Если бы утверждал я, что мои слова имеют силу искоренять всякий порок, то по справедливости был бы виновен в высокомерии. Если же всего наиболее знаю то, что подающему совет надобно сказать лучшее, а принимающему — послушаться сказанного; потому, что один властен сказать, а другой — сделать: то для чего, отложив в сторону снисхождение, если бы и не угодно было одобрить, винить того, кто успешно сделал свое дело? Если же и в таком случай не одобряешь, то смотри, чтобы не обвинить тебе и неизреченную Премудрость, не убедившую ни отступников иудеев, ни предателя; ибо столько далеки были от убеждения, что один предал, а другие распяли. Если же, и не убедив, и не спасши, всеми прославляется сия Премудрость (потому что дела судятся по произволению, а не по окончанию); то за что винить того, кто столько сделал, и не возмог убедить Мартиниана, Зосиму, Марона, и Евстафия, чтобы отстали от порока? Ибо столько я далек от того, чтобы стыдиться сего (хотя паче всякого знаю, что стыдиться, где хорошо, это мое дело), что даже хвалюсь этим, хотя отчасти приобщившись страданий Владычних.

352. Диакону Евтонию (О долготерпении Божием и Его гневе на нечестивых священников)

Если Зосима и Марон, как говоришь ты, не оставив ни одного непотребного дела не сделанным, ни одного срамного слова не произнесенным, восстают еще на людей доблестных, говоря и делая то, чего ни словом выговорить, ни на деле перенести невозможно; то не обвиняй Божия правосудия в нерадении, но подивись его долготерпению, которое ныне призывает их к покаянию, и тем отъемлет предлог к оправданно, а в скором последствии времени, или здесь, или там, постигнет самым жестоким наказанием. Ибо если бы жившие пред потопом, делавшие непозволительное, или содомляне, впадавшие в противоестественные грехи, или иудеи, с неистовством восставшие на Владыку, избежали правосудия, оставшись не наказанными, — то избегли бы и эти. Если же из тех, о здесь еще, одни истреблены потопом, другие сделались добычею огня, и третьи — войны, так что своими страданиями затмили все, что было ужасного и прежде, и после, а там будут терпеть крайние мучения, то по какой причине беспокоишься, как будто они не подлежать наказанию? Что будут наказаны там, видно из сказанного Истиною: «Отраднее будет земле Содомской и Гоморрской в день суда, нежели городу тому» (Мф. 10, 15), т. е. изгнавшему проповедников истины; сказал же сие Господь, и именно, что они понесут тягчайшее наказание, а содомляне менее тяжкое, не только в отношении к наказанию, понесенному здесь, но и в том смысле, что содомляне поругали естество, а иудеи неистово поступили с Владыкою естества.

353. Ему же (О заглаждении грехов скорбями или наказанием за них в будущем веке)

Знай, добрый, что если впадем в грехи сносные, терпимые и удобоисцелимые, и в этой жизни претерпим что-либо тяжкое, то сгладим с себя эти грехи. А если грехи бесчеловечны и страшны, то и там будем наказаны, хотя легче, если постраждем здесь, и тяжелее, если отойдем отсюда не пострадавшими. Но, чтобы не мог ты сказать, будто бы это мнение, а не доказательство, — слово мое воспользуется достойными уважения свидетельствами. О том, чем заглаждаются грехи здесь, свидетельствует богомудрый Павел, недопускающий никакого возражения на сказанное им, именно же, когда говорит о недостойно приобщившихся Тайн: «Оттого многие из вас немощны и больны и немало умирает. Ибо если бы мы судили сами себя, то не были бы судимы. Будучи же судимы, наказываемся от Господа, чтобы не быть осужденными с миром» (1 Кор. 11, 30-32). Тот же смысл имеет сказанное богачу, горящему в пламени: «Ты получил уже доброе твое в жизни твоей, а Лазарь – злое» (Лук. 16, 25), т.е., если сделал ты что-либо доброе, то восприял за сие, живя в роскоши и не испытав никаких превратностей; если же и он согрешил в чем, то восприял за сие, истощаемый не знавшею никаких утешений нищетою. О тех же, которые и здесь бывают, и там будут наказаны, Сам Судия изрек в Евангелии: «Отраднее будет земле Содомской и Гоморрской в день суда, нежели городу тому» (Мф. 10, 15), хотя Содомляне и Иудеи наказаны были и здесь, будучи одни истреблены огнем, а другие преданы в добычу войне и голоду и доведены до такого оскудения, что пожирали своих собственных детей, когда, без сомнения, нужда заставила и на них изострить зубы.

