ПЕРЕЙТИ на главную страницу журнала
ПЕРЕЙТИ на главную страницу сб. «О христианах…»
ПЕРЕЙТИ на продолжение Нравы Христиан

Журнал Христианское чтение. 1825 год, вып.19

1. Иерусалимская Церковь
2. Состояние язычников до их обращения
3. Учение. Крещение
4. Молитва
5. Чтение Св. Писания
6. Труд. Ремесла
7. Пост
8. Стол
9. Степенность Христиан
10. Супружество
11. Союз Христиан
12. Собрания. Литургия
13. Сокровенность Таинств
14. Клеветы на Христиан
15. Другие укоризны

1. Иерусалимская Церковь.

Намереваясь описывать нравы Христиан, мы, во-первых, обращаемся к тем из них, которые слышали учение от самих Апостолов, и находились под их смотрением, — к Иерусалимской Церкви, которую Иисус Христос собственными руками заложил на основании Синагоги, и которая была не только образцом, но и матерью всех прочих Церквей. Посмотрим, как Св. Писание изображает нам сих первенствующих Христиан. «И они постоянно пребывали в учении апостолов, в общении и преломлении хлеба и в молитвах» (Деян. 2, 42). И потом: «Все же верующие были вместе и имели всё общее. И продавали имения и всякую собственность, и разделяли всем, смотря по нужде каждого. И каждый день единодушно пребывали в храме и, преломляя по домам хлеб, принимали пищу в веселии и простоте сердца, хваля Бога и находясь в любви у всего народа» (Деян. 2, 44-47). И в другом месте: «У множества же уверовавших было одно сердце и одна душа; и никто ничего из имения своего не называл своим, но всё у них было общее» (Деян. 4, 32). «Не было между ними никого нуждающегося; ибо все, которые владели землями или домами, продавая их, приносили цену проданного и полагали к ногам апостолов; и каждому давалось, в чем кто имел нужду» (34, 35). И еще в другом месте: «Руками же апостолов совершались в народе многие знамения и чудеса; и все единодушно пребывали в притворе Соломоновом. Из посторонних же никто не смел пристать к ним, а народ прославлял их. Верующих же более и более присоединялось к Господу, множество мужчин и женщин» (Деян. 5:12, 13, 14).

Здесь христианам приписывается учение, молитва, причащение Святым Тайнам, единомыслие, общительность, благодушие внутреннее, почтение, слава и любовь со стороны народа. Церковь Иерусалимская состояла из людей всякого пола, возраста и звания, и в краткое время сделалась весьма многочисленною. Известно, что три тысячи душ обратилось при первой проповеди Св. Петра и пять тысяч при второй; не раз упоминается, что число верующих возрастало со дня на день: а Св. Иаков (Деян. 21, 20) удостоверяет, что оных было несколько тысяч. Большая часть из них вела брачную жизнь; жили они отдельно друг от друга, ибо представляются «преломляющими по домам хлеб» (Деян. 2, 46), т.е. благословляющими и разделяющими между собою Святое Причастие. При всем том жили на общем иждивении, обращая все свое имущество в деньги, которые Апостолы, а впоследствии семь Диаконов, раздавали каждому, смотря по его нуждам, с такою верностью и благоразумием, что между ними вовсе не было бедных.

Итак, вот разительный и совершенный пример того равенства в стяжаниях и той общительности, в которых древние законодатели и философы полагали вернейшие средства соделать людей счастливыми, хотя не могли привести оных в исполнение. Все они ясно видели, что для составления совершенного общества надлежало изгнать из оного частные выгоды, препятствующие духу любви; но их усилия привлечь к тому людей, и способы, их в том удостоверить, оставались без успеха. Для сего нужна была благодать Иисуса Христа, которая одна может претворить сердца и исправить поврежденное естество человека.

Главною причиною общительности между Иерусалимскими Христианами была любовь, делавшая их всех братьями и соединявшая как бы в единое семейство, где все дети пользуются одними благами, под надзором отца, который, питая ко всем равную любовь, не допускает, чтобы они терпели нужду. Они всегда имели пред глазами заповедь о взаимной любви, которую Иисус Христос повторял столько раз, особливо в навечерии своего страдания, когда Он изрек даже, что по сей любви должно будет распознавать Его учеников (Ин. 13, 35). Спаситель заповедал ученикам своим отречение от всякой собственности. Они хотели выполнить сие повеление не только в расположении сердца, но и на самом деле, последуя совету: «Если хочешь быть совершенным, пойди, продай имение твое и следуй за Мною» (Мф. 19, 21). Ибо гораздо легче не привязываться к тому, от чего мы решительно уже отказались, нежели к тому, чем мы еще обладаем. Притом же им известно было предсказание Спасителя о разрушении Иерусалима и самое время для сего Им назначенное, именно прежде, нежели «прейдет род сей» (Мф. 24, 34). По сему они ничего не хотели иметь, что бы их привязывало к сему несчастному городу и к сей земле, которая долженствовала обратиться в пустыню.

Таким образом, в первой Иерусалимской Церкви мы видим чрезвычайный пример общительности между всеми верными. Св. Златоуст, столь долго спустя после сего, не сомневался еще предлагать сей образ жизни, как пример достойный подражания и как средство к обращению всех не верных (Злат. Беседа 11 на Ап. Деяния). Весьма вероятно, что каждый из Христиан Иерусалимских занимался каким-нибудь рукоделием, по примеру Иисуса Христа и Апостолов, ибо, кром того, что сие служило надежным средством к восполнению издержек, мы не можем придумать лучшего и благороднейшего для них занятия.

Сказано, что верующие пребывали в учении Апостолов, т. е. постоянно занимались наукою спасения, то слушая Апостолов, которые беседовали к ним всенародно и наедине, и сообщали все слышанное ими от Господа, то читая Св. Писание и объясняя в нем одни места другими. Сказано, что они пребывали в молитве и каждый день ходили в Храм для собрания в притворе Соломоновом и для единодушного там молитвословия. Пример Св. Петра и Св. Иоанна, шедших в Храм на молитву в девятом часу (Деян. 3, 1), заставляет думать, что они тогда соблюдали те же часы молитв, какие Церковь соблюдает доныне. Вообще по наружности они жили подобно прочим иудеям, исполняя все обряды Закона и принося даже жертвы (Деян. 21, 26), что продолжалось ими до падения Храма; и сие то, на языке Отцов, значило с честью погребсти Синагогу.

После молитвы Писание замечает преломление хлеба, под коим здесь, подобно, как и в других местах Нового Завета, разумеется Евхаристия. Таинство сие совершалось не в Храме, где Христиане в смешении с иудеями не имели для сего свободы, но в частных домах, в присутствии одних верных, и заключалось, подобно жертвам мира, пиршеством, коего употребление долгое время сохранялось между Христианами под именем ἀγάπη [aɡápɛ], означающим любовь. Сказано, что они принимали пищу с весельем и в простоте сердца. Подлинно все верующие в сие время были настоящие дети по своему смирению, невинности и бескорыстию. Оставляя блага и надежды мирские, они отдаляли от себя причину житейских забот и печалей, и занимались единственно ожиданием Царствия Христова, которое почитали к себе весьма близким. После сего, если мы не можем без удивления читать краткого повествования, оставленного нам Писанием о сей первенствующей Церкви, то нет ничего удивительного, что она находилась в такой любви и почтении у тех, которые были ее очевидцами. Она существовала в Иерусалиме в продолжении почти сорока лет, под смотрением Апостолов и преимущественно Св. Иакова, своего Епископа, до того времени, как верные, видя приближающуюся казнь сего несчастного города, сообразно с предсказаниями Спасителя (Мф. 24, 15), отделились от неверных иудеев и удалились в небольшой город Пеллу, где и пробыли благополучно во время Иерусалимской осады (Евс. III. Ист. гл. 3. Епиф. Ерес. 7 и 20).

Впрочем, окончательный, как выражаются Отцы, развод Церкви Христианской с Иудейскою последовал уже за окончательным разорением Иерусалима, случившемся при Императоре Адриане: ибо до сего времени, как видно из истории, Иерусалимская Церковь имела Епископов обрезанных и родом иудеев (Евс. IV. Ист. гл. 5. Север. Сулп. Кн. 2), — обстоятельство, которое побуждает думать, что и большая часть их паствы состояла также из иудеев и соблюдала законные обряды. Но с сих пор мы не примечаем там более Христиан иудействующих по той причине, что иудеям запрещено было жить в новом городе Елии, выстроенном на месте Иерусалима (Евс. IV. Ист. гл. 6). Те из них, которые, выйдя из Иерусалима, продолжали держаться иудейства, уже почитаемы были еретиками.

2. Состояние язычников до их обращения.

Между тем возникали повсюду другие церкви, состоящие из иудеев и язычников, которые, подобно Церкви Иерусалимской, казались чудом добродетелей и святости, смотря по тому состоянию, в котором находились язычники до их обращения.

Не знающие истории полагают, будто люди, жившие за 18 столетий, были гораздо проще, невиннее и сговорчивее, нежели ныне, основываясь на том, что мир, как говорят, час от часу более портится, и что мы замечаем даже в наших предках чуждые нам черты откровенности и простодушия. Но те, которые со вниманием читали книги, перешедшие к нам от греков и римлян, усматривают совершенно противное. Проповедь Евангелия к язычникам началась в царствование Клавдия и Нерона. Любопытствующий знать, каков был двор при сих императорах, и какие пороки в нем господствовали, может найти разрешение у Тацита. Изображение нравов того же самого века находится у Горация, Ювенала, Марциала и Петрония. О бесстыдствах, какими наполнены их писания, тогда говорили и писали публично, поскольку оные и совершались открыто; кажется, что Провидение сберегло все сии книги, во многих отношениях, впрочем, вредные, дабы показать нам, из какой бездны развращения Иисус Христос извлек род человеческий. Описание тех же пороков можно видеть в Светонии, в писателях истории Августа, описывающих два последующие века, в Лукиане, в Апулее, в Афинее, одним словом, во всех писателях, которые сколько-нибудь касаются нравов. И Отцы Церкви считали нужным, говорить о сем с довольною подробностью, как то сделали между прочими Бл. Августин, Тертуллиан и Климент Александрийский; после чего не должно дивиться тому ужасному исчислению пороков, которое делает Св. Павел в начале своего послания к Римлянам (Рим. 1:29, 30, 31).

