помнила и верно выполня­ла наставления Господа: продавайте имения и давайте милостыню; приготовляйте себе влагалища неветшающие, сокровище неоскудевающее на небесах, куда вор не приближа­ется и где моль не съедает (Лк. 39). Какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит? Или какой вы­куп даст человек за душу свою (Мф. 16, 26). Возвратившийся муж, увидав, что жена рас­тратила для нуждающихся очень и очень мно­го денег, столько любимых им, до того рассви­репел на жену, что замучил ее до смерти. Бог прославил щедрую жену нетлением тела ее. Блаж. Патриарх Антоний (893-895 гг.) вы­строил женскую обитель для мощей святой Каллии. «Хромии и больнии гробу ее кланя­ются и исцеляются», — говорит русский по­клонник, поклонявшийся белице Каллии в 1420 г.

Вот что значит богатство, расточаемое для бедных. Но бедность терпеливая и благочести­вая также близка к Небесному Царству.

Около того же времени, как жила Каллия, бедная вдова благодушно переносила горькую бедность и усердно сохраняла заповеди Всевышнего.

Священник позван был к ней, умирающей, для приобщения Св. Тайн: в то же время зва­ли его за тем же к богатому князю. Он пренеб­рег бедной вдовой и пошел к богачу. Возвра­тясь от князя, нашел он нового посланного звать его к умирающей вдове. Гордый и коры­столюбивый, не пошел он к нищете. Диакон его, богобоязненный и благочестивый, выпро­сил у него дозволения идти и приобщить уми­равшую. Придя в дом ее, к изумлению, видит он тут Пресвятую Деву, и чистые девы одева­ют бедную больную в чистые одежды. К ново­му изумлению, Небесная Царица благоговейно поклонилась Пресвятому Телу Христову. Чис­тые девы пали пред ним на землю. Встав, девы дали знать диакону, чтобы он совершил свое служение. Когда больная приобщена была Святых Тайн, девы приняли святую душу ее и вознеслись на небо. Диакон пошел потом в дом богача. Здесь видит он при постеле умирающе­го страшных темных духов, и один из них на­сильно вытащил душу из грешного тела. В ужасе диакон упал на землю. Является Пре­святая и говорит: «Не бойся, возлюбленный служитель! Сохраняй заповеди Сына Моего, и духи злобы не будут иметь власти над тобой; тебе готово Царство Небесное». Диакон пал пред Царицей Небесной, и Она удалилась.

Блажен человек, который переносит иску­шение, потому что он, усовершась искушени­ем, получил венец жизни, который обещал Господь любящим Его (Иак. 1, 12). Мы хвалимся и скорбями, зная, что от скорби проис­ходит терпение, от терпения опытность, от опытности надежда, а надежда не постыжает (Рим. 5, 3-5). Если остаетесь без наказания, которое всем обще: то вы не законные девы и не сыны (Евр. 12, 8). Таково учение слова Божия!

Св. Феодора Цареградская

Феодора была зажиточная гражданка Царьграда. По смерти мужа она посвятила себя на служение ближним и молитве. Когда блаженный Василий стал жить в доме благо­честивого Константина, в соседстве с домом Феодоры, Феодора, по приглашению Констан­тина, с полным усердием прислуживала бла­женному Василию, как рабу Божию. Если кто приходил видеться с затворником Василием, Феодора докладывала о том Василию, и Васи­лий в келье Феодоры беседовал с приходив­шими к нему. Кто принимает во имя правед­ника, получит награду праведника, — сказал Господь. Каждый из нас должен угождать ближнему, во благо, к назиданию, учил Апо­стол (Рим. 152). Феодора была притом усерд­ная молитвенница. Это было в то время, когда в той же столице пр. Симеон Богослов ревно­стно одушевлял подвизающихся наставления­ми о любви к Богу. Проповедуя о чистой люб­ви к Богу, он вместе учил: «Надобно постить­ся в три поста. В Великий пост пощение уси­ленное, кроме Великого праздника, субботы и недели, а в два другие — через день. В другие дни года следует принимать пищу один раз в день, кроме субботы, недели и праздника, притом не в сытость». Это значит, что чистая любовь к Богу — не любовь мечтательная, до­вольная восторгами чувства и мыслями своево­лия, а любовь трудолюбивая, строгая исполни­тельница заповедей Божиих и уставов Церкви. Так жила блаженная Феодора. Перед смертью приняла она иночество и скончалась 30 декаб­ря 940 года. Ученик Василия, Григорий, усердно просил наставника открыть, где и как пребывает почившая Феодора? По молитвам Василия, Григорию во сне показаны были в образах состояния, которые прошла Феодора, пока достигла покоя; показано и то, что молит­вы праведника служили великой помощью для Феодоры в загробной жизни ее.

