Зосима, Евстафий и Марон (священнослужители – примеч. от сост..) — люди, которые и сами не приобрели ничего доброго, и не научились тому из самых обстоятельств, и не принимают совета других, но впали в явную погибель. И хотя вы считаете излишним и рассуждать с ними об обязанностях, однако же справедливо будет помолиться о них Богу, чем, может быть, извлечете их из глубины порока. Ибо, как известно, это Божие дело.

136. Пресвитеру Зосиме (О тех, кто «делает дела, достойные осуждения», а любомудрствует пред другими о Царствии небесном)

Самым делом, наилучший, надлежит убеждать слушателей в том, что есть царствие небесное, и услышавших обращать к вожделению оного. Убеждаются же слушатели, когда видят, что учитель делает дела, достойные царствия. А если тот, кто, подобно тебе, делает дела, достойные осуждения, станет любомудрствовать о царствии, то как ему убедить слушателей? Ибо поступает он подобно человеку, который убеждает возлюбить какую-то вещь тех, кого убедил в том, что этой вещи и не существует.

138. Диакону Палладию (О возмечтавшем купить епископский сан)

Если ни величие епископства, ни то, что не сделано тобою ничего, достойного сана, ни апостольское слово, изобразившее, каким надлежит быть епископу, ни неподкупное Судилище, на котором произносится непогрешительный приговор, ни все прочее не удерживают тебя от безумной мысли, с какою ты, упившись безрассудным желанием, надеешься купить епископский сан, то да пристыдит тебя хотя бы пример язычника. Ибо сказывают, что Питтак, получив от Митиленцев право начальства после того, как он победил в единоборстве Ригийского архонта Фриона, отказался от сего начальства. И когда Митиленцы не хотели освободить его, принудил их к этому, желая быть не властителем, но частным лицом.

Итак, он, собственными опасностями и кровью приобретший право начальства, добровольно отказался от него и хотя перенес уже опасность, отринул властительство, притом не подвергавшее ответственности. А ты, которому, как говорят, несправедливо быть и в числе подчиненных, возмечтал купить право начальства, подвергающего ответственности, и подлежащего тьмочисленным взысканиям, и превышающего всякое человеческое достоинство; начальства, которого должен был бы ты не принимать, как бы ни предлагали; и не только не стыдишься сего, но даже этим хвалишься. Посему, кто может вполне изобразить такую твою дерзость?

143. Мартиниану и Зосиме (Об уклонении от порока и следовании добродетели)

Бегайте, наилучшие, порока: он силен в том, чтобы возлюбивших его приводить в неистовство и делать неразумными. Бегите же во след добродетели: она сильна в том, чтобы держащихся ее умудрить и соблюсти в надлежащем состоянии. Она часто и в глазах, которые смотрят как-то кротко и тихо, показывает, что внутри — ум, исполненный смиренномудрия.

144. Пресвитеру Зосиме (Увещевание против похотливости священника в старости)

Многие (если скажу все, то это, может быть, сделает слово мое жестким) весьма сильно и зло осмеивают тебя, и я желал бы, чтобы в насмешках их не было правды. Однако родной брат твой, плача и сетуя о тебе, сообщил нам то же, если не еще более тяжкое, известие. Он умоляет извлечь тебя, если можно, из глубины похотливости, в которой ты, на погибель голове своей, состарился, решительно отказавшись послушаться того, кто советовал тебе не вдаваться в овладевшие тобою пороки. Посему написал я тебе, чтобы ты, человек, который погряз во всех пороках и, будучи на пути к старости, ведет себя по-юношески, пришел в себя, подумал о срамоте непотребства, о старости, к которой приближаешься, о Божественном священстве, в которое, не знаю как, ты вторгся, об укоризнах и соблазнах в настоящем и о будущем наказании. Ибо как ты посоветуешь уцеломудриться юношам, не присоветовав этого себе и на старости лет? Как не содрогаешься, делая такие дела и приступая к жертвеннику? Как осмеливаешься касаться Пречистых Таин?

Посему советую тебе (хотя это и прискорбно, но пусть дерзновенно будет высказана правда): или перестань делать такие дела, или удались от досточестного жертвенника, чтобы не призвать тебе когда-нибудь огня с небес на свою голову, подающую ленивым повод произносить их любимые слова.

145. Ему же (О тщетности духовной помощи порочному священнику)

Слышу, что один мудрый муж, не обольщенный деньгами и поборник добродетели, встретился с тобою и ради твоего исправления преодолел все, что надлежало, но был отпущен тобою без успеха, не сумев принести тебе ни малой пользы; так как болезнь твоя сильнее изобретенного им врачебного искусства. Должно было тебе отстать от порока, удивляясь изяществу его понятий, его разуму, уважая его образ мыслей; а ты отослал его от себя не только без успеха, но и сопроводив оскорблением.

Посему что же с тобой делать? Если все для тебя бесполезны, да и советом ты пренебрегаешь, и смех над тобою людей ты попираешь ногами, и то, что многие тобою соблазняются, не ставишь ни во что, и Божий страх тебе недоступен, и над угрозою Суда ты смеешься, то значит, что мы, сами того не зная, рассуждаем с каменным сердцем.

153. Епископу Леонтию («Много смущений вторглось в Церковь. … Происходит же сие от того, что во многих и различных делах погрешили те, кому вручено учительское (священническое) достоинство)

Подлинно, как написал ты, много смущений вторглось в Церковь. Где имя мира, там ликуют дела брани. Происходит же сие от того, что во многих и различных делах погрешили те, кому вручено учительское достоинство. Не перечисляя всего порознь, упомяну об одном деле, достоуважаемом, великом и славном, к которому относится все прочее и которое сделало так, что соборы апостольские служат как бы светилами повсюду во вселенной. А ныне, от того, что оно оставлено в нерадении, Церкви наполнены замешательством. Что же это такое? Скажу смело, а иначе и не мог бы.

Именно: тогда в священство возводились любители добродетели, а ныне возводятся сребролюбцы, тогда — избегавшие священства по причине величия начальства или власти, а ныне — видящие в нем множество забав, тогда — возвеличенные произвольною нестяжательностью, а ныне — обогащенные произвольною любостяжательностью, тогда — имеющие пред глазами Божественный Суд, а ныне — не имеющие о нем и понятия, тогда — готовые принимать на себя удары, а ныне — готовые их наносить. И должно ли говорить много? Достоинство сие ниспало уже, кажется, из священства в самоуправство, из смиренномудрия — в гордыню, из поста в роскошь, из домоправления во властительство; ибо хотят не распоряжаться, как домоправители, но присваивать себе, как владетели.

Но сие не о всех говорится, а только о виновных, ибо есть и такие, которые живут по апостольскому образцу. Но они не осмеливаются вымолвить ни слова, хотя и весьма достойны порицания за одно то, что, убоявшись множества невоздержных, нерадят о таковом исправлении, которое является их долгом.

156. Пресвитеру Зосиме (О мщении)

Прежний твой проступок казался извинительным, потому что имел благовидный предлог, а именно мнимую защиту брата. А теперешнему проступку не имеешь никакого подобного прикрытия, но ты себя им лишил и прежнего извинения. Ибо если прежде ты мстил за обиженного брата, то почему ныне того самого, за кого, как говоришь, тогда мстил, не стыдишься обижать и отовсюду гнать? Итак, из этого стало явно, что и то делал ты по своему произволению. Кто не пощадил брата, тот пощадит ли чужого?

