Часть 2.2. Мои грехи, страсти, несмирение и своеволие, когда я на месте человека, желающего отказать, когда «другому пришла идея, и я нужен ему для ее реализации» (гл.2. Об отказе воле «инициатора»)

ПЕРЕЙТИ на главную страницу Цикла рассуждений
ПЕРЕЙТИ на главную страницу Темы 3

(7. Цикл духовных рассуждений о смирении, хранении ума, языка и внутреннего покоя)

Автор: Ника, озвучено: Никой

Часть 2. гл. 2. Об отказе воле «инициатора».
***О моем моментальном раздражительном отказе

Раздел 1. О некоторых основных страстях, влияющих на мой отказ чужой воле.
***1. Рассуждение: о моей лени, не желающей «напрягаться» ни для себя, ни для другого.
***2. Рассуждение: о моей лени, когда у другого человека скорбь и ему нужна моя помощь.
***3. Рассуждение: о моём саможалении, не желающем «напрягаться» для другого
***4. Рассуждение: о самоугодии при нежелании оказать услугу «инициатору»
***5. Рассуждение: о лукавстве, которое при отказе другому прикрывает лень, саможаление и самоугодие.
***6. Рассуждение: о моей любви и нелюбви к разным людям.
***7. Рассуждение: о плодах моих реакций для моей гордости, когда я — в роли «возможного исполнителя» воли другого.

Раздел 2. О подготовке к отказу
***1. Рассуждение: о внутренней «буре» после конфликтного разговора, по которой можно познать свою греховность.
***2. Рассуждение: о мучении выбора «отказать-не отказать».
***3. Рассуждение: о моем подыскивании «красивого» отказа в помыслах-мысленных разговорах.

Раздел 3. О возможной перемене моего отказа на согласие.
***О возможном «споре помыслов» после моего отказа
***О моем чувстве вины после моего отказа

Часть 2. Глава 2. Об отказе воле «инициатора»

В первой части этой второй главы я говорила о тех случаях согласия с другой волей, когда человек не желает ее исполнять, но из-за страха обидеть «инициатора» лукаво и лицемерно соглашается, и при этом еще и злится в сердце. То есть внешне он говорит одно, а внутри другое, или внешне он показывает себя добрым, а внутри, т.е. на самом деле, он зол.

Замечу, что я не рассматривала случаи, когда я внешне соглашаюсь на чужую волю и внутренне также согласна и спокойно или с приятностью оказываю услугу другому при его просьбе. Только скажу, что такая смиренная реакция может быть как добродетельной, если эта услуга не связана с грехом и пороками, а может быть греховной, если есть такое согласие с делами греха.

А в этой второй части скажу о тех случаях, когда я внешне отказываю кому-то в его просьбе оказать ему услугу для него; и покажу некоторые страстные причины отказа. Для этого я продолжу рассматривать изначально смоделированные мною ситуации, и порассуждаю о некоторых особенностях отказа. А в третьей части этой главы я скажу о том, как, когда и почему можно отказывать людям в ситуациях, когда кто-то что-то желает для себя и ему нужен другой, чтобы реализовалось его желание.

О моем моментальном раздражительном отказе

К вопросу об отказе «инициатору», конечно, относится вопрос о том, как и когда я это делаю.

И поэтому вначале хочу напомнить о том, что говорилось во второй главе этой темы, относительно моей эмоциональности при моем нежелании исполнять волю другого: я могу сразу же отказать «инициатору», и, причем, сделать это в резкой форме и раздраженно. И для того, чтобы не повторяться, я приведу ссылки на часть 2, гл.1, Раздел 1: «1. Рассуждение: как я могу отказывать чужой воле моментально, открыто и с раздражением», а также на раздел: «Выводы мне: о моем моментальном раздраженном отказе».

Далее я уже не буду говорить об этом, а скажу о другом.

1.1. О некоторых основных страстях, влияющих на мой отказ чужой воле

Ранее, во втором разделе этой главы, я уже сказала о том, какие страсти заставляют меня согласиться с волей ближнего, хотя она мне и не нравится, и это: страх, человекоугодие, тщеславие, прикрытые лицемерием и лукавством. В таких реакциях лицемерного согласия у человека утверждается гордыня, при которой он считает себя хорошим, добрым, понимающим, и не хотящим обидеть и смутить просящего что-то у него, а это, понятно, никак не может воспитывать истинное смирение. Кстати сказать, что избавиться от такого человекоугодия и лицемерия очень не просто, потому что этот навык казаться быть добрым и хорошим, выработан годами, а вот быть на самом деле таким – к этому подвигу мало кто приступает и побеждает в нем…

В этом же разделе я рассмотрю вопрос о своем отказе кому-то. И именно свой отказ очень страшен для людей-лицемеров, потому что они его расценивают как потерю своего «лица»/репутации пред другими, как доброго и хорошего, и воспринимают его как некое, со своей стороны, бессердечие, жестокость и т.п., которое увидят люди и будут его осуждать, да и ему самому неприятно видеть себя таким, потому что привык оценивать себя хорошим.

Итак, понятно, что человек в разных ситуациях не хочет исполнить волю другого по разным причинам. И эти причины ему обычно кажутся весомыми, правильными и т.п. (и это частично может быть и так, а иногда и нет). Но все ли и всегда ли мы задумывались, что наши отказы бывают от страстных причин?! Каждый пусть ответит сам. А я далее скажу о том, какие страсти способствуют моему отказу исполнять волю другого в смоделированных ситуациях по типу: «другому пришла идея, и я нужен ему для ее реализации».

Сразу отмечу, что не исполнять волю другого можно из-за старых обид, злопамятства, а также из мести, зависти и т.п. Но об этих причинах я не буду сейчас говорить, а скажу о менее заметных и привычных. Но есть и добродетельные причины или относительно допустимые, о которых я скажу позже.

1. Рассуждение: о моей лени, не желающей «напрягаться» ни для себя, ни для другого

Итак, что же мне может мешать исполнить волю ближнего, в которой он что-то желает для себя и я ему нужен?

Очень часто мне мешает страсть уныния (или лени и праздности). Например, кто-то ко мне обращается, чтобы я сделала для него, как он желает, а мне в этот момент хочется отдохнуть, развлечься, полежать и посмотреть фильм и т.п. (или, если это просьба о деле в будущем, то я предполагаю, что мне в будущем будет нужен отдых или я буду занята).

В ранее смоделированных мною пяти ситуациях телесная лень может ярко проявиться в третьем примере, когда друг желает пойти в ТЦ отдохнуть, а тебе лень. В данном примере оба друга находятся под влиянием страсти уныния, только в разных видах: у одного действует праздность, как желание развлечься, а у другого – лень, как желание бездействовать.

Но и в других примерах могла быть эта причина; но она была менее выражена и не первична. Так, в первом примере с курсами для развития бизнеса собственника фирмы у работника была не лень, а отсутствие личной потребности более работать. Во втором примере с отпуском матери у дочери также была первичной не лень, а саможаление и усталость. В четвертом примере об услуге давней знакомой, которая обратилась к другой знакомой во время аврала на работе, причиной была занятость, саможаление и нежелание общаться с этой знакомой (а вот если бы у женщины не было аврала на работе, а ей хотелось отдыхать, а не выполнять просьбу знакомой, то это – от лени). В случае с соседкой, которая хотела, чтобы вторая соседка позвала сына помочь ей переставить шкаф, лени не было, а первично было нежелание просить сына, чтобы он не злился.

Вообще, о лени, как страсти уныния, я много сказала в теме «Беседы о конфликтах в семьях, происходящих от разных страстей членов семьи», во второй части «О конфликтах от лени, усталости, саможаления и праздности членов семьи», в первой главе «О не выполнении домашних дел членами семьи из-за лени». И там же можно прочесть, как бороться со своей ленью, когда ближний просит что-то сделать.

Итак, вот как кратко, но емко говорит о лени и своей воле авва Исаия: «Леностью питается своеволие; рождается гордость и презрение своей обязанности» (сл.16) и «…уныние (разленение) рождает волю (свою); своя воля … рожда(ет) презрение (ко всему должному — вот, стану я это делать)…» (сл.17).

А это значит, что моя лень неразрывна с самостью, эгоизмом и гордостью, при проявлении которых, я действую не по любви, состраданию или долгу, а как мне удобно и не обременительно.

И ленивый христианин никогда не приобретет смирение, потому что по слову Ефрема Сирина: «Признак смиренномудрия – обеими руками удовлетворять потребности брата, так, как бы и сам ты принимал пособие». (В подражание притчам), «Смиренный не упрямится и не ленится, хотя бы и в полночь позвали его на дело…» (О добродетели…, п.3):.

2. Рассуждение: о моей лени, когда у другого человека скорбь и ему нужна моя помощь

А сейчас я приведу пример о страсти лени «возможного исполнителя» в ситуации, когда у «инициатора» случилась скорбь, неприятность, проблема и т.п., и он обращается за необходимой ему помощью.

Но напомню, что я не рассматривала вопрос о воле людей во время скорбей. А делаю это сейчас для того, чтобы показать, как эта страсть может легко, так сказать, отодвигать добродетели любви, сострадания, долга и т.п. даже в тех ситуациях, когда ближний находится в трудных обстоятельствах.

Так, например, у матери в квартире случилась некая серьезная неполадка, и ей действительно нужна помощь сына. Она звонит ему и просит срочно привезти одну нужную ей вещь, которая поможет в устранении этой неполадки. Сын же после работы в это время играет на компьютере, и, услышав просьбу, испытывает досадливость и раздражение, что ему придется сейчас напрячься и бросить игру. Да, он переборол досадливость, и внешне соглашается привезти, хотя по голосу она была слышна. А потом у него было некое ворчание, исходящее от самолюбия, в котором были помыслы самоугодия, лени и саможаления по типу: «не дадут отдохнуть», «я так устал, а тут еще и это», «это ж надо ехать, и вернусь поздно, а завтра на работу», «я хотел еще фильм посмотреть», «да достали уже все эти проблемы» и множество других подобных. Думаю видно, что здесь примешивается еще и саможаление, и эгоизм.