354. Ему же (О будущем названии или преспеянии разных людей)

Что недавно говорил я о грехах, тоже теперь скажу и о преспеяниях, то есть, если, оказав преспеяние в малом и неважном, здесь насладишься чем-либо для тебя полезным, то не будешь иметь награды там. Если же преуспеешь в великом, сверхъестественном и достоудивительном, то получишь награду и там, не так великую правда, если получил здесь (получением награды здесь отсекается не малая часть награды там), чрезвычайно же великую, если здесь не получал. И, если угодно, поясню сказанное примером. Пусть будут (предположим так) два праведника, высокие по добродетели, но один здесь богатеет, другой беднеет; один прославляется, другой терпит оскорбления; один от всех слышит себе похвалы, а другой — осмеяния. Отшедши туда, одинаковый ли примут венец? Нет, — говорю я. Хотя, как сказано, и равными показали себя в рассуждении добродетели, но несходство в здешней жизни и равенство в добродетели изменит в неравенство, не потому, чтобы нелицеприятный Судия произнес несправедливый приговор, но потому, что одному с здешнею наградою соразмерит будущую, а другому определит беспримесное веселье. Ибо оказавшему столько преспеяний, но не воспользовавшемуся за оные, справедливо украситься более славным и светлым венцом. Но не только в рассуждении преспеяний, но и в рассуждении грехов, следует, блаженный, тоже самое. Пусть будут, если угодно, два грешника, достигшие также высокой степени порока, так что ничем не отличаются один от другого. Но один богатеет, другой беднеет; один в чести, другой в оскорблении; один начальствует, другой в угнетении. Неужели, отшедши туда, понесут одинаковое наказание? Не думаю. Хотя и сказали мы, что в рассуждении порока они равны, однако же состояние здешней жизни равную порочность, во время воскресения, покажет не равною, не потому что Судья не уважит справедливости, но потому что одному тамошнее наказание соразмерит со здешним, а другому определит безотрадное мучение. Ибо справедливо сделавшему то же, но потерпевшему не то же, понести большее наказание.

355. Софисту Арпокре («Приятнее, упражняясь в добродетели, потерпеть здесь что худое, нежели, предаваясь пороку, быть увенчанным»)

Знаю, что некоторые мне не поверят, а иные подумают, будто бы говорю преувеличенно, но, поелику ты знаешь мой нрав (иначе, может быть, не в состоянии я и сказать; ибо знаю, что многие по себе самом произносят суд и о других), то сказываю: приятнее, упражняясь в добродетели, потерпеть здесь что худое, нежели, предаваясь пороку, быть увенчанным. Ибо, не говоря о венце, соблюдаемом там добродетели, и о мучении, уготованном пороку, полагаю, что сама добродетель есть венец, и сам порок — мучение. И если бы иные стали оскорблять добродетель и увенчивать порок, я не решился бы удалиться от одной и обменять ее на другой. Напротив того, добродетель и оскорбляемую лобзаю и люблю, а порок и венчаемый признаю гнусным и ненавижу.

356. Правителю Ипатию (О любостяжательности)

Поелику впадшему в любостяжательность трудно, то есть, нелегко изникнуть из этой страсти (таковой делается, не скажу, неисправимым, но трудно исправимым); то надлежит сделать все, чтобы не быть уловлену этим злом. Ибо удобнее избежать плена, нежели плененному освободить себя.

357. Правителю Палладию (О правых начальниках и подначальных)

Если подчиненные законам, по которым управляются государства, не должны быть им непослушны; то тем паче получившие в удел начальство. Ибо как будут обращаться с подначальными, или отличать правду от неправды, не знающие, как надлежит начальствовать? Посему все, которые, будучи неопытными в этом и не научившись вести себя хорошо под начальством (и это не маловажно), решились начальствовать, — потерпели тоже, что и неопытные в управлении конем, осмелившиеся взойти на колесницу и погубившие себя и коней, или неопытные в мореходстве, впавшие в такое безумие, что решились управить кормилом корабля, вмещающего тысячи пловцов, с которым и пошли в глубину моря. Посему, кто заботится о своем спасении, тот наипаче да включает себя во множество подначальных. Если же приразится к кому неуместная любовь к праву начальства, пусть отгонит ее от себя, или, навыкнув хорошо вести себя под начальством, обучится хорошо начальствовать. И да не бросается на дело сам; даже, если будет призван, пусть откажется, если можно (ибо это лучше), если же не можно, начальствует, признавая над собою царствующим закон.

