ПЕРЕЙТИ на главную страницу творений свт. Виссариона
ПЕРЕЙТИ на главную страницу сборника «О падении Адама и Евы»

Уроки покаяния в Великом каноне св. Андрея Критского, заимствованные из библейских сказаний

Глава 1. Адам и Ева

Оживотворивший земной прах, Скудельник, Ты даровал мне плоть и кости, дыхание и жизнь; но, Творец мой, Искупитель мой и Судия, приими меня кающегося!

Грешник благодарно исповедует великую милость к нему Господа в том, что Господь даровал ему в лице Адама бытие и жизнь. Поистине великая милость.

Ибо чем был человек до сотворения? Он был брением, перстью, прахом земным. Но милосердый Господь, желая иметь причастников Своей благости, воззвал его к бытию из праха. Единственно по Своей благости, единственно силою воли, Он, подобно горшечнику, работающему из глины сосуды, дал этому праху образ человеческий с плотью и костями, одушевил этот образ Своим божественным дыханием и жизнью.

И вот явилось на земле живое существо, по душе немногим чем умаленное пред Ангелами, одаренное образом и подобием Божиим, то есть богоподобною духовною и бессмертною природою, богоподобными духовными силами и совершенствами, – предназначенное к бессмертию по самому телу, облеченное господством над всеми земными тварями.

Человеку, воззванному к жизни с такими богатыми дарами, оставалось пользоваться жизнью во славу Божию и правильным, согласным с волею Божией употреблением данных ему сил споспешествовать своему блаженству и благу подвластных ему тварей.

К сожалению, человек не устоял на высоте, на которой поставлен Творцом.

Он позабыл, что воззван к бытию из праха земного, что всеми своими совершенствами и преимуществами он обязан единственно милости Божией и может быть счастлив только при условии теснейшего общения с Богом, смиренной покорности Ему. Он возмечтал сделаться равным своему Творцу по власти и силе, подумал, что может быть блаженным и зажить новой, более счастливой жизнью вне общения с Богом. Он жестоко обманулся в своих расчетах. Преступлением заповеди Божией он не только не достиг того, чего надеялся достигнуть, но еще заслужил праведный гнев Божий.

Ему осталось теперь одно: принести повинную пред Богом, раскаяться в своей тяжкой вине пред Ним и умолять Его о помиловании.

Так и поступил Адам; так поступает и всякий не желающий себе погибели грешник. «Приими мя кающася», – взывает он к Господу. Умоляю о сем Тебя, как моего «Творца, Избавителя и Судию.» Ты мой «Творец»: не погуби же во гневе Твоего создания, украшенного Твоим образом и подобием, хотя помрачившего грехом черты своего богоподобия, своего духовного родства с Тобою.

Ты, «Избавитель мой», не презрел меня неблагодарного и мятежного, но по неизреченному милосердию послал Единородного Сына Твоего на землю для искупления честною кровью всякого верующего. Верую, Господи, в искупительную силу крестной смерти Сына Твоего; прими мою веру и с верой приносимое Тебе покаяние. Ты мой «Судия», предоставивший Единородному Сыну Твоему осудить на вечные муки нераскаянных грешников. Я не принадлежу к числу их, – я каюсь пред Тобою, прими мя кающегося и избавь меня от вечного осуждения и муки.

* * *

Первозданного Адама преступлению я подражал, И стыжусь себя, без Бога обнажённого, Без вечного Царства и сияния Грех ради моих.

Преступление Адама состояло в преслушании воли Божией, выраженной в известной заповеди. Потомки Адама, наследовавшие от него, путем естественного рождения, греховную природу, умножают это несчастное наследие еще произвольными, личными грехами, и в этом отношении примером своего праотца увлекаются до ревности, до соревнования ему, как бы опасаясь остаться позади Его на пути греха.

Вообще пример имеет увлекающую силу, так что если вникнем в происхождение наших личных грехов, большая часть их окажется плодом подражания чужим примерам.

Так пример греха заразительно действует на детей. Напрасно стали бы родители внушать им правила нравственного благоповедения, которым сами не следуют: такие внушения, не оправдываемые примером, неубедительны для детей.

