Да будет известно твоему благоразумию, что, если надменная женщина, нарядившись, созовет к себе зрителей, то, хотя и не уловит ни одного встречного, осуждается как уловившая: потому что и яд приготовила, и питие растворила, и чашу подала, хотя и не нашлось пьющего. А дела всего чаще судятся, не по окончаниям, а по преднамерениям.

452. Диакону Евтонию (О хуле на Божие долготерпение грешников)

Знаю, что достоинства, каких они достигли, выше их; посему-то думая, что могут грешить небоязненно, в предлог своих грехопадений не что иное полагают, как превысшее всякой хвалы Божье человеколюбие (чего и вымолвить непозволительно). Но людям здравомысленным надлежит не так рассуждать, и не доходить до одинакового с ними безумия, но тогда особенно стараться вести такую жизнь, которая бы соответствовала почести, и, сколько возможно, сеяла делами, чтобы доброглаголивым языком и благопризнательным умом могли мы заградить уста тем, которые вооружают язык против Божьего долготерпения.

453. Пресвитеру Иераку («Тем, которые, сподобившись (священства), не сделались лучшими, справедливо подвергнуться строжайшему наказанию»)

Не одинаковое, блаженный, понесем наказание, если согрешим, и прежде нежели сподобились священства, и сподобившись оного, в последнем случае наказание будет гораздо тягчайшее. Ибо тем, которые, сподобившись такового сана, не сделались лучшими, справедливо подвергнуться строжайшему наказанию. Величие сана естественным образом делается напутием к большему наказанию.

454. Ему же («Грехи имеющих священный сан распространяют вредоносность на всех»)

Как на корабле, когда сделает ошибку пловец, небольшой это делает вред плывущим с ним; а когда — кормчий, — это уготовляет общую гибель: так грехопадения подчиненных не столько вредят обществу, сколько им самим, а грехи имеющих священный сан распространяют вредоносность на всех.

455. Ему же («Имеющим священный сан надлежит наипаче быть заботливыми, как обязанным дать отчет и за себя, и за подчиненных»)

Если возведенные на степень священного служения и преуспевая, добрый мой, едва могут оказывать пользу (потому что подначальные преспеяния их, как они ни велики, усматривают медленнее, а погрешности, как они ни малы, видят скорее); то живущие беспечно и нимало не промышляющие о подчиненных какому пороку не положат начала в тех, которые в грехах начальствующих думают иметь оправдание собственных грехопадений, и безбоязненно пускаются на всякое беззаконие? Посему имеющим священный сан надлежит наипаче быть заботливыми, как обязанным дать отчет и за себя, и за подчиненных.

456. Пресвитеру Зосиме («Грехи последуют за нами, как тень»)

О великости оскорблений и наказании люди обыкли судить по множеству свидетелей. Те же оскорбления, и те же наказания, если понесены не при многих, почитают не столько же тяжелыми. Посему, если это действительно так: смотри, в каком будем положении, когда при всем человечестве, при сонме Ангелов, станем давать отчет, когда наипаче и все бесстыдство не найдет себе места, потому что грехи последуют за нами, как тень.

457. Павлу (О Божественном правосудии или отмщающем или вознаграждающем)

У людей, когда или отмщают, или награждают, сила не следует непременно за изволением; у божественного же правосудия, вынуждено ли когда отмстить, а хочет вознаградить, поелику сила не немощнее изволения, и то и другое непременно придет в исполниние; одних оно накажет, других вознаградит.

458. Мартиниану, Зосиме, Марону («Ни один добрый не клевещет, и ни один порочный не бывает оклеветан»)

Хотя и странным покажется вам, что намерен я сказать, однако же пусть будет сказано. Итак, говорю: ни один добрый не клевещет, и ни один порочный не бывает оклеветан. Если сказанное кажется загадкой, то выражусь яснее. Добрый, если бы и вынужден был что сказать или по ненависти к пороку, или для исправления, не клевещет; потому что не вымышляет лжи, а говорит правду. А порочный не терпит клеветы; потому что, хотя лживый рассказывается о нем вымысел, однако же слышит он истину.

459. Им же («Божественная сила не без причины приходит не ко всем»)

Всякий человек желает тем содействовать и с теми быть сотрудником, в ком видит сильное усердие делать, что надлежит; а кто любит спать, оставаться в праздности и вести себя во вред собственному своему спасению, того по справедливости не удостаивает и слова. Посему, если действительно это так; то и божественная сила не без причины приходит не ко всем, но, оставляя тех, которые по нерадению изменяют собственному своему спасению, уделяет помощь свою решившимся делать, что надлежит.