У человека с относительно здравой совестью и с наличием добрых чувств к другому в этом случае должна победить любовь, сочувствие, самопожертвование и т.п., а не самолюбие с набором разных страстей, в том числе и уныния/лени. И сын, действительно, преодолевая все доводы своих страстей, едет помогать матери, потому что у взрослых детей по отношению к родителям есть и любовь, и долг, и соучастие в трудностях, которые побеждают лень, саможаление и самоугодие. А если не едет, то его трудно назвать «сыном»…

Также нужно обязательно заметить, что именно о таких ситуациях, которая только что приведена, очень часто говорят святые отцы, когда речь идет о смирении пред волей ближнего. Например, вот как говорится о помощи в скорбях и тяжких трудах в Троицких Листках (ст.324): «Бог помогает в трудах тому, кто не считается с ближним своим (имеется в виду — не считается кто, что делает – от сост.), а кто охотно, с любовью готов ему помочь в его трудах непосильных. А у нас, грешных, часто как бывает? Просит человек помочь в его трудах, а ему отвечают: «Мне, брат, и своего дела не переделать; с чего это ты взял, чтоб я стал работать еще на тебя?» — Не правда ли, братие, какое бессердечие, какая холодность к ближнему! Если уж и в самом деле тебе недосужно, то хоть добрым, ласковым словом утешь, — зачем оскорблять труженика упреком, и притом вовсе от тебя не заслуженным? Тяжело, братие, и говорить о таких самолюбцах. Так и видно, что в их безжалостных сердцах нет ни искры той благодатной любви, которая согревала и привлекала бы к ним сердца людские; так и веет холодом от этих людей, хочется уйти от них подальше, чтоб и самому не заразиться этой холодностью или не погрешить пред Господом Богом грехом осуждения ближнего… (В книге Исхода говорится) помоги врагу твоему поднять на ноги бедное животное! Вот как даже Ветхий закон Моисеев милостиво велит относиться к чужому несчастью, велит помогать даже врагу, даже скоту твоего врага в его непосильной работе! Как же нам, христианам, отказывать в помощи ближнему — другу, соседу, нашему же брату?».

Итак, если случается у ближнего скорбные обстоятельства, а я ему отказываю из-за лени, то тогда победа лени во мне принимает уже вид жестокости.

3. Рассуждение: о моём саможалении, не желающем «напрягаться» для другого

Другой причиной отказа воле другого, которая часто связана с ленью, является саможаление.

О саможалении также много сказано в теме «Беседы о конфликтах в семьях, происходящих от разных страстей членов семьи», во второй части, во второй главе «Конфликты по поводу выполнения домашних дел, связанных с усталостью членов семьи, которая относится к страсти уныния и печали». А сейчас приведу только некоторые нюансы.

1. Саможаление грешника появляется всегда, когда что-то происходит не по его воле, а особенно если это сопряжено с трудностями, с напряжением его сил. Об этом так говорит Феофан Затворник: «…саможаление, не любящее ничего прискорбного» (Толк. на посл. Римл.12, 12).

Вообще, у меня саможаление проявляется не только тогда, когда я устала или немощна в болезнях, но и тогда, когда чувствую себя нормально. И тогда оно разное.

При телесной немощи человек часто констатирует, что он устал и жалуется в мыслях и на словах, и хотел бы, чтобы страдание тела закончилось. И тогда у него есть скорбь о себе несчастном. А если еще при этих немощах надо что-то делать и еще и для другого, то это для души вообще становится «катастрофой». Это – саможаление в печали и скорбях.

А другое саможаление бывает при страсти лени, когда человек не ощущает никаких телесных немощей, и не несет болезненных трудов, а ему просто не хочется что-то делать. К тому же, если какое-либо дело не нравится или кажется трудным (даже если оно и нетрудное), то ленивому человеку обязательно будет жаль напрячь себя на преодоление этих трудностей. Интересен тот факт, что пока такого человека никто не трогает и не просит что-то сделать, его саможаление не выражается открыто. Но как только его затронут, часто он тут же начинает ссылаться на усталость и представлять себя жертвой, т.е. он начинает лукавить.

2. Саможаление мешает человеку исполнять заповедь о труде для своих потребностей (т.е. о своем благе) и заповедь о любви к ближнему (т.е. трудиться для блага ближнего). Иоанн Кронштадтский (Моя жизнь во Христе, ст. 1758) говорит об этом так: «Самолюбивый человек жалеет себя для блага других. И гортани ему жалко для научения других, если он учитель или священник; и всего сердца ему жалко, потому что он, так сказать, от полсердца служит ближним, а часто и вовсе без сердца; и сил физических жалко, он боязлив как заяц, и боится, как бы не заболеть от трудов, и – покоится». ― Где ж тут исполнять волю ближнего?!…

Интересно еще и то, что иногда, жалея себя, человек может вредить своим интересам. Так, например, если сотрудник нуждается в деньгах, но он не желает обучаться новому, потому что ему не хочется напрягаться, более чем есть, то он откажется идти на курсы, а это значит, что лень с саможалением угодили телу, но сделали ему же хуже в плане материального обеспечения себя.

3. А еще: когда я что-то делаю по своей воле, у меня также может быть саможаление, но оно другое, по сравнению с тем, когда связано с волей другого. Потому что к нему еще и присоединяется гнев и нелюбовь к тому, кто желает что-то от меня.

Так, уже говорилось в начале главы, что когда тебе не нравится воля другого, то ты начинаешь раздражаться и гневаться. Это происходит вот почему: саможаление относится к самолюбию, и Максим Исповедник говорит: «…самолюбие же есть телолюбие (или саможаление)» (Главы о любви, сотн. 2-я, 4). И у грешника на защите самолюбия стоит страсть гнева. Так, когда человеку не хочется что-то делать, а тем более если это дело сопряжено с какими-то трудностями, то по законам греха саможаление обязательно будет недовольно тем, что надо утрудить плоть; а также самолюбие будет недовольно тем человеком, который понуждает его к этому делу. И проявляться оно может обвинениями и ропотом иногда в мыслях, а иногда открытыми укорами. Например, мать просит взрослую дочь убрать в квартире или купить продукты, но дочь, «уткнувшаяся» в телефон и ничего не делающая обычно по дому, понимает, что для этого надо оторваться от того, что ей интересно, и напрячься телесно для того, что неинтересно. И начинает роптать и раздражаться на мать. И это — саможаление эгоиста и ленивого, который настроен на то, что он не должен трудиться, особенно когда кто-то желает от него этого. И когда таких людей попросить что-то сделать, то они, жалея себя и защищая себя от труда, но, не будучи немощными, будут кричать или что они устали, или что это не их обязанности.

И во всех мною смоделированных ситуациях в этой теме также не могло обойтись без саможаления и раздражения, например: дочери жалко себя, что она и так устает, а придется еще и напрягаться при приезде мамы, которая, как известно по опыту, будет заставлять убирать на балконе (или придумает другие дела); знакомой жалко себя, чтобы еще более напрячь себя работой, которая нужна дальней знакомой, когда она и от своей не успевает отдохнуть; соседке жалко себя, что сын может опять кричать на нее из-за просьбы соседки.

Итак, пусть итог о саможалении подведет Василий Кинешемский (Беседы на Еванг. от Марка, гл.4, 1-20): «В душе человека таким каменистым пластом является себялюбие. Обыкновенно оно лишь слегка закрыто сверху тонким налетом чувствительности и добрых порывов. Но когда необходимо эти добрые порывы углубить и осуществить в жизни, то есть сделать доброе дело, которое, собственно, и составляет плод доброго порыва, против этого неизменно восстает себялюбие и рожденное им саможаление. Допустим, вас просят оказать помощь. Вы готовы это сделать и пожертвовать что-нибудь нуждающемуся, но сейчас же вы слышите голос себялюбия: «А сам-то я с чем останусь? Мне самому нужны деньги: у меня их так мало!» Ваш добрый порыв наталкивается на холодную каменистую стену эгоизма и блекнет, как нераспустившийся бутон»…

4. Рассуждение: о самоугодии при нежелании оказать услугу «инициатору»

Также, при нежелании исполнить волю «инициатора» и оказать ему услугу, у меня обязательно действует и самоугодие, которое опять-таки связано с саможалением.

1. Это происходит тогда, когда я понимаю, что надо будет, так сказать, не только напрячься, а надо еще сделать что-то, что выходит за мои привычные дела и что нарушает мои планы. При этом мои планы, например, могут быть желанием полежать, отдохнуть, посмотреть фильм, а могут быть планами серьезных своих дел ― а мне так не хочется; я желаю, чтобы было, как всегда, и как я наметила для себя и своих дел.

Например: если дочери жалко себя, что ей придется приспосабливаться во время ее работы к нахождению в квартире мамы, что вызовет определенные трудности, то она захочет отказать маме в приезде, тем самым угодит себе, а не маме. Или, если женщина работает в аврале много дней, что вызывает у нее уже саможаление, а здесь еще и давняя знакомая захочет получить от нее услугу, что добавит еще более работы, то ее саможаление, конечно, усилится, и она выберет, так сказать, себя, а не знакомую, с которой она вообще не общается.

2. Притом, что самоугождение – это порок, надо объяснить кое-что про него.

Так, Виссарион Нечаев (еп. Костромской) говорит: «Каждому из нас по природе свойственно самосохранение, самоугождение». А вот что говорит Василий Кинешемский: «Мы знаем много выдающихся людей необычайной нравственной высоты и чистоты, отдавших свою жизнь служению ближним. Но никто из них не мог для этого служения забыть себя и собственные нужды вполне. В их деятельности всегда две направленности: одна для других, другая для себя. Последний род деятельности может занимать самое ничтожное место в их жизни, но отречься от него не могли даже апостолы».

А это значит, что в каждом моем желании и в каждом моем нежелании сделать что-то для ближнего, обязательно будет какой-то мотив, связанный с угождением себе, и это естественно. Поэтому мне не надо быть безрассудной, стараясь достичь той стадии, когда я никак не буду угождать себе. Христиане должны стараться побеждать его в некоторых случаях. Виссарион Нечаев (еп. Костромской) говорит: «(Но, несмотря на то, что «каждому из нас по природе свойственно самосохранение, самоугождение») когда идет дело о благе ближнего, когда ближний нуждается в нашей помощи, то мы должны победить в себе самоугодие».

(А когда можно поступать по естественному самоугодию я скажу позже.)