358. Диакону Уранию («Невозможно не впасть в искушение, возможно же преодолеть оное»)

Для чего прибегаешь ко многим, когда можно к одному? Для чего льстить многим, когда довольно просить одного? Для чего призываешь в споборничество слабых, когда должно прибегнуть к непобедимой Деснице, и избавиться от всякого искушения? Ибо искушение состоит не в том, чтобы думать о себе, будто бы впал в искушение, но в том, чтоб быть им побеждену. А что это истинно, хотя и кажется для многих невероятным, приведу в ясность, рассмотрев несколько мест из священных Писаний. Посему сказанное Павлом: «не увенчивается, если незаконно будет подвизаться» (2Тим. 2, 5), так как иным кажется, что подразумеваются здесь одни труды добродетели, — оставлю, перейду же к другому изречению. Мужественный Иов сказал: «Не определено ли человеку время на земле» (Иов. 7, 1). Посему, если самая жизнь есть искушение, то возможно ли не впадать в искушение тому, кто в искушении? Ибо изреченное Истиною: «молитесь, чтобы не впасть в искушение» (Мф. 26, 41), — значит: молитесь, чтобы не препобедило вас искушение: не изрекла: да не впадете, но да не внидете, то есть, да не будете поглощены искушением. Ибо не впасть невозможно, а впадшему найдтись и быть увенчанным возможно. И если угодно, объясню это самым кратким примером. Встретившемуся со львом можно спастись или силою, или искусством. И что говорю — спастись? Иные покоряли себе таковых зверей. Но кто пожран зверем, и в его уже утробе, можно ли тому избежать? Посему сказанное Христом имеет тот смысл, что невозможно не впасть в искушение, возможно же преодолеть оное. И в том, и в другом, поручителями и свидетелями нам все святые, которых пронзили столь многие тучи искушений, что целую почти здешнюю жизнь были они в подвиге. Итак, никто из них, не быль услышан? — скажет кто-либо. Были они услышаны. Но быть услышанным значило не то, чтобы не впасть в искушение (это невозможно); но, чтобы впадшему, сойти с поприща не только невредимым, но даже в венцах. Посему будем домогаться не того, чтобы не впадать в искушение, но, чтобы впав, соделываться более славными.

359. Епископу Феону («Когда обижены мы, всего полезнее кротость, а когда оскорблено Божество, … тогда раздражение прекраснее скромности. Но мы поступаем напротив»)

Знай, наилучший, что погрешаем и в этом, когда мстим за сделанное против нас, и оставляем без внимания сделанное против Бога. Ибо, когда обижены мы, всего полезнее кротость, а когда оскорблено Божество (что возможно только в представлении обезумевших, потому что никакой вред не может простираться на оное неприкосновенное Естество); тогда раздражение прекраснее скромности. Но мы поступаем напротив; к своим врагам неснисходительны, а к вооружающим язык на Бога кротки и снисходительны. Вознегодовал некогда прекроткий Моисей на сделавших тельца негодованием, лучшим всякой кротости; вознегодовали и Илия на идолослужителей, и Иоанн на Ирода, и Павел на Елиму, защищая не себя, но Божество, которое само для Себя достаточно, но одобряет ненависть к злу добродетельных, презиравших оскорбления, им самим наносимые. Ибо эту добродетель почитали они любомудрием.

360. Соправителю Авсонию (О правом правлении)

Твоему мужеству, вооруженному силою законов, прилично принудить, чтобы воздерживались от обид покушающиеся приобретать выгоды, откуда не надлежит, вооружающие десницу свою на тех, которые их бессильнее.

361. Чтецу Иакову (О многотрудности добродетелей)

Для меня хотя многотрудна добродетель, однако же самый труд в ней, за которым следует награда, кажется новым даром. И крайне удивляюсь щедрости Божьей великодаровитости, потому что дарует венец за венцом, чистую добродетель украшая Царством Небесными.

362. Ему же (О Божьем долготерпении к порочным священникам)

Не вопи на Божие долготерпение, по причине благоденствия Евсевия и собранных им, которые, оскорбляя добродетель и увенчивая порок, даже превозносятся тем. Напротив того, удивляйся сему долготерпению, по причине безмерной благости призывающему их к покаянию, и молись, чтобы они пришли в себя, и ты избавился от соблазна, они — от наказания, а вера — от осмеяния. Если же (чего да не случится!) до конца будут они упоены пороком, неистовствуя в безумии и бешенстве; из того, что потерпят там, познают, что лучше было бы вести себя целомудренно.

363. Пресвитеру Зосиме (О старцах и юных)

Как юным неизвестен еще конец жизни, так старцам очень уже известен. Юные (хотя смерть никого не уважает, простирает власть свою на всякий возраст и на всякое достоинство) имеют некоторую надежду достигнуть старости; а старцы ничего иного не ожидают, как стать землею (разумею — по телу) Ибо слово — старость составлено из слов: «любить землю» (в греч. перев). Почему состарившиеся некоторым образом склоняются к земле, и ходят согбенными, свидетельствуя тем, что поспешают в землю. А если это действительно так, то по какой причине и при конце старости замышляешь новые неправды?