460. Диакону Серину («Любителю добродетели надлежит отсекать все излишнее»)

Любителю добродетели надлежит отсекать все излишнее; ибо не в пище только, но и в одежде, и в месте жительства, и в домашней утвари, и в ином надобно уважать необходимую потребность и не нарушать довольства малым. Что пользы, если постишься, но копишь деньги; или не копишь, но ищешь помещения, которое превышало бы потребность? Что приобретешь, если пользуешься скромным жилищем, но украшаешься изысканной одеждой? Ибо надлежит быть скромным и в слове, и в наружности, и в голосе, и во взоре, и в походке. Многие, и богатством не обладая, не имея у себя ни жилищ, ни чистого одеяния, в походке своей обнаруживают такую изнеженность, что возбуждают смех.

461. Пресвитеру Зосиме (О смерти всякого человека и заботе о бессмертной душе)

Мир спешит уже к концу; ибо не солжет Истина, предсказавшая, что будет окончание. Хотя некоторым кажется, что конец еще далек; однако же время для каждого ежедневно истощается, готовится к кончине, близится к пределу. Для престарелых кончина известна, а для цветущих возрастом не известна жизнь. У жизни не один срок, смерть поедает всякий возраст, всем надлежит бодрствовать и ожидать того, что непременно будет. Но мы всего ожидаем больше, нежели этого; о том всякий час мечтаем, и того надеемся, что неожиданно и безнадежно; а что во всяком случае и непременно будет, нередко же и готово уже совершиться, о том и помыслить не удостаиваем; будучи смертны и бренны по телу, замышляем как бессмертные. О душе бессмертной не радим, лучше же сказать, и не думаем, что душа есть; смертное же тело почитая бессмертным, на него употребляем всю свою тщательность. Посему будем ли иметь какое извинение, бессмертную присуждая на смерть, а смертное удостаивая всякой чести, вредя одной, чтобы украсить другое, заставляя гладом истаивать душу, чтобы могло скакать и нежиться тело? Первенство надлежит уступить душе, а телу давать второе место; оно не сопротивно душе, но ее орудие и гусли; оно имеет нужду в попечении о нем, а не в бесполезном наслаждении, в пище, а не в неге; в довольстве малым, а не в пресыщении, чтобы ему быть не врагом, но споборником души.

462. Пресвитеру Маркиану (О правом слове)

Кто намеревается поколебать и опровергнуть мнение старое и утвердившееся, которое человек, сильно предубежденный, признает хорошим, тому, так как намерение его весьма странно, и не может сделаться удобоприемлемым без предварительных объяснений, не вдруг надлежит говорить противное. Он будет смешен, над ним станут издеваться предубежденные противным решением; напротив того, сначала подкопав мнение многим иным, тогда уже должно обратиться к противоположному. В таком случае слово его будет удобоприемлемым и произведет убеждение.

463. Стихотворцу Александру («Есть люди, которые, когда можно извлечь пользу из писаний или изваяний, не думают о том, а обращают это в поругание»)

Крайне дивлюсь, почему есть люди (одним же из таковых, как можно полагать, и ты), которые, когда можно извлечь пользу из писаний или изваяний, не думают о том, а обращают это в поругание. Ибо если Сократ был муж самый целомудренный и мудрый (это подтверждали Платон, Эсхин, Ксенофонт, Еврипид; на Аристофана же, который в том только и был хорошо сведущ, чтобы о всем говорить худо, и осмеивал учителя, может быть, дававшего ему урок любомудрия, не должно обращать и внимания), Сократово же было дело, как говорите, изваять Харит нагими и девами; то сделал он это не для того, чтоб молодых людей побуждать к сладострастию, как ты думаешь, но чтобы изваяниями дать понятие о свойстве Харит, потому что силен был и в этом. Поелику многие оказывают милости для выгоды, или для вознаграждения, или для дружбы, или для славы, или для чего иного: то ему желательно было (как убежден я), научить видящих это самое, что милости должны быть девами, непричастными всякой выгоды, свободными от всякого прикровения, так чтобы человек, не на иное что взирая, как на самую красоту благотворительности, оказывал благотворения имеющим в том нужду, и бедствий, им облагодетельствованных, не выставлял на позор, желая себе прибыли или славы.