Св. Марфа Моновассийская и три неизвестные подвижницы

Св. Марфа была игуменьею моновассийской обители Св. Богородицы. Морея с VII века занята была славянами, и Моновассия, которой святители известны с VIII века, в VIII веке полагалась в славянской земле. Бла­женной Марфе, как и современным ей пропо­ведникам веры, предстояло между прочим ут­верждать в вере и благочестии недавних языч­ников. Жизнь христианская сама по себе свет, только в точном своем виде нелегка она для нас, немощных. Св. Василий В. писал к совре­менной ему благородной инокине Феодоре: «Нелегкий подвиг обещающемуся выполнить обещанное. Долг каждого избирать жизнь Евангельского закона. Но выполнять все до малости и не пренебрегать ничем из написан­ного в Евангелии, как знаем, не многие успе­вают. Надобно обуздывать язык и очи просве­щенные Евангельским учением; надобно, что­бы и руки делали в угождение Богу, и ноги двигались, и каждый член употреблялся так, как изначала назначил Творец нам. Надобно соблюдать скромность в одежде, осторожность в сношениях с мужчинами, умеренность в пище, не иметь лишнего из вещей нужных. Все это кажется просто малостью, а требует великого подвига при выполнении, как дозна­ем на деле. Надобно хранить смирение, чтобы не помнить о знатности предков своих, не гор­диться природными дарованиями тела или души, не превозноситься добрыми мнениями о нас других. Всего этого требует жизнь еван­гельская; к тому же нужны: постоянство в воз­держании, усердие к молитве, сострадание любви к другим, щедрость к нуждающимся, смирение в мыслях, сокрушение сердечное, целость в вере, равнодушие в скорбях, посто­янное памятование о том Страшном и неиз­бежном Суде, к которому все близимся и о ко­тором, однако, немногие помнят, беззаботные о его решении». Блаженная Марфа крепко подвизалась сама на пути Евангельского зако­на и усердно понуждала сестер к подвигам благочестия. Потом удостоилась страдальче­ской кончины с тремя сестрами в конце царст­вования Константина Порфирогенета. Записка о ней, известная ныне только по отрывку, не объясняет, по какому случаю и от кого после­довала эта смерть, но так как, с одной сторо­ны, вместе со св. Марфой и тремя сестрами пострадали «знаменитые благочестием мужи», как бывает в нападение неприятелей, с другой стороны, единственные неприятели греческой власти в Морее были тогда славяне, частью еще язычествовавшие, то более чем вероятно, что св. Марфа с сестрами пострадала от славян-язычников.

Тот же блаженный Павел, епископ Моновассийский, который писал о св. Марфе, оста­вил следующее известие о трех современницах св. Марфы.

