Не бесчести священных собраний, как буйный какой вырвавшийся из стада вол, но в величайшее вменяй себе украшение, — пастися вместе со святыми. Ибо сие доставит тебе, не украшение только, но и безопасность,—не стать добычею зверей.

602. Комиту Ермину (О клевете)

Страшная, как писал ты, и безлунная ночь покрывает все, что делается при Евсевии; потому что за клеветами следуют наказания, не дающие ни малого времени к дознанию истины, и прежде, нежели узнаны вины, произносится приговор на пагубу оклеветанным. Вымышленные обвинения, никем не обличенные, похищают невинных, по нововеденным, вопреки всякому порядку, уставам. И окружающее Евсевия, смотря на его нравы, и с ними сообразуя свою жизнь, не затрудняются вины по доносам с виновных слагать на невинных, людей подлинно худых отпущая за взятки, и в самых срамных делах оговаривая тех, которые не подкупают имеющих право сделать донос. По возможности оклеветать, виновные в самых тяжких преступлениях за золото избегают мучений. А те, которые не только оправдались, но украшены преимуществами, бывают задерживаемы, как неблагонамеренные; потому что не могли, или не захотели, деньгами отклонить несправедливый на них умысел. А в священство не тот возводится, кто исполнен добродетели, но у кого велико богатство, кто решился купить этот сан за золото, хотя он полон самых великих пороков. Итак, если, делая все это и еще большее и важнейшее этого, Евсевий доныне не понес наказания, то не осуждай в непопечительности божественный Промысел; но подивись Его долготерпению, которое падающих призывает к покаянию; оплакивай же бесчувственность некающихся, ведущую их к самым тяжким истязаниям.

603. Пресвитеру Евдемону (О добродетелях)

Поелику наступает время, требующее доказательства добродетели, и показывающее, сколько превосходишь многих мужеством; то, вместо какой либо иной находки, прими составленный против тебя умысел и послушайся времени, призывающего к добродетели, не обнаруживая в себе ничего неблагородного и малодушного, но стараясь оказаться преодолевшим искушение.

604. Пресвитеру Посидону («Приявшим священство надлежит, как храмам, блюсти себя недоступными всякой самоуправной и срамной страсти»)

Оскорбить почтившего Бога—такое дело, которое надлежит признать ужаснейшим всякого бедствия и наказания. Ибо не столько, думаю, будет труда от мучения, сколько стыда, какой постигнет от оскорбления Того, Кто прославил. Но быть уличенными, что те самые оружия, которыми почтены, подвигли на снабдившего ими, и оказаться воспользовавшимся честью против почтившего,—это превосходит всякое безумство. Одно показывает ни с чем неразумие, а другое неизлечимое умоповреждение. Посему приявшим священство надлежит, как храмам, блюсти себя недоступными всякой самоуправной и срамной страсти.

605. Марону (О слухах)

Слухи всего чаще рождаются в следствии дел; и слухи истинные не легко, и то не вовсе, прекращаются, а слухи ложные, распускаемые врагами из зависти, подобно паутинной ткани, исчезают скоро. Посему положи конец нелепым поступкам. Если же не положишь; не гневайся на слух, осмеивающий тебя повсюду. Ибо не возможно от корня не произрастать ветвям.

606. Епископу Исидору («Церковь ограждена помощью свыше»)

Если предоставляющий себя (уверен я в этом) власти твоего преподобия узнает, что (скажу так с Богом), поелику Церковь ограждена помощью свыше, и законы пребывают в силе, никто не возможет вопреки правде сделать насилия бедному к оскорблению Церкви, подающей руку помощи обиженным; то удержится от обиды ближнему, лучше же сказать, от обиды себе самому: потому что терпит обиду (да будет пока так сказано), не столько подвергающийся ей, сколько наносящей ее.

607. Пресвитеру Афанасию («Отложив в сторону силу в слове, держись истины, и ее имея в виду, сообразуй с нею жизнь свою»)

Прежде слышал я от других, а теперь узнал сам, что ты витийствуешь, будучи весьма силен в слове, и, говоря о делах столько беззаконных и худых, не затруднился найти слова, имеющие благоприличие. Но похвал достоин не тот, кто истину преодолевает искусством, но кто безыскусственно выражает ее. Посему, отложив в сторону силу в слове, держись истины, и ее имея в виду, сообразуй с нею жизнь свою. Ибо хотя возможешь вводить в заблуждение людей (но и от них всего чаще будешь уличаем), однако же не обманешь недающегося в обман Судию.