161. Зосиме, Марону, Евстафию (О непотребстве роскоши)

Большая и непрерывная роскошь побуждает к противоестественной любви и вредит как вообще здоровью тела, так и благородству души. Посему перестаньте предаваться ей, обучите себя и употребите в дело если не посты, то довольство малым, эту подлинно целомудренную роскошь, и не будьте, как ныне, общим для всех посмешищем. Если же вы ввергаетесь в бездну непотребства, то не изливайте негодования на тех, кто смеется над вами, и вините собственную свою роскошь. Ибо она, как говорят, не довольствуется приготовленным дома, потому что вы рассчетливы, но кидается на чужие трапезы. Если рассеете мглу, то увидите красоту целомудрия, которая ныне для вас невидимо.

162. Епископам Ермогену, Феодосию и Елиану (Хвала достойным епископам)

Если бы чудная ваша добродетель, обличая слово мое в бессилии и пред современниками (ибо сами они знают больше), и пред будущим потомством (ибо она выше того, чему поверят), не воспрещала мне говорить, то вступил бы я в подвиг воспеть вам похвалы.

163. Диакону Палладию (Обличение в желании приобрети славу у людей)

Хотя многие говорят, что ты, живя неправо, но имея намерение прикрыть свои падения и добиваясь славы человека любознательного, последуешь мужам мудрым, однако же я этого не скажу. И узнав на опыте, что ты стараешься исследовать тайны Писания ради знания, но из желания приобрести славу у людей, не отвечаю тебе, повинуясь Божественному Слову, повелевающему не давать святая псом, и не пометать бисер пред свиниями (Мф.7:6).

166. Зосиме, Марону, Палладию, Евстафию (Увещевание злословящим)

Вы превзошли кровожадных зверей и заключили между собою мир, который ужаснее всякой брани. Человека кроткого и тихого, привыкшего приносить пользу и себе, и другим, не убоялись вы злословить, наговорили ему то, что прилично было бы слышать вам. Услышав это, горько восплакал я о вас, ибо не знаете даже и того, что вы худы. Поэтому, узнав сие, придите в себя.

169. Епископу Леонтию (О наказании Божием порочных священников)

Если некоторыми из подчиненных овладеет порок, это — надобно сказать правду — не столько еще худо, хотя и худо. Но порок, преуспевая в худшем, поедает и некоторых из тех, кто принял жребий священства. И это, как писал ты, не знаю почему, служит оправданием подчиненным, в чем и заключается главнейшее зло и самое тяжкое бедствие. Посему извиняющиеся этим пусть слышат, что должно соразмерять собственную свою жизнь не с теми, кто проходит священническое служение худо, но с заповедями.

Ибо Судия, как нелицеприятный, не примет неразумного оправдания, но сверх того скажет: «Многие из священствующих оказались благоискусными, и вам надлежало, внимательно взирая на них умом, исправлять собственную свою жизнь. Поскольку же найдены вы возлюбившими порок, потому что неуклонно взирали не на доблестных, но на подвергавшихся падениям, то и они понесут достойное наказание за сделанное ими, и вы понесете крайнее наказание, ибо презрели добродетель и возлюбили порок; и ни желание царствия, ни страх геенны не заставили вас сделаться хранителями Моих законов».

184. Софисту Арпокре (Об обличении порочных священников)

Песнь, которую написал ты на Мартиниана, Зосиму, Евстафия и Марона, хотя еще не умерших, но непрестанно умирающих, ибо они грешат и души свои погребли в телах, как в гробах, написана верно и основательно; но я ее не отослал еще к ним. Иначе сделался бы я для тебя виновником брани, потому что они, как говорят, — неукротимые и дикие звери. Если бы это был совет, то я послал бы его. Но поскольку это только плачевная песнь, то я не счел за благо посылать. Если же подлинно тебе сие угодно, то пошли сам, чтобы, когда произойдет непримиримая брань, ты не приписывал вины другому.

185. Мартиниану, Зосиме, Марону, Евстафию (Обличение в крайнем нечестии священнослужителей)

Некто из людей, весьма образованных и достигших верха добродетели, сложил о вас песнь. И эта песнь (знаю, что и сие неизвестно вам) есть простая плачевная песнь, не заключающая в себе ни олицетворения, ни описания нравов. И что еще важнее, иные оплакивают отпавших от любомудрия, а он оплакал вас как нечестивцев и никогда не вкушавших любомудрия. Он показал, что вами учинены всякого рода грехи: и те, которые можно, и те, которые даже непозволительно наименовать; а относительно добродетели сильно доказал, что ничего добродетельного вам никогда не приходило на мысль.

Но не умолчу и покажу предварительно и самое важное, а именно то, что каждый читающий эту песнь возненавидит вас, как свирепых зверей, губителей-демонов, врагов общего нашего естества; а сочинителя укорит за то, что взялся за дело, но не мог достичь точности. Так ваша порочность кажется всем превышающею всякое слово и описание.

Ибо всякий, осмеивая ваш грех, который сей муж им не изобразил, подумает, что, осмелившись словом состязаться с вашею порочностью, он уступил над собою победу. Ибо все признают, что грехи ваши превосходят не только возможность извинения, но и меру наказания. А вас еще более худшими делает то, что не примерами вынужденные и не в надежде иметь подражателей дошли вы до такой порочности, какой не возможет в полной мере изобразить словом ни один из самых ученых людей. Но как сделавшие то, чего не делал никогда ни один человек из всех известных беззакониями, образумьтесь, хотя бы напоследок.

189. Пресвитеру Зосиме (Обличение священника о его ненасытной роскоши)

Какою скверною, нечистотою, мерзостью, какою из явных для всякого гнусностей не называют иные тебя, жалкий Зосима? Ни время, ни старость не могут заградить им уста, ибо все слышащие свидетельствуют, что вместо многого высказано немногое и вместо срамного — то, о чем еще можно говорить. Посему смотри, как заградить им уста? Но заградишь, если положишь конец ненасытной роскоши.

196. Диакону Иераку (О том, что не должно утучнять тело и приукрашаться одеждами)

Кто ест столько, сколько нужно для того, чтобы утолить голод, и одевается так, чтобы прилично себя прикрыть, тот уготовляет тело свое в прекрасную колесницу душе, в руль, которым легко править кормчему, в оружие, которое сроднилось руке воина, в музыкальную лиру для любителя стройности. А кто утучняет тело роскошью и приукрашивает одеждами, тот делает его способным скакать, разжигает к неуместным пожеланиям, доводит до изнеженности, расстраивает его здоровье, расслабляет его великою леностью и уготовляет в нем врага душе. Поэтому перестань делать то и другое.

209. Мартиниану, Зосиме, Марону (Увещевание нечестивым священникам: «перестаньте делать то, что и современников обличит в неточности, и потомков доведет до неверия»)

Как говорят некоторые, даже люди, крайне сильные в слове, обратившие дар слова в искусство, нелегко осмеливаются выставлять напоказ ваши деяния. Они боятся обличения современников и неверия потомков; ибо, говорят они, первые знают больше, нежели мы можем сказать, а последние подумают, что сделано вами меньше сказанного. Какое же это неисцельное безумие, в припадках которого совершаете вы такие дела, что и для самых сильных в слове ныне послужат они обличением, и потомков заставят не верить!

Ибо не вдруг захотят они поверить тому, что люди делали такие дела, которых не осмелились бы делать и губительные демоны. Кто сам видит события, тот признает, что слова слабее дел, а кто услышит о них, тот подумает, что больше сказано, нежели сделано. Одни подумают, что слово и не могло сравниться с действительностью; а другие предположат, что бывшее в действительности усилено и преувеличено. Одни решат, что витии уступили над собою верх действительности, а другие — что они превзошли ее; об одних и тех же скажут, и что они и остались позади своего предмета, и что ушли вперед.

А потому, если все, что ни будет сказано, мало в сравнении с вашим ненавистным поведением, перестаньте делать то, что и современников обличит в неточности, и потомков доведет до неверия.

