ПЕРЕЙТИ на главную страницу журнала
ПЕРЕЙТИ на главную страницу сб. «О христианах…»
ПЕРЕЙТИ на начало Нравы первых Христиан

Журнал «Христианское чтение» 1829 г., вып. 33

1. Государи Христианские
2. Образ строения церквей
3. Украшения Церкви
4. Отличие церквей от храмов языческих
5. Чувственное помогает духовному
6. Чин Литургии
7. Поучение
8. Евхаристия
9. Праздники, путешествия к святым местам
10. Соборы
11. Обряды покаяния
12. Истребление ересей
13. Нравы духовенства
14. Бедность Духовенства
15. Домы человеколюбия
16 .Монастыри

1. Государи Христианские.

После трех веков гонения Церковь стала наслаждаться миром и свободою. Вожделен был сей мир, как состояние, в коем верующие могли служить Богу без всякого препятствия: но опыт доказал, что гонения были полезнее. Впрочем, нравы, какие были в первых трех веках Христианства, оставались у Христиан еще долгое время; посему нужно здесь заметить токмо те особенности, кои обнаружились тотчас с свободным исповеданием веры.

Первым предметом, достойным удивления, представляются Государи Христианские. В предыдущих веках никто не мог подумать, чтобы сильные земли покорились строгости Христианского ученья; тогда казалось непонятным, как уничижение и самоумерщвление могут совмещаться с независимою властью и несметным богатством. Сие-то самое, без сомненья, заставило Тертуллиана сказать (Апол. гл. 21), что Государи давно были бы обращены, если бы могли быть Государями и вместе Христианами; и Оригена (Против Цельса кн. 8), назвать перемену, имеющую произойти в Государях, таким чудом, которое может один Бог явить пред лицом вселенной. Сия-то перемена имела существенное влияние на происшествия описываемых нами времен: поелику она была главною причиною свободы церковной.

Вскоре по обращении Константина появилось имя Иисуса Христа и изображение Его креста на знаменах Римского войска, и то, что доселе было орудием позорной казни, стало служить украшением венцов царских. Император имел в своем дворце особенную комнату, куда ежедневно уходил один для чтения Св. Писания, и для совершения молитв, усвоенных известным часам, особливо в день воскресный, который назначен был днем покоя для самых язычников (Евсев. в Жизнеоп. Констинтина, кн. 2 гл. 12, 14, кн. 4 гл. 17, 21). В походах повелевал носить за собою шатер, сделанный наподобие церкви, дабы в нем совершать Божественную службу, и допускать верующих к причащению; за ним следовали Священники, Диаконы и даже Епископы, коих Император почитал стражами своей души. Почти весь Константинополь в принятии Христианства последовал примеру Константина. Навечерие Светлого Воскресения было ознаменовано великолепным освещением, не только в церквах, но и вне их; по всему городу горели большие свечи, или лучше, восковые столпы, коих сияние переменяло сию священную ночь в прекрасный день (Там же кн. 3 гл. 48, кн. 4 гл.20). На площадях сего обширного города находились водометы, украшенные изображениями Доброго Пастыря, или Даниила во рве львином. В нем не было ни идолов, ни храмов ложным богам. Кому неизвестна щедрость, с какою Константин принял Отцов Никейского собора, и почести, который им воздал? Он послал колесницы для привезения их из отдаленнейших мест Империи, содержал их на свой счет до самого окончания собора, и отпустил с великими подарками (Там же кн. 3 гл. 6, 7). Он сжег записки, кои Епископы подавали ему друг на друга пред началом собора (Сокр. Ист. кн. 1 гл. 5 и 8); целовал у исповедников раны, оставшиеся памятниками прежде бывших гонений; пришел на собор без стражи, с видом смирения и духовной подчиненности, и не прежде сел на место, как по просьбе Епископов. По окончании заседания сделал для них великий пир в своем дворце, и сам с ними сидел за столом. Словом, тогда видели Иисуса Христа, видимо управляющего самим Императором.

Феодосий великий не меньшую честь воздал Религии исполнением добродетелей Христианских. Он молился много, обращался к Богу во всех важных делах, и Ему приписывал все счастливые успехи своего оружия. Некогда предался он неумеренному гневу против Фессалоникийцев; преступление его было велико, но не меньшее последовало и покаяние; св. Амвросий в его глазах казался выше всех Епископов, потому что менее всех ему поблажал. Императрица, его супруга, столь же прославилась своим благочестием и благотворительностью. Сей дух сохранялся в их роде, и обнаружился разительнейшим образом в их внуке, св. Пульхерии, которая на 15 году своего возраста, вместе с двумя сестрами, дала Богу обет девства, и, не оставляя дворца, вела жизнь столь уединенную, столь многотрудную и набожную, что современные писатели сравнивали сей дворец с монастырем.

В сем-то училище благочестия Пульхерия воспитала Императора Феодосия, младшего своего брата (Сокр. Ист. кн. 7 гл. 22. Созом. кн. 9 гл. 1. Феод. кн. 4 гл. 36). Он упражнялся в тех же самых подвигах, вставал весьма рано для пения со своими сестрами псалмов, молился много, ходил неопустительно в церковь, и делал для нее богатые пожертвования, часто постился, особливо в среду и пяток. Он имел книгохранилище, состоявшее из книг церковных, знал на память Св. Писание, и входил в рассуждения с Епископами, как бы человек их звания; он питал к ним глубокое почтение, и воздавал честь всем добродетельным Христианам. По его повелению перенесены с великим торжеством мощи многих Святых, выстроено множество богаделен и монастырей.

Пульхерия, впрочем, не одними делами набожности его занимала; она старалась сообщить ему сведения во всем том, что ему нужно было знать, как Императору. Для сего собраны были отличные учители, из коих одни преподавали ему науки, другие упражняли его в конском ристании и в искусстве управлять оружием. Его приучали к терпению зноя и стужи, голода и жажды. Сама сестра показывала ему правила благоприличия в одеянии, в телодвижениях, в поступи; учила воздерживаться от хохота, выслушивать других с терпением. Он сделался властелином своих страстей, любезным в общежитии, мягкосердечным и сострадательным.

Таков был Феодосий младший, рожденный от царской крови, на востоке, в веке самом развращенном. Император Маркиан, его преемник, явил на престоле то же благочестие, ту же ревность по вере и, может быть, еще в высшей степени. В доказательство довольно привести на память его брак со св. Пульхерией, заключенный на том условии, чтобы царствовать с нею, не разделял брачного ложа.

2. Образ строения церквей.

Как скоро Константин прекратил гонение: то, по сказанию Евсевия, везде открылись освящения церквей и собрания Епископов (Евсев. Ист. кн. 10 гл. 3); Христиане начали сходиться повсюду, долее стояли за псалмопением и литургией; все обряды Религии совершались торжественнее. Приступая к описанию тогдашнего Богослужения, начнем повествованием о церквах, сообразуясь с памятниками, какие доселе остаются частью в книгах, частью в древних зданиях. Но заметим предварительно, что в то время уже не позволялось отправлять Божественную службу в такой церкви, которая не была освящена с приличными обрядами, равно как совершать таинства инде (кое-где), кроме церкви, и употреблять простые, а не священные сосуды. То и другое ясно открывается из доноса, сделанного противу св. Афанасия (Афан. Апол. 1 стр. 684).

Церковь строилась, сколько можно, далее от прочих городских зданий; была удалена от шума, и со вех сторон окружена кельями, садами и зданиями, принадлежавшими самой церкви, что все заключалось внутри стен (Евсев. Ист. кн. 10 гл. 4. Жизнь Константина кн. 3 гл. 34, 35 и пр.). С самого начала открывались большие двери, вводившие в перистиль, то есть четвероугольную паперть, вокруг коей были крытые галереи, поддерживаемые столпами. Под сими галереями жили нищие, имевшие позволение просить милостыню у дверей церковных, а посреди паперти находились одно или два водохранилища, для омовения рук и лица перед молитвами; за ними стояли сосуды с святою водою. Далее представлялся двойной вход, вводивший тремя дверьми в залу или святилище (basilicum): это была настоящая церковь. Я сказал, двойной, потому что один вход был с внешней, другой с внутренней стороны. Близ святилища ко внешней стороне находились по крайней мере два здания: крещальня у самого входа, за нею ризница или казнохранилище, разделявшееся почасту на два отделения (secretarium, diaconicum). Нередко вдоль церкви строились малые кельи для помещения тех, кои желали размышлять и молиться наедине.

Святилище разделялось на три части, соответственные его широте, двумя рядами колонн, кои, поддерживая хоры по обеим сторонам находившееся, оставляли между собою пространство, бывшее срединою церкви. В конце к востоку находился престола, а за ним место для священного сословия (presbyterium, sanctuarium). Сие место имело вид полукружия, которое облегало заднюю сторону престола; вершина свода, его покрывавшего, представлялась в виде выемки, похожей на раковину (concha), а самый свод, в виде дуги, назывался по-гречески αβσις. Вероятно, Христиане сначала подражали заседаниям Иудейского Синедриона, в коем судьи сидели полукружием так, что среди оного находился судья главный: Епископ точно такое место занимал за престолом. Он сидел посреди, имея по сторонам Священников, и его седалище (θρόνος) возвышалось пред прочими. Все седалища вместе назывались по-гречески συνθρόνος (сопрестолие), по-латински consensus (заседание), иногда же tribunal и βημα, поскольку имели сходство с судейскими местами в гражданских судах. Место священного судилища было возвышенно, и Епископ по ступеням сходил с него к престолу. С передней стороны престол обносился перегородкою, за которою в средине церкви находилось еще другое отделение для певцов, известное у Греков под названием χορος, у Латинян cancelli (крылос). Певцы были из числа простых клириков, определявшихся к сему служению. При входе на крылос стоял амвон или возвышенное место, на которое восходили с обеих сторон для общенародного чтения. Если амвон был один, то он находился посреди; но иногда, чтобы не загораживать престола, делали два амвона, один по правую руку Епископа и по левую народа для чтения Евангелия, другой по другую сторону для чтения Апостола; иногда бывал даже третий для чтения Пророчеств.