Замечу и то, что духовным учителям, или священникам, не стоит быть краснословными, говоря другим людям о необходимости полного отвержения своего самоугождения, потому что по природе это невозможно для людей.

3. И последнее что хотелось бы отметить, так это то, что, чем чаще человек себя жалеет и чем более в нем самолюбия, то тем самым он все более и более воспитывает в себе самоугодливый и греховный нрав/характер, при котором очень тяжело смиряться пред волей другого. И об этом так сказал Феофан Затворник (Письма, п.971): «Вред от поблажки (саможаления) тот особенно, что в толпу этих мыслей и образов протискивается враг, и в сумятице засеменяет худые сочувствия, желания и даже намерения. Несколько кратное повторение этого образует недобрый самоугодливый строй внутри». Или еще так сказал: «Себя-пожаление идет заодно с самоугодием и вообще с самолюбием и есть корень всех послаблений, опущений, равнодушия и беспечности. Слыхали вы фразу: живущий в нас грех? — Вот он-то и есть саможаление со свитою его» (Письма о разных предметах веры и жизни, п.49).

5. Рассуждение: о лукавстве, которое при отказе другому прикрывает лень, саможаление и самоугодие

А теперь скажу о лукавой притворной усталости от лени и эгоизма, т.к., от лукавства нередко, так сказать, никуда не денешься, когда не хочешь исполнять волю другого, и, отказывая, ты не хочешь честно сказать «инициатору», что тебе лень или что ты не хочешь утруждаться для него. А говоришь, например: не могу, занят и т.п., да еще и с какой-то виноватой интонацией, как бы говоря: я и рад бы, но не могу…

Причем некоторые люди притворяются осознано, а некоторые даже не осознают, что притворяются.

Далее я скажу о таких лукавых отговорках, как: «я устал», «я не могу», «мне некогда», «я не умею» и т.п., когда тебе не хочется сделать по воле другого.

Так, устает каждый человек, когда он действительно физически или умственно напряженно работал; но правда в том, что пусть он сейчас занят или устал, но он все же или имеет силу еще что-то сделать сейчас, или у него будут силы через время, чтобы оказать услугу другому человеку, но — он не хочет. Причем, иногда продолжаешь прикрываться усталостью даже, когда она уже прошла, но говоришь, что устал, а иногда начинаешь разыгрывать усталого или больного даже когда усталости и не было или она была незначительной.

А еще: действительно, бывает так, что «возможный исполнитель» не может исполнить просьбу или предложение «инициатора» (и это – естественно). Но мотив отказа «не могу», не всегда бывает правдивым, потому что нередко «можешь», но это будут дополнительные трудности, которых ты не хочешь. Это парализованный человек не может пойти куда-то, а даже тот, у кого ноги больные, все равно может пойти и что-то сделать…

А, например, когда нежелающий называет причину «некогда», то нередко правда заключается в том, что это он сейчас не может, а позже сможет, или что можно все-таки найти время, даже в ущерб своей занятости, или что у него всегда есть время, которое он или не доспит, или подвинет свои дела, или просто заберет его у праздности.

Даже на причину: «я учусь удаляться от мира и поэтому не связываю себя суетными делами» можно сказать, что ты – не ангел, а человек, и все равно ты немало делаешь дел мира и общаешься с разными людьми, особенно если тебе это выгодно или интересно.

Также лень может прикрываться неумением. И вот как об осознанном и специальном прикрытии недомоганием и неумением говорит Симеон Новый Богослов (сл.66): «…если прикажут мне что-нибудь работать, я скажу им, что немощен, не могу, и если будут принуждать к тому, отвечу: «хоть задушите меня, или выгоньте, не могу работать», — и нахмурюсь, будто плачу, вскрикну и скажу: «вот колена подгибаются и в глазах потемнело»; … если заставят меня смотреть за мулами, то сначала проговорю, что не умею ходить за ними, а потом нарочно буду оставлять их без пойла и корма, тогда поневоле или оставят меня, или дадут мне помощника, на которого я и свалю весь труд, сам же сделаю что-нибудь для вида и залягу; если велят мне быть хлебопеком, то я, чтоб не показаться ослушником, буду уверять их притворно, что не умею печь хлебы, и скажу, что ни разу не видал, как печется хлеб, но пойду и испеку им такой хлеб, что будет как камень, и они, не могши есть его, не будут более принуждать меня к такому послушанию; если пошлют меня прислуживать на кухне, то я не послушаю игумена и, не поклонившись даже ему, скажу: «Господи помилуй! Меня это ты, отче, из всех выбрал, чтоб приставить к такому низкому послушанию? Разве нет других братий в монастыре?»». Так думает он сказать, чтоб отделаться и от этого послушания. Затем пересматривает все послушания и на все заготовляется отвечать: «не умею, не могу», — а если принудят, исполнять их кое-как и портить. Как замышляет, так потом и делает, или еще и хуже того».

Спаси и сохрани нас, Господи, от такого лукавства и обмана!

Вообще, притворству свойственно разыгрывать какое-нибудь состояние, которым человек желает вызвать нужное отношение к нему, или понудить других что-то сделать, потому что лукавая душа знает, что страдания вызывают в душе другого человека жалость и желание помочь, или совесть его будет обличать в том, что он не помог. И поэтому лукавый человек всегда притворяется перед другими, а, когда остается один, перестает это делать. Также его притворство заканчивается, когда он делает то, что ему нравится (например, играет на компьютере или его приглашают ужинать), и он тут же становится веселым и не больным или не уставшим.

О таких людях так говорит Евангелие и Василий Великий (Правила, кратко изложенные, в. 69): «А что леность, сопряженная с лукавством, подвергает ленивого осуждению, это видно из слов Господа, сказавшего: «лукавый раб и ленивый» (Мф.25, 26)».

В отношении такого лукавства и обмана христианское учение однозначно говорит: Евергетин (т.2, гл.3): «… не смей свою лень извинять своим недомоганием».

6. Рассуждение: о моей любви и нелюбви к разным людям

А теперь я скажу о том, что в те моменты, когда кто-то желает, чтобы я сделала то, что я не хочу, то я его не люблю. А также я рассужу о том, как это влияет на мое смирение пред его волей.

1. Моя нелюбовь, которая проявляется, когда я не хочу чего-то, а ко мне обращаются с просьбой для себя, касается абсолютно каждого человека, будь то начальник, мама, друг, дальний знакомый или настоящий знакомый по обстоятельствам (об этих группах людей говорилось в смоделированных примерах). В таких ситуациях я испытываю негативные чувства на какое-то время и к тому, кого я люблю и о ком у меня хорошее мнение – и это некие всплески нелюбви. А если это будет тот, кто и до этого случая мне не очень нравился, то это уже не всплески нелюбви, а это еще более усугублённая моя нелюбовь к нему, и, даже можно сказать, злоба и ненависть.

А в остальное время – я одних, в общем-то, и люблю, мне приятно общение с ними, иногда я стараюсь поступать по любви, состраданию, когда у них скорбь, тяжесть, неприятности и т.п. даже если мне чего-то не хочется или трудно. Также иногда я сразу без какого-либо недовольства соглашаюсь помочь в их деле по какому-то доброму порыву; а иногда вначале чувствую недовольство/досадливость моего самолюбия, но побеждает всё же любовь, долг, совесть, а иногда и жалость. И это не моя заслуга, потому что я — такая хорошая и любящая, нет, это — помощь силы любви, данной человеку Богом, и которая связана и со состраданием, и с самопожертвованием, и с усмирением своего самолюбия и своеволия. Слава Господу, что не оставляет нас с нашими пороками, а изначально вложил в нас такие силы!

Но когда у этих людей, которых я как бы и люблю, всё хорошо и когда их воля — это какая-то их «идея», которая мне не нравится, или когда их воля нарушает мои дела и планы, то здесь мне труднее поступать по любви, потому что не помогает сострадание (у них же все нормально), и потому что мое «не нравится» и «не хочу» делает сильнее мое самолюбие с саможалением и самоугодием, чем моя любовь к другому…

А в отношении других людей, к кому у меня нет любви или они мне не нравятся, то, понятно, что законы любви, которые могут пересиливать мое самолюбие и мое своеволие по отношению к этим людям, не работают. Ну, может быть иногда, когда они в скорби, то сострадание и поможет, а может и оно не помочь. Вот и вся разница.

Итак, да, я еще не научилась любить всех, а только с помощью Божией учусь сочувствовать грешникам, понимать их и не осуждать, учусь прощать и ни на кого не обижаться, и понемногу убиваю свое самолюбие, гордость и эгоизм, которые не позволяют мне любить всех. И вот когда они погибнут во мне, то Господь, надеюсь, подаст мне дар истинной любви.

(Об истинной любви, которая побеждает своеволие, лень, самоугодие и т.п. я скажу позже.)

2. А еще я поняла, что говоря о моей любви к людям и их любви ко мне, нужно учитывать и одно «но»: нельзя заставить любить другого человека, нельзя заставить кого-то хорошо относиться ко мне, или меня — к тому, кто мне не пришёлся по нраву.

И если ко мне кто-то плохо относится из-за моих пороков, то правильно делает, т.к. я и сама знаю, что ко мне не стоит хорошо относиться людям, потому что я вижу в себе бездну пороков и страстей.

А если кто-то плохо ко мне относится, потому что я стараюсь жить для своего спасения, обучаясь добродетелям, и это ему мешает, когда он желает меня втянуть в мир своих греховных интересов, то за это приношу хвалу Господу, что не дал мне быть втянутой, и понимаю, что тот человек никак не может ко мне хорошо относиться.

А если есть кто-то, кто мне не нравится (конечно, не из родных людей), то в этих случаях для меня тогда лучше не общаться с ним (так будет честнее и безопаснее для наших душ); и пусть каждый идет своим путем и каждый совершенствуется в любви, как может, но без меня и не на мне или я без него и не на нем… Мне бы научиться любить того, кто мне нравится, в те моменты когда сталкиваются наши воли…

3. Я много лет учусь не лицемерить и не притворяться.