216. Мартиниану, Зосиме, Марону, Евстафию (Совет нечестивым священникам отстать от порока)

Хотя многие отчаялись в вашем спасении, но я снова прихожу к вам с советом отстать от порока и обратиться к добродетели; указываю наперед, какие будут воздаяния людям негодным, и возвещаю, какие награды уготованы возлюбившим добродетель. Посему, если в вас не совершенно омертвел рассудок, но есть еще хотя бы искра, которую можно раздуть, воспламените ее. Может быть, хотя и поздно, со временем это узнаете.

221. Пресвитеру Евсевию («Великая щедрость царей послужила для епископов поводом к роскоши и расточительности, однако же, ты не соблазняйся»)

Хотя, как писал ты, благоговение царствующих особ к Богу обличило неблагоговение епископов, и чрезмерная честь, оказываемая первыми последним, расслабила почитаемых, и великая щедрость царей послужила для епископов поводом к роскоши и расточительности, однако же, ты не соблазняйся. Ибо не все порабощены указанными страстями, но есть ревнующие о том, чтобы жить по-апостольски. Если же скажешь, что таких весьма немного, то я сего не отрицаю. Но и в этом удивляюсь предведению Спасителя, Который сказал: мнози суть звани, мало же избранных (Мф.20:16).

225. Диакону Палладию (Об отпадении от благонравия)

Казалось, что ты находишься, даже начальствуешь в сонме учеников, сильнее других преследуя добычу — изучение Божественных словес. А ныне ты вознерадел о себе, и не только решился оставить этот сонм, но, как слышу, предался роскоши и страстям, порождениям сытого чрева. Посему, зная, что неискореняемое зло делается более тяжким, как можно скорее преобразись в прежнее благонравие.

235. Пресвитеру Олимпию (О том, что некие священники «не терпят ни выговоров, ни советов; они дошли до такого безумия, что делающих выговоры злословят, а подающих советы поносят» и остается за них только молиться)

Сделать выговор нетрудно, и всякий человек это может; для того же, чтобы определить о должном, что надлежит делать, нужен искусный советник. Но Зосима и Марон не терпят ни выговоров, ни советов; они дошли до такого безумия, что делающих выговоры злословят, а подающих советы поносят. А поскольку иные ни выговоров не делали, ни советов не подавали, но со слезами о них рассказывали, то те стали порицать и этот способ врачевания; ибо смеются над теми, кто поступает так по своему великому сердоболию.

Посему, что же надлежит делать? Скажу, наконец, тебе, возлагающему дело на нас и заставляющему принять на себя эти заботы, как будто мы в силах избавить их от сего безумия. Если бы в состоянии был я это сделать, то не имел бы нужды и в понуждении, но сам, как можно скорее, принялся бы за исправление. Поскольку же недуг не уступает никакому врачеванию и врачебные средства только более укрепляют его, то ты даруй им помощь своими святыми молитвами, которые, может быть, исцелят сколько-нибудь и страсти, и всякий усилившийся порок.

237. Мартиниану, Зосиме, Марону и Евстафию (О советовании/вразумлении нечестивых и молитве о них)

Достаточным знаком и самым сильным свидетельством моего к вам благорасположения служит то самое, что решился я обратиться к вам с советом; потому что всякий совет имеет целью пользу слушающих. Людям, которым кто-либо советует полезное, невозможно и говорить, будто бы подающий совет испытывает к ним неприязнь. По моему мнению, не должно оставаться и тени обвинения у тех, которые, еще прежде чем было сделано им вразумление, со всею готовностью желали очернить советника.

Но вразумлением да будет более молитва; и я буду молить Бога, чтобы Он вложил в вас ум лучший, изгнал из вас бесчувственность, соделал сердца ваши благопокорными и послушными. Буду молиться, чтобы возлюбили они добродетель, красота которой врожденна и неподдельна, и бегали порока, которому вы усердно преданы и который зверообразен, отвратительнее всякой скиллы, но, не знаю почему, приятен людям, погубившим ум. Если же вы решительно стали бесчувственны (постоянство в лукавстве подтверждает это), по крайней мере, ради тех, кто соблазняется, глядя на вас, перестаньте вооружать язык на Божественнейшее служение, придите в себя и своим нечестием не ввергайте других в бездну порока.

248. Пресвитеру Касию («По ненависти своей ко злу ты негодуешь справедливо (на одного священника)…. Но я посоветовал бы тебе сохранить язык чистым от злословия»)

Писал ты что, дивишься, почему, тогда как священствовать Зосиме — дело странное, не показалось сие странным рукоположившему его беззаконно? Отвечаю: по ненависти своей ко злу ты негодуешь справедливо; об этом никто не станет спорить. Но я посоветовал бы тебе сохранить язык чистым от злословия. Если он, как писал ты, достоин и тысячи громов, потому что и честь его не исправила, и священство делает он орудием порока, и отваживается на то, на что и отважиться непозволительно, то тебе не должно сквернить своих уст, выставляя на позор дурные его дела и изображая грубость его нравов.

250. Диакону Евстафию (Печаль о нечестивом диаконе и увещание исправиться)

То, на что отважился ты ныне, труднее всего затруднительного. Сам с собою вступил ты в состязание, и сам себя препобедил. Посему в борьбе нечестия и непотребства, чтобы над всеми взять первенство, ты одержал верх и всех победил, почему и соделался для нас причиною непрестанных слез. Итак, если угодно, чтобы печаль наша о тебе была уврачевана, употреби все меры отклонить от себя худую славу.

254. Мартиниану, Зосиме, Марону, Евстафию (О позорной похвале своих срамных дел священниками)

Поскольку вы не только осрамили себя тем, что делали все, чего не делал никогда никто из прославившихся срамными делами, но и превзошли всякое безумие, хвалясь тем, что по справедливости надлежало скрывать, то заблагорассудил я написать вам это письмо. В том, говорят, вы и хуже этих людей, что они, хотя делали, но скрывали, вы же хвалитесь. Верх же сих зол, говорят, составляет то, что живущие честно кажутся вам безумцами и подающие вам советы — сумасбродами. Поэтому, остается ли вам какое оправдание, какое помилование, какое извинение? Не умею сказать.

263. Отшельнику пресвитеру Павлу («Живущие по подобию псов и свиней с неистовством восстают против жизни апостольской. И их должно избегать»)

Те самые, кто величает себя судиями добродетели и порока, победный приговор, который должно произносить о добродетели, уступают пороку. И тем, что рачительных осуждают на изгнание, а негодным рукоплещут, отнимают они бодрость у людей, намеревающихся поступать как должно. Такую воздвигли они брань на имеющих дерзновение, что во всех почти угасили стремление к прекрасному. Поэтому живущие по подобию псов и свиней с неистовством восстают против жизни апостольской. И их должно избегать, ибо достойное слез обращают они в повод к смеху; не только ни во что не ставят добродетель, но и сами о себе хвалятся и признают достойным одобрения то, что подвизающиеся в добродетели терпят наибольшие из возможных бедствий.

Посему, кто же вразумит имеющих такое расположение? Кто исправит? Кто обличит? Кто смирит их горделивые о себе мысли? Кто заставит их поникнуть взором? Кто убедит их хвалиться не начальством только, но и добродетелью? Кто убедит, что строжайший потребуется с них ответ? Если они не верят Судии, предвещающему будущее в Евангелии, то поверят ли кому из людей, старающихся остановить их неистовое безумие, которое не терпит сдерживания, но с каждым днем делается более ужасным?

Многие брались за это, но нимало не помогли тем, кого хотели исправить, а себя подвергли величайшим бедам. Точно знаю, что там приимут они славные венцы, но люди более грубые только тем, что бывает здесь, приводятся к добродетели и убеждаются избегать порока.