Престол имел видь обыкновенного стола; он делан был из мрамора или порфира, иногда из литого серебра и даже золота, украшенного драгоценными камнями, иногда же и из простого дерева. Он стоял на четырех ножках или небольших столбиках, одинакового вещества с крышкою, и поставляем был всегда на гробе какого-нибудь мученика. Для сего или церковь строили там, где почивал мученик, или, что чаще случалось, тела мучеников переносили на то место, где строились церкви: отсюда-то ведется доселе правило, чтобы не освящать престола без некоторой части мощей. Престол, по совершении на нем Евхаристии, оставался совершенно открытым, или только прикрывался какою-нибудь пеленою; поверх его ничего не было. Но в последствии времени стали утверждать на четырех столпах, соответствующих его углам, род скинии, которая покрывала весь престол, и называлась чашею (ciborium), по причине ее сходства с чашею, вниз обращенною.

3. Украшения Церкви.

Все сие украшалось великолепным образом. Чаша и столпы, оную поддерживавшие, часто бывали из чистого серебра, и весили до трех тысяч марков. Между столпами висели занавесы из дорогой материи, для закрывания престола с четырех сторон. Чаша украшалась живописью, или золотою и серебреною работою, как то изображением креста, и пр. Кроме того утверждали над престолами голубей из золота или серебра, как для изображения Святого Духа, так и для того, чтобы там хранить запасные дары; впрочем сии дары хранились иногда и в простых сосудах, подобных нашим дароносицам. Нередко вся дуга алтаря покрывалась серебром, или по крайней мере мрамором, точно также, как и раковина. Колонны, разделявшие святилище, были мраморные, с капителями из позлащенной меди; пол в оном выкладывался мрамором и расписывался.

В сем же месте находилось великое число мозаических изображений. Это картины, выкладываемые разноцветными частицами стекла или камня, и имеющие то преимущество пред другими картинами, что никогда не тускнут. Сие не значит, чтобы в церквах не было других живописных изображений; напротив, стены в них большею частью бывали расписаны. Там представлялись различные предметы из ветхозаветной Истории, особливо бывшее прообразованием таинств новозаветных, как например, ковчег Ноев, жертвоприношение Исаака, переход Израильтян через Чермное море, Иона брошенный в море, Даниил между львами. Там видели во многих местах образ Спасителя и некоторых из Его чудес, как например, насыщение пятью хлебами пяти тысяч народа, и воскрешение Лазаря. По свидетельству Евсевия, Константин на площадях Константинополя поставил изображения Доброго Пастыря и Даниила между львами (Евсев. Жизн. Конст. кн. 3 гл. 49); тот же писатель в другом месте уверяет, что в его время с первых веков хранились изображения Апостолов Петра и Павла и самого Иисуса Христа, писанные красками (Евс. Ист. кн. 7 гл. 18. Впрочем, Августин утверждает, что во время Евсевия не было портретов, снятых с самих Апостолов и Иисуса Христа, а были написанные единственно по соображению, как пишутся ныне.). Наконец, в каждой церкви изображалась история того мученика, коего мощи в ней почивали. В пример сего Пруденций (Пруденц. о Венце, гл. 9) упоминает о св. Кассиане и св. Ипполите, а Астерий о св. Евфимии. Сии исторические изображения первоначально назначались для простого народа, коему служили вместо книг, как рассуждает Папа Григорий II в письме к Императору Льву, предводителю иконоборцев. «Мужчины и женщины, — пишет он, — держа на руках малолетних новокрещённых детей, показывают им пальцем историю, объясняют ее для юношей и приходящих язычников; а чрез сие назидают их, и возносят их ум и сердце к Богу». Церковные двери украшались слоновою костью, серебром или золотом, и всегда задергивались занавесами. У главных дверей полагались мощи, от чего верные оказывали сим дверям особенное уважение.

Часть ризницы, называвшейся diaconicum, была достопримечательное здание, пристраиваемое к церкви. Тут хранились священные сосуды; по каковой причине никто не смел туда войти, кроме священнослужителей, имевших право брать оные в руки. Там же хранились книги, одежды священные, приношения верующих, и иногда Святые Дары в сосуде, обложенном слоновою костью. Другая часть ризницы, называвшаяся secretarium, походила на большой кабинет, или лучше, на залу, в которую Епископ входил с своим клиром, для тайного совещания о делах, до Церкви касающихся, или для предуготовления себя к священнодействию, как то известно о св. Мартине, который всегда, готовясь служить Литургию, посвящал здесь три часа на молитву.

В каждой церкви находилось великое число чаш и блюд, кои в первых веках были чаще стеклянные, нередко, впрочем, серебряные и золотые, даже во времена гонений. Церковные чаши весили по большей части три марка, а блюда до сорока пяти марков и вообще до тридцати.

Употребление свеч не прекращалось; их зажигали в великом числе, даже днем, со множеством лампад. Достойны внимания употреблявшиеся в первенствующей Церкви подсвечники, кои бывали часто из золота весом до 37 марков, или из серебра весом до 45 марков.

Крещальня строилась обыкновенно круглая; среди нее находился водоем, в который спускались по ступеням для погружения в воду. В последствии стал заменять оную большой чан из мрамора или порфира; а наконец вошли в употребление уже настоящие купели. Крещальня украшалась живописью приличною таинству крещения, и убиралась многими золотыми и серебреными вазами, служившими для хранения св. елея и для изливания воды. Сии последние часто представлялись под видом агнцев, для изображения Агнца, омывающего нас своею кровью, или оленей, для означения нетерпеливого желания душ, кои стремятся к Богу, подобно как олень, томимый жаждою, стремится к источнику, по словам Псалмопевца (Пс. 41, 1). Здесь видим был образ Иоанна Крестителя и голубь золотой или серебреный, висевший над св. банею; чрез что ясно изображалась вся история крещения Иисуса Христа и действие Святого Духа, нисходящего на воду крещения. Некоторые даже говорили: «Иордан» вместо того, чтобы сказать: «купель».

Таковы, или подобны сим были древние церкви, и здания оным соприкосновенные.

4. Отличие церквей от храмов языческих.

Несмотря на сие, язычники укоряли Христиан, что у них нет ни храмов, ни жертвенников, ни изображений, ни жертв, ни празднеств, — и Христиане говорили им в ответ: что храмы, жертвенники вещественные, кровавые жертвы, недостойны Бога; что единственный образ Его находится в Его Сыне и в душах разумных, кои чрез подражание сему Сыну делаются подобными Отцу; что они во всякое время и на всяком месте приносят Ему жертвы хваления на жертвенниках своих сердец, возжигаемых огнем любви; наконец, что истинные Христиане непрерывно празднуют, отрекаясь временных благ, успокаиваясь в чистой совести, и восхищаясь упованием бессмертия. Вот как они защищали себя против укоров языческих. Они не говорили: и у нас также есть храмы и жертвенники, только не по-вашему построенные.

В самом деле сии слова имели у язычников совершенно другое значение, нежели у нас. Жертвенником назывался каменный очаг, стоявший пред храмом или идолом, и всегда на открытом месте; на нем обжигалось жертвенное мясо, совершалось возлияние вина, молока, меда и пр. Под именем храма разумелось здание круглое или продолговатое, имевшее определенную величину и определенные украшения, смотря по идолу, в нем находившемуся. Сии здания были по большей части тесные, без окон, или с узкими отверстиями; в них вносились жрецами одни только дары, идолу посвящаемые; народ туда не входил, а стоял вне, около жертвенника.

Наши церкви более походили на общенародные школы или на залы судебные, называвшиеся в древности базиликами. В них находилось возвышенное седалище с кафедрою Настоятеля, налой для чтеца, лавки для слушающих, книги и шкафы, лампады и подсвечники, стол (коего употребление мало известно). От сего Христиане давали местам своих собраний имена церкви, базилики, часовни, дома или жилища Божия. Редко употреблялось ими название храма, и никогда (сколько известно) название капища (delubrum, fanum).

В последствии времени церкви устроялись даже из храмов языческих, коль скоро сии оказывались способными к Богослужению. Так в Риме обращены в церкви Пантеон, храм Минервы, храм супружеского Счастья, и многие другие.

Церкви находились под тщательным присмотром, и содержались во всегдашней опрятности. Иероним хвалит Священника Непотиана за таковую попечительность, сказывая, что в его церкви жертвенник всегда чист, стены не закопчены, пол выметен, ризница убрана, сосуды вычищены, и привратник бессходно стоит у дверей. Всем сим заведовали нижние служители Церкви, известные под именами дверников, старост, сторожей, ключарей; само собою разумеется, что в больших церквах, их всегда имелось помногу. Из обряда рукоположения, совершавшегося над дверниками, видно, в чем состояла должность последних. Они в определенные часы подавали знак к собиранию на молитву, и, следовательно, звонили в колокола, когда сие взошли в употребление, т. е. в седьмом веке. Их дело было отпирать церковь в упомянутые часы, и стоять у дверей с тем, чтобы не впустить туда кого из неверных или отлученных; они держали у себя ключи от церкви во всякое время, и смотрели, чтобы там чего не пропало. Из Разговоров ев. Григория открывается, что старосты церковные имели попечение об освещении церкви. На них лежала обязанность украшать церковь, иногда шелковыми обоями или другими дорогими материями, иногда листьями и цветами; вообще делать сие святое место способным к возбужденно благоговения и Богомыслия.