364. Схоластику Феодору (О мщении не мщении обиженного)

Обиженному — не мстить почитаю делом божественным, отмстить в меру — делом законным и человеческим, мстить же без меры — делом противозаконным, злодейским, лучше же сказать, дьявольским. Ибо дьявол, многих, не убедив начать неправое дело, так как это – явный грех, тем, что без меры мстили, сделал одинаково виновными с начавшими неправое дело. Кто подвергает наказанию, превышающему преступления и превосходящему меру неправд, тот, если, по-видимому, поступает справедливо, но подпадает (хотя, что намереваюсь сказать, покажется и странным) одной вине с сделавшим неправду в начале; потому что сам начинает новую неправду.

365. Пресвитеру Феопемпту (О слове и деле)

Когда слово не сопровождается делом, тогда, не только не приносит пользы, но, обыкновенно, наводит скуку слушателям. Когда же дело не предварено словом, тогда, как это обычно, пристыжает зрителей. Если же соединится то и другое, слово украсится исполнением, то великое приращение пользы для учащихся, если только благопризнательны.

366. Алипию (Мы «в собственных грехах слепы, а в грехах ближнего весьма зорки»)

Крайне дивлюсь паче тому, что строгими бываем судиями проступков и грехов в других, а свои грехопадения, часто и непростительные, опускаем из вида; в собственных грехах слепы, а в грехах ближнего весьма зорки. Но противное сему бывает с нами в рассуждении преспеяний. Свои, как ни малы и ни маловажны, кажутся великими, а ближнего, как ни велики и ни удивительны, — малыми и ничего не стоящими. Посему, что причиною этому? Самолюбие; оно извращает правильное суждение о делах, не позволяет одними и теми же глазами смотреть на свои дела и на дела ближних.

367. Диакону Иераку (О помощи в рассудительности)

Ты, может быть, сам себя обманываешь в том, будто бы видишь для себя полезное: а я сказал бы, что представляется тебе, будто видишь, в самом же деле вовсе не видишь, но совершенно для этого слеп. Посему, если достойное вероятия кажется тебе сомнительным, то не предоставляй суда ни мне, ни себе; но, сообщив дело тем, которые отличаются благоразумием, от них прими приговор.

368. Чтецу Иакову (Об удалении от лукавых людей)

Бегай, возлюбленнейший, людей лукавых, обращение с которыми неприметно приводит душу в поврежденное состояние. Ибо многие, обманывая себя самих, что они доблестны и сильны, и не терпят вреда от подобных сообществ — и не чувствовали, как неприметно и постепенно ниспадали в одну с ними бездну. Ибо великое дело привычка; так она сильна, что обращается в природу. Иные утверждали, что привычка — вторая природа, а другие полагали, что и природа препобеждается привычкою, говоря: «Капля за каплей воды пробивает и камень, хотя, что тверже камня, и что мягче воды, однако же непрерывность ударов превозмогает природу».

369. Диакону Иераку («Если заботишься о телесном здоровье, то уважай довольство малым»)

Если заботишься о телесном здоровье, то уважай довольство малым: потому что от последнего происходит первое. Если же роскошью доводишь тело до того, что оно тучнеет и скачет, то, сам того не примечая, не только вооружаешь его против души, и делаешь необузданным, но еще приготовляешь в нем корень и источник неисцельных болезней.

370. Схоластику Феодору (Терпеть злословие добродетельному надо «не для того, чтобы бегать добродетели, но чтобы упражняющимся в добродетели любомудрствовать, когда терпят неправду»)

Это изречение, о котором писал, ты: «пока живешь, должно терпеть злословие», — как следует полагать, сказано не для совращения с пути добродетели. Ибо не для того говорится, чтобы слышащие обратились к пороку, как ты сказал, но для того, чтобы возводились они к любомудрию. Не следует предпочитать удовольствие, потому что и хорошо живущему непременно должно терпеть злословие. Напротив того, поелику и доблестным непременно случается терпеть обиды от порочных, то должно им любомудрствовать. Итак, сказано не для того, чтобы бегать добродетели, но чтобы упражняющимся в добродетели любомудрствовать, когда терпят неправду. Ибо вооружающаяся на них зависть часто доводит их до осмеяния. Посему, если непременно должно терпеть злоречие, то лучше терпеть несправедливо; терпеть же справедливо принадлежать порочным.

371. Петру («Ереси … порождены двумя … страстями, или любоначалием, или предубеждением»)

Ереси, как думаю, порождены двумя с трудом преодолеваемыми страстями, или любоначалием, или предубеждением. Одни, не желая быть в числе подчиненных, а другие, после предзанятых ими понятий, не соглашаясь учиться, посеяли семена нового учения, не желая оставаться при том, что утверждено.

372. Схоластику Нилу (О необходимости иметь правое учение и добродетели)

Слепотствует лик добродетелей, если не руководствует им правое учение. Не действенно и правое руководственное учение, если нет при сем лика добродетелей. Если же учение, стоя во главе, предводительствует, а добродетели сопровождают, то лик сей во всяком случае будет увенчан, как совершивший подвиг законно.