Итак, следствием обличений бывало только то, что с дерзновением обличавшие несправедливо потерпели что-либо худое, а слышавшие совет не получили никакой пользы. Посему говорить хорошее стало ныне страшнее, нежели прежде.

Если же, говоришь, иные из них и ищут советников, ибо не все погрязли в пучине самолюбия и порока, то им справедливо было бы внять сему: «Есть Божественные Писания, следуя которым узнали бы вы, что должно. Если же имеете нужду и в советниках, то перестаньте делать то, что делаете; и тогда уже ищите советника. Ибо когда перестанете делать злое и приготовите надежный путь тому, чтобы сказали вам хорошее, тогда ищите, кто посоветовал бы вам, что должно. А пока не перестанете, не ищите. Кто пожелает после того, как скажет вам что-либо хорошее, быть от вас изгнанным? Не найдете желающего».

Пишу же сие не потому, что боюсь потерпеть что-либо здесь. Ибо ты знаешь, что за это терпел я многое и уготовляющему мне страдание сказал бы: «Невольно увенчал ты меня; ибо и мне даровал Бог не токмо еже в Него веровати, но и еже по Нем страдати (Флп.1:29)». Но потому пишу, что намерен заградить уста тем, которые показывают видь, будто ищут советника — на деле же не для того, чтобы советоваться с ним, но чтобы строить ему козни.

А что бы не подумали, что из страха пишу я это, — все таковые (ибо тем, что делаете, и подначальных вводите в грех, и на себя навлечете сугубое наказание) пусть слышат: «Вы поступали не как было должно, потому что вводили в поползновение людей, которые имели возможность спастись, если бы не были соблазняемы вами. Итак, перестаньте делать подобное тому, чего и враги Христовы не делали к хуле имени Христова.

Угасите в себе мысль о том, как достигнуть, чтобы многие удостоили вас начальства. Обуздайте кичливость, поникните челом, вспомните, что вы — земля и пепел (Быт.18:27). Посмотрите, чем были вы недавно и чем будете вскоре, потом. Лучших вас по своим добродетелям таковыми и признавайте. Оружий священства не употребляйте против самого священства; не издевайтесь над учителем нестяжательности, обогащаясь сами.

Не почитайте баснями евангельских слов, оглашающих слух ваш; не думайте, что грешите безнаказанно. Не полагайте, что Бог неправдив, не держитесь мысли, что Всевидящий Бог не обращает на вас внимания. Не изгоняйте любителей добродетели. Не рукоплещите тем, кто предан всякому пороку. Не будьте руководителями тех, кто стремится к пороку. Не подавляйте дерзновения в людях, одержимых Божественною ревностью. Не ввергайте других в бедствия. На словах предлагая то, что должно, не бесчестите этого самим делом».

Но нужно ли еще продолжать речь, когда и сказанного достаточно, чтобы нанести удар еще не совсем бесчувственным? Посему, кончая письмо, обращусь к молчанию, моля Бога, чтобы сие написанное соделалось полезным.

279. Монаху Фоме (Об ответе за незаконное рукоположение)

Если Евсевий рукоположил их по неведению, то в своем неведении будет иметь некоторое оправдание. Если же, как говоришь ты, он, зная все во всей точности, ту паству, за которую Христос излил Честную Кровь Свою, предал тем, кто волки по хищности, псы по похотливости, лисицы по коварству, то согрешил неизвинительно. Говорю же не в том смысле, будто бы и они не будут подлежать ответственности и не понесут наказания, но в том, что Евсевий больше будет наказан, как посеявший семена грехов. Ибо кто произвел причину, тот стал виновником последствий.

292. Епископу Феону (О неправедном наказании других за такие же свои греховные дела)

Всякому ясно: тот, кто наказывает делающих неправду, справедливо понесет большее наказание, если сам будет уличен в том, что делает те же дела, которые велено запрещать другим. Для чего же обманываешь сам себя, как будто ты укрыт от Недремлющего Ока?

307. Дьякону Иераку (О наказании подлой корысти и сребролюбия)

Хотя, имея в виду подлую корысть и предаваясь сребролюбию, и подумал бы ты, что это для тебя всего лучше; но для чести и славы всего гнуснее то, чего бы тебе наиболее хотелось. Но если представишь себе наказание, которое во всяком случае и непременно последует за подобными продерзостями; то, хорошо знаю, будешь о себе плакать. Посему обрати внимание, на что должно; известен тебе конец, какой согрешающих сопровождает и здесь, и там.

308. Ему же (Если невоздержанный «предпримет обуздать страсти других, будет смешен и заслужит порицание»)

Невоздержный, то есть, живущий беспечно и не обуздывающей собственных своих пожеланий, но дающей им волю нестись, куда хотят, если предпримет обуздать страсти других, будет смешен и заслужит порицание. Ибо не только ничего не сделает, но соделается предметом посмеяния, покушаясь исправить в других, чего не исправил в себе. Невозможно, невозможно тому овладеть страстями других, кто не преодолел собственных своих. Он делает тоже, что и иной военачальник, у которого в собственном его городе междоусобная война, и он не в состоянии привести в согласие этот страждущий междоусобием и мятущийся город, но обещается преодолеть внешних врагов. Ему в праве иные сказать: «Не знаешь, может быть, безумный, что не столько губительны враги иноплеменные, сколько свои домашние. Поэтому надлежит прежде угасить войну внутреннюю, и потом уже бороться с врагами внешними».

316. Диакону Иераку (Увещевание о различении добра и зла)

Все почти, у кого есть понятие о добродетели, говорят, что ты зорок на порок и слеп для прекрасного. Если это действительно так, очисти свой ум; потому что он — око души. И ты, может быть, придешь в состояние различить прекрасное и гнусное, вследствие же сего различения одно избрать, а другого бежать.

347. Пресвитеру Даниилу (О Божием суде над благоденствующим скверным священником)

Твоего, блаженный, течения по пути добродетели да не задерживает эта дерзость, с какою скверный и богоненавистный Зосима, как писал ты, священнодействует; напротив того, сие самое да укрепляет тебя паче в вере, что несомненно есть суд, на котором каждому воздастся должное. Если бы надлежащее, кто награды, кто наказание, получали все здесь, то излишним было бы слово о суде. Но поелику многие ни к чему негодные благоденствуют, и многие ревностные страждут; то сие самое, что производит в тебе смятение, должно уничтожать в тебе и смятение, и волнение; потому что каждому воздано будет приличное. Бог, как правдивый, не оставлял, бы совершающегося, по-видимому, без внимания, если бы не предположил после сего потребовать отчет в словах, делах и помышлениях, и одним определить почести, а другим наказания.

351. Диакону Феодору (О тщетности попыток убедить нечестивых священников отстать от порока)

Если бы утверждал я, что мои слова имеют силу искоренять всякий порок, то по справедливости был бы виновен в высокомерии. Если же всего наиболее знаю то, что подающему совет надобно сказать лучшее, а принимающему — послушаться сказанного; потому, что один властен сказать, а другой — сделать: то для чего, отложив в сторону снисхождение, если бы и не угодно было одобрить, винить того, кто успешно сделал свое дело? Если же и в таком случай не одобряешь, то смотри, чтобы не обвинить тебе и неизреченную Премудрость, не убедившую ни отступников иудеев, ни предателя; ибо столько далеки были от убеждения, что один предал, а другие распяли. Если же, и не убедив, и не спасши, всеми прославляется сия Премудрость (потому что дела судятся по произволению, а не по окончанию); то за что винить того, кто столько сделал, и не возмог убедить Мартиниана, Зосиму, Марона, и Евстафия, чтобы отстали от порока? Ибо столько я далек от того, чтобы стыдиться сего (хотя паче всякого знаю, что стыдиться, где хорошо, это мое дело), что даже хвалюсь этим, хотя отчасти приобщившись страданий Владычних.

