Исповедь блаженного отца нашего Иустина (Поповича)

Я — лань. Я — чувство печали Вселенной. Давным-давно Кто-то низверг на землю всю пе­чаль мира и выковал из нее мое сердце. И с тех пор я — чувство печали. Живу тем, что впиты­ваю печаль из всех творений. Всякое созда­ние, стоит мне приблизиться к нему, вливает в мое сердце черную каплю печали. И тогда черная роса печали тонким ручейком струит­ся по моим венам, и там, в моем сердце, чер­ная роса печали становится бледной и голу­боватой.

Во мне разлита какая-то магнитная сила печали. Она неодолимо притягивает все пе­чальное в мире и слагает в моем сердце. По­этому я — печальнее всех творений. И в слезах моих боль за каждого… Не смейтесь надо мной, о насмешники! Ужас охватывает меня при мыс­ли, что на этом печальном свете есть су­щества, которым бывает смешно. О, прокля­тый дар: смеяться в мире, где кипит печаль, бьет ключом боль и свирепствует смерть. Ка­кой окаянный дар! Я печальна и никогда не смеюсь. Как можно мне смеяться, когда вы так грубы и жестоки, вы, насмешники! Когда вы так злы и безобразны! Безобразны от зла, ибо только зло обезображивает красоту земных и небесных созданий… Вспоминаю, помню: земля эта некогда была раем, а я сама — райской ланью. О, воспоминание, которое уносит меня из радости в радость, от бессмертия в бессмер­тие, из вечности в вечность!

А ныне? Мрак покрыл мои очи. На все пути, которыми иду, опустилась густая тьма. Все чув­ства кипят скорбью. Все мое существо охва­чено неугасимым пламенем печали. Все во мне горит печалью, но не сгорает… Только я, окаянная, пребываю вечной жертвой все­сожжения на вселенском жертвеннике печали. А вселенский жертвенник печали — земля, се­рая и угрюмая, бледная и сумрачная планета…

Мое сердце — неприступный остров в без­брежном океане печали. Неприступный для радости. Каждое ли сердце — неприступный остров? Скажите вы — те, у кого есть сердце! Знаете ли вы, чем окружены ваши сердца? Мое же обстоят пропасти и бездны, глубокие, как океан. И оно постоянно тонет в них. И никак ему не выбраться из них. Все, к чему ни прикоснется, растекается, как вода. По­тому глаза мои затуманены слезами, а сердце рвется от воздыханий. Болят зеницы мои, ибо многие беспросветные ночи находили в них приют. Вечером зашло солнце в око мое и утром не взошло — утонуло во тьме моей печа­ли. Что-то грозное и жуткое пронизывает мое существо. Все окружающее вселяет в меня страх. О, как мне убежать от ужаса этого мира? Но существует ли мир без страха? Я окружена горем, словно стеной, напоена полынью, пре­сыщена горечью. Встревожено ограждаю свое сердце от упоения печалью, но оно все больше упивается ею. Душу свою, испуганную и загнанную ужасом мира, зову к себе, прошу ко мне вернуться, но она без оглядки все дальше и дальше бежит от меня, скорбной и печальной.

* * *

Я — лань. Но почему? Не знаю. Вижу, но не понимаю. Живу, но что есть жизнь, не пости­гаю. Люблю, но что значит любовь, не ра­зумею. Страдаю, но как во мне прорастает и зреет страдание, и того не ведаю. Вообще не многое мне понятно из того, что есть во мне, что окружает меня. И жизнь, и любовь, и страдание — все это шире, и глубже, и бес­крайнее моего понимания, знания и ведения. Кто-то привел меня в этот мир, но вложил в существо мое не много разума, потому мне так мало понятно в мире, окружающем меня, и в мире, который во мне. Все непонятное и странное, что таится в каждом творении, мне заметно — и потому мне страшно. Мои боль­шие глаза — не оттого ли они велики, чтобы вместить непостижимое, объять необъятное, увидеть невидимое?

Кроме печали Кто-то влил в меня, увеко­вечил и обессмертил нечто большее, чем чув­ство, и сильное, чем мысль, нечто бесконеч­ное, как бессмертие, и огромное, как веч­ность. Это — инстинкт любви. Он непобедим и всесилен. Он разливается по всем моим чув­ствам, по всем мыслям, полностью овладевает моим существом. Словно маленький, крохот­ный островок, так выглядит мое существо, а вокруг него бесконечно простирается, разли­вается и переливается она — загадка моей ду­ши: Любовь. В какую сторону своей души я ни направлюсь, везде встречаю Ее. Она — вездесу­щее и сокровенное во мне. Для меня “я есмь” — равносильно “я люблю”. Любовь делает меня тем, что я есть. Быть, существовать — для ме­ня значит любить. Неужели есть создания без Любви? О таком не знает мое сердце лани.