5. Чувственное помогает духовному.

Подлинно так. Хотя Религия Христианская по существу своему есть нечто внутреннее и духовное, однако ж Христиане, как люди, принимают впечатления от чувств и воображения. Можно даже сказать, что большая их часть действует и живет, руководствуясь только сими впечатлениями: ибо сколь мало людей, посвящающих себя чисто духовным занятиям, да и те самые сколькими препятствиями от оных отвлекаются! Итак, благочестие имеет нужду в чувственном подкреплении. Если бы мы были Ангелы, то могли бы равно молиться на всяком месте, на торжище, на улице, в караульне, в трактире, где угодно. Но мы имеем чувства и воображение, кои раздражаются от малейшего неприятного впечатления; посему можем ли спокойно стоять на таком месте, которое нас развлекает, или возбуждает к себе отвращение? Не Бог имеет нужду в храмах и молитвенных домах, а мы. Он равно присутствует на всяком месте, и всегда готов внимать нам: но мы не всегда способны с Ним беседовать. Таким образом бесполезны храмы, имени Его Посвященные, коль скоро они неспособны вдыхать в нас благочестивых и набожных чувствований.

В самом деле вообразим себе церковь, построенную на столь невыгодном месте, что в ней слышится шум с большой дороги или торжища, и столь нечистую, что входящие не знают, где стать и где преклонить колена; вообразим притом, что она набита народом, так что молящийся поминутно терпит толчки от проходящих, и беспрестанно развлекается то детьми, то нищими всякого рода; предположим, что глаза встречают там одни неприятные предметы, стены закоптелые, образа покрытые пылью, или как-нибудь испорченные, и тому подобное; прибавим наконец, в дополнение к вещам оскорбляющим чувства, отвратительный запах и рознящее голоса, поющие нелепый концерт: не правда ли, что удобнее со вниманием молиться на открытом поле, или в уединенной горнице, нежели в такой церкви? Будь, напротив, церковь хорошо выстроена, опрятна, спокойна, так чтобы каждый из присутствующих занимал в ней свое место, и благоустроенный клир совершал службу с отменным благочинием: тогда всякой расположен будет, со вниманием слушать сию службу, и молиться сердцем в одно время с устами (1Кор. 14, 15).

Епископы первых веков на все сие обращали строгое внимание. По глубоким ли познаниям о человеческой природе, или по собственным наблюдениям и опытам, они знали, что благоустройство, величие и красота предметов внешних возбуждает естественным образом мысли благородные, чистые и правильные, а, следовательно, таковые же и чувствования, кои рождаются из мыслей; и что, напротив, трудно душе заниматься хорошими предметами, когда чувства оскорбляются и воображение страждет. Понимая всю важность и необходимость благочестия, они старались способствовать ему всеми средствами. Для сего хотели, чтобы Божественная служба, наипаче Литургия, отправляема была со всевозможным великолепием, и чтобы народ, находившийся при совершении оной, пользовался всеми удобствами; чтобы он любил места Богослужения и питал к ним глубокое уважение. При всем том, однако ж они умели изгонять оттуда морскую пышность, щегольство, и все то, чем изнеживается сердце и пресыщаются чувства: ибо не ласкать чувственности они хотели, но давать ей хорошее направление. Все сие лучше объяснится, когда сделаем подробное описание Литургии.

6. Чин Литургии.

Литургия совершалась каждое воскресенье, и еще два раза в неделю, т. е. в среду и пяток, в праздники мучеников, в дни поста и в другие времена, смотря по принятому обычаю каждой Церкви (Св. Епифан. Ерес. в конце. Златоуст. Беседа 25 на Еван. Иоанна). Кром сего бывали Литургии, петые по обещанию от частного человека или целого общества. В воскресные и праздничные дни Литургия начиналась в три часа, в дни поста гораздо позже, для того, что в сем случае пища принималась в девять часов, то есть, вечером. По наступлении срочных часов народ собирался в главную церковь, дабы оттуда идти с Епископом и клиром на место, избираемое для Богослужения. Ибо Епископ поочередно служил то в той, то в другой церкви; и сие-то хождение народа вместе и в порядке было началом нынешних церковных ходов.

Между тем, как входили в церковь и становились по местам, певцы пели Псалом двухорный, известный доселе под именем входного. Диаконы и их помощники, то есть Иподиаконы и дверники, указывали каждому входившему место, для предотвращения замешательства (Постан. Апост. кн. 2 гл. 57). По занятии места все молились нисколько времени молча; потом Епископ приветствовал народ, и в заключение приветствия произносил возвышенным гласом молитву, которая от того называется сборною, поскольку собирает обеты от всех верующих.

Епископ за сим садился на свой престол, который, находясь в конце церкви, привлекал на себя взоры всего собрания. Здесь Пастырь являлся видимым образом Божества, и, говоря словами Апостола Павла, был образцом для своего стада, подобно как Иисус Христос был образцом для него самого (1Кор. 11, 1. 1Тим. 4, 12. Тит. 1, 7). Священники его окружали, сидя по правую и левую сторону в полукружии свода; Диаконы около него стояли. Таким образом, церковь удивительное сходство имела с тем раем, который видел и описал св. Иоанн в своем Апокалипсисе (См. Апок. 3, 1. 4, 2, 4). Наконец, множество верных, наполнявшее всю церковь, уподоблялось тому несметному числу блаженных, кои в белых одеждах и с пальмовыми ветвями в руках воспевали громким гласом хваления Богу (Апок. 7, 9). Таков был внутренний вид церковных собраний.

По занятии каждым своего места, чтец восходил на амвон и читал сперва из Ветхого, потом из Нового Завета, то есть Деяния и Послания Апостольские; ибо чтение Евангелия предоставлялось Священнику или Диакону. Дабы чтение сделать более занимательным, и дать время народу на размышление, а чтецам на отдых, чтение прерывалось пением Псалмов, Антифонов и песнею «Аллилуиа», которая с тех пор сделалась предшественницею Евангелия. Св. Писание читалось на языке общенародном, то есть, таком, коим говорила большая часть жителей известной страны.

Поскольку же были страны, населенные разноязычными народами, то Церковь имела толмачей для истолкования им Писания. Мученик Прокопий исправлял сию должность в Скифополе, Палестинском городе, вместе с должностью чтеца и заклинателя; читанное на Греческом, он изъяснял на Сирийском языке, как природном для тамошних жителей (Евсев. о Мучениках Палест. гл. 1). Иногда чтение производилось на двух языках, как например, в Церкви Римской, где после чтения на Латинском языке, читали то же на Греческом, по причине множества восточных жителей, там пребывавших. Во многих из восточных Церквей доселе ведется сие обыкновение; так, например, прочитав Евангелие на Сирийском или Коптском языке, как древнейшем, читают оное на Арабском, который находится во всеобщем употреблении. В монастыре св. Феодосия, в Палестине, было три церкви, где Богослужение совершалось на разных языках.

7. Поучение.

За чтением следовало поучение. Настоятель изъяснял или Евангелие, или другую часть Св. Писания; он брал часто целую книгу, дабы изъяснить оную в связи, иногда же избирал только некоторые предметы, отличные по своей важности. Примеры того и другого рода поучений находятся в беседах и толкованиях св. Василия Великого, св. Амвросия, св. Иоанна Златоустого, бл. Августина, и многих других Отцов Церкви. Из сих древних поучений видно, что порядок чтений Писания, и порядок празднеств, установленных в память важнейших событий земной жизни Иисуса Христа, был почти тот же, какой соблюдается ныне в течение церковного года. Сохранением оных поучений в книгах потомство одолжено или самим Отцам Церкви, или скорописцам, кои записывали оные во время сказывания, помощью известного древним искусства.

Древние проповедники слова Божия нимало не походили на пусторечивых Софистов, кои препирались между собою в школах, из суетного желания оспорить и осмеять друг друга, ниже на тех, кои писали дома, с намерением показать свету свое просвещение и свои таланты. Это были Пастыри, занятые беспрерывными делами любви, между прочим и примирением враждующих. Они весьма часто. проповедовали слово Божье, почитая сию должность существенною для их сана. Ибо в первых веках Христианства кром Епископов не было почти никого, кто бы имел на сие право. На востоке, правда, позволялось иногда проповедовать Священникам с необыкновенными дарованиями, как например, Оригену; и на западе находим Феликса, который проповедовал в Ноле, будучи еще Священником; но сии примеры были столь редки, что многие св. Иоанна Златоустого и бл. Августина считали первыми Священниками, получившими от Епископов право проповедания.

Нынешние эстетики большую часть отеческих поучений находят далекою от понятия, составленного ими о церковном красноречии. Сии поучения, говорят, слишком просты, не обработаны, без плана, без тонких доказательств, без любопытных исследований; некоторые вовсе без движения, большая часть весьма кратки. Но при сем должно вспомнить, что св. Епископы не занимались суетным желанием слыть Ораторами, и не заботились о сочинении речей; они хотели говорить просто, так как говорят отцы со своими детьми, и наставники со своими учениками. От чего самые поучения их на греческом языке назывались ομιλιαι, на Латинском Sermones, то есть дружеские разговоры. Они старались научить, изъясняя Писание, не критическим оного разбором и учеными изысканиями, подобно как Грамматики изъясняли Гомера и Вергилия в школах; но преданием Отцов, направленным к укреплению веры и созиданию нравов. Старались тронуть не посредством страсте-возбудительных фигур и сильного произношения, но величием самых истин, ими проповедуемых, важностью своего сана, святостью жизни и искренним благорасположением. Часто они говорили без приготовленья; но, благодаря древним скорописцам, и сии изустные поучения перешли в потомство. 