352. Диакону Евтонию (О долготерпении Божием и Его гневе на нечестивых священников)

Если Зосима и Марон, как говоришь ты, не оставив ни одного непотребного дела не сделанным, ни одного срамного слова не произнесенным, восстают еще на людей доблестных, говоря и делая то, чего ни словом выговорить, ни на деле перенести невозможно; то не обвиняй Божия правосудия в нерадении, но подивись его долготерпению, которое ныне призывает их к покаянию, и тем отъемлет предлог к оправданно, а в скором последствии времени, или здесь, или там, постигнет самым жестоким наказанием. Ибо если бы жившие пред потопом, делавшие непозволительное, или содомляне, впадавшие в противоестественные грехи, или иудеи, с неистовством восставшие на Владыку, избежали правосудия, оставшись не наказанными, — то избегли бы и эти. Если же из тех, о здесь еще, одни истреблены потопом, другие сделались добычею огня, и третьи — войны, так что своими страданиями затмили все, что было ужасного и прежде, и после, а там будут терпеть крайние мучения, то по какой причине беспокоишься, как будто они не подлежать наказанию? Что будут наказаны там, видно из сказанного Истиною: «Отраднее будет земле Содомской и Гоморрской в день суда, нежели городу тому» (Мф. 10, 15), т. е. изгнавшему проповедников истины; сказал же сие Господь, и именно, что они понесут тягчайшее наказание, а содомляне менее тяжкое, не только в отношении к наказанию, понесенному здесь, но и в том смысле, что содомляне поругали естество, а иудеи неистово поступили с Владыкою естества.

362. Ему же (чтецу Иакову) (О Божьем долготерпении к порочным священникам)

Не вопи на Божие долготерпение, по причине благоденствия Евсевия и собранных им, которые, оскорбляя добродетель и увенчивая порок, даже превозносятся тем. Напротив того, удивляйся сему долготерпению, по причине безмерной благости призывающему их к покаянию, и молись, чтобы они пришли в себя, и ты избавился от соблазна, они — от наказания, а вера — от осмеяния. Если же (чего да не случится!) до конца будут они упоены пороком, неистовствуя в безумии и бешенстве; из того, что потерпят там, познают, что лучше было бы вести себя целомудренно.

387. Диакону Лампетию (О самоуправстве некоторых пастырей)

Крайне дивлюсь, почему иные из древних права самоуправства обращали в отеческую попечительность; ныне же некоторые из нововводителей и пастырское сердоболие превратили в самоуправное самозаконие, думая, что не начальство, отчету подлежащее, вверено им, но дана в удел самодержавная власть.

392. Мартиниану, Зосиме, Евстафию («Всего несообразнее с разумом, терпение Божие, призывающее к покаянно, обращать в напутие к большим грехам», и за это будет наказание)

Не думайте, наилучшие, грешить ненаказанно; Божия долготерпения не почитайте нерадением, и незлобия — недеятельностью. Поелику не наказаны теперь же, не предполагайте, что избежите наказания и в последствие, но покайтесь, пока возможно. Ибо всего несообразнее с разумом, терпение Божие, призывающее к покаянно, обращать в напутие к большим грехам. Если же по тому, что не понесли еще наказания, надеетесь, что и не будете наказаны; то вполне знайте, что Божество, как человеколюбиво, так не лживо и всемогуще. Оно оказывает человеколюбие, и первые грехопадения оставляет не наказанными, давая время к исправлению; однако же, если прегрешения паче и паче усиливаются, взыскивает за них напоследок, и подвергает наказанию за все в совокупности, на что отваживались и прежде, и впоследствии.

397. Диакону Илии («Всякое слово, когда оно не исполнено на деле, не только кажется напрасным и пустым, но обращается в укоризну, особливо если произнесено проповедником»)

Наставнику надобно посоветовать, чтобы убеждал учащихся, не сказав только что-нибудь, но и сделав. Ибо всякое слово, когда оно не исполнено на деле, не только кажется напрасным и пустым, но обращается в укоризну, особливо если произнесено проповедником. Чем с большею готовностью стараются воспользоваться им, тем более все не доверяют ему, даже почитают его поводом к смеху. Посему должно наипаче сперва делать, а потом говорить; если же не угодно делать, то и не говорить.

400. Епископу Кириллу («Древле священство и царскую власть, когда погрешала, исправляло и уцеломудривало, а ныне само ждет от неё вразумлений»)

Древле священство и царскую власть, когда погрешала, исправляло и уцеломудривало, а ныне само ждет от неё вразумлений, не потому, что утратило собственное достоинство, но потому, что, кому вверено оно, те не подобны бывшим при наших предках. Прежде, когда священством были увенчаны жившие жизнью евангельскою и апостольскою, священство по праву было страшно для царской власти, а ныне царская власть страшна священству, лучше же сказать, — не священству, но тем, которые, по видимому священствуют, своими же поступками оскорбляют священство. Почему, кажется мне, и царская власть справедливо делает, потому что, желая не священство, которое признает божественным, оскорбить, но наказать оскорбляющих его, уцеломудривает пользующихся им не как должно.

404. Нилу (О наказании Богом порочного священства)

Подлинно смело, впрочем, истинно, тобою написанное, а именно, что всякую надежду и всякое желание превзошедшее восстановление вещей, какое совершено Христом, в опасности быть помраченным беспримерною порочностью тех, которые Им же почтены: потому что, как бы решившись на то, чтобы противоборствовать Почтившему их, то только и делают, что может послужить к хуле Его. Посему, кто избавит от осуждения или наказания их, оружие священства употребивших против Вооружившего, отверзающих уста неверным, и преестественную заслугу обращающих в ничто?

407. Диакону Палладию («Весьма смешно тому брать на себя начальство над другими, кто не в состоянии начальствовать над самим собою»)

Весьма смешно тому брать на себя начальство над другими, кто не в состоянии начальствовать над самим собою. Кто не только не подчинил себе своих неистовствующих страстей, но и дал им свободу делать все, что хотят и могут; тот будет смешон покушаясь исправить других. Он делает то же, что и врач, который, будучи покрыт чирьями, возьмется от чирьев лечить ближнего.

408. Комиту Ермину (О покупке и продаже священнического сана)

И продающие, и покупающие, как писал ты, священство, представляют на себя самое сильное доказательство того мнения, какое имеют они о священстве. Иначе не осмелились бы одни продавать, другие покупать божественного сана, который может принадлежать только доблестному житию и правым нравам. Ибо правило для сего сана — пригодность приемлющего оный, если не признавать его за игрушку. Посему, какое наказание падет на тех, которые шутят не шуточным, это может знать твое благоразумие. Потому, так как в древности у Евреев священство продолжалось в одном роде, многие с укоризною спрашивали: по какой причине давалось оно роду, а не добродетели? Однако же и после того, как приведено в лучшее состояние и присвоено добродетели, большему подвергается оно оскорблению, нежели, когда было ниже и составляло удел рода. Тогда, если были иные недостойные, за то были и доблестные; но совершенно запрещено было покупать его за деньги. Ныне же, когда священство стало выше, и отдано в удел добродетели, оно больше бывает попираемо. Ибо кто из доблестных заблагорассудит льстить, чтобы получить оное? Кто осмелится купить на деньги достояние, приличное Ангелам? Посему, если эти люди ни льстить не хотят, ни покупать не смеют; но есть, как говоришь, люди, жертвующие священством и ласкательству, и деньгам (и они явно достойны тьмочисленных наказаний), то последние не откажутся сами и польстить, и купить. Поэтому и сушею, и морем обносится это слово, что никому из живущих хорошо не будет уже вверяемо священство, не потому, что нет достойных этого сана, но потому, что достойные не только сокрыты во многолюдной толпе, но даже ненавидимы, терпят наветы и изгнания, как обличающие жизнь многих.

