ПЕРЕЙТИ на главную страницу творений

1. Слово на день Рождества Христова: о значении ангельской песни.
2. Слово в день Рождества Христова: о суете подражания правилам мира.
3. Слово в Рождество Христово: о несогласии жизни с знаниями и примирении их.

4. Слово на новый год и обрезание Господне: полезно ли для нас знать будущее.
5. Слово на Обрезание Господне в новолетие: в Твоей руке дни мои.
6. Слово на новый год: только в христианстве возможно совершенствование
7. Слово в навечерие нового года: о чем говорит предел двух годов.

8. Слово в день Богоявления Господня: о Богоявлениях.

9. Беседа на праздник Сретения Господня, на литургии: (Лук.2, 36-38).
10. Беседа в день Сретения Господня, на всенощном бдении: (Лук. 9, 22-35)

11. Слово на Великий Пяток: о любви пострадавшей за всех.
12. Слово на Великий Пяток: о тайне страждущего Богочеловека.
13. Слово в Великий Пяток: за что пострадал Иисус Христос.

14. Слово в первый день св. Пасхи: Воскресение Спасителя есть одно из твердых оснований веры, надежды и любви.
15. Беседа на Евангелие, читаемое в первый день Пасхи на вечерни: (Иоан.20, 19-25).

16. Беседа во второй день Святой Пасхи: во гробе плотью и пр.

17. Слово в день Вознесения  Господня: зачем некоторые удаляются в пустыни.
18. Слово на Вознесение Господне: значение вознесения Господня.
19. Слово на день Вознесения Господня: о горнем помышляйте, а не о земном
20. Слово в день Вознесения Господня: о долге возноситься на небо.

21. Беседа в День Пятидесятницы (Деян. 2:1—13). (О самом пришествии Святаго Духа)
22. Слово в день сошествия Святаго Духа: духа не угашайте. («Духа не угашайте» (1 Сол. 5:19))

23. Слово в день Святаго Духа: сравнение действия духа, иже от Бога, с действиями духа мира. («Но мы приняли не духа мира сего, а Духа от Бога» (1Кор. 2:12))
24. Слово в день Святаго Духа: как готовились апостолы к принятию св. Духа.

25. Слово в день Преображения Господня: о значении скорбей для счастия.
26. Слово в день Преображения Господня: что должна производить в нас мысль о преображении Господа.
27. Слово на Преображение Господне: важность иноческого общежития.

28. Слово в 16 день августа: о горячем усердии к Богу.
29. Слово в 16 день августа: благое употребление зрения.
30. Слово в день Воздвижения Креста Господня: Христос распятый — Божия сила и Божия Премудрость.

1. Слово на день Рождества Христова: о значении ангельской песни.

 «Слава в вышних Богу, и на земле мир, в человеках благоволение!» (Лук. 2, 14).

В  глубокую ночь ангел Господний является пастырям и возвещает радость, «ибо ныне родился вам Спаситель, Который есть Христос Господь». И внезапно с проповедью ангельскою соединяется песнь воинств ангельских. «И внезапно явилось с Ангелом многочисленное воинство небесное, славящее Бога»

  Если небесные воинства поют песнь: естественно ожидать, что это есть песнь многозначительная. Если ангелы в такое неожиданное время, во время покоя ночного, поют песнь: конечно эта песнь достойна благоговейного внимания. Если та же песнь, хотя и ночью, но возглашается в слух земли: как жителям земли не слушать ее?

И однако тогда, как небесные воинства торжествовали рождение Спасителя земли, весь мир земной, за исключением нескольких стражей стада, погружен был в сон, и не слыхал славословия небесного, не внимал песне ангельской.

Не продремать бы и нам, братья, славословия ангельского. Правда, нас часто оглашают им. Но тем стыднее, если не совсем ясно понимаем его.

«Слава в вышних Богу». Почему теперь говорят о славе в вышних, если говорят о славе Божией? Когда же Бог был без славы? Он не был бы и Богом, если бы не имел когда-либо славы? Он есть Бог славы (Дян.7,2) во внутренней своей жизни, в жизни Триединого. Он есть Бог славы и в творениях своих, которые создал Он для того, чтобы были они причастниками славы Его, составляющей блаженство и совершенство их. Потому-то в высотах небесных тысячи тысячей ангелов не  имеют покоя, воспевая славу Триипостасного. Слава Божия так велика и так много изливает мира и радости на все, к чему касается, что самые чистые и крепкие духи не в состоянии обнять восторгами блаженства, разливаемого славою Божией. Почему же призывают вышних славить Бога?

Как естественно славе совершенств Божиих открываться в особенных внешних делах: так естественно, что бы особенная хвала возносилась Всесовершенному небесными силами, когда видят они особенное проявление совершенств Вышнего. Так было при сотворении мира: все воинства неба прославили тогда всемогущество, мудрость и благость Творца. «Когда Я полагал основания земли, при общем ликовании утренних звезд, говорит Господь к Иову, когда все сыны Божии восклицали от радости» (Иов. 38, 4—7). Так было и теперь, когда «родился вам Спаситель, Который есть Христос Господь». Чему же радуются небесные духи? Ангел небесный возвестил земле о первом проявлении спасения земли. Но тайна Божия о спасения людей раскрылась не через ангелов; напротив, в полноте света и величия своего она достигла самых ангелов не иначе, как через людей. «Дабы ныне соделалась известною, говорит апостол, через Церковь начальствам и властям на небесах», т. е. обществом верующих людей, «многоразличная премудрость Божия, по предвечному определению, которое Он исполнил во Христе Иисусе, Господе нашем» (Еф.3,10).

Что же славят ангелы в слух пастырей? В чем видят они особенную славу Бога? В том, что родился людям Спаситель Христос Господь. Так велика слава Божия в Спасителе людей при первом ее явлении! И апостол говорит: «великая благочестия тайна: Бог явился во плоти». Уже одно явление, Бога во плоти великая тайна, великое дело непостижимого снисхождения Божия к тварям. Небесным воинствам известно было несчастное положение падшего человечества, им известно было, что виновное человечество—предмет негодования правды Божией. Но вот беспредельная любовь Божия нисходит к человекам в тихом сиянии мира и благоволения. И ангелы славят славу непостижимой любви Божией.

От чего ангелы заняты славою, касающеюся не их, а человеков? От того, что мир ангелов святых есть мир любви. «Бывает радость у Ангелов Божиих и об одном грешнике кающемся» (Лук.15,10). Какая же была радость им, когда узнали они о рождении Спасителя всех человеков!

Ангелы призывают вышних славить Бога, но славословием их оглашается и мир земной, без сомненья, для того, чтобы и жители земли, по примеру ангелов, прославляли Бога. Повторяйте, братья, чаще повторяйте в сии дни ангельское славословие. Посещайте усердно храм Божий, чтобы слушать там ангельские хвалы Богу и стойте в храме так, чтобы слышать их всею душою. Особенно берегитесь, не заглушалась бы ангельская хвала, по выходе из храма, суетными беседами, говором страстей, весельем грехов, песнями, растлевающими небесную чистоту души. «Я прославлю прославляющих Меня, говорит Господь, а бесславящие Меня будут посрамлены» (Цар.2, 30).

«И на земле мир», поют ангелы. Что это за мир? Был некогда мир на земле, когда владыка земли повиновался воле Творца своего. Но этот мир давно оставил землю. Прельщенный духом тьмы, человек воспротивился воле Господа и отнял у земли мир. Человек, став грешником, прервал мир с Богом; Святый не может иметь общения с грехом. Открылась брань внутри человека, между духом и плотью. Открылась брань между людьми, земля обагрилась кровью Авеля. Открылась борьба в вещественной природе: земля стала терзаться землетрясениями и бурями, громами и бедствиями разного рода. Могут ли чистые духи, духи любви и мира, без скорби смотреть на такое состоите земного мира? И потому-то радуются они, когда видят что возвращается земле мир.

Любовь Сына Божия приняла на себя возвратить земле потерянный ею мир. Давно Исаия предвозвещал явление на земле Начальника мира (Ис.9,6). И Давид говорил о ком-то: «во дни Его процветет праведник, и будет обилие мира» (Псал.71,7). И вот после долгого ряда веков является ожиданный Спаситель Христос Господь. «Он спасет людей Своих от грехов их», говорил о Нем ангел Иосифу. Если же спасет Он от грехов: то это то же, что возвратить людям мир, так как начальная причина всех неустройств земли—один грех.

Но где же, скажут, мир на земле? Да, полный мир может открыться не иначе, как на новой земле, а не на нашей грешной. Он откроется тогда, когда упразднится последний враг наш—смерть. Между тем желаете ли видеть, как сила Христа Господа и на нашей земле водворяет; чудный мир, хотя только частный. Посмотрите на жизнь святых Божиих. Лютые звери послушны им были, как овечки; лев пасся у ног их вместе с ягненком; не вредил им ни яд, ни огонь и по воде ходили они, как по суше. Ясно, что земля наша могла бы цвести миром, какого только можно желать до окончательной победы добра над злом. Откуда же между нами волнения и неустройства? От страстей наших: они вносят в общества наши ссору и брань, раздор и расстройства, обиды и убийства. О, почтим, по крайней мере дни явленья на земле Владыки мира искренним миролюбием, взаимною уступчивостью, не делая ничего по тщеславию, а в духе смирения почитая один другого лучшим себя (Фил.2,3). Пусть умолкнет в нас хотя на время самолюбие наше, которое так много тревог делает в жизни нашей, так много бед вводит и в тесные и в обширные круги связей наших.

«В человеках благоволение», возвещают ангелы. Чье благоволение? Божье. На небе не то, что на земле; там дорожат только благоволением Божием. И так ангелы возвещают о благоволении Божием к людям. Какая неожиданная радость!

Бог, по беспредельной Своей святости, «ненавидит всякое беззаконие» (Псал.5,5.6). Он есть самая святость и только к святому обращена любовь Его, только к благому — благоволение Его. Благоволить к греху Он также не может, как не любит греха. Потому грешный род человеческий, со времени первого греха своего, подвергся гневу Божью, удален от милостивого взора любви Божьей. Если же, как говорит ангел проповедник, родился людям «Спаситель Христос Господь»: то это тоже, что Бог обратился к людям с своим благоволением. Как это случилось, что Святый обратился благоволением к грешным? Как примирилась правда с виновными людьми? Ангелы не объясняют. Отчего не объясняют? От того, имеем право сказать, что сами не знают; от того, что тайна искупительных страданий Сына Божья еще не явилась в точном ее виде. Довольно пока для людей, когда довольно и для ангелов, что проповедуется «благоволение» Божье к человекам.

Сетующая о грехах своих душа! страшна, грозна для тебя святость Божия, при множестве грехов твоих! Сохраняй святой страх в глубине своей,—он избавит тебя от многого. Но слышишь, ангельские лики поют: «в человеках благоволение». Святые ангелы не могут говорить неверного. Повергнись же с душевною ношею твоею пред Христом Господом. Если ради Его благоволение Божье к людям: то конечно не исключена и ты из того числа. Повергнись со всеми грехами твоими пред Спасителем: если от Него спасенье для всех, то конечно и для тебя. Нет у тебя молитвы, нет сокрушения сердечного, что ж? Такою и повергайся пред Ним. Взывай пред Ним: Ты одна моя надежда, Христе Спасителю; укрой меня от праведного гнева Божия, который вызывают против меня грехи мои! О Тебе благоволение Божье к людям; обрати и ко мне недостойному благоволение Отца небесного.

Сыны Росии! благоволение Отца небесного испытали мы и в 

судьбах отчизны нашей, так дивно спасенной, так дивно прославленной во дни бдагословенного Александра. Да не изглаждается из сердец наших благодарная память о благоволении небесном к родине нашей. Не забудем, что только тогда, как сердца наши отверзты хвалами величию Божию, мольбами о помощи небесной, только тогда нисходит на нас сила Божия и творит в немощных дела дивные.

Мудрость и сила небесная, воплотившаяся для нас! Ты нас научи, Ты подай нам чувства и силу, чтобы устами и сердцем пели мы ангельскую песнь: слава в вышних Богу! на земле мир и к нам грешным благоволение! Аминь.

2. Слово в день Рождества Христова: о суете подражания правилам мира.

«И вот вам знак: вы найдете Младенца в пеленах, лежащего в яслях» (Лук. 2.12).

Вот какое дает знамение небесный посланник о родившемся Христе Господе! Вот в каком виде надлежало узреть Того, Кто должен спасти Израиля и весь мир! «И вот вам знак: вы найдете Младенца в пеленах, лежащего в яслях». Вертеп бессловесных служит царственным домом Его и ясли— престолы, льняные пелены Девы составляют знаки царского величия и славы Его. «Бог крепкий, Отец вечности, Князь мира» (Исая 9,6)—является в мир, как последний из сынов Адамовых. Бедные пастыри — первые от лица земли приветствуют Господа с славным явлением в мир. Волхвы от востока приносят Ему дары: но и у сих послов к великому Царю не видно великолепия послов. Так Господь славы является на земле, среди своих подданных!

Сколько, слушатели, назидательных мыслей, сколько наставлений преподает нам такое явление Господа славы в мир! Смирение Его посрамляет надменную гордость нашу. Убожество Его порицает расточительную нашу роскошь. Крайняя нищета Его осуждаешь ненасытную в наслаждениях чувственность нашу. Ясли младенца-Господа громко проповедуют и против корыстолюбия нашего, и против славолюбия, и против страсти к отличиям света. 

 Но видите ли, братья, какую особенно слабость нашу осуждает, лежащий в яслях Господь наш? Это — наклонность подражать миру, от которого Он ничего не занимает. Он является в мире в простоте, без украшений, без принадлежностей, придумываемых изобретательными страстями света. А к тому ли стремятся желания многих из нас? Как много надобно осуждать несчастную страсть нашу, пренебрегающую простотою Христовою! Как многого лишает она нас, и как много вреда наносит она душе христианской! При Твоих стопах, простота небесная, да будет действенно слово о вреде подражания правилам суетного мира.

Душа христианская пока ограничивается повиновением одному закону Христову, пока не отягчает себя оковами служения мирским приличиям, обыкновениям и правилам: наслаждается свободою пред Господом своим и разрастается добродетелями, как сад Божий. Ее труды, ее покой, ее занятия и отдохновение распределяются собственно волею ее, покоренною воле Божией. Ее помышления чисты: они заняты одною мыслью—мыслью о Боге, желания ее ограниченны; они стремятся к одному—к Господу сердца; «в законе Господа воля его, и о законе Его размышляет он день и ночь» (Псал.1,2). Беседа ее—искренна; одобрения—нелицемерны; упреки—непритворны. Богатая младенчеством Христовым, простотою Христовою, она на все смотрит спокойно, — не унывает в скорби, не гордится в счастье; «всему верит, всего надеется, все переносит»  (1 Кор.13,7); врагов не имеет, а друзья для нее — все. Жизнь ее растет и крепнет, не утомляясь уставами прихотливости человеческой; как мощный юноша, не обессиливаемый заботами страстей, она приходит от силы в силу, не зная ничего «кроме Иисуса Христа, и притом распятого» (1 Кор. 2,2). Блаженные времена, когда отцы наши были столь же далеки от мира и его правил, сколько  далеки дебри пустынные от градов, оглашаемых и оглушаемых шумом суеты! Тогда последователи Христовы торжествовали вместе с Христом победу над миром. Ныне обширная нива христианского подвижничества зарастает терниями и волчцами, которые до того росли на безводной почве языческого света. Ныне змий лукавый, точно так же, как некогда прельстил Еву, растлевает умы и сердца наши, лишив простоты,  «во Христе» (2 Кор.11,8).

Лукавый мир, обременив нас своими правилами и обычаями, прежде всего похищает себе часть трудов наших, которые можно и должно бы было посвятить Господу. Да избавит Бог всякого из среды нас от того несчастья, чтобы вся жизнь его оказалась наконец убитою на служение похотям света! Но сколько часов, сколько дней, сколько целых годов придется многим исключить из жизни своей, так как они истрачены на выполнение несмысленных правил света, а не на спасение души. А как дорог должен быть для нас каждый час земной жизни!

Каждый удар по металлу отзывается потрясением в воздухе. Каждое прикосновение мира к душе производит потрясение во внутренности духа,—потрясение, сперва более или менее опасное, потом более или менее вредное для спасения души. Много ли нужно для того, чтобы поколебать слабость нашу? Худо мы знаем душу нашу, когда думаем, что ничего не значат для нее соблазны, разбросанные по всем путям беззаботным светом. Нет, нет, один случай, одна встреча с соблазном света может много поколебать нас и без того больных душою. Но чем более знакомимся мы с обычаями мира, тем ближе становимся в опасности, тем более расстраиваемся по внутреннему человеку. Обычаи лукавого века, как моль, как тление, как самая смерть, незаметно, но быстро, растлевают бедную душу нашу.

Воображение, обольщаемое красными мира сего, охотно принимает в себя тление обычаев света. Мир, как сцепление образов без существенной истины, сам по себе есть та обширная область, где любит носиться воображение наше, и где нужна осторожность против воображения. Но особенно тот мир, который придумывают и творят себе люди мира, развертывает, питает, усиливает деятельность силы образов, раздражая ее разнообразными и всегда новыми предметами своими. Греховные образы века сего переходят с нами из возраста в возраст, из общества в тихое уединение и даже в храмы Божии; занимают душу и во сне и в бодрствовании, унижают, оскверняют самое богослужение. От чего теперь так мало любят священные образы—картины, песни истории—вдохновенной свыше? От чего другого рода сцены, часто отвратительные, другого рода образы, часто развратные, другого рода песни, часто гнусные, являются между нами—христианами? Ужели это создание простоты христианской, простоты чистой, скромной, воздыхающей о грехах своих? О! нет; зачем такое грешное предположение? Сознаемся искренно: мир языческого воображения не редко между нами. Воображение, полное образов тленного, грешного мира, может ли утешаться чем либо другим, как только миром греха? Оно перестает услаждать земного странника красотами неба и рая, не устрашает более геенною и адом: рай и небо находит оно на земле, а геенна и ад слишком ужасны, чтобы занимать нас ими; люди света любят только легкое и веселое.

Занятые же предметами маловажными, или, и вредными для души, каковы предметы света, к чему мы можем приучить сердце наше, как не к чувствованиям мелким, изнеженным, преступным? Правда, в свете успевают раскрывать способность ощущения, успевают сгладить с сердца грубость жестокую: но к чему все это? К чему там делают сердце чувствительным? К каким предметам? Все «что в мире, похоть очей, похоть плоти». И в сердце христианское не переходит ничего другого из мира. Изучаясь правилам мира и не думая о правилах Христовых, начинают чувствовать красоту вещей видимых, а к красоте благ небесных, невидимых, сердце становится и холодно и тупо; тонки и разборчивы бывают, чтобы замечать каждый оттенок изящного тленного: а доброта нетленного имени Иисусова, а превосходство духовных дел, а сладость молитвы и поучения в законе Господнем—едва ощутительны душе; они не трогают ее. От того то языческий вкус к житейским вещам утончается между нами до крайней степени. Люди мира! Посмотрите на искусство нашего христианского мира; посмотрите, какие чувства выражаются в них? Странное положение христианских душ! И что еще? Вкус утончен для удовольствий, а удовольствий нет! И бедные и богатые жалуются на недостаток удовольствий! Сколько нужд теперь у людей, сколько жалоб! И очень естественно. Вкус, изнеженный по правилам мира, не довольствуется простыми потребностями жизни. Он раскрыт, утончен, усилен для вещей более нежных, т. е., мелких, нежели какими довольствуется простая природа.

Любезный собрат! осмотрись, к чему ведут тебя беспокойные помыслы казаться более образованным, более известным, чем ты образован и известен по душе? Ты прежде в сладость ел черствый хлеб, в сладость пил холодную воду; рад был, если грубая одежда прикрывала тело от холода или зноя. Теперь, обольщенный, раздражаемый тем, что видишь у других, начинаешь скучать своим состоянием, тревожно ищешь предметов, не относящихся к кругу твоей жизни. Простота, дотоле любезная для тебя простота, становится тебе в тягость. Зачем все это? Зачем ты сам себя делаешь несчастным? Мы бедны с тобою добрыми делами. Нам надобно плакать с тобою о грехах наших!. А ты хочешь еще плакать от нужд, вовсе для тебя ненужных; ты хочешь плакать от нужд, даже вредных для души твоей. Посмотри: бедное, неопытное сердце твое потому и прилепляется к самым мелким предметам, что оно не опытно для них, что они для него новы и не знакомы; со временем оно почувствует пустоту их, и почувствует пустоту в себе самом, будет скучать самим собою. Для чего же все это? Разве для того создана душа наша? Разве для того родился Христос Сын Божий? Сонмы ангелов поют хвалебную, радостную песнь о Его рождении для нас грешных. Вот предмет, которым должна бы восхищаться душа наша, по крайней мере, в сей день! А у нас обычаи мира заменяют маловажность удовольствий разнообразием их.

Братья! «не любите мира, ни того, что в мире». Иначе и внутреннее благодатное чувство наше, наша христианская совесть, не будет ни чиста, ни спокойна. Знакомая с одним законом, с за- коном Христовым, она мирна и ясна; обличения, утешения, наставления, какие преподает слово Божие, или мудрая опытность, приемлет во всей полноте их; ибо ничто другое не занимает ее. При сообщении же с миром ей предписывают уставов, правил, обыкновений, приличий столько, сколько людей и страстей. Надобно соглашать их с законом Христовым. Но они, или совсем противоречат ему, или не иначе, как с большим усилием, могут быть соглашены с ним. В первом случай надобно много труда, чтобы превозмочь над силою мнений мира, в последнем,— чтобы примириться с ним. Что же удивительного, если отягченная сею тяжкою работою совесть изнемогает? Так и бывает. Грехи, собираемые богатою жатвою на ниве мира, ложатся на душу, как камень, как тяжелая ноша. А раскаяние, которое одно облегчает тяготы душевные, день ото дня становится слабее и холоднее; его охлаждают и примеры мирской холодности к добру. Самое разумение закона Христова становится темнее; оно омрачается многообразными уставами века темного. Мы привыкли измерять обязанности наши не правилом Христовым, а обычаями мира,— судить о вещах не так, как судит евангелие, а как судит мир. Бедная совесть христианская! Каким пыткам подвергает тебя мир за уклонение от «простоты во Христе, Иисусе».

Не удивительно после того, если научаясь не право чувствовать и судить себя, мы научаемся и не право жить и действовать. Наша искренность, наше простодушие заменяются притворством,—на том основании, что так живут в свете. Утомляемые разнообразными требованиями мира, мы день от дня находим себя менее готовыми, менее способными к добру; леность, невнимание к себе, рассеянность начинают тяготить душу; мы сознаем, что измождены теми услугами, каких требуют от нас люди мира; мир лишил нас воли и свободы. К несчастью, нас  мирит еще с миром та мысль, что и он не позволяет вести себя слишком укоризненно. Но услугу ли нам делает тем мир? Нет, более губит, чем служит; ибо ослабляет ревность к высшей духовной жизни. Лучшее правило его таково: живи порядочно; от всего прочего он отказывается; все прочее для него слишком тяжело. Язычники, во время блаженного Августина, отказывались от Христа потому самому, что они, как говорили сами, и без Него живут исправно. „Я не совершаю смертоубийства, говорит один из них, не ворую, не хищничаю, отдаю каждому свое; какую же я имею нужду во Христе?» Братья! осмотримся вокруг себя: не то же ли самое происходит и между нами христианами? Не точно ли также отказываются, а иные давно отказались, от высокой жизни во Христе, от строгого подвижничества Христова—за тем, что и без того живут порядочно, за тем, что и свет, общество людей века, не дозволяет жить беспорядочно? О, Господи Иисусе! И так, Ты напрасно родился на земле? Нам хорошо и с миром; не нужны для нас Твои спасительные правила. О, братья во Христе! устрашимся своего состояния! мир осужден Господом нашим; да не погибнем и мы вместе с миром!

Господи! к Тебе же, оставляемому нами, обращаемся с преступными, но кающимися, сердцами нашими. Явлен буди не ищущим Тебя. Сам согрей и оживи сердца наши любовью к Тебе, достойной благости, излиянной и изливаемой на нас Тобою! Аминь.

3. Слово в Рождество Христово: о несогласии жизни с знаниями и примирении их.

Высокая доля—доля волхвов восточных в Вифлееме! Между миллионами язычников они первые познали и почтили Того, Кого ожидали столько веков праведники. Патриархи и пророки желали видеть Его—Царя и Учителя вселенной; а увидели Его мудрецы языческие. Лики ангелов торжествуют рождение Его; сонм звезд отделяет одну из среды своей, чтобы почтить вифлеемского Младенца. И языческие мудрецы являются участниками в торжестве неба и земли.

Что это за счастливцы—волхвы восточные? Как не позавидовать их доле? Как не пожелать для себя их мудрости? Как не поревновать высокому знанию их? 

Не одно ли знание подарило волхвам счастье их? Много было в древности жрецов науки; много было знавших очень многое. Между нами познания самого простого христианина выше и вернее познаний языческого мудреца; а откровения неба нам не даются. От чего это?

Обратимся к волхвам. Довольствовались ли они тем, чтобы только смотреть на явившуюся звезду? Нет, они, узрев ее, оставили дом, родных, знакомых, все близкое сердцу, обрекли себя на путь трудный, отправились в страну неизвестную, пошли, не зная куда и когда придут. Видите, тут дело не в одном знании. Здесь знанию сопутствует самопожертвование, подвиг воли тяжелый, труд целой души.

А у нас?—У нас знание в противоречии с делами. Знаем много, делаем мало, знания расширяем, а дела не лучше. Всмотримся в это несогласие знания с делами, и подумаем о нужде соединения знания с жизнью.

Нельзя не сознаться, что в новые времена много сделано для объяснения самых высоких истин веры. Сколько плодов религиозной учености! сколько систем! сколько теорий! сколько книг! И какие теории! какие системы!—одна другой блистательнее, одна другой заманчивее, одна другой полнее мыслями! По этим успехам, как не быть уверенным, что эти умные люди—ангелы света; живут только небом и Богом. Что ж в опыте?

В опыте печальное противоречие жизни знанию.

Самая простая истина: надобно любить Бога больше всего. И об этой простой истине написаны тысячи книг; а в опыте этой простой истины нет, как нет. Сердца замещены разными истуканами, дни богослужения заняты у богатого удовольствиями, у бедного—работою, или же, что еще страннее, у того и другого— праздностью. Для чего же пишут книги о простой истине? Чтобы быть чем-нибудь в глазах людей.

Любви к Богу мы не научаемся ни от кого; мы с нею рождаемся; едва сердце наше начинает биться, едва сознание начинает раскрываться в нас: душа стремится к высшему, в душе является мысль о том, чего не видит глаз. Посмотрите на детей: в их юной жизни уже видна любовь к святому; их невинность, кротость, простота радует нас. Но дитя стало юношею, потом мужем. Знания его увеличились и стали тверды. Казалось бы, с летами должна развиться живая, плодотворная любовь к Господу; казалось бы, с летами должна эта любовь стать преобладающим началом всей жизни. А в делах не то. В делах юноши и даже мужа нет ни невинности, ни простоты; нет ни кротости, ни благоговения к святому, тогда как заповеди о любви они знают хорошо, даже очень хорошо. Что ж это? в уме одно, в сердце другое, мысль ушла вперед, а желания—назади; воля и ум отправились каждый своею дорогою и не смотрят друг на друга. Куда ж они придут? Что бывает с одним человеком,—то может быть и бывает с целым народом. Но тем печальнее картина раздора жизни с знанием.

Если посмотреть на знания вещей житейских: то тут еще больше успехов ума. В наше время только и вопросов, только и помыслов, что о выгодах жизни, о пользе вещественной. Сколько тут теорий! сколько систем! Каждый готов предложить лучшую теорию уменьшения бедности, лучшую систему промышленности, торговли, земледелия. Того и ждешь, вот волк будет пастись вместе с ягненком; вот, вот страна проклятия будет эдемом. Между тем в книгах одно, на деле другое, в книгах бескорыстие— святыня, в жизни деньги—идол. О промышленности пишут, чтобы промыслить себе чин и деньги.

Говорят: еще не довольно распространены познания нравственные. Пусть так. Но не осуждение ли это самим себе? Не новое противоречие ли это с собою? Если говорят, что нужны нравственные познания, почему ж их нет? Почему ж заменяют их знанием ненужного? Почему не дают времени для приобретения их? Почему не оправдывают достоинства их опытами?

Извиняют себя недосугом, множеством дел! Но если знают, что это множество дел мешает самому необходимому: зачем не расстаются с недосугами суеты, а придумывают и размножают суеты?

Пока не возвратятся к тому, с чего повелел начинать жизнь христианскую Господь наш, пока не приступят к подвигам самоотвержения, к трудам воли: несогласие ума с делами не кончится, жизнь истинная, жизнь христианская не водворится между людьми.

Знание может сглаживать с сердца черствую грубость, может полировать поверхность души, может смягчать чувства дитя. Но твердость для добра, но глубину убеждений, но искренность чувства сообщают душе труды воли. На мягком воске легко отпечатываются образы предметов, но также легко и сглаживаются. На стали с трудом вырезывают вид храма или имя, но за то вырезанного не скоро сгладит и едкость времени. Точно так одно знание не охраняет добродетели от падений, когда восстают на душу похоти греха. В борьбе наклонностей святых и грешных устоять ли одному уму, удержать ли тревожную душу при добре, когда воля не приобрела навыка к добру? В мечтах ума могут возноситься высоко: а страсти будут продолжать свое дело, и превращать человека в зверя. В нечистом сосуде портится самый вкусный напиток. И в нечистом сердце самые священные истины не получают силу, несвойственную им. Язычники знали Бога: но от того, что не отдали Ему славы должной, мысль о Боге превратилась у них в бессмыслие, сердце их омрачилось, ум отупел.

Другое дело,—когда вместе с образованием ума идет в ряд образование воли. Успехи самого ума получают тогда другой вид. На этом то пути,—на пути совокупных трудов ума и воли,—так хорошо узнают опасности для душевного спасения; на этом-то пути узнают верные средства спасать душу от грехов. На этом-то пути достигают созерцаний чистых и живых: опытность воли придает твердость суждениям разума; познания разума становятся не делом гаданий, колеблющихся на гладком основании, уклоняющихся на ту и другую сторону от приражения несродных мыслей; они возникают из глубины сердца, воздыхающего о святом; они вызываются желаниями воли, стремящейся к небу. И при обратном действии на душу не остаются бесплодными, а вызывают желания святые, чувства чистые, дела чудные Господу.

Странное дело! Только и забот, что об уме, как будто в человеке только и есть, что ум; как будто Христос для того только и приходит на землю, чтобы научить нас кое-чему забытому; как будто Он и не говорил о нужде перерождения всей души; как будто Дух благодати не с тем и послан в мир, чтобы обличить мир в грехе и совершить освящение человека на пути крестном!

Прежде ожидали всего от веры, ныне—от знания. Впрочем разность в словах, а дело—то же. Вера не восходила дальше ума, знание не производит ничего, кроме брожения мыслей. Посмотрите ближе и увидите, что под видом этого доверия к вере заключается одно доверие к уму. Слово Божие отдано суду ума, и ум передает вещания Слова Божия, как хочет. Что ж выходит? Ум воспользовался данною властью, чтобы насмеяться над доверившими ему власть,—сперва привел в сомнение, потом разрушил учение их о благодати и Слове Божием. В самом начале он уже дал знать о своих правах на превращение жизни  в мечты. Сколько было шуму, сколько брани против дел! То и делали, что бесчестили пост и девство, клеймили позором подвиги, ни во что ставили дела и, казалось, что все это делали для славы веры и благодати. Следствия показали другое. Следствия показали, что под видом религиозного одушевления таилась гордость ума, домогавшегося превратить евангелие в учение умное, бесплодное для жизни. Потому-то и явились сотни систем веры, столько же враждебных между собою, сколько несогласных с евангелием. Вера не на языке, а в сердце. Наша воля и сама по себе не много имеет охоты к христианским подвигам. И когда ее нерасположение к подвигам освятили несправедливым толком о благодати и вере, одобрили, прославили шумными криками против значения дел: то естественно, что воля еще более ослабла, обленилась и свыклась с грехами, к которым она и без того слишком наклонна. Так явилось преобладание самолюбия и корысти над всем святым. Так явилось равнодушие ко всему, что не связано с интересами земной жизни. Так явился наконец вавилонский раздор мыслей об одной и той же истине Христовой. Вот опыт тому, что без опытности в жизни христианской легко уму попасть на путь самый опасный! Вот опыт тому, что пока воля не управляется законом Христовым и не управляет всеми движениями души, ум, оставленный на свою волю, заводит и волю и мысли в темную область расстройства и беспорядков!

Братья! согласитесь, что иное дело считать себя рабом негодным, другое—от лености делаться дурным. Худо величаться делами, еще хуже величаться тем, что не творишь их. Знать волю Господа своего, иметь все средства благодати ко спасению и быть довольным тем только, что не творим добра,—не поругание ли это благодати?

За что мы носим имя христиан? Ужели за то, что знаем довольно истин христианских? Нет, раб, знавший волю господина своего и не выполнивший ее, «бит будет много». Как явимся туда с мечтами в уме, и с безобразною пустотою в душе?

О, Господи! дай нам не умом только, но всею душою, всею жизнью приближаться к Тебе,—с забвением всего приятного на земле, всего дорогого наклонностям нашей души, с отречением от самих себя—идти к Тебе до Иерусалима небесного, как мудрецы востока пришли ради Тебя в Иерусалим земной. Аминь.

4. Слово на новый год и обрезание Господне: полезно ли для нас знать будущее.

Вступая в новый год жизни, как хотели бы знать, что принесет нам новый год? Сердце невольно спрашивает у ума, что видит он в будущем? Счастье или несчастье? И ответа не слышно. Мы не видим, мы не знаем: какая доля, какой жребий выпадет тому или другому из нас? Продлится ли счастье счастливых? Перестанут ли слезы лить те, которых участь нынешняя так горька? Наградит ли земля труды земледельца, или оставит в недрах сухих семена его? Будет ли воздух благотворен для всего живого или станет дышать смертью и болезнью на всех, не разбирая возрастов и крепости сил, не разбирая состояний и званий? Будет ли цвести торговля? Обратят ли вниманье на труды верного слуги отечества? Судьба каждого из нас, как и судьба целых народов, покрыта завесою непроницаемою.

Что думать нам об этой неизвестности? Не полезнее ли для нас было бы, если бы знали мы будущую участь нашу?

Не станем утверждать, что знание будущего, ни в каком случае не может быть полезным для человека. Иначе нам надлежало бы говорить, что прозорливость святых Божиих, видевших самое отдаленное и случайное, была делом не нужным, бесполезным. Иначе нам надлежало бы утверждать, что напрасно Господь открывал недоступное для обыкновенной прозорливости. Нет, для человека со святым настроением сил, для людей с волею правою, какова была воля первосозданного, возможна и благотворна способность провидеть будущее. И, о, если бы мы жили так, как надлежало бы жить людям в зрелом, мужеском возрасте духовном! О, если бы чистоте и крепости духа равнялась в нас ясность взора душевного! Тогда, нет сомненья, мы видели бы далеко впереди себя. Но сколько между нами таких, которых воля не оставалась бы назади успехов мысли, и, следовательно, не была бы слугою перемен, случающихся с душою, вместо того, чтобы господствовать и над духом и над природою внешнею? Если же остается нам говорить о людях, каковы мы с тобою, слушатель, каковы почти все мы грешные, о людях немощных, слабых, расстроенных успехами: то остается быть уверенным, что для нас полезнее—не знать будущего, чем знать. Потому-то будущее и сокрыто для нас. 

Неизвестность будущего для людей немощных есть счастье; поелику, скрывая от нас ожидающие нас несчастья, сберегает покой наш. Какая радость отцу семейства, окруженному веселыми детьми, провидеть, что предметы его любви обречены преждевременному гробу? Какое утешение купцу—знать, что через год плоды трудов его многолетних поглотит вода, разрушит человеческая неправда? Какая польза честному слуге отечества предвидеть, что его непорочная служба чрез год очернена будет злобою? К чему открывать взор наш на отдаленную будущность, с которой не в силах мы совладать? Для бесполезной, или даже для вредной рассеянности? Если неприятности настоящего бывают так тягостны для нас, что очень часто не достает у нас против них твердости нравственной, где же взяли бы мы сил и терпенья, чтобы и делать дела настоящие и бороться с чувствами бед, открываемых будущностью?

Незавидно теперь состояние того или другого из нас; но он доволен и тем малым, что послал ему Бог; он трудится покойно и благодарит Господа за приобретенья, какие доставляет ему труд. Не слишком щедро награждаются труды его; но он привык к  умеренности, ему не с чего тревожить себя желаньями лучшего. Представьте же, что тот же человек, теперь столько спокойный, столько довольный немногим, увидел бы, что через несколько лет он будет и богат, и знатен, и счастлив во всем,—думаете ли что ему легко было бы сносить умеренность настоящей судьбы и ждать обольстительной будущности? Наверное он потерял бы покой настоящего. А что будет чувствовать, дождавшись будущего? Это будущее обольщало его при взгляде издали, пока мало было известно. Но после того, как будет долго известным, оно потеряет для него цену от самой давности. И так, он потеряет покой умеренности и не насладится счастьем чрезмерным. Вот чем наградило бы его прозренье в даль будущего!

Немногие радости, какие посылает нам Бог в печальном странствии нашем на земле, от того более и радуют нас, что бывают неожиданны, встречают нас тогда, когда не надеялись мы лучшего. После того, как не знали мы, как выйти из грозного стеченья обстоятельств, искали и не на находили помощи себе, обращаясь к тысячи средств, в какой восторг приходит сердце наше, получая помощь от Господа! Оно, как узник, вырвавшийся на свободу, радуется счастью своему.

Вы скажете, что все это не слишком возвышает положенье наше, что все это показывает в нас что-то даже детски немощное? Согласен. Но что ж делать, когда грех сделал нас немощными детьми? Дело мудрости—преподать уроки, доступные силам, а не те, которые превышают меру сил.

Мы немощны. С нас довольно, если делаем то, что представляет для деятельности один день. И один день требует от нас всего внимания нашего, чтобы провести его, как должно. Ограниченные тесным кругом дня, мы еще в силах отклонить кое-какие препятствия к добру, препобедить кое-какие искушения, достигнуть конца дела, предлагаемого днем. И с нас довольно того.—Что нужно нам знать для успехов в труде дня, иначе, что нужно нам знать для нашего спасенья: то все открыто нам. Нам полезна мысль о смерти; и мы знаем, что умрем, не взяв с собою ни денег, ни честей, которых так любим. Не знаем мы, когда умрем? Но известность о времени смерти была бы только вредною для нас, склонных к беспечности, тогда как неизвестность часа смерти возбуждает в нас спасительный страх и держит в границах страсти наши.—Нам полезно знать, что ни одно доброе дело наше не остается без награды;—и это нам открыто. Нам нужно знать, что должны мы делать, чтобы приобрести блаженную вечность;—и пути спасительные сделаны для нас известными.

Не слишком ли мало дано нам, если дано только настоящее? Напротив, нам дано весьма много. Нам дано настоящее, а от него зависит и будущее и прошлое наше. Для чего хотели бы вы знать будущее? Конечно для того, чтобы отвратить или несчастье будущее, или увеличить, сколько можно, будущее счастье? Повторяю, имея в своей власти настоящее, вы имеете в своем распоряжении всю будущность вашу. И какую еще будущность? Не только догробную, но и загробную. Хотите ли, чтобы покойна, безмятежна была ваша старость? Пользуйтесь молодостью, как велит закон, берегите силы умеренною жизнью и трудами честными, уважайте отца и мать вашу, будьте почтительны к начальству: тогда наверное будете счастливы, наверное будете долго жить,—так сказал Господь. Хотите ли счастья для вашей купли и продажи, для вашей службы и домашней жизни, для ваших детей и близких сердцу вашему? Храните заповеди Божие, и «придут на вас все благословения земли» (Втор.28,3,4): так сказал Господь. Хочешь ли отвратить угрожающую или наступившую беду? «Предай Господу путь твой и уповай на Него, и выведет, как свет, правду твою» (Пс.365,6). Все зависит от того, как пользуемся мы настоящим. Небо и ад в нашей воле: будем ли исполнять закон Божий, или волю страстей наших, будем ли благоговеть пред Господом или покланяться себе самим? Это от нас зависит; от свойства дел наших зависят и последствия их,—наша горькая, или приятная будущность. Станем сеять для плоти? пожнем гибель плоти. Станем сеять для духа бессмертного? получим блаженство вечное. Настоящее так важно, что может иметь влияние и на прошедшее. Ты много доброго не сделал в прошлое время; ты много худого наделал в прошедший год? Покайся, пей горечь раскаяния за прошлую сладость греха; повергайся в духе веры пред Искупителем. Заслуги Вечного покроют грехи прошедшего времени; Отец небесный с радостью примет заблудшего сына.

Братья! что Бог строит для нас, того лучше ни сделать, ни придумать мы не можем. Отдадим же сердца наши в Его волю. Помолимся Ему искренно, от всего сердца: «Отче наш! да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли». Аминь.

5. Слово на обрезание Господне в новолетие: в Твоей руке дни мои.

«В Твоей руке дни мои» (Псал.30,16)

Еще прежде, чем зачат был во чреве пренепорочной Девы Божественный Младенец, ангел небесный назначает Ему имя—Иисус. Вечный Отец прежде, чем послал вечного Сына Своего в грешный мир наш, не только назначил Ему имя для земли, но определил и весь путь Его земной, от Вифлеема до Голгофы, от яслей и до гроба.

Оставляя за собою год прошлый, и вступая в год новый, думает ли кто из нас, что и прошлый и грядущий жребий наш не опредлен тем же Вечным! «В Твоей руке дни мои», говорит пред Вечным царственный пророк. Оглянемся на год протекший, подумаем о будущем, чтобы узнать жребий наш. Эго и нужно; это и должно. Твое имя, Владыко наш—Иисусе, созвало нас ныне в храм сей; Твоим именем начинаем мы и год наш новый. Да будет благодать Твоего имени с нами!