Слог Отеческих писаний был приспособляем к понятию слушателей. Так поучения Августина отличаются простотой, краткостью и удобовразумительностью; потому что он сказывал оные в небольшом городке матросам, земледельцам, купцам. Но в его же спорных сочинениях, особливо в книгах против Юлиана, виден глубокий знаток Риторики, обучавшийся сему искусству долгое время. Подобно сему св. Киприан, св. Амвросий и св. Лев, бывшие проповедниками в больших городах, показывают и в сочинениях своих более великолепия и более блеска. Что же касается до особенностей их слога; то они происходят от особливого свойства их гениев, и от господствовавшего вкуса их времени. Ибо никак не должно приписывать предметам Веры тех недостатков, в коих новейшие словесники упрекают Отцов Церкви, именно, что они писали нечистым (латинским) языком, приводили иногда слабые доказательства, употребляли весьма легкие украшения, с трудом изысканные аллегории, игру в словах, рифмы и т.п. Это были недостатки их века: если бы они жили во времена Цицерона, то и говорили бы его языком.

Грековосточные Отцы по слогу ближе к древним классическим писателям: потому что на востоке язык менее был испорчен, и долее удерживалось просвещение. Творения сих Отцов соединяют силу с приятностью. Св. Григорий Назианзен высок, и слог его чист; св. Иоанн Златоуст есть совершенный образец церковного Витии.

Он начинает обыкновенно истолкованием дневного места Писания, стих в стих, держась всегда смысла ближайшего к словам, и назидательнейшего для нравов; оканчивает нравственным приложением, которое иногда не имеет тесной связи с предшествовавшим учением, но за то всегда приспособлено к настоящим нуждам слушателей, о которых узнавал предварительно сей мудрый и бодрственный Пастырь. Известно даже, что он нападал на пороки один за другим, и не прежде преставал какой-либо из них поражать, как истребив его, или ощутительно обессилив.

Поскольку сии проповедники не имели в виду ни славы, ни других временных выгод, то единственной целью их поучений было обращение грешников; и они ни во что вменяли свои труды, если не успевали произвести какой-либо весьма значительной перемены в нравах. Так бл. Августин решился вывести обыкновение давать в праздники мучеников общий обед, бывший для многих случаем к невоздержанию; и, сколько закоренело ни было сие обыкновение, он вывел оное, показав народу ясные места Писания, в коих осуждается чревоугодие, и не преставая увещевать оный со слезами два дня сряду дотоле, пока не убедил его совершенно. Подлинно, высокое красноречие, как он сам негде говорит (Август. Христ. Учение, гл. 24), есть не то, которое возбуждает рукоплескания, но которое налагает молчание и извлекает слезы.

В продолжение сказывания поучений церковь отверста была для всех, даже для неверных; по сей-то причине Отцы первых веков в поучениях своих не излагали с подробностью таинств веры, говорили о них прикровенным образом, и делали частые обращения к язычникам, в намерении преклонить их к Христианству. Во время сказывания поучений слушающие сидели порядком, мужчины на одной стороне, женщины на другой (Пост. Апост. кн. 2 гл. 57), а иногда, для большего отдаления, сии последние восходили на хоры; старейшие из присутствовавших занимали первые места, отцы и матери держали подле себя детей, впрочем, только крещеных; молодые люди слушали стоя, когда все места были заняты. Дело Диаконов в сем случае было непрерывно смотреть за порядком, стараться, чтобы каждый слушал со вниманием, примечать, не дремлет ли кто, не смеется ли, не шепчет ли на ухо, не дает ли каких знаков другому, словом, наблюдать повсюду тишину и благопристойность. В Африке, впрочем, и некоторых других местах, народ стоя слушал все наставления, по свидетельству Августина; каковой обычай, как более сообразный со святостью места, распространился вскоре и в других местах.

8. Евхаристия.

По окончании поучения, Диаконы повелевали выходить вон всем, кои не имели еще права присутствовать при совершении Евхаристии, и, во-первых, неверным (Пост. Апост. кн. 8 гл.6). Потом молились об оглашенных, и им повелевали выйти; далее молились о беснуемых, и их высылали вон; наконец, поступали также с требующими крещения и кающимися. Оставались одни верные, и молились за всю Церковь, за весь клир и народ, за страждущих всякого рода, за своих врагов и гонителей. Диакон, исполняя должность народного глашатая, объявлял, за кого надлежало молиться, а Священник произносил молитву. За сим Епископ снова приветствовал народ, и Диакон восклицал громогласно: «Не имеет ли кто чего на своего ближнего? не таит ли кто чего в своем сердце? лобзайте друг друга». И все давали друг другу лобзание.

После сих приготовлений начиналось тайнодействие. Диаконы, с помощью Иподиаконов, накрывали престол пеленою, и на другом столе, который у нас называется жертвенником, готовили св. сосуды, между прочим блюда и чаши; Епископ сходить со своего седалища и, лицом обращенный к народу, подходил к престолу, в одежде яркого цвета, равно как Священники и прочие служители церкви (Там же гл. 12).

Епископ, стоя у престола, принимал из рук Диаконов дары, которые приносил народ. В некоторых же церквах он сам выходил принимать приношения от знатнейших особ, как то в Риме от Сенаторов и их жен. На престол возлагались из приносимого только хлеб и вино, назначенные быть материей св. жертвы; прочие вещи, как то свечи, серебро и все нужное для церкви, поручалось Диаконам, для хранения оного в особливом месте (Прав. Апост. 2). В известное время возлагались на престол еще начатки плодов, для благословения их по принесении Жертвы.

В Евхаристии употреблялся только тот хлеб, который был приносим верными. Для сего требовалось, чтобы каждый из верующих, по крайней мере желающий приобщаться, принес что-нибудь в церковь; сам Епископ делал от себя приношение. Таким образом, хлебов было так много, что весь престол ими покрывался; должность Архидиакона в сем случае была уложить все сии хлебы на престоле в пристойном порядке. Он ставил сюда также чашу с вином, назначенным к освящению. Вино сие, для большей чистоты, процеживалось в чашу сквозь серебряное ситечко.

По принесении хлеба и вина, совершающий Жертву приносил также ладан, который изображает молитвы верных; как то объяснено в Апокалипсисе, где представляется Ангел, возносящий к Богу сии духовные благовония (Апок. 8:3, 4, 5). Сим ладаном кадили, как и теперь делается, на престол, на дары, на клир и народ. Для сего употреблялись самые лучшие благовония, росной ладан и другие драгоценнейшие в то время ароматы, и притом с таким обилием, что Римская Церковь имела, в Сирии и других восточных областях, земли, определенные исключительно на то, чтобы доставлять ей растения сего рода. В продолжение приношений пет был Псалом.

В самом начале приношений двери затворялись, и тщательно хранились Диаконами и дверниками, кои при них стояли, и никого не пропускали, даже из верных, прежде причащения. Другие Диаконы осторожно ходили по церкви, наблюдая за тишиной и благочинием (Пост. Апост. кн. 8 гл. 11). Один из них присматривал исключительно за отроками, коих место находилось близ Епископского седалища; что же касается до малолетних детей, то матери обыкновенно держали их на руках. Таким образом, все с глубоким вниманием и в благоговейном молчании, слушали молитвы, входящие в состав Евхаристии. Служащий произносил оные громко, и народ ответствовал: Аминь, подобно как на прочие возгласы. Сии молитвы были гораздо продолжительнее употребляемых теперь во время Литургии (Пост. Апост. гл. 12). Василий Великий и Иоанн Златоуст — творцы употребляемых ныне Литургий, извлекли из оных только существенное. Прежде же они были сокращением всей истории веры, именно в них приносилось благодарение Богу, во-первых, за сотворение, потом за обновление мира после потопа, далее за призвание Авраама, за милости, оказанные народу Израильскому, и, наконец, за воплощение Сына Божия, и искупление Им рода человеческого.

По освящении даров Епископ сначала причащался сам; потом раздавал причастие Священникам, после них Аскетам или пустынножителям, Диакониссам, девственницам и другим благочестивым женам, детям, и, наконец, всему народу (Там же кн. 8 гл. 13. Прав. Ник. 17). Для ускорения сего действия, которое всегда производилось медленно, многие Священники вместе раздавали тело Господа, и многие Диаконы разносили чашу; а чтобы в сем случив не встретилось замешательства, Священники и Диаконы ходили с причастием по ряду, подобно как при отбирании приношений, так что всякий оставался на своем месте. Мужчины брали тело Христово в руки, женщины в полотенца, нарочно для сего изготовленные (Евагр. Ист. кн. 4 гл. 36. Никиф. кн. 17. Ист. гл. 25); детям давались крупицы, оставшиеся от Евхаристии, а неготовым к причащению – остатки хлеба вынутого, но не освященного, или, по-нашему, Антидор. В продолжение причащения Св. Таин, пет был Псалом, из коего теперь поется один стих. С четвертого века Христиане стали причащаться уже не так часто, как прежде, и св. Златоуст жалуется, что многие в его время стояли при Божественной службе, не причащаясь; что многие сие делали только в праздничные дни; и что были даже такие, которые приступали к Св. Тайнам не более одного или двух раз в год (Бес. 3 на Посл. к Ефес. Бес. 17 на Посл. к Евр.). Из всего сказанного доселе видно, что древняя Литургия была очень длинна. Посему-то Христиане в день воскресный не находили для себя иного дела, кроме служения Богу. Св. Григорий (Кн. 8 Пис. 35), желал показать, до какой степени доходят человеческие слабости, говорит о себе, что он нередко с трудом мог выстаивать на ногах три часа в церкви за обеднею.

