Часть 2. Мои грехи, страсти, несмирение и своеволие, когда я на месте человека (потенциального исполнителя), желающего отказать, когда «другому пришла идея, и я нужен ему для ее реализации» (гл.1. О лукавстве при согласии с инициатором)

ПЕРЕЙТИ на главную страницу Цикла рассуждений
ПЕРЕЙТИ на главную страницу Темы 3

(7. Цикл духовных рассуждений о смирении, хранении ума, языка и внутреннего покоя)

Автор: Ника, озвучено: Никой

Здесь можно скачать файл в формате docx

🎧Часть 2. Мои грехи, страсти, несмирение и своеволие, когда я на месте человека (потенциального исполнителя), желающего отказать, когда «другому пришла идея, и я нужен ему для ее реализации»
*Введение во вторую часть.
***1. Напоминание: о необходимости «инициатору» первым усмирять свою волю.
***2. Рассуждение-недоумение: как можно исполнять только волю других?
***3. Рассуждение-недоумение: о моем расположении в подобных ситуациях.

ГЛАВА 1. О лукавстве при согласии с инициатором.
Раздел 1. Что происходит при восприятии чужой воли, которая не нравится моей воле.
*1.1. О спонтанных и обдуманных отказах и согласиях.
*1.2. Об эмоциональности при моем нежелании исполнять волю другого
***1. Рассуждение: как я могу отказывать чужой воле моментально, открыто и с раздражением
***ВЫВОДЫ МНЕ: о моем моментальном раздраженном отказе.
***2. Рассуждение: о моем вынужденном согласии на волю «инициатора» с видимой спокойной реакцией.
***3. Рассуждение: о моем чувстве нелюбви к «инициатору» по причине самолюбия.

Раздел 2. О вынужденном согласии с чужой волей/мнением, или о ложном смирении с лицемерием, лукавством, человекоугодием и др. страстями.
*2.1. О мотиве согласия исполнить чужую волю — «нежелание обидеть».
***1. Рассуждение: под моим «нежеланием обидеть» стоят разные страхи.
***2. Рассуждение: под моим «нежеланием обидеть» стоит страх страстных реакций другого, которые последуют тотчас после моего отказа или позже.
***ВЫВОДЫ МНЕ о моем страхе обидеть другого человека
***3. Рассуждение: о моей любви к человеческой славе, или о желании хорошего мнения обо мне, которое скрыто под «страхом обидеть».

*2.2. О лицемерии, лжи и человекоугодии со скрытым недовольством при вынужденном подчинении чужой воле.
***1. Рассуждение: о моем лукавстве и лицемерии.
***2. Рассуждение: о человекоугодии при вынужденном согласии.
***3. Рассуждение: о показной «вежливости», «тактичности» и т.п. при лукавом и лицемерном общении.
***4. Рассуждение: о моем изначальном лицемерии при моем скрытом нежелании общаться.
***5. Рассуждение: как привычная первичная реакция тщеславия и человекоугодия может смутить другого, если я вначале согласилась, а потом отказала ему.
***ВЫВОДЫ МНЕ о моем лукавстве, лицемерии и человекоугодии в рассматриваемых ситуациях.

*2.3. О некоторых ситуациях, в которых я не высказываю своего мнения, и в которых проявляется мое неуместное ложное смирение.
***1. Рассуждение: о неуместности «смирении» в виде замолкания во время обсуждения совместного дела при двух разных мнениях/воль.
***2. Рассуждение: о неуместном «смирении» в виде замолкания при обиде на правдивый ответ обо мне.
***3. Рассуждение: о моем правдивом и обманчивом ответе.

ГЛАВА 2. Об отказах воле «инициатора».
Раздел 1. О моментальном и обдуманном отказе.
***О моем моментальном раздражительном отказе
*1.1. О подготовке к отказу.
***1. Рассуждение: о внутренней «буре» после конфликтного разговора, по которой можно познать свою греховность.
***2. Рассуждение: о мучении выбора «отказать-не отказать».
***3. Рассуждение: о моем подыскивании «красивого» отказа в помыслах-мысленных разговорах
*1.2. О возможной перемене моего отказа на согласие.
***О возможном «споре помыслов» после моего отказа.
***О моем чувстве вины после моего отказа.

Раздел 2. О некоторых основных страстях, влияющих на мой отказ чужой воле.
***1. Рассуждение: о моей лени, не желающей «напрягаться» ни для себя, ни для другого.
***2. Рассуждение: о моей лени, когда у другого человека скорбь и ему нужна моя помощь.
***3. Рассуждение: о моём саможалении, не желающем «напрягаться» для другого
***4. Рассуждение: о самоугодии при нежелании оказать услугу «инициатору»
***5. Рассуждение: о лукавстве, которое при отказе другому прикрывает лень, саможаление и самоугодие.
***6. Рассуждение: о моей любви и нелюбви к разным людям.
***7. Рассуждение: о плодах моих реакций для моей гордости, когда я — в роли «возможного исполнителя» воли другого.

Часть 2. Мои грехи, страсти, несмирение и своеволие, когда я на месте человека (потенциального исполнителя), желающего отказать, когда «другому пришла идея, и я нужен ему для ее реализации»

Введение во вторую часть

Итак, я рассматриваю советы святых отцов о том, что лучше отсекать свою волю пред ближним:

Истории из Отечника: 1. «Говорил также (авва Пимен): не исполняй своей воли; гораздо полезнее — смириться пред своим братом». (Алфавитный Патерик, или достопамятные сказания о подвижничестве святых и блаженных отцов, ст.158). 2. (Авва Исаия. Духовно-нравственные слова, сл.3, 17) «Если пожелаешь чего-либо, а брат, с которым живешь, не хочет сего, то отсеки пред ним волю, чтобы не возникло между вами спора, и брат не оскорбился на тебя». 3. «Согласившись жить вместе с каким-либо братом, будь как пришлец, и не делай ему, повелевая, ни в каком случае, и не желай быть старшим над ним». 4. «Кто отсекает волю свою пред ближним, тот показывает сим, что он делатель добродетели; а кто исполняет свою волю пред ним, тот обнаруживает свое неразумие».

Обращаю внимание, что если во втором примере этих советов говорится, что первым отсекать свою волю должен «инициатор» (и это видно из слов: «если пожелаешь чего-либо»), то в трех остальных не указано, кто первым это должен делать: тот, кто первый инициировал свою волю пред другим, или кому сообщили свою волю. Непонятно в них и то, по поводу чего воля людей: то ли это совместные дела, то ли для себя одного, то ли для другого. И вот по тому, что не всегда сказано конкретно в поучениях святых отцов, у нас могут быть недоумения по этому вопросу; и нам надо учиться рассуждать о разных вариантах, которые случаются в нашей жизни.

И сейчас я рассматриваю ситуации, которые я указала еще в первой главе. Они все о воле «инициатора» о своем мирском благе (хотя оно может и не быть истинным благом для него и вообще благом, но ему так не представляется), и он желает что-то для себя, и чтобы другой сделал, как он хочет. При этом «инициатор» во всех тех ситуациях не очень заботится о том, как другой воспримет его желание, и не настроен на то, что ему могут отказать. А также я представила пять типов людей: начальник, родитель, друг, бывший дальний знакомый и настоящий знакомый.

Конечно, все вышеприведенные поучения из Патерика могут относиться и к другим ситуациям, и людям, например: воля настоятеля/наставника в монастыре, воля монаха-брата, воля мирского человека и монаха, воля о своем деле, воля о совместном деле, воля о деле другого человека, воля при скорбях, воля в суетных и незначимых делах, воля в значимых или духовных делах, и др. И во всех вышеприведённых вариациях есть некие общие нюансы и особенности, но есть и частные. А это все создает не всегда правильное понимание, и как следствие, неправильное делание. И поэтому я акцентирую внимание, что сейчас рассматриваются только те ситуации и те типы людей, которые даны в смоделированных ситуациях.

Далее. Чтобы в рассматриваемых сейчас ситуациях хранить внутренний мир/покой и внешний мир между людьми, рассудительность требует рассмотреть вопрос и со стороны того, от кого желают исполнения чужой воли. Так, раньше в первой главе, я была в положении «инициатора/зачинателя» со своей волей, в которой я что-то предлагала кому-то, чтобы задействовать его в своих делах/планах/интересах (напомню, речь не идет о скорбях и о тех случаях, когда я решала/указывала, что делать кому-то, когда он меня не спрашивал). А теперь читателю, как и мне, нужно переключиться на положение «возможного исполнителя», когда мне кто-то предложил что-то, или попросил о чем-то, или сообщил о чем-то, что связано с его идеей-желанием для себя, и я могу принять или не принять эту идею, и исполнить или не исполнить его волю. Я буду говорить только о тех случаях, когда моя воля не совпадает с волей другого человека, и я хочу отказать ему (и могу сделать это или не сделать). И я не буду сейчас говорить общими и красивыми словами, что мы, христиане, должны усмирять свою волю и исполнять волю другого. Я буду говорить о том, что происходит с нами, когда мы, грешные, уступаем или не уступаем воле другого. А то, что я буду говорить преимущественно об отказе, вовсе не говорит о том, что мы должны всегда отказывать другому, если нам что-то не нравится.

Напомню, что с первой главы этой третьей части (раздел: «Какие смоделированные ситуации будут рассматриваться») я рассматриваю пять смоделированных ситуаций: 1. Начальник (собственник) предложил сотруднику идти на дополнительные курсы за счет сотрудника, потому что собственник решил расширить свой бизнес. 2. Мать желает приехать в отпуск к дочери, не спрашивая ее. 3. Друг предлагает пойти в торговый центр. 4. Давняя знакомая, с которой давно не общались, и которая обращается только когда ей что-то нужно, обращается за какой-то услугой. 5. Соседка желает, чтобы сын другой соседки переставил шкаф в общем коридоре. И сейчас я также буду моделировать реакции и состояния на эти примеры.

Также я уже говорила вначале первой главы и напомню вновь, что обычно полу-христиане хотят слышать не то, что с ними происходит страстного в разных ситуациях, а хотят слышать, что конкретно надо делать. Например: как отказывать начальнику в его просьбах не по работе? а как сказать маме то-то? а как поступить? и т.п. Отвечу кратко. Во-первых, нельзя дать конкретный совет для всех ситуаций и нужно учитывать разные нюансы в каждой ситуации. А это значит, что каждую ситуацию нужно рассматривать предметно и отдельно, и это невозможно сделать в одном написанном труде. И, во-вторых, если такой вопрос возникает после прочтения труда о греховности, то это знак, что дух человека остался холоден и неразумен, а вот плотская душа взяла верх, и человеку только интересны внешние поступки или его дела без заботы о своем внутреннем состоянии. Также возможно, человек, читая, был рассеян, или вспоминал свои ситуации, например, с начальниками, родителями и знакомыми, и искал в тексте, где же там написан универсальный совет. А то, что там было написано про типичные страстные состояния, то он от рассеяния ума или от озабоченности ума чем-то, и не обратил особого внимания на самые важные слова о познании своей греховности. А именно оно постепенно будет очищать ум, волю и чувства человека, и оно научит его правильно поступать, потому что оно связано с бранью с собой и покаянием. Но нет… Полу-христианин желает решать свои мирские и плотские дела и, причем, так, чтобы ему было хорошо от этого, т.е. чтобы не понести какого-то ущерба для себя (ни материального, ни душевного) и чтобы не случилось чего-либо скорбного/тяжелого/проблемного. А также он желает быстро и без труда выскочить из своего греховного состояния и сразу делать правильно, думать и чувствовать по-христиански. А это все прелесть…

Видела я и то, как некоторые читатели на мои рассуждения начинают недоумевать, противоречить и оправдываться по типу: «так что, я не должен ни к кому обращаться, когда мне нужно? так что, я должен перестать общаться со знакомыми? ну, мне это не подходит! а разве можно отказывать людям? а что же будет потом, если я откажу? а разве можно со всеми соглашаться? а что это люди обо мне подумают?» и т.п. Подобные противления говорят о том, что человек невдумчиво и невнимательно прочел то, что написано, и то, что его душа всячески сопротивляется, чтобы не выйти на путь подвига познания своей греховности, стяжания настоящего смирения и истинного изменения …

Доказывать таким людям я ничего не буду, а приведу слова Феофана Затворника (Путь ко спасению): «Живет обычно человек этою ненарушимостью заведенного вокруг порядка или установившихся отношений, оттого робеет поколебать их и для поддержания их готов бывает скорее покривить душою, нежели сделать кому-либо что наперекор, не уважить, войти в неприятности. Это — человекоугодие: «Что скажут и как быть, если придется разорвать связи?»». И еще Феофан Затворник говорит: «Саможаление, корыстолюбие и стыдение лица человеческого — главные цепи, которыми держится человек в жизни небогоугодной, на пути страстей и греха. Они — главные препятствия к обращению грешника; они же — главный предмет борьбы духовной в человеке кающемся и в начавшем уже приносить плоды покаяния. Пока эти нити не отрезаны, жизнь христианская в нас ненадежна, полна преткновений и падений, если не всегда внешних, то внутренних. Вот и присмотрись всякий к себе хорошенько, и если есть что в нем из сказанного — позаботься отрешиться от того: иначе не надейся взойти к совершенству о Христе, хоть внешне будешь и очень исправен». ― Знаю я на опыте и то, что сказал Иосиф Исихаст (п.27): «Ибо я видел и разнообразно испытал, что если благодать Божия не просветит человека, то из слов, сколько бы ты ни говорил, пользы не выйдет. Какое-то мгновение он их слушает, а в следующее уже снова возвращается, плененный, к своему. Однако если сразу со словом подействует благодать, тогда происходит в тот час перемена в благом намерении человека. И с того часа чудесно изменяется его жизнь. Но случается это у тех, кто не ожесточил в себе слух и совесть. А если слушающие остаются в преслушании по своей злой воле, им хоть день и ночь говоришь, хоть мудрость отцов в их уши опорожнишь, хоть чудеса перед их глазами сотворишь, хоть течение Нила на них повернешь, они не получают ни капли пользы. Они хотят только приходить разговаривать, провести свое время, по причине нерадения. Так вот, поэтому я закрываю дверь, и от молитвы и безмолвия как минимум я [сам] получаю пользу». «Кто имеет уши слышать, да слышит!» (Мф.13,9).

Итак, так как я говорю о познании своей греховности в ситуациях, в которых христианское учение учит истинному смирению и отсечению своей воли в пользу ближнего, то далее я покажу некоторые мои страстные реакции (а значит и многих грешников) в роли «возможного исполнителя» в этих вариантах. И, надеюсь, что даже такой неполный материал о великой добродетели – смирении, написанный мною по милости Божией, и внимание со здравой рассудительностью со стороны читателя, послужит кому-то для познания своей греховности и своего исправления со стяжанием добродетелей: смиренного мнения о себе, усмирения своей воли и обретение истинного духовного мира/покоя. И Господь да будет нам Помощником! Троице Святой слава!

1. Напоминание: о необходимости «инициатору» первым усмирять свою волю

С великой помощью Божией (спасибо Ему!) в первой главе я разобралась с «инициатором» своей воли, и увидела, что я-христианка, как проситель чего-то для себя и зачинатель какой-то ситуации, в которой может произойти ссоры и обиды по причине столкновения двух волей, должна, прежде всего, крепко усвоить, что это не другой человек должен смириться пред моей волей, когда я что-то у него прошу, а это я должна усмирить свою. И делать это, во-первых, когда размышляю над своей идеей, через предусматривание отказа другого, и, во-вторых, когда предлагаю кому-то свою волю о своем деле/интересе, и потом уже должна принять отказ без обиды. И вот что говорит Варсанофий Великий о том, какой должна быть христианская реакция при отказе (в.373): «Приуготовь же свой помысел, чтобы, попросив, чего нужно, и не получив, не скорбеть, не соблазняться и не роптать, но скажи помыслу: «Или он (тот человек) не может мне дать сего, или я не достоин того, и потому Бог не попустил ему дать мне». И остерегайся, как бы, вспоминая отказ, не пресечь свободы, которую имеешь к нему, чтобы, когда случится надобность, ты мог опять свободно попросить у него чего-либо; но, во всяком случае, при отказе в получении вещи сохраняй себя от смущения».

А «сохранять себя от смущения», это значит, что я должна уметь видеть свои привычные страстные реакции, лукавство, своеволие, которые, так сказать, «вылетают у меня на автомате», потому что я так привыкла реагировать. И делать это нужно, чтобы как можно быстрее их различать, когда они проявляются, и противиться им, или бороться с ними. А когда я, увидев свои страсти и неправости, преодолею их, то во мне восстановит силу совесть, любовь и разные добродетели; и уже они, так сказать, подскажут мне, как поступить по смирению и любви. И это — путь каждого христианина, желающего приобрести истинное смирение, как внутренний покой и как усмирение своей воли.

Также, думаю, каждый знает на своем опыте, что усмирение своей воли происходит нечасто. А если мы, когда бываем на месте «инициатора», и отступаем от своей воли, то это происходит или по причине обстоятельств, или резкого и категоричного отказа нам того человека, кого мы хотели задействовать. Чаще же «инициатор» со своей волей считает, что это не он должен усмирить свою волю, если другому не понравится его идея/дело, а это другой должен исполнить ее, смиряясь. И если тот другой, которому он «навязался» со своим желанием/заботой/делом, этого не сделает, то «инициатор» обижается, и тот человек в его понимании – плохой, бессовестный и т.п. Т.е. о своем смирении у того, кто первый заявляет о своей воле, речь не идет, и получается, что в этой добродетели «инициатор» не нуждается, а вот другой должен в ней упражняться или ее иметь для того, чтобы сделать, как тот хочет, и отказать он не может. А вот в патериках очень много есть примеров, в которых говорится о смиряющихся «инициаторах», когда им отказывают. Например, Евергетин (из аввы Исаии): «Если вам нужно идти по какому-то небольшому делу, не пренебрегайте один другим. … Скажи ему с любовью: «Хочешь, чтобы мы пошли?» И если ты видишь, что брат твой сейчас неспокоен или болен телом, не спорь с ним: дескать, нам надо идти сейчас (т.е. брат выразит свою волю и откажется идти сейчас – от авт.). Отложи на время дело, и удались в свою келию с любовью и состраданием».

Также у нас, грешных, получается, что ты – «инициатор», не уважая волю другого, сам назначил себя старшим, которому должны оказывать послушание и исполнять то, что ты хочешь?! И не самоугодник ли ты тогда, по словам Дмитрия Херсонского: «Самоугодник поставляет себя самого, так сказать, средоточием всего, свою пользу и свои удовольствия главной целью своих желаний и действий; хочет, чтобы всё и все служили ему одному, угождали его прихотям, содействовали его благополучию»?!

И, кстати сказать, такое отношение к своей воле при обращении с просьбой к другому – ты должен оказать мне услугу и не можешь мне отказать – нередко встречается в христианской среде, в которой, действительно, должно помогать другим, усмирять свою волю и т.п. Но эти законы любви и соучастия очень удобны и эгоизму, самоугодию, своеволию, гордости, корыстолюбию и т.п., и ими нередко прикрываются полу-христиане…

Да! вот уж как изощренно и лукаво действует своеволие «инициатора»… Но и своеволие «возможного исполнителя» также действует лукаво и изощренно… Помоги нам всем, Господи!

2. Рассуждение-недоумение: как можно исполнять только волю других?

Далее речь пойдет только о «возможном исполнителе».

Итак, какие виды усмирения своей воли пред «инициатором» мне известны на опыте, с какими я соглашаюсь, а с какими нет?

Так, я, как «возможный исполнитель», т.е. тот, кому выражена чужая воля, хорошо знаю по жизненному опыту о правиле отвержения своей воли пред начальством при трудовых отношениях, и мне приходится его исполнять, т.к. если я не буду этого делать, то известно всем какие будут последствия. В христианстве есть такое же правило в отношении духовных наставников. И это правило звучит так у Макария Оптинского: «…путь наш есть отвержение своей воли и разума. Пред кем же это должно делать? Кроме начальства, коему мы обязаны повиноваться, надобно иметь духовного отца или духовную мать, коим с верою предать себя в духовное окормление, и не одно только откровение требуется, но и совершенное повиновение; отнюдь ни в чем не доверять своему разуму и волю свою оплевать, и принимать то, что тебе скажут, хотя бы и противное твоему разуму и намерению казалось, — от чего рождается смирение».

Знаю я и это правило, изложенное Василием Великим: «…если нам приказывают что-либо согласное с заповедью Господнею, или содействующее ей: то надобно принимать сие усерднее и тщательнее, как волю Божию, исполняя сказанное: «долготерпением, снисходя друг ко другу любовью» Христовою (Ефес. 4, 2). Когда же приказывает нам кто-нибудь нечто противное Господней заповеди, нарушающее или искажающее оную; тогда благовременно сказать: «должно повиноваться больше Богу, нежели человекам» (Деян. 5, 29)». К тому же понимаю, что если говорится «приказывают», то это речь идет о послушании начальствующим, старшим, духовным наставникам. И здесь у меня вопросов не возникает.

А вот в ситуациях, в которых есть два равных по положению человека (друзья, ближние, знакомые), понятно, что если «инициатор» не усмирил свою волю, то тогда для сохранения внешнего мира нужно усмирять свою волю мне — «возможному исполнителю».

И, не знаю, как кому-то, но мне сложнее усмирить свою волю, чем «инициатору». Ему легче, например, потому что, в случае моего отказа, он может всё же исполнить свое желание, но с помощью уже другого человека, обратившись к кому-то, кто ему не откажет; или легче, потому что, если он разумно (если так бывает!) подходит к плану реализации своего желания, то он изначально предусматривает и другие кандидатуры, к кому он может обратиться. А вот мне, как «возможному исполнителю», который жил в своих делах, планах и т.п., а «инициатор» вдруг их нарушает своей идеей/просьбой, то мне нужно усмирить своё нежелание/свое мнение, оставить свои дела и еще и сделать что-то, что хочет тот человек. И для меня это – сложнее.

Сложно мне бывает и в отношении того «инициатора», который мне не нравится, или того, к которому я когда-то обращалась с просьбой, т.е. я была в тех случаях «инициатором», а он мне отказывал резко, бесцеремонно и т.п. А если же я ему отказываю, то он очень обижается на меня и рассказывает другим, какая я плохая и как я якобы ответила ему неблагодарностью на его услуги мне (хотя он мне не раз отказывал). И в отношении таких людей мне нелегко удержаться в добродетелях.

Сложно бывает, и когда мысль о том, что я должна уступать в тех случаях, когда «инициатор» не отсекает свою волю, а мне не нравится его инициатива/мнение, вызывает у меня, привычную в таких ситуациях, печаль, саможаление и возмущение. В уме появляются печальные или возмущенные помыслы: «так что мне теперь надо согласиться идти на курсы, как сказал начальник, если я не хочу приобретать новую специальность? мне надо соглашаться на всё, что придумает мама? мне нужно ходить с другом, куда он захочет? мне надо оказывать услуги тому, кто мне дальний знакомый, с которым я вообще не хочу иметь дело, да еще и тогда, когда мне некогда? мне что, нужно угодить соседке, но поругаться с сыном и напрячь его ради нее?».

А еще сложность в том, что мое нежелание исполнять волю другого может быть вызвано: или естественными причинами (занята, нет возможности, сил и т.п.), или может быть по добродетельным причинам (нежелание грешить), или может исходить от моих страстей (лени, эгоизма, саможаления, мщения и др.). И тогда один мотив отказа может быть непогрешительным, второй – благочестивым, а третий – греховным. И все эти три вида причин отказа зачастую бывают в одном отказе кому-то, и иногда трудно понять, так что же было решающим при твоем отказе. Например, тебе может быть некогда (это — естественная, объективная причина), но и может быть саможаление, что придется в чем-то напрячься, или месть за то, что тебе этот человек также отказал когда-то (это — страстная и субъективная причина), и может быть, что ты стал на путь удаления от мира и многих попечений, или ты не желаешь иметь дело с людьми «нечестивыми» (это — добродетельная, субъективная причина). И более весомой была причина: саможаление. Итак, лукавый грешник всегда захочет прикрыться «красивыми» причинами, чтобы выглядеть хорошо в глазах других и в своих глазах, а на самом деле им будет руководить страстная причина отказа.

Думаю и о том, что если честно посмотреть на наши дела и на нашу волю, то видно, что на самом ли деле эти «добрые дела», о которых я прошу или меня просят о них, нередко являются выражением наших страстей. И кто-то может сказать: если так рассматривать наши дела и желания, то мало мы найдем действительно добрых дел и желаний. Да, мало, и если их не рассматривать, то так и вся жизнь пройдет в суетных и духовно неполезных делах, и мы не подготовимся к вечности с Богом…

А еще я иногда думаю, а желает ли Господь, чтобы я была задействована в том или ином деле по воле другого человека? И не просто делала то, что другие решили, что это им есть благо, а еще и сама занималась тем, что мне не нужно и даже вредно, и не соответствует моему стремлению и моему смыслу жизни? Опять-таки: что плохого в том, что я не хочу тратить время на курсы, я не хочу сориться с сыном, что я не хочу ссориться с мужем, я не хочу общаться с людьми, о которых я уже забыла, и что-то делать для них, т.к. у меня есть свои дела и хлопоты, а также моих ближних, которыми я занимаюсь, даже несмотря на то хочу или не хочу?!

Не могла я понять и то, почему говорится в учениях святых о том, что не нужно угождать всем людям, например, Варсанофий Великий в. 234 говорит: «Мать Сарра сказала: «Если буду желать угодить всем людям, то придется каяться в дверях их». И апостол Павел говорит: Если бы я… угождал людям, то не был бы рабом Христовым (Гал. 1,10)», а ведь «не угодить», это значит, не сделать, «так, как другому любо, угодно, приятно или нужно» (толк. словарь на слово «угождать»). И как это согласуется с советами о смирении пред волей другого? И об этом размышляли многие христиане, например, Дмитрий Херсонский (Муретов): «(Ап. Павел сказал) «Каждый из нас должен угождать ближнему, во благо, к назиданию» (Рим. 15, 2) …А как же Слово Божие запрещает человекоугодничество, поставляя его тяжким грехом, равным идолопоклонству? Как же сам Апостол, заповедующий ныне угождать ближнему, говорит о самом себе: «если бы я и поныне угождал людям, то не был бы рабом Христовым»? Как согласить эту заповедь об угождении ближнему с другою, еще более важною заповедью: «должно повиноваться больше Богу, нежели человекам?» Можно ли, угождая ближнему, избежать ненавистного Богу человекоугодничества?».

Вот об этом я и порассуждаю далее. А видят ли в себе христиане то, что будет изложено далее, чтобы каяться и просить у Бога помощи в исправлении себя, пусть каждый ответит сам…

3. Рассуждение-недоумение: о моем расположении в подобных ситуациях

Сразу укажу на интересный факт: в ситуациях, в которых я задаю себе вопрос «как отказать?», потому что кому-то что-то захотелось для себя и ему нужно привлечь меня, процветает не только его гордость, своеволие, эгоизм, властолюбие и др. (о которых говорилось в первой главе), а и мои страсти: человекоугодие, лукавство, лицемерие, гордость, тщеславие, гнев, страх, лень, эгоизм, самоугодие, саможаление и другие. И, как говорит мой опыт, это бывает у всех людей и очень часто, а они не все, к сожалению, могут расценивать эти состояния как страстные и греховные, а оценивают их как переживание, заботу о другом, как совесть, смирение, как некое законное обязывание так общаться при просьбах, как право не делать того, что они не хотят, и т.д. А насколько это – правда, увидим далее.

Итак, почему человек не может просто сказать «инициатору», например, начальнику о курсах: «я подумал, я так не хочу»? Ведь он не согрешает в ситуациях, когда другой предлагает ему что-то изменить в своей жизни, не согласившись с желанием собственника фирмы, например, участвовать в развитии его бизнеса? Что грешного в том, что я хочу жить без каких-то изменений в жизни, довольствуясь тем, что у меня есть? Что грешного и неправильного в том, что я хочу, чтобы у меня было свободное время на духовные занятия или на свои хлопоты? и т.д. До этих пор нет греха: я всё это могу хотеть и иметь. Но грех начинается тогда, когда я сталкиваюсь с волей «инициатора», и в случае несогласия с его волей, я начинаю или изворачиваться (т.е. врать, человекоугодничать, лицемерить и лукавить, руководствуясь своим страхом пред плохим мнением обо мне того человека, или страхом, что он мне что-то сделает плохое), или выполняя его волю, я остаюсь обиженной, или раздражаюсь и начинаю с ним спор, и это заканчивается ссорой, и все остались обиженными и злыми друг на друга.

Итак, вот некоторые нюансы, в которых я всегда наблюдала какие-то, так сказать, странности моего состояния в подобных ситуациях: и это были и мои страсти, и влияние на меня страстей других людей.

Странно: почему между христианами одного положения, т.е. равными, бывают некие установки, похожие на послушание? Например, почему такая же прихожанка храма, как и я, считает, что если она чего-то захотела и обратилась ко мне с просьбой, то я веду себя так, как будто не имею права ей отказать, а должна смириться, как при послушании страшим и начальствующим?

Странно: почему в отношениях между людьми часто одного человека преследует страх обидеть другого, и он предпочитает не сказать тому правду, а слукавить?