Повреждение нравов перешло в Рим из Греции, Египта и Антиохии. Стоит только бросить взор на Аристофана, дабы видеть, до какой степени доходило в его время развращение греков. Но и после они не сделались лучше; ибо по завоевании Александровом роскошь и нега между ними взошли до крайней степени. История Царей Македонских, Египетских, Сирийских представляет бесчисленные примеры всякого рода беззаконий и неслыханных мерзостей. Кому не известно, в какой молве была Александрия, Антиохия и Коринф? Кому не известно, сколько славились по своей роскоши и изнеженности города Ионии и Малой Азии? И среди сего-то растления нравов Христианство получило свое начало; в сих то самых городах основались первые знаменитейшие Церкви. В Римской Империи развращение было не только всеобщее, но даже публичное, явное, поддерживаемое и освящаемое Религией. Сведущие в истории знают, в чем состояли у римлян обряды Бахуса и Цибелы. Повсюду расставлены были Венера, Адонис, Ганимед и все превращения Юпитера. Не было сада, в котором бы не находилась статуя какого-либо смешного божка, в нем председательствующего, у женщин любимые песни были те, в коих воспевались любовные связи богов, как то можно видеть у Виргилия и Овидия; а на зрелищах большею частью представлялись или бесчинства, или жестокости.

Обыкновенною забавою римской черни было смотреть на людей, один другого убивающих или растерзываемых зверьми. Каждый день осуждали на казнь невольников под самым пустым предлогам и заставляли их терпеть жесточайшие мучения. Областные начальники часто поступали бесчеловечно с теми, которые были не римляне. Императоры предавали смерти, кого хотели, без всякого судопроизводства; откуда происходило то, что злые государи пролили столько крови даже благороднейших римлян. Кроме того, корыстолюбие не уступало бесчеловечию; во все вмешивались обманы, вероломства, пронырства, клеветы, насильства и притеснения. Одних речей Цицерона достаточно, дабы увериться в том. Ежели Веррес во время республики совершил столько злодеяний в три года, управляя одной областью, то, что долженствовали совершить в царствование Калигулы и Нерона областные начальники, не боявшиеся судебного притязания, уполномоченные примером государя. И чего действительно не совершили Альбин и Флор в Иудее, а Флакк в Александрии?

Таковы-то были до своего обращения Христиане. Раз омывшись и освятившись (1Кор. 6, 11), они делались другими людьми, нимало не похожими на то, чем были прежде. Впрочем, не должно скрывать и добрых расположений, коими отличались многие из греков и римлян.

Во-первых, они были весьма образованы, а образованность уже предполагает многие хорошие качества, кои можно назвать наружными добродетелями. Таковы степенность, снисходительность и ласковость в обращении, вежливость, расторопность, почтительность, доброжелательство, всегдашнее старание о благоприличии, преимущественно уважаемое греками. Все сие можно иметь, не бывши истинно добродетельным, равно как и не иметь, не бывши злым и порочным; но добродетель несовершенна без сей наружности, которая придает ей гораздо большую прелесть и привлекательность. Кроме того, были между греками многие истинные философы, т. е. такие люди, кои с добрым намерением и при всех усилиях своего разума искали средств, могущих сделать людей счастливыми, и которые исключительно занимались тем, чтобы познать истину и жить добродетельно, отказываясь для сего занятия от всех прочих дел и забот и не жалея на них ни издержек, ни трудов, ни времени, употребляемого на путешествия. Что касается до римлян, то и в них, несмотря на общее повреждение, оставались еще некоторые следы великодушия, постоянства и прочих добродетелей, коими столь славились их предки.

Благодать Евангелия, нисходя на сии добрые расположения природы, не могла не произвести великих действий. Корнилий, первый из язычников, удостоившийся принять сию благодать, был сотник римский. Примеры мужества, свойственного римлянам, представляют нам многие знаменитые мученики: св. Лаврентий, св. Винкентий, св. Севастиан и многие славные епископы, как то св. Киприан, св. Амвросий, св. Лев. Примеры важности, свойственной греческим философам, можно находить в деяниях св. Поликарпа, в творениях св. Иустина и св. Климента Александрийскаго, в коих, кроме того, видна глубокая ученость и тонкая вежливость. Христианское смирение, смягчив жестокость римлян и гордость философов, сделало их истинно мудрыми; после того как Вера указала им цель, к которой они должны стремиться, ничто другое не привлекало более их взора. Хотя они были весьма учены и образованы, но по пременении нравов делались столь скромными и простодушными, что казались совершенно чуждыми просвещения.

Таким образом, Христианская Религия утверждалась среди Римской империи и среди самого Рима, тогда как он находился в самом цветущем состоянии, в веке просвещеннейшем из всех веков, но вместе и самом развращенном. Божественность Евангелия не могла блистательнее обнаружиться, как восторжествовав над двумя склонностями человеческими, кои были ему совершенно противоположны. Ученость и высокоумие противились простоте Христианского учения и смирению Веры, развращение сердца и повреждение нравов противоборствовали чистоте и строгости Христианской нравственности. Вот важное замечание, на которое должно опираться против тех, кои утверждают, будто апостолы имели дело только с людьми необразованными и легковерными. Тертуллиан весьма хорошо дает сие заметить язычникам (Апология, гл. 2). «Иисус Христос, — говорит он, — сделал не то, что Нума, который укротил людей диких и свирепых, устрашив их множеством богов, коих надлежало умилостивить, но нашедши людей уже просвещенных и ослепленных своим мнимым просвещением. Он открыл глаза для познания истины».

3. Учение. Крещение.

Образ проповеди евангельской был различен, смотря по свойствам поучаемых. Иудеев приводили к истине через пророчества и через другие доказательства, заимствование из Св. Писания и их преданий (Амвр. На Лука 9, 21). Язычников убеждали посредством умствований более или менее простых, смотря по степени их удобоприемлемости и посредством мнений, заимствуемых из их стихотворцев и философов. Чудеса возбуждали внимание тех и других. В Деяниях Апостольских мы находим примеры всех сих различных образов поучения (2, 15; 3, 12-13, 16; 14, 14; 17, 22). Слово Божие предлагалось только тем, кои слушали оное с расположением и спокойным духом. Как скоро неверные приходили в запальчивость или поднимали смех, что случалось нередко, Христианин умолкал, опасаясь, чтобы в противном случае не подвергнуть святой истины поруганию и не подать повода к богохульству. Со временем стали выходить в свет некоторые сочинения, коих цель была показать язычникам неосновательность их Религии и вывести их из заблуждения. Таковы: «Совет язычникам» Климента Александрийскаго, три книги Феофила к Автолику, рассуждение Татиана против греков. Но если что особенно привлекало к Христианству, то это были чудеса, и в сие время нередко происходившие, святая жизнь Христиан и их непоколебимая твердость среди мучений.

Если кто объявлял желание сделаться Христианином, то представляли его к епископу или пресвитеру, который в то же время испытывал, точно ли желание его есть твердое и искреннее; ибо весьма опасались, чтобы не осквернить святыни, вверяя ее недостойным, и чтобы не обременить Церкви людьми слабодушными и легкомысленными, способными обесславить ее своим отпадением при первом же гонении. Посему наведывались о причинах обращения, о состоянии обращаемого, свободный ли он был или невольник, или отпущенник, о его нравах и прежнем образе жизни. Те, кои занимались каким-либо постыдным ремеслом или приобрели какой-либо дурной навык, не были принимаемы, разве по совершенном от того отречении (Бл. Августин, II О проп. Госп. на горе). Таким образом, отвергали распутных женщин, ростовщиков, актеров, гладиаторов, народных плясунов и певцов, словом, всех тех, кои служили при зрелищах, и кои к оным были пристрастны. Обманщики, ворожеи, гадатели, употребляющее волшебные слова для врачевания или предотвращения известных зол, и промышлявшие другим каким-либо суеверным ремеслом, не прежде принимаемы были в число верующих, как по оставлении ими худого образа жизни и по некотором их в том испытании. При всей ревности к обращению душ, Христиане были весьма строги к тем, кои желали к ним присоединиться.

Тот, кого признавали достойным Христианства, вступал в число оглашенных чрез возложение на него рук епископа или по поручению его пресвитера, который полагал на его челе крестное знамение, прося Бога, дабы Он подал успех в предлежащих ему наставлениях и сподобил его достигнуть святого крещения. С сего времени он слушал поучения, говоримые пред народом, к коим допускаемы были самые неверные. Здесь-то наставники наблюдали за поведением оглашенных и каждого порознь учили основаниями Веры, не касаясь изъяснения таинств, к уразумению коих они еще не были способны. Преимущественно старались внушить им правила нравственности, дабы они знали, как вести себя после крещения. Таковое изложение нравственности составляет предмет наставлений Климента, бывшего в Александрийском училище преемником Пантена. После Климента сию должность отправлял Ориген, который, впрочем, впоследствии разделил свой труд со св. Гераклом, возложив на него попечение о первых уроках (Евсевия Ист. гл. 15).

Обыкновенное время оглашения продолжалось чрез два года. Но оно могло сокращаться, смотря по успехам оглашенного. В сем случае смотрели не только на то, понимал ли он учение, но особенно на то, исправлял ли он свою жизнь, и держали его в сем состоянии до тех пор, пока он совершенно не переменял своих нравов (Ориген На Лук. Бесед. 2). Вот почему многие отлагали свое крещение до смерти, ибо никого не крестили, как разве по просьбе о сем, хотя нередко увещевали других к сему прошению. Требовавшие крещения и признанные достойными сего объявляли свои имена в начале Великого Поста для внесения оных в список ищущих крещения или просвещенных (Он же прот. Цельса, кн. 3 стр. 142). Таким образом, было два рода оглашенных: слушатели и ищущие крещения. Сии последние говели на Великий Пост, подобно верным, присоединяя к сему частые молитвы, коленопреклонения, бдения и исповедание своих грехов (Тертуллиан О крещении, 20). Между тем мало-помалу научали их основным истинам Веры, изъясняя им символ и особенно таинства Троицы и воплощения; несколько раз вводили их в церковь для испытания и для произнесения над ними заклинаний и молитв в присутствии верных. Сие называлось избранием и соблюдалось в продолжении многих веков даже над младенцами.