Каждая Служба сопровождалась пением. Употребление оного известно и в первых веках, но, по всей вероятности, усилилось еще более с свободою Церкви. Блаж. Августин (Август. Испов. кн. 9, 7) приписывает св. Амвросию введение на западе псалмопения, по примеру Церквей восточных. Василий Великий свидетельствует, что в его время пели в церквах все, мужи, жены, дети, и сравнивает (Толк. на Псал. 1) их голоса с шумом морским. Он же говорит, что Псалмы петы были и в частных домах, и в публичных местах, и что сие пение, по причине особливой приятности, способствовало к сообщению слушающим Божественных чувствований, в Псалмах заключающихся, что составляет истинною цель пения. В сие время известны были три напева, коих употребление определилось воспеваемыми предметами: тихий или громкий, веселый или печальный, спокойный или страстный. Надобно думать, что духовные певцы употребляли напев, сообразный с величием и святостью Веры, и что почитали за грех, воспевать священные тайны и хвалы Богу гласом изнеженным, могущим расслабить душу и возжечь страсти.

Таким-то образом св. Епископы первенствующих веков старались употреблять все чувственно-приятное, чтобы чрез то вдохнуть благочестивые чувствования в самые грубые души. Вообразим себе Италийских Христиан, накануне Пасхи собравшихся, при Папе св. Льве, в Латеранскую церковь. По благословении огня, когда от множества светильников сия священная ночь сделалась светлою, как день; без сомнения, восхитительное было зрелище – видеть сие обширное место, наполненное несметным числом людей, при всем том без шума, без смятения – каждого, стоявшего на том месте, которое назначал возраст, пол и сан церковной. Тут между прочими являлись те, кои в эту же ночь долженствовали принять крещенье, и те, кои за два дня перед сим примирились с Церковью, исполнив возложенное на них покаянье.

Зрение повсюду встречало мрамор, картины, серебро, золото и драгоценные камни, сиявшие на священных сосудах, особливо у престола. Молчанье ночи прерывалось только чтением пророчеств внятными и разборчивыми, и пением стихов, которые сменяли одно другое, дабы чрез то быть тем приятнее. При сей перемене душа, поражаемая в то же время множеством великих и прекрасных предметов, с большею, конечно, готовностью принимала Божественные чтения, быв к тому приготовлена непрерывным и постепенным возвышением своих чувств.

Как смиренными казались Диаконы и прочие служители Церкви, избранные и воспитанные сим Пастырем, и служившие в его присутствии, как в присутствии самого Бога, которое всегда ощущалось по их благочестию! Но, с другой стороны, сколь великим представлялся сам Первосвященник, столько уважаемый за свою мудрость, за свое красноречие, за свою ревность, за свое мужество, и за все прочие его добродетели! С каким благоговением, и с каким чувством благочестия, произносил он молитвы над святою купелью – молитвы, им самим сочиненные, и которые преемники его находили столь святыми, что сохранили оные доныне в течение 14 столетий! Не удивительно после сего, что Христиане в сих случаях забывали попечение о теле своем, и что после пощения через целый день, проводили еще целую ночь на Светлое Воскресение во бдении и молитвах, не принимая пищи прежде утра.

9. Праздники, путешествия к святым местам.

Но по наступлении сего великого дня, полагавшего конец посту, святые мужи не только позволяли, но даже повелевали подкреплять тело пищей. Сколь ни полезен был пост для возвышения души к Богу, и для одушевления молитвы, составлявшей цель праздничных дней; не позволялось однако ж поститься ни в воскресенье, ни в праздничные дни, ни в продолжение всей Пятидесятницы. Сим именем назывались тогда, как у нас теперь, пятьдесят дней, проходивших от св. Пасхи до Пятидесятницы. Египетские пустынники брали все предосторожности, дабы сие кратковременное послабление не похитило у них плода соблюденных постов; но и они на известные дни полагали отмену. Св. Пахомий, по повелению св. Палемона, своего наставника, приготовил в день Пасхи зелень с маслом, вместо сухого хлеба, которой они обыкновенно употребляли. Что позволялись и другие невинные для чувств удовольствия, сему служит примером св. Антоний, который в Пасху и Пятидесятницу надевал подрясник из пальмовых листьев, доставшийся ему после св. Павла, первого пустынножителя; и св. Афанасий, который наряжался в мантию, отказанную ему св. Антонием.

Память Мучеников сопровождалась празднованием и привлекала великое стечение народа. Воскресенье и двунадесятые праздники каждый обязан был праздновать со своим Епископом; но коль скоро, где совершалась память Святого, туда стекались Христиане со всех сторон, и нередко сходились многие Епископы. По одному примеру можно судить о прочем. Святой Павлин насчитывает более двадцати имен, как городов, так и областей в Италии, из коих жители ежегодно приходили толпами с своими женами и детьми на праздник св. Феликса, несмотря на суровость времена (14 января); и это для одного Исповедника в один город Нолу. Сколько же собиралось по всему Христианству? Сколько собиралось в Рим на праздник св. Ипполита, св. Лаврентия, Апостолов Петра и Павла? Сюда приходили даже из отдаленнейших мест и во всякое время: и сие было началом путешествий ко святым местам. Известно о св. Александре, что он, в начале 3 века, был избран Епископом Иерусалимским по тому случаю, что пришел из Каппадокии для поклонения святым местам (Евсев. Ист. кн. 6 гл. 10).

Действительно это было одно из лучших средств, питать благочестие через чувства. Воззрение на мощи Святого, на его гроб, на его темницу, на его узы, на орудие его мученической смерти, производило совершенно другое действие, нежели слышание о том издалека. К тому же здесь происходили многие чудеса, которые самых неверных привлекали побуждением животолюбия. Всякому известно, что первый случай, в котором открылась свобода Христианства, было путешествие, предпринятое св. Еленою для посещения св. мест Иерусалима и всей святой земли (Евс. жизн. Конст. кн. 3 гл. 42 и пр.); потому-то с сего времени путешествия туда соделались еще чаще, нежели прежде. Когда крест из света явился в Иерусалим, в самый полдень, при Имп. Константине; в сие время находилось там множество путешественников из всех стран света, которые были свидетелями сего чуда (Кирил. Пис. к Конст. Созом. Ист. кн. 4 гл. 25). Блаж. Иероним, сам бывший в Иерусалиме, сказывает, что во всякое время можно видеть там великое стечение разноплеменных людей, даже Учителей и Епископов (Иерон. к Маркелл.). Сии путешествия не были слишком затруднительны, по причине обширности Римского государства, по выгодности его положения около Средиземного моря, по множеству больших дорог, которые всюду наделаны были для проезда почты. Тогда съездить из Испании или Галлии в Египет, Палестину или Азию, не почиталось великим делом.

Впрочем, для празднования Мученикам нужно было ходить на места их страдальческой кончины только дотоле, пока не вошло в обыкновение раздроблять или переносить мощи, что делаемо было особенно на востоке; ибо в Риме, как свидетельствует Папа Григорий (Григ. кн. 3. Пис. 30) в рассуждении мощей Апостольских, даже до его времени ходили по рукам только полотенца (brandea), висевшие при их гробах, или золотые сосудцы с опилками от уз Петровых. Каждый народ за счастье почитал хранить сии мощи, как залоги покровительства Святых, и особливого благословения Божья на город и область; к сему присоединились в последствии и временные выгоды. Стечение Богомольцев обогащало города; а почтение ко Святым, в них почивавшим, побуждала Государей усвоять им права прибежища и свободы от податей, как то сделал Константин в пользу Еленополя в Вифинии (Сокр. кн. 1 гл. 18). Известно, как лестно было во Франции увольнение от податей, данное Сен-Мартину, и то уважение, которое Готфы оказали церкви св. Петра по взятии Рима (Ороз. кн. 7. Ист. гл. 39).

10. Соборы.

Соборы с свободою Церкви сделались свободнее, и, следовательно, чаще. Сие не означает того, чтобы их не бывало в первых веках. Ибо в конце второго века мы находим многие соборы в разных областях, состоявшиеся по причине спора о времени празднования Пасхи (Евс. кн. 5. Ист. гл. 23). Тертуллиан (Терт. о посте гл. 13), живший около сего времени, говорит о соборах, бывших в Греции, и начинавшихся общим постом. Св. Киприан упоминает о многих Африканских соборах, гораздо древнейших его времени; сам он созывал многие соборы и часто говорит, что надобно выжидать удобного случая, дабы привести в порядок важные дела Церкви, как например, примирение с Церковь падших во время гонения. Но он в то же время замечает, что гонения препятствовали соборам; потому что Епископы и Священники расходились и укрывались от гонителей, которые их наиболее искали (Евс. Истор. кн. 7 гл. 30).

По сей причине, когда гонения совершенно прекратились, областные соборы стали быть чаще и определеннее, то есть, два раза в год, как положено на соборе Никейском, и начали составляться соборы вселенские, то есть, из всех Церквей, существовавших на земле, по делам особенно важным и существенным в Религии. Бытие областных соборов почиталось столь нужным, что Евсевий полагает (Евс. Жизн. кн. 1 гл. 51) между главными признаками Лициниева гонения старание его препятствовать соборам. Они составляли обыкновенное судилище, где решались все дела Церкви, коих важность превышала меру власти одного Епископа; ибо все верили, что сила церковных решений и правил состоит существенно в согласии Пастырей, которое нигде лучше не может быть засвидетельствовано, как среди священных собраний. Здесь судили самых Епископов; здесь их рукополагали; обращалось, между прочим, внимание на освящение церквей, часто бывавшие при Константине (Евс. Ист. кн. 10 гл. 3), на возобновление храмов, разрушенных гонением. Подробнее образ производства древних соборов можно видеть на четвертом Толедском соборе.