Странно: когда я высказываю свое мнение на «идею» другого и когда отказываю ему, я унижаюсь, «выкручиваюсь».

Странно: почему я вынужденно соглашаюсь с тем, что мне не нравится, и чего я не хочу, и почему я чувствую себя подавленной или злящейся в этом случае?

Странно: когда я вижу, что другой обиделся, то чувствую себя виноватой, да и тот человек может всем своим видом показывать, что я виновата. И вновь странно получается, я не виновата, так как ничего не сделала плохого или злого, а виновата?!…

Странно: почему я научилась угождать людям, исполняя их волю, и себе угождать, творя волю свою, я умею очень искусно, но не научилась угождать Богу, исполняя Его волю жить по Его заповедям?

Странно: почему угождая людям, я грешу в сердце своем, и это неугодно Богу?

Странно: Господь даровал каждому человеку дар свободы, и не нарушает его. Так почему же некоторые люди ведут себя иногда так, что стараются лишить меня свободы выбора?!

А еще, обычно среди нас, грешных, живет вот какая схема «встречи двух волей», когда никто не хочет усмирить свою волю: один человек нес свою волю → встретил мою волю → я возмутилась → он получил мой отказ → он возмутился и обиделся → я, увидев его реакцию, также возмутилась и обиделась. Или другой вариант: кто-то нес свою волю → встретил мою волю → я возмутилась → но он не получил мой отказ → он доволен → я недовольна. Вот и пообщались… И это при том, что каждый имел право на свою волю и каждый мог уступить, или они могли договориться, но в итоге согрешили. Странная картина получилась… Впрочем, для греха не странная, а типичная …

Итак, вопросов и недоумений у меня много, и я вижу несостоятельность моего ума решить их. И мне нужен Господь, Его благодать, просвещение и ведение от Него! И благодарение Богу, что эти помыслы и вопросы не имеют уже такой силы, как было ранее, и после первой главы, в которой уже дано много ответов на мои вопросы. Знаю, что скоро и эта реакция недоумения пройдет, потому что Господь просветит истиной Своей, и в моем сердце поселится покой и ясное знание. Слава Тебе, Господи!

Глава 1. О лукавстве при согласии с инициатором.

Раздел 1. Что происходит при восприятии чужой воли, которая не нравится моей воле

Далее я скажу о наших возможных реакциях, когда «инициатор», желая, что-то для себя, начинает задействовать меня, и сообщает о его идеи/желании/плане/деле. Т.е. это – первичный момент столкновения наших воль.

1.1. О спонтанных и обдуманных отказах и согласиях

Итак, когда мне кто-то предложил свою идею-желание, где мне отведено место исполнителя в ее реализации, то, прежде всего в этом разговоре у меня возникает первое впечатление, в котором есть и удивление (если я не ожидала такого), и внимание, иногда с настороженностью, потому что подразумеваю, что мне придется что-то делать. А также изначально есть или расположение (т.е. мне нравится это на первый взгляд), или не расположение (т.к. мне не нравится на первый взгляд эта идея), или бывает чувство – некое замешательство (при котором я еще не осознала, нравится мне или нет эта чужая идея, но после обдумывания я понимаю это). Т.е. первичный отказ или согласие основан на моем первом впечатлении предложенного/сказанного и на моем очень быстром и простом анализе.

Далее я кратко скажу о том, как я могу отказать человеку или согласиться на его волю: спонтанно или после обдумывания (а позже я скажу об этом еще подробнее). Итак, отказы и согласия могут быть в таких видах:

1. О спонтанном отказе в разговоре.

Бывает спонтанный отказ или высказывание своего мнения, которые происходят во время разговора, в котором была выражена воля «инициатора». Например, во время общения начальник говорит: «пойдите на курсы, я хочу купить новое оборудование», а работник тут же говорит: «я не могу (или не хочу)». Или знакомая спрашивает: «ты можешь мне уделить время, у меня есть вопрос/дело?» и ей отвечает вторая знакомая: «нет, я занята». После такого отказа в разговоре еще могут быть какие-то обсуждения, предложения, переубеждение, оправдания по этому поводу, например, «инициатор» может продолжать настаивать на своей воле, уговаривать меня, а я привожу разные доводы, почему не могу или не хочу. Такого может и не быть, и разговор или закончится, или он будет на другую тему, но итог такого диалога таков: я все-таки отказываюсь.

Такой спонтанный отказ может быть с явным раздражением, и тогда я отвечаю резко, а может быть он со скрытым недовольством, и тогда я отказываю внешне относительно спокойно и даже учтиво, а иногда и даже внутренне спокойно. А еще, я могу что-то раздраженно кратко сказать или вовсе отказать, а потом замолкаю, и уже обиженно молчу, если встречаю какой-то отпор «инициатора».

Итак, на этом диалог двух волей закончен, и каждый остается со «своим», причем, «инициатор» не доволен, что его воле отказали (о чем шла речь в первой главе), а «возможный исполнитель» доволен, что отстоял свою волю, но также может быть и недоволен тем, что другой хотел его «напрячь», заставить и т.п.

2. Об изменении своей воли в разговоре: о спонтанном отказе, а потом – согласии.

Бывает и так, что вначале я спонтанно отказываю, а потом соглашаюсь. Причем, это может быть еще при том общении, а может быть уже после общения, при обдумывании.

И такое изменение моего решения может быть вынужденное или вольное.

а. Вынужденное изменение при общении. Если после моего спонтанного отказа, «инициатор» продолжает меня переубеждать, а я что-то объясняю, но у меня не хватает аргументов под его натиском, то я сдаюсь, и соглашаюсь. В подобном случае, это не обдуманное вольное согласие, а вынужденное под натиском другого. Такое согласие обычно произносится так, что, кажется, что я его выдавливаю из себя, и потом мне не хочется уже ничего говорить. На этом диалог заканчивается, «инициатор» доволен, что, так сказать, «додавил» и его воля исполнится, а «исполнитель» недоволен, подавлен, обижен и т.п.

б. Вольное изменение при общении. Если «инициатор» смог мне объяснить что-то и переубедить меня, то я соглашаюсь уже, так сказать, с охоткой. На этом диалог заканчивается, и «инициатор» остается доволен, и «исполнитель» может быть доволен, а может еще иметь некое небольшое смущение.

3. О спонтанном согласии в разговоре.

(Я сейчас не говорю о согласии в случае, если мне понравилось, что другой предложил, или я не увидела тяготы в его воле, а говорю о том спонтанном согласии, когда мне не понравилась «идея» «инициатора», но я соглашаюсь.)

Итак, бывают случаи, когда при разговоре было спонтанное согласие «возможного исполнителя». И оно бывает разным.

а. Согласие с размытым пониманием.

Т.е. это – спонтанное согласие, когда человек сразу даже еще и не до конца понял, нравится ему воля/идея «инициатора» или нет. Обычно это бывает от естественных состояний: «удивился и не сообразил», «не совсем понял», «ситуация прошла очень быстро», «ответил на «автомате»». Например: сотрудник сразу ответил начальнику, что будет развивать с ним его бизнес и пойдет на курсы, когда начальник застал его врасплох во время тоста на дне рождении, спросив о курсах. Или дочь, услышав, что мать к ней едет, опешила и согласилась. Или когда одна соседка сказала другой, что надо переставить шкаф, потому что ей неудобно доставать что-то с полок, и надо, чтобы это сделал сын другой, то та согласилась, не успев подумать о реакции сына на подобные просьбы. ―При таком спонтанном согласии диалог двух волей на этом закончен, и «инициатор» остался доволен, что его воля исполнится; а «исполнитель» или может уже в разговоре почувствовать смущение, что зря согласился, и тогда не очень доволен своим согласием, или может вначале быть довольным/спокойным, а уже после разговора, так сказать, до него дойдет, что он не согласен с волей «инициатора».

б. Спонтанное согласие по страху и человекоугодию.

Также может быть так, что «исполнитель» удивился предложению «инициатора», но сразу понял, что ему это не нравится, но не сказал этого «инициатору» и согласился. И это произошло от человекоугодия, страха отказать, нежелания обидеть или, как говорят, «было как-то неудобно». Например, давняя знакомая М. позвонила во время аврала на работе А., и та видела пропущенные звонки, и поняла, что М. что-то желает от нее и ей это не понравилось; но во время разговора все же сказала, что может выслушать какое-то задание настоятеля. ―При таком согласии диалог двух волей закончен и «инициатор» остался доволен, что его воля исполнится. А «исполнитель» остаётся недоволен в разной мере, т.к. он согласился вынужденно, и его воли не было на то, что ему предложили.

в. Вынужденное изменение при общении с отказа на согласие по страху и человекоугодию.

Бывает и так, что вначале человек отказал, но «инициатор» продолжает настаивать, и в «исполнителе» побеждает страх отказа или нежелание обидеть, и он соглашается. Т.е. вначале человек или «на автомате» отказал или не побоялся отказать, а потом, встретив сопротивление «инициатора», согласился по человекоугодию и страху. На этом диалог закончен, и «инициатор» доволен, а «возможный исполнитель» — нет.

4. О последующем обдуманном отказе или согласии, или изменении спонтанного ответа после разговора.

Бывают случаи, когда «инициатор» дает время подумать, и в таких случаях нет ни спонтанного отказа, ни спонтанного согласия с волей другого, а они будут обдуманные.

Но и после согласия или отказа, данного в разговоре, человек может начать обдумывать; и его первоначальное согласие или отказ могут поменяться, а могут остаться теми же. И причина этому такова: при спонтанных ответах на волю другого был недолгий и быстрый анализ на поступившую просьбу/мнение, так как это был обмен репликами, а при последующем обдумывании человек уже рассуждает, детально анализирует и делает свой выбор.

Так, после обдумывания человек решает согласиться или не согласиться, когда начал вспоминать/повторять в мысленном разговоре свои и чужие слова, и, например, рассудив, понимает, что воля другого чем-то интересна/выгодна ему или наоборот, невыгодна; или после помыслов-повторов он начинает мучиться страхом, что другой обиделся; или понимает, что можно было и сделать, как другой хотел и др. Например, обдуманный отказ после спонтанного согласия был в смоделированных ранее историях: сотрудник сразу ответил начальнику согласием о курсах, а потом, подумав, решил отказаться; и пример, когда давняя знакомая сказала, что может выслушать какое-то задание настоятеля, а потом, подумав, решила отказать.

Кстати сказать, что знание о перемене чужого первичного согласия или отказа не должно смущать «инициатора», если он с этим столкнется, потому что это – естественно, и происходит очень часто со всеми. И даже Господь в притче о двух сыновьях описал это (Мф. 21:28-32): сыновья согласились и отказали вначале, а потом передумали. Конечно, «инициатору» больше нравится вариант: другой отказался вначале, а потом согласился, а не другой согласился, я обрадовался, а он потом отказался.  

5. Есть и еще один вид реагирования на чужую волю. Вначале я искренне, без недовольства соглашаюсь на просьбу/предложение/идею другого с готовностью ее исполнить, только вот потом, когда ее выполняю, то, испытывая трудности, например, много хлопот или времени трачу, я начиню жалеть себя и роптать или на тех людей, или на себя. Например: я могу начать мысленно выговаривать «инициатору» свое недовольство, а могу начать укорять себя за то, что я такая «дура», что согласилась, зачем мне все это надо? или почему я должна это делать? А потом доделываю, и можно сказать, что иногда и «домучиваю» то дело/услугу, а когда благодарят или просто принимают мой труд, я говорю, что было нетрудно, с радостью еще помогу, обращайтесь, если надо и т.п. Да уж… (даже стыдно писать). И хотя это часто встречающийся вариант, но я не буду его рассматривать в этом труде.

 ―Итак, почему я так классифицирую отказы и согласия чужой воли? Во-первых, потому что это может помочь трезвящемуся над собой (помышляющим трезвением) обращать внимание на свои первые мысли и реакции, что поможет понимать, что и как в нем рождается, потому что это очень важно при брани со страстными помыслами и реакциями. Во-вторых, я говорю об этом, потому что одно дело – не сообразил и согласился, и это — естественно, другое – сообразил, но под влиянием страстей тщеславия, малодушия, страха и т.п. согласился, а третье – обдумывал отказ или согласие и осознанно сделал выбор (и именно о двух последних вариантах я и буду говорить подробно далее).

1.2. Об эмоциональности при моем нежелании исполнять волю другого

А сейчас я скажу о моих возможных эмоциональных реакциях, когда кто-то хочет, чтобы я для него сделала что-то, а я не хочу/не могу.

Сразу отмечу, что бывают ситуации, в которых, если я слышу, что ближний, например, заболел, и он просит (или не просит, а я понимаю), что ему нужна помощь, или любой другой человек что-то просит, и я тут же без какого-либо смущения искренне готова помочь, что-то сделать, несмотря на возможные трудности, усилия и т.п. А бывают ситуации, когда тот же ближний (но не болеющий), или кто-то попросит меня сделать что-то, и я воспринимаю это через досадливость, недовольство и т.п. И вот далее я буду говорить только о вторых реакциях. Для них характерно: когда ты слышишь, что желает или предлагает другой, то это, как правило, неожиданно, и ты испытываешь удивление, смущение, замешательство разной силы, и эти эмоции неприятные, отрицательные, т.к. ты сразу понимаешь, что тебе не нравится, что говорит и что хочет другой человек.

1. Рассуждение: как я могу отказывать чужой воле моментально, открыто и с раздражением 

Вначале скажу о том, как я моментально бурно проявляю свою волю пред «инициатором», говоря ему что-то недовольным и раздраженным тоном на его предложение/просьбу.

Вообще, иметь желание или нежелание, симпатию или антипатию к тому, что тебе предлагает кто-то по его воле – это естественно и не грешно. Феофан Затворник говорит: «(Воле) принадлежит устроение нашей земной временной жизни, — предприятия, планы, нравы, поступки, поведение — вообще все, чем выражает себя человек во вне изнутри. Ее можно назвать способностью стремлений и расположений. Главный предмет ее — благо. Виды ее действий — желание и отвращение: отвращаясь от зла, стремиться к добру — в этом вся жизнь. … Дело сердца — чувствовать все касающееся нашего лица. И оно чувствует постоянно и неотступно состояние души и тела, а при этом и разнообразные впечатления от частных действий душевных и телесных, от окружающих и встречаемых предметов, от внешнего положения и вообще от течения жизни, понуждая и нудя человека доставлять ему во всем этом приятное и отвращать неприятное…. Всякое воздействие на сердце производит в нем особое чувство, но для различения их в нашем языке нет слов. Мы выражаем свои чувства общими терминами: приятно — неприятно, нравится — не нравится, весело — скучно, радость — горе, скорбь — удовольствие, покой — беспокойство, досада — довольность, страх — надежда, антипатия — симпатия. Понаблюдайте за собою и найдете, что на сердце бывает то одно, то другое» (Начертание христианского нравоучения, ч.1).

Да, желать и не желать – это естественно, только вот моя реакция отвержения чужой воли связана со страстью гнева и самолюбием, и бывает в виде вспышки, резкого раздражения, возмущения, досады и т.п., которые я высказываю в определенном тоне и интонациях. Причем, обычно это бывает сразу же в разговоре. Конечно, это знак, что мне не понравилась воля и мнение другого. Примечательно еще и то, что обычно такая реакция бывает среди близких людей (а на начальствующих и знакомых – не такая бурная, о чем я скажу чуть позже). И вначале, как я уже сказала, это — удивление, досада и т.п., а потом это перерастает или в озвученное раздражение, или не озвученное. Например: когда я-дочь услышала, что мама, не спросив меня, решила ехать ко мне, то удивленно возмутилась вслух: «в смысле? ко мне?», и я раздражённо спросила: «а почему ты у меня не спросила, удобно нам или нет?». Мама ответила: «так, а что? ты меня не хочешь видеть?», а я резко отпарировала: «причем тут не хочешь видеть? Ты же знаешь, что мы работаем дома, и где ты тут будешь?». Мама обиженно замолчала, сказав: «ну, не приеду». Это вариант, когда я отказала при разговоре. Или может быть так: я удивленно возмутилась вслух: «в смысле? ко мне?», и мама ответила: «ну да, у меня ж отпуск», а я, смутившись, сказала: «ну приезжай, только мы тут работаем, и тебе может быть неудобно». Мама ответила: «да нормально, буду ходить гулять, буду сидеть на балконе…». И я опечаленная замолчала, а мама осталась довольна. Это тот вариант, когда «инициатор» озвучил какие-то доводы, под натиском который я сдалась, не желая высказать отказ, боясь, что он обидится. (О том, как я внешне не проявляю негатива, и с неискренним относительно спокойным или в некой мере радостным тоном что-то отвечаю «инициатору» на его предложение, а внутри остаюсь недовольна, и делаю по его воле, я еще скажу чуть позже.)

Вот и получается при столкновении двух волей: один ответил раздраженно, и вышла ссора и оба недовольны друг другом, а согласился – ссоры нет, один доволен, а обида с возмущением и с саможалением будет после разговора только у второго. И ни в том, ни в другом случае нет истинного мира внешнего и мира внутреннего, какой бывает при истинном согласии и смирении. (Конечно, можно отказать и видимо спокойно, и внутренне спокойно, но это зависит от разных факторов, но об этом я пока не говорю.)

Итак, сейчас я скажу несколько слов о реакции раздражения. Так, святые отцы первую стадию страсти гнева, как мгновенную отрицательную эмоциональную реакцию человека, по причине не удовлетворения какого-либо его желания, называют: раздражением, вспышкой/вспыльчивостью, досадой/огорчением и т.п. Например, вот как об этом говорит Феофан Затворник: «…гнев — первое движение раздражения, неудовольствие, негодование, огорчение, зарождение серчания…» (Посл. к колосянам, 3,8). «Вспышка бывает, когда кто позволяет себе сделать что-либо против вашей воли, желания или повеления. Пока жива у вас «барыня» (плотская душа с самолюбием и своеволием – от ред.), до тех пор не сладите вы со вспыльчивостью. Это она всё командует» (Письма, вып.3, п.490). (Подробно об этом можно прочесть в теме «Страсть гнева», гл.1. Виды гнева и степени его развития.)

И, как уже сказано, такое общение с бурными реакциями часто заканчивается спором, ссорой, обидами и т.п., и, причем, с двух сторон. Святые подвижники об этом говорили, когда советовали усмирять себя, а точнее свою страсть гнева, когда тебе что-то не нравится/не хочется/не подходит, чтобы не было между христианами споров, ссор и т.п.

ВЫВОДЫ МНЕ: о моем моментальном раздраженном отказе

1. Святые отцы говорили: надо «отсекать волю свою пред ближним», а я часто пред ближним отсекаю волю его, и делаю это явно и раздраженно….

Так что моей плотской душе еще надо много учиться тому, чтобы не придавать особого значения незначащим и суетным вещам, и не воевать за них с другим человеком, будто это какое-то сокровище или что-то жизненно необходимое. А то я живу, как говорит Платон (Левшин) Митр. Москов.: «…мы обыкновенно тогда и скорбим, и досадуем, и ропщем, когда видим, что не так делается, как мы бы желали. Какая дерзновенная или паче младенческая мысль! Связь всех собственных дел едва ли мы понимаем, а желаем, чтобы связь всех бесчисленных дел была приноравливаема к делам нашим; да не только дел человеческих, но, может быть, мы желаем, чтобы и в целой вселенной не иначе все происходило, как мы воображаем и хотим. Какое мечтание, не говорю, гордое, но более — тщетное!».

2. Моей душе надо перестать верить, что она имеет право на гнев и раздражение, когда происходит что-то, что ей не нравится. Такие ее реакции, это – выражение ее самолюбия, а значит порока. И об этом Тихон Задонский говорит так: «Как гнев, так и злоба рождается от безмерного самолюбия. Ибо самолюбец во всем ищет своей корысти, славы и чести; а когда видит в чем препятствие своему намерению и желанию, о том смущается, печалится и гневается на того, кто препятствует, потому и старается гнев свой в дело произвести, то есть отомстить, что свойственно злобе».

3. Мой всплеск возмущения, недовольства в разговоре бывает обычно с близкими людьми. А если это неблизкие люди, а начальствующие или дальние знакомые, или настоящие знакомые по обстоятельствам, то мой отказ обычно бывает не с явно выраженным раздражением и категоричностью, а это — более спокойный, сдержанный или шуточный ответ с приведением разных доводов. Например, смоделирую спокойные отказы неблизким людям: отказывая маме, подруге я могу что-то раздраженно сказать, а когда начальник сказал, чтобы я шла на курсы, то я могла тут же ответить: «не-е, я уже не хочу учиться, с меня хватит и моей специальности»; или когда дальняя знакомая обратилась ко мне с просьбой, я спокойно ответила, что сейчас не могу; когда соседка говорила о том, что надо позвать моего сына, чтобы он переставил шкаф, то я ответила: «да я его не дозовусь, он с утра до вечера и без выходных работает».― Странно, оказывается, я могу не раздражиться внешне. Так почему же я не могу тогда отвечать подобным образом – без явного раздражения – своим близким? И это, похоже, типичное поведение всех грешников, потому что об этом говорил и Исидор Пелусиот (п 380): «Сильнейших, если и оскорбляют (нас), (мы) терпим с великою скромностью, потому что страх служит вместо узды и не позволяет идти дальше. А слабейшим, если и не огорчили нас, оказываем вражду, хотя Христос повелел: не гневайся «на брата своего напрасно» (Мф. 5, 22)»…

4. Несмотря на то, что, я сангвинико-холерического темперамента, и у меня быстрые, подвижные реакции, что способствует бурному первичному проявлению моего недовольства, хотя это может и не быть гневом, а быть только стадией досады, недовольства, раздражения, но это не оправдывает мое бурное реагирование. Также меня не оправдывает то, что в моей бурной реакции не будет лукавства и лицемерия, как это бывает при молчаливом недовольстве при вынужденном согласии с волей другого.

И мне нужно всегда помнить то, что говорил Валаамский старец в письмах: «В гневе никакое дело не решай и разговор прекращай. Под влиянием гнева всегда грешишь и скажешь неправильно, и после будешь сожалеть».

2. Рассуждение: о моем вынужденном согласии на волю «инициатора» с видимой спокойной реакцией

1. Итак, бывает так, что сразу в разговоре я отвечаю на волю другого не с раздражением, а с каким-то смятением/замешательством, растерянностью от неожиданности и с противоречивым чувством. И это знак, что мне не нравится его воля. Причем, этот знак может быть явно выражен и не явно. Так, например, мой начальник во время тоста сказал, чтобы я шла на курсы, и я, находясь в радостном настроении от поздравлений, чуть опешила, мне это не понравилось, но я с улыбкой «ляпнула»: «конечно!». И такая моя видимая реакция не была знаком моего несогласия. А вот в примере, когда мама сказала мне о своем приезде, был явный знак, т.к. я удивленно переспросила: «ты к нам едешь?», замолчала и, отвечая на вопрос мамы: «ты что не рада?», выдавила с натяжкой: «нет рада, ну, приезжай». Но, как уже было сказано в первой главе, такие знаки «инициатор» может оставить без внимания, и остается доволен, что его воля будет исполнена. А я остаюсь со своим недовольством и саможалением, что мне придется делать то, что сказал другой.

2. Бывает и так, что, смутившись, я попытаюсь высказать какие-то вопросы, доводы, которые могли бы изменить волю другого. Но «инициатор» может отпарировать мои попытки. Я могу и растеряться, и не найти никакие контрдоводы, и тогда обреченно соглашаюсь внешне, но внутренне — нет. И другой остается доволен, что будет так, как он желает (но уже без того удовольствия, которое было бы если бы я ему вовсе не противоречила). А что я? А у меня после разговора начинается внутренняя «буря».

Конечно, может быть и так, что его довод действительно меня убедит и это будет то, что я не учла, не поняла, и я соглашаюсь и внешне и внутренне. И этот вариант часто заканчивается тем, что я соглашусь уже во время разговора. А может быть, что я нахожу веский довод, и «инициатор» отступает. И тогда я довольна, что мне не пришлось исполнить волю другого, а тот – наоборот, недоволен, что его желание не реализовалось.

3. Итак, моментальное и последующее внешнее непроявление недовольства через раздражение, возмущение, гнев, обвинения и т.п., т.е. видимо спокойное – это хорошо, с одной стороны, т.к. это не ведет к внешнему непокою, т.е. к ссорам, спорам и т.п. Но с другой стороны: оно порождает внутренний непокой с обидами, с осуждением, саможалением, злопамятством, нелюбовью и т.п. Т.е. вынужденное подчинение с набором моих страстных помыслов и реакций это — не истинное смирение, при котором есть внутренний покой и согласие. От смирения здесь только стремление сохранить мир между нами, но и это нечисто, т.к. вызвано моим страхом перед человеком, или тщеславием, которое не хочет, чтобы обо мне плохо думали, или чтобы не было каких-то плохих последствий для меня. Поэтому, наверное, лучше все-таки сказать, что это не смирение, а непокой, когда я, страдая о себе, от того, что я не могу выразить свою волю, вынужденно подчиняюсь другому, не давая ему отказа.

Да и вообще, далеко не каждая видимо спокойная реакция, не приводящая к открытому конфликту, является добродетельной, и об этом хорошо сказал авва Дорофей в 7-м поучении и многим известна эта история: «Исследуем, братия, от чего происходит что иногда кто-либо, услышав оскорбительное слово, не обращает на него внимания, и переносит оное без смущения, как будто вовсе и не слыхал его; иногда же, как только услышит, тотчас смущается. Какая причина такого различия? И одна ли причина этого различия, или многие? Я нахожу, что это имеет многие причины, но есть одна, так сказать, рождающая все другие причины. И скажу вам, как (это бывает). Во-первых, случается, что иной после молитвы, или доброго упражнения, находится, так сказать, в добром расположении духа, и потому снисходит брату своему и не смущается (его словами). Случается также, что иной имеет пристрастие к кому-нибудь и потому без огорчения переносит все, от него наносимое. Бывает также, что иной презирает желающего оскорбить его, и потому не обращает внимания на его обиды, не считает его за человека, и потому не вменяет ни во что все, что тот говорит или делает. И скажу вам нечто такое, чему вы удивитесь. В общежитии, прежде моего удаления оттуда, был один брат, которого я никогда не видал смутившимся, или скорбящим, или разгневанным на кого-либо, тогда как я замечал, что многие из братии часто досаждали ему и оскорбляли его. А этот юноша так переносил (оскорбления) от каждого из них, как будто никто вовсе не смущал его. Я же всегда удивлялся чрезвычайному незлобию его и желал узнать, как он приобрел сию добродетель. Однажды отвел я его в сторону и, поклонившись ему, просил его сказать мне, какой помысл он всегда имеет в сердце своем, что, подвергаясь оскорблениям или перенося от кого-либо обиду, он показывает такое долготерпение. Он отвечал мне презрительно, без всякого смущения: “мне ли обращать внимание на их недостатки, или принимать от них (обиды), как от людей? Это — лающие псы” Услышав это, я преклонил голову и сказал себе: нашел путь брат сей, и, перекрестясь, удалился от него, моля Бога, чтобы Он покрыл меня и его. И так случается, как я сказал, что кто-либо не приходит в смущение и от презрения (ближнего); а это явная погибель».

(О видимо спокойной реакции при скрытом недовольстве я еще буду говорить далее.)

3. Рассуждение: о моем чувстве нелюбви к «инициатору» по причине самолюбия

И в заключение этого раздела скажу, что, когда кто-то желает задействовать меня в своей воле без моего искреннего согласия, тогда я чувствую нелюбовь к нему.

Причина такой нелюбви, это — мое самолюбие, о котором, например, так говорит Феофан Затворник: «(Самолюбие человека), правда, лично обижать других … неохотно решается, потому что это может сопровождаться неприятностями. Но уже всякий, не сходный с ним в нраве, не готовый разделять с ним его дел, есть не только чужой ему, но и неприятель. При сем случись только нужда, он готов на всякие несправедливости: обман, несдержание слова, ложные обещания, хитрые уловки».

Итак, когда я не хочу того, что предлагает мне кто-то сделать что-то для его блага, то я, как правило, реагирую страстно, потому что во мне живет самолюбие. В этой реакции на чужую волю обязательно будут негативные чувства по отношению к тому человеку: недовольство им, раздражение на него, осуждением его и т.п. В такой ситуации какое-то время я не люблю этого человека, и он становится в некой степени для меня врагом и плохим, потому что я считаю его виновником нарушения моих планов, моего покоя, моих удобств, моего плохого настроения, моей раздражительности, моих будущих трудностей и т.д., т.к. это он инициировал эту историю (чего-то захотел для себя от меня), и его идея/просьба несет мне всё то, что перечислено, и я по его воле буду нести какую-то тяготу, когда буду делать, как он желает. (Конечно, если бы мне понравилось его предложение, и я согласилась бы с ним, то он был бы хороший, и я бы не страдала.)