Примером греха увлекается человек иногда вопреки своей совести. И соглашается он, что нехорошо то или другое дело, и в то же время оправдывает себя примером других. Другие, например, злонамеренно объявляют себя несостоятельными должниками: почему и мне, рассуждает иной, не решиться тоже? Другие поджигают свои дома в надежде с лихвою вознаградить себя за эту потерю страховыми деньгами; другие постов не соблюдают, праздников не чтут, уклоняются от молитвы домашней и церковной, стыдятся при людях осенить себя крестным знамением и т.п., – и все это люди порядочные, имеющие вес в обществе: от порядочных людей отставать не следует.

Но горе не только подающим худой пример, – они ответят перед Богом не за себя только, но и за тех, которые подражают их примеру, ревнуют чужим грехам, начиная с преступления Адамова, – горе и последним! Они не могут сложить свою вину на иных. Сам Адам, увлеченный к преступлению примером жены, не нашел однако оправдания в том, что ссылался на жену. Не людские обычаи, противные заповедям Божиим, должны служить для нас руководством, а заповеди Божии.

Как бы то ни было, Адам, преступлению которого ревнуют грешники, осознал свою неправоту пред Богом. Он понял вместе с женою, что они «наги» (см. Быт. 3, 7), то есть утратили свою невинность, в состоянии которой они не чувствовали своей наготы, – и с невинностью утратили право на благоволение Божие и на вечное пребывание в раю сладости.

Подобно Адаму и каждый грешник, поревновавший ему в преступлении, должен говорить: «познах себе обнажена от Бога, и присносущного Царствия, и сладости, грех ради моих»: я испытываю то же, что испытал Адам, которому подражаю в преступлении; – чувствую подобно ему свою вину пред Богом, свою внутреннюю наготу, свою безответность пред Ним, не имея в виду ничего такого, что могло бы прикрыть мою вину, – и потому признаю себя недостойным Его общения со мною и вечного блаженства в Царствии Небесном.

* * *

Горе мне, моя несчастная душа, для чего ты уподобилась первосозданной Еве? Не с добром ты посмотрела и уязвилась жестоко, прикоснулась к дереву и дерзостно вкусила бессмысленного плода

Тяжко грехопадение Адама; но его предупредила в совершении греха Ева. Древо познания добра и зла, насажденное в Раю для испытания наших прародителей в послушании Творцу, послужило для Евы поводом к обнаружению непослушания.

Змий уверял Еву, что с вкушением плодов этого дерева она и муж ее сделаются равными Богу по всеведению и не будут иметь нужды в руководстве Его. Ева поверила коварным речам змия и стала смотреть на древо другими глазами, чем доселе. Доселе воззрение на него возбуждало в ней одно благоговение к Богу, к Его всевластной и всеблагой воле.

Теперь взгляд ее изменился. Она посмотрела на древо «зле», то есть преступно – с преступным неверием в угрозу Господа смертью за вкушение от плодов древа, с преступным желанием равенства с Богом и независимости от Него, – с преступной чувственной алчностью.

Запрещенное древо показалось ей во всех отношениях прекрасным, – она прельстилась на красоту его, словно рыба на приманку, насаженную на уду, – и «горце уязвилась». Она «коснулась древа и дерзостно вкусила бессловесныя снеди». Снедь от запрещенного древа обещала ей множество благ – и чувственное удовольствие для вкуса, и духовное многоведение, равное всеведению Божию, и полнейшую вследствие сего независимость от Бога; но Ева горько ошиблась. Снедь оказалась «бессловесною», точнее – обманчивою. Вкусившие от нее наши прародители узнали, что они обмануты змием. Очи их, согласно обещанию змия, действительно открылись, но не для свойственного Богу разумения добра и зла без порабощения злу, а для одного горького уразумения своей нравственной порчи: «уразумеша, яко нази быша» (Быт. 3:7). Утрата непорочности сопровождалась в них стыдом при взгляде на свою наготу.

История падения Евы повторяется в каждой грешной душе, как это яснее откроется в следующем стихе. Как окаянна, как жалка душа, уподобляющаяся в этом отношении Еве, вместо того чтобы в несчастном примере ее найти предостережение от подражания ей!