373. Ему же («Хотя прелюбодеяние гораздо виновнее блуда н непростительный грех, однако же и блуд заслуживаете наказание»)

Хотя ты обвиняешь, но я весьма дивлюсь мудрости Законодателя и в этом, а именно, что заблагорассудил с великим преизбытком осудить непотребство и обуздать невоздержные сердца. Кто утверждал, что сквернит и невольное извержение, тот тем паче запретил произвольный проступок. Тем самым, что невольное излияние, не составляющее греха и не ведущее под наказание, назвал скверною, и не лишил очищения, — положил большую преграду произвольному прегрешению. Поелику же ты думал, что воспретил он одно прелюбодеяние; то, кажется мне, или не читал ты Второзакония, или не понял даже и ясно выраженного. Ибо сказано: «Не должно быть блудницы из дочерей Израилевых и не должно быть блудника из сынов Израилевых» (Втор. 23, 17). Хотя прелюбодеяние гораздо виновнее блуда н непростительный грех, однако же и блуд заслуживаете наказание, хотя не знаю, почему языческими законодателями оставлен без внимания. Живущим право должно быть чистыми и от него; Апостол говорит: «Блуд и всякая нечистота и любостяжание не должны даже именоваться у вас, как прилично святым» (Еф. 5, 3), и еще о чистоте говорится, что она бывает виновницею великих благ: «Старайтесь иметь мир со всеми и святость, без которой никто не увидит Господа» (Евр. 12, 14).

374. Диакону Евтонию (О не печали за напрасные обвинения)

Чего не должно делать, того наипаче и не задумывай. Если же, когда так расположен ты, и бегаешь не только того, что поистине срамно, но что и по людскому мнению неуместно, — иные с неистовством нападают на тебя, и ненависти своей удовлетворяют обвинениями; то пусть не печалит тебя это. Ибо многие, для которых нет срамного слова, ими не произносимого, и нет неприличного поступка, не приводимого ими в действие, обыкли (привыкли) прикрывать этим свои дела.

375. Ему же (О ленивых и мужественных людях)

Крайне ленивые тяжелы и на легкие дела, благородные же и мужественные не боятся и весьма трудных, но к ним то наипаче и готовятся, потому что, как ожидают, и победа будет блистательнее, и слава громче.

376. Павлу («Настоящая жизнь ничем не отличается от зрелища»)

Настоящая жизнь, наилучший, ничем не отличается от зрелища, ничего в ней нет твёрдого, пребывающего, постоянного, прочного. Дела смертных — тень, говорит комедия (не знаю, почему пленило меня это, дивлюсь комику). Ибо здесь и доброе, и худое имеет конец и притом весьма скорый; а там и то, и другое распростирается на бессмертные века.

377. Грамматику Офелию (О понятии «самый старший и самый младший» брат)

Скучное дело, хотя и не таким это кажется гоняющимся за словами, заниматься малостями и заводить о них споры. Но поелику ставишь ты в великое подобные вещи знать в тщательной точности; то мне кажется не неуместным уничтожить в тебе высокое о сем мнение, Самый старший и самый младший — говорится не о двух, как ты сказал, но о многих братьях. Ибо о двух надобно сказать просто: старший и младший, так как между ними нет других средних; а если были бы, то крайних должно было бы назвать именами превосходной степени.

378. Пресвитеру Зосиме (О злословии скончавшихся)

Многие весьма удивляются и изумляются, как ты не краснеешь, злословя по кончине тех, которым, при жизни их, льстил.

379. Диакону Иераку («Похотливость готовит мучение, а чистота — венец святыни»)

Если в точности знаешь то, что и на самом деле истинно, хотя нерадивые и отвергают это, а именно, что похотливость готовит мучение, а чистота — венец святыни, то по какой причине гонишься за тем, чего надлежит бегать, и бегаешь того, за чем позволительно гнаться?

380. Павлу (О страхе человеческом и страхе Божия)

Нередко размышляя сам с собою, почему страх человеческий сильнее страха Божия, и не умея сообразить сей нелепости, осуждал я несказанно нерадение. Сильнейших, если и оскорбляют, терпим с великою скромностью, потому что страх служит вместо узды и не позволяет идти дальше. А слабейшим, если и не огорчили нас, оказываем вражду, хотя Христос повелел: не гневайся «на брата своего напрасно» (Мф. 5, 22), что гораздо тебе легче, нежели сносить напрасные обиды другого. Ибо там много пищи для огня, а здесь, хотя и нет горючего вещества, возжигаем пламень. Не одно и тоже — когда другой подкладывает огонь, не ожечься, и, когда никто не тревожит, оставаться в безмолвии и покое. Кто одержал верх над желавшим поджечь, тот показал в себе признаки высочайшего любомудрия; а в ком видим последнее, тот не заслуживает удивления. Посему, когда, делая большее из страха человеческого, не хотим сделать меньшего ради страха Божия; тогда останется ли нам какое оправдание?