Правда и в том, что я хочу, чтобы ко мне хорошо относились, меня любили и помогали, а сама я не всегда так поступаю из-за своего самолюбия. И вот как обо мне говорят святые отцы, например, Тихон Задонский: «(Самолюбивый) сам хочет, чтобы остальные его любили, а другим того сам не делает, и не хочет делать. Сам хочет всякое добро иметь и всякого зла и злополучия избежать, а о прочих не заботится. Хотя кто и делает кому добро, однако, недаром, а ради своей корысти». Или Лука Крымский: «Мы ждем от людей уважения, а сами их унижаем; мы хотим, чтобы нам помогали в нужде, а сами забываем о помощи ближним, когда благоденствуем. Почему так? Что нам мешает вести себя согласно заповедям? Наш эгоизм, ибо только себя мы любим, о себе заботимся, а людей окружающих часто обижаем и оскорбляем». И Василий Кинешемский говорит: «…эгоизм, или себялюбие, отталкивает человека от служения другим, и это отсутствие служения, черствость и безучастное отношение к ближнему есть обычное внешнее проявление эгоизма. В сознании этот порок проявляется, как открыто наглое или лицемерно замаскированное правило жизни: «Лишь мне было бы хорошо, а до остальных мне нет дела!..»».

И вот, когда я – самолюбивая сталкиваюсь с другим самолюбивым, то происходит конфликт, обиды, нелюбовь, злоба и т.д.

А ещё. Да, возможно, «инициатор», которому я боюсь отказать или отказываю, действительно такой – например, обидчивый и мстительный, но, во-первых, если бы я чего-то очень хотела, и задействовала кого-то в реализации своего желания, а мне отказали, то мне бы это понравилось? Думаю, нет, и реагировала бы точно также. Так что здесь мы одинаковы: например, обидчивы и мстительны. Во-вторых, предполагая, что он плохо отреагирует на мой отказ, я собираюсь слукавить и его обмануть своими выдуманными причинами – я тогда что — хорошая? Ну да, в своих глазах я как бы хорошая, ведь я хочу не обидеть его и не разозлить, и поэтому лукавлю и лицемерю. А на самом деле, я, используя грех, ищу себе удобств и выгоды. Так что в плане обращения нас к греху, пусть и разных его проявлениях, мы – равны. И, в–третьих, а почему он плохой? Я же ищу себе комфорта, выгоды, чести и т.д., как он мне представляется, и другие люди ищут того же: себе комфорта, себе материальных благ, себе почет и т.д., — и здесь мы равны. Если бы я была на месте людей из смоделированных ситуаций, то, большая вероятность, что я так же, как и собственник фирмы икала бы себе большей прибыли и для этого придумывала бы, чтобы кто-то пошел на курсы; или хотела бы меньше платить работникам, а себе оставлять больше денег; или хотела бы в отпуск поехать к родным, чтобы и бесплатно, и развлечься с ними, и мн. др. — и тогда я бы считала себя – хорошей. Только вот почему-то в такие моменты, когда я хочу для себя что-то и для этого мне нужен другой, я очень себя люблю и я — хорошая, а вот когда другой на этом же месте, то он – плохой и я его не люблю.

Замечу и то, что если после ситуации, в которой у меня проявилась нелюбовь к «инициатору», я успокаиваюсь со временем, и далее стараюсь общаться с тем человеком в обычной манере, то это даже может показаться чем-то хорошим и не греховным (ведь то был якобы просто всплеск эмоций). Но истина заключается в том, что даже если и внешне я не раздражилась по отношению к тому человеку, и даже я относительно была правой, то греховные страсти во мне были в силе, и теперь еще более утвердились (например, такие как: гордость, саможаление, мстительность, неприязнь, когда не по твоему и др.), и во мне уже будет жить злопамятство, в котором образ того человека представляется, как не очень хорошего, не очень умного, обидчика меня и т.п. В каких-то ситуациях этот образ не будет вспоминаться, и не будет влиять на наши отношения с тем человеком, а в каких-то — будет восставать. И это обязательно будет тогда, когда его воля столкнется с моей волей.

А еще скажу себе: хорошо, что тот человек, с кем у меня случилось столкновение разных воль/желаний/мнений, не знает, что я о нем думаю в запале негативных эмоций и как я его не люблю, а то, если бы люди знали, какие бывают помыслы против них, то давно бы никто ни с кем не общался… И это «плюс» молчаливых реакций.

Но главное ведь в том, что Бог знает, что я устроила в самой себе «войну» с другим человеком, защищая свою волю, обидевшись, что другой не уступил ей, и если я не покаюсь в этом, то на Суде Божием ждет меня воздаяние…

Итак, Платон, митр. Московский: «Не чувствуем любви к ближнему: потому что чрезмерным самолюбием заражены мы, и никого не любим, кроме самих себя». Любовь же к другим будет или холодной, или пристрастной, или вместо нее будут гореть злые чувства, или будет ложь с притворством. И Игнатий Брянчанинов говорит: «Самолюбие выражается по отношению к ближним или посредством ненависти, или посредством человекоугодия» (Совещание души с умом).

(И в истинности последних слов мы уже частично убедились – самолюбие не любит других, как только они посягают на что-то «мое». А о человекоугодии я скажу чуть позже.)

И странно как это всё! Какая-то игра в любовь со всех сторон и постоянной поиск любви к себе, но это не та истинная любовь, которая «не ищет своего…», а та, которая как раз очень даже «успешно ищет своего», которая не уважает «своего» другого человека; и не та, которая «не раздражается», а очень даже и раздражается и обижается, если кто-то не сделает по моей воле или если кто-то пытается заставить что-то сделать, что я не хочу. И когда это все увидишь в себе, то это не странно, а страшно… Страшно прийти таким на Суд Божий! Но еще страшнее прийти таким, который не познал своей греховности, и остался «грешником, но не очень» … Имеющий уши, да слышит!

Раздел 2. О вынужденном согласии с чужой волей/мнением, или о ложном смирении с лицемерием, лукавством, человекоугодием и др. страстями

Выше я уже немного сказала, как может происходить внешне тихое вынужденное «смирение» пред волей другого. И, думаю, у всех были случаи, когда в разговоре, в котором нам кто-то сообщает о своей воле для себя и ему нужно наше участие, мы, смутившись, внешне почти не выражаем свое нежелание, но говорим, что выполним то, что просит или требует другой, и внутри у нас бушуют разные страстные реакции. Также такое состояние бывает при «вынужденном изменении своего отказа при общении», когда тебя «инициатор» все-таки, так сказать, «додавил».

И у меня не раз были недоумения об этих скрытых реакциях. Так, я понимаю, что с детства я должна была выполнять очень много требований старших: учителей, родственников, а иногда и чужих взрослых людей. И это было правильно, потому что я была неразумна. В этих случаях я, как правило, оставалась недовольна и вынужденно «смирялась». Конечно, были попытки, когда я старалась отстоять свою волю/мнение, но зачастую они подавлялись старшими разными способами наказания. И я опять оставалась недовольной и вынужденно «смирялась». Но почему же, когда я выросла и мне уже немало лет, я продолжаю так реагировать на волю других людей, которая мне не нравится? И почему я, исполняя, что меня просят другие для них, я делаю вид, что мне это нравится, и я оказываю им услугу чуть ли не с радостью? Почему я боюсь отказать другим людям, и разыгрываю смирение и готовность помочь, а внутри меня, как говорится, всю коробит, разрывает, или я чувствую себя несчастной?…

И вот далее я постараюсь с помощью Божией рассудить об этом и о моих основных страстных реакциях.

Но сразу надо еще раз заметить: в тех случаях, когда вынужденно соглашаешься, может показаться, что вот это и есть смирение, о котором говорили святые отцы. Но, к сожалению, это не так. Это просто тихая внешняя реакция, в отличие от бурной, эмоциональной; и она может быть или от хорошего настроения, или от темперамента, или от привычки молчать, но это — не добродетель. А после разговора обычно начинается внутренняя буря с саможалением, гневом, осуждением другого, обидой и т.п. И это еще один вид непокоя, когда я внешне не отказываю другому, но не отсекаю свою волю в сердце; и это — вынужденное подчинение с набором моих скрытых страстных помыслов и реакций.

А еще надо учитывать то, о чем сказал Схииг. Савва: «Добро (благо) творить могут побуждать и самые низменные и греховные чувства, как то: тщеславие, гордость (ради похвалы), брезгливость и отвращение (чтобы скорее избавиться от просителя), самолюбование, жажда славы и прочее».

Так что, думаю, все мы очень далеки от истинного смирения, когда исполняем волю других (или делаем что-то для других).

2.1. О мотиве согласия исполнить чужую волю — «нежелание обидеть»

Вначале я скажу о том, что каждый знает: когда он не желает делать то, что предложил/попросил «инициатор, но соглашается, то он почти всегда говорит, что не хочет обидеть того человека. Причем это бывает и когда после обдумывания решил отказать ему, и когда спонтанно видимо спокойно согласился. А при спонтанной раздраженной реакции с отказом этот страх не проявляется, потому что раздражение (или гнев) сразу отвергает волю другого, защищая свою волю, ничего не боясь.

1. Рассуждение: под моим «нежеланием обидеть» стоят разные страхи

Сразу замечу то, что как говорит мой опыт, многие люди (и я была такой же) убеждены, что их «не хочу обидеть другого» – это показатель некой их добродетели, порядочности, заботы о других и т.п. И часто можно услышать, как именно эту фразу говорят люди в оправдание себе, если спросить: а почему ты не сказал правду? Но, к сожалению, эти люди заблуждаются.

Они говорят слово «не хочу», прикрывая причину их нежелания, которой и является страх обидеть. И в психологии такой мотив согласия, или не выражения своего желания или мнения, называется «страхом обидеть». Но человеческое лукавство и гордость, которой не нравится сознавать себя боящимся, выставило себя «благородным» через слово «не хочу обидеть» вместо «боюсь обидеть» (и, действительно, я не хочу, потому что боюсь, но мы поменяли причину и следствие, ведь так «красивее звучит»…).

Страх, о котором я сейчас скажу, это — один из видов внутреннего непокоя, напряженности, опасения, тревоги, которые возникают непроизвольно, когда человек понимает, что при отношениях с другим человеком может что-то произойти неприятное/скорбное/опасное.

Сразу обращу внимание, что, во-первых, страх пред людьми (а точнее пред их осуждением или наказанием от них) должен служить отклонению от грехов. Вот как говорит об этом Иоанн Златоуст (т.11): «Стыдливость Бог вложил в природу нашу. Так как не довольно было одного страха для того, чтобы удержать нас в порядке, то (Бог) уготовил и другие средства для отклонения нас от грехов, как-то: обличение со стороны людей, страх постановленных законов, любовь к славе, воздействие дружбы. Все это – средства для отклонения от грехов. Часто бывает, что чего не делают для Бога, то самое делают от стыда; чего не делают для Бога, то делают по страху человеческому». Только в нас, грешных, это благой страх под действием греха и самолюбия трансформировался в другой страх (о котором я и говорю). А, во-вторых, есть, так сказать, праведные страхи, например, как сказал Иоанн Шаховской: «Страх матери, боящейся разбудить своего ребенка, страх мужа потревожить больную жену, страх человека предать своего друга, изменить своему слову, супружеству, выдать тайну другого, оказаться неверным своим собственным убеждениям — все эти … страхи, востекают в религиозное сознание».

А страх, о котором я говорю, обычно бывает, когда другой человек выражает свою волю, а я с ней не согласна, и я понимаю, что может произойти конфликт или будет какое-то наказание, какая-то неприятность с его стороны.

Этот страх сформировался у каждого человека с детства и продолжается всю жизнь. Во-первых, как я уже отметила, я привыкла к тому, что меня с детства заставляли родители, т.е. требовали от меня что-то или просили, и я должна была исполнить, потому что боялась какого-то наказания или того, что на меня рассердятся. И что касается страха физического наказания от родителей, то здесь понятно, что он с возрастом прекращается. А вот такие страхи, как страх наказания, например, материального лишения, и страх, что из-за моего несогласия на меня рассердятся люди, так и остались.

И, во-вторых, когда я стала старше, то у меня появился и третий страх, который является выражением гордости и тщеславия, и это – страх обидеть другого человека. И проявляется он уже не только пред старшими, но и пред равными мне (знакомыми, друзьями и ближними). И боюсь я в этом случае их плохого мнения о себе. И вот такое специфическое наказание не хотят испытывать моя гордость (как мое мнение о себе) и тщеславие (как чужое мнение обо мне). Думаю, все мы понимаем, что под таким «страхом обидеть» кроется «страх осуждения нас», а это уже показатели гордости и тщеславия. Вот, например, что говорят психологи о таком страхе: «Человек принимает, что ложь лучше, чем причинение боли. Происходит замена понятий хорошо — плохо. На этой почве растет лицемерие, ложь в отношениях становится чем-то само собой разумеющимся, человек надевает маску. ― В жизни появляется насилие над собой. Боясь обидеть, человек идет на такие шаги, делать которые не хочет. Заставляет себя делать или говорить то, что ему не по душе. Страх обидеть, быть плохим, некультурным, невоспитанным и т.д. начинает распространяться на всё окружение человека и порождает новые страхи, один из которых страх осуждения: «что скажут люди?». Постепенно он становится ведущим в общении, поведении, жизненных принципах, заставляет стать удобным, добрым, щедрым даже тогда и с теми, с кем человек не хочет быть таким. Это состояние также имеет свое название — зависимость от чужого мнения. ― Человек теряет способность отстаивать себя и свои интересы, в худшем случае происходит подмена на интересы другого человека. Разучивается говорить «нет»… ― В результате долгого терпения случаются истерические припадки, когда уже несешь (выговариваешь) всё, что хотел и не хотел сказать. А потом всё существо заполняет невыносимое чувство вины, ощущение себя плохим, неправильным, виноватым… и снова по кругу…» (интернет – источник).

Так что, как видим, даже люди не духовные, а те, кто наблюдают за душами людей, увидели пагубность «страха обидеть» и «страха осуждения». А, к сожалению, многие христиане, не трезвящиеся над собой, этого не видят, не понимают, и прикрывают свои страсти (гордость и тщеславие) выражением «не хочу обидеть», а на самом деле, как уже сказано, это – страх какого-то наказания, страх чужих негативных эмоций и что за ними последует, и страх плохого мнения о тебе…

И еще. Просто приведу слова Иоанна Златоуста (т.5), которые может быть когда-то помогут очнуться моей душе: «Почему боишься человека, который проводит горькую жизнь? Почему боишься человека, который сам всегда находится в страхе? Почему боишься человека, который находится в постоянном трепете?» …

2. Рассуждение: под моим «нежеланием обидеть» стоит страх страстных реакций другого, которые последуют тотчас после моего отказа или позже

1. Итак, в выражении «нежелание обидеть» или «страх обидеть» есть одно ключевое слово «обидеть». А это вероятность того, что, если человек обижается, то будет происходить что-то неприятное для меня.

Так, когда я обижена, то также страстно реагирую; и именно по тому, что я знаю, что происходит при моей обиде, мне и страшна обида другого (в ней будет и злоба, и ненависть, и гнев, и желание мщения и мн. др.).

Да, действительно, после того, как кто-то обидится, в нем начинают действовать страсти: раздражение, гнев, оскорбление другого, саможаление, злопамятство, месть и т.д. Ведь обида человека, не как зло извне, а как чувство своего сердца – это выражение самолюбия, при котором проявляются много страстей, например: гордость, нелюбовь к другому, саможаление, осуждение, самооправдание, помутнение ума, подозрительность, мстительность и др. Т.е. когда я боюсь обидеть человека, не делая ему зло, а, только не выполняя его волю, как он себе представляет — благо для него (или для нас), то я боюсь задеть его страсти и пороки. А как только это произойдет, то это приведет к ухудшению отношений (пусть и не навсегда, а на какое-то время).

2. Обычно первая реакция у того, кому ты отказываешь, говоря, что ты не хочешь/тебе не нравится/тебе не подходит то, что он хочет от тебя для себя, может быть такой: у него может произойти некий ступор от твоего отказа, если он не рассчитывал его получить. А потом во время разговора может быть или обиженное молчание и демонстративная обида, или будет бурная реакция недовольства, во время которой ты услышишь разные неприятные вещи о себе: какой ты бессовестный, плохой, не понимающий, плохая дочь/сын, что ты не любишь того человека, или что тот человек несчастная жертва и ты в этом виноват и мн. другое, которое, думаю, каждый из нас слышал, если его собеседник выразил недовольство. ― И вот этой первичной реакции человека ты боишься/опасаешься/не желаешь, потому что это – конфликт, и ты не хочешь, чтобы было то, что обычно бывает при нем.

Но на этом негативная реакция (обида, гнев) на твой отказ, на твое другое мнение не заканчивается. Далее ваши отношения могут быть какое-то время натянутыми, с тобой могут не разговаривать или разговаривать, но как-то не так, как всегда, или может быть опять ссора, в которой каждый будет отстаивать свое; а бывает и так, что потом тебе еще придется просить прощение у обидевшегося на тебя, за то, что ты имел свою волю и мнение. ― И вот этой вторичной реакции, когда второй продолжает обижаться, ты также боишься и не хочешь ее. И для того, чтобы избежать ее, ты готов врать, лицемерить, изворачиваться и т.п. (но об этом скажу позже, в другом разделе).

3. Итак, только что я сказала о возможных негативных первичных реакциях, которые мы не хотим пережить, и называем это нежелание, «нежеланием/страхом обидеть». И теперь скажу об этом страхе.

Во-первых, этот страх пред другим человеком (а точнее, пред его реакцией на мои слова и пред его страстями) приводит или к тому, что я соглашаюсь делать то, что мне не хочется, или то, что я считаю неправильным. А если я все-таки и решусь отказать или выразить свое мнение, понимая, что оно не понравится, то этот страх приводит к лукавству и лицемерию, при помощи которых я не просто говорю, что я не хочу, а я, не показывая своего недовольства, лукаво оправдываюсь почему я не могу сделать так, как кто-то предложил или попросил оказать ему услугу.

Во-вторых, этот страх обидеть другого и самолюбие порождают во мне саможаление. Так, если рассмотреть ситуацию, когда я не хочу, чтобы другой задействовал меня в своих интересах, но все равно, как бы вынужденно покоряюсь, потому что боюсь его реакции и конфликта, то здесь я вообще чувствую себя несчастной. Т.е., когда соглашаюсь пойти на курсы, на которые не хочу идти, соглашаюсь на приезд мамы, несмотря на то, что у меня много работы, то я уговариваю себя потерпеть, потому что кажется, что другого выхода нет, как только сдаться под натиском воли другого о благе ему самому, не учитывая меня. И поэтому мне жалко себя… И я чувствую себя ребенком (хотя мне уже, так сказать, за 50), над которым всю жизнь висит воля мамы, которую я должна обязательно исполнить, а то буду наказана…

В-третьих, другой человек может и не обидеться, а просто испытать досадливость, что не получилось по его воле, а мне мой страх, как правило, нарисует, что он обидится и начнется что-то ужасное для меня.

Также может быть так, что то, чего ты боялся, например, увольнения, это сбывается, но это ты сам в какой-то момент решаешь уволиться по каким-то обстоятельствам. А это значит, что ничего страшного нет, когда ты сам желаешь такого же, чего ты боялся…

Итак, вот именно этого мы боимся – пороков другого человека (ведь если бы это были добродетели, то не было бы ни страха, ни обид и т.д.). И получается, что боясь обидеть другого, я не желаю столкнуться с его страстями, потому что он будет злиться, кричать, считать меня в некой степени «врагом» и может мстить, и это принесет мне какую-нибудь неприятность/скорбь. Или я боюсь быть им наказанной, причем, иногда и не физически (как это было от родителей), а боюсь, что он в ответ на мой отказ сделает мне что-то плохое и, например, лишит меня материальных благ, или будет рассказывать обо мне плохое другим людям. И выходит, что для того, чтобы пороки и страсти не проявились у грешника в наших отношениях, то нужно признать, что тогда я должна исполнить его волю, а по сути: ублажить его самолюбие со страстями…?! Исходя из этого, получается, что, с одной стороны, хорошо, что я не хочу конфликтов, а с другой, как уже сказано, – для этого надо ублажить чужое самолюбие, своеволие и другие страсти, например, сребролюбие начальника, лень и некую наглость соседки и т.п.

А ещё, этот страх обидеть другого порождает во мне мою обиду. И как-то странно получается, боясь обидеть другого, обижаешься и ты… И неужели, к этому призывает Господь и святые, когда говорят о смирении своей воли пред ближним?… И как же тогда должен поступать христианин?! Но об этом я скажу в конце этой главы.

ВЫВОДЫ МНЕ о моем страхе обидеть другого человека:

1. Мне нужно забыть выражение «не хочу обидеть», создающее в моей душе впечатление моей хорошести, и затмевающему правду пред самой собой о том, что я боюсь негативных реакций и мнений других людей.

2. Я признаю, что когда я сталкиваюсь с волей других людей, которая мне не нравится/не подходит, то мною зачастую руководят разные страхи. И в моем возрасте, а главное, в моем положении христианина, я должна избавиться от этих греховных страхов. И помоги мне, Господи!

3. Под моим страхом обидеть могут скрываться разные мои неправые расположения и отношения, и через него происходит немало моих страстей и пороков, и я грешу. И мне нужно быть внимательной в таких случаях. Так, как только во мне возникает помысел или расположение по типу нежелания обидеть, то я должна помнить, что мои «змеи»-страсти подымают головы и обольщают меня. И это будет: гордость (вот я какая – я не обижаю людей и берегу их покой), тщеславие (тогда обо мне плохо не подумают), саможаление (не хочу связываться с тем человеком, чтобы чего не случилось, или какой я несчастный, потому что мне приходится делать то, что я не хочу) ― и тогда я вхожу в область лицемерия с ложью.

4. Если я боюсь мнения другого, то это не есть смирение, потому что: «Смирение никогда не гневается, не человекоугодничает, не предается печали, ничего не страшится» (Игнатий Брянчанинов).

5. Замечу, что есть у святых отцов и такое выражение: «не хочу опечалить», которое употребляется при уступке чужой воле. И сразу скажу: у моего самолюбия маловато такого мотива… Например, Иоанн Лествичник (сл.5): «…находясь еще в обители сего преподобного, я просил его, чтобы он позволил мне посетить это место; и великий муж уступил моему прошению, не хотя чем-либо опечалить мою душу». (сл.26) «Например, часто случается, что когда мы предстоим на молитве, приходят к нам братия; мы бываем в необходимости решиться на одно из двух: или оставить молитву, или отпустить брата без ответа, и опечалить его. Но любовь больше молитвы». (сл.27) «Узнал я, что бесы научают безрассудно странствующих часто приходить к истинным безмолвникам, чтобы посредством сих посетителей хотя немного воспрепятствовать добрым делателям. Замечай таковых, о возлюбленный, и не бойся благочестивым обличением опечаливать сих ленивых; может быть по причине этого огорчения, они перестанут скитаться. Но смотри, чтобы с таким намерением понапрасну не опечалить души, которая от жажды приходит к тебе почерпнуть воды». Или Тихон Задонский говорит: «сын добрый волю отца своего, жена добрая волю мужа своего старается исполнять, чтобы любимого не опечалить: ибо опечаливание противно любви и любовь разоряет». Но об этой причине согласия или несогласия с волей другого человека я рассужу позже, когда буду говорить об отказе воле другого.

6. Основная причина моего страха/непокоя — это моя самость и мое маловерие, которые не имеют надежды на Бога и не вручает Ему себя, а боится, что какой-то человек мне что-то сделает плохое.

А еще: вот так, как я переживаю и забочусь о себе, боясь последствий от людей, вот так бы я должна заботилась о том, что бы бояться Бога. Я должна постоянно помнить, что у меня должен быть страх огорчить Бога, страх осуждения Божьего, или страх Суда, или страх осуждения на вечные муки, которые являются спасительными в деле отвержения греха. А они будут в действии тогда, когда я буду «обуздывать» свои страсти, среди которых есть и «искание славы»/хорошего мнения, а вместе с ним и лицемерие, и человекоугодие, и лукавство. Но нет, обо мне, как и обо всех грешниках, авва Исаия, например, говорит так: «Если человек говорит, что боится Бога, но не находит в себе страха Божия, когда он нужен, чтобы обуздать гнев, дерзость, покушение учить другого тому, чего сам не узнал опытом, чтобы обуздать человекоугодие, или искание славы человеческой, или какую-либо другую страсть,- все подвиги такого человека суетны». А Тихон Задонский (т.5, письмо 16) говорит: «Люди боятся человека, но Бога не боятся. … Боятся лишиться богатства, славы, чести и утешения, но не боятся лишиться вечных благ, чести, славы и утешения райского. … Боятся временного бесчестия, но не боятся бесчестия вечного. К ним относятся эти слова: «Там убоятся они страха, где нет страха» (Пс. 52, 6)».

7. Да, действительно, другой может обидеться на меня, потому что он, например, уже запланировал мое согласие на свою просьбу, а я отказала. Но, как я уже выяснила, это обидится его самолюбие, гордость, корыстность и т.п., а я буду бояться негативной реакции его страстей. А если бы у меня были добродетели, которые сильнее тех его страстей, а более того, если бы я обращалась к Богу за помощью перенести чужие страсти, то я бы шла путем Христовым, путем любви, терпения, сострадания, прощения и т.п. И пусть бы я не исполняла волю другого, которая не подходит мне, но я все же не боялась бы его гнева, мести, обид и т.д., потому что я сохранила бы к нему хорошее отношение и потерпела бы, и не гневалась, и не обижалась в ответ, и молилась бы Господу о себе и о нем — о нас, грешных.

3. Рассуждение: о моей любви к человеческой славе, или о желании хорошего мнения обо мне, которое скрыто под «страхом обидеть»

Итак, одним из моих постоянных страхов в подобных ситуациях является то, что я боюсь чужого плохого мнения о себе. А это показывает то, что я люблю, как говорили святые отцы, человеческую славу (или ее вариации: хорошее мнение, признание, похвалу, почет, благодарение и т.п.), или еще это значит, что я – тщеславна, а значит и горда, имея хорошее мнение о себе.

Кратко назову интересные нюансы, которые нужно знать христианам, старающимся познать свою греховность и очиститься от нее.

1. О естественном желании доброго мнения других о себе, и о злоупотреблении им грешником.

Сразу отмечу, что в отношении хорошего мнения о себе, учителя Церкви, в частности Петр Екатериновский (Указание пути к спасению), говорит, во-первых: «По свойству природных способностей у человека есть побуждение или стремление раскрывать, усовершать свои силы, сравняться с другими, приобрести себе доброе мнение других, честь, славу, благоволение. Это стремление бывает полезно, когда побуждает человека усовершать себя в умственном и нравственном отношении. Также и доброе имя бывает полезно для усовершения и счастия нашего и других, когда основывается на истинном совершенстве, приобретается честным способом, правильно употребляется. Но самолюбие часто злоупотребляет этим стремлением, и, от беспорядочной любви к своему превосходству и уважению, происходит гордость, которая проявляется в разных видах и действиях».

Во-вторых, отцы говорят, что нельзя любить славу, но и нельзя ею пренебрегать. Так, Иоанн Златоуст (т.5) говорит: «Кто хочет, чтобы все говорили о нем хорошо, тот часто губит свою душу, питая любовь к славе человеческой, оказывая услуги людям в том, в чем не должно, угождая в том, в чем не следует, чтобы купить себе их расположенность. С другой стороны и тот, кто презирает всеобщую худую молву о себе, губит самого себя»; и еще (т.11): «Не будем ни гоняться за человеческою славою, (ни вести себя так) чтобы о нас составилось дурное мнение, но будем соблюдать надлежащую меру и в том и в другом».

В-третьих, вот что говорится во Нравственном богословии Е. Попова о тщетности почести, славы и т.п.: «Честолюбец поставляет сам себя в обманчивое положение. Он опускает из виду, что почести, воздаваемые ему, сами по себе не имеют значения; потому что не прибавят ему внутренних достоинств и не убавят что-либо из них, если он достойный человек».

И, в-четвертых, доброе имя хотят иметь все люди, и даже закоренелые грешники и преступники. И упаси меня, Господи, от того, чтобы быть такой, как говорит Игнатий Брянчанинов: «Многие люди, проводящие порочную жизнь, потеряли страх Божий, но они, согрешая безбоязненно пред всевидящим Богом, Который представляется им по их слепоте и ожесточению ничего не видящим и даже несуществующим, стыдятся грешить явно пред человеками, всячески стараются скрыть от них свои беззакония, стараются внушить им о себе самое доброе мнение».

2. О скрытности тщеславия.

Когда-то я думала, что тщеславие (как любовь к человеческой славе) проявляется, только если я сама начинаю делать что-то хорошее и сообщаю об этом людям (т.е. это — хвастовство). Мне казалось, что я не очень тщеславна, так как мало реагировала на то, что меня хвалят, казалось, мне не интересно, что думают обо мне люди, да и, как мне казалось, не сильно во мне и человекоугодие. И я не задумывалась о том, почему я нередко не отказываю другому в его просьбе для себя, если я имею на это основание (например: очень занята, не хочу общаться по каким-то важным для меня причинам, вижу, что просьба другого неразумна, или что она не соответствует моему духовному устремлению и т.д.). Не думала и о том, почему не всегда могу сказать правду о том, что я думаю по поводу какого-то человека именно ему, а не кому-то о нем. Я понимала только, что, как я уже сказала, не хочу, чтобы он обиделся и чтобы кто-то думал обо мне плохо, или по-другому сказать: «хочу, чтобы он думал обо мне хорошо», или хочу, чтобы он не сделал мне что-то плохое. Понимала я и то, что иногда при согласии с чужой волей у меня была надежда на то, что тогда те люди мне также будут оказывать услуги (что является некой корыстностью).