Что видит взор наш в нашем прошлом? «Благослови душе моя Господа, и вся внутренняя моя имя святое Его. Благослови душе моя Господа и не забывай всех воздаяний Его». Ни дня, ни ночи, ни часа, ни минуты нет в нашем прошедшем, когда бы десница Вышнего не благотворила нам. Все, чем жили мы, все, чем наслаждались мы,—пища, питье, одежда, кров, свет дня и покой ночи,—все Его, «мы Им живем и движемся и существуем» (Деян.17,28). Незримый Отец бережет чад своих среди мятежного мира. Сколько бед неожиданных отклонено, сколько ударов не допущено, сколько преград низложено! Кем? Незримою рукою. коварный враг готовил нам беды тяжкие; но беды обратились на главу врага. Болезнь вела жизнь ко гробу, но наперекор расчетам науки обновила жизнь. «Благослови душе моя Господа, Он избавляет от могилы жизнь твою, венчает тебя милостью и щедротами» (Псал.102,4).

Пусть так; пусть для многих много было скорбей в прошлом и скорби еще не кончились. Один потерял богатство, и терпит горькую бедность. Другие весь год нуждались в куске хлеба, и с концом года еще не кончились их нужды. Третий болен не год, а целые годы. Но кто знает, не скажут ли счастливому сосуду: «чадо! вспомни, что ты получил уже доброе твое в жизни твоей»? О! если бы для приготовления души нашей к блаженной вечности требовалось не более, как пройтись спокойным шагом от колыбели до гроба: тогда потери земные, нужды вопиющие, болезни тяжкие были бы точно неразрешимою загадкою. Теперь совсем не то. Бедствия земные отнимают от глаз наших завесу, за которою самолюбие скрывает от нас наши грехи, нашу нищету духовную, нашу близость к погибели невозвратной. Теперь говорит нам: если вы остаетесь без наказания; то вы не дети Божии,—вы чада прелюбодеяния. Премудрый и благий Отец наш! Ты знаешь полезное для каждого из нас гораздо лучше, чем мы знаем, и ни как не подашь камня вместо хлеба.

Жестока потеря, какова потеря близких сердцу, сошедших в могилу. А сколько было таких потерь в прошлом году!—Там—друг нежный, здесь—вдова беззащитная оплакивают невознаградимую потерю; дети, как птенцы, кричат без матери и отца, сраженных одною косой. Там и здесь—слезы. Не осуждайте этих слез. Сам Сын человеческий проливает их при гробе Лазаря. И однако эта скорбь любви не должна быть скорбью «не имеющих надежды» (1 Солун.4,13), Жребий отшедших от нас также в руках Господа, как и жребий оставшихся. «Живем ли для Господа живем; умираем ли для Господа умираем» (Рим.14,8). Вы боитесь за жребий отшедших, вам хотелось бы помочь им? Можете помочь. Желания любви святой приятны Господу любви,—желаниям любви даны здесь средства делать добро для любимых, живых и за гробом. Сила крестной жертвы Сына Божия простирается с земного алтаря за гроб. «Ибо Христос для того и умер, и воскрес, и ожил, чтобы владычествовать и над мертвыми и над живыми» (Рим.14, 9). Жаль осиротевших? Осмотритесь, и найдете тысячи примеров тому, как устраивает Господь судьбу сирот. Он истинно «Отец сирых и Судья вдовиц».

Обращаясь от протекшего к наступающему, что можем ожидать от нового года? Темна будущность, мрак впереди нас. Мир так переменчив, земное так непостоянно, люди так не надежны! Бедный труженик земли найдет ли награду за труды свои? Богатый и общим вниманием и средствами жизни не лишен ли будет завтра же всего? Кто знает, откуда повеет холодом смерти? Воздух, которым дышим, вода, которую пьем, не будут ли отравою жизни? Мы знаем, что умрем: но кто опередит кого, юный ли старца, или старец юного? Не знаем. Но и темная будущность светла с Тобою, Господи! «В Твоей руке дни мои».

Отчего не надежна будущность наша? Оттого, что взор наш обращен к земле, а не к небу; от того, что надежды наши везде, но только не у Господа. Мы хотим думать, что жребий наш в руках наших. Агрономия, медицина, экономия—обещают нам горы счастья. Бедные! как жестоко наказывает нас наша гордость. «Сего дня или завтра, говорим мы, пойдем в такой-то город и пробудем там год, и станем торговать и получать прибыль»; а забыли, «что жизнь наша пар», готовый чрез час исчезнуть; забыли что ход природы ни чуть не в нашей власти. Что за тем? Не сбывшиеся надежды, чем были блистательнее, тем тяжелее, темь убийственнее для души. После того, как волновались желаниями обширными, мыслями исполинскими, восторгами сладкими,—обманутой душе остается мрачное отчаяние!

 Вместо того вам надлежало бы говорить: «если угодно будет Господу и живы будем, тогда сделаем то или другое» (Иак.4,13—16), так учит апостол. И вернее сего, успокоительнее сего нельзя ничего сказать. Какая разность, когда твердо верим мы, что жребий наш в руках Господа! Тогда ни в прошедшем, ни в будущем не может быть обмана. Тогда прошедшее служит порукою надежною для будущего. Отец небесный, Который хранил нас в прошлом, подвергал искушениям, но и спасал от них, никогда не перестанет хранить и в будущем. Он всегда—Отец наш, всегда знает нужное для нас, всегда дает полезное нам. Волос с головы нашей не упадет без Его воли. Он—всемогущей Владыка правит всем. Нет такой нужды, от которой бы не исхитила десница Его, когда восхощет. Если к Нему обращены надежды: верны надежды наши, в чем бы то ни было. «Он изменяет  времена и лета, дает мудрость мудрым, 

и разум разумным» (Дан.2,21). «Коня приготовляют на день битвы, но победа—от Господа» (Причт.21,31). Если к Нему горят сердца любовью: «любящим Бога, все содействует ко благу» (Рим.8,28). Быть может, посетят меня бедствия. Быть может, стрелы врага уязвят меня. Что ж? «Он печется о нас. На Него возлагаю заботы» (1 Петр.5,7).

Нам ли христианам быть без надежд на Всеблагого? Тот, Который Сына Своего не пощадил, но предал Его за нас, может ли пожалеть что-нибудь для нас? Нам ли бояться врагов, каких бы то ни было, когда и благодать Духа святого, и сонмы небожителей, наших братьев, готовы на помощь нам? Нам ли искать, где Бог наш? Благодаренье Господу! Мы не язычники, «безбожники бывшие в мире. С нами Бог!»

Но, однако, есть же и между нами, которые и верят, что жребий наш в руках Его. От чего это маловерие, или неверие? Или не ко всем Ты близок, Господи? Быть не может. Вина в людях.

Одни живут, не думая, как живут. Жизнь их—сон; ни связи в мыслях, ни отчета в делах не спрашивай у них; в голове их мечты, в сердце—пустота. Они не думают, как и кем правится жизнь их, и что такое они сами? Увеселение, связи, забавы—вот их занятия! Привычка, пристрастие, своенравие—вот их правила! Они едят и пьют, чтобы спать, а встают с постели, чтобы пить и есть: вот процесс их жизни! К ним то относится жалоба Вседержителя: «вол знает владетеля своего, и осел—ясли господина своего; а Израиль не знает [Меня]». Как это странно, что люди могут быть хуже бессловесных!

Другие умны на то, чтобы вникать в события времени, дознают причины, следят за последствиями, не оставляют без внимания ни одного случая, могут рассказать вам и свою историю и историю червя. Но дальше земли—ни на шаг, выше обихода временного—ни на фут. Их взор так полон предметами близкими, причинами земными, что причина высшая—не зрима для них. Таково состоянье мудрецов языческих, таково состоянье некоторых новейших мудрецов! Надменные знанием предметов разнообразных, но мелких, они растерялись сами в разнообразии диких, безжизненных мыслей своих, а мечтают, что создали вселенную помимо Творца. Жалкие не видят, что имеют дело только с мечтами своими, тогда как мир Божий с его сокровенными законами, с его невидимою причиною, вовсе не то, что их праздные помыслы. «Называя себя мудрыми, обезумели» (Рим.1,22).

Чтобы зреть пути промысла Божия, надобно самому быть близким к Промыслу. Надобно возлюбить пути Господни, и они соделаются для нас приметны. Надобно стать близко к Господу, чтобы и Он был близок к взору нашему. Как ясно видеть то, от чего удалил я себя на необозримую даль? Как ясно видеть то, на что не охотно и кое-как смотрю я? Молитесь Господу чаще, молитесь с сердцем сокрушенным, и сердце ваше скажет вам: «близок Господь ко всем призывающим Его, ко всем призывающим Его в истине» (Псал.144,18). Святые Божии не только умом, но всею душою, самою жизнью изучили пути Божии,—и пути Божии им были известны опытно. Сколько у Давида царственных забот и трудов! И однако тогда, как вся природа безмолвствует и покоится, он встает и размышляет о судьбе правды Божией, взявшей его от стад в царя Израилю. «В полночь вставал славословить Тебя за праведные суды Твои». В полночь встает, после того, как уже «семикратно в день прославлял» Господа (Псал.118.62,164). Вот верный путь узнавать мановения десницы Вышнего!

Братья! обратимся еще раз к своему жребию. Для чего выпал нам жребий вступить в новый год? Ужели с тем, чтобы грешить по прежнему? Ужели и прошлый год дан был с тем, чтобы наполняли мы дни и ночи его грехами? Все в руках Господа: но нет Его воли на то, чтобы творили мы нечестие. Следствие греха—бедствия. Казни являются меж нами по Его воле, независимо от наших желаний: но грех в нашей воле. Силы даны нам Господом: но употребление сил зависит от нас. Всеблагий помогает нам только в подвигах спасительных: а труды для греха—наше дело. И вот где особенно проявляется благость Божия—в терпении, с каким попускает она злоупотребление дарами ее. Но и терпению Божию есть предел—правда Божия. По самой благости Своей всеблагий Бог не может любить зла и ненавидит грех. Грехи ваши разлучают Меня с вами, говорит Сам Он с состраданием о нас. Грехи лишают нас благодати Его. Грехи низводят на нас гнев Его. Горе сердцам коварным, вымышляющим зло для ближнего, чтобы сокрыть свои неправды и беззакония! Горе устам лживым, шепчущим погибель на невинных, в угоду страстям! «Истребит Господь все уста льстивые» (Псал.11,4), говорящего на праведного беззаконие. Братья! что, если бы первый день года был началом последнего суда над нами? что, если бы теперь—в сем храме—явился Судья грозный? Боже великий и страшный в гневе! погибли мы… Братья! Он медлит, медлит ожидая обращения нашего. Не замедлим же сойти с пути погибельного. Нам дано время. О, как велика благость Твоя, Господи! Нам дано время каяться и исправлять жизнь свою. Поспешим каяться, поспешим исправить жизнь свою. Каждый час, каждая минута—дороги: потому что даны со счетом, и в них потребуют отчета. Сколько истрачено сил, сколько убито времени! Употребим оставшееся во свое спасение. Что? Пагубные привычки одолели разум и волю? Недостает сил, чтобы встать и идти по пути спасительному? О! тем сильнее, тем беспощаднее надобно побуждать себя; тем громче, тем неотступнее надобно звать благодать на помощь. Проси, как нищий, проси с горькими слезами, и—нищему духом подана будет крепкая помощь. Будь бодр. Силен грех? Но—всесилен Бог, всемощна благодать Его!

«Твое, Господи, величие, и могущество, и слава, и все что на небе и на земле, Твое… И богатство и слава от лица Твоего… И в руке Твоей сила и могущество, и во власти Твоей возвеличить и укрепить все» (1 Пар.29,11.12). Аминь.

6. Слово на новый год: только в христианстве возможно совершенствование.

Вступая в новый год, желаем себе и другим нового, новой жизни, нового счастья, нового совершенства. Желание справедливое! Естественно, любим жизнь, и притом жизнь лучшую; разрушения и смерти никто и ничто не желает. Желаем мы более и более усовершать себя; так как назначены мы к тому, чтобы приближаться в качествах и совершенствах к Всесовершенному. Между тем, что нового на земле? Что может случиться со мною или другим такого, чего бы прежде не было? Самое счастье, самое благополучие жизни временной стоит ли помыслов и забот? Тот, кому начало бы оно улыбаться, заранее должен приучить себя к его потере. Не все ли в земном мире—пустота и крушение дум, не все ли тление? К чему же обратимся мы с нашими желаниями нового? Где предметы, которые стоили бы называться новыми, к которым стоило бы обращаться с желанием нового? «Кто во Христе, [тот] новая тварь; древнее прошло, теперь все новое»  (2 Кор.5, 17). Вот новость, новость единственная в нашем старом мире! Только в жизни христианина, и ни у кого более, может быть новое в самом лучшем смысле слова. Только в христианстве возможно совершенствование человека.

Удивительного нет в том, что в мире вещественном нет ничего нового. Здесь все идет по неизменному закону вещественного. Никакая астрономия не откроет ничего нового в звездном небе. Скажут ли, что тогда-то открыты новые миры планет, тогда-то дознано новое течение огромных тел? Но этим открывают только человеческое незнание того, что было, а не новые явления неба. Там все остается в одном виде. «Восходит солнце и заходит солнце» (Екк.1,15): новость ли это? Никакой испытатель природы не отыщет ни одной новости на земле. «Род проходит, и род приходит, а земля пребывает вовеки». «Все реки текут в море, но море не наполняется; к тому месту, откуда реки текут, они возвращаются, чтобы опять течь»:— вот все, что видел на земле самый даровитый испытатель природы—Соломон (Екк.1,4.7). Не будем же трудиться над изысканием нового там, где нет ничего нового.

Люди, охотники до нового, открывают в человечестве способность день от дня быть новым. Говорят: человечество само по себе идет к совершенству. Как не радоваться такому преимуществу человечества! Но полно, принадлежит ли оно ему?

Что это за способность человеческая—самосовершенствование? Если это—гордая надежда человека на свои силы: то она известна была и язычеству; только согласитесь, не послужила она к чести человечества. Однако надобно сказать, что и язычество настолько было скромно, что успехи свои приписывало гениям, хотя в этих гениях и оказывались или лучшие люди, или высшие, но сотворенные духи. Откуда же взята надежда на самосовершенствование человечества? Известна ли она была иудейству? Нет! Ему известны были обещания Божии исправить падшее человечество. Так. Но это совсем не то, что самосовершенствование человечества. И так, эта странная надежда на самосовершенствование явилась в христианском мире? Пусть же осмотрятся, не быть бы иным христианам хуже язычников. Как явилась в христианском мире эта оскорбительная для христианина надежда? Бедные человеки до того бедны от суеты мыслей своих, что не поняли готовой, данной им, мысли святой, и составили из нее мысль превратную. Спаситель и апостолы учат о совершенствовании человека во Христе, а люди, не поняв того, стали говорить о самосовершенствовании людей. Христианство говорит: если кто во Христе, тот— новая тварь; а люди проповедуют о преобразовании людей самими людьми. Вот и происхождение мысли о самосовершенствовании человечества! Видите, самое происхождение показывает незаконность этой мысли.

Дерево, снедаемое гнилью и червями, может ли доходить в росте до исполинского дуба? Может ли оно доходить до какого либо значительного роста? Нет; оно чахнет, едва отходит от земли, покрытое коростою. Чего же ожидать от человечества, которое со дня Адама прониклось нравственною порчею и гниет, не преставая гнить когда-нибудь, гниет, не смотря ни на какие человеческие лекарства. Прочтите историю всех народов: что увидите вы там? Историю борьбы слабой добродетели с толпами пороков, историю «гниения людей». После сего должны мы дивиться только тому, как человечество, тлеющее в грехах тысячелетия, доселе не погибло. Конечно, сила, избавляющая его от гибели, от истребления не в нем самом. Иначе, пусть эта спасающая сила человеческая сильнее начала зла: почему доселе она не победила слабейшего начала зла? Если ж она слабее в мощи своей силы зла: отчего, в продолжении веков, не ослабела в борьбе с злом и не поглощена им? Так, благодаренье верховному Промыслителю! Он, ради искупительной любви, спасает человеческий род от погибели, то отсекая неисправимое зло правосудием, то соединяя испортившиеся племена с менее испорченными, то исправляя немощное иными мерами кроткого милосердия. Место ли же тут надежде на самосовершенствование человечества.

Говорят: человечество побеждает природу искусством, изобретениями, открытиями. С торжеством указывают на новые успехи в области наук, художеств; вот, говорят, плоды самосовершенствования человечества! Странно, как будто силы для побед над природою даны человеку не свыше; как будто искусства, изобретенья, открытия совершаются не в области управляемого Богом мира; как будто успехи, приобретаемые помимо благословенья Божия, без благочестия и страха Божия, не оказываются на деле успехами в погибели! Ум Соломона обнимал множество наук и искусств,—и что ж принесла ему мудрость его? «Узнал, говорит он, что и это» т. е. мудрость—«суета и крушение духа и, кто умножает познания, умножает скорбь: составлять много книг—конца не будет, и много читать утомительно для тела» (Екк.1,17,18; 12,12). Что это значит? То, что, как бы ни велики были победы ума над природою, они сами по себе ничего не приносят бессмертному духу, кроме утомления, кроме бесполезной траты сил; они не подвигают его ни на пядь к совершенству, потому что совершенство состоит не в расширении ума для земного, но в стремлении всего духа к Богу, в приближении бессмертной души к ее первообразу—всесвятому Господу. Легкомысленное самолюбие восхищается успехами ума в том или другом народе, того или другого времени: но тот или другой народ—не человечество; тот или другой народ переходит из дикого состояния в состояние гражданской образованности, которую потом, с переменою политической судьбы, опять терпеть. Такова история народов! Человечество же от того не приобретает ничего, и не лишается ничего. Вместе с тем, что значит гражданская образованность народов без нравственного совершенствования? В то самое время, как открытия наук являются вслед за открытиями ремесла и художества облегчаются в производстве работ своих,—в то самое время, в этих самых обществах не находят ни покоя, ни безопасности; пороки необузданны, законы — игрушка страстей, правительства — предмет брани, ссоры не умолкают, союзы рвутся, волнения и тревоги кипят, каждый хочет повелевать, и никто — повиноваться. Чем становятся науки? Жалким средством не помогать, а вредить природе. Чем— книги и зрелища? Картинами разврата и злодейств. Скажите же, ужели и это человечество идет к совершенству?

Говорят: человечество, передавая опыты от поколения к поколению, становится умнее, лучше. Да; восьмая тысяча годов идет, как этот способ самосовершенствования остается в руках человечества. Пора, давно пора воспользоваться им в полной мере. Что же? Вывелась ли из обществ человеческих хотя одна язва нравственная, хотя один порок, омрачающий человечество? Нет! Самые ужасные последствия разврата мыслей на время вразумляют людей, но не долее, как на одно, много на два поколения; а там люди опять принимаются за тот же разврат, теряя из вида страшные последствия его.

Нет,—только Творец и Властитель мира правит судьбою целого человечества к его совершенству прочному. И Он во Христе открыл путь совершенствования людей. Христианство—такая премудрость Божия, которая разливает свет на все отрасли жизни человеческой, сосредоточивая благотворное действие свое в преобразовании нравственных сил наших. Дух христианства, проникая в начала гражданских обществ, в семейный быт, в частные взаимные сношения людей, всюду производит благотворные перемены, смягчает дикие нравы, истребляет жестокость, бесчинства и гнусности, водворяет чистоту и святость, мир и покой. «Кто хочет творить волю Его, тот узнает о сем учении, от Бога ли оно, или Я Сам от Себя говорю» говорит Христос (Иоан.7,17). И точно; кто дорожит всем тем, что дороже всего для бессмертного духа человеческого, тот скоро уверяется, что выше и чище христианского учения нет и не может быть на земле. Христианство преобразует в человеке не одну какую-либо часть его, но всего человека, все силы его,—и ум, и чувства, и воображение, и волю; простирает действие на самый телесный организм. Оно очищаете и исцеляете испорченные силы его, ведет дух к небесному совершенству. Кто можете сомневаться, что там, где действует Всемощный, все может прийти в самый лучший порядок и устройство, как бы ни велико было повреждение в организме, и как бы не многосложен был этот организм? А кто действует в христианстве? «Кто любит Меня, тот соблюдет слово Мое; и Отец Мой возлюбит его, и Мы придем к нему и обитель у него сотворим» (Иоан.14,23). Сила Божия, сила всенощная, составляет действующее начало во всех отправлениях жизни христианской. И вот источник чудных перемен, производимых христианством в человечестве!

Христианское совершенство не так легко достается человеку, как мечтает легкомыслие о своем совершенстве человечества. Оно начинается горьким оплакиванием грехов своих; сопровождается постоянною борьбою с навыками и наклонностями ко греху, и не перестает орошать трудов своих слезами до гроба. Отчего? Оттого, что мир во зле лежит (1 Иоан.5,19),— «земля полна соблазнов», так что надобно опасаться заразы на каждом шагу; а более от того, что в нас самих есть ветхий человек, который то и делает, что дышит развратом, старается покорить рассудок страстям, привязать сердце к тленной чувственности, возбуждает помыслы гордости и тщеславия, научает беспечно почивать в надежде на помощь благодати, не прибавляя от себя ни желаний, ни труда. «Бедный я человек! кто избавит меня от сего тела смерти» (Римл.7,24)? Так говорит Павел, возносившийся от земли на небо. А другой апостол учит: «если говорим, что не имеем греха,—обманываем самих себя, и истины нет в нас» (1 Иоан.1,8). Таким образом, не христианство виновно в том, что некоторые христиане так мало совершенств обнаруживают в своей жизни. Это зависит от того, что они не борются с живущим в них грехом, как требует христианство; это зависит от того, что они ослабляют и погашают в себе божественное начало жизни, увлекаясь внушениями греха.

Путь христианства таков, что на нем до гроба нигде нельзя остановиться, чтобы сказать: довольно, дальше идти некуда. Образец христианского совершенства, к которому должны стремиться мы, есть полный возраст Христов, иначе—совершенство Отца небесного. Какая недосягаемая высота совершенства! Потому-то остается восходить от совершенства к совершенству. Вечная слава за подвиги—там на небе: здесь нет венцов, кроме венцов терновых. Здесь не открыто нам, что будет там (1 Иоан.3,2). Здесь должны мы воздыхать желаниями облечься в бессмертие (2 Кор.5,2). Братья, говорит о себе апостол, я не считаю себя достигшим совершенства (Фил. 3, 13).

Христиане-слушатели! все мы еще в купели крещения получили благодатные силы для жизни новой, небесной; все мы дали тогда обет не облекаться в старую одежду греха, а жить по образу Создавшего нас—праведно и свято. Что же? Каковы мы теперь? Пожалеем о тех, которые губят время и силы на вредные мечты о совершенстве человечества, вместо того, чтобы заботливо исключать себя из списка людей негодных. Более же и прежде займемся своим печальным положением. Для нашего исправления Господь дает нам еще время. Воспользуемся новым годом, как даром Божиим, чтобы омыть слезами покаяния очерненную одежду крещения. Ужели и новый год наш будет годом старых грехов? Страшно, если употребим во зло столько даров Божиих, сколько дано нам, Христиане! Долго мы жили во грехах? Христианину никогда не поздно каяться. Отец небесный всегда готов принять его. Зло проникло природу нашу, пагубные привычки одолели совесть нашу, обычаи мира сковали добрую волю нашу. Но всемогущая благодать чего не сотворит с нами? Будем мужественны, при надежде на всесильную ее помощь. «Кто во Христе, тот новая тварь.

Согрешили мы пред Тобою, Господи, суетою мыслей и дел наших! Гнев Твой—над главами нашими, за беззакония наша. Нечестия мыслей и сердец наших умножились без меры. Преклоняемые тяжестью грехов наших, повергаемся пред Тобою, и не дерзаем что либо глаголать Тебе, как только исповедовать все- действующую власть Твою: у Тебя суд и милость, живот и смерть для нас. Аминь.

7. Слово в навечерие нового года: о чем говорит предел двух годов.

В пределах двух годов стоим мы теперь, братья. Прошедший год отлетел от нас с сим вечером, и тот же вечер вводит нас в новый год.

О чем говорит нам эта граница времен?

Сердце человеческое, а еще более язык, послушный обычаю, готовы теперь истощаться в желании всем и каждому долгих лет, счастливых времен. Не желаю осуждать сего желания, когда оно есть желание искренней мольбы пред Господом времен. Но об одной ли жизни говорит нам предел двух годов?

Новый год—начало делений времени и следовательно разных границ жизни. Новый год—начало делений времени, из которых ни одно не принято за определенный час решения нашей участи. Новый год, вызывая на память перемены времени, вызывает мысль о времени, после которого не будет для нас времени.

И так—видите, о чем прежде всего говорит нам настоящий вечер? Он говорит нам: «бодрствуйте, потому что не знаете, в который час Господь ваш придет» (Мф. 24,42. Лук.13,35).

Души малодушные готовы трепетать, что хотят напомнить им о неизвестности часа, имеющего решить участь их. Они привыкли отдалять от себя мысль о смерти. Они привыкли встречать новый год не иначе, как с беззаботною веселостью. Они готовы даже защищать свой обычай, готовы говорить: зачем подавлять душу мрачными мыслями, когда она должна радоваться за новый дар Божий—за новый год? Но пусть не тревожатся. Мысль о внезапности смерти не мешает ничему святому. А не святое, что делают при начале года, от того именно и допускается, что, помня о начале жизни, не помнят о неизвестности конце жизни.

«И как человекам положено однажды умереть, а потом суд» (Евр.9,27). Это закон общий,—закон, о котором говорит нам каждый день, каждый час. Мы слышим, мы знаем, как из среды нас смерть похищает наших братьев и наших сестер. Мы слышим, мы видим, как смерть исторгает жертвы свои в пышных домах и хижинах, между знатными и низкими, между богатыми и бедными, между старцами и детьми. Разбора не делает она людям ни по чинам, ни по деньгам, ни по полу, ни по возрасту. Всех препровождает к Домовладыке для отчета. Иным болезни говорят: близка к нам смерть. Но к другим смерть приходит и без этих вестников. Внезапно, неожиданно пожинается тот, кому цветущее здоровье обещало многие годы. Как же забывать нам о смерти? Мы умрем и, может быть, многие из нас так же внезапно, как умерли другие многие. Мы умрем, хотя бы хотели или не хотели того. Зачем же отдалять от себя мысли о том, чего ни отклонить, ни предвидеть мы не в состоянии?

Не думают ли, что поступают благоразумно, когда насильно скрывают от себя мысль о смерти? Что за благоразумие скрывать то, что так очевидно для всех. Что за благоразумие скрывать то, чем определение Вышнего положило совершиться непременно? Что за благоразумие не думать о смерти, когда она, быть может, чрез час препроводит тебя на суд?

Не думают ли продолжить жизнь, когда питают жизнь беззаботною веселостью? Ах! если бы и верна была эта надежда: умно ли, безопасно ли покупать минуты земной жизни на счет сомнительной судьбы в вечности? Между тем, сколько раз смерть насмехалась над такой суетною мыслю людскою? «Не знаете, в который час Господь ваш придет», сказал Всеведущий. Ужели люди переменят этот предел Всеведущего? Если уже так заботливы о временной жизни: не скорее ли угасающая жизнь может оживиться, продолжиться, подкрепиться, когда ее ставят ближе в Источнику жизни, когда, не отклоняя взора от смерти, повергают жизнь в распоряжение Владыки жизни и смерти? Нет, не благоразумие, а легкомыслие заставляет скрывать от людей мысль о смерти. Не уважение к жизни, но невнимание к себе гонит от себя прочь мысль о смерти. Преступная жажда наслаждений боится, как бы не встретиться с неприятною мыслю о смерти, и удаляет от себя и других мысль о смерти. Она-то заставляет предаваться безграничной веселости, при встрече с новым годом.

И резвой, живой юности надобно напомнить урок об осторожности. А тебе, муж зрелый, идет ли предаваться легкомысленному веселью, когда летам возраста твоего должна бы соответствовать зрелость мыслей и благочестия? Еще страннее, еще больнее смотреть на тебя, убеленная сединами старость, когда бы ты предалась забавам юности, после того, как столько смертей внезапных видела своими глазами,—и тогда, как сама стоишь на пороге могильном.

Время ли теперь предаваться беззаботному веселью? Вступая в новый год, мы становимся на пределе двух миров, на границе двух времен, прошедшего и наступающего. Первое должно занять нас размышлением о делах, которые мы доселе делали. Последнее должно озаботить нас тем, что надобно нам делать, чтобы не погубить всего на целую вечность.

Кто бы ты ни был, недугующий служением миру: осмотрись, как обманчив обольщающий тебя мир, как оставляет он тебе в награду только томление и пустоту. Целый год был рядом забот об удовольствиях, о честях, о деньгах. Но что же приобрели? Сбирали ветер, и остались с усталью. Усердно заботились продолжать удовольствия; а они промчались как тень. Стоило же трудиться для пустоты!

Что же, если смерть не научит нас не обольщаться более суетами, не останавливать забот на том, что не стоит забот? Что, если после каждого года будет оставаться у нас одна суета, и после всей жизни останется наконец только сложность сует? С чем вступим мы в вечность? Какова будет для нас вечность? Во времени воспитали, раздражали мы жажду благ временных; а время, отняв свои блага, оставит нас в жертву той жадности, которой нечем будет насытить. На что обратятся тогда необузданные страсти? Они будут терзать самую душу, воспитавшую их благами исчезнувшими. Несчастное сердце, бившееся только для мира и греха будет само для себя адом. О! время ли для беззаботной веселости?

Оглянемся еще на прошлый год. Многие из нас скучали часами, посвящаемыми молитве, не знали, на что употребить время и проводили его в рассеянии преступном и—вот эти часы улетали пустыми, без добрых дел. Ужели не жаль нам убитого времени? Ужели не хотелось бы нам возвратить его? Как покойна была бы душа наша теперь, если бы прошедший год проведен быль весь во славу Божью, с вечною пользою для души! Как утешительно было бы воспомянуть его пред престолом Божиим с благодарностью пред Господом! И как не содрогнуться, если книга жизни нашей исписана коварством и клеветой, корыстью и неправдами, жестокостью и угнетением навеянного, сладострастием и развратом? А прошедшее невозвратимо! Что же нам делать? Ужели и тут быть беззаботными? Братья! пред нами будущность, которую предоставлено нам употребить по своему усмотрению. Пред нами будущность, когда раскаянье в духе живой веры, усвояет заслуги Искупителя, может загладить сими заслугами грехи времени. Пред нами будущность, когда можем согреть хладное сердце наше теплыми молитвами, воспитать в нем любовь к Господу. Не будем употреблять времени без пользы для себя, не будем тратить его на пустые, если не преступные, занятия. Время так дорого: им можем купить себе или погибель вечную, или спасенье вечное. Не будем более употреблять во зло долготерпенье Божье. Иначе, чем долее будем откладывать время раскаянья: тем труднее будет каяться, тем труднее будет исправлять сердце испорченное, тем тяжелее будет вступать в вечность. Не легко нам расставаться с привычками худыми. Но— после смерти бесполезно и всякое раскаяние.

О, если бы мысль о внезапности смерти была твердою мыслью души нашей! Как многое переменилось бы в душе нашей грешной! Пусть неверующий живо представит себе муки умирающего невера: но содрогнется ли он своего неверия, хотя бы для того, чтобы не встретиться с теми же муками страшными? Беззаботный богач говорит душе: «душа! много добра лежит у тебя на многие годы: покойся, ешь, пей, веселись» (Лук.12,19). Но, при мысли о внезапности смерти, он не говорил бы того, а сказал бы себе: «безумный! в сию ночь душу твою возьмут у тебя; кому же достанется то, что ты заготовил»  (Лук. 12, 20)? Как свято стали бы мы исполнять обязанности наши к ближним, если бы жили с мыслю о внезапности смерти! Время прекращено, сказали бы мы себе и поспешали бы с полною верностью исполнять дела, возлагаемые званием нашим. Время прекращено, сказали бы мы себе и двоили бы старание исполнять свои дела, не касаясь дел чужих. Обидел ли кто нас? мы сказали бы: да не зайдет солнце во гневе нашем; иначе, быть может, с закатом солнца потускнеть и свет нашей жизни. Поспешим, сказали бы мы себе, отереть слезу бедности, защитить невинность притесненную,—напитаем голодного, оденем нагого. Иначе, кто знаете, будем ли иметь время сделать то же самое, тогда как за гробом успокоенная нами бедность заступится за нас пред Отцом бедных. Ах! если бы отец и мать твердо помнили, что в вечности, на суде Владыки и Отца всех, строго взыщут с них за погибель детей их, которых оставляют они свободно изучать обычаи погибели и не знакомят со страхом Божиим: таково ли было бы наше юношество? Таковы ли были бы родители?

Братья! если мысль о смерти печальна для кого либо, так это для тех, которые, прилепившись к земле, забыли о небе, не помнят о вечном своем отечестве. Но для них же она—врачество спасительное; в них она может произвести печаль о Господе, о которой не раскаются. А надобно ли отвергать врачевство за то только, что оно неприятно? Страшен для них образ смерти? Но этим-то страхом и рассеиваются греховные помыслы в сердце их точно так, как ударом грома очищается испорченный воздух. Пусть же не отклоняют от себя спасительного страха.

Между тем, мысль о смерти—мысль, весьма отрадная для готовых к вечности. Встречая новый год с мыслью о смерти, они встречают его с утешением; они радуются за прошлое и грядущее. Скорбит ли живущий в стране чужой и далекой любимый сын, когда напоминают ему о скором возврате в дом родительский? Скорбит ли узник, когда говорят ему, что время заключения его сократилось, свобода его близка к нему? Сетует ли больной, когда узнает, что час выздоровления его наступает, страданья его скоро окончатся? А Он—Отец небесный—ждет странников земных, чтобы успокоить их в дому Своем вечном. 

Он—Отец любви—готов снять с узников плоти оковы, столько тяжелые для духа чистого. Он—Отец жизни—готов уврачевать раны, наносимые грехом душе до самого гроба. О, как не радоваться благодарною радостью об Отце, ожидающем детей с такою любовью! Если же он положит и еще продолжит на несколько земное странствование, если Он определит и еще бороться с искушениями и напастями времени: и тогда отдаляемый предел жизни—не печаль, а утешение. Любящий и мудрый Отец видит, что для очищения нечистот греховных надобно еще подвергнуть душу искушению, для усовершения святой любви ее, надобно еще потребовать жертв от самолюбия, для врачевания нескольких язв, надобно еще дать несколько приемов горького лекарства. Да будет благословенна мудрая любовь Отца небесного! Наученные смирению мыслю о смерти, вступая в новый год, приносят благодарность Отцу веков самую искреннюю, самую пламенную. От чего так холодна благодарность многих из нас за год протекший? От того, что занятые мыслями о наших силах, о наших успехах, мы дышим гордостью, даже и тогда, когда являемся воздать славу Господу; оттого, что, забывая бренность естества нашего, слабость и нечистоту нашу, мы, довольные собою, не оставляем, в сердцах наших места имени Божию. С мыслию о смерти—не дружиться духу гордости. С мыслию о смерти дух, не отягчаемый землею, свободно возносится к Отцу щедрот и повергает пред ним жертвы хвалы и благодарений.

«Бодрствуйте, братья, потому что не знаете, в который час Господь ваш придет»  Аминь.

8. Слово в день Богоявления Господня: о Богоявлениях

Бог — вездеприсущ. Он Дух, и все наполняет собою. В этом согласны и вера и разум. Что же такое значит, что вера так часто говорит нам о богоявлениях? Что такое значит, что Церковь христианская назвала нынешний день преимущественно днем Богоявления?

Бог — вездеприсущ. Тем не менее Он может являть особенную свою силу, в известном месте, для известных людей. Он есть Дух; «дышит, где хочет»; и так, как хочет, дышит: то в громах и молниях — в грозном могуществе силы; то в кротком веянии ветра — в силе благости своей. На небе — престол Его, град Его — Иерусалим небесный; на небе — обители многие многих слуг, говорит нам откровение: это значит, что нам указывается на то положение, в котором яснее, нежели нам земным жителям, является Бог, и творит блаженными святых слуг своих; это значит, что Дух — ревнитель святыни, наполняя все собою, особенно близок к духам чистым. И на земле открывается Он с особенною своею благостью для благих, и с грозным величием для грешных; и на земле Он являет крепость свою великую и дивную там, где хочет, по премудрому и благому хотению своему. Бог наш есть Бог самосущий, всевластный, — Он непокорен неизбежной неподвижности, или неподвижной необходимости. И дух сотворенный, властвуя над соединенным с ним телом, обнаруживает особенное присутствие свое, — то в том, то в другом члене повелевает — то тою, то другою частью вверенного ему состава телесного. Тем более Дух всевластный и высше-свободный может выполнять мысль свою там, где восхочет, и как восхочет.

Бог есть Дух: но Он действует в мире видимом, вещественном. Дух сотворенный — тонок, невеществен, а действует в теле грубом, многосложном. Явления Бога-Духа в образах вещественных так же доступны для разумения, как несомненны действия того же Духа на мир вещественный. То и другое явление есть явление силы Божией в вещественном.

Бог — Дух вездеприсущий. Но потому-то дух ограниченный и обнимает Его не иначе, как в явлениях, не иначе, как в образах ограниченных. Как необъятного обнимает тварь? Только по частям, только в той мере, в какой Он сам благоволит открывать Себя, познает Его человек.

Бог — благ. Он являл Свою волю благую в постигаемых знаках во все времена; история времен тому доказательство. Человек грешник! когда Господь не являл тебе особенную любовь Свою в образах видимых? Ты пал в первый раз; Бог искал и нашел тебя. Ты не преставал и после того уклоняться от Бога грехопадениями новыми, не преставал отдалять себя от Него преступлениями повседневными; но любовь вечная преследовала тебя на всех твоих стезях, удерживала от путей заблуждения, возвращала к пути спасительному. Как многочастно, как многообразно показывал Бог тебе силу благости Своей: то в слове спасительном, то в образах таинственных! Что значит история народа Божия, как не история богоявлений, как не внятная для души и слуха беседа Божия с человеком-грешником? Тот только, для кого непонятен голос истории верной, тот только может представлять себе непонятною мысль о богоявлениях.

Когда человек мог сказать, что не имеет он нужды в беседе с Богом, в явлениях Божества благого? Даже и тогда, когда он не был еще грешником, даже и тогда он жаждал откровения высшего, как создание немощное, как ограниченное существо: — тем более тогда, как он стал грешником, благословлять должен благость Божию, являющуюся ему в знаках видимых. До чего бы дошли люди в грехопадениях своих, если бы премудрый и всеблагий не просвещал омраченных грехом очей их, и не подкреплял слабой для добра воли своими явлениями?

Христианин! Никогда Бог не являл Себя на земле в таком обильном свете, в таких высоких образах, как Он явился тебе во Христе. Христианство есть полное откровение божества, — столько полно, сколько может оно быть полным на земле; оно есть самое духовное, самое чистое откровение божества, сколько может быть духовным откровение, назначаемое для сынов земли. Было время, когда Бог беседовал с людьми, как с детьми. Во Христе Он открыл то, что надлежало открыть для мужей. Для людей-детей Он являлся, и являл истину Свою в осязаемо-чувственных образах, открывал истины первоначальные на языке понятном для воображения и чувства. Как обилен, и как чист Божий свет, пролитый на тебя, христианин! Представь себе, что ты живешь язычником; представь все, что ты мог думать, что ты мог делать, оставаясь с языческими мыслями, с языческою душою. Ты ужаснуться должен тех грубых суеверий, тех отвратительных пороков, которые обременяли бы тебя, как язычника. Оставаясь иудеем, ты вздыхал бы под немощными и слабыми стихиями мира, под обрядами вещественными. Высокая, духовная истина явилась для тебя в Иисусе, в своем духовном виде. Как высока участь твоя, устроенная во Христе! К несчастию, порча растлила и умы и сердца наши, — и мы слишком мало чувствуем достоинство богоявления христианского. Чем заняты мысли, чем заняты сердца большей части из нас? О чем думают с услаждением? Чем восхищаются люди? Истина ли Христова, самая высокая, самая чистая, истина Божия наполняет собою души? О, нет! у людей часто изливаются сердца в веселии и радости, в восторгах самых сладких, но только не свет Христов услаждает их. Земным, часто ничтожным, часто вредным заняты их мысли и сердца: «полюбили тьму, больше света». То что дано знать человеку для жизни земной, дознают со всею ревностью: а то, что открыто для жизни вечной, признают за ненужное, или за излишнее; науку жить на земле для земли делят на отрасли, разбирают по частям, пересматривают простым и искусственным оком, стараются заметить все стороны с отчетливою точностью; а лучшую науку — науку жить для неба — оставляют в стороне, или занимаются ею, но довольно холодно. Заботы о земле подавили деятельность христианина — того самого христианина, который должен жить преимущественно для одного неба, которого Отец небесный столько благоволил и благоволит искать для себя одного, хочет исполнить собою одним, в котором — хочет открыть славу Свою.