* * *

Вместо чувственной Евы восстала во мне Ева мысленная – плотский страстный помысел, обольщающий приятным, но при вкушении всегда напояющий горечью.

Адам увлечен был ко греху Евой, ее примером и внушениями. Равно и каждого из нас влечет ко греху мысленная Ева – это страстный плотский помысл. Помысл о грехе может быть бесстрастным в том случае, если мы только рассуждаем о грехе, о его происхождении, свойствах, видах, последствиях, рассуждаем, как свойственно моралисту; также если этот помысл непроизвольно приражается к душе, но не оставляет в ней следа и тотчас же забывается или отражается силой воли.

В том и другом случае помысл о грехе не есть еще грех и не ведет к ответственности. Но иное дело те помыслы о грехах, которые мы вызываем в душе с нечистой целью или которым соуслаждаемся, которым отдаемся с сочувствием, без всякой борьбы. Это уже страстные помыслы: они находят себе пищу и опору в нашей «плоти» – в растленной грехом природе не только телесной, но и духовной, ставшей в служебное отношение к чувственности, вместо того чтобы господствовать над ней, и поработившей себя земным, чувственным влечениям до забвения потребностей духовных (см. Рим. 7, 14–18).

Горе душе, предавшей себя плотскому страстному помыслу! Он показует ей сладкое, но при вкушении всегда наполняет горечью. Каждая страсть сама по себе горька, болезненна. Потому и называется она страстью, что соединена с страданием, с горечью, с мучением. Мучится душа, когда страсть не удовлетворена. С удовлетворением страсти должно бы, по-видимому, прекратиться это мучение и наступить для души радость и довольство. Эту радость и довольство обещает ей страстный помысл и тем толкает ее на совершение греха, как натолкнул он на грех Еву.

Но как Ева жестоко обманулась в своей надежде получить удовольствие и блаженство от вкушения запрещенного плода, так обманывается в своих расчетах каждый грешник, мечтающий вкусить в грехе сладость. Если и вкушает он ее, то на краткое время. Затем следует горечь – от терзаний совести, покуда страсти не заглушили ее, от скуки и пустоты душевной, неизбежной после удовлетворения страсти. К этому присоединяется вред для тела и для внешнего благосостояния.

Так, страсть невоздержания доводит до расстройства здоровья, до разорения, до скоропостижной смерти. Любострастие истощает телесные силы и потрясает семейный мир. Страсть к обогащению портит кровь, лишает сна. Честолюбие сопровождается теми же последствиями. Страсть к пересудам, мстительность вводят в неприятные столкновения с людьми, и т.д.

Поистине страстный плотский помысл вместо обещаемой сладости напояет грешника одной горечью.

* * *

Осквернил я одежду плоти моей и очернил в себе, Спаситель, то, что было создано по Твоему образу и подобию.

«Риза плоти» значит риза или срачица плотяная, или самая плоть как риза. Плоть действительно есть риза в отношении к душе: душа соединена с плотью, облечена в нее, как тело в одежду. Названием плоти ризою души делается намек на превосходство души над телом. Ибо, если не тело создано для одежды, а одежда устрояется для тела, то и душа существует не для тела, а тело для души. Пусть примут это к сведению люди, живущие для плоти, высшее благо жизни находящие в том, чтобы только телу было хорошо, – в одном телесном здоровье, в сытости, в чувственных удовольствиях, во внешних, житейских удобствах, а о душе и ее спасении не помышляющие: они извращают порядок отношений души и тела.

В состоянии невинности первых людей тело было чистым сосудом чистой души. С утратой чистоты душевной стало нечистым и тело. К телу пристала нечистота души, как нечистота телесная пристает к одежде. Рука, святотатственно простертая к плоду запрещенному, гортань и чрево, принявшие этот плод, осквернились и осквернили все тело, ибо с той минуты началась в теле работа тления и смерти. Вместе с жизнью каждый из нас наследовал от Адама и эту скверну и умножает ее новыми греховными сквернами. Плачевно состояние грешника по телу, но еще плачевнее по душе. Тело мое потому явилось нечистым, что я «окалях еже по образу и по подобию», – то есть осквернил душу, созданную по образу и подобию Божию.