А сейчас я точно, на опыте знаю, что тщеславие очень многообразно (и как сказал Феофан Затворник (п.709): «это многоглавый змий»). И одно из проявлений тщеславия, это – страх пред чужим мнением и в таких ситуациях, о которых эта глава. А Макарий Оптинский (п.1,446) охарактеризовал его так: «Тщеславие побуждает высказывать свое благочестие или свой ум, дорожит мнением людей, любит похвалу, склонно к человекоугодию, боится ложного стыда человеческого и подобное». А Василий Кинешемский говорит: «Три порока — тщеславие, славолюбие и честолюбие — суть пороки одного рода, где главным мотивом является любовь к человеческой славе. Человек больше всего заботится о том, что думают о нем люди, как к нему относятся, заботится об их мнении, уважении, расположении к нему. Для него важнее казаться, чем быть на самом деле».

3. Тщеславие делает человека лицемерным и рабом чужого мнения.

Позорен для меня и тот факт, что желая, чтобы обо мне говорили хорошо, боясь, что другой обидится на мой отказ или мое мнение, я становлюсь какой-то приветливой, добренькой, смиренненькой, и это лицемерие и лукавство (о чем я уже говорила в первой главе и о чем скажу далее).

А также это мое тщеславие, по слову Иоанна Златоуста (т.12), делает меня рабом людей: «человек тщеславный, желающий нравиться кому ни попало, есть в большей мере раб, чем всякий невольник; напротив, поправший эту славу, не заботящийся о мнении других, стоит всех выше, он один свободен»; и еще: «мы всем льстим, угождаем, покупая себе этим раболепным служением их почтение» (т.9); и еще: «Кто ожидает похвал, тот делает то, что желают другие, а не то, что он сам».

4. В христианстве есть заповеди и наставления: не ищи одобрения от всех людей, а также, что человек не может всем нравится, и, например, Иоанн Златоуст (т.5) говорит: «… для добродетельного невозможно, чтобы все говорили о нем хорошо…». Есть и такое мудрое наставление: «не требуй любви от ближнего». Святые отцы говорили: «К тому ж мы обязаны, чтобы всех любить, но чтоб нас любили, мы не смеем требовать» (Анатолий Оптинский), или вот: «…не требуй любви от ближнего, ибо требующий (ее) смущается, если ее не встретит; но лучше ты сам покажи любовь к ближнему, и успокоишься, и таким образом приведешь и ближнего к любви» (авва Дорофей (п.19)). А еще Господь сказал: «Горе вам, когда все люди будут говорить о вас хорошо!» (Лк. 6, 26), а я хочу, чтобы все обо мне говорили хорошо, а не плохо?! Т.е., вопреки этим наставлениям, я хочу для всех быть хорошей и чтобы меня все любили…

А ещё: это ведь не один человек, мнение которого я боюсь, а это все люди, с которыми я сталкиваюсь, потому что моя страсть тщеславия приучила меня ценить мнение других без разбора о том, надо ли мне чье-то мнение или не надо, добродетельный ли это человек или явно порочный, уважаю я его или нет, и т.д. Почему я боюсь того, кто мне не нравится? ведь мне не нравится, что он говорит, что делает, как поступает со мной или с другими, а особенно, если это явно грешащий человек? Так почему я боюсь его мнения о себе? И когда я нахожусь в здравом уме, а не в страстном помутнении во время ситуации, то даже трудно понять, что мне с хорошего мнения людей, если я буду исполнять их волю (да еще и тех, кто мне не близок и кто мне не нравится)?!…

А еще: я читала у святых отцов немало поучений об этом парадоксе тщеславия, например, Иоанн Златоуст (т. 4) говорит: «Если от Него (Бога) ожидаешь, ты, человек, воздаяния, то для чего ищешь похвалы от ближнего? И что говорю — похвалы? Часто он не (только не) хвалит, но еще порицает тебя. Многие так злонравны, что и добрые дела наши толкуют превратно. Итак, для чего, скажи мне, высоко ценишь превратный суд этих людей? … Скажи мне, почему и для чего ты ищешь похвалы от людей? Разве не знаешь, что эта похвала так же, как тень или что-либо еще более ничтожное, разливается по воздуху и исчезает? Притом, и люди так непостоянны и изменчивы: одни и те же одного и того же человека сегодня хвалят, а завтра порицают. С божественным судом этого никогда не может быть».

А еще: «страх обидеть, это — и показатель моей нелюбви к тому человеку, потому что «в любви нет страха» (1Ин. 4,18). И здесь ярко выражена любовь к себе, оберегание себя, своей чести, своего покоя, и нередко это и равнодушие.

И этот страх плохого мнения об мне умаляет мою любовь даже к самому близкому человеку, потому что тогда она трансформируется в человекоугодие и лицемерие, при которых я не поступаю по истинной любви, которая «не ищет своего, не раздражается» и т.д., а я ищу своего и недовольна ближним… А что уж говорить о тех людях, к которым я не чувствую любовь? Тогда это негативное отношение к ним (пусть оно и никак не проявляется внешне) в моменты их своеволия или выражения своего мнения под влиянием моего самолюбия трансформируется в ненависть… Горе мне!…

5. У тщеславия есть стремление: «быть всем слугой».

Иоанн Златоуст (том 9) говорит: «Я предпочел бы лучше быть рабом у множества варваров, чем у одного тщеславия, так как варвары не повелевают того пленникам, что приказывает тщеславие своим подчиненным. Будь слугой всех, — говорит (тщеславие), — будут ли они знатнее тебя или незначительнее. Не радей о душе, не заботься о добродетели, смейся над свободой (становясь рабом людей из-за тщеславия – от сост.), жертвуй своим спасением, а если сделаешь какое-либо добро, то делай не из угождения Богу, но напоказ людям, чтобы от них получать венец…. Что может быть бесчеловечнее таких требований?».

То есть, оказывается, не только любовь, сострадание и заботливость о благе ближнего, а и тщеславие также может звать «будь слугой всех»?! Спасибо, свт. Иоанн, что открыл нам эту истину …

А еще, как уже сказано, оно спряталось за красивыми словами: «не хочу обидеть другого», желая показать, что я забочусь о других, что я добрая и т.п.

И воистину сказано о тщеславии: «Тщеславие есть неразумная страсть и удобно примешивается ко всякому делу добродетели» (Нил Синайский).

6. Когда я нахожусь в здравом духовном состоянии вне таких ситуаций, которые здесь рассматриваются, я говорю: я не хочу всем нравиться, я хочу нравиться своей внутренней чистотой Богу. И я полностью согласна с тем, кто-то сказал в Троицких Листках (ст.607): «Не заботься о том, чтобы уважали и любили тебя люди, но о том, чтобы угодить Господу Богу, и чтобы совесть твоя не обличала тебя во грехах». И согласна со словами Антония Оптинского: «Что скажут о нас? Но при этом должно воображать не то, что скажут люди, а то, что скажет нам Господь Бог на Страшном Суде за человекоугодие наше! Вот об этом-то должно подумать, а не о том, что высокоумные скажут или подумают о нас».

Итак, в «страхе обидеть» есть немало страстного, но, не различая где добро, а где зло, многие люди руководствуются злом/пороком/страстями.

И я знаю, что мне нужно учиться усмирять свою волю с ближними, но не человекоугодничать, не лукавить, не лицемерить и т.д., так как это все — грех. Но, к сожалению, как только наступает ситуация (а она всегда неожиданно случается), что кто-то желает, чтобы я что-то сделала для него, а мне это не нравится, то я вновь боюсь ему отказать, я опять лицемерю, выкручиваюсь и т.д., чтобы он не подумал обо мне плохо… И во истину: Варсанофий Великий сказал (в.321): «Быть свободными от славолюбия и тщеславия могут только те, которые совлеклись ветхого человека»…

2.2. О лицемерии, лжи и человекоугодии со скрытым недовольством при вынужденном подчинении чужой воле

Но на тщеславии и самолюбии при вынужденном подчинении чужой воле и «страхе обидеть» отказом, страстные реакции «возможного исполнителя» не заканчиваются, т.к. по духовным законам страсти продолжают далее действовать в человеке. Так, Игнатий Брянчанинов говорит: 1. «Путь искателя славы человеческой – постоянное и разнообразное человекоугодие», 2. «Ты познаешь тщеславного по особенной способности его к лести, к услужливости, ко лжи…», и Авва Исаия говорит: «Любовь к славе человеческой рождает ложь», и Иоанн Лествичник говорит: «тщеславие есть утрата простоты и поведение притворное». А это значит, что, желая иметь хорошее мнение о себе при недовольстве волей другого, мои тщеславие и самолюбие вынуждают меня лгать, лицемерить и человекоугодничать (т.к. надо притвориться смиренным и добрым).  Вот об этом я и порассуждаю далее.

1. Рассуждение: о моем лукавстве и лицемерии

«И что же делать, чтобы другой не обиделся?» – говорит моя испуганная и расстроенная душа, продолжая бояться реакций другого человека на ее отказ. «А ты придумай что-нибудь, чтобы выкрутиться, и тогда ничего не будет» — шепчет лукавый помысел. Думаю, к сожалению, у всех людей такое расположение и решение есть уже по умолчанию, и мы всю жизнь привыкли выкручиваться (что значит лукавить и лицемерить), и это — очень часто работающий в нас закон греха.

Поэтому, продолжая говорить о состоянии того человека, которому не нравится предложение/воля другого, скажу об очень важной и, к сожалению, постоянной склонности грешного человека – лукавстве и лицемерии.

1. Каждый человек пронизан лукавством, т.к. это – одна из основных черт первородного греха. Ему свойственно обманывать других (да и себя тоже) то ли осознанно, то ли прикрыто, выдавая зло за добро, ложь (или полу-ложь) за правду. И всегда оно идет под руку с лицемерием, благодаря которому лукавство прячется под маской добра и правды.

2. Лукавством и лицемерием поражены абсолютно все люди, независимо от возраста, пола и социального статуса. Так, например, осознанным лукавством искусно владеют правители и политики, и оно напрямую сказывается на людях, которыми они управляют. Так, власть имущие лукаво прикрывают свое воровство, свое властолюбие, свою нелюбовь к людям своей страны (так как они от своей гордости не могут не превозноситься над ними и не считать их, например, «массой», а это – нелюбовь), и внешне показывают себя добрыми, заботящимися о народе и т.п. И есть немало людей, которые верят этим людям, надеются на них, прославляют их и т.п., даже не подозревая, что они попали в сети лукавства и зла, которое прикрываются добром и хорошестью. Но оставим этих несчастных. И дай, Боже, мне никогда не верить власти имущим, не возложить заботу о себе на них, никогда в жизни не иметь знакомства с ними, и жить, забыв о них. (О правителях, если Господь даст, я рассужу, когда буду рассматривать еще одну историю из жития Пимена Великого).

А есть еще лукавство обычных людей, когда они ищут чести, выгод, исполнения своей воли; и осознанно или неосознанно обманывают других, опять-таки, выдавая зло за добро, ложь или полу-ложь за правду. Так, бывает лукавство неосознанное тобою, когда, например, у тебя так сказать, на автомате, по многолетней привычке, «вылетают» самооправдания, особенно, когда тебя справедливо укорят в чем-то; или «вылетают» осуждения других, когда ты и сам был виноват; или когда ты хочешь показать себя лучше в какой-то ситуации, чтобы другой не думал о тебе плохо, или чтобы он не обиделся. А бывает лукавство осознанное, когда ты понимаешь, что выкручиваешься и врешь.

 3. Святые отцы очень много говорят о лукавстве, и предупреждают о его пагубности для души. Например, Василий Великий говорит: «Избегай изворотливого и многоликого нрава, стремись к истине, искренности и простоте», и авва Исаия: «Всеусильно старайся не произносить устами одного, имея другое в сердце. … Тяжко состояние, когда на устах святость, а в сердце беззаконие и злоба». ―Значит, когда я лукавлю и изворачиваюсь, желая показать себя смиренной и хорошей, а на самом деле переживаю за то, что обо мне подумают, или хочу добиться своего, то я имею многоликий нрав, всеусильно стараюсь произносить устами одно, имея в сердце другое – беззакония и злобу …

4. О лицемерии и притворстве (которые обязательно будут, когда я буду делать вид, что я, чуть ли не с радостью, готова тотчас исполнить волю другого), я не смогу сказать так ёмко, как говорят святые отцы, и поэтому послушаем их:

Феофан Затворник (Что есть духовная жизнь…., п.4): «(В самолюбии) причина и лицедейства, суть которого есть напряженное ухищрение всячески прятать свои дурные стороны, не исправляя их; иначе пресечется влияние на других и, следовательно, пользование ими как средствами». Схииг. Савва (поуч.95): «По внешности мы часто бываем смиренны, благочестивы, с лица хоть икону пиши, а если посмотреть, что кроется за этой внешностью!? Внутри нас кипит такое зло, такое раздражение, такая ненависть, такое нерасположение к ближним…, гордость, заносчивость, вражда…». Инок Агапий (Спасение грешников, ч.1, гл.8): «(У тщеславия есть одна из семи его дочерей) — притворство, когда ты притворяешься и изображаешь себя доблестнее других; но даже если ты это делаешь с целью дать пример ближнему, такое поведение является грехом». Иоанн Лествичник (сл.22): «Скверное тщеславие научает нас принимать образ добродетели, которой нет в нас». Максим Исповедник (из Добротол., 195): «Лицемерие есть притворение дружбы или ненависть, прикрываемая видом дружбы».

И все это сказано мне в позор…

5. А ещё: вот и стала понятна истина, сказанная святыми отцами, и в частности Феофаном Затворником (п.709): «Иногда (тщеславие) преобразуется в самое смирение». Т.е. по своему тщеславию, как желанию хорошего мнения о себе, я буду разыгрывать из себя смиренно исполняющую волю другого.

6. Понятно и то, что если человек очень часто лицемерил, разыгрывая из себя правильного, хорошего, доброго, приветливого, говорящего правильные речи и т.п., то у него образуется привычка лицемерить, которая позволяет создавать вид спокойной реакции в то время, как он испытывает негативные чувства к кому-то. И вот как об этом сказал Иннокентий Херсонский в творении «Последние дни земной жизни Господа нашего Иисуса Христа»: «Довольно спокойный тон, в котором книжники, несмотря на посрамление свое, продолжали и возобновляли несколько раз беседу, служил, по-видимому, доказательством, что ненависть их к Иисусу Христу еще не достигла высшей степени. Между тем, она совершенно созрела, и только привычка лицемерить делала ее не такой заметной».

7. А еще: я четко осознаю то, о чем сказал Василий Кинешемский — как во мне утверждается и подпитывается моя гордость через мое лицемерие: «Быть может, главная опасность лицемерия заключается в том, что, обманывая других, человек мало-помалу начинает обманывать и себя. Пользуясь уважением людей за свою мнимую святость (или просто как доброго, хорошего, помогающего человека – от авт.), … он и сам невольно подчиняется гипнозу общественного мнения, проникается преувеличенным уважением к своей особе, которую так ценят люди, и, в конце концов, свою фальшивую праведность наружного благочестия начинает принимать за подлинную монету, за чистое золото святости. Дойдя до такого состояния, человек становится почти безнадежным для Царства Божия, ибо перестает понимать, что в служении Богу нужна искренность, внутреннее чувство и неподдельная любовь. Привыкнув довольствоваться лишь лицемерной внешностью, он становится уже неспособным к искреннему служению».

Также есть ложь при лицемерии, и Иоанн Лествичник об этом говорит: «Лицемерие есть матерь лжи, а часто оно бывает и поводом к оной. … Лицемерие есть не что иное что, как поучение во лжи и изобретатель лжи …».

О, горе мне…! Желая выглядеть лучше пред другими людьми, я своим лукавством и лицемерием служу диаволу… Спаси меня, Боже, погибаю! 

2. Рассуждение: о человекоугодии при вынужденном согласии

О человекоугодии (которое обязательно есть при вынужденном согласии с чужой волей с видимым «согласием» и расположением оказать другому услугу в его деле), как о пороке всех людей, можно говорить очень много, так как оно проявляется в разных ситуациях, и в каждой из них оно имеет свои нюансы. Но я скажу кратко и далеко не обо всем; и не обойдусь без поучений о нем святых отцов.

1. Начну с такой истины ― Марк Подвижник (сл.6) говорит: «О, как вкрадчива и как незаметна страсть человекоугодия, она обладает и мудрыми! Ибо действия прочих страстей легко бывают видны исполняющим оные, и потому приводят одержимых ими к плачу и смиренномудрию, а человекоугодие прикрывается словами и видами благочестия, так что людям, которых оно обольщает, трудно рассмотреть его видоизменения…. Но хуже всего то, что некоторые восхваляют все сие искусными словами как доброе, и вред, заключающийся в них, прикрывают».

2. Максим Исповедник говорит: «Человекоугодливый об одном том печется, чтобы внешнее его поведение было показно…. Человекоугодие, таким образом, будет добрых нравов и слов показывание перед людьми и для людей».

То есть при человекоугодии будет обман ради тщеславия.

3. Есть поучения и о том, чему может угождать человекоугодник. Так, Дмитрий Херсонский (Муретов) говорит: «Человекоугодник старается угождать только страстям нужных ему людей, угождать в том, что само по себе не только не право пред Богом, но что бесчинно и пред людьми. … Корыстолюбцу он помогает в неправедном приобретении корысти. Человеку, преданному удовольствиям чувственным, он помогает разнообразить наслаждения, изыскивать новые утехи и забавы, испытывать неиспытанные еще удовольствия. … Неправедному судье он помогает делать, по слову Пророка, черное белым и белое черным, лукавое добрым и доброе лукавым. Недостойному начальнику он прислуживается исполнением его прихотей…».

А это значит, что люди, например, корыстолюбец, любитель наслаждений, неправедный судья, начальник и т.д., может обратиться ко мне со своей волей и я, не отказывая им по угождению им, буду участвовать в их грехах?!…

4. А еще я рассуждала: когда Ева предложила Адаму попробовать плод, он хотел этого сам, или съел, чтобы не обидеть Еву, и поэтому человекоугодничал? И отцы отвечают: Иоанн Златоуст (т.11) — «(Адам) преступил (заповедь) не потому, что был увлечен страстью, а только повинуясь жене»; и Иннокентий Херсонский: «(по) безрассудной угодливости прихотям жены, от коей пал прародитель наш (Адам) и падают доселе многие…».

То есть, Ева была «инициатором», чтобы Адам съел запрещенный плод, и Адам должен был отказать, и этот отказ был бы праведный и угодный Богу. Но Адам угодил жене….

5. И еще.Вот, казалось бы: что мне с того, что другой будет плохо думать обо мне? На это мой страх говорит: «тогда начальник обидится и или уволит тебя и возьмет другого, или он не пустит тебя в отпуск и т.д.», или «мама, обидевшись, не будет с тобой разговаривать», или «давняя знакомая обидится и расскажет другим давним знакомым, какая я плохая, и люди будут обо мне плохо думать», или «как я откажу соседке? ведь мне с ней еще всю жизнь рядом жить, и может помощь какая-то понадобится, а я не смогу к ней обратиться», или «так я же с ней часто встречаюсь в коридоре, и она не будет со мной разговаривать», и т.п. Т.е. по-другому сказать, я буду выполнять волю другого, чтобы: он отпустил меня в законный отпуск, или потому, что он может в отместку взять на работу другого; чтобы мама со мной разговаривала, а не злилась на меня, из-за чего я буду чувствовать себя виноватой или буду раздражаться; чтобы давним знакомым не рассказал кто-либо, что я плохая; чтобы мне не отказали когда-либо, если я обращусь к ним с просьбой. И получается, что боясь и угождая другим, я угождаю себе, чтобы мне не было плохо. Вот теперь понятно, зачем я человекоугодничаю…

3. Рассуждение: о показной «вежливости», «тактичности» и т.п. при лукавом и лицемерном общении

Всем нам известны такие понятия как «вежливость», «тактичность», «деликатность» и т.п. Так вот именно за этими нравственными и поведенческими качествами спрятано грехом наше лицемерие и лукавство при общении.

Так, в толковых словарях даются такие определения: «1. Вежливость – это умение тактично, любезно общаться с людьми, способность выслушать оппонента и его противоположную точку зрения, готовность прийти к компромиссу без конфликтных ситуаций. 2. Вежливый тон, стиль общения человека выражает его уважение к окружающим людям. 3. «Деликатный — вежливый, мягкий в обращении». 4. «Тактично», значит «вести себя пристойно, уважительно, внимательно по отношению к другим людям». А вот как о вежливости, исходящей от любви, говорит Петр Екатериновский: «С любовью сообразна также вежливость, ласковость – такое обращение с другими, которое соответствует как достоинству их, так и принятому обыкновению. Такое обращение не только устраняет много неудовольствий, жизнь человеческую делает приятнее, но и привлекает к нам расположение других, и возгревает, утверждает взаимную любовь». И еще Петр Екатериновский так говорит: «…(от) вежливости много отличается слишком изысканная, натяжная учтивость в словах и поступках, манерность, принятая между светскими людьми, которые большей частью делают это не по любви, а почти только для одного вида, по тщеславию, чтобы выказать свою утонченность в обращении, образованность, и стараются обмануть друг друга. … Но христианину никогда не следует вежливость соединять с ласкательством, лицемерием и употреблять ее для обмана других». А вот как о разном проявлении вежливости говорит Паисий Святогорец: (из «Страсти и добродетели»): «Если человек по-настоящему прост, то хотя бы он говорил или делал что-то, что может показаться не очень приличным, другой человек не смущается, так как в простом человеке обитает Благодать Божия и он своими действиями не оскорбляет других. В то время как не имеющий простоты, хотя и говорит по-мирски вежливо, но его вежливость для тебя хуже горькой редьки. …В наше время, чем больше в людях становится мирской вежливости, тем меньше остаётся в них простоты, тем меньше встречается подлинной радости и естественных улыбок». ― (из «Духовное пробуждение»): Геронда, а если человек отличается и любовью, и предупредительными манерами, то это значит, что у него есть душевная чистота? — Бывает по-всякому. Часто это бывает мирской вежливостью. Да, у многих людей есть доброта, они вежливы, но это не значит, что они имеют духовное благородство, жертвенность. Добрые задатки у них есть, но речь сейчас идет не об этом. Тот, кто имеет мирскую вежливость и лицемерит, может натворить много зла. Потому что другой человек обманывается, раскрывает (перед ним) свое сердце и в конечном итоге транжирит свое благоговение на человека мирского, не знающего, что значит благоговение. Это все равно, что давать золотые лиры тем, кому знакомы одни лишь бронзовые монеты». (из «Семейная жизнь»): «Человек, который хочет жить мирно, должен быть особо внимательным в отношениях с родными и друзьями. Он не должен обманываться той воспитанностью и хорошими манерами, которые, возможно, встречает в других. Мирская вежливость и хорошие манеры могут привести к немалому злу — потому что они имеют в себе лицемерие. Внешнее поведение человека может представлять его совершенным святым в глазах других, однако когда другим откроется его внутренний мир, окажется, что на деле всё было наоборот».

Так вот, все ли учитывают, что вежливость может быть искренней и тогда она исходит от добрых чувств сердца, а может быть неискренней, которую нужно играть? Чувствуем ли мы, что к такой игре в вежливость мы привыкли, и она стала чуть ли не чертой нашего характера? К сожалению, есть немало таких людей, которые уверены, что они вежливые, тактичные и т.п., а на самом деле они лицемеры, гордые и лукавые люди. А еще похоже, что, так как грешный и страстный человек не умеет уважать чужое мнение и волю, не умеет общаться просто, доверчиво, искренне, не боясь чего-то, а любит и ценит только «свое», то поэтому от своего «я»/самолюбия/гордости и родилось лукавое понимание своей «вежливости», «тактичности» и т.п., через которые удобно врать и казаться лучшим. Только вот какое тут уважение или любовь к другому человеку, если я вру ему?!…

4. Рассуждение: о моем изначальном лицемерии при моем скрытом нежелании общаться

Далее я рассмотрю тот вариант, когда ко мне кто-то обращается, и я уже понимаю, что тот человек что-то хочет от меня. Обычно это бывает, когда я вижу, что мне звонит, например, дальний знакомый, с которым я давно не общалась (и об этом я моделировала пример, и сейчас напомню).

В какой-то день М. (дальняя знакомая по посещению храма, в который А. давно не ходит, и живет в другом городе) звонит к А. и хочет задействовать ее как специалиста для нужды того храма. Так случилось, что у А. на работе полнейший аврал. Набирает М. много раз и каждый раз попадает на занятый телефон. Первый раз, когда А. видит, что по второй линии звонит М., а она говорит со своим начальником и не может переключиться, то А. испытала досаду по типу: «ох…, еще и она, что тебе надо от меня?», поняв, что сейчас М. будет о чем-то спрашивать, как специалиста, причем не ее профиля, а другого (на который надо потратить немалое время, чтобы разобраться), а ей некогда. При последующих настойчивых звонках А. испытывала уже раздражение по типу: «опять она, да что же она не понимает, что я занята, и звонит и звонит, да не могу я и не хочу с тобой общаться, мне некогда». В какой-то момент М. все-таки прорывается между звонками к работающей А., и говорит: «есть минутка?», и А., внешне не проявляя раздражения, и с неискренним как бы спокойным тоном говорит: «да, есть, говори». Думаю, в такой ситуации мы все бываем чуть ли не каждый день, и она хорошо всем известна.

На первый и привычный взгляд кажется, что А. правильно себя повела, не показав свою досадливость и раздражение, и несмотря на свое отношение к М. и к ее делу, и на то, что сама была в аврале, согласилась помочь. Всё это так. Только теперь посмотрим на это с духовной точки зрения, открывающей истину о нас.

Во-первых, А. руководил такой привычный для всех нас страх, чтобы на тебя не обиделись и не стали думать/говорить о тебе плохо. И именно поэтому она не показала недовольства, а не по тому, что она смиренно и по любви относиться к М.. И как же мудро сказал Иоанн Лествичник: «Тщеславие делает гневливых кроткими перед людьми» (сл.22).

Во-вторых, именно с этим недовольством А. и продолжила бы заниматься работой для М., еще долго и неоднократно злясь на то, что она как бы заставила ее работать помимо своего аврала на работе. Но правда ведь была в том, что М. не заставляла, а спросила, и А. могла бы отказать, но ее заставило работать ее же тщеславие, желающее быть хорошим для всех. И тогда бы в пору и сказать себе: ну раз хочешь быть хорошей, то будь и ею, и работай для других без ропота и недовольства. — Но нет, у нас обычно виновен другой человек, а не мы….

В-третьих, все это и другое недовольство сопровождается негативными чувствами к другому, о которых тот и не знает. А когда я уже закончу делать что-то для него и сообщаю ему, то делаю вид, что все было нетрудно, и я чуть ли не с радостью помогла ему, или говорю, что были трудности, но я с ними справилась, и ничего страшного, что они были. И получается, что под руководством своего тщеславия притворяешься вначале, делая вид, что хочешь помочь/сделать, как другой хочет, и в конце опять из-за тщеславия притворяешься, делая вид, что доволен тем, что помог. И, так как я не показываю своего истинного отношения к человеку и его просьбе, то он еще и может быть уверен, что и в следующий раз я буду рада его предложению и тут же сделаю, как он пожелает. И вот я опять вру, лицемерю и смиреннословлю («смиреннословие есть обнаружение смирения напоказ людям» (Игнатий Брянчанинов)).

Да уж… Какой-то замкнутый круг греха: отказываешь в исполнении воли другого и открыто раздражаешься, то это – не смирение/своеволие и не оказание помощи/услуги по любви, а исполняешь чужую волю, то это – лживое смирение и нелюбовь к человеку.

5. Рассуждение: как привычная первичная реакция тщеславия и человекоугодия может смутить другого, если я вначале согласилась, а потом отказала ему

Когда я говорила о том, когда мы можем отказывать воле другого человека, то одним видом был такой отказ: сначала согласиться сделать, выслушать и т.п., а потом после обдумывания отказать. И это естественный процесс. И о таком отказе после обдумывания так говорит Варсонофий Великий (в.373): «… Когда кто и сам по себе спросит тебя о вещи, в которой ты имеешь надобность, …(а ты) забывшись, скажешь: «Я в ней не имею нужды», — возвратись и скажи: «Прости меня, я раскаиваюсь в том, что сказал, ибо вещь эта нужна мне»». И из этого поучения уже видно, как надо поступать в подобном случае.

Но у того, кто вначале получил согласие, а потом отказ, нередко возникает смущение, обида и осуждение, а причина этому заключается также в естественной реакции: получив согласие, человек доволен или расслаблен, поняв, что все идет, как он хотел, и вдруг ему отказывают. И вот эта неготовность и удивление порождают смущение, а потом обиду и др., что обычно происходит при отказе твоей воле.

Так, в первой главе в примере про двух давних знакомых я указала, что А. своим сначала согласием, а потом несогласием выслушать М., могла ввести ее в недоумение. Сейчас я расскажу о том, что могло происходить с А.