Тайна, самая высокая тайна, открыта для христианина при крещении Христа Иисуса. По единогласному свидетельству святых евангелистов, «крестившись, Иисус тотчас вышел из воды,— и се, отверзлись Ему небеса, и увидел [Иоанн] Духа Божия, Который сходил, как голубь, и ниспускался на Него. И се, глас с небес глаголющий: Сей есть Сын Мой возлюбленный, в Котором Мое благоволение» (Матф.3,16—17). Отец небесный свидетельствует о Себе гласом с неба, что Он есть Отец возлюбленного Сына. Благоговей, христианин, и покланяйся Богу Отцу! Сын погружается в воде крещения, и глас с неба наименовывает Его Сыном Отца небесного. Креститель Сына свидетельствует, что до того времени не знал он Сына, но в крещении познал, что Он есть Сын Божий; что Он есть тот, который, родившись после него, предшествовал ему, так как был прежде него, так как есть первый из всех, — вечный (Иоан.1,30—34). Благоговей, христианин, и покланяйся крещающемуся Богу Сыну! Дух Святый — не дух человеческий, не Дух сотворенный, а Дух самого Божества, Дух со славою и силою Божества: но Он является отдельный и от Отца, и от Сына, в телесном виде. Благоговей, христианин, и поклоняйся Богу Духу Святому! Так, свято поет Церковь: «во Иордане крещающуся Тебе, Господи, поклонение Троице явилось нам». Если представим себе, что тайна Святой Троицы не была открыта с такою ясностью и определенностью самим патриархам, самим пророкам, всем ветхозаветным праведникам; если представим, что она в полном свете в первый раз открыта только при крещении Христа Иисуса: то каким глубоким благоговением должны исполниться сердца наши к сей тайне? Все прочее, что может познавать человек о Боге, о Его свойствах, далеко — ниже сей тайны: это самая глубокая, самая внутренняя тайна существа Божия, которой человек сам по себе никогда дознать не мог и не может. Потому-то верно именует Церковь день сей днем богоявления: ибо непостижимый Бог явился ныне людям.

 Христиане-братья! понимаем ли, чувствуем ли мы богатство благости Божией, озаряющей нас столь чудным светом своим? Мысль о Троичном Божестве составляет отличительную принадлежность откровения христианского; но составляет ли она для наших мыслей мысль необходимую? Или, так много у нас мыслей в душе, что и столь высокая мысль едва ли когда находит в нас себе место? Многие ли размышляют, кто для нас сей Сын, крещающийся в Иордане? Кто для нас Дух Святый, сошедший на крестившегося Иисуса? Вступая в истинную веру, мы крестились во имя Отца и Сына и Духа Святаго; это значит, что, по вере Церкви и Слова Божия, без веры в Святую Троицу, нельзя быть истинной христианской вере, нельзя и считаться истинноверующим в Бога: но так ли мы думаем теперь о тайне сей? Возлюбленный брат! ужели нет у нас с тобой и столько любви к правде, чтобы вспомнить об имени, которое я и ты носим на себе, — об имени христианина, и об обязанности, возложенной на нас сим именем при крещении нашем?

Отче, Сыне и Душе Святый! просвети нас светом Твоим, — омрачаемым нерадением о своем спасении и — о Твоих тайнах. Аминь.

9. Беседа на праздник Сретения Господня, на литургии: (Лук.2, 36-38).

Тогда, как Господь закона приносится в храме Иерусалимский, чтобы исполнить закон, два человека,—и только два, сретают Господа своего. Конечно, велики сии двое, когда они только в целом Израиле могли быть вестниками явления Его. Конечно, достойны христианского изучения сии двое, когда они столь редкие благовестники о царстве Христовом.

Посвятим беседу нашу внимательному рассмотрению одного лица из сих великих,—Анны пророчицы.

«Тут была также Анна пророчица, дочь Фануилова, от колена Асирова, достигшая глубокой старости, прожив с мужем от девства своего семь лет». Евангелист замечает происхождение Анны по плоти, конечно с тем, чтобы в большем свете представить достоинство духа ее. Анна была дочь Фануила, из колена Ассирова, из племени знаменитого силою, богатством и жизнью покойною (Быт. 49, 20. Втор. 33, 24, 25). Такая знаменитость рода Анны дает право думать, что ей соответствовало и богатство родителей. Но благородство рода не повредило благородству души благочестивой Анны, не внушило ей ни гордости, ни суетности, — не повело ее к рассеянности и роскоши. «Достигшая глубокой старости». Анна достигла глубокой старости, сохранила жизнью бережливою жизненные силы на долгие лета, украшалась сединою лет, которая сама по себе столько достойна уважения. «Прожив с мужем от девства своего семь лет». Только семь лет наслаждалась утешениями брачного союза, сохранив при том для брака девство. Чтобы дожить до глубокой старости, много надобно претерпеть скорбей, и Анна терпела их; она потерпела самую чувствительную скорбь, потерю супруга в младости. Анна была в супружестве; след., брачное состояние в лице ее—состояние священное. Но евангелист, к означению годов супружеской жизни Анны, прибавил еще черту, замечательную тем более, что для означения годов супружества совсем и не необходимо. Не довольно ли было сказать: «прожив с мужем семь лет»? но евангелист сказал еще: «от девства своего». Так, в разумении евангелиста, образ Анны был еще привлекательнее, еще чище от того, что она была чистою девою до состояния брачного. Юная дева Анна была как ангел. блистала столько целомудрием, а не одеждою, не нарядами, не смелостью взглядов и поступков, которая так часто дышит тлением души. Взор ее был стыдлив, слова скромны, обхождение просто, юное лице цвело чистотою чувств. Такова она была до брака. О, если бы светлый образ Анны—девы отпечатлевался чаще в девах нашего времени, приступающих к браку! О если бы, спеша к брачному союзу, заботливо помышляли о том, чтобы предстать пред алтарем с чистотою ангельской невинности.

И та «вдова лет восьмидесяти четырех, которая не отходила от храма, постом и молитвою служа Богу день и ночь». По закону иудейскому, девы приступали к браку  в 14 лет; и так Анна, прожив с супругом семь лет, лишилась его тогда, как ей было с небольшим 20 лет. И однако она осталась вдовою до старости, до смерти. Зачем же ей было не избрать другого супруга? Зачем не дозволить себе насладиться еще жизнью, когда жизнь только что начинала ей улыбаться?

И та «не отходила от храма». Еще Моисей предписывал правила для жен, посвящающих себя Господу (Числ.6, 2); еще в его время видим жен, поочередно служащих при входе в скинию сведения: они пожертвовали тогда дорогие зеркала свои для священной умывальницы (Исх.38,8). Подобных обетных дев видим во время Самуила (1 Цар.2,22). И Анна 21-летняя вдова, также решилась неотходно служить при храме Иеговы.

«Не отходила от храма, постом и молитвою служа Богу день и ночь». При храме довольно было занятий для благочестивых обетных дев и жен; там, где служение Богу соединено было с таким множеством обрядов, и требовало так много принадлежностей внешних, служение рук женских нужно было для многих случаев; и такое трудолюбие обетных жен было делом священным: оно было служением Иегову. Но в Анне евангелист отличает еще особенное служение: «постом и молитвою служа день и ночь». Что это за служение?—Пост—служение Богу? Как это так? Молитва—служение?—Пост и молитва—служение, и какое служение?—Такое, что евангелист счёл нужным преимущественно сказать о нем, умолчав о других служениях благочестивой Анны.

«Постом служа» Евангелист назвал пост служением Богу. Да; положим, что пост составляет действие, труд пока одного тела. Но он есть труд, он есть подвиг: нельзя же легко, без принуждения себя, приучить и тело к умеренности, воздержанию—и даже к лишениям крайним. Это труд тела? Так. Но благодарение Господу, когда и тело служит Богу. Не дозволено оставлять страсти чувственные на их волю. Ужели когда-нибудь, и ком-нибудь из людей сказано: служи Богу духом, а телом делай, что угодно? Нет, такого откровения еще никому не было. Напротив, апостольская заповедь говорит: «прославляйте Бога и в душах ваших, и в телах ваших». Напротив, апостольская мысль говорит, что грех живет и действует не в одной душе нашей, но и в теле,—и след. требует обуздания и телу. Напротив сказано, что нас будут судить за дела, «чтобы каждому получить [соответственно тому], что он делал, живя в теле, доброе или худое». При том, зачем обольщать себя мечтами? А не мечта ли думать, что воздержание или невоздержание телесное может быть без всякого влияния на душу? Пусть каждый испытает и увидите, что чем менее дают свободы телу, чем более истощают его постом, тем более приходит в силу жизнь души; мысли ее становятся светлее, чувства и желания чище, молитва искреннее и живее, воздыхания о грехах чаще и полнее. А случалось ли кому заметить противное тому, т. е., чтобы отягченное невоздержанием тело легко и свободно молилось Господу? Понятное дело: чем более груза на корабле, тем более нужно сил управлять им.

«Не отходила от храма, постом и молитвою служа Богу день и ночь». Что молитвы Анны составляли служение Богу, это довольно понятно. Молитва—труд души для Господа, и пред Господом. «Как очи рабы—на руку госпожи ее, так очи наши—к Господу, Богу нашему, доколе Он помилует нас»: вот изображение истинно молящегося! Как рабыня не без страха стоит пред госпожою своею, и со строгим вниманием замечает каждое движение, чтобы узнать волю ее: так душа истинно молящегося вся—внимание пред Господом своим, ожидает и просит, боится немощей и молит о помощи, воздыхает и надеется на любовь, утверждается в намерениях благих и отрекается от худых.

Праведная Анна  постилась и молилась. Для чего то и другое вместе? Для того, что молитва испрашивает силы для поста, пост очищает молитву; молитва освящает, одухотворяет пост; пост дает крепость и жизнь молитве. Одно для другого помощь, одно другим возвышается и совершенствуется. И Анна освящалась тем и другим.

 Но мы, как кажется, забыли о недоумении, возбужденном мыслью о вдовстве Анны. Спросили и не отвечали: зачем было этой вдове обрекать себя на всегдашнее вдовство? В сущности ответ уже дан: ответом служит жизнь Анны, проведенная в служении Господу, в посте и молитве. Для чего юная Анна обрекла себя вдовству? Для Господа,—так отвечает жизнь ее. Не прекрасный ли, не самый ли лучший это ответ? для чего мы должны жить на земле? Конечно, не для земли, а для Господа. Итак, что ж? Обет вдовства есть ли дело недоброе? Очевидно, он есть решимость жить так, как только надобно жить на земле; есть решимость вести жизнь лучшую, самую близкую к цели жизни нашей. Скажут: и в жизни брачной можно жить для Господа? Не сомневаюсь, и искренно молю об успехе. Но если в брачной и в небрачной жизни можно жить для Господа: то не все ли равно избрать ту или другую жизнь? Это—вопрос другого рода. Решение его можно бы было показать и в жизни ветхозаветной праведницы. Но прямое и ясное наставление о сем предмете читаем мы у апостола. Он пишет: «если девица выйдет замуж, не согрешит. Но таковые будут иметь скорби по плоти; а мне вас жаль. Я хочу, чтобы вы были без забот» (1 Кор.7,28.32). Что это значит? Оставляя вне сомнения, что греха нет в том, если вдова иди дева вступит в брак, апостол показывает, что вступающие в брак отягчены будут скорбями плоти, и, желая для каждого христианина жизни без забот, жалеет о брачующихся, как отягчающих себя игом. И как не жалеть, когда столько бед, столько томительных трудов, попечений, недостатков, нужд, должны обременить юную душу, обрекающую себя жизни супружеской? Кто исчислит все скорби самого счастливого супружества? Не говорить о несчастных браках, хотя их так много. Между тем и в жизни и без того много скорбей, особенно для желающих жить благочестиво; между тем, и без того много надобно твердости, чтобы соблюсти спокойствие души для свободного служения Господу; много надобно бесстрастия, чтобы короткая жизнь не промчалась вся в заботах волнующегося житейского моря, и в том мире не оказалась бесцветною, лишенною добрых подвигов. Но это еще не все. Апостол говорит далее: «есть разность между замужнею и девицею: незамужняя заботится о Господнем, как угодить Господу, чтобы быть святою и телом и духом; а замужняя заботится о мирском, как угодить мужу» (1 Кор.7.33, 34). Есть различие между женою и девою, учит апостол. В чем же? По отношению к видам их, желаниям, стремлениям, помыслам. Заботы незамужней обращены на то, как угодить Господу, как соблюсти волю Его святую, и помыслами и делами, чтобы явиться на суд Божий с совестью не укоризненною; как сохранить тело жилищем Духа святого; как очищать сердце свое, где так много у каждого нечистоты. А у замужней? У нее другие мысли, другие попечения. Хочет ли, или не хочет,—она принуждена заботиться о мирском, с тем связала себя союзом неразрывным; принуждена суетливо думать, как угодить мужу; как приготовить нужное для него и для детей; как устроить то и другое в доме. Тысяча забот,—и все заботы относятся к земле. Положим, что намерения освящают труд. Тем не менее не одно и то же—служить прямо Господу пред лицом Господа, и служить Ему только в лице людей и вещей. Притом легко ли, при мыслях мирских, среди забот мелочных, сохранять в душе мысль о Господе, освящать попечения земные намерениями благими? Толпы предметов теснят, давят душу, а что еще бедственнее, сама душа, в которой столько страстей, стремится к ним, ищет их и, увлекаясь более и более пристрастием к ним, наконец начинает дорожить ими более, чем собою, чем самим небом, чем самим Господом. Потому-то апостол говорит в заключение: «выдающий замуж свою девицу поступает хорошо; а не выдающий поступает лучше». И о вдовице предлагает то же: «блаженнее есть» вдовица, «если останется так», не связывая себя браком (ст. 38. 40). Вот вам и решение на то: одно ли и то же избрать брачную или безбрачную жизнь! Пусть  не жалуются, что предлагаем решение человеческое. Решение предложено апостольское.

Возвратимся к блаженной Анне. «И она в то время, подойдя, славила Господа». Жизнь, посвященная Господу, жизнь в посте и молитвах, столько возвысила дух Анны, что она сподобилась дара пророческого. «И она в то время, подойдя». Когда Иосиф и Мария с божественным Младенцем были еще в храме, Анна также пришла в храм. Она пришла, когда старец Симеон, по внушению Духа, явившийся в храм, держал на руках своих Избавителя и славил давно ожиданного Господа. О св. Анне не сказано, что пришла она по влечению св. Духа, как сказано о Симеоне; она пришла просто, по своему обыкновению, пришла как бы случайно, не намеренно, хотя сие ненамеренное действие также было предназначено в судьбах Промысла. Как же счастлива Анна, что и на тот раз не оставила обыкновения своего! Какого сокровища могла лишиться она, если бы изменила на сей раз святому правилу своему! Видите, братья, как надобно дорожить случаями, когда можем делать добро, когда назначено нам заниматься делами благочестия. Дни и времена, назначенные церковью для посвящения их Богу, мы опускаем мимо глаз, как ничего незначащие, или не много значащие. Что ж? Прошел праздник, придет другой,— успеем помолиться, так говорит легкомыслие. А не думает легкомыслие, сколько теряет оно! Не думает, что должны мы отвечать за потерянное для благочестия время. Не думает, что должны отвечать за пренебрежение благодати, ожидавшей нас в праздник. Не важного времени нет для нас, потому что каждая минута времени дана Богом для вечности. Но особенно важны те часы времени, когда люди более, чем когда-либо, могут быть способными к принятию благодати Божией. Бог наш—есть Бог порядка и мудрости, раздает дары по Своей воле, но всегда тем, которые внимательны к стезям Его; если медлит Он подать дар и ожидающим Его: то с тем, чтобы они еще искреннее желали и терпеливо ожидали дара в дни раздаяния даров. Будь же внимателен к себе, и к времени!

«Славила Господа». Узрев Того, Кого ожидали пророки, в Коем заключались надежды ее и всего Израиля, пророчица прославила Бога за исполнение надежд ее и Израиля. И как было не славить Бога той, которой душа полна была верных мыслей и чувств о Боге, и точных о себе. Не славят Бога только те сердца, для которых Бог—они сами, их силы, их разум, их воля, их слава и богатство. 

«И говорила о Нем всем, ожидавшим избавления в Иерусалиме». Когда душа полна радости, она делится своею радостью с другими, говорит о предмете своей радости другим, желает, чтобы и другие наслаждались утешением ее. Так, св. Анна, в радости сердца, спешила передать радость святого сердца своего всем чающим избавления во Иерусалиме. Всем проповедовала о избавлении или, что то же, о Избавителе, но всем тем, которые чаяли избавления. Почему же не всем вообще? Ах! это потому же, почему и всегда не всем можно говорить об истине и правде. Таковы люди, что для некоторых из них слово об истине и правде будет «глас вопиющего в пустыне», а для других—предмет презренья и насмешек. К чему же бросать жемчуг пред незнающими цены жемчугу?

Господи! Твоею благодатью умудри, и спаси нас. Аминь.

10. Беседа в день Сретения Господня, на всенощном бдении: (Лук. 9, 22-35)

Благословен Бог, не оставляющий грешного мира без благодатного семени Своего, без людей по сердцу Его! Что было бы с людьми грешными, если бы не было между ними праведников,—сих проводников небесной силы для чад тленья? Как ни был испорчен народ иудейский во времени пришествия Христова на землю: среди него оставались любимцы неба. В храме иерусалимском сретили Господа два ангела во плоти,—праведные Симеон и Анна. Рассмотрим ближе святого старца, не только зревшего божественное Отроча, но и приявшего Его на руки свои. Прочтем и уясним повествование евангелия о праведном Симеоне.

«Тогда был в Иерусалиме человек, именем Симеон. Он был муж праведный и благочестивый, чающий утешения Израилева». Что это за правда, украшавшая Симеона? Та ли это, правда, когда за любовь воздают любовью? Но эта правда бывала у язычника и у фарисея (Лук.6,32). Та ли это правда, когда платят за оскорбление оскорблением? Но этой правдой отличался и обыкновенный иудей. Евангелист показывает в Симеоне праведника редкого, показывает мужа той правды, которая низвела на Симеона благодать св. Духа. Что же за праведник был Симеон? Симеон не только не оскорблял прав ближнего, но готов был делать для ближнего то же самое, что и для себя; не только не пользовался чужим, но готов был делить свое со страждущим ближним?— Вот правда высшая, которая одна может до того умиротворить взаимные отношения людей, что с нею люди были бы ангелами кротости и мира.

«Был благочестив». Сколько свято сохранял Симеон заповеди о любви к ближним, столько же душа его полна была благоговейной любви к Богу. Ум и сердце его были посвящены Богу, обращены к созерцанию и прославлению совершенств Его. Воля Божья во всех случаях жизни была для него законом. Бесстрашный и бесстрастный ко всему, он боялся одного,—как бы не прогневить Господа. Побуждения немощной природы могли требовать послабления ей в исполнении строгой правды законной: но страх Божий, как страж, хранил сердце его, и закон Божий служил светильником ногам его.

Мир тогда, как и ныне, любил свои забавы, утешался своими надеждами. Симеон уже близок был к концу земной жизни своей, и много видел горького и сладкого: но, ни сладкое не увлекало его до забвения неба, ни горькое не поражало души его до безнадежия на небо. «Он чаял утешения Израилева». Его надежды, его радости и ожидания были обращены к утехе Израилевой. Что ж это за утеха Израилева? Это то же, что утешитель Израилев; это тот обетованный Искупитель, который избавлением от грехов должен был принести не земное, а духовное утешение Израилю; это Тот, который, был обещан со дня падения Адамова, составлял предмет ожиданий и сладких надежд для людей Божиих; Тот—Спаситель мира, которого ожидали все пророки и праведники. Время Симеона говорило Симеону, что близко время пришествия обетованного. Скипетр правления уже взят был от Иуды; в руках жестокого Ирода он только поражал народ израильский, а не охранял его покоя от врагов. Внутреннее состояние Израиля—его нравственность, его знания,—так было мрачно, так печально, что исторгало глубокие вздохи и молитву об особенной помощи свыше. Симеон внимательно изучал время,—и ему, внимательному к воле Божией, все говорило, что близко время утехи Израилевой. Знали об утехе Израилевой многие между иудеями при Симеоне; хорошо знали о том книжники и законоучители. Однако, иное дело знать утеху Израиля, другое ждать утехи Израилевой. Сретать утеху Израилеву мог один Симеон, другого Симеона не оказалось. Отчего это? Оттого, что для праведного Симеона все утешение, все радости заключались в ожидании утехи Израилевой. К обетованному Спасителю обращены были не только все мысли его, но к Нему обращено было все сердце его, вся любовь его, все желания и дела его; всего духовного, всего чистого ожидал он от утехи Израилевой, а о земном счастье мало помышлял он. Так, слушатели мои, не все ученые, далеко не все, заняты спасением души; еще меньшее число чающих спасения оказывается, когда подумаем, что все могут и все должны быть чающими спасения. Ах! так мало избранных между нами. О, когда бы мы, по примеру избранника—Симеона, искали утехи нашей только во Христе Господе, в котором искал и он. О, когда бы мы, при взгляде на бедствия общественные, на упадок благочестия, на скорби частной нашей жизни, обращались с надеждами нашими, с молитвою искреннею, с сердцем сокрушенным и смиренным, ко Христу Господу! Пусть другие хвалились бы тогда своими книжниками; нам довольно было бы утехи Израилевой, как для Симеона.

Как велик Симеон! «И Дух Святый был на нем». Для ветхозаветного праведника довольно было, что он чаял утехи Израилевой. Но в Симеоне было более. После того, как вознесся Иисус с земли на небо, пришел на землю Утешитель, Им посланный. И каждый христианин возрождается Духом в воде крещенья, укрепляется Духом при миропомазании; каждое другое таинство сообщаете ему дары святого Духа. Не то было в ветхом завете. И однако Дух святой был в Симеоне, оттого, что его праведность, его благочестие, его вера в Искупителя возвышали его на степень новозаветного праведника.

«Ему было предсказано Духом Святым, что он не увидит смерти, доколе не увидит Христа Господня».  К чему это обещание? Надлежало, чтобы Господь храма, пришед во храм, не остался без достойного сретения. Люди ученые, люди книжные, не могли явиться сюда, они, слишком занятые ученостью, решали умом, а не сердцем, вопросы где Христос рождается? Иереи и первосвященники Иудейские уже не достойны были благословить Благословенного, быв увлечены мечтами о счастливой земной доле своей. Для самого Симеона это обещание было высшею наградою его благочестию, его искреннему ожиданию утехи Израилевой. О, Боже мой! какой ответ дам я Тебе,—я, которого так часто удостаиваешь видеть Себя в пречистых тайнах Твоих, и которого так холодно сретаю, так недостойно приемлю я? «Многие пророки и праведники желали видеть, что вы видите, и не видели» (Матф.13,17). Искреннему, чудному рабу Твоему Симеону, Ты обещал, как высшую награду за благочестие всей жизни его—ту часть, чтобы прежде смерти своей видел он Христа Господня. Братья! оплачем нашу невнимательность, страшную для нас в будущем к страшным Тайнам Христовым.

«И пришел он по вдохновению в храм. И, когда родители принесли Младенца Иисуса, чтобы совершить над Ним законный обряд, он взял Его на руки, благословил Бога и сказал». Святый Дух, который дал высокое обещание Симеону, привел Симеона в храм, куда принесен был Иисус. Чудное дело совершается в рабах Господних. Их водит, ими управляет невидимая высшая сила, тогда как и сила воли их при них остается; их мысли направляются к тому, о чем не размышляли они, а сила мысли их в них действует. Чудно, и вместе просто! Люди века не состоят ли под управлением духа века? Их мысли, их воля во власти духа времени. Там и здесь общее—любовь, сливающая мысли и волю любящего с любимым. Но разность в том, что там Господь, здесь тварь,—там благодать, здесь грех,—там жизнь, здесь смерть. И люди любят мир, а не Господа! Как слепы! как несчастны от самих себя люди!

«Ныне отпускаешь раба Твоего, Владыко, по слову Твоему, с миром,—говорит в восторге духа благодарный Симеон. „Владыко живота и смерти! ныне уже нечего более мне делать на земле. Служение мое на земле окончилось. Чего желала душа моя, что обещало слово Твое, исполнилось. Теперь Ты отпускаешь раба Твоего на свободу желанную, разрешаешь от уз плоти и мира, которые так тяготили меня. С миром возвращаюсь я к Тебе. Владыко мой»! Так спокойно оставляет земную жизнь праведник! На земле не остается у него ничего, к чему привязана была бы душа его,—сокровищ на земле не любил он, чести и известности не искал;—на душе его не лежит намеренная обида ближнему; Отца небесного постоянно имел он пред очами своими,—и к Нему спешил он, как из дальнего странствия нежный сын. Как завидна такая кончина!

«Ибо видели очи мои спасение Твое». Праведный Симеон не только узнает в младенце Иисусе обещанного Мессию, но в пророческом одушевлении видит всю великую судьбу Его, изображает Его не только словами пророков, но словами очевидцев Слова воплощенного.

 «Видели очи мои спасение Твое, которое Ты уготовал пред лицом всех народов». „Видели очи мои Спасителя, Тобой предопределенного и обещанного. Вот Тот, которого назначил, которого посылаешь Ты для спасения всех народов земли!

«Пред лицом всех народов» Он явится, ни для кого не будет сокрыт, всем будет возвещен, все о Нем узнают, хотя и не все примут». Как высок был Симеон пред своими современниками! Сильна была в его время уверенность, что все высокие обещания, все преимущества царства Мессии принадлежат одному иудейскому народу, народу Божию. Даже апостол Петр долго не смел призвать язычников к участию в благах христианства, пока не был вразумлен небесным видением (Деян.10,11.19). Старец Симеон видит младенца, окруженного глубокою простотою и бедностью,—и узнает тайну, которая не только забыта была народом, хотя и открыта была пророками, но долго не ясна была и апостолу.

Он видит в младенце Иисусе «свет к просвещению язычников, и в славу людей» Божиих—«Израиля». Светом для язычников Симеон называет Иисуса, поелику язычники покрыты были мраком идолослужения, суеверий, разврата; незнание истинного Бога, незнание путей спасения—сущий мрак, пагубный мрак души. И сей то мрак рассеивает Иисус—«Свет истинный, Который просвещает всякого человека, приходящего в мир». (Иоан.1,9). Славою для Израиля называет праведник Иисуса, потому что Иудеи—народ избранный Богом, люди по преимуществу усвоенные Богом, тем особенно должны были прославиться, что между ними, от них родился Спаситель всех народов. Язычники просветятся, а иудеи только прославятся. Почему же и они не просветятся? Ужели познания их были так совершенны, что им нечего было желать от Света истинного—Сына Божия? Нет; иудеи многому могли научиться у Сына Божия; познание Бога и Его закона, какое они имели, во многом могло усовершиться и дополниться, если бы умом и сердцем стали они внимать наставлениям обетованного Спасителя мира. Свет христианского учения так чист, так высок по достоинствам своим, что им желают просвещаться самые ангелы небесные в восторге от него, когда зрят его. Но тогда, как язычники чрез веру воспользуются светом Сына Божия, большинство иудеев не примет благодеяний Сына Божия, оно отвергнет Его к собственному несчастью. Так зрел праведный Симеон.

«Иосиф же и Матерь Его дивились сказанному о Нем». Как было не изумляться столь великим словам о младенце Иисусе!

«И благословил их Симеон», приветствовал с благословенною, счастливою долею, как приветствовала Елисавета (Лук.1, 42).

«И сказал Марии, Матери Его: се, лежит Сей на падение и на восстание многих в Израиле и в предмет пререканий». Богоприимец зрит в Иисусе предмет пререканий и разной судьбы для людей. Он сравнивает Иисуса с дорогим камнем, лежащим на дороге,—с камнем, предназначенным для необычайной цели. Неосторожный путник спотыкается об этот камень и падает, и получает смертельную рану. Осторожный, внимательный, при встрече с тем же камнем, останавливается, рассматривает его, узнает цену его и делается богачом, из низкой доли возвышается на степень славы и известности общей. Так изображал Мессию пророк Исайя (8, 14. 28,16). Так изображал Иисуса апостол: «приступая к Нему, камню живому, человеками отверженному, но Богом избранному, драгоценному, и сами, как живые камни, устрояйте из себя дом духовный: Он для вас, верующих, драгоценность, а для неверующих камень, который отвергли строители,— камень претыкания и камень соблазна, о который они претыкаются, не покоряясь слову» (1 Петр.2,4—8). Праведник называет Иисуса «знамением пререкаемым». Знамение есть открыто-выставленный предмет, на который устремлены глаза всех, знак чего-то необыкновенного, но чего именно, о том остается дознавать зрителю. Умный, опытный зритель понимает значение этого предмета, понимает, о чем дает знать знак к всеобщему сведению. Но многие смеются над тем же знамением; другие понимают знак,—но недовольные тем, что дело не соответствует личным видам и желаниям, осыпают порицанием то же знамение, или объясняют его в пользу своих страстей. Точно так смотрели Иудеи на Спасителя Иисуса. И одни ли Иудеи? Увы! и между нами, и в нашей жизни, то же совершается. Те, которые дают волю страстям своим, «не враги ли креста Христова» (Фил. 3, 18)? Для других имя Иисуса служит возглавием духовной праздности. Говорят: за нас все сделано, жертва принесена правосудию, благодать переродила нас; нам нечего более делать; трудиться, подвизаться, поститься, изнурять себя,—к чему это? Это значило бы оскорблять благодать Иисусову. Вера, вера в Иисуса—вот все, что нужно! Но многие скажут тогда: «Господи! Господи! не от Твоего ли имени мы пророчествовали? и не Твоим ли именем бесов изгоняли?» И Господь скажет праздным чтителям имени Его: «не знаю вас».

«Да откроются помышления многих» сердец человеческих. Пререкания людей о Иисусе будут иметь следствием то, что откроются тогда неодинаковые свойства сердец человеческих. Сердца, ищущие добра и спасения, если и встретятся с некоторыми сомнениями, скоро оставят сомнения и примут Иисуса, поелику Он есть истина, жизнь, спасение людей. Отвергнуть Иисуса могут только сердца злые, которым не мило добро и спасение, и потому не может быть предметом любви и Спаситель. Хоть, чье сердце исполнено чувством виновности своей, чье сердце жаждет спасения, ищет света и силы для вечности, тот примет не только имя Иисусово, как имя святое, но будет лобзать крест Иисусов, пойдет за Иисусом путем внутренних и внешних скорбей до гроба. Иначе вера, оставаясь делом одной мысли, перенесла бы в вечность только знание, но не жизнь. Напротив, чьи сердца заняты страстями, гордости, тщеславием, земными выгодами, те отвергнут Иисуса. Таким образом, тогда откроется величие благости Божией, так как не желая смерти людей, послала она в мир Спасителя— Сына Божия, но которого не принимают многие из людей только оттого, что злы сердца их.

«И Тебе Самой оружие пройдет душу». Праведный Симеон, полный благоговения к матери Господа и—скорби о земной, ожидающей Ее участи, наперед открывает Ей ожидающие Ее смертные страдания, так как скорбь предвиденная легче падает на душу, легче тяготит ее, чем скорбь непредвиденная. Он открывает Ей то положение Ее, в каком Она будет особенно в последние дни земной жизни Сына Своего. Много скорби испытает Она и тогда, как будут осыпать поношениями дела и чудеса Иисуса. Но ужасна скорбь, какая посетит Ее тогда, как враги прострут ненависть свою до того, что распнут божественного Сына Ее, как злодея; скорбь будет так велика, как бы острый меч проходил в самое сердце Ее.

Братья! много возвещает нам и своею жизнью, и своими словами св. старец Симеон. Целый сонм добродетелей—жизнь его. Поревнуем добродетелям его. Он терпеливо чаял утехи Израилевой; земное было оставлено для сего Утешителя. И, в награду трудов терпения, он увидел, узнал, принял на руки свои Утешителя, тогда как не узнали Его тысячи. Страшна участь отвергающих сего Утешителя, по словам праведника. Устрашимся сей участи, будем хранить сердца наши от неверия и бесплодной веры, от страстей и грехов,—и Он молитвами праведника Симеона, будет нам в славу и спасение. Аминь.

11. Слово на Великий Пяток: о любви пострадавшей за всех.

Итак свет, пришедший в мир просветить языки, сокрылся в мраке гроба, немного озарив и сердец Израиля? Восток свыше, посетивши землю, познал запад свой, не узнанный землею?

Отче небесный! Где благоволение, которым свидетельствовал Ты любовь к своему Сыну? (Матф.3,17). Где слава о которой молил Тебя возлюбленный Сын Твой? (Иоан.17,1). Сын Божий вопиет на кресте: «Боже Мой, Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?»  (Матф.25,46). И вопль Его оставлен без ответа. Владыка Сил небесных, обессиленный муками и страданиями позорными, испускает дух Свой.

Но Свет небесный не с тем явился в мир, чтобы оставить людей во мраке большем прежнего. Нет,—не при этом гробе место темному неверию.

«Любовь познали мы в том, что Он положил за нас душу Свою: и мы должны полагать души свои за братьев» (Иоан.3,16). Вот тайна Сына Божия, нисшедшего во гроб! Она не известна была векам, но—открытая—она изливать будет свет и блаженство на веки и вечность!

«Любовь познали мы в том, что Он положил за нас душу Свою». Там, где, казалось, действует только суд Божий, страшный для целой вселенной, там, где небо казалось до того разгневанным на землю, что не давало ответа даже на глас Сына Божия, там открывается любовь,—любовь, которой еще не было примера.

Как не дальновиден ум человеческий со всею хитростью, со всем коварством страстей! Люди думали, что, предавая на смерть Христа Господа, они делают только то, что хотелось страстям их. А оказалось, что самые страсти выполняли то самое, чего хотела любовь небесная, любовь Сына Божия.

Христос Господь на кресте, Христос Господь во гробе. Но не сила злобы человеческой довела Его до креста и гроба. Сколько раз враги имели все средства взять Его, чтобы поступить с Ним по воле страстей! И они не раз окружали Его, не раз посылали слуг, чтобы схватить Его. И что же? Посланные слуги возвращались с сознанием недоступного величия Его; сами враги не могли коснуться Его—беззащитного: «еще не пришел час Его». (Иоан.2, 4),—не приходил час, назначенный волею Его. И кто мог довести до гроба, Тебя, Владыко жизни и смерти? Кто мог стать против силы Твоей? Кто мог победить Тебя, Господа неба и земли? Братья! «Он держит все словом силы Своей». Ему стоило сказать слово и—легионы ангелов мгновенно явились бы против врагов Его. Он сказал: «это Я» (Иоан.18,16), и—воины римские с толпою слуг пали в ужасе на землю. Еще одно слово и—огонь небесный истребил бы их, как содомлян, земля отверзлась бы под ними, как под Кореем и Дафаном. Петр думал защищать Его: но Он исцелил отсеченное ухо Малху (Лук.22,51). Нет,—Он по своей воле предал Себя на страдания и смерть. Он знал, что в Иерусалиме будет предан, поруган и распят, но отправился во Иерусалим (Матф.20, 18). Он знал предателя Своего, знал, что предатель явится в саду Гефсиманском,—и остается в саду Гефсиманском; знал врагов своих,—и вышел Сам к ним навстречу.

«Любовь познали мы в том, что Он положил за нас душу Свою». Так, а не иначе, говорил Он и Сам о Своей смерти еще за долго до смерти. «Потому любит Меня Отец, что Я отдаю жизнь Мою, говорил Он иудеям, чтобы опять принять ее. Никто не отнимает ее у Меня, но Я Сам отдаю ее. Имею власть отдать ее и власть имею опять принять ее» (Иоан.10,17.18). Только Его воля пожертвовала жизнью Своею, только в Его власти состояло—взойти ли на небо, или умереть на кресте. Враги Его вопияли: «если Ты Сын Божий, сойди с креста» (Матф.27,40). Но потому-то и не сошел Он со креста, что Он—Сын Божий, полновластный в судьбе Своей и в судьбах мира. Потому-то и не сошел Он с креста, что любовь Сына Божия положила—совершить то, на что могла решиться только вечная любовь.

Любовь Его восхотела положить душу Свою за нас, и положила.

И кого же так возлюбил Сын Божий? Грешников! О, Любовь вечная! Кто бы мог подумать, кто из сынов человеческих дерзнул бы ожидать, что так далеко прострется любовь Твоя к нам?

 Если Сын Божий являет ангелам любовь Свою: это близко к понятию нашему. Ангелы — духи чистые, совершенные, святые. Они искренно любят Господа Своего; они пламенно творят волю Его. Потому удостаиваются они особенной любви Божией.

Если Сын Божий возлюбил любовью особенною людей невинных, каков был Адам, лишь только вышедший из рук Творческих:—и это близко к понятию нашему. Из рук Творческих вышел человек с образом и подобием Божиим, украшенный правдою и преподобием истины (Еф.4,24). А и земные родители любят детей своих, как свое подобие.

Кто же мы, которых возлюбил Сын Божий? Если скажем: «мы земля и пепел» (Быт.18,29): то это еще далеко не все. Мы—земля нечистая, пепел, оскверненный грехами.—И нас возлюбил Сын Божий.

Пусть можно еще найти примеры самопожертвования за благодетелей. Решится ли кто умереть за праведника,—это сомнительно. А пожертвовать жизнью за грешников? Это уже вовсе не в порядке дел и понятий человеческих. А Сын Божий по нас душу Свою «положил».

И как велика тяжесть, подъятая любовью Сына Божия!

Братья! мы пьем грехи, как воду. Грех кажется нам такою малостью, что мы и не думаем о нем. Но не таков он на самом деле. Он кажется нам минутным забвением долга; а на деле от него зависит участь в вечности: он совершается на малом пространстве земли; а потрясает небеса. Отчего это? оттого, что каждый грех—нарушение вечного, неизменного порядка Божия, в котором все велико; оттого, что Всеблагий по тому самому, что Он есть благость, не может не отвращаться от греха.

Представьте же миллионы грешников, представьте, если можете, все виды грехов, совершаемых миллионами грешников. И все это принял на себя Сын Божий. Все мы—грешники, от Адама до Христа, и от Христа до скончания мира. И любовь Сына Божия, приняв на себя грехи всех людей, должна была испытать всю ярость суда Божия, весь огнь беспредельной правды Божией, карающей каждый грех.

О, грешники! пробудитесь от страшной рассеянности своей. Придите, падите пред любовью Распявшегося за нас. Язвы священные! Язвы живоносные! Как не орошать вас слезами горького раскаяния, раскаяния благодарного! Или, нет, Господи, изыди, изыди от нас. Мы грешники бесчувственные, мы грешники бездушные, недостойные взирать на сии божественны язвы. И огонь любви Твоей не согревает застывших в грехе сердец наших. Что видишь Ты, сладчайший Иисусе, пред сим алтарем всесожжегшейся любви Твоей,—пред гробом сим божественным?—Видишь многократные поклонения наши, но большею частью холодные, большею частью плод обычая, а не сердец наших. Мы величаем Тебя песнями. Но, о, когда бы с сердцами сколько-нибудь достойными, если не друзей Твоих, то душевно помнящих о жертве любви Твоей! А сколько и таких между вами, которые и несколько часов бдения для Тебя считают тягостью невыносимою. Сколько слез надобно, чтобы оплакать холодность нашу к Тебе, Господи.

Любовь, распявшаяся за нас, вместе с тем, как вопиет о нашем спасении к Богу, ходатайствует и—пред нами—о братии нашей. «Любовь познали мы в том, что Он положил за нас душу Свою: и мы должны полагать души свои за братьев». Если так дорого Господу спасение всех грешников, всех братьев наших: то нельзя быть маловажным и для нас сему спасению. Если Он положил душу Свою за всех подобных нам: нельзя и нам быть равнодушными к пользам их и, прежде всего, к их вечной участи. Потому-то пред самым подвигом крестным поучал Он: «сия есть заповедь Моя, да любите друг друга, как Я возлюбил вас»  (Иоан.15,12). «По тому узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою»  (13, 35).

Служители алтаря—пастыри словесного стада! Вы более, чем кто другой, обязаны следовать Пастыреначальнику Господу своему. Не люди,—Он возложил на вас долг, по Его примеру, беречь и пасти стадо Его; Он возложил на вас звание возносить молитвы за людей Его пред Его алтарем крестным. Испытайте совесть свою. Готовы ли вы полагать душу свою за овец своих, как Он положил? О, братья! страшитесь быть наемниками, страшитесь вместо овец пасти страсти свои. Пусть грехи недоразумения, пусть грехи неопытной юности, не малого лишают вас. Он— умерший за всех немощных—уврачует немощное. Но не допускайте до души страстей—корысти, гордости, любочестия, зависти. Он—лежащий во гробе—ничего не искал. «Воры и разбойники», сказал Он о своекорыстных пастырях (Иоан.10, 8).

 Вы, которым вверена судьба ближних! пред гробом Распятого за всех—вспомните, что ближние, вам вверенные, искуплены Господом, что их слезы, не отертые вами, а может быть, и пролитые вами, не забыты будут любовью вечною, как забываете вы их. Судьи христианские! Пред крестом Господа давали вы клятву на решимость не щадить себя для правды и пользы общей. Что, если и после того совесть укажет вам место не при гробе Господнем, а в претории пилата?

Отцы и матери! за чад ваших, как и за вас, пролил кровь Свою Господь. Берегите столько дорогие души. Воспитывайте их в вере и страхе Божием. Многого стоит вам воспитание их? Посмотрите на Владыку — Господа; Он все терпел для всех нас.

 Главы семейств! за вечное спасение наше Господь распался, а не для того, чтобы мы пили и ели сладко, богатели для себя, оставляя других на жертву нищете. Будьте вождями семейству вашему к вечному спасению; отсекайте страсти в себе и в домочадцах ваших: старайтесь более всего, чтобы семейства ваши были христианскими семействами.

Каждый, чем может; должен служить пользами братии. «Не о себе [только] каждый заботься, но каждый и о других; ибо в вас должны быть те же чувствования, какие и во Христе Иисусе. (Фил.2,4.5). «Каждый из нас должен угождать ближнему, во благо, к назиданию; ибо и Христос не Себе угождал» (Рим.15,1.3). «Никто не ищи своего, но каждый [пользы] другого» (1 Кор.10,24). Если бы потребовала нужда отдать жизнь за другого: Господь отдал Свою; ужели же наша дороже, чем Его жизнь? Богатый удаляй от богатства неимущему: Господь не жалел для нас ничего. Если не другим чем, напоим жаждущего чашей студеной воды, утешим узника в его темнице, введем бескровного и странника в дом свой,—ради Того, который столько возлюбит всех нас.