В конце Великого Поста учили их молитве Господней и давали им краткое понятие о таинствах, к коим они приступали, оставляя полное оных изъяснение до последующего времени. Сей порядок учения открывается в оглашениях св. Кирилла Иерусалимского и в письме диакона Ферранда к св. Фулгенцию, где рассуждается о крещении Ефиоплянина. Те, кои после всех сих испытаний признавались достойными крещения, назывались избранными и их торжественно крестили или в ночь на Светлое Воскресение, дабы они воскресли с Иисусом Христом, или в ночь на Пятидесятницу, дабы они получили Св. Духа с апостолами (Тертуллиан О крещении, 19), ибо в то время совершалось над ними и миропомазание. Обыкновенно в сии только два праздника производилось крещение. Папа Лев (письмо 4) осуждает епископов сицилийских за то, что они крестили на день Богоявления, и сие правило существовало еще в X веке, впрочем, людей, подвергавшихся какой-либо опасности, как-то бывало во времена гонений, крестили во всякое время.

По наступлении дня крещения, оглашенного приводили к крещающему, заставляли его отрекаться от сатаны и дел его, вопрошали о Вере, и он ответствовал чтением Апостольского Символа (Тертуллиан О крещении, 19. 20. он же О венце; Письмо 70 Киприана к Януарию). Самое крещение обыкновенно совершалось чрез погружение: крещаемого погружали, трижды произнося каждый раз одно лице Святые Троицы (Тертуллиан против Праксея. 26). Крещение чрез окропление считалось также достаточным в случае нужды, как то, над больными, но народ под сим именем разумел тех, кои были крещаемы упомянутым образом на одре (Письмо 69, по оным изд. 76 Киприана к Магнусу. Его же 64 к Фиду). Младенцев крестили тотчас по их представлении, иногда ранее даже восьми дней (Тертуллиан О крещении. 18), и родители ответствовали за них. Но младенцами назывались и все новокрещенные, какого бы возраста они не были. С крещением соединялось помазание миром, освященным на престоле (Письмо 70 Киприана к Януарию). Крестившиеся представляемы были епископу и посредством его молитвы и рукоположения получали Св. Духа (Тертуллиан О воскресении тела, гл. 8). Новокрещенным давали млеко и мед в знак того, что они вступали в истинную обетованную землю и духовное младенчество (Тертуллиан О венце, гл. 3). В первую неделю духовно новорожденные носили белую одежду, полученную ими по выходе из воды, в означение невинности, которую они обязывались хранить до смерти, и в продолжение той же недели не ходили в баню, что в теплых странах употреблялось ежедневно (Тертулл. О венце, гл. 3). Не видно, чтобы совершеннолетние переменяли имена; ибо мы знаем многих святых, коих имена происходят от языческих богом, каковы Дионисий, Мартиниан, Димитрий (Дионисий Александрийский у Евсевия. 8. гл. 20). Что касается младенцев (Златоуст в Беседе 21 на Книгу Бытия), то им по произволу давали имена апостолов или заимствованные от добродетелей и предметов Веры, каковы на греческом языке: Евсевий, Евстафий, Григорий, Афанасий; на латинском: Пий, Вигилий, Фид, Сперанций и другие, вошедшие в общее употребление по утверждении Христианства. Новокрещенные после крещения находились под руководством своих воспреемников и пресвитеров до тех пор, пока сами не укреплялись в Христианской жизни.

4. Молитва.

Таким образом они мало-помалу вступали в новую жизнь, духовную и благодатную, и то, что прежде казалось им невозможным — уже нетрудным для себя находили. Первым и главным занятием их была молитва; согласно с учением апостола Павла (1Тим. 11, 18; 1Сол. 5, 17), и как сей увещевает непрестанно молиться, то они все меры принимали к тому, чтобы сколь можно чаще устремлять свой дух к Богу и вещам Божественным. Они всегда, когда только возможно было, молились вместе (Письмо Игнатия к Ефесянам. Тертуллиан в Апологии, гл. 39), быв уверены, что большее число просящих у Бога известных благодеяний имеет и большее право на получение оных по словам Спасителя: «Если двое из вас согласятся на земле просить о всяком деле, то, чего бы ни попросили, будет им от Отца Моего Небесного, ибо, где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них» (Мф. 18,19-20). Посему св. Игнатий за правило поставляет св. Поликарпу, чтобы собрания были часты и советует справляться о присутствии каждого из верных по его имени. К упомянутому побуждению присоединялось еще и то, что присутствие пастырей обыкновенно придает более важности общественным молитвам, и предстоящие своим примером побуждают друг друга к ревности и благочестию.

Общественные молитвы, на которые преимущественно собирались верные, происходили утром и вечером. Их учили сим образом освящать начало и конец дня (Постановлений апостольских Кн. 2. гл. 59) и отнюдь не извинять себя житейскими делами, которые быть только прибавлением к духовным. Утренние молитвы, кажется, заменяли утреннюю ветхозаветную жертву, а вечерние — вечернюю, и употреблялись для освящения начала ночи. Их называли иногда светильниками, потому что они совершались в такое время, когда уже начинали зажигать светильники, и у нас в сие время поется известный стих, напоминающий о свете. Общественное молитвословие обыкновенно заключалось взаимным лобзанием мира (Тертуллиан О молитве Господней гл. 14). Те, кои не могли присутствовать на собрании: больные, заключенные в темницу, путешествующие, собирались между собою, коль скоро то было возможно, и если находились порознь, то не преставали, однако же, молиться в узаконенное время.

Кроме утра и вечера молились еще в 3-м, 6-м и 9-м часу дня и в продолжение ночи. Климент Александрийский, Тертуллиан и св. Киприан ясно обозначают все сии молитвы (Постановления Апост. Кн.8 гл.34.35. Климент Александрийский в 77 строме на стр.719. 722. Тертуллиан против Псих. Гл. 10. Киприан О молитве Господней, в конце); они утверждают оные примерами из Ветхого и Нового Завета и приводят на то глубокие причины. Ориген требует, чтобы молились по крайней мере трижды в день: поутру, в полдень, вечером и еще ночью (Ориген О молитве гл. 33). Молящиеся обыкновенно обращались к востоку и стояли с руками, воздетыми к небу. Часы молитвы считались по счету римлян (Климент в 7 строме стр. 724), кои делили весь день от восхождения до захождения солнца на 12 часов, равных в каждый день, но неравных по мере возрастания или убавления дней. Ночь равным образом делилась на 12 часов и на четыре части, кои назывались стражами или сменами; поскольку на войне сменяли ночной караул четыре раза. Таким образом, если взять в пример равноденствия, 1-й час римский будет отвечать нашему 7-му часу утра, 3-й — 9-му, 6-й — полудню, 9-й — 3-му за полдень, 12-й — 6-му; из чего видно, что молитвы в продолжении дня следовали одна за другою чрез каждые три часа.

Среди самой ночи вставали, чтобы молиться по примеру псалмопевца (Пс. 118, 62) и св. апостола Павла, когда сей находился в темнице после побоев, претерпенных им вместе с Силою (Деян. 16, 25). Климент Александрийский, Тертуллиан и Ориген упоминают о сей ночной молитве (Климент в 7 строме на стр. 7. 18. У него же во 2 книге О воспитании детей гл. 9. Тертуллиан в 1 книге К жене); св. Киприан отзывается о ней с похвалою (Кипр. О молитве в конце); вообще сей навык молитвенного бдения одобряется всеми отцами (Златоуст в Беседе 26 на Деяния Ап. И в 14 на Послание к римлянам), как весьма полезный для умерщвления плоти и для возвышения духа к Богу в минуты самые безмятежные. Было так же правило прочитывать Символ каждое утро и при всяком случае опасности (Августин в Беседе 42. Амвросий в 3 книге О девстве).

Наконец, дабы сколь можно чаще обращаться к Богу и строже выполнить заповедь о непрестанной молитве, составляли молитвы особливые для каждого занятия, следуя внушению св. Павла: «И всё, что вы делаете, словом или делом, всё делайте во имя Господа Иисуса Христа, благодаря через Него Бога и Отца» (Кол. 3, 17). Таким образом, все работы, как то: возделывание земли, сеяние, жатва и собрание плодов начинались и оканчивались молитвами. Молились, начиная строить дом или жить в нем, начиная ткать холст или шить платье, или носить оное, или делать что-нибудь подобное. Примеры такого рода молитв и теперь можно находить в служебниках. Приветствие, как то в начале письма и при встречах состояло не в обыкновенном изъявлении дружбы, но в молитве (Златоуст в Беседе 5 на послание к Солунянам). Действия не столь важные сопровождались знамением креста, как сокращеннейшею молитвою. Его изображали на челе и употребляли почти каждую минуту, т. е. всякий раз, когда надлежало входить, выходить, идти, садиться, вставать, ложиться, одеваться, обуваться, пить, есть и прочее (Тертуллиан О венце гл. 3; свят. Кирилл Иерусалимский в 4 оглашении о Вознесении и в 13 к концу).

5. Чтение Св. Писания.

Сокровищницею молитв всегда почитались псалмы, кои, быв произносимы благоговейно и вразумительно, служили превосходным наставлением; поскольку они сокращенно содержат в себе все, что заключается в прочих Св. книгах, и подают примеры чувствований, какие благочестивый человек должен иметь в различных обстоятельствах жизни. Вместе с сим читали что-нибудь и из других Св. книг, из чего составились впоследствии так называемые часы. Ночные молитвы, по причине своей продолжительности, состоят большею частью из чтения; а Литургия, как торжественнейшая часть всего священнослужения, сопровождалась преимущественно поучением. Из Священных книг читаемы были только те, кои состояли в Каноне, то есть те, кои по согласному преданию Церквей считались Богодухновенными; а те из них, которые внесены были туда же по желанию некоторых только людей, назывались Апокрифическими (Ориген в письме к Африкану стр. 219 и в 26 Беседе на Матф. гл. 23), или имеющими скрытное и неизвестное происхождение. Из опасения, чтобы церковные книги не потерпели чего от невежества переписчиков, нередко прилагаемо было к оным объявление, в коем каждый, желающий переписывать, заклинаем был судом Божиим делать сие со всею точностью. О сем объявляет св. Ириней в конце своего письма к Флорину; поводом к такому обыкновению могла служить угроза, заключающая Апокалипсис.

Церковь представляла не только дом молитвы, но и училище благочестия. Епископ изъяснял Евангелие и другие св. книги, поучая всенародно в собрании верных и по домам, как свидетельствует св. Павел, и приспособляя свои поучения к тем, кто их слушал, и они давали обет ничего не говорить от себя, не входить ни в какие произвольные исследования, ничего не искать вне Евангелия, но передавать во всей точности то, чему они научились от своих отцов, т. е. прежде бывших пресвитеров и епископов, посредством предания, восходящего даже до апостолов (Св. Ириней к Флорину. Св. Климент Алекс. в начале 1 стромы). Они внушали верным крайнее опасение против всякого нововведения, особенно в учении, так что, если кому из сих последних случалось слышать что-нибудь противное их Вере, они отнюдь не входили в спор, оставляя сей труд своим пастырям (Св. Ириней в 3 Книге, гл. 3, 4. Евсевий в 5 Книге  Истории гл. 20. Игнатий в послании к Траллианам). Сим объясняется, почему такое множество ересей, какие возникали в первых веках, осуждаемо было по большей части без Соборов и судопроизводств, сделавшихся нужными впоследствии. Вселенские Пастыри все единодушно содержали предание, а народ беспрекословно верил их учению.