464. Монаху Киру («Виню тех, которые, хотя ни в чем не имеют нужды, однако же по сребролюбию стараются всегда получить милость, и не хотят оказать её»)

Крайне дивлюсь ненасытности и раболепству тех, которые всегда просят милости, а сами не оказывают, что и почитаю признаком неблагородной и несытой души; потому что милость приемлющих ее поставляет в унизительное состояние одолженных, в оказывающих же оную увеличивает обыкновенно благородную щедрость. Ибо благородное дело, если кто первый оказывает милость другому, и рабское, если кто, приняв милость, навсегда остается за нее ответственным. Порабощенный милостью, как бы бремя нося на голове, необходимо не станет душею прямо, и не взглянет на облагодетельствовавшего, как равный, прежде, нежели уплачен будет долг. Говорю же это, не вменяя в закон, истинно нуждающимся не просить милости, и не предлагая в совет, обуреваемым не прибегать в пристань, даже не обвиняя тех, которые самим делом не могут вознаградить за милость (да не будет сего!), и тех, которые не могут благотворить делом, не вынуждая свидетельствовать благодарность хотя словом. Если и надлежит облагодетельствовавшему забывать, а облагодетельствованному помнить милость, то теперь не об этом намерен я говорить. Напротив того, виню тех, которые, хотя ни в чем не имеют нужды, однако же по сребролюбию стараются всегда получить милость, и не хотят оказать её. Тем, которые в нужде, не неуместно просить милости; просить же тем, которые могут оказывать сами милость, всего неуместнее. Они сугубо впадают в тяжкий грех: во-первых, сами прося по ненасытной страсти, а во-вторых, действительно нуждающимся заключая пристань человеколюбию. Ибо худо иждевают, что должно быть отдано с пользою.

465. Диакону Палладию («Благодетелей надлежит прославлять не только за то, что могли сделать, но и за то, что хотели, хотя не могли»)

Благодетелей надлежит прославлять не только за то, что могли сделать, но и за то, что хотели, хотя не могли, и что желали, за то свидетельствовать благодарность, а чего не могли, за то не винить. Ибо кто судит о делах не по намерению, а по окончанию, тот невежественен, и не знает сущности дел, не следующей непременно, но иногда и противящейся, изволению.

466. Грамматику Агафедемону (Для учения нужна и бодрость и дарования)

Учение острого делает отличным; а тупого приводит в состояние несколько лучшее, нежели в каком был он. Как не все обучившиеся телесным упражнениям делаются борцами, так не все посещавшие святилище муз — витиями; ибо занятия только при дарованиях и способностях делают людей отличными, а если не встретится в них ни бодрости, ни дарований, хотя и упражняют у одних душу, а у других тело, однако же не доставляют им знаменитости.

467. Епископу Исидору («Почему Спаситель повелевает нам подражать и Отцу, и Ему самому»?)

Поелику, справедливо признавая божественную добродетель недостижимою и неподражаемою, с удивлением спрашивал ты, почему Спаситель повелевает нам подражать и Отцу, и Ему самому: то ответствую, что вещи низшие справедливо берут для себя образцы с вещей высших, чтобы мы достигали хотя меньшего. Ибо хотя Владычная добродетель и не подражаема, но, когда по возможности стараемся подражать ей, не будем в подражании безуспешными. Как учители чистописания, взяв грифель, с великой красотою начертывают для детей буквы, чтобы дошли хотя до низшей степени подражания: так и Божия благодать предложила нам образцы добродетели, чтобы мы подражали, сколько для нас достижимо. Посему то, что не можем подражать совершенно, да не отвращает нас от того, что для нас возможно, но наипаче великим да представляется нам то, что удостоены мы хотя отчасти соделаться подражателями Божьему образу.

468. Геннадию (О тщеславии и пренебрежении похвал)

Хотя, что будет сказано, покажется тебе и странным, однако же не премину сказать. Утверждаю же, что тщеславие порождает душа низкая и ничтожная, а презрение и пренебрежение похвал — душа великая и возвышенная. Первая удивляется людской похвале, которая подобно траве, увядает, а последняя отвращается её. Одна ошибочный и нетвердый приговор многих признает весьма важным, а другая — вовсе ничего не стоящим. А что сие действительно так, в подтверждение сего намерен я спросить тебя: что думаешь о многих, у которых нет никакого понятия о добродетели? Очевидно, что они люди беспечные, недостойные никакого уважения. Какой приговор произносят они о добродетели, такой же мужам мудрым справедливо произнести о них самих. Посему выбирай сам; а мне кажется, ты не можешь быть на их стороне. Поэтому, не жалкое ли, лучше сказать, не смешное ли дело уловлять мнение тех, кому не решишься стать подобным? Если же скажешь, что многие, согласившись в одном и том же, дают решение достойное вероятия: то сим на то самое и укажешь, за что должны быть они пренебрежены. Ибо достойные пренебрежения, каждый сам по себе, гораздо еще больше потерпят пренебрежение, когда собрать их вместе. Неразумие каждого, приведенное в совокупность, увеличившись от множества, делается большим. Почему, если иногда взять его в отдельности, иной из них может быть исправлен; но всех в совокупности исправить невозможно, потому что неразумие растет выше и выше, и подкрепляется взаимными друг о друге мнениями.