11. Обряды покаяния.

К сим же временам Христианской свободы должно относить обряды, кои всенародно соблюдались в продолжение церковных постов, особливо в Великий пост. В сие время всякий обязан был поститься; ни состояние, ни возраст не могли служить отговорками (Васил. 2 о посте. Иерон. Пис. 7 к Летам. 22. К Евстах. Злат. Бес. 1 на кн. Бытия). Все дела прекращались; в многолюдных городах становилось тихо, как в пустыне; верные большую часть дня проводили в церкви, на молитве, слушая чтение и поучения, от чего произошло, что служба в сии дни и у нас бывает продолжительнее; не позволялось совершать браков, забавляться охотою, хотя бы то было без нарушения поста; кроме того было обыкновение не заниматься судопроизводством в продолжение Великого поста, не ходить с оружием, ни даже путешествовать, без крайней нужды.

Все сии обряды были знаками покаяния, для коего назначался преимущественно пост; и посему-то откладывалось до Великого поста приуготовление готовившихся к крещению, и восстановление падших после крещения. Вслед за весельем праздников Рождества Христова и Богоявления, начиналось моление об отпущении грехов и побуждение грешников к покаянию, как это делается и теперь в великую четыредесятницу; ибо сию именно цель имеет вся служба, отправляемая в сие время. Так чтение Бытия внушает могущество Создателя, Его правосудие, Его строгость: здесь представляется Адам, изгнанный из рая земного; преступный мир, наказанный потопом; четыре нечестивые града, попаленные небесным огнем. Никто не освобождался от покаяния, сколько бы велик он ни был на земле; Государи подвергались оному также, как частные люди. Покаяние Феодосия Великого служит разительнейшим сего примером; Император Филипп также нес покаяние в половине третьего века (Евс. Ист. кн. 6 гл. 34).

12. Истребление ересей.

Власть Императоров способствовала к истреблению большей части древних ересей, запрещением собираться последователям оных и повелением отыскивать их книги (Созом. Ист. кн. 2 гл. 32). Когда Императоры были из язычников, тогда правоверные столь же мало имели свободы, как и еретики: потому что язычники не делали между ими разбора; они ненавидели и преследовали равно всех, называвшихся Христианами. Но по законам Константина и его преемников еретики не смели собираться ни явно, ни тайно, быв под строгим надзором Епископов. По сей причине многие из них присоединились к Церкви, иные искренно, другие притворно, и те, кои пребывали упорными в своем заблуждении, умирали, не оставляя последователей своего ученья. Ибо секты сии большею частью были малочисленны, по причине странности своего учения и беспорядочной жизни многих ересеначальников. Таким образом вскоре исчезла самая память о Валентинианах, Гностиках, Маркионитах, и других не столь важных сектах; Манихеи существовали долее прочих, не смотря на смертную казнь, им объявленную. Ариане, при жизни Константина, не составляли еще отдельного общества; а при его преемниках поддерживались единственно покровительством. Ибо вообще ересь, как человеческое изобретение, не может долго стоять против гонения.

Всегда полагалось правилом, чтобы Церковь никого не наказывала смертью. Все Церкви гнушались поступком Епископа Итакского, который приговорил к смерти ересеначальника Прискиллиана; и мы имеем многие письма Бл. Августина (Август. Пис. 100, 133, 134, 139), в которых он испрашивает у судей милости Цирконциллианам (род Донатистов), обличенным в ужасных насилиях и даже убийствах, причиненных ими правоверным. Он пишет, что судьи обесславят их страдания, предав смерти тех, кои доставили им славу мученичества, и что, если не согласятся наказать виновных иным образом, то сим отнимут у Церкви смелость требовать себе правосудия.

13. Нравы духовенства.

Свобода Церкви произвела некоторую перемену в образе жизни Епископов и прочих Духовных. Они начали носить некоторые внешние отличия их звания; хотя, справедливее сказать, различие одежды сделалось ощутительным уже после владычества варваров, под коим Духовные сохранили одежду древних Греков и Римлян, вместе с их законами и их языком.

Многие из Духовных вели общежительство, как совершеннейший род жизни, по примеру Церкви Иерусалимской. Таковые жили в одном доме, ели в одной комнат или, по крайней мере, не имели ничего собственного и содержались на одном иждивении Церкви. Это было великое семейство, имевшее Епископа своим отцом. Так жили Духовные под начальством Евсевия, Мартина, Августина; их называли Канониками в отличие от тех, которые жили особенно, не получая содержания от Церкви.

Те, кои не принадлежали к общежительству, жили по крайней мере по два или по три вместе. Священники, приставленные к сельским Церквам, держали у себя молодых Церковников для обучения их, и образования нравов, и вместе для того, чтобы они были свидетелями их поведения. Ибо всем посвященным служителям Церкви, как то Священникам, Диаконам и Иподиаконам повелевалось иметь взаимный над собою надзор, дабы жизнь их была не укоризненною.

Духовным оказываемо было великое почтете. Хотя Епископы не имели участия в государственных должностях, и вели себя, как простые граждане, без пышности и внешнего блеска: однако ж сие не препятствовало быть им в почтении у властей и у самых Государей. Известны почести, которые Константин оказал Отцам, собранным в Никее. Император Максим пригласил к своему столу св. Мартина, с одним из его Священников, и Императрица, его супруга, сама прислуживала гостям.

В сие время у Римлян был обычай приписывать всем почетным особам различные титулы: illustria (знаменитый), gloriosus, clarifsimus (сиятельный), — соответственные их чинам. Епископам усвоялся титул Святейшества; к нему присоединялись названия: благочестивый, набожный, Боголюбезный и другие подобные. Сии титулы столь неотъемлемы были от Епископов, что давались им даже при обвинении их на судилище, например, Несторию на соборе Ефесском, и Диоскору на соборе Халкидонском. Теми же титулами величали и неправославных Епископов; так, в заседании Карфагенском, Бл. Августин называет Эмерита и Петилиана Святейшими, хотя оба они были Донатисты. Не употребить сего титула, значило бы их обидеть.

Название Папы, означающее отца, нежно занимающегося своими детьми, весьма долго было общее всем Епископам, и поныне еще дается Священникам в Греческой и в нашей Греко-Российской Церкви. Столь же общее Епископам было название Владык; так в четвертом и пятом веке обыкновенно писали на письмах: Святейшему, Благочестивейшему и Достопочтеннейшему Владыке N. Епископу и проч. Кроме сего было в обыкновении, как выше замечено, кланяться им до земли, и целовать их ноги; каковую почесть удержали за собою доныне Римские Папы.

Почтение, в каком Епископы находились у светских властей, весьма способствовало им ходатайствовать за вдов, сирот и других несчастных, достойных сострадания, особливо же испрашивать жизнь преступникам, приговоренным к смерти (Авг. Пис. 54 к Макед.). Сие не потому, чтобы они мало уважали правосудие, но потому, что знали многие примеры бесчеловечья, и притом пеклись о спасении душ. Это было, без сомнения, сильнейшим побуждением, привлечь помилованных к покаянию и крещению; таковые опыты милосердия соделывали Церковь достойною любви, в глазах самых язычников.

14. Бедность Духовенства.

Несмотря на все сии почести, бедность была как бы всегдашним уделом Духовенства. В Африке Духовные, сколько бы кто из них ни был сведущ в Слове Божьем, обязывались обрабатывать землю или заниматься каким-нибудь ремеслом, достаточным для содержания, без всякого разбора их должностей. Вероятно, что сим занимались более низшие служители Церкви, наипаче женатые, нежели Диаконы и Священники, и без того занятые весьма много. Впрочем, св. Епифани      й свидетельствует (Епиф. Ерес. 80), что многие и из Епископов и Священников с проповедью Евангелия соединяли телесной труд, избирая ремесла, сообразные их сану и их занятиям. И сие не потому, чтобы они не ведали своего права, по коему могли получать содержание от народа, но опасаясь, чтобы не быть кому-нибудь в тягость, и желая с избытком подавать милостыню. Св. Василий извиняется перед Евсевием Самосатским, почему он давно к нему не писал, тем, что Духовные его были заняты домашними работами, от которых они получали пропитание, и которые не позволяли им отлучиться от дома.

Но из какого бы источника ни получало содержание Духовенство, всегда поставлялось ему в обязанность служить примером умеренности и скромности Христианской. Африканские правила предписывают Епископам иметь стол умеренный и вещи в доме дешевые. Бл. Августин весьма строго исполнял сии правила, по свидетельству Поссидия. Что касается до одежды, то он не хотел носить платья, которого бы нельзя было надеть Иподиакону, или отдать нищему. Св. Павлин, в то же время живший, употреблял в доме деревянные блюда и глиняные сосуды, после того как оставил добровольно свое несметное богатство. Св. Мартин осматривал свою паству, ездя на осле, и одетый в бедное рубище. Достойны удивления были, со стороны воздержания и постничества, Луп, Герман и Иларий. О св. Епифании, Епископе Пиктавийском, сказывают, что он не ходил в баню, не ужинал, и питался только зеленью и овощами

На востоке св. Василий ничего не ел, кроме хлеба с солью, пил одну воду и ходил в простом полукафтане. Григорий Назианзен вел подобный образ жизни. Враги Иоанна Златоустого, между прочим, утверждали свои клеветы тем, что он употреблял пищу без свидетелей, и вел самую скрытную жизнь. Да и сам он (Бес. 9 на Посл. к Филим.) порицает Епископа, который бы стал носить шелковое платье, ездить на лошади, в сопровождении множества слуг, и заводить строение без нужды; так как и был сего пример в Павле Самосатском, жившем веком ранее, и осужденном на соборе за то, что жил роскошно, употреблял многие кушанья, щегольски одевался, прогуливался по городу в сопровождении предходящих и последующих слуг, уподобляясь более какому-нибудь величавому Градоначальнику, нежели смиренному Епископу. Не посмотрели на то, что он был Епископ Антиохии, столицы Востока и третьего города по Риме.