Верующие, кроме того, поучались Закону Божию и сами по себе, и размышляли о нем день и ночь. Они перечитывали дома слышанное в церкви и старались с помощью взаимного собеседования утвердить в памяти наставления своих пастырей, особенно отцы заботились делать сии повторения в своих семействах (Постановления Апост. Кн. 4 гл. 10). Ибо каждый у себя был как бы домашний пастырь, который управлял молитвою и чтением домашним, поучал свою жену, детей и слуг, делал им дружеские увещевания и содержал их в союзе с Церковью чрез совершенную покорность, какую сам оказывал своему пастырю. Что сказано об отцах, тоже самое должно разуметь и о матерях. Свят. Василий и его брат свят. Григорий Нисский гордились сохранением той Веры, которой они научились от своей бабки св. Макрины (Василий в письмах 64, 73, 79. Григорий в жизнеописании Макрины), просвещенной свят. Григорием Чудотворцем; подобно сему св. Павел с похвалою отзывается о Вере матери и бабки св. Тимофея (2Тим. 1, 5). Доказательством чрезмерного попечения, какое прилагали отцы и матери о наставлении в Вере своих детей, служит то, что во всей древности не видим мы ни одного катехизиса, составленного для детей, ни одного общенародного наставления для крестившихся прежде совершеннолетия. Каждый дом составлял тогда особливую Церковь, говорит Златоуст (Злат. Бесед. 36 на Посл. к Коринф.).

Многие Христиане, даже из мирян, столь прилежно читали Св. Писание, что знали его наизусть. Они обыкновенно носили его с собою, отчего многих святых находили погребенными с Евангелием на груди. Свят. Иоанн Златоуст свидетельствует, что еще в его время многие женщины носили оное на шее (Злат. Бесед. 72 на Матфея), что умывали руки, принимаясь за св. книги (Злат. Бесед. 53 на Иоанна), что каждый пристойно убирался, что мужчины стояли с открытою главою, а женщины накрывались в знак почтения. Ибо и сии не менее читали Писание, сколько мужчины. Известно, что мученики во время Диоклетианова гонения, принужденные все оставлять и скрываться в пещерах, ни о чем на жалели, кроме св. книг, в коих уже не имели утешения по-прежнему поучаться день и ночь.

Христиане, кроме того, читали творения епископов и писателей Церковных, коих число весьма умножилось в первых веках. Евсевий насчитывает их около сорока, кроме писателей безымянных или таких, о коих он говорит только вообще. Нет сомнения, что самая большая часть древних писаний не дошла до нашего времени. Положим, что многие из епископов не могли писать книг частью по своей скромности, частью по опасению обнародовать таинства, частью по причине своих многотрудных занятий или по причине гонений, не позволявших им даже жить долгое время. Но при всем том им необходимо было писать письма о разных вещах и защищать Религию против еретиков и язычников. Сверх того, столь много было ученых, философов и ораторов по всей империи, особенно в Греции и на Востоке, что между Христианами никогда не могло быть недостатка в хороших писателях.

Чтение языческих книг было возбраняемо верным, как могущее поколебать Веру неукрепленных, и притом бесполезное. «Ибо чего недостает для вас в Законе Божием?» — говорит один древний писатель (Постановлений Апост. кн. 1 гл. 6). «Хотите ли истории? У вас есть книги Царств. Желаете ли философии или поэзии? У вас есть пророки, Иов, Притчи, где вы найдете гораздо более ума, нежели во всех поэтах и философах, потому что это есть слово единого премудрого Бога. Любите ли гимны? У вас есть псалмы. Изыскиваете ли древности? У вас есть книга Бытия. Наконец, Закон Божий преподает вам правила, и наставления душеспасительные». Впрочем, епископы и пресвитеры не считали для себя запрещённым читать светские книги и с пользою употреблять оные в опровержение язычников чрез свидетельства их поэтов и философов. Они должны были знать все истины, как бы то ни было истолкованные, как свою собственность; потому что были ученими Иисуса Христа, Который есть источник всякой истины и премудрости.

6. Труд. Ремесла.

Непрестанное упражнение в чтении Писания было предписываемо в особенности богатым для избежание праздности и рассеяния; прочие занимались ремеслами, дабы было, чем жить, платить долги и подавать милостыню; но их ремесла были самые невинные и совершенно приспособленные к уединению и Христианской кротости (Постановлений Апост. Кн. 1 гл. 4). Многие из самых богатых подвергали себя произвольной нищете, разделяя свое имущество бедным, особенно во время гонений, дабы сим образом приуготовить себя к мученичеству. Ближайшие ученики апостолов, кои после них трудились над распространением слова Божия, поступали также по побуждению благороднейшему. Они продавали свое имущество и деньги, за них полученные, раздавали нищим, дабы с вящим (большим) дерзновением проповедовать слово Божие всюду. Многие Христиане трудились только для того, чтобы не быть в праздности. Ибо им строго внушали (Постан. Апост. кн. 1 гл. 4. Климент Алекс. Кн. 3 о воспитании детей гл. 10) убегать сего порока и других с оным неразлучных, как то: рассеянности, любопытства, злоречия, бесполезных посещений, пересудов. Напротив, увещевали каждого, чтобы он пребывал в покое и молчании, занимаясь каким-либо полезным делом, особенно же делами любви между больными, бедными и другими, имевшими нужду в помощи.

Таким образом, жизнь Христиан была непрерывное последование молитвы, чтения и труда, которые сменялись по часам и не были прерываемы, как разве на самое краткое время, по требованию нужд житейских. Но чем бы кто из них ни занимался, на всякое занятие смотрел, как на дополнение к благочестию, которое почитал главным и единственным упражнением на целую жизнь (Постановлений Апост. Кн. 2 гл. 62, 63). Их звание было единственное и простое звание Христианина; они не имели другого титла, и когда судии вопрошали их о их имени, стране и состоянии, они ответствовали одним словом: «Я — Христианин».

Они не любили состояний, сопряженных с излишними заботами и развлечением, однако же сие не препятствовало им оставаться в том звании, какое кто из них имел до крещения, если только сие звание не заключало в себе ничего противного благочестию (Тертуллиан о венце гл. 11). Так, воинов, когда они делались Христианами, не обязывали оставлять службу, но только убеждали соблюдать правило, предписанное им в Евангелии: «Никого не обижайте, не клевещите, и довольствуйтесь своим жалованием» (Лук. 3, 14). А что великое число Христиан находилось в войске, тому доказательством служат Громоносный легион, прославившейся при Марке Аврелии, и Фивский легион, который по примеру своего вождя Мавриция весь принял мучение от Максимилиана Геркула. Воинские правила римлян, еще не вышедшие из употребления, состояли существенно в воздержании, трудолюбии, повиновении и терпении, — добродетелях, совершенно согласных с Христианством. Несмотря, однако же, на сие, Христиане иногда отрицались записываться в службу или даже выходили из оной, дабы не участвовать в языческих обрядах, как то в ядении идоложертвенного, в поклонении знаменам, изображавшим идолов, в обыкновении клясться именем императора вместо имени Божия, и украшаться цветочными венками на общенародных пиршествах (Тертулл. о венце гл. 11).

7. Пост.  

Христиане постились чаще иудеев, но образ их пощения был почти тот же, т. е. носил на себе обыкновенные знаки сетования. Существенное правило поста состояло в том, чтобы есть не более одного раза в день по вечеру; воздерживаться от вина, от сладких и питательных яств и проводить день в уединении и молитве. В книге «Пастырь», весьма уважаемой древними, говорится, что в день поста с самого утра надо уходить на молитву, не вкушать ничего, кроме хлеба и воды, и раздавать нищим избытки от имущества. Действительно, с постом всегда соединялось раздаяние милостыни; самый пост служил к тому средством, убавляя часть дневного расхода. Питие прежде ужина почиталось нарушением поста. Некто из Святых, идя на мучение, отверг напиток, который ему поднесли для укрепления сил, говоря, что еще не пришло время прервать пост. Это было в пятницу в десять часов утра. В первых веках Церковный пост у Христиан был один, который предшествовал Пасхе, то есть Великий Пост (Тертуллиан о посте гл. 2). Церковь соблюдала оный в память страданий Иисуса Христа, прилагая к себе сказанное Им: «Когда отнимется у них (Апостолов) Жених, тогда будут поститься» (Мф. 9, 15. Мк. 2, 20). Прочие посты были произвольные (Там же гл. 13): пост в среду и пяток каждой недели, посты, назначаемые Епископами по особенным обстоятельствам Церквей, и посты, кои каждый налагал на себя по своему собственному благочестию. Пост в среду и пяток каждой недели, подобно главному посту, основывался на страданиях Иисуса Христа; поскольку в среду составлен был против Него иудеями совет, а в пяток Он умер.

Сии посты различествовали между собою мерою продолжения, которая была троякая. Еженедельные посты продолжались до девятого часа утра, или, по нашему, до третьего за полдень, почему и называли их полупостами. Пост в Четыредесятницу оканчивался Вечернею, или около шести часов вечера и заката солнечного. Еще был сугубый пост или полное говение, в коем целые сутки проводили без пищи. Так говели в Великую Субботу, некоторые к ней присовокупляли Великий Пяток; иные так проводили три дня, другие четыре, некоторые все шесть дней Страстной недели, каждый, сколько мог. Сей сугубый пост в Испании соблюдался каждую субботу и, сверх того, раз в каждом месяце, исключая июль и август. Причина, почему постились до девятого часа, заключалась в воспоминании смерти Иисуса Христа, а до вечера, в воспоминании Его погребения (Тертул. о посте гл. 10).

Степени воздержания были также различны. Одни соблюдали сыроядение, то есть не ели печёного, другие — сухоядение (Там же гл. 13), воздерживаясь не только от мяса и вина, но и от плодов винных и сочных, и употребляя с хлебом только орехи, миндаль и тому подобное; иные довольствовались хлебом и водою. Сухоядение одобряемо было (Там же гл. 9) особливо во время гонения, как приготовление к мученичеству. Некоторые, и кроме Страстной недели, ничего не вкушали в продолжении многих дней и нередко даже до десятой зари, как говорит Лукиан, свидетель несомнительный. Ибо в сих необыкновенно продолжавшихся постах заключались и Воскресные дни, в кои законом возбронено было поститься.