469. Ему же («Славолюбивый не тоже, что тщеславный»)

Славолюбивый не тоже, что тщеславный; один упражняясь, а другой не упражняясь в добродетели, уловляет славу; один желает принадлежащего, а другой не принадлежащего ему уважения; один величается собственною красотою, а другой готов украшаться чужою; один высоко думает о собственных своих сокровищах, а другой — о сокровищах, нисколько ему не принадлежащих; одному желательно, чтобы почитали его по праву, а другому — чтобы и без права; посему первый, если и не совершен (ибо надлежит и упражняться в добродетели, и не желать себе славы), но лучше другого, и дальше отстоит от него, нежели насколько славолюбивый ниже совершенного; лучше же сказать, если надлежит выразиться точно, несправедливо славолюбивого сравнивать с тем, кто не сделал ничего доброго, но присвояет себе славу сделавшего, справедливее же сравнивать с тем, кто и сделал доброе, и пренебрег славою сделавшего.

470. Ему же («Любочестие не то же, что величие души»)

Любочестие не то же, что величие души, как ты говоришь. Одно все трудное переносит мужественно, а все, надмевающее других, — скромно; другое же имеет в виду только славу. Одно довольствуется собою, когда и никто не хвалит, а другое, если некому похвалить, не делает ничего хорошего. Одному желательно быть, а другому — казаться превосходными. Одно любить добро ради самого добра, а другое — ради чести. Одно благотворить, почитая благотворительность самым великим достоянием; другое оказывает милосердие ради славы. Посему, сколько человек, делающий добро ради самого добра, лучше, хотя делающего тоже, но делающего из награды, столько же величие души отлично от любочестия, хотя, по-видимому, делают они одно и то же.

471. Трибуну Серину (О смиренномудрии)

Если все имена, усвояемые Божественному и чистому естеству, превышают меру человечества; то всего приличнее для нас уподобляться Божеству в возможном и сообразном с нашею природою. Что же это такое? — Смиренномудрие. Ибо что имеем у себя такого, что было бы сильно превознести нас до высокомерия? По слову патриарха, мы — «земля и пепел» (Быт. 18, 27); по слову Законодателя, — «прах» (Быт. 2, 7); по слову псалмопевца, — то «червь» (Псал. 21, 7), то «трава» (Псал. 102, 14); а по слову сосуда избранного, — «окаянство» (Рим. 7, 24); ибо словом, которым выражает скорбь о себе самом, произносит суд о всем человечестве. Почему же не в том, чем ограничивает нас, нужда естества, будем уподобляться во «образ Божий» Сущему и смирившему «Себя» (Филип. 2; 6, 8)? Итак, подавив в себе противоестественную нам напыщенность, будем подвизаться в смиренномудрии, которое неотлучно от естества нашего и с ним совоспитано.

472. Маркиану («Трудно мне кажется делающему увещания тому, кто делает недозволенное, избежать неприличных речений»)

Трудно мне кажется делающему увещания тому, кто делает недозволенное, избежать неприличных речений; ибо что не позволительно делать, то не позволительно и говорить. Посему, как же ему поступить? Если выразишься благоприлично, то не возможешь тронуть виновного в том, о чем говорится; а если захочешь поразить его сильно, то необходимо тебе будет разоблачить дело и приподнять завесу. Почему и хвалят сказавшего: «боюсь, чтобы, говоря о тебе, что прилично тебе, не употребить слов неприличных мне» (Цицерон, книга 9. Письмо 22). Поэтому должно идти средним путем, на котором и себя не остыдишь, сказав, чего не должно говорить, и его не оставишь без пользы.

473. Комиту Ермину (О зависти и злословии добродетельного)

У многих в обычае завидовать отличающемуся высотою добродетели. Ибо, несносным и тягостным почитая того, кто поступает неодинаково с ними, но поставляет свою славу в превосходнейших преимуществах, и тем как бы обличает собственную их жизнь, злословят его и строят ему козни, когда должны были бы ему соревновать и увенчивать его.