381. Комиту Ермину (О страданиях пелусийской Церкви от ее правителя)

Когда голова, эта как бы крепость тела, это жилище самых нужных и дорогих человеку чувств, когда она, обязанная дурным испарениям, выходящим из тела, давать надлежащее направление и употреблять, на что должно, не только сего не делает, но и, сама в себе став немощною, не в состоянии отражать причин болезней: тогда какая надежда телу, или на здравие, или па крепость? Никакой. Почему и пелусийская Церковь, где строителем Евсевий, наполнена, как написал ты, тысячами страданий и болезней, потому что, кого почитают ее правителем, тот нападает на нее.

382. Светлейшему Дорофею («Не должно обвинять тех, которые увещевали (нечестивых священников), но не успели; а, напротив того, надлежит, как похвалить увещевавших, так изгнать (тех), не пожелавших даже и врачевания)

Если законодатели, противопоставившее тысячи наказаний согрешающим, не всех убеждали, мудрый: то убедят ли несомненно те, которые словом и увещанием пытаются убедить, чтобы воздержались от порока? И не убедившие неужели будут обвинены? Не безрассудно ли это? Если же надлежит оправдать самих законодателей, то можно сказать, что уложили они множество наказаний, не как человеконенавистники, но как попечители о нашем роде. Об одном у них рачение — убедить, чтобы не предавались порокам; а наказание для них нечто второе, и определяется не убеждающимся. Ибо заботились не о том, чтобы много было порочных и наказываемых, а напротив, — чтобы все были честны, и не было потребности делать кому вред. Но одни боятся; а порочные делают зло. Ни один век не чист от порока; напротив того, много скопляется всякого рода болезней, которыми показывают люди, что не слушались законов. Ибо, когда терпит кто наказание, тогда вместе с тем, что терпит мучение, показывает свою непокорность законодателям. Лучше же сказать, сами законодатели знают, что не сделают всех добрыми; ибо определяющим наказание, очевидно, было известно, что не удержат они людей порочных. Посему не противоречат ли они сами себе? Нисколько. Напротив того, и не потерянное для них дело — быть законодателями. Они прославляются, а злодеи хулимы. Посему тоже да будет сказано об увещателях, увещевающих безуспешно. Ибо, если Евсевий, Мартиниан, Зосима и Марон страдают неуврачуемою болезнью, то не должно обвинять тех, которые увещевали уже их, но не успели; а, напротив того, надлежит, как похвалить увещевавших, так изгнать их, не пожелавших даже и врачевания.

383. Ему же («С добрыми надлежит быть смиренным, и с дерзкими вести себя высоко»)

С добрыми надлежит быть смиренным, и с дерзкими вести себя высоко. Поелику одни признают добродетелью скромность, а другие мужеством — дерзость; то надлежит пред одними оказывать смиренномудрие, а пред другими — мужество, истребляющее в них высокое мнение о дерзости, чтобы благоразумием своим и первым принести пользу, и смирить других. Ибо не всем одно о тоже приятно, не все одними и теми же пособиями исцеляются; но каков рой болезней, таково и число врачевств.

384. Пресвитеру Дорофею (О памяти об умершем)

Хотя у тебя память об умершем друге, кажется, умерла с ним вместе, но у меня она бессмертно; как здесь не умирает, так еще более оживет там.

385. Схоластику Алипию (О девстве, браке и блуде)

Девство божественно и преестественно, законный брак честен, а блуд беззаконен; почему первое достойно небес, второй — земли, а третий — ада; первому уготован венец, второму — соразмерная похвала, а третьему — наказание. Ибо прелюбодеяние, и убийство, и другие грехопадения, о которых и упоминать не позволительно, в такой мере тяжелее блуда, в какой грехов естественных сквернее противоестественные. Но все сии болезни умеет врачевать чистосердечное покаяние, которому искусство сие вверено Судьей.

386. Схоластику Тимофею («Лучше страдать несправедливо, нежели справедливо»)

Если нисколько не страдать в настоящей жизни — выше жребия человеческого; то лучше страдать несправедливо, нежели справедливо. Ибо одно свойственно любомудрым, а другое — злодеям, одно — благоискусным, другое делающим на удачу; и одно служит причиною венцов, а другое — воздаянием за грехи; одно делает должником Бога, другое есть уплата долгов.

387. Диакону Лампетию (О самоуправстве некоторых пастырей)

Крайне дивлюсь, почему иные из древних права самоуправства обращали в отеческую попечительность; ныне же некоторые из нововводителей и пастырское сердоболие превратили в самоуправное самозаконие, думая, что не начальство, отчету подлежащее, вверено им, но дана в удел самодержавная власть.