Не оскорбляйте во мне Любовь. Ведь вы оскорбляете бессмертие и вечность — мою единственную бессмертную и вечную цен­ность. Ибо что есть ценность, как не то, что бессмертно и вечно? Только Любовью я бес­смертна и вечна. Она — все для меня. Любовью я чувствую, и мыслю, и смотрю, и слышу, и вижу, и знаю, и живу, и обретаю бессмертие. Когда говорю: “Я люблю” — в этих словах охватываю все свои бессмертные мысли, чув­ства, бессмертные желания, бессмертные жиз­ни, возношусь над смертью и небытием: я лань, серебристая, лань нежная, лань тре­петная…

Через жуткие обрывы и страшные бездны продирается Любовь моя к тебе, голубое небо, к тебе, добрый человек, к тебе, цветущая дуб­рава, к тебе, благоуханная трава, к Тебе, Все­благой и Пренежный! Сквозь бесчисленное множество смертей пробивается Любовь моя к тебе, о сладкое Бессмертие! Поэтому пе­чаль — мой постоянный спутник. Всякая гру­бость — смерть для меня. В этом мире больше всего грубости я пережила от одного сущест­ва, которое называется человек. О, он всегда означает смерть моей радости. Очи мои, смот­рите сквозь него и поверх него на Того, Кто Предобр и Пренежен! Доброта и нежность — вот жизнь для меня, вот бессмертие, вот веч­ность. Без доброты и нежности жизнь стано­вится адом. Лишь ощущая доброту Предоброго и нежность Пренежного, я снова в раю, по­ка не придавит меня грубость человеческая — о, этот ад наваливается на меня всем своим ужасом… Потому я боюсь всякого человека, кроме доброго и нежного.

* * *

Я стою у ручья, берега которого украшены голубыми цветами. А ручей тот из моих слез. Ранили меня люди в сердце, и вместо крови потекли слезы… Нежные небеса! Скажу вам тайну свою: вместо крови в моем сердце слезы. В этом моя жизнь, в этом моя тайна. Потому плачу я за всех скорбящих, за всех обездоленных, за всех униженных, за всех го­лодных, за всех бездомных, за всех плачущих, за всех несчастных. Мои мысли быстро захле­бываются печалью и превращаются в чувства, а чувства изливаются в слезах. Да, моим чув­ствам нет числа и нет конца слезам моим. И чуть ли не каждое чувство мое грустит и пла­чет, ведь, как только оно уходит от меня в окружающий мир, оно натыкается на грубость человеческую. О, есть ли существо более гру­бое и жестокое, нежели человек?..

Зачем я брошена в этот мир, мир людей? Ах, когда-то давным-давно, когда в своих дремучих бескрайних лесах я не знала о людях, мир был для меня радостью и раем. И свое райское восхищение я радостно ткала из душистых цве­тов и стройных берез, между привольных дуб­рав и голубых небес. Но в мой рай ворвался он, грубый, жестокий и гордый человек. Он рас­топтал мои цветы, срубил мои деревья, омра­чил мое небо. И мой рай превратил в ад… О, нет во мне ненависти к нему за это, скорее жа­лость… Жаль его оттого, что он не в состоянии почувствовать рай. А большего ужаса, чем этот, нет ни для одного существа. Знаете, лань не умеет ненавидеть; она может только жалеть и сострадать. От всех обид и грубости она защи­щается печалью и жалостью. Печаль — вот ее месть. Печаль, смешанная с жалостью… О лю­ди, как вы жестоки и грубы! Я слышала, что су­ществуют бесы. Но разве возможно, чтобы они были хуже людей? Одного только прошу, одно­го желаю: не быть мне душой в человеке, чув­ством в человеке, мыслью в человеке…

Всякую грубость человеческую я переживаю как тяжелый удар в сердце. От этого появилась у меня опухоль на сердце. О, сколько синяков на сердце! Сколько ударов!.. Ах да! Ведь я — в потерянном раю, лань в потерянном раю! О пощади меня. Предобрый и Пренежный! Множество ударов, один за другим, один за дру­гим — так образовалась опухоль у меня на серд­це. О спаси меня от людей! Тогда Ты претво­ришь мой мир в рай, а печаль — в радость…

* * *

Милее всего для меня — свобода, люблю я свободу. Она — в доброте и нежности, она — в Любви. А зло, грубость, ненависть — вот наихудшее из рабств. Кто ему подчинился, тот стал рабом смерти. А есть ли рабство более страшное, чем смерть? В такое рабство уводят нас люди, эти изобретатели и делатели зла, грубости и ненависти. А меня послали в мир и предсказали, определили мне: “Будь печалью и Любовью”. И всем существом выполняю я свое назначение: скорблю и люблю. Скорблю через Любовь, люблю через скорбь. Разве может быть иначе в мире, населенном людьми? Вся жизнь моя в этих пределах, в этих границах. Я вся — сердце, вся — око, вся — печаль, вся — Любовь, поэтому пробирает меня страх, тот пронзительный страх, о котором знает только печальная лань…

В гордыне своей люди не догадываются о чудесных и прекрасных чувствах, которые носим в себе мы — лани. Между нами и вами, люди, зияет пропасть, и потому ни мы не мо­жем перейти к вам, ни вы к нам. Вам не дано познать наш мир. Если бы мы, лани, сердцем перешли к вам, то мы перешли бы в ад.