474. Комиту Андромаху (О том, что проступки погрешающих не должно обращать «в вину делу божественному и справедливому»)

Крайне осуждаю твое неразумие за то, что о божественной вере судишь и отзываешься не потому, какова она сама в себе, охуждаешь же ее по лукавству некоторых. Ибо в чем не права она, если Зосима, Марон и Евстафий, как говоришь, отваживаясь, на что и отваживаться непозволительно, величаясь такими вещами, каких справедливо было бы стыдиться, помрачив собою всякого из известных своею порочностью, когда не следовало бы им быть и в числе мирян, принадлежат, по-видимому, к клиру? Почему не хвалишь ее по преуспевающим, а чернишь по склонным к падениям? И не представляешь ли себе, что найден тобою благоприличный предлог к лености, именно же ради их не можешь приступать к божественному любомудрию? Если же не угодно тебе составить свой приговор, приняв во внимание людей прославившихся, то исследуй дело само в себе, и увидишь его достойным стольких похвал, что и самые витиеватые окажутся не в силах, если бы потребовалось сложить похвальное слово нашей вере. Она выше того, что в состоянии кто-либо выразить словом. Если же и дела не исследуешь, и не по тем, которые благоискусны будешь судить о нем, но осмелишься охуждать по тем, которые погрешают; то поступишь и несправедливо, и неосновательно. Но если, одобряя вещь, вознегодуешь на пользующихся ею недолжным образом; то приобретешь славу человека благомыслящего и благоразумного за то, что проступки погрешающих не обращаешь в вину делу божественному и справедливому, и признаешь, что не останется без наказания безумие приступающих к нему незаконно.

475. Схоластику Феодору («Любители добродетели, когда жестоко страждут, достойны не оплакивания, но ублажения и прославления»)

Добродетели впадающих в бедствия усугубляют, обыкновенно, к ним сострадание. Ибо тем самым, что страждут недостойно за то, в чем преуспели, заставляют слышащих о сем исполняться самой великой печали. Почему и зрелищные представления возбуждают сожаление, когда безутешно страждущими выводятся лица доблестные. Но об этом пусть толкуют те, которые думают еще, что человеческие дела ограничиваются здешнею жизнью: ибо по незнанию скорбят о том, чему следовало бы радоваться. Но мы, справедливо возводя душевное око к иному состояние жизни, в точности знаем, что любители добродетели, когда жестоко страждут, достойны не оплакивания, но ублажения и прославления; потому что чрез сие уготовляются им блистательнейшие венцы славы.

476. Софисту Асклипию (О лукавом и льстивом письме)

Прочел я речь твою, которую ты прислал мне, и подивился силе её красноречия. Но не утаилась от меня лесть, какую задумал ты скрыть, написав речь сию, в виде совета. Поелику хвалить, как способных на великое, почитается лестно; то предметом избрал ты одно, а в исполнение привел другое. Ибо, намереваясь показать причину, по которой способен начальствовать, тем самым восписал похвалу. Посему, не одобрив придуманного, подивились мы искусству.

477. Пресвитеру Даниилу (О царствии Божием и царствии небесном)

Поелику желал ты дознать, что такое царствие Божие, и что такое царствие небесное; то отвечаю: иные полагают, что царствие Божие выше и божественнее, а царствие небесное меньше и ниже; иные же говорят, что и сущности это одно н тоже, но различно выражается, будучи названо иногда от имени царствующего Бога, а иногда от имени царствующих Ангелов и святых.

478. Пресвитеру Зосиме (О пороке и наказании)

Хотя в том же самом, в чем недавно был ты уличен, и за что понес наказание, оказался ты снова одержимым еще тягчайшим недугом; но если перестанешь бесноваться, то получишь врачевание. А если трудным тебе кажется расстаться с пороком, то представь себе, что великость наказания еще тяжелее. Если же не думаешь понести наказание, то представь себе на мысль тех, которые будут мучиться там. И если не веришь тамошнему, то посмотри на наказанных и наказываемых здесь, и изникни (выйди) из глубины непотребства.

479. Епископу Алипию (О безрассудстве)

Поелику безрассудство, отступающее от соразмерности и долга, соделывающееся отчуждившимся, т. е. далеким, от ума, почему и называется безрассудством, производит кичливость; то употребить должно вразумление, которое называется так от приложения ума. Тогда, может быть, и безрассудные услышав, как ни есть, слова сии: «приложите, сердце» (Прит. 8, 5), с охотою приступят к смиренномудрию.