Душа богоподобна по своему существу, ибо подобно Богу она духовна и бессмертна, по силам, ибо в ее разуме и свободе отражаются черты высочайшего ума и воли Божией по отношению к миру, ибо наделена властью над земными тварями.

Все эти черты образа Божия потускнели под слоем духовной скверны: грех окалял богоподобную душу. И не узнаешь души в скотоподобном, преданном плотоугодию, миролюбию, заблуждениям и т.п. существе. Каждому грешнику свойственно пред Господом исповедовать себя нечистым по телу и душе и просить у Него благодати слез для смытия этой нечистоты.

* * *

Раздрал я одежду мою первую, которую в начале изткал мне Создатель, и оттого лежу наг.

Под одеждою здесь, как и в предшествующем стихе под ризою, разумеется плоть – одежда души.

Плоть первозданного человека была недоступна повреждению. Питаясь плодами древа жизни, она цвела здоровьем, свежестью, не знала утомления, не страдала ни от холода, ни от зноя.

Вкушением запрещенного плода Адам внес в свое тело семя повреждения. Его тело стало походить на разодранную одежду, сквозь которую видна нагота. Плоть утратила свое совершенство с утратой совершенства души. Плоть стала отражать, как бы в зеркале, состояние падшей души. Сквозь тело, как через щели разодранной одежды, стала виднеться нагота души, нравственная бедность ее.

С утратой непорочности душа осталась без благодати Божией и вместо того, чтобы господствовать над телом, подчинилась его влиянию: она стала чувствительна к болезням тела, к неблагоприятным на него действиям стихий, стала пренебрегать духовными своими потребностями,  – и главной из них – общением с Богом.

И эту-то духовную наготу, или обнищание, исповедует вслед за Адамом грешник, когда говорит: «раздрах одежду мою первую и лежу наг».

* * *

Облеклся я в раздранную ризу, которую исткал мне змий коварством, и стыжуся.

Тело прародителей по падении сохранило свою природу; но повреждение, вошедшее в него, было так велико, что не легко было узнать в нем дело рук Божиих.

В поврежденном состоянии оно явилось неблагообразной одеждой души, сотканной коварством диавола. Коварство его в этом случае состояло в том, что он не сам непосредственно, а руками наших прародителей соткал эту одежду.

И стыдно стало им, что они сделались жертвой его коварства. В них заговорило чувство чести, поруганной змием; им обидно стало, как это они так оплошали, что поверили обещаниям змия, дались ему в обман.

Им стыдно стало и себя, потому что при взгляде на наготу друг друга в них легко воспламенялись беспорядочные чувственные влечения.

Им еще стыдно было того жалкого состояния, в котором ум их перестал господствовать над чувственностью и уступил перевес животным влечениям. Чувство стыда горькое, но вместе спасительное!

Они недовольны были собой, уразумели свою вину и готовы были раскаяться в ней пред Богом. Признание вины есть начало раскаяния. Подражая прародителям, и каждый из нас пусть выражает пред Господом свое раскаяние словами: проклинаю коварство змия, обнажившего меня от первозданной правоты, и стыжусь моей вины.

* * *

Облекся я одеянием стыда, как листьями смоковницы, в обличение моих самовластных страстей.

Жалко было положение наших прародителей, стыдом греха приведенных к изобретению непрочного, из смоковных листьев, препоясания своих чресл.

Не менее жалко положение каждого грешника, стыд своей вины пред Богом, пред своей совестью и ближними старающегося прикрыть благовидными оправданиями; эти оправдания ничем не лучше неблагонадежного смоковничного препоясания: они только отягчают вину грешника, служа обличением самовластных страстей, только обнаруживают глубину падения, в которую он низринут самовластием страстей.

Они забрали над ним такую власть, что препятствуют ему беспощадно осудить себя и повергнуться в пучину милости Божией, готовой только для признающих себя безответными грешников.

Чувствую, Господи, вину мою пред Тобой, но вместе и то, что во мне недостает настолько самоотвержения, чтобы признать себя вполне безответным. Я не победил в себе склонности к самооправданию. Даруй мне силу одержать над собой эту победу.