Тяжело делать добро для тех, которые заставили нас вытерпеть много неприятностей. Но Он—святый, чего не терпел от врагов  Своих и—желал им только спасения? Как жестоки были враги Его! И как велика была кротость Его! Ни в одной слабости нельзя было обличить Его; а с Ним поступают, как с злодеем: вот—ведут Его на суд неправедный, бьют Его плюют Ему в лицо, насмехаются над Его знанием людей (Матф.26,67.68); одевают в багряницу, венчают терновым венцом и насмешливо приветствуют: «радуйся, царь иудейский» (Матф.27,29). Злодею дают свободу: а Его ведут на распятие. Что же Он? Молчит, как кроткий агнец. Вот Он—на кресте. И новые ругательства: «других спасал, а Себя Самого не может спасти» (ст.42). Здесь, с личными оскорблениями, соединяют уже и хулу на Бога: Он уповал на Бога, пусть же Тот спасет Его (ст. 43). Что же Иисус? Молчит, или, нет—молится за врагов Своих: «Отче! прости им, ибо не знают, что делают» (Лук. 23,34). Вот какова любовь незлобивая! Кто из нас терпел что-нибудь подобное тому, что Он терпел? Если и оскорбляют нас, то в частном кругу, и каким-нибудь легким намеком на нашу же слабость. Слушатели-христиане! Если по-человечески тяжело прощать обиды: то по-христиански гораздо тяжелее не прощать их. Как с досадою на брата стоять нам пред распятым Господом нашим? Не значило ли бы это, что мы стоим пред Ним не как ученики Его? Скажем более. Если ты — такой праведник, что каждую неприятность, причиняемую тебе, считаешь не заслуженною, готов говорить о себе вслух: я не знаю за собой никакой вины; то зачем тебе Искупитель грешников? Он не нужен тебе. Удались от сего гроба, окруженного грешниками; здесь плачут о грехах своих, да единый Праведник покроет нас от гнева Божия Своею правдою! Да, братья, если мы искренние последователи распятого Иисуса: то для нас нет неприятностей, нет обид, которых бы мы не стоили; для нас нет оскорблений, которых бы мы не простили, и не покрыли благодеянием.

Христе Спасителю! Божественными язвами умоляем Тебя,— согрей сердца наши любовью, пригвоздившею Тебя на кресте; в ней все — спасение наше, в ней свет путям нашим, в ней, жизнь вечная. Аминь.

12. Слово на Великий Пяток: о тайне страждущего Богочеловека.

Вот и оправдалось пророчество праведного Симеона! Се предмет противоречий! Сын Божий во гробе. Искупитель мира умер позорно. Как соблазняет это иудея! для языческой мудрости Христос распятый—безумие (1 Кор.1, 23).

О, да не будет сей лежащей на падение нам, как многим во Израиле!

«Если бы познали, то не распяли бы Господа славы», говорит апостол (1 Кор.2,8). Так—нужно чистое, святое разумение сего почившего страдальца, чтобы Он был нам Божией мудростью.

 С чего же начнем наше разумение тайны Его? С самих себя. Что такое человек? Что такое каждый из нас? Грешник— с первых минут своей жизни: от этого отказывается только тот из нас, кто, расстроенный страстями, теряет самопознание. «Если говорим, что не имеем греха,—обманываем самих себя, и истины нет в нас»  (1Иоан.1,8). Если же каждый из нас грешник: то каждый как-нибудь, но должен сложить с себя вину греховную. Что ж мы можем сделать для оправданья своего пред Богом? Можем ли умилостивить правосудие Божье своим раскаянием? Нет,—раскаяние само есть действие греха, и потому только обличает меня во грехе, а ни чуть не уничтожает его; еще менее оно может уничтожить другие разнородные последствия греха, которых не в состоянии мы покорить своей власти. Не можем ли примирить с собою Бога лучшею жизнью своею? Но, живя лучшим образом, исполняем мы только обязанность нашу, а старый долг грехов все остается за нами; к большему горю, лучшая жизнь наша много заключаете в себе такого, что снова делает нас должниками, снова обвиняет нас пред Богом. Когда-то люди приносили очистительные жертвы. Но в чем цена этих жертв? Только в том, что люди, принося их, сознавали себя нечистыми, сознавали нужду в очищении. Иначе они—и не собственность людей, они не могли очищать совести, окропляя только тело. И так, что ж остается думать о себе человеку? То, что он неоплатный должник пред Богом; то, что он погиб на целую вечность, если не отыщется кто- нибудь, кто заплатил бы за него долги; то, что ему совершенно необходим Искупитель.

К тому же убеждению должно довести человека и размышление о Боге.

Признавая Бога благим, человек может надеяться, что грехи его будут прощены ему. Может ли Всеблагий желать погибели грешника? Нет! Но Бог благий вместе есть и Бог правосудный. Как правосудный, Он требует удовлетворения за грехи. Не как оскорбленный, Он требует того: Он есть вечный покой. Он требует удовлетворения от грешника, как вечная любовь к добру. Как любовь к добру, как самое добро, Он не может терпеть греха, отвращается от греха, а отвращаясь, оставляет грех его последствиям: бедствию, казне, муке. Иначе сказать: оставить грех без наказания означало бы в Боге то же, что оставлять грех вблизи Себя, обнаруживать благосклонность к греху, не признавать его за грех; а этому нельзя быть. Так, человек грешник, по понятию о Боге, может надеяться прощения грехов, но не может надеяться того, чтобы грехи прощены ему были без удовлетворения.

Где же Тот, Кто удовлетворит за грехи человека? Сам человек, как уже видели, ничем не может удовлетворить за грехи свои. Где же примиритель его? Не один ли это из духов чистых? Да, по любви, благие ангелы желают спасения грешников. Но, как бы ни был высок по совершенствам, как бы ни был могуществен по крепости сил, дух сотворенный, ему остается каждое мгновение исполнять только свой долг, свое служение, а не служить за других; ему и за себя не выполнить всего, чего ожидает от него беспредельная правда. Нет, в ряду сотворенных духов, человек грешник скорее найдет против себя обвинителей. Духи добрые по тому самому, что они любят добро, не могут спокойно смотреть на грехи человека грешника. Духи злые по тому самому, что они злые, не преминут вызывать против грешника карающую правду Божию. Пусть сами они не любят правды, пусть сами они утешаются только грехом: но, наказываемые за грех, они, по самому ожесточению против благости Божией, готовы обвинять Всеблагого, если бы грешник был прощен благостью без платы за грех. Так, и мир духов говорит человеку грешнику то же, что ему необходим Искупитель.

Где же он?

То, что открылось людям в последние времена, то, что видим в сем живом, священном изображении, есть точно тайна из тайн Божиих, чудо из чудес Божиих. Сам Сын Божий, приняв на Себя лицо человека грешника, пострадал за грешника. Сам Сын Божий истощил на Себе стрелы гнева Божия, устремленные на все человечество. Можно ли представить любовь выше сей любви? Какое знамение может обширнее выражать славу Божию, чем это знание? Если творение мира есть дело любви Божией: то дело искупления людей смертью Сына Божия есть чудо любви Божией. Беспредельная любовь Сына приносит себя в жертву на алтаре крестном, чтобы возвестить небу и земле о неприкосновенной правде Отца вечного. Тайна триипостасного; недозримая во вселенной, открыта на кресте. Отец небесный до того простирает милосердие Свое к преступной твари, что не щадит Сына Своего для ее спасения.

Не больше ли сделано здесь, чем требовало дело? Конечно, беспредельно величие Сына Божия. Но беспредельна и правда, требовавшая удовлетворения за грех. Одно другому — равно, одно другого ни больше, ни меньше. Значит преизбыточное удовлетворение Сына Божия—вымысел людей или не совсем крепких смыслом, или готовых пользоваться делом Божиим на службу страстям.

Не меньше ли сделано здесь, чем требовало дело? Не довольствовалось ли Божество тем, чтобы только признать жертву Сына Божия действительною, не подвергая действительной ответственности за человека? Нет! Беспредельной правде может удовлетворить только действительное служение,—и служение одного Беспредельного. Сын Божий страдал, Сын Божий вопиял в муках душевных: «прискорбна есть душа Моя даже до смерти» (Матф.26,38). Пусть немощно, не сильно дело человека. Но величие Иисуса, как истинного Бога, не отделялось от Иисуса-страдальца и во время страданий, хотя страдало на кресте человечество. Величие Иисуса, как истинного Бога, не отдельное от Иисуса-страдальца по личному соединению Божества с человечеством в Иисусе, дало беспредельную цену страданиям примирителя Иисуса.

Не оскорблена ли правда, когда праведник предан мучениям? Но вечная правда подвергла страданиям не праведника, а Того, Кто явился пред нею, от лица неправедных. Правда оскорблена была бы тогда, когда бы праведник против воли предан был страданиям: но сей Праведник восхотел предать Себя за нас неправедных, чтобы и нас спасти, и выполнить волю правды Божией. Любовь к правде желала удовлетворения за грех. Любовь к праведному и неправедным пожелала принести удовлетворение, и принесла охотно. Как же любви правосудия не принять с любовью дела беспредельной любви?

Не понятно, как чужое состояние становится нашим состоянием, чужая правда—нашею правдою? И однако любовь выполняет за другого многое, чего не требует от нее право. Один платит за другого долг, тот несет повинности за несостоятельного бедного,—и право прекращает иск свой,—объявляет свободным того, кто дотоле был пред ним неправым. Услуги предков вменяются потомкам, услуги одного великого человека делают честь целому народу. На чем основана действительность этого заменного платежа или вменимости? На том, что члены общества составляют одно целое. А каково отношение наше ко Христу Господу? Он не стыдится нарицать нас братиею Своею (Евр.2, 11); Он стал членом семьи человеческой,—и чего не могла уплатить семья, то уплатил Он. Что ж тут странного? Он второй Адам. Падший Адам был родоначальником греховного человечества, новый Адам, Христос Господь,—начальник нового восстановленного человечества. Виновность первого Адама перешла на потомков путем естественного союза их с праотцем; оправданье совершается посредством духовного союза верующих со Христом. Дело вполне согласное с порядком общим.

И так остается, братья, окончить тем, чем начали. Мы грешники! Мы грешники,—и за грешников пострадал Сын Божий! Прольем слезы сокрушенья о грехах наших, за которые распялся Сын Божий. Это одно, что мы можем приносить на гроб Господа. Без того и поклонение наше гробу Спасителя нашего не будет иметь смысла.

Христе Спасителю! страданьями Твоими умоляем Тебя,—открой омраченный взор наш на грехи наши, согрей сердце наше искренним сокрушением о нашем несчастии, чтобы могли мы начать жизнь, достойную великой жертвы, принесенной Тобою за нас. Аминь.

13. Слово в Великий Пяток: за что пострадал Иисус Христос.

«Он изъязвлен был за грехи наши и мучим за беззакония наши» (Исай.53,5).

Так, вот чем окончились ожиданья веков—смертью позорною Ожиданного! Вот на чем остановились взоры  праведных, следившие за жизнью обетованного,—на кресте разбойников! Помазанник потреблен (Дан.9,26); Святый Божий причтен к злодеям (Исай.53, 12); Царь и священник Вышнего, великий пророк и посланник неба (Псал.49) поруган, измучен, покрыт ранами, умирает! И как же доведен Он до того? Один из Его же учеников продал его, и предал на смерть лобзанием (Лук.22,47). О, Боже праведный! Кому явственна мышца Твоя? (Исай.53, 1). За что так унижен, обесславлен, истерзан сей Сын человеческий?

Много было людей, которые судили и осуждали Господа Иисуса. И архиереи—люди посвященные правде; и книжники—люди ученые, хорошо знавшие закон; и фарисеи—люди, считавшие себя праведниками и, как казалось, ревновавшие о правде; и старцы народа— мужи почтенные доверенностью общею за седину лет,—судили и осуждали Иисуса, как преступника. И народ кричал: «возьми, возьми, распни Его»; и царь Ирод осмеял Его; также и воины ругались над Ним, и, подходя, подносили Ему оцет, и говорили: если Ты Царь иудейский: спаси Себя (Лук.23,36.37); и слуги плевали Ему в лицо, били Его по ланитам. Кого недоставало к числу осуждавших Иисуса? Тут были люди всякого сословья, всякого состояния. И ужели тогда, как было столько людей, они думали и говорили неправду? Братья! Остережемся судить, о ком бы то ни было, по слуху, по наружности. Вот пред нашими глазами пример несправедливых суждений людских! Доведен до самой позорной смерти, доведен до гроба Святейший из святых. Как это случилось? Народ увлечен был своею доверчивостью к другим, и только по примеру, по внушению нескольких изрыгал хулы на святого. Воины, поощренные слабостью своего начальника Пилата, легкомысленно следовали за толпою. Слуги спешили угодить воле господ. Первосвященники, книжники, фарисеи—главные виновники греха—судили и осуждали ослепленных страстями, которые обнаруживались в словах и делах их. И вот составился суд—образец неправды, вопиющей на небо. О, ужаснемся, братья, произносить суд и осуждение другому. Ужаснемся особенно тогда, когда никто и ничто не призывает нас произносить суда над другим.

Видите ли при кресте Иисуса пример тому, как спасительно для нас судить себя самих, а не другого, и так, поступая таким образом, мы можем быть близки к тому, чтобы произнести самый верный суд о других? Разбойник, открытый разбойник, который и сам не отрекается от того, что он разбойник, приглашается с креста прямо в рай. «Ныне же будешь со мною в раю», говорит ему Господь распятый. Как это так? Разбойник в раю! За что? Каким путем? Очень простым, брат! Целые тысячи говорили о Господе Иисусе: «да пропят будет», и говорили потому, что слишком мало думали о своих грехах. А разбойник напротив— думал о себе, о своей участи, о своих делах, которыми доведен до креста, и которые могли довести его еще далее—до ада. Тяжка казнь крестная: но он не сравнивает сей своей казни с грехами, с злодеяниями чужими; он говорит только: это по делам моим; я получаю, что заслужил. Полный чувством своей виновности, сокрушаясь о своих худых делах, он не хотел худо думать ни о чем, тем менее о Том, о Ком прежде, как слышал он, все говорили, как о пророке, как о посланнике Божием, как о Спасителе людей. Представляя себя на краю погибели, без надежд на себя, он обратился душою к тому праведнику, который был другом грешников; ничего не ожидая от себя, ожидать лучшего только от ожиданного веками неповинного; несправедливость собрата к Праведнику дала глубже чувствовать только свою неправду. И вот—из скорбной души его исторгается не только исповедь, но исповедание веры, не только суд верный о Праведнике, но и молитва искренняя к Господу и Спасителю. «Один из повешенных злодеев злословил Его и говорил: если Ты Христос, спаси Себя и нас. Другой же, напротив, унимал его и говорил: или ты не боишься Бога, когда и сам осужден на то же?  и мы [осуждены] справедливо, потому что достойное по делам нашим приняли, а Он ничего худого не сделал. И сказал Иисусу: помяни меня, Господи, когда приидешь в Царствие Твое!»  (Лук.23,39—42) Вот путь ко спасению и к истине! Разбойник кающийся проповедует такую правду, которой не видели на тот раз целые тысячи считавших себя праведными.

«Кто из вас обличит Меня о грехе»,—говорил Христос Иисус врагам Своим? И враги молчали; они сознавали, они чувствовали, что на Его жизни не было ни одного пятна. Он, и как Сын человеческий, был Агнцем непорочным и чистым, не знал греха, и лесть не была в устах Его. Для всего святого пример в Его жизни, и ничему оскорбительному для чистой совести нет примера в Его жизни. Но Он вместе с тем Сын Божий, Богочеловек: это показывали слова и дела Его. Возможно ли же для Него что-либо несогласное с волею Божией? Если же так: то за Себя не мог Он страдать. Страдания—плод греха, наказание за грех. И потому Того, Кто без греха, и однако ж страдает, Тот страдает уже не за Себя. За чьи же грехи страдает Сын Божий? За что гнев Божий воспален до такой степени, что Бог не пощадил Сына Своего, но предал Его на скорби лютые? (Матф.26,38). О, если бы, по примеру благоразумного разбойника, мы часто испытывали самих себя: мы твердо хранили бы в сердце своем решение вопроса, какое слышим из уст разбойника. Никакой другой голос чаще не исторгался бы из сердца нашего, как сердечный вопль разбойника: «помяни меня, Господи, когда приидешь в Царствие Твое».

Испытаем самих себя, испытаем дела и силы наши; не в таком ли мы положении, что от самих себя нам нечего ожидать, кроме погибели. Если правда человеческая не успевает обличить нас в грехе, если в глазах людей мы люди без пороков: это еще не значит того, что мы праведники пред Богом. Нет, суд Божий не то, что суд человеческий; он смотрит за каждою мыслью нашею, за каждым желанием нашим, за каждым биением сердца нашего. И какая бездна грехов в нас открывается пред судом Всесвятого? Нечестия мои труднее исчислить мне, Господи, чем песчинки песка морского. Как же избавлюсь от гнева Божия? Как спасусь от неумолимой правды Божией? Покаянием? Но оно не более, как законный плод греха, а соделанный грех остается грехом. Делами милосердия? Но они—мой долг постоянный, и потому не плата за долги мои, за необозримое множество грехов моих. Говорить ли о жертвах вещественных? Они вовсе не моя собственность,—и притом так малоценны сами по себе! Где же сокроюсь от правды Божией? Где найду покров от гнева праведного? Боже вседержителю!—Дерзнет ли грешная тварь, столько прогневавшая Тебя, помыслить, что благость Твоя может еще спасти ее, может явить средство к избавлению ее от казней правды? Ужас поражает ее при мысли, каково должно быть наказание за нарушение правды беспредельной. Но, что говорят нам посланники неба, что говорит нам сам Бог о нашем спасении? «Ибо так возлюбил Бог мир», говорят они, что отдал Сына Своего Единородного, дабы всякий верующий в Него, не погиб» (Иоан.3,16). О, Боже непостижимый! до того ли простерлось милосердие Твое к законопреступной твари, что и Сына Своего не щадишь Ты для спасения ее; поражаешь смертельными муками Единородного Твоего. Сыне Отца вечного! Непостижима, беспредельна любовь Твоя к нам грешным, необозримо величие самопожертвования Твоего за бренное заблудшее создание Твое.

Братья! Если Сын Божий умер за всех (2 Кор.5,15), если Он есть умилостивление за грехи наши, и не только за наши грехи, но и за грехи всего мира (Иоан.2, 2), если не знавшего греха положил  Отец небесный жертвою за грех, чтобы только мы были оправданы (2 Кор.5,21): то кто после того решится, явно или тайно, пред Богом и Его тварями, сказать подобно Пилату: я не повинен в крови праведника сего (Матф.27, 24)?

Грехи мои, грехи твои, грехи всех нас, братья, вели и довели Иисуса на лобное место. Какое ужасающее множество беззаконий подъял Он, какие ужасающие муки должен быль вытерпеть, приняв на Себя грехи всех человеков! Около шести тысячелетий принял на себя Богочеловек, и гнев Божий за них излился на Него; 13 веков протекло после того, как страдал Он, и грехи 18 веков Он видел, и лютые скорби за них терпел Он. Он видел мои гнусные помыслы, видел мое любочестье, мою гордость богопротивную, мою неверность совести ежеминутную, мои грехи слов и дел, и скорби—плод грехов моих—терзали святую душу Его. Он видел, как нераскаянный грешник отвергает все наставленья проповедников, все внушения дружбы, все укоры своей совести, все вразумления бедствий, и—томился муками за нераскаянного грешника. О, беспечный грешник! посмотри, до чего довела Сына Божия такая беспечность? Пробудись от сна, забывшийся миролюбец! Твоя пышность совлекла с Него последние одежды; твоя страсть к роскоши возложила на Него терновый венец, покрыла лицо заплеванием и заушением; твое сластолюбие давало пить Ему уксус, смешенный с желчью; твое плотоугодие изострило гвозди, которыми прибито ко кресту пречистое тело Его. О, ороси же хотя одною слезою несчастную душу твою! Твое корыстолюбие пригвоздило к дереву поругания пречистые длани Его: твое блуждание по стезям гнусной похоти держит на том же древе израненные святые ноги Его. Ужаснись грехов твоих; пади в слезах горьких пред Распятым тобою. Сие ребро прободенное источило нам живоносную таинственную кровь. Для чего бездонною кровью сею наполнена чаша завета нового? Кто бы ты ни был удаляющийся тела и крови Господа твоего: горе тебе, если ты, по примеру иудея, ни во что ставишь кровь Господа твоего! Братья! воззовем с воплем крепким, воззовем вместе с разбойником к распявшемуся за нас: «помяни нас, Господи, кода приидеши во царствие Твое».

Беспредельное самоуничижение Сына Божия могло примирить с нами оскорбленную нами правду Божию. Страдания Его, соединившего на всю вечность человечество с Божеством в лице Своем, могли превозмочь безмерную тяжесть грехов целого мира. Творец всемогущий мог, подъять на Себя виновность твари, оскорбившей беспредельную правду. «Наказание мира нашего [было] на Нем, и ранами Его мы исцелились» (Исай.53, 5).

 После сей беспредельной любви к нам Сына Божия, после сего беспредельно-великого служения Его спасению нашему, будем ли еще оскорблять Его непокорностью святым заповедям Его. О, это будет неблагодарность самая ужасная! Но, если и до того забывчивы, до того неблагодарны: не замедлим к Нему же обратиться и взывать: «помяни нас, Господи, когда приидеши во царствие Твое». Его длани, распростертые на кресте, всегда готовы принять кающихся грешников; Его сердце, отверстое копием, всегда готово приблизить к себе возвращающегося заблудшего сына; Его уста, молившиеся за распинавших Его, всегда готовы изрекать прощение сокрушающемуся грешнику. Однажды и навсегда принес Он жертву за всех грешников Отцу своему,—и жертва Его всегда будет иметь силу пред престолом небесным. Если пройдут и еще века, если пройдут и еще тысячелетия: пусть грешник воззовет из глубины сердечной: «помяни меня, Господи», и кто бы он ни был, ответные слова будут те же: «будешь в раю». «Вот Агнец Божий, Который берет [на Себя] грех мира», всех веков и народов!

Братья! Теперь время для того, чтобы каждый час являлись мы пред распятым с молитвою о грехах своих. Но будет, когда не будет к тому времени; будет время, когда все узнают,  что «изъязвлен [Он] был за грехи наши, и мучим за беззакония наши» (Исай.53, 5), но не все—в отраду для себя самих; будет время, когда все узрят в прободенном страдавшего Иисуса за грехи наши; но для нераскаянного грешника Он будет только неумолимым судией. Трубный глас Его воззовет всех спящих от века на суд. Тогда увидят язвы, понесенные Им за грешников: но язвы сии уже не укроют грешника от гнева Божия в глубине своей; простертые длани не будут принимать заблудшего; кровь пречистая не будет утолять мук совести. «Тогда явится знамение Сына Человеческого на небе; и тогда восплачутся все племена земные» (Матф.24, 30). Это так же верно, как верно то, что наперед говорил Он о Своем кресте, и о Своем воскресении. Тогда узнают Его и те, которые дотоле не знали, и не хотели знать в Нем Спасителя своего; глубоко почувствуют нужду в Его спасении и те, которые нечестиво отвергали спасение Его. Узнают, и возрыдают горько о безнадежной участи своей,—вечно горькой и безотрадной. Явится Сын человеческий с сонмом ангелов, и скажет: совершилось! Побеждающий наследует все, и каждому награда по делам его:—тем, которые постоянством в добрых делах искали славы и бессмертия,—жизнь вечная; а тем, которые упорствовали и не покорялись истине крестной,— ярость и гнев (Рим.2,5.9). И целую вечность не переменится приговор Его: огнем пламенным отмщено будет не слушающим благовествования Господа нашего Иисуса Христа (2 Сол.1,8).

Братья! Прежде нежели услышим страшное слово судии, прежде нежели поразят нас рыдания всех племен земли, при виде Господа, грядущего сотворить праведный суд, возрыдаем над пречистым телом распятого за нас; облобызаем язвы Его со слезами сокрушения о грехах своих, будем стенать и взывать к Нему: «помяни нас, Господи, когда приидеши во царствие Твое». Оставим грехи чужие, и рассудим, о самих себе пред Его живоносным гробом; простим, если и были, долги ближнему, яко же и Он «благодатью Своею простил»  нам,—да так сподобимся быть в вечном царстве со Спасителем и Господом нашим. Аминь.

14. Слово в первый день св. Пасхи: Воскресение Спасителя есть одно из твердых оснований веры, надежды и любви.

«Христос воскрес!»

Сколько веков прошло с того времени, как ангел в первый раз сказал женам: «Его нет здесь—Он воскрес». И для  всех этих веков весть о воскресении Христовом не престает быть вестью сладкою, вестью неземною, небесною. Во всех странах, у всех народов, где только исповедуют Христа, приносит она с собою веселье и радость, восторг и торжество. И не одна земля, а и небо, не одни люди, но и жители стран горних, радуются, и повторяют: «Христос воскрес!»

И с каким торжеством встречают весть о воскресшем Христе? Это—праздникам праздник; торжество из торжеств. Каждую неделю отделяем мы день для воспоминания воскресения Христова,—и торжества сего не помрачают у нас ни пост, ни слезы. Но тем не довольна душа христианская. Ей хочется радоваться о воскресшем Христе так, как ни о чем она не радуется; она назначает себе еще время, в которое светло поет: «Христос воскрес—веселье вечное».

Радость наша, слушатели, о воскресшем Христе справедлива. Воскресенье Спасителя нашего есть одно из самых твердых оснований и нашей веры, и нашего упованья, и нашей любви. Как же не радоваться о нем?

Много Спаситель наш творил чудес на земле: но к чуду воскресенья Своего не раз Он отсылал самых упорных врагов Своих. Род лукавый и прелюбодейный, говорил Он  фарисеям, ищет знамения; и знамение не дастся ему, кроме знамения Ионы пророка» (Матф.12,39;16,4), т. е., знаменье воскресения. И это знамение дано. Оно дано, слушатели, самим врагам Иисусовым: так оно сильно! Избранным из избранных учеников Своих показывает Господь на горе славу Свою, славу Единородного от Отца, и в то же время говорит: «никому не сказывайте о сем видении, доколе Сын Человеческий не воскреснет из мертвых»  (Матф.17,9). К чему это запрещение? Зачем останавливать проповедь о славе Сына Божия? Затем, что воскресение Спасителя нашего есть такое чудо, которое одно и могло своею очевидностью запечатлеть все знамения славы Сына Божия; затем, что оно, всего лучше, своим неземным светом озаряет незримый для чувственных глаз образ Сына Божия. Апостол в ареопаге доказывает, что воскресение Христово указывает во Христе судью вселенной (Деян.17,31), и потом пишет к римлянам, что по плоти родился Иисус «от семени Давидова, и открылся Сыном Божиим в силе, по духу святыни, через воскресение из мертвых» (Рим.1,4). Какое величие в воскресшем Иисусе твоем, душа христианская! Самые враги чувствовали силу воскресенья Христова. Узнав от назарянина, что Он воскреснет, они берут все меры, чтобы помешать вере в Его воскресение. Едва Иисус умер, они просят Пилата—приставить стражу к Его гробу; гроб окружен воинами; вход в пещеру, заваленный камнем, запечатан. Все, чего могла требовать осмотрительная (не скажем пока—злоба) мудрость человеческая, сделано. Но Иисуса нет во гробе. Что делать? Надобно вооружиться клеветою. Стража, говорят, проспала, и ученики унесли тело Иисусово. По всему видно, как мысль о воскресении Христовом тяжела была для Иудеев; по всему видно, что они знали, как замыслы их все разрушатся, и откроется слава Иисуса, как Мессии и Сына Божия, когда народ уверится в Его воскресении.

И надобно сказать, что, на беду врагам веры и на радость душе верующей, из всех чудес, на которых основывается наша вера, чудо воскресения Христова так очевидно, так несомненно, что надобно быть врагом всякой истины, чтобы не видеть его действительности. Если иудеи разгласили было, что тело Иисусово украдено, когда стража спала: то это слишком очевидная неправда. Представьте, что надобно было подойти ко гробу, отвалить большой камень, и потом уйти с телом, не разбудив стражи, которая однако и приставлена была собственно для того, «чтобы ученики Его, придя ночью, не украли Его» (Матф.27,64). Римская стража состояла из четырех четвериц (Деян.12,4). Римская стража за небрежность в своем деле строго была наказываема. Вспомним случай из истории ап. Павла, когда темничный страж, полагая, что упустил он узников, хотел было сам на себя наложить руки (Деян.16.27); а здесь воины так беззаботно доносят начальству о крайней своей небрежности. Но пусть так; пусть стража в самом деле спала: почему же узнали, что тело украдено? И на кого возлагают вину в хищении? На тех людей, которые, при первой встрече с опасностью, разбежались как овцы,—которые теперь должны идти на открытую борьбу с ожесточенною синагогою. И на что им нужен был мертвец? Но для нас довольно, что и сами враги Иисусовы впоследствии не отвергали действительности воскресения Христова, а только запрещали проповедовать о воскресшем Иисусе.

Так, сладчайший наш—жив,—и если Он жив, если Он воскрес Сам Собою: то нам нет нужды в других доказательствах божественной Его славы. Известное дело—мертвецы не встают сами собою; известное дело—тело человека действительно умершего должно подвергнуться тлению,—и вовсе не естественно ему самому собою воскреснуть. Земля в землю пойдет, в землю превратится, землею станет: на то—воля Вышнего. Но наш Спаситель, умер на кресте, мертвый прободен, мертвый положен во гроб; все видели, все знали, самые враги Его говорили, что Он умер. И однако Он в третий день воскрес. Какое очевидное, какое поразительное чудо! И смерть не могла удержать Его (Деян.2, 32). Он воскрес Сам Собой. Ни пророка, ни чудотворца тут не было, который бы извлек Его из гроба. Он встал Сам, как владыка жизни и смерти. Он встал не как побежденный смертью, но как победитель ее. Он отдал жизнь, и опять принял ее. Никто не отнимал ее у Него, и никто не дал ее Ему (Иоан.10, 17. 18). Сам Он с полною свободою, и возлег в могильной пещере, как в царском чертоге, и встал из нее. Кто же это, как не Бог истинный, Бог вседействующий и всевластный?

Так, христианин, твой Бог жив. Твой Бог жив—и ты знаешь, кому кланяешься. Он жив, и ты видишь в Нем все чего может требовать пытливый разум. Он жив, и дает жизнь человечеству, и уму и сердцу. Языческая мудрость созидала себе богов мертвых, которые и не слышали и не видели человека. Как стыдно человеку, что он кланялся истуканам! В другое время человек вымышлял себе и живых богов, но которые или так же бессмысленны были, как и истуканы, или столько были порочны, что оставалось учиться у них одним порокам: это еще стыднее человеку. Лучший мудрец языческий! твой бог—неведомый бог. Но что и это за бог? Он, или слишком не милостив к тебе, так что не хочет и сказаться о себе,—или он сказался о себе, но ты не понимаешь его: то и другое не честь и тебе и богу твоему. И к чему тебе нужен твой неведомый? Если он не знает тебя: он не знает и нужд твоих, которых у тебя так много. Если ты не знаешь его: как ты будешь чтить его, тогда как имеешь нужду чтить? На беду себе ты его создал. Не видя от тебя почтенья, которого не имеешь ты ему воздать, он в гневе убьет тебя. Христианин! Как жива, как высока, как тверда вера твоя,—вера в живого Господа твоего!

Когда явился Иисус с силою чудес, с крепостью духа и слова: самые высокие надежды ожили в лучших из людей; лучшие люди обратились с ожиданием к Иисусу. Но Иисус распят, Иисус умер, Иисус во гробе. Пророк и чудотворец, Мессия убит беззаконными: чего после того оставалось ожидать? Мрачный гроб, сокрывший Иисуса, сокрыл, по-видимому, и все надежды человечества. «Мы надеялись было, что Он есть Тот, Который должен избавить Израиля; но со всем тем, уже третий день ныне, как это произошло» (Лук. 24, 21).

Но Иисус воскрес, и с Ним воскресли лучшие надежды наши. Грешник! тебе всего более нужно прощение грехов. Ты часто и тяжко вздыхаешь о том, кто бы тебя избавил от грехов твоих. Теперь воздыхания твои об Избавителе не напрасны. Вот Иисус Христос 2умер, но и воскрес»; «Он одесную Бога, и ходатайствует за нас» (Рим.8,53,54.) «Кто теперь может обвинять избранных Божиих? Бог оправдывает: кто дерзает осуждать?» Спаситель наш жив: жива и надежда наша на Его спасение. Не напрасно говорил пророк о Его восстании и о нашем в Нем воскресении в третий день (Осии 6,3). Иисус предан за грехи наши, и воскрес для оправдания нашего (Рим.4,25). Теперь ясно, что Бог Отец благоволит о жертве, принесенной за нас Иисусом; Он прославил Иисуса. Так, если и семьдесят раз упадешь ты на день, слабый путник земли,—более, нежели семьдесят раз согрешишь ты на день: вставай и иди к Ходатаю праведнику; Он простит тебя, Он прощает всякого, кто приходит через Него к Богу. Но ты и оправданный остаешься с немощами и вздыхаешь, что не можешь избавиться от плоти греховной. Утешься. «Если Я не пойду, говорит Он, Утешитель не приидет к вам» (Иоан.16,7). И так, если взошел Он к Отцу: то Утешитель придет, чтобы подкреплять нас в борьбе с грехом. И Сам воскресший обещался пребывать с церковью «во все дни, до скончания века».

Однако ж, если бы все надежды наши оканчивались землею: как тяжела была бы земная жизнь твоя, христианин! Как много страдать заставляет тебя мир! Ты страждешь, отрекаясь от выгод земных; страждешь и тогда, как наслаждаешься ими: то страждешь ты сухостью, то страждешь раскаянием. Скорби жизни твоей ты услаждаешь только ожиданием отрады в будущности. Но чем ты убежден в отрадной твоей будущности? Всего более воскресением Христовым! В самом деле, что значит смерть после смерти Иисусовой? Она только страж, который хранит до времени одно тело, а дух бессмертный, не знающий гроба, витает выше пределов земли. Что значит для нас смерть Иисусова? Верная порука за вечную жизнь нашу. Христос—глава верующих; если воскресла глава: вероятно ли, чтобы остались мертвыми прочие члены? Христос есть Царь; и так надобно, чтобы были и подданные. «Если проповедуется, что Христос воскрес, пишет Павел, то как некоторые говорят, что нет воскресения мертвых? Если нет воскресения мертвых, то и Христос не воскрес»  (1 Кор.15, 12. 13). Нет, не напрасно падало на землю сие пшеничное небесное зерно. Оно упало для того, чтобы не остаться одному; оно умерло с тем. чтобы принести много плода (Иоан.12,24). Если мудрость мудрецов земных не могла утвердить в своих чадах надежду на бессмертную жизнь: то это и потому, что мудрецы земные, отходя в могилу, не возвращались к своим чадам. Если даже и пророки не ясно и не твердо говорили о будущей жизни: то потому, что еще не было на земле победителя смерти, о котором все должны ожить (1 Кор.15, 22). Но теперь Дух воскресшего Иисуса, живущий в нас, один сей Дух свидетельствует уже, что нам надобно жить не на земле только или в земле, а на небе и вечно. «Бог богатый милостью, и нас, мертвых по преступлениям, оживотворил со Христом» (Ефес.2,4). Что это значит? это значит, что даже и та смерть, которая умерщвляла дух наш, и из духа разливала смертный яд на тело,—даже и та смерть побеждена Христом, и мы, оставаясь на земле, живем уже на небе; ибо живем в общении с Богом благодатью воскресшего Христа. Бог, богатый милостью, умерщвленных грехом оживил и «спосадил на небесах во Христе Иисусе». Потому-то и не один дух,—самое уничиженное тело наше преобразит некогда воскресший «так, что оно будет сообразным славному телу Его, преобразит силою, которою Он действует и покоряет Себе все» (Фил.3,21). «Благословен Бог и Отец Господа нашего Иисуса Христа, по великой Своей милости возродивший нас воскресением Иисуса Христа из мертвых к упованию живому» (1 Петр.1,3). «Господь, сам Господь сотворил день сей, да возрадуемся и возвеселимся в оный!»

После того, как воскресение Христово утверждает нас и в вере непоколебимо, и утешает надеждами полными, что должны мы делать, как не любить Господа нашего, как не совершать одну Его святую волю? «Любовь Христова, говорит св. Павел, увлекает нас, рассуждающих так, что если один умер за всех, то все умерли» (2 Кор.5, 14). И подлинно, как нам не умирать за нашего Господа? Как нам щадить себя, когда для нас не пощадила Себя любовь вечная? Как нам быть бесчувственными к любви, возлюбившей не друзей, а врагов своих? Христианин! грех распял твоего Иисуса; грех низвел во гроб твоего Иисуса грех истерзал смертными муками твоего Иисуса. Вот, что значит твой грех! Вот что дать тебе может грех! Когда с живым деревом так поступлено: смотри, чего ждать сухому! С другой стороны, если Иисус твой жив; если Он, как человек, воскрешен Божеством: то как и отчего это? Он смирил Себя, быв послушным даже до смерти, и смерти крестной. И вот Бог превознес Его и дал Ему имя выше всякого имени (Фил.2,7). За претерпение смерти увенчан Он славою и честью; за добровольную нищету обогащен властью над небом и землею; за понесенное за нас бесчестье Он посвящен в вождя спасения, и приводит многих сынов в славу (Евр.2,8.9). Как многого можешь ожидать ты и себе, душа христианская, от жизни святой богоугодной! Вечная правда, увенчавшая невинного страдальца наградами, наградит и твои подвиги, тем более, что она примирена с тобою подвигами невиданного страдальца. И что тебе любить на земле? Ужели мир? Но ты знаешь, что мир распял, осмеял, убил твоего Иисуса; ты знаешь, что мир поражен судом от Иисуса,—оставлен в стыде и позоре. И тщеславный книжник, и гордый набожностью фарисей, и суетный Пилат, и грубая чернь,—весь мир и со своею славою пышною, и со своим лице-действом, и со всеми страстями своими, чем является тебе при свете славы воскресшего Иисуса? Сонмищем богоубийц, отверженных Богом! Беги от сего сонмища. В мире грешников все что могло бы тебя останавливать на себе, и колебать твою любовь к Богу, все предано осуждению воскресшим Иисусом. Остается жить жизнью новою, не знаемою для мира. «Мы погреблись» со Христом «крещением в смерть, дабы, как Христос воскрес из мертвых славою Отца, так и нам ходить в обновленной жизни» (Рим. 6, 4). Для одного только на земле Христос повелел жить нам: это для любви к ближним нашим. Сия любовь утверждена, освящена, запечатлена Им. Он желал, Он требовал, чтобы мы любили друг друга так же, как Он возлюбил нас. Он желал, чтобы мы прощали друг друга так же, как Он простил нас. «Сия есть, говорит Он, оставляя мир сей, сия есть заповедь Моя, да любите друг друга» (Иоан.15,17). И, по воскресении, каким именем в самый первый раз называет Он земных учеников Своих? Он называет их братьями: «пойди к братьям Моим», говорил Он Марии. Как же нам не любить друг друга, когда сам воскресший Господь называет людей братьями Своими? О, любовь вечная, любовь воскресшая! погаси в сердцах наших вражду и зависть, хотя на дни радости о Тебе. Если когда, слушатели, то особенно ныне обнимем друг друга, рцем: „братья“, и ненавидящим нас простим все для радости о воскресении.

«Светися, светися, новый Иерусалиме! Слава бо Господня на тебе воссияв». Кто бы ты ни был, христианин, пусть ничто не возмущает радости сего радостного дня твоего. Счастлив ли ты? Усугубь твое счастье настоящим торжеством. Несчастен? Забудь скорби земные, и радуйся об отверстом для тебя небе. Грешник ты? Не говори о том: у воскресшего все праведники. Праведник ты? Больше радуйся,—о торжествующей правде Единого праведного.

«О, Пасха великая и священнейшая, Христос! удостой нас причащаться Тебя здесь искренним сердцем; удостой нас совершеннее  приобщаться Тебе в нескончаемый день Твоего царства». Аминь.

15. Беседа на Евангелие, читаемое в первый день Пасхи на вечерни: (Иоан.20, 19-25).

«Христос воскрес!»

О чем и говорить в день воскресшего, как не о воскресшем? Теперь только и слов у нас, что о воскресшем. Церковь в песнях своих веселится и радуется о воскресшем,—благовестия вдохновенные предлагает она те, которые говорят о воскресшем. Мы слышали теперь благовестие о явлении воскресшего,—о явлении, которое происходило почти в сей же самый час— «по вечеру весьма поздно», и в сей самый день—«в первый день после  субботы». Если же ныне только о воскресшем и может быть слово: повторим и объясним весть о воскресшем, в первый раз полученную в сей самый час и день.