1. Понимала ли А. изначально, еще до разговора, что М. обратиться с просьбой по поводу своих хлопот или работы? Да, хотя она была очень занята по работе, но она понимала, что М. от нее что-то хочет, когда та звонила несколько раз, и потому что понимала, что она с М. не общается вообще и та звонит только чтобы получить консультацию/услугу. И здесь нельзя говорить, что А. была застигнута просьбой врасплох (это звонок был врасплох), как это было в примере с начальником, который сказал о том, чтобы идти на курсы, говоря тост на дне рождения сотрудника.

2. Понимала ли А. изначально, еще до разговора, что она не хочет говорить с М.? Понимала, потому что это ее обычная реакция на нее; М. никогда не вызывала у А. симпатии и дружеских чувств, и она предпочитала держаться от нее подальше еще даже, когда была прихожанкой. И поэтому первая реакция, когда А. увидела, что звонит М., было удивление и слабая досадливость, которая выражала: «ох, опять ей что-то надо». Но обычно А. справлялась с этой краткой и несильной досадливостью, и отвечала на звонок. В этой же ситуации у нее было еще и недовольство тем, что М. звонила и перезванивала, когда телефон А. был занят, т.к. она решала срочные вопросы с начальником.

Как видим, при праве отказа при реальных обстоятельствах, затрудняющих исполнить просьбу другого или хотя бы пообщаться и объяснить свою позицию, обязательно будет еще и нежелание, вызванное отношением к другому, ведь если бы это был ближний или тот, кто часто помогает человеку, то он вряд ли А. отказала ему …

3. Так, почему же А., когда М. спросила сразу: «можешь говорить?», не сказала: «нет, я не могу заняться твоей просьбой, потому что у меня очень много работы и свободного времени у меня нет»? Да потому что А. делает это всегда и со всеми, потому что привыкла себя вести со страхом, что другой обидится, и ей за это что-то будет, с желанием, чтобы о ней ничего не подумали плохого или не осуждали; привыкла лицемерить и лукавить, когда соглашается помочь; привыкла после просьб внутренне злиться, досадовать, жалеть себя и т.п., или рассказывать с возмущением своим близким, как другие ее «грузят», а у нет ни сил, ни времени ими заниматься. И, несмотря на это всё, она всё же делает то, что просят другие, а потом еще и лицемерит пред теми людьми, говоря смиренненьким тоном, что было нетрудно или «ничего страшного».

Интересен тот факт, что раньше при общении А. руководствовалась человекоугодием и страхом осуждения от М. (потому что М. имеет ярко выраженную гордость, которая видна многим прихожанам), и это заставляло А. всегда лицемерить пред ней. Но и по пришествие нескольких лет без общения она также испытывает это всё и так же себя ведет с М..

4. Есть и такая причина поведения А.: христианами-прихожанами нередко правит страх отказать, если они, действительно, не могут оказать какую-то услугу. Так, в приходской среде негласно принято: «оставь все и займись мной, мы же сестры/братья во Христе».

А еще нередко в приходской среде к просьбе, а по сути – к требованию, некоторыми христианами добавляются слова: «с благословения настоятеля/священника», что подразумевает – отказа быть не может и это – твоя обязанность. Да, конечно, здесь вступают в силу отношения: «начальствующий (священник) – подчинённый (прихожанин)» и соответственно должна твориться воля начальника. Но это благословение, например, может даваться другому на его работу или его просьбу, а не мне лично. И тот кто, так сказать, «несет» это благословение другим, уже сам выбирает, к кому он обратится за услугой, но ему выгодно сказать о благословении, чтобы не получить отказ.

А еще, если сказать честно, то нередко бывает и так, как говорил Григорий Великий, Двоеслов (Правило пастырское): «К сожалению, нередко пастыри, а тем более пастыреначальники, по самому положению своему в отношении к пасомым и подчиненным, от этих самых опытов высокой власти, впадают в искушение превозношения и гордости. Когда все пред ними преклоняется и готово к их услугам, когда и малейшие желания их, не говоря уже о приказаниях, безотлагательно приводятся в исполнение, когда все подчиненные, не смея противоречить им ни в чем, превозносят их похвалами не только за хорошие дела, заслуживающие одобрения, но и за сомнительные и даже явно-нехорошие, которые вместо одобрения надлежало бы подвергнуть порицанию и осуждению…».

Но вернусь к отношениям между обычными христианами. Понятно, что между ними не должно быть повелительных обращений, и этой ссылкой на начальствующего (на благословение) не стоит злоупотреблять христианам, потому что она может стать неким средством манипуляции в решении своих вопросов, или потому что эти люди будут чувствовать себя начальствующими и вести себя соответственно. И если это не один, два раза, а постоянно, то гордость не заставит себя ждать. Так вот последнее и произошло с М.; и А., которая находится с ней, так скажем, на одной ступени прихожан, часто чувствовала от М. некий начальственный дух, который все сильнее и сильнее у нее развивался и проявлялся. И когда А. ходила в тот храм, то приходилось подчиняться этому духу М.. Поэтому и первичная реакция страха у А. была «старая».

5. А почему же через несколько минут А. все-таки отказала, и написала М., что не перезвонит? Здесь было несколько мотивов.

Во-первых, она подумала: «ой, мне некогда заниматься М., я вряд ли ей перезвоню до вечера, да и потом я буду занята. Так зачем же я сказала, что перезвоню? Ведь она же будет ждать…». И если бы были только эти мысли, то можно было бы сказать об А., как о добродетельном человеке, пекущемся об М.. Но, правда в том, что эти мысли были мимолетны, в череде помыслов, а не были основным мотивом. Больше мыслей было самоугодливых, саможалеющих и недовольных М., например: «да мне некогда заниматься еще и М.! я тут и так «зашиваюсь», а М. сейчас загрузит еще больше! Если она бывает в аврале, то к ней и подойти нельзя, кричать будет, что ей некогда… ».

Интересно то, что обычно почти все люди пред кем-то озвучат именно красивый мотив, который промелькнул (как в этом примере: М. будет ждать звонка), и не расскажут о своей буре недовольства и осуждения (о такой всеобщей склонности грешников я уже говорила в первой главе). Поэтому, надо обязательно обращать внимание не только на мотивы твоего поступка, которые тебя оправдывают и делают неким «красавцем», потому что тем самым ты продолжишь докладывать камешки на высокую гору твоей гордости. А видь и другие свои мотивы, и особенно те, которые ты боишься произнести вслух, чтобы как-то плохо не выглядеть, например: «я отказал еще и потому, что мне это человек не нравится», или «он хотел, чтобы я сделал бесплатно», или «я осуждаю того-то и не хочу иметь с ним дело», или «я хотел поспать, а не делать для того что-то» и др.

Замечу, что, конечно, не стоит говорить другому о таких твоих нелицеприятных мотивах, потому что и люди не готовы слышать, что их могут не любить. Да и правда о том, как ты относишься к «инициатору», не соответствует ситуации: он желает получить от тебя услугу, а не слушать о себе твое мнение. Эти правдивые свои мотивы только надо видеть в себе и понимать, что ты, например, осуждаешь и превозносишься, и это поможет твоему стяжанию смиренного мнения о себе, и в этом надо каяться.

Во-вторых, что касается мотивов А. при ее последующем отказе, то, как уже сказано, когда М. звонила, первая досадливая мысль была связана с нелюбовью к М. и она вызвала нежелание общаться. И была она в форме вздохов: «Ой, М.». А когда в разговоре она еще и сказала о настоятеле, то была досадливость: «Ой, настоятель», что выражали: «как я не хочу связываться с этими людьми, я их не уважаю и не люблю», и «что вам от меня надо? я уже забыла, что в тот храм ходила…». Да, правда, что А. не уважает того настоятеля по разным причинам, и, конечно, это никак не способствует тому, чтобы его просьбы выполнялись безропотно и благорасположенно. И это тот случай, если все же будешь исполнять его волю, то будешь делать это вынужденно, через нежелание и усилие над собой (да еще и, возможно, с ропотом).

6. Примечательно и то, что, когда при обдумывании «отказать – не отказать», появлялась мысль об отказе М., то у А. появлялись и противоречащие помыслы, такие как: «как-то неудобно» и «она обидится», и такие как: «да почему неудобно? ты ведь ничего плохого не делаешь, а не можешь заняться делами М.?». Т.е. какое-то время была нерешительность написать: «я не перезвоню, не жди».

7. А также замечу и то, что если первичная реакция на М. была «старой» — недовольно-подчинительной, то когда А. стала обдумывать, что делать с просьбой М., то она осознала, что уже несколько лет не ходит в тот храм и даже живет в другом городе, то эта обязанность подчиняться М. потеряла свою силу. И А., так сказать, осмелела, и ей легче стало отказать, причем была уважительная причина – реальный аврал по работе. И последней точкой в решимости отказать, был звонок ее директора, который дал еще одно задание, и тогда в порыве отчаяния А. написала сообщение М.: «я не перезвоню, не жди».

8. Только вот не хватило у А., так сказать, соображения и время поджимало, чтобы как-то пространней и точнее объяснить свой отказ М.. И на такой краткий и скомканный отказ М. смутилась и обиделась. А еще обиделась и на то, что ей вообще отказали (о чем было сказано в первой главе).

Итак, вот как человекоугодие, страх и т.п., а также старые привычные реакции на некоторых людей мешают нам отказать им так, чтобы не смущать их, а просто объяснить, почему не получится выполнить просьбу, назвав объективные или субъективные причины.

ВЫВОДЫ МНЕ о моем лукавстве, лицемерии и человекоугодии в рассматриваемых ситуациях

1. Когда я злюсь и ненавижу кого-то за то, что мне приходится выполнять его волю, то мне надо постоянно говорить одну простую фразу, о которой я прочла в журнале «Христианское чтение» за 1833 год: «Не греши: Господь тебя видит!».

2. На расположение моей души выкручиваться и лукавить, чтобы мне ничего не было плохого от людей, я говорю: да, внешне может ничего и не будет (хотя это и не точно), а вот внутренне – я, так лукавя много лет и со всеми людьми, превратилась в извивающееся, перепуганное, постоянно метущееся создание, которое даже и не знает, а как же вести себя по-другому: честно, не боясь, не изворачиваясь, как сказать свое мнение или как в каких-то случаях отказаться от предложения мне участвовать в том, что другой придумал для себя? как без страха смириться пред волей Божией, когда Бог может попустить, что другой человек, например, уволит меня за мой отказ или будет мстить, или будет говорить обо мне плохо только по тому, что я отказала ему в его желании задействовать меня?

Мне нужно почаще при рассудительности в разных ситуациях говорить себе слова Антония Великого: «Не будь лицемером или притворщиком, тем паче лжецом». И еще, как говорит Филарет Черниговский: «…будьте правдивы и искренны в слове, во всяком случае. Слова изысканные, притворно-любезные, притворно-почтительные приятны на вид, но не фальшивы ли они? Они вводят в обман, одуряют других. И они же, как ложь, — едкий чад, который удаляет от души благодать св. Духа — Духа истины».

3. Святые отцы советуют избегать людей, о которых понял, что они лукавы, например, Антоний Великий говорит: «Не своди знакомства с человеком лукавым. Дружба с лукавым — дружба с диаволом», и авва Исаия говорит: «Кто имеет одно в сердце, а другое на языке по лукавству, того молитва и подвиги суетны. С такими не своди знакомства, чтобы не заразиться их ядом и скверною. Друзьями твоими да будут незлобивые и сделаешься участником их чистоты и славы».

4. Мне надо помнить, что говорится о грешниках, например, Ефрем Сирин: «Тело мое облечено прекрасной наружностью благоговения, а душа опутана неприличными помыслами. Перед зрителями я тщательно благоговеен, а внутри почти что дикий зверь». И Василий Великий сказал: «Многие, как на позорище собственной жизни лицедействуют, иное, нося в сердце, а иное, выставляя напоказ людям. Поэтому не помрачай лица. Каков ты сам в себе, таким и кажись».

И если после таких слов представить себе свое поведение и речи такими, какими бывают наши мысли, чувства и желания, то, думаю, немало из нас содрогнуться, увидев себя похожим на сумасшедшего, злобным, любострастным, заносчивым гордецом, ненавистником людей и т.д. И не имеем ли мы сатанинские образы вместо ангельских, которые подобает иметь истинным последователям Христа. Прости нас, Господи, и помилуй!

5. Так, а о каком же угождении ближнему говорили апостол Павел и святые отцы? Угождение ближнему будет добродетелью через служение ему в тяжелых обстоятельствах, по любви и в истинное благо. Дмитрий Херсонский (Муретов): «Должно, следовательно, угождать ближнему не из угождения самому себе, а по чистой и искренней любви своей к ближнему. … Итак, если ты угождаешь ближнему по чувству искренней любви к нему, с забвением о самом себе и своих выгодах, по единственному желанию угодить Господу исполнением Его святой заповеди; такое угождение или, лучше сказать, служение ближнему не только не будет человекоугодничеством, а будет высоким подвигом любви к ближнему, не только не будет делом богопротивным, но богоприятною и угодною Богу жертвою».

И вот тут у меня полный провал… И мне и жизни не хватит это стяжать… ― так говорит во мне отчаяние, малодушие и маловерие.  А Господь говорит: «невозможное человекам возможно Богу» (Лк.18, 27), и «Надейся на Господа, мужайся, и да укрепляется сердце твое, и надейся на Господа» (Пс. 26, 14). И мне надо идти по силам своим по пути отречения от страстей и стяжания добродетелей с этой надеждой!

2.3. О некоторых ситуациях, в которых я не высказываю своего мнения, и в которых проявляется мое неуместное ложное смирение

В этом последнем подразделе второго раздела о некоторых страстных реакциях «возможных исполнителей» чужой воли, когда им она не нравится, но они со скрытым недовольством соглашаются на нее, я отойду от ранее смоделированных мною ситуациях, и скажу о некоторых нередко встречающихся случаях, в которых проявляется мое неуместное смирение, да к тому же ложное. И это будут примеры о высказывании своего мнения, которое отличается от мнения другого.

1. Рассуждение: о неуместности «смирении» в виде замолкания во время обсуждения совместного дела при двух разных мнениях/воль

Так как я сейчас говорю о первичных реакциях в ситуациях, когда сталкиваются две разные воли или разные мнения, то дополнительно хочу сказать о некоем виде отказа от своей воли/мнения во время разговора, когда общаясь о чем-то, люди начинают высказывать свое мнение.

Например, близкие обсуждают какое-то самое обычное совместное дело: что приготовить на обед. Мать предлагает одно, а дочь другое. И вот мать говорит о какой-то сложности в приготовлении той еды, которую предлагает дочь, например, что нет какого-то продукта и тогда надо сходить в магазин. И дочь тут же недовольно отвечает, что можно и без него приготовить, а мать говорит, что тогда будет не так вкусно.  И дочь, перебивая, говорит, что у нее нет времени/желания идти в магазин, и что тогда не надо готовить это блюдо, которое она предложила, и замолкает.

Если не знать интонаций дочери, которые у нее бывает, когда она обижается (в разной мере) и бывает недовольна, и не знать, что такое замолкание во время обсуждения, это – обычное ее поведение, если кто-то с ней не согласен, то такой отказ от своего предложенного варианта можно воспринять как ее смирение. Но это не так.

― Во-первых, в подобной ситуации не должно идти речи о смирении, потому что шло обсуждение совместного дела, которое не закончилось. А она его закончила своим «смирением»/«отсечением свой воли». И это вместо того, чтобы еще обсудить, например, чем можно заменить тот продукт или что в магазин сходит мать, или чтобы согласиться обоим, что вкус будет другим, а потом принять окончательное решение. Но она со скрытым недовольством и обидой (которое, как ей обманчиво кажется незаметно для другого) прерывает обсуждение, и какое-то время ходит с обиженным видом (и опять-таки думает, что этого не видно другому, а может быть и понимает, что видно, но она и хочет, чтобы мать видела, какая она плохая, и что она ее обидела).

Во-вторых, вопросу о смирении нет места здесь и по тому, что мать и не собиралась настаивать, что надо готовить ту еду, которую она предложила; мать только обдумывала, что необходимо и для своего, и для дочериного варианта, и это озвучила. Но дочь, которой захотелось, чтобы был приготовлено именно ее блюдо, в словах матери увидела отказ, которого не было.

Так вот, после такой реакции обиженного замолкания дочери, мать, которая и не собиралась настаивать на своем мнении, осталась в недоумении и некой обиде по типу: «а что я такого сказала, что она обиделась?». Да и вопрос о приготовлении еды остался нерешенным. И в итоге получается конфликт и два обиженных человека, хотя никто не настаивал на своей воле, а это было столкновений двух мнений при планировании, и не умение дочери спокойно и конструктивно договариваться, т.к. привыкла при даже малейшем несогласии обиженно замолкать.  

―Понятно, что нормальным и правильным в такой ситуации есть следующее: если мать назвала сложности в варианте дочери, и та понимает, что не учла этих нюансов, когда предлагала (и это – нормально), то они обговаривают, как эти сложности решить, например: чем можно заменить недостающий продукт или кто пойдет купить его. Может быть и так, что тот, чей вариант не очень удачен, спокойно отказывается от своего варианта, согласившись, что он был неудачен, и это уже признак смирения, как признание своей ошибки. Или, например, человек отказывается от своего варианта, потому что ему не хочется дополнительных сложностей, например, идти в магазин, и соглашается на вариант ближнего. И, кстати сказать, что такой отказ не от смирения, а вызван нередко ленью: лень придумывать новый вариант, лень идти в магазин и т.п. Но и при таких реакциях и решениях (даже если у кого-то победила страсть лени) нет ссор и обид, а есть конструктивное решение вопроса.

2. Рассуждение: о неуместном «смирении» в виде замолкания при обиде на правдивый ответ обо мне

Есть и такой вид кажущегося «смирения»» с замолканием, когда вопрошающему о себе не понравился честный ответ другого. При этом от него никто и не требовал, и не просил менять свою волю на волю другого.

Приведу пример, в котором нет совместного дела, а есть разные мнения о деле одного человека. И сразу говорю, что вопрос об одежде (о которой будет идти речь в примере) относится к страсти тщеславия, и о ней и не должно заботиться, но я приведу пример с одеждой, потому что это более просто и удобно для восприятия того, о чем я хочу сказать.

Итак, к первой подруге зашла вторая, и они идут в ТЦ. И первая подруга спрашивает у второй, как она выглядит в какой-то одежде, и вторая честно говорит, что ей кажется, что, например, этот пиджак не подходит, а лучше одеть джемпер. Первая («инициатор» узнать мнение) начинает спорить, что подходит, а вторая (отвечающая) говорит свои аргументы, которые звучат убедительней, чем у первой. И тогда первая, уже понимая, что вторая права, резко молча переодевает пиджак с обиженным видом (не признавая вслух своей ошибки). И когда вторая видит этот обиженный вид и что та переоделась, спрашивает: «так, а зачем ты переодела, ты же не хочешь джемпер?». И первая сквозь зубы говорит: «ну ты же сказала». А может быть и так, что, например, не признавая аргументы подруги, первая резко сказала: «а когда ты одела то-то и то-то, было красиво?! Всё… а мне нравится» и обиженно выходит.

Так, в итоге происходит конфликт с обиженным молчанием или кратким раздражением какое-то время, причем с двух сторон. Итог тот же – ссора и обида.

Стоит сказать, что о такой отчуждённости при столкновениях разных воль и мнений Феофан Затворник говорит так: «Разрозненность в воззрениях на вещи и в суждениях о них есть начало разделения и сердечного, вследствие коего неизбежно разномыслящие становятся друг для друга иными, чуждыми» (Толк. на Римл. 11, 16).

И сейчас я хочу рассудить о таком явлении, как обиде на правдивый ответ. И вначале я выступлю в роли «инициатора вопроса», а потом в роли «отвечающего».

В случае если я спросила и не согласна с мнением ответившей мне подруги, то если бы спросить у моей плотской горделивой души, почему она обиделась, то она скажет: «я хотела, чтобы она подтвердила, что я красивая в этой одежде. А она сказала, что мне некрасиво, и тем меня обидела и испортила мне настроение».

―Да уж…, — говорит духовная рассудительность с совестью, —  теперь я тебе скажу правду о тебе.  

— Тебе самой понравилось, как ты оделась, ты полюбовалась собой и получила удовольствие. А знаешь ли ты, душа, что ты была в состоянии гордости с любованием собой?… Ну, да ладно, оценила свой внешний вид и он тебе понравился – отнесем к этому, как к естеству. Но ты на этом не остановилась: твое тщеславие через напрашивание на комплемент захотело еще раз усладиться, и ты спросила: «ну как я тебе?».

— Сейчас ты, душа, можешь сказать мне, что этим вопросом ты попросила подругу высказать свое мнение, чтобы понять, как ты смотришься со стороны, ведь ты очень заботишься, чтобы другие люди видели тебя красивой, и здесь у тебя есть возможность узнать у близкого человека одно из мнений других. Ну, мало того, что это – чистое тщеславие (и как забота о тщетном/суетном, и как желание нравится людям), так это еще и ложь, потому что твоя обида и недовольство ответом четко показывают, что ты подобным вопросом напрашивалась на комплемент, а не желала узнать мнение подруги. И т.к. комплемента не было, то ты, душа, обиделась. Но если ты и далее будешь оправдывать себя, то я и еще добавлю правду о тебе: ты и в других ситуациях не можешь воспринимать с уважением мнение подруги и не обижаться, потому что ты слишком высокого мнения о себе. И причем, на словах ты можешь говорить, что ты не мнишь о себе высоко, только вот пред Богом и в своем сознании ты – горда собой.

— А еще, ты ведь знаешь на своем опыте, как тебе самой приходится выкручиваться при подобных напрашиваниях на комплимент, боясь обидеть своей правдой, и почему тогда ставишь ближнего в такое же положение?!…

— А еще ты отомстила подруге за то, что она не поддакнула тебе, не похвалила тебя, а сказала честно свое мнение, не лукавила и не лицемерила, говоря, например, что ты одета хорошо/красиво, в то время как ей не нравится, а посоветовала, как ей кажется, будет лучше. Отомстила ты ей тем, что переключилась на нее, напомнив и осудив ее, как она когда-то оделась. И вслух сказала (а могла только подумать, но не сказать): «почему я должна одеваться, как ты говоришь? я так не хочу, мне не нравится», «а сама как одеваешься?! мне тоже не нравится, но я же молчу…», «не хочу уже никуда идти с тобой, лучше бы сама пошла». И это типичное страстное проявление грешника, когда при недовольстве и обиде, он думает не о своей страстной реакции и неправоте, а плохо думает о другом человеке, осуждает его и мстит ему. И ты, душа, ничем не отличаешься…

— Есть у тебя и такого типа слова и выпячивание своих «добродетелей», которые проявляются чрез слова по типу: «мне не нравилось, как ты когда-то оделась, но я промолчала», что означает: «посмотри, какая я молодец, я умею не говорить плохо о людях, а ты – нет». Ты и здесь похвалилась и превознесла себя над подругой. И беда тебе, душа, что ты даже не понимаешь, что ты хвастаешься тем, что умеешь лукавить, врать и лицемерить…. 

Есть такое поучение Иоанна Златоуста в 8-м томе: «…таков дух тщеславия, что оно ослепляет разум увлекаемых им людей, даже в отношении к самым очевидным предметам, побуждает противоречить даже признанным истинам…». Конечно, эту истину неуместно приводить на примере с одеждой – суетной вещью и связанную со вкусом, но все же я привела её, и позволю себе пересказать её так: во-первых, тщеславие, как желание выглядеть хорошо перед людьми, ослепляет разум, и не дает понять даже самых простых и очевидных вещей (например, что вопрос: «как тебе мой вид?» это – вопрос-напрашивание на комплемент от гордости и тщеславия). И если человек привык к нему, и считает его правильным, то он будет противоречить духовным законам, по которым это – скрытое хвастовство и желание усладиться чужим мнение о тебе. И если такой любитель хвастовства облагородил этот вопрос тем, что считает, что он желает узнать мнение другого, то тогда он ни в коем случае не может не обидеться и не затеять ссору, как это часто бывает. Если же он не обиделся, а прислушался, то тогда и тщеславия нет, а есть конструктивное решение вопроса.

— А еще, высказав фразу (или просто подумав): «у меня есть вкус, я всегда хорошо одевалась…», ты показываешь то, что уверена, что у тебя есть вкус, тем более какие-то люди когда-то говорили тебе об этом, а здесь подруга якобы говорит, что у тебя его как бы нет. Но и это ведь неправда: она так не говорила, она просто сказала, как она (через свой вкус в одежде) видит тебя именно в этот раз, а речь не шла о твоем вкусе вообще. Ведь правда в том, что в этот раз ты действительно могла как-то неудачно одеться, и она тебе подсказала. И в этом случае ты должна поблагодарить ее, а не обидится. Лучше было бы для тебя попробовать одеть то, что она предложила, и посмотрели бы, как все-таки красивее. И могли остановиться или на твоем варианте, признавая, что подруга ошиблась, или на ее варианте, признавая твоя ошибку. Да, могло быть и так, что у вас тонкости вкуса были разные в этот раз (но обычно вы совпадаете во вкусе), и тогда нужно было это обсудить, тем более что правдива пословица: на вкус и цвет товарищей нет. И на что ж тут обижаться?… Ведь могла же ты просто, без обид ответить по типу: «а мне нравится, пойду так»…

— И отреагировала ты в своей привычной манере: или сразу злобном и обиженном замолкании или в раздраженном кратком высказывании, а потом обиженном замолкании. И жаль, что ты не видишь, каким некрасивым становится твое лицо в этом злобном молчании…

— И то, что ты стала резко переодеваться – то это тоже твоя типичная реакция, когда ты делала так, когда в детстве мама говорила тебе одеть другое. Только вот тебе сейчас за 50, а ты ведешь себя, как ребенок. И никто не заставлял тебя переодеваться, а тебе в тот момент кажется, что высказанное мнение означает — заставил. А если подруга не хотела тебя заставить переодеться, а только высказала свое мнение, и ей было все равно, в чем ты пойдешь? Но, зная тебя, когда ты в подобных ситуациях высказываешь свое мнение, то действительно заставляешь другого сделать так, и даже говоришь прямо: «сними это и одень другое». — А если бы ты не собиралась усладиться похвалой подруги, если бы воспринимала ответ, как мнение, на которое все имеют право, и которое можно, выслушав, учесть или не учесть, то тогда бы с двух сторон никогда бы не было обид, и был бы мир между людьми. И это – доверие, любовь, мир между людьми и отсутствие обид не через ложь, лицемерие и лукавство, а через добродетели. Но почему-то такой путь к миру между людьми не очень часто встретишь…

— И еще. Есть такое поучение у Иоанна Златоуста в 4-м томе: «Сколько вреда делают нам друзья, когда хвалят и ласкают нас, столько же пользы приносят враги, говоря о нас дурно, хотя и справедливо, если только мы захотим надлежащим образом воспользоваться их порицаниями. Ведь друзья из любви часто и льстят нам, а враги обличают наши грехи. По самолюбию мы не видим своих недостатков, а они по вражде смотрят за нами внимательно и своим злословием ставят нас в необходимость исправляться. И вот их вражда становится для нас источником величайшей пользы, потому что, вразумляемые ими, мы не только познаем свои грехи, но и отстаем от них».

И если так надо вести себя с врагами, когда они говорят справедливо и правду, то как ты сможешь научиться такому смирению, когда ты не можешь принять правду от своего ближнего, от того, кого ты любишь?…

И схииигум. Савва говорит: «Чтобы приобрести смирение, надо всячески избегать похвал, надо бояться и отвращаться от тех людей, которые хвалят, почитают нас и льстят нам». И Никон Воробьев говорит (п.249): «Всегда будь равнодушен к похвалам. Если примешь похвалу, то и будешь незаметно стараться и впредь угождать людям, и можно незаметно стать фарисеем. Артисты все живут похвалой. То же бывает и со многими из духовенства. А кончается это враждой и ненавистью. Учит этому Евангелие».

А ты наоборот, выпрашиваешь похвалу, довольна теми, кто тебе льстит, врет и хвалит тебя, и даже не хочешь думать о том, что они могут думать о тебе совсем другое. А подругу, которая сказала тебе свое мнение, ты воспринимаешь за врага, который желает тебе зла, не хваля, не льстя тебе. О, горе тебе, душа, как же ты ослеплена тщеславием …

― Жаль, что даже таким простым подобным образом мало кто оценивает себя…

Но вернусь к вопросу о молчаливых обиженных реакциях на чью-то правду.

1. Такие обиженные и молчаливые реакции ложного вынужденного «смирения», как говорит мой опыт, являются у некоторых людей уже чертой характера, и они ведут себя подобным образом и в других ситуациях. И, похоже, они к этому привыкли с детства, когда делали так, как говорили родители: покорялись видимо, но в себе обижаясь и злясь.

2. Так же, как замечено на опыте, это чаще реакции людей меланхоличного или флегматичного темперамента (сангвиники и холерики обычно, так сказать, взрываются); а люди спокойного темпераменты при недовольствах не раздражаются открыто, а замолкают и переживают недовольство в себе.