608. Мартиниану, Зосиме, Марону и Евстафию (О молитвах мужа, ходатайствующего о других, которые живут во грехах)

Встретился я со святым мужем, посвятившим себя на то, чтобы умолять Бога о падающих (знаете, о ком говорю), и увидел, что для него жизнь ваша сделалась поводом к непрестанным слезам. Ибо стыдясь того, что всеми в вас осмеивается, пытающимся утешить его сказал: «оставьте меня горько плакать, и не усиливайтесь утешать». Потом, когда собрался несколько с силами, после слез, не знаю, что представив в уме (не безопасно отважиться угадывать неизвестное), как бы став вдохновенным и возведши очи на небо, как бы видя Самого Владыку всяческих, воскликнул: «слава Тебе, Царю, слава Тебе! Какое у Тебя долготерпения море! какое непамятозлобия сокровище! Твоего ради имени из неизвестных и бесславных соделавшиеся известными и именитыми, этою самою честью пользуются против Тебя, их почтившего, отваживаются, на что и отважиться не возможно, но оскорбляют святыню, согрешая непростительно».—И так, если этот муж, ходатайствующий о других, по причине ваших грехопадений изумлялся Божию долготерпению, кто умолит за вас? кто станет ходатайствовать? кто будет предстательствовать? Посему, представив в уме, до какого дошли вы зла, перестаньте грешить непростительно.

609. Олимпию, Исидору («Добродетель называю плодом, а красноречие — листьями)

Не того почитаю мудрым, у кого, по мнению твоему, всегда на языке отрывки из стихотворцев, сильные места из витий, и чудные изречения мудрецов, но того, кто упражнял свое сердце, образовал свой нрав. Таковой, думаю, не будет низложен ни стихотворцами, ни витиями, ни мудрецами; потому что гораздо ужаснейшее зло производит не неведение, а порочность, приобретшая искусство говорить. Если же дивишься тому, что говорю, поручится в этом Фукидид, который говорит: «невежество с целомудрием полезнее, нежели ловкость с беспутством». Посему, если не получил человек, природных дарований (и они на зло служат не возделывающим их надлежащим образом), то о внешнем образовании едва скажем и слово, как о достойном внимания, когда своеволен нрав. Почему, если сойдется то и другое, и благоразумие и ученость, то есть, нрав и дар слова; то это хорошо. Если же того или другого не достает; то лучше избрать превосходнейшее. А что сие действительно так, ручается в этом Платон, которым единственно ты величаешься. Ибо говорит он: «сказываю, что самые даровитые души, получив в детстве худое руководство, делаются преимущественно худыми». И великие неправды, самое большее лукавство, происходят от худой, но не бойкой, природы, погубленной воспитанием. Природа же немощная никогда не будет причиною великих, как зол, так и благ. Посему, если и высший из историописателей, и верховный из философов, оказались предпочитающими навык дару слова, и нравы многоведению; то есть ли что нелепого в моих словах, если утверждаю, что, по моему мнению, плод необходимее листьев? Ибо добродетель называю плодом, а красноречие листьями. По сему, хотя колеблющиеся листья составляют некоторое украшение на дереве, но желателен плод, для которого бывают и листья, и может быть, потому и названы листьями (φύλλα), что должны охранять (φύλλα…. ) плод.

610. Ему же (О нечестивых священниках)

Сам ты крайне дивился написанному к тебе недавно, и отваживаешься отвергать это, предложив вопрос: по какой причине думают о себе, что сподобились священства, Зосима, Евстафий и Марон, не отличающееся ни даром слова, ни жизнью, но в том и другом страждущее крайним невежеством, и для всех служащие предметами смеха? А я сделаю простой и ясный ответ. Если бы, предпочитая добродетель учености, держал я слово за них; то справедливо поставил бы ты меня в необходимость оправдываться. А если не было никакого слова о лицах, дело же было наследуемо само по себе, почему и сам ты, изумившись, как говорил, изяществу и истине написанного, соплел мне большие, нежели каких стою, похвалы; то для чего ныне изводишь на среду людей, как бы то ни было, живущих, намереваясь сим обличить писанное прежде? Если они преисполнены тысячами худых качеств, и всех, как написал ты, затмили беззакониями; то наше слово, которое подтвердили мы уже истиною, не будет опровергнуто. Напротив того они, по осмеянии их, таковы и действительно, и понесут самое тяжкое наказание, а истина еще более просияет, не будучи обличаема небольшим числом людей лукавых, но делаясь с тем вместе наипаче славнейшею; потому что, нелюбящих ее выставляя бесславными, увеличивает славу любителей.