«В тот же первый день недели вечером, когда двери [дома], где собирались ученики Его, были заперты из опасения от Иудеев, пришел Иисус, и стал посреди». Уже ангелы огласили жен мироносиц радостною вестью о воскресшем Господе (Лук, 24, 1—7). Сам Господь сперва явился одной Магдалине, потом ей и другой Марии. Еммаусским путникам Он дал Себя узнать несомненно в преломлении хлеба. Петр, вкупе, с Иоанном, подтверждают ученикам весть видевших Господа о прославленном Господе. Тем не менее ученики еще в страхе. Иудейское сонмище, поразившее пастыря, навело трепет на овец, оставшихся без пастыря; осиротевшие ученики боятся всего от людей, которые так несправедливо, так бесчеловечно поступили с единственным Праведником, которые и их уже обвинили в намерении похитить тело Учителя; в страхе обращаются к средству безопасности,—заключают двери: средство слишком не надежное против ожесточившейся злобы! И вот тогда, как сердца учеников, то стесняемы были опасением и страхом, то на мгновение озарялись сладкою надеждою увидеть Господа, Господь «в тот же день, в первый день недели», когда явился Марии, вечером Сам является среди учеников; двери были заперты, а Он пришел и стал посреди их. Чудо воскресения усугубляется чудом необычайного явления воскресшего. Что это чудо действительно совершилось, что Иисус воскресший действительно пришел к ученикам, тогда как двери оставались затворенными; это показывают и ясные о том слова евангелиста, которые повторил Он и после (ст. 20), и страх учеников, смущенных явлением Господа. И для просвещенных полных светом откровения чистого сие чудо не выходит из пределов вероятного. «Есть тело душевное», говорит апостол, и «есть тело духовное» (1 Кор.15,44). Последнее остается телом и тогда, как грубая телесность то истлеет, то сгорит,— тело духовное тонко и неуловимо условиями жизни видимой. Тело духовное образуясь из вещественного, душевного, преобразует земные начала в небесные, грубые в тонкие. Так бывает в человеке, когда он не остается под влиянием одной жизни чувственной! И какая необозримая постепенность в восхождении грубого к более тонкому, к неуловимому, замечается в самой вещественной природе! Как и здесь одни вещественные начала проникаются другими, а сии третьими и так далее! Когда проходит дерево; огонь проникает железо, медь, серебро, золото—тела самые плотные. Так, для общего здравого разумения не непонятно, как воскресший «пришел, когда двери дома были заперты». И однако, явление воскресшего среди учеников, при заключенных дверях, было так необычайно, что требовало успокоительного слова.

«И говорит им Иисус: мир вам!»  Что это за мир, который преподает Господь апостолам? И мир часто обещает людям мир,—он даже ввел желание мира в число обыкновенных приветствий своих. Но, как не верен, как не покоен покой, который обещает людям мир! Господь сам сказал: «мир оставляю вам, мир Мой даю вам; не так, как мир дает, Я даю вам». (Иоан.14, 27). Мир, который оставляет Он ученикам своим, не тот, что дает людям мир. Для мира Христова мало было бы, если бы он освобождал учеников Христовых только от опасений со стороны злобных людей; Христовым ученикам надлежало иметь силы для борьбы не с одними иудеями. Мир Христов заключал в себе мир внутренний, мир сил душевных, нарушенный некогда грехом; грех, расстроив душу, расстроил отношение души к Богу и ко всей твари, против человека грешника восстала правда Божия, восстал мир духов—ревнителей правды, восстала внешняя природа, дотоле покорная человеку. Богочеловек примирил Своею смертью правду Божию с человеком; осязаемое доказательство тому—Его победа над смертью. И вот, те же ревнители правды—ангелы благовествуют искавшим воскресшего: «не бойтесь»; и вот, званным о Христе возвещают, что им все споспешествует во благое.

Евангелист Лука повествует (24,37), что ученики, и выслушавши весть от Господа о мире небесном, оставались в смущении; думали, что видят духа, и колебались. Так необыкновенно было для них явление воскресшего Господа! Так многое еще в высоком духовном деле оставалось для них не совсем понятным! Потому-то Иисус, возвестив о мире, «показал им руки и ноги и ребра Свои»: показывает знаки крестных страданий своих, чтобы видели, что Он тот же Христос, который был распят. Желает рассеять недоумения о Себе, и дает мысли свободу самой доходить до спасительной веры, позволяет испытывать истину. Он не требует доверия безусловно: нет, пусть и глаз видит, и руки осязают, пусть чувства все дознают истину, когда хотят, чтобы и на сем суде оправдалась истина. Не опасайтесь за истину: она оправдает себя, она не боится испытания. Истины веры—духовны; часто они совсем не принадлежат к области мира чувственного: но они объясняются, иногда даже подтверждаются, опытом. Такова истина, что Христос воскрес истинно. Она отдана была на испытание чувств, и осталась истиною; не могут сказать теперь, что вера в воскресшего основана только на слухе, на молве, не поверенной осторожностью. Нет, она была поверена. Евангелист Лука прибавляет к повествованию Иоанна, что для уверения апостолов Иисус, явившийся сквозь двери затворенные, и вкушал пищу с апостолами, и потом объяснял писание, прорекавшее о Его смерти и воскресении (24, 42—47).

«Ученики обрадовались, увидев Господа». Как было не радоваться, когда увидели Того, Кого считали, то мертвецом, унесшим с собою все надежды во гроб, то призраком, ужасавшим душу, непривыкшую к миру духов. Евангелист Лука присовокупляет: «когда же они от радости еще не верили и дивились, Он сказал им» (Лук. 24, 41): т. е., ученики от радости не верили своей радости; испытали, дознали, что воскрес их учитель, их Господь, за которого некоторые обещались душу положить,—и радость так была велика, что предмет ее казался невероятным.

«Иисус же сказал им вторично: мир вам!» Снова повторяет Иисус смущенным желание мира, конечно, с тем, чтобы действием Своей вседействующей воли утвердить возрождавшийся в них мир: но сей мир еще нужен был для того великого дела, которое хочет возложить Иисус на избранных своих.

«Как послал Меня Отец, [так] и Я посылаю вас», говорит Он далее. Избранные Христовы должны теперь занять Его место, вступить в звание просветителей мира, которое Он Сам доселе видимо выполнял. Какая необычайная власть дается апостолам! Они вступают в права Сына Божия. Его Отец небесный послал в мир,—и несчастные те, которые не приняли Сына: Он посылает избранных Своих, чтобы действовали на земле от лица Его. Какие сильные посланники! Кто не будет внимать их глаголам? Кто не примет их наставлений с готовым, смиренным сердцем? И как необыкновенны во всем сии посланники! Они должны идти в целый мир от лица Сына Божия, должны идти в мир, чтобы покорять людей воле Сына Божия: а какие у них пособия для их звания? Обыкновенных никаких нет. Они бедны, и неучены, и незнатны. Но тем более славы для них, если без всего успели победить мир; тем более должны мы внимать вещаниям сих посланников, столько отличным от учений человеческих.

«Как послал Меня Отец, [так] и Я посылаю вас». И прежде своей смерти Господь возвещал избранным своим о их высоком назначении; Он давал тогда и наставления для высокой их должности (Матф.10,1). Но смерть Иисуса показала, что и избранные имели нужду, чтобы за ними снова утверждено было звание, которому они не оказали достойной верности.

«Сказав это, дунул».—Некогда с дуновением божественным сообщено было человеку дыхание жизни, и он стал человеком живым. Божественную силу сообщает дуновением и воскресший ученикам Своим; действие совершается чувственно, но заключает в себе силу духовную: ибо, как говорить с людьми, не употребляя языка человеческого? Как выражать им предметы духовные духовно, когда они облечены чувственностью? «И сказал им: примите Духа Святаго». Вот и объяснение действию изобразительному! Начатки Духа апостолы получили от Иисуса Христа и тогда еще, как слушали наставления Его устные. Полное излияние даров благодатных принято ими в день пятидесятницы. Если же и по воскресении своем Спаситель сообщает им дары того же всеисполняющего Духа: то это значит, что теперь сообщает Он им большее обилие даров духовных, нежели каким они обладали прежде, но менее того дает, сколько дано было в последствии,—в день пятидесятницы. Так, апостолы постепенно возводились на божественную высоту своей власти и достоинства; они постепенно и очищали себя в достойные сосуды благодати. До воскресения Христова апостолы многого не способны были принимать; и по воскресении они еще удерживали некоторые мысли о царстве Христовом, не одобренные Христом Господом.—Было время для Петра, когда он поступал по своему изволению, шел, куда хотел; но потом должно было, по слову воскресшего, наступить такое время, когда другой поведет Петра, куда захочет; когда воля Петра заменится волею высшею. Постепенность—необходимое условие жизни сотворенного; а жизнь испорченную грехом, а душу растленную от природы и усугубившую растление привычками, как трудно очищать и исправлять! Много надобно употребить времени, много надобно делать остановок, соображений, чтобы довести дело Божие до конца блаженного! И так, не унывай, слушатель мой, когда видишь, что и при всем старании мало успеваешь ты в спасении; не унывай, а иди вперед. Помни, что жизнь духовную и Спаситель сравнивал с зерном, из которого не вдруг образуется колос. Трудись, плод благословенный будет.

 В чем состоял дар Духа, сообщенный воскресшим, для апостолов? «Кому простите грехи, тому простятся; на ком оставите, на том останутся».—Пока тем только ограничилась власть Духа в апостолах, что они могли прощать грехи, и не прощать. Не хотим однако сказать, что сия власть апостольская— власть прощать грехи, не значительна. Она велика сама в себе; она важна для людей грешных. Некогда иудейские законоведы говорили: «кто может прощать грехи, кроме одного Бога?» (Марк.2,7)? И они в сем случае правы. Кто может отменять определения Вышнего? Правда Божия неизменна в своих требованиях: Она изрекла суд грешнику, и грешник—чадо гнева! Только Сам беспредельный волен отменить определение Свое, и отменит, когда бесконечно-благая премудрость найдет средство отклонить суд от человека, не оскорбляя правды; иначе грешник не найдет себе нигде спасения.

Во власти всевластного—уполномочить избранных правом разрешать грешника, или оставлять его связанным своими грехами. Сам ли Он прямо, или чрез слугу Своего, объявит разрешение,—в отношении к Нему, это все равно: но не равно для имеющих нужду в разрешении. Люди должны желать, чтобы избранные из людей уполномочены были правом прощать грехи людям. Бог готов прощать грехи. Но чем уверит себя смущенная совесть, что ей прощен тот или другой тяжкий грех ее? Важность того, кому поручена Богом власть прощать грехи, возливает елей мира и успокоения на измученную сознанием грехов душу грешника. Бог готов прощать грехи, но под условием искреннего раскаяния в них. Кто же дознает, и кто откроет грешнику нераскаянному, что его покаяние слишком холодно, что ему необходимо еще смирить себя подвигами покаяния, прежде чем может он получить благодатное разрешение неба? Необходим искренний наставник, необходим врач духовный для больной души. Как заботливо, как мудро устрояешь Ты благо душ наших сладчайший Спаситель наш! Первая весть Твоя по воскресении—весть о прощении грешника. О, как грешнику не любить Тебя. Идите, грешники, к воскресшему Иисусу, обнимайте ноги Его вместе с Мариею. Он—ваш, ваш учитель и Спаситель!

Апостолам сказал Господь: «кому отпустите грехи, отпустятся». Но, если Господь послал апостолов в мир по власти божественной и послал не с тем, чтобы существование церкви, которую надлежало распространять им, ограничилось только временем апостольским, то по той же власти божественной апостолы имели власть назначить приемников служения своего, и облечь их благодатною властью прощать, или не прощать грехи. И когда же не может быть нужды для странников земли в прощении грехов? И потому—когда не может быть нужды в существовании власти облеченной божественным правом над совестью нашею? Иди, брат мой, на суд к служителю церкви не как к человеку: Господь облек божественною властью апостолов, апостолы облекли ею сего служителя церкви,— преемственно перешла она к нему от апостолов, от Сына Божия, от Самого Бога.

Апостолам сказал Господь: им же отпустите грехи, отпустятся. Апостолам дал дар Духа святого прощать, или не прощать грешника и—апостолы, по воле Господа своего, передали ту же власть преемникам своим: как же принимают эту власть, не принявшие ее от апостолов и их преемников? Апостолам, а не всей вообще церкви, сообщена власть божественная; апостолам, а не каждому частному члену церкви, вручено право божественное. Что же делают, когда предвосхищают себе власть, которой никто не давал им? Что делают когда присвояют себе власть, которая собственно принадлежит только Богу? Без страха святотатствуют, пред целою церковью земною, пользуются похищенным правом божественным. Как это нагло! Как это страшно!

«Фома же, один из двенадцати, называемый Близнец, не был тут с ними, когда приходил Иисус». Неизвестно, обстоятельства ли только задержали где-либо Дидима, или положение духа его было таково, что он не хотел более принимать участие в деле распятого, как в деле потерянном.

«Другие ученики сказали ему: мы видели Господа. Но он сказал им: если не увижу на руках Его ран от гвоздей, и не вложу перста моего в раны от гвоздей, и не вложу руки моей в ребра Его, не поверю». Нельзя не признаться, что Фома много мог найти причин не отвергать с такою настойчивостью вести о воскресшем Господе. Весть сия уже основана была на том самом опыте, которым он думал поверять ее. Но для Фомы не довольно было опыта других; — он хотел испытать с отчетливою точностью. Так обыкновенно действуют люди с взыскательным рассудком. Что сказать об этой недоверчивой пытливости апостола? Откровение ясно не осудило ее. Спаситель не отказался даже выполнить ее требования. Осмелимся ли мы осудить ее? Мы можем сказать только, что не все идут к небу одним путем, оттого, что не у всех одинаковы расположения души. Одни принимают истину сердцем простым, без рассуждений, и в простоте сердца служат Господу. Другие не прежде принимают предлагаемую истину, как поверят ее сами. Путь первых легок в том смысле, что они не берут на себя трудных работ умственных; последние принуждены бывают много испытывать борений в помыслах, смятений в душе,—оттого, что хотят сами все доказывать и поверять. Тот и другой путь может довести к небу: но на том и на другом пути есть опасности. Опасна пытливость, когда она дерзкому подвергает исследованию самые недоступные истины. Виновна она, когда не для того испытывает истину, что бы узнать спасительную истину, а только по одним видам страстей следит по путям ее. Пусть испытывают истину с смиренным, чистым сердцем; и тогда после скорбей радостно воскликнут пред Ним с Фомою: «Господь мой и Бог мой!»

Хвала и слава Тебе, благой утешитель наш, Который подает мир и покой, как умам испытующим, так и сердцам верующим, как имеющим нужду в покое совести, так и волнуемым бедами земной жизни. Аминь.

16. Беседа во второй день Святой Пасхи: во гробе плотью и пр.

«Во гробе плотью, во аде же с душою, как Бог, в раю же  с разбойником, и на престоле был Ты, Христе, со Отцом и Духом, все наполняя, беспредельный».

Вот песнь, достойная дня торжественного,—песнь сладкая и высокая, полная глубоких мыслей и чувств отрадных, которую поет ныне ликующая церковь Христу воскресшему. Красны песни твои, новый Сион, невеста Христова! Сладки, торжественные восторги твои о воссиявшей из гроба радости; но не все, как сия песнь, и услаждают и поучают нас; не все, как сия песнь, выражает нам все, что мог выразить язык священного восторга, при настоящем торжестве.

Займемся, слушатели, сею поучительною и сладкою песнью.

 «Во гробе плотью». Слова сии вчера были словами скорби, но не ныне. «Во гробе» Он, говорила вера, размышляя о предмете высоких мыслей своих, сокрытом в недрах земли; во гробе Он, а мы надеялись, что Он есть Тот, Который должен избавить Израиля; (Лук.24, 21). Удалимся же от гроба; гроб сокрыл приятные мечты наши. «Во гробе» Он,—вещала безотрадная любовь, обливая горячими слезами бездыханное тело сладчайшего; во гробе поруганный, обезображенный злодеями, невиданный на земле праведник,—и злодеи торжествуют! «Почему путь нечестивых благоуспешен, и все вероломные благоденствуют?» (Иер.12,1). «Во гробе»,—говорила надежда, и безмолвный, уединенный гроб поглощал все ее надежды бессмертные. Но утешьтесь, дщери неба! Он во гробе, но только «плотски». Он во гробе совершает последнее дело самоизвольного смирения; плоть платит, по-видимому, дань персти; персти на время возвращается персть, дабы после, тем большею воссиять ей славою нетления, чем тягче были узы, тяготевшие над бренною плотью.

«Во гробе плотью, во аде же с душою». Вот первый луч отрады для сетующей надежды! Так—пусть смертна плоть, но бессмертен дух; пусть персть предается персти, но «дух» парит к Богу, «который дал его» (Еккл.12,7). Вот истина, так нетвердая, так неясная дотоле, пока смерть царствовала со всею жестокостью и над не согрешившими по подобию преступления Адамова. Желания смертных стремились по временам за пределы сей жизни, но не разрушали пределов; недра земли ограждали землю от неба, и никто не разрушал преграды сей. Гадания оставались гаданиями; те которые приходили от земли, говорили о земле, а тема смертная затемняла в глазах их последнее мерцание истины; они ложились в гроб, оставляя, вместо наследства, неумную заботу хранить брение их. Даже значительная часть народа Божия, коему вверены были тайны небесные, отвергла наконец всякую надежду на бессмертие, проповедала «нет ни ангела, ни духа» (Матф.22,23). Но вот смерть Господа нашего поучает нас взирать на смерть не более, как на стража, который хранит то, что ему вверено; хранит дотоле, доколе угодно владыке жизни; поучает отрадной истине, что не дух, совершенно не знающий гроба и смерти, а только бренный состав наш предается во власть не вечного стража. Первенец из мертвых, «но  во двою естеству неслитно познаваемый», не душою лежал во 

гробе; и мы радуемся, смотря на тлеющую храмину тела, будучи уверены, что она не будет неисходною могилой духа. Сладкая вера сия еще более утверждается воскресением самой плоти Иисусовой. Если плоть воскресла для вечной жизни, то может ли дух истлевать? Если плоть Иисусова воскресла, «то как некоторые из вас говорят, что нет воскресения мертвых» (1Кор.15,12.)? Воскресение Иисуса Христа показывает, что не дух только бессмертен, а и тело; что наступит день, когда и «тленное облечется в нетленное» (1 Кор.15, 52).

Дух Христа Иисуса не дух только человека,—Он Богочеловек. Так Он нисходит в бездны адовы, но облеченный божественною мощью, дабы и там поведали славу Его, дабы и там быть тем же для бедных людей, чем был и на земле. «Во аде же с душою, как Бог». Дотоле ни один из подзаконных праведников, ни один из патриархов не обещал себе не посредственного после смерти входа в блаженство; они все шли туда—в ров мрачный, не имущий воды, как узники; и там ждали, пока придете Крепкий, победоносный Царь дщери сионовой (Зах.9,11). Там они вопрошали, глаголюще: «доколе таким образом будем мы надеяться, и когда плод нашего возмездия?» (3 Езд.435.) Патриарх Иаков, от безутешной скорби желая расстаться с жизнью, не иную определял себе и оплакиваемому Иосифу долю, как вселение в темнице подземной: «не хотел утешиться и сказал: с печалью сойду к сыну моему в преисподнюю» (Быт.37,35). Имевший державу смерти увлекал в свою область всех, зараженных ядом греха Адамова. Один только Крепкий мог связать сего крепкого, и расхитить плен его; один Сын Божий мог разрушить оковы греха и заклепы адовы, утвержденные правосудием небесным и Сын Божий является во аде, яко Бог. Это не вымысел своеволия, не учение произвола неразумного: так судят, так учат апостолы! Учитель языков, проповедуя о вознесении Иисуса на небо, говорит: «а восшел, что означает, как не то, что Он и нисходил прежде в преисподние места земли?»  (Еф.4,9). Для чего же? «Дабы наполнить все» (стр. 10). И апостол Петр учит, что Христос, как быв во плоти, проповедовал облеченным плотью, так умерщвленный по плоти и живой духом, «находящимся в темнице духам, сойдя, проповедал, некогда непокорным ожидавшему их Божию долготерпению, во дни Ноя» (1 Петр.3,19). Тот же апостол, в подтверждение того, что Иисус будет судить не только живых, но и мертвых, говорит, что Иисус проповедывал и мертвым: «ибо для того и мертвым было благовествуемо», потом указывает на цель сей проповеди, «чтобы они, подвергшись суду по человеку плотию, жили по Богу духом».  (1 Петр.4, 6), или, как изъясняет один отец церкви, да те, кои живут по человеку плотью, примут осуждение, как осуждены и на земле ожесточенные; поживут же жизнью блаженною—жившие по Богу духом. Еще устами древнего пророка Бог говорит об избранных Своих: «Я уберегу их от власти мира мертвых. Я искуплю их от смерти. Смерть, где твое бедствие? О мир мертвых! Где твое разрушение?» (Ос.13,14). Он сокрушен победителем смерти и ада, так как низложен и владетель смерти (Евр.2, 14).

Но не ад только отверзает врата Победителю ада, а и рай. Дотоле—как было пройти туда, где ужасная неблагодарность пред благодетелем дивным вооружила против себя Творца и тварь? Рай—место покоя и блаженства, место созерцания славы Божьей—заключен был для человека грешника. Но вот Господь Иисус «и в раю с разбойником». Какое торжество Сына человеческого! Не напрасно каявшийся разбойник именовал вмененного с злодеями Господом; не напрасно просил помянуть его в царствии; не тщетно было и обещано: «ныне же будешь со Мною в раю» (Лук.23,43). В раю—исповедавший Распятого Господом, потому что Распятый разрушил преграду, отделявшую землю от неба; в раю—разбойник, потому что жертва праведного за неправедных принята правосудием. Подлинно, «Он есть Тот, Который должен избавить Израиля», должна теперь сказать вера. Он избавляет самую заблудшую овцу дома Израилева. Подлинно, должно умолкнуть теперь дерзкое нечестие, вопиявшее к Распятому: «других спасал, а Себя не может спасти» (Марк.15,31). Он спасает, но не то, о чем думал мир нечестивый и буйный, а о чем помышлял отверженный от мира,—спасает душу. Подлинно, неисчерпаемы для тебя в Иисусе сладкие надежды, безнадежный грешник! Вот, подобный тебе грешник, первый вступает в неотступный дотоле Эдем. Херувим, не дававший праведникам входа в заключенное место радости, впускает туда разбойника, впускает потому, что с ним Иисус. Спеши же, бедный грешник, к Иисусу, дабы Он взял тебя с Собой. Бросся с слезами к стопам Его;—Он не покинет тебя; скажи Ему с сердцем сокрушенным: Господи, «помяни меня в царствии Твоем», как помянул Ты разбойника (Лук.23,42),—и Он помянет тебя, помянет; поверь, не пропадет твое слово. Он сказал последователям своим: «чтобы и вы были, где Я. Я живу, и вы будете жить» (Иоан.19,3; 19). И обещание Его твердо. Потому-то все праведники любили называть себя грешниками, что Иисус первого грешника первым взял в рай. Потому-то опасна участь считающих себя праведниками, что Иисус не берет с Собой хотящих оправдаться по себе. Потому-то страшиться должны будущности не знающие Иисуса, как узнал Его разбойник; Иисус скажет: и Я не знаю вас. Благословляй, христианин, Христа Господа твоего; Он один отверзает вход в рай,—один, «которым надлежало бы нам спастись» (Деян.4,12); а ты с Ним—единственным Спасителем.

Велико имя исповедуемого нами Господа Иисуса. Тогда как человеческое усердие тщетно ищет Его во гробе, утвержденная вера зрит Его «на престоле со Отцом и Духом»,—на престоле славы, подобающей единому Богу. Так воскресший не преставал быть Богом и под одеждою бренной плоти, не преставал быть единым великим и славным—и под покровом смирения и уничижения вольного. «В Нем обитает вся полнота Божества телесно» (Кол.2, 9). «И мы видели славу Его», говорят апостолы, очевидцы Слова воплощенного, «видели славу Его,  как Единородного от Отца»,—Он «полон благодати и истины» (Иоан.1,14). Но бренная плоть, но образ раба, но подобие человеческое как бы разлучили собою Сына от Отца, скрывали славу Божества, так что эта слава казалась более славою великого пророка, царя земного, сына человеческого, и так же, казалось, могла измениться, как изменяется и исчезает все земное. В небольшом числе собравшиеся вокруг галилейского пророка друзья Его, едва поражен был Пастырь, расточаются, как овцы робкие и беззащитные. По воскресении, Он «паки восходит туда, откуда пришел» (Иоан.8,14), оставляет позорище уничижения, чтобы восприять полную славу Божества, получить имя, «выше всякого имени» (Фил.2,9). О, если бы мы, грешные, узрели, по обещанию Спасителя, небо отверстым (Иоан.1,51)! В какой бы славе, в каком величии увидели Господа нашего! Но довольно для нас: тайнозрители видят и поведают нам Сына человеческого «за  претерпение смерти увенчанного славою и честью» (Евр.2, 9); видят, как Он, «совершив Собою очищение грехов наших, воссел одесную (престола) величия на высоте» (Евр.1,3); видят, как двадесят четыре старца падают пред сидящим на престоле Агнцем закланным, повергают пред престолом Его венцы свои (Апок.4,10); видят сонмы ангелов, закрывающих лица свои от неприступной славы прославленного Сына Божия. Благоговей, христианин, воспоминая имя воскресшего Господа твоего Иисуса; оно страшно для всякого колена небесных, земных и преисподних (Фил.2,10). Благоговей, и вместе радуйся! Он получил всякую власть на небе и на земле (Матф.28,18), но для того, что бы устроить и обезопасить наше спасение, для того, чтобы ниспослать возлюбленным своим оружие истины для низложения помышлений, возносящихся на истину, дух силы и любви для победы над бесчувственным и упорным миром; Он оставил землю, но обещался, о, любезное и сладкое обещание! обещался быть с нами земными до скончания века. Теки теперь, подвижник Христов! Теки бодро по пути твоему; ты имеешь Вождя верного. И падешь ли ты, немощный и слабый? Там—пред престолом Отца ходатая имамы праведника Иисуса (1 Иоан.2,1); Он может спасти приходящих чрез Него к Богу, «всегда жив, чтобы ходатайствовать за них» (Евр.7,25). Изнеможешь ли, истощишься ли в силах духовных и телесных? «Да не смущается сердце ваше и да не устрашается! «О имени Иисуса» воскресшего ты «все можешь просить, и все дастся тебе» (Иоан.14, 27. 16, 23).

Христе Спасителю! Ты и на земле, и на небе, и в странах дольних; Ты все наполняешь Собою. Не оставляй же нас бедных грешников, по обещанию Твоему, хотя мы и недостойны того. Буди с нами до скончания века! Аминь.

17. Слово в день Вознесения  Господня: зачем некоторые удаляются в пустыни.

«Возвожу очи мои к горам, откуда придет помощь моя» (Псал.120, 1).

Что бы это значило, что Давид ожидает себе помощи от гор? От чего так важны были для него горы? Правда, он прибавлял, что ему помощь «от Господа, сотворившего небо и землю». Тем не менее мысль о помощи Божией он соединял с мыслью о горах. Значит, важны были в глазах его и горы.

Вот и мы, обитатели города и сел, собрались на гору. Зачем собрались? ужели только для развлечения? Лики дев и жен избрали себе уединенную гору местом для постоянного пребывания. Зачем они оставили города и села? Если никому из временных посетителей горы не хочется сказать о себе, что явился он на эту гору без важной мысли о горе; то, конечно, не легкие мысли, не мелкие побуждения заставили поселиться на пустынной горе. 

Зачем же некоторые из людей, оставляя мир, удаляются в горы

пустынные, или пустыни?

В укор друзьям пустынных гор говорят: древние пустынники выгнаны были в пустыню страхом гонений. Но если бы это было и так: кого следует укорять? Ужели не гонителей, а гонимых? Против чего восстали гонители? Против св. веры, против св. благочестия. Для чего убегали гонимые? Чтобы себе и другим сохранить благочестие. И на войне бывает бегство, которое выигрывает славу победы. Если гонят вас в одном городе, бегите в другой, сказал Спаситель апостолам (Матф.10,23). Давид бегал от Саула, как для того, чтобы не подвергать безрассудно потере жизнь свою, так и с тем, чтобы Саул видел как далек был Давид от всякой неприязни к Саулу. Если люди мира называют поздних друзей пустыни последователями таких беглецов: то не в выгодном положении ставят они самих себя, принимая сторону не гонимых, а гонителей благочестия. — Между тем и в отношении к древним друзьям пустынных гор дело еще не решено тем, что указали на страх гонений. Пусть этот страх заставил на время уклониться в горы: но что заставило остаться на всю жизнь в горах? Гонения кончились, ужасающих людей более нет; а пустынники не возвращаются в мир, по-прежнему скитаются по горам, терпят зной и холод, нищету и глад.

 Итак, повторяем вопрос: зачем удаляются из мира в горы?

При первом напоминании о горах, невольно возникает мысль в уме: не потому ли так любимы были горы, что они близки к небу? Да, эта мысль, без сомнения, принимала участие в святой любви к горам. Куда мы должны стремиться мыслями и волею, если не к небу? Чем должна быть вся жизнь наша, как не стремлением к небу? А горы своим возвышением к небу окрыляют дух стремлениями к небу. Сам Спаситель для молитвенного беседования с Отцом восходил на гору: «взошел  на гору помолиться» (Лук.9, 28).

Правда, на всяком месте можно приближаться к Вездесущему; на всяком месте можно поклоняться Отцу духов в духе и истине. Каждое место вселенной говорит о Творце миров и вызывает душу славить Его. «Во всех местах владычества Его, Благослови, душа моя, Господа!»  (Псал.102, 22).

Но что делать, если душа не везде равно славит Господа? Что делать, если мы не на всяком месте приближаемся к Богу, а на иных даже отступаем от Него? Мир—прекрасен, как создание Божие, но прекрасен ли он как общество людей? Пусть люди по легкомыслию, по увлечению страстей, восхищаются и этим миром: но суд Божий говорит о мире: «мир во зле лежит». Осмотритесь, каково душе боголюбивой в мире. С одной стороны зовут ее славить Господа, с другой оглашают ликованиями, в которых нет смысла. Кроме чарующих голосов раздаются докучливые голоса нужды и забот, домашних скорбей и семейных раздоров; и ни днем, ни ночью нет от них покоя душе. Бороться с миром за святые мысли и намерения? Не нахожу сил. Предаться на волю волн мира—то же, что обречь себя на гибель. Что остается делать бедной душе? Остается одно—прервать все связи с миром и бежать в горы. Бегали же израильтяне из Египта, и если бы не обрекли себя на странствование по пустыни, погибли бы в растленном Египте.

Мир не действовал бы на душу так пагубно, как действует он, если бы в душе не было испорченных наклонностей худых желаний, нечистых мыслей. Это—правда святая. Но она же говорит, что удаление от мира спасает душу от раздражительных впечатлений мира, и тем облегчает подвиг спасения душевного. Умно ли, богоугодно ли оставаться со слабым здоровьем там, где воздух не благоприятно действует на здоровье?

Удалиться в горы, не значит предаться праздной, бездейственной жизни. О, нет!—сюда удаляются восстановлять расстроенное здоровье души. И как трудно врачевать больную душу! Не легко восстановить здоровье в расстроенном телесном организме: но состояния души далеко менее уловимы, чем состояния тела. Пустынная гора представляет удобство для выполнения сего подвига тем, что поставляет душу вдали от раздражающих впечатлений мира: но необходим труд, чтобы исправить больной организм души.

Возлюбленные сестры! не смутитесь, если назову вашу добрую гору больницею. Больны все мы. Но счастлив тот из нас, кто глубже других чувствует себя больным и еще счастливее тот, кто пользуется в лучшей больнице. Чистый, свежий воздух—лучшее лекарство и для больных телом. Благодарите Господа за счастье свое: для больной души пребывать на горе—счастье.

Возлюбленные сестры! вы счастливы, но умеете пользоваться вашим счастьем. — Берегитесь сходить с горы. Не умно менять чистый воздух святой обители на удушливый воздух мирской. Не умно растравлять раны души больной, а они легко растравляются, когда неосторожно прикасаются к опасному миру. — Берегитесь под предлогом невинной любви к родным и знакомым оживлять связь с оставленным миром. Долго ли до того, что эта связь увлечет туда слабую душу невозвратно? Пусть мысли и сердца ваши неуклонно смотрят на небо. Оттуда спасение для немощных душ наших.

 Разумно разумевайте себя и свое пребывание на горе. Кто живет на горе не как беглец, бросивший все, чтобы только избавиться от опасностей мира, но переносит на гору так называемый удобства жизни мирской: что он делает? Обманывает Бога? Не обманет. Обманывает себя? На погибель себе. Нет, между вами не должно быть Рахили, унесшей из дома Лаванова идолов; не должно быть таких, которые приносили бы сюда тайно идолов плотоугодия и самочиния. Если на пустынной горе ропщут на ее скудость, на ее труды, на ее скуку пустынную: то не то же ли делают, что израильтяне, воздыхавшие в пустыне о мясах и котлах египетских? О! пусть поддерживают в себе терпение памятью об участи, постигшей воздыхающих о мясах. Они погибли «в гробах похотения».

 Больным не к лицу нарядная одежда. Потому и ваша одежда—одежда печали. Есть для вас одна нарядная одежда,—это «виссон оправдания святых», готовый для возлюбивших девство (Апок.19, 8). Помните о нем, и пред его красотою исчезать будут в ваших глазах все земные прелести.

Бог любви и милости да покрывает своею благодатью возлюбивших Его. Аминь.

18. Слово на Вознесение Господне: значение вознесения Господня.

Христианская церковь начала праздновать празднуемое нами вознесение Господа еще со времен апостольских и по установлению апостолов. В постановлениях апостольских заповедывается давать в день вознесения Господня свободу рабам, на том основании, что это есть день совершения смотрения о Христе 1). Блаж. Августин, учитель четвертого века, пишет: „что сохраняем мы и христиане всех стран, то, без сомненья, дошло до нас от самих апостолов, если не от всеобщего согласия церкви, как наприм. обыкновение прославлять ежегодным торжеством страданье Господне, воскресенье, вознесенье Его на небо» 2).

1) Соustit. lib. 8 с. 3. Тоже в правилах ап. Петра и Павла, по кормчей 2) Августина ерist. 118 аd Janaur.

По этим словами видно, что праздник вознесения Господня в 4-м веке был уже праздником повсеместным, и что древность его одинакова с праздником воскресения Христова, и с воспоминанием страданий Христовых. — Из четвертого века дошли до нас слова и беседы отцов церкви, говоренные в праздник вознесения Господня.

Почтим же и мы великий праздник благоговейными размышлениями о вознесении Господа Иисуса.

 Вознесшийся на небо Христос Иисус «воссел одесную Бога». Что это значит? Сидеть одесную царя на языке писания означает разделять с царем его власть и почести. И так сидение одесную Бога Отца по отношению к Сыну Божию означает участие Сына Божия в правах и совершенствах Бога Отца. Христос Иисус, как Сын Божий, от вечности равен Отцу. Но вознесся на небо не Сын Божий, а сын человеческий; сын человеческий, восприятый в личное единство Сыном Божиим, приял по вознесении на небо славу Бога истинного. Отец славы «воскресил Его», Христа Иисуса, «из мертвых и посадив одесную Себя на небесах, превыше всякого Начальства, и Власти, и Силы, и Господства, и всякого имени, именуемого не только в сем веке, но и в будущем» (Еф.1,20,21). «Дал Ему имя выше всякого имени, дабы пред именем Иисуса преклонилось всякое колено небесных, земных и преисподних» (Фил.2,9.10). Так одесную Отца Христос Иисус есть владыка неба и земли. Сыны человеческие почтите Сына—иначе Он сокрушит вас, как горшечники разбивают негодные сосуды глиняные.

«Лучше для вас, чтобы Я пошел» ко Отцу, говорил Спаситель учениками своим. И подлинно, вознесение Христа Господа на небо отверзло для человечества небеса, дотоле заключенные для Него. Самые праведники ветхого завета не могли взойти в обетованное царство вечного блаженства, пока Христос Иисус,—новый Адам,— не взошел на небо. Св. апостол учит нас: «Христос вошел не в рукотворенное святилище, но в самое небо, чтобы предстать ныне за нас пред лице Божие» (Евр.9,25). Христос Иисус явился лицу Божию, как ходатай человечества, исполнивший дело свое; Он явился по человечеству, чтобы явить небесам дотоле униженное человечество в первобытной славе его. О! как не радоваться людям такой славе бедного человечества! Самые ангелы, без сомнения, с торжеством и радостью взирали на прославляемое человечество в лице Христа Иисуса, так как дотоле скорбели о падении человечества в лице Адама. Спаситель говорит ученикам своим: «Я иду приготовить место вам» (Иоан.14,2). Места вечного блаженства, для избранных Божиих, приготовлены от вечности. «Приидите, благословенные Отца Моего, наследуйте Царство, уготованное вам от создания мира», так говорит судья мира праведникам. Тем не менее вход в царство Божие открыто только Христом Иисусом. Он один, как единственный друг человечества, как ходатай между землею и небом, совершил то, что небо отверзлось для людей; Он явился лицу Бога Отца с заслугами за виновное человечество, и места на небе открылись для готовым к небу.

«Если Я не пойду, Утешитель не приидет к вам; а если пойду, то пошлю Его к вам» (Иоан.16, 7), говорил Спаситель. Прежде, чем явлением своим одесную Отца Искупитель человечества не показал что, дело, возложенное на Него, окончено Им, небо примирено Им с землею вполне, человечеству нельзя было ожидать с неба живительных вод благодати, необходимых для исцеления расстроенного состава человеческого. Но вот Искупитель—на небе, Он одесную Отца небесного, и—вслед за явлением Его на небе, бедным человекам посылаются дары благодати с щедростью изумительною, в обилии, какого не мог вообразить себе ни один ангел, тем менее человек. «Восшед на высоту, пленил плен и дал дары человекам» (Еф.4,8).

Христос Иисус вознесся на небо не с тем, чтобы забыть о бедных странниках земли. Нет, Он остается тем же для них на небе, чем был на земле. Нежно любил Он людей, пока был на земле! Какой слезы не отирал Он, какой скорби не смягчал Он участием своим, в какой беде не помогал Он чудною помощью своею! Престал ли Он любить людей на небе? Нет, Он еще более любит их на небе, чем любит на земле, так как и человечество Его теперь вполне прославлено совершенствами Сына Божия. Он сказал Марии Магдалине, по воскресении Своем: «иди к братьям Моим и скажи им: восхожу к Отцу Моему и Отцу вашему, и к Богу Моему и Богу вашему» (Иоан.20,17). Видите, возлюбленные, Он возносящийся на небо, называет людей братьями своими; Он называет своего Отца их Отцом, своего Бога их Богом.     

Св. писание для того, чтобы яснее видна была нам деятельная любовь к людям вознесшегося на небо Сына Божия, изображает ее нам в различных образах.        

Он называет Христа Иисуса нашим первосвященником. «Христос, Первосвященник будущих благ, придя»  «не с кровью козлов и тельцов, но со Своею Кровию, однажды вошел во святилище и приобрел вечное искупление» (Евр.9,11). Ветхозаветный первосвященник приносил за грехи народа кровь козла и тельца: но это жертвоприношение доставляло людям только внешнюю чистоту, только гражданскую праведность, сообщало тем, за которых приносилась жертва, право вновь участвовать в общественном богослужении, но не давало мира совести, не облекало праведностью пред судом Божиим. Недостаточность ходатайственного служения первосвященника открывалась уже и в том, что он каждый год должен быль возобновлять свое дело. Христос Иисус раз навсегда решил свое дело—и Его жертва очищает самую совесть человеческую, как жертва духовная, как жертва цены неоценимой.

Далее, Христос Иисус на небе есть наш ходатай пред Богом. «Дети мои, говорит апостол любви, сие пишу вам, чтобы вы не согрешали; а если бы кто согрешил, то мы имеем ходатая пред Отцом, Иисуса Христа, праведника» (1 Иоан.2,1). Как ходатай, Господь наш на небе всегда готов помогать нам в наших нуждах: Он отверзает нашим молитвам вход в небо, куда не могли бы они достигнуть, по их недостоинству, посылает утешение в скорби и силу в немощи, тогда как мы не могли бы получить ни того, ни другого, по грехам своим. Потому-то апостол с такою торжествующею уверенностью говорит: «кто будет обвинять избранных Божиих? Бог оправдывает [их]. Кто осуждает? Христос Иисус умер, но и воскрес: Он и одесную Бога, Он и ходатайствует за нас»  (Рим. 8, 33. 34).

Христос на небе, по писанию, есть глава церкви и церковь Его тело. «Все покорил (Бог) под ноги Его (Иисуса  Христа), и поставил Его выше всего, главою Церкви, которая есть Тело Его» (Еф.1,22). Глава в человеке управляет всем телом его, так что все, совершающееся в теле, совершается под ведением и влиянием главы. Христос на небе есть глава церкви и каждый член таинственного тела сего получает незримую помощь от видимой главы своей.

Кто после сего может сомневаться, что вознесшийся на небо Господь Иисус не перестает взирать на нас, как на братьев и сестер своих? Сколько после того надежд нам на Него, столько любящего нас? Согрешит ли кто из нас? Пусть обратится к Сладчайшему с твердым упованием и молитвою. Как бы ни велик был грех наш: Его ходатайство покрывает пред Отцом грехи целого человечества; много ли же значит для Него покрыть твой или мой грех? Впадет ли кто из нас в какое либо искушение? Подвергнется ли какой беде или болезни, душевной или телесной? «Ибо мы имеем не такого первосвященника, который не может сострадать нам в немощах наших, но Который, подобно [нам], искушен во всем, кроме греха. Посему да приступаем с дерзновением к престолу благодати, чтобы получить милость и обрести благодать для благовременной помощи» (Евр.4,16,17). Спешите к Иисусу во всякой скорби вашей. Он облегчит всякую скорбь. Призывайте имя Его во всякой нужде: Он отец сирых, врач больных, друг оставленных всеми, у Него всегда и на все готова помощь, против которой ни что не устоит.

«Мужи Галилейские! что вы стоите и смотрите на небо? Сей Иисус, вознесшийся от вас на небо, придет таким же образом, как вы видели Его восходящим на небо». Так говорили ангелы апостолам (Деян.1,11). По сему наставлению не многое еще значит, если мы только-что смотрим на дивное вознесение Господа. Надобно мысль о вознесении Его соединять с мыслью о втором пришествии Его для суда, как соединены и ангелом сии два великие события. А потому надобно так вести жизнь, чтобы не быть исключенными нам из того царства, которое откроется со вторым пришествием Сына Божия на землю. Господь, вознесшийся на небо с тем, чтобы уготовать места вечного блаженства для верующих в Него, предложил нам условия, под которыми мы можем быть приняты в царство Его. Рассеянные грешники! одумайтесь, что ожидает вас, если вы не выполняете воли Господа вашего? Тот, кто вознесся на небо, силен для того, чтобы выполнить свою волю над непокорными Его воле, в день суда своего. Апостолы возрадовались, услышав весть ангелов о втором пришествии Христовом, потому что они одного желали, одного искали, чтобы быть вместе с Господом своим. А мы готовы ли встретить Его. Наши сердца Его ли желают, Его ли ищут на земле?