И такая реакция — никакое не смирение, а порок от гордости, саможаления, своеволия и показатель незрелости души. Таким людям тяжело отстоять свою точку зрения в конструктивном диалоге или им трудно предложить какой-то другой вариант, признав, например, что их первоначальный неудачен. Им трудно, потому что их пороки при обиде помутняют их ум, и они сконцентрированы на помыслах недовольства, саможаления и обиды, которые у них появляются в уме, и поэтому они не могут здраво мыслить, или, так сказать, здравому помыслу нет места в уме, потому что в нем буря страстных помыслов от обиды и саможаления. А еще, чем чаще проявляется саможаление, тем больше укореняется самолюбие, и тогда люди не хотят доставлять себе трудности противостоять каким-то внешним трудностям. И поэтому они, не высказывая своего мнения, прячутся под молчанием, и это — не разумное и добродетельное молчание, а малодушие и саможаление.

3. Итак, люди, склонные ко гневу – раздражаются и высказывают вслух свое недовольство, а склонные к печали – также недовольны, но не высказывают этого вслух (или скажут буквально два слова). Часто молчание последних бывает по тому, что у них, так сказать, сжимает горло и стоит ком. А то, что ком в горле происходит от обиды, которая является подавленным гневом, говорят все психологи. И, как каждый знает, когда он спокоен или доволен, то так сказать, «в горле нет никакого кома».

Интересно еще и то, что люди, у которых типичная для них реакция – скрытая обида с «комом в горле», укоряют тех, у кого другая реакция – открытое раздражение с криком и повышением голоса; и часто говорят им по типу: «почему ты кричишь?». И вот интересно то, что при произношении укора у них нет кома в горле, потому что это некая месть, и на нее силы появляются, и он желает укорить обидчика и показать, что: это он плохой, и он ведет себя неадекватно, а я вот молчу и не кричу. И, кстати, того, кто бурно реагирует, также раздражает в таком собеседнике обиженное молчание во время разговора (и это добавляется к тому раздражению, которое уже было изначально при его недовольстве волей другого, и его страсть гнева действует еще сильнее).

Итак, зная это все, я решила учиться не задавать вопросов со скрытым желанием похвалы. О том, кто обижается на другое мнение, я уже много сказала, и добавлю только одно: если спрашивающий изначально будет настроен на то, чтобы узнать мнение и откорректировать что-то, если он не учел чего-то, а не напрашиваться на комплемент/похвалу, то это будут доверительные и участливые отношения по любви. И каждый из нас научится «истинной любви христианской, которая ищет не угождать, а доставлять существенную пользу ближнему» (по Игнатию Брянчанинову).

3. Рассуждение: о моем правдивом и обманчивом ответе

А теперь я буду в роли отвечающей подруги, причем, которая тоже обиделась на реакцию подруги.  

Если послушать мою обиженную душу, то она думает (или может сказать вслух): «а зачем ты меня спрашивала?», «лучше бы я сказала, что красиво», «оделась некрасиво, а я осталась виновата», «сама не умеет одеваться, а я виновата», или «хотела как лучше, а она обиделась как всегда», или «ну, и иди как тетка», или «да не хочу я с тобой никуда идти, всё настроение испортила» и т.д..

―Да уж…, — говорит духовная рассудительность с совестью, —  теперь я тебе скажу правду о тебе. 

— Всю свою жизнь в подобных ситуациях ты отвечала, как и все: ты не высказывала правдивого своего мнения, боясь негативной реакции другого — и в итоге был сплошной обман…. Это только своему ребенку ты говорила свое правдивое мнение о нем, а он злился на тебя; а когда вырос, то на те, малочисленные теперь моменты твоей правды о нем, говорит по типу: «ну, не начинай» или «я сам знаю». А другим ты всегда боялась сказать правду…

— А еще, будучи на месте твоей подруги, ты, так же, как и она, задавала людям вопросы по типу: тебе нравится? или как тебе?, надеясь получить комплимент, желая слышать согласие и одобрение. И ты его получала иногда заслуженно, а иногда – нет, но в последнем случае ты не замечала того, что другой выкручивается и говорит натянуто по типу: «да, хорошо», или замечала, но не хотела на это обращать внимание, чтобы не потерять удовольствие от самолюбования.

— Но, возможно, кто-то скажет: «зато и не было бы обид и ссор, если бы не сказал!». Но ведь это «соврал». Да, и именно «соврал», потому что тебя спрашивают: «тебе нравится?», а тебе ведь не нравится. И именно твое тщеславие заставляет тебя лицемерить и врать, говоря не то, что ты видишь и знаешь.

Да, мы очень часто используем ложь, боясь сказать правду, даже не замечая, что согрешаем словом. Мы очень часто обижаемся, соримся, мстим и т.п., когда кто-то нас не похвалит, не одобрит, и считаем, что имеем на это право. Право на что, на грех?…. Но для некоторых, к сожалению, главное, чтобы на него не обиделись, главное, чтобы его хвалили, потакали его воле, а не то, что он грешит…. А еще жаль, что мы не умеем честно и по любви общаться с ближними. Подай нам, Господи, мудрости и любви!

Итак, зная это все, я решила учиться говорить правду, когда меня спрашивают о моем мнении.

Понимаю, что, возможно, я не скажу правду знакомым, если они меня спросят, т.к. у меня нет с ними близких доверительных отношений, и я не знаю их вкус, какую они имеют одежду, да мне и все равно, как они одеты. А вот о моей подруге или ближнем я знаю много, и я считаю, что я должна быть честной с ними, и должна помогать им, если они в чем-то ошибаются или не учли чего-то, а я это увидела. Тем более что мы договорились говорить правду друг другу. Ведь если я увижу, что ей, например, некрасиво в чем-то, то, пусть это и неважно, и ничего страшного из-за этого не произойдет, но если я не скажу ей этого, то получается или я безразлична к ней, или желаю, чтобы ей не было хорошо?!

А еще: я должна помнить, что мое мнение, это – моя правда и я за это отвечаю. А у подруги она другая – ей или нравится, как она изначально одета, или, если она признала мою правоту, и не приняла ее, то за это я уже не отвечаю, и пусть будет, как она желает; а если искренне приняла мой вариант, то все будут довольны и спокойны.

А еще: когда высказываю свое мнение, то я должна внимательно смотреть за тем, чтобы не желать заставить другого сделать, как я считаю правильным. Потому что, это – явное своеволие с навязыванием своего мнения. Т.е., отвечая на вопрос о моем мнении, я должна просто высказывать свое мнение, или давать совет, спокойно относясь к тому, что тот человек может послушать и сделать, а может остаться при своем мнении.

И в заключение этого примера скажу, что я поняла: если мы хотим, действительно, разобраться, например, что будет уместнее одето, то нужно одеть теперь джемпер вместо пиджака и посмотреть как это будет смотреться. И, может быть, первая подруга увидит, что это сочетание лучше, и согласиться с мнением другой. А если у них так и останутся разные мнения, то пусть каждый и остается с ним, а подруга идет, в чем она желает, а другая должна с уважением отнестись к ее выбору. И таким простым образом сохранится внешний мир и любовь между ближними.

―На этом я закончу говорить о тех случаях, когда человек вынужденно исполняет волю ближнего, оказывая ему услугу. И мы увидели, что зачастую смиренное на вид согласие что-то сделать по просьбе другого очень далеко от добродетелей и того же смирения. Хотя конечно, внешний мир между этими людьми сохранен, потому что воля «инициатора» исполнена, но за счет лицемерия, человекоугодия и лукавства «исполнителя», внутренний мир которого метался в вихре его страстей…

А если мы – христиане, и, причем, желающие избавляться от своих страстей и приобретать добродетели, то нам следовало бы в своих отношениях учиться говорить правду друг другу, и с самым близким по духу человеком договориться об обучении себя на ваших ситуациях и примерах. И обязательно нужно следить за своими привычными страстными реакциями, которые будут проявляться в разных ситуациях: обиды, внутренние «бури», саможаление, гордость и т.д.; должны бороться с ними в этих ситуациях путем внимания/трезвения к тому, что сейчас со мной происходит, путем различения своих страстей, а не видением в себе добродетелей, как мы привыкли, и должны вести брань с привычными реакциями. И так каждый раз, в каждой ситуации, и ты и тот, с кем ты договорился учиться говорить правду, – и тогда со временем они научатся новым реакциям, новым мнениям, и это будут реакции и мнения христианских добродетелей, а не плотского ума, который правил ими до этого. И да поможет им Господь!

А пока нет такой договоренности и такого духовного осознания у людей, то, к сожалению, они или будут так грешить до конца своих дней, или их будут считать плохими, когда они будут стараться говорить правдиво, без лицемерия угождая своему тщеславию и тщеславию ближнего…. Да помилует их и нас  Господь!

А далее речь пойдет об отказах «возможным исполнителем» воле «инициатора».

Глава 2. Об отказе воле «инициатора».

Раздел 1. О моментальном и обдуманном отказе

В первой главе этой второй части я говорила о тех случаях согласия с другой волей, когда человек не желает ее исполнять, но из-за страха обидеть «инициатора» лукаво и лицемерно соглашается, и при этом еще и злится в сердце. То есть внешне он говорит одно, а внутри другое, или внешне он показывает себя добрым, а внутри, т.е. на самом деле, он зол.

Замечу, что я не рассматривала случаи, когда я внешне соглашаюсь на чужую волю и внутренне также согласна и спокойно или с приятностью оказываю услугу другому при его просьбе. Только скажу, что такая смиренная реакция может быть как добродетельной, если эта услуга не связана с грехом и пороками, а может быть греховной, если есть такое согласие с делами греха.

А в этой второй главе скажу о тех случаях, когда я внешне отказываю кому-то в его просьбе оказать ему услугу для него; и покажу некоторые страстные причины отказа. Для этого я продолжу рассматривать изначально смоделированные мною ситуации, и порассуждаю о некоторых особенностях отказа. А в третьей части этой главы я скажу о том, как, когда и почему можно отказывать людям в ситуациях, когда кто-то что-то желает для себя и ему нужен другой, чтобы реализовалось его желание.

О моем моментальном раздражительном отказе

К вопросу об отказе «инициатору», конечно, относится вопрос о том, как и когда я это делаю.

И поэтому вначале хочу напомнить о том, что говорилось во второй главе этой темы, относительно моей эмоциональности при моем нежелании исполнять волю другого: я могу сразу же отказать «инициатору», и, причем, сделать это в резкой форме и раздраженно. И для того, чтобы не повторяться, я приведу ссылки на гл.1, Раздел 1: «1. Рассуждение: как я могу отказывать чужой воле моментально, открыто и с раздражением», а также на раздел: «Выводы мне: о моем моментальном раздраженном отказе».

Далее я уже не буду говорить об этом, а скажу о другом.

1.1. О подготовке к отказу

Я уже говорила в начале второй главы, что есть такие виды отказов чужой воле, как: спонтанный (сразу во время разговора ты отказываешь), обдуманный позже (дается отказ уже в другом разговоре после обдумывания) и измененный (вначале одно решение, а после – другое, причем это может быть при первичном разговоре или после обдумывания). (гл.1, Раздел 1. О спонтанных и обдуманных отказах и согласиях)

И я сейчас скажу про обдумывание. Так, при отложенном ответе «инициатору», когда я еще не дала ему ответ, происходит обдумывание: «отказать — не отказать». Если же это измененный ответ, т.е. когда я вначале спонтанно отказала, а потом подумала и согласилась, или наоборот, и хочу изменить свое решение, то здесь также есть обдумывание подобного типа. И в этих двух случаях всегда есть мысленная подготовка к будущему разговору.

Итак, при обдумывании того, что мне сказал/предложил/попросил «инициатор» о своей воле/идее, у меня будут вначале помыслы-повторы того, что было в реальном разговоре; также может быть «буря» с возмущениями; также будут и рассуждения по типу «два помысла» — «что мне делать?», где я взвешиваю «за» и «против» (об этом я говорила во второй теме этого Цикла). А потом какое-то время я могу находиться в мучении «отказать – не отказать», но все-таки решаю отказать «инициатору». И тогда начинается подготовка к неприятному разговору, при которой я обязательно буду мысленно говорить с начальником/мамой/знакомым/соседкой, много раз прокручивая в мыслях свои слова, то в одном варианте, то в другом (т.е. это будут помыслы-мысленные разговоры, которые я обозначаю: «разговор перед разговором»). И вот тогда наступает тот вид непокоя, который я обозначаю: «как «красиво» отказать?» или «как высказать свое мнение, которое, скорее всего, не понравится другому?».

В этих внутренних диалогах есть немало интересных нюансов, которые должен знать тот, кто обучается трезвению над собой, обучает себя истинному познанию свое греховности, а значит смиренному мнению о себе, и кто борется со своими страстными мыслями и реакциями.

1. Рассуждение: о внутренней «буре» после конфликтного разговора, по которой можно познать свою греховность

В случае если мне сразу не понравилось что-то, что желает от меня другой, то у меня обязательно будет внутренняя буря с возмущенными мысленными разговорами, или, как говорят святые отцы, страстные помыслы. И будут они в любом случае: то ли я сразу спонтанно отказала, то ли у меня было время подумать и решить отказать–не отказать, а потом ответить, то ли я молча согласилась, будучи недовольной.

Вначале скажу о возможной внутренней «буре» помыслов после того, как мне что-то не понравилось в разговоре.

Это состояние недовольства, при котором я (и все люди) в мыслях/в воображении продолжают вести некий «разговор после разговора», в котором повторяют, что они говорили в реальном разговоре, что им говорили другие люди; в мыслях они обязательно возмущаются, осуждают, доказывают свою правоту, укоряют себя за то, что не так ответили, а надо было так-то сказать, переигрывают свои сказанные слова, изменяя на более красивый ответ, и т.п. Эти мысленные разговоры могут стать навязчивыми на какое-то время, когда они идут по кругу и возвращаются время от времени, да так, что человек не может перестать об этом думать.

Интересно еще и то, что в помыслах бывают разыгрывания, в которых я пытаюсь сказать воображаемому собеседнику- инициатору так, чтобы хорошо выглядеть, и пытаюсь выкрутиться, чтобы не делать, как тот хочет; а бывает и так, что я уже и не пытаюсь выкрутиться, а я прямо и бесстрашно отказываю, да еще и рассказываю «инициатору», какой он плохой или что я права и т.п. О выкручивании я скажу чуть позже, а сейчас об обвинениях другого. Так, например, дочь в мысленном разговоре выговаривает матери о ее приезде: «твоя идея глупая; ты будешь мне мешать; я не хочу, чтобы ты целый день у меня ходила перед глазами и что-то спрашивала, когда я работаю; или — я хочу отдохнуть после работы, а не тебе уделять время, или — зачем ехать в такую жару, ты ж без кондиционера не можешь, и мне еще придётся из-за этого вызвать мастеров для ремонта и платить много денег?». А вот пример с соседками, когда одна мысленно выговаривает другой: «ты шкаф заставила мусором; ты постоянно в нем что-то складываешь, перекладываешь, а это надо выбросить; я и так отдала тебе все полки, а ты еще от меня что-то хочешь; почему мой сын должен тебе уже не в первый раз что-то делать, и ты вызываешь его как бесплатного мастера?». А вот пример дальних знакомых, когда та, к которой позвонила другая, говорит в мысленном разговоре: «что тебе надо от меня? я уже и забыла, что ты есть, а тебе все от меня что-то надо? забыла, как ты демонстративно отворачивала лицо от меня в храме, когда я тебе была не нужна, а теперь добрым голосом мне что-то говоришь?; а как я к тебе когда-то звонила, а ты резко отвечала, что занята — так это было нормально? Ты хочешь, чтобы я свое бросила и занялась твоими делами?».

Отмечу несколько важных нюансов.

Первый: произнесу ли я потом всё это вслух? Как правило, нет, но могу озвучить только некоторые фразы, и то с другой интонацией (т.е. когда буду говорить уже в реальном разговоре, то стиль моих речей меняется на более вежливый, заботливый и т.п., и я не произношу тех укоров, которые были во внутреннем диалоге). И это происходит по тому, что я понимаю, что если я всё это произнесу и с той же интонацией, то скандал гарантирован. А я ведь не хочу его, да и не хочу, чтобы люди узнали, что я думаю о них, и не обиделись на меня. И это скрытая причина моего страха (или нежелания) обидеть другого: то, что я о нем думаю и как я его не люблю, действительно, это может обидеть.

Второй нюанс: показывает ли мне себя эта мысленная буря? Однозначно, да. Из нее я могу узнать свои реальные мотивы отказа, и, как правило, это – самоугодие, злопамятство, осуждающая гордость и др. И тому, кто желает познать себя и свои действительные мотивы, нужно обратить внимание на эти свои мысленные разговоры, и понять, что значат твои слова. Например: «мама, твоя идея глупая» может значить, что дочь считает, что мать вообще глупый человек (если дочь уже не раз это отмечала) или сглупила в этот раз, а ведь я-дочь умная и всегда, и сейчас. Или, например, слова: «ты будешь мне мешать; я не хочу, чтобы ты целый день у меня ходила перед глазами и что-то спрашивала, когда я работаю» — означают, что мать, как представлялось дочери, часто мешала ей и раньше, и сейчас злопамятство через память быстро напомнило это, и воображение тут же представило, что так будет и сейчас, и тут же появилось недовольство придуманным. А о том, что так может и не быть, и мысли не появилось, или это означает, что дочь вообще не очень расположена к общению с матерью, и особенно, когда устала на работе. Или, например, слова: «я хочу отдохнуть после работы, а не тебе уделять время» — означают, что у дочери развито саможаление, которое часто проявляется мыслями о своей усталости и желанием отдохнуть после работы, и она не любит, когда ей мешают во время отдыха. Вот приблизительно как можно узнать об истинном отношении дочери к матери и о страстях самой дочери из ее мысленных разговоров.

А вот что можно кратко сказать о других примерах мысленных разговоров: слова соседки «ты шкаф заставила мусором; ты постоянно в нем что-то складываешь, перекладываешь, а это надо выбросить» — означают осуждение и недовольство соседкой, которое было уже какое-то время (возможно, и не только по поводу шкафа), и которое уже не раз произносилось в мыслях, и сейчас вновь появилось. Также оно выражает и плохое отношение к соседке, как к «плюшкиной». А слова: «я и так отдала тебе все полки, так ты еще от меня что-то хочешь? почему мой сын должен тебе уже не в первый раз что-то делать, и ты вызываешь его, как бесплатного мастера?» — знак осуждения соседки за то, что та не благодарная и наглая, а также знак некого сожаления о том, что помогли когда-то и дали повод соседке теперь к ним постоянно обращаться. ―А по примеру мысленных разговоров с дальней знакомой, четко видно, как женщина не любит ту знакомую, видно как осуждает ее, а значит, имеет гордость, которая считает себя лучше той знакомой, и видно как она злопамятствует, вспоминая старые свои обиды.

Итак, приблизительно таким образом нужно познавать свою греховность в разных ситуациях, трезвясь над помыслами-мысленными разговорами. И тогда ты постепенно будешь видеть убогость своей души, видя ее то хвастающейся, то злобствующей, то мстящей, то ненавидящей других и мн. др.; и это породит у тебя истинное смиренное мнение о тебе, как о грешнике, и тем ты возрадуешь нашего Господа! Да поможет Он каждому из нас!

Но, к сожалению, стоит признать, что такое трезвение и понимание себя (или самосознание) не развито у грешников. Они более сконцентрированы на худости других людей, которые каким-то образом мешают им жить, чем на осознании своих неправостей и страстей, и самообольщены о себе. Вот как говорит Феофан Затворник об общем состоянии грешников, какими есть каждый из нас: «… (по естеству) самосознание, или самопознание… преимущественно обращено внутрь и различает себя от своих действий…. Сие самосознание еще более слабо у человека страстного, лишенного благодати. Ибо для сего надобно знать свои действия, знать себя и отделять себя от своих действий. Но у него: нет достаточного знания собственных своих действий. … (Он) слишком увлеченный потоком собственных действий и оглянуться на себя не имеет он времени. Нет знания себя, ибо это знание слагается из знания собственных действий и своего отношения ко всему прочему существующему. Но ни последнего, ни первого в нем нет. Потому он не скажет, что, собственно, он значит, что его ожидает, в каком он состоянии, какое главное его настроение, главный недуг и чем помочь ему. … Все, что возникает внутри, считает он собственно собою и стоит за то, как за себя, как за свою жизнь. Оттого и отказать себе ни в чем не хочет. Между тем мало ли всевается в нас со вне от сатаны и мира, кроме того, что возникает от живущего в нас греха, которого тоже не следует считать собою? По всем сим причинам и опытам надо полагать, что грешник не знает себя как следует. ―Такое состояние сознания и самосознания у грешников, потерявших благодать, и у неверных, не приявших благодати, называется сном, почему к каждому из них говорит апостол: «Встань, спящий» (Еф. 5:14), также слепотой, сидением во тьме и даже прямо — тьмою (2 Пет. 1:9). Грешник живет в самозабвении, видит как во мгле и даже больше — ходит как слепой. … Грешник, как в темнице какой, заключен во внутренней своей тьме самоневедения и самозабвения…».

А это значит, что если сталкиваются два грешника, видящие себя «как во мгле», не могущие истинно оценить себя, то у них обязательно будет состояние, в котором каждый уверен в своей правоте, невиновности, своей хорошести, и уверен в неправоте и худости другого.

Да, нельзя не сказать, что и другие люди в ситуации бывают неправы, учитывают только свои интересы, выгоды и т.п., но если честно и трезво глянуть на себя, то обязательно будет и твоя неправость, и твоя самоугодливость. Так, что мы «одного поля ягоды»…

Но вернемся к вопросу о наших мыслях при обдумывании просьбы «инициатора».

2. Рассуждение: о мучении выбора «отказать-не отказать»

Во второй части этого Цикла, в первой главе, во 2-м разделе «О ситуациях и состояниях человека при вопросе: «что мне делать?», или о непокое от «двух помыслов»» я говорила о состоянии ума — «два помысла», когда человек обдумывая, что ему делать, взвешивает разные выгодные и невыгодные для него варианты. И поэтому я не буду повторяться. А скажу о некоторых нюансах при выборе «отказать-не отказать».

В начале третьей главы я говорила о страхе обидеть другого человека своим отказом, и сейчас покажу, как страх на реакцию того, кому хочешь отказать, проявляется в помыслах при обдумывании; и это влияет на решение «отказать-не отказать».

Нужно заметить, что помыслы могут быть очень краткие, буквально одно слово, но оно несет в себе смысл/информацию, которая не проговаривается расширенно; а может быть расширенное суждение.

Итак, вот, например, какие могут быть мысли от страха, если это ситуация с отказом начальнику идти обучаться на курсы за свой счет, чтобы развивал бизнес: «Не хочу идти на курсы, но как-то неудобно отказать начальству, или найдет нового специалиста, а меня уволит; или теперь будет плохо относиться ко мне; или теперь не отпустит в отпуск; или теперь не заплатит премию». ―И, действительно, я не хотела бы потерять эту работу, не хотела бы плохого к себе отношения, или хотела бы получить премию – и в этом ничего плохого нет. Но другому (начальнику) захотелось чего-то, и все то, что я хотела, может разрушиться, и мне жалко себя, и во мне правит страх лишиться блага – иметь работу. И если во мне победит этот страх, то я соглашусь на то, что мне не надо и чего я не хочу, т.е. идти на курсы новой специальности. ― А если у меня появится противоречащий помысел, например: «я не хочу идти на курсы, ну и пусть увольняет», то здесь уже мне нужно мужество последовать ему и согласиться на возможные будущие скорби – потерю работы. И на эту решимость может быть помысел утешения и поддержки: «ничего, найдешь себе новую работу»; и с этим помыслом-надеждой, как бы, уже и не так страшно.

Если же это случай с мамой, то помыслы страха могут быть такие: «это же, как только скажу, чтобы он не ехала, то она сразу начнет плакать и обвинять, что я ее не люблю» или «она же сразу бросит трубку, как только услышит, что сейчас не лучшее время к нам приезжать». ―Замечу, что это — помыслы от памяти и опыта, т.к. почти всегда в подобных ситуациях у матери была такая реакция. С этими помыслами страха душа может согласиться, а может их не поддержать, слушая другие помыслы, например: «ну и успокаивалась же она в те разы, ну покричит и отойдет, потом объяснитесь» или: «ой, так не хочется все это слушать…, может пусть едет, как-то перетерплю», или: «а может быть она нормально прореагирует, а ты придумала, что она будет обижаться».

Есть и такой интересный нюанс: если у меня появляется мысль отказать, несмотря ни на что, то нередко это некое отчаяние, при котором есть согласие с самым плохим для меня вариантом, например: что меня выгонят с работы или что мама или соседка обидится, и не будет со мной разговаривать. И тогда я с этим отчаянием говорю себе: «ну, и пусть выгонит», «ну и пусть обижается» и т.п.

На этом может закончиться мое обдумывания «как отказать?», а может быть и так, что спустя время я опять начну мысленный разговор по кругу, меняя аргументы и интонации. Т.е., я как будто уже и приняла решение – «не пойду на курсы», или «скажу, чтобы не ехала», но, находясь под впечатлением мысленных бесед, в которых правит все тот же страх пред начальником/мамой/соседкой, я могу вновь начать колебаться: «а может мне все-таки надо пойти на курсы» или «а может быть пусть едет, и как-то будет», и начинается вновь мучение выбора.

Но т.к. это не может длиться вечно, и мне надо давать ответ «инициатору», то я все же в какой-то момент говорю себе четко – «не хочу, откажу», и решаюсь на разговор с «инициатором». При этом я или рассчитываю сказать составленную мной речь, или сказать, как получится. И до того, как реально не произойдет этот неприятный разговор, то, как только я вспомню о предстоящем разговоре или перед самим разговором, внутреннего покоя у меня не будет.

Итак, при моем желании отказать могут возникать разные помыслы, которые вызывают у меня страх отказать. И есть помыслы, которые его поддерживают, а есть и такие, которые не поддерживают, и настраивают не бояться дать отказ. И это состояние, по определению святых отцов – брань помыслов, и так бывает при каждой проблеме. И от этой борьбы помыслов будет зависеть мое решение. Какие и когда победят невозможно сказать; но очень хочется, чтобы во мне не побеждали страстные, а побеждали помыслы от добродетелей… Помоги, Господи!

3. Рассуждение: о моем подыскивании «красивого» отказа в помыслах-мысленных разговорах

Еще скажу и о том, что обычно, когда мы отказываем кому-то, то мы не просто говорим: «я не хочу, потому что мне это не интересно» или «мне не подходит ваше предложение», а мы еще и объясняем свой отказ (думаю, это знает каждый). И это естественно и правильно, что «возможный исполнитель» доносит свою волю и объясняет, почему он не согласен с волей «инициатора». Это мы делаем и в мысленном «разговоре перед разговором», когда подготавливаемся к реальному разговору. Хотя эта подготовка к разговору, а тем более к неприятному, и она является естественной, но все же очень и очень часто это — страстные помыслы в виде воображаемых мысленных разговоров, в которых есть лукавство, ложь, лицемерие и т.п.

1. Первый интересный нюанс, когда ты ведешь мысленный «разговор перед разговором», особенно неприятным, заключается в том, что ты перебираешь то один довод, то другой, ища какую же причину отказа/несогласия назвать. И это не просто сообщение, в котором ты доносишь свою волю и объясняешь ее, а это поиск «весомого» мотива своего отказа, и это — какой-то красивый ответ, это – выкручивание, самооправдание, а нередко и ложь. Обычно так бывает, когда человек боится что-то сказать другому, т.к. тому это не понравится (хотя в этом нет зла со стороны человека), и предполагается, что ему за эту правду что-то будет плохое/неприятное от другого.

Кстати сказать, что бывает так, что когда человек не знает, как красиво отказать (т.е. ни один свой вариант не понравился настолько, чтобы его произнести при отказе), то он может реально начать жаловаться или просить совета у другого человека, даже не осознавая, что ему хочется услышать какие-то аргументы, которые будут звучать убедительнее или красивее (и, как бы, заручившись единомыслием), чтобы потом их и произнести «инициатору».  

Далее. Причем, обычно одним из видов «красивых» доводов, есть довод о пользе «инициатора», будто он печется о том человеке, которому хочет отказать. Например, в помыслах я говорю начальнику, что рядом есть такой же аппарат у других фирм, и поэтому такая покупка для нашей фирмы невыгодна начальнику. Или говорю: я бы пошла на курсы, но, во-первых, для меня это дорого, но даже не это главное, а то, что ближайшие курсы будут через полгода, а это начальнику не выгодно ведь. Или знакомая А. объясняет свой отказ перезвонить М.: чтобы ты не ждала моего ответного звонка, а то может быть у тебя какая-то срочная работа. Или дочь готовится сказать маме: «мы будем работать дома, и тебе это будет неудобно, ведь мы целый день говорим по телефону, и ты не сможешь отдохнуть» или «у нас сломался кондиционер, и ты не сможешь жить в такой жаре». А за всем за этим изначально стоит мое нежелание, а не их выгода. Кстати сказать, что это очень распространенный лукавый ход: говорить не о своем нежелании, а о пользе другого или заботе о нем.