611. Дьякону Евтонию (О прославлении людей)

Сколько, думаешь, есть людей безыменных и не славных, которые гораздо честнее соделавшихся прославляемыми. И это потому, что для одних нашлись стихотворцы и повествователи, которые о всяком поступке судят не по истине, но заключают по благорасположенности, какую имели к делу сему, и всякое успешное действие превозносят до небес; а другие не имели таких хвалителей по зависти, которая, обыкновенно, преследует славные деяния. Посему, хотя здесь, по видимому, одни были провозглашаемы, другие же предаваемые молчанию, но, как мир поспешает уже к концу, там увидим истинно великих и славных, когда божественное правосудие не согласится произнести приговора по человеческому мнению, произнесет же оный по собственному, истинному и непогрешительному суду. Посему не унывай духом, если ты, небожитель, почувствуешь, что острейшие изощренных копий языки, уготованы на тебя, но ожидай, что чрез сие-то наипаче и будешь ты знаменит.

612. Ему же (О жизни по добродетелям)

Знай, что в трудах добродетели пребывать постоянно от первого возраста до кончины невозможно, если ожидание наград не будет проливаемых потов растворять понемногу, и беспечально, легко некоторым образом с веселием, отсылать к скорому окончанию подвигов. Посему, если увидишь человека, который избегает трудов добродетели, — этих приятнейших услаждений для здравомыслящих; то знай, что для него не цветет благая надежда.

613. Ему же («Крайне страшно вступать ныне в священство»)

Страшно, и крайне страшно вступать ныне в священство. Одно из двух приключится с вступающим: или живя по древним и апостольским правилам, будет ненавидим и злокозненно преследуем теми, которые вкравшийся ныне вредный и беззаконный обычай хранят, как божественный закон, и живущих право осуждают на изгнание; или сам, подклонясь под иго, и своего не пощадит спасения, и соблазнит других многих, за которых понесет жестокие наказания. Посему блаженное дело — не быть когда либо пленену таковою любовью. Если же кто и не плененный будет рукоположен; то да держится первоначальной цели, и с дерзновением да обновит древние и апостольские порядки, не содействуя в грехопадениях тем, которые изменяют ныне священству, и думают о себе, что им возможно все говорить и делать. Лучше подвергнуться злоумышлениям и быть лишенным священства, нежели находиться в одном сане с такими людьми.

614. Епископу Лампетию (О непокаянии священников)

Не осмеивать, но оплакивать должен ты Евсевия, Херимона и Зосиму, этих, как написал ты, началовождей у людей худых, не оставивших никому возможности превзойти их; разве только Евстафий и Марон, следуя по стопам их, хотя не могли еще вступить в состязание, но, как очевидно, препобедят их. Обратимся к молитве, чтобы тем и другим, как бы чудом каким, пришла мысль о раскаянии. Может быть, хотя и не возмогут столь многочисленных и великих поражений вознаградить новыми борьбами, но, по крайней мере, подастся им некое утешение во время оных страшных истязаний.

615. Схоластику Феодору (О похвале других)

В сложении высоких похвал не стыдно уступать над собою верх тем, для которых невозможно найти и равных слов; но несправедливо низшим по достоинству оставлять уже без исполнения и то, что им по силам. Кто усиливался похвалить, но побежден, тот украшен славою своего произволения. Посему, если хотим свергнуть с себя бесславие необразованности, попытаемся восхвалить и тех, которым похвалы выше слов. Ибо лучше побежденным в словах украситься благопризнательностию произволения.