480. Софисту Арпокре («Почитая себя наставником более нравов, нежели словесности, показывай им в своей жизни примерный некий образец»)

На учеников необузданных, как на молодых коней, налагай, софист, узду страха, и заграждай им уста, как скоро начнут поступать в чем-либо своевольно и неудержимо, чтобы и кроткие были больше преданы добродетели. Ибо делающих не одно и то же удостаивать одного и того же — ни с чем не сообразно, и служит препятствием добродетели; это и наилучших ввергает в уныние, и приводит в оцепенение. Почему, почитая себя наставником более нравов, нежели словесности, показывай им в своей жизни примерный некий образец; потому что, не столько слово, сколько жизнь вводит в добродетель.

481. Ему же (О смущении от похвал)

Что от похвал обыкновенно краснею, это во всей точности знает твоя ученость. Ибо, когда удостаивал ты со своими учениками приходить к нам, и угодно тебе было спрашивать о чем-либо из священных Писаний, а я, по возможности, отвечал; тогда у вас раздавались рукоплескания и громкие похвалы, а я бывал так поражен и пристыжен, что долгое время оставался безмолвным. Итак, для чего же слагаешь и присылаешь похвалы, которые гораздо выше нашего достоинства?

482. Евтонию (О душевной красоте)

Как телесная красота посреди ужасов не изменяется, но сохраняет себя, хотя будет и в слезах; так и красота душевная, образуемая соразмерностью добродетелей, сохраняет сама себя, даже и среди бедствий. Посему будем заботиться о приобретении этой красоты, и никакое искушение, особенно при помощи непобедимой Десницы, не преодолеет нас.

483. Софисту Арпокре (О преимуществе в смиренномудрии)

Однажды два брата, верные и наилучшие друзья, соревнующие друг другу в добродетели, избрали меня судьей, и подтвердили клятвою, что присужденное мною примут с любовью. И я решил, что тот из них лучше, который, будучи равен другому во всем прочем, преимуществует в смиренномудрии.

484. Ирону (О совете от человеколюбия и от власти)

Уважь отца своего, который подает тебе советы, в чем мог бы приказывать, и возвратись к добродетели, чтобы не принудить его употребить в дело собственные свои оружия. Ибо непреоборим охраняемый и природою, и законами. Он если не убедит своим человеколюбием, то воспользуется властью.

485. Ему же (О том, что надо держаться законов)

Если не уважаешь естества, то убойся законов, чтобы не прегрешить и против Божества, и против человечества.

486. Авзонию («Так как за хотением не следует непременно и возможность; то суждение о делах произносится по намерению»)

Как тот, кому желательно отмстить, но не может, что до него касается, отмстил уже: так и тот, кому хотелось наградить, но не был в состоянии, наградил, потому что со своей стороны и он сделал все. Ибо, так как за хотением не следует непременно и возможность; то суждение о делах произносится по намерению.

487. Чтецу Урсенофию (В будущей жизни получат славу те, кто жил «достославно, (но) скончавшиеся же без славы»)

Если в настоящей жизни совершающие ныне многое, подобное делам древним, и даже еще более чудное, не достигают подобной славы (потому что слава их кажется меньшею или по немощи, или по зависти, или по редкости прославляющих); то в жизни будущей достигнут такой славы, какую справедливо улучить жившим достославно, скончавшимся же без славы.

488. Светлейшим: Ермину, Дорофею и Иераку (О долготерпении Божием к недостойному священнику и о наказании, если не образумится)

Не жалуйтесь, наилучшие, на божественный Промысл за то, что, если не повелел, то и не воспрепятствовал священнодействовать Зосиме; напротив того подивитесь Его долготерпению, которое в скором последствии времени, если Зосима не образумится, таким подвергнет его наказаниям, что жалующиеся ныне восхвалят нелицеприятный приговор.

489. Им же (О торгующих священством)

Не одно и тоже — повелеть и не возбранить, рукоположить и попустить; одному повелевается совершиться, как должному, а другое попускается по причине свободного произволения, каким украшен человеческий род. Посему, не освобождая от обвинения торгующих священством, не вините попускающего. Если бы не подлежало ответственности начальство, то справедливо было бы негодовать. А если правящий этим в такой же мере подлежит наказанию, в какой воздавалась ему честь; то справедливо будет плакать о нем, что божественное долготерпение обращено им в напутие к пороку.