Этому я училась на отношениях со своим взрослым ребенком и с близкими друзьями, чтобы не было так, как говорит Максим Исповедник (из Добротолюбие, 195): «Лицемерие есть притворение дружбы или ненависть, прикрываемая видом дружбы». ―И благодарение Богу, что мы идем с этими людьми по пути, на котором нам вначале было тяжело воспринимать правду, тяжело было перестать бояться мнения друг друга, уважать мнение и волю друг друга, находить компромиссы, ―а теперь идти все легче и легче…

А вот с мамой – у меня ничего так и не получилось, и в тех отношениях я училась только не раздражаться, терпению и снисхождению…

Итак, с ближними (со взрослым ребенком и друзьями)– я учусь любить их и быть снисходительной, учусь уступать им, если это не вредит никому, а иногда и не уступать, но так, чтобы сохранять мир и согласие между нами. И это пока моя мера в обучении себя…

Относительно других людей (дальних и бывших знакомых, и тех, к кому у меня нет симпатии), то мой уединенный образ жизни и мое домоседство сделали так, что общение с этими людьми давно прекратилось ― и я этому очень рада, спасибо Господу! И нравилось или не нравилось кому-то такое мое отстранение от людей, я все равно старалась (и сейчас стараюсь, если кто-то появляется в моей жизни по каким-то обстоятельствам) удаляться от них, чтобы мои страсти ослабевали, пусть даже не по причине моих усилий в противостоянии им, а по причине того, как сказал Петр Дамаскин: «всем полезно безмолвие и удаление от вещей и от людей, особенно же страстным и немощным».

А вот там, где у меня общение с вынужденными знакомыми (например, с соседями), я признаю, что еще не научилась не лицемерить, и разыгрываю свою симпатию, если ее не имею…

Для христиан же, которые имеют многие общения (что и передано в смоделированных примерах), потому что они активно живут в миру, и не могут отстраниться от людей, как мне дал Господь, то приведу совет, как удаляться от людей, данный Петром (Екатериновским) в труде «Указание пути к спасению»: «Надобно удаляться общительности не только с людьми явно порочными, отвергающими всякую заботу о благочестии, но и с такими, которые показывают холодность к благочестию, дышат духом мира, и такие пороки прикрывают видом вежливого обращения, потому что примером их мы сами легко увлекаемся, можем допускать то, что видим их делающими. … Потому в выборе людей, с которыми хотим обращаться, и особенно в выборе друзей, всегда надобно иметь большую осмотрительность».

4. Думаю, конечно, читатель увидел, что говоря о своих отношениях с людьми и наших волях, я четко указываю разные группы людей. Так, я разделяю людей на ближних мне по духу, по интересам и т.п., с которыми мне хорошо, и между нами почти всегда мир, ―и смирение пред их волей и сохранение любви не является тяжелым. Разделяю и на тех, с которыми мне не очень хорошо, т.к. у нас разный дух и интересы, но с которыми я общаюсь так, что они и не знают, что мне не очень они нравятся, но при этом между нами всё равно мир; ― и с этими людьми более трудно для меня стяжание смирения и любви.

И такое условное разделение на тех, кто мне более ближе и менее ― это естественно и не запрещено Богом, т.к. и у Него был любимый ученик Иоанн, и у святых подвижников также были любимые ученики, а к другим они обязательно хорошо относились. И поэтому такое разделение не есть нелюбовь.

Выделяю я и тех людей, которые мне не близкие, но с которыми мне комфортно общаться, и на дальних, которые мне чужды по духу и по интересам, с которыми я не хочу общаться ни часто, ни редко, и я стараюсь не соприкасаться с ними, чтобы осталась только, так сказать, видимость мира между нами. А «любовь плотская, как пресмыкающаяся по земле, поскольку устанавливается между телами скорогибнущими» (Исидор Пелусиот), благодарение Богу, не держит меня в своих сетях.

Позже я еще подробно скажу об этом делении.

7. Рассуждение: о плодах моих реакций для моей гордости, когда я — в роли «возможного исполнителя» воли другого

И напоследок только кратко скажу о гордости, которая воспитана мною же и на моих страстях, когда я видимо соглашаюсь на волю другого, а в сердце – нет, и на моей, так сказать, «смелости», когда я иногда решаюсь отказать другому.

Итак, чем чаще во мне проявляется самолюбие, лукавство, лицемерие, саможаление и человекоугодие, тем основательнее во мне утрамбовывается моя гордость.

1. Если я соглашаюсь на просьбу другого лукаво и лицемерно.

Происходит утверждение моей гордости по тому, что, когда я внешне соглашаюсь на волю другого, не желая этого в сердце, то разыгрываю пред другими свое смирение, учтивость, любовь, жертвенность, доброту и другие добродетели, а моя глупая и самолюбивая душа воспринимает себя так, будто она такая и есть. И вот как об этом сказал Иннокентий Херсонский (Лекции, л.6): «С лицемерием в тесной связи — самообольщение: это такое состояние, в котором человек не других обманывает, но самого себя, когда то есть считает себя хорошим, будучи на деле не таким».

Моя беда и в том, то душа не знала или забыла, что говорится в христианском учении, например: Стефан Яворский (Камень веры Православной, Догмат о добрых делах…, гл.8): «Первое свойство добрых дел состоит в том, что они исходят из свободной доброй воли человека. Всякое доброе дело, совершаемое по принуждению, а не добровольно и не по свободной воле, не является истинной и действительной добродетелью и не вменяется в заслугу для обретения вечной жизни. … Второе свойство добрых дел состоит в том, что благотворящий человек приятен Богу, праведен и является сыном Божиим по благодати, а не нераскаявшимся грешником. … Четвертое свойство добрых дел заключается в том, что они происходят не от одной только веры, а в первую очередь от любви к Богу». ―И моя гордость, находясь в самообольщении, решила, что ее вынужденное исполнение чужой воли с разыгрыванием себя хорошей – это есть доброе дело; ―согрешая при вынужденном выполнении воли другого через скрытый гнев, лицемерие, лукавство, тщеславие и т.д., душа решила, что она приятна Богу; ―исполняя волю другого, тем самым делая ему личное добро (хотя оно может и не являться таковым) я даже и не вспоминаю о Боге, а занята мирским попечением для другого, желаю получить его признание меня, симпатию ко мне, ищу любви того человека, которого я не люблю в тот момент, потому что он меня принуждает что-то делать для себя, и мне приходится, так сказать, выкручиваться.

И так как в моем сердце в таких случаях обязательно есть нелюбовь к «инициатору», то моя гордость, довольная собой, и мое самолюбие считают, что я имею право не любить того человека, т.к. он – плохой, а я, опять-таки, хорошая.

Обязательно есть в таких случаях и осуждение «инициатора», и обвинение его в «посягании» на мою свободу, и чуть ли не жизнь. Есть и самооправдания, причем зачастую лукавые (но в тот момент, когда они звучат в моих мыслях, они такими не кажутся мне). А ведь это всё – признаки гордости.

Вот так каждый раз и утрамбовывается во мне гордость. И горе будет мне на Суде Божием, если не покаюсь и не изменюсь…

2. Если я отказываю другому человеку.

При моем отказе другому, моей гордости кажется, что у нее нет страха, что тот обидится. Но это не так, так как нет грешного человека, в ком бы не было тщеславия, от которого и исходит этот страх. Это я, или, во-первых, так сказать, хорохорюсь, перебарывая свой страх отказать другому, и делаю вид, что мне всё равно, что обо мне будут говорить или думать другие люди (а по правде – я хочу, чтобы они говорили хорошо, и это та же гордость подает силы подавить этот страх). Или, во-вторых, я могу решиться на отказ по упрямству и по той же гордыне, надеясь терпеть то, что мне, возможно, сделает плохого обидевшийся на меня (например, ну и пусть мама, соседка, знакомая обижаются, но я не буду делать так, как они хотят). И этим я воспитываю другие проявления моей гордости: упрямство, наглость, хамство, равнодушие, эгоизм, холодность к другим и т.п. Или, в-третьих, когда я отказываю другому, то уверяю себя, что у меня есть на это основания, да еще и осуждаю того, кто от меня что-то хочет, обычно, обвиняя его в наглости, эгоизме и т.п. Да еще и могу добавлять, что я бы так не делала, или привожу пример, как я когда-то делала по-другому в схожей ситуации. А осуждение и хвастовство – это прямое указание на мою гордость, которая считает себя хорошей, а другого плохим.

И так снова и снова каждый раз и утрамбовывается во мне гордость. И опять-таки, горе будет моей душе на Суде Божием, если не покается и не изменится…

Итак, то, что сказано выше, это далеко неполный перечень страстей, которые не дают быть истинно смиренным (и все описать я не в силах). Но точно знаю, что христианину, желающему познать свою греховность и стяжать истинное смирение, вопрос об отказе другому в его воле требует очень хорошей рассудительности и честности пред собой.

1.2. О подготовке к отказу

Я уже говорила в начале второй главы, что есть такие виды отказов чужой воле, как: спонтанный (сразу во время разговора ты отказываешь), обдуманный позже (дается отказ уже в другом разговоре после обдумывания) и измененный (вначале одно решение, а после – другое, причем это может быть при первичном разговоре или после обдумывания). (часть 2, гл.1, Раздел 1. О спонтанных и обдуманных отказах и согласиях)

И я сейчас скажу про обдумывание. Так, при отложенном ответе «инициатору», когда я еще не дала ему ответ, происходит обдумывание: «отказать — не отказать». Если же это измененный ответ, т.е. когда я вначале спонтанно отказала, а потом подумала и согласилась, или наоборот, и хочу изменить свое решение, то здесь также есть обдумывание подобного типа. И в этих двух случаях всегда есть мысленная подготовка к будущему разговору.

Итак, при обдумывании того, что мне сказал/предложил/попросил «инициатор» о своей воле/идее, у меня будут вначале помыслы-повторы того, что было в реальном разговоре; также может быть «буря» с возмущениями; также будут и рассуждения по типу «два помысла» — «что мне делать?», где я взвешиваю «за» и «против» (об этом я говорила во второй теме этого Цикла). А потом какое-то время я могу находиться в мучении «отказать – не отказать», но все-таки решаю отказать «инициатору». И тогда начинается подготовка к неприятному разговору, при которой я обязательно буду мысленно говорить с начальником/мамой/знакомым/соседкой, много раз прокручивая в мыслях свои слова, то в одном варианте, то в другом (т.е. это будут помыслы-мысленные разговоры, которые я обозначаю: «разговор перед разговором»). И вот тогда наступает тот вид непокоя, который я обозначаю: «как «красиво» отказать?» или «как высказать свое мнение, которое, скорее всего, не понравится другому?».