616. Ему же (О помощи в войне)

Вовсе не воевать гораздо безопаснее, нежели воевать при помощи других. Ибо одно оставляет нас в спокойном безмолвии, а другое нередко принуждает участвовать в войне с помогавшими, даже если воюют они и несправедливо, и вместо справедливой благодарности воздавать несправедливою.

617. Исхириону (О «мраке житейской мечтательности, и свете божественного любомудрия»)

Не знаешь ты, кажется, мрака житейской мечтательности, и света божественного любомудрия. Посему надлежит представить тебе достоверным свидетелем одного из изведавших на опыте то и другое из сказанного; нам же, может быть, ты не поверишь. Итак, кого же признаешь достойным вероятия? Угодно ли изведем на среду Соломона? Он, когда обладала им любовь к житейскому, почитал это весьма важным, превышающим его удивление, и обращал на все заботливость: строил великолепные дома, собирал золото; составлял лики играющих на мусикийских орудиях, приобретал разного рода устроителей трапезы и поваров; обильно заготовлял себе роскошь в одеждах, наслаждение садами, удовольствие окружать себя благообразными телами, и тем пролагал, так сказать, всякий путь душевному утешению и наслаждению. Но когда воспрянул несколько от сего как бы умопомешательства, и возмог, как из мрачного какого лабиринта, возвести взор к всеозаряющему свету премирного любомудрия; тогда произнес оное возвышенное и небес достойное слово: «суета суетствий всяческая суета» (Еккл.1, 2.). По сему, если живший во времена, не требовавшие великой строгости любомудрия, возмог усмотреть бесполезность житейских вещей и осудить великую их суетность, то будем ли иметь какое извинение мы, которым повелено восходить на высочайший верх любомудрия, и которые не в состоянии произнести того же с ним слова, но так обольщены тенями и сновидениями, что небрежем и о спасении?

618. Лампетию, Стратигию, Касию (Об обвинении и молчании)

Ужели на письмо, явившееся не вовремя, посмотрели вы, сгорая желанием предать его обвинению? Я уверен, что не будет застигнут он не имеющим ничего в свою защиту, принужден ныне возводимое на него обвинение подтвердить молчанием; напротив того легко и скоро оправдается, потому что молчание произошло от телесного недуга.

619. Нилу (О попечении о сиротах друга)

Известно тебе, что этот человек, когда остался ты сиротою, был тебе вместо отца. Итак, поелику преселился он от людей, а сыновья его имеют нужду, чтобы кто простер к ним руку, и утешил их сиротство; хорошо сделаешь, если и ты будешь им вместо отца, за благодеяние отцово заплатив сыновьям.

620. Марону (О любостяжательности)

Хотя любостяжательность пренебрегает всяким мучением и пускается на все трудности, ухищряясь, как-то насытить ненасытную страсть; однако же, поелику в самом приобретении, хотя бы завладела собственностью всех, не находит какого-либо успокоения, но болезнь непрестанно растет, и оканчивается неисцельностью, то справедливо будет положить ей конец, как уловленной тем одним, чего не могла уловить при многих опасностях и мучениях. Ибо за прекращением любостяжательности следует сытость, а искательством раздражается страсть. Довольствоваться малым — вот определение богатства; желание большего и большего — вот признак нищеты. Посему, если с любителем имений обыкновенно происходит противное (чего желает, того получить не может): то, стремительно бежав от сей страсти, ощутишь сытость и в богатстве, и в покое, и в почести.

621. Ему же (О злословии)

Тем, которые о полезном не говорят ничего полезного, следует не получать ничего доброго; а тем, которые даже злословят полезное, следует сверх того получить что либо худое.

622. Монахам Феодосию, Епимаху, Павлу (О деве и воздержанной)

Воздержная, наилучше, одержала победу после поражения; а деве принадлежит чистая победа без всякого поражения.

623. Пресвитеру Зосиме (О злословии умершего)

Если живые встречаются с умершими; то даже и враги мирятся. Почему же ты преступаешь и уставы естества, и пределы вражды, злословля умершего? Думаешь, что изощряешь язык на прах и пепел; но во первых оскорбляешь самый обряд погребения, которого желает себе всякий человек; а потом имеет он бессмертную душу, за которую отмстителем недремлющее Око.