Привычка видеть Епископов смиренными имела такую силу, что малейшее невинное отступление от правил самоотвержения подавало случай издеваться над ними душам злобным и предерзким. Тот же Златоустый, жалуясь на сие, говорит (Бес. 2 на Посл. к Титу): «Есть люди, вменяющие Епископу в порок даже то, что он ходит в баню, что употребляет пищу и одежду, подобно другим, что имеет человека для услуги и лошака для езды». Так Аммиан Маркеллин, язычник и враг Христианства, не оставляет без внимания внешнее отличие, какое примечалось под конец четвертого века, между Папою и областными Епископами, надеясь выставить достойным осуждения то, что Епископ Столицы света имел колесницу для разъезда по разным частям сего обширного города, носил великолепное платье, и держал богатый стол, за коим употреблялось все, что было наилучшего в Империи. Положим, что это правда: ибо Григорий Назианзен, заслуживающий большее вероятие, почти также отзывается о столичных Епископах. Но Аммиан не соглашается в том, что были в самых столицах Епископы, благоугождавшие перед Богом и людьми воздержностью в пище, скромностью в одежде, и кротостью в поступках. Св. Иероним, приводя на сие примеры, называет Папу Анастасия богатым бедностью; и в последующем веке Дионисий малый говорит, что Папа Геласий был беден сам, ради обогащения других.

15. Домы человеколюбия.

Сия бедность Духовных была тем похвальнее, что в их распоряжении находились значительные сокровища Церкви, которые если они и употребляли, то не для своей пользы, но для пользы ближних и преимущественно на построение домов человеколюбия. Надобно отдать честь законам Греков и Римлян в изгнании праздности и тунеядства; но у них не было общественного закона о призрении бедных, неспособных ни к какому делу.

Общее было мнение, что таким лучше умереть, нежели жить без пользы и страдая; потому-то многие, у коих оставалось несколько духа, в сем случае сами себя убивали. Христиане, имея главным предметом своей деятельности спасение душ, ни одной не оставляли в пренебрежении; и те, кои покинуты были всем светом, имели полное право на их попечение. Они принимали на свое содержание бедных, не только из единоверцев, но из самых язычников. Сие засвидетельствовал Иулиан отступник, когда дал повеление Арзаку, Наместнику Галатии, учредить, по примеру их, гостиницы и сборы в пользу бедных. Он приписывал распространение Христианства преимущественно трем причинам: призрению бедных, попечению о похоронах, и степенной жизни.

Христиане помогали бедным двояким образом. Или раздавали им только милостыню, оставлял их жить, где кто может. Для сего в каждой части Рима находилось место (называвшееся diaconium), составлявшее как-бы милостынную контору, где председательствовал Диакон, и имел на своей ответственности то, что было поручаемо ему для раздачи. Или, что еще благодетельнее было для бедных, давали им самый приют и содержали за общим столом. Вот для чего тотчас, по освобождении Церкви от гонений, стали строиться многие дома человеколюбия, которые у нас известны под общими названием богаделен, но которые у Греков отличались различными наименованиями, смотря по разным родам бедных. Так дом, где воспитывали малолетних детей, например, подкидышей и других, назывался βρεφοτροφίον (воспитательной дом); где содержались сироты, — ορφανοτροφίον (сиротский дом); где лежали больные, — νοσοχομίον (больница); где помещались чужестранцы и путешественники, — ξενοδοχιον (гостиница); где жили люди престарелые, — γεροντωχομίον (дом для старцев); где заключались бедные всякого рода, — πτωχοτροφίον (богадельня). Сии дома человеколюбия находились во всех больших городах. Смотрителем оных обыкновенно бывал Священник, как, например, в Александрии Исидор при Патриархе Феофиле, в Константинополе Зотик и после Сампсон. Были люди, которые содержали оные дома на своем коште, как то известно о Паммахие и Галликане. Сей последний был Патриций и Консул почтенный всеми знаками отличия и дружбою Императора Константина; множество зрителей собиралось смотреть на столь великого человека, как на некоторое чудо, когда он умывал ноги бедном, прислуживал им за столом и делал больным всякие другие пособия.

Человеколюбивые Епископы ничего не щадили на упомянутые издержки. Сверх сего они весьма заботились о погребении бедных, о выкупе пленных, которые попадались в руки варваров, как то часто случалось при упадке Римской Империи. Они распродавали иногда священные сосуды, дабы удовлетворить сим двум последним нуждам. Достопамятным примером сего служит Ексупер, Епископ Тулузский, который через сие доведен был до такой нищеты, что носил тело Господне в корзинке, а кровь в стклянице. А Павлин, Епископ Нольский, поскольку ничего уже не имел, продал самого себя в рабство, дабы искупить сына некоторой вдовы. Таким образом великие церковные сокровища, состоявшие из злата и серебра, были не что иное, как залоги, хранившиеся в церквах до времени, в которое могли быть употреблены с пользою, как например, в случае общественного бедствия, глада, язвы и т. п. Всем жертвуемо было на пользу живых храмов Духа Святого. Выкупали на волю даже тех, кои служили в Империи, особливо если то были Христиане, служившие у кого-нибудь из язычников или Иудеев.

16. Монастыри.

Наконец в сие время, то есть, с свободою Церкви, начали основываться Монастыри. Еще во времена гонений многие из Христиан удалялись в пустыни, особливо ближайшие к Египту; и некоторые из них оставались там до конца своей жизни, как то св. Павел, коего почитают первым пустынножителем. Св. Антоний, после нескольких лет подвижничества, проведенных им близ места его рождения, удалился в пустыню, дабы подвизаться с большею свободою и безопасностью, в удалении от всех соблазнов, встречающихся в мире. Он первый собрал учеников в пустыне, и завел общежитие. Они стали называться уже не просто Аскетами, хотя вели тот же самый образ, жизни, но Монахами, то есть, уединенными, или Еремитами, то есть, пустынножителями. Из них самих одни были Киновиты (общежители), которые жили обществом, другие Анахореты (отшельники), которые удалялись в совершенное уединение, прожив несколько лет в обществе, и научившись побеждать свои страсти. Киновиты, хотя жили обществом, не преставали быть весьма уединенными; потому что, живучи вдали от всякого селения, притом в песчаных степях, где путешествующий должен запасаться самою водою, они никого не видали, кроме своих собратий. Да и сами друг с другом виделись только вечером и ночью в часы молитвы, проводя весь день за работой в своих кельях, поодиночке идя по двое, и всегда сохраняя глубокое молчание. К тому ж кельи сии находились одна от другой в значительном расстоянии: ибо, по причине обширности места, они не имели недостатка в просторе. 

Св. Антоний, св. Иларион, св. Пахомий и другие, следовавшие по их стопам, не имели намерения ввести что-нибудь новое или превзойти в святости своих предков. Они хотели только поддержать правила строгой жизни Евангельской, кои казались упадающими со дня на день. Всегдашними образцами их служили прежде бывшие Аскеты, как то ученики св. Марка, кои, по свидетельству Кассиана, жили около Александрии, затворясь в домах, проводя день в молитве, в размышлении об истинах Писания, в рукоделиях, и вкушая хлеб уже ночью. Они ставили себе в пример первенствующих Христиан Иерусалимской Церкви, Апостолов и Пророков; и сие подражание делали не с тем, чтобы удивить свет необыкновенным родом жизни, но единственно, чтобы соделаться истинными Христианами. Доказательством того служат правила Василия Великого, которые суть не что иное, как сокращение Евангельской нравственности, способное ко всеобщему употреблению. Здесь, например, об одежде говорится, что Христианин должен довольствоваться прикрытием своей наготы, и защищением себя от холода, и других воздушных перемен, и, если возможно, довольствоваться одним платьем, которое бы служило днем и ночью. В сем правиле не много можно найти такого, что бы исключительно относилось к людям, отрекшимся от мира.

Если что было исключительным правилом для одних Монахов, то разве отречение от супружества, от стяжания временных благ, от частого сообщения с мирскими людьми, хотя то были верные и даже родные. Все прочее, как то: прокормление себя своими трудами, хранение молчания, упражнение в борьбе со своими страстями, имеющее целью приобретение той чистоты сердца, которая, делает человека, способным к созерцанию Бога (Мф. 5, 8) – все сие равно относилось и к добрым мирянам, и служило началом всей их деятельности. Св. Златоустый рассказывает об одной женщине, которая, желая сделать сына своего истинным Христианином, упросила некоего добродетельного Монаха, быть его наставником. И сей святой муж не иначе преподавал наставления в благочестии, как только приучая своего ученика тайно исполнять все обязанности монашества под видом жизни общественной.