Господи милостивый! да не будет бесплодным в сердцах наших слово о славе Твоей. Аминь.

19. Слово на день Вознесения Господня: о горнем помышляйте, а не о земном. 

«Он поднялся в глазах их, и облако взяло Его из вида их» (Деян.1,9).

Сын Божий возвращается к Отцу, от коего послан был на землю. Смиривший себя до подвигов  крестных, восходит в горняя, для приятия славы вечной. Событие необыкновенное, но несомненное! Шествие Христа Иисуса на небо видели своими очами одиннадцать друзей правды. 

Итак, вечное солнце сокрыло благотворные лучи свои от бедной земли. Более пяти тысяч лет ожидаемый Спаситель мира оставил людей! Но полно, оставил ли он нас? О, нет! Будучи вездесущ, Он всегда и везде пребывает с нами. В храме ли мы? Он с нами. В пути ли или в доме? Он с нами. «Я с вами во все дни до скончания века», сказал возлюбленный Господь наш.

 Для чего же совершилось видимое вознесение Спасителя с земли на небо? Без сомнения, для того, чтобы показать верующим в Него, что истинная отчизна их не на земле, а на небе. «Если вы воскресли со Христом, говорит апостол: то ищите горнего, где Христос сидит одесную Бога,— о горнем помышляйте, а не о земном» (Кол. 3, 1. 2).

Говорят: помышлять и заботиться об одном небесном и не помышлять, не заботиться о земном—требование едва ли не излишнее? От чего не совмещать попечений о небе с попечениями житейскими?

Братья и сестры! как бы ни хотел я по любви оставить в покое тех из вас, которым так милы, так дороги попечения житейские: но апостол говорит: «о горнем помышляйте, а не о земном», апостол велит расстаться с привязанностями земными, чтобы жить только для неба. Если хотите осуждать: осуждайте апостола, а не того, кто, по званию своему, повторяет вам слова апостола; если хотите отказываться, отказывайтесь от учения апостольского—и оставайтесь, чем можете оставаться без учения апостольского, т. е. язычниками, или иудеями.

О, Боже мой! с чем хотят остаться люди, не желая расстаться с житейскими попечениями? Земля в их мыслях, земля в их чувствах, земля в их желаниях;—а эта земля—добыча страшного огня! Будет же время, несомненно будет, когда земля испепелится и вне небесного царствия Христова ничего не останется кроме ада. Что ж будет с этими земными людьми? О, как страшна, невыразимо страшна, вечная участь их! И они не хотят ее видеть. «Сыны человеческие, доколе слава моя будет в поругании? доколе будете любить суету?» Одумайтесь,—какой злой дух уверил вас, что, питаясь суетою, вы неживые мертвецы по духу? Какой злой дух уверил вас, что труд суеты вашей не труд на ветер и вся жизнь суеты земной—жизнь погибели? (Екл.2,25)

Кто из святых любил землю? Кто из богопросвещенных говорил, что без всякой опасности для души можно «пространно питаться», (1 Тим.5,16), есть и пить, что душе угодно, по выбору сластолюбиваго вкуса, работать на хребтах сестер и братий, а самим нежиться и толстеть? Не все ли святые только и делали на земле, что воздыхали о небе? Зачем бежали добрые люди в пустыни? Зачем бросали детей и друзей, богатства и почести, имущества и власть? Не за тем ли, чтобы прервать все возможные связи с землею? Они считали тяжестью для души, рабством души и то, что должны были, для поддержания жизни, вкушать хлеб с водою. Что же делают, кому следуют эти люди, которые пустыню превращают в жилища мирских страстей и упорно отказываются, с бранью и злобою в душе отказываются от жизни, свободной от рабского служения чреву—и суете? «Сыны человеческие, доколе слава моя будет в поругании?  Доколе будете любить суету?» Бог есть свет,—и тот, кто постоянно помышляет о Боге и божественном, во свете ходит. Бог чрез мысли о Нем так же действует на человека, как действуете на нас чрез глаза свет солнца. Мы только тогда пользуемся светом солнечным, когда открываем очи наши: точно так и свет божественный тогда только сияет в душе нашей, когда мы помышляем о Боге. При уклонении мыслей наших от Бога ужасная, хотя и не легко примечаемая, тьма покрывает душу нашу. При уклонении мыслей наших от Бога к житейским попечениям, ум покрывается мглою помыслов чувственных, суетных, нечистых;—тогда, как надлежало бы ему парить в чистом воздухе неба и зреть на солнце истины духовной, он, как крот, роется в земле, в гнили, в прахе дел мирских, плотских, чуждых  для духа. В таком состоянии, бывая и в храме, не понимают что совершается в храме, слушая евангелие, частию не слышат, частию не разумеют евангелие,—не умеют находить в слове Божием свет божественный, в таинствах—силу, в молитве—созерцание неба. Ум занят толпою предметов то самых пустых, то явно нечистых и в нем нет места чему-либо духовному и святому; он обучен, он привык мыслить только о тлении и нечистоте и неспособен стать к размышлениям духовным. Спросите его о делах житейских, т. е. о ненужных или и вредных душе: он бойко будет судить и рядить о них, но о духовных вещах не спрашивайте,—он не знает в них и азбуки.

Не все ли, что есть в мире, суета из сует? А суета может ли наполнить сердце, сотворенное истиною для истины? «Все, что в мире: похоть», предмет, приманка похоти в разных видах. «И мир проходит, и похоть его» (1 Иоан.2,16.17): то сколько ни разнообразят люди блага мира, как ни изобретают новые виды наслаждений земных, — земное не наполняет сердца, сотворенного для неба; временное не насыщает души, назначенной для вечной жизни. Душа христианская, душа приобщавшаяся даров небесных в тайнах Христовых! Тебе ли не чувствовать, какая в мире пустота без Господа Иисуса, какая пустота без Него в твоем сердце? О, зачем же ты оставляешь блага духовные, столько верные, столько высокие и ищешь утех, оставляющих в тебе только тоску и смятение? Ужели для того, чтобы измучить и иссушить сердце твое, довести до того, чтобы оно стало совсем неспособным к ощущению небесных радостей? Ужели для того, чтобы оно, наконец, совсем потерялось для неба? А это будет с ним, если не будешь искать небесного. «Ибо где сокровище ваше, там будет и сердце ваше», сказал Спаситель (Матф.6, 21). Если «сокровище» твое, то, чем дорожишь ты, чем услаждаешься ныне, как и вчера, что считаешь благом постоянным, находится на земле: то быть не может, чтобы сердце твое было на небе, у Бога. Больно сказать, оно у тебя тоже, или почти тоже что сердце всякого животного, без движений духовных, без утешений благодати, без радостей Духа Утешителя: а в таком положении горе, горе тебе!

«Никто не может служить двум господам», говорит, Господь (Матф.6,24). И так, если ты слуга житейских попечений: не обманывай себя, не можешь ты быть в то же время рабом Божиим. «Не можете служить Богу и мамоне» (Матф.6,24); не можете служить в одно и то же время Богу и идолу богатства, как и каждому другому идолу души вашей. Одно из двух—или мамону полюбите и будете холодны к Богу, или наоборот. «Никакой воин не связывает себя делами житейскими, чтобы угодить военачальнику» (Тим.2,4). И так, если ныне, как вчера, душевное твое расположение крепко привязано к житейскому,— ныне, как и вчера только и забот у тебя, что о пище и одежде, о горшках и келье: то с чего ты льстишь себя надеждою, что душа твоя угодна владыке Христу? Бог требует от нас всей нашей воли, всей нашей любви, всей деятельности души и тела. И Он требует того по праву: Он наш творец, промыслитель и Спаситель; Он создал нас для себя, для славы имени Своего и вне Его нет и не может быть цели для нашего бытия. Что же делают, если не святотатствуют, определяя душу, посвященную Богу, на служение земле и страстям земным? С чего надеются на спасение души, когда душа в работе у страстей? Житейские попечения обессиливают волю нашу в ее стремлениях к Богу. Они влекут душу от предмета к предмету, от занятия к занятию, от заботы к заботе, в круге земных вещей; желания и страсти, бушуя как волны, бросают волю туда и сюда и она, истощенная борьбою, ни мало не подвигается вперед, в своем восхождении к Богу. Оттого-то происходит, что те самые люди, которые в начале обращения своего к Богу совершали тяжелые подвиги самоотвержения, потом,—в продолжении многих лет все только начинают дело спасения своего; ищут Бога и не находят, трудятся в обители спасения и не спасаются. Связав душу пристрастием к земному и житейскому, не расстаются с делами погибели; желая неба, волнуются заботами о земле; ищут Бога, но не хотят потерять и тварей. И чем все это кончится? Чем другим, как не погибелью вечною? Не живя для неба на земле, нельзя попасть в небо, за пределом гроба.

Братья и сестры! пока есть время, будем искать «горнего, где Христос сидит одесную Бога». Оставим опасную для нас борьбу с волею Божией, которая велит нам «о горнем помышляйте, а не о земном». Аминь.

20. Слово в день Вознесения Господня: о долге возноситься на небо.

Христос на небе! Христос во славе! Какая радость, какое торжество для ангелов! Если радовались они нисхождению Христа на землю; то что было, когда видели возвращение Его в славу? Что было, когда зрели осужденное человеческое естество прославленным в лице Христа Иисуса? Что было, когда видели смирившаго Себя до смерти, и смерти крестной, приявшим имя выше всякаго имени, так что должно поклоняться пред Ним всякое колено небесных, земных и преисподних?

Христос на небе. Христос во славе. Что же мы? Или нам можно оставаться на земле и без Христа! О, сохрани Бог быть где либо без Христа! Если когда, то теперь особенно надобно побуждать себя — помышлять о небе, где Христос.

Христос на небе. Там на небе и наша родина, там и наша жизнь со Христом. Что земля для нас? Место изгнания. Что жизнь земная? Путь беднаго странника. К чему-ж останавливаться там, где нельзя жить домом? Странник равнодушно проходит мимо всего, что не нужно для его назначения, или что может только отвлечь его от цели. Он пользуется на дороге только тем, что может подкрепить силы его для пути. Взоры его, мысли его, желания души стремятся к родине. Ничего нет прекраснее нашей родины на небе. Глаз не видел, ухо не слышало, мысль не встречала ничего подобнаго тому, чтó приготовил Господь любящим Его. К чему-ж столько забот, столько скорбей у нас о земном? Сынове человечестии! доколе тяжкосердии? Вскую любите суету? Один всю жизнь проводит, чтобы собирать кучки блестящей пыли. Другой чего не предпринимает, чтобы приподняться на две или на три ступеньки повыше других, выиграть мнение о себе у сильных земли, но которые сами земля? К чему все это? На родину возвратятся, как на чужбину, как дети блудныя. Не суета ли и суета вредная — все, что не приносит нам пользы для вечности, а только крушит дух наш заботами, к его вечному растройству? Вышних ищите, идеже есть Христос, одесную Бога сидя. Горняя мудрствуйте, а не земная. Ваш живот со Иисусом сокровен в Боге (Кол. 3, 1-3). Что мы без Христа Господа? Он — наша глава, наша жизнь, наше спасение и блаженство. Если не туда спешим мы, где Христос, если не не о небе заботы наши, если не к Царю и Господу своему стремимся мы приближаться: что с нами будет, когда видимыя небо и земля сгорят, а вне Христова Царствия ничего не останется, кроме ада? О, надобно горняя мудрствовать, а не земная!

Нельзя ли быть тому, чтобы и помимо забот о небе взошли на небо по смерти? В таком случае, не для чего заботиться на земле о небе, тем более, что довольно и земных забот.

Взойти на небо без приготовления себя к небу? Нельзя! Невольное преселение на небо, по действию смерти, не предваренное очищением духа при жизни, не только не может быть благотворным для души, но обратится в пагубу. Семена зла, посеянныя волею в душе, не могут быть исторгнуты из нея ни каким насилием, а оставленныя в душе, вознесенной на небо, они раскроются и обратятся в источники мук. Как грешной душе жить там, где все ей не сродно, все противно ея расположениям? Это значило бы то же, что заставлять рыбу жить в воздухе, оленя в воде, камень летать по ветру. Стихия, в коей блаженствуют чистые духи и души праведных, нестерпима для грешника; она слишком тонка, слишком светла для него, в ней, как чуждой, не может он жить; стихия, с которой он сроднился, в которой он жил и жить может, совсем другаго рода. Грешники, по неложному слову Божию, чада диавола. Они родились и воспитались, они жили и жить могут только тою стихиею, которая порождена князем тьмы, иначе — стихиею ада. Нет, слушатели мои, надобно очиститься, надобно просветиться в духе, чтобы жить там, где Христос, одесную Бога седяй. Целую жизнь надобно посвятить на то, чтобы возноситься расположениями в небу, а не прилепляться к земле, чтобы горняя мудрствовать, а не земная.

Но легко ли это? Легко ли с земли возноситься на небо?

Что-ж? Разве лучше упасть в бездну, чем взойти на высоту, хотя бы и с трудом? Для приобретения тленных сокровищ, временных выгод, разве не употребляют трудов? А приобресть нетленныя сокровища, вечныя блага — будто уже и не стоит труда! Сын Божий для нас нисходил на землю, за нас пригвожден был ко кресту, за нас глава Его увенчана была тернием, за нас ребро Его прободено рукою беззаконною, — и чтобы быть вечным ходатаем нашим пред Отцем, вознесся Он на небо: а мы — не благодарные к любви Господа нашего, не хотим понесть труда и для своей вечной жизни.

Слишком трудно земному вознестись на небо?

Но то ли собственно человек, что взято из земли и возвращается в землю? Нет, это только одежда, которая снимается одним раньше, другим позже, одним изношенная, а другим вовсе новенькая. Что же такое человек? Без сомнения то, что остается целым и без тленной оболочки; это — дыхание жизни, произшедшее от Бога, это — дух сотворенный по образу Самого нетленнаго и вечнаго Бога. Если же так: то не естественно ли духу стремиться к своему началу? Не естественно ли приближаться ему к нетленному, как своему образу? Точно так же естественно, как естественно падать камню на землю, где он родился. Не естественно душе нашей находить мир и радость на земле, потому что земное не сродно ей. Поверьте самих себя: чем отзываются в душе забавы и удовольствия мира? Пустотою, скукою, скорбями. Итак, не сама ли душа говорит, что покой ея не на земле, а на небе? Что же препятствует употреблят такое расположение души на то, чтобы, как можно чаще быть мыслями и желаниями у своего Господа и Спасителя? Бывают же и много мыслящие, но которые мыслят о всем, что угодно, только не о вечности. От чего это? Не от себя ли самих? Не от своей ли худо употребляемой свободы? Если дух, непрестанно занимаясь только мыслями о земном, житейском и тленном, сам грубеет и земленеет, кто виноват? Пусть падение перваго человека испортило естественное стремление безсмертнаго духа, наклонив его от неба к земле: но нам дана благодать Христова, сильная не только возвратить духу первоначальную правоту, но и возвесть ее до высшаго совершенства. Пусть не остается в нас тщетною благодать Христова: с нею ни земляность плоти, ни немощи души, не удержат нас на земле; с нею апостол, живя на земле, восходил на третие небо.

Но как приучить ум устремляться на небо, когда земные предметы разсеевают его, обращая к земле?

А как приучают ум устремляться к земле, а не к небу? Повторением одного и того же. Пусть тот же способ употребляют для приучения ума к небу, и приучат. Начните чаще думать, о каком угодно предмете: этот предмет будет все ближе и ближе к вам, взойдет в душу вашу, наполнит ее собою, вытеснив другие предметы. Так бывает и тогда, когда человек часто возносится мыслию на небо. Как, оставляя небесное для земнаго, приучаются к земному: так, оставляя земное для небеснаго, приучаются к небесному. Ты сокращаешь часы благочестивых занятий, чтобы употребить их для дел мирских; иногда идешь в храм Божий, а думаешь о доме; таким же бываешь и в храме. Поступай на оборот. Делай дела необходимыя для жизни: но не простирай сего труда далее необходимости, и освобождай себя от дел земных для дел Божиих. Не только дней, отделенных Господом для служения Ему, никогда не отнимай на дела суеты и греха, но и время работное освящай мыслями о Господе. Начинаешь ли работу? Начинай призыванием благословения Божия. Оканчиваешь ли работу? Благодари за помощь Его. Пусть со всяким делом, со всяким упражнением твоим соединяется помышление о Господе; тогда все земное будет обращаться у тебя в духовное, и ум твой будет не на земле. Едите ли, пьете ли, или, что другое делаете, делайте все во славу Божию. Если та или другая страсть будет теснить ум, будет увлекать его к греху: и против сего указано средство. Сей Иисус вознесыйся от вас на небо, такожде приидет, имже образом видесте Его идуща на небо, так говорили ангелы апостолам. Вот могущественное возбуждение душе! Мысль о втором пришествии Сына Божия, сколько отрадна для святых в тяжелыя минуты ощущения безпомощности, и как бы оставления небом; столько страшна для безпечных грешников, на которых изречен будет грозный приговор судиею — Сыном Божиим. Итак, прогоняй грешныя мысли страхом суда Божия, облегчай подвиги внутренней скорби утешениями вечности.

Сотворивый радость ученикам обетованием Святаго Духа! Ниспосли животворящаго Твоего Духа и нам немощным, да Им просвещенные и укрепленные будем взирать на небо, приявшее Тебя, не развлекаясь прелестями мира. Аминь.

1847 г.

21. Беседа в День Пятидесятницы (Деян. 2:1—13). (О самом пришествии Святаго Духа)

В день веселия духовного о ниспослании святаго Духа приличнее всего, слушатели, беседовать о самом пришествии святаго Духа. И как важен, как велик предмет сей сам по себе! Сколько в нем света для ума, сколько утешения для сердца!

Обстоятельства сошествия святаго Духа изобразил нам св. Лука.

Обратимся же к его повествованию.

Три предмета изображает нам в своем повествовании о святом Духе св. Лука: 1) состояние учеников Христовых пред нисшествием святаго Духа; 2) самое нисшествие и 3) суд людской о семь событии.

1. «При наступлении дня Пятидесятницы все они были единодушно вместе». В таком состоянии были избранные Христовы пред принятием святаго Духа. Не разделенные местом не разделены были и душами. Господь Иисус, в последнее свидание с ними, «повелел им от Иерусалима не отлучаться, но ждати обетования Отча» — силы святаго Духа (Деян.1:8). Верные Христовы так и поступили. Они пребывали все вкупе—в одном месте, в одной горнице; никто не думал отлучаться куда-либо из Иерусалима; они ждали Утешителя; Утешитель стал единственным предметом их мыслей и желаний. «Было же собрание человек около ста двадцати» (Деян. 1:16),—в том числе, и пресвятая Дева, в том числе, кроме «двенадцати», и «семьдесят» апостолов. Всех было «сто двадцать» человек, — и все были единодушны, у всех была душа одна, сердце одно; «сто двадцать» сердец слились в одно чувство; «сто двадцать» умов соединились в одну мысль: прекрасное зрелище! Конечно не были тревожимы сии души движениями самолюбия: иначе они не могли бы соединиться союзом духовным; они расторгли бы и союз местный. О! там, где живут подобные страсти, там не бывает союза мира; или, если и бывает, то не надолго, на время, — держась на взаимном договоре разных страстей, — договоре столько же непрочном, как непрочны, переменчивы прихоти нашего сердца! Но благоволит Господь о чистом, святом, союзе сердец. «Где двое или трое собраны во имя Мое, говорит Он сам, там Я посреди них». О сем-то союзе не земном Он молился к Отцу: «да будут все едино, как Ты, Отче, во Мне, и Я в Тебе, [так] и они да будут в Нас едино» (Иоан. 17:21). О нем-то Он повторял неоднократно ученикам своим: «сия есть заповедь Моя, да любите друг друга, как Я возлюбил вас» (Иоан. 15:12). «По тому узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою» (Иоан. 13: 35).

Апостолы исполняли волю Сладчайшего, исполнили, творя плод духовный — молитву. «Все они единодушно пребывали в молитве и молении» (Деян. 1:14). Они молились, поелику слышали наставление: «просите, и дано будет вам; стучите, и отворят вам» т. е., без нас самих ничего не дадут нам; молились, поелику не считали себя достойными обещанной им благодати,—страшась Того, Коего глас поколебал некогда землю; молились, поелику самое желание Утешителя, самое стремление к Нему вседушевное было уже молитвою. И сколько времени протекло в этой единодушной молитве? Девять дней; девять дней не преставали молиться, — девять дней, не смотря на ясное, непреложное, обещание Спасителя об Утешителе, молились крепко. Верно, слушатели, молитвы нужны нам, — молитвы не кое-какие, приготовление не короткое; нужны, хотя Господь наш — как Всеведущий, знает и без нас, чего мы требуем,— и как благий и премудрый готов и может устроить полезное нам. Они нужны не Богу сердца нашего, а нам бедным: нам, поелику мы должны непрестанно повторять — остави нам долги наша, не введи нас в искушение, подаждь нам, яже на потребу; нам они нужны, поелику мы молитвою очищаемся и становимся способными к принятию даров благодати. Если мы думаем, что можем быть и без молитвы: то мы в заблуждении; беспечное к небесному, но не к земному, сердце наше обманывает нас; не потому мы не молимся, что будто надеемся получить все без молитвы; а потому, что не желаем, не ищем всего нужного для бессмертной души нашей: ибо можно ли желать, и не молиться.

Апостолы молились и, когда единодушием и молитвою, незаметно для них самих, очищались и уготовлялись к принятию Духа святаго, наступил пятидесятый день после пасхи иудейской: «скончавашася дние пятдесятницы». День сей был один из самых торжественных в церкви Иудейской; весь народ Иудейский стекался в храм благодарно воспоминать синайское законодательство. Ибо в пятидесятый день, по исходе евреев из Египта, Господь, в громах и молниях, дал закон на Синае. Апостолы не пошли в храм, куда торжественность праздника ветхозаветного призывала всех Иудеев в пятидесятницу. Это уже показывает, что они ожидали, не исполнится ли в этот самый день обещание Спасителя о ниспослании нового законодателя. К тому же, самый день располагал к такому ожиданию: дух рабства, какой возлагал закон на своих подчиненных, заставлял воздыхать о другом законе, — о законе духовной свободы; а день ознаменованный объявлением закона рабства, получившим уже обещание нового закона представлялся самым приличным для обнародования сего закона. И чаяние апостолов исполнилось.

2. «И внезапно сделался шум с неба», внезапно произошло движение воздуха. Что ж это такое? «внезапно сделался», след., не что-либо обыкновенное: «сделался шум с неба», тогда как ветер идет не сверху вниз, а с той или другой стороны света; след., это не было действие обыкновенного ветра: «шум с неба», след., это не было и действие землетрясения, хотя и подвигнулись толпы народа; «как бы от несущегося сильного ветра», — шум происходил такой, какой бывает во время бури от сильного движения ветра, было нечто похожее на явление бури, но только похожее, похожее по силе, а не по свойству. «И наполнил весь дом, где они находились». Шум наполнил весь дом, но вне храмины апостольской все осталось в обыкновенном положении. «И явились им разделяющиеся языки, как бы огненные», — показались среди храмины в воздухе огни; но то не были огни обыкновенные или молниеносные; они не палили и не убивали; они были только похожи на огни — «яко огненные языки». Носясь над главами учеников, они опустились на них, и опочили: «и почили по одному на каждом из них».

Что ж это за бурные, огненные силы, наполнившие одну из Иерусалимских горниц? Кто, и для чего нисшел в таком виде? Спаситель обещал послать Духа, «Который от Отца исходит»; —Утешителя, Который Своею мудростью должен наставить на всякую истину, своею силою чудодейственною избавлять от всякой беды (Иоан. 15:26; 14:26), Который, «разделяя каждому особо, как Ему угодно» (1Кор. 12:11), всюду присутствует. Так, нисшедший в Иерусалимскую горницу есть сам Бог Дух. Но откуда приходить, и куда нисходить все наполняющему Собою? Недоумение сие разрешает св. Златоуст «по нужде, говорит он, так выражается писание о Боге». Подлинно, нельзя же говорить другим языком с теми, которые, быв облечены плотию, знакомы с одним языком земным; нельзя изображать для нас духовных действий Божиих так, как он сами в себе суть. Когда писание говорит, что там или здесь является Бог, туда или в другое место приходит Он: то это значит, что оно говорит о явлении силы Божией в ощутительном для нас виде, об откровении Его действий в знамениях видимых. Животворящая сила Божия все живит, всюду действует: но иногда обнаруживается она более ощутительным образом, по силе власти своей, и для некоторых становится более близкою, по мере вместимости их. Так, сошествие святаго Духа в иерусалимскую горницу не есть собственно сошествие святаго Духа, а ощутительное явление силы Его, обнаружение особенного присутствия Его. Подобное было в раю для Адама, при Илии на Хориве, при Моисее на Синае.

«Дух Святый бе присно, есть и будет», поет церковь. Не в первый раз Он открывается миру; не в первый раз Он начинает действовать на неустроенной стихии бытия человеческого. Им просвещаемые глаголали святые Божии человеки. Им всяка душа живилась, какая только была истинно живою. Тем не менее явление Его в Иерусалимской горнице есть явление особенно важное. Оно составляет, начало особенного общения Божества с человечеством. По совету Триипостасного, Сыну Божию не навсегда надлежало оставаться на земле видимо; за Ним вслед должен был низойти на землю святый Дух. «Но Я истину говорю вам, говорил Сам Христос, лучше для вас, чтобы Я пошел; ибо, если Я не пойду, Утешитель не приидет к вам» (Иоан. 16:7). Почему же Дух святый не пришел прежде, чем оставил землю Христос Господь? «Ибо еще не было на них Духа Святаго, потому что Иисус еще не был прославлен» (Иоан. 7:39), говорит евангелист. Прежде, чем прославлено было человечество Иисуса Христа, и прославленное сделалось как бы органом для сообщения Духа святаго людям,—люди, по грубости и плотяности своей, не могли непосредственно принять обилия Духа святаго. Но человечество Искупителя, просветленное славою Божества по вознесении на небо, по тесному соединению своему, с одной стороны с Божеством, с другой с человеками, открыло собою пресвятому Духу ближайшую удобность излить дары благодати на апостолов, и чрез них на все человечество. Это-то значат слова Христа Господа о святом Духе: «от Моего возьмет и возвестит вам». Сын Божий совершает дело Свое на земле — дело искупления людей. Дух благодати нисходит, чтобы соделать людей способными к усвоению себе заслуг Искупителя, просветить, очистить, освятить сердца людей. Дело освятителя грешного рода человеческого Он начинает—нисшествием своим на апостолов.

Что же означали видимые знамения явившегося в сионской горнице? Были ли это только знаки присутствия Духа святаго? Но, в таком случае, для чего их несколько? Всего вероятнее, что эти знаки заключали в себе указание и на свойства нисшедшей благодати. Чудный огонь, наполнивши сионскую горницу, выражает то, что Дух святый, как огонь невещественный, действует двумя силами — светом и теплотою, — светом веры, теплотою любви; Он озаряет умы апостолов истинами высокими и возжигает в них любовь к святости, для озарения и обновления целого мира. Огни явились в виде языков: это было знаком даруемой способности говорить разными языками, для возбуждения ума и сердца. Некогда многоязычие, быв следствием нечестивого замысла человеческого, рассеяло племена и народы. Теперь же языки указывают в будущности благодетельные перемены, имеющие произойти при посредстве дара слова, — соединение рассеянных многоязычием племен под кров одного всеобщего училища истины. Некогда огнь и буря, сопровождавшие законодательство синайское, соответствовали силою своею строгости закона: кротость огня, почившего на апостолах, показывает, что новый завет дышит не судом, а милостью; дыхание же ветра, предшествовавшее явлению огня, говорит о том, что благодатная Сила, открывающаяся светом и теплотою все проникает, все наполняет, ничем не удерживается,— тонко и быстро, как дыхание: «внезапно сделался шум».

«Исполнились все Духа Святаго». Апостолам и прежде сообщены были дары Духа святаго. Воскресший «отверз им ум к уразумению Писаний» (Лук. 24:45), даровал силу вязать и решить (Иоан. 20:23); но теперь, по мере очищения деятельного, они получили обильнейшие дары благодати. Доселе мысли их не совсем были чисты; доселе земные, человеческие пожелания часто входили им на сердце. «Не в сие ли время, Господи, восстановляешь Ты царство Израилю», вопрошали они Его пред самым Его вознесением (Деян. 1:6). Теперь душа их изменилась; они — иные и по уму, и по сердцу. Теперь не частный дар Духа прияли они, как, например, дар прощать грехи, но всю полноту даров Духа святаго; не одно благовоние духовного бальзама разлилось в душах их, — самый бальзам Духа наполнил сердца их; не какой-либо луч света коснулся ума их, но полный свет озарил умы их; божественное дыхание проникло и оживотворило всю душу их. И весь мир духовный и вещественный стал иный в умах и сердцах их. Им открылись тайны Божии, которых не могли узнать никакие мудрецы мира. Простые рыбари, питомцы народного закона, стали учителями всемирными и мудрецами непобедимыми.

«И начали говорить на иных языках». Тогда, как сердце полно было огнем небесным, душа кипела жизнью новою, произошла перемена и в органе слова, — в проводнике духовного. Евреи по племени, галилеяне по месту рождения, апостолы умели говорить только на языке еврейском, и притом на худшем наречии его — галилейском: но осененные Духом, они начали говорить языками иностранными. «На иных языках»: самые эти слова говорят, что исполненные Духа Святаго говорили языками, которых прежде не знали. Христос Иисус обещал, что верующие в Него «будут говорить новыми языками», и называл это знамением, чудом (Марк. 16:17); а вовсе не было бы никакого чуда, если бы одушевленными произносились только не членораздельные звуки. Свидетели иерусалимского явления были свидетелями того, что апостолы говорили на языках различных народов; дар говорить разными языками известен был в последствии и в церкви коринфской (1 Кор. 14:22). «Как Дух давал им провещевать»: сильнее нельзя было сказать для выражения того, что иерусалимские верующие говорили разными языками. «Как  давал» — указывает не на содержание речей, а на вид языков, которым каждый говорил, по действию святаго Духа.

«И поведаша величия Божия». Дивно, что несвободные волнения, произведенные стороннею силою, были вместе действиями высше свободными, и являлись делом самых свободных и разумных сердец: «и поведаша». Это от того, что действовал Дух свободы и разума. Под Его влиянием апостолы вещали величие Божие, прославляли чудные дела и совершенства Божии, которые теперь открылись для них в особенной полноте и ясности, восхваляли Того, Кто обещал совершить в них и совершил чудесную перемену.

3. Но что между тем делает мир — свидетель события столь чудного? Что думают, что говорят о событии люди плотские.

 Подвигнутые шумом бурного дыхания и хвалебными гласами стадвадцати человек, пришедшие на праздник стеклись в храмине апостольской. Все изумились. Грек и римлянин, ливиянин и мидянин, услышали свои природные звуки из уст не учившихся галилеян; пред ними, в слух каждого, не знакомые с иностранными языками говорят языком пареянина и египтянина, каппадокийца и критянина—обитателей Европы, Азии и Африки. Мало того. Простые люди вещают «величие Божие», открывают истины, выражают чувства столь высокие, столь святые, с какими никто из предстоявших не был знаком. Все это налагало персть на уста говорливой мудрости человеческой, и поражало предстоявших ужасом. «И изумлялись все и, недоумевая, говорили друг другу: что это значит?»

Но скоро нашлись люди, для которых показалось слишком простым делом все, что ни происходило с апостолами. Что тут, говорили, удивительного? «Они напились сладкого вина». Вино вывело из обыкновенного порядка, вино причиною веселости их, шума и говорливости. Таков суд людей о деле Божием!

Удивляться ли сему? Мир всегда ошибается, когда судит по своему о действиях благодати Божией. Сколько хулы наговорил он после иудеев о событиях апостольской храмины! Сколько клеветы произнесено им на святых Божиих только потому, что не понимали их! Как поступали, и поступают люди мира каждый раз, когда бывают свидетелями явлений необыкновенных, изумляющих своею сверхестественностью? К несчастью, слишком скоры бывают на то, чтобы о всем судить, на все давать свои мнения, все измерить мерою своего рассуждения и опытности земной. Гордость возбуждает, самозабвение оправдывает прозорливую пытливость. Начинают сперва необыкновенное подводить под уставы обыкновенного; а потом не верят ничему необыкновенному. Пусть, если уже хотят знать что-нибудь, остановились бы на вопросе: «что это значит?» Пусть рассмотрели бы наперед необычайное явление со всех сторон. Пусть измерили бы, далеко ли простираются познания их о природе, чтобы вышеестественное объяснять из уставов естественного. Тогда гордость их смирилась бы. Тогда сказали бы: все Божие — выше человеческого; святые Божии—выше людей ежедневных, евангелие Божие—выше, учения мудрецов земных, и всему Божиему остается только верить. Дивно ли, слушатели мои, что Бог действуете так, как хочет? Нет, дивно одно, что мы не знаем, как мы немощны, как нужна нам помощь Божия на каждом шагу, тем более, в деле спасения расстроенной грехом души нашей. — О, если бы мы «себя судили», себя испытывали, себя дознавали; «то не были бы судимы» тогда мы только молились бы!

Помолимся утешителю истинному, да приидет просветить, «очистит ны от всякия скверны» и спасет души наши. Аминь.

22. Слово в день сошествия Святаго Духа: духа не угашайте. («Духа не угашайте» (1 Сол. 5:19))

«Духа не угашайте» (1 Сол. 5:19).

Все—все от Тебя, сладчайший Спаситель наш! Все соделано, все даровано для грешных человеков беспредельною любовью Твоею, о Иисусе! «Будучи образом Божиим», Ты смирил Себя до уничиженного образа сына человеческого, послушлив был до смерти крестной единственно для человека. Бесценная кровь Сына Божия пролита на крестном алтаре за нас, преступные чада Адамовы, — за нас, которых грех подвергал вечному, грозному суду, пред судом беспредельной правды Божией. Но и того было мало. Пророк Божий, вдали веков, зрел дела любви беспредельной, и от лица любви вещал обетование: «а на дом Давидов и на жителей Иерусалима изолью дух благодати и умиления, и  они воззрят на Него, Которого пронзили» (Зах.12:10). Так надлежало быть и тому, чтобы в прободенном, Распятом на кресте за грешников, зрели источник, льющий воды благодати на тех же грешников. Надлежало быть и тому, чтобы видели, как любовь Его, готового на позорную смерть за всех, не ограничивается и величием искупительной любви Своей, но хочет еще более сделать для людей; вам глаголю: «лучше для вас, чтобы Я пошел; ибо, если Я не пойду, Утешитель не приидет к вам; а если пойду, то пошлю Его к вам» (Иоан. 16:7). И утешитель послан. Нужно ли говорить, в каком величии низошла благодать сего Утешителя на апостолов? какие чудные действия произвела она чрез апостолов в мире? Или лучше, изобразить ли немощное слово человеческое силу и славу сего Утешителя? Чувствует и ведает душа христианская, как Утешитель, ниспосланный Иисусом, доселе действует в мире, доселе являет силу свою душам христианским. «Исполняйтеся Духом» (Еф. 5:18). «Если же кто Духа Христова не имеет, тот [и] не Его» (Рим. 8:9); так писал апостол. И ваше благочестие, братья, собравшее вас в молитвенный храм, в день торжественного явления Духа благодати, показывает и вашу благодарную, благоговейную память о том необычайном явлении Духа Утешителя, и ваше смиренное чаяние некоего утешения от того же Духа Утешителя. Чаяние, достойное христианина, надежда не ложная, так как верен Он, обещавший Духа Утешителя, так как близок Утешитель—Дух истины, «везде сущий и все наполняющий». Но тем более нужно внимания к самим себе. — Чающие Духа Утешителя! да позволено будет думать, что нам известно, какие святые расположения нужны для готовящихся принять Духа Утешителя. Самый храм сей, изображающий ныне молитвенную сионскую горницу святых апостолов, напоминает нам о тех расположениях, с какими готовились к принятию Утешителя в сионской горнице, и какие, без сомнения, необходимы и для нас. Обратимся же к другому предостережению, — к предостережению для приемлющих дух благодати, которое предлагал в свое время апостол: «Духа не угашайте». И во всякое время, тем более теперь, необходимо помнить и размышлять о смысле сего святого предостережения.

«Огонь пришел Я низвести на землю, и как желал бы, чтобы он уже возгорелся» (Лук. 12:49), так говорит Спаситель о том, чему надлежало произойти с нисшествием Духа Утешителя на верующих. И видимое знамение, в каком в первый раз явился сей Утешитель над апостолами, было явление огненных языков. То и другое показывало и показывает умам, прозирающим духовное сквозь вещественное, что действие Духа Утешителя, совершающееся в душах верующих, заключает в себе нечто сходное с действием огня: — подобно огню, просвещает ум светом истины, подобно огню, воспламеняет душу любовью к истине и святости; все силы духа, как говорит еще пророк «переплавляет и очищает, как серебро и золото, и переплавит» в чистый образ Божий (Мал. 3:3). Сие-то имел в виду апостол, когда убеждал: «Духа не угашайте». Апостол как бы так выражает любвеобильную мольбу свою к нам: не гасите в себе того священного, божественного огня, который возжен в вашем духе силою Духа Божия.

 Но что значим мы, божественный апостол, против действий того божественного Духа, который, везде сый, «разделяя каждому особо, как Ему угодно» (1 Кор. 12:11). Разве можем мы, немощные и бренные, противустоять и даже, как ты даешь уразумевать, полагать препятствия силе и обширности действий Духа всевластного?

Если и апостол сказал: «Духа не угашайте»; то, конечно, нет места сомнению, что мы можем угашать дух, хотя сей дух и есть действие в нас Духа всемощного и всевластного. От чего ж это так? Это от того, что Тот же всемогущей и всевластный даровал нам и свободу — самое лучшее украшение духа нашего,— свободу, при которой в нашей воле состоит пользоваться средствами ко спасению, стремиться ко спасению, или приготовлять погибель; Он даровал нам свободу при самом создании нас, и не отъемлет при воссоздании благодатном. Власть Его безгранична в пределах и за пределами свободы ограниченной. И кто назначит пределы беспредельной силе Твоей, Господи, которой благоугодно было, да наслаждаются создания жизнью Твоею, заключившею себя в пределы созданного? Кто назначит границы проявлением неограниченной благости Твоей, каковы явления животворящего Духа утешителя, который, «дышит, где хочет», воссозидая расстроенную грехом духовную природу нашу? Нет, в настоящем случае нам остается заботиться не о правах Всевластного, а о самих себе. — После того, как дано нам все, что могло быть дано беспредельною благостью; после того, как еще в купели крещения

дарован нам дух благодати, и тот же дух готов сам по себе умножать в нас дары Свои: — нам остается выбирать одно из двух, — или пользоваться дарами животворящего Духа, или пренебрегать ими к своей погибели. — «Смотрите, поступайте осторожно, не как неразумные, но как мудрые, дорожа временем, потому что дни лукавы. «Итак, не будьте нерассудительны, но познавайте, что есть воля Божия»  (Еф. 5: 15—17). Так, не будем поблажать своей лености и без того в нас сильной, не станем усыплять себя тщетными мыслями, что будто благодать соделает все в нас и без нас самих, что будто нет для нас опасностей при данной нам благодати. Нет, на всех степенях своей силы благодать действует в нас совокупно с нашей свободою. Она и подается нам под условием нашей веры, и укрепляется в нас под условием подвигов живой веры.

То, что писал апостол возлюбленному ученику своему, епископу Тимофею, скорее всего объяснит объясняемые нами слова апостола. «По сей причине, писал апостол, напоминаю тебе возгревать дар Божий, который в тебе через мое рукоположение» (2 Тим. 1:6).  Вот здесь говорится о возгревании дара Божия—а мы хотим объяснить себе слова о погашении дара. Дар, низведенный на епископа рукою апостольскою, конечно означает дар благодати священства, заключающий в себе сугубый дар: дар учения, и дар священнодействия. Почему предписывается возгревать дар учения, это понятно; равно понятно и то, как он может быть возгреваем. Но дар священнодействия, по-видимому, действует совершенно безусловно. К чему же и как возгревать в себе сей дар? Действительно, дар священнодействия действует безусловно, в том смысле, что недостоинство освященного лица не препятствует совершаемым рукою его тайнам быть тайнами; то, чему назначено совершаться, совершается во всяком случае. Но нельзя отказаться и от той мысли, что если бы благодать священства соединились с благодатию святой воли, если бы к одному дару присовокуплены были еще другие дары благодати, приобретенные подвигами живой веры: то естественно, что и благодать священства будет с вящею силою действовать, как на тех, которые присутствуют при тайне, так и в самом совершителе тайны. Далеко ли нам, братия, идти за примером? В памяти нашей божественное священнодействие угодника Божия Сергия, сопровождавшееся и видимым нисхождением огня Божия, и видимым предстоянием ангела Божия. Вот что означал в нем дар служения благодати, возгретый подвигами сердечной, пламенной любви его к Господу! Огнь тайны, соединясь с огнем облагодатствованной любви, проник самую грубую вещественность. Поймем же отселе, что, удостоиваемые дары священства, как и других служебных даров, имеют причину напоминать себе о возгревании в себе дара служения благодати. Поймем отселе, что гораздо более причин быть может не угашать, а возгревать в себе обыкновенные общие дары благодати.