624. Нилу («Если дело само по себе худо, и получает приращение от места и от времени: то делается большим и тягчайшим грехом»)

Одни и те же грехи делаются более тяжкими по месту и по времени; например убийство — дело ненавистное; если же осмеливаются на оное в святом месте, то делается еще ненавистнейшим; но если и в священное время, то уже самым ненавистнейшим. Поэтому если дело само по себе худо, и получает приращение от места и от времени: то делается большим и тягчайшим грехом.

625. Иподиакону Павлу («Довольствоваться необходимо потребным, и не желать большего»)

Не о том помышляй, наилучший, чтобы никто тебе не вредил, но чтобы, хотя и захочет, не мог вредить. А сие не иным чем производится, а только тем, чтобы довольствоваться необходимо потребным, и не желать большего.

626. Монаху Елисею (О сопребывании со святым)

Хотя сопребывание твое со святым Феодосием время соделало непродолжительным; однако же труды доставили от него прекрасную и многоценную пользу. Ибо так скоро отпечатлел ты в себе и нравы и ведение божественных Писаний, и стал самым строгим подражателем, живописцем, что он предпочтительно тебе не думает иметь, и не имеет, иного собеседника, и в тебе из того, что делаешь, явно это, хотя и не скажешь о том, у кого ты учился.

627. Монаху Стратию (О не привязанности к земным вещам)

Кто любомудренно рассматривает естество земных вещей, а именно, что оно ничем не лучше, а даже и хуже, речных течений, рассеивающегося в воздухе дыма и бегущей тени, тот и в благополучии никогда не превознесется, и в горестных обстоятельствах не унизится, но при превратности обстоятельств соблюдет сердце свое неизменным; потому что не привязан к земным благам, когда они есть, и не печалится о них, когда их нет.

628. Пресвитеру Зосиме (О том, чтобы привыкшему к бедности, не искать роскоши)

Если, как сказывают некоторые, по крайней нищете воспитан ты бедно, то по какой же причине гоняешься ныне за роскошною жизнью? Притом, не знаю, у себя из чего готовишь трапезу, но бросаешься к уготовляющим трапезы сикилийские? Один из рассказавших это принудил меня написать тебе письмо сие. Если многие из выросших в неге и живших богато ради любомудрия, обучили себя вести жизнь не требующую больших издержек, тем приобретая себе весьма великую пользу и славу; то почему ты, имея себе помощником при воспитании приобретенный навык, обратился к противному? Посему возвратись к любезной для тебя сотрапезнице—бережливости, чтобы не стать причиною и для себя невзгод (так как роскошь—матерь убытков) и укоризн божественнейшей вере. Ибо с особенным усердием ей преданные весьма негодуют на тебя за то, что, по причине твоей прожорливости, и вера подвергается осмеянию.

629. Пресвитеру Феогносту (О духовной мудрости и зависти к ней)

Ту мудрость, которая все прекрасное сообъемлет в себе (почему и Владыка всяческих, когда именуют Его многими именами, благоугоднее, нежели всякое другое имя, слышит Себе это именование), почитающие чем-то мало годным и презренным, по моему суду, готовы отважиться на всякую дерзость. Но и они, думаю, желают иметь эту мудрость, только нет у них охоты перенести труды, необходимые обучающимся божественной мудрости; и чтобы не подать о себе мысли, что по лености лишены они сей мудрости, завидуя мудрым, чернят ее имя. Мудрыми же называю не тех, которые соревнуют возвышенности Платона, и степенности Оукидида, и силе речи у Димосфена, но сих, которые могут сказать слово за божественные догматы, и не подвергают их поражению, по собственной своей лености предавшись молчанию; потому что слушающие не говорящего обвиняют в неопытности, но самый догмат в нетвердости.

630. Алфию (« …ныне общее достояние относят иные к себе домой, и не стыдятся извлекать свои выгоды из чужих бедствий”)

Поелику каждый собственную свою выгоду предпочитает тому, чтобы сделать что-либо полезное для общества; то поэтому и приносятся в жертву самолюбию дела Церкви. И произошло противное тому, что делалось при наших предках по вере. Тогда свою собственность предлагали в общее достояние, а ныне общее достояние относят иные к себе домой, и не стыдятся извлекать свои выгоды из чужих бедствий.