490. Пресвитеру Зосиме (Об обличении порочного)

Не огорчайся, если превысший всякой похвалы епископ Ермоген оказался для тебя недавно паче должного обременительным и тяжелым; потому что употребил колкое слово, и надолго простер обвинение твоему нерадению. Ибо если бы это самое, т. е. явное изображение твоих недостатков, делал только с намерением опечалить тебя; то справедливо было бы негодовать тебе. Если же, имея в виду твою только пользу, не позаботился о неблаговременной и вредной приятности в словах, чтобы исправились дела; то хотя и не угодно тебе благодарить его за благорасположенность, однако же справедливость требует сознать столь великую любовь. Он очень боялся, чтобы божественный Промысл, столько хулимый по причине твоего нерадения и твоей порочности, не подверг его наказанию, как не осмелившегося возвысить даже голос, когда совершаются такие горестные дела. Посему, или перестань так поступать, или не обвиняй оплакивающих твое безумие.

491. Чтецу Иакову (На слова: «изменение десницы Всевышнего» (Пс. 76, 11))

Божественная, пречистая и непобедимая Десница не изменяема, всегда та же, и также могущественна, не допуская даже ни пременения (изменения) на лучшее (потому что она высочайшая добродетель), ни преложения (изменения, переменения) на худшее (потому что сие невозможно), прелагает же и изменяет имеющее нужду в улучшении, почему и Псалом надписан о «изменяемых» (Пс. 44), т. е. о принявших улучшение, возведенных в лучшее и совершеннейшее состояние. А если сие действительно так; то не трудно для разумения и то, что желал ты дознать: «изменение десницы Всевышнего» (Пс. 76, 11) — той десницы, которая не изменяется, потому что неизменяема и выше всякого преложения (ибо сказано: «Видите ныне, [видите,] что это Я» (Втор. 32, 39), и «не изменяюсь» (Малах. 3, 6)), но изменяет, прелагает, улучшает и приводить в лучшее состояние имеющих в том нужду.

492. Евлогию (О соразмерности в словах)

Если сказать больше необходимого — не дело мужа, то написать больше необходимого — будет делом женским. Поэтому, говорим ли, пишем ли, будем уважать соразмерность.

493. Серапиону (О прекращении дружбы с тем, кто поступает неподобающе)

Представляй обо мне так, что не потерплю, если сделаешь что неуместное (неподобающее), но непременно со своей стороны приму все меры, и исключу тебя из сонма друзей.

494. Диакону Епифанию («Справедливо одному, терпящему наказание за порок, — стыдиться, а другому, терпящему то же за добродетель, — хвалиться»)

Справедливо одному, терпящему наказание за порок, — стыдиться, а другому, терпящему то же за добродетель, — хвалиться. Ибо не одинаково надлежит о них думать, когда повод, по которому с ними делается это, весьма много различен. Если разбойник и мученик терпят то же, то не в одинаковом они расположении духа. Одному, что делается с ним, служит наказанием, а другому — поводом к венцам; почему один должен себя оплакивать, а другой ублажать.

495. Ему же («Не в одинаковом расположении духа должны быть и тот, кто справедливо, и тот, кто не справедливо, терпит здесь что-либо скорбное»)

Не в одинаковом расположении духа должны быть и тот, кто справедливо, и тот, кто не справедливо, терпит здесь что-либо скорбное; потому что с одним приключается это по его достоинству, а другому служит к прославлению. Посему, одному справедливо сказать: «грешил я и превращал правду, и не воздано мне» (Иов. 33, 27), а другому: «нынешние временные страдания ничего не стоят в сравнении с тою славою, которая откроется» (Рим. 8, 18). Таким образом, один, претерпев благопризнательно, загладит свои грехопадения, а другой, если перенесет мужественно, примет почетнейшие венцы.

496. Монаху Петру («Славно начало твоих подвигов…, (но надо) заботиться, чтобы конец был еще славнее»)

Славно начало твоих подвигов; поэтому и скачем, и радуемся, и твое благоискусство обращаем в повод к торжеству. Но справедливо тебе бодрствовать и заботиться, чтобы конец был еще славнее; да и будет таков, если станешь «заднее» забывать, «вперед же» простираться (Филип. 3, 13), и, подумав, что уже увенчан, не прекратишь трудов. Ибо многие, предначав славно и вознерадев, возвратились вспять, окончив срамно, — чего да не будет с твоею священною главою.