«Был я, — говорит он, — послан на Восток по царскому делу. На дороге встретился мне пустынный монастырь, и мне захотелось побы­вать в нем. Игумен и черноризцы вышли ко мне навстречу, и, поздоровавшись, сели мы на горе. Тут были плодовые деревья. И вот пти­цы, прилетая, ломали ветки с плодами и быст­ро уносили. Я спросил игумена, отчего это птицы не едят плодов, а уносят куда-то с вет­ками? Он отвечал: «Вот уже одиннадцатый год, как они то же делают каждое лето». «Тут в горах, — сказал я по какому-то вдохнове­нию, — живут или мужи, или жены, и им-то носят они плоды». Когда говорил я это, приле­тевший ворон сломил ветвь с плодом. Я сказал игумену: «Пойдем за ним», и пошли. Ворон с плодом летел впереди нас и, долетев до уте­са, положил ветку. Когда подходили мы к не­му, он, взяв ветку, полетел в провалье и там, оставив ветвь, воротился без всего. Придя к провалыо, мы бросили вниз камень. И вот кто-то кричал: «Если вы христиане, не убивай­те нас». — «Кто вы таковы?» — спросили мы. «Если хотите, — был ответ, — видеть нас, бросьте три одеяния, мы нагие жены; идя по горе, увидите дорожку, и по ней можете сойти к нам». Услышав это, три чернеца сняли с се­бя одеяние и, обвив ими камень, пустили вниз. Найдя указанную узенькую дорожку, с тру­дом сошли мы по ней, к святым. Три жены, увидев нас, поклонились нам до земли, и, со­творив молитву, сели мы. Одна из них тоже села, а две стояли. Тогда игумен спросил сев­шую: «Откуда ты, госпожа-матерь, и как при­шла сюда?» — «Я из Константинограда, — отвечала она, — муж мой служил при императо­ре и скончался молодым; я осталась вдовой 20-ти лет и горько плакала, как о вдовстве, так и о том, что не имела детей. Спустя несколько дней один вельможа присылает ко мне слуг с тем, чтобы насильно доставить меня к нему. Слуги, ничего не слушая, хотели вести меня. Я помолилась Господу Иисусу, да избавит меня от того, который готов осквернить душу и тело мое. Потом сказала слугам: «Я рада идти к вашему господину, столько славному; но теперь я очень больна, непрестанно течет кровь, потерпите, пока выздоровлю, и тогда с радостью пойду». — «Хорошо, — сказали они, — господин будет ждать до 40 дней». По удалении их созвала я слуг моих и, дав им де­нег, отпустила их на волю, а при себе оставила только двух служанок, которых вы видите. Потом, пригласив одного родственника, чело­века христолюбивого, под клятвами завещала ему продать села мои и дом и раздать деньги нищим. Так я осталась без забот житейских. Ночью, взяв моих служанок, а теперь моих сестер, вступила я с ними на корабль, и мы пришли на это место, где видите нас. Вот одиннадцатый год, как не видали мы ни одно­го человека, кроме вас. Одежды наши извет­шали и распались». Игумен сказал: «Откуда, госпожа, получаете вы пищу?» — «Благой и человеколюбивый Бог, — отвечала она, — прокормивший народ свой в пустыне 40 лет, посылает пищу и нам, недостойным рабыням Его. Каждое лето птицы приносят всякий овощ, даже до излишества. И нагота не тяго­тит нас, ни зимой не боимся холода, ни летом зноя, прославляя Святую Троицу». Мы слу­шали это с изумлением. Игумен сказал: «Если прикажешь, госпожа моя, пошлю брата в мо­настырь принести пищи, и мы покушаем с ва­ми». Она отвечала: «Прикажи придти священ­нику, пусть наперед помолится, и мы причас­тимся Святых Тайн: с того времени, как уда­лились мы из города, не удостаивались мы принять Святые Тайны». Игумен послал чер­неца в монастырь позвать пресвитера и при­нести пищу. Пресвитер, придя, совершил службу, и Божий рабыни причастились Святых Тайн. Потом покушали они с нами. «Молю святыню твою, — сказала святая, — пробыть здесь три дня». Игумен дал обещание. Блаженная, встав, усердно молилась и тихо преставилась ко Господу; совершив над­гробное пение, похоронили мы ее. На другой день так же покойно скончалась другая, а на третий — третья. Похоронив их, возвратились мы, славя Христа Бога, творящего чудеса».