631. Нилу (О том, что не страшно «подвергнуться осмеянию людей степенных и целомудренных»)

Подвергнуться осмеянию людей степенных и целомудренных страшно, а людей непотребных и распутных — нимало не страшно; потому что погрешавшие в правом суждении о вещах смеются и над тем, что выше всякого удивления.

632. Петру (О людях духовной жизни и мирской)

Высокая и смелая мысль не может родиться в том, кто делает что либо малое и негодное; потому что за делами обыкновенно следуют и мысли. Кто занят житейским, тот не представит себе ничего небесного, ничего ангельского. А кто живет жизнью приличною небу, тот житейские дела признавать станет игрушками, тенями и грезами. Почему первый, как величавшийся маловажным, справедливо может быть назван малодушным, а другой, как истинно великое предпочитавший мнимо великому,—великодушным.

633. Дьякону Евтонию (О склонности обманывать себя самого)

Из многих удобных вещей всего наиболее удобно каждому — обманывать себя самого; потому, что для каждого важно свое произволение. Человек не смотрит, какова вещь сама в себе, но предпочитает—всеми силами подтвердить свое решение; чего ему хочется, в том и уверяет себя, хотя самые дела часто и противоречат тому.

634. Урсенуфию («Мужественных покоряет ласкательство, а немужественных — страх»)

Мужественных покоряет ласкательство, а немужественных — страх; одним кажется, что угодливость не вынуждена, для других страх— неумолимый властелин. Одни препобеждаются тем, что противники им уступают; другие сдаются, потому что не сдаются им враги. Посему не думай одним средством врачевать всех; но предлагая приемы, соответствующие болезням и силам страждущих, надейся одержать над ними верх.

635. Дьякону Палладию (О том, кто держится житейского)

Если действительно осудил ты все житейское, то нет у тебя ничего с ним общего. А если, уловляя себе славу, порицаешь житейские блага, а сам держишься за них, как за блага вечные, то не надейся обмануть тех, которые из дел твоих научаются противному.

636. Дьякону Серину (О смирении)

Если любишь славу, пренебрегай славой, и тогда насладишься ею; потому что род человеческий как-то упорен: с надменным любит вступать в состязание, а со смиренным обыкновенно с удовольствием заключает мир; старается победить желающего победы, и охотно уступает над собою победу не желающему победы.

637. Пилусийским клирикам (О промедлении в помощи)

Не знаете, кажется, сего слова: βοήθεια (помощь), которое производится от слов «бежать с криком». И потому, идя медленнее, и пришедше позднее, не уловили вы добычи. Имевший нужду в помощи стал добычею и пищею жестокости злоумышленных.

638. Алипию (О воспитании добродетелей)

В детях, когда они еще малы, надлежит посевать учение сперва о Божием величии и о Промысле, а потом и о добродетели, чтобы оно, вместе с ними возрастая и приходя в силу, соделали их боголюбивыми и добродетельными мужами.

639. Пресвитеру Зосиме («Причина великих зол—чревоугодие»)

Надлежало в более живых чертах представить твои деяния; тогда, может быть, и пришел бы ты в стыд. Но поелику соблюдающим степенность в нравах не надлежит сквернить языка своего; то пусть будет сказано, что всего короче и благоприличнее, а именно, что причина великих зол—чревоугодие.

640. Пресвитеру Феопемту (О поучении на словах и делах)

Ни оправдания, ни извинения не остается тем, которые осмеливаются учить, а делают противное тому, что говорят. Которые не делают, но не берутся и учить, те вероятно понесут легчайшее наказание; а которые величаются поучительным словом, и не делают того, что говорят, нещадно и непростительно будут наказаны.

641. Ему же (О духовной брани)

В войнах обыкновенных имеющим большую силу не надлежит ручаться за себя, будто бы победа их очевидна; потому что нередко бывает много необычайного; и как немедленно отступить — дело безнадежное, так за желающим отразить идет во след благая надежда. Гораздо паче подвизающимся за свою душу надлежит не приходить в изумление от силы сопротивников, но, как представляя в уме множество победивших, так смело полагаясь на Божию помощь, вступать в подвиг.