Или есть такой вариант: при лукавом и завуалированном отказе ты, например, пытаешься убедить начальника, что кто-то сделает лучше тебя, и ему лучше пригласить другого специалиста или заключить с другой фирмой какой-то договор о взаимных услугах.

Т.е. одним из видов страстных помыслов при отказе под благовидным предлогом, есть помыслы от гордости, которые хотят донести другому, что я забочусь о тебе, вот я какая хорошая, и я согласилась бы, если бы тебе это было хорошо, выгодно, удобно. Причем, «красивые доводы» не звучат как прямой отказ, а это некое предложение подумать инициатору о своей пользе, которое склоняет его к тому, чтобы согласиться и отказаться от своей идеи. И мне это выгодно, т.к. он тогда, как говорится, оставит меня в покое. Да уж, вот как гордость способна выкрутить и ложь выдать за правду…

2. Второй нюанс. В таких случаях, когда я, например, пытаюсь назвать затруднительные обстоятельства, которые якобы не позволяют мне исполнить волю другого, а я как бы и согласна, то правда в том, что препятствия исправимы (например, можно сделать ремонт кондиционера или можно выделить время и оказать услугу знакомой, пусть и в ущерб себе), но ты не хочешь выполнять волю другого, потому что это сопряжено с трудностями для тебя, и если ты устранишь эти препятствия, то ты должен согласиться на его волю. А если бы ты хотел, то никакие бы обстоятельства или препятствия тебе не помешали (так, если бы хотел на курсы, то и деньги занял бы, или, если бы хотел, чтобы мама приехала, быстро бы вызвал мастера по кондиционерам). Но ты, как уже сказано, стараясь выглядеть красиво и боясь конфликта, не озвучиваешь свое нежелание, как главный довод, а прикрываешься тем, что это как бы обстоятельства мешают, а не я не хочу того, что мне предложено. И к тому же, нередко стараешься сказать это с вежливым тоном.

Замечено и то, что нередко объяснение причин своего отказа может казаться нам очень умным, правильным, красивым, весомым и т.п., а на самом деле оно глупо, лукаво, мотив незначителен и т.п., но мы этого не осознаем. (Конечно, может быть и так, что мы понимаем, что врем, выкручиваемся и т.п., но тогда это – вольный и осознанный обман).

3. Третий нюанс. В этих доводах бывают действительные мотивы (и про такой же аппарат в фирме рядом, и про кондиционер, и про работу дома), т.е. это — объективные данные; но, правда в том, что они вторичны, а первичны, например: моя лень, саможаление, нелюбовь к кому-то, и т.д. Но мотивы, которые связаны со мной, т.е. субъективные, если бы звучали открыто, выставляли бы меня в некрасивом свете. А как я говорила в первой главе, существует такое лукавство, которое подтасовывает свои мотивы, не желая выдать те, которые не красиво и не выгодно показывают человека. А мне ведь надо, чтобы меня воспринимали как добрую, участливую и т.п.

Так, когда я предупредила давнюю знакомую, что я перезвоню, чтобы решить ее вопрос, то потом я подумала и о том, чтобы она не ждала меня, а искала кого-то – и это некий добрый участливый помысел. Но там была и другая правда, которую я знаю, но не озвучила ее никому: при отказе я, прежде всего, подумал о себе, что не хочу заниматься ничьими делами, потому что у самой аврал, что не хочу вообще общаться с той давней знакомой, тем более, когда она мне намекнула, что я обязана что-то сделать, т.к. это — благословение настоятеля, которого я не уважаю.

И маме я не скажу других мыслей, которые были: «ты нам будешь мешать», «я не хочу принимать гостей», «муж недоволен твоим приездом»…

Т.е. этих своих мотивов я не склонна озвучивать, а лукаво предпочитаю рассказать о том, как я забочусь о другом.

Да уж…, это же надо так уметь лукавить: я забочусь о себе, а показываю, что забочусь о том, кого я не люблю в этот момент, потому что он что-то хочет для себя и в этом я ему нужна?!… Господи, прости нас, пропитанных лукавством!

4. И последний интересный нюанс, который я отмечу, таков: в таких мысленных разговорах другой человек (например: начальник, мама) могут противоречить твоим «красивым» доводам отказа, например: на твои слова в мысленном разговоре: «мне дорого учиться на курсах», в мыслях звучит ответ голосом начальника: «а вы поищите курсы, которые дешевле» или «я дам вам беспроцентный кредит», или на помысел–придуманную причину отказа: «в других центрах есть такой аппарат, и люди ходят туда, а к нам не будут ходить» звучит голос начальника: «ну и что, что у других есть, а мы будем лучше»; или на твои слова, которые ты в мыслях произносишь маме: «мы тебе будем мешать» она отвечает: «да не будете, я буду то на улицу выходить, то в магазин, то на балконе», а про кондиционер она якобы говорит: «да у вас в городе не так жарко как у нас, обойдусь» или говорит: «так отремонтируйте» и т.п. Эти ответы в мыслях голосом других людей означают или то, что они уже так говорили в подобных ситуациях (т.е. это — помыслы от памяти и ассоциаций), или это – мысли от логики или совести, которые, так сказать, показывают ошибки твоих суждений или другие варианты. И вот на все эти противоречия, которые в тебе возникают, ты стараешься еще и на них мысленно отвечать, выкручиваясь.

А бывает, что ты не можешь придумать, что ответить, и тогда или пока прекращаешь об этом думать, или придумываешь новые «веские» доводы, а старые оставляешь без ответа.

― Итак, когда я чего-то не хочу, но не хочу этого сказать, то я выкручиваюсь. И нередко это удается. И в таких случаях, как будто это и хорошо, что я, например, переубедила «инициатора» и он отказался от своей идеи меня задействовать, или хорошо, что не произошло ссоры, и что никто не обиделся. Но этого добились мои ложь и лукавство… Помилуй меня, Боже!

Да,подбор мыслей с «красивыми» доводами отказа, это – лукавство, при котором человек показывает, что он якобы ищет блага для другого, а не печется о своем благе; и это — лукавая попытка не самому отказаться, а чтобы «инициатор» сам отказался, и тогда мне ничего не будет за мое нежелание. И я, когда буду озвучивать все эти красивые доводы, обязательно буду лицемерить и разыгрывать из себя хорошую. И Феофан Затворник так сказал: «(В самолюбии) причина и лицедейства, суть которого есть напряженное ухищрение всячески прятать свои дурные стороны, не исправляя их…» (Что есть духовная жизнь…., п.4).

И мои мысленные «разговоры перед разговором» являются страстным состоянием моей души, в которых будет и обида, и осуждение, и лукавство, и обман и др. Но мне будет казаться, что я переживаю, подбираю фразы, чтобы не обидеть другого (а на самом деле я боюсь, что бы он не принес мне неприятностей из-за моего отказа), кажется, что я намечаю план будущего разговора (хотя я могу планировать-планировать, а скажу или часть, или совсем другое). И, воспринимая себя таким образом — что я делаю что-то нужное и хорошее, — я не смогу понять своей греховности и увидеть свою неправоту и страстность. И тогда я трачу время и рассуждения не на то, чтобы понять себя и свою волю в этой ситуации для того, чтобы увидеть свои страсти, и противостоять им, например, через усмирение своей воли, и сделать противоположное тому, чего она хочет, а я занята тем, что придумываю, как выкрутиться. А мне ведь нужно учиться различать, где и как я лукавлю, вру, оправдываюсь, обвиняю другого и т.д., и, как говорят отцы, должна не сочетаться и не соглашаться со страстными помыслами, а я наоборот — беру их как довод, который озвучу в предстоящем неприятном разговоре…

А еще: правда в том, что познание своей греховности мне в тот момент и не нужно, ведь я решаю очень важную внешнюю проблему, а до внутреннего своего мира мне нет дела, тем более, если я еще и облагородила свой непокой и страсти красивыми мотивами…

1.2. О возможной перемене моего отказа на согласие 

И в заключение этих рассуждений об отказах того, кто не желает исполнять волю «инициатору», хочу сказать о возможном варианте завершения этой ситуации со стороны отказавшего: он все таки или соглашается на волю другого, или хотя бы чувствует свою вину за то, что отказал.

Итак, когда во время разговора я раздражилась на «инициатора» и резко отказала ему в его просьбе или спокойно отказала, и он на меня раздражился открыто или скрыто, то разговор закончился. Сразу или по пришествие времени у меня начинаются помыслы в виде мысленных повторов фраз из того разговора, а также какие-то придуманные диалоги, где я продолжаю спорить, выговаривать свое недовольство, обвинять другого. И это — первый этап внутренней «бури» (и о нем уже говорилось выше).

Далее бывает так, что появляются помыслы и другого характера, и чувства по типу: «я не права в том и в том» или «я обидела того человека», «тебе что, трудно было сделать?», или «зачем я так сказала?» и т.п. И это – второй этап, как некий спор возмущающихся помыслов и обличающих меня.

Это обычно относится к отношениям с близкими людьми. Так, после того, как я откажу ближнему, у меня может быть чувство и помыслы жалости к обидевшемуся на меня, может быть чувство вины и обличающие меня помыслы, и я могу переменить свое решение. Вообще же изменение своего решения может быть под влиянием: совести, жалости, нежелания натянутости отношений или страха обидеть, долга и т.п.

Сразу отмечу то, что, конечно, есть люди, которые или во всех или в некоторых подобных ситуациях не склонны видеть своей вины, и считают себя всегда правыми или имеющими право негативно реагировать, потому что другой неправ или что он не должен, как говорит гордость, «мне указывать» или «решать, что мне делать». И такого чувства вины или сожаления, и таких обличающих себя помыслов (о которых я дальше скажу) может и не быть; или они могут появляться, но на них есть ответы гордости, которая все равно отстаивает свою правоту. Или может быть, что у людей и есть эти обличающие помыслы, но они настолько, так сказать, «тихие» и «слабые», что на них не обращается внимания, и люди остаются в своей, как им кажется, правоте…

Сейчас я буду говорить не о таких людях и случаях, а о том, когда обличения себя после конфликтов довольно-таки выражены, и несут желание или согласиться на волю «инициатора», или хотя бы как-то смягчить свой отказ.

И сразу приведу один совет святого отца о том, как стоит сообщать о перемене своего решения. Варсонофий Великий (в. 373): «Когда кто и сам по себе спросит (или попросит) тебя о вещи, в которой ты имеешь надобность, и тогда говори правду (что она тебе нужна самому – от сост.); если же, забывшись, скажешь: «Я в ней не имею нужды», — возвратись и скажи: «Прости меня, я раскаиваюсь в том, что сказал, ибо вещь эта нужна мне»».

― Т.е., если ты не можешь оказать кому-то услугу по какой-то причине, например, тебе некогда или это не в твоих силах, то так и говори: «я не смогу». А если вначале согласишься, а потом поймешь, что не сможешь исполнить, то честно об этом скажи. А «инициатор» пусть помнит, что любой человек может не сообразить сразу или побояться отказать, а потом, подумавши, может поменять свое решение (как и ты сам это делал не раз, т.к. это — естественно), и обижаться на того человека в таких случаях – это проявлять свое не смирение и самолюбие.

О возможном «споре помыслов» после моего отказа

Сейчас я рассмотрю этот этап — некий спор возмущающихся помыслов и обличающих меня. Если побеждают обличающие, то я чувствую себя виноватой, как будто я совершила что-то злое и греховное против того человека, хотя вначале ситуации так не думала. И это — этап, на котором происходит разного рода и разной силы смирение; если же побеждают помыслы, в которых я возмущаюсь другим человеком, то смирения быть не может.

Итак, если появились такие обличающие меня помыслы и тягостные чувства вины, то я обычно хочу это исправить, желаю, чтобы ближний успокоился, и не желаю длящегося конфликта (когда со мной не будут разговаривать, или будут укорять еще какое-то время). И я могу принять решение отказаться от своей воли и согласиться с волей ближнего. Т.е. это — смирение, которое уступило воле ближнего, но запоздалое, и приходит оно чрез раскаяние (о подобном изменении своего решения через раскаяние сказано в Евангелии в притче о двух сыновьях: «У одного человека было два сына; и он, подойдя к первому, сказал: сын! пойди сегодня работай в винограднике моем. Но он сказал в ответ: не хочу; а после, раскаявшись, пошел» (Мф. 21:28-32)).

Далее порассуждаю об этом споре помыслов.

Смоделирую пример «двух помыслов» — один возмущающийся, а другой – обличающий. Так, когда мать сообщает дочери, что едет к ней в отпуск: один ее помысел недовольства и злопамятства говорит: «мама, как всегда, даже не спрашивает удобно нам или нет, и сейчас командует, как в детстве», а другой — то ли от совести, то ли от отчаяния, то ли от любви говорит: «ну это же твоя мама», «ей хочется тебя увидеть…», «она и так давно у вас не была» и т.п. Или помысел саможаления говорит: «я так устаю после работы, и мне не хочется ни с кем говорить после нее, а тут мама, которая любит поговорить; одно дело – по телефону и всё, а другое – весь день или даже вечер она говорит, говорит…, да еще и делать что-то заставит», а другой помысел, оправдывающий маму, говорит: «ну, говорливая она у тебя, и когда-то тебе это нравилось». Или помысел отчаяния говорит: «не хочу, сиди, мама, дома», другой помысел говорит: «а ты ведь ездила к ней в отпуск, когда она работала, так почему же она не может, и должна сидеть дома?». ― Думаю, видно, что это спор моего самолюбия в различных проявлениях с любовью, снисходительностью, долгом, совестью, здравой логикой и т.п., т.е. некое «сражение» страстных помыслов с добродетельными.

А сейчас укажу некоторые нюансы такого спора.

1. Этот спор не выглядит так просто и кратко, как я описала, это – смена многих помыслов. Причем на одну мысль бывает краткий ответ и согласие или не согласие с ним, а другой порождает длинную вереницу убеждающих, спорящих, оправдывающих и т.п. мыслей, как бы призывающих душу склониться то на обвинение «инициатора» и утвердиться в правоте твоего отказа, то на признание твоей неправоты.

2. Бывают такие обличающие тебя помыслы, которые похожи на помыслы смирения, так как есть желание помириться. Но на самом деле это мысли от страха обидеть, о которых подробно говорилось ранее. Разница лишь в том, что этот страх пришел не сразу в разговоре, как в том случае, если я вынужденно согласилась на чужую волю, а он пришел после моего «бравого» отказа, и я как бы очнулась от своей «смелости» и испугалась, что мне что-то будет за мой отказ. Поэтому если я вижу, что в моих помыслах есть мысли о каких-то неприятных и плохих последствиях для меня (например, самые простые: кто-то не будет разговаривать, не позвонит, не захочет исполнить какую-то мою просьбу, пожалуется кому-то), то это знак, что во мне действует «страх обидеть», а не смирение с совестью, любовью, снисхождением и др. добродетелями. Но и у тех, и у тех будет желание внешнего мира, а вот мотивы разные.

3. При споре этих помыслов могут появляться какие-то решения. Причем, это может быть, как согласие на волю другого, так и утверждение в своём несогласии, а может быть и компромиссное решение, например: «мама, давай я тебе денег дам, съезди куда-нибудь» или «приезжай, но я сниму тебе квартиру, ты будешь гулять по городу, отдыхать, и будем встречаться, когда у меня будет время».

4. Обычно добродетельные и правые помыслы звучат тихо. И как я уже сказала, иногда я им что-то отвечу противоречием, а иногда соглашусь с ними. Замечу один интересный факт: если я реально разговариваю об этой ситуации с подругой, обсуждая, что же теперь делать с конфликтом, и услышу, что она говорит мне слова, советующие помириться или признать и свою вину, и это — слова, подобные тем моим «тихим» помыслам, то я обязательно скажу, что я тоже так думала. И если я настроена на то, чтобы не уступать воле ближнего, то я озвучу те противоречивые мысли, которые у меня были, чтобы убедить и подругу в своей правоте. А если у меня уже был некий настрой на примирение и уступку, то сказав, что у меня тоже были такие «хорошие мысли», я не скажу, что я их, так сказать, отбросила, и склонилась на какой-то страстный. А сейчас, сказав подруге только, что я тоже так думала, я подчеркнула, что я – умная (и сама это знаю), хорошая, жалеющая, смиренная и т.п. Но вот только, если бы я была такой на самом деле, то я последовала бы тем добрым помыслам, и уже примирилась бы с ближним, а не советовалась бы спустя время с подругой о том, что теперь делать…

5. Мое окончательное решение после моего отказа зависит от того, что же во мне победит: мои страсти во главе с самолюбием или любовь к ближнему, совесть и другие добродетели. И чем чаще в подобных ситуациях во мне побеждали добродетельные помыслы, тем большую силу во мне приобретали мои добродетели, и тем легче сейчас приходит покаяние и смирение. А чем сильнее во мне страсти и они часто побеждали в подобных спорах, тем я еще более «утрамбовывала» их, и сейчас тяжелее мне прийти к истинному смирению и любви…

Итак, я решаю извиниться, и все таки исполнить волю ближнего. И вот какие у меня есть недоуменные вопросы: странно, если я после «мысленных бурь», неприятного разговора и обид пришла к варианту, что надо всё же сделать, как хочет ближний, то не легче ли бы было сразу согласиться?…. И стоило в подобных ситуациях (когда кому-то пришла какая-то «идея») так согрешать своими реакциями и помыслами, не желая исполнить его волю? Думаю, ответы очевидны…

О моем чувстве вины после моего отказа

И в заключение этого раздела, мне бы хотелось сказать и о своей вине.

1. Вначале я бы хотела рассудить о своей вине в подобных ситуациях, если смотреть через простую логику. И у меня получается так:

Виновата ли я в том, что тот человек желает не того, чего хочу я, или что мы думаем по-разному? Нет, он имеет на то полное право. Но такое же право на мое мнение и желание есть и у меня.

Виновата ли я в том, что честно сообщила о том, что хочу и что думаю? Виновата ли я в реакции того человека на наши с ним различия? ―А вот в этих двух вопросах ответ таков: и да, и нет. И разберу это на примере отпуска матери.

«Нет, я не виновата» — можно сказать на месте дочери, потому что я могу говорить правду и могу иметь свое мнение, а также я не виновата в воле и в обиде мамы, потому что я не могу управлять ее эмоциями, страстями, мыслями и т.д. Не виновата я и в том, что например, в ситуации с маминым отпуском, она желает не только меня увидеть, а и удовлетворить свою праздность, а у меня для этого нет возможности, потому что мы с мужем в маленькой квартире работаем дома и допоздна, и я не в отпуске, как она. Не виновата я и в том, что мама не спросила меня о моей воле, а просто поставила меня перед фактом ее приезда. — Можно найти еще и другие оправдание мне, и они, так сказать, видимый фактаж (или объективные).

Что касается «да, я виновата», то замечено, что у многих людей чаще чувство вины сопровождается помыслами, в которых звучат устоявшиеся выражения по типу: «я отказала – а это же моя мама, я ее обидела, я сказала грубо, я же могла это сделать, как она хочет» и т.п. И это — не помыслы от духовного самообличения, а привычные и типичные мысли от совести, которые бывают у всех людей, независимо от их веры или неверия. ―А еще, при такой типичной вине может остаться и чувство своей правоты, и тогда это вызывает некое отчаяние и безысходность от того, что тебе придется покориться чужой воле, отказавшись от своей правоты и воли.

2. Но каким и о чем должно быть духовное самообличение и чувство вины, не дающее отчаяние и безысходность, а не такое, как описано выше?

Христианин, старающийся идти по пути самопознания своей греховности и покаяния, сможет сказать с истинным смирением «да, я виноват» только через формулы греха и страстей, которые он увидел в своих реакциях в ситуации, а, не оправдываясь, на основании фактажа или думая общими фразами. И тогда в его обличении себя (или самоукорении) будут например такие рассуждения: не имеет значения, что у другого проявились его страсти, потому что я отвечу за свои грехи, а он — за свои.

И вот, например, мои страсти и пороки в примере с приездом мамы:

― очень часто я поступаю по страсти праздности, желая куда-то пойти, поехать, чтобы сменить обстановку, как и мама. И тогда я не говорю себе, что я поддаюсь этой страсти, а считаю, что я – отдыхаю. А вот, как только коснулось мамы и меня, то я тут же вспомнила по страсть праздности. И всегда ли я организовывала свой отдых так, чтобы не «нагрузить» ближних? Конечно, нет. Когда я приезжала к той же маме в отпуск или на каникулы, всегда ли я спрашивала: а удобно ли тебе, ведь ты же работаешь?

― Моя воля почти всегда то же страстная и происходит от самолюбия и эгоизма, т.к. я не хочу себе, например, неудобств, чтобы кто-то нарушал мои планы и т.п., и я хочу поступать только, как я хочу, не учитывая воли ближнего; а еще, когда мне что-то понадобится от того человека, то я буду хотеть, чтобы он сделал по-моему ― так чем я отличаюсь от мамы? И она получилась у меня эгоисткой, которая думает только о себе, а я получается не эгоистка, когда говорю, как я много работаю и что мне мешают?!…

―Я была грубой, резкой, категоричной, когда высказывалась маме, и это — вопрос моих страстей: гнева, нетерпения, гордости, своеволия и нелюбви к ближнему. А я думаю не про свои страсти, а о маминых плохих чертах характера.

―Я виновата в том, что своими словами или интонацией я провоцирую ближнего на негативные реакции и на обычные для него «пластинки», о которых я хорошо знаю (например, стоит мне высказать свое мнение определенным тоном, как мама начинает меня обвинять в нелюбви, или жалуется, что она одинока). Я не смогла учесть того, что иногда нужно промолчать, иногда сказать кратко, а иногда пространно, чтобы объяснить свою позицию, и это — вопрос моей не рассудительности и не хранения языка; ведь могла же я маме сказать, что надо подумать и потом поговорим, а не возмущаться сразу?

― Есть моя вина и вина ближнего в том, что мы с ним не научились уважать мнение и волю друг друга, не научились договариваться в таких случаях, чтобы нам было, так сказать, комфортно, даже если у нас воля и мнение разные; и у нас нет настоящей любви, хотя мы и самые близкие люди, но в каждом из нас правит греховное самолюбие.

― Виновата я и в том, что я столько много знаю о добродетелях и страстях, и много лет занимаюсь собой, а мой ближний/мама не знает всего этого, и не умеет того, что умею я, по милости Божией, и я не смогла донести свое мнение в той ситуации, когда ближний, возможно, мог неправо поступать, желая исполнения своей воли.

Итак, будучи как бы и не виновата, потому что у меня есть право моей воли и обстоятельства на моей стороне (о чем сказано в начале этого раздела), я все равно бываю виновата. И это, повторюсь, я могу увидеть только через призму греха и страстей, и чрез христианское смирение и любовь. И если я испытываю такую вину в ситуациях по типу «другому пришла идея, и я ему нужен для ее реализации», то она, действительно, покаянная и смиренная. А часто ли у нас бывает такое чувство вины именно по причине видения своих страстей? Пусть каждый ответит о себе сам…

На этом я закончу говорить о некоторых страстных реакциях «возможного исполнителя», когда «инициатор» желает его задействовать для себя. А далее я предложу рассуждения о том, когда и почему христианину можно отказывать или соглашаться с волей другого в подобных ситуациях, чтобы учиться смирению и любви.

Раздел 2. О некоторых основных страстях, влияющих на мой отказ чужой воле

Ранее, во втором разделе этой главы, я уже сказала о том, какие страсти заставляют меня согласиться с волей ближнего, хотя она мне и не нравится, и это: страх, человекоугодие, тщеславие, прикрытые лицемерием и лукавством. В таких реакциях лицемерного согласия у человека утверждается гордыня, при которой он считает себя хорошим, добрым, понимающим, и не хотящим обидеть и смутить просящего что-то у него, а это, понятно, никак не может воспитывать истинное смирение. Кстати сказать, что избавиться от такого человекоугодия и лицемерия очень не просто, потому что этот навык казаться быть добрым и хорошим, выработан годами, а вот быть на самом деле таким – к этому подвигу мало кто приступает и побеждает в нем…

В этом же разделе я рассмотрю вопрос о своем отказе кому-то. И именно свой отказ очень страшен для людей-лицемеров, потому что они его расценивают как потерю своего «лица»/репутации пред другими, как доброго и хорошего, и воспринимают его как некое, со своей стороны, бессердечие, жестокость и т.п., которое увидят люди и будут его осуждать, да и ему самому неприятно видеть себя таким, потому что привык оценивать себя хорошим.

Итак, понятно, что человек в разных ситуациях не хочет исполнить волю другого по разным причинам. И эти причины ему обычно кажутся весомыми, правильными и т.п. (и это частично может быть и так, а иногда и нет). Но все ли и всегда ли мы задумывались, что наши отказы бывают от страстных причин?! Каждый пусть ответит сам. А я далее скажу о том, какие страсти способствуют моему отказу исполнять волю другого в смоделированных ситуациях по типу: «другому пришла идея, и я нужен ему для ее реализации».

Сразу отмечу, что не исполнять волю другого можно из-за старых обид, злопамятства, а также из мести, зависти и т.п. Но об этих причинах я не буду сейчас говорить, а скажу о менее заметных и привычных. Но есть и добродетельные причины или относительно допустимые, о которых я скажу позже.

1. Рассуждение: о моей лени, не желающей «напрягаться» ни для себя, ни для другого

Итак, что же мне может мешать исполнить волю ближнего, в которой он что-то желает для себя и я ему нужен?

Очень часто мне мешает страсть уныния (или лени и праздности). Например, кто-то ко мне обращается, чтобы я сделала для него, как он желает, а мне в этот момент хочется отдохнуть, развлечься, полежать и посмотреть фильм и т.п. (или, если это просьба о деле в будущем, то я предполагаю, что мне в будущем будет нужен отдых или я буду занята).

В ранее смоделированных мною пяти ситуациях телесная лень может ярко проявиться в третьем примере, когда друг желает пойти в ТЦ отдохнуть, а тебе лень. В данном примере оба друга находятся под влиянием страсти уныния, только в разных видах: у одного действует праздность, как желание развлечься, а у другого – лень, как желание бездействовать.

Но и в других примерах могла быть эта причина; но она была менее выражена и не первична. Так, в первом примере с курсами для развития бизнеса собственника фирмы у работника была не лень, а отсутствие личной потребности более работать. Во втором примере с отпуском матери у дочери также была первичной не лень, а саможаление и усталость. В четвертом примере об услуге давней знакомой, которая обратилась к другой знакомой во время аврала на работе, причиной была занятость, саможаление и нежелание общаться с этой знакомой (а вот если бы у женщины не было аврала на работе, а ей хотелось отдыхать, а не выполнять просьбу знакомой, то это – от лени). В случае с соседкой, которая хотела, чтобы вторая соседка позвала сына помочь ей переставить шкаф, лени не было, а первично было нежелание просить сына, чтобы он не злился.

Вообще, о лени, как страсти уныния, я много сказала в теме «Беседы о конфликтах в семьях, происходящих от разных страстей членов семьи», во второй части «О конфликтах от лени, усталости, саможаления и праздности членов семьи», в первой главе «О не выполнении домашних дел членами семьи из-за лени». И там же можно прочесть, как бороться со своей ленью, когда ближний просит что-то сделать.

Итак, вот как кратко, но емко говорит о лени и своей воле авва Исаия: «Леностью питается своеволие; рождается гордость и презрение своей обязанности» (сл.16) и «…уныние (разленение) рождает волю (свою); своя воля … рожда(ет) презрение (ко всему должному — вот, стану я это делать)…» (сл.17).

А это значит, что моя лень неразрывна с самостью, эгоизмом и гордостью, при проявлении которых, я действую не по любви, состраданию или долгу, а как мне удобно и не обременительно.

И ленивый христианин никогда не приобретет смирение, потому что по слову Ефрема Сирина: «Признак смиренномудрия – обеими руками удовлетворять потребности брата, так, как бы и сам ты принимал пособие». (В подражание притчам), «Смиренный не упрямится и не ленится, хотя бы и в полночь позвали его на дело…» (О добродетели…, п.3):.

2. Рассуждение: о моей лени, когда у другого человека скорбь и ему нужна моя помощь

А сейчас я приведу пример о страсти лени «возможного исполнителя» в ситуации, когда у «инициатора» случилась скорбь, неприятность, проблема и т.п., и он обращается за необходимой ему помощью.

Но напомню, что я не рассматривала вопрос о воле людей во время скорбей. А делаю это сейчас для того, чтобы показать, как эта страсть может легко, так сказать, отодвигать добродетели любви, сострадания, долга и т.п. даже в тех ситуациях, когда ближний находится в трудных обстоятельствах.

Так, например, у матери в квартире случилась некая серьезная неполадка, и ей действительно нужна помощь сына. Она звонит ему и просит срочно привезти одну нужную ей вещь, которая поможет в устранении этой неполадки. Сын же после работы в это время играет на компьютере, и, услышав просьбу, испытывает досадливость и раздражение, что ему придется сейчас напрячься и бросить игру. Да, он переборол досадливость, и внешне соглашается привезти, хотя по голосу она была слышна. А потом у него было некое ворчание, исходящее от самолюбия, в котором были помыслы самоугодия, лени и саможаления по типу: «не дадут отдохнуть», «я так устал, а тут еще и это», «это ж надо ехать, и вернусь поздно, а завтра на работу», «я хотел еще фильм посмотреть», «да достали уже все эти проблемы» и множество других подобных. Думаю видно, что здесь примешивается еще и саможаление, и эгоизм.