В этих внутренних диалогах есть немало интересных нюансов, которые должен знать тот, кто обучается трезвению над собой, обучает себя истинному познанию свое греховности, а значит смиренному мнению о себе, и кто борется со своими страстными мыслями и реакциями.

1. Рассуждение: о внутренней «буре» после конфликтного разговора, по которой можно познать свою греховность

В случае если мне сразу не понравилось что-то, что желает от меня другой, то у меня обязательно будет внутренняя буря с возмущенными мысленными разговорами, или, как говорят святые отцы, страстные помыслы. И будут они в любом случае: то ли я сразу спонтанно отказала, то ли у меня было время подумать и решить отказать–не отказать, а потом ответить, то ли я молча согласилась, будучи недовольной.

Вначале скажу о возможной внутренней «буре» помыслов после того, как мне что-то не понравилось в разговоре.

Это состояние недовольства, при котором я (и все люди) в мыслях/в воображении продолжают вести некий «разговор после разговора», в котором повторяют, что они говорили в реальном разговоре, что им говорили другие люди; в мыслях они обязательно возмущаются, осуждают, доказывают свою правоту, укоряют себя за то, что не так ответили, а надо было так-то сказать, переигрывают свои сказанные слова, изменяя на более красивый ответ, и т.п. Эти мысленные разговоры могут стать навязчивыми на какое-то время, когда они идут по кругу и возвращаются время от времени, да так, что человек не может перестать об этом думать.

Интересно еще и то, что в помыслах бывают разыгрывания, в которых я пытаюсь сказать воображаемому собеседнику- инициатору так, чтобы хорошо выглядеть, и пытаюсь выкрутиться, чтобы не делать, как тот хочет; а бывает и так, что я уже и не пытаюсь выкрутиться, а я прямо и бесстрашно отказываю, да еще и рассказываю «инициатору», какой он плохой или что я права и т.п. О выкручивании я скажу чуть позже, а сейчас об обвинениях другого. Так, например, дочь в мысленном разговоре выговаривает матери о ее приезде: «твоя идея глупая; ты будешь мне мешать; я не хочу, чтобы ты целый день у меня ходила перед глазами и что-то спрашивала, когда я работаю; или — я хочу отдохнуть после работы, а не тебе уделять время, или — зачем ехать в такую жару, ты ж без кондиционера не можешь, и мне еще придётся из-за этого вызвать мастеров для ремонта и платить много денег?». А вот пример с соседками, когда одна мысленно выговаривает другой: «ты шкаф заставила мусором; ты постоянно в нем что-то складываешь, перекладываешь, а это надо выбросить; я и так отдала тебе все полки, а ты еще от меня что-то хочешь; почему мой сын должен тебе уже не в первый раз что-то делать, и ты вызываешь его как бесплатного мастера?». А вот пример дальних знакомых, когда та, к которой позвонила другая, говорит в мысленном разговоре: «что тебе надо от меня? я уже и забыла, что ты есть, а тебе все от меня что-то надо? забыла, как ты демонстративно отворачивала лицо от меня в храме, когда я тебе была не нужна, а теперь добрым голосом мне что-то говоришь?; а как я к тебе когда-то звонила, а ты резко отвечала, что занята — так это было нормально? Ты хочешь, чтобы я свое бросила и занялась твоими делами?».

Отмечу несколько важных нюансов.

Первый: произнесу ли я потом всё это вслух? Как правило, нет, но могу озвучить только некоторые фразы, и то с другой интонацией (т.е. когда буду говорить уже в реальном разговоре, то стиль моих речей меняется на более вежливый, заботливый и т.п., и я не произношу тех укоров, которые были во внутреннем диалоге). И это происходит по тому, что я понимаю, что если я всё это произнесу и с той же интонацией, то скандал гарантирован. А я ведь не хочу его, да и не хочу, чтобы люди узнали, что я думаю о них, и не обиделись на меня. И это скрытая причина моего страха (или нежелания) обидеть другого: то, что я о нем думаю и как я его не люблю, действительно, это может обидеть.

Второй нюанс: показывает ли мне себя эта мысленная буря? Однозначно, да. Из нее я могу узнать свои реальные мотивы отказа, и, как правило, это – самоугодие, злопамятство, осуждающая гордость и др. И тому, кто желает познать себя и свои действительные мотивы, нужно обратить внимание на эти свои мысленные разговоры, и понять, что значат твои слова. Например: «мама, твоя идея глупая» может значить, что дочь считает, что мать вообще глупый человек (если дочь уже не раз это отмечала) или сглупила в этот раз, а ведь я-дочь умная и всегда, и сейчас. Или, например, слова: «ты будешь мне мешать; я не хочу, чтобы ты целый день у меня ходила перед глазами и что-то спрашивала, когда я работаю» — означают, что мать, как представлялось дочери, часто мешала ей и раньше, и сейчас злопамятство через память быстро напомнило это, и воображение тут же представило, что так будет и сейчас, и тут же появилось недовольство придуманным. А о том, что так может и не быть, и мысли не появилось, или это означает, что дочь вообще не очень расположена к общению с матерью, и особенно, когда устала на работе. Или, например, слова: «я хочу отдохнуть после работы, а не тебе уделять время» — означают, что у дочери развито саможаление, которое часто проявляется мыслями о своей усталости и желанием отдохнуть после работы, и она не любит, когда ей мешают во время отдыха. Вот приблизительно как можно узнать об истинном отношении дочери к матери и о страстях самой дочери из ее мысленных разговоров.

А вот что можно кратко сказать о других примерах мысленных разговоров: слова соседки «ты шкаф заставила мусором; ты постоянно в нем что-то складываешь, перекладываешь, а это надо выбросить» — означают осуждение и недовольство соседкой, которое было уже какое-то время (возможно, и не только по поводу шкафа), и которое уже не раз произносилось в мыслях, и сейчас вновь появилось. Также оно выражает и плохое отношение к соседке, как к «плюшкиной». А слова: «я и так отдала тебе все полки, так ты еще от меня что-то хочешь? почему мой сын должен тебе уже не в первый раз что-то делать, и ты вызываешь его, как бесплатного мастера?» — знак осуждения соседки за то, что та не благодарная и наглая, а также знак некого сожаления о том, что помогли когда-то и дали повод соседке теперь к ним постоянно обращаться. ―А по примеру мысленных разговоров с дальней знакомой, четко видно, как женщина не любит ту знакомую, видно как осуждает ее, а значит, имеет гордость, которая считает себя лучше той знакомой, и видно как она злопамятствует, вспоминая старые свои обиды.

Итак, приблизительно таким образом нужно познавать свою греховность в разных ситуациях, трезвясь над помыслами-мысленными разговорами. И тогда ты постепенно будешь видеть убогость своей души, видя ее то хвастающейся, то злобствующей, то мстящей, то ненавидящей других и мн. др.; и это породит у тебя истинное смиренное мнение о тебе, как о грешнике, и тем ты возрадуешь нашего Господа! Да поможет Он каждому из нас!

Но, к сожалению, стоит признать, что такое трезвение и понимание себя (или самосознание) не развито у грешников. Они более сконцентрированы на худости других людей, которые каким-то образом мешают им жить, чем на осознании своих неправостей и страстей, и самообольщены о себе. Вот как говорит Феофан Затворник об общем состоянии грешников, какими есть каждый из нас: «… (по естеству) самосознание, или самопознание… преимущественно обращено внутрь и различает себя от своих действий…. Сие самосознание еще более слабо у человека страстного, лишенного благодати. Ибо для сего надобно знать свои действия, знать себя и отделять себя от своих действий. Но у него: нет достаточного знания собственных своих действий. … (Он) слишком увлеченный потоком собственных действий и оглянуться на себя не имеет он времени. Нет знания себя, ибо это знание слагается из знания собственных действий и своего отношения ко всему прочему существующему. Но ни последнего, ни первого в нем нет. Потому он не скажет, что, собственно, он значит, что его ожидает, в каком он состоянии, какое главное его настроение, главный недуг и чем помочь ему. … Все, что возникает внутри, считает он собственно собою и стоит за то, как за себя, как за свою жизнь. Оттого и отказать себе ни в чем не хочет. Между тем мало ли всевается в нас со вне от сатаны и мира, кроме того, что возникает от живущего в нас греха, которого тоже не следует считать собою? По всем сим причинам и опытам надо полагать, что грешник не знает себя как следует. ―Такое состояние сознания и самосознания у грешников, потерявших благодать, и у неверных, не приявших благодати, называется сном, почему к каждому из них говорит апостол: «Встань, спящий» (Еф. 5:14), также слепотой, сидением во тьме и даже прямо — тьмою (2 Пет. 1:9). Грешник живет в самозабвении, видит как во мгле и даже больше — ходит как слепой. … Грешник, как в темнице какой, заключен во внутренней своей тьме самоневедения и самозабвения…».

А это значит, что если сталкиваются два грешника, видящие себя «как во мгле», не могущие истинно оценить себя, то у них обязательно будет состояние, в котором каждый уверен в своей правоте, невиновности, своей хорошести, и уверен в неправоте и худости другого.

Да, нельзя не сказать, что и другие люди в ситуации бывают неправы, учитывают только свои интересы, выгоды и т.п., но если честно и трезво глянуть на себя, то обязательно будет и твоя неправость, и твоя самоугодливость. Так, что мы «одного поля ягоды»…

Но вернемся к вопросу о наших мыслях при обдумывании просьбы «инициатора».

2. Рассуждение: о мучении выбора «отказать-не отказать»

Во второй части этого Цикла, в первой главе, во 2-м разделе «О ситуациях и состояниях человека при вопросе: «что мне делать?», или о непокое от «двух помыслов»» я говорила о состоянии ума — «два помысла», когда человек обдумывая, что ему делать, взвешивает разные выгодные и невыгодные для него варианты. И поэтому я не буду повторяться. А скажу о некоторых нюансах при выборе «отказать-не отказать».