642. Пресвитеру Зосиме (О милостыни и тщеславии)

Некоторые говорят, будто бы дошел ты до такой жестокости и до такого бесчеловечия, что пролагаешь путь, противоположный Божиим глаголам. Они повелевают: творя милостыни, не тщеславиться (Матф.6,1-4.), а тебя и тщеславием не могут убедить, склониться на просьбы. Посему зная, что хотя хорошо скрывать дела милостыни, однако же и вовсе не давать—бесчеловечно, иди средним путем между обоими. Ибо лучше творить, как ни есть, нежели вовсе не творить. Последнее кончается крайним наказанием, а первое, приобретает, по крайней мере, похвалу видящих.

643. Ему же (Об умеренном и роскошном содержании души и тела)

Умеренное содержание и душе приносит пользу, и тело делает здоровым; а содержание роскошное вредит и душе и телу, не давая места в одной — благоразумию, а в другом — здоровью. И первое усмиряет даже врожденные пожелания, а последнее возбуждает пожелания противоестественные. Роскошь, наполнив чрево, ведет к пожеланиям сладострастным. Поэтому пользоваться должно содержанием умеренным, а презирать роскошное.

644. Марону (О не покое сребролюбца)

Что тысячи бурь восстают в душе сребролюбца, — всякому это не безызвестно; и что среди стольких бурь не чувствует душа ни успокоения, ни сытости, но свободы, ни другого чего подобного, как обуреваемая множеством ветров,—известно также и это. Посему кто же изберет такую жизнь, в которой везде; утесы, звери, вихри, волны, а веселия и мира вовсе нет?

645. Исаи (О богатых и бедных)

Если, по видимому, ты и богат, не пренебрегай бедных, как людей беззащитных,—особливо же по причине правосудия, преследующего неправды. А если и его пренебрегаешь, то и в этом случае удерживайся от обид бедным, зная, что, если не могут они обидеть тебя, то найдут возможность вместе с тобою погибнуть. Ибо многие обратились к обвинениям, и не только сравняли с землею дома их обидевших, но даже довели их до того, что они лишились и жизни своей.

646. Ему же (О добродетелях)

Весьма великих похвал и венцев признаю достойными тех, которые без писанных заповедей делали, что должно, возделывали в себе врожденные побуждения к честности, и свободно пользовались стремлениями к добродетели. Если же действительно сие так; то согрешавшие после закона и благодати, и даже не желавшие идти тем путем, каким шли древние, улучат ли какое помилование?

647. Анатолию (Увещевание не бесчестить себя)

Некоторые крайне винят себя, что кого не позволительно и видеть, с тем ты сладко беседуешь; и с кем стыдно сказать слово, тех сделал своими приближенными; а кому бесчестно оказать честь даже лично, тех и заочно любишь. Посему, если говорят о тебе правду, образумься; а если неправду, дай о сем знать, чтобы могли мы заградить уста восхищающихся этими на тебя клеветами.

648. Нилу, Петру, Павлу («Незлобивое перенесение оскорблений приносит великую пользу душе»)

Незлобивое перенесение оскорблений приносит великую пользу душе. И если бы знал я, что оно, хотя полезно, но тяжело; то и тогда было бы для меня крайне прискорбно, избегая настоящей затруднительности, утратить полезное. Если же оно и не трудно и весьма хорошо (ибо мстить и трудно и весьма тягостно, и бурею наполняет душу): то всего лучше любомудрствовать.

649. Грамматику Офелию (О любителях зрелищ)

Если любители зрелищ, на зрелище предаются до непристойности доходящему смеху, а на конском ристалище приходят в ненадлежащее раздражение, и там нежат себя срамными представлениями, а здесь до безумия упоевают состязаниями (ибо едва не уподобляются Кентаврам); то когда же увидишь их в надлежащем состояния? Или когда будут делать приличное мужам? Посему надобно таковых, или убеждением, или принуждением удерживать от такой непристойности.

650. Диакону Лампетию (О добродетелях, чистых от пороков)

Когда тебе, самородное подобие мудрости, окажет кто в себе мужество без опрометчивости, величавость без оскорбительного вида для других, строгость свободную от угрюмости, целомудрие не бегающее от людей, но срастворенное несказанною ясностью; тогда, показывая в себе сии добродетели, чистые от пороков, насажденных в нашей природе обыкновенно вместе с добродетелями, будет он приснопамятен и славен.