Когда-то были мы в раю. Вы же, люди, пре­вратили его в ад. То, что для вас представляют собой демоны, то же вы, люди, для нас. Рас­сказали нам березы: “Видели мы, как сатана пал с небес на землю и остался среди людей. Он, изгнанник неба, объявил: «Весьма прият­но быть мне посреди людей; есть у меня свой рай—люди»…”.

Предвижу и предчувствую: ожидает меня бессмертие лучшее, чем бессмертие человека. Для вас, людей, и на том свете существует ад. А для нас, ланей, только рай. Ибо это вы, люди, сознательно и добровольно изобрели грех, зло и смерть и уже потом увлекли за собой нас, без нашего согласия, своей злобой и мерзостью, ибо имели власть над нами. Потому и будете отвечать за нас, за наши мучения, несчастья, страдания и смерть. Вы будете платить за нас и из-за нас. Слышала я, как небо голубое шептало черной земле вечную истину — в День судный люди дадут ответ за все муки, страдания и не­счастья, за смерть всякой живой твари. Все жи­вотные, птицы, растения, восстанут и обвинят род человеческий во всех болезнях, обидах, зле, смерти, которые он причинил им своим гордым грехолюбием. Ибо вместе с родом человеческим идут грех, смерть и ад.

Если б я могла выбирать из всех творений, я скорее выбрала бы тигра, нежели человека, ибо он менее кровожаден, чем человек; я бы лучше выбрала льва, ибо он менее безжалос­тен, чем человек; я избрала бы гиену, ибо она не так отвратительна, как человек; я бы из­брала рысь, ибо она менее жестока, чем че­ловек; я скорее бы избрала змею, ибо она не так лукава, как он; я избрала бы любое чудо­вище, ибо самое страшное чудовище менее ужасно, чем человек… О, правду говорю, из самого сердца говорю. Ведь человек изобрел и сотворил грех, смерть и ад. И это хуже худ­шего, ужаснее ужасного, страшнее страшного, что есть в моем мире.

* * *

Чудится мне: струится слезный поток… Люди похваляются каким-то разумом, а я вижу главные их дела — грех, зло и смерть — и пони­маю: если разум заключен в изобретении греха, зла и смерти, то разум этот скорее проклятие, чем дар. Разум, живущий и приносящий плоды греха, зла и смерти, есть казнь Божия. Обидно было бы мне, если бы мне сказали, что я умна, по-человечески умна. Если такой разум — един­ственная отличительная черта людей, то я не просто отрекаюсь от него, я проклинаю его. Даже если бы от него зависели мой рай и мое бессмертие, я отреклась бы от них навек. Разум без добра есть казнь Божия. И самый великий разум без добра — невыносимое проклятие.

С разумом, без добра и нежности, человек уподобляется диаволу. Вот что слышала я от ангелов небесных, когда они умывали крылья свои в моих слезах: “Диавол есть великий ра­зум без капли добра и Любви, таким же бывает и человек, не имеющий добра и Любви”. Разум­ный человек, лишенный добра и Любви,— ад для моей нежной души, ад для моего печаль­ного сердца, ад для моих незлобивых очей, ад для моего кроткого существа. Одно желание в душе моей: ни за что на этом свете не жить возле человека умного, но лишенного добро­ты и милосердной нежности. Только тогда со­гласна я на бессмертие и вечность. Если нет, уничтожь меня. Господи, преврати в небытие!

* * *

В давние времена рассказывали мне белые лани: прошел по земле Он, Всеблагой и Все­милостивый, и превратил землю в рай. Там, где Он ступал, там наступал рай. На всех, на всякое творение изливались от Него беско­нечная Доброта, Любовь и Нежность, Ми­лость, Благость и Мудрость. По земле Он ходил и небо на землю сводил. Звали Его Иисус. О, в Нем мы видели, как дивен и прекрасен может быть человек, когда он безгрешен. Скорбел Он нашей скорбью, оплакивал зло, причиненное нам людьми. Он был с нами против деяний человеческих — греха, зла и смерти. Любил Он всякое создание нежно и милосердно, миловал какой-то Божественной печалью и защищал от людских грехов, людского зла, людской смер­ти. Он был и навсегда остался Богом нашим, Богом печальных и скорбных, от малых до великих.

Только те люди милы нам, которые Ему подобны. Они — наш род, и наше бессмертие, и наша любовь. Души тех людей сотканы из Его доброты и милосердия. Его любви и нежности, Его благости, праведности и мудрости. Разум их Божественно мудр. Божественно добр. Бо­жественно кроток. Божественно сострадате­лен. И они похожи на светлых и святых анге­лов, ибо великий разум и великая доброта, слитые воедино,— вот истинный ангел.

Потому любовь наша рвется ко Иисусу Все­благому, Всемилостивому, Предоброму, Пренежному. Он есть Бог наш, и Бессмертие на­ше, и Вечность наша. Евангелие Его более принадлежит нам, нежели людям, ибо в нас больше Его доброты, Его любви. Его неж­ности… Он — о, благословен Он во всех серд­цах наших! Он — Господь и Бог наш! Он — на­ше сладостное утешение в этом горьком преходящем мире. Он — наша вечная радость на том бессмертном свете…