В начале третьей главы я говорила о страхе обидеть другого человека своим отказом, и сейчас покажу, как страх на реакцию того, кому хочешь отказать, проявляется в помыслах при обдумывании; и это влияет на решение «отказать-не отказать».

Нужно заметить, что помыслы могут быть очень краткие, буквально одно слово, но оно несет в себе смысл/информацию, которая не проговаривается расширенно; а может быть расширенное суждение.

Итак, вот, например, какие могут быть мысли от страха, если это ситуация с отказом начальнику идти обучаться на курсы за свой счет, чтобы развивал бизнес: «Не хочу идти на курсы, но как-то неудобно отказать начальству, или найдет нового специалиста, а меня уволит; или теперь будет плохо относиться ко мне; или теперь не отпустит в отпуск; или теперь не заплатит премию». ―И, действительно, я не хотела бы потерять эту работу, не хотела бы плохого к себе отношения, или хотела бы получить премию – и в этом ничего плохого нет. Но другому (начальнику) захотелось чего-то, и все то, что я хотела, может разрушиться, и мне жалко себя, и во мне правит страх лишиться блага – иметь работу. И если во мне победит этот страх, то я соглашусь на то, что мне не надо и чего я не хочу, т.е. идти на курсы новой специальности. ― А если у меня появится противоречащий помысел, например: «я не хочу идти на курсы, ну и пусть увольняет», то здесь уже мне нужно мужество последовать ему и согласиться на возможные будущие скорби – потерю работы. И на эту решимость может быть помысел утешения и поддержки: «ничего, найдешь себе новую работу»; и с этим помыслом-надеждой, как бы, уже и не так страшно.

Если же это случай с мамой, то помыслы страха могут быть такие: «это же, как только скажу, чтобы он не ехала, то она сразу начнет плакать и обвинять, что я ее не люблю» или «она же сразу бросит трубку, как только услышит, что сейчас не лучшее время к нам приезжать». ―Замечу, что это — помыслы от памяти и опыта, т.к. почти всегда в подобных ситуациях у матери была такая реакция. С этими помыслами страха душа может согласиться, а может их не поддержать, слушая другие помыслы, например: «ну и успокаивалась же она в те разы, ну покричит и отойдет, потом объяснитесь» или: «ой, так не хочется все это слушать…, может пусть едет, как-то перетерплю», или: «а может быть она нормально прореагирует, а ты придумала, что она будет обижаться».

Есть и такой интересный нюанс: если у меня появляется мысль отказать, несмотря ни на что, то нередко это некое отчаяние, при котором есть согласие с самым плохим для меня вариантом, например: что меня выгонят с работы или что мама или соседка обидится, и не будет со мной разговаривать. И тогда я с этим отчаянием говорю себе: «ну, и пусть выгонит», «ну и пусть обижается» и т.п.

На этом может закончиться мое обдумывания «как отказать?», а может быть и так, что спустя время я опять начну мысленный разговор по кругу, меняя аргументы и интонации. Т.е., я как будто уже и приняла решение – «не пойду на курсы», или «скажу, чтобы не ехала», но, находясь под впечатлением мысленных бесед, в которых правит все тот же страх пред начальником/мамой/соседкой, я могу вновь начать колебаться: «а может мне все-таки надо пойти на курсы» или «а может быть пусть едет, и как-то будет», и начинается вновь мучение выбора.

Но т.к. это не может длиться вечно, и мне надо давать ответ «инициатору», то я все же в какой-то момент говорю себе четко – «не хочу, откажу», и решаюсь на разговор с «инициатором». При этом я или рассчитываю сказать составленную мной речь, или сказать, как получится. И до того, как реально не произойдет этот неприятный разговор, то, как только я вспомню о предстоящем разговоре или перед самим разговором, внутреннего покоя у меня не будет.

Итак, при моем желании отказать могут возникать разные помыслы, которые вызывают у меня страх отказать. И есть помыслы, которые его поддерживают, а есть и такие, которые не поддерживают, и настраивают не бояться дать отказ. И это состояние, по определению святых отцов – брань помыслов, и так бывает при каждой проблеме. И от этой борьбы помыслов будет зависеть мое решение. Какие и когда победят невозможно сказать; но очень хочется, чтобы во мне не побеждали страстные, а побеждали помыслы от добродетелей… Помоги, Господи!

3. Рассуждение: о моем подыскивании «красивого» отказа в помыслах-мысленных разговорах

Еще скажу и о том, что обычно, когда мы отказываем кому-то, то мы не просто говорим: «я не хочу, потому что мне это не интересно» или «мне не подходит ваше предложение», а мы еще и объясняем свой отказ (думаю, это знает каждый). И это естественно и правильно, что «возможный исполнитель» доносит свою волю и объясняет, почему он не согласен с волей «инициатора». Это мы делаем и в мысленном «разговоре перед разговором», когда подготавливаемся к реальному разговору. Хотя эта подготовка к разговору, а тем более к неприятному, и она является естественной, но все же очень и очень часто это — страстные помыслы в виде воображаемых мысленных разговоров, в которых есть лукавство, ложь, лицемерие и т.п.

1. Первый интересный нюанс, когда ты ведешь мысленный «разговор перед разговором», особенно неприятным, заключается в том, что ты перебираешь то один довод, то другой, ища какую же причину отказа/несогласия назвать. И это не просто сообщение, в котором ты доносишь свою волю и объясняешь ее, а это поиск «весомого» мотива своего отказа, и это — какой-то красивый ответ, это – выкручивание, самооправдание, а нередко и ложь. Обычно так бывает, когда человек боится что-то сказать другому, т.к. тому это не понравится (хотя в этом нет зла со стороны человека), и предполагается, что ему за эту правду что-то будет плохое/неприятное от другого.

Кстати сказать, что бывает так, что когда человек не знает, как красиво отказать (т.е. ни один свой вариант не понравился настолько, чтобы его произнести при отказе), то он может реально начать жаловаться или просить совета у другого человека, даже не осознавая, что ему хочется услышать какие-то аргументы, которые будут звучать убедительнее или красивее (и, как бы, заручившись единомыслием), чтобы потом их и произнести «инициатору».  

Далее. Причем, обычно одним из видов «красивых» доводов, есть довод о пользе «инициатора», будто он печется о том человеке, которому хочет отказать. Например, в помыслах я говорю начальнику, что рядом есть такой же аппарат у других фирм, и поэтому такая покупка для нашей фирмы невыгодна начальнику. Или говорю: я бы пошла на курсы, но, во-первых, для меня это дорого, но даже не это главное, а то, что ближайшие курсы будут через полгода, а это начальнику не выгодно ведь. Или знакомая А. объясняет свой отказ перезвонить М.: чтобы ты не ждала моего ответного звонка, а то может быть у тебя какая-то срочная работа. Или дочь готовится сказать маме: «мы будем работать дома, и тебе это будет неудобно, ведь мы целый день говорим по телефону, и ты не сможешь отдохнуть» или «у нас сломался кондиционер, и ты не сможешь жить в такой жаре». А за всем за этим изначально стоит мое нежелание, а не их выгода. Кстати сказать, что это очень распространенный лукавый ход: говорить не о своем нежелании, а о пользе другого или заботе о нем.

Или есть такой вариант: при лукавом и завуалированном отказе ты, например, пытаешься убедить начальника, что кто-то сделает лучше тебя, и ему лучше пригласить другого специалиста или заключить с другой фирмой какой-то договор о взаимных услугах.

Т.е. одним из видов страстных помыслов при отказе под благовидным предлогом, есть помыслы от гордости, которые хотят донести другому, что я забочусь о тебе, вот я какая хорошая, и я согласилась бы, если бы тебе это было хорошо, выгодно, удобно. Причем, «красивые доводы» не звучат как прямой отказ, а это некое предложение подумать инициатору о своей пользе, которое склоняет его к тому, чтобы согласиться и отказаться от своей идеи. И мне это выгодно, т.к. он тогда, как говорится, оставит меня в покое. Да уж, вот как гордость способна выкрутить и ложь выдать за правду…

2. Второй нюанс. В таких случаях, когда я, например, пытаюсь назвать затруднительные обстоятельства, которые якобы не позволяют мне исполнить волю другого, а я как бы и согласна, то правда в том, что препятствия исправимы (например, можно сделать ремонт кондиционера или можно выделить время и оказать услугу знакомой, пусть и в ущерб себе), но ты не хочешь выполнять волю другого, потому что это сопряжено с трудностями для тебя, и если ты устранишь эти препятствия, то ты должен согласиться на его волю. А если бы ты хотел, то никакие бы обстоятельства или препятствия тебе не помешали (так, если бы хотел на курсы, то и деньги занял бы, или, если бы хотел, чтобы мама приехала, быстро бы вызвал мастера по кондиционерам). Но ты, как уже сказано, стараясь выглядеть красиво и боясь конфликта, не озвучиваешь свое нежелание, как главный довод, а прикрываешься тем, что это как бы обстоятельства мешают, а не я не хочу того, что мне предложено. И к тому же, нередко стараешься сказать это с вежливым тоном.

Замечено и то, что нередко объяснение причин своего отказа может казаться нам очень умным, правильным, красивым, весомым и т.п., а на самом деле оно глупо, лукаво, мотив незначителен и т.п., но мы этого не осознаем. (Конечно, может быть и так, что мы понимаем, что врем, выкручиваемся и т.п., но тогда это – вольный и осознанный обман).

3. Третий нюанс. В этих доводах бывают действительные мотивы (и про такой же аппарат в фирме рядом, и про кондиционер, и про работу дома), т.е. это — объективные данные; но, правда в том, что они вторичны, а первичны, например: моя лень, саможаление, нелюбовь к кому-то, и т.д. Но мотивы, которые связаны со мной, т.е. субъективные, если бы звучали открыто, выставляли бы меня в некрасивом свете. А как я говорила в первой главе, существует такое лукавство, которое подтасовывает свои мотивы, не желая выдать те, которые не красиво и не выгодно показывают человека. А мне ведь надо, чтобы меня воспринимали как добрую, участливую и т.п.