410. Петру («Страшен был прежде священник народу, а теперь народ — священнику»)

Удивляешься, по какой причине при предках украшающимся священством воздавалась всеми истинная честь; а ныне одни, будучи исполнены высокого о себе мнения, явно над ними смеются, другие в лицо уважают, а втайне злословят, и одни бегают их, а другие, льстя им, чернят тем, что можно строить им козни. Но я не дивлюсь сему; потому что нынешние иереи, делая не одно и то же с прежними, и получают не одно и то же; противное же им предприемля, и сами испытывают противное. Напротив того, удивительно было бы, если бы, не делая ничего подобного предкам, пользовались тою же с ними честью. При тех и цари, впадши в грех, уцеломудривались, а при нынешних не бывает сего и с богатыми простолюдинами. Если же и возьмутся уцеломудрить какого бедняка, то подпадают упрекам, как уличаемые часто в том же самом, в чем осмеливались уцеломудрить других. Почему страшен был прежде священник народу, а теперь народ — священнику.

429. Пресвитеру Иосифу (О высокомерии священника)

Если то, что ты, не знаю почему, предпочтен другим и возведен в священство, надмило тебя и довело до высокого о себе мнения, так что не соревнуешь и тем, которые, хотя состоят в чине подчиненных, но заслуживают одобрение; то сожалею о твоем неразумии. Если же низших не удостаиваешь и того, чтобы посмотреть на них; то сие самое опаснее всего, если окажется, что по делам ты хуже тех, которые, по твоему мнению, столько ниже тебя по достоинству, и будешь признан уступившим над собою победу тем, над которыми иметь верх нимало не почитал для себя удивительным. Если бы их жизнь дышала беспечностью, и тогда тебе не должно было бы оставлять попечения о добродетели. Ибо не малое расстояние, какое между ними и тобою, лишило бы тебя извинения. Если же они выше и благоискуснее тебя, даже не имея у себя вождя; то смотри (не намерен, я сказать что-либо тяжкое), чем кончится зло?

431. Комиту Ермину (О неправом причислении некоторых церковных учителей к приемникам ап. Павла)

Дивлюсь, почему некоторые из возведенных ныне на учительскую кафедру, удивляясь Павлу, не вникают, чем он сделался удивителен. Не буду говорить о чудесах, о постах, о бдениях, о заботах, о пламенной ревности, о том, что он с изнемогающими изнемогал, с соблазняющимися сам разжигался (2 Кор. 11, 29): с той самой речи которую сказал ученикам, справедливо оказался он славным и именитым. Ибо говорил: «Ни серебра, ни золота, ни одежды я ни от кого не пожелал: сами знаете, что нуждам моим и нуждам бывших при мне послужили руки мои сии» (Деян. 20; 33, 34). А нынешние учители (не намерен я сказать что-либо тяжкое) не стыдятся сравнивать себя с таковым мужем, и говорить, что его они преемники. Но не могут скрыть, что не для того ему удивляются, чтобы подражать, но чтобы, когда признают их преемниками божественного мужа, быть в уважении, впрочем не за то, что сами делают, но, что сделав, заслуживает удивление Павел.

433. Светлейшему Иераку (О присваивании священником того, что принадлежит бедным)

Если быть «строителем» (1 Кор. 4, 1) называется, каждому уделять, что собственно ему принадлежит, или каждому в доме уделять, чего он достоин; то справедливо удивляешься, почему Евсевий, ничего такого не делая, но, пожирая народное достояние, осмеливается еще поучать народ, присваивая себе принадлежащее бедным, решаясь же отверзать уста, заключенные Писанием.

443. Мартиниану, Зосиме, Марону, Евстафию (О всеобщем бесславии порочных священников)

Знайте, что человек, уважающий всегда истину и отвращающийся злословия, человек, которого и опровергнуть никто не в состоянии, недавно осмеивал вашу худость, говоря: «породил их порок, а воспитали лукавые и неукротимые демоны; потому что враги они всякому доброму человеку и делу, прискорбным почитают все, что заслужило славу добродетели. Поступают нагло с благочестивыми, буйно с достойными уважения, как обидчики, злые, и сытости не знающие во зле». — Слыша это, не мог я заградить ему уст (все бывшие тут громко подтверждали, что говорит правду), но не выдержал и совершенного безмолвия, напротив того сказав ему: «я уверен, что они переменятся; ибо не столько бесчувственны, чтобы решились до конца коснеть в стольких худых делах», — ушел написать это письмо. Посему справедливо было бы вам оглянуться уже на себя самих, чтобы, хотя вам и нет никакого основания вступать в суд, сгладить однако же с себя такое бесславие.

453. Пресвитеру Иераку («Тем, которые, сподобившись (священства), не сделались лучшими, справедливо подвергнуться строжайшему наказанию»)

Не одинаковое, блаженный, понесем наказание, если согрешим, и прежде нежели сподобились священства, и сподобившись оного, в последнем случае наказание будет гораздо тягчайшее. Ибо тем, которые, сподобившись такового сана, не сделались лучшими, справедливо подвергнуться строжайшему наказанию. Величие сана естественным образом делается напутием к большему наказанию.

454. Ему же («Имеющим священный сан надлежит наипаче быть заботливыми, как обязанным дать отчет и за себя, и за подчиненных»)

Как на корабле, когда сделает ошибку пловец, небольшой это делает вред плывущим с ним; а когда — кормчий, — это уготовляет общую гибель: так грехопадения подчиненных не столько вредят обществу, сколько им самим, а грехи имеющих священный сан распространяют вредоносность на всех.

455. Ему же («Имеющим священный сан надлежит наипаче быть заботливыми, как обязанным дать отчет и за себя, и за подчиненных»)

Если возведенные на степень священного служения и преуспевая, добрый мой, едва могут оказывать пользу (потому что подначальные преспеяния их, как они ни велики, усматривают медленнее, а погрешности, как они ни малы, видят скорее); то живущие беспечно и нимало не промышляющие о подчиненных какому пороку не положат начала в тех, которые в грехах начальствующих думают иметь оправдание собственных грехопадений, и безбоязненно пускаются на всякое беззаконие? Посему имеющим священный сан надлежит наипаче быть заботливыми, как обязанным дать отчет и за себя, и за подчиненных.

488. Светлейшим: Ермину, Дорофею и Иераку (О долготерпении Божием к недостойному священнику и о наказании, если не образумится)

Не жалуйтесь, наилучшие, на божественный Промысл за то, что, если не повелел, то и не воспрепятствовал священнодействовать Зосиме; напротив того подивитесь Его долготерпению, которое в скором последствии времени, если Зосима не образумится, таким подвергнет его наказаниям, что жалующиеся ныне восхвалят нелицеприятный приговор.

489. Им же (О торгующих священством)

Не одно и тоже — повелеть и не возбранить, рукоположить и попустить; одному повелевается совершиться, как должному, а другое попускается по причине свободного произволения, каким украшен человеческий род. Посему, не освобождая от обвинения торгующих священством, не вините попускающего. Если бы не подлежало ответственности начальство, то справедливо было бы негодовать. А если правящий этим в такой же мере подлежит наказанию, в какой воздавалась ему честь; то справедливо будет плакать о нем, что божественное долготерпение обращено им в напутие к пороку.

505. Зосиме, Марону, Херимону и Евстафию (Увещевание священникам прекратить грешить)

Люди умные и правдолюбивые утверждают, что безмерно любите вы порок, и подробно изображая ваши проступки, великой скорби исполняют сердца чувствительные. Но я не скажу этого по двум причинам, потому что и языка своего сквернить не намерен, да если бы и захотел, не мог бы сего сказать, в такой мере оно превышает всякое слово. Посему вам следует обратить внимание на то, как прекратить такие дела, которые и пересказывающих о них заставляют краснеть.