388. Монаху Киру (О ненависти к добродетельным)

Лишенные ума и благоразумия непрестанно ненавидят тех, о которых подозревают, что лучше их, и питают к ним ненависть не за оказанные им обиды (это, может быть, меньшее было бы зло), но за свое бессилие достигнуть одинаковой с ними доброй славы в добродетели.

389. Пресвитеру Зосиме («Справедливо … будет приговоры о делах принимать не от больных …, но от (духовно) здоровых)

Приговор собственного своего нерадения, подтверждаемый делающими одно и то же с тобою, не почитай достовернийшим истины (хотя овладевшая тобою болезнь греховная вменяет тебе это в закон, и слышит похвалы от зараженных тою же, как и ты, болезнью); напротив того, если не дошел еще ты до неисцельного нерадения, справедливо тебе будет приговоры о делах принимать не от больных (если им будешь последовать, осудит тебя и врачебное искусство, и любомудрие), но от здоровых. Если же не представляется тебе никто здоровым; то всех наипаче болен ты. И если не веришь сему; то, прочитав в священном Писании, узнаешь и гибельность болезни, и средство к избавлению от гибели.

390. Адамантию («Краснословие маловажно в сравнении с любомудрием»)

Знай, что друг твой, велеречивый и любивший гоняться за словами, пришел под видом, что возвращается домой, но остался, плененный любовью к любомудрию. И теперь, замкнув язык в устах, прилагает попечение о сердце, обучившись тому, что краснословие маловажно в сравнении с любомудрием.

391. Диакону Диогену (О Божественном содействии и человеческой помощи)

Для чего, наилучший, божественное содействие ставишь на втором месте после человеческой помощи? Или для чего дружеству смертных даешь первое место пред Божьим? Рассудку, усматривающему, что должно, конечно надлежало решения победы не вверять немощной человеческой силе, держаться же непобедимой Десницы, емлющийся за которую, без сомнения, окажется победителем искушений.

392. Мартиниану, Зосиме, Евстафию («Всего несообразнее с разумом, терпение Божие, призывающее к покаянно, обращать в напутие к большим грехам», и за это будет наказание)

Не думайте, наилучшие, грешить ненаказанно; Божия долготерпения не почитайте нерадением, и незлобия — недеятельностью. Поелику не наказаны теперь же, не предполагайте, что избежите наказания и в последствие, но покайтесь, пока возможно. Ибо всего несообразнее с разумом, терпение Божие, призывающее к покаянно, обращать в напутие к большим грехам. Если же по тому, что не понесли еще наказания, надеетесь, что и не будете наказаны; то вполне знайте, что Божество, как человеколюбиво, так не лживо и всемогуще. Оно оказывает человеколюбие, и первые грехопадения оставляет не наказанными, давая время к исправлению; однако же, если прегрешения паче и паче усиливаются, взыскивает за них напоследок, и подвергает наказанию за все в совокупности, на что отваживались и прежде, и впоследствии.

393. Исхириону («Кто впал в великий трех, но тайно и никого не соблазнив, тот понесет меньшее наказание, нежели кто прегрешил меньше, но открыто и с соблазном дли многих»)

Хотя удивительным и странным покажется тебе, что будет сказано; однако же это истинно, а именно: кто впал в великий трех, но тайно и никого не соблазнив, тот понесет меньшее наказание, нежели кто прегрешил меньше, но открыто и с соблазном дли многих. Если же не веришь, и обвиняешь слово мое в преувеличении; то с неба принесу тебе это решение, и оттуда прочту сей закон. Ибо вседоблественному Моисею, прошедшему всю добродетель, не что другое воспрепятствовало после моря войти в пристань, но то одно, что соблазнил бывших с ним при воде. Хотя и прежде последовало с ним нечто: посылаемый в Египет, раз и два противоречил он Богу, и после того сказал: «шестьсот тысяч пеших в народе сем, среди которого я нахожусь; а Ты говоришь: «Я дам им мясо, и будут есть целый месяц! заколоть ли всех овец и волов, чтобы им было довольно? или вся рыба морская соберется, чтобы удовлетворить их» (Числ. 11; 21, 22)? и после этого предавался нерадению и отказывался от правления народом; однако же не иное что воспрепятствовало ему войти в землю обетования, ради которой был вождем всех других и народоправителем, как совершившееся при воде. Посему-то чистый Ум, выставляя на вид качество греха и давая видеть, почему он сделался непростительным изрек: «за то, что не явили святости Моей среди сынов Израилевых», то за сие не введете сонма сего в землю, которую Я дал им (Второз. 32, 51). Хотя грехопадение не по качеству было меньше прежних, но поелику соединялось со вредом других; то превзошло, не только прежние, но и меру извинения. В тех случаях Моисей согрешил наедине и тайно, а в этом при всем народе.