Так, когда я предупредила давнюю знакомую, что я перезвоню, чтобы решить ее вопрос, то потом я подумала и о том, чтобы она не ждала меня, а искала кого-то – и это некий добрый участливый помысел. Но там была и другая правда, которую я знаю, но не озвучила ее никому: при отказе я, прежде всего, подумал о себе, что не хочу заниматься ничьими делами, потому что у самой аврал, что не хочу вообще общаться с той давней знакомой, тем более, когда она мне намекнула, что я обязана что-то сделать, т.к. это — благословение настоятеля, которого я не уважаю.

И маме я не скажу других мыслей, которые были: «ты нам будешь мешать», «я не хочу принимать гостей», «муж недоволен твоим приездом»…

Т.е. этих своих мотивов я не склонна озвучивать, а лукаво предпочитаю рассказать о том, как я забочусь о другом.

Да уж…, это же надо так уметь лукавить: я забочусь о себе, а показываю, что забочусь о том, кого я не люблю в этот момент, потому что он что-то хочет для себя и в этом я ему нужна?!… Господи, прости нас, пропитанных лукавством!

4. И последний интересный нюанс, который я отмечу, таков: в таких мысленных разговорах другой человек (например: начальник, мама) могут противоречить твоим «красивым» доводам отказа, например: на твои слова в мысленном разговоре: «мне дорого учиться на курсах», в мыслях звучит ответ голосом начальника: «а вы поищите курсы, которые дешевле» или «я дам вам беспроцентный кредит», или на помысел–придуманную причину отказа: «в других центрах есть такой аппарат, и люди ходят туда, а к нам не будут ходить» звучит голос начальника: «ну и что, что у других есть, а мы будем лучше»; или на твои слова, которые ты в мыслях произносишь маме: «мы тебе будем мешать» она отвечает: «да не будете, я буду то на улицу выходить, то в магазин, то на балконе», а про кондиционер она якобы говорит: «да у вас в городе не так жарко как у нас, обойдусь» или говорит: «так отремонтируйте» и т.п. Эти ответы в мыслях голосом других людей означают или то, что они уже так говорили в подобных ситуациях (т.е. это — помыслы от памяти и ассоциаций), или это – мысли от логики или совести, которые, так сказать, показывают ошибки твоих суждений или другие варианты. И вот на все эти противоречия, которые в тебе возникают, ты стараешься еще и на них мысленно отвечать, выкручиваясь.

А бывает, что ты не можешь придумать, что ответить, и тогда или пока прекращаешь об этом думать, или придумываешь новые «веские» доводы, а старые оставляешь без ответа.

― Итак, когда я чего-то не хочу, но не хочу этого сказать, то я выкручиваюсь. И нередко это удается. И в таких случаях, как будто это и хорошо, что я, например, переубедила «инициатора» и он отказался от своей идеи меня задействовать, или хорошо, что не произошло ссоры, и что никто не обиделся. Но этого добились мои ложь и лукавство… Помилуй меня, Боже!

Да,подбор мыслей с «красивыми» доводами отказа, это – лукавство, при котором человек показывает, что он якобы ищет блага для другого, а не печется о своем благе; и это — лукавая попытка не самому отказаться, а чтобы «инициатор» сам отказался, и тогда мне ничего не будет за мое нежелание. И я, когда буду озвучивать все эти красивые доводы, обязательно буду лицемерить и разыгрывать из себя хорошую. И Феофан Затворник так сказал: «(В самолюбии) причина и лицедейства, суть которого есть напряженное ухищрение всячески прятать свои дурные стороны, не исправляя их…» (Что есть духовная жизнь…., п.4).

И мои мысленные «разговоры перед разговором» являются страстным состоянием моей души, в которых будет и обида, и осуждение, и лукавство, и обман и др. Но мне будет казаться, что я переживаю, подбираю фразы, чтобы не обидеть другого (а на самом деле я боюсь, что бы он не принес мне неприятностей из-за моего отказа), кажется, что я намечаю план будущего разговора (хотя я могу планировать-планировать, а скажу или часть, или совсем другое). И, воспринимая себя таким образом — что я делаю что-то нужное и хорошее, — я не смогу понять своей греховности и увидеть свою неправоту и страстность. И тогда я трачу время и рассуждения не на то, чтобы понять себя и свою волю в этой ситуации для того, чтобы увидеть свои страсти, и противостоять им, например, через усмирение своей воли, и сделать противоположное тому, чего она хочет, а я занята тем, что придумываю, как выкрутиться. А мне ведь нужно учиться различать, где и как я лукавлю, вру, оправдываюсь, обвиняю другого и т.д., и, как говорят отцы, должна не сочетаться и не соглашаться со страстными помыслами, а я наоборот — беру их как довод, который озвучу в предстоящем неприятном разговоре…

А еще: правда в том, что познание своей греховности мне в тот момент и не нужно, ведь я решаю очень важную внешнюю проблему, а до внутреннего своего мира мне нет дела, тем более, если я еще и облагородила свой непокой и страсти красивыми мотивами…

1.3. О возможной перемене моего отказа на согласие 

И в заключение этих рассуждений об отказах того, кто не желает исполнять волю «инициатору», хочу сказать о возможном варианте завершения этой ситуации со стороны отказавшего: он все таки или соглашается на волю другого, или хотя бы чувствует свою вину за то, что отказал.

Итак, когда во время разговора я раздражилась на «инициатора» и резко отказала ему в его просьбе или спокойно отказала, и он на меня раздражился открыто или скрыто, то разговор закончился. Сразу или по пришествие времени у меня начинаются помыслы в виде мысленных повторов фраз из того разговора, а также какие-то придуманные диалоги, где я продолжаю спорить, выговаривать свое недовольство, обвинять другого. И это — первый этап внутренней «бури» (и о нем уже говорилось выше).

Далее бывает так, что появляются помыслы и другого характера, и чувства по типу: «я не права в том и в том» или «я обидела того человека», «тебе что, трудно было сделать?», или «зачем я так сказала?» и т.п. И это – второй этап, как некий спор возмущающихся помыслов и обличающих меня.

Это обычно относится к отношениям с близкими людьми. Так, после того, как я откажу ближнему, у меня может быть чувство и помыслы жалости к обидевшемуся на меня, может быть чувство вины и обличающие меня помыслы, и я могу переменить свое решение. Вообще же изменение своего решения может быть под влиянием: совести, жалости, нежелания натянутости отношений или страха обидеть, долга и т.п.

Сразу отмечу то, что, конечно, есть люди, которые или во всех или в некоторых подобных ситуациях не склонны видеть своей вины, и считают себя всегда правыми или имеющими право негативно реагировать, потому что другой неправ или что он не должен, как говорит гордость, «мне указывать» или «решать, что мне делать». И такого чувства вины или сожаления, и таких обличающих себя помыслов (о которых я дальше скажу) может и не быть; или они могут появляться, но на них есть ответы гордости, которая все равно отстаивает свою правоту. Или может быть, что у людей и есть эти обличающие помыслы, но они настолько, так сказать, «тихие» и «слабые», что на них не обращается внимания, и люди остаются в своей, как им кажется, правоте…

Сейчас я буду говорить не о таких людях и случаях, а о том, когда обличения себя после конфликтов довольно-таки выражены, и несут желание или согласиться на волю «инициатора», или хотя бы как-то смягчить свой отказ.

И сразу приведу один совет святого отца о том, как стоит сообщать о перемене своего решения. Варсонофий Великий (в. 373): «Когда кто и сам по себе спросит (или попросит) тебя о вещи, в которой ты имеешь надобность, и тогда говори правду (что она тебе нужна самому – от сост.); если же, забывшись, скажешь: «Я в ней не имею нужды», — возвратись и скажи: «Прости меня, я раскаиваюсь в том, что сказал, ибо вещь эта нужна мне»».

― Т.е., если ты не можешь оказать кому-то услугу по какой-то причине, например, тебе некогда или это не в твоих силах, то так и говори: «я не смогу». А если вначале согласишься, а потом поймешь, что не сможешь исполнить, то честно об этом скажи. А «инициатор» пусть помнит, что любой человек может не сообразить сразу или побояться отказать, а потом, подумавши, может поменять свое решение (как и ты сам это делал не раз, т.к. это — естественно), и обижаться на того человека в таких случаях – это проявлять свое не смирение и самолюбие.

О возможном «споре помыслов» после моего отказа

Сейчас я рассмотрю этот этап — некий спор возмущающихся помыслов и обличающих меня. Если побеждают обличающие, то я чувствую себя виноватой, как будто я совершила что-то злое и греховное против того человека, хотя вначале ситуации так не думала. И это — этап, на котором происходит разного рода и разной силы смирение; если же побеждают помыслы, в которых я возмущаюсь другим человеком, то смирения быть не может.

Итак, если появились такие обличающие меня помыслы и тягостные чувства вины, то я обычно хочу это исправить, желаю, чтобы ближний успокоился, и не желаю длящегося конфликта (когда со мной не будут разговаривать, или будут укорять еще какое-то время). И я могу принять решение отказаться от своей воли и согласиться с волей ближнего. Т.е. это — смирение, которое уступило воле ближнего, но запоздалое, и приходит оно чрез раскаяние (о подобном изменении своего решения через раскаяние сказано в Евангелии в притче о двух сыновьях: «У одного человека было два сына; и он, подойдя к первому, сказал: сын! пойди сегодня работай в винограднике моем. Но он сказал в ответ: не хочу; а после, раскаявшись, пошел» (Мф. 21:28-32)).

Далее порассуждаю об этом споре помыслов.

Смоделирую пример «двух помыслов» — один возмущающийся, а другой – обличающий. Так, когда мать сообщает дочери, что едет к ней в отпуск: один ее помысел недовольства и злопамятства говорит: «мама, как всегда, даже не спрашивает удобно нам или нет, и сейчас командует, как в детстве», а другой — то ли от совести, то ли от отчаяния, то ли от любви говорит: «ну это же твоя мама», «ей хочется тебя увидеть…», «она и так давно у вас не была» и т.п. Или помысел саможаления говорит: «я так устаю после работы, и мне не хочется ни с кем говорить после нее, а тут мама, которая любит поговорить; одно дело – по телефону и всё, а другое – весь день или даже вечер она говорит, говорит…, да еще и делать что-то заставит», а другой помысел, оправдывающий маму, говорит: «ну, говорливая она у тебя, и когда-то тебе это нравилось». Или помысел отчаяния говорит: «не хочу, сиди, мама, дома», другой помысел говорит: «а ты ведь ездила к ней в отпуск, когда она работала, так почему же она не может, и должна сидеть дома?». ― Думаю, видно, что это спор моего самолюбия в различных проявлениях с любовью, снисходительностью, долгом, совестью, здравой логикой и т.п., т.е. некое «сражение» страстных помыслов с добродетельными.

А сейчас укажу некоторые нюансы такого спора.

1. Этот спор не выглядит так просто и кратко, как я описала, это – смена многих помыслов. Причем на одну мысль бывает краткий ответ и согласие или не согласие с ним, а другой порождает длинную вереницу убеждающих, спорящих, оправдывающих и т.п. мыслей, как бы призывающих душу склониться то на обвинение «инициатора» и утвердиться в правоте твоего отказа, то на признание твоей неправоты.

2. Бывают такие обличающие тебя помыслы, которые похожи на помыслы смирения, так как есть желание помириться. Но на самом деле это мысли от страха обидеть, о которых подробно говорилось ранее. Разница лишь в том, что этот страх пришел не сразу в разговоре, как в том случае, если я вынужденно согласилась на чужую волю, а он пришел после моего «бравого» отказа, и я как бы очнулась от своей «смелости» и испугалась, что мне что-то будет за мой отказ. Поэтому если я вижу, что в моих помыслах есть мысли о каких-то неприятных и плохих последствиях для меня (например, самые простые: кто-то не будет разговаривать, не позвонит, не захочет исполнить какую-то мою просьбу, пожалуется кому-то), то это знак, что во мне действует «страх обидеть», а не смирение с совестью, любовью, снисхождением и др. добродетелями. Но и у тех, и у тех будет желание внешнего мира, а вот мотивы разные.

3. При споре этих помыслов могут появляться какие-то решения. Причем, это может быть, как согласие на волю другого, так и утверждение в своём несогласии, а может быть и компромиссное решение, например: «мама, давай я тебе денег дам, съезди куда-нибудь» или «приезжай, но я сниму тебе квартиру, ты будешь гулять по городу, отдыхать, и будем встречаться, когда у меня будет время».

4. Обычно добродетельные и правые помыслы звучат тихо. И как я уже сказала, иногда я им что-то отвечу противоречием, а иногда соглашусь с ними. Замечу один интересный факт: если я реально разговариваю об этой ситуации с подругой, обсуждая, что же теперь делать с конфликтом, и услышу, что она говорит мне слова, советующие помириться или признать и свою вину, и это — слова, подобные тем моим «тихим» помыслам, то я обязательно скажу, что я тоже так думала. И если я настроена на то, чтобы не уступать воле ближнего, то я озвучу те противоречивые мысли, которые у меня были, чтобы убедить и подругу в своей правоте. А если у меня уже был некий настрой на примирение и уступку, то сказав, что у меня тоже были такие «хорошие мысли», я не скажу, что я их, так сказать, отбросила, и склонилась на какой-то страстный. А сейчас, сказав подруге только, что я тоже так думала, я подчеркнула, что я – умная (и сама это знаю), хорошая, жалеющая, смиренная и т.п. Но вот только, если бы я была такой на самом деле, то я последовала бы тем добрым помыслам, и уже примирилась бы с ближним, а не советовалась бы спустя время с подругой о том, что теперь делать…

5. Мое окончательное решение после моего отказа зависит от того, что же во мне победит: мои страсти во главе с самолюбием или любовь к ближнему, совесть и другие добродетели. И чем чаще в подобных ситуациях во мне побеждали добродетельные помыслы, тем большую силу во мне приобретали мои добродетели, и тем легче сейчас приходит покаяние и смирение. А чем сильнее во мне страсти и они часто побеждали в подобных спорах, тем я еще более «утрамбовывала» их, и сейчас тяжелее мне прийти к истинному смирению и любви…

Итак, я решаю извиниться, и все таки исполнить волю ближнего. И вот какие у меня есть недоуменные вопросы: странно, если я после «мысленных бурь», неприятного разговора и обид пришла к варианту, что надо всё же сделать, как хочет ближний, то не легче ли бы было сразу согласиться?…. И стоило в подобных ситуациях (когда кому-то пришла какая-то «идея») так согрешать своими реакциями и помыслами, не желая исполнить его волю? Думаю, ответы очевидны…

О моем чувстве вины после моего отказа

И в заключение этого раздела, мне бы хотелось сказать и о своей вине.

1. Вначале я бы хотела рассудить о своей вине в подобных ситуациях, если смотреть через простую логику. И у меня получается так:

Виновата ли я в том, что тот человек желает не того, чего хочу я, или что мы думаем по-разному? Нет, он имеет на то полное право. Но такое же право на мое мнение и желание есть и у меня.

Виновата ли я в том, что честно сообщила о том, что хочу и что думаю? Виновата ли я в реакции того человека на наши с ним различия? ―А вот в этих двух вопросах ответ таков: и да, и нет. И разберу это на примере отпуска матери.

«Нет, я не виновата» — можно сказать на месте дочери, потому что я могу говорить правду и могу иметь свое мнение, а также я не виновата в воле и в обиде мамы, потому что я не могу управлять ее эмоциями, страстями, мыслями и т.д. Не виновата я и в том, что например, в ситуации с маминым отпуском, она желает не только меня увидеть, а и удовлетворить свою праздность, а у меня для этого нет возможности, потому что мы с мужем в маленькой квартире работаем дома и допоздна, и я не в отпуске, как она. Не виновата я и в том, что мама не спросила меня о моей воле, а просто поставила меня перед фактом ее приезда. — Можно найти еще и другие оправдание мне, и они, так сказать, видимый фактаж (или объективные).

Что касается «да, я виновата», то замечено, что у многих людей чаще чувство вины сопровождается помыслами, в которых звучат устоявшиеся выражения по типу: «я отказала – а это же моя мама, я ее обидела, я сказала грубо, я же могла это сделать, как она хочет» и т.п. И это — не помыслы от духовного самообличения, а привычные и типичные мысли от совести, которые бывают у всех людей, независимо от их веры или неверия. ―А еще, при такой типичной вине может остаться и чувство своей правоты, и тогда это вызывает некое отчаяние и безысходность от того, что тебе придется покориться чужой воле, отказавшись от своей правоты и воли.

2. Но каким и о чем должно быть духовное самообличение и чувство вины, не дающее отчаяние и безысходность, а не такое, как описано выше?

Христианин, старающийся идти по пути самопознания своей греховности и покаяния, сможет сказать с истинным смирением «да, я виноват» только через формулы греха и страстей, которые он увидел в своих реакциях в ситуации, а, не оправдываясь, на основании фактажа или думая общими фразами. И тогда в его обличении себя (или самоукорении) будут например такие рассуждения: не имеет значения, что у другого проявились его страсти, потому что я отвечу за свои грехи, а он — за свои.

И вот, например, мои страсти и пороки в примере с приездом мамы:

― очень часто я поступаю по страсти праздности, желая куда-то пойти, поехать, чтобы сменить обстановку, как и мама. И тогда я не говорю себе, что я поддаюсь этой страсти, а считаю, что я – отдыхаю. А вот, как только коснулось мамы и меня, то я тут же вспомнила по страсть праздности. И всегда ли я организовывала свой отдых так, чтобы не «нагрузить» ближних? Конечно, нет. Когда я приезжала к той же маме в отпуск или на каникулы, всегда ли я спрашивала: а удобно ли тебе, ведь ты же работаешь?

― Моя воля почти всегда то же страстная и происходит от самолюбия и эгоизма, т.к. я не хочу себе, например, неудобств, чтобы кто-то нарушал мои планы и т.п., и я хочу поступать только, как я хочу, не учитывая воли ближнего; а еще, когда мне что-то понадобится от того человека, то я буду хотеть, чтобы он сделал по-моему ― так чем я отличаюсь от мамы? И она получилась у меня эгоисткой, которая думает только о себе, а я получается не эгоистка, когда говорю, как я много работаю и что мне мешают?!…

―Я была грубой, резкой, категоричной, когда высказывалась маме, и это — вопрос моих страстей: гнева, нетерпения, гордости, своеволия и нелюбви к ближнему. А я думаю не про свои страсти, а о маминых плохих чертах характера.

―Я виновата в том, что своими словами или интонацией я провоцирую ближнего на негативные реакции и на обычные для него «пластинки», о которых я хорошо знаю (например, стоит мне высказать свое мнение определенным тоном, как мама начинает меня обвинять в нелюбви, или жалуется, что она одинока). Я не смогла учесть того, что иногда нужно промолчать, иногда сказать кратко, а иногда пространно, чтобы объяснить свою позицию, и это — вопрос моей не рассудительности и не хранения языка; ведь могла же я маме сказать, что надо подумать и потом поговорим, а не возмущаться сразу?

― Есть моя вина и вина ближнего в том, что мы с ним не научились уважать мнение и волю друг друга, не научились договариваться в таких случаях, чтобы нам было, так сказать, комфортно, даже если у нас воля и мнение разные; и у нас нет настоящей любви, хотя мы и самые близкие люди, но в каждом из нас правит греховное самолюбие.

― Виновата я и в том, что я столько много знаю о добродетелях и страстях, и много лет занимаюсь собой, а мой ближний/мама не знает всего этого, и не умеет того, что умею я, по милости Божией, и я не смогла донести свое мнение в той ситуации, когда ближний, возможно, мог неправо поступать, желая исполнения своей воли.

Итак, будучи как бы и не виновата, потому что у меня есть право моей воли и обстоятельства на моей стороне (о чем сказано в начале этого раздела), я все равно бываю виновата. И это, повторюсь, я могу увидеть только через призму греха и страстей, и чрез христианское смирение и любовь. И если я испытываю такую вину в ситуациях по типу «другому пришла идея, и я ему нужен для ее реализации», то она, действительно, покаянная и смиренная. А часто ли у нас бывает такое чувство вины именно по причине видения своих страстей? Пусть каждый ответит о себе сам…

На этом я закончу говорить о некоторых страстных реакциях «возможного исполнителя», когда «инициатор» желает его задействовать для себя. А далее я предложу рассуждения о том, когда и почему христианину можно отказывать или соглашаться с волей другого в подобных ситуациях, чтобы учиться смирению и любви.