В самом деле, если и необычайные дары благодати требуют того, чтобы для вящей своей силы были возгреваемы: то очень легко быть тому, что обыкновенные дары, при нашей беспечности, неуместной в деле возрождения, совсем погаснут. «Духа не угашайте», говорит апостол, и дает нам видеть, что точно так же, как обыкновенный огонь гаснет, если не подкладывают сгораемого вещества, а еще скорее погаснет, когда будут лить на него воду, — и в нашем духе огнь благодати непременно будет умаляться, с умалением в нас святых помыслов, чистых ощущений, богоугодных намерений и дел, а еще скорее погаснет; когда наполняем душу всем, что есть противного духа святыни. Чистые расположения свободной души нашей составляют в нас то вещество, которым питается и усиливается в душе нашей огонь благодати, и таким-то образом благодать совершает преобразование духа нашего, совокупно с свободою нашею. Трудно ли нам заметить над самими собою, что когда молимся мы усердною, искреннею молитвою, мы чувствуем в душе нашей и более теплоты сердечной, и более света в мыслях наших? Так, это один из осязаемых опытов, который благодать Божия оставляет тупому осязанию нашему, для уверения в ее приближении к нам грешным. Но, точно то же происходить в душе нашей при каждом подвиге самоотвержения, при каждом подвиге любви к Господу, хотя не при каждом подвиге, и не всегда дает нам осязать себя благодать Божия, мудрая в устроении спасения нашего. Точно так же, но совсем противное, совершается в душе нашей, при нашей холодности к Господу Богу при нашей лености для совершения подвигов святых.

Дары благодати — различны; и погашать или возгревать их мы можем и каждым расположением души нашей, тем более расположениями, соответственными или не соответственными данному дару благодати. Подан ли кому дар особенной пламенной любви к ближнему? дела любви будут пищею для возгревания дара любви, а холодность, своекорыстие, конечно, не усилят любви: напротив, каждое движение своекорыстия, тем более злоба,— будут вести, и доведут до погашения любви в глубине души. Любезный собрат! если дан тебе дар молитвы, дар сердечного беседования с Господом: остерегайся бесед человеческих; они, кроме того, что будут отнимать у тебя время для беседования с Господом, мало по малу могут возбудить в тебе любовь к молве человеческой, а с тем вместе ослабят, а потом и совсем подавят благодатное желание беседовать с Господом. Или если дал тебе Господь плачь сердечный о грехах твоих, если Он пробудил в тебе сокрушение горькое о нечистоте дел твоих: не спеши знакомить душу твою с какими бы то ни было утешениями; а паче всего берегись, берегись мирского смеха, веселия безумного; истинное утешение дано тебе будет в свое время; а радостями безумия ты, того и смотри, как потоками воды, зальешь в себе огонь сокрушения сердечного; будь уверен, что в доме веселия, приготовляемого грехом, не место плачу благодатному, так же как в доме гордыни не место духу смирения. Если веяния светской образованности будут увлекать и переносить душу христианскую по предметам сей многомятежной образованности: скажите: как удержаться в бедной душе духу мудрости Христовой.

«И не оскорбляйте Святаго Духа Божия, Которым вы запечатлены в день искупления. Всякое раздражение и ярость, и гнев, и крик, и злоречие со всякою злобою да будут удалены от вас (Еф. 4:30, 31). Так св. апостол выражает другими словами, но более сильными, заповедь свою—не угашать Духа, и исчисляет для нас некоторые дела грешные, которыми особенно—более, нежели погашается Дух благодати. По слову апостола, есть дела, есть расположения души, которыми не только погашается, но и оскорбляется Дух благодати. Для примера он указывает на некоторые из таковых расположений. Если в сердце нашем—досада желчная, раздражительность гордая, даже гнев озлобленного самолюбия: то будем уверены, что на тот раз в нас нет Духа благодати, мы оскорбили Его; —  и как не оскорбить, когда он есть Дух любви? По слову апостола, там где шум досады, злоречие злости, клевета на ближнего, для которой ни невинность, ни человечество— не защита, там не надейтесь заметить Духа благодати: и как быть Ему там, когда он есть Дух мира? По реченному, уразумеем, слушатели, какие другие грехи, подобно зловонию смрадному, могут отдалять от нас благовоние Духа благодати.

Конечно, в ком возгорелся благодатный огнь любви Божией, в каком бы то ни было виде, — не естественно, чтобы сей огонь мгновенно и погас, так как не естественно, чтобы душа, объятая любовью, допустила до себя что-либо явно оскорбительное для Духа благодати: но как не заметно и вместе с тем, как сильно постепенное ослабление внимания к дару благодати может ослаблять в нас силу благодатного огня! Если дерево в наружных частях довольно сухое; а внутри довольно водянистое, положим на огонь, оно скоро загорается и горит свободно, доколе огонь не дойдет до водянистой внутренности; в последнем случае, не подложи приставник нерадивый, по крайней мере, одну или две щепы, не позаботься употребить сторонних мер для поддержания огня: горевшее дотоле дерево начнет гаснуть, и потом останется головля. Вот изображение души нашей! То, что есть в душе нашей доброго от природы и воспитания, легко воспламеняется при прикосновении огня благодати: но потом, когда огонь любви начинает касаться глубин испорченной природы, внутренних страстей наших, он начинает ослабевать; душа, дотоле свободно горевшая и в помыслах, в желаниях любовью к Господу, начинает мало по малу чувствовать тяготу, мрак, томление и вот, теперь-то особенно настоит нужда — повторять слова апостола: «Духа не угашайте». К несчастию случается, что начинают в таком положении облегчать себя не по закону духовному, а по уставам плоти. Вместо того, чтобы укрепляться всею силою против опасного сна, начинающего тяготеть над душою, начинают думать, что пришло время дать себе и отдых. Вместо того, чтобы принять вспомогательные меры для поддержания в себе огня любви Божией, читать и слушать слово Божие, жития мучеников, исповедников, преподобных отцов, «иже многими кровьми и страстьми» стяжали блаженную жизнь; вместо того, чтобы понуждать себя, то на молитву, то на труды телесные,—начинают прислушиваться к советам коварного собеседника — греха, а тот, чем дольше слушаем его, тем больше находит для нас причин ослабить и оставить прежние святые правила жизни. В то же время, того и смотри, явится с своими советами другой друг— тот умный советник, о котором сказано: лучше бы было ему если бы жерновный камень повешен был на шею его, и он брошен был в море. Чтобы избежать опасности, бодрствуй подвижник Христов; будь мужествен и тверд (1 Кор. 16:13). Употребляй то одно, то другое средство в поддержание и возбуждение в себе света и теплоты. Тебе известна сила молитвы, — молитва веры спасает болящих (Иак. 5:15); «молись же всякою молитвою и молением на всяко время духом» (Еф. 6:18). Известна сила слова Божия, — оно живо и действенно (Евр. 6:12), оно— «сила Божия ко спасению всякому верующему» (Рим. 1:16); читай же и слушай слово Божие со вниманием благоговейным. Целый облак свидетелей веры представляет нам история веры; будем же читать и изучать сию историю; — огнь ревности, горевший в подвижниках веры и благочестия, будет согревать нашу холодность, свет веры их будет просвещать мрак, наводимый на душу страстями и немощами нашими. Можно ли исчислить все средства, какие предлагает нам вера Христова для нашего спасения? Тот, кто в духе веры будет изучать болезни своего сердца, немощи падшей нашей природы, найдет в вере верное врачевство против каждой болезни,—надежное средство против каждой опасности, и не погасит в себе Духа.

Об одном подумаем еще вместе с тобою, возлюбленный брат, для предотвращения опасности; подумаем о том, чего мы лишимся, если лишимся Духа благодати. О, Боже милости и щедрот! милостью Твоею не допусти нас до того состояния самого гибельного для нас. Что мы без животворящего Духа Твоего? Мертвецы, мертвецы—более виновные, чем самые язычники. Какой грозной ответственности подвергаем мы себя, когда теряем, и один какой-либо дар благодати, тем более, когда погубляем в себе многое, тем более, когда погубляем все благодатное? «Земля, пившая многократно сходящий на нее дождь и произращающая злак, полезный тем, для которых и возделывается, получает благословение от Бога; а производящая терния и волчцы негодна и близка к проклятию, которого конец—сожжение» (Евр. 6: 8, 9). «Не обманывайтесь: Бог поругаем не бывает», как будто не видящий дел наших, или кроткий для нас до слабости. То, что дано Им нам, не погибнет, не смотря на все своеволие, с каким терзают дар Его наши страсти. Огнь Духа Его, если не откроется в нас живых светом любви для вечного блаженства нашего, — превратится в огонь всепоядающй, чтобы терзать и разрушать не разрушимый состав наш целую вечность (Гал.6:7, 8). О, «страшно впасть в руки Бога живаго»  (Евр.10:31)!

Царю небесный, утешителю Душе истинный! Ты един —истина, а в наших сердцах, яко же веси, от дней юности — ложь и нечестие; прииди и вселися в ны, и очисти ны от всякия скверны. Ты един благий и милостивый! имиже веси путями, сохрани в немощных Твое даяние и спаси души наши. Аминь. 

23. Слово в день Святаго Духа: сравнение действия духа, иже от Бога, с действиями духа мира. («Но мы приняли не духа мира сего, а Духа от Бога» (1Кор. 2:12))

«Но мы приняли не духа мира сего, а Духа от Бога» (1Кор. 2:12).

Так говорил о себе и о верных Коринфа ап. Павел. И он по праву говорил это, хотя ни он, ни верные Коринфа не были в той сионской горнице, куда сходил Дух св. в день пятидесятницы. Ап. Петр говорил в объяснение дивного события сионского: «вам принадлежит обетование и детям вашим и всем дальним, кого ни призовет Господь Бог наш» (Деян. 2:39). Всем, кто только удостоится чести быть призванным к вере Христовой, всем принадлежит право на приятие даров св. Духа: Дух св., посланный апостолам, послан для всех верующих, кто бы они ни были.

Так и нам, при всей бедности времен наших, ниспосылается Дух св.. В таинстве крещения получаем мы благодатное рождение в духовную жизнь. В миропомазании утверждаемся благодатию в жизни духовной. Дух св. со времен апостольских не преставал и не престает изливать общение даров своих на верующих во Христа Иисуса.

Однако, апостол, когда говорит о себе: «но мы приняли не духа мира сего, а Духа от Бога»: то дает видеть, что иные могут принимать и усвоять себе дух «мира», но не Дух,  «от Бога». И если апостол радуется тому, что в нем нет духа мира: то значит, надобно нам остерегаться того, не водворился бы в нас дух мира, вместо Духа, «от Бога». Размыслим же внимательно что это за дух мира, противополагаемый апостолом Духу, «от Бога»? Сравним действия Духа, «от Бога», с делами духа мира.

Дух, «от Бога», Дух который оживлял верующих Павлова времени и оживляет верующих всех времен, во-первых есть Дух истины. Так говорит о Нем Господь Иисус. «Когда же приидет Он, Дух истины, то наставит вас на всякую истину», говорил Господь апостолам (Иоан. 16:13). И нисшедший на апостолов Дух точно явился Духом истины, потому что научил их истине, открыл такие тайны, о которых гордый ум человеческий и не мечтал. Сей Дух истины, по слову Спасителя, «пребудет с учителями» христианства «во век» (Иоан. 14:6). И Он пребывал и пребывает с нами. Вот почему, в течении 18 веков лжеучения и заблуждения человеческие при всех усилиях ада злобного, не могли ничего сделать с церковью Христовою, не могли, на месте апостольского учения, водворить свое учение. Она поныне остается с учением апостольским, как была с ним при апостолах. — Это дело Духа истины.

«Дух от Бога», просвещает животворным светом истины и каждую душу, ищущую спасения. Он открывает ей и ее собственное положение, и то, где ей искать спасения; наставляет истинному боговедению, показывает, кто таков для нас Господь Иисус и Его благодать. Он даст видеть, как суетны, как пусты все временные блага и как нужно нам только одно — искать небесной отчизны. Не может быть ни одного сомнения в жизни, которого бы Дух истины не разрешил для верующей души, по ее молитве, если только это нужно для вечного ее спасения.

Чему же учит «дух мира»?

Когда св. писание хочет сказать о нем, как о чем-то враждебном для нашего спасения: то дает видеть в мире общество людей, которые живут только для времени, а не для вечности. Таким образом дух мира означает правила и образ мыслей людей, которые дорожат только земными интересами, и не думают о жизни за гробом.

После сего понятно, каким может быть наставником дух мира! Если он не отвергает явно бытия Божия: то он так равнодушен к мыслям о Боге, так мало озабочен каким-либо помышлением о Нем, как будто для него нет Бога. Господь Иисус, Его царство, Его благодать — вещи не нужные для света. Если не всегда явно говорят чада: «станем есть и пить, ибо завтра умрем»: то дела их говорят то же самое. Они не понимают, как можно жить иначе на земле, если не для земли. Если встречаются им люди, которые считают все земное за пустоту, за ничтожество: они спрашивают: в уме ли эти люди? И произносят такой приговор: это — жалкие люди, мечтатели, изуверы. Заговорите с ними о душе, о суде. Они скажут: об этом — в другое время, — т. е., они любят ложь и не хотят расстаться с ложью. «Дух мира» на каждом шагу учит их лжи и они лгут на каждом шагу. Они лгут, когда каются, потому что нет в них искреннего раскаяния, лгут, обещая исправиться при другом, лучшем времени, потому что не хотят они исправиться, потому что слишком дорожат суетою мира, потому что удовольствия света, честь, слава, деньги овладели душою их. Они лгут при оценке благ земных, потому что в душе своей дают им цену, какой они не стоют, потому что ставят их выше всего, тогда как они суть только средства к духовному совершенству, при том условные. Они говорят ложь и тогда, как на словах соглашаются с ограниченным значением земных благ, потому что в душе своей говорят о них другое, покланяются им, как идолам. Когда и в чем не лгут они? Они лгут, чтобы забавлять других ложью; лгут, чтобы закрывать от других свои грехи и слабости; лгут, потому что дорожат выгодами лжи, и не высоким значением правды. Целая жизнь их — цепь лжи и обманов; потому что, гоняясь во всю жизнь за благами мечтательными суетными, пустыми, они превращают жизнь в непрерывный ряд обманов, ошибок, грехов преступлений. Истина всегда себе верна, дух мира ветрен, непостоянен, переменчив, до жалкого и смешного. Что считал мир образцом ума и вкуса лет за 30 пред сим: ныне смеется он над образцовым того времени. —Таков дух мира!

«Дух от Бога», есть Дух «святый», — Дух освятитель. Он очищает душу от грехов; путем скорбей, раскаяния, подвижничества, ведет от совершенства к совершенству и восстановляет чистый первозданный образ Божий в человеке. «Омыйтеся, освятитеся, оправдайтеся именем Господа нашего Иисуса Христа и Духом Бога нашего» (1Кор. 6:1). «Любовь Божия излилась в сердца наши Духом Святым, данным нам» (Рим. 5:5). «Плод же духа: любовь, радость, мир, долготерпение, благость, милосердие, вера, кротость, воздержание» (Гал. 5:22). Нельзя сказать, что освящаемые Духом св. не чувствуют в себе слабостей, не подвергаются ошибкам. Но они остерегаются, они боятся греха, как самой страшной язвы. Если и падают они: то немедленно встают и падения обращают себе в урок, как спасаться от падений. Они не свободны от искушений, — пакостник плоти— ангел сатанин — деет пакости людям самой высокой духовной жизни (2Кор. 12:7). Но они борются с искушениями под защитою Духа освятителя, распинают плоть с ее страстями и грешными движениями; с усилием подвизаются войти в царство чистоты и смирения. — Они непрестанно стремятся к высшей цели и, забывая о том, какие слабости удалось им победить в себе, какие добрые качества приобрести, помышляют лишь о том,  как бы не остаться за дверями чертога Христова.

А чего желает, к чему стремится «дух мира»? Он совсем не так взыскателен в отношении к греху и святости. Грубых грехов, грязных пороков и он чуждается; по крайней мере, в глазах людей. О гражданской честности и он заботлив, по крайней мере столько сколько это нужно для выгод жизни. Но тайные желания гордости, тайные движения похоти, тайные действия  страсти к деньгам вовсе не замечаются им, или считаются ни по чем. Об умерщвлении чувств, о самоотречении, о верности в вещах малых, о стремлении к высшему совершенству он знать не хочет. Это, говорит он, дела тех, которые особенно на то призваны, а не наши дела. Как будто не каждый христианин дал клятву при крещении быть последователем Христа распятого; как будто не каждый самым именем христианина обязан любить закон Христов. Наше дело, говорят, приносить пользу в мирском быту. И как же приносят пользу? Хорошо еще, если несут какую-нибудь общественную должность, хотя бы и с грехами против точности в исполнении, против чистоты в намерениях. Иначе же не выставляют ли себя за людей полезных обществу и тогда, как безумною роскошью, нерасчетливым щегольством в нарядах, ежедневными веселостями, легкомысленною тратою времени, сил, средств, расстраивают вместе со своим состоянием состояние многих семей и соблазном жизни губят тысячи душ, за которых висел на кресте Сын Божий? Наше дело приносить пользу в мирском быту? К чему эти слова в устах христианина? Если ты живешь как христианин: ты, без сомнения, везде принесешь пользу обществу. Если же ты, в оправдание уклонения своего от христианского служения Богу, указываешь себе на обязанности в отношении к обществу: то имею право сказать тебе, что ты такой же плохой слуга общества, как и плохой слуга Божий.

«Дух от Бога», по слову Спасителя, есть Дух «утешитель». Тяжела была участь апостолов. Сколько гонений, сколько несправедливостей, сколько бед надлежало им вытерпеть! И благий Господь их обещает послать им Утешителя верного. «И Я умолю Отца, и даст вам другого Утешителя, да пребудет с вами вовек, Духа истины, Которого мир не может принять» (Иоан. 14:16, 17). И Утешитель послан и Он подкреплял апостолов, в их скорбях и страданиях. Кто из странников земли не имеет нужды в утешении? Со стороны Духа утешителя готово утешение для каждой верующей души, на каждую скорбь ее. Он вливает в сердце утешения и надежды, о которых само сердце не в состоянии и подумать. «Дух подкрепляет нас в немощах, мы не знаем о чем и как нам должно молиться, но Дух сам ходатайствуете за нас воздыханиями неизреченными» (Рим. 8:26). Как сладки, как живительны те утешения, которые Дух св. посылает душе верующей, это видим в примере мучеников. Не были ли они покойны, не сияли ли лица их небесною радостью в то самое время, когда тела их терзаемы были железом, или обугливаемы огнем?

И дух мира любит ласкать детей своих утешениями. Даже это-то и составляет главную приманку, которою он сманивает людей из ограды Христовой в свои дворы. Утех, веселостей, всего более ожидают от мира. Но каковы эти утешения! Они пусты, обманчивы, не верны! Бессмертной души нельзя напоить водою земных удовольствий; эта вода только усиливает жажду в бедной душе. Сами чада мира по временам сознаются в том. Часто во время радостей грызет их скука, во время счастья волнение или пустота теснят их душу. — В грехе искать жизни и сладости— напрасный труд: грех сеет расстройство, болезни, смерть, — и в душе и в теле, и в семье и в обществе. Другое свойство мирских удовольствий — изменчивость. Они изменчивы оттого, что состоят в зависимости от случаев и обстоятельств времени, столько переменчивых. Люди, от которых ожидают так многого чада мира, вянут как трава, — ныне богаты и сильны, завтра — в гробу. От того бывает в свете, что ныне веселы до забывчивости, завтра рвутся от скорби исступленной.

О! как много надобно нам молиться, чтобы не возобладал нами дух мира! Царю небесный, утешителю Душе истины! Спаси души наша. Аминь.

24. Слово в день Святаго Духа: как готовились апостолы к принятию св. Духа.

«Все они единодушно пребывали в молитве и молении» (Деян. 1:4).

Сошествие св. Духа на апостолов — событие чудное по себе и дивное по последствиям для человечества! Св. церковь, в чувствах величия сего события, посвящает нынешний день особому празднованию в честь Духа утешителя.

В сем событии все велико, все достойно изучения. Возьмем особенно то, что может служить к нашему назиданию во спасение. Рассмотрим, как готовились апостолы к принятию Духа св.?

«Все они единодушно пребывали в молитве и молении». В таком положении были верные Христовы, по словам св. Луки, тогда, как получили повеление ожидать в Иерусалиме обещания отеческого. «При наступлении дня Пятидесятницы все они были единодушно вместе» (Деян. 2:1). По сим словам апостолы, пред сошествием св. Духа, во-первых занимались молитвою, во-вторых занимались молитвою постоянно, в-третьих молились единодушно в общем собрании.

«Пребывали в молитве и молении». К чему, казалось, молиться, когда Дух св. уже обещан прежде молитвы? К чему, казалось, молиться, когда Господь Иисус не давал приказания апостолам молиться, а только велел быть неотлучно в Иерусалиме и ожидать обетования Отча? Видите, слушатели, молитва — необходимая потребность души нашей. — Бог благ. Он не ожидает от нас молитвы, как побуждения Себе для подания помощи. Он благ и по благости, приготовил все нужное нам, без нашей просьбы. Он —всеведущ, знает прежде нашего прошения нужное нам. Молитва нужна нашей душе, а не Богу. Нам необходимо, как можно глубже чувствовать немощи и грехи наши, чтобы тем с одной стороны творить дело правды, с другой — открывать душу для помощи небесной. Нам необходимо отверзать сердце, чтобы принимать дары благости Божией. Молитва есть вдыхание небесного, благодатного воздуха. Она то же для души, что дыхание для телесного организма. Пока в душе есть жизнь, которою назначено ей жить, она не может не молиться. Что есть молитва? Молитва есть устремление души к Богу, есть жажда Бога и Божией воли. К чему же и стремиться душе, как не к Богу? Где ее покой, где радость, где свет, где вечная жизнь, как не в Боге? Думаете ли, что сердца наши на своем пути, когда они ищут земного? Думаете ли, что ум наш видит свет, когда смотрит он на суету? Вне Бога—мрак, тоска, погибель. Так необходимо пребывать в молитве, и тогда Отец небесный, по обещанию Сына, «даст Духа Святаго просящим у Него» (Лук. 11:18); тогда жизнь духовная раскроется в том, в ком не началась она, будет возрастать там, где началась, будет достигать полного совершенства в том, в ком получила известный возраст.

Апостолы и ученики Христовы «бяху терпяще в молитве», т. е., пребывали в молитве постоянно и неутомимо. В терпении не мало было нужды: день за день проходил, а обещанный Дух не являлся; надобно было ждать и молиться. — Апостолы не ослабевали в терпении, не оставляли подвига молитвы, не давали места лености и расслаблению; также усердно молились в десятый день, как и в первый, «бяху терпяще». И терпеливая молитва дождалась того, чего ожидала. — Такова—истинная молитва! — Молитва есть плод надежды на Бога: прилично ли же христианской надежде быть слабою или колеблющеюся? Молитва есть плод любви к Господу: прилично ли же любви христианской в одно время пламенно любить Господа и по любви совершать нелегкие подвиги для Господа, а в другое время так охладевать в любви, что ничего не делать для Господа, даже не молиться? Нет, если и не видим мы в скором времени плодов молитвы нашей; если и долго не видим мы исполнения прошений наших: не будем малодушны, не будем слугами лени. — Как нам знать советы Божии о нас? Мы не видим, мы не знаем, что и когда полезно душе нашей, с какими последствиями то или другое придет к нам: но Бог знает и исполняет прошение наше тогда, когда нужно исполнить. Никогда не подает Он детям камня вместо хлеба. Отец небесный для вас же самих, для обучения нас постоянству в добре, для утверждения в нас духа сокрушения и плача о грехах, для наставления смирению и живому признанию немощей наших, может на время откладывать исполнение прошений наших. Потому-то в молитве Господней и указано нам молиться к Отцу небесному: «да будет воля Твоя, яко на небесе, и на земли».

Апостолы и ученики Христовы пребывали в молитве «единодушно вкупе». Так повелел им Господь, когда заповедал «от Иерусалима не отлучаться». Воля Его о единодушном молении объявлена была апостолам и еще прежде того. Он благоволит раз на всегда сказать: «истинно также говорю вам, что если двое из вас согласятся на земле просить о всяком деле, то, чего бы ни попросили, будет им от Отца Моего Небесного, ибо, где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них» (Матф. 28: 19, 20). Видите, слушатели, как важно собрание общества на молитву! Там, где собраны многие во имя Господа Иисуса, там несомненно пребывает сам Господь. Как же надобно дорожить молитвою церкви! Какое лишение для души, какая потеря для вечности, когда по лености, по самочинию, по нерассудительности духовной не приходят на церковную молитву! Как много помощи может подавать нам молитва церкви! Брат мой! не будем так неразумны от гордости своей, чтобы не сознаваться, что моя и твоя молитва многого не может, что должна бы иметь, и по многим причинам не заслуживаем благоволительного внимания неба. — А при явном сознании недостатков, молитвы нашей, как нам не желать учиться достойной молитве из примера братий наших? Как не спешить учиться истинной молитве из наставлений опытных молитвенников, предложивших образцы и образ молитвы в церкви Христовой? Моя и твоя молитва скудна, малоценна: но положим лепту нашу в сокровищницу молитвы целой церкви; и на нашу долю, вместе с прочими, достанется бездонный дар благодати; наша слабая молитва, подкрепленная силою общей молитвы, получит то, чего не получила бы сама по себе. — Сила общественной молитвы церковной — сила изумительная!— Вспомните, что произвела она в собрании верующих при апостолах? «И, по молитве их, поколебалось место, где они были собраны, и исполнились все Духа Святаго, и говорили слово Божие с дерзновением» (Дян. 4:31). Видите, сила общественной молитвы потрясла здание, где молились, низвела на молящихся новые дары Духа св., облекла их смелостью для проповеди вселенской. В другое время апостола Петра стерегли в темнице. «Между тем церковь прилежно молилась о нем Богу». Ночью, по прошествии которой Ирод хотел вывести Петра для суда и осуждения, Петр спал между двумя воинами, окованный двумя цепями, и стражи стерегли у дверей темницу. Опасность была, как видите, крайняя; спастись не было возможности; — да и Петр спал беззаботно. — И, однако, что оказалось? «И вот, Ангел Господень предстал». Он разбудил Петра, повел и провел его сквозь двойную стражу, железные двери отворились сами собою, как спали и оковы, и Петр оказался на свободе. Как же Петр не молясь сам, спасся от стольких опасностей? Его спасла молитва церкви: «церковь прилежно молилась о нем Богу»; прилежная молитва церкви, без ведома и старания Петра, спасла Петра от темницы и смерти (Деян. 12: 1—9). Вот что может совершать общественная молитва церкви! Вы знаете, братья, что церковь доныне молится в своих молитвах за труждающуюся братию, за страждущих и заключенных в темнице. И будьте уверены, что эта молитва не остается без действия: более или менее явственно, заметно или незаметно, молитва церкви совершает свое дело над нами. — Господь верен в своем слове: «там Я посреди них», сказал Он, и исполняет свое слово. — Только будьте внимательны к смыслу церковной молитвы: церковь молится за отшедших по благословной вине, т. е., за тех, которые не бывают в храме по законной причине; и следовательно, не имеет в виду тех, которые не бывают в храме по беззаконным причинам.

Будем следовать наставлению, преподанному нам примером апостолов и учеников Христовых. — И благодать Духа св. будет посещать наши немощи. Аминь.

25. Слово в день Преображения Господня: о значении скорбей для счастия.

«И вот, два мужа беседовали с Ним, которые были Моисей и Илия: явившись во славе, они говорили об исходе Его, который Ему надлежало совершить в Иерусалиме» (Лук. 9, 30-31).

И среди славы небожители говорят не о славе. После стольких благодеяний для людей, и после стольких оскорблений, со стороны людей, человечество Христа Иисуса осиявается на Фаворе славою божественною; Божество, скрывавшееся под завесою плоти, проявляется сквозь завесу плоти в своем величии и славе. О чем бы, казалось, приличнее всего говорить теперь явившимся Моисею и Илии, как не о славе, в которой они видят еще на земле Богочеловека-искупителя? Но — они говорят не о том. Они говорят о кресте и смерти, которые ожидают Господа в Иерусалиме.

Так ли мы поступаем, слушатели, в счастии? Так ли мы считаем нужными несчастия? В несчастии мы унываем, в счастии не думаем о несчастии, в том и другом случае поступаем так оттого, что не понимаем цены несчастий. Недавно посетил Господь страну нашу бедствиями. Все ли понимали значение сего посещения? Все ли теперь понимаем, как несчастия нужны и полезны, особенно для счастливцев мира?

Если небожители в славе Фаворской беседовали о скорбях: то, конечно, не лишнее дело для нас подумать о значении скорбей для детей счастия.

Бог справедлив. Он не опускает из виду ни одного доброго нашего дела, даже ни одной доброй мысли. За Ним не пропадает и слеза покаяния. Но Он и не воздает более, чем кто стóит. Избави Бог несчастия — видеть между нами таких, которые не делали бы ничего кроме зла. Почти каждый, сколько видим, делает что- нибудь доброе. И Бог справедливый наделяет каждого благами, но не более, чем кто стóит. Оттого-то Авраам сказал богачу: «ты получил блага в земной жизни твоей, а Лазарь страдал». Это значит, что богачу заплачено в земной жизни за все что следовало, а Лазаря оставалось наградить там — за гробом. Таким образом недобрые счастливцы мира получают за свои кое-какие добрые дела награду здесь и уже не имеют ее там. — Как же не желать после сего, чтобы довелось пострадать лучше здесь, во времени, чем страдать там, — вечно? Что значат все возможные утешения времени в сравнении с вечностью мук? Чтó значат всевозможные бедствия времени в сравнении с вечностью блаженства? Только счастлив и счастливец мира, когда чувствуя ничтожество счастья земного, воздыхает о радостях неба и тайными скорбями покаяния готовит себе лучшую долю в вечности.

Бог — благ. Он желает нам покоя и счастья. Но что делать с нами, когда покой земной обращается нам не в пользу, а во вред? Бог — благ. Целая вечность блаженства неизобразимого приготовлена Им для нас. Но — здесь все мы больные, для которых нужны лекарства горькие. Все мы — дети Адама; все любим жить более для плоти, чем для духа. Так всегда бывает с нами, тем более тогда, как счастье земное манит нас к покою плоти и доставляет средства выполнять все желания плоти. Как легко счастье земное расслабляет самый крепкий дух! Премудрый не был из числа слабых, а он молил Бога: «богатства не давай мне», — «дабы, пресытившись, я не отрекся [Тебя] и не сказал: кто Господь?» (Прит. 30, 8. 9)? Среди покоя внешнего, при готовых способах жить по желаниям грешной души, счастливец мира занят только тем, как удовлетворять желаниям плоти своей. А душа, которая больше плоти? А дух, который так незаменим ничем земным? Они забыты. Счастливец питает и утучняет плоть, которую надлежало бы распинать с ее страстями и влечениями, а душа — остается без пищи и питья небесного. И вот человек, украшенный образом Божиим, «уподобился животным, которые погибают». И вот христианин, возрожденный в купели крещения для жизни духовной, обогащенный неоценимыми небесными дарами благодати, валяется в грязи земной. Это жалко, очень жалко! Но тем не ограничивается несчастие больной души. Счастье земное, вместе с тем, как нежит и развивает чувственность, воспитывает помыслы и желания гордости. Кто мя видит? говорит тот, кому все удается, и не думает о том, что он сын грешной плоти, чадо гнева Божия.

Что же может привести в сознание себя эту душу больную и не знающую своей болезни? Скорби, одни скорби. На первый раз они невольно оторвут ее от чувственных удовольствий, лишат то способов, то времени заниматься предметами суеты и унижения духовного; а там, при помощи Божией, она и сама мало-по-малу будет усматривать, как суетны, как низки, как недостойны бессмертной души чувственные удовольствия, которые дотоле страстно любила она, будет усматривать, как бесценно Царствие Божие, которое можем находить внутри себя, независимо от всех способов земного счастья. Скорби пробудят в ней воздыхания молитвенные о своих грехах, о своей бедности и унижении; а молитва прольет в сердце ее утешение, при котором забудутся земные утешения. Так она будет чаще и чаще уединяться и от скорбей и от радостей земных в потаенную клеть сердца своего и там беседовать с Богом сердца. Так, всякое несчастие, хотя на первый раз не кажется радостью, в последствии доставляет мирный плод праведности тем, которые умеют пользоваться несчастием.

Посмотрим еще ближе, как действует на нас тот или другой вид счастья земного. Возьмем честь и славу земную. Сперва заботятся о чести, как будто только для нужд земной жизни. Но, достигнув одной чести, — почему, думают, не искать другой? Достигнув другой — почему не искать третьей? И вот уже душа занята мыслями только о честях! Вот желания ее стремятся только к честям. Если и приходит ей иногда мысль о почести вышнего звания: она говорит себе: да, надобно подумать и о переходе в вечность, — но еще успею, а теперь так много дел нужных. Между тем время идет, не дожидаясь наших досугов для вечности. Между тем сердце честолюбца становится тверже для всего, кроме земной чести. Даже мысль о Боге великом и страшном редко приходит ему на ум и еще реже пробуждает страх и благоговение.

  Точно то же бывает и с богатым счастливцем. Пусть собрал он довольно богатства: но он говорит: вот еще соберу и займусь употреблением его на дела добрые. Но чем более собирает, он, тем сильнее становится в нем любовь к богатству, тем больше он хочет собирать и меньше расточать. Вот еще соберу, думает он, и в старости буду помышлять об одном небе. Как будто старость и дала ему слово посетить его; как будто старость и обязалась сделать его щедрым. Бедняк не видит себя. И теперь оскорбляется он, когда просят у него помощи; и теперь знает он одно божество — тельца золотого. Что же будет в старости?

Скажите же, не милосердие ли Божие является для этих несчастных счастливцев мира, когда посылаются им несчастия для вразумления их? Что может дать им почувствовать, что они обманываются, отлагая от времени до времени покаяние? Что может вразумить их, что они — странники на земле, которым никто не сказал о времени возвращения их в отчизну? Что может показать им суету всех забот и трудов и крайнюю нищету, крайнее унижение души их? Если не принесут им пользы несчастия: то уже, конечно, не исцелит их счастье, которое так льстит страстям их. Тяжело честолюбцу, когда лишают его любимой чести: но посланное свыше лекарство окажет свое действие, более или менее ясно, более или менее глубоко сознает он, что земная слава — то же, что звук, то же, что движение воздуха, — не стóит и вздоха. Тяжело корыстолюбцу, когда лишают его любимого золота. Но не придет ли ему тогда невольно на мысль, что земное богатство, как ни береги его, ускользает из рук, — а нищим душою явиться туда — страшно!

Душа христианская! если ты употребляешь счастье свое во славу Божию, во благо свое и других, а между тем Господь посещает тебя скорбями: не скорби, а радуйся о Господе. Он хочет очистить тебя скорбями, как золото очищается огнем. Праведный Иов делал доброе и в счастии; но, испытанный скорбями, он стал образцом самой высокой преданности воле Божией.

Не будем, други мои, забываться в счастии. Будем настолько разумны, чтобы понимать и чувствовать значение счастья и несчастия земного для вечной жизни нашей, — и Господь Бог пребудет с нами во времени и в вечности. Аминь.

26. Слово в день Преображения Господня: что должна производить в нас мысль о преображении Господа.

Если вам, слушатели, слышна была ныне с Фавора беседа небожителей — Моисея и Илии; если вам слышен был из облака глас самого Бога вседержителя; если вам открыта была слава Иисуса Господа, преобразившегося в свет небесный: то что скажет вам после того немощное слово немощного человека.

Но надобно желать — и, служитель слова желает, чтобы глас неба, не только был слышан, но и внятен людям, не только знаем был для слуха, но принят душою. Как служитель слова, не изречет он от себя слова, но его дело — объяснить вам слово неба, при вашей молитве.

Желая объяснить Фаворскую проповедь, не примем на себя многого; не станем проникать в тайну преображения Господня; размыслим о том, что должна производить в нас мысль о преображении Господа?

Преображение Господа укрепляет веру нашу во Христа Господа. Учение Господа, Его жизнь, Его дела показывают в Нем Сына вышнего. Но Его зрак раба, Его крест — соблазн для мира. И мы видели Его, «и не было в Нем вида, ни величия: муж скорбей и изведавший болезни, — а мы думали, [что] Он был поражаем, наказуем и уничижен Богом» (Ис. 53:2, 3, 4). Чем же успокоить дух, возмущаемый картиною страданий Иисусовых? «По прошествии дней шести, взял Иисус Петра, Иакова и Иоанна, брата его, и возвел их на гору высокую одних, и преобразился пред ними» (Матф.17:1,2) За шесть дней, или, если считать вместе с св. Лукою день беседы о кресте и день преображения, то за восемь дней, Петр не хотел верить, чтобы крест был приличен Тому, в Ком признал он Сына Божия. «Да не будет этого с Тобою!» говорил он с жаром, когда учитель в первый раз открыл о Себе, что надобно страдать Ему. И вот, спустя шесть дней после того, преобразуется Христос в славу. Не без намерения сие сближение событий со стороны Христа Господа; не без намерения такое указание на время преображения со стороны евангелистов. Это дает разуметь, что и по намерению Спасителя, и по разумению евангелистов преображение Иисуса должно было ослабить соблазн креста, или даже показать славу креста. И в самом деле, в каком чудном величии открылась на Фаворе слава Иисусова. Для ока земного нет ничего светлее солнца, и «лице» преобразившегося Иисуса «просияло как солнце»: для ока земного ничего нет белее снега, и «ризы» Иисусовы «сделались весьма белыми, как снег». Люди привыкли поверять и духовное чувствами телесными. И вот—земные свидетели земными очами видят славу Иисусову. Люди желают побеждать неверие свое тем, «аще кто от мертвых восстанет». Вот и оставившие землю явились опять на земле — Моисей и Илия; — один, как установитель ветхого закона, является слугою пред начальником завета нового, другой как пророк, показывает, что Сей есть, о Котором предвозвещали пророки, и, как ревнитель славы Иеговы, свидетельствуете о славе Его — Сына Божия. «Говорили об исходе Его». Смерть обыкновенного человека, столько неизбежная, столько обыкновенная, конечно, не составила бы предмета для беседы небожителей. Но, если для беседы об исходе Сына человеческого сошли с неба небожители, если о смерти Сына Марии сочли нужным говорить такие великие, каковы Моисей и Илия: то нет сомнения, что это—предмет необычайный. И когда же «говорите исход Его»? Тогда, как Он в славе неземной, в свете небесном, в сиянии Сына Божия. Так, «исход» Его не мешает славе Сына Божия: закрывая от видимого ока славу, тем более открывает ее для взора мысленного. Смерть Сына Божия — чрезвычайная воля Отца небесного, предмет предвечного совета Божия. Смерть Сына Божия — необозримое самопожертвование любви вечной, неизмеримая тайна премудрости Божией, дивно устрояющей спасение падшего человека; правда беспредельного оскорблена человеком, и Богочеловек вознаграждает нарушение действием цены беспредельной — крестным смирением. Было о чем беседовать вслух земножителей, когда и для небожителей не совсем удобопонятен предмет беседы; сонмы умов целую вечность будут углубляться в сию тайну и изучать в ней дивное сочетание любви с правдою, всемогущества со смирением глубочайшим. Такова сия тайна! Небожители давно ждали спасения человеку падшему; давно указываемо было в гаданиях и на средство ко спасению. Но, между делами Божиими, ни на земле, ни на небе, нет предмета выше крестной смерти Сына Божия. Так вот и соблазн креста уничтожен, или более чем уничтожен, — заменен славою беспредельною!

Для веры земножителей и сего было недовольно. «Се, облако светлое осенило их — обыкновенное знамение присутствия Самого Бога — и се, глас из облака глаголющий: Сей есть Сын Мой Возлюбленный, в Котором Мое благоволение; Его слушайте». Отец вечности свидетельствует, что Иисус не раб только верный, подобный Моисею, но Сын Его, Сын возлюбленный, каков Сын единородный, Сын столь же близкий к Нему, сколько близок обыкновенный сын к обыкновенному отцу, — Сын единого с Ним существа. Можно ли ожидать свидетельства выше сего свидетельства? Можно ли представить славу выше славы Сына Божия? Один из земных свидетелей Фаворской славы Иисусовой писал к ученикам своим: «мы возвещали вам славу и пришествие Господа нашего Иисуса Христа, не хитросплетенным басням последуя, но быв самовидцами Его величая. Ибо Он принял от Бога Отца честь и славу, когда от великолепной славы пришел к Нему таковый глас: Сей есть Сын Мой возлюбленный. И сей глас, с небеси сшедший, мы слышали, будучи с Ним на святой горе» (2Петр. 1:16—18). Так апостол указывает на преображение Христово, как на твердое основание веры в славу пришествия Христа Господа.

Так, на Фаворе слава Его была славою Единородного от Отца. Мы знаем это, мы видим это, как бы своими очами, слышим это, как бы своими ушами. Повергнемся убо пред преобразившимся Господом в благоговейном трепете; почтим Сына, да некогда прогневается, и мы погибнем. Израиль новый! внимай гласу Фаворскому, — кого слушать повелевает Он тебе, к кому велит обратиться с твоею верою; в Сыне Божием, открывающем в Себе Отца и Духа, открыт тебе Бог и Он же — Спаситель и просветитель твой. Но, не твоя ли пытливость придумывает многих учителей, чтобы забыл ты Единого учителя твоего? не твоя ли гордость отвращает взоры от мужа скорбей, и не хочет сознаться, что она же обременяла скорбями Сына Божия? После фаворского света, чего, казалось бы, больше тебе, чтобы зреть на все во свете Его единого — Сына Божия, и веровать в Него единого Бога истинного! А твой взор куда устремлен? Где для тебя великое? Для некоторых из нас есть великие гении, великие люди, могучие правители судеб мира, т. е., точно так, как были великие юпитеры, великие марсы, великие аполлоны, великие вулканы—все великие по нечестию и разврату, но которыми люди вытеснили, как и ныне, из ума и мира, Бога истинного, которыми славу «нетленного Бога» изменили «в подобие образа тленного человека». Где же для нас Иисус, —Который с Фавора на Голгофу идет претерпеть смерть, именно потому, что люди, сокрушив в себе образ великого, стали и нищими, и бедными, и нагими, слепцами — без зрения и света? Судите, не язычество ли это, самое неблагодарное и грубое?