497. Диакону Лампретию («Велика точность Божественного Судии, испытующая и слова, и дела,… но велико и наше нерадение; даже когда знаем, что непременно понесем наказание, хотя и не все одно и то же»)

Велика точность Божественного Судии, испытующая и слова, и дела, и помышления, проникающая до самой сокровенности, все подвергающая исследованию. Но велико и наше нерадение; даже когда знаем, что непременно понесем наказание, хотя и не все одно и то же; потому что впадшие и в те же грехи, без сомнения, неодинаково будут наказаны, по исследовании и причины, и времени, и места. Например: убийство — дело преступное. Кто не скажет сего? Но когда совершается в святые дни, тогда еще преступнее; а если и в месте священном, то всего преступнее; потому что и от времени, и от места зло возрастает и увеличивает наказание. Один, по-видимому, и блуд, но делается более тяжким по времени и месту. Посему одно будем иметь в виду, как лучше устроить то, что от нас зависит, точное же исследование дела да будет предоставлено Судье. Ибо, если и определяем что ныне, Он не подтвердит Своим приговором, но необходимо нам ожидать сего нелицеприятного приговора.

498. Ипатию («У добродетели есть чистое, прославляемое и нескончаемое веселье, порождаемое доброю совестью, … но есть у неё и труды, и бдения, и подвиги»)

У добродетели есть чистое, прославляемое и нескончаемое веселье, порождаемое доброю совестью, возвращаемое премирными венцами, питаемое упованием будущих благ. Но есть у неё и труды, и бдения, и подвиги, при которых возможно преспеяние; потому что ленивый и сонливый не воздвигает победного памятника, воздвигает же тот, кто славно боролся с противниками. Если же скажешь еще, как действительно утверждал ты, что и занимающемуся житейскими делами возможно быть увенчанным, преуспев во всех родах добродетели (и ты не шутя, но в правду точно говоришь это); то не поскупись преподать мне это необычайное и новое учение. Ибо если такой путь и легок, и широк, и удобен; то не хотелось бы мне делать его трудным и для себя, и для других, повторяя апостольское слово: «многими скорбями надлежит нам войти в Царствие Божие» (Деян. 14, 22). Да и Владыка Христос решительно сказал, что «тесны́ врата и узок путь, ведущие в жизнь, и немногие находят их» (Матф. 7, 14). Но этого не могу я дознать, потому что тем, что говоришь, и тем, что делаешь, не перестаешь противоречить и этому решению, и божественным глаголам, и научать противному.

499. Пресвитеру Феогносту («Тягчайшим наказаниям подвергнет (Бог) тех, которые … Божье долготерпение обратили для себя в напутие к нерадению)

Дьявол пал, хотя и ободряет себя безрассудно; ободряет же себя, наше нерадение обращая в напутие собственному безрассудству, потому что это самое великое и божественное победное знамение, которое воздвиг над ним пришедший на землю Спаситель, в опасности быть помраченным нашей порочностью, не собственную утратив силу, но терпя поругание, по причине бессилия и испорченности предносящих (представляющих) его. Ибо хвалящиеся, что они воины добропобедного Царя, и божественное имя Его носящие на себе, как высокое достоинство, каково оно и действительно, предаваясь роскоши и любостяжательности, и сами по себе заслуживая быть побежденными, преодолевают славою Царя; почему и ныне едва не взывает им Царь: «не ради вас делаю это, но ради имени Моего, чтобы оно не осквернилось». Ибо если бы ныне не Сам Он доставлял торжество Своей вере, все приводил ей в покорность: то давно бы пришла она в упадок, по нерадению тех, которые должны иметь о ней попечение, но не пекутся, как должно. Поелику же Сам Он ревнует о собственной Своей славе; то, как одних возносит на высоту, так других в скором последствии времени подвергнет самым жестоким наказаниям; ибо не потерпит, чтобы осмеливались на это ненаказанно, и не оставит ненаказанными тех, которые божественное имя, сколько от них зависит, делают хулимым. Напротив того, тягчайшим наказаниям подвергнет тех, которые таковым предстоятельством воспользовались на то, чтобы грешить, и не уцеломудрились, но Божье долготерпение обратили для себя в напутие к нерадению, и от чего надлежало бы образумиться, от того подвиглись еще на худшее.

500. Исаии («Велико проницательно и неусыпно око божественного Правосудия»)

Велико проницательно и неусыпно око божественного Правосудия; не только назирает делаемое явно, но преследует и то, на что отваживаются втайне; и подмечает движения сердечные. Посему, имея такого Судью, будем держаться добродетели и удерживаться от порока; потому что за добродетель вознаградит, а за порок накажет.