510. Пресвитеру Маркиону («Кто славен делами добродетели, тот бывает подлинным украшением священства; а кто, не имея внутри себя признаков достоинства, но прикрываясь чуждым ему благолепием, величается только саном одним, тот, по суду истины, причисляется к людям поддельным»)

Кто славен делами добродетели, тот бывает подлинным украшением священства; а кто, не имея внутри себя признаков достоинства, но прикрываясь чуждым ему благолепием, величается только саном одним, тот, по суду истины, причисляется к людям поддельным. Итак, поелику боголюбивый Ермоген приял сан, соответственный добродетели (в нем то и другое устремилось к тому, что собственно сему принадлежит и взыскали лепота благоговения — достойного мужа, а право добродетели начальствовать — должного ему приращения содействием божественной благодати), но богоненавистный, как пишешь, Евсевий, утратив добродетель, величается одним священством; то первый всеми восхваляется, как привнесший и произволение соответственное сану, а последний охуждается, как человек поддельный, и насильно захвативший наследие, нимало ему не принадлежащее.

511. Светлейшему Дорофею (О достойном и недостойном священстве)

Тех, которые, при тьмочисленных подвигах преуспев в добродетели, едва достигли светолепного священства, не представляй в одних чертах с теми, которые вторглись в оное набегом, но провозглашай первых достойными, последних недостойными. Ибо неодинаково должно обходиться с достигшими того же, но не теми же способами; а напротив того восхвалять и ублажать приобретших священство в награду за добродетель, осмелившихся же вторгнуться в оное (скажу так) обвинять и признавать достойными сожаления за то, что, презрев путь, ведущий к божественному служению, и не уважив благочестивого и благоговейного терпения любителей добродетели, доказанного долговременными трудами, отринув уставы и другие священнодействия из правого жительства, не важным для себя делом почитают рукоположение, которым одним тщеславясь, восстают на живущих право.

525. Пресвитеру Зосиме (О покупке сана за деньги)

Издавна известен ты тем, что священством обладаешь неблагоговейно; потому что не жизнью доблестною приобрести оное почитал справедливым, но мечтал купить оное за деньги. Известно, что и ныне водишься тем же пожеланием, хотя уже ты на западе жизни. Посему остается ли какое извинение тебе, решившемуся умереть вместе с пороком?

532. Комиту Ермину (О недостойных пастырях)

Не дивись, если, при таком числе именуемых пастырями, овцы расхищаются волками; некоторые из сих пастырей (не должно обвинять всех), так далеки от того, чтобы хранить овец и иметь о них попечение, что не подражают даже нраву и сторожевых псов, но поступают по волчьему, поедая овец. Для них недостаточно волны и молока, но коснулись и самих овец, и не только тел их (это было бы легче), но и душ, закалая все тучное, оставляя без внимания все немощное, и без ухода все язвленное, а крепкое и непригодное для их распутства приспособляя к себе, погубляя обманами и кознями.

554. Пресвитеру Киру (О достоинстве священства)

Хотя священство возвышеннее и достоинством больше даже и царской власти; однако же приявшим оное надлежит не превозноситься им над другими, но самым приличным и соответственным для него украшением почитать благоразумную кротость, представляя себе в уме, что священство выше всякой человеческой почести, и всякого сана, но, по божественной благодати и по Божьему распределению, сподобившиеся оного прияли на себя оное ради пользы других, и несправедливо было бы оскорблять оное самоуправством.

558. Пресвитеру Зосиме («Ныне (причисляемы к священному церковному сонму) на все отваживаются без стыда, и нет наказывающего»)

Хотя здесь (твоему бесчувствию нужно толковать о всякой малости) дается место проходящим не с одной и той же стороны, но там будет строгое различение. Посему, хотя прежде, когда церковные учители, и по доблестному житию просиявали Божественным Духом, и здесь были отделяемы согрешающие, и как скоро приходили в чувство, снова причисляемы к священному церковному сонму; но ныне (впрочем, не намерен я сказать что-либо неприятное) на все отваживаются без стыда, и нет наказывающего. Напротив того, для любителей добродетели все тяжелы, а к любителям греха все благосклонны. Одних стараются привести в бездействие, а других поощряют к большей порочности, особливо же, когда течет к ним и богатство. Поэтому, так как Евсевий, который не знаю почему, рукоположил тебя, став чрез это врагом добродетели, и когда простерся ты до крайнего предала порочности, не изгнал из полноты Церкви; не думай, что и там не потерпишь ничего страшного. И его, и тебя в такой мере постигнет правосудие, в какой здесь, оказав долготерпение, ни малой не приобрело пользы, но ради вас прияло хулу.

568. Пресвитеру Зосиме (Обличение в лукавстве, желавшему стать священником)

Ужасно роскоши и похотливости предаваться такому человеку, который думает со временем поступить, как ни есть, в священство. Но всего возмутительнее, что ты поступаешь, как неосвященный и неготовый, но требуешь, чтобы о тебе думали, как о приобретшем, по видимому, священство.

580. Зинону (Похвала епископу Еромогену)

Кратко намереваюсь выразиться о доблестном во всем Ермогене, этом в подлинном смысле епископе, а именно так: столько превосходя добродетелью самых благоискусных, сколько они превзошли всех прочих, как будто не сделав ничего великого, пребывает он в таком расположении духа, и столько почел себя обязанным к смиренномудрию, как будто оно есть хранилище и охранная стража всех преспеяний.

604. Пресвитеру Посидону («Приявшим священство надлежит, как храмам, блюсти себя недоступными всякой самоуправной и срамной страсти»).

Оскорбить почтившего Бога—такое дело, которое надлежит признать ужаснейшим всякого бедствия и наказания. Ибо не столько, думаю, будет труда от мучения, сколько стыда, какой постигнет от оскорбления Того, Кто прославил. Но быть уличенными, что те самые оружия, которыми почтены, подвигли на снабдившего ими, и оказаться воспользовавшимся честью против почтившего,—это превосходит всякое безумство. Одно показывает ни с чем неразумие, а другое неизлечимое умоповреждение. Посему приявшим священство надлежит, как храмам, блюсти себя недоступными всякой самоуправной и срамной страсти.

610. Ему же (Олимпию, Исидору) (О нечестивых священниках)

Сам ты крайне дивился написанному к тебе недавно, и отваживаешься отвергать это, предложив вопрос: по какой причине думают о себе, что сподобились священства, Зосима, Евстафий и Марон, не отличающееся ни даром слова, ни жизнью, но в том и другом страждущее крайним невежеством, и для всех служащие предметами смеха? А я сделаю простой и ясный ответ. Если бы, предпочитая добродетель учености, держал я слово за них; то справедливо поставил бы ты меня в необходимость оправдываться. А если не было никакого слова о лицах, дело же было наследуемо само по себе, почему и сам ты, изумившись, как говорил, изяществу и истине написанного, соплел мне большие, нежели каких стою, похвалы; то для чего ныне изводишь на среду людей, как бы то ни было, живущих, намереваясь сим обличить писанное прежде? Если они преисполнены тысячами худых качеств, и всех, как написал ты, затмили беззакониями; то наше слово, которое подтвердили мы уже истиною, не будет опровергнуто. Напротив того они, по осмеянии их, таковы и действительно, и понесут самое тяжкое наказание, а истина еще более просияет, не будучи обличаема небольшим числом людей лукавых, но делаясь с тем вместе наипаче славнейшею; потому что, нелюбящих ее выставляя бесславными, увеличивает славу любителей.

613. Ему же (дьякону Евтонию) («Крайне страшно вступать ныне в священство»).