 Непрерывный пост сначала введен к обузданию невоздержания, потом стал служить к предотвращению искушений со стороны плоти, и к соделанию духа свободнейшим и способнейшим заниматься духовными предметами. Но постившиеся были столь благоразумны, что умели соблюдать в себе довольно сил для непрерывного труда, для постоянного бдения и жили весьма долго, не зная болезней. Жития Святых показывают нам, что большая их часть скончались на 80 или 90 году, многие проживали до ста лет, а некоторые еще далее. Замечательно, что таковые примеры долголетия встречаются особливо между Египтянами, которые почитались мудрейшим народом, и которые после здравых рассуждений, основанных на долговременном опыте, ввели в обычай прекращать ежедневный пост в девять часов (по-нашему в два часа по полудни) съеданием двух небольших хлебцев, весом обоих в 12 унций, и питием одной воды.

Уединение служило защитою от искушений сладострастия и корыстолюбия, истребляя, сколько возможно, даже воспоминание предметов, оные возбуждающих. Уединенные побеждали корыстолюбие своею крайней нищетой, строгим исполнением обета, не иметь ничего собственного и отдавать бедным то, что оставалось у них после дневного пропитания от вырученного ими за труды; таковых подаяний скоплялось иногда столь много, что, по свидетельству Августина, нагружали оными целые корабли. Гнев побеждали они молчанием и содружеством, располагавшим каждого быть снисходительным к недостаткам другого; леность – непрестанным трудом; скуку – молитвою и псалмопением; тщеславие и гордость – безответным послушанием и терпением.

Одни из Монахов работали на поле или на себя, или, вместе с прочими работниками, нанявшись у других жить и собирать виноград. Другие, более совершенные в духовной жизни, опасаясь развлечения, сопряженного с полевыми трудами, не выходили из своих келий, и занимались в них плетением из тростника рогож, корзин, и другими подобными рукодельями, которые не мешали им размышлять о Св. Писании, и иметь дух, всегда устремленный к Богу. Никто не сидел без дела; и те, кои думали заменить всякий труд одною молитвою (Евкиты и Мессалияне), почитались неправославными (Епиф. Ер. 80).       

Сей образ жизни судя по наружности, столько суровый и грубый, в самом деле представлял Монахов достойными презрения в глазах плотских людей. Они злобно издевались над ними; некоторые, более дерзкие, даже их били, вытаскивали из келий и волочили в суд, что однако ж служило только к большей славе их смирения и терпеливости. Ибо они были в любви и почтении у всех рассудительных людей, не только у черни, но и у самых знатных, не только у мирян, но и у Священников и Епископов; так что нередко лучшим и способнейшим из них поручались церковные должности, и даже Епископство. Тогда они покидали Монастырь, и снова вступали в обращение со светом. Кажется, что в сии первые времена не наблюдался еще известный чин Монашеского пострижения. Василий Великий говорит (В Пис. к Амфил.), что Монахи давали обет девство-хранения, молча; но что, по его мнению, лучше бы изрекать оный вслух, дабы, в случае его нарушения, виновный подвергся покаянию.

Св. Златоустый говорит о возвращении Монаха в свет, как о деле произвольном, когда советует одному отцу ввести в Монашество его сына, коль скоро сей придет в состояние грешить, то есть на десятом году, и держать его там до тех пор, пока совершенно не укрепится в добродетели; то есть, лет десять или двадцать. Сей Святой сам на пятнадцатом году оставил монашескую жизнь, для поправления своего здоровья. Но можно видеть из упреков, которые он делает другу своему Феодору, сколь порицаемы были те, кои вместе с Монашеством покидали добродетельное житие по ветрености, скуке или другой какой неизвинительной причине. Но Бл. Августин уже прямо говорит (В Толк. на Псал. 75, 95), что уходящие из Монастыря поступают против своего обета, и оказываются виновными в нарушении оного. Церковь налагала на них покаяние; но в отношении к свету, они наказывались тем одним, что несли позорное имя изменников.

Святость монашеского жития была в такой славе, что в скором времени появились на востоке многие тысячи не только Монахов, но и Монастырей. Под одними правилами св. Пахомия было до пятидесяти тысяч Монахов, кои, живучи по разным местам, собирались вместе для празднования Пасхи. Что касается до Монастырей, то основание их не стоило почти никаких трудов. К ним не принадлежали ни земли, ни другие выгоды, которым бы мог кто-нибудь позавидовать. Не нужно было просить ни позволения, ни вспоможения чьего-либо, дабы, оставив все, удалиться в необитаемое место, выстроить там бедные келейки из тростника, по близости найденного, и жить в них тихо и за работою, не только никому не в тягость, во еще с великою пользою для бедных, коим отсылались отсюда богатые милостыни. Сие должно разуметь о первенствующих веках. Ибо с того времени, как Монахи стали выходить из пустынь для участвования в делах гражданских и церковных, Халкидонский собор положил запрещение строить какой-нибудь Монастырь без соизволения Епископского. Монастыри столько размножились, что некоторые из них находились на обитаемых местах и подле городов: ибо не было настоятельной причины отнимать сию честь у плодоносных стран, каковы Италия, Сицилия и Греция; только что и здесь Монахи строго наблюдали уединение, проводя жизнь затворническую и молчаливую.

Жившие неподалеку от города ходили в общую церковь, для слушания поучений и для приобщения св. тайнам; здесь было для них особливое место, где они могли стоять отдельно от прочих, как то девиц и вдов. Сие однако ж не мешало иметь им в своих домах часовни, для приношения там общих молитв во всякое время. Те, кои жили вдали, имели у себя Священников, отправлявших для них Богослужение и прочие церковные требы; а наконец признано полезными, чтобы и каждый Монастырь имел по крайней мере одного Священника с одними или двумя Диаконами. Таким образом, Монашествующие, не имея случая выходить, оставались заключенными в Монастырях, каки мертвые в своих гробницах. Сею то безвыходностью отозвался ересеначадьник Евтихий, чтобы не идти на Константинопольский собор пред Флавиана.

Если таковой Монастырь основывался вне города, то в него отдавали дев, посвятивших себя на служение Богу, которые без того живали по разными домами. Монахини в Египте и Сирии стригли себе волосы, ради чистоты; в других странах их растили, и вообще, касательно внешности, в разных местах разные были обыкновенья. Вот как Златоустый (В Бес. на 1 Посл. к Тим. 2. 9) изображает наряд девственниц, употреблявшийся в его время: платье голубого цвета, стянутое поясом, башмаки черные, остроконечные, белое покрывало на голове, черная мантия, облекавшая главу и все тело.

Епископы, у коих Духовенство жило обществом, брали для себя в пример жизнь Монахов, и сообразовались с нею, сколько то позволяли обстоятельства. От чего общежительства сии часто назывались Монастырями; в последствие же не стало между ими вовсе никакого различал. В пятом веке весьма многие из западных Епископов и Священников провождали Монашескую жизнь, и носили сообразную с сим одежду. Папа Григорий, против воли вышедший из Монастыря, где заключался по оставлении мирского величия, не преставал жить монашески, и наполнил свой дворец самыми благочестивыми Монахами, из коих вышли многие знаменитые Епископы, например, Бл. Августин, и просветители Англии.

Истинная цель монашеской жизни состояла в том, чтобы руководствовать к высшему совершенству людей, соблюдших себя непорочными после крещения, или грешников, желавших загладить свои грехи покаянием. Для сего-то принимались в Монастыри люди всякого возраста и всякого состояния: отроки, коих родители отдавали туда, дабы заблаговременно укрыть их от соблазнов мира; старцы, коим хотелось окончить жизнь Богоугодными образом; женатые, коих жены, с своей стороны соглашались провождать такой же род жизни. Осужденные Церковью нести покаяние чрез многие годы находили, без сомнения, способнейшим провождать оные в Монастыре, где пример братии и утешение старцев служили для них подкреплением; нежели вести одинокую жизнь посреди Христиан, живших в мире. В сем отношении Монастырь часто бывал как бы вместо темницы, куда в наказание посылали знаменитых людей, как то было во Франции, при первых ее Королях, и на востоке, начиная с шестого века.

Из всего доселе сказанного видно, что учреждение Монашества служит ясным доказательством промысла Божия, и Его попечения о сохранении в своей Церкви, до скончания веков, не только чистоты учения, но и святости нравов. Ибо если сравним образ жизни первенствующих Христиан с правилами благоустроенных Монастырей, прежде существовавших и ныне существующих; то найдем очень мало различия. Первенствующие Христиане поставляли благочестие главною своею целью, подчиняя ей все временное; и Монахи удаляются от мира с тем, чтобы с большею свободою заняться единым на потребу. Первенствующе Христиане молились совокупно и порознь, приближаясь, сколько возможно было, к непрестанной молитве; и в Монастырях моление общее и частное совершается гораздо чаще и правильнее, нежели в другом месте; потому что нет ничего, что бы отвлекало монашествующих от сего занятия. Первенствующие Христиане весьма часто приобщались св. Тайнам; и Монахи делают то же, если не в каждой службе, как было в древности, то по крайней мере гораздо чаще Христиан, живущих в мире. Первенствующие Христиане прилежно упражнялись в чтении Св. Писания; и в Монастырях сие чтение поставляется обязанностью на каждый день, особливо же на Великий пост и день воскресный, в замену телесных работ, производящихся в будни. Первенствующие Христиане любили молчание, как средство, отводящее от злоречия; и в Монастырях, отличных по своей святости, молчание соблюдается строжайшим образом. Названия отцов и братьев, смотря по летам и достоинствам, были общие между первенствующими Христинами. Высшим они покорялись; с равными жили дружно; любили угощать приезжих и подавать милостыню бедным; все сие наблюдается и в хороших Монастырях.