Бог наш — не Бог мертвых, но Бог живых. У Него живы все умершие здесь, на земле. У Него, не как на земле, надежды праведников не умирают, так же как и грешникам отдано будет свое. Посмотрите на Фавор. Там с Иисусом и апостолами—Моисей, скончавшийся за пятнадцать веков до времен Иисуса, — там Илия, не испытавший самой смерти, но прямо с земли взятый на небо, за девять веков до явления на Фаворе. Они в славе, тогда как на земле вся жизнь была их подвигом за славу Иеговы; они получили все, по желаниям святым, достигли, чего искали, не ища земного; даже надежда увидеть обетованного Спасителя очами телесными, — и та исполнена на Фаворе. Они в славе, и от славы Сына Божия заимствуют свою славу. Но, по действию Его — всемогущего, достанет сей славы и для всех верующих в Него. Апостол учит о Христе: «Который уничиженное тело наше преобразит так, что оно будет сообразно славному телу Его, силою, [которою] Он действует и покоряет Себе все». Как Моисей из пустыни посылал соглядатаев принести и показать странствовавшему израилю плоды земли обетованной: так точно и  на Фаворе показывает Господь избранным ту славу, которая уготована на небе для всех верных Христовых. На Фаворе ученики Иисусовы узрели Иисуса в свете и славе, и от восторга не знали, что думать, что говорить. Душа пришла в смятение от необычайного видения. Пылкий Петр отверз уста, но стал говорить, сам не зная что. «Господи! хорошо нам здесь быть: если хочешь, сделаем здесь три кущи: Тебе одну, и Моисею одну, и одну Илии». Блаженство фаворское так наполнило душу, и оказалось для земножителей так велико, что забыто небо и исторглось желаемое удержать небожителей на земле. И евангелисты едва находят слова для изображения красоты фаворского видения; они сравнивают вид лика Иисусова с блеском солнца, вид одежд с снегом: но это только сравнение. Самая красота была неизобразима. Не забудем, однако, что это была красота, которую зрели облеченные в плоть земную. О красоте небесной писал небошественник: «слышал слова, которых человек пересказать не может; око не видело, ухо не слышало, на сердце человеку не всходило, что уготовано там для любящих Господа». О, как благ Господь к любящим Его!

Для всех, слушатели, отверсто в Иисусе небо. Не унывай и не сетуй, подвижник Христов, обременяемый скорбями жизни земной! Надейся и терпи. Скорби твои велики, но так ли они велики, как скорби Моисея и Илии? Беды жизни ищут ли души твоей, как искали они души Ильиной? Если и так велики: молись и надейся так же, как они. Молись и помни, что получили подобострастные нам по молитве еще здесь, и чем ты зришь их на Фаворе. Нас слабых обольщают удовольствия жизни; нас пленяют приятности света. Но, зачем же не пленяют нас радости небесные? Зачем не влекут к себе наслаждения вечной жизни? Завидуют, смотря на счастье грешников; жалуются, что соседи живут покойно, весело, а сами они в нужде и бедности. — Любезный собрат! пожалеем лучше, что притуплено в нас чувство к радостям фаворским; поскорбим, что нам не дано счастья, подобного счастью избранных Христовых (а не дано, конечно, потому, что мы с тобой худо молимся). Нам поведано видение фаворское; показано, какое блаженство быть со Иисусом прославленным; но показано и то, что на самом Фаворе «говоривши  о исходе Его», говорили о крестной смерти подвигоположника нашего. А нам хочется наслаждаться радостями, но не терпеть скорбей; нам хочется получить небо, но без подвигов для неба; нам хочется счастья такого же светлого, как светло оно было на Фаворе, но о кресте последователей Иисусовых мы не хотим и думать. Брат! на горе искушения искуситель показал Спасителю «все царствия мира»; говорил только о том, что приятно для гордости мирской, что ласкает похотям чрева, возжигает страсти к земному богатству. На Фаворе показана слава небесная, и вместе нужда в кресте. К какой стороне хотим принадлежать мы? К стороне ли князя мира и погибели? Или, к стороне Господа фаворской славы? Выбор в нашей воле. Не откажемся же, по  крайней мере, ныне хранить душу для радостей фаворских и терпения крестного. Тебе представился случай идти в веселое общество людей света; повтори слова Петровы: «Господи! хорошо нам здесь» с Тобою «быть», и — останься с Господом, оставь людей. Тебе скучно покажется, по правилу нынешнего дня, довольствоваться трапезою воздержания, — скажи душе своей: фаворскою радостью наслаждались те, которые во всю жизнь любили пост, и — усладись постом. Но, ах! Жажда наслаждений, как жгучий зной, иссушает ныне души. Чем ослабить эту жажду? Не довольствуются отдыхом; ищут удовольствий разнообразных, изысканных, утонченных. К чему христиане, это ведет? Близко к нам блаженство неба, — мы зрим его на Фаворе: но не далек и ад. Остановимся, подумаем о себе. Для того ли отверзают нам небо, чтобы мы ругались над ним? А что ж делаем мы, когда спешим к наслаждениям нечистым, низким, бессмысленным, и оставляем за собою отверстое небо? Остановимся, дабы иначе, убегая от неба, не попасть в геенну!

Чтобы наслаждаться радостями райскими, надобно приготовить душу к тем радостям, надобно жить так, чтобы любили мы не землю, а небо, чтобы не влекла нас воля туда, где для чувства — вечная мука. На Фаворе не все были и апостолы. Отчего это? Оттого, что не все тогда достигли той чистоты, чтобы могли вместить свет Фаворский. На Фавор взяты — Петр, более прочих известный по твердости веры (Матф. 16:19), — Иоанн,  «которого любил Иисус», и который любил Иисуса до того, что разделил и скорби креста (Иоан. 21:20); — Иаков, первый по делам веры и венцу мученическому (Деян. 12:2). Сии избранные уже вступили на те пути, по которым шествует Бог; но и они пали ниц при гласе Отца. Что ж было бы с прочими? Так Бог приближается к нам, когда мы к Нему приближаемся. «Если кто отворит дверь, говорит Он, войду к нему». Значит, пока не отверсты двери, Он не входит; стоит при дверях, толкает в двери души, но ждет, пока отверзем душу для Него. Посему-то требуют от нас, чтобы преобразовались мы обновлением ума своего (Рим. 12:2); чтобы в нас вообразился Христос (Гал. 6:19). Напрасно бы стали льстить себя надеждою что будто в царство Божие может взойти что-либо нечистое. Жестоко обманемся, когда станем ожидать приближения к нам Господа от веры бесплодной, от созерцания мечтательного, позволяя воле поступать, как хочется, как случится. Нет, «в лукавую душу не войдет премудрость!»

Не замечаете ли, слушатели, что самые избранные из апостолов, Петр, Иаков и Иоанн, хотя могли быть свидетелями фаворской славы, еще имели нужду в том, чтобы более и более преспевать в любви к Господу. Любовь говорила устами Петра к наставнику: «Господи! хорошо нам здесь быть». Но Петр, как замечает евангелист, «не зная, что говорил» (Лук. 9:33), или, как другой евангелист говорит, «не знал, что сказать; потому что они были в страхе» (Марк. 9:6). Петр не знал ни того, что говорил, ни того, что надлежало сказать; говорило чувство его,— чувство, смущенное радостью и страхом. Согласитесь, что это состояние не совершенное. Чего же не доставало в Петре и в его спутниках? «Истинно, истинно говорю тебе, говорит воскресший Спаситель Петру, когда ты был молод, то препоясывался сам и ходил, куда хотел; а когда состаришься, то прострешь руки твои, и другой препояшет тебя, и поведет, куда не хочешь». «Сказал же это, присовокупляет евангелист, давая разуметь, какою смертью [Петр] прославит Бога» (Иоан. 21:18, 19). Вот что оставалось делать Петру! Оставалось жить не по воле своей, и страдать не по желаниям своим; оставалось невольными скорбями волю и душу приближать к высшему совершенству. То же оставалось Иакову и Иоанну, и то же исполнили они. И те из апостолов, которые, при жизни Спасителя, не могли быть свидетелями славы Его, в последствии преуспели в совершенстве подвигами; — стали способными носить высокие тайны царствия Божия на земле; воссели и на престолах небесных судить израиля, после того, как возрасли и укрепились в вере и любви. Так, воля Божья такова о нас, что мы должны непрестанно восходить от совершенства к совершенству, возрастать в добродетелях при помощи благодати Божией. Жизнь духовная такова, что, если не простираемся вперед, необходимо возвращаемся назад; переставая бодрствовать для добра, слабеем для добра; коль скоро не живем для Господа, то неприметно живем  для греха, — и чем более живем для греха, тем менее для Господа, чем более для Господа, тем менее для греха. «Поминайте жену Лотову» (Лук. 27:32). Бойтесь оглядываться на предметы греховные. Царствие Божие надобно брать силою, и только усильные искатели достигают его (Матф. 11:12). Врата, ведущие в жизнь вечную — узки (Матф. 7:17). Путь к небу— путь тесный и скорбный. Жизнь духовная — подвиг (2Тим. 6:7), сражение, труд (Иов. 6:7). Надобно непрестанно простираться вперед, и непрестанно принуждать себя. Скажут: невозможно всегда идти в гору? Напротив, любовь от навыка возрастает и,  возрастая, облегчает труд подвижничества; а холодность, а небрежность в деле спасения не сберегает нам силы, а только, затрудняя в преспеянии для добра, ослабляет душу. Братья! с Фа- вора на Голгофу идет подвигоположник наш с тем, чтобы своею кровию искупить нас для Себя; выкуп совершен, путь жизни показан. К чему леность? За Ним — вслед; — вслед — за апостолами; мы не в праве жить для себя, по желаниям своей лености, — мы Его собственность (1 Петр. 6:2). «С терпением будем проходить предлежащее нам поприще, взирая на начальника и совершителя веры Иисуса».

Господи Иисусе! Ты сияние славы Отчей; Ты Бог и Спаситель наш. Ты показал ученикам Твоим славу Твою, яко же можаху. Да воссияет и нам грешным свет Твой присносущный! Воспламени сердца наши любовью к Тебе, да славим все Твое святое имя и возносим хвалы великим благодеяниям Твоим, которые изливать на нас не престаешь Ты, вкупе со Отцем и святым Духом. Аминь.

27. Слово на Преображение Господне: важность иноческого общежития.

Как прекрасен лик стекшихся на сию гору славить преобразившегося на Фаворе Господа! Люди разного звания, разного возраста, разного пола сошлись на одну гору славить единого Господа. Люди, в житейском быту увлекаемые разными интересами, разными влечениями, разными нуждами земли, сюда собрались с одною душою, с одним сердцем—с сердцем, поющим хвалу Господу!

 Временные посетители священной горы! вы чувствуете, вы видите, как хорошо, как прекрасно и временное ваше собрание на сей горе, для единодушной хвалы Господу. Приглашаю вас подумать, как хорошо, как спасительно постоянное общежитие, которое решились снова принять обитатели сей священной горы.

В чем состоит христианский закон? В любви, в любви к Господу, в любви к ближним. Это—дело слишком известное.

Учение христианское, поставляя любовь к Господу высшим правилом жизни христианской, поставляет любовь к ближним столько необходимою, что, по его наставлениям, кто не имеете любви к ближнему, тот не имеет и любви к Господу. «Кто говорит: `я люблю Бога’, а брата своего ненавидит, тот лжец, поучает апостол» (1Иоан. 4:20). Любовь к ближнему—отличительная принадлежность закона христианского. «По тому узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою»,  говорил Спаситель ученикам своим (Иоан. 13:35). Таким, образом не очевидно ли, что общежитие монашеское есть выражение основного закона христианского, того закона, без которого нельзя быть христианином. Как же высоко значение общежития иноческого!

Хотите ли видеть в опыте, как основной закон христианский отпечатлевается именно в общежитии? Посмотрите на жизнь первых христиан. «У множества же уверовавших, говорит писатель деяний апостольских, было одно сердце и одна душа; и никто ничего из имения своего не называл своим, но все у них было общее» (Деян. 6:32). У всех веровавших была одна душа, одно сердце, и вследствие того ни у кого не было ничего своего, а все было общим; вследствие того, каждая собственность не была собственностью лица, а собственностью всего общества верующих. Видите как общежитие связано с любовью к ближним.

Скажут: ужели нельзя иметь любви к ближним, не соблюдя обязанностей общежития? Не станем обманывать себя: чистая, полная любовь к ближнему точно невозможна тогда, когда каждый живет для себя. Чистая, полная любовь к ближнему живет для ближнего, а не для себя; и потому все, что приобретает, приобретает не для одного себя, все, что имеет, считает не своим; силы, имущество, труды ее посвящены обществу, среди которого она живет. Такова чистая любовь! Апостольское время было временем господства чистейшей любви к Богу и ближнему, и потому оно же было временем ангельского общежития людей. Нет сомнений, что апостольская любовь не совсем удободоступна для человеческих немощей. И потому не совсем доступно и апостольское общежитие для христиан поздних времен. Но не будем несправедливы к истине: не будем отвергать того, что если нет между нынешними христианами апостольского общежития, то это зависит от немощей человеческих, а не от свойства любви христианской. Не станем препираться и с тем, что, если и в наше время, между нами, слабыми христианами, являются ревнители апостольского общежития, они достойны всего нашего уважения, как христиане лучшие.

Что есть иночество? Иночество есть совершенное отречение от своей воли; оно есть выполнение воли Господа, заповедавшего нам: «кто хочет идти за Мною, отвергнись себя» (Марк. 8:34). Что есть иноческое общежитие? Оно есть отречение от всякой собственности в пользу общества, и, в следствие того, отречение от всякого желания, коль скоро найдут его несогласным с видами иноческого общества. И так видите, иноческое общежитие есть осуществление существенного характера иночества; оно есть выполнение воли Господа об отречении от себя самого. Отселе понятно и то, как много значит иноческое общежитие в христианской жизни, в значении средства для умирения страстей. Конечно неприятно быть в постоянной зависимости от начальника общества, неприятно быть всегда бедняком и просить о самой малости другого. Но за то, как такое положение приближает к нищете духовной, которой обещана награда зреть Господа; оно смягчает черствую гордость нашу; оно усмиряет бойкую самость нашу; оно заставляете волею и неволею умолкать вопли прихотливого самолюбия нашего; оно отрешает душу от всего земного и вводит ее мало-помалу в свободу чад Божиих. Не хочу худо думать ни о ком, тем более о целом обществе; не хочу думать, что все, что получал ты доселе в свои руки, брат мой, употреблял ты на грех. Охотно верю, что значительную часть, даже большую часть, обращал ты на вспоможение бедным. Но не забывай же прежде всего и того, что употребление сил и собственности по своей воле, по своему рассуждению, уже есть выполнение своей воли, а не отречение от нее и след. опасное столкновение с требованиями духа иноческого. Затем ты, конечно, не откажешься сознаться, что некую часть собственности и даже не незначительную часть употреблял ты на прихоти свои. А, что значат эти прихоти? Думаешь ли, что они малость в тебе, который дал обет распинать плоть свою со страстьми и похотьми? Ах! нарушение клятвы, данное пред Господом, может ли быть малостью? Присмотрись еще больше к душе своей. Прихоти, питаемые в тебе годами, не обратились ли для тебя в привычку, в страсть? Собственность, какую имел ты, не нажила ли в тебе слабостей твоих? Как отказаться тебе от того, что она воспитывала в тебе мирскую гордость, тешила собою душу твою и, в случае отсутствия, тревожила ее скорбями и даже страстями зависти и не миролюбия? А что, — если к тому же она служила средством к жизни нетрезвой, к жизни сладострастия и нечистоты? Употреблять какую бы то ни было собственность на доброе не так легко. Но как легко употребляют собственность на худое! Если не делают из собственности идола сердца своего, если не воспитывают в душе сребролюбия, иже есть идолослужение: то обращают деньги в средства услуживать либо той, либо другой страсти. Вот почему, братья, брат нашедший кучу золота убежал от нее прочь, как от кучи ядовитых змей! И вы знаете, что случилось с другим братом, который, обольстясь мыслью что он может обратить золото в источник благотворения и милости, подобрал золото, а не бежал от него.

Господи! призри с небесе и виждь и посети виноград сей и утверди, его же насади десница Твоя. Аминь.

28. Слово в 16 день августа: о горячем усердии к Богу.

Хвала и благодарение Твоей благодати, воплотившийся за нас Сын вечного! Вот и в сем пустынном месте, где так  недавно было запустенье, целые сонмы душ служат Отцу Твоему, с полуночи до полудня и с вечера до поздней ночи! Кто как не благодать Твоя превратила запустившую дебрь в веселый сад, где ночь и день раздаются пенья духовные? Кто, как не благодать Твоя подает силы немощам для служения Тебе, требующего так много трудов? «В усердии не ослабевайте; духом пламенейте; Господу служите»; (Рим.12,11) Иак. 3,11: вот ученье апостольское о служении Господу. Работающие Господу! Благодаренье Господу, говорить вам о необходимости служить Господу,—нет нужды. Благодатью Его укрепляемые проходите вы служение с тщаньем неленивым. Итак не настоит нужда говорить с вами и против лености. Но как немощные ручаться за себя, что не имеем мы нужды возбуждать себя в ревности Божьей размышлением о словах апостола: «духом пламенейте».

«Духом пламенейте»—это значит, что в служении Господу надобно иметь усердие горячее, дух, пламенеющий ревностью исполнять волю Божью, как можно полнее и точнее.

Усердие пламенное в работе Господу составляет то самое, что делает ее угодною Господу. И человек не ограничивает своего взгляда на чье-либо дело одною видимостью. Он не видит сердца ближнего, как Бог видит. В замен того он старается угадать, по приметам,—с искренним ли усердием делается  дело. И он доволен бывает только тогда, когда видимые признаки—последствия дела показывают ему, что дело сделано добросовестно, усердно. Если же так смотрят люди на достоинство дела: как же Бог сердцеведец может быть доволен одною видимою работою? Как Он может одобрять служение наше Ему, когда не видит в сердцах наших искреннего усердия? Нет, Он просит у нас сердца нашего, так как Он есть Бог сердца нашего. Ему должно принадлежать оно все, со всеми помыслами, движениями и желаниями своими. Холодность и двоедушие в служении Господу отвратительны Ему. «Но, как ты не горяч и не холоден, то извергну тебя из уст Моих», говорит верный и истинный. Надобно избрать одно из двух,—или ваала, или Бога истинного. Мир сам не может одобрить нас, когда делим сердце между Богом и миром. Око Господне светлее человеческого. Иерусалимская вдовица не много принесла в церковную сокровищницу,—она принесла только две самые малые монеты. Почему же Господь так восхвалил приношение ее? Потому что усердие ее было велико, потому что любовь ее была так сильна и глубока, что принесла храму все, что имела. И вот малая лепта стала драгоценностью пред Богом. Добрый мирянин. Почему, полагаешь ты, возжигаемая тобою пред иконою свеча угодна Господу? Ты, конечно, знаешь что Богу и святым Его нет нужды в земной, вещественной свече, как не было нужды и в лепте Иерусалимской вдовы. Отчего же служение свечою угодно Господу? Оттого, что это есть видимый знак твоего усердия ко Господу. Видишь, здесь священнодействующий молится, совершает тайны, поучает; низшие служители алтаря читают, поют, славословят Господа. Тебе же что остается делать? Чем выразить свое служение Господу? Тебе предоставлено свидетельствовать участие в служении Богу приношением свечи. Так и ты небездейственный член богослужения! Так, чем искреннее, чем усерднее, чем пламеннее душа служит Богу своему, тем угоднее Ему служба.

Горячее усердие, составляя угодную Богу жертву, много облегчает подвижника благочестия в его подвигах для Господа. От чего так тяжким кажется служение Богу? Отчего тогда, как слышат заповедь—не любить мира и ничего мирского, не быть пристрастным даже к самым близким по родству, ужасаются этой заповеди и считают ее неисполнимою? Без всякого сомнения, слово Господа вернее всех человеческих; а Господь говорит; «иго Мое благо, и бремя Мое легко» (Матф.11,30). Отчего же, не смотря на верное слово Господа, считают иго Его не благим и бремя Его нелегким? Все это оттого, что нет в душе огня Божия, нет пламенного желания—посвящать все свое и себя Господу. Доколе сердце сжато, холодно, не возбуждено к добру,— душа колеблется и храмлет, то хочет идти по пути Божью, то склоняется в распутьям мира, то пойдет в след заповедей Божиих, то претыкается и падает в грязи земной. Не то бывает, когда сердце согрето духовным огнем, возбуждено ревностью служить Господу всею полнотою души. «Как лань желает к потокам воды, так желает душа моя к Тебе, Боже! Жаждет душа моя к Богу крепкому, живому» (Псал.41, 2.3): так говорит душа, полная горячей любви к Богу и течет быстро и легко, свободно и скоро по путям Божиим. Встречаются труды и опасности, встречаются искушенья не легкие; она проходит их при помощи Божией, безбедно. «Все, желающие жить благочестиво во Христе Иисусе, будут гонимы»: подвижнику благочестия более скорбей, чем кому-либо, в этой земле плача: таков порядок Божий! Но душа, полная любовью к Господу, все переносит для Господа,—любовь дает ей крылья, чтобы перелетать стремнины земного пути, без утомления и усталости. Какие лютые страдания переносили св. мученики за веру, и никакая смерть не могла разлучить их с Господом! Преподобные отцы и преподобные матери в суровом и скудном пустынножительстве находили блаженство и не хотели менять его ни на какое счастье земное. Простым сравнением, но весьма верно, изъясняется значение ревности в жизни духовной. Когда котел кипит на огне: к нему не смеет приблизиться нечистое насекомое, не подходит и хищное животное. Точно так, когда душа кипит святою ревностью к благочестию, сей душевный огонь в одно и тоже время и предохраняет ее от греховных мыслей и желаний и дает ей силы для возрастания в духовном совершенстве.

 «Огонь пришел Я низвести на землю, и как желал бы, чтобы он уже возгорелся», говорит Спаситель (Лук.12,49). Что это за огонь, который желает Спаситель возжечь на земле? Конечно, это не огонь разрушительный, когда Спаситель наш так кроток, что и льна затлевшегося не гасит. «Крещением должен Я креститься; и как Я томлюсь, пока сие совершится» (Лук. 12, 50)? говорит Он в объяснение слов своих об огне. И так огонь, который пришел Он воврещи на землю, есть огонь ревности к исполнению воли Отца небесного. Вот чего желает Он—Господь наш от рабов своих! Вот чего ожидает Он от нас последователей Его! Любовь, достойная истинных христиан, есть любовь к Богу пламенная. Имя христианина требует, чтобы горел в нас огонь любви божественной и звал бы нас на самые страдания, противостоял бы в нас всем искушениям мира и страстей, возвышал бы нас до подвигов совершенной духовной жизни.

Братья св. обители сей! Нам особенно должно отличаться горячим усердием в исполнении воли Божией, так как обетами иночества обязались мы быть преимущественными слугами Божиими и Христовыми.

Не спросит ли кто либо: что делать нам, когда не ощущаем в себе горячего усердия к Господу? Молитесь, скажем в ответ, молитесь Тому, Кто с тем и пришел в мир, чтобы воврещи на землю огонь. Он никому не откажет в своем даре. Возбуждайте сердце свое воспоминанием благодеяний, явленных нам в Сыне Божием и непрестанно являемых каждому в его жизни. Гоните от себя холодность и небрежение размышлением о муках геенских, которые готовы для презрителей благодати Христовой. Ибо если тогда—в завете ветхом—глаголанное ангелами слово было непреложно и всякое преступление нашло себе месть справедливую: как мы убежим гнева и мщения Божия, если будем не радеть при таких средствах к спасению (Евр. 2, 2. 3)!

Спасителю мира! и немощны и грешны мы пред Тобою! Твой лик божественный да защитит нас от огня правды Божией и да возжет в нас огонь любви Божией для достойного служения Тебе. Аминь.

29. Слово в 16 день августа: благое употребление зрения.

«Блаженны очи, видящие то, что вы видите!  (Лук. 10, 23).

Подлинно блаженны были апостолы. Они видели Того, Кого желали видеть все патриархи и пророки и не видели. Они видели своими очами ожиданного веками Спасителя мира, видели слово жизни, сквозь оболочку плоти, проявлявшее в Себе Единородного от Отца (Иоан.1,14).

Как однако легко быть может, что люди или смотрят на предметы низкие, оставляя без внимания высокие предметы, или смотрят на предмет высокий, но не видят его, в его подлинном виде! Ожиданный веками, исполненный благодати и истины (Иоан.1,4) был пред очами всех детей израиля: но вот самая большая часть их «глаза свои сомкнули, да не увидят глазами и не услышат ушами, и не уразумеют сердцем, и да не обратятся» (Матф.13,15). 

Так зрение—дорогая вещь для души, оно может доставлять душе много радости чистой, света успокоительного, но тогда, когда умеем им пользоваться.

Зрение дано нам не для того, чтобы смотрели мы на мир и на людей без цели, без мысли здравой. Оно дано нам для того, чтобы, указывая нам на опасности и выгоды для организма телесного, доставляло уму предметы для созерцаний высших, для размышления о Боге и вечной нашей жизни.

«Придите и видите дела Господа», говорит пророк (Псал.45,9). Вот самый первый, самый главный предмет для зрения нашего. Важнее, дороже, нужнее Бога нет ничего.

Где же видеть дела Божии? Мир представляет нам самые великолепные картины, самые дивные создания великого художника. Над главами нашими рассыпаны мириады звезд и светил. По земле волнуются моря, не смея выйти из назначенных им границ и поверхность земли каждый год роскошно убирается зеленью и цветами, как не умел украшаться Соломон.—Стоит только размышлять о том, что мы видим в мире видимом, чтобы видеть невидимое Божие—Его могущество, Его благость, Его славу. „Невидимое Его, Его вечная сила и божество, от самого сотворения мира видимы, через рассматривание тварей» (Рим.1, 20).

«Истаевают очи мои о слове Твоем» (Псал.118,82), говорит св. певец. Вот и еще предмет для зрения—слово Божие! Св. певец так сильно желал смотреть и смотрел в слово Божие, что от напряженного зрения притуплялись глаза его. И есть, на что смотреть в слове Божием. В слове Божием открыты тайны Божества, которых нигде более нельзя видеть; а отношения Бога к мирам созданным изображены в святом писании так ясно, как только желать нужно. Буквы природы довольно не разборчивы, особенно для больных глаз наших; разнообразие предметов видимых может утомить нас, может развлечь нас, прежде чем дойдем до высокой мысли их. Святое писание говорит нам о Боге и о нашем спасении ясно, просто, определенно. Смотри и учись!

Церковь, как храм Божий, есть вещественное изображение тайн христианских. В храме Божием есть на что смотреть. Здесь лики святых Божиих; здесь изображение тайн славы Божией; здесь красота Господня. Если бы и пришел тебе грешный домысел: спеши смотреть на изображения святых Божиих и их святость прогонит от тебя нечистую мысль. Какое великое благодеяние для народа и для всех православный храм! Для народа, не умеющего читать книг, храм с его св. иконами—училище веры и благочестия. причем наставник—благоговейное зрение.

Как смотреть на людей? Сношения с ними так часты, а всегда ли безопасны?

Чем определяются отношения наши к ближним? Заповедью о любви. Итак, пусть заповедь о любви управляет и взором нашим на людей.

«Любовь милосердствует», говорит апостол. Пусть же и взор наш дышит милосердием. По евангельской повести, на дороге из Иерусалима в Иерихон валялся человек избитый жестокосердием дурных людей.—Левит прошел мимо его, не обратив сострадательного взгляда. Поступок несообразный с заповедью о любви! Не подражай ему. Подражай самарянину. Тот, увидав того же человека, осмотрел раны его, обмыл их, облил елеем, обвязал, потом привез несчастного в гостиницу и нанял гостиника, чтобы тот ходил за больным, до его выздоровления. Вот прекрасное употребление зрения! Не отвращайте взоров ваших от бед ближнего. Не проходите со взглядом презрения мимо нищеты, как бы грязна она ни была. Если не можете сделать всего нужного для бедняка: по крайней мере, не отягощайте его взглядом холодности бесчувственной,—не увеличивайте скорби его взором отталкивающим!.

«Любовь не превозносится, не гордится», говорит апостол. Помните это свойство любви и вы не станете смотреть взором гордого самолюбия на недостатки и слабости ближнего. Что заставляет вас высматривать проступки другого! Тайная гордость, тайное желание самолюбия—стоять выше других, преступное желание извинять себя в грехах, на счет положения других. И как далеко может заводить самолюбие на этом пути! За недостатком действительных проступов в другом, оно само придумывает грехи в другом и в подкрепление ссылается на свои глаза. Так поступали фарисеи со Христом Господом. Они следили за каждым шагом Его, толковали по-своему поступки Его и довели дело до того, что распяли Господа своего. Будь же осторожен: не дозволяй самолюбию гордому злоупотреблять твоим зрением. Пусть смиренная любовь располагает твоим зрением. Она если и увидит грех в брате, покроет его молчанием; она будет повторять себе: «и что ты смотришь на сучок в глазе брата твоего, а бревна в твоем глазе не чувствуешь?  Лицемер! вынь прежде бревно из твоего глаза и тогда увидишь, [как] вынуть сучок из глаза брата твоего»  (Матф.7.3.5).

«Любовь не завидует», говорит апостол. Итак, не обращайте завистливого взора на счастье ближнего; по духу любви, счастье ближнего должно радовать вас, как бы ваше собственное. Устремляя завистливый взор на счастье ближнего, вы только вредите себе самим, лишаете себя покоя. Сделайте другое употребление из вашего взора. Смотрите весело на счастье другого, как на счастье свое: и взор ваш доставит покой душе, и с покоем—успех в любви святой.

«Горе миру от соблазнов», говорит Спаситель. А как принимается соблазн душою? Всего чаще при посредстве зрения. Итак, чтобы избежать горя, которым наделяют соблазны, надобно сдерживать зрение, надобно умерять употребление его при встрече с предметами соблазняющими.

Спаситель говорит: «всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем». (Матф.5,28). Грех, живущий в плоти нашей, так жив, так деятелен, что обращает себе в пищу первый встречающийся ему предмет. Итак, как этот предмет встречается ему при посредстве зрения: то бедное зрение оказывается слугою греха. Берегись же смотреть на предметы, соблазняющие плоть: берегись, чтобы не вспыхнул адский пламень в тебе. Не умна отважность, коль скоро сил мало, а враг силен. Лучше избегать встречи с предметами соблазна, чем с неумною самонадеянностью становиться пред ними для борьбы ненадежной.

«Отврати очи мои, чтобы не видеть суеты», молился пророк (Псал.118, 37). Итак, не для чего домогаться смотреть на предметы суеты, на все, что придумывает корысть для легкомыслия забывчивого. Наряды неумного щегольства, пышность роскоши и страсти нечистой, чему тебя научат? Как сохранишь ты не рассеянным ум твой на молитве, если наполнишь его образами мира суетного? Как соблюдешь дух сокрушенный, если после молитвы идешь смотреть на забывчивую веселость мира грешного? Люди мира своею забывчивою жизнью—примеры греха, а не добра; потому бесполезно, если и не вредно, засматриваться на них. Точно тоже должно сказать о книгах, писанных людьми мира. Их книги похожи на их жизнь. Они легки, потому что пусты; они приятны, но для души больной.

Что делать, когда соблазн мира сам стоит пред глазами нашими? Прежде всего не оставлять мысли об опасности соблазна и потому—бояться его. Потом, если нельзя уклониться, старайся смотреть не иначе, как велит евангелие. На прим., что такое одежда пышная? Одежда—траур падшей души: одежда, изысканна искусством, соткана корыстью, а куплена или детским тщеславием или игранием плотской страсти. При таком взоре на одежду конечно не удобно ею тешиться, а скорее надобно плакать о бедной душе, которая тешится ею.

Помните же, братья, как надобно владеть зрением.—Бог света и разумов да озаряет сердца наши для разумения вещей полезных и опасных. Аминь.

30. Слово в день Воздвижения Креста Господня: Христос распятый — Божия сила и Божия Премудрость.

С великим утешением, братья, увидел я в сем месте храм, посвященный страданиям Господа Иисуса. Еще с большим утешением вижу усердие ваше, с каким каждую среду посвящаете вы слушанию акафистного славословия распятому Господу Иисусу. Апостол ни о чем не хотел более знать, как об имени Господа Иисуса и того распятого. «Мы проповедуем, говорит он, Христа распятого, для Иудеев соблазн, а для Еллинов безумие, для самих же призванных, Христа, Божию силу и Божию премудрость (1 Кор. 1,23.24). Свято последование ваше примеру апостола. Ныне вся церковь совершает поклонение кресту Господа Иисуса; тем более чести для вашей любви к кресту Господню, которая, не слабея совершает поклонение и во всякое другое время. Да сохранит в вас благодать Духа святое св. усердие ваше к распятому Спасителю нашему.

При таком расположении вашем вполне уверен, что приятно для вас размыслить о словах апостола, проповедующего о Христе распятом, как о Божией силе и Божией премудрости для званых.

Христос распятый—Божия сила. Как это так? Все дела Божии, при всем величии их, просты и объясняются одни другими. Для нас изумительно, как беспредельный являет творческую силу свою в пределах творившегося мира. Еще более изумительно, как тот же беспредельный являет промыслительную силу свою даже в такой малости, какова птичка, питаемая Им. Но действительность творения и промышления очевидна. Скажешь ли, что недостойно величия Божия являться в позорном виде осужденного на смерть? Но не прежде ли должны сказать, что нет такого величия на земле, которое было бы вполне достойно величия беспредельного? Беспредельная благость Божия—вот что дозволяет беспредельно великому являться в более или менее тесных пределах сотворенного!

Христос распятый—Божия сила. Пусть злоба человеческая довела величие Иисуса до унижения. Но в самом унижении как велик сей униженный! Тот, кто словом воскрешал мертвых и повелевал стихиями, конечно мог, если бы захотел, сойти со креста: но Он свободно остается на кресте. Слышит хулы невежества и страстей: но тих и покоен, как в беседе с друзьями. Терпит муки смерти самой лютой: но лишь один голос исторгается из сердца Его,—голос преданности воле Отца небесного. Тогда, как изнеможенный умолкает Он на кресте, небо и земля подают о Нем голос. Солнце померкло, земля потряслась, камни расселись, завеса храма раздралась сверху до низу, многие из святых воскресли и явились во Иерусалиме. «Воистину Он был Сын Божий», говорили даже язычники—воины, видевшие все это своими глазами.

Но это только начало явлениям силы распятого. Мрак лежит над народами: алтари посвящены гнусностям, Бог истинный забыт, народ избранный мечтает лишь о земном царстве. Кто рассеет эту тьму повсеместную, столько унижающую человечество? Кто даст движенье спасительное мыслям целой вселенной? Ни правители народов, ни мудрецы мира не дают другого сердца человеку. Наставления их могут быть и умны: но движения, производимые ими, ограничиваются воздухом. О Господи! Только Ты можешь вливать жизнь новую в расстроенный грехом организм душевный. «Ели Я не пойду, Утешитель не приидет к вам; а если пойду, то пошлю Его к вам» (Иоан.16.7). Так говорил шедший на крестную смерть. И Он исполнил слово свое. «Любовь Божия излилась в сердца» верующих «Духом Святым» (Рим. 5, 5). И не смотря ни на какие препятствия повлекла мир крестным путем к торжеству освящения и прославления. «Еще раз  Я потрясу небо  и землю, море и сушу», сказал Он через пророка. И сбылись слова Его. Вот все народы в движения: алтари падают, идолы сокрушаются, грехи боготворимые оплакиваются раскаянием. Напрасно воздвигаются гоненья против поклонников нового имени. Костры пламени не гасят пламени любви к Богу, дотоле незнаемому. Имя распятого торжествует над силами империи всемирной. И через кого же? Через простых, палестинских рыбарей, у которых нет ни средств образованности, ни пособий власти. Да, все право имел говорить апостол: «немощное мира избрал Бог, дабы посрамить сильное и незнатное мира и уничиженное и ничего незначащее избрал Бог, дабы упразднить значащее» (1 Кор.1,72,28).

Христос распятый—Божия премудрость. Слово вечное оставило людям слово свое; и мудрые мира, услышав это слово, бросают мудрость свою, чтобы любить мудрость распятого. И как не менять мудрости векового язычества на мудрость распятого, когда в Его мудрости все есть, что только способно возвысить ум человеческий, и ничего нет оскорбляющего чистые начала его, когда в ней решаются тайны бытия человеческого и открываются недозримые тайны Божии! Как не принять и не обнять всею душою той мудрости, которой столько ищет душа и не находит нигде на земле, тогда как видит ее во Христе! Сама душа сказывает человеку, что учение распятого—учение не земное, а послано Отцом небесным. Кто хочет творить волю Его—Отца небесного—тот узнает, от Бога Мое учение, или я сам от себя говорю: так свидетельствовал Христос о своем учении и свидетельство Его подтвердили жизнью и смертью своею тысячи исповедников и мучеников. Мудрость мудрецов мира недоступна для большинства людей и может быть приобретаема только не многими. Учение распятого Иисуса—достояние всех и каждого; оно понятно для не ученого, хотя вместе приводит в изумление людей глубокомысленных; дети и старцы, мужи и жены, богатые и бедные, образованные и необразованные—все находят в нем нужное для вечного спасения; всем подает оно свет животворный, как для всех светит солнце, как для всех благ Отец небесный.

Христос распятый—Божия премудрость. Враги делали дело своих испорченных сердец: но они не видели, что были орудиями премудрых советов вечной любви Его к нам. Не примечали, как устрояемый руками их крест, в тоже время устроялся волею самого распявшегося на нем. Если бы они, по примеру рассудительного разбойника, пересмотрели свои дела, а не чужие, чувствовали свою виновность пред правдою Божиею: то из глубины души воскликнули бы вместе с разбойником: «помяни нас Господи, когда приидешь во царствие Твое». Поверглись бы в благоговение пред беспредельною любовью Божиею, избравшею столько же мудрое, сколько и великое средство к спасенью нас грешных. Зачем думать, что беспредельное могущество Божие не имело иных путей к спасенью людей, кроме смерти Сына Божия? Но надобно быть слишком ограниченным в смысле, чтобы не понимать, как избранный беспредельною волею Божией путь сообразен с премудростью Божией. Надобно было удовлетворить беспредельной правде Божией и она удовлетворена крестным подвигом—смирением вечного Сына Божия. Надобно было, чтобы удовлетворенье принесено было человеком, и оно принесено Сыном человеческим. Первый грех открылся в людях мечтательною надеждою быть, «яко боги» для его уврачевания является, беспредельное смиренье Сына Божья. Вкушением запрещенного плода совершилось отступление от воли Божией. Страданием пречистой плоти Христовой на древе крестном наказывается это возмущение чувственности против духа.

Истинно во Христе и через Христа—Божья премудрость. Христос Божья сила и Божья премудрость для «званных». Отчего же не для всех? Ужели он не желает являться всем и каждому, не желает быть познанным всеми? Ах! Он всеблагий благоволил явить всем славное лицо свое, для их просвещенья и блаженства. Но не все желают видеть лицо Его. «Званные» суть те, которые душою и жизнью отвечают на глас Божий, призывающий их к спасению вечному; это те, которые, будучи внимательны к званию Божию, слушают и изучают всею душою свидетельства неба о Христе и потому познают Христа. Апостол свидетельствует, что Христос распятый—соблазн для иудеев и глупость для еллинов. Отчего это?

Для иудеев Он соблазн, оттого что занятые землею, они желали видеть в Нем только земного царя, который осуществил бы надежды их на их земное счастье, между тем Он не доставил им ни славы, ни могущества великого народа. Еллинам казался Он глупостью оттого, что они искали только суетной, пустой, диалектической мудрости, забавлявшейся словами, а не искавшей истины Божьей.

Страшно считать Христа Господа соблазном. Но наперед надобно страшиться расположений, которые не заметно, но с силою, вовлекают в это положенье. Не покоятся ли надежды многих из нас, как и надежды иудеев, только на земле? Не на земле ли только многие желают пользоваться всеми дарами каких, только ожидают от благости Божьей? Не здесь ли только желают богатеть и наслаждаться радостями и пользоваться известностью? А при таких расположениях могут ли знать и чувствовать, кто таков для нас Христос Иисус? Привыкая ценить все вещи и случаи только по их отношенью к земле, могут ли оценить неземное значенье предметов духовных? Увлекаясь приятностью известности земной, богатства временного, честей здешних, начинают стыдиться убожества Иисусова, становятся холодны к славе имени распятого, теряют и вкус и смысл для величия Иисусова. «Царство мое не от мира сего», сказал Спаситель; это знают христиане. Но как расстаться с блеском земным, который полюбили? Как любить то царство, которого не видят глаза, омраченные землею? Как любить то, от чего далеки душою?

Искать истину дело святое. Но как искать ее? О том уже ни слова, что диалектическая игра мыслей и слов—забава детей. Но и упражнение мыслей истиною, не простирающее, влияния своего на образование сердца и воли—одно крушение духа, вредное особенно тем, что богатством познаний, хотя и бесплодным, пи- дается гордость духа. Когда с знанием не соединяют дел: то являются дела превратные, которыми в свою очередь вызываются знания превратные. Так в злохудожную душу не входит премудрость. Воспитанная знанием бесплодным, гордость дерзко подвергает сомнениям самые священные истины, которых не начинала понимать; восстает против всего не согласного с принятыми мнениями, тогда как эти мнения—произвол. В таком положении истины, сами по себе составляющие источник чистых созерцаний и самых глубоких мыслей, каково искупительное страдание Богочеловека, кажутся чем-то несообразным с самим собою, глупостью, тогда как глупо и гибельно только самое настроение души.

Распятый Спаситель наш! Дай нам до последнего издыхания искреннею душою, самою жизнью нашею, исповедовать Тебя как Божию силу и Божию премудрость. Аминь.