У человека с относительно здравой совестью и с наличием добрых чувств к другому в этом случае должна победить любовь, сочувствие, самопожертвование и т.п., а не самолюбие с набором разных страстей, в том числе и уныния/лени. И сын, действительно, преодолевая все доводы своих страстей, едет помогать матери, потому что у взрослых детей по отношению к родителям есть и любовь, и долг, и соучастие в трудностях, которые побеждают лень, саможаление и самоугодие. А если не едет, то его трудно назвать «сыном»…

Также нужно обязательно заметить, что именно о таких ситуациях, которая только что приведена, очень часто говорят святые отцы, когда речь идет о смирении пред волей ближнего. Например, вот как говорится о помощи в скорбях и тяжких трудах в Троицких Листках (ст.324): «Бог помогает в трудах тому, кто не считается с ближним своим (имеется в виду — не считается кто, что делает – от сост.), а кто охотно, с любовью готов ему помочь в его трудах непосильных. А у нас, грешных, часто как бывает? Просит человек помочь в его трудах, а ему отвечают: «Мне, брат, и своего дела не переделать; с чего это ты взял, чтоб я стал работать еще на тебя?» — Не правда ли, братие, какое бессердечие, какая холодность к ближнему! Если уж и в самом деле тебе недосужно, то хоть добрым, ласковым словом утешь, — зачем оскорблять труженика упреком, и притом вовсе от тебя не заслуженным? Тяжело, братие, и говорить о таких самолюбцах. Так и видно, что в их безжалостных сердцах нет ни искры той благодатной любви, которая согревала и привлекала бы к ним сердца людские; так и веет холодом от этих людей, хочется уйти от них подальше, чтоб и самому не заразиться этой холодностью или не погрешить пред Господом Богом грехом осуждения ближнего… (В книге Исхода говорится) помоги врагу твоему поднять на ноги бедное животное! Вот как даже Ветхий закон Моисеев милостиво велит относиться к чужому несчастью, велит помогать даже врагу, даже скоту твоего врага в его непосильной работе! Как же нам, христианам, отказывать в помощи ближнему — другу, соседу, нашему же брату?».

Итак, если случается у ближнего скорбные обстоятельства, а я ему отказываю из-за лени, то тогда победа лени во мне принимает уже вид жестокости.

3. Рассуждение: о моём саможалении, не желающем «напрягаться» для другого

Другой причиной отказа воле другого, которая часто связана с ленью, является саможаление.

О саможалении также много сказано в теме «Беседы о конфликтах в семьях, происходящих от разных страстей членов семьи», во второй части, во второй главе «Конфликты по поводу выполнения домашних дел, связанных с усталостью членов семьи, которая относится к страсти уныния и печали». А сейчас приведу только некоторые нюансы.

1. Саможаление грешника появляется всегда, когда что-то происходит не по его воле, а особенно если это сопряжено с трудностями, с напряжением его сил. Об этом так говорит Феофан Затворник: «…саможаление, не любящее ничего прискорбного» (Толк. на посл. Римл.12, 12).

Вообще, у меня саможаление проявляется не только тогда, когда я устала или немощна в болезнях, но и тогда, когда чувствую себя нормально. И тогда оно разное.

При телесной немощи человек часто констатирует, что он устал и жалуется в мыслях и на словах, и хотел бы, чтобы страдание тела закончилось. И тогда у него есть скорбь о себе несчастном. А если еще при этих немощах надо что-то делать и еще и для другого, то это для души вообще становится «катастрофой». Это – саможаление в печали и скорбях.

А другое саможаление бывает при страсти лени, когда человек не ощущает никаких телесных немощей, и не несет болезненных трудов, а ему просто не хочется что-то делать. К тому же, если какое-либо дело не нравится или кажется трудным (даже если оно и нетрудное), то ленивому человеку обязательно будет жаль напрячь себя на преодоление этих трудностей. Интересен тот факт, что пока такого человека никто не трогает и не просит что-то сделать, его саможаление не выражается открыто. Но как только его затронут, часто он тут же начинает ссылаться на усталость и представлять себя жертвой, т.е. он начинает лукавить.

2. Саможаление мешает человеку исполнять заповедь о труде для своих потребностей (т.е. о своем благе) и заповедь о любви к ближнему (т.е. трудиться для блага ближнего). Иоанн Кронштадтский (Моя жизнь во Христе, ст. 1758) говорит об этом так: «Самолюбивый человек жалеет себя для блага других. И гортани ему жалко для научения других, если он учитель или священник; и всего сердца ему жалко, потому что он, так сказать, от полсердца служит ближним, а часто и вовсе без сердца; и сил физических жалко, он боязлив как заяц, и боится, как бы не заболеть от трудов, и – покоится». ― Где ж тут исполнять волю ближнего?!…

Интересно еще и то, что иногда, жалея себя, человек может вредить своим интересам. Так, например, если сотрудник нуждается в деньгах, но он не желает обучаться новому, потому что ему не хочется напрягаться, более чем есть, то он откажется идти на курсы, а это значит, что лень с саможалением угодили телу, но сделали ему же хуже в плане материального обеспечения себя.

3. А еще: когда я что-то делаю по своей воле, у меня также может быть саможаление, но оно другое, по сравнению с тем, когда связано с волей другого. Потому что к нему еще и присоединяется гнев и нелюбовь к тому, кто желает что-то от меня.

Так, уже говорилось в начале главы, что когда тебе не нравится воля другого, то ты начинаешь раздражаться и гневаться. Это происходит вот почему: саможаление относится к самолюбию, и Максим Исповедник говорит: «…самолюбие же есть телолюбие (или саможаление)» (Главы о любви, сотн. 2-я, 4). И у грешника на защите самолюбия стоит страсть гнева. Так, когда человеку не хочется что-то делать, а тем более если это дело сопряжено с какими-то трудностями, то по законам греха саможаление обязательно будет недовольно тем, что надо утрудить плоть; а также самолюбие будет недовольно тем человеком, который понуждает его к этому делу. И проявляться оно может обвинениями и ропотом иногда в мыслях, а иногда открытыми укорами. Например, мать просит взрослую дочь убрать в квартире или купить продукты, но дочь, «уткнувшаяся» в телефон и ничего не делающая обычно по дому, понимает, что для этого надо оторваться от того, что ей интересно, и напрячься телесно для того, что неинтересно. И начинает роптать и раздражаться на мать. И это — саможаление эгоиста и ленивого, который настроен на то, что он не должен трудиться, особенно когда кто-то желает от него этого. И когда таких людей попросить что-то сделать, то они, жалея себя и защищая себя от труда, но, не будучи немощными, будут кричать или что они устали, или что это не их обязанности.

И во всех мною смоделированных ситуациях в этой теме также не могло обойтись без саможаления и раздражения, например: дочери жалко себя, что она и так устает, а придется еще и напрягаться при приезде мамы, которая, как известно по опыту, будет заставлять убирать на балконе (или придумает другие дела); знакомой жалко себя, чтобы еще более напрячь себя работой, которая нужна дальней знакомой, когда она и от своей не успевает отдохнуть; соседке жалко себя, что сын может опять кричать на нее из-за просьбы соседки.

Итак, пусть итог о саможалении подведет Василий Кинешемский (Беседы на Еванг. от Марка, гл.4, 1-20): «В душе человека таким каменистым пластом является себялюбие. Обыкновенно оно лишь слегка закрыто сверху тонким налетом чувствительности и добрых порывов. Но когда необходимо эти добрые порывы углубить и осуществить в жизни, то есть сделать доброе дело, которое, собственно, и составляет плод доброго порыва, против этого неизменно восстает себялюбие и рожденное им саможаление. Допустим, вас просят оказать помощь. Вы готовы это сделать и пожертвовать что-нибудь нуждающемуся, но сейчас же вы слышите голос себялюбия: «А сам-то я с чем останусь? Мне самому нужны деньги: у меня их так мало!» Ваш добрый порыв наталкивается на холодную каменистую стену эгоизма и блекнет, как нераспустившийся бутон»…

4. Рассуждение: о самоугодии при нежелании оказать услугу «инициатору»

Также, при нежелании исполнить волю «инициатора» и оказать ему услугу, у меня обязательно действует и самоугодие, которое опять-таки связано с саможалением.

1. Это происходит тогда, когда я понимаю, что надо будет, так сказать, не только напрячься, а надо еще сделать что-то, что выходит за мои привычные дела и что нарушает мои планы. При этом мои планы, например, могут быть желанием полежать, отдохнуть, посмотреть фильм, а могут быть планами серьезных своих дел ― а мне так не хочется; я желаю, чтобы было, как всегда, и как я наметила для себя и своих дел.

Например: если дочери жалко себя, что ей придется приспосабливаться во время ее работы к нахождению в квартире мамы, что вызовет определенные трудности, то она захочет отказать маме в приезде, тем самым угодит себе, а не маме. Или, если женщина работает в аврале много дней, что вызывает у нее уже саможаление, а здесь еще и давняя знакомая захочет получить от нее услугу, что добавит еще более работы, то ее саможаление, конечно, усилится, и она выберет, так сказать, себя, а не знакомую, с которой она вообще не общается.

2. Притом, что самоугождение – это порок, надо объяснить кое-что про него.

Так, Виссарион Нечаев (еп. Костромской) говорит: «Каждому из нас по природе свойственно самосохранение, самоугождение». А вот что говорит Василий Кинешемский: «Мы знаем много выдающихся людей необычайной нравственной высоты и чистоты, отдавших свою жизнь служению ближним. Но никто из них не мог для этого служения забыть себя и собственные нужды вполне. В их деятельности всегда две направленности: одна для других, другая для себя. Последний род деятельности может занимать самое ничтожное место в их жизни, но отречься от него не могли даже апостолы».

А это значит, что в каждом моем желании и в каждом моем нежелании сделать что-то для ближнего, обязательно будет какой-то мотив, связанный с угождением себе, и это естественно. Поэтому мне не надо быть безрассудной, стараясь достичь той стадии, когда я никак не буду угождать себе. Христиане должны стараться побеждать его в некоторых случаях. Виссарион Нечаев (еп. Костромской) говорит: «(Но, несмотря на то, что «каждому из нас по природе свойственно самосохранение, самоугождение») когда идет дело о благе ближнего, когда ближний нуждается в нашей помощи, то мы должны победить в себе самоугодие».

(А когда можно поступать по естественному самоугодию я скажу позже.)

Замечу и то, что духовным учителям, или священникам, не стоит быть краснословными, говоря другим людям о необходимости полного отвержения своего самоугождения, потому что по природе это невозможно для людей.

3. И последнее что хотелось бы отметить, так это то, что, чем чаще человек себя жалеет и чем более в нем самолюбия, то тем самым он все более и более воспитывает в себе самоугодливый и греховный нрав/характер, при котором очень тяжело смиряться пред волей другого. И об этом так сказал Феофан Затворник (Письма, п.971): «Вред от поблажки (саможаления) тот особенно, что в толпу этих мыслей и образов протискивается враг, и в сумятице засеменяет худые сочувствия, желания и даже намерения. Несколько кратное повторение этого образует недобрый самоугодливый строй внутри». Или еще так сказал: «Себя-пожаление идет заодно с самоугодием и вообще с самолюбием и есть корень всех послаблений, опущений, равнодушия и беспечности. Слыхали вы фразу: живущий в нас грех? — Вот он-то и есть саможаление со свитою его» (Письма о разных предметах веры и жизни, п.49).

5. Рассуждение: о лукавстве, которое при отказе другому прикрывает лень, саможаление и самоугодие

А теперь скажу о лукавой притворной усталости от лени и эгоизма, т.к., от лукавства нередко, так сказать, никуда не денешься, когда не хочешь исполнять волю другого, и, отказывая, ты не хочешь честно сказать «инициатору», что тебе лень или что ты не хочешь утруждаться для него. А говоришь, например: не могу, занят и т.п., да еще и с какой-то виноватой интонацией, как бы говоря: я и рад бы, но не могу…

Причем некоторые люди притворяются осознано, а некоторые даже не осознают, что притворяются.

Далее я скажу о таких лукавых отговорках, как: «я устал», «я не могу», «мне некогда», «я не умею» и т.п., когда тебе не хочется сделать по воле другого.

Так, устает каждый человек, когда он действительно физически или умственно напряженно работал; но правда в том, что пусть он сейчас занят или устал, но он все же или имеет силу еще что-то сделать сейчас, или у него будут силы через время, чтобы оказать услугу другому человеку, но — он не хочет. Причем, иногда продолжаешь прикрываться усталостью даже, когда она уже прошла, но говоришь, что устал, а иногда начинаешь разыгрывать усталого или больного даже когда усталости и не было или она была незначительной.

А еще: действительно, бывает так, что «возможный исполнитель» не может исполнить просьбу или предложение «инициатора» (и это – естественно). Но мотив отказа «не могу», не всегда бывает правдивым, потому что нередко «можешь», но это будут дополнительные трудности, которых ты не хочешь. Это парализованный человек не может пойти куда-то, а даже тот, у кого ноги больные, все равно может пойти и что-то сделать…

А, например, когда нежелающий называет причину «некогда», то нередко правда заключается в том, что это он сейчас не может, а позже сможет, или что можно все-таки найти время, даже в ущерб своей занятости, или что у него всегда есть время, которое он или не доспит, или подвинет свои дела, или просто заберет его у праздности.

Даже на причину: «я учусь удаляться от мира и поэтому не связываю себя суетными делами» можно сказать, что ты – не ангел, а человек, и все равно ты немало делаешь дел мира и общаешься с разными людьми, особенно если тебе это выгодно или интересно.

Также лень может прикрываться неумением. И вот как об осознанном и специальном прикрытии недомоганием и неумением говорит Симеон Новый Богослов (сл.66): «…если прикажут мне что-нибудь работать, я скажу им, что немощен, не могу, и если будут принуждать к тому, отвечу: «хоть задушите меня, или выгоньте, не могу работать», — и нахмурюсь, будто плачу, вскрикну и скажу: «вот колена подгибаются и в глазах потемнело»; … если заставят меня смотреть за мулами, то сначала проговорю, что не умею ходить за ними, а потом нарочно буду оставлять их без пойла и корма, тогда поневоле или оставят меня, или дадут мне помощника, на которого я и свалю весь труд, сам же сделаю что-нибудь для вида и залягу; если велят мне быть хлебопеком, то я, чтоб не показаться ослушником, буду уверять их притворно, что не умею печь хлебы, и скажу, что ни разу не видал, как печется хлеб, но пойду и испеку им такой хлеб, что будет как камень, и они, не могши есть его, не будут более принуждать меня к такому послушанию; если пошлют меня прислуживать на кухне, то я не послушаю игумена и, не поклонившись даже ему, скажу: «Господи помилуй! Меня это ты, отче, из всех выбрал, чтоб приставить к такому низкому послушанию? Разве нет других братий в монастыре?»». Так думает он сказать, чтоб отделаться и от этого послушания. Затем пересматривает все послушания и на все заготовляется отвечать: «не умею, не могу», — а если принудят, исполнять их кое-как и портить. Как замышляет, так потом и делает, или еще и хуже того».

Спаси и сохрани нас, Господи, от такого лукавства и обмана!

Вообще, притворству свойственно разыгрывать какое-нибудь состояние, которым человек желает вызвать нужное отношение к нему, или понудить других что-то сделать, потому что лукавая душа знает, что страдания вызывают в душе другого человека жалость и желание помочь, или совесть его будет обличать в том, что он не помог. И поэтому лукавый человек всегда притворяется перед другими, а, когда остается один, перестает это делать. Также его притворство заканчивается, когда он делает то, что ему нравится (например, играет на компьютере или его приглашают ужинать), и он тут же становится веселым и не больным или не уставшим.

О таких людях так говорит Евангелие и Василий Великий (Правила, кратко изложенные, в. 69): «А что леность, сопряженная с лукавством, подвергает ленивого осуждению, это видно из слов Господа, сказавшего: «лукавый раб и ленивый» (Мф.25, 26)».

В отношении такого лукавства и обмана христианское учение однозначно говорит: Евергетин (т.2, гл.3): «… не смей свою лень извинять своим недомоганием».

6. Рассуждение: о моей любви и нелюбви к разным людям

А теперь я скажу о том, что в те моменты, когда кто-то желает, чтобы я сделала то, что я не хочу, то я его не люблю. А также я рассужу о том, как это влияет на мое смирение пред его волей.

1. Моя нелюбовь, которая проявляется, когда я не хочу чего-то, а ко мне обращаются с просьбой для себя, касается абсолютно каждого человека, будь то начальник, мама, друг, дальний знакомый или настоящий знакомый по обстоятельствам (об этих группах людей говорилось в смоделированных примерах). В таких ситуациях я испытываю негативные чувства на какое-то время и к тому, кого я люблю и о ком у меня хорошее мнение – и это некие всплески нелюбви. А если это будет тот, кто и до этого случая мне не очень нравился, то это уже не всплески нелюбви, а это еще более усугублённая моя нелюбовь к нему, и, даже можно сказать, злоба и ненависть.

А в остальное время – я одних, в общем-то, и люблю, мне приятно общение с ними, иногда я стараюсь поступать по любви, состраданию, когда у них скорбь, тяжесть, неприятности и т.п. даже если мне чего-то не хочется или трудно. Также иногда я сразу без какого-либо недовольства соглашаюсь помочь в их деле по какому-то доброму порыву; а иногда вначале чувствую недовольство/досадливость моего самолюбия, но побеждает всё же любовь, долг, совесть, а иногда и жалость. И это не моя заслуга, потому что я — такая хорошая и любящая, нет, это — помощь силы любви, данной человеку Богом, и которая связана и со состраданием, и с самопожертвованием, и с усмирением своего самолюбия и своеволия. Слава Господу, что не оставляет нас с нашими пороками, а изначально вложил в нас такие силы!

Но когда у этих людей, которых я как бы и люблю, всё хорошо и когда их воля — это какая-то их «идея», которая мне не нравится, или когда их воля нарушает мои дела и планы, то здесь мне труднее поступать по любви, потому что не помогает сострадание (у них же все нормально), и потому что мое «не нравится» и «не хочу» делает сильнее мое самолюбие с саможалением и самоугодием, чем моя любовь к другому…

А в отношении других людей, к кому у меня нет любви или они мне не нравятся, то, понятно, что законы любви, которые могут пересиливать мое самолюбие и мое своеволие по отношению к этим людям, не работают. Ну, может быть иногда, когда они в скорби, то сострадание и поможет, а может и оно не помочь. Вот и вся разница.

Итак, да, я еще не научилась любить всех, а только с помощью Божией учусь сочувствовать грешникам, понимать их и не осуждать, учусь прощать и ни на кого не обижаться, и понемногу убиваю свое самолюбие, гордость и эгоизм, которые не позволяют мне любить всех. И вот когда они погибнут во мне, то Господь, надеюсь, подаст мне дар истинной любви.

(Об истинной любви, которая побеждает своеволие, лень, самоугодие и т.п. я скажу позже.)

2. А еще я поняла, что говоря о моей любви к людям и их любви ко мне, нужно учитывать и одно «но»: нельзя заставить любить другого человека, нельзя заставить кого-то хорошо относиться ко мне, или меня — к тому, кто мне не пришёлся по нраву.

И если ко мне кто-то плохо относится из-за моих пороков, то правильно делает, т.к. я и сама знаю, что ко мне не стоит хорошо относиться людям, потому что я вижу в себе бездну пороков и страстей.

А если кто-то плохо ко мне относится, потому что я стараюсь жить для своего спасения, обучаясь добродетелям, и это ему мешает, когда он желает меня втянуть в мир своих греховных интересов, то за это приношу хвалу Господу, что не дал мне быть втянутой, и понимаю, что тот человек никак не может ко мне хорошо относиться.

А если есть кто-то, кто мне не нравится (конечно, не из родных людей), то в этих случаях для меня тогда лучше не общаться с ним (так будет честнее и безопаснее для наших душ); и пусть каждый идет своим путем и каждый совершенствуется в любви, как может, но без меня и не на мне или я без него и не на нем… Мне бы научиться любить того, кто мне нравится, в те моменты когда сталкиваются наши воли…

3. Я много лет учусь не лицемерить и не притворяться.

Этому я училась на отношениях со своим взрослым ребенком и с близкими друзьями, чтобы не было так, как говорит Максим Исповедник (из Добротолюбие, 195): «Лицемерие есть притворение дружбы или ненависть, прикрываемая видом дружбы». ―И благодарение Богу, что мы идем с этими людьми по пути, на котором нам вначале было тяжело воспринимать правду, тяжело было перестать бояться мнения друг друга, уважать мнение и волю друг друга, находить компромиссы, ―а теперь идти все легче и легче…

А вот с мамой – у меня ничего так и не получилось, и в тех отношениях я училась только не раздражаться, терпению и снисхождению…

Итак, с ближними (со взрослым ребенком и друзьями)– я учусь любить их и быть снисходительной, учусь уступать им, если это не вредит никому, а иногда и не уступать, но так, чтобы сохранять мир и согласие между нами. И это пока моя мера в обучении себя…

Относительно других людей (дальних и бывших знакомых, и тех, к кому у меня нет симпатии), то мой уединенный образ жизни и мое домоседство сделали так, что общение с этими людьми давно прекратилось ― и я этому очень рада, спасибо Господу! И нравилось или не нравилось кому-то такое мое отстранение от людей, я все равно старалась (и сейчас стараюсь, если кто-то появляется в моей жизни по каким-то обстоятельствам) удаляться от них, чтобы мои страсти ослабевали, пусть даже не по причине моих усилий в противостоянии им, а по причине того, как сказал Петр Дамаскин: «всем полезно безмолвие и удаление от вещей и от людей, особенно же страстным и немощным».

А вот там, где у меня общение с вынужденными знакомыми (например, с соседями), я признаю, что еще не научилась не лицемерить, и разыгрываю свою симпатию, если ее не имею…

Для христиан же, которые имеют многие общения (что и передано в смоделированных примерах), потому что они активно живут в миру, и не могут отстраниться от людей, как мне дал Господь, то приведу совет, как удаляться от людей, данный Петром (Екатериновским) в труде «Указание пути к спасению»: «Надобно удаляться общительности не только с людьми явно порочными, отвергающими всякую заботу о благочестии, но и с такими, которые показывают холодность к благочестию, дышат духом мира, и такие пороки прикрывают видом вежливого обращения, потому что примером их мы сами легко увлекаемся, можем допускать то, что видим их делающими. … Потому в выборе людей, с которыми хотим обращаться, и особенно в выборе друзей, всегда надобно иметь большую осмотрительность».

4. Думаю, конечно, читатель увидел, что говоря о своих отношениях с людьми и наших волях, я четко указываю разные группы людей. Так, я разделяю людей на ближних мне по духу, по интересам и т.п., с которыми мне хорошо, и между нами почти всегда мир, ―и смирение пред их волей и сохранение любви не является тяжелым. Разделяю и на тех, с которыми мне не очень хорошо, т.к. у нас разный дух и интересы, но с которыми я общаюсь так, что они и не знают, что мне не очень они нравятся, но при этом между нами всё равно мир; ― и с этими людьми более трудно для меня стяжание смирения и любви.

И такое условное разделение на тех, кто мне более ближе и менее ― это естественно и не запрещено Богом, т.к. и у Него был любимый ученик Иоанн, и у святых подвижников также были любимые ученики, а к другим они обязательно хорошо относились. И поэтому такое разделение не есть нелюбовь.

Выделяю я и тех людей, которые мне не близкие, но с которыми мне комфортно общаться, и на дальних, которые мне чужды по духу и по интересам, с которыми я не хочу общаться ни часто, ни редко, и я стараюсь не соприкасаться с ними, чтобы осталась только, так сказать, видимость мира между нами. А «любовь плотская, как пресмыкающаяся по земле, поскольку устанавливается между телами скорогибнущими» (Исидор Пелусиот), благодарение Богу, не держит меня в своих сетях.

Позже я еще подробно скажу об этом делении.

7. Рассуждение: о плодах моих реакций для моей гордости, когда я — в роли «возможного исполнителя» воли другого

И напоследок только кратко скажу о гордости, которая воспитана мною же и на моих страстях, когда я видимо соглашаюсь на волю другого, а в сердце – нет, и на моей, так сказать, «смелости», когда я иногда решаюсь отказать другому.

Итак, чем чаще во мне проявляется самолюбие, лукавство, лицемерие, саможаление и человекоугодие, тем основательнее во мне утрамбовывается моя гордость.

1. Если я соглашаюсь на просьбу другого лукаво и лицемерно.

Происходит утверждение моей гордости по тому, что, когда я внешне соглашаюсь на волю другого, не желая этого в сердце, то разыгрываю пред другими свое смирение, учтивость, любовь, жертвенность, доброту и другие добродетели, а моя глупая и самолюбивая душа воспринимает себя так, будто она такая и есть. И вот как об этом сказал Иннокентий Херсонский (Лекции, л.6): «С лицемерием в тесной связи — самообольщение: это такое состояние, в котором человек не других обманывает, но самого себя, когда то есть считает себя хорошим, будучи на деле не таким».

Моя беда и в том, то душа не знала или забыла, что говорится в христианском учении, например: Стефан Яворский (Камень веры Православной, Догмат о добрых делах…, гл.8): «Первое свойство добрых дел состоит в том, что они исходят из свободной доброй воли человека. Всякое доброе дело, совершаемое по принуждению, а не добровольно и не по свободной воле, не является истинной и действительной добродетелью и не вменяется в заслугу для обретения вечной жизни. … Второе свойство добрых дел состоит в том, что благотворящий человек приятен Богу, праведен и является сыном Божиим по благодати, а не нераскаявшимся грешником. … Четвертое свойство добрых дел заключается в том, что они происходят не от одной только веры, а в первую очередь от любви к Богу». ―И моя гордость, находясь в самообольщении, решила, что ее вынужденное исполнение чужой воли с разыгрыванием себя хорошей – это есть доброе дело; ―согрешая при вынужденном выполнении воли другого через скрытый гнев, лицемерие, лукавство, тщеславие и т.д., душа решила, что она приятна Богу; ―исполняя волю другого, тем самым делая ему личное добро (хотя оно может и не являться таковым) я даже и не вспоминаю о Боге, а занята мирским попечением для другого, желаю получить его признание меня, симпатию ко мне, ищу любви того человека, которого я не люблю в тот момент, потому что он меня принуждает что-то делать для себя, и мне приходится, так сказать, выкручиваться.

И так как в моем сердце в таких случаях обязательно есть нелюбовь к «инициатору», то моя гордость, довольная собой, и мое самолюбие считают, что я имею право не любить того человека, т.к. он – плохой, а я, опять-таки, хорошая.

Обязательно есть в таких случаях и осуждение «инициатора», и обвинение его в «посягании» на мою свободу, и чуть ли не жизнь. Есть и самооправдания, причем зачастую лукавые (но в тот момент, когда они звучат в моих мыслях, они такими не кажутся мне). А ведь это всё – признаки гордости.

Вот так каждый раз и утрамбовывается во мне гордость. И горе будет мне на Суде Божием, если не покаюсь и не изменюсь…

2. Если я отказываю другому человеку.

При моем отказе другому, моей гордости кажется, что у нее нет страха, что тот обидится. Но это не так, так как нет грешного человека, в ком бы не было тщеславия, от которого и исходит этот страх. Это я, или, во-первых, так сказать, хорохорюсь, перебарывая свой страх отказать другому, и делаю вид, что мне всё равно, что обо мне будут говорить или думать другие люди (а по правде – я хочу, чтобы они говорили хорошо, и это та же гордость подает силы подавить этот страх). Или, во-вторых, я могу решиться на отказ по упрямству и по той же гордыне, надеясь терпеть то, что мне, возможно, сделает плохого обидевшийся на меня (например, ну и пусть мама, соседка, знакомая обижаются, но я не буду делать так, как они хотят). И этим я воспитываю другие проявления моей гордости: упрямство, наглость, хамство, равнодушие, эгоизм, холодность к другим и т.п. Или, в-третьих, когда я отказываю другому, то уверяю себя, что у меня есть на это основания, да еще и осуждаю того, кто от меня что-то хочет, обычно, обвиняя его в наглости, эгоизме и т.п. Да еще и могу добавлять, что я бы так не делала, или привожу пример, как я когда-то делала по-другому в схожей ситуации. А осуждение и хвастовство – это прямое указание на мою гордость, которая считает себя хорошей, а другого плохим.

И так снова и снова каждый раз и утрамбовывается во мне гордость. И опять-таки, горе будет моей душе на Суде Божием, если не покается и не изменится…

Итак, то, что сказано выше, это далеко неполный перечень страстей, которые не дают быть истинно смиренным (и все описать я не в силах). Но точно знаю, что христианину, желающему познать свою греховность и стяжать истинное смирение, вопрос об отказе другому в его воле требует очень хорошей рассудительности и честности пред собой.

На этом я закончу говорить о некоторых страстных реакциях «возможного исполнителя», когда «инициатор» желает его задействовать для себя. А далее я предложу рассуждения о том, когда и почему христианину можно отказывать или соглашаться с волей другого в подобных ситуациях, чтобы учиться смирению и любви.