Страшно, и крайне страшно вступать ныне в священство. Одно из двух приключится с вступающим: или живя по древним и апостольским правилам, будет ненавидим и злокозненно преследуем теми, которые вкравшийся ныне вредный и беззаконный обычай хранят, как божественный закон, и живущих право осуждают на изгнание; или сам, подклонясь под иго, и своего не пощадит спасения, и соблазнит других многих, за которых понесет жестокие наказания. Посему блаженное дело — не быть когда либо пленену таковою любовью. Если же кто и не плененный будет рукоположен; то да держится первоначальной цели, и с дерзновением да обновит древние и апостольские порядки, не содействуя в грехопадениях тем, которые изменяют ныне священству, и думают о себе, что им возможно все говорить и делать. Лучше подвергнуться злоумышлениям и быть лишенным священства, нежели находиться в одном сане с такими людьми.

614. Епископу Лампетию (О непокаянии священников).

Не осмеивать, но оплакивать должен ты Евсевия, Херимона и Зосиму, этих, как написал ты, началовождей у людей худых, не оставивших никому возможности превзойти их; разве только Евстафий и Марон, следуя по стопам их, хотя не могли еще вступить в состязание, но, как очевидно, препобедят их. Обратимся к молитве, чтобы тем и другим, как бы чудом каким, пришла мысль о раскаянии. Может быть, хотя и не возмогут столь многочисленных и великих поражений вознаградить новыми борьбами, но, по крайней мере, подастся им некое утешение во время оных страшных истязаний.

664. Ему же (Зосиме) (Увещание священнику, купившему священство)

Если ты и предавший тебе священство, упоенные один любоначалием, другой сребролюбием, один продал, другой купил это имя (не скажу сего о самом сане); то посвяти себя чтение священного Писания, и оно тебя соделает иереем. Ибо, если покоришься законам его, и то, что получил ты недолжным образом, вручено тебе будет, как должно.

667. Уаленту (О получивших сан священства не по достоинству)

Получивших сан священства не по достоинству необходимость заставляет слушаться давших им оный недолжным образом, хотя бы делаемое ими касалось самого Божества. Почему, взаимно друг другу платя сим неправедным воздаянием, приобретают немалую силу вооружаться на живущих хорошо. Но если кто станет жаловаться на тех, или на других, к сделанному присоединяют насмешку, которая прискорбнее сделанного, и, допуская быть сему, лгут, что угодно сие Богу.

701. Пресвитеру Зосиме (Убеждение похотливому иерею «отрезвиться от такого упоения»)

Многие из людей чиновных преимущественно преданные божественнейшей вере, часто приходя к нам, описывают жизнь твою, вопиют на рукоположившего тебя, говорят, что оскверняешь пречистые храмы, утверждают, что поруганием служишь священству, рассуждают, что крещаемые нечистыми твоими руками терпят от тебя обиду в спасительных тайнодействиях. Отвечая им непросто, но с весьма достаточным, как думаю, приуготовлением, возражал я, не жизнь твою (ибо надобно сказать правду) защищая, тогда и сам подвергся бы осуждению, но доказывая, что мирянин не терпит вреда от живущего нехорошо иерея. Но и сим не заградил я уст; стали говорить громче: «достаточно, правда, убедил ты нас, но кто убедит всех прочих, и знатных, и простых, которые каждый день смеются над этим, и в такой мере изблевывают даже то, о чем прилично было бы молчать, что дела его выставляются уж на зрелище? Но оставим их и поищем корня зол; по какой же причине ты не убеждаешь его, — этого строителя бед отрезвиться от такого упоения? Ибо одно из двух принуждены мы подумать: или не хочешь убедить, хотя и очень можешь, или не можешь, хотя этого и очень хочешь. Но как нельзя поверить о тебе первому, то есть, что имеешь возможность избавить его от порока, но не хочешь; то остается заключить, что признаешь это для себя невозможным, и потому хранишь безмолвие». — Но я, хотя и действительно это так, не признался в том от стыда; сказал же только следующее: «достойны уважения слова наши, но говорите, не зная, может быть, что насильно сделать кого-либо добрым невозможно. А я, что от меня зависит, и еще сделаю». Так отпустив их от себя, и почти слезами растворив чернила, решился я написать и это письмо. Ибо что писал я тебе неоднократно, писал, что могло бы тронуть и неодушевленное естество, — на это призываю во свидетели тебя самого, который не хочет отстать от похотливости, чтобы и себя и нас избавить от обвинении, и заградить уста обвиняющим. А что и теперь я не отступаюсь от тебя, но нападаю с намерением взять верх, и пытаюсь укротить страсть, почитаемую неукротимою,—об этом свидетельствует письмо сие более колкое, нежели писанные прежде. Ибо так как пренебрег ты обхождением более кротким, то необходимо стало употребить сильнейшее. Итак, для чего (вынуждаюсь сказать, чего бы и не хотел) столько беснуешься сам на себя? Для чего так упорно держишься зла? Для чего, что есть сил, оскорбляешь добродетель? Для чего оскверняешь храм? Почему не трепещешь, кощунствуя над божественными священнодействиями? Для чего людей, обращающих внимание на твою жизнь, заставляешь думать, что терпят они ущерб, и в самых тайнодействиях? Для чего язычникам, совершенно готовым войти в Церковь, оказываешь несправедливость, отгоняя их от дверей церковных? Для чего зрелище наполнил ты новыми представлениями? Для чего и в жизнь вносишь новые зрелища? Для чего древние горестные события затмил совершаемым ныне? Если не боишься Бога, потому что пока долготерпит; уважь хотя людей; если не страшишься суда, то домогайся хотя доброго о тебе мнения; если думаешь, что ничего нет по отшествии из сей жизни (об этом громко вопиют досточестные поступки твои), убойся хотя людского осмеяния. Если же и это ни во что ставишь, устрашись хота низложения. А тебе справедливо потерпеть это. Если ныне делая это, еще ты не осужден на изгнанье,—рукоположивший тебя как будто рад пороку; то преемник его, может быть, сделает сие в оправдание и пред Богом, и пред жертвенником, и пред пречистыми таинствами, и пред людьми. Многие, жалкий Зосима, (вынуждаюсь дойти до слез) и прежде тебя были нечестивые и грешные, и Бога не боявшиеся, ни о доброй жизни не заботившиеся, но ты всех оставил позади себя; всем им стал главою, для всех соделался невероятным и неподражаемым образцом; потому что они имели и некоторые добродетели, а ты заключил, договор с пороком и сластолюбием, а с добродетелью вступил в непримиримую брань: для всех стал, позором, смехом и соблазном. Смотря, как ты нечистыми руками касаешься священных таинств, бегут все прочь, решаясь лучше оставаться не сподобившимися таинств, нежели пречистые дары принять из нечистых и скверных рук. Даже неоднократно слыша от меня многое о том, что нимало не терпят ущерба от сего, иные не убеждаются, а иные и не хотят слышать, думая, что говорю им выдумки. Представлял, я в пример и Валаама и Каифу, людей самых нечестивых и несправедливых, хотя потом один изрек благословение, а другой пророчествовал. Напоминал о вороне, этой нечистой и чадоненавистной птице, которой питаем был Илия. Но убеждаясь во всем прочем, и принимая все с уважением, не хотели они убедиться в том, что говорено было о тебе. По чрезмерности соделанных и соделываемых тобою прегрешений произносят о тебе противоположный приговор, обращая внимание не на мои слова, но на твои дела, и отвергая мои увещания. Но, как наименовав тебя, приближусь к истине? И что, изрекши тебе, избавлю тебя от безумия? Что, написав, заставлю прекратить непотребство? Или перестань делать такие дела, или отлучи себя от священной трапезы, чтобы питомцы Церкви небоязненно уже приступали к божественным тайнам, без которых невозможно спастись.