394. Адамантию (О тщеславном учителе)

Друг твой приходил, не учиться, как говорил, но себя показать, других обучить, и подавить высокое о себе мнение думающих, что знают нечто; но ушел, на себе испытав то, что надеялся сделать с другими.

395. Диакону Уранию (О духовно «поучающих право и трудолюбиво»)

Душа поучающих право и трудолюбиво (ибо многие, толкуя, чтобы себя показать, с гордостью и презорством, ослабляют усердие в слушателях) прежде всего выказывает благоговение в очах (потому что в них много поощряющего к слову); потом бровями придает значение смыслу уроков; а речь употребляет умеренную, не оскорбляющую пышностью, и не уничижаемую низостью выражения. Ибо, хотя слог и не аттический, однако же примеры н благоговейное направление возвышают учеников.

396. Исаии («Потому, что сам ты силен в занятии делами, не порицай, как не к чему не способных, возлюбивших бездействие»)

Потому, что сам ты силен в занятии делами, не порицай, как не к чему не способных, возлюбивших бездействие. Напротив того, поелику нередко подвергался страшным бурям, ублажай стремящихся, сколько можно, в пристань безмолвия. Хотя и им нередко встречаются подводные камни, однако не все равно, — не только переплыть моря дел, но и вринуться в море страстей, и перенести искушение. Одно свойственно мужам отважным на опасности, избравшим для себя жизнь торговую, а другое — испытанным праведникам, искушенным как золото. Если же нравится тебе деятельность и труженичество; то дознай, что, о чем ты говоришь, — вовсе не то (потому что, простершись при этом немного далее, обманщиков предпочтешь мужам любомудрым, барышников — ведущим дела благородно, сплетающих ухищрения и слагающих обманы — тем, у кого на языке правда); напротив того деятельность требует упражняться в добродетелях и о них прилагать все старание.

397. Диакону Илии («Всякое слово, когда оно не исполнено на деле, не только кажется напрасным и пустым, но обращается в укоризну, особливо если произнесено проповедником»)

Наставнику надобно посоветовать, чтобы убеждал учащихся, не сказав только что-нибудь, но и сделав. Ибо всякое слово, когда оно не исполнено на деле, не только кажется напрасным и пустым, но обращается в укоризну, особливо если произнесено проповедником. Чем с большею готовностью стараются воспользоваться им, тем более все не доверяют ему, даже почитают его поводом к смеху. Посему должно наипаче сперва делать, а потом говорить; если же не угодно делать, то и не говорить.

398. Пресвитеру Феону (О быстротечности времени)

Чтобы текущее время не было не заметно, приводится оно в известность многими знаками, каковы: день и ночь, неделя и месяц, год и Олимпиада; ибо прежде распознавали время по Олимпиадам; во владычество же Римлян стали означать его консульствами. Хотя, как говорит Платон, движением неба порождено время, по солнце измеряет, а образует консульство (году дается это имя, равно как и имя консулов). Очевидно же и ясно, что все сии знаки служат, не только для тел и для житейских, как говорят иные, дел и договоров (и завещания, и условия, и все, так сказать, ручательства в безопасности запечатлеваются сими знаками), но и для того, чтобы мы не походили на плавающих по неизвестному морю, не измеряющих ею никакими знаками, самослучайно входящих в пристань, и — устремлялись туда не с пустыми руками, но, поелику время весьма быстротечно, не может быть задержано, ни возвращено назад, не знает даже и остановки, то — запасшись добрыми делами, с великою куплею поспешали в пристани. Итак, будем пользоваться временем, пока оно близко. Тогда можно и взяться за него, и удержать его, гнаться же за временем протекающим — бесполезно. Как окрыленное и быстродвижное, далеко позади себя оставляет оно преследующих его, даже и близкие с трудом могут ухватиться за него.

399. Ему же (Порок может быть остановлен наказанием)

Порок, когда неудержимо неистовствует, и не допускает уцеломудрения, обыкновенно одним только наказанием может быть остановлен.

400. Епископу Кириллу («Древле священство и царскую власть, когда погрешала, исправляло и уцеломудривало, а ныне само ждет от неё вразумлений»)

Древле священство и царскую власть, когда погрешала, исправляло и уцеломудривало, а ныне само ждет от неё вразумлений, не потому, что утратило собственное достоинство, но потому, что, кому вверено оно, те не подобны бывшим при наших предках. Прежде, когда священством были увенчаны жившие жизнью евангельскою и апостольскою, священство по праву было страшно для царской власти, а ныне царская власть страшна священству, лучше же сказать, — не священству, но тем, которые, по видимому священствуют, своими же поступками оскорбляют священство. Почему, кажется мне, и царская власть справедливо делает, потому что, желая не священство, которое признает божественным, оскорбить, но наказать оскорбляющих его, уцеломудривает пользующихся им не как должно.