* * *

«Кожаные ризы» сшил мне грех, сняв с меня прежнюю Богом сотканную одежду

Господь сжалился над нашими прародителями, устроившими себе по чувству стыда непрочное одеяние из древесных листьев, и Сам устроил для них более прочную одежду из кожи зверя, давая им разуметь, что и в нравственном отношении они не могут обойтись без Его всепокрывающей благодати, что напрасны их усилия прикрыть свою вину каким бы ни было самооправданием.

Подобное божественное вразумление, располагающее к смирению, должен прилагать к себе и каждый грешник. Ему свойственно исповедать пред Господом: грехи, обнажившие меня в лице Адама от первой боготканной одежды, первой чистоты и невинности по душе и по телу, открыли меня Твоему праведному гневу, сделали меня беззащитным пред Тобою.

И для меня теперь, как для Адама, понадобились кожаные ризы, устроенные одним Тобою. Не на свою самодельную правду я надеюсь, а единственно на правду Единородного Сына Твоего, стяжавшего для всех оправдание Своей честной кровью.

Вот та кожаная, прочная и благонадежная риза, которая нужна мне в моем положении¹это должно понимать в том смысле, что грех послужил для Господа побуждением облечь человека в кожу..

* * *

Достойно изгнан был из Едема Адам, как не сохранивший одну твою заповедь, о Спаситель; я же что должен буду претерпеть, отметая всегда Твои животворные слова.

Заповедь Адаму дана одна; но в преслушании ее нашими прародителями заключаются многие частные грехи. Она дана для испытания их послушания воле Божией и для укрепления их в добре посредством этого послушания.

Не выдержав этого испытания, они показали непростительную гордость, потому что увлеклись обещанием диавола: «будете яко бози» (Быт.3:5); показали неверие, потому что не поверили угрозе Божией за нарушение заповеди: «смертию умрете» (Быт. 2:17); перешли на сторону врага Божия диавола, потому что поверили дерзкой клевете его, будто Бог по зависти или недоброжелательству запретил им вкушать от плодов древа познания добра и зла; явили величайшую неблагодарность к Богу, забыв Его чрезвычайные милости к ним и щедроты.

Во всех этих отношениях они поступили тем преступнее и непростительнее, чем легче было исполнить данную им заповедь, чем легче было им обойтись без запрещенного для них плода при обилии, сладости и питательности предоставленных им для употребления плодов от прочих дерев райских.

Посему достойно изгнан был из Едема Адам, хотя не сохранил одну только заповедь: наказание определено ему соразмерно с преступлением. «Аз же что постражду» – что должен буду претерпеть, – «отметая всегда животворная Твоя словеса?»

Если Адаму нельзя было безнаказанно преступить одну заповедь; не паче ли я достоин наказания, отвергая многие Твои повеления, поистине животворные, потому что за соблюдение их обещан живот вечный? (см. Мф. 19, 17). Моя вина тяжелее Адамовой: он однажды явил непослушание Богу и потом всю жизнь провел в раскаянии; я же «всегда» отметаю Божии заповеди.

Легко было удержаться от греха Адаму; но не легче ли это мне ввиду горьких последствий преступления Адамова? Адам хотя предупрежден был о том, какие последствия произойдут от его греха, не знал их, пока на деле не испытал. Я и всякий другой знаем их, однако ж бесстрашно продолжаем грешить. Адам имел от Бога одно предостережение от греха. Мне же даны бесчисленные предостережения – в законе Моисеевом, в книгах пророческих, паче же всего в евангельском и апостольском учении.

Для моего вразумления и наставления Сам Сын Божий сходил с неба на землю и сказал мне всю волю Божию. Мне открыты обильные благодатные средства к успешной борьбе с греховными искушениями и к преуспеванию в благочестии и добродетели. Я всем пренебрег и потому должен подвергнуться более строгому взысканию от Господа, чем какому подвергся Адам.

О, не вниди, Господи, в суд с рабом Твоим и, прежде даже до конца не погибну, спаси мя имиже веси судьбами.