Сии примеры мало действуют на нынешний свет. Почти общее в нем мнение, что таковые строгости дневных Христиан ныне неудобоисполнимы. Природа, говорят иногда, после толикого множества столетий устарела; люди уже не живут так долго, тела не столь здоровы, как прежде. Но желательно бы знать, чем могут доказать сию перемену. Ибо мы говорим не о баснословных временах Греции, а о времени первых Императоров Римских, о периоде известнейших греческих и латинских писателей. Пусть трудятся, сколько угодно; никогда не докажут, что жизнь человеческая, спустя восемнадцать столетий, сделалась короче. В то самое время и еще гораздо ранее она простиралась не более, как до семидесяти или восьмидесяти лет (Псал. 89,10). В первых веках Христианства хотя были еще в Греции и Риме люди, занимавшиеся искусством, помощью разных телесных упражнений укреплять свое тела; но, с другой стороны, было гораздо более таких, кои пороками, особливо вредными для здоровья, измождали оное, подобно как ныне многие во цвете лет, от тех же причин делаются стариками. Впрочем, среди сего развращения, коим исполнены были Египет и Сирия, возникали великие постники, и жили гораздо дольше нежели другие люди. Правда, что в теплых странах пост не столь тягостен, но ты видим необыкновенные примеры воздержания в Галлии и в странах самых холодных, и притом спустя более тысячи лет после Апостолов: ибо многие из великих подвижников последовали древнему образу пощения.

Христиане, подобно иудеям, взирали на пост как на время сетования. Правда, иудеи налагали его на себя часто в изъявление естественной скорби, причиненной потерею любезной особы или другим каким-либо бедствием, только временным. Но Христиане, все прилагая к духовным вещам, употребляли сии внешние знаки сетования для возбуждения в себе печали, соделывающей спасение (2Кор. 7, 10), то есть раскаяния в грехах. Св. Киприан хочет, чтобы грешник оплакивал смерть души своей, по крайней мере, как потерю любезной особы (Киприан в книге о падении), а Св. Златоуст (Златоуст в книге о умилении) употребляет то же сравнение. Сверх того, пост считался полезным для предотвращения искушений, как изнуряющий тело и подчиняющий оное духу. Посему-то постящиеся избегали всякого рода удовольствий, даже позволенных. Все, против обыкновенного, становились уединеннее, молчаливее, к церкви усерднее, в молитве и чтении прилежнее.

8. Стол.

Но и в непостные дни стол Христиан был самый умеренный и простой. Им внушали: не для того жить, чтобы есть, но для того есть, чтобы жить (Климент Александр. во 2 кн. о воспит. детей гл. 1); принимать пищи не более, как сколько нужно для здоровья и укрепления сил, дабы снова трудиться; презирать все лакомые яства, приготовление к пышным обедам и все то, к чему потребно искусство поваров. Они разумели буквально и как закон сии слова Апостола Павла: «Лучше не есть мяса, ни пить вина» (Рим. 14, 21). Воздержание от вина приписывалось наипаче женщинам и отрокам; и те, кои пили оное, всегда мешали его с водою. Если кто ел мясо, то большей частью рыбное или птичье, нежели мясо четвероногих животных, которое считалось слишком сочным и питательным; от крови же и удавленины воздерживались все по запрещению Апостольского Собора (Деян. 15, 29), бывшему в силе долгое время. Многие питались одними молочными яствами, плодами и овощами. Да и от овощей, как то гороха, бобов, чечевицы, коль скоро находили оные слишком питательными для тела, назначенного к изнурению, брали одну зелень для употребления оной с хлебом и водою, основываясь на буквальном смысле слов Апостола: «А немощный ест овощи» (Рим. 14, 2). Рассказывают об Апостоле Матфее, что он питался одной зеленью, древесными почками и ягодами.

Вообще Христиане употребляли только кушанья самые простые, состоящие более из того, что можно есть сырое и без приправы, нежели из того, что надобно печь (Климент Алекс. во II кн. о воспитании детей гл. 1); и не садились за стол более двух раз в день, совершенно отметая по внушению апостолов сии собрания после ужина, называемые пирушками (Гал. 5, 21; Рим. 13, 13; 1Пет. 4, 3), на коих целые ночи провождались в пьянстве. Обед или ужин, сколько бы просты и легки они ни были, начинались и заключались молитвами, коих образец доселе хранится между Церковными молитвами; на сей то предмет Пруденций сочинил два гимна, в коих весьма ясно изображен дух сих первых веков (Библиотека Отцов том 3).

В сии времена было обыкновение заставлять читать что-нибудь в продолжение стола. Плиний никогда сего не опускал; и Ювенал, приглашая одного из своих друзей к себе на ужин, обещает ему чтение Гомера и Виргилия. Христиане (Климент во II кн. о воспитании детей и в 6 строме на стр. 659) заставляли читать Св. Писание и, вместо развратных песен и игр, коими сопровождались языческие пиршества, пели духовные гимны. Ибо они отнюдь не охуждали ни музыки, ни увеселения, только бы то и другое было благочинно и служило к славе Божией. Они не ели вместе с еретиками и другими отлученными от Церкви (1Кор. 5, 11), ни даже с оглашенными; но иногда ели с неверными (1Кор. 10, 27), дабы не совсем расторгать с ними общение.

9. Степенность Христиан.

Вся жизнь Христиан была образцом умеренности. Заботясь преимущественно о внутреннем величии и благородстве, и дорожа только духовными сокровищами, они осуждали все то, что изобрела роскошь в преисполненном богатствами Римском государстве, как то: строение пышных зданий, заведение богатейшей мебели, столы из слоновой кости, постели из серебра, обтянутые пурпуровою и вышитою золотом материею, золотую и серебряную посуду, украшенную резьбой и драгоценными камнями (Климент Александр. во 2 кн. о воспитаний детей гл. 1). Вот, что нашли мучители в горнице, в которой жила св. Домна, богатейшая девица Никомидийская: Распятие, книгу Деяний Апостолов, рогожу на полу, глиняную кадильницу, лампаду и небольшой деревянный ящичек, в котором хранились Св. Дары для приобщения (См. деяния мучеников Никомидийских у Барония в 29 летописи).

Христиане не носили одежд яркого цвета; св. Климент Александрийский одобрял белый (Климент во 2 кн. о воспитании гл. 10), как знак чистоты, притом сей цвет был в общем употреблении у греков и римлян. Христиане не любили также весьма тонких материй, особливо шелковых, бывших тогда ещё в такой редкости, что они продавались на вес золота, перстней, драгоценных камней, завивания волос, опрыскивания себя духами, слишком частого хождения в бани, излишней опрятности, словом, всего, что может возбудить чувственную любовь и вожделение (Он же во 2 кн. о воспитаний детей гл. 10, 11, 12 и в кн. 3 гл. 1, 2, 3 и пр. Постановлений Апост. кн. 1 гл. 3 и 24). Пруденций полагает первым знаком общения Св. Киприана перемену во внешности и оставление украшений. Аполлоний (У Евсевия в 5 кн. Истории гл. 18), древний писатель Церкви, делает следующий упрек монтанистам, говоря о их лжепророках: «Скажите мне, пророк напрыскивается ли духами? Любит ли наряды? Играет ли в кости? Отдает ли в рост деньги? Пусть скажут, позволительно ли это, или нет; я докажу, что их пророки то делают». Некоторый мученик (См. Деяния Св. Севастиана у Барония в летописи 289), желая обличить в измене одного лжехристианина, представлял судьям, что сей обманщик завивал волосы, что принимал к себе брадобреев, что пристально смотрел на женщин, что ел помногу и издавал от себя винный запах. Вообще по внешности Христиане вели себя сурово или, по крайней мере, просто и степенно. Некоторые из них вместо обыкновенной одежды носили философскую епанчу (Тертуллиан в защищении сей одежды), как Св. Иустин, Тертуллиан и Св. Геракл, ученик Оригена.

Забав у них почти вовсе не было. Они не ходили ни на какие народные зрелища (Постановлений Апост. кн. 2, 62. Тертуллиан о зрелищах), ни в театр, ни в амфитеатр, ни в цирк. В театре играли трагедии и комедии; в амфитеатре происходило сражение на мечах или травля зверей; цирк был назначен для ристания (состязания) на колесницах. Все сии зрелища составляли часть идолопочитания и бесовских празднеств; сего уже довольно было для Христиан, чтобы чувствовать к ним отвращение; но кроме того они взирали на оные, как на главный источник развращения нравов. «Можно ли, — говорит Тертуллиан, — любоваться изображением того, что делать не должно» (Тертуллиан о зрелищах гл. 20). Театр представлял позорище бесстыдства, амфитеатр — позорище бесчеловечности, тогда как Христиане от сего были столь далеки, что не хотели смотреть даже на казни, совершаемые правосудием. Обе сии забавы служили пищей страстей (Августин в 6 Исповеди своей гл. 7). И те, кои доставлял цирк, сколь невинными они не казались, были строго запрещаемы Св. Отцами по причине возмущений, которые там господствовали и кои ежедневно производили ссоры, драки, нередко даже кровопролитие. Сверх сего великие издержки, употреблявшиеся на сии зрелища, праздность, которую они питали, встреча мужчин и женщин, которые сидели здесь вместе и могли друг друга высматривать с полною свободою и любопытством, все сие в глазах Христиан было предметом, достойным порицания.

Христиане не менее порицали (Климент в III кн. о воспитании гл. 11. Аполлоний у Евсевия кн. 5 гл. 18) бросание костями и другие сидячие игры, как вредные и потому уже, что поддерживают леность. Они осуждали громкий смех (Климент во II кн. о воспитании гл. 6, 7. Ириней кн. 4 гл. 47. Постановлений Апост. кн. 5 гл. 9) и все то, чем он возбуждается, как то смешные поступки и слова, забавные повести, шутки, пересмешки; тем паче вооружались противу всего постыдного в телодвижениях и словах. Они не хотели видеть в жизни Христианина ничего неприличного, низкого и недостойного честных людей, не слышать от него глупых речей и бесполезного болтания, толико свойственного простому народу и  особливо женщинам, но которое обвиняет Ап. Павел, говоря: «Слово ваше да будет всегда с благодатью, приправлено солью» (Кол. 4, 6). Против сих-то беспорядков, как предохранительное средство, предписывалось молчание.

Сей образ жизни в наше время, без сомнения, покажется слишком суровым; но менее станут тому удивляться, если припомнят, что любители забав часто порицаются и проклинаются в Св. Писании (Притч. 3, 34; 12, 18, 19), что Св. Павел осуждает именно то, что греки называли «евтрапелиею» (забавностью в разговорах и поступках) (Еф. 5, 4), из которой Аристотелю угодно было составить особенную добродетель. В самом деле, вся жизнь Христианина состоит в том, чтобы заглаживать прежние грехи покаянием и предотвращать будущие умерщвлением страстей. Кающийся, поскольку хочет наказать себя за неумеренное наслаждение удовольствиями, должен сие начать отречением от самых позволенных удовольствий: ибо, чтобы истребить страсть или, по крайней мере, ослабить ее, должно, сколько возможно, менее поблажать оной. Посему истинный Христианин никогда не должен искать чувственного удовольствия, а разве мимоходом получать то, которое сопряжено с необходимыми потребностями жизни, например, вкушением пищи и сном. Если он наслаждается чем, то сие наслаждение должно быть истинное; таково отдохновение после трудов, удовлетворяющее слабости нашего естества, которое бы изнемогло, если бы тело находилось в непрестанном действии и душа в неослабном напряжении. Но искать чувственного удовольствия для самого удовольствия и поставлять оное своей целью, сие совершенно противно обязанности самоотвержения, которая составляет сущность добродетелей Христианских. Телесный труд или прекращение занятия возвращают бодрость душе; отдых, пища и сон восстановляют телесные силы; забавы же ни к чему не нужны.

Но сколь ни суровою представляется нам жизнь первых Христиан, не должно однако же воображать, что она была горестная. Св. Павел требовал от них, конечно, не невозможного, когда побуждал их к радости (Филип. 4, 4). Если они лишены были чрезмерных удовольствий, за коими гоняется большая часть людей; то, с другой стороны, свободны были от печалей и других страстей, их терзающих, поскольку жили без честолюбия и корыстолюбия. Не имев привязанности к благам настоящей жизни, они легко переносили её неприятности; их сердце исполнялось спокойствием чистой совести, радостью благих дел, чрез которые старались угодить Богу, и наипаче сладкою уверенностью в будущей жизни, в которой не будет никаких огорчений.

По сей причине забота о потомстве не тревожила их. Они желали своим детям, как и самим себе, одного блага — скорее отойти от мира (Тертуллиан о зрелищах гл. 28). Если они покидали их сиротами, как то почасту случалось с мучениками, то знали, что Церковь будет их матерью, и что они ни в чем не потерпят нужды. Таким образом, они жили своим рукоделием или доходами, коих часть уделяли нищим, без забот и нужд, чуждые не только низкой и сколько-нибудь неправедной корысти, но и всякого желания собирать и богатеть. Так, когда между гонениями некоторые из Христиан стали собирать недвижимость и искать сокровищ в земле, сие Отцами Церкви почиталось беспорядком, достойным оплакивания (Киприан о падении). Люди, столько хладные ко всему земному, не могли быть пристрастны к удовольствиям чувственным; и мы ложно на себе носим имя Христиан, ежели не имеем, по крайней мере, искреннего желания им во всем уподобиться. «Какое удовольствие, — говорит Тертуллиан (Тертуллиан о зрелищах), — может сравниться с тем, которое происходит от презрения к миру, от истинной свободы, от чистой совести, от навыка довольствоваться малым и не страшиться смерти? Попирать ногами языческих богов, изгонять демонов, целить болезни, испрашивать откровений, жить для Бога, — вот утехи, увеселительные зрелища Христиан!»

10. Супружество.

При всем, однако же, хладнокровии к земным вещам, большая часть Христиан вела брачную жизнь. Безбрачное состояние язычников, как основывающееся на одном своеволии и распутстве, было во всеобщем презрении. Для прекращения сих беспорядков законы гражданские полагали разные наказания на безбрачных и награды тем, кои умножали число граждан чрез законные супружества.

В язычестве был обычай у родителей, обремененных семейством, подкидывать своих детей вскоре после их рождения. Христиане порицали сие бесчеловечие. «Мы вступаем в брак, — пишет св. Иустин (Иустин в 1 Апологии), — единственно для воспитания детей или, отрекаясь от брака, храним совершенное целомудрие». И Св. Климент Александрийский (Климент во ІІ кн. о воспитании гл. 10): «Должно вступать в брак, или уже совершенно воздерживаться». Итак, они знали только два состояния, и последнее, как утвержденное примером Иисуса Христа, предпочитали первому. Многие возлагали на себя обет девства тотчас после своего крещения (Тертуллиан в І кн. к жене гл. 5), и между теми, кои от младенчества были Христианами, находилось много обоего пола людей, соблюдших свою непорочность до 60 и 70 лет (Иустин в I Апол.). Известно, до чего Ориген простер свою неумеренную ревность о девстве; впоследствии сей его пример нашел было столько подражателей, что для обуздания их нужны были соборные определения (Правило Апостольское 21, 22. Правило Никейского Собора 1. Тертуллиан, об одноженстве).

Некоторые еретики в сем пункте выступили пределы. Одни из них осуждали второй брак, другие вообще брачную жизнь. К сим-то последним Св. Климент Александрийский прилагает предсказание апостола Павла относительно того, что в последние времена явятся люди, порицающие брак (1Тим. 4, 3). Сие самое заставило сего Отца и других доказывать святость брака и утверждать примерами (Апостолов) Петра и Филиппа, которые находились в брачном состоянии. Отцы Церкви с уважением смотрели на брак, как имеющий целью произведение разумных тварей, назначенных для бессмертия. Только они не хотели, чтобы люди искали одного удовольствия в сем священнейшем деле, но чтобы оно было управляемо благоразумием и стыдливостью при постоянном памятовании о Том, Который проникает в сокровеннейшие тайны, и при строгом хранении тела, которое есть храм Его.

Между правилами воспитания детей находим и то (Постановлений Апост. кн. 4, гл. 10), чтобы их благовременно сочетать браком для предотвращения беспорядков. И тем, кои имели человеколюбие воспитывать сирот, внушаемо было, как скоро сии придут в возраст, сочетовать их со своими детьми более, нежели с чужими (Постан. Апост. гл. 1). Из сего видно, сколь мало участвовала расчетливость в Христианских супружествах. О браках, как и других важных делах, предлагали на суд Епископу, дабы, по словам Св. Игнатия (Игнатий в письме к Поликарпу), они заключались по благословению Божию, а не по страсти. По согласии обеих сторон брак совершался всенародно и великолепно в церкви, где был освящаем благословением Пастыря и утверждаем приношением Св. Жертвы (Тертуллиан во 2 кн. к жене в конце). Брачующиеся давали друг другу руку, и невеста получала от жениха перстень с изображением креста или символа какой-нибудь добродетели, как-то, голубицы, якоря, рыбы: ибо сие обыкновенно вырезывалось у Христиан на печатях; а известно, что у древних перстни служили вместо печатей.

Христиане не заключали браков в праздничные и постные дни, на каком основании доселе возбраняется венчать в известные времена года; и вообще они жили воздержанно всегда, когда хотели особенно заняться молитвою по внушению Апостола (1Кор. 7, 5). Св. Климент Александрийский говорит (Климент в 6 строме стр. 664), что совершенный Христианин после того, как будет иметь детей, должен обращаться со своею женою как с сестрою, ибо по разлучении с телом они будут точно в таком отношении; а Тертуллиан свидетельствует, что многие из супругов действительно хранили девство по взаимному согласию. Он же (Тертуллиан в 1 кн. к жене гл. 5. О воскресении тела гл. 8. 2 кн. к жене в конце) счастье Христианского супружества изображает так: «Они, т. е. супруги-Христиане несут единое бремя, составляют одно тело и одну душу, вместе молятся, вместе преклоняют колени, вместе постятся, поучают и увещевают один другого. Они вместе ходят в церковь, садятся за стол, терпят гонения и наслаждаются спокойствием. Они ничего не таят друг от друга и не бывают в тягость один другому. Свободно посещают больных, охотно раздают милостыню, без развлечения стоят за Службою. Они вместе поют псалмы и гимны, взаимно возбуждают себя к славословию Господа». Возбранялось верным вступать в брак с неверными; но в том случае, когда который-нибудь из них прежде крещения вступил в оный, позволялось им жить вместе (1Кор. 7, 12 и проч.). Второй брак, хотя не был вовсе запрещен, однако же в некоторых Церквах полагали покаяние на второженцев.

11. Союз Христиан.

Так жили Христиане порознь, вне своего общества. Теперь обратим взор на их собрания. Под именем церкви (εκκλησία) греки разумели собрание народа для совещания о делах общественных. Так собрание народа, бывшее в Ефесе, называется в Деяниях Апостольских церковью (εκκλησία) (Деян. 19, 32). По сему в отличие от мирской церкви, собрание верующих именовалось Божией Церковью. Ориген в опровержение Цельса (Ориг. против Цельса Кн.3, стр. 130) сравнивает сии две церкви одну с другою и утверждает решительно, что, судя даже по Христианам, стоящим на низшей степени Христианского совершенства, Церкви Христианские суть как бы светила в мире. Из самого понятия о Церкви (εκκλησία) видно, что Христиане каждого города составляли единое общество; и вот, что было одним из главных предлогов к гонению: ибо собрания их казались предосудительными, как несогласные с законами правления, а единодушие их, которое на самом деле происходило только от взаимной любви, представлялось заговором (Тертулл. Апология гл. 39).

Действительно, Христиане одного города или селения сводили между собою тесную дружбу в собраниях, назначенных для молитвы и других благочестивых упражнений, где они виделись почти каждый день. Здесь имели они частые беседы и советовались друг с другом даже о неважных вещах. Радость и горесть у них были общие. Если кто из них получал от Бога какую-либо особливую милость, все брали в том участие; если кто находился в состоянии покаяния, все испрашивали прощение. Они обращались между собою, как родные, называя друг друга отцом или сыном, братом или сестрою, смотря по возрасту и полу.

Сей союз укреплялся властью родителей в своем семействе и подчиненностью их Священникам и Епископу, как сие старается внушить Св. Ириней в своих письмах. Епископы находились между собою в тесном союзе. Без общего согласия они не предпринимали ничего важного. Принадлежавшие к одному кругу часто сходились на Собор, когда имели для сего свободное время. Дальних же мест Епископы вели между собою частую переписку, весьма удобную по чрезмерной обширности Римского единодержавия, которое, говоря словами Оригена (Ориг. против Цельса Кн. 2, стр. 79), Господь, казалось, нарочно устроил с тем, чтобы споспешествовать успехам Евангельской проповеди. Сии письма имели особливую форму для предохранения от подлога и для прикрытия священных истин, нужного наипаче во время гонений (Кипр. письмо 9 к Клименту Римскому). Для большей безопасности они посылались с Клириками, а за недостатком их с людьми, нарочно для сего избранными. Но поскольку Церковь Божия не заключалась в пределах Римской империи, а простирала свое владычество по всем окрестным странам, то единство Веры и нравов, общее всем Христианам, было достойным еще большего удивления при столь великом разнообразии народов, особенно когда примечали, что истинная Религия отучила своих последователей от самых грубых и безрассудных привычек. После сего можно сказать, что Церковь вселенская составляла точно одно тело, коего члены соединялись союзом не только веры, но и любви взаимной.

12. Собрания. Литургия.

Принадлежавшие к известной Церкви собирались в Воскресный день, называемый у язычников днем солнца, который у Христиан был во всегдашнем уважении, потому что он напоминает о сотворении света и воскресении Христовом (Иустин I Апология парагр. 89). Собирались также в пятницу, называемую у Христиан днем «приготовления» (παρασκευή). Местом собрания был какой-нибудь частный дом, в коем на сие отделялась одна из столовых комнат (по латыне coenaculum), находившихся в верхнем жилье. Такова была горница, из коей упал юный Евтих во время полнощной проповеди Ап. Павла в Троаде. Она была в третьем жилье, довольно освещена: и верные туда собирались в ночь на Воскресение для преломления хлеба, т. е. для совершения Евхаристии, за коею следовала вечеря (Деян. 20, 7-11). Часто гонение заставляло укрываться в подземельях за городами, как-то подтверждают каменные пещеры, находящиеся близ Рима, коих описание мы имеем под названием Рима подземного (Бароний Летоп. 57 пар. 99). При лучших обстоятельствах Христиане собирались в открытые места, кои известны были язычникам под именем Христианских церквей (У него же Летоп. 224, пар. 3. Летоп. 245, пар. 502). Так было при императорах Филиппе и Гардиане (Евсев. VIII. Церк. Ист. гл. 3). Император Галлиен, прекращая гонение, повелел возобновить Христианские кладбища, подле коих обыкновенно находились и церкви (Евсев. VII. Ист. гл. 13); а, по низложении Павла Самосатского, император Аврелиан приказал дом церковный отдать тем, кому присудят Италийские и другие правоверные епископы (Там же гл. 30). Некоторые из сих открытых церквей находились в частных домах, как-то известно о домовой церкви Сенатора Пуденса. Иногда же для сего строились особенные здания. Незадолго перед гонением Диоклетиановым церкви во всех городах, начиная с основания, были перестроены; и гонение началось разрушением сих зданий (Евсев. VIII. Ист. гл. 2).

В сих собраниях совершалось молитвословие, определявшееся, как выше показано, разными часами дня и ночи, приносилась бескровная Жертва, как действие, исключительно принадлежавшее Священникам. Оно называлось или именами, взятыми из Св. Писания, как-то: вечерею, преломлением хлеба, жертвою, или именами, принятыми Церковью, Синаксом, что значит собрание, Евхаристией, что значит благодарение, Литургиею, что значит общественное служение. Оно совершалось иногда прежде восхода солнечного, особливо во время гонений, для предупреждения помехи, могшей приключиться со стороны неверных (Кипр. письмо 63 к Целилию). В каждой церкви, или в каждом приходе совершаема была только одна литургия, отправлял оную всегда епископ, и, разве за отсутствием или болезнью его, священники; впрочем, они тут же были и служили с ним вместе. Устав литургии, переходя разные времена и места, изменился через прибавление и отменение некоторых неважных обрядов, но в существе своем остался неизменным. Вот что мы находим о сем у древних писателей.

После некоторых молитв читали Св. Писание, сперва Ветхого, затем Нового Завета. Чтение заключалось Евангелием, которое изъяснял настоятель, прилагая к сему наставления, сообразные с нуждами своей паствы (Иустин I Апология пар. 87). После сего все вставали с мест и, обращаясь к востоку с воздетыми к небу руками, молились за людей всякого рода: за Христиан, за язычников, за знатных и бедных, и преимущественно за пленных, больных и других страдальцев. Диакон побуждал предстоящих к молению; священник произносил возглас; а народ в знак согласия ответствовал: «аминь» (Постановл. апост. кн. 8 гл. 12. Кипр. письмо 63). За сим следовало приношение даров, т. е. хлеба и вина, растворенного водою, долженствовавших служить веществом таинственной Жертвы. Предстоящие давали друг другу лобзание мира: мужчины мужчинам, а женщины женщинам в знак совершенного единения; потом каждый относил дары священнику, а сей от лица всех приносил оные Богу (Климент II о воспит. дет. гл. 2). Тогда, приступая к тайнодействию, он внушал предстоящим возвысить сердца свои к Богу, благодарить Его и славословить с ангелами и всеми небесными силами; потом, вспоминая установление Евхаристии и повторяя слова, изреченные при сем случае Иисусом Христом, совершал самую тайну (Иустин. I. Апология пар. 85); после сего читал с народом молитву Господню и, причастившись наперед сам, чрез диаконов раздавал причастие всем предстоящим. Ибо все, кои входили в Церковь, обязывались причащаться, особливо же служители алтаря (Правила апост. 9. 10). Тело Господне принимаемо было с величайшею осторожностью и опасением, дабы ни малейшая крупица Оного не упала на землю.

Тем, кои не могли быть при совершении литургии, причастие отсылалось чрез диаконов или служителей церковных (Аколуфов). Часть оного откладывалась для напутствования умирающих, как дорожный запас на дальний путь, их ожидающий. Позволялось верным брать оное домой (Тертулл. кн. 1 к жен. гл. 5), дабы каждое утро приобщаться до вкушения пищи, или в случае опасности, например, когда надлежало идти на мучение, потому что не всякий день можно было собираться для слушания литургии. Причастие, отлагаемое для здравых или больных, заключалось под видом только хлеба: между тем как в собрании все приобщались под двумя видами, кроме малолетних детей, коих причащали одним вином. Трапеза любви (ἀγάπη [aɡápɛ]), следовавшая в древности за причащением Св. Таин, состояла из обыкновенных яств, от коих все присутствовавшие вкушали на том же самом месте. Впоследствии она была предоставлена только вдовицам и нищим. За столом известная доля откладывалась епископу, хотя бы его тут не было. Священники и диаконы получали по две доли, чтецы, певцы и привратники по одной (Постан. Апост. кн. 2 гл. 28. Тертулл. о посте. гл. 17).

13. Сокровенность Таинств.

В сих же самых собраниях совершались и все прочия священнодействия, коль скоро ничто сему не препятствовало; и вот почему так строго смотрели за тем, чтобы не впустить туда кого-нибудь из неверных; ибо во всей точности исполняли предписание Спасителя, не давать святыни псам, и не бросать жемчуга пред свиньями (Мф. 7, 6). От сей-то скрытности священнодействия получили наименование таинств, т. е. вещей тайных, о коих хранилось нерушимое молчание. Они скрываемы были не только от неверных, но и от оглашенных. Не только оных не совершали в присутствии их, но никто не смел даже рассказывать им, что происходило в собрании, ни произносить в их присутствии слов, употребляемых при служении, даже не говорить о свойствах священнодействия. Тем менее писали о сем; и если в общенародном поучении или в сочинении, которое могло попасть в руки язычников, заходила речь о Евхаристии или другом каком-нибудь таинстве, то для сего употреблялись слова темные и загадочные. Таково в Новом Завете выражение «преломлять хлеб» (Деян. 2, 42, 46. 20, 7, 11), то есть раздавать освященные Дары, которое не могло быть понятно язычникам. Сия предосторожность существовала долгое время и после свободы, приобретенной Церковью. Должно исключить отсюда одни Апологии, в коих писатели объясняли таинства для отражения клевет, возносимых на Христианство.

14. Клеветы на Христиан.

Немаловажным поводом к сим клеветам служила упомянутая предосторожность Христиан скрывать свои таинства. Известно было о других религиях, что в них большую часть таинств, о коих никому не велено было сказывать, составляли постыдные дела; таковы, например, были празднества Цереры и Цибелы, и жертвоприношения Бахуса, кои указом запретил Сенат в 568 г. от создания Рима. При господствовавшем предубеждении против Христиан легко могло родиться подозрение, что и ими содеваемое с такой скрытностью было что-нибудь так же худое. Сии подозрения оправдывались ужасными мерзостями, какие Гностики, последователи Карпократа и другие еретики содевали в своих обществах (Евсевий, «История…»; Бароний, Летопись 120; свят. Ириней): поскольку и еретики все слыли под именем Христиан. У самих правоверных находились в услужении язычники, которые по страху мучения часто наговаривали на своих господ все, чего только хотелось их гонителям (Евсений, «История…»).

Таким-то образом, распространились различные вымыслы на Христиан (Евсев. 4. Ист. гл. 7). Иудеи были главными изобретателями оных, и сколько ни были нелепы они сами в себе, народ им верил, так что настояла нужда опровергать их всенародно (Тертул. Апология гл. 7, 8, 9). Пример празднеств Бахусовых, на коих за 200 лет пред сим открыты были ужасные преступления, убеждал вообще, что не было мерзостей, кои бы не могли скрываться под личиною Религии.

Между прочим, обвиняли Христиан во вражде на весь род человеческий и в особенности на могущество Рима; говорили, будто они утешаются народными бедствиями, сетуют на счастливое течение дел и желают падения империи. Все сие основывалось на их проповедании о суете земного величия, о конце мира, о Страшном Суде и, может быть, на увеличенном или злонамеренном истолковании того, что предсказано в Апокалипсисе о казни Рима идолопоклонствующего и о мщении, которое учинит некогда Бог за пролитую кровь мучеников. Клевета подкреплялась тем, что Христиане не брали участие в народных празднествах (Там же гл. 35), как-то: жертвоприношениях, пирах и зрелищах. В сии дни Христиане плакали и постились при виде бесчисленных беззаконий, там совершаемых; напротив, во дни по суеверию язычников плачевные и несчастные, у них большею частью было веселие. Они убегали даже с площади по причине игрищ, там происходивших. Если же кому и случалось там быть, то разве затем, чтобы купить мимоходом вещь нужную в жизни или невольника ради его обращения в Веру (Постан. Апост. кн. 2 гл. 62).

Наконец, оказываемое Христианами презрение ко всем прочим религиям довершало к ним народную ненависть. Сколько ни проповедовали они, что поклоняются духом Богу Создателю неба и земли, принося Ему непрерывно жертвы в своих молитвах, народ идолопоклоннический не разумел сего языка; он спрашивал об имени сего Бога и называл их безбожниками, поскольку они не поклонялись ни одному из тех богов, которые стояли в храмах, не имели у себя жертвенников всесожжения, ни жертв кровавых, ни кумиров всеми почитаемых. Жрецы, гадатели по полету птиц  (авгуры), по внутренностям животных (гаруспики), прорицатели, словом, все те, коих промысел основан был на язычестве, для своей пользы старались поддерживать и усиливать народную ненависть к Христианам, изъясняя с сим намерением случавшиеся в народе несчастья, как-то голод, мор, войну (Тертулл. Апол. гл. 40). «Христиане, — вопияли они, — привлекают гнев богов на всех тех, которые им жить попустили» (Арновий в начале своих рассуждений против язычников).

После сих предубеждений на самые добродетели их смотрели нечистым оком. Любовь, которую они питали между собою, казалась опасным заговором (Тертулл. Апол. гл. 39). Имена братьев и сестер, которые они давали друг другу, толковались в худую сторону; поскольку язычники действительно употребляли оные в своих порочных связях. Их милостыня считалась или средством к обольщению бедных и завлечению их в злоумышление или внушением корыстолюбивых пастырей, которые, собирая в Церкви большие сокровища, чрез сие хотели нажиться сами. Об их чудесах отзывались как о чародействах и хитростях магии. И, действительно, в то время много было обманщиков, кои хвастались искусством предугадывать будущее по разным приметам или лечить болезни посредством некоторых волшебных злаков и колдовства, посредством каких-то непонятных слов и странных фигур. Они делали даже диковинки для ослепления глаз, частью по науке, частью при содействии темных сил. Аполлоний Тианский служит пресловутым сему примером. По сей-то причине не слишком удивлялись, слыша рассказ о каком-либо чуде, и даже бывши личными оного свидетелями; истинные чудеса смешивали с ложными и презирали без разбора всех, кои слыли по именем чудотворцев. К утверждению сего заблуждения немало способствовала страна, где жили Апостолы и первые Христиане: ибо большая часть упомянутых обманщиков приходила с востока.

Самые гонения только оправдывали ненависть к Христианам. Предполагалось, что они были виновны, когда все признавали их виновными. И по строгости казней судили о великости их преступлений (Тертулл. Апол. гл. 50). На них смотрели, как на людей, обреченных на смерть, в удел коих назначены огонь и кресты; их называли самыми позорными именами. Вот, что делало Христиан столько ненавистными в глазах народа и невежд; вот основание того, что о них говорят Светоний и Тацит, следуя общему мнению. Светоний пишет, что «император Клавдий изгнал из Рима иудеев, кои непрестанно бунтовали, быв к тому подущаемы некоторым Христом», как будто еще Иисус Христос находился на земле и был главою бунта меж иудеями. Тот же писатель относит к похвальным поступкам Нерона изданное им повеление мучить Христиан, людей, как он выражается, одержимых новым и опасным суеверием.

Тацит, повествуя о пожаре, который в Риме произвел Нерон для своей забавы, говорит, что «он в том обвинил людей, ненавистных по своим преступлениям, коих народ называл Христианами». Потом прибавляет: «Имя сие произошло от Христа, Коего Понтий Пилат в царствование Тиверия предал казни. И сие опасное суеверие, сначала подавленное, распространилось снова не только по Иудее, отечестве сего зла; но и в самом Риме, куда все, что только есть в свете нечестивого и мерзкого стекается и под видом благочестия совершается. Сперва схвачены те, кои сами признались, а потом по их показанию множество других осуждено на смерть не столько впрочем за произведение пожара, сколько за ненависть к роду человеческому». Он же несколько пониже называет их виновными и достойными примерного наказания.

15. Другие укоризны.

Люди образованные и даже входившие в некоторое исследование вещей имели также свои причины к худому мнению о Христианах. Ибо сии образованные люди были греки и римляне, привыкшие с презрением смотреть на прочие народы, коих называли варварами, а особливо на иудеев, издавна служивших между ними предметом осмеяния и примером смешного суеверия и глупого легковерия. «Пусть иудей сему верит, а не я», — говорит Гораций, упоминая о некотором чуде (Горац. Сатир. 5, в конце). Посему, когда им сказывали, что есть между иудеями такие, кои исповедуют сыном Божиим человека, некогда распятого на кресте, и что главный спор их с прочими иудеями состоит в решении вопроса: жив ли еще сей человек после своей смерти и есть ли он истинный Царь их; то можно судить, сколь нелепыми казались им все сии сказания. Они видели последователей новой секты ненавидимыми и гонимыми от прочих иудеев до такой степени, что нередко происходили от того великие мятежи; а из сего заключали, что секта Христиан хуже еще иудейства.

Сверх того им внушаемо было, что сии люди не употребляли к убеждению ни доказательств, ни красноречия, а увещевали только верить их словам, думая заменить все прочее чудесами; что большую часть их составляли невежды, ничего, кроме иудейских книг, не разумевшие; что они поставляли за правило преподавать наставление таким же, как сами, невеждам, женщинам и черни, находя их гораздо способнейшими к принятию своего учения, нежели людей просвещенных. Поскольку наконец все еретики известны были под именем Христиан, то не трудно понять, почему бредни Валентинцев и оных духовидцев, коих опроверг Св. Ириней, усвояемы были всей Церкви; язычники смешивали все таковые нелепости с православным учением и Христианство казалось им заблуждением людей невежествующих и закоренелых в своих предрассудках.

«Почто, — говорили они (Евсев. I, гл. 2), — оставлять Религии с толь превосходными обрядами, искони утвержденными примером царей и законодателей и согласием всех греческих и варварских народов, дабы принимать чуждые нравы и со вредом для себя защищать иудейские басни? И пусть бы вы сделались иудеями: но какая глупость служить их Богу не так, как они, а нововымышленным образом, который отвергают сами иудеи, и подчинять себя правилам, каковые вам нимало не свойственны!»

Нет сомнения, что нравственное учение Христиан было самое чистое, и что они жили сообразно со своим учением (Тертулл. Апол. гл. 46). Но учить добродетели и подавать в ней пример поставляли себе в обязанность и философы. В первых веках Христианства многие из них, может быть, из подражания Христианам, странствовали даже по свету в намерении просвещать род человеческий. Таковыми слыли Аполлоний Тианский, Музоний и Дамес. Философы издревле пользовались великим к себе уважением; общее было мнение, что они все сказали и никто не смел подумать, чтобы варвары могли иметь большие о чем-нибудь сведения, нежели Пифагор, Платон или Зенон. Скорее соглашались на то, что все, что ни было у них хорошего, было не свое, а занятое у сих мудрецов знаменитых.

Притом же философы были гораздо снисходительнее Христиан. Большая часть их не воспрещала земных удовольствий; а некоторые поставляли в том даже верховное благо. Они дозволяли каждому руководствоваться своим образом мыслей и жить по своей воле, довольствуясь презрением и осмеянием тех, которые не знали философии. Пирронистов было особенно много. Сии люди сомневались во всем, особливо в рассуждении Божества, коего не мог объяснить ни один из философов. Они полагали себе за непреложное правило ни о чем не произносить решительного суда, и находили достойным порицания, что люди без познаний, без воспитания, каковы большею частью были Христиане, осмеливались положительно рассуждать о предмете, превосходящем человеческий разум. Религии держались они господствующей. Одни в таком случае верили, и самым смешным басням давали таинственные изъяснения; другие, усвояя себе познание о Верховном Существе, виновнике вселенной, все суеверное предоставляли одним невеждам. Эпикурейцы даже, явно вооружавшиеся против народных понятий о богах, не отрекались присутствовать при жертвоприношениях и участвовать в обрядах Религии той страны, в которой жили. Общее их мнение было отнюдь не испровергать обычаев, освященных законами и временем.

Вера в многобожие доходила до того, что каждой стране, каждому городу, каждому семейству приписываем был свой бог-хранитель, требовавший особливого себе поклонения. Простой народ, всегда склонный к новизне, думал, что чем большему числу богов и богинь покланяться он станет, чем большее число обрядов совершать будет, тем набожнее сделается. Люди умные и сведущие в делах государственных не препятствовали сему заблуждению, находя оное согласным со своею политикой. Они распространяли в народе мнение, что Рим одолжен своим величием единственно покровительствующим ему богам, и что сии боги, конечно, могущественнее прочих богов, когда покорили им все страны света. Вот почему, когда Христианство совершенно уже утвердилось, язычники не преминули относить к сему нововведению падение империи, вскоре затем начавшееся; а блаженный Августин принужден был написать большое сочинение о граде Божием с опровержением оных упреков.

Хладнокровие Христиан к смерти нимало не удивляло язычников. Они привыкли видеть вольных мечебойцев, кои из пустой награды, и часто даже без всего отваживались на смерть среди Амфитеатра. Многие и из честных людей налагали на себя руки по маловажным огорчениям; а некоторые из философов делали сие из тщеславия. Доказательством тому служит Перегрин, коего плачевный конец описан у Луциана. Посему, видя Христиан, презирающих мирские удовольствия и помышляющих только о блаженстве жизни будущей, язычники удивлялись, почему они не умертвят сами себя. «Нам скажут, — пишет Св. Иустин (Иустин. Апол. 2, пар. 4), — перережьтесь, если хотите все, и ступайте немедленно к своему Богу, не причиняя нам более беспокойства». И Антонин, Проконсул Азии, видя Христиан, толпящихся возле его судища для принятия мук, воскликнул: «Глупые! если умереть хотите, у вас есть петли и утесы».

Таким образом, все были против Христиан: народ, правительство, невежды, ученые; одни их ненавидели, как обманщиков, злодеев и нечестивцев, другие презирали, как человеконенавистников, сумасбродов и меланхоликов, коих доводило до смерти одно злое упрямство. Предубеждение было таково, что их осуждали по одному имени Христианина без всякого исследования вины (Иустин Апол. 1, пар. 3); сие имя чернило самые добрые и всем известные качества человека. Обыкновенно говаривали: такой-то человек всем бы хорош; жаль только, что он Христианин (Тертулл. Апол. 1, пар. 3).