Невозможно, чтобы вины какие на вас, наилучшие, возводят иные, даже, по-видимому, люди достоверные, воспрепятствовали мне сделать вам должные увещания. Тяжело было бы, если бы наше к вам благорасположение уничтожили их наветы. Посему, что намереваюсь сказать, выслушайте вкратце: именно же, справедливо поступите, доказав, что в словах их нет истины. Если же говорят истину; то образумьтесь. Если же и сего не намерены сделать; то знайте, что будете исключены из сонма наших друзей.

407. Диакону Палладию («Весьма смешно тому брать на себя начальство над другими, кто не в состоянии начальствовать над самим собою»)

Весьма смешно тому брать на себя начальство над другими, кто не в состоянии начальствовать над самим собою. Кто не только не подчинил себе своих неистовствующих страстей, но и дал им свободу делать все, что хотят и могут; тот будет смешон покушаясь исправить других. Он делает то же, что и врач, который, будучи покрыт чирьями, возьмется от чирьев лечить ближнего.

411. Епископу Ираклиду (О правом уврачевании согрешивших)

Хотя грехопадение подлинно велико, однако же не превышает меру прощения; почему надлежит наказать поспешность, но уделить и прощение. Болезнь, может быть, пойдет, как ни есть, и к уврачеванию; потому что и искусные врачи, когда покрыт кто многими ранами, употребляют врачевание, не какого требует точность искусства, но какое переносят силы больного, чтобы, уврачевав раны, не уморить самого больного.

412. Петру («Если будет и зверь и бесчувственнее всякого камня, и тогда, пристыженный благодеянием, отложит вражду»)

Хотя всякому явно, что соперник твой, страдая неразумием и будучи упоен враждою, вместе и высказывает, что сделает, получив к тому возможность: однако же да не смущает тебя это, и да не ведет к непримиримой вражде, а, напротив того, да побудит и его делать добро. Ибо, если будет и зверь и бесчувственнее всякого камня, и тогда, пристыженный благодеянием, отложит вражду.

413. Монаху Петру (О премудрости божественной и мудрости)

У премудрости божественной речь идет наравне с землею, а мысль небошественна; у мудрости же внешней образ выражения блестящий, а дело пресмыкается по земле. Если же кто в состоянии иметь мысль одной, а образ выражения другой; то по справедливости признан будет премудрым. Ибо красноречие может быть орудием премирной мудрости, если будет ей служить, как тело душе, или как лира играющему на лире, не внося от себя ничего нового, но истолковывая её небошественные мысли. Если же извращает оно порядок, и когда должно быть в рабстве, почтет для себя возможным управлять, лучше же сказать, самовластвовать; то по справедливости будет осуждено на изгнание.

418. Зенону (О том, что молодых надо вразумлять)

Молодых людей, премудрый, надобно вразумлять, а не ласкать. Ибо первое (вразумлять) говорится о вложении чего-либо в разум, второе же (ласкать) о том, чтобы, или вести, к чему желательно, или быть веденным, как желательно. Посему должно удерживать от своей воли, вести к благоприличному, и учить, чтобы держались добродетели, и удерживались от порока; потому что первая доставляет венцы, последний подвергает наказаниям.

422. Пресвитеру Ираклиду (На слова: «Но если ты вразумлял беззаконника, а он не обратился от беззакония своего и от беззаконного пути своего, то он умрет в беззаконии своем, а ты спас душу твою» (Иезек. 3, 19))

Думаю, что советнику надлежит, не бить, не бранить, или не доходить до рук, но обличать только с дерзновением, ничего не уважая и не боясь. Если же сомневаешься, то прочту тебе Божье слово. Ибо что изрек Бог Иезекилю? «Но если ты вразумлял беззаконника, а он не обратился от беззакония своего и от беззаконного пути своего, то он умрет в беззаконии своем, а ты спас душу твою» (Иезек. 3, 19). А молча и не оказывая дерзновения, участвуешь, значить, с ним в наказании. Ибо выше сего сказал: если «не будешь вразумлять его, взыщу кровь его от рук твоих» (18). Сделав зависящее от тебя, избавишься от осуждения. Ему, не принявшему твоего увещания, будет тягчайшее наказание. А ты, исполнив повеленное, не будешь подлежать ответственности. Не иное что требуется от учителя, как, ведя жизнь неукоризненную, наставлять, нимало не взирая на то, что согрешающие достойны уважения. Исполнять же, или не исполнять это, зависит от произволения поучаемых, везде и во всем сохраняемой свободы. Если скажешь: почему же Павел отлучил блудника? то требуешь больше, нежели сколько я намерен доказать. Павел не бил не оскорблял, но отделил от стада, чтобы заразительная болезнь не сообщилась прочим овцам. Если же еще скажешь: почему же Илий, который делал увещания и не имел успеха, понес наказание? то отвечу: на детей, при том на священников, надлежит всеми мерами нападать, не допускать их до святыни, устранять из вида, и лишать сана, особенно, когда оскорбление касается Божества. Сие-то и нарушил Илий; ибо ему надлежало не быть чадолюбивым больше того, сколько должно, но защищать нарушаемые божественные законы. А некто, вознамерившись однажды оправдывать Илия, сказал, что, по-видимому, не он столько наказан, сколько наказаны дети; ибо они, при открывшемся Божьем гневе, постыдным и жалким образом умерли на войне, а Илий кончил жизнь в глубокой старости и в города. И самое определение, если кто разберет божественные письмена, оказывается произнесенным не на Илия, но на дом его. Ибо сказано: «клянусь дому Илия, что вина дома Илиева не загладится ни жертвами, ни приношениями хлебными вовек» (1Цар. 3, 14). Не сказал Бог, говорит оправдывающий Илия, клянусь Илии; и также: вина дома Илиева не загладится (ибо ему к исправлению в сем только, так как во всем прочем был достоин удивления, может быть, достаточно было приключившихся ему при этом скорбей); но вина дома Илиева не загладится, то есть: согрешающим непременно надлежит погибнуть. Если же скажет кто, что упомянул дом, потому что священство перенесено в другой род (говорил взявшийся оправдывать Илия); то сие справедливо; ибо рождены детьми Илиевыми, которые согрешили, пренебрегли и Бога, и родителя, не надлежало уже священствовать.

428. Епископу Алфею (Совет о правом отношении к людям с разными степенями греха)

Крайне дивлюсь, что не всякий человек радуется одному и тому же. Напротив того, одни, получив прощение, в чем согрешают, возбуждаются тем к добродетели, а другие — к пороку; для одних благость оказывается спасительным пособием, а для других — гибельною отравой; одних укрепляет, других расслабляет; одних пристыжает, а у других похищает последний стыд. Да и немедленно подвергать наказанию, не для всех одинаково бывает полезно. Одни жалуются на это, как на дело бесчеловечное; другие удерживаются от худого по страху, а не по любви; иные, препираясь с правосудием, покушаются делать неправду; а иные, избегая страдания, не делают того, что желали бы сделать, будучи лучше не уцеломудриваемых страхом, но хуже тех, которые делают добро по любви к нему, и хуже в такой мере, в какой сами лучше не боящихся наказания. Ибо одни избегают наказания, а другие — спасения; одни домогаются не потерпеть наказания, а другие — понести оное. И так, поелику спрашиваешь, что делать в столь великом замешательстве; то не могу сказать тебе точно; знает это Испытующий сердца; по крайней мере, как думаю, касательно малых грехов, если согрешающие втайне исправляются, надлежит показывать вид, что их и не знаешь; если же обращаются на худшее, после обличения и умеренного наказания, давать прощение, но когда грехи велики, употреблять его бережливее, уцеломудривать согрешающих и отлучением, и запрещением, пока не покаются, и тогда уже принимать.

432. Ему же (О правом начальствовании)

Если уступят Павлу, по сказанному Спасителем: «он есть Мой избранный сосуд» (Деян. 9, 15); что скажут о Самуиле, который правил народом во времена, не требовавшие совершенной добродетели? А и он, предоставив подвластным произнести о нем приговор и вызвав желающего обличить, не обижал ли он подчиненных, пожелав себе чего, как начальник, никем не был обвинен и уличен в том, в чем часто бывают уличаемы начальники.

440. Епископу Исидору («Осмелившиеся искажать или перетолковывать божественные глаголы пали в грех»)

Осмелившиеся искажать или перетолковывать божественные глаголы пали в грех, который выше всякого оправдания и извинения; ибо думая, что измыслили нечто более мудрое, и себя самих, и поверивших им ввергли в море невежества. Извращая многие речения священных словес, увлекая и насильно ведя слушателей, к чему сами желали, отступили от воли Законодателя, не то выражая, что имел в мысли Он, но подкрепляя собственные свои изволения.

441. Епископу Аривиану (О тяжести даже совершенному слову извлечь душу, погрязшую в страстях)

Кто пишет увещание тому, как касающемуся предмета высшего (ибо всего достославнее заблуждающуюся душу возвратить на путь истины), надлежит быть обильным в слове, когда полезно продолжить речь, — сделать только указание, где это благовременно, — изложить в строгом порядке, где требуется дать руководство, — сказать определенно о том, для чего приличнее всего речь ясная. Ибо и при сих совершенствах слова пользующийся ими едва будет в состоянии погруженную в страстях душу извлечь из них.

445. Светлейшему Иераку (Об измене правде и о правом суждении)

Многие из людей, или по медлительности соображения не способны бывают исследовать справедливое, или, исследовав, изменяют правде. Или убоявшись по малодушию, или продав из корыстолюбия, или совестясь по дружбе, или возбужденные враждой, произносят они неправый приговор. Посему, кто будет судить, тому надлежит, во-первых, запастись благоразумием, чтобы не укрылась добыча: а потом украшаться мужеством, истиною, справедливостей, непамятозлобием, чтобы уловленное не было выдано из рук.

450. Епископу Исидору («Премудро, что истинно, особливо, когда это просто и кратко; а ложь ужасна, хотя, по-видимому, прикрашена силою речи и красными словами»)

Сами на себя, премудрый, кладут пятно бесславия, и дают видеть, что отказались они от правых помыслов, вменяющие в мудрость — противоречить тому, что сказано правильно. Премудро, что истинно, особливо, когда это просто и кратко; а ложь ужасна, хотя, по-видимому, прикрашена силою речи и красными словами.

462. Пресвитеру Маркиану (О правом слове)

Кто намеревается поколебать и опровергнуть мнение старое и утвердившееся, которое человек, сильно предубежденный, признает хорошим, тому, так как намерение его весьма странно, и не может сделаться удобоприемлемым без предварительных объяснений, не вдруг надлежит говорить противное. Он будет смешен, над ним станут издеваться предубежденные противным решением; напротив того, сначала подкопав мнение многим иным, тогда уже должно обратиться к противоположному. В таком случае слово его будет удобоприемлемым и произведет убеждение.

472. Маркиану («Трудно мне кажется делающему увещания тому, кто делает недозволенное, избежать неприличных речений»)

Трудно мне кажется делающему увещания тому, кто делает недозволенное, избежать неприличных речений; ибо что не позволительно делать, то не позволительно и говорить. Посему, как же ему поступить? Если выразишься благоприлично, то не возможешь тронуть виновного в том, о чем говорится; а если захочешь поразить его сильно, то необходимо тебе будет разоблачить дело и приподнять завесу. Почему и хвалят сказавшего: «боюсь, чтобы, говоря о тебе, что прилично тебе, не употребить слов неприличных мне» (Цицерон, книга 9. Письмо 22). Поэтому должно идти средним путем, на котором и себя не остыдишь, сказав, чего не должно говорить, и его не оставишь без пользы.

480. Софисту Арпокре («Почитая себя наставником более нравов, нежели словесности, показывай им в своей жизни примерный некий образец»)

На учеников необузданных, как на молодых коней, налагай, софист, узду страха, и заграждай им уста, как скоро начнут поступать в чем-либо своевольно и неудержимо, чтобы и кроткие были больше преданы добродетели. Ибо делающих не одно и то же удостаивать одного и того же — ни с чем не сообразно, и служит препятствием добродетели; это и наилучших ввергает в уныние, и приводит в оцепенение. Почему, почитая себя наставником более нравов, нежели словесности, показывай им в своей жизни примерный некий образец; потому что, не столько слово, сколько жизнь вводит в добродетель.

481. Ему же (О смущении от похвал)

Что от похвал обыкновенно краснею, это во всей точности знает твоя ученость. Ибо, когда удостаивал ты со своими учениками приходить к нам, и угодно тебе было спрашивать о чем-либо из священных Писаний, а я, по возможности, отвечал; тогда у вас раздавались рукоплескания и громкие похвалы, а я бывал так поражен и пристыжен, что долгое время оставался безмолвным. Итак, для чего же слагаешь и присылаешь похвалы, которые гораздо выше нашего достоинства?

484. Ирону (О совете от человеколюбия и от власти)

Уважь отца своего, который подает тебе советы, в чем мог бы приказывать, и возвратись к добродетели, чтобы не принудить его употребить в дело собственные свои оружия. Ибо непреоборим охраняемый и природою, и законами. Он если не убедит своим человеколюбием, то воспользуется властью.

490. Пресвитеру Зосиме (Об обличении порочного)

Не огорчайся, если превысший всякой похвалы епископ Ермоген оказался для тебя недавно паче должного обременительным и тяжелым; потому что употребил колкое слово, и надолго простер обвинение твоему нерадению. Ибо если бы это самое, т. е. явное изображение твоих недостатков, делал только с намерением опечалить тебя; то справедливо было бы негодовать тебе. Если же, имея в виду твою только пользу, не позаботился о неблаговременной и вредной приятности в словах, чтобы исправились дела; то хотя и не угодно тебе благодарить его за благорасположенность, однако же справедливость требует сознать столь великую любовь. Он очень боялся, чтобы божественный Промысл, столько хулимый по причине твоего нерадения и твоей порочности, не подверг его наказанию, как не осмелившегося возвысить даже голос, когда совершаются такие горестные дела. Посему, или перестань так поступать, или не обвиняй оплакивающих твое безумие.

492. Евлогию (О соразмерности в словах)

Если сказать больше необходимого — не дело мужа, то написать больше необходимого — будет делом женским. Поэтому, говорим ли, пишем ли, будем уважать соразмерность.

505. Зосиме, Марону, Херимону и Евстафию (Увещание священникам прекратить грешить)

Люди умные и правдолюбивые утверждают, что безмерно любите вы порок, и подробно изображая ваши проступки, великой скорби исполняют сердца чувствительные. Но я не скажу этого по двум причинам, потому что и языка своего сквернить не намерен, да если бы и захотел, не мог бы сего сказать, в такой мере оно превышает всякое слово. Посему вам следует обратить внимание на то, как прекратить такие дела, которые и пересказывающих о них заставляют краснеть.

507. Ему же (Павлу) (“Не напрягайся, не утверждай, не входи в споры, если когда вознамеришься что доказать; потому что многие имеющим такое расположение духа, если и хорошо будут говорить, воспрекословят. Напротив того, благоразумием, кротостью и вопросом придай доказательству большую силу”)

Не тот, кто говорит положительно, но тот, кто спрашивает и решение предоставляет суду слушателей, вопросом своим делает доказательство более значительным и сильным. Ибо утверждающих что-либо решительно многие обвиняют в самоуверенности, а спрашивающих почитают далекими от опрометчивости, и с удовольствием увенчивают тем, что всегда принимают и подтверждают сказанное. А решив однажды, стыдятся отвергать, что сами присудили. Нечто подобное неоднократно делал и Христос, неизреченная Премудрость, особенно же поступил так в притче о делателях винограда. Ибо, спросив: «что сделает он с этими виноградарями?», когда отвечали: «злодеев сих предаст злой смерти, а виноградник отдаст другим виноградарям» (Матф. 21; 40, 41), — подтвердил этот приговор. Хотя Сам мог сказать сие решительно, но вопросом принудил иудеев произнести решение, и потом уже подтвердил оное. Так делал и ученик премудрости Павел. Мог он сказать: «неприлично жене молиться Богу с непокрытою головою», но вопросом делает положение требующим глубочайшего размышления, сказав: «Рассудите сами, прилично ли жене молиться Богу с непокрытою головою?» (1 Коринф. 11, 13). Посему и ты не напрягайся, не утверждай, не входи в споры, если когда вознамеришься что доказать; потому что многие имеющим такое расположение духа, если и хорошо будут говорить, воспрекословят. Напротив того, благоразумием, кротостью и вопросом придай доказательству большую силу. В таком случае с победою приобретешь славу, что ты человек кроткий.

508. Диакону Мине («Спрашивающим будем давать не околичные, косвенные и принужденные ответы, но прямые и свободные»)

Спрашивающим будем давать не околичные, косвенные и принужденные ответы, но прямые и свободные; потому что священные глаголы указывают ясные врачевства от всех грехов. Как врачи, предлагая больным одно лекарство за другим, не окажут им пользы, но сделают вред, так и неумеющие против каждого грехопадения употребить верных способов врачевания, и во врачебном искусстве неопытные, увеличивают страдания; потому что, намереваясь быть премудрее Божьих словес и уча тому, что им представляется истинным, не только себя самих, но и прибегающих к ним, как к пристани, обманывают ложною надеждою, ввергая их в море вопросов.

513. Градоначальнику Кассиану (О восприятии вероучения)

Брат твой испытал на себе нечто подобное тому, что было со слугами, посланными привести Христа и возвратившимися в великом удивлении. Как те пленены были беседою к народу, и будучи посланы связать, возвратились связанные удивлением, так и он, уловленный, как говорит, красотою сказанного, не только не стал противиться божественному вероучению, но сделался проповедником и защитником оного. Ибо нет ничего яснее и проще истины, когда поступает кто не злонамеренно; равно как, если кто действует злонамеренно, то ему кажется она всего затруднительнее. Посему, радуясь с нами, молись, чтобы слышащие это, не только не повреждались, но еще просвещались умом.

515. Соправителю Петру («Начальствуй справедливо и законно, самым большим начальством над самим собою, и над подчиненными, как должно»)

Кому выпал жребий начальствовать, тому справедливо быть под началом у законов. Если же он не выполняет законов, то как будет законным начальником, сам находясь под начальством у порока. Посему начальствуй справедливо и законно, самым большим начальством над самим собою, и над подчиненными, как должно. Если же представишь в предлог незнание справедливого; то войди в общение с людьми мудрыми и разумными, которые чтут справедливость, и пренебрегают постыдные дары. Если же укрылось что от тебя, исправь это. Если думаешь, что это для тебя предосудительно, то знай, что сие послужит в величайшую похвалу. И говорю это, не столько от себя, сколько вычитав в древних повествованиях. Ибо один царь, крайне заботясь о справедливости, написал городам: «Если напишу о чем приказание, быть сему вопреки законам, не слушайтесь меня, как незнающего». Если же он, будучи царем и не имея обязанности давать отчет людям (потому что царь ответствен пред Божьим только правосудием, почему и Псалмопевец сказал: «Тебе единому согрешил» (Пс. 50, 6)), так заботился о справедливости; то тебе, подчиненному и царям, и высшим тебя начальникам, справедливо держаться справедливости, и никогда не нарушать оной, содержа в уме, что, если и избежишь здешнего суда, то не избегнешь Божьего.

518. Монаху Алфию («Наказания надлежит соразмерять с проступками»)

Воины воспламеняются всего более единственно ради приобретения чужой собственности. Но не должно обвинять всех, ведущих войну; положивших начало, или нанесению обиды, или хищению, справедливо называть губительными демонами; отмщающих же умеренно не надлежит и укорять, как несправедливо поступающих, потому что делают дело законное, и не удивляться им, как любомудрым, и не хвалить их, как ведущих жизнь приличную небу; потому что признают недостатком мужества — не воздавать тем же, что потерпело, но переносить терпеливо. Но тех, которые, хотя мстят справедливо, однако же в мщении превосходят меру, обвинять должно в несправедливости; потому что мстящие сверх меры сами снова начинают брань. Наказания надлежит соразмерять с проступками, а не превышать первыми последних, чтобы, преступив справедливость и законность и повредив доброй о себе славе тем, что вышел из пределов справедливого, не быть включенным в число злодеев.

519. Олимпию («Тогда будешь знать, когда, думая о себе, что не знаешь, найдешь себе наставников»)

Об этом изречении, что почитать себя знающим бывает причиною незнания, хотя оно кажется тебе загадкой, свидетельствует Платон, который всегда у тебя на устах. У него говорит Алкивиаду Сократ: «Ужели не замечаешь в себе, что не знаешь этого? или скрытно от меня учишься, и ходишь к наставнику, который научил тебя распознавать, что справедливо и что несправедливо?» Алкивиад: «А что если нет у меня учителя? Разве думаешь, что иначе не могу и знать справедливое и несправедливое?» Сократ: «Можешь, если найдешь.» Алкивиад: «А ты полагаешь, что и найти не могу?» Сократ: «Конечно найдешь, если поищешь.» Алкивиад: «Что ж, по мнению твоему, не поищу?» Сократ: «Да, поищешь, если станешь о себе думать, что не знаешь.» — Поэтому если сие действительно так; то тогда будешь знать, когда, думая о себе, что не знаешь, найдешь себе наставников.

521. Отшельнику Феодосию (О молитве за порочных священников)

Достаточно сего к засвидетельствованию с твоей стороны, что гнев был произведен не угрюмостью нрава, раздражаемого маловажным, но опытным дознанием испорченности дел, которые дошли бы еще до худшего, если бы не воспрепятствовала тому нужда. Самое дело говоришь ты, показывало, как в Евстафии, Зосиме и Мароне росли неистовые страсти к роскоши и непотребству, ибо, выходя из себя и беснуясь, едва не превзошли они кентавров. Посему ничего более не остается, как только плакать о них; а если одолжишь их и своими молитвами, то хорошее сделаешь дело.

527. Епископу Аполлонию («Того только признаю царем и правителем, кто, начальствуя над самим собою, привязал к себе подданных снисходительностью и человеколюбием»)

Того только признаю царем и правителем, кто, начальствуя над самим собою, привязал к себе подданных снисходительностью и человеколюбием. А всех прочих, которые трудами других доставляют себе непозволительные удовольствия, назвать должно самоуправными властелинами.

533. Светлейшему Дорофею (О победившем и побежденном)

Более приятным и желательным почитаю быть побежденным, чтя истину, нежели солгав победить; потому что, когда храню истину, если почтут меня и побежденным, я победил; а когда одержу верх обманом, если почтут меня и победившим, я побежден.

537. Диакону Палладио (Совет обидевшему другого)

Сильно укоренный тобою очевидно прогневан, и даст знать, что в непродолжительном времени тебе, как оскорбителю и человеку несправедливому, за оказанную дерзость потребует наказания. Но я уверен, что уступит он увещанию и не будет мстить. Посему, если избегнешь теперь наказания от людей (думаю же, что избегнешь); то сам себя уцеломудрь и подвергни наказанию, наложив на себя бич покаяния, оскорбленному же оказав угождение оправданием, и несомненно уверив, что не сделаешь впредь того же самого. Ибо, если продолжишь то же, то, хотя и укроешься от человеческого наказания, но не укроешься от наказания Божия.

552. Ему же (Соправителю Авсонию) (О признаке добродетели в общении)

Кто с людьми скромного нрава обращается некичливо и не выходит из себя, встречая людей надменного духа и склонных к высокомерию; тот оказывает в себе самый великий признак добродетели.

553. Светлейшему Луке («Дерзновения не должно называть бесстыдством, и бесстыдства — дерзновением»)

Дерзновения не должно называть бесстыдством, и бесстыдства — дерзновением. Но приличным образом обличить нападающих есть дерзновение, а оскорбить преспевающих — бесстыдство. Первое подобно врачебному искусству, а другое — заразительному состоянию; одним исцеляют больных, другим расстраивают здоровых.

555. Софисту Арпокре (О помощи слово в примирении: «не обращай внимания на затруднительность дела, но начни только подвиг, может быть, не потребуются и труды»)

Были некогда два родные брата в таком между собою разладе, что и тех, которые осмеливались сказать им примирительное слово, почитали врагами. Да и я (должно сказать правду), боясь неудачи, медлил заговорить с ними в первый раз. В последствии же, признав это неблагородным, и строго наказав самому себе, что непременно надлежать сделать сие, если и не успею в намерении, приступил к делу, хотя признавал оное трудным, однако же решился на неожиданное. Да и нашел его столько легким, что не потребовалось жарких споров. С моей стороны достаточно было взяться только за слово. Почему и ты не обращай внимания на затруднительность дела, но начни только подвиг, может быть, не потребуются и труды.

560. Соправителю Авзонию (Об извинении поступившего с тобой дерзко)

Законы, задержав поступившего с тобой дерзко, предали его в твои руки, чтобы понес наказание. А ты (так как выше и оскорбления, и злословия, потому и любомудрие срастворил с законным правом начальства), вразумив его несколько, исправь тем самым, что удостоишь извинения. Ибо наказать — дело нетрудное, и на это способен всякий; оказать же снисхождение — свойственно только таким, каков ты.

562. Грамматику Офелию («В сочинении и в учении самое высокое совершенство — изложение причин и доказательство»)

В сочинении и в учении самое высокое совершенство — изложение причин и доказательство. Ибо надлежит не только утвердить, что такая-то вещь существует, но и доказать, если можно, почему она существует. Первое значит — знать вещь истинно, а второе — знать и ее причину.

569. Диакону Евтонию (О том, что порок мужает с годами, и надо усиленно молиться за порочных)

Справедливо дивиться тому, что жалкий Зосима усердно держится порока, и неразрывен тот узел, которого не прерывая, несется он далее и далее в своих нелепых поступках. Но другие не дивятся сему, и полагают, что порок естественным образом возрастал от поведения, какое имел с самого начала. Ибо то, что родился от отца раба, справедливо оставляют без внимания (многие слуги по нравам лучше почитаемых свободными), но охуждают образ жизни, веденный с детства, как исполненный всякого порока; почему и мужало в нем с годами расположение к худым делам, и лукавство перешло в навык. Посему, перестав удивляться, окажи ему услугу своими благочестивыми молитвами,—может быть и раскается сколько-нибудь.

570. Нилу («Похвалы надобно слагать умеренно»)

Хотя честолюбивые всего более поощряются похвалами (похвал жаждут они паче, нежели пития); однако же и похвалы надобно слагать умеренно, и не слишком в них распространяться; потому что многие, растаяв от излишества похвал, теряют готовность к трудам.

571. Грамматикам Агафодемону и Офелию («Надлежит в сочинениях растворять строгость с привлекательностью»)

Поелику однообразные рассуждения и увещания некоторым образом приводят в расслабление душу у людей нерадивых (для них приятною кажется всякая перемена в образе изложения); то надлежит в сочинениях растворять строгость с привлекательностью. Ибо от привлекательности не потерпят вреда рачительные, а строгость, растворенная привлекательностью, доставит пользу не крайне ленивым.

572. Феодосию (Не столь надо обвинять грешника, сколь слезно молиться за него)

Из того, что слышу, известно мне, что, разговаривая о делах не очень давних, небоязненно взводишь ты обвинение на бедного Зосиму, и во времени не имея изобличителя лжи, потому что за тебя свидетельствуют самые дела. Но надлежит вооружить язык, не столько на обвинение его, сколько на плачевные и молитвенные о нем возглашения. Ибо обвиняемый, как вероятно, более возбуждается к пороку, а оплакиваемый, может быть, и одумается.

574. Епископу Макарию (Как судится слушающий)

Если Слово, изрекши такие слова, которыми следовало бы склонить и неодушевленное естество, не убедило этого неукротимого зверя, восставшего на Него с неистовством; то сим ясно показало, что убедиться и не убедиться принадлежит слушающим, по тому закону свободы, по которому значительно слово суда.

576. Агафодемону («Должно образовать сперва сердце, а потом язык»)

Небывалое нечто увидел я, чему иной нелегко бы поверил, не изведав дела в точности. Три друга вместе защищали одно дело; самый сильный в слове говорил слишком жестко, менее сильный очень слабо, а незаботившийся о силе речи убедил. И неучившийся столько показал в себе силы, сколько надлежало самому сильному; а с самым витиеватым последовало то, чему надлежало быть с несведущим вовсе в искусстве. Когда же спросили того, пред кем ходатайствовали о деле; сказал он: «я обращаю внимание на нрав, а не на слово, защищающих; убеждаюсь их жизнью, а не краснословием». Итак, если жизнь препобеждает слово, о сердце — язык, то должно образовать сперва сердце, а потом язык. Если же не веришь, что сие действительно так было; то перейди мыслью на это Омирово посольство, которое всегда у тебя на языке, где Иоаникянин, сильнейший всех в слове, раздражил больше Пилеева сына, а менее сильный, разумею наставника, укротил, убедил же сын Теломонов, крайне неискусный в слове; и Теломонов сын показала в себе столько силы, сколько надлежало иметь сыну Лаертову, а с последним случилось то, чему надлежало быть с первыми.

578. Диакону Палладию (Обличение осуждающего)

Человеком негодным, мерзким, обманщиком, и что ни было бы срамного, всем тем назвав Зосиму в письмах своих, говоришь ты правду. Но боюсь, чтобы тебе и самому в скором последствии времени не оказаться таковым же; потому что и ты, как говорят ныне, начал делать тоже, что делал он, дошел до этого неисцельного бесчувствия.

581. Диакону Евтонию (О клевете на добродетельных и похвале негодных)

Как некоторые из обвинений часто невероятными делает жизнь осуждаемых, достойная одобрения и славная; так иные из похвал делает обыкновенно невероятными нрав восхваляемых, дурный и негодный. Ибо если многие из числа тех, которые не хотят о сделать что-либо достойное внимания, радуются, слушая клеветы, и негодуют, слушая похвалы (о первых думают, что говорятся и на них, а воспользоваться последними никак не ожидают); то увенчанные добродетелью, когда бывают оклеветаны доблестные, даже им незнакомые, прежде надлежащего о них осведомления, освобождают их от обвинений. А людей негодных, если другие хвалят их из милости, почитают недостойными похвал, произноси о них приговор на основании не того, что о них говорится, но того, что ими делается. Посему пусть не изъявляют негодования доблестные, когда на них клевещут (к ним нимало не относится, что говорят о них), и пусть не восхищаются порочные, когда хвалят их (эти похвалы им чужды).

583. Диакону Евтонию (Обличение Евсевия в неправом управлении людьми)

Не одно и тоже, чудный, быть в подозрении и быть уличенным. Первое говорится и о несделавшем, а второе о пойманном. Если же Евсевий, как говоришь, напрасно подозреваемых и оклеветанных изгоняет, а уличенных удостаивает высокой степени, то убеждаемый ласкательством, то по жадности к деньгам; не дивись этому. Если бы все иное делалось им по разуму; то, может быть, и это удостоил он исправления. Но если то только и делает он, что делать непозволительно: то никому да не покажется странными, что и сие достойно его нрава.

584. Павлу («Не желай знать все»)

Изучивший многие знания и искусства, хотя бы он был даровитее всех людей, не приобретает, без сомнения, глубоких сведений в каждом, потому что время, какое должно употребить на упражнение в первом искусстве и на изучение оного, тратится на изучение другого искусства. Напротив того, хотя преимуществует знанием многих искусств, но не преимуществует пред каждым из обучившихся до совершенства одному искусству. Посему и ты не желай знать все. Ибо следствием сего будет то, что не приобретешь точного сведения о каждом предмете. Но имея в виду одну цель, туда напрягай око разумения. В таком случай овладеешь делом.

585. Ему же (Об обличении падшего во грех)

Язык надобно иметь доброречивый и степенный, когда надлежит потерпевших крушение, спасать с самого дна порока. Всего же более странным кажется, кто намеревался спасти других,—тому пасть самому. Посему справедливо будет, срамоту дел прикрывать, сколько можно, степенностью выражений, чтобы, намереваясь удержать других, не замарать своего языка, и желая избавить их от скверны, не оскверниться самому. Если скажешь, что невозможно говорить степенно и тронуть слушателя; то отвечу: кто пренебрегает скромным обличением, тот еще более не тронется нескромными и откровенным. Если не оказывают кому пользы кротость говорящего и степенность выражения; то вовсе уже не будет полезным, откровенное изложение сделанного им.

594. Правителю Египта Феодору (О благоразумии начальников/правителей)

Признаком начальнического образа мыслей служат не высокомерие и надменность, как ты полагаешь, но кротость, доступность и милостивое со всеми обхождение. Ибо первое есть нечто звероподобное и змеиное, а последнее—и начальнику приличное и для подначальных полезное. Не от образа мыслей, но от благоразумия правителей благоуспешны бывают дела подчинённых. Одно и начальникам, и подначальным опасно, а другое безопасно тем и другим, одним, если убедить, что начальственное склоняется к народному, а другим, если благосклонность в правителе обратит их к любви, которая сильнее страха.

600. Диакону Серину («Надлежит смирять самомнение погрешающих, но не сознающих, что погрешают, и извинять приходящих в чувство»)

Если не успев в том, о чем спорил, но будучи блистательно побеждён, по видимому, просишь ты милости; то явно, что под именем милости пытаешься получить отменение того, что решено судом. Если же скажешь, что обижен ты судившим; то не буду говорить, что побеждён ты справедливо: а скажу только, что решено судом. Ибо не было бы решено иначе, если бы судия был самый строгий, решения требовала сама справедливость. Но впрочем и победив, оказываю милость я, который и в начале не стал бы входить в состязание, если бы ты, осудив сам себя, попросил извинения. Ибо надлежит смирять самомнение погрешающих, но не сознающих, что погрешают, и извинять приходящих в чувство.

607. Пресвитеру Афанасию («Отложив в сторону силу в слове, держись истины, и ее имея в виду, сообразуй с нею жизнь свою»).

Прежде слышал я от других, а теперь узнал сам, что ты витийствуешь, будучи весьма силен в слове, и, говоря о делах столько беззаконных и худых, не затруднился найти слова, имеющие благоприличие. Но похвал достоин не тот, кто истину преодолевает искусством, но кто безыскусственно выражает ее. Посему, отложив в сторону силу в слове, держись истины, и ее имея в виду, сообразуй с нею жизнь свою. Ибо хотя возможешь вводить в заблуждение людей (но и от них всего чаще будешь уличаем), однако же не обманешь недающегося в обман Судию.

608. Мартиниану, Зосиме, Марону и Евстафию (О молитвах мужа, ходатайствующего о других, которые живут во грехах).

Встретился я со святым мужем, посвятившим себя на то, чтобы умолять Бога о падающих (знаете, о ком говорю), и увидел, что для него жизнь ваша сделалась поводом к непрестанным слезам. Ибо стыдясь того, что всеми в вас осмеивается, пытающимся утешить его сказал: «оставьте меня горько плакать, и не усиливайтесь утешать». Потом, когда собрался несколько с силами, после слез, не знаю, что представив в уме (не безопасно отважиться угадывать неизвестное), как бы став вдохновенным и возведши очи на небо, как бы видя Самого Владыку всяческих, воскликнул: «слава Тебе, Царю, слава Тебе! Какое у Тебя долготерпения море! какое непамятозлобия сокровище! Твоего ради имени из неизвестных и бесславных соделавшиеся известными и именитыми, этою самою честью пользуются против Тебя, их почтившего, отваживаются, на что и отважиться не возможно, но оскорбляют святыню, согрешая непростительно».—И так, если этот муж, ходатайствующий о других, по причине ваших грехопадений изумлялся Божию долготерпению, кто умолит за вас? кто станет ходатайствовать? кто будет предстательствовать? Посему, представив в уме, до какого дошли вы зла, перестаньте грешить непростительно.

609. Олимпию, Исидору («Добродетель называю плодом, а красноречие — листьями).

Не того почитаю мудрым, у кого, по мнению твоему, всегда на языке отрывки из стихотворцев, сильные места из витий, и чудные изречения мудрецов, но того, кто упражнял свое сердце, образовал свой нрав. Таковой, думаю, не будет низложен ни стихотворцами, ни витиями, ни мудрецами; потому что гораздо ужаснейшее зло производит не неведение, а порочность, приобретшая искусство говорить. Если же дивишься тому, что говорю, поручится в этом Фукидид, который говорит: «невежество с целомудрием полезнее, нежели ловкость с беспутством». Посему, если не получил человек, природных дарований (и они на зло служат не возделывающим их надлежащим образом), то о внешнем образовании едва скажем и слово, как о достойном внимания, когда своеволен нрав. Почему, если сойдется то и другое, и благоразумие и ученость, то есть, нрав и дар слова; то это хорошо. Если же того или другого не достает; то лучше избрать превосходнейшее. А что сие действительно так, ручается в этом Платон, которым единственно ты величаешься. Ибо говорит он: «сказываю, что самые даровитые души, получив в детстве худое руководство, делаются преимущественно худыми». И великие неправды, самое большее лукавство, происходят от худой, но не бойкой, природы, погубленной воспитанием. Природа же немощная никогда не будет причиною великих, как зол, так и благ. Посему, если и высший из историописателей, и верховный из философов, оказались предпочитающими навык дару слова, и нравы многоведению; то есть ли что нелепого в моих словах, если утверждаю, что, по моему мнению, плод необходимее листьев? Ибо добродетель называю плодом, а красноречие листьями. По сему, хотя колеблющиеся листья составляют некоторое украшение на дереве, но желателен плод, для которого бывают и листья, и может быть, потому и названы листьями (φύλλα), что должны охранять (φύλλα…. ) плод.

629. Пресвитеру Феогносту (О духовной мудрости и зависти к ней)

Ту мудрость, которая все прекрасное сообъемлет в себе (почему и Владыка всяческих, когда именуют Его многими именами, благоугоднее, нежели всякое другое имя, слышит Себе это именование), почитающие чем-то мало годным и презренным, по моему суду, готовы отважиться на всякую дерзость. Но и они, думаю, желают иметь эту мудрость, только нет у них охоты перенести труды, необходимые обучающимся божественной мудрости; и чтобы не подать о себе мысли, что по лености лишены они сей мудрости, завидуя мудрым, чернят ее имя. Мудрыми же называю не тех, которые соревнуют возвышенности Платона, и степенности Оукидида, и силе речи у Димосфена, но сих, которые могут сказать слово за божественные догматы, и не подвергают их поражению, по собственной своей лености предавшись молчанию; потому что слушающие не говорящего обвиняют в неопытности, но самый догмат в нетвердости.

640. Пресвитеру Феопемту (О поучении на словах и делах).

Ни оправдания, ни извинения не остается тем, которые осмеливаются учить, а делают противное тому, что говорят. Которые не делают, но не берутся и учить, те вероятно понесут легчайшее наказание; а которые величаются поучительным словом, и не делают того, что говорят, нещадно и непростительно будут наказаны.

653. Пресвитеру Алфию (Об убеждавших и не убедившихся внушениями)

Неосновательно вины неубедившихся добрыми внушениями возлагать на неубедивших; особенно когда убеждавшие оказываются употребившими все возможные средства, какими производится убеждение.

656. Марону (Нельзя говорить о добродетелях злонравным)

О ком отзываются худо по причине его злонравия, тому непозволительно говорить тоже, что позволительно сказать возбуждающему к себе ненависть своею добродетелью, когда он терпит тоже. Посему, или перестань делать такие дела, или, если не перестанешь, не говори того, что прилично благоискусным. Ибо неуместно говорить одно и тоже, когда различен предлог, по которому бывает это с обоими.

657. Чтецу Палладию (О выборе духовного учителя)

Вызывающимся учить добродетели, не всем вверяйся, друг; потому что не все равно достойны уважения. Вверяйся же тем, у которых добродетель действительно сияет в делах. Ибо хочу теперь убедить не в том, чтобы пользоваться одним учителем, но в том, чтобы не пользоваться всеми, кому только желательно учить.

659. Епископу Ирону (Совет «не переставать хвалить добродетель, но перестать держаться порока»)

Кто на словах величает добродетель, а на деле отдает предпочтение пороку, и подобен играющим на зрелище, говорит то, чего не знает, и не подтверждает делами того, что хвалит на словах; тому советую не переставать хвалить добродетель (это было бы и несправедливо), но перестать держаться порока, чтобы тем н другим заслуживать одобрение.

662. Пресвитеру Афанасию (О приговорах, говорящихся о других)

Все люди, так сказать, по самим себе произносят приговор и о других. Правдивый о многих верит, что правдивы, целомудренный — что целомудренны, разбойник — что разбойники. Посему, не дивись, что и Зосима, затмивши собою всех и пресловутых по беззакониям, судя по себе, и всех провозглашает порочными.

669. Евдемону, сыну Филиппа (О житейских советах и любомудрии)

Поелику не одинаково слушаем мы учителей, но предлагающим советы о делах житейских внимаем всем умом; а призывающих к небесному любомудрию и голоса слышать не терпим; то посему самому и почитаем одно делом, а другое подельем.

670. Пресвитеру Ирону (Об умеренности и пространности в речах и на письме)

И в речах и на письме надлежит уважать умеренность, и не выходить из пределов времени, если тупоумие слушателей и против воли не понудит к сему говорящего, и не заставит говорить пространно.

676. Грамматику Офелию (О рассудительности)

Самое высокое, друг, совершенство в истории и умозрении,—правильное разделение на части, изложение причин,—и полное для незнающих раскрытие предмета. Если не достанет сего совершенства, то не будет и доказательности.

679. Ему же (софисту Асклипию) (О вине того, кто не убеждается сильными доводами)

Поскольку убеждение зависит, не столько от того, кто говорит, хотя бы привёл он в действие всю силу и все искусство витийства, сколько от того, кто слушает; то позволительно порицать не говорящего превосходно, но не убеждающего, а того, кто не захотел убедиться самыми сильными доводами.

684. Диакону Илии (О прощении стыдящихся оправдаться/признаться)

Хотя не вижу от тебя и никакого признания, но мне прилично уделить прощение признающемуся, что погрешил, в чем и оправдываться стыдно. Посему да не породит в тебе отчаяния то, что не подождал я твоего оправдания, но да руководит тебя паче к любви; потому что велика во мне наклонность к миру, по которой уделяю прощение и стыдящимся оправдываться.

700. Светлейшему Дорофею (О дающем совет и не слушающем совета)

Если советник властен подать совет, а тот, кому подает,—послушаться, и если первый сделал свое дело, а последний не подтвердил совета приведением оного в действие: то как это относится к подавшему совет? Ибо подобное сему делаешь ты, как скоро в суде от судей требуешь речи, а от витий (оратора) — приговора. А смысл сказанного мною таков. В суде имеют место и судьи и вития, одни произносят приговор, а другой—защитительную речь; поэтому один властен говорить за подсудимого,—другие дать приговор. Приговор же делают судьи, как им заблагорассудится, а ни один вития не произносит сам собою приговора. Почему, если вития вошедши молчит, то погрешает он, а если говорит, и даже справедливо, изложив все, что следует, но не убеждает; то грех на судьях. Как ни с чем несообразно от судящих требовать речи, так и от защитника требовать приговора; если же судящие дадут приговор вопреки тому, что и сильно, и справедливо сказано витиею, то лишат витию победы, но вовсе не добродетели. Подобное нечто представляй себе о дающем совет и не слушающем совета.