ПЕРЕЙТИ на другие творения Иоанна Кассиана

Скачать Семь собеседований отцов, обитавших в пределах Нижнего Египта в формате docx

🎧СЛУШАТЬ Семь собеседований отцов, обитавших в пределах Нижнего Египта (1 часть с 5 часов 45 минут) (ссылка на YouTube)

🎧СЛУШАТЬ Семь собеседований отцов, обитавших в пределах Нижнего Египта (2 часть)

Предисловие к Иовиниану, Минервию, Леонтию и Феодору
1. Собеседование аввы Пиаммона о трех древних родах монахов
Глава 1. Как мы, пришедши в Диолкос, были приняты аввою Пиаммоном
Глава 2. Как необученные монахи должны научаться из примера старших
Глава 3. Новоначальные не должны исследовать повеления старцев
Глава 4. О трех родах монахов в Египте
Глава 5. Кто был учредителем рода жизни киновитян
Глава 6. О чине и начале анахоретов
Глава 7. О начале и жизни сарабаитов
Глава 8. О четвертом роде монахов
Глава 9. Вопрос: «Какое различие между киновиею и монастырем?»
Глава 10. Ответ
Глава 11. Об истинном смирении, и как авва Серапион обличил ложное смирение одного странника
Глава 12. Вопрос: «Как может быть приобретено истинное терпение?»
Глава 13. Ответ
Глава 14. Пример терпения одной благочестивой женщины
Глава 15. Пример терпения аввы Пафнутия
Глава 16. О совершенстве терпения
Глава 17. О зловредности зависти

2. Собеседование аввы Иоанна (Диолкосского) о цели киновии и пустынножительства
Глава 1. О киновии аввы Павла и о терпении одного брата
Глава 2. О смирении аввы Иоанна
Глава 3. Ответ аввы Иоанна, почему он оставил пустыню
Глава 4. О добродетели аввы Иоанна, в которой он упражнялся в отшельничестве
Глава 5. О выгодах пустынножительства
Глава 6. О пользе общежития
Глава 7. Вопрос о плодах общежития и пустынножительства
Глава 8. Ответ
Глава 9. О полном и истинном совершенстве
Глава 10. О тех, которые, будучи несовершенны, удаляются в пустыню
Глава 11. Вопрос о средстве вразумить тех, которые скоро удаляются из киновии
Глава 12. Ответ, как пустынник может узнать свои пороки
Глава 13. Вопрос о том, как может уврачеваться тот, кто, не очистившись от пороков, удалился в пустыню
Глава 14. Ответ о врачевании несовершенных пустынников
Глава 15. Вопрос о том, так же ли целомудрие должно быть испытываемо, как и прочие страсти
Глава 16. Ответ, по каким признакам можно узнать чистоту

3. Собеседование аввы Пинуфия о времени прекращения покаяния и о удовлетворении за грехи
Глава 1. О смирении аввы Пинуфия и старании укрываться
Глава 2. О приходе нашем к авве Пинуфию
Глава 3. Вопрос о времени прекращения покаяния и о знаке удовлетворения за грехи
Глава 4. Ответ аввы Пинуфия
Глава 5. Об образе покаяния и о доказательстве удовлетворения за грехи
Глава 6. Вопрос: «Надобно ли вспоминать грехи для сокрушения сердца?»
Глава 7. Ответ, доколе надобно иметь память о прежних грехах
Глава 8. Разными способами можно достигнуть очищения грехов
Глава 9. Забвение грехов полезно, и надобно избегать воспоминания о плотских грехах
Глава 10. О знаке удовлетворения и о забвении прежних грехов
Глава 11. Простительных грехов не должно нам забывать, а только смертных не вспоминать

4. Собеседование аввы Феоны первое о льготах в Пятидесятницу
Глава 1
Глава 2. Наставление аввы Иоанна Феоне и прочим, пришедшим с ним
Глава 3. О приношении десятин и начатков
Глава 4. Авраам, Давид и другие святые с избытком исполняли повеления Закона
Глава 5. Живущие под благодатию евангельскою должны превзойти заповеди Закона Моисеева
Глава 6. Благодать Евангелия как совершенным дает Царство Небесное, так милостиво поддерживает немощных
Глава 7. В нашей власти состоит, хотим ли состоять под благодатию Евангелия или под страхом Закона Моисеева
Глава 8. Как Феона убеждал свою жену, чтобы и она отреклась от мира
Глава 9. Как Феона удалился в монастырь, когда жена не согласилась на его убеждения
Глава 10. Преподобный Кассиан показывает, почему он представил этот пример
Глава 11. Вопрос, почему в Египте во все дни Пятидесятницы не постятся и не преклоняют колен во время молитвы
Глава 12. Ответ о свойстве того, что называется добром, злом и средним
Глава 13. Какое благо составляет пост
Глава 14. Пост не есть главное добро
Глава 15. Доброго по природе своей не должно делать для среднего; напротив, среднее должно предпринимать для того, что само по себе добро
Глава 16. «Как различается главное благо от прочих благ?»
Глава 17. Об образе поста и пользе его
Глава 18. Пост не всегда бывает приличен
Глава 19. Вопрос, почему в продолжение всей Пятидесятницы пост оставляется
Глава 20. Ответ
Глава 21. Вопрос: «Ослабление  строгости  поста не повредит ли целомудрию тела?»
Глава 22. Ответ о соблюдении умеренности в воздержании
Глава 23. О времени и мере принятия пищи
Глава 24. О разном соблюдении Четыредесятницы
Глава 25. Ответ на предложенный вопрос: «Пост Четыредесятницы составляет десятину целого года»
Глава 26. «Как мы должны приносить наши начатки Господу?»
Глава 27. Почему многие соблюдают неодинаковое число дней в Четыредесятнице
Глава 28. Почему называется Четыредесятницею, когда постятся в ней только тридцать шесть дней
Глава 29. Совершенные превосходят закон Четыредесятницы
Глава 30. О причине и начале Четыредесятницы
Глава 31. Вопрос: «Как надобно понимать слова Апостола: «грех бо вами да не обладает» (Рим. 6, 14)?»
Глава 32. Ответ о различии благодати и заповедей Закона Моисеева
Глава 33. Заповеди Евангельские легче заповедей Закона Моисеева
Глава 34. Как узнать, что кто-нибудь находится под благодатию
Глава 35. Вопрос: «Отчего иногда, постясь, мы сильнее испытываем плотское разжжение?»
Глава 36. Ответ, что этот вопрос должен быть отложен до будущего собеседования

5. Собеседование аввы Феоны второе о ночных искушениях
Глава 1
Глава 2. Повторение предложенного вопроса: «Почему за большим воздержанием иногда следует большая брань плоти?»
Глава 3. От трех причин происходит истечение во сне
Глава 4. Вопрос: «Можно ли приступить к Святому Причащению оскверненному ночным истечением?»
Глава 5. Ответ, когда истечение во сне бывает виновно
Глава 6. Что осквернение тела иногда не заключает в себе вины и случается по действию диавола, это доказывается примером
Глава 7. Никто не должен считать себя достойным Святого Причащения
Глава 8. Возражение аввы Германа касательно сказанного о Святом Причастии
Глава 9. Ответ: «Многие могут быть святыми, но нет никого без греха, кроме Христа»
Глава 10. Один Сын Божий без всякого уязвления грехом победил искусителя
Глава 11. Один Христос пришел в подобии плоти греха (Рим.8,3)
Глава 12. Все праведные и святые были не в подобии греха, а в действительности имели грех
Глава 13. Грехи святых не столько тяжки, чтобы отнимали у них заслугу или имя святости
Глава 14. «Как надобно понимать слова Апостола: «не еже хощу доброе, творю» (ср.: Рим. 7, 19)?»
Глава 15. Возражение: «Не от лица ли грешников Апостол это сказал?»
Глава 16. Отложение ответа на предложенный вопрос

6. Собеседование аввы Феоны третье о словах Апостола: «не еже бо хощу доброе, творю, но еже не хощу злое, сие содеваю» (Рим. 7, 19)
Глава 1
Глава 2. Авва учит, что в Апостолах было много доброго, но исполнение самого добра они имели в одном желании и намерении
Глава 3. Что это за добро, которого Апостол не мог совершать
Глава 4. Человеческая благость и правда не есть благая, если сравнить ее с Божественною благодатию и правдою
Глава 5. Никто не может непрерывно стремиться к Высочайшему благу (Богу)
Глава 6. Сколько Апостол желал спасения братии
Глава 7. Подобны подслеповатым те, которые считают себя свободными от всякого греха
Глава 8. Очень немногие знают мерзость и тяжесть грехов
Глава 9. Удаляться от Бога— гибельно, настоящая смерть
Глава 10. Стремящиеся к совершенству истинно смиряются и всегда чувствуют нужду в благодати Божией
Глава 11. Изъяснение изречения: «соуслаждаюся закону Божию по внутреннему человеку» (ср.: Рим. 7, 22)
Глава 12. Изъяснение слов: «вемы бо, яко закон духовен есть» — и прочее (ср.: Рим.7,14)
Глава 13. Изъяснение слов: «вем бо, яко не живет во мне, сиречь во плоти моей, доброе» (Рим.7, 18)
Глава 14. Возражение: «Кажется, что ни неверным, ни святым не приличествуют слова Апостола: «не еже бо хощу доброе, творю» (Рим. 7, 19)»
Глава 15. Ответ на предложенное возражение
Глава 16. Что значит тело греха и смерти
Глава 17. Все святые искренно сознавались, что они нечисты и грешники
Глава 18. Даже праведники и святые не без греха бывают
Глава 19. Из образцовой молитвы Господней доказывается, что нет никого без греха
Глава 20. Даже во время самой молитвы едва ли можно избежать греха
Глава 21. Хотя знаем, что мы не без греха, однако ж не должны уклоняться от Святого Причащения

7. Собеседование аввы Авраама о самоумерщвлении
Глава 1
Глава 2. Как старец раскрыл наши погрешности
Глава 3. О качестве мест, которые должны избирать отшельники
Глава 4. «Отшельники какие роды дел должны избирать?»
Глава 5. От скитания тела более увеличивается, нежели облегчается тоска сердца
Глава 6. Каким образом монах должен охранять помыслы, объясняется подобием
Глава 7. Вопрос: «Почему соседнее обитание родных вредно для нас, а живущим в Египте не вредит?»
Глава 8. Ответ, каким образом не всем все приличествует
Глава 9. Самоумерщвление аввы Аполлоса
Глава 10. Вопрос: «Не вредно ли монаху, если родители будут доставлять ему необходимое для жизни?»
Глава 11. Ответ, заимствованный из учения святого Антония Великого
Глава 12. О пользе трудолюбия и о вреде праздности
Глава 13. Рассказ аввы Макария о заработке брадобрея — для распознания обольщений диавола
Глава 14. Вопрос: «Откуда произошла у нас такая погрешность мнения?»
Глава 15. Ответ о тричастной способности души
Глава 16. Повредившуюся разумную часть души надобно врачевать
Глава 17. Слабейшая часть души первая подвергается диавольским искушениям
Глава 18. Вопрос: «Полезным ли желанием более сокровенного уединения мы увлекались в отечество?»
Глава 19. Ответ: «Бог хочет, чтобы совершенные мужи, скрывающиеся и в отдаленнейших пустынях, были посещаемы людьми»
Глава 20. Полезно бывает послабление во время прихода братии
Глава 21. То же доказывает примером святого Иоанна Богослова
Глава 22. Вопрос: «Как надобно понимать, что говорится в Евангелии: иго Мое благо, и бремя Мое легко есть (ср.: Мф.11,30)?»
Глава 23. Ответ с изъяснением изречения
Глава 24. «Отчего иго Господне бывает не приятно и бремя тяжело?»
Глава 25. «Какую пользу доставляют нам искушения?»
Глава 26. «Каким образом совершенно отвергающимся обещается сторичная награда в этом мире?»

Предисловие к Иовиниану, Минервию, Леонтию и Феодору

При помощи благодати Христовой окончив десять собеседований отцов, которые изложены по требованию блаженнейших епископов Елладия и Леонтия, другие семь я посвятил блажен­ному епископу Гонорату и святому рабу Христо­ву Евхерию; столько же теперь и вам, святые братия, Иовиниан, Минервий, Леонтий и Феодор (это, вероятно, настоятели монастырей), я вздумал посвятить. Последний из вас в обла­стях галльских с строгостию древних добродете­лей основал святой и превосходный чин киновии, а прочие своими наставлениями возбудили мона­хов искренно расположиться не только к киновийскому житию, но и желать высоты отшельни­ческой. Эти собеседования высоких отцов с такою рассудительностию составлены и во всем приноровлены, так чтобы приличествовали тому и другому образу жизни, которою по вашему старанию процветают очень большие общества братии не только в западных областях, но и на островах, то есть чтобы не только те, которые в обществах пребывают в похвальном подчинении, но и те, которые, отшельничествуя недалеко от ваших киновий, желают следовать образу жизни анахоретов, полнее поучались в них по условиям мест и по мере своего состояния. Ваш же пред­шествующий труд доставил им (сказанным мона­хам) особенно ту пользу, что они, уже будучи приготовлены и пребывая в тех же занятиях, лег­че усвоят заповеди и наставления старцев, и, вместе с списками этих собеседований принимая в свои кельи самих авторов собеседований и как бы ежедневно беседуя с ними посредством вопро­сов и ответов, они не по своему измышлению из­берут этот трудный и почти неизвестный в этой стране путь жизни, опасный даже и там (в Егип­те), где уже остались печальные следы и бесчис­ленные примеры предшественников, образ жизни отшельнической навыкнут устроять лучше по за­поведи тех, которые научились всему из древнего предания и долговременного опыта.

1. Собеседование аввы Пиаммона о трех древних родах монахов

Глава 1. Как мы, пришедши в Диолкос, были приняты аввою Пиаммоном

После свидания и разговора с теми тремя старцами, то есть Херемоном, Нестероем и Иосифом, которых собеседования по просьбе святого брата нашего Евхерия мы написали, пламенно желая посетить и места Нижнего Египта, в коих жили многие и совер­шеннейшие святые мужи, мы пришли в селение, называемое Диолкос, находящееся близ одного из семи устьев реки Нила, и пришли не потому, чтобы чрез оное лежал нам путь, но для того, что­бы удовлетворить желанию видеть там живших святых. Ибо мы слышали, что древние отцы устроили там многие славнейшие  общежития; посему, надеясь получить там большую пользу, мы, подобно купцам, направили туда путь свой с надеждою получить большую пользу. Ища здесь высоких образцов добродетели, мы увидели пер­вого авву Пиаммона, старшего из всех здешних отшельников,  потому что он,  подобно городу, стоящему на верху горы, первый представился нашим глазам. Добродетели его и дивные дела, которые благодать Божия в нашем виду совер­шила чрез него в засвидетельствование его зас­луг, мы не описываем, как не относящиеся к цели нашего писания. Ибо мы обещались писать не о дивных делах Божиих,  а о постановлениях и ревности святых, что можно припомнить, чтобы читающим доставить необходимое наставление в совершенной жизни, а не бесполезное при неис­правлении пороков и суетное удивление. Итак, когда блаженный Пиаммон, с отличною приветливостию приняв нас, по человеколюбию подкре­пил нас пищею, то, видя, что мы не из этой страны, сначала полюбопытствовал, откуда мы, для чего пришли в Египет, и, узнав, что мы из Сирийской киновии пришли сюда по желанию совершенства, начал речь следующую.

Глава 2. Как необученные монахи должны научаться из примера старших

«Всякий человек, желающий приобрести ис­кусство в какой-либо науке, если всего старания и неусыпного попечения не приложит к занятию тою наукою, какую хочет узнать, и если не исполнит правил и наставлений у совершившихся в этом искусстве, или учителей науки, напрасно думает только суетными желаниями сравняться с теми, коих старанию и заботливости не хочет подражать. Ибо мы знаем, что некоторые из ваших стран приходили в эти места для того только, чтобы из любопытства обойти монастыри братии, а не для того, чтобы усвоить себе те правила и постановления, для которых сюда должны бы приходить, и, отходя в кельи, постараться исполнить на деле то, что видели или узнали из разговора. Они, удерживая свои нравы и занятия, в которых воспитаны, заставляют думать, что они переменили местожительство не для усовершения себя, а для избежания бедности. Ибо они по упорству закоснелого сердца не только не могли ничему научиться, но и подольше пожить в этой стране. Ибо когда они не переменили ни обычаи постов, ни чина псалмов, ни образа самой одежды, то можно думать, что они ничего другого не искали в этой стране, кроме одной выгоды своего пропитания.

Глава 3. Новоначальные не должны исследовать повеления старцев

Итак, если вы, как верим, ради Бога пришли сюда для соревнования нашему знанию, то, со­всем оставив все постановления, по которым вы там полагали свое начало (монашеской жизни), с совершенным смирением следуйте всему тому, что, как увидите, старцы ваши будут делать или учить. И вас не должно приводить в смущение или отвлекать от подражания даже и то, если для вас в настоящее время непонятны будут основание или причина какой-либо вещи или дела; потому что которые хорошо, простосердечно ду­мают о всех и всему, что увидят, что старцы пре­подают  или  делают,  больше  стараются  верно подражать, нежели исследовать, те посредством опытности  в  деле приобретут знание и всех вещей. Впрочем, никогда не придет в разумение истины тот, кто начинает учиться с исследования; потому что враг, видя, что он больше полагается на суждение свое, нежели отцов, легко доводит его даже до того, что ему будет казаться излиш­ним и вредным даже и то, что весьма полезно и спасительно. И хитрый враг так насмеется над его самонадеянностию, что,  полагаясь на свое неразумное мнение, он будет почитать для себя святым только то, что по упорству своему оши­бочно будет признавать правильным и правед­ным.

Глава 4. О трех родах монахов в Египте

Итак, прежде вы должны знать, как или отку­да произошли чин и начало нашего звания мона­шеского. Ибо тогда всякий может лучше достиг­нуть познания желаемого искусства и усерднее возбуждаться к упражнению в нем, когда узна­ет достоинство изобретателей и основателей его. В Египте три рода монахов, из коих два — от­личные, а третий — холодный, которого всячески надобно избегать. Первый род составляют киновитяне, то есть которые, живя в обществе, управ­ляются одним старцем; таких монахов величай­шее число находится по всему Египту. Второй род — анахореты (отшельники), которые, прежде будучи наставлены в киновии и уже усовершившись в деятельной жизни, избрали уединенные места в пустыне, в каковом роде жизни и мы желаем быть участниками. А третий, достойный порицания, род составляют сарабаиты. О каждом порознь по порядку полнее рассмотрим. Итак, вы, как мы сказали, сначала должны узнать осно­вателей этих трех родов жизни. Ибо от этого может произойти или отвращение от того рода жизни, которого надобно удаляться, или желание того, которому должно следовать; потому что необходимо каждый из этих путей приводит своего последователя к той цели, какой достиг виновник и изобретатель его.

Глава 5. Кто был учредителем рода жизни киновитян

Итак, род жизни киновитян получил начало со времени апостольской проповеди. Ибо таким было все множество верующих в Иерусалиме, ко­торое в Деяниях апостольских описывается так: «народу же веровавшему бе сердце и душа едина, и ни един же что от имений своих глаголаше свое быти, но бяху им вся обща. Не бяше бо нищь ни един в них: елицы бо господие селом или домовом бяху, продающе приношаху цены продаемых и полагаху при ногах Апостол; даяшеся же коемуждо, егоже аще кто требоваше» (ср.: Деян.4, 32, 34-35). Такова, говорю, была тогда вся Церковь, каких ныне весьма мало с трудом можно найти в киновиях. Но когда после смерти Апостолов начало охладевать общество верующих, особенно те, которые из иноплеменни­ков и разных народов присоединялись к вере Христовой, от которых Апостолы, по их невеже­ству в вере и застарелым обычаям языческим, ничего больше не требовали, как только воздерживаться от идоложертвенного, блуда, удавленины и крови (см.: Деян.15, 29); и когда эта сво­бода, предоставленная язычникам по причине слабости их веры, начала мало-помалу ослаблять совершенство и Церкви Иерусалимской и при ежедневном возрастании числа из туземцев и пришельцев горячность первой веры стала охладевать, то не только обращавшиеся к вере Христовой, но и предстоятели Церкви уклони­лись от прежней строгости. Ибо некоторые, до­зволенное язычникам по немощи их почитая по­зволительным и для себя, думали, что они не потерпят никакого вреда, если при имуществе и богатстве своем будут содержать веру и испове­дание Христа. А те, у которых еще была горяч­ность апостольская, помня о том прежнем совер­шенстве, удаляясь из своих городов и от общения с теми, которые почитали позволительным для себя или для Церкви Божией нерадение распущенной жизни, стали пребывать в местах подго­родных и уединенных, и что было установлено Апостолами, как помнили, вообще для всей Цер­кви, в том начали упражняться особенным обра­зом всякий сам по себе; и таким образом соста­вился сказанный род жизни учеников, которые удалялись от общения с прочими. Они, мало-помалу с течением времени отделяясь от обще­ства верующих, по той причине, что воздержива­лись от супружества и уклонялись от соучастия с родителями и сообращения с этим миром, на­зывались монахами*, единожительствующими по строгости одинокой и уединенной жизни. Отсюда последовало, что по совокупному сожительству они назывались киновитянами, а кельи и место­жительство их киновиями. Следовательно, этот только род монахов был самый древний, который не только по времени, но и по благодати есть первый и который чрез многие годы один нена­рушимо продолжался даже до времени аввы Павла (Фивейского) или Антония Великого**. Следы этого даже еще ныне мы видим в отдель­ных киновиях.

* Монах — греческое слово от μοναζω — уединяюсь, один живу.

** Павел Фивейский, по Баронию, родился в 230 г. но Р.Х., умер в 343 г. на 113 году; Антоний родился в 253 г., умер в 358 г. на 105 году жизни (ныне принято считать, что преподобный Павел Фивейский родился в 228 г. (умер в 341), а преподобный Антоний Великий — около 251  г. (умер в 356).— Ред.).

Глава 6. О чине и начале анахоретов

Из этого числа совершенных и, так сказать, плодовитейшего корня после сего произошли цветы и плоды и святых анахоретов. Мы знаем, что первоначальниками этого рода жизни были вышеупомянутые святые Павел и Антоний. Они, не как некоторые по малодушию, не по нетерпе­ливости, а по желанию высшего совершенства, для Божественного созерцания удалились в сокровенные места пустыни, хотя говорят, что пер­вый из них ушел в пустыню по необходимости, избегая наветов своих родственников во время гонения. Таким образом из сказанного рода жиз­ни произошел другой род совершенства, которого последователи называются анахоретами, то есть отшельниками, потому, что, не довольствуясь тою победою, какую одерживали над сокровенными кознями диавола между людьми, желая вступить в открытую брань с демонами, не боялись прони­кать в отдаленные места обширной пустыни, именно по подражанию Иоанну Крестителю, всю жизнь проводившему в пустыне, также пророкам Илии, Елисею и тем, о которых Апостол говорит: «проидоша в милотех (и) в козиях кожах, лише­ны, скорбяще, озлоблены; ихже не бе достоын (весь) мир, в пустынех скитающеся и в горах и в пропастех земных» (ср.: Евр.11,37-38). И в псалмах образно говорится: «да рекут избавленнии Господем, ихже избави из руки врага. Заблудиша в пустыни безводней, пути града обителнаго не обретоша: алчуще и жаждуще, душа их в них изчезе. И воззваша ко Господу, внегда скорбети им, ы от нужд их избави я» (ср.: Пс.106, 2, 4-6). И пророк Иеремия так говорит о них: «благо есть мужу, егда возмет ярем в юности своей: сядет на едине и умолкнет, яко воздвигну на ся» (Плач.3, 27-28). Они располо­жением и делом воспевают слова Псалмопевца: «уподобихся неясыти пустынней; бдех и бых яко птица особящаяся на крове» (ср.: Пс.101, 7- 8).

Глава 7. О начале и жизни сарабаитов

Когда христианская Церковь имела эти два рода монахов и когда это звание мало-помалу стало приходить в худшее состояние, то после этого возник тот самый худший и неверный род монахов или, лучше, выросло то ожившее вред­ное насаждение, которое, в начале Церкви проис­ходя от Анании и Сапфиры, было посечено строгостию апостола Петра, которое между мона­хами столь долго считалось гнусным и отврати­тельным, ни у кого не было в употреблении, пока продолжался напечатленный в памяти верных страх того столько строгого суда, по которому блаженный Апостол сказанных виновников ново­го злодеяния не удовольствовался уврачевать по­каянием и удовлетворением, но гибельнейшее произрастение поразил скорою смертию. Но ког­да этот пример строгого наказания Анании и Сапфиры от Апостола мало-помалу по долгой беспечности и по древности времени вышел у не­которых из мыслей, то появился этот род сара­баитов, которые, оттого что отделялись от сожи­тельства в киновиях и заботились отдельно всяк о своих нуждах, на египетском языке названы сарабаитами*. Происходя их числа тех, о кото­рых мы сказали, которые желали лучше принять личину евангельского совершенства, нежели по истине приобрести его, будучи возбуждаемы соревнованием или похвалами тех, которые нестяжательность Христову предпочли всем богат­ствам мира, они, по слабодушию принимая личину высшей добродетели, будучи принуждены необходимостию вступить в это звание и думая считать­ся монахами только по имени, без всякого усер­дия к подвигам, никак не принимают благочиния киновийского, не подчиняются воле старцев, не принимают их наставлений, не учатся отсекать свою волю, от правильной учености не принима­ют никакого правила здравой рассудительности; но, отвергаясь мира только напоказ, по человекоугодию, под привилегией этого имени, остаются в своих жилищах, связанные теми же занятиями, или, строя себе особые кельи и называя их мо­настырями, живут самочинно, по своей воле, ни­как не подчиняясь евангельским заповедям, что­бы не предаваться никаким заботам о ежедневном пропитании, никаким развлечениям по домашним делам. Это исполняют, без всякого сомнения, одни те, которые, отказавшись от всякого имуще­ства мирского, так подчинились настоятелям, что не считают себя господами для самих себя; а сарабаиты, которые, уклоняясь от строгости киновийской, живут по двое и по трое в кельях, не довольствуясь попечением аввы и не подчиняясь его власти, но заботясь особенно о том, чтобы, освободившись от ига подчиненности старцам, иметь вольность исполнять свою волю, выходить, куда бы ни вздумалось, побродить и делать, что угодно, — днем и ночью изнуряют себя поден­ными работами даже больше, нежели живущие в киновиях, но не с тою верою и не с тем намерением. Ибо они делают не для того это, чтобы плод своего труда передать в распоряжение эконома, но чтобы приобресть себе деньги, кото­рые сберегают. Смотрите, какое различие между ними (то есть киновитами и сарабаитами). Те (киновитяне), нисколько не думая о завтрашнем, с благодарностию приносят Богу плоды своих трудов; а эти (сарабаиты), не только на завтра, но и на многие годы вперед простирая заботы без веры, считают Бога лживым или неимущим, как будто Он обещанного ежедневного пропитания и одежды доставить им не может или не хочет. Те всячески стараются, чтобы жить в несостоятель­ности и нищете, а эти — чтобы приобресть полное обилие всех благ. Те ревностно стараются о том, чтобы в ежедневных работах сделать еще сверх назначенного урока, чтобы из того, что будет превышать потребность монастыря, по распоря­жению аввы отдавать в темницы, или странноприимницы, или больницы, или нуждающимся; а эти стараются о том, чтобы то, что превышает ежедневное пропитание, употреблять на роскош­ные удовольствия или по крайней мере по среб­ролюбию сберегать. Наконец, если положим, что они собранное не с лучшим намерением могли бы потребить лучше, нежели как мы сказали, то и это  не  равнялось  бы  с  заслугою  добродетели и совершенством киновитян. Ибо сии, принося монастырю столько доходов и ежедневно отка­зываясь от них, живут в таком смирении и подчинении, что отказываются от власти распо­ряжаться как собою, так и приобретенным собственными трудами, постоянно возобновляя горячность первого самоотвержения, когда еже­дневно лишают себя плодов своих трудов; а сарабаиты, превозносясь тем самым, что кое-что подают бедным, ежедневно стремятся к погибели. Тех терпение и строгость, по которой они так благочестно пребывают в принятом однажды зва­нии, что никогда не исполняют своей воли,— ежедневно делают распявшимися этому миру и живыми мучениками; а этих холодность произ­воления живыми низвергает в ад. Итак, эти два рода монахов в этой области почти равною численностию соперничают между собою. Впрочем, мы узнали, что и в других странах, по которым заставила проходить надобность по делу кафо­лической веры, есть достаточно и этого третьего рода — сарабаитов, и он почти один есть. Во вре­мена Лукия, бывшего епископом арианской ереси, при императоре Валенте, когда мы относили ми­лостыню нашим братиям, которые из Египта и Фиваиды были сосланы за твердость православ­ной веры в рудники в Понт и Армению, хотя очень  редко  мы  видели  в  некоторых  городах заведения киновий, а об анахоретах у них не слышно было*.

* По-еврейски romoboth или remoboth, по-латыни renuitae, то есть отвергающие иго подчиненности игумену и правила монашеского общежития, живущие по своей воле, на своем иждивении.

** Может быть, это говорится о прежнем времени, или в самом деле в тех местах, где проходил авва Пиаммон, не было анахоретов; но во время пребывания святых Василия Великого и Григория Богослова в пустыне анахореты уже были, как они упоминают о них в своих сочинениях аскетических.

Глава 8. О четвертом роде монахов

Есть, правда, и еще иной, четвертый, род* монахов, который, как видим, недавно произошел от тех, которые величаются званием и образом анахоретов и которые вначале с некоторою горячностию на короткое время по-видимому иска­ли совершенства киновийского, но, постепенно охладевая, пренебрегая отсечением прежних нра­вов и пороков, не хотят долее сносить иго смирения и терпения, отказываются подчиняться власти старцев, ищут отдельные кельи и желают сидеть уединенно, так чтобы никто не оскорблял их и они могли бы почитаться от людей терпели­выми, кроткими и смиренными. Такое установле­ние, такая холодность никогда не допустит им прийти к совершенству. Ибо таким способом по­роки их не только не будут пресечены, но еще боль­ше усилятся, когда некому будет обнаруживать их, подобно тому как какая-нибудь смертоносная внутренняя зараза чем больше будет скрываема, тем, глубже проникая, произведет в больном неизлечимую болезнь. Ибо по причине отдельно­сти кельи никто уже не посмеет обличать пороки уединенного, которые хотел лучше утаивать, не­жели уврачевать. А добродетели порождаются не скрыванием пороков, а побеждением их».

* Об этом роде монахов святой Венедикт говорит: «Есть и четвертый род монахов, который называется странниками, которые во всю свою жизнь бродят по разным странам, но три и по четыре дня гостят в кельях разных лип, всегда шатаются, никогда не постоянны, всегда ищут удовольствий по чревоугодию. Они хуже еще сарабаитов» (Святой Венедикт Нурсийский. Правило. Гл. 1).

Глава 9. Вопрос: «Какое различие между киновиею и монастырем?»

Герман: «Есть ли какое различие между ки­новиею и монастырем, или тем и другим именем означается один предмет?»

Глава 10. Ответ

Пиаммон: «Хотя некоторые безразлично на­зывают монастыри киновиями, однако ж меж­ду ними есть разность та, что монастырь есть имя квартиры, означает не больше, как место, то есть жилище монахов, а киновия означает также качество и благочиние этого рода жизни. Мо­настырем может называться жилище даже и одного монаха, а киновиею не может называться; называется так только соединенное общество многих обитателей*. Называются также монасты­рями и места, в которых живут общества сарабаитов.

* Киновия,— греческое  слово от κοινος — общий и βιος жизнь,— значит общежитие по особенному уставу.

Глава 11. Об истинном смирении, и как авва Серапион обличил ложное смирение одного странника

Я вижу, что вы от лучшего рода монахов при­няли начало этого звания, то есть от похвального подвижничества киновитян стремитесь к высоте благочиния анахоретов, с истинным расположе­нием сердца следуете добродетели смирения и терпения, которой, без сомнения, научились там, не подделываясь под нее, как некоторые, ложным смирением слов и притворным, излишним покло­нением тела при некоторых должностях. Такое притворство смирения авва Серапион в одно время хорошо обличил. Однажды пришел к нему один человек, который видом и словами показы­вал большое самоуничижение; старец, по обычаю, пригласил его совершить с ним молитву; тот, никак не соглашаясь на его просьбу, кланяясь, уверял, что он подвержен стольким грехам, что недостоин даже дышать этим общим воздухом, и не садился на рогожу, а на землю, а тем более не согласился на омовение ног. По окончании обеда, когда обычай призывал к собеседованию, авва Серапион начал кротко, благосклонно увещевать его, чтобы он праздным бродягою, особенно когда он молод и так здоров, по легкомысленному непостоянству не расхаживал повсюду, но, сидя в келье, по правилам старцев содержался лучше своим трудом, нежели на чужой счет. Этого не допускал и апостол Павел, и хотя за труд пропо­веди Евангелия он имел право на пропитание от других, однако ж лучше хотел день и ночь рабо­тать, чтобы своими руками приготовлять еже­дневное пропитание себе и тем, которые служили ему, а работы производить не могли. На это он так оскорбился и опечалился, что не мог скрыть досаду в сердце, не обнаружить в лице. Старец сказал ему: «Сын мой! Ты приписывал себе все тяжкие преступления, не боясь бесславия столь грубых пороков, навлекал на себя худое мнение; почему же теперь на наше простое увещание, которое не только не содержит в себе никакого поношения, но и выказывает желание назидания и любви, ты, как вижу, возмутился таким негодо­ванием, что не мог не обнаружить его и на лице, даже притворно показывать вид спокойный? Или, может быть, когда ты уничижал себя, не ожидал ли, что я выскажу изречение: «праведный себе самаго есть оглаголник в первословии» (ср.: Притч.18,17)? Потому надобно стяжать истин­ное смирение сердца, которое состоит не в при­творстве наружном и на словах, а в искреннем уничижении духа. Оно проявится в ясных при­знаках терпения не тогда, когда кто сам будет тщеславиться своими пороками, невероятными для других, но когда не оскорбится, если припи­шут ему другие, и с кротостию сердца, благоду­шием перенесет обиды, причиненные другими»».

Глава 12. Вопрос: «Как может быть приобретено истинное терпение?»

Герман: «Мы желаем знать, как можно приобресть и сохранить благодушие. Хотя мы нало­жим на уста молчание, как нам сказано, воль­ность слов ограничим, и таким образом могли бы сохранить спокойствие сердца, однако ж и при обуздании языка иногда не сохраняется внутрен­нее, тихое состояние. И потому думаем, что не иначе можно сохранить кротость, как удалением в кельи и пребыванием в уединении».

Глава 13. Ответ

Пиаммон: «Истинного терпения и благоду­шия ни приобресть, ни сохранить нельзя без сер­дечного смирения. Если оно будет происходить из этого источника, то не будет иметь нужды ни в пособии кельи, ни в удалении в пустыню. Ибо оно не нуждается во внешних пособиях, когда внутри основывается на добродетели смирения, то есть родительницы и охранительницы его. Если же мы возмущаемся от оскорблений других, то значит, что в нас нет основания смирения, прочно утвержденного; посему здание наше со­трясается и от малой бури до опасности падения. Ибо не то терпение бывает похвально и удиви­тельно, если, не уязвляемо никакими стрелами врагов, будет сохранять спокойствие, но то будет славно, когда при нападении на него бури искушений останется непоколебимым. Ибо чем более кто удручается и сокрушается несчастиями, тот тем лучше укрепляется и тем более изощря­ется,  чем более ударов получает. Ибо всякий знает, что терпение состоит в перенесении стра­даний*, и терпеливым должен называться только тот, кто без ропота переносит все наносимые ему оскорбления. Посему справедливо Соломон го­ворит: «лучше муж долготерпелив паче крепкаго, удержаваяй же гнев паче вземлющаго град» (ср.: Притч.16,32). Еще: «долготерпелив муж мног в разуме, малодушный же крепко безумен» (Притч.14,29). Итак, если кто, быв обижен, воспламеня­ется гневом, то горечь нанесенного оскорбления надобно считать не причиною греха, а обнаруже­нием сокровенной немощи, по притче Спасителя (см.: Мф.7, 24-27), которую Он высказал о двух домах, из коих один построен на камне, а другой на песке и на которые одинаково напали буря, дождь и наводнение; но основанный на твердом камне не потерпел вовсе никакого вреда от силь­ного напора, а построенный на рассыпном песке тотчас разрушился. Очевидно, что он разрушил­ся не потому, что нашло наводнение от дождя или потока, а потому, что неразумно был постро­ен на песке (ибо от этой же бури не падает дом, основанный на камне). И святой человек, подоб­но грешнику, искушается, но они друг от друга отличаются тем, что первого не побеждают и сильные искушения, а последний падает и от ма­лого искушения. И праведника нельзя было бы похвалить за мужество, если бы он побеждал без искушения, так как победа не может иметь места без борьбы с противником. «Блажен муж, иже претерпит искушение, зане искусен быв приимет венец жизни, егоже обеща Бог любящим Его»,—говорит апостол Иаков (ср.: Иак.1,12). И по апостолу Павлу, добродетель усовершается не в праздности и удовольствиях, а в немощи (см.: 2Кор.12,9). «Се, положих тя днесь аки град тверд и в столп железный, и аки стену медяну, крепку всем царем Иудиным и князем его, и священником его и людем земли: и ратовати будут на тя и не премогут тя, понеже с тобою Аз есмъ, — говорит Господь пророку Иере­мии.—Да избавлю тя» (ср.: Иер.1, 18-19).

* Латинское слово patientia происходит от patio — страдаю, терплю (ср. греческое υπομονη от υπομενω — выдерживаю что, переношу, терплю).

Глава 14. Пример терпения одной благочестивой женщины

Такого терпения я хочу представить вам по крайней мере два примера, из коих один показа­ла одна благочестивая женщина, которая, желая усовершиться в добродетели терпения, не только не бегала искушений, но еще искала, чтобы огор­чили ее, и, сколь ни часто была оскорбляема, не падала от искушений. Женщина эта жила в Александрии, происходила от знатного рода и в доме, оставленном ей родителями, благочестно служила Богу. Однажды, пришедши к блажен­ной памяти архиепископу Афанасию,  просила дать ей для пропитания какую-нибудь вдову из призреваемых на церковном иждивении. «Дай мне, — говорила она,— одну из сестер, которую бы я успокоила». Первосвятитель, похвалив предложение женщины, готовность ее к делу мило­сердия, приказал из всех выбрать такую вдовицу, которая бы превосходила всех честностию нра­вов, степенностию и образованием, чтобы желание щедрости принимающей не было побеждено по­роком и чтобы искавшая в бедной награды, ос­корбившись злым нравом ее, не потерпела вреда в вере. Когда она, приведши в дом, стала услуживать ей во всем, то, испытывая добродетель ее скромности и тихости и видя, что она воздает ей честь ежеминутно благодарностию за услуги че­ловеколюбия, чрез несколько дней опять пришед­ши к первосвятителю, говорила: «Я просила, что­бы ты приказал дать мне такую, которой бы я послужила и успокоила». Он, не понимая пред­ложения и желания этой женщины, думал, что просьба ее по нерадению надзирателя не была исполнена, и, не без душевного смущения рассле­дуя причины медленности его, тотчас узнал, что дана ей вдовица честнейшая прочих, тихонько приказал дать ей злейшую всех, то есть которая гневливостию, сварливостию, жестокостию, говорливостию превосходила всех, подверженных этим порокам. Когда нашли и дали ей такую, то, взявши в свой дом, она с таким усердием и этой, как и первой вдове, даже еще усерднее, стала услуживать, а в благодарность за такие услуги она получала от нее только то, что та постоянно оскорбляла ее недостойною бранью, злословием, поношением, укоряла ее, с язвительным ругатель­ством выговаривала ей за то, что она выпросила ее к себе у архиепископа не на успокоение, а на мучение и поношение и что она привела больше от покоя к труду, нежели от труда к покою. Эти непрестанные оскорбления иногда простирались до того, что эта дерзкая женщина не удерживала рук и от побоев; а хозяйка удваивала свои смиренные услуги ей, научалась побеждать разъя­рившуюся не сопротивлением, но смиренным подчинением себя ей, так что, обижаемая всяким бесчестием, безрассудство ругательницы усмиря­ла кротостию, человеколюбием. Таким упражне­нием вполне укрепившись и приобревши совер­шенную добродетель желаемого терпения, она пришла к первосвятителю благодарить как за выбор такой, так и за благодеяние приучения ее, за то, что он по желанию ее назначил ей самую лучшую учительницу терпения, которой постоянными оскорблениями, как каким-нибудь маслом подвижников, ежедневно укрепляясь, она достигла высшего терпения душевного. «Нако­нец ты дал мне, — говорила она, — такую, кото­рую я должна была успокоивать; а та первая своими услугами больше почитала и успокоивала меня». Этого довольно сказать о женском поле, чтобы воспоминанием об этом мы не только назидались, но и стыдились, так как если мы не за­беремся наподобие зверей в норы келий, то не можем сохранить терпения.

Глава 15. Пример терпения аввы Пафнутия

Теперь представим другой пример терпения — аввы Пафнутия, пресвитера, который в славной и везде прославляемой Скитской пустыне всегда жил столь уединенно,  что прочие отшельники прозвали его буйволом, потому что он как бы по врожденной наклонности любил жить всегда в уединении. Он еще в отрочестве показал в себе такую благодать и добродетель, что даже высо­кие и знаменитые мужи того времени дивились его степенности и непоколебимому постоянству. Когда сии, из уважения к его добродетели, не­смотря на молодость, сравняли его с старцами и положили присоединить к своему чину, то за­висть,  возмутившая  души  братьев  патриарха Иосифа,  воспламенила  огнем  едкой  ревности одного  из  числа братии.  Желая  обезобразить красоту его каким-нибудь пятном бесславия, он придумывает такое зло, чтобы улучить удобное время, когда Пафнутий из кельи пойдет в цер­ковь в воскресный день. Вошедши воровски в его келью, он спрятал свою книгу в его вязанье, которое авва обыкновенно делал из пальмовых прутьев; довольный сделанною проделкою, завистник и сам пришел в церковь как человек с чистою, искреннею совестию. По окончании обыч­ной службы он пред всеми братиями принес святому Исидору, бывшему прежде Пафнутия пресвитером в той же пустыне, жалобу на то, что у него из кельи украдена книга. Когда эта жа­лоба его так смутила души всех, особенно пре­свитера, что не знали, что придумать или что предпринять, будучи все поражены крайним удив­лением по новости такого неслыханного там преступления, то донесший об этом обвинитель требовал, чтобы, по удержании всех в церкви, посланы были избранные обыскать кельи всех братии. Три старца, по назначению пресвитера, обошли кельи всех, наконец нашли спрятанную книгу в келье Пафнутия между пальмовыми плетенками, где спрятал наветник. Нашедшие книгу тотчас принесли ее в церковь и положили пред всеми. Пафнутий по чистоте совести хотя был спокоен, впрочем как бы признавая себя ви­новным в воровстве, в удовлетворение за это про­сил назначить ему род покаяния, по стыдливости и скромности остерегаясь, чтобы, если на словах будет усиливаться снять с себя обвинение в во­ровстве, снова не обличили его еще во лжи, когда никто не подозревал ничего другого, кроме того, что открылось. Когда он ушел из церкви, не упа­дая духом, но полагаясь на суд Божий, то стал постоянно молиться со слезами, утроил пост и с крайним смирением духа повергался пред людь­ми. Но когда он почти две недели подвергал се­бя такому сокрушению плоти и духа,  в день субботний или воскресный поутру пришел в цер­ковь не для  принятия Святого Причастия, а повергшись при пороге, просить прощения, то Знающий все сокровенное и Свидетель его (Бог) не попустил ему, чтобы долее сокрушал себя или другие бесчестили его. Ибо что сделал без сви­детелей из людей тот изобретатель беззакония, бесчестный вор своей вещи, хитрый обесславитель чужой чести, то (Бог) открыл чрез диавола, который был подстрекателем к этому преступле­нию. Ибо, объятый злейшим демоном, он обнару­жил все козни тайной проделки, и тот же сделал­ся разглашателем преступлений и обмана, кто был изобретателем. Этот нечистый дух так силь­но и долго мучил его, что не могли освободить от него не только молитвы там живших святых, которые  имели  Божественный  дар  повелевать бесами, но и особенная благодать самого Исидо­ра-пресвитера  не  выгнала  из  него  жестокого мучителя, хотя по милости Господней дана была ему такая сила, что иной бесноватый даже и до порога его еще не был насильно привлечен, как получал исцеление; Христос эту честь предоста­вил молодому Пафнутию, чтобы (бесноватый) исцелился молитвами того, кому наветовал и которого славу завистливый враг думал умень­шить; провозглашая его имя, он получил проще­ние в своем прегрешении и конец настоящего мучительства. Так-то еще в молодости его было предзнаменовано то совершенство, которое он усугубил в зрелых летах. Итак, если хотим до­стигнуть верха его добродетелей, то начнем с то­го же, с чего и он начал.

Глава 16. О совершенстве терпения

Двоякая причина побудила меня к рассказу этого дела; во-первых, чтобы мы, рассматривая такую непоколебимость и постоянство мужа, тем больше имели расположения к спокойствию и терпению, чем меньшим подвергаемся наветам врага, нежели сколько он желает; потом, чтобы мы твердо были убеждены в том, что мы не можем быть безопасны от бурь искушений и от нападений диавола, если всякую подмогу нашему терпе­нию и всю надежду будем полагать не в силах внутреннего нашего человека, а в затворе кельи, или в удалении в пустыню, или в сообщест­ве святых,  или в пособии какой-нибудь вещи, находящейся вне нас. Ибо если Господь, сказав­ший в Евангелии: «Царствие Божие внутрь вас есть» (Лк.17,21), не укрепит нашего духа силою Своего покровительства, то напрасно думаем, что мы можем победить козни врага при помощи жи­вущих с нами людей, или уклониться простран­ством места, или укрыться под защитою кровли. Ибо хотя все это было у святого Пафнутия, однако ж искуситель мог найти доступ к нему для искушения, и этого злейшего духа не отогна­ли оплот стен, или уединение пустыни, или заслу­ги святых в том собрании. Но поелику святой раб Божий не на это внешнее, а на Самого Су­дию всего сокровенного возлагал надежду своего сердца, то никак не мог поколебаться от злоухищрений такой брани. И напротив, тот, кого зависть подстрекнула к такому злодеянию, не пользовался ли выгодою уединения, отдаленного жилища и сообществом блаженного аввы Исидо­ра, пресвитера, и других святых? Однако ж, когда диавольский вихрь подхватил его на песке, то не только покривил, но и разрушил его жилище. Следовательно, мы должны искать покоя нашего не отвне и не должны думать, что чужое терпение поможет нашей нетерпеливости.  Ибо как Цар­ствие Божие внутрь нас есть, так враги человеку суть домашние его (см.: Мф.10, 36). Никто боль­ше не враждебен мне, как мое чувство, которое мне есть самый близкий домашний. И потому если бы мы были заботливы, то не могли бы потерпеть вред от внутренних врагов. Ибо когда не враждуют против нас наши домашние, тогда и Царствие Божие приобретается спокойствием духа. Если тщательно исследуешь причину этого, то узнаешь, что мне не может сделать вреда че­ловек даже злобный, если я сам против себя не буду воевать немирным сердцем. Если же я по­лучу вред, то это не от чуждого нападения, а от моего нетерпения. Ибо как тяжелая, твердая пища полезна здоровому, так она гибельна боль­ному. Но она сама по себе не может повредить принимающему, если немощь принимающего не придаст ей силу повредить. Итак, если бы когда-нибудь произошло между братиями подобное ис­кушение, то, не нарушая спокойствия, не допус­тим злословных поношений мирских. Не должны мы удивляться и тому, что среди святых мужей есть всякие развращенные, негодные, потому что пока нас (как пшеницу) топчут и растирают на гумне этого века, то между отличною пшеницею необходимо бывают смешаны и плевелы, которые навсегда будут преданы огню. Наконец, если са­тана между Ангелами, Иуда между Апостолами, Николай, изобретатель развратной ереси, между избранными диаконами упоминаются, то нет ни­чего удивительного, что и между святыми ныне находятся негодные люди. Хотя некоторые ут­верждают, что этот Николай был не тот, который Апостолами был избран на дело служения, одна­ко ж не могут отвергать того, что он был из числа учеников, которые все в то время, очевидно, были такими, столь совершенными, каких ныне очень мало находим и в киновиях.  Итак, мы должны предлагать себе (для подражания) не падение вышесказанного брата, который в той пустыне пал таким плачевным образом, и не тот страшный порок,  который,  впрочем,  после он омыл необыкновенными слезами покаяния, а луч­ше — пример блаженного Пафнутия, чтобы нам не расстроиться от падения того, которого при­творная набожность еще более усилила заста­релый порок зависти, но чтобы всею силою пос­ледовать смирению последнего,  которое  покой пустыни не вдруг породил ему, но приобретенное между людьми уединенная пустыня образовала и усовершила.

Глава 17. О зловредности зависти

Надобно знать, что зависть труднее вылечить, нежели другие страсти. Ибо кого она однажды повредила своим ядом, для того почти, можно сказать, нет лекарства. Ибо она есть такая зараза, о которой образно говорится чрез Пророка: «се, Аз послю на вас змий умерщвляющия, имже несть обаяния, и угрызут вас» (Иер.8, 17). Итак, правильно сравнивается у Пророка с ядом смер­тоносного василиска уязвление зависти, которою первый заразился и погиб виновник всех ядов и начальник. Ибо наперед он сам себя погубил, прежде нежели излил смертоносный яд на чело­века, которому позавидовал. Ибо «завистию диаволею смерть вниде в мир, вкушают же ю, иже от ея части суть» (ср.: Прем.2, 24), как тот, который первый растлился заразою этого зла, не принял ни лекарства покаяния и никакого сред­ства к уврачеванию, так и те, которые попустили уязвлять себя тем же угрызением, отвергают вся­кую помощь святого заклинания (см.: Пс. 57, 5-6); потому что они не по какой-нибудь вине других, а от счастия их мучатся, стыдятся обнаружить самую истину, а какие-нибудь сторонние, пустые и нелепые причины оскорбления приискивают. Так как эти причины вовсе ложны, то одно есть для них врачевство — извержение того смерто­носного яда, который они не хотят обнаружить, скрывают в своем сердце. Об этом Премудрый хорошо сказал: «аще угрызнет змий не в шепте, и несть излишества обивающему» (Еккл.10, 11). Это суть тайные угрызения, которым одним не помогает врачевство мудрых. Даже до того неисцельна эта погибель (то есть зависть), что от ласки ожесточается, от услуг напыщается, подар­ками раздражается, потому что, как говорит тот же Соломон, «ревность ничего не терпит» (Притч.27, 4; перевод с подлинника). Ибо чем более иной будет преуспевать покорностию смирения, или добродетелию терпения, или славою щедро­сти, тем большею завистию подстрекается завис­тливый,  который падения  или смерти желает тому, кому завидует. Например, зависть одиннад­цати патриархов никакою покорностию невинно­го брата не могла смягчиться, как говорит об этом Священное Писание (см.: Быт. 37). А зави­довали ему братья его за то, что любил его отец их, и не могли говорить с ним ничего мирно, пока зависть их, не терпевшая никакой ласки услуж­ливого и покорного брата, желавшая его смерти, едва могла удовольствоваться продажею брата. Итак, ясно, что всех пороков гибельнее и труднее к излечению зависть, которая самыми лекарства­ми, от которых прочие страсти прекращаются, еще воспламеняется. Например, кто скорбит о причиненном ему вреде, тот исцеляется щедрым вознаграждением;  кто  негодует  за  нанесенную обиду, тот умиротворяется смиренным извинени­ем. А что сделаешь тому, кто еще более оскорб­ляется тем самым, что видит тебя более смиренным и более приветливым, которого воспламеняет на гнев не корыстолюбие, которое удовлетворяет­ся наградою,  не обида или желание мщения, которое побеждается ласкою, услугами, но раз­дражает его только успех чужого счастия? Кто же, для удовлетворения завистливому, захочет лишиться благ, потерять счастие, подвергнуться какому-нибудь бедствию? Итак, чтобы василиск (диавол) одним уязвлением только этого зла (зависти) не истребил всего того, что в нас есть живого, что как бы воодушевляется жизненным действием Святаго Духа, постоянно будем испра­шивать помощи Божией, для которой нет ничего невозможного. Прочие яды змей, то есть плот­ские грехи или пороки, которым как скоро под­вергается, так легко и очищается человеческая немощь, имеют некоторые следы своих ран на плоти, от которых хотя бы земное тело и весьма жестоко страдало, однако ж если какой-нибудь искусный заговорщик Божественных стихов при­ложит противоядие или лекарство спасительных слов, то гнойная рана не доведет до вечной смерти души. А зависть, как яд, излитый василис­ком, убивает самую жизнь религии и веры, прежде нежели почувствуется рана в теле. Ибо не против человека, а явно против Бога возносит­ся злохулитель, который, ничего другого в брате не похищая, кроме доброй заслуги, порицает не вину человека, а только суды Божий. Итак, за­висть есть тот «корень горести, выспръ прозябаяй» (Евр.12, 15), который, поднимаясь в высоту, устремляется к поношению Самого Виновника — Бога, Который сообщает человеку блага. Никого не должно приводить в смущение то, что Бог грозит послать василисков, которые бы жалили тех, которых пороки оскорбляют Его (см.: Иер. 8, 17).  Хотя  верно  то,  что  Бог  не  может  быть виновником зависти, однако ж справедливо и достойно Божественного суда, чтобы, когда блага сообщаются смиренным, а гордым и недобрым отказывается в них, как бы от Самого Бога посланная зависть поразила и съедала тех, кото­рые, по Апостолу, заслужили быть преданными в превратный смысл, как говорится и во Второ­законии: «тии раздражима мя не о Бозе, и Аз раздражу их не о языце» (ср.: Втор.32,21)». Пиаммон этим рассуждением сильно воспламе­нил наше желание, по которому мы от первых правил общежития начали стремиться ко второй степени отшельничества. Ибо сначала от него мы получили начальные понятия об уединенном жи­тельстве, знание которого после в Ските мы пол­нее приобрели.  

2. Собеседование аввы Иоанна (Диолкосского) о цели киновии и пустынножительства

Глава 1. О киновии аввы Павла и о терпении одного брата

Спустя немного дней, увлекаясь же­ланием большего научения, с пол­ным усердием мы опять пришли в киновию аввы Павла (Ливийского), где больше двухсот братии пребывали, а в честь торжества, которое в то время совершалось, собралось бесчисленное мно­жество монахов из других киновий. Ибо торжественно совершались годовые поминки по смерти прежнего аввы, управлявшего этою киновиею. Мы для того упоминаем об этом собрании, что­бы кратко рассказать о терпении одного брата, которое в присутствии всего этого собрания про­явилось с непоколебимою кротостию его. Хотя цель этого писания другая, именно чтобы изло­жить беседу аввы Иоанна, который, оставив пустыню, с крайним смирением подчинился в той киновии, впрочем, считаем не лишним, без всякой околичности слов, всем ревностным доставить большее назидание в добродетелях. Итак, когда на большом дворе под открытым небом множе­ство монахов сидело отдельными рядами, по двенадцати, и один брат, взяв блюдо с кушаньем, довольно медленно нес, то по поводу этой медленности вышеупомянутый авва Павел, который заботливо ходил между толпою прислуживаю­щих (во время обеда) братии, замахнувшись ру­кою, в виду всех ударил его ладонью, так что удар слышен был сидящим напротив их, и даже дальним. А это он сделал для того, чтобы всем пришедшим показать терпение юноши и все присутствовавшие при этом зрелище из примера этого научились кротости. А как рассудительно старец это сделал, это показало самое дело. Ибо достопамятный по терпению юноша с такою кротостию духа принял это, что не только ника­кого слова не вылетело из его уст, и ни малей­шего ропота, который бы обозначился молчали­вым движением губ, но даже самая скромность, спокойствие уст или цвет лица нисколько не изменились. Этот поступок не только для нас, которые, недавно пришедши из монастыря Си­рийского, в столь очевидных примерах не вида­ли добродетели терпения, но и для всех, которые не были чужды таких упражнений, был так уди­вителен, что и старшим мужам этим поступком было преподано особенное наставление, именно, что отеческое наказание не поколебало его тер­пения, даже и зрелище такого множества не по­крыло лица его краскою стыда.

Глава 2. О смирении аввы Иоанна

Итак, в этой киновии мы нашли весьма древ­него старца, по имени Иоанн, которого слова и смирение, которым он превосходил всех святых, думаем, никак не должно проходить молчанием, зная, что он процветал таким особенно совершен­ством, которое хотя есть матерь всех добродете­лей и твердое основание всего духовного здания, но совсем изгнано из наших постановлений. Оттого неvудивительно, что мы не можем восхо­дить на высоту их,— мы, которые, не говорю, до старости не можем прожить под правилами ки­новии, но, едва два года быв в состоянии понести иго подчиненности, тотчас идем странствовать для улучения вредной свободы, да и в то самое малое время не по правилам строгости, а по вольности своего произвола мы подчинялись вла­сти старца, так что казалось, что мы не учились науке терпения, а ожидали время для улучения вольности. Итак, когда мы увидели этого старца в киновии аввы Павла, то, удивляясь его старости и благодати мужа, которою он был одарен, покло­нившись лицом до земли, мы начали просить, чтобы он благоволил открыть нам, по какой причине, оставив приволье пустыни и то высокое звание (то есть отшельничество), которым он славился больше прочих мужей одинаковой с ним жизни, лучше захотел подчиниться игу кино­вии. Он говорил, что он не приготовлен к от­шельнической жизни, недостоин высоты такого совершенства и потому возвратился в училище новоначальных, если только может исполнять постановления и этих по требованию звания. Когда настойчивость нашей просьбы исключала смирение такого ответа, то наконец он начал речь так.

Глава 3. Ответ аввы Иоанна, почему он оставил пустыню

«Вы удивляетесь, что я оставил отшельничес­кую жизнь. Но я не только не унижаю и не отвергаю ее, напротив, со всем уважением прини­маю и люблю. Тридцать лет проведши в обще­стве киновии, другие двадцать лет я с удоволь­ствием прожил в пустыне, так что и любившие ее посредственно не обвиняли меня в нерадении. Но поелику приобретаемая в ней чистота духа иногда нарушается заботою о плотских вещах, то казалось более удобным возвратиться в киновию, чтобы скорее достигнуть совершенства в пред­принятом намерении и чтобы меньше было опас­ности от предпринятия трудной, высшей жизни отшельнической. Ибо лучше быть набожным в низшем, нежели небогобоязненным в высшем звании жизни*. И потому если я выскажу что-нибудь высоко и свободно, то прошу приписать это не тщеславию, а усердию к вашему назида­нию, потому что думаю, что нисколько не следует скрывать истину от вас, так усердно ищущих ее. Ибо думаю, что может доставить вам какое-нибудь наставление, если я, несколько отложив смирение, просто открою вам всю истину моего намерения. Надеюсь, что и вы за свободу слов не упрекнете меня в тщеславии, и совесть моя не будет обличать меня во лжи за утайку ис­тины.

*То есть лучше быть добрым и набожным киновитяпином, нежели худым, нерадивым анахоретом.

Глава 4. О добродетели аввы Иоанна, в которой он упражнялся в отшельничестве

Итак, если кто, услаждаясь уединением пусты­ни, мог забыть человеческие общества и с проро­ком Иеремиею говорить: «и дне человеча не пожелах, Ты веси» (ср.: Иер.17,16), то, признаюсь, и я по данной мне от Господа благодати достиг или по крайней мере старался достигнуть того же. Итак, помню, что по благому дару нашего Господа я часто приходил в такое восхищение, что забывал, что я обложен тяжестию бренного тела, и дух мой вдруг так отрешался от всех внешних чувств и над всеми вещественными предметами совершенно возвышался до того, что глаза и уши мои прекращали свои действия, и так наполнялся Божественным размышлением и духовным созерцанием, что часто не знал, принимал ли я пищу вечером, и на следующий день сомневался касательно вчерашнего разре­шения поста. По этой причине семидневная пища, то есть семь ровных хлебцев, в субботу отдельно каждому кладутся в ручную корзинку, так что пропуск обеда не укрывается. Этим обычаем предотвращается и погрешность от забвения, так что окончившееся число хлебов показывало ис­полнившееся течение недели, и порядок самого дня в неделе (то есть какой день ныне — среда или пятница). И пустынник не мог не знать, когда будет воскресенье и торжественное собра­ние братии. А хотя бы восхищение духа, о котором мы сказали, и нарушило этот порядок, однако ж способ ежедневного дела, показывая число дней*, предотвратит ошибку. Умалчивая о прочих добродетелях, приобретаемых в пустыне (потому что мы предположили рассуждать не о множестве добродетелей, а о цели пустынножи­тельства и общежития), кратко изъясню причины, по которым я захотел оставить ее и которые вы пожелали узнать, и в краткой речи раскрою все упомянутые плоды пустынножительства, которым надобно предпочитать некоторые высшие добро­детели.

* Пустынники приходили в каждую субботу в монастырь в церковь, в воскресенье приобщались, и у них в этот день происходили собеседования; отходя в пустыню, каждый пустынник клал себе в корзинку семь хлебцев, в каждый день по одному хлебцу ел, по числу хлебцев оставшихся знал, сколько дней прошло, какой ныне день, когда придет суббота и воскресенье. Также у них было назначено, сколько в день сделать работы, например, связать кор­зинку; по числу корзинок узнавали, сколько дней прошло в неделе.

Глава 5. О выгодах пустынножительства

Итак, пока редкость обитавших в то время в пустыне, доставляя нам свободу, при большом пространстве пустыни благоприятствовала нам, пока при большем уединении в отдаленных ме­стах мы очень часто восхищались до небесных восторгов и такое множество посещающих братий не отягощало наши чувства развлечениями чрезмерных забот по требованию учреждения гостеприимства; то я с ненасытимым желанием и со всем жаром сердечным держался спокойного уединения пустыни и жития там, подобного ан­гельскому блаженству. Но когда, как я сказал, большое число братии стало поселяться в той пустыне и уменьшение приволья в обширной пустыне не только стало охлаждать ревность к Божественному созерцанию, но и связывало дух многоразличными узами плотских вещей, то по­чел за лучшее исполнять правила общежития, нежели в том столь высоком звании (отшельни­честве) быть нерадивым по причине заботы о плотских потребностях. Хотя у меня теперь нет той свободы и духовных восторгов, но по совер­шенном оставлении заботы о завтрашнем дне меня утешает исполнение Евангельской запове­ди; и чего недостает мне для возвышенного со­зерцания, то вознаграждается покорностию по­слушания. Ибо достойно сожаления то, когда кто занимается изучением какого-нибудь искусства или упражнения, а до совершенства его вовсе не достигает.

Глава 6. О пользе общежития

Итак, коротко изъясню, какими выгодами те­перь я пользуюсь в этой жизни (в киновии); а вы, выслушав рассказ, рассудите: те выгоды пус­тыни могут ли сравняться с этими благодеяния­ми (киновии); из этого (рассказа) также можно увидеть и то, от скуки ли пустынной или по желанию чистоты захотел я лучше вступить в тесные обстоятельства киновии. Итак, в этой жизни нет никакой заботы о дневной работе, никакого развлечения от продажи или покупки, ни неизбежного попечения о годовом запасе хлеба, ни беспокойства о телесных вещах, по которому приготовляется необходимое не только для собственного употребления, но и для многих приходящих, наконец, нет никакого самовозноше­ния от похвалы человеческой, которое в очах Божиих хуже всего этого (то есть забот о те­лесном), даже великие труды пустынные часто погубляет. Но, не упоминая об опасностях духов­ной гордости и гибельного тщеславия в отшель­нической жизни, возвратимся к той общей у всех тяжести, то есть общей заботе о приготовлении пищи, которая (забота) превышает меру, не гово­рю, той древней строгости, которая вовсе не знала употребления масла, но начала быть недоволь­ною и этим послаблением нашего времени, когда одного секстария масла и одного модия чече­вицы, приготовленной для употребления прихо­дящих, достаточно было для исполнения обязан­ности угощения в течение целого года, а теперь удвоенною и утроенною мерою едва можно удов­летворять жизненной потребности. У некоторых это вредное послабление настолько возросло, что к уксусу и рассолу смешанным прибавляли не одну каплю масла, которую наши предки, пустын­ные постановления исполнявшие с большею строгостию воздержания, обыкновенно подливали только для прогнания тщеславия, но, раздробляя египетский сыр для лакомства, поливают маслом больше, нежели сколько нужно; и таким образом две пищи, различающиеся своею приятностию, которые порознь и в разное время с большим удовольствием могли бы питать монахов, они принимают, услаждаясь одним запахом. Стяжа­ние материальных вещей также настолько усили­лось, что отшельники под предлогом приличия и гостеприимства начали иметь в своих кельях сагу (плащ), которую без стыда я не могу и носить. Нечего и говорить о том, чем смущаемая душа, всегда углубляющаяся в духовное созерца­ние, особенно отягощается, каковы: стечение братий, обязанности принятия и провожания их, взаимные посещения, непрерывное беспокойство от различных разговоров и занятий, самое даже ожидание их развлекает душу, расстроенную все­гдашним, обычным беспокойством. Оттого-то и бывает, что пустынник и на свободе отшельниче­ства, при таких препятствиях и затруднениях, не достигнет до неизреченной восторженности серд­ца и лишается плода пустынного жительства. Если бы у меня, находящегося теперь в обществе и на молве, и не было того плода, то по крайней мере спокойная душа, умиротворенное сердце будет свободно от всяких забот. Если и у пребы­вающих в уединении не будет покоя, то хотя труды отшельничества понесут, но не получат от него плода, который приобретается только непо­колебимым спокойствием духа. Наконец, если бы мне, находящемуся в киновии, и недоставало чего-нибудь для чистоты сердца, то я буду дово­лен и выполнением одной Евангельской заповеди, которая, как известно всем, не может быть по­ставлена ниже плодов пустыни, именно чтобы не заботиться о завтрашнем дне, в подчинении до конца авве мне можно было хоть несколько под­ражать Тому, о Ком говорится: «смирил Себе, по­слушлив быв даже до смерти» (Флп.2, 8), и что­бы мне удостоиться смиренно говорить слово Его: «снидох, не да творю волю Мою, но волю пославшаго Мя Отца» (ср.: Ин.6, 38)»*.

* Авва Иоанн выставляет выгоды общежития следующие: 1) свобода от забот о приобретении пищи, питья, одежды и других необходимых вещей, о которых в киновии заботятся настоятель и эконом; а пустынники сами должны о всем заботиться; 2) большая безопасность от тщеславия, а в уединенном пустынножительстве удобнее подкрадывается гордость; иной хоть и не много постится, но, не видя другого, более строгого постника, начинает думать о себе высоко. Третья польза общежития — подчинение, умерщвление своей воли. Святой Василий Великий в «Пространных прави­лах» хорошо говорит о выгодах общежития (см.: Святой Василий Великий. Правила, пространно изложенные в вопросах и ответах. Ответ 7). Первая выгода та, что никто из нас сам собою без помощи других не может приготовить себе необходимое для жизни; это в киновии удобнее достигается, нежели в одиноком пустынножительстве; 2) в одиночестве еще и то неудобство, что пустынник не легко узнает, что он грешит в чем-нибудь, когда не­кому это заметить ему, благосклонно вразумить, наставить. Поэтому Премудрый говорит: «горе единому, егда падет, и не будет второго воздвигнуты его» (ср.: Еккл.4, 10); 3) в киновии больше удобств и случаев исполнять разные заповеди, нежели в одиночестве. Оди­нокий, делая одно дело, не может исполнять другого, например, посещая больного, не может исполнять обязанности гостеприим­ства; да и вообще в исполнении всякого дела не может иметь столько усердия и постоянства, как в общежитии — при соревнова­нии другим; 4) если мы все между собою члены одного тела— Церкви, которой Глава — Христос, то в совокупном, согласном действовании всех членов лучше выполняются все обязанности; если радуется один член, то и другие сорадуются ему; если стра­дает один член, то сострадают ему и другие члены. А в одиноче­стве никто не знает состояния других; 5) в Церкви сообщаются многим разные дарования Святаго Духа па общую пользу (см.: 1Кор. 12), а в одиночестве никто не может иметь все дарования, нужные для духовной жизни, некому послужить ими, и дар ос­тается бесполезным; 6) одинокому угрожает опасность от гордости: добродетели свои высоко пенит, недостатков своих не видит, и если некому указать ему их, то будет считать себя совершенным; да и не пред кем выказывать свои добродетели —сострадательность, кро­тость, терпение, смирение и тому подобное.

Глава 7. Вопрос о плодах общежития и пустынножительства

Герман: «Поелику ты, не как многие, коснул­ся не начала только того и другого жительства, но взошел на самый верх, то мы желаем знать, какая цель должна быть у киновитянина и какая у пустынника. Нет сомнения, что никто вернее и полнее не может рассуждать об этом, кроме того, кто, долгим трудом и опытом достигши совер­шенства того и другого, правильнее может объяснить выгоду и цель их».

Глава 8. Ответ

Иоанн: «Я мог бы сказать, что одному и тому же человеку невозможно быть совершенным в том и другом жительстве, если бы не удерживал меня пример очень немногих. Трудно найти кого-либо совершенным в каком-либо из них (то есть общежитии и уединенном пустынножительстве), а тем более быть вполне совершенным в том и другом весьма трудно и почти, можно сказать, невозможно человеку. Впрочем, если это когда и случалось, то нельзя относить это к общему правилу. Ибо не от меньшей части, то есть от рассмотрения немногих, но от того, что по силам многим, даже всем, должно быть у станов ляемо всеобщее правило. Если же что очень редко и очень немногими приобретается и превышает возможность общей добродетели, то это, как сде­ланное выше состояния слабой человеческой природы, надобно отличать от общих заповедей и надобно считать не столько примером (для под­ражания), сколько делом удивительным. Итак, то, что вы спрашиваете, по посредственности моего смысла я кратко объясню. Цель общежития* сос­тоит в том, чтобы умертвить и распять свою волю и по спасительной заповеди о евангельском совер­шенстве не иметь никакой заботы о завтрашнем дне (см.: Мф.6, 34). Достоверно, что этого со­вершенства никто не может достигнуть, кроме киновитянина. Такого человека пророк Исайя, описывая, так ублажает и восхваляет: «аще отвратиши ногу твою от суббот, еже не творити хотений твоих в день святый, не воздвигнеши ноги своея на дело, ниже возглаголеши словесе во гневе из уст твоих, и будеши уповая на Господа, и возведет тя на благоты земныя, и ухлебит тя наследием Иакова отца твоего: уста бо Господня глаголаша сия» (ср.: Ис.58, 13-14).. А совершенство пустынножителя состоит в том, чтобы иметь дух, свободный от всего земного, и соединять его с Христом, сколько дозволяет человеческая слабость. Такого мужа пророк Иере­мия описывая, говорит: «благо есть мужу, егда возмет ярем в юности своей: сядет на едине и умолкнет, яко воздвигну на ся» (Плач.3, 27-28)*. И Псалмопевец говорит: «уподобихся неясыти пустынней; бдех и бых яко птица особящаяся на крове» (ср.: Пс.101, 7-8). Итак, если кто не стремится к этой цели общежития и отшельниче­ства, то напрасно вступает в киновию или в отшельничество; потому что ни тот, ни другой не исполнит добродетели своего звания.

* «Сядет на едине» (одинок) — с Богом, не вмешиваясь в дела и желания житейские, и «умолкнет» от всякого шума мирского; «воздвигну на ся» (возвысился над собою), презирая земное и стремясь к Небесному; ибо мы добрым желанием возвышаемся к Богу. Итак, здесь предлагаются монаху три предмета: «покой духа и тела», который означается сидением в уединении; «молчание уст», когда говорится: «и умолкнет»; и усердие «к созерцанию», которым возвы­шается над собою.

Глава 9. О полном и истинном совершенстве

Но это есть не целое и во всем полное совер­шенство, а часть совершенства. Совершенство редко и очень немногим достается по дару Божию. Ибо тот истинно и не отчасти совершенен, кто и в пустыне нечистоту* уединения, и в киновии слабости братии сносит с равным великоду­шием. И потому трудно найти по всему совер­шенного в том и другом жительстве; потому что ни отшельник не может вполне достигнуть нестяжательности, или презрения и лишения матери­альных вещей, ни киновитянин — чистоты созер­цания, хотя я знаю, что того и другого совершенно достигли авва Моисей, Пафнутий и два Макария. Они так были совершенны в том и другом жительстве, что когда, удалившись дальше всех обитателей пустыни, ненасытно наслаждались уединением пустыни, сколько было возможно для них, никак не искали сообществ человечес­ких, однако ж так сносили посещение и слабости приходивших к ним, что, когда стекалось к ним бесчисленное множество братии для свидания и наставления, с непоколебимым терпением снося почти постоянное беспокойство принятия, они, казалось, во все время своей жизни ничему другому не учились или не упражнялись, как только чтобы услуживать общим обязанностям приходящих, так что все недоумевали, в каком преимущественно жительстве у них было больше тщания, то есть в пустынной ли чистоте или в жизни киновийской удивительнее проявлялось великодушие их.

* Под нечистотою разумеется забота о земных вещах — пище, одежде, жилище и тому подобном.

Глава 10. О тех, которые, будучи несовершенны, удаляются в пустыню

А некоторые продолжительным безмолвием в пустыне так превозносятся, что вовсе боятся со­общения с людьми, и когда хоть немного укло­нятся от своего пустынного уединения по случаю посещения братии, то возмущаются значитель­ным беспокойством духа и явно малодушеству­ют. Это обыкновенно случается особенно с теми, которые, несовершенно обучившись в киновии, не очистившись от прежних пороков, с незрелым расположением переходят на жительство в пус­тыню. Они, всегда несовершенные и слабые в том и другом жительстве, колеблются, куда бы ни наклонял их ветер смущения. Ибо как сообще­ством или беспокойством братии возмущаются по нетерпеливости, так и, пребывая в пустыне, не сносят скуки того безмолвия, которого искали, потому что они не знают даже и самой причи­ны, для которой должно желать или искать пустынножительства, но сущность добродетели и этого пустынножительства поставляют в том, чтобы, уклонившись сообщения с братиями, толь­ко избегать и укрываться от взоров человечес­ких».

Глава 11. Вопрос о средстве вразумить тех, которые скоро удаляются из киновии

Герман: «Каким же средством можно бы по­мочь нам и прочим одинаковой с нами слабости и меры, которые, мало научившись правилам об­щежития, прежде подавления всех пороков, нача­ли домогаться жительства в пустыне, или каким образом мы могли бы приобресть постоянство невозмутимого духа и непоколебимую твердость терпения,—мы, которые, неблаговременно пре­кратив жительство в киновии, оставили как бы самую школу и поприще для упражнения, на ко­тором начатки свои вполне должны бы изучить и усовершиться? А ныне пребывая в пустыне, как достигнем совершенства великодушия и терпе­ния или как испытательница внутренних движе­нии — совесть узнает, есть ли в нас эти доброде­тели или нет, чтобы нам, когда, в удалении от сообщения с людьми, не подвергаемся никаким раздражениям от них, обольстившись ложным мнением, как бы не подумать, что мы имеем не­поколебимое спокойствие духа?»

Глава 12. Ответ, как пустынник может узнать свои пороки

Иоанн: «Для искренно ищущих врачевания не может быть недостатка в средствах к исцеле­нию у истиннейшего Врача душ, особенно для тех, которые по отчаянию или беспечности не пренебрегают своими недугами, не скрывают опасности своих ран или по строптивости духа не отвергают врачевства покаяния, но с смирен­ным и благоговейным духом прибегают к Небес­ному Врачу для исцеления болезней, приключив­шихся по ошибке ли, от незнания или по нужде. И потому мы должны знать, что если удаляемся в пустыню или отдаленные места, еще не исце­лившись от пороков, то прекращается только действие их, а страсть не подавляется. Ибо внутри нас скрывается, даже распространяется корень всех грехов, который не был исторгнут, а что он живет в нас, это узнаем из следующих признаков: например, когда, находясь в пустыне, приход братии или краткое замедление их принимаем с каким-то неудовольствием смущенного духа, то мы узнаем, что в нас еще есть живая страсть нетерпеливости. А когда ожидаем прихо­да какого-либо брата, и если он по какой-нибудь необходимости замедлит, и мы в крайнем негодо­вании обвиняем его медленность, и чрезмерная забота ожидания возмущает наш дух, то испытание совести ясно покажет, что в нас есть пороки гнева и печали. Также если брат попросит книгу для чтения или другую какую-нибудь вещь для употребления и опечалит нас его просьба или наш отказ оттолкнет его, то нет сомнения, что мы еще связаны узами скупости или сребролюбия. Если внезапный помысл или порядок священно­го чтения приведет нам на память женщину и при этом мы почувствуем какое-то возбудившее­ся щекотание, то должны знать, что в наших чле­нах еще не погасла блудная страсть. Если же от сравнения нашей строгости с послаблением дру­гих хоть самое тонкое возношение будет иску­шать нашу душу, то верно мы растлены злою за­разою гордости. Итак, когда мы заметим эти признаки пороков в нашем сердце, то должны знать, что у нас нет только действия греха, а не страсти. Если мы вступим в сообщение с людьми, то эти страсти, тотчас выходя из вертепа наших чувств, показывают, что они рождаются не тогда, как обнаруживаются, а тогда, как долго скрыва­лись, не обнаруживаясь. Таким образом и пус­тынник узнает из верных признаков, что в нем есть укрепившиеся корни всякого порока, кто только старается чистоту свою не людям показы­вать, но представлять неоскверненного пред взо­ром Того, от Кого не могут укрыться все тайны сердца».

Глава 13. Вопрос о том, как может уврачеваться тот, кто, не очистившись от пороков, удалился в пустыню

Герман: «Мы довольно ясно поняли указа­ние признаков немощей и способ различать бо­лезни, то есть каким образом скрывающиеся в нас пороки могут быть узнаны. Мы все видим из ежедневного опыта и долговременных движений наших помыслов, как сказано. Нужно еще, чтобы как признаки и причины болезней ясною речью раскрыты нам, так и средство к уврачеванию было показано. Нет сомнения, что тот правильно может рассуждать о средствах исцеления неду­гов, кто познал причины и происхождение их из свидетельства совести больных. Итак, хотя уче­ние твоего блаженства обнажило сокровенные наши раны, оттого мы осмеливаемся ожидать и учения о врачевстве, потому что ясное раскрытие болезни подает надежду на исцеление; однако ж, поелику первое начало спасения, как ты гово­ришь, приобретается в киновии и не могут быть здоровыми в пустыне, кроме тех, которых напе­ред в киновии врачевание исцелило, то мы от гибельного отчаяния упадаем духом, чтобы нам, оставившим киновию несовершенными, вовсе не лишиться возможности в пустыне быть совер­шенными».

Глава 14. Ответ о врачевании несовершенных пустынников

Иоанн: «Заботящимся об исцелении своих болезней не может быть недостатка в спаситель­ном средстве; и по тому, как узнаются признаки каждого порока, таким же образом надобно ис­кать и средства против них. Ибо как у пустын­ников, как мы сказали, бывают пороки, свойствен­ные жительству среди людей, так не отвергаем, что и упражнения в добродетелях, и средства к исцелению могут быть и у всех удаленных от обращения с людьми. Итак, когда кто из выше­сказанных признаков узнает, что он подвергается смущениям от гнева или нетерпения, то пусть упражняет себя в противных делах и, предполо­жив себе многоразличные роды обид и потерь, как бы причиненных ему от другого, пусть при­учает свой дух с совершенным смирением переносить все, что злость может нанести ему; также часто представляя себе все скорбное, нестерпи­мое, пусть всегда размышляет со всяким сокру­шением сердца, с какою кротостию он должен встречать это. И, таким образом взирая на стра­дания всех святых и Самого Господа, все роды не только оскорблений, но и казней считая низшими своих заслуг, приготовит себя к перенесению всяких оскорблений*. А когда кто по какой-нибудь надобности будет позван в собрание братий, что нередко может случаться даже и с са­мыми строгими обитателями пустыни, если из свидетельства совести узнает, что дух его возму­тился даже за маловажные какие-нибудь вещи, то, как какой-либо самый строгий судья сокро­венных движений, тотчас пусть представит себе роды самых жестоких обид, которыми он при ежедневном размышлении упражнял себя для совершенного терпения; и, таким образом укоряя и порицая себя, пусть приговаривает: «Ты ли это тот добрый муж, который, когда упражнял себя на поприще пустыни, предполагал, что непоколе­бимо перенесешь все несчастия, который давно, предполагая себе не только высшие скорби от оскорблений, но и несносные наказания, считал себя довольно сильным и непоколебимым при всех бурях? Как это твое непобедимое терпение поколебалось от произнесения легкого слова? Как дом твой, такой громадный, построенный, как казалось тебе, на самом твердом камне, поколебал легкий ветер? Где то, что ты, в суетной надежде желая войны во время мира, провозглашал: «уготовихся и не смутихся» (Пс.118, 60)? И с Про­роком ты часто говорил: «искуси мя, Господи, и испытай мя, разжжи утробы моя и сердце мое» (Пс.25, 2); «искуси мя, Боже, и увеждь сердце мое: истяжи мя и разумей стези моя: и виждь, аще путь беззакония во мне?» (ср.: Пс.138, 23-24). Как великое приготовление к борьбе расстроила малая тень врага?» Таким выговором с сердечным сокрушением пустынник, укоряя себя, и малого возмущения своей души не остав­ляет без наказания; но, еще с большею строгостию наказывая свою плоть постом и бдением и за вину своего смущения подвергая себя посто­янному наказанию воздержанием, живущий в пустыне этим огнем упражнения потребляет то, что вполне должен был очистить во время жи­тельства в киновии. Да, для приобретения посто­янного и твердого терпения надобно постоянно и непоколебимо держаться той мысли, что нам, которым Законом Божиим запрещается не толь­ко мщение за обиды, но и злопамятность, под предлогом вреда или оскорбления нельзя возму­щаться гневом. Ибо какая потеря может при­ключиться душе важнее, как, чрез внезапное ос­лепление от возмущения лишившись истинного и вечного света, быть удаленным от созерцания Того, Кто кроток и смирен сердцем? Что, спра­шиваю, гибельнее или что безобразнее, как ли­шиться суждения, правила честности, правой рас­судительности и в здравом смысле и трезвому делать то, чего без вины не допустил бы даже и пьяный и лишившийся смысла? Итак, кто взве­сит этот и другой, тому подобный, вред от гнева, тот не только все роды ущербов, но и обиды, и наказания, какие могут быть нанесены от жесто­ких людей, терпеливо перенесет, рассуждая, что нет ничего вреднее гнева, драгоценнее спокой­ствия души и всегдашней чистоты сердца, для которой должны быть пренебрегаемы выгоды не только плотских вещей, но и тех, которые кажут­ся духовными, если иначе не могут быть приобретены или совершены, как с нарушением этого спокойствия».

* Святой Григорий Великий говорит: «Стрелы предвиденные меньше поражают; и мы терпеливее снесем несчастия мирские, если против них вооружимся щитом предведения» (Святой Григорий Великий. Беседа 35 Святой Григорий Великий. Беседы на Евангелие).

Глава 15. Вопрос о том, так же ли целомудрие должно быть испытываемо, как и прочие страсти

Герман: «Как указано лекарство для гнева, печали или нетерпеливости чрез противопостав­ление им противных вещей, так желаем узнать, какой род врачевства должно нам употребить еще против духа блуда, то есть огонь похоти мо­жет ли быть погашен усильно производимым раздражением, как там (в гневе), потому что мы считаем противным чистоте, если не только уси­ливается в нас раздражение похоти, но если даже от беглого взгляда ума слегка затрагивается».

Глава 16. Ответ, по каким признакам можно узнать чистоту

Иоанн: «Ваш смышленый вопрос предварил тот вопрос, который и при вашем молчании по­следовал бы за моею беседою; и потому я не сомневаюсь, что он деятельно усвоен вами, пото­му что ваше остроумие предшествовало нашему наставлению. Темнота всякого вопроса уясняется без труда, когда разрешению его предшествует предварительное исследование, куда его надобно повести. Итак, сообщество с людьми не только нисколько не препятствует средствам против вышесказанных пороков, но еще много пользы доставляет. Для этого, даже находясь в пустыне, где хотя бы от людей не могло быть причины и повода к раздражительности, однако ж, мы долж­ны нарочно представлять поводы к ней, чтобы постоянною борьбою помыслов нам, подвизаю­щимся против нее, скорее было доставлено врачевство. А против духа блуда бывает различный способ брани, различна и причина ее. Как от тела употребление похоти и близость (чужой) плоти, так и от духа память о ней вовсе должны быть удалены. Ибо опасно еще слабым и боль­ным сердцам допускать даже и малое воспомина­ние об этой страсти, потому что иногда у них возбуждается вредное щекотание даже от воспо­минания святых жен или от чтения священной истории. Поэтому наши старцы такие чтения в присутствии молодых весьма рассудительно име­ют обычай опускать. Точно, и у всех строгих подвижников, в высшей степени усовершившихся в расположении к целомудрию, не может не быть искушений, которыми бы они могли испытать себя и которыми, по суду непорочной совести, доказывается совершенная чистота сердца. Итак, у совершеннейшего мужа будет испытание себя даже и в этой страсти, подобное вышесказанным, именно чтобы узнать, совершенно ли он истребил корни этого недуга, для испытания целомудрия иногда может, если хочет, допустить какой-либо испытательный для него образ. Впрочем, не­твердым, несовершенным никак не следует упот­реблять такое испытание себя, чтобы в душе представлять совокупление с женщиною и какие-нибудь нежные, страстные ласки; это будет более вредно, нежели полезно им. Ибо такой опыт что может доставить людям в этом отношении, когда и в опыте представляется то самое, чего надобно избегать, и в самом испытании есть опасность. Итак, когда кто, совершенно утвердившись в до­бродетели, узнает, что у него нет никакого согла­сия ума на обольстительные помыслы и не возбуждается никакого волнения в плоти, то может считать это верным доказательством своей чисто­ты, так что, упражняя себя для утверждения этой чистоты, не только в душе стяжал сокровище целомудрия и непорочности, но если бы по какой-нибудь необходимости допустил телесное при­косновение к женщине, то вовсе не почувствует страсти». Когда авва Иоанн узнал, что уже настал девятый (по-нашему, третий) час — время обеда, то прекратил собеседование.

3. Собеседование аввы Пинуфия о времени прекращения покаяния и о удовлетворении за грехи

 Глава 1. О смирении аввы Пинуфия и старании укрываться

Намереваясь говорить о наставлении славного и единственного мужа ав­вы Пинуфия касательно времени прекращения покаяния, я допустил бы большой пробел в этом предмете, если бы умолчал здесь о похвальном его смирении, о котором коротко упомянул в четвертой книге постановлений монашеских (см.: Преп. Иоанн Кассиан Римлянин. О постановле­ниях киновитян. Кн. 4, гл. 30), осо­бенно когда многие, не зная того сочинения, станут читать эту беседу, и у них поколеблется всякое доверие к ней, если не сказать о заслугах говорящего. Когда он, как авва и пресвитер, управлял большою киновиею недалеко от египет­ского города Панефиса, как там сказано, и слава его добродетелей и чудес превознесла его во всей той области, так что ему казалось, что от похвалы человеческой он уже получил награду за свои труды; то, боясь, чтобы особенно ненавистная для него суетная людская похвала не упразднила плода вечной награды, тайно убежав из своего монастыря, удалился в сокровенные места тавеннских монахов, где избрал не уединение пустын­ное, не беспечную одинокую жизнь, которую из­бирают все несовершенные, иногда по гордости не переносящие трудов послушания в общежи­тии, но в подчинении остался в знаменитой киновии. Но чтобы не узнали его по наружному виду, он, одевшись в одежду мирскую, по тамошнему обычаю много дней со слезами провел при воро­тах, кланяясь всем до земли, после продолжи­тельных неприятностей от тех, которые для ис­пытания его желания говорили, что он, в пре­клонном возрасте, побуждаемый недостатком про­питания, а не по искреннему желанию святости ищет здесь места, наконец был принят и опреде­лен в помощники одному молодому брату, которому поручено ухаживать за садом. Здесь не только все, что приказывал настоятель или чего требовала забота о порученной работе, он исполнял с удивительным смирением, но еще и некоторые нужные работы, которых другие чуждались по их отвратительности, производились ночью, тай­ком, так что все братия, удивляясь, недоумевали, кто это производит такие полезные работы. Ког­да таким образом почти три года он провел там, с радостию упражняясь в вожделенных трудах уничижительной подчиненности, случилось, что один знакомый ему брат из той области Египта, откуда он ушел, пришел сюда, по худой одежде и низкой должности долго колебался признать его, после точного дознания, упав к нему в ноги, сначала изумил всех братии, потом, открыв его имя, которое также и у них славилось по особен­ной его святости, возбудил даже чувство сокру­шения о том, что они такого заслуженного мужа и священника приставили к таким низким рабо­там. После этого, много плакав и главную вину своего обнаружения приписывая зависти диавола,  под  почетным  охранением  он  опять  был отведен в свой монастырь. Пробыв здесь немно­го времени,  опять он оскорбился оказыванием ему почести и первенства и, тайком севши на корабль, отправился в Сирийскую область — Па­лестину;  здесь,  как начинающий новичок быв принят в монастырь, в котором мы жили, от аввы получил дозволение поселиться в нашей келье. Но и здесь не могли долго укрываться заслу­ги добродетели его. Узнав его, отвели в свой монастырь с большою почестию и славою и при­нудили быть тем, чем прежде был.

Глава 2. О приходе нашем к авве Пинуфию

Итак, когда, желая получить святое назидание, мы также пришли в Египет и нашли авву Пинуфия с большим расположением и желанием, то он принял нас с таким радушием и благосклонностию, что поместил, как прежних сожителей, в своей келье, построенной в конце сада. Здесь, в присутствии всех братии, он преподал правила одному брату, при вступлении его в монастырь, о чем коротко я сказал в четвертой книге постановлений. Эти правила показались нам столь высокими, удивительными, верхом истинного са­моотвержения, что нам казалось, что их никак нельзя исполнить; от чего мы так отчаялись, что никак не могли на своем лице скрыть печали своей, когда пришли к старцу с смущенным ду­хом. На вопрос старца о причине печали нашей авва Герман, тяжело вздохнув, так говорил.

Глава 3. Вопрос о времени прекращения покаяния и о знаке удовлетворения за грехи

«Чем более мы размышляем о высоком твоем учении, касательно отречения, тем более скорбь тяготит нас; ибо, рассуждая о продолжении отре­чения и соображая вместе слабость сил наших, мы ясно видим, что у нас нет сил достигнуть до назначенной тобою высоты, а от сего, подобно обременяемым чрезмерною тяжестию, которые, стараясь исправиться, только ниже падают, дума­ем, что не можем сохранить и тех добродетелей, кои, по-видимому, имеем. Ты уврачуешь нашу скорбь сердечную, если научишь нас, когда окан­чивать покаяние и из чего можно увериться, что уже удовлетворено за грехи; ибо, уверившись в том, что прежние грехи отпущены нам, мы можем с большею ревностию восходить на высоту пока­занного тобою совершенства».

Глава 4. Ответ аввы Пинуфия 

На эти слова Пинуфий ответил так: «Для меня весьма приятно ваше смирение, которое я видел и тогда, как жил с вами; потому что вы самым делом неленостно исполняете те правила, о коих прочим христианам мы, может быть, только говорим, и, несмотря на труды свои, скры­ваете свою добродетель, как будто еще ни в какой добродетели вы не успели. Но поелику такое самоунижение заслуживает величайшую похвалу, то я постараюсь вкратце ответить вам на ваш вопрос. Уже многие не только говорили, но и писали о необходимости покаяния, пользе и силе его, которая обнаруживается в том, что оно удерживает разгневанного нашими грехами Бога от праведного воздаяния за них. И я уверен, что все это уже известно вам как из непрерывного занятия Священным Писанием, так и по отлично­му вашему разуму. Поелику же вы спрашиваете не о качестве покаяния, но о том, когда оканчи­вать его и чем доказать, что удовлетворено за грехи, о чем прочие еще не говорили, то я кратко удовлетворю вашему желанию.

Глава 5. Об образе покаяния и о доказательстве удовлетворения за грехи

Совершенное покаяние состоит в том, чтобы более не делать тех грехов, в коих мы признаем­ся или в коих обличает нас совесть; а доказа­тельством того, что удовлетворено за грехи и что они прощены нам, служит то, если истреблено из наших сердец и расположение к ним. Надобно помнить, что тот еще не разрешен от грехов, кто во время покаяния и удовлетворения за них представляет себе образы их и воспоминает о них. Из этого следует, что тогда должно почи­тать себя разрешенным и прощенным в прежних грехах, когда сердце и воображение уже не обольщаются ими. Итак, в совести нашей есть неложный свидетель, который еще прежде суда уверяет нас об окончании покаяния и дарования нам прощения; кратко сказать, в том, что нам прощены прежние грехопадения, должно уверять нас то, если истреблены из сердец наших желание их и пристрастие к настоящим удовольствиям».

Глава 6. Вопрос: «Надобно ли вспоминать грехи для сокрушения сердца?»

При сем Герман спросил: «Но если истребить память о прежних грехах, то как можно стяжать то самоуничижение и спасительное сокрушение, которое от лица кающегося описывается  так: «беззаконие мое познах и греха моего не покрых, рех: исповем на мя беззаконие мое Господеви», дабы удостоиться сказать то же, что следует: «и Ты оставил ecи нечестие сердца моего» (ср.: Пс.31, 5); или как мы можем иметь те слезы раскаяния, которыми мы заслужили бы получить прощение грехов, как говорится: «измыю на всяку нощь ложе мое, слезами моими постелю мою омочу» (Пс.6, 7)? Притом Господь велит нам со­хранять память о грехах: «Аз есмь заглаждаяй беззакония твоя Мене ради и грехи твоя, и не помяну, ты же помяни» (ср.: Ис.43, 25-26). Посему не только во время рукоделия, но и во время молитвы я нарочно стараюсь вспоминать о грехах моих, чтобы, чрез это лучше стяжав истин­ное смирение и сокрушение сердца, я мог осме­литься сказать с Пророком: «виждъ смирение мое и труд мой, и остави вся грехи» моя (Пс.24,18)».

Глава 7. Ответ, доколе надобно иметь память о прежних грехах

Пинуфий  на  это  говорил  следующее: «Вы спрашиваете меня не о качестве покаяния, но о том, когда оканчивать его и чем увериться в удовлетворении за грехи, и я, кажется, по порядку ответил на ваш вопрос. Впрочем, и воспоминание грехов также полезно и необходимо, но не со­всем; только кающиеся с биением персей должны взывать: «яко беззаконие мое аз знаю, и грех мой предо мною есть выну» (Пс.50,5); ибо пока еще мы каемся и уязвляемся воспоминанием о пороч­ных делах, необходимо, чтобы слезы раскаяния, происходящие от исповедания вины, угашали мучительный огонь совести. Но если по милости Божией совесть более не будет терзать смиряю­щегося и сокрушающегося таким образом и вос­поминание о грехах будет усыплено, то из этого должно заключить, что таковый уже удовлетво­рил за грехи и совсем очищен от них. Впрочем, забыть грехи не иначе можно, как только когда искоренятся пороки и страсти прежние и сердце сделается совершенно чистым. Но известно, что такая чистота возможна не для тех, кои по не­радению, беспечности не занимаются очищением себя от пороков, а для тех, кои с сокрушением и постоянною ревностию исправляют порчу, причиненную грехами, и всею силою души взывают к Богу: «беззаконие мое познах и греха моего не покрых» (Пс.31,5); «быша слезы моя мне хлеб день и нощь» (Пс.41,4); они удостоятся слышать: «отъях яко облак беззакония твоя и яко примрак — грехи твоя» (ср.: Ис.44, 22); «Аз есмь, Аз есмь заглаждаяй беззакония твоя Мене ради и грехи твоя, и не помяну (Ис.43,25),— и, освободившись от уз грехов своих, которыми вся­кий связывается (см.: Притч.5,22), с благодарностию воспоют Господу: «растерзал ecи узы моя, Тебе пожру жертву хвалы» (ср.: Пс.115, 7 — 8).

Глава 8. Разными способами можно достигнуть очищения грехов

Грехи можно заглаждать, кроме всеобщей благодати Крещения и мученичества, многими де­лами покаяния. Ибо вечное спасение обещается: 1) не одному раскаянию, о котором говорит апо­стол Петр: «покайтеся и обратитеся, да очиститеся от грех ваших» (ср.: Деян.3,19); Иоанн Креститель и Сам Господь говорят: «покайтеся, приближибося Царствие Небесное» (Мф.3,2); 2) но еще любовь покрывает множество грехов (см.: 1Пет.4,8); 3) милостынею врачуются язвы души нашей, потому что как вода угашает огонь, так милостыня изглаждает грех (см.: Сир.3, 30); 4) и слезы омывают грехи, ибо Давид, сказав: «измыю на всяку нощь ложе мое, слезами моими постелю мою омочу» (Пс.6,7), далее говорит, что он не напрасно проливал их: «отступите от мене, вси делающий беззаконие, яко услыша Гос­подь глас плача моего» (Пс.6,9); 5) также заглаждаются грехи исповеданием их: «исповем на мя беззаконие мое Господеви: и Ты оставил ecи нечестие сердца моего» (Пс.31,5); еще: «глаголи ты беззакония твоя прежде, да оправдишися» (Ис.43,26); 6) скорбию душевною и телесного приобретается отпущение грехов: «виждъ смире­ние мое и труд мой, и остави вся грехи моя» (Пс.24,18); 7) особенно исправлением нравов наших уничтожаются грехи: «отымите лукав­ства от душ ваших, научитеся добро творити, взыщите суда, избавите обидимаго, судите сиру и оправдите вдовицу, и приидите, и истяжимся, и аще будут греси ваши яко багряное, яко снег убелю: аще же будут яко червленое, яко волну убелю» (ср.: Ис.1, 16-18); 8) иногда молитвы святых заглаждают грехи: «аще кто узрит бра­та своего согрешающа грех не к смерти, да про­сит, и даст ему живот» (1Ин.5,16),— или: «болит ли кто в вас? да призовет пресвитеры церковныя, и да молитву сотворят над ним, помазавше его елеем во имя Господне. И молит­ва веры спасет болящаго, и аще грехи сотворил есть,  отпустятся ему» (ср.:  Иак.5, 14-15); 9) иногда дела милосердия и веры: «милостыня­ми и верами очищаются греси» (Притч. 15, 27); 10) содействие обращению и спасению других: «ибо обративый грешника от заблуждения пути его, спасет душу от смерти, и покрыет множе­ство грехов» (ср.: Иак.5, 20); 11) прощение дру­гим обид, нанесенных ими нам: «аще отпущаете человеком согрешения их, отпустит и вам Отец ваш Небесный» (ср.: Мф.6,14). Итак, вот сколь­кими путями можно заслужить милосердие Со­здателя. Видя эти пути, никто из желающих спасения не должен отчаиваться. Ибо если ты не можешь загладить твоих грехов скорбию поста по причине немощи телесной, если не можешь сказать: «колена моя изнемогоста от поста, и плоть моя изменися елеа ради» (Пс.108,24); ибо «пепел яко хлеб ядях и питие мое с плачем растворях» (Пс.101,10), то искупай их милостынею; если не имеешь, что дать нищему, хотя бедность никого не освобождает от этого дела, потому что две только лепты вдовицы предпочитаются боль­шим дарам богатых; Господь обещает воздать награду и за чашу холодной воды (см.: Лк.21,2; Мф.10,42),— то можно очиститься посредством исправления нравов; если подавлением своих страстей и пороков не можешь достигнуть совер­шенства добродетелей, то приложи благочести­вую заботу о пользе и спасении других; если же ты признаешь себя неспособным к этому служе­нию, то можешь покрыть грехи свои делами люб­ви; если какая-нибудь беспечность сделала тебя слабым для этого, то молитвою и заступлением святых с смирением проси уврачевания своих ран. Далее, кто не может покорно говорить: «без­законие мое познах и греха моего не покрых» (Пс.31,5), дабы чрез это исповедание заслужить прощение грехов, о коем далее сказано: «и Ты оставил ecи нечестие сердца моего» (Пс.31,5)? Если ты стыдишься открыть свой грех пред людьми*, то не преставай открывать его пред Тем, Кому он известен, говори непрестанно: «без­законие мое аз знаю, и грех мой предо мною есть выну. Тебе единому согреших и лукавое пред Тобою сотворих» (Пс.50, 5-6); Он и без пристыжения обнародованием врачует, и без уко­ризн прощает грехи. Благодать Божия, кроме се­го несомненного средства получить прощение грехов, дала нам еще легчайшее: это — прощение другим согрешений их: и остави нам долги наша, яко и мы оставляем должником нашим (Мф.6, 12). Итак, кто хочет получить прощение грехов, тот пусть постарается воспользоваться этим сред­ством, не должен убегать этого источника спасе­ния, потому что хотя бы мы сделали все нужное для очищения грехов, но если не покроет их Ми­лосердый, Который один заглаждает беззакония Себя ради (см.: Ис.43,25), то они не изгладятся. Получивший прощение грехов должен удовлет­ворять за них ежедневными постами и умерщ­влением плоти и страстей, ибо, по словам Свя­щенного Писания, без кровопролития не бывает оставление (Евр.9,22). Это и справедливо, по­тому что плоть и кровь Царствия Божия не наследят (см.: 1Кор.15,50). Посему, кто не допускает мечу духовному, который есть слово Божие (см.: Еф.6, 17), проливать кровь, того поразит та клятва, которую произнес пророк Иеремия: «проклят возбраняяй мечу своему от крове» (Иер. 48, 10), ибо этот меч источает из нас вредную кровь, служащую пищею порокам, и отсекает в нас все земное и плотское, чрез что нам, умершим для пороков, дает средство жить для Бога и украшаться добродетелями. Когда будет поражать меч сей, то человек будет пла­кать не от воспоминания о прежних грехах, а от радостного ожидания будущих благ и, забывая задняя, то есть плотские пороки, будет прости­раться в предняя, то есть к духовным даровани­ям и добродетелям.

* Здесь говорится об Исповеди не пред священником, а пред всею Церковию, как это было в обычае в древние времена.

Глава 9. Забвение грехов полезно, и надобно избегать воспоминания о плотских грехах

А что ты сказал, что нарочно воспоминаешь прежние твои грехи, то этого не должно быть; даже если нехотя воспомнишь о них, то немед­ленно старайся забыть, потому что это воспоми­нание, оскверняя ум нечистотами мирскими, от­влекает его от созерцания чистоты, особенно у того, кто пребывает в уединении. Когда вспоми­наешь прежние грехи или неведения, или слабо­сти, то, хотя и не услаждаешься ими, впрочем, и одно  прикосновение  прежней  скверны  портит душу и заражает ее зловонием. Посему когда возродится память о прежних грехах, то от нее должно так же отвращаться, как благонравный, степенный муж удаляется и отвращается объятий или разговоров с блудницею. Ибо как он не из­бегнет бесславия и осуждения проходящих, если даст ей обнять себя или вступить в бесчестный разговор, хотя бы и не имел согласия на срамное удовольствие, так и мы, вспомнив прежние грехи, должны немедленно отвращать ум от размышле­ния о них и исполнять заповедь Соломона, кото­рый говорит: «Уйди, не оставайся на месте ее и глаз твоих не обращай на нее, блудницу» (см.: Притч.5,8), чтобы Ангелам, когда увидят нас занимающимися нечистыми помыслами, не вос­препятствовать сказать нам: «благословение Гос­подне на вы, благословихом вы во имя Господне» (Пс.128,8). Ибо когда ум обращен к предметам гнусным, земным, то душе невозможно занимать­ся помыслами добрыми. Соломон верно говорит: «очи твои егда узрят жену чуждую, уста твоя тогда возглаголют стропотная: и возляжеши яко в сердцы моря и якоже кормчий во мнозе волнении. Речеши же: биша мя, и не поболех, и поругашася ми, аз же не разумех» (ср.: Притч. 23,33-35). Оставляя не только гнусные, но и все земные помыслы, мы должны устремлять ум к Небесным предметам и, как слуги, быть там, где Господь наш (см.: Ин.12, 26). Часто случается, что неопытный, болезнуя о своих или чужих гре­хах, неприметным образом поражается стрелою сладострастия, — чрез что начатое для пользы оканчивается срамом и вредом. Ибо «суть путие мнящийся прави быти мужу, обаче последняя их зрят во дно адово» (Притч.16,25). Посему мы должны стараться возбуждать в себе сокрушение более размышлением о добродетелях, о Царстве Небесном, нежели вредным воспоминанием о своих грехах; ибо до тех пор не перестанешь обонять вредное зловоние из нечистой ямы, пока будешь стоять при ней или станешь ворочать грязь в ней.

Глава 10. О знаке удовлетворения и о забвении прежних грехов

Сказали уже, что тогда мы удовлетворим за прошедшие грехи, когда искореним из сердец наших страсти и пристрастия к тем делам, в коих мы раскаиваемся. Но искоренить страсти может только тот, кто будет ревностно истреблять при­чины и поводы к грехам, так, например, если кто впал в блуд или прелюбодеяние от знакомства с женщинами, тот должен избегать и взгляда на них; если кто предался неумеренности от изли­шества пищи и пития, тот должен истрезвить себя строгим воздержанием; если кого корыстолюбие вовлекло в клятвопреступление, воровство, человекоубийство  и  богохульство,  тот  должен истребить предмет любостяжания; если кто от гордости предается гневу, тот пусть искореняет свое высокомерие смирением. Таким образом можно изгладить каждый порок, если отнята бу­дет причина и повод к нему, ибо таким способом можно забыть сделанные преступления.

Глава 11. Простительных грехов не должно нам забывать, а только смертных не вспоминать

Впрочем, таким образом забывать должно только смертные грехи; расположение к ним и покаяние за них прекращается добродетельною жизнию. Что же касается до малозначительных грехов, в которые и праведник седмь раз в день падает и встает (см.: Притч.24,16), то покаяние за них не должно никогда прекращаться, ибо мы каждодневно волею или неволею делаем их, то по неведению, то по забвению, в мысли и в слове, то по обольщению, то по неизбежному увлечению или по немощи плоти. О таких грехах Давид, умоляя Господа, просит очищения и прощения, говоря: «грехопадения кто разумеет? от тай­ных моих очисти мя» (Пс.18,13), и апостол Па­вел: «не еже бо хощу, сие творю, но еже ненавижду, то соделоваю. Окаянен аз человек: кто мя избавит от тела смерти сея?» (Рим.7,15, 24). Мы подвергаемся им с такою легкостию, что, несмотря ни на какую осторожность, не мо­жем совершенно избежать их. Об них любимый ученик Христов так говорит: «аще речем, яко греха не имамы, себе прельщаем» (1 Ин.1,8). Посему желающему достигнуть высшего совер­шенства немного будет пользы довести покаяние до конца, то есть удерживаться от непозволенных дел, если не будет неутомимо упражняться в тех добродетелях, кои служат доказательством того, что удовлетворено за грехи. Ибо недоста­точно воздерживаться от гнусных пороков, про­тивных Богу, если не будет чистой, совершенной и богоугодной ревности к добродетели».

Вот что сказал нам авва Пинуфий о времени окончания покаяния и о доказательствах удов­летворения за грехи! Он усердно просил нас, чтобы мы остались в общежитии его; но как сла­ва Скитской пустыни влекла нас туда, то, не мог­ши удержать, он отпустил нас.

4. Собеседование аввы Феоны первое о льготах в Пятидесятницу

Глава 1

Прежде изложения этого собеседова­ния с высоким мужем, аввою Феоною, считаю необходимым кратко описать начало обращения его; потому что из этого яснее может открыться читателю и заслуга этого мужа, и благодать. Итак, он, очень молод, обязался узами брака по желанию и власти родителей. Они, по благочестивой заботливости о его целомудрии, опасаясь сомнительного падения удобопоползновенного возраста, почли нужным предупредить увлечения  юности  позволительным  средством брака. Пожив с супругою пять лет, он пришел к авве Иоанну, который в то время по уважению к святости был избран на должность распоряди­теля экономии. Ибо на эту должность никто не входит по своей воле или честолюбию, а только тот, кого собрание всех старцев, по преимуществу возраста и ради свидетельства веры и добродете­лей, признает высшим и превосходнейшим всех. Когда, говорю, вышесказанный юноша с набож­ным расположением пришел к этому блаженно­му Иоанну, принесши благочестивые дары вместе с прочими владельцами, которые с соревновани­ем приносили упомянутому старцу десятины и начатки своих плодов из своего имущества, и когда старец увидел, что они пришли к нему с большими дарами, то, желая воздать им за их благочестивое усердие, начал, по Апостолу, сеять духовное тем, у которых пожинал блага телесные (см.: 1 Кор.9, 11). Итак, предложил им настав­ление такое.

Глава 2. Наставление аввы Иоанна Феоне и прочим, пришедшим с ним

«Утешаюсь, любезнейшие дети, благочестивою щедростию ваших подарков и усердное это при­ношение, распоряжение которым мне вверено, я с благодарностию принимаю, потому что вы с верою приносите ваши начатки и десятины, имеющие послужить в пользу бедных, как благо­приятную Господу жертву. Вы уверены, что этим приношением обильно будет благословлена и полнота плодов и всего имущества, из которого это жертвуете для Господа, и что вы по вере в эту заповедь даже и в этом веке будете наделены многоразличным изобилием всех благ: «чти Гос­пода от праведных твоих трудов и начатки давай Ему от твоих плодов правды, да испол­нятся житницы твоя множеством пшеницы, вино же точила твоя да источают» (ср.: Притч.3,9-10). Верно совершая это благочестное при­ношение, знайте, что вы исполнили правду древ­него Закона, под которым тогда состоявшие и преступавшие его неизбежно становились винов­ными, да и исполнявшие его не могли достигнуть верха совершенства.

Глава 3. О приношении десятин и начатков

По заповеди Господней (см.: Чис.18, 8-24) десятины в пользу левитов, а приношения и начатки священникам были посвящены; но мера начатков была такова, что пятидесятая часть плодов или животных доставлялась на службу храма или священников. Этот размер некоторые холодные по неверию уменьшали, а более набожные увеличивали; те доставляли шестидесятую, а эти — сороковую часть своих плодов. Ибо правед­ные, которым Закон не положен (см.: 1Тим.1,9), не состоят под Законом; это доказывается тем, что они не только исполняют оправдания Закона, но стараются даже превзойти и набожность их бывает больше повеления Закона, которая, с пре­избытком соблюдая заповеди, добровольное прибавляет к должному.

Глава 4. Авраам, Давид и другие святые с избытком исполняли повеления Закона

Так, мы читаем, что Авраам превзошел запове­ди будущего Закона, когда, победив четырех ца­рей, из добычи содомской, которая справедливо принадлежала ему, как победителю, и которую притом сам царь с покорностию просил взять, никак не согласился взять что-либо; свидетель­ствуясь именем Божиим, он говорил: «воздвигну руку мою ко Господу Богу Вышнему, Иже со­твори небо и землю, аще от нити до ременя сапожнаго возму от всего твоего» (ср.: Быт.14, 22-23). Так исполнял заповеди Закона, как знаем, и Давид, который по заповеди Моисея, по которой воздавалось отмщение врагам, не только этого не сделал, но еще оказывал любовь к гонителям и, усердно молясь о них Богу, даже горько плакал и отмстил за убитых. Также утверждаем, что не были под Законом Илия и Иеремия, которые хотя безукоризненно могли бы воспользоваться  позволенным  супружеством, однако ж лучше захотели остаться девственниками. Так и Елисей и набожные мужи одинакового с ним расположения превзошли Моисеевы запове­ди, о которых Апостол так говорит: «проидоша в милотех и в козиях кожах, лишены, скорбяще, озлоблены; ихже не бе достоин весь мир, в пустынех скитаюгцеся, и в горах, и в вертепах, и в пропастех земных» (ср.: Евр.11, 37-38). Что сказать о сынах Ионадава, сына Рехава, о кото­рых читаем, что пророку Иеремии, принесшему по повелению Господню вино, они отвечали так: «не пием вина, яко Ионадав сын Рихавлъ, отец наш, заповеда нам, глаголя: не пиите вина вы и сынове ваши до века, и храмин да не соградите, и Семене не сейте, и виноград да не будет вам, но в кущах да живете вся дни живота вашего». За то и удостоились услышать от того же Про­рока: «сего ради сия глаголет Господь сил, Бог Израилев: не оскудеет муж от сынов Ионадавлих, сына Рихавля, стояй пред лицем Моим, вся дни земли» (ср.: Иер.35, 6-7,19). Все эти, не довольствуясь приношением десятины из своих приобретений, но отвергая и самые добычи, при­носили Богу преимущественно самих себя и свои души, за которые человек не может сделать ни­какой замены, как свидетельствует Господь в Евангелии: «что даст человек измену за душу свою?» (Мф.16,26).

Глава 5. Живущие под благодатию евангельскою должны превзойти заповеди Закона Моисеева

Посему мы должны знать, так как от нас уже не требуется исполнять Закона (Моисеева), а евангельское слово ежедневно внушает нам: «аще хощеши совершен быти, иди, продаждь имение твое, и даждь нищим; и имети имаши сокровище на небеси, и гряди вслед Мене» (ср.: Мф.19,21), что когда приносим Богу десятины из своего имущества, то мы состоим еще как бы под тяжестию Закона, еще не достигли совершенства Еван­гелия, которое повинующихся ему вознаграждает не только благодеяниями настоящей жизни, но и будущими благами. Закон исполнителям своим обещал не награды Царства Небесного, но утеше­ния этой жизни, говоря: «сотворивый та, жив бу­дет в них» (ср.: Лев.18, 5). А Господь ученикам Своим и Апостолам говорит: «блажени нищий ду­хом, яко тех есть Царствие Небесное» (ср.: Мф.5,3). «И всяк, иже оставит дом, или братию, или сестры, или отца, или матерь, или жену, или чада, или села, имене Моего ради, сторицею приимет и живот вечный наследит» (Мф.19, 29). И справедливо. Ибо не столько похвально воз­держиваться от непозволенного, сколько — от по­зволенного, и притом по уважению к тому, кто позволил нам пользоваться этим по причине на­шей немощи. Итак, если и те, которые, десятины плодов своих верно принося,  служат древним заповедям  Господним,  не  могут восходить  на верх евангельского совершенства, то те, которые не делают и этого, как далеко отстоят от него, сами ясно видите. Ибо как могут быть причаст­никами евангельской благодати те, которые не­брегут исполнять даже и более легкие заповеди Закона? О легкости их свидетельствуют и пове­лительные слова законодателя, так что угрожается проклятием неисполняющим: «проклят,  иже не пребудет во всех словесех закона сего, еже творити я» (ср.: Втор. 27, 26); а в Евангелии го­ворится о высоте и превосходстве заповедей: «могий вместити да вместит» (Мф.19,12). Там принудительное побуждение законодателя пока­зывает малость заповедей. «Засвидетелствую вам днесь небесем и землею,— говорит Моисей,— яко (если не сохраните заповедей Господа Бога ва­шего) пагубою погибнете от земли» (Втор. 4, 26); а здесь величие возвышенных заповедей означа­ется самым условием не столько Повелевающего, сколько Советующего: «аще хощеши совершен бытии»,— то делай это или то (ср.: Мф.19,21). Там Моисей на отказывающихся возлагает неотрицаемую тяжесть; здесь Павел подает только совет желающим, стремящимся к совершенству. Ибо не должно заповедовать вообще и, так сказать, обя­зательно требовать от всех то, что по причине дивной высоты не может быть достигнуто всеми; но преимущественно возбуждаются все советом и благодатию, так что большие могут увенчаться добродетелию совершенства, а малые, которые не могут исполнить меру полного возраста Христо­ва, как будто остаются в неизвестности, будучи закрываемы блеском больших, как звезд, однако ж от мрака проклятий, существующих в Законе, они свободны, не обрекаются на поражение на­стоящими бедствиями, не подвергаются вечному мучению. Итак, Христос никого необходимою заповедию не принуждает к достижению верха до­бродетелей, но призывает желающих по свобод­ному произволению, пользою совета воспламеняет желание совершенства. Ибо где заповедь, там необходимость; а где необходимость, там и труд­ность; где трудность, там и нерадение; где нера­дение, там и грех; а где грех, там и наказание. А соблюдающие то, к чему принуждаются строгостию Закона, избегают скорее наказания, кото­рым он угрожал, нежели получают воздаяние или награду.

Глава 6. Благодать Евангелия как совершенным дает Царство Небесное, так милостиво поддерживает немощных 

Итак, евангельское слово как сильных возво­дит на высоту совершенства, так и немощных не попускает опускаться низко; совершенным воз­дает полноту блаженства,  а немощным дарует прощение.  Закон  исполняющих  его  заповеди поместил как бы в некоторой средине между тем и другим воздаянием, то есть наградою и наказа­нием,—на сколько удаляет от осуждения преступников, на столько же отлучает и от славы со­вершенных. Как эта доля низка и как жалка, это можете видеть из сравнения состояния настоя­щей жизни, в которой считается самым жалким тот, кто только о том старается и трудится, чтобы только не считаться виновным между почетными людьми, а не богатым, почетным и славным.

Глава 7. В нашей власти состоит, хотим ли состоять под благодатию Евангелия или под страхом Закона Моисеева

Посему теперь находится в нашей власти — состоять ли под благодатию Евангелия или под страхом Закона. Ибо всякому необходимо по ка­честву своего действования пристать к той или другой стороне. Превосходящих Закон воспри­нимает благодать Христова, а низших Закон удерживает, как своих должников и повинных ему. Ибо виновный против заповедей Закона ни­как не может достигнуть евангельского совер­шенства, хотя бы и хвалился, что он христианин и освобожден благодатию Господа, но напрасно. Ибо надобно считать еще состоящим под Зако­ном не только того, кто отказывается исполнять заповеди Закона, но и того, кто довольствуется только соблюдением повелений Закона и вовсе не приносит плодов, достойных звания и благо­дати Христовой, в котором (звании) не гово­рится: «Приноси Господу Богу твоему десятины твои и начатки» (см.: Втор.12,6),— но: «иди, продаждь имение твое и даждь нищим; и имети имаши сокровище на небеси, и гряди вслед Мене» (ср.: Мф.19,21); при этом по причине величия совершенства просившему ученику не дозволяет­ся и на короткое время отлучаться для погребе­ния отца и обязанность человеческой любви не предпочитается добродетели Божественной люб­ви (см.: Лк. 9, 59-62)».

Глава 8. Как Феона убеждал свою жену, чтобы и она отреклась от мира

Услышав это, блаженный Феона, воспламе­нившись неугасимым желанием евангельского совершенства, воспринятое плодоносным сердцем семя слова сокрыл как бы в глубоких и умягчен­ных браздах, смирившись и сокрушившись осо­бенно оттого, что старец сказал, что он не только не достиг евангельского совершенства, но едва исполнил и заповеди Закона. Хотя он десятину своих плодов обыкновенно в каждый год прино­сил в экономию монастыря; а о принесении начатков, думалось ему, он и не слышал; впрочем, хотя бы он и это также исполнил, однако ж смиренно сознавался, что он, по мнению старца, далеко отстоит от евангельского совершенства. Итак, возвращается домой печальный, поражен­ный тою скорбию, которая производит неизмен­ное покаяние к спасению (см.: 2Кор.7,10), и, не сомневаясь уже касательно своей воли и решимо­сти, он всю заботу и попечение обращает на спа­сение супруги; и подобным увещанием начал склонять ее к тому желанию, каким сам воспла­менился, дневным и ночным плачем убеждать, чтобы вместе послужили Богу в чистоте и свято­сти, говоря, что обращение к лучшей жизни никак не должно откладывать; потому что суетная надежда на незрелый возраст не избавляет от необходимости нечаянной смерти, которая мла­денцев, отроков, юношей похищает так же, как и старцев.

Глава 9. Как Феона удалился в монастырь, когда жена не согласилась на его убеждения

Когда на такие упрашивания и постоянные настаивания непреклонная супруга не согласи­лась, говорила, что она в своем цветущем возра­сте не может совершенно воздерживаться от супружеского утешения и потому, если, оставленная им, сделает какой-нибудь порок,— это надобно приписать больше тому, кто расторг узы супру­жества, то на это он долго представлял состояние человеческой природы — слабое, непостоянное,— как опасно было бы предаваться плотским поже­ланиям и делам и, к этому прибавляя, утверждал, что никому нельзя лишать себя того блага, кото­рое узнал, и виновнее будет презирать познанную благость, нежели не любить непознанную; потому он будет уже виновен в преступлении, если зем­ные и нечистые удовольствия предпочтет най­денным, столь прекрасным, Небесным благам. Возвышение в совершенстве, конечно, относится ко всякому возрасту и всякому полу, и все члены Церкви призываются к восхождению на высоту высших заслуг, как говорит Апостол: «тако тецыте, да постигнете» (1Кор.9,24); из-за медли­тельности ленивых и нерадивых не должно оста­навливаться подвижным и ревностным, так как правильнее было бы, чтобы беспечные возбужда­лись впереди текущими, нежели чтобы поспеша­ющие задерживались отстающими. Потому, гово­рил, он твердо решился отречься от мира и умереть миру, чтобы мог жить для Бога; и если бы не мог достигнуть того счастия, чтобы вместе с своею подругою войти в общение с Христом, то он лучше желает спастись даже с потерею одно­го члена (см.: Мф.18, 8-9) и как бы убогим войти в Царство Небесное, нежели с здоровым телом быть осужденным. К сему присоединил еще и это, говоря: «Если Моисей по жестокосер­дию дозволил отпускать жен, то почему не допу­стить этого Христу по желанию чистоты (см.: Мф. 19,8-9), особенно когда Тот же Господь между прочими расположениями, то есть к отцам, матерям, сыновьям, которым не только Закон, но и Сам Он повелел оказывать уважение, однако ж, определил, чтобы за Его имя и по желанию со­вершенства не просто только пренебрегали, но и возненавидели их (см.: Лк.14,26), присоединяет к ним также и имя жен, говоря: «всяк, иже ос­тавит дом, или братию, или сестры, или отца, или матерь, или жену, или чада, или села, имене Моего ради, сторицею приимет и живот вечный наследит» (Мф.19,29). Итак, Он не дозволяет ничего сравнивать с тем совершенством, которое проповедует, так что отрешает и от той привязан­ности к отцу и матери, которая составляет пер­вую заповедь в обетовании, как говорит Апостол: «чти отца твоего и матерь; яже есть заповедь первая во обетовании: да благо ти будет, и будеши долголетен на земли» (ср.: Еф.6, 2-3); заповедует из любви к Нему отвергать эту при­вязанность. Итак, очевидно, евангельское слово как осуждает разрывающих супружеские узы не за порок прелюбодеяния, так по любви ко Христу и по желанию чистоты отвергшим плотское иго обещает даже сторичную награду. Посему если это возможно, чтобы ты, взявшись наконец за разум, склонилась на вожделенную для меня сторону, то есть чтобы, служа Господу, мы вместе избежали мучения геенны,—я не отвергаю суп­ружеской любви, даже еще с большею любезностию объемлю; ибо я знаю и уважаю помощницу свою, данную по определению Господа, и не от­казываюсь соединяться с нею неразрывным со­юзом любви во Христе, не отлучаю от себя того, кого Господь сочетал со мною по закону перво­бытного состояния, если только ты и сама такова, какою Творец желал тебе быть. Если же ты хочешь быть мне не на помощь, а на обольщение, больше желаешь оказывать пособие не мне, а врагу и Таинству брака присвояешь ту принад­лежность, чтобы ты, лишив себя предлагаемого спасения, отвлекла даже и меня от последования за Спасителем, то я так мужественно возьмусь за изречение, произнесенное устами аввы Иоанна, даже Христа, что никакое плотское пристрастие не может отвлечь меня от духовного блага. «Ибо кто, — говорит Он, — не возненавидит отца сво­его и матерь, и жену и чад, и братию и сестр, еще же и душу свою, не может Мой быти ученик» (ср.: Лк.14,26)». Итак, когда этими и подобными словами намерение жены не поколебалось, и она осталась с непреклонным упрям­ством, то блаженный Феона сказал: «Если я не могу отвлечь тебя от смерти и ты не отлучишь меня от Христа, то для меня безопаснее иметь развод с человеком, нежели с Богом». Итак, при содействии благодати Божией он тотчас присту­пил к исполнению своего определения, не допу­стил горячему своему желанию охладеть от не­которой медлительности: поспешно оставив все мирское имущество, ушел в монастырь. Здесь в короткое время он просиял таким блеском свя­тости и смирения, что по переселении блаженной памяти Иоанна из этого света к Господу, также по отшествии святого мужа Илии, который был не меньше своего предшественника, Феона тре­тий, избранный по суду всех, вступил в распоря­жение экономиею. 

Глава 10. Преподобный Кассиан показывает, почему он представил этот пример

Никто не должен думать, что мы это написали для возбуждения разводов с супругами; мы не только нисколько не осуждаем супружества, даже, последуя апостольскому изречению, говорим: «че­стна женитва во всех и ложе нескверно» (Евр.13, 4); но для того написали, чтобы читателю по­казать начало обращения, когда такой муж по­святил себя Богу. У него (читателя) прошу того благоснисхождения, чтобы, понравится ли ему это или не понравится, считая меня чуждым клеветы, за это дело похвалил или порицал виновника его. А как я не свое мнение выразил об этом деле, а простым рассказом изложил историю совер­шившегося события, то справедливость требует, чтобы как я не ищу себе никакой похвалы от тех, которые похвалят это дело, так не подвергали меня и порицанию те, которые не одобрят этого. Итак, пусть всякий, как мы сказали, имеет свое суждение об этом; но убеждаю строгость своего суждения умерять так, чтобы не считать его спра­ведливее и святее суда Божественного, по кото­рому дарованы ему (Феоне) знамения даже апо­стольских добродетелей; я умалчиваю о мнении стольких отцов, которые поступок его не только нисколько не порицали, но явно восхваляли даже до того, что избранием в экономы предпоч­ли его великим и высоким мужам. Думаю, что непогрешительно суждение духовных мужей, одо­бренное Богом и подтвержденное столь удиви­тельными знамениями, как сказано выше.

Глава 11. Вопрос, почему в Египте во все дни Пятидесятницы не постятся и не преклоняют колен во время молитвы

Но уже время приступить к изложению обе­щанного рассуждения. Итак, когда авва Феона во время Пятидесятницы посетил нас в нашей келье, то, по окончании вечерних молитв, посидев немного на земле, мы стали усердно спрашивать, почему у них соблюдается такое постановление, что во все дни Пятидесятницы никто вовсе не преклоняет колен на молитве и не держит поста до девятого часа. Это знать нам любопытно потому, что мы не видели, чтобы это с такою точностию соблюдалось в сирийских (то есть пале­стинских) монастырях.

Глава 12. Ответ о свойстве того, что называется добром, злом и средним

Авва Феона на наш вопрос так начал отве­чать: «Древние постановления отцов и продол­жающиеся чрез многие годы обыкновения пред­ков мы должны исполнять и сохранять, хотя бы причины оных были неизвестны; но как вам хо­чется узнать причины и основание предложенно­го вами правила, то я кратко изложу предания предков наших о сем установлении. Но прежде, нежели  я  подтвержу  слова  мои  Священным Писанием, немного поговорим о природе и каче­стве поста. Божественная премудрость, чрез Ек­клесиаста, назначила каждой вещи, то есть всем обстоятельствам, как благополучным, так и несча­стным, скорбным, свое время (см.: Еккл.3, 1-8). Из дел,  исчисленных в сем месте,  ни одного нельзя отнести к числу постоянно добрых; каж­дое хорошо только тогда, когда оно бывает в свое время и прилично исполнено, так что если бывает не в свое время, то делается бесполезным и вредным; между тем те действия, кои добры или худы по природе своей, например: правда, благоразумие, мужество, воздержание и прочие добродетели или, напротив, пороки, не подлежат такому изменению, по неизменяемости их приро­ды. Посему те действия, которые бывают добры­ми или худыми по качеству совершающего оные, полезны или вредны не по природе своей, но по расположению делающего оные или по обстоя­тельствам времени.

Глава 13. Какое благо составляет пост

 После сего исследуем, к какому роду добрых дел должно причислить пост, — к числу ли суще­ственно добрых, каковы суть: правда, мудрость, мужество и воздержание, которые вовсе не могут перейти в противную сторону, или к числу сред­них, то есть таких, кои сделать иногда, может быть, полезно, иногда опустить не предосудитель­но или что иногда сделать предосудительно, а иногда похвально опустить. Если мы причислим пост и воздержание к существенно добрым де­лам, то, без сомнения, употребление пищи и пития надобно будет почесть делом худым и преступ­ным. Ибо что противно главному добру, то не­пременно надобно считать главным злом. Но так думать не позволяет нам Священное Писание. Ибо если мы будем поститься на том основании, что будто грешно употреблять пищу, то не толь­ко не получим никакого плода от воздержания, но еще, по Апостолу, подвергнемся тягчайшему обвинению за нечестие потому, что будем «удалятися от брашен, яже Бог сотвори в снедение со благодарением верным и познавшим истину; ибо всякое создание Божие добро, и ничтоже отметно, со благодарением приемлемо» (ср.: 1Тим. 4, 3-4); ибо кто что считает скверным, тому то и скверно (см.: Рим.14,14). Потому никто не был осуждаем за одно употребление пищи; и ес­ли евшие осуждаются, то это потому, что с упот­реблением пищи соединяется или последует за оным нечто предосудительное.

Глава 14. Пост не есть главное добро

Из сказанного видно, что пост относится к числу средних добрых дел, потому что как со­блюдение его не оправдывает нас, так и за на­рушение его мы не подвергаемся осуждению, если, кроме употребления пищи, нет преступле­ния  заповеди,  достойного  наказания.  Но  что касается до существенно добрых дел, то без них никому нельзя быть ни в какое время, потому что оставляющий делать оные необходимо впада­ет в зло. Также и для главного зла не должно быть времени, потому что оно всегда вредно; в случае допущения его не может оно не вредить или измениться в похвальную сторону. А сред­ние дела суть те, которым назначены известные качества и времена; если правильно соблюдать их, то они освящают; если опустить их, то не оскверняют, таковы, например: брак, земледелие, богатство, уединение, бдение, чтение книг и по­сты. Все это Священное Писание не определило непрестанно совершать, постоянно соблюдать, так чтобы нельзя было хоть немного, по временам, оставлять их, ибо что положительно заповедуется, за неисполнение того подвергаются смерти; а что предлагается больше как совет, нежели как при­казание, исполнение того приносит пользу, а за неисполнение не подвергаются наказанию. Поче­му предки наши весьма хорошо повелели совер­шать их, сообразуясь с обстоятельствами, местом и временем, потому что они бывают полезны, если сообразны с сими обстоятельствами, и, на­против, делаются вредными, если не сообразны с ними. Так, например, более жестокосердым, неже­ли ревнителем благочестия, должно почесть того, кто будет сохранять строгий пост и тогда, когда посетит его брат, в лице коего должно принять Христа; к самоубийцам должно причислить того, кто не изменяет строгих правил воздержания и тогда, когда нужно подкрепить ослабевшие силы принятием пищи; не ревность к благочестию, а неразумие докажет тот, кто захочет строго дер­жаться правил поста и тогда, как по времени праздничному делается разрешение на пищу. Пост бесполезен для тех, кои хотят посредством его заслужить людскую похвалу, имя святых, как об них говорится в Священном Писании, что они получат мзду свою в настоящее время (см.: Мф.6,2), равно как бесполезен и для тех, кои по­стятся не так, как угодно Богу. Последние пред­ставляются у Пророка спрашивающими Бога: «что яко постихомся, и не увидел ecи? смирихом души наша, и не уведел ecи?» Бог объявил им, что они не услышаны потому, что «во дни пощений обретаете воли ваша, и вся подручным ваша томите, в судех и сварех поститеся и биете пястъми смиреннаго»; и, сказав, что Он не такого «поста избрах» и что хотя бы они подобно «серпу» гнули свои выи, хотя бы облеклись «во вретище» и «пеплом» посыпали свои головы, далее открывает, какой пост Ему угоден, и тем показывает, что один пост без других добродетелей не может принесть пользы. «Разрешай, — говорит Он, — всяк соуз неправды… от свойственных племене твоего не презри» (ср.: Ис.58, 3-7). Итак, види­те, что Господь не почитает поста существенно добрым делом, потому что он не сам по себе, но при других добрых делах угоден Ему, и что от случайных причин он бывает не только напрасен, но даже ненавистен Богу, как об этом Он Сам свидетельствует у Иеремии: «егда поститися будут, не услышу прошения их» (Иер.14, 12).

Глава 15. Доброго по природе своей не должно делать для среднего; напротив, среднее должно предпринимать для того, что само по себе добро

Милосердие, терпение и любовь или те запо­веди касательно вышесказанных добродетелей, в которых заключается главное добро, должны быть соблюдаемы не для поста, а напротив, пост для них. Ибо надобно стараться, чтобы те добродете­ли, которые составляют истинное добро, были приобретаемы постом, а не для поста должны быть совершаемы действия тех добродетелей. Итак, для того полезно сокрушение плоти, для того к нему должно быть присоединяемо врачевство воздержания от пищи, чтобы чрез него мы могли достигнуть любви, в которой заключается неизменное и без всякого исключения времени постоянное добро. Ибо изучение медицины, золо­тых дел мастерства и прочих существующих в этом мире искусств бывает не для инструментов, нужных для производства их, а напротив, инстру­менты приготовляются для упражнения в искус­стве; они как полезны искусным, так излишни для не знающих самого искусства. Они как весь­ма много споспешествуют тем, которые для про­изводства своего дела употребляют их в посред­ство, так вовсе не могут приносить пользу тем, которые, не зная, для какого дела они сделаны, довольствуются одним обладанием их, потому что сущность их пользы поставляют только в со­держании их, а не в совершении работы. Итак, существенное благо есть то, для которого делает­ся то, что считается средним; а само главное доб­ро делается не по другой причине, а только ради своей доброты.

Глава 16. «Как различается главное благо от прочих благ?»

Истинное благо от прочих, названных нами средними, отличается следующим образом: если оно само по себе добро, а не для чего другого-либо; если само по себе необходимо, а не для другого; если неизменно и всегда бывает добром, постоянно удерживая свое качество, никогда не может переходить в противную сторону; если отнятие или прекращение его не может не при­чинять совершенную погибель; если противное ему есть просто главное зло и никогда не может переходить в добрую сторону. Эти определения, которыми различается природа главных благ, вовсе не могут быть приписаны посту. Ибо он не есть сам по себе благо или сам по себе необхо­дим; он с пользою соблюдается для приобрете­ния чистоты сердца и тела, так чтобы, притупив жало плоти, человек приобрел умиротворение ду­ха; он не есть благо неизменно и всегда, потому что мы по большей части не терпим вреда от прервания его; он иногда обращается даже в по­гибель души, если неблаговременно соблюдается. Но и то не есть существенное зло, что кажется противным ему, то есть приятное по природе своей вкушение пищи, которое нельзя считать злом, если с ним не соединяются невоздержность, сластолюбие или другие какие-либо пороки, по­тому что то не сквернит человека, что входит в уста, а что исходит из уст, то сквернит человека (см.: Мф.15,11). Итак, тот умаляет главное доб­ро, исполняет его несовершенно или не без греха, кто делает его не для него самого, а для чего-нибудь другого. Ибо все для него надобно делать, а его надобно желать только для него самого.

Глава 17. Об образе поста и пользе его

Имея такое понятие о качестве поста, мы, не­смотря на сильное желание его, почитаем его делом добрым только тогда, когда он сообразен с временем и когда соблюдается мера в нем. Посему и не полагаем надежды на один пост; но, сохраняя его, хотим достигнуть чрез него чистоты сердечной и апостольской любви, чем самым и доказывается, что пост (для коего не только назначены определенные времена, в которые и дол­жно соблюдать его и оставлять, но определены и качество и способ) относится к числу средних добрых дел, а не существенно добрых, потому что существенное добро должно быть всегда соблю­даемо, а существенное зло никогда не должно быть допускаемо. Так, например, не назначено границ правде, терпению, трезвости, целомудрию, любви и не дано позволения когда-либо делать неправду, быть нетерпеливым, неистовствовать, допускать бесстыдство, завидовать, гордиться.

Глава 18. Пост не всегда бывает приличен

Для яснейшего доказательства, что посты по­стоянно соблюдать не должно и нельзя, к сказан­ному о качестве его присовокупим свидетельства Священного Писания. В Евангелии говорится, что когда ученики Иоанна Крестителя, кои, смотря на пример этого проповедника покаяния как на об­разец, поставляли верх совершенства праведнос­ти в посте, жалуясь на Апостолов Христовых, ко­торые не соблюдали постов, спрашивали Господа: «почто ученицы Иоанновы и фарисейстии по­стятся, а Твои ученицы не постятся?» (Мк.2,18), то Господь дал им такой ответ, из которого видно, что пост не всегда приличен и необходим, но иногда ради праздника или ради любви можно дозволить разрешить оный. «Еда могут,— сказал Он, — сынове брачнии поститися, дондеже с ни­ми жених есть?» (ср.: Мк.2,19). Этими словами, хотя они сказаны прежде Воскресения Господня, собственно означается время Пятидесятницы, сле­дующее за Воскресением Христовым, когда уче­никам Его, по причине радостных ежедневных свиданий с Ним, в течение сорока дней нельзя было поститься».

Глава 19. Вопрос, почему в продолжение всей Пятидесятницы пост оставляется

При сем Герман спросил: «Почему в продол­жение всей Пятидесятницы нужно ослаблять строгость воздержания на обеде, тогда как Хри­стос, по Воскресешш, обращался с учениками только сорок дней?»

Глава 20. Ответ

На это Феона отвечал следующее: «Вопрос ваш заставляет нас вспомнить спасительную истину. В Деяниях апостольских говорится, что Апосто­лы, по Вознесении Спасителя нашего, которое последовало в сороковой день по Воскресении, возвратившись с горы Елеонской в Иерусалим, в продолжение десяти дней ожидали пришествия Святаго Духа и в пятидесятый день по Воскре­сении действительно получили Его. Из сих пятидесяти дней составляется прообразованный в Ветхом Завете праздником седмиц, в который священники приносили Господу хлеб из начат­ков, наш праздник Пятидесятницы, в который принесен Господу истинный хлеб из начатков, то есть те пять тысяч душ, которые в сей день от проповеди апостольской обратились ко Христу и которые составили начаток народа христианско­го. Посему, по преданию мужей апостольских, и десять дней, протекшие от Вознесения до Пяти­десятницы, должно проводить в такой же радости и так же торжественно, как проводятся сорок от Воскресения до Вознесения. Посему и в эти дни не должно молиться с коленопреклонением, пото­му что коленопреклонение есть знак покаяния и сердечного сокрушения.

Итак, вот отчего все дни Пятидесятницы про­водятся точно так же, как день воскресный, в который предки наши, из уважения к Воскресе­нию Господню, положили не поститься и не преклонять колен».

Глава 21. Вопрос: «Ослабление  строгости  поста не повредит ли целомудрию тела?»

На сие Герман возразил так: «Если так долго поблажать плоти, то опасно, как бы не возникли опять подавленные воздержанием страсти, и как бы душа, обременяемая принятием пищи сверх обычая, не потеряла силу господства своего над телом, и что от необычного потворства телу при более обильном и раннем* употреблении пищи, особенно в цветущем возрасте, легко возмущают­ся усмиренные постом члены».

* Во время поста у восточных монахов обед обыкновенно был вечером, не в посты — в третьем часу, а в праздники и Пятидесятницу — в полдень.

Глава 22. Ответ о соблюдении умеренности в воздержании

Феона: «Если мы все, что делаем, взвешиваем строгим обсуждением ума о чистоте своего сер­дца, спрашиваем не суждения других, а всегда свою совесть, то верно окажется, что расстояние времени обеда не может препятствовать строго­сти, если только, взвешивая на ровных весах меру употребления пищи и воздержания, нераст­ленный ум будет равно избегать той и другой крайности, с истинною рассудительностию будет рассматривать, тяжесть лакомой пищи не подав­ляет ли нашего духа или большая строгость воздержания не пригнетает ли другую часть, то есть  тело; и одну сторону должен понизить, а другую возвысить, если почувствует, что какую-либо нужно поднять или понизить. Господь наш хочет, чтобы для почитания и чести Его мы ни­чего не делали без рассуждения; поелику «честь царева суд любит» (Пс.98,4). Потому и премуд­рый Соломон убеждает, чтобы мы суждением не склонялись ни на ту, ни на другую сторону, го­воря: «чти Господа от праведных твоих трудов и начатки давай Ему от твоих плодов правды» (Притч.3,9). В совести нашей есть неложный, истинный судья, который один не ошибается в суждении о состоянии нашей чистоты, тогда как другие все иногда ошибаются. Ибо при всей осторожности, постоянной тщательности и внима­нии к себе, но при погрешительном суждении нашем, воспламенившись желанием нерассуди­тельного воздержания или увлекшись вожделе­нием чрезмерного пресыщения, как будем дер­жать в равновесии существо наших сил испытанием на неверных весах? Но, положив на одной весовой чаше чистоту души, а на другой — силы тела, истинным судом совести мы то и дру­гое так взвесим, чтобы не склоняться ни на ко­торую сторону перетягивающим расположением к одному предмету, — или к неумеренной строгости, или к излишней распущенности; таким обра­зом мы лучше установим равновесие, так чтобы нам за излишество распущенности или строгости не было сказано: «еда аще право принеся ecи, право же не разделил ecи, не согрешил ли ecи?» (Быт. 4, 7). Тех жертв постов, которые мы, на­сильственным истощанием внутренностей истор­гая у себя,  думаем,  что правильно приносим Господу, Тот, Кто любит милосердие и суд, — гнушается, говоря: «Я, Господь, люблю правосудие и ненавижу похищенное во всесожжение» (Ис.61,8; перевод с подлинника). Также и тех, которые приношение, то есть большую часть своих обя­занностей и дел предпринимая для угождения плоти и своей выгоды, остатки их и самую малую часть приносят Господу, слово Божие, как лука­вых делателей, осуждает так: «проклят творяй дело Господне с небрежением» (ср.: Иер.48,10). Следовательно, не несправедливо Господь пори­цает того, кто неправым испытанием так обманы­вает себя, говоря: «обаче суетни сынове человече­стии, лживи сынове человечестии в мерилех еже неправдовати» (Пс.61,10). И потому блаженный Апостол увещевает, чтобы мы, управляясь рассудительностию,  не увлекались .излишеством,  не склонялись ни на ту, ни на другую сторону, го­воря: «Служение ваше да будет разумно» (см.: Рим.12,1). Это запрещает также и Законода­тель,  так повелевая: «мерила праведна и весы праведны и мера праведна да будет в вас» (Лев.19,36). Такое же мнение об этом высказывает и Соломон: «вес велик и мал, и мера сугуба, нечиста пред Господем обоя: и творяй я в начинаниих своих запнется» (Притч.20, 10-11). Потому надобно стараться, чтобы нам не иметь непра­вильных гирь в сердцах наших и двояких мер в магазине нашей совести, то есть чтобы, сами себе потворствуя и умаляя строгость, мы и тех, коим преподаем слово Божие, не подавляли более строгими заповедями и более тяжелым бременем, нежели сколько сами можем понести. А когда это делаем, то не весим ли двоякою гирею или не меряем ли двоякою мерою товар и плоды запо­ведей Господних? Ибо если иначе отмериваем себе, а иначе — нашим братиям, то справедливо порицает нас Господь за то, что имеем весы не­правильные и меры двоякие, как говорит Соло­мон: «мерзость Господеви сугубый вес, и мерило лживо не добро пред Ним» (Притч.20, 23).

И тем также мы окажемся явно виновными в неверном весе и двоякой мере, если, по желанию людской славы пред братиями, будем показывать в чем-либо больше строгости, нежели как обыкновенно делаем уединенно в своих кельях, то есть хотим казаться более воздержными и более святыми, больше пред лицом человеческим, неже­ли пред Богом. Такого недуга нам особенно надобно не только избегать, но даже гнушаться. Впрочем, мы от предложенного вопроса несколь­ко уклонились; возвратимся к тому, от чего отступили.

Глава 23. О времени и мере принятия пищи

Итак, в означенные праздничные дни так надобно вести себя, чтобы делаемое разрешение не повредило ни душе, ни телу. Посему, чтобы в праздничные дни и торжество соблюсти, и не нарушить правила умеренности, позволяется по­слабление ограничивать только тем, чтобы ради праздника принимать пищу вместо девятого часа в шестой; а количество и качество ее не изменяется, чтобы не устрашить целомудрия душевно­го и телесного, приобретенного в продолжение Четыредесятницы; нам бесполезно будет приобресть постом то, чего тотчас должны лишиться от пресыщения; притом не неизвестна хитрость на­шего врага, который тогда особенно нападает на ограду нашей чистоты, когда видит, что охране­ние ее ослаблено по случаю празднества. Посему со всею осторожностию надобно наблюдать, что­бы чрез разрешение, делаемое в Пятидесятницу, не лишить ума силы и не потерять чистоты целомудрия, приобретенной в Четыредесятницу; а для сего и в торжественные дни должно употреблять ту же пищу, какую употребляем для сохранения целомудрия в посте, и ничего не прибавлять к мере и качеству ее, дабы не дать случая из-за утешения праздничного возбудиться плотской похоти и из-за кратковременного плот­ского удовольствия не потерять радости и мира душевного и не оплакивать сердечного целомуд­рия. Надобно всемерно стараться, чтобы и нам не напрасно были сказаны слова пророческие: «праз­днуй, Иудо, праздники твоя, и воздаждь обеты твоя» (ср.: Наум.1,15). Ибо если мы не изменим правил воздержания ради праздничных дней, то непрестанно будем духовно праздновать; а таким образом, освободившись от рабства, будем иметь месяц от месяца и субботу от субботы (ср.: Ис.66, 23)».

Глава 24. О разном соблюдении Четыредесятницы

Герман спросил: «Почему Четыредесятница продолжается шесть недель (на Западе), а в некоторых областях, где более усердия к богопочтению, она состоит из семи недель (на Восто­ке), между тем как ни то, ни другое число недель, за исключением воскресных дней и суббот, не составляет сорока дней? В этих неделях постных дней только тридцать шесть».

Глава 25. Ответ на предложенный вопрос: «Пост Четыредесятницы составляет десятину целого года» 

Феона на это отвечал так: «Хотя многие по благочестивой простоте совсем не спрашивают о сем  предмете;  но  поелику  вы,  желая  точнее увериться в истине наших правил и тайн, обра­щаете испытательный взор и на такие предметы, о коих другой не считает нужным спрашивать, то узнаете настоящую причину дела, о коем спраши­ваете, чтобы совершенно увериться в том, что предки наши ничего не установили неоснователь­но. В Законе Моисеевом вообще всему народу предписано было посвящать Богу начатки и десятую часть всех плодов. Итак, если нам дол­жно посвящать Богу десятую часть из нашего имения и плодов, то тем более мы обязаны посвящать Ему десятую часть из жизни нашей, дел и приобретений. Эту десятую часть и состав­ляет Четыредесятница, потому что десятую часть всего года составляют тридцать шесть с полови­ной дней, а в семи неделях, за исключением вос­кресных дней и суббот, постных дней тридцать пять. Но если к ним прибавить Великую Суббо­ту, в которую пост продолжается до пения пету­хов, и половину ночи до света следующего Свет­лого воскресного дня, то совершенно исполнится постных дней тридцать шесть с половиной.

Глава 26. «Как мы должны приносить наши начатки Господу?»

А что сказать о начатках, которые, как изве­стно, все верно служащие Христу ежедневно приносят? Ибо когда пробудившиеся от сна и как бы воскресшие после усыпления, прежде возбуждения какого-либо чувства, или памяти, или заботы о домашних делах, сначала возник­шие свои помыслы посвящают в жертву Богу, то не приносят ли истинно начатки своих плодов чрез Верховного Первосвященника Иисуса Хри­ста, за пользование этою жизнию и за образ ежедневного воскресения? Также и те, которые, пробудившись от сна, принося Богу жертву про­славления своего, первым движением своего язы­ка призывают Его, те прославляют Его имя и совершенства; сначала отверзая свои уста для воспевания Ему песней, обязанности своих уст приносят Богу в жертву. Также приносят Ему первые жертвы своих рук и ног, когда, подняв­шись с постели, становятся на молитву и, прежде нежели начнут исполнять обязанности своих членов для своих нужд, ничего прежде не восхищают себе из служения их, но направляют стопы для почитания Его, утверждают их в хвалении Его и таким образом приносят Ему начатки* всех своих движений воздеянием рук, преклоне­нием колен и простертием всего тела. Что поется в псалмах: «предварих в безгодии и воззвах. Предваристе очи мои ко утру, поучитися словесем Твоим» (ср.: Пс.118,147-148); «утро молитва моя предварит Тя» (ср.: Пс.87,14),— этого иначе мы не можем исполнить, как если после покоя сна, пробудившись на этот свет, как бы из мрака и подобия смерти, из всех обязанностей духа и тела, совершенно ничего не будем наперед предпринимать для своих нужд. Ибо нет никого другого, кого бы Пророк предварял поутру или кого мы должны бы также предварять, кроме нас самих, то есть предварить наши занятия, располо­жения и житейские попечения, без которых не можем обойтись, или (предварить) тонкие вну­шения врага, которые он нам, еще покоящимся и погруженным в сон, старается всеять мечтаниями суетных сновидений, которыми бы нас тотчас по пробуждении занять, осетовать, чтобы, сорвав тук (лучшую часть) наших начатков, он сам первый похитил их. Посему со всею осторожностию нам надобно стараться (если, впрочем, силу вышеска­занного стиха хотим исполнить делом), чтобы ос­мотрительная бдительность охраняла первые по­явления утренних помыслов, чтобы чего-нибудь из них поспешное предвосхищение завистливого врага (диавола) не осквернило и не сделало того, чтобы Бог отверг наши начатки, как маловажные и оскверненные. Если мы не будем предупреж­дать его бдительною осмотрительностию ума, то он, не оставляя обычая злого предубеждения, не перестанет ежедневно предварять нас своими обольщениями. Посему если желаем принести богоугодные и благоприятные начатки из плодов нашего духа, то должны прилагать большую заботу, чтобы все наши чувства телесные, особен­но в утренние часы, сохранять как священную жертву Господу, неоскверненную и неприкосно­венную. Этот род набожности соблюдают с боль­шею осторожностию многие даже из мирян, кото­рые, встав прежде рассвета или на рассвете, никак не принимаются за домашние, необходи­мые, житейские работы, прежде нежели, пришедши в церковь, не постараются посвятить Богу начатки всех своих действий и работ.

*Начатки, ежедневно приносимые Богу, суть начатки: 1) помыслов чувств и расположений; 2) уст и речей; 3) рук и дел; 4) ног и шествий; 5) всего тела и движений.

Глава 27. Почему многие соблюдают неодинаковое число дней в Четыредесятнице

Хотя Четыредесятница в некоторых областях продолжается то шесть недель, то семь, как вы говорите, но, несмотря на различие в числе не­дель, всюду основание и образ поста одинаковы. Шесть недель она продолжается у тех (запад­ных), кои думают, что нужно поститься и в суб­боту; посему у них тридцать шесть дней составляются из шестидневного поста в каждую из шести недель.

Глава 28. Почему называется Четыредесятницею, когда постятся в ней только тридцать шесть дней

Четыредесятницею  называется  то  время,  в которое, как сказано, приносится Богу десятая часть года,  чрез тридцать  шесть с половиной дней, или потому, что чрез пост, соблюдаемый в сии дни, мы подражаем Моисею, Илии и Самому Господу нашему Иисусу Христу, которые,  как известно,  постились  по  сорок  дней  (сюда же прилично отнести и сорок лет, в продолжение коих израильтяне странствовали по пустыне, рав­но как сорок станов, кои они имели во время таинственного прохождения по пустыне), или по подражанию тем римлянам, у коих та часть по­датей, которая поступала в пользу государя, обык­новенно называлась сороковою; посему и наша законная дань, которую мы должны платить Господу всех веков за нашу жизнь, должна назвать­ся сороковою. Хотя к предложенному вопросу и не относится, но как представился случай, то считаю нужным упомянуть здесь и о том, что, по свидетельству старцев, в эти дни на всех христи­ан, особенно на монахов, гораздо сильнее напада­ют враги их, подобно тому, как израильтяне в Египте терпели сильнейшие притеснения. И ныне истинного Израиля, то есть христиан, особенно монахов, стараются духовные египтяне удержать за тяжелыми земными делами, чтобы они, посред­ством любезного Богу успокоения (от земных дел), оставив египетскую землю, не достигли безмя­тежного пристанища добродетелей; и против нас фараон в гневе говорит: «праздны суть; сего ради возопиша, глаголюще: да пойдем, и пожрем Богу нашему; да отягчатся дела людий сих, и да пекутся о них, и не помыслят о словесех суетных» (ср.: Исх.5, 8-9). Нечестивые по суе­те своей почитают суетным святое жертвоприношение Господу, совершаемое только в пустыне свободного духа, ибо грешнику противно богопочтение.

Глава 29. Совершенные превосходят закон Четыредесятницы

Итак, этим законом Четыредесятницы не свя­зывается праведный и совершенный; он не до­вольствуется подчинением этому малому прави­лу, которое предстоятели Церквей постановили, конечно, для тех, которые в течение всего года предаются утехам или мирским делам, чтобы они, связанные этою законною необходимостию, при­нуждены были по крайней мере в эти дни послу­жить Господу и посвятили Ему хоть десятую часть дней своей жизни, которые все, как какие-нибудь плоды, они сами пожирали. Впрочем, пра­ведники, которым Закон не положен (см.: 1 Тим.1,9) и которые духовными обязанностями зани­маются не эту малую, то есть десятую, часть года, но все время своей жизни, как свободные от принесения законных десятин, если случившаяся уважительная, святая нужда заставит их, отважи­ваются без всякого колебания делать и послабле­ние в посте. Ибо не требуется маловажная деся­тина от тех, которые вместе с собою все свое принесли Господу. Этого, конечно, не может, без крайней виновности в обмане, сделать тот, кто, ничего добровольно не принося Богу, необхо­димостию Закона побуждается безотговорочно принести свои десятины. Посему ясно доказывается, что не может быть совершенным раб Зако­на, который или остерегается того, что запрещено, или исполняет то, что предписано; но истинно совершенны те, которые не пользуются даже и тем, что Законом дозволено. Таким образом, хотя о Моисеевом Законе говорится, что он ничего не привел к совершенству (см.: Евр.7, 19), мы, од­нако ж, видим, что некоторые из святых в Ветхом Завете были совершенные; поелику, превосходя повеления Закона, жили под евангельским совер­шенством, зная, что праведникам Закон не поло­жен, но неправедным, непокорным, нечестивым, грешникам, беззаконникам и скверным.

Глава 30. О причине и начале Четыредесятницы

Надобно знать, что такого соблюдения Четы­редесятницы вовсе не было, пока совершенство первенствующей Церкви пребывало ненарушимо. Ибо не по требованию этой заповеди и не потому, что обязывались как бы постановлением Закона, они соблюдали самую строгую меру поста, да и все продолжение года сопровождалось у них равным постом. Но когда множество верующих, ежедневно уклоняясь от апостольской набожнос­ти, стало привязываться к своим богатствам, из них не уделяло в пользу всех по установлению Апостолов (см.: Деян.4,5), но, употребляя только на свои издержки, старалось не только сберечь, но и умножить их, тогда всем священни­кам (епископам) угодно было — людей, связан­ных мирскими заботами и, так сказать, почти не знавших воздержания или сокрушения, привле­кать к святому делу каноническим установлени­ем постов и побуждать требованием как бы за­конных десятин, которое немощным могло приносить пользу и не могло вредить совершен­ным, которые, состоя под благодатию Евангелия, добровольною набожностию превышают Закон, так что могут достигнуть того блаженства, о ко­тором Апостол говорит: «грех вами да не облада­ет: несте бо под законом, но под благодатию» (ср.: Рим.6,14). И точно, грех не может иметь господства в том, кто господствует над греховны­ми расположениями».

Глава 31. Вопрос: «Как надобно понимать слова Апостола: «грех бо вами да не обладает» (Рим. 6, 14)?»

Герман: «Не может быть ложно это апостоль­ское изречение, которое обещает свободу от греха не только монахам, но и вообще всем христианам, а нам кажется слишком темным. Ибо хотя оно объявляет, что все, верующие в Евангелие, сво­бодны и чужды ига и господства греха, но как же почти во всех крестившихся господствуют гре­хи, по изречению Господа, Который говорит: «всяк творяй грех раб есть греха» (Ин.8, 34)?»

Глава 32. Ответ о различии благодати и заповедей Закона Моисеева

Феона: «Ваше любопытство предлагает нам немаловажный вопрос, коего силу хотя знаю, что неопытные не могут ни передавать, ни понять, однако ж, сколько могу, попытаюсь словами из­ложить и коротко изъяснить, если только ваш рассудок будет исполнять на деле то, что мы говорим. Ибо что познается не наукою, а опытом, того неопытный не может ни передать, ни умом понять или удержать,  кроме того,  кто самым делом с подобным усердием приобрел познание. И потому считаю необходимым сначала исследо­вать, какое намерение или желание Закона (Моисеева) или какое учение и совершенство благо­дати, чтобы из этого последовательно мы могли познать или господство греха, или изгнание его. Итак, Закон повелевает искать брачного союза, говоря: «блажен, иже имеет племя в Сионе и южики (родственников) во Иерусалиме» (ср.: Ис.31,9): проклята бесплодная, которая не рождала; на­против, благодать побуждает нас к чистоте, все­гдашней нерастленности и к целомудрию блаженного девства,  говоря: «блажены неплоды,  и утробы, яже не родиша, и сосцы, иже не доиша» (Лк.23,29); «кто не возненавидит отца, и ма­терь, и жену, не может Мой быти ученик» (ср.: Лк.14,26); и Апостол говорит: «да и имущий жены, якоже не имущий будут» (1 Кор.7, 29). Закон говорит: «начатки да не косниши принес­ти» (ср.: Исх.22, 29); благодать говорит: «аще хощеши совершен быти, иди, продаждь имение твое и даждъ нищим» (Мф.19,21). Закон не запрещает мщения за оскорбления и обиды, го­воря: «око за око, зуб за зуб» (Исх.21,24); бла­годать хочет, чтобы удвоение нанесенных обид или удара мы покрывали своим терпением, и по­велевает быть готовыми к перенесению двойного лишения, говоря: «аще тя кто ударит в десную твою ланиту, обрати ему и другую: и хотяще­му судитися с тобою и ризу твою взяти, отпусти ему и срачицу» (Мф.5, 39-40). Закон дозволяет ненавидеть врагов (см.: Лев.19,17- 18; перевод с подлинника); а благодать повелевает любить их и всегда молиться за них Богу (см.: Мф.5, 44).

Глава 33. Заповеди Евангельские легче заповедей Закона Моисеева

Итак, кто взойдет на верх евангельского со­вершенства, тот, заслугами таких добродетелей возвысившись над всяким Законом и все запове­данное Моисеем считая как бы малым, сознает, что он находится только под благодатию Спаси­теля, при помощи которой он достиг до того возвышенного состояния. Следовательно, грех не господствует в нем, поелику любовь Божия, из­лившаяся в сердца наши Духом Святым, данным нам (см.: Рим.5,5), исключает расположение ко всякой другой вещи; не может вожделевать запрещенного или презирать повеленное; которой все усердие и все желание устремлено к любви Божией, не пленяется удовольствием маловаж­ных вещей, так что не пользуется даже и дозво­ленным. А в Законе, в котором права супружес­кие соблюдаются, хотя запрещение любострастия относится только к одной жене, однако ж плот­ская похоть никак не может не усиливаться, и трудно бывает, чтобы огонь, которому хотя бы и тщательно пища доставлялась, был заключен в назначенных пределах, так чтобы не прорывался вовне и не сожигал всего, к чему ни прикоснется. Если ему и всегда встречается свое препятствие, так что не допускается разгораться вовне, однако ж он воспламеняется и тогда, как стесняется; поелику самая воля бывает виновна, и привыч­кою к совокуплению очень скоро увлекается к излишествам прелюбодеяния. Но кого благодать Спасителя воспламенит святою любовию к непо­рочности, тот огнем любви Божией истребляет все терния плотских пожеланий, так что тлеющая (под пеплом) искра страстей не уменьшает про­хлады (утешения) от невинности. Итак, рабы За­кона употреблением позволенного увлекаются к непозволенному; а причастники благодати, прези­рая непозволенное, не испытывают и запрещенного. Но грех царствует как в любителе супружества, так и в том, кто довольствуется только приносить свои десятины и начатки. Ибо необходимо ему, пока медлит или нерадит, погрешать или в каче­стве их, или в количестве, или в ежедневном распределении. Ибо кому повелевается то, что у него есть, неутомимо подавать нуждающимся, тому, хотя бы с совершенною верностию и набожностию распределял, однако ж, часто бывает труд­но не впасть в сети грехов. А в тех грех не мо­жет господствовать, которые не презирают совета Господня, но, все свое имущество раздав бедным, взяв свой крест, следуют за Подателем Небесной благодати. Ибо кто благочестивым распределе­нием раздает уже посвященное Христу богатство и деньги как бы чужие, того не уязвит соединен­ная с неверием забота о сбережении пропитания, и печальная медлительность не прогонит весело­сти от милостыни; поелику что однажды вполне принес Богу, то уже как чужое раздает без вос­поминания о собственной необходимости или без страха тесного жития, будучи уверен, что когда дойдет до вожделенной нищеты, то Бог будет пропитывать его гораздо больше, нежели птиц небесных. Напротив, кто, удерживая мирское имущество, по требованию ветхого Закона отдает десятины своих плодов и начатки или часть де­нег, тот хотя особенно этою росою милостыни угашает огонь своих грехов, однако ж, с каким бы великодушием ни раздавал свое богатство, невозможно ему вполне освободиться от господ­ства греха иначе, как благодатию Спасителя, ког­да на самом деле отвергнет и самое расположе­ние к стяжанию. Равным образом не может не раболепствовать жестокой власти греха тот, кто хочет по заповеди Закона вырвать глаз за глаз, зуб за зуб или ненавидеть своего врага; поелику когда кто хочет за свою обиду мстить взаимным воздаянием, когда сохраняет горечь ненависти к врагам, то тот необходимо всегда будет возму­щаться гневом и яростию. Но кто пребывает под просвещением евангельской благодати, побеждая зло не сопротивлением, а терпением, перенося удар в правую щеку, не медлит добровольно подставить и другую, и желающему завести с ним тяжбу из-за рубахи отдает и плащ, и кто любит врагов своих и молится за оклеветающих его, тот свергает с себя иго греха и разрывает узы. Ибо он живет не под Законом, который не истребляет семян грехов (потому блаженный Апостол справедливо о нем говорит, что «отлагание убо бывает прежде бывшия заповеди за не­мощное ея и неполезное: ничтоже бо совершил закон» (Евр.7, 18-19); и Господь чрез Пророка говорит: «дах им заповеди* не добры и оправдания, в нихже не будут живи» (Иез.20, 25); но под благодатию, которая не только отсекает ветви зла, но и самые корни развращенной воли исторгает.

* Под заповедями разумеются обряды, которые называются недобрыми потому, что не сообщали благодати, которою люди очищались бы от грехов и становились бы добрее, а только показывали, что они грешники; потому и говорится, что даны им оправдания, в которых они не будут жить, то есть чрез которые не могут приобрести благодатной жизни.

Глава 34. Как узнать, что кто-нибудь находится под благодатию

Кто старается достигать совершенства еван­гельского учения, тот, состоя под благодатию, не угнетается господством греха. Ибо быть под бла­годатию значит исполнять то, что благодать повелевает. А кто не хочет подчиниться требова­нию евангельского совершенства, тот не знает, хотя и крещен и кажется монахом, что он не состоит под благодатию, но спутан еще узами Закона и обременен тяжестию греха. Ибо наме­рение Того, Кто всем, принявшим Его, усвояет благодать усыновления, состоит не в том, чтобы разрушать, но создать, не упразднить, а исполнить Моисеевы постановления. Некоторые, совершен­но не зная этого и пренебрегая величием советов и увещаний Христовых, вдаются в распущен­ность мнимой свободы, так что не только до заповедей Христовых, как трудных, не дотрагива­ются, но и те самые, которые Законом Моисее­вым предписаны начинающим и детям, пренебрегают как упраздненные, за что Апостол укоряет по испорченной свободе говорящих: «согрешим, зане несмы под законом,  но под благодатию» (ср.: Рим.6,15). Следовательно, кто не состоит ни под благодатию, потому что вовсе не восходит к совершенству учения Господня, ни под Зако­ном, потому что и самых малых заповедей Зако­на не исполняет, тот, будучи угнетен двойною властию грехов, думает, что он только для того получил благодать Христа, чтобы по превратной свободе быть чуждым Его, впадая в то, во что апостол Петр убеждает не впадать, говоря: «творите, яко свободны, а не яко прикровение имуще злобы свободу» (ср.: 1Пет.2,16). Также блажен­ный апостол Павел говорит: «вы на свободу звани бысте, братие, то есть чтобы свободны были от господства греха; точию да не свобода ваша в вину  плоти, то  есть упразднение заповедей Закона (Моисеева) не считайте дозволением по­роков» (ср.: Гал.5,13). Эта свобода находится только  там,  где  пребывает  Господь,  как учит апостол Павел, говоря: «Господь Дух есть; а идеже Дух Господень, ту свобода» (ср.: 2 Кор.3,17). Посему не знаю, могу ли я выразить и изъяснить этот смысл блаженного Апостола, как понимают опытные; одно знаю, что он даже и без изъясне­ния чьего-либо ясно открывается всем тем, кото­рые в совершенстве усвоили деятельную науку. Они не будут трудиться над тем, чтобы посред­ством рассуждения уразуметь то, что уже делом изучили».

Глава 35. Вопрос: «Отчего иногда, постясь, мы сильнее испытываем плотское разжжение?»

Герман: «Ты ясно раскрыл весьма темный вопрос, и для многих, как думаем, вовсе неизве­стный. Посему просим для нашего преспеяния прибавить еще и тщательное объяснение того, отчего иногда сильнее возбуждается плотская брань, даже когда мы больше постимся, отощаем и ослабеем? Часто, пробудившись от сна, нахо­дим, что мы подверглись осквернению от плот­ского истечения, от этого смущаемся совестию до того, что не осмеливаемся дерзновенно встать и на самую молитву».

Глава 36. Ответ, что этот вопрос должен быть отложен до будущего собеседования

Феона: «Ваше усердие, с каким желаете про­ходить путь совершенства не как-нибудь, а глав­ным и совершенным образом, заставляет нас неутомимо заняться этим рассуждением. Вы прилежно исследуете не о внешнем целомудрии, наружном обрезании, а о сокровенном, зная, что в этом видимом воздержании плоти нет полноты совершенства; его могут иметь и неверные или по необходимости, или по лицемерию; вы спрашиваете о той добровольной, духовной чистоте сердца, о которой блаженный Апостол так го­ворит: «не бо иже яве, иудей есть, ни еже яве во плоти, обрезание: но иже в тайне иудей, и обрезание сердца духом, (а) не писанием: емуже похвала не от человек, но от Бога» (Рим. 2, 28-29), Который один испытывает тайны сердечные. Впрочем, поелику нельзя вполне удовлетворить вашему желанию, потому что остается мало вре­мени ночи, которое недостаточно для исследова­ния этого темного вопроса, то, думаю, лучше от­ложить его до другого времени. Ибо это должно быть объяснено нами и напечатлено в ваших умах мало-помалу и по совершенном освобожде­нии сердца от всякого смятения помыслов; это как для очищения совести должно быть исследо­вано; так, только тот может изложить и объяс­нить, кто опытом изведал дарование непорочности. Ибо требуется не доказательство пустыми словами, но то, что внушает искреннее убеждение совести и большая сила истины. И потому о зна­нии и науке этого очищения может что-нибудь сказать только опытный, и передать что-нибудь можно только ревностному, очень рачительному любителю самой добродетели, который желает приобресть ее не возбуждением ее пустыми и го­лыми словами, а усвоением всеми силами души, именно не ревностию бесплодной говорливости, но желанием внутренней чистоты».

5. Собеседование аввы Феоны второе о ночных искушениях

Глава 1

Спустя почти семь дней по оконча­нии праздника Пятидесятницы, ког­да в самом начале ночи, то есть после вечернего богослужения, занятые ожиданием обещанного рассуждения, вошли мы в келью святого Феоны, бодрый старец с веселым лицом, ласковым сло­вом первый, приветствуя нас, стал говорить: «Я удивлялся, что ваше пламенное усердие могло отложить разрешение предложенного вопроса на эти семь дней и дать отсрочку на столько време­ни должнику своему, особенно не просящему. Поелику ваша благосклонность добровольно дала мне столь большую отсрочку, то справедливость требует, чтобы и я не медлил уплатою долга. Ибо приятно одолжаться таким займом, который дос­тавляет большое приращение, когда уплачивает­ся, и не только обогащает занимающего, но ниче­го не уменьшает и у заимодавца. Преподаватель духовных предметов приобретает двоякую при­быль. Ибо польза последует не только в преспеянии слушающего, но и в рассуждении препода­ющего, потому что не менее и самого себя вос­пламеняет к желанию совершенства, когда на­ставляет слушателя. Посему ваше усердие есть мой успех; ваша забота есть мое сокрушение. Ибо и сам я, может быть, ныне дремал бы умом и ничего из того, о чем вы спрашиваете, я не рассматривал бы в своем сердце, если бы ваша горячность и ожидание не возбудили меня, неко­торым образом спящего, к воспоминанию о ду­ховных предметах. И потому пусть повторится, если угодно, вопрос, разрешение которого прежде по краткости времени мы захотели отложить до завтра.

Глава 2. Повторение предложенного вопроса: «Почему за большим воздержанием иногда следует большая брань плоти?»

Ваш вопрос, если не ошибаюсь, состоял в том, почему мы иногда, меньше постясь, слабее ощущаем щекотания плоти, а иногда, строже воздержива­ясь, сокрушив и истощив тело, мы сильнее разжи­гаемся, так что, как открыло ваше сознание, проснувшись, мы находим себя замаранными ис­течением естественной влаги.

Глава 3. От трех причин происходит истечение во сне

Итак, по мнению предков наших, бывает тро­якая причина этого искушения. Оно происходит или от излишества пищи, или от беспечности ду­ха, или от наветов врага-обольстителя. Итак, пер­вая причина есть порок чревобесия, то есть прожорливости или пресыщения, от которого избыток нечистой влаги истекает. А когда и во время строгого воздержания чистота оскверняет­ся истечением, то это зависит не от настоящего неядения, как вы думаете, а от излишества преды­дущего насыщения. Ибо что от прожорливого пресыщения скопилось в членах, то необходимо изливается от раздражения или бессознательно, хотя тело и было ослаблено великим постом. Посему не только от роскошной пищи надобно воздерживаться, но и простую пищу надобно умеренно употреблять с равномерным воздержа­нием; даже и в самом хлебе и воде надобно избегать сытости, чтобы долго могла пребывать в нас приобретенная чистота тела, и некоторым образом подражать ненарушимой чистоте духа, хотя нам необходимо сознаться, что иногда и без всякого старания духа, по холодности ли тела (темперамента) или по преклонности возраста, некоторые редко оскверняются или вовсе не ос­кверняются истечением. Но другую заслугу име­ет тот, кто легко достигает мирного состояния при беспечности, и иную тот, кто приобретает победу славными подвигами. Ибо мужество это­го, побеждающее все пороки, достойно чуда, а того, кому добро легко достается при его беспеч­ности, по моему мнению, надобно считать больше нерадивым, нежели достойным похвалы. Вторая причина нечистого истечения та, если дух, не занимаясь духовным учением и упражнением, не наставленный в учении о внутреннем человеке, по привычке к постоянной недеятельности, закос­неет в состоянии беспечности или когда, не остерегаясь нечистых помыслов, остается при таком вялом расположении к высшей чистоте сердца, что всю сущность целомудрия и совер­шенства поставляет в одной исправности внешне­го человека. А следствием безрассудства и нера­дения бывает то, что блуждание многоразличных помыслов не только бесстыдно, нагло обнаружи­вает сокровенное состояние духа, но и всегда остаются в нем семена всех прежних страстей. Доколе это в сокровенности его скрывается, хотя строгим постом тела и обуздывается, однако ж спящего обеспокоивают обольстительные мечты, от которых прежде наступления законного вре­мени уже не по необходимости природы, а по обольщению злого духа вытекает нечистая влага, которой если вовсе нельзя воспрепятствовать, не столько истощением плоти, сколько осмотрительностию и силою духа, то, по крайней мере, при содействии благодати Божией надобно привести к качеству простого извержения. И для этого особенно должна быть сдерживаема рассеян­ность чувств, чтобы дух, привыкши к этим раз­влечениям, во сне не увлекался нечистыми воз­буждениями сладострастия. Третья причина (истечения), что хотя правильным и заботливым соблюдением воздержания и сокрушением серд­ца и тела желаем приобрести постоянную чисто­ту целомудрия, но на нас, усердно старающихся о пользе плоти и духа, коварнейший враг по зависти нападает так, что, усиливаясь низложить надежду нашей совести и смирить нас как бы какою виною, особенно в те дни, в которые мы желали бы с большею чистотою угождать только Богу, хоть без всякого раздражения плоти или согласия духа и не чрез обольщение какою-нибудь мечтою, а простым извержением влаги оскверняет нас, чтобы отлучить нас от Святого Приобщения. У некоторых из новичков и тех, которых тела еще не утончены долгим постом, по козням диавольским случается это обольщение, вероятно, и для того, чтобы, и при соблюдении самого строгого поста, этою злокозненностию раз­рушить все их усилия, чтобы, сознав, что они строгим постом не только ничего не преуспели в чистоте тела, но еще более стали оскверняться истечением, — они страшились учительницы не­порочности и питательницы чистоты — строгого воздержания — как враждебного. Посему нам надобно знать, что не потому только мы должны очищаться от всякого порока, что он возмущает наше чувство, но потому, что он не довольст­вуется тем, чтобы господствовать одному без соучастия других, а введши свирепую толпу всех страстей, разнообразным пленом опустошает по­коренный ему дух. И потому чревобесие должно быть побеждаемо не для себя только, именно чтобы не вредило нам обременительною прожорливостию, и не для того одного, чтобы не разжи­гало нас огнем плотской похоти, но и для того, чтобы не делало нас рабами гнева или ярости, печали и всех прочих страстей. Ибо когда пища или питье подается нам меньше, или небрежно, или медленно, то, при господстве страсти пресы­щения над нами, от этого в нас возбуждается гнев. И опять мы не можем услаждать вкуса лакомством без страсти сребролюбия, при избыт­ке запасов которого роскошь делает большие расходы. А сребролюбие, тщеславие, гордость и множество всяких пороков соединяются нераз­дельным союзом. Таким образом, если и один какой-нибудь порок начнет усиливаться в нас, то он будет доставлять приращение и прочим».

Глава 4. Вопрос: «Можно ли приступить к Святому Причащению оскверненному ночным истечением?»

Герман: «Мы уверены, что, по устроению Божию, этот вопрос предложен на рассмотрение для того, чтобы то, чему мы по стыдливости, ли­шающей смелости спрашивать, никогда не могли бы научиться, теперь, возбуждаемые удобным слу­чаем собеседования и ходом речи, мы осмелились полюбопытствовать. Итак, если в то время, когда надобно приступить к Святым Тайнам, нам слу­чится быть оскверненными от мечтаний во сне, надобно ли принимать или оставить Причащение Святой Евхаристии?»

Глава 5. Ответ, когда истечение во сне бывает виновно

Феона: «Со всем тщанием, сколько для нас возможно, мы должны стараться, чтобы сохранить неоскверненною чистоту целомудрия, особенно в то время, когда хотим приступить к святому Жертвеннику, и с бдительною осмотрительностию надобно остерегаться, чтобы чистота плоти, сохраненная в предыдущее время, не была на­рушена особенно в ту ночь, когда мы готовим­ся к Святому Причащению. Но если злейший враг, чтобы лишить нас Небесного врачевства, обольстит усыпленный дух, только так, что не осквернится никаким, достойным порицания, разжжением, никаким согласием его на услаждение, но произойдет истечение по естественной ли необходимости или по действию диавола без чувства удовольствия, для воспрепятствования нашему освящению, то мы можем и должны благонадежно приступить к благодати Спаси­тельной Пищи (Евхаристии). Если же по нашей вине произойдет истечение, то, слушаясь своей со­вести, убоимся того, что Апостол говорит: «темже иже аще яст хлеб сей или пиет чашу Господню недостойне, повинен будет Телу и Крови Гос­подни. Да искушает же человек себе, и тако от хлеба да яст и от чаши да пиет. Ядый бо и пияй недостойне, суд себе яст и пиет, не раз-су ждая Тела Господня» (1Кор.11,27-29), то есть эту Небесную Пищу не отличая от маловажной, обыкновенной пищи и не считая ее такою, кото­рую бы надобно принимать только с чистым ду­хом и телом. Потом Апостол прибавляет: «сего ради в вас мнози немощни и недужливи, и спят (усыпают) доволни» (ср.: 1Кор.11, 30), имен­но — духовные немощи и смерти происходят от такого Причащения. Ибо многие, которые недо­стойно причащаются, становятся немощны верою, слабы духом, то есть подвергаются недугам страстей, засыпают сном греха, от этого смертного усып­ления никак не пробуждаются для спасительной заботливости. Потом следует: «аще бо быхом себе разсуждали, не быхом осуждени были» (1Кор.11,31), то есть если бы мы считали себя недостой­ными принятия Таинств всякий раз, как подвер­гаемся ране греховной, то прилагали бы старание, чтобы, исправившись чрез покаяние, мы могли достойно приступить к ним и не наказывались от Господа, как недостойные, жестокими бичами не­мощей для того, чтобы, хоть таким образом со­крушаясь, мы прибегли к уврачеванию наших ран, чтобы иначе, быв признаны недостойными краткого вразумления в этом веке, не были осуждены в Будущем вместе с грешниками этого мира. Это ясным учением заповедуется и в книге Левит: «всяк чистый да снест мяса: душа же, яже аще снест от мяс жертвы спасения, яже есть Господу, и нечистота его на нем, погибнет душа она от людий своих» (Лев.7,19-20). И в книге Второзаконие повелевается нечистого отлу­чать от лагерей: «аще будет у тебе человек, иже не будет чист от излияния его нощию, и да изыдет вне полка, и да не внидет в полк: и егда будет к вечеру, да омыет тело свое водою, и зашедшу солнцу да внидет в полк» (Втор.3, 10-11).

Глава 6. Что осквернение тела иногда не заключает в себе вины и случается по действию диавола, это доказывается примером

Но чтобы яснее доказать, что иногда и по действию врага приключается нечистота, то скажу, что мы знали брата, который хотя посто­янно сохранял чистоту сердца и тела, приобре­тенную высшею осмотрительностию и смирением, в другое время не искушался ночными обольще­ниями, а когда готовился к принятию Причастия Господня, то во сне осквернялся нечистым исте­чением. Когда он в течение многого времени по благоговению удерживался от Святых Тайн,— наконец предложил старцам этот вопрос, надеясь получить от их врачебного совета средство про­тив искушения и своей болезни. Но когда духов­ные врачи исследовали первую причину этой болезни, которая обыкновенно происходит от обильного принятия пищи, и узнали, что ее нет у упомянутого брата, что это искушение произошло не от пресыщения; потому что особенная исклю­чительность брата по известной строгости в праздничные дни, в которые случалось истечение, не дозволяла им это думать, то они обратились к исследованию второй причины этого недуга, изыс­кивая, может быть, не по вине ли души истощенная постом плоть подвергалась нечистому истечению, которым даже и весьма строгие воздержники, хоть немного превознесшиеся чисто­тою своего тела, оскверняются за гордость, имен­но за то, что подумали, будто они человеческими силами приобрели особенный дар Божий, то есть чистоту тела. Будучи спрошен, не думал ли он, что своим тщанием приобрел эту добродетель, так что не нуждался в помощи Божией, брат, с совершенным отвращением отвергая эту нечести­вую мысль, смиренно утверждал, что он и в про­чие дни не мог бы сохранить чистоту тела, если бы благодать Божия не вспомоществовала во всем. Тогда, обратившись к третьей причине, уви­дели сокровенные козни злодейства диавольского и, доказывая, что тут нет вины ни души, ни плоти, присудили, что ему должно вполне благо­надежно приобщаться Святых Тайн, чтобы при долгом уклонении от этого не был опутан хитры­ми сетями злобного врага и, не имея возможно­сти быть причастником Тела Христова и освяще­ния, он чрез этот обман навсегда не лишился спасительного врачевства. Таким образом обна­ружилась вся проделка диавола, так что силою Тела Господня тотчас прекратилось обычно при­ключавшееся прежде истечение. В этом ясно открылась хитрость врага и подтвердилось мне­ние старцев, которые учили, что это нечистое истечение большею частию происходит не от вины души, а от злоумышленной проделки врага. Итак, чтобы обольстительное мечтание во сне, производящее нечистое извержение, прекратилось навсегда или по крайней мере (скажу по смире­нию или общему всем состоянию) на известные месяцы, то после веры, по которой нам следует всегда ожидать дар чистоты особенно от благо­дати Божией, надобно избегать излишества в пище и питье. Ибо от переизбытка их по необ­ходимости скоро порождаются влаги, которые, скопившись, не могут не испражняться, по закону самой природы изгоняются и по поводу какого-либо раздражения или мечтания вытекают. А от ограничения сытости в пище последует то, что нечистые влаги медленнее будут скопляться; и таким образом как истечение их, так и обольсти­тельные грезы реже или слабее будут беспокоить спящих, потому что не только извержение от мечтаний воображения, но и мечтания от излише­ства скопившейся влаги происходят*. Посему если хотим освободиться от обольстительных мечтаний (во сне), то всею силою нам надобно стараться: 1) победить блудную страсть, так что­бы, по блаженному Апостолу, не царствовал грех в смертном нашем теле, чтобы повиноваться ему в похотях его (см.: Рим. 6, 12); 2) чтобы, укротив и совершенно усыпив самое сладострастное раз­дражение тела, никак не предавать членов наших греху в орудия неправды (см.: Рим. 6, 13); 3) чтобы, внутреннего нашего человека всемерно и в основании умертвив для раздражения похоти, нам представить себя Богу как оживших из мертвых и таким образом, посредством успеха в этом, достигнув постоянного покоя нашего тела, нам представить члены наши уже не в орудия похоти, а правды Богу. Когда мы укрепимся в этой чистоте целомудрия, тогда грех уже не будет господствовать в нас. Ибо мы находимся не под Законом, который, предлагая позволенные права брачные, тем питает в наших членах и сохраняет и тот жар, с которым исполняется де­ло непозволенного блуда,—но под благодатию, которая, внушая нерастленность девства, подав­ляет и невинное, простое раздражение плоти и удовольствие даже самого дозволенного совокуп­ления; и таким образом, по иссушении всех влаг нечистого стока, сделавшись отличными и по­хвальными евнухами, о которых предсказывал пророк Исайя, удостоимся получить обещанное им блаженство. «Сия глаголет Господь кажеником: елицы сохранят субботы Моя и изберут, яже Аз хощу, и содержат завет Мой, дам им в дому Моем и во ограде Моей место именито, лучшее от сынов и дщерей, имя вечно дам им, и не оскудеет» (Ис.56, 4-5). Кто эти сыны и до­чери, пред которыми настолько превозносятся эти евнухи, что получат и место и имя лучшее, как не те святые, которые в Ветхом Завете, пре­бывая в брачном союзе, чрез исполнение запо­ведей не недостойно достигли усвоения сынов Божиих? Также что это за имя, которое обеща­ется им, как нечто особенное, вместо высшей на­грады, как не то, что мы называемся именем Христа? Об этом имени у Пророка говорится: «работающим же Мне наречется имя новое, еже благословится на земли, благословят бо Бога истиннаго: и кленущиися на земли клятися бу­дут Богом истинным» (Ис.65, 15-16). Еще: «и прозовут тя именем новым, имже Господь наи­менует е» (Ис.62, 2). Они за чистоту сердца и тела будут наслаждаться тем особенным и единственным блаженством, что всегда будут воспе­вать ту песнь, которой никто другой из святых не может воспевать, как только те одни, которые последуют за Агнцем, куда бы Он ни пошел. Ибо это суть девственники, и с женами не оскверни­лись (см.: Апок.14, 4). Потому если желаем до­стигнуть этой высокой славы девственников, то всею силою должны приобретать чистоту сердца и духа, чтобы не попасть в число тех неразумных дев (см.: Мф.25, 2-12), которым не вменилось девство из-за того только, что они сохранили се­бя чистыми только от плотского совокупления и поэтому хотя названы девами, но неразумными, потому что при оскудении в их сосудах елея внутренней чистоты светлость и блеск телесного девства тускнеет. Ибо необходимо и чистоту внешнего человека поддерживать пищею и пити­ем внутренней чистоты и всегда воодушевляться ей для сохранения постоянной непорочности. И потому неразумные девы не удостоились вме­сте с разумными войти в славный чертог жениха, так как не сохранили духа своего непорочным и души и тела безукоризненными в день Господа нашего Иисуса Христа. Ибо те суть истинные и непорочные девственники Христа, те считаются удивительными, отличными евнухами, которые не только боятся, но и не хотят блудодействовать, которые не только обуздывают сладострастие, но и победили даже самое малейшее страстное ус­лаждение сердца и слабое возбуждение похоти, даже до того утончили чувство плоти, что не воз­мущаются не только никаким услаждением от разжжения ее, но и малым щекотанием**.

*Истечение во сне случается: 1) от высокоумия, гордости и осуждения других — по попущению Божию в наказание; 2) от услаждения нечистыми мечтами в бодрственном состоянии; 3) от пре­сыщения в пище и питье; 4) от избытка накопившейся влаги при здоровом состоянии, иногда сопровождается соблазнительными меч­тами, а иногда без мечтаний; 5) иногда от слабости нервов или какой-либо болезни; 6) а часто от зависти бесовской (см.: Пролог. 13 мая). Первые три причины, заключая явную вину, не дозволяют приступить после истечения к Святому Причащению; а последние три причины бывают безвинны, особенно если от пострадавшего лица не подано повода к тому нечистыми произвольными помыс­лами, согласием с обольстительными мечтаниями, возбуждаемыми бесом. В таком случае невозбранительно приступить к Святому Причащению. Августин, епископ Английский, спрашивал святого Григория Великого: «После истечения во сне можно ли приступить к Причащению Святого Тела Христова, а священнику совершать Евхаристию?» Святой Григорий Великий, объяснив, что истечение во сне случается иногда от опьянения, иногда от избытка влаги (семенной) или от слабости, иногда от нечистых помыслов, отвечал, что когда случится истечение во сне от избытка влаги или от слабости, то не должно смущаться, потому что человек больше бессознательно пострадал, а не произвольно сделал. А когда кто по жадности принял нищи сверх меры и оттого вместилища переполнились влагою, то человек, хотя и допустил вину, но невозбранно может приступить к Святым Тайнам, а священник совершить литургию, когда это требует праздник или когда необходимо для других совершить Евхаристию, а другого священника нет в том месте. А если есть другие священники, которые могут совершить Таинство Евхаристии, то ночное искушение, случившееся от излиш­него упиения, хотя не должно возбранять принятие Святых Таин, но, по смирению, все же надобно удержаться от совершения Бескровной Жертвы, если, впрочем, дух у спящего не возмутился нечистыми мечтами воображения. У иных случается истечение во время сна без нечистых мечтаний. В таком случае дух не оскверняется и по пробуждении от сна не припомнит, что видел во сне, а только помнит, что до сна подвергся пресыщению. А если истечение во сие происходит от нечистых помыслов во время бодрствования, то человек не без вины бывает. Пусть всякий усмат­ривает, от какой причины произошло нечистое мечтание; кто о чем думал в сознательном состоянии, то потерпел и в бессознательном. Надобно также рассматривать и самое помышление, как оно про­исходило, от прилога ли, или с услаждением, или, что еще важнее, с согласием ли на грех. Ибо тремя образами совершается всякий грех: прилогом, услаждением, согласием. Прилог бывает от диавола, услаждение от плоти, согласие от духа. Первый грех внушил змей; Ева, как плоть, усладилась; Адам, как дух, согласился. Надобно строго различать прилог, услаждение и согласие. Когда диавол внушает прилог душе, если никакого услаждения не последовало, то грех не сделан. А когда плоть станет услаждаться, тогда и грех начнет рождаться, а если последует сознательное согласие, тогда грех уже совершается. Итак, в прилоге заключается семя греха, в услаждении бывает питание его, а в согласии — совершение.

** Авва предлагает несколько средств против обольщений и истечений ночных, из коих первое есть умерщвление всякой страсти или похотливого пожелания. Второе — воздержание, удержание тела и членов от всякого сладострастного действия. Это, но Апостолу, значит распять свою плоть со страстями и похотями (см.: Гал.5,24). Третье — твердое намерение и желание навсегда удерживаться от всякого сладострастного удовольствия душевного и телесного. Но это общие и отдаленные средства, а ближайшие и более частные суть: усердная молитва, особенно вечерняя или ночная, пост, частая Исповедь и Святое Причащение, удаление от жен­щин и от разных соблазнительных предметов, разные подвиги самоумерщвления; особенно нужно смирение и тому подобное.

Глава 7. Никто не должен считать себя достойным Святого Причащения

А сердце свое мы должны охранять смирени­ем и постоянно держаться того убеждения, что мы никак не можем сами собою достигнуть совершенной чистоты, хотя бы мы, при помощи благодати Божией, и сделали все вышесказанное, однако ж должны считать себя недостойными Причащения Святого Тела Христова*, во-пер­вых, потому, что величие этой Небесной Манны таково, что никто, обложенный этою бренною плотию, не принимает эту Святую Пищу по своей заслуге, а по незаслуженной милости Господней; потом — потому, что никто в брани с этим миром не может быть так осмотрителен, чтобы не уязв­ляли его хоть редкие или легкие стрелы грехов, ибо невозможно, чтобы человек не согрешил или по неведению, или нерадению, или по легкомыс­лию, или увлечению, или по рассеянности помыс­лов, или по нужде какой-либо, или по забвению. Хотя бы кто взошел на самый верх добродетелей, так что нехвастливо мог бы взывать с Апосто­лом: «мне же не велико есть, да от вас истяжуся, или от человеческаго суда: но ни сам себе востязую. Ничесоже бо в себе сеем» (ср.: 1Кор. 4, 3-4), однако ж должен знать, что он не может быть без греха. И не напрасно тот же учитель прибавил: «но ни о сем оправдаюся» (1Кор. 4, 4), то есть: «Хотя я и признаю себя правым, но не получу тотчас истинную славу; или поелику совесть моя не обличает меня ни в каком грехе, то будто поэтому я не имею в себе никакой нечистоты. Ибо многое скрывается от моей совести, что хоть для меня несведомо, неизвестно, но Богу известно и открыто». Потому Апостол присово­купляет: «востязуяй же мя Господь есть» (1Кор. 4, 4), то есть: «Он один, зная тайны сердца, про­изнесет верный суд о мне»».

* Потому от желающих причаститься Святых Тайн требуется надлежащее приготовление постом, молитвою, особенно требуется очищение грехов Исповедию пред священником, и при всем том мы должны смиренно говорить с сотником: «Господи, несмь достоин, да под кров мой внидеши» (Мф.8,8),— и надобно принимать Святое Причастие, как больной принимает лекарство, для исцеления души и тела.

Глава 8. Возражение аввы Германа касательно сказанного о Святом Причастии

Герман: «Выше было сказано, что только святые должны быть причастниками Небесных Таинств, а теперь прибавляется, что невозможно человеку быть совершенно свободным от греха. Если нет никого свободного от греха, то нет ни­кого и святого; следовательно, человек, которому недостает святости, не может быть причастником Таинств Христовых, также не должен и ожидать Царства Небесного, которое Господь обещает од­ним святым».

Глава 9. Ответ: «Многие могут быть святыми, но нет никого без греха, кроме Христа»

Феона: «Мы не можем отвергать, что есть много святых и праведных, но между святым и безгрешным большое различие. Ибо иное — быть кому-нибудь святым, то есть посвященным богопочтению, ибо это имя, по свидетельству Священного Писания, есть общее не только лю­дям, но и местам, и сосудам храма, и жаровням. А другое — быть без греха, что приличествует единственно величию одного Господа нашего Иисуса Христа, о Котором Апостол говорит, присвояя Ему как особенное преимущество, как нечто несравненное и Божественное: Иже греха не сотвори (1Пет.2,22), иначе такая похвала была бы слишком маловажною и недостойною его проповеди, если бы и мы могли провождать жизнь, свободную от всякого греха. Еще Апостол говорит: «не имамы бо архиереа не могуща спострадати немощем нашим, но искушена по вся­ческим по подобию, разве греха» (Евр.4, 15). Итак, если бы и мы, земные, смиренные, могли иметь ту общность с Превосходным и Божест­венным Первосвященником, чтобы и мы были искушаемы без всякого греха, то для чего бы Апостол, усматривая в Нем это как нечто един­ственное, особенное, заслугу Его обозначил с та­ким различием от человеков? Следовательно, этою одною исключительною чертою отличается от всех нас Тот, Кто, как известно, был искушаем без греха, а мы не без греха. Ибо кто из людей, хотя бы был храбрый и воинственный, не под­вергался часто неприятельским стрелам? Кто, обложенный, как бы непроницаемою, плотию, без опасения подвергался стольким опасностям в сражении? А Он один, прекрасный добротою больше всех сынов человеческих (см.: Пс.44,3), подвергшись человеческой смерти со всею слабостию плоти, никогда не имел никакой нечистоты.

Глава 10. Один Сын Божий без всякого уязвления грехом победил искусителя

Он был искушен, по подобию нашему (см.: Евр.4, 15), сперва страстию чревоугодия, так что хитрый змей в том же порядке, в каком прежде обольстил Адама, старался искусить Его желани­ем пищи, когда Он взалкал, говоря: «аще Сын ecи Божий, рцы, да камение сие хлебы будут» (Мф.4,3). Но, не допустив никакого греха в этом искушении, хотя и представлялось к этому несомненное удобство, Он отверг пищу, которую предлагал Ему лукавый искуситель, говоря: «не о хлебе единем жив будет человек, но о всяцем глаголе исходящем изо уст Божиих» (Мф.4,4; ср.: Втор. 8, 3). Он был искушаем также тще­славием, по подобию нашему, когда Ему сказано: «аще Сын ecи Божий, верзися низу» (Мф.4, 6). Но Он не был уловлен лукавым внушением диавола и, опровергая тщеславного обольстителя изречением также Священного Писания, говорит: «не искусиши Господа Бога твоего» (Мф.4,7; ср.: Втор. 6, 16). Тоже был искушаем и гордостию, по подобию нашему, когда диавол обещал Ему все царства мира и славу их; но злое искушение от­вергнуто и посрамлено, ибо Он ответил ему: «иди за Мною, сатано: писано бо есть: Господу Богу твоему поклонишися и Тому единому послужиши» (Мф.4,10; ср.: Втор.6,13). Из этих свидетельств научаемся, что и мы также словами Священного Писания должны противиться лука­вым внушениям врага. Опять Спаситель был ис­кушаем гордостию, по подобию нашему, когда тот же хитрый наветник чрез людей старался пред­ложить Ему царство, которое Он прежде отверг, предложенное им; но Он посрамил наветы иску­сителя без греха. Ибо когда Иисус узнал, что хо­тят прийти взять Его и сделать Его царем, опять ушел на гору один (см.: Ин. 6, 15). Был Он ис­кушаем, по подобию нашему, когда был бит бича­ми, заушен рукою, оплеван, когда до конца пре­терпел чрезвычайные мучения на Кресте; но никогда никакими, не говорю, поношениями, даже и мучениями Он не был возбужден и к самому легкому негодованию; напротив, вися на Кресте, умилительно взывал: «Отче, отпусти им: не ведят бо что творят» (Лк.23, 34).

Глава 11. Один Христос пришел в подобии плоти греха (Рим.8,3)

Как же бы понимать и то, что Апостол гово­рит об Иисусе Христе, что Он пришел в подобии плоти греховной (см.: Рим. 8, 3), если бы и мы могли иметь плоть, не оскверняемую никаким грехом? Ибо и это о Том, Кто один есть без греха, упоминается как нечто единственное. Бог послал Сына Своего в подобии плоти греховной; потому что надобно верить, что Он, принимая истинное и целое существо человеческой плоти, принял не самый грех в ней, но подобие греха. Ибо подобие должно быть относимо не к истинности плоти, по превратному понятию некоторых еретиков, а к образу греха. Ибо в Нем была хотя истинная плоть, но без греха, то есть подобная греховной. То относится к истинности человечес­кого существа, а это к порокам и нравам. Он имел подобие греховной плоти, когда, как человек незнающий, заботясь о хлебе, спрашивал: «колико хлебы имате?» (Мк.6,38). Но как плоть Его не была подвержена греху, так и душа — неведению. Потом Евангелист прибавляет: «сие же глаголаше (Иисус) искушая его: Сам бо ведяше, что хощет сотворити» (Ин. 6, 6). Он имел плоть, подобную нашей грешной, когда, как бы жаждая, просил у самарянской женщины пить; но она не была осквернена греховною нечистотою; потому что, напротив, женщина вызвана была на то, что­бы просить у Него воду живую, которая бы не допускала ей жаждать никогда, но была в ней источником воды, текущей в Жизнь Вечную (см.: Ин. 4, 7-14). Он имел истинную эту плоть, когда спал на корабле; но, чтобы плавающие с Ним не обманулись подобием плоти греховной, Он, встав, запретил ветру и морю, и сделалась великая тишина (см.: Мф.8, 23-27). По общей всем участи Он казался подверженным греху, когда говорили о Нем: «Сей аще бы был пророк, ведел бы, кто и какова жена прикасается Ему: яко грешница есть» (Лк.7, 39), но Он не имел действительного греха, потому что, обличив хульное помышление фарисея, Он тотчас простил грехи женщине. Думали, что Он носит грешную плоть, как и другие, когда, как человек, находясь в опасности смерти и пораженный страхом угро­жающих мучений, Он молился: «Отче Мой, аще не может сия чаша мимоити от Мене; при­скорбна есть душа Моя до смерти» (ср.: Мф.26,42,38), но эта скорбь не знала греховной язвы, потому что Виновник жизни не мог бояться смерти. Ибо Он говорит: «никтоже возмет ю (жизнь) от Мене, но Аз полагаю ю о Себе: об­ласть имам положити ю и область имам паки прияти ю» (Ин. 10, 18).

Глава 12. Все праведные и святые были не в подобии греха, а в действительности имели грех

Тот Человек, Который родился от Девы, отли­чается много от всех нас, рождающихся от сово­купления обоего пола, тем, что все мы не подобие греха, а действительный грех имеем в плоти, а Он не действительный грех, а только подобие греха имел и принял истинную плоть. Хотя написанное о Нем у пророка Исайи фарисеи хорошо помни­ли, что Он не сделал греха и не было лукавства в устах Его (см.: Ис.53, 9), однако ж подобием плоти греховной они обманывались, так что го­ворили: «се, человек ядца и винопийца, мытарем друг и грешником» (Мф.11,19). И тому слепому, который получил прозрение, говорили: «даждь славу Богу: мы вемы, яко человек сей грешен есть» (Ин. 9, 24). И Пилату говорили: «аще не бы (был) Сей злодей, не быхом предали Его тебе» (Ин.18, 30). Итак, кто осмелится считать себя без греха, тот виновен будет в пороке хулы и гордости, если будет присвоять себе равенство в том, что свойственно только одному Иисусу Христу. Ибо будет следовать, что, по его словам, он имеет подобие плоти греховной, а не действи­тельный грех. 

Глава 13. Грехи святых не столько тяжки, чтобы отнимали у них заслугу или имя святости

Впрочем, Священное Писание ясно свидетель­ствует, что праведные и святые мужи не свобод­ны от вины, говоря: «седмерицею бо падет пра­ведный и востанет» (Притч.24,16). Ибо что иное значит падать, как не грешить! Хотя и говорится, что семь раз падает, однако ж называ­ется праведным, и праведности его не препятст­вует падение по немощи человеческой, потому что большое различие между падением праведного человека и грешника. Ибо иное — сделать смер­тный грех, а другое — помыслом допустить что-либо не безгрешное, или по неведению, или по забвению, или по легкости празднословия погре­шить, или на минуту усомниться в чем-нибудь касательно предметов веры, или увлечься тонким подстреканием тщеславия, или по немощи приро­ды несколько отступить от высшего совершен­ства. Это суть семь родов падений*, которым святой хотя иногда подвергается, однако ж не перестает быть праведным. Хотя они кажутся легкими и малыми, однако ж делают то, что он не может быть безгрешным. Ибо имеет, в чем еже­дневно каяться, и должен просить прощения и по­стоянно молиться о своих грехах, говоря: «остави нам долги наша» (Мф.6,12). И чтобы доказать очевидными примерами, что некоторые из святых погрешали, однако ж не отпали от своей правед­ности, укажем на блаженнейшего и превосходно­го между апостолами Петра, которого надобно считать не иначе как святым, особенно в то вре­мя, когда Господь говорил ему: «блажен ecИ, Симоне, вар Иона, яко плоть и кровь не яви тебе, но Отец Мой, Иже на небесех. И дам ти ключи Царства Небеснаго: и еже аще свяжеши на земли, будет связано на небесех: и еже аще разрешиши на земли, будет разрешено на небесех» (ср.: Мф.16,17,19). Что яснее этой похвалы Господа? Что может быть выше этой власти и блаженства? И однако ж, спустя немного, когда, не понимая тайны страданий, не зная пользы от них для рода человеческого, прекословил, говоря: «милосерд Ты, Господи: не иматъ быти Тебе сие», — то услышал: «иди за Мною, сатано; со­блазн Ми ecИ: яко не мыслиши яже (суть) Божия, но человеческая» (ср.: Мф.16, 22-23). Когда Сама Справедливость (то есть Иисус Христос) порицала Петра этими словами, то можно ли думать, что он никогда не подвергался падению или не остался в святости и праведно­сти? Также и во время страданий — можно ли отрицать, что он подвергся падению, когда по страху гонений три раза отрекся Господа? Но тотчас, покаявшись, горькими слезами смыв пят­но такого преступления, он не лишился заслуги святости и праведности. Итак, о нем и о подобных ему святых мы должны понимать то, что воспевает Давид: «от Господа стопы человеку исправляются, и пути его восхощет зело. Егда падет, не разбиется, яко Господь подкрепляет руку его» (Пс.36,23-24). Ибо чьи стопы Госпо­дом утверждаются, тот чем иным может быть, как не праведником? Однако ж о нем говорится: «егда падет, не разбиется. Что значит падет, как не то, что подвергнется падению в какой-либо грех? Но он не разобьется, то есть долго не будет подавлен тяжестию греха. Хотя на первый раз и кажется, что он разбился, однако ж, при помощи Божией, которую испрашивает, подняв­шись, скорым восстанием не теряет праведности; или если на минуту по немощи плоти и споткнет­ся в чем-нибудь, но, поддержанный рукою Госпо­да, опять поправится. Ибо не перестает быть святым после падения. Сознавая, что он не мо­жет оправдаться надеждою на свои дела, и веря, что от уз греховных может освободиться одною благодатию Божиею, он не перестает с Апосто­лом взывать: «окаянен аз человек! Кто мя избавит от тела смерти сея? Благодать Божия Иисус Христом Господем нашим» (ср.: Рим. 7, 24-25).

* Семь грехов простительных: 1) по неведению; 2) по забвению; 3) помыслами; 4) праздным словом; 5) по внезапному увлече­нию; 6) по тесноте обстоятельств; 7) по немощи плоти.

Глава 14. «Как надобно понимать слова Апостола: «не еже хощу доброе, творю» (ср.: Рим. 7, 19)?»

Апостол Павел, сознавая, что человек не мо­жет проникнуть в неисследную глубину чистоты, при сопротивлении волнующихся помыслов, как бы долго обуреваемый на глубине, сказал: «не еже бо хощу доброе, творю, но еже не хощу злое, сие содеваю. Аще ли еже не хощу аз, сие творю, уже не аз сие творю, но живый во мне грех. Соуслаждаюся бо закону Божию по внутреннему человеку: вижду же ин закон во удех моих, противу воюющь закону ума моего и пленяющь мя законом греховным, сущим во удех моих» (Рим. 7, 19-20, 22-23). По рассмотрении слабо­сти своей или самой природы, устрашившись пространства безмерной высоты, притек к безо­пасной пристани Божией помощи и, как бы отча­иваясь касательно естественной слабости своего судна, подавляемого тяжестию смертности, от Того, для Которого нет ничего невозможного, просит средства избавиться от кораблекрушения, взывая с жалобным воплем: «окаянен аз человек! Кто мя избавит от тела смерти сея?» (ср.: Рим.7, 24). И тотчас надеется получить от бла­гости Божией избавление, в котором отчаялся было при немощи природы, благонадежно при­совокупив: «благодать Божия Иисус Христом Господем нашим избавит» (ср.: Рим. 7, 25)».

Глава 15. Возражение: «Не от лица ли грешников Апостол это сказал?»

Герман: «Многие утверждают, что это апос­тольское изречение надобно понимать так, что это он сказал не от своего лица, а от лица тех грешников, которые, желая воздерживаться от телесных прелестей и удовольствий, связанные прежними пороками, плененные удовольствием плотских страстей, не могут удерживаться, когда по застарелой привычке к порокам, как бы угне­таемые жестокою тираниею, не могут возникнуть к свободе целомудрия. Ибо как блаженному Апостолу, который, как известно, достиг самого верха совершенства, может приличествовать то, что он говорит: «не еже бо хощу доброе, творю, но еже не хощу злое, сие содеваю. Аще ли еже не хощу аз, сие творю, уже не аз сие творю, но живый во мне грех. Соуслаждаюся бо закону Божию по внутреннему человеку: вижду же ин закон во удех моих, противу воюющь закону ума моего и пленяющъ мя законом греховным, сущим во удех моих» (Рим.7,19- 20, 22-23)? Итак, в чем это может быть приложено к лицу Апостола? Ибо что есть доброго, чего бы он не мог ис­полнить? И напротив, что есть злого, что он не хотя и ненавидя, по принуждению природы, неиз­бежно сделал? Сосуд избранный, в котором гово­рил Христос Господь, к какому закону греховно­му мог быть привлечен, как пленник? Он, пленяя всякое непослушание и всякое превозношение, восстающее против Бога (см.: 2Кор. 10, 5), с надеждою провозглашал о себе: «подвигом доб­рым подвизахся, течение скончах, веру соблюдох: прочее убо соблюдается мне венец правды, егоже воздаст ми Господь в день он, праведный Судия» (2 Тим. 4, 7- 8)».

Глава 16. Отложение ответа на предложенный вопрос

Феона: «Я пришел было в безопасную при­стань молчания, а вы опять принуждаете меня выйти в безмерное море глубочайшего вопроса. Но, улучив удобство безопасной стоянки, здесь, по окончании поприща столь долгого собеседования, положим якорь молчания, чтобы в завтрашний день, если, впрочем, не воспрепятствует никакая сила бури, по испытании веяния благоприятного ветра, растянем паруса рассуждения».

6. Собеседование аввы Феоны третье о словах Апостола: «не еже бо хощу доброе, творю, но еже не хощу злое, сие содеваю» (Рим. 7, 19)

Глава 1

По рассветании, когда мы с большею настойчивостию стали убеждать старца к исследованию глубины апостольского изречения, он начал так говорить: «Свидетель­ства, которыми вы старались доказать, что апос­тол Павел не от своего, а от лица грешников ска­зал: «не еже бо хощу доброе, творю, но еже не хощу злое, сие содеваю. Аще ли еже не хощу аз, сие творю, уже не аз сие творю, но живый во мне грех. Соуслаждаюся бо закону Божию по внутреннему человеку: вижду же ин закон во удех моих, противу воюющъ закону ума моего и пленяющь мя законом греховным, сущим во удех моих» (Рим. 7, 19-20, 22-23),— напротив, ясно доказывают, что это не может вполне приличе­ствовать лицу грешников, а сказанное относится к одним совершенным и пристойно святости только тех, которые оказали заслуги апостольские. Впрочем, каким образом может приличест­вовать лицу грешников сказанное: «не еже бо хощу доброе, творю, но еже не хощу злое, сие содеваю. Аще ли еже не хощу аз, сие творю, уже не аз сие творю, но живый во мне грех?» Ибо кто из согрешающих, не хотя, оскверняет себя прелюбодейством? Кто принужденно делает козни ближнему? Кто неизбежною необходимостию бывает вынужден обижать человека ложным сви­детельством, или обворовывать, или желать ог­рабления другого, или проливать кровь? Напро­тив, как написано, помышление сердца человечес­кого есть зло от юности его (см.: Быт.8, 21). Ибо настолько все, пылая страстию к порокам, хотят исполнить то, чего желают, что даже с не­усыпным старанием ловят удобный случай сде­лать беззаконие и, своим бесчестием и множе­ством пороков хвастаясь, по изречению укоряю­щего Апостола, ищут себе некоторой славы в сраме (см.: Флп.3, 19). Также и пророк Иеремия говорит, что они не только не против воли и не с покоем сердца и тела делают преступления, но даже с многотрудными усилиями стараются привести их в исполнение, так что и большие трудности, препятствующие им, не отвлекают их от смертоносного пожелания беззаконий, говоря: «они трудятся для того, чтобы делать неправду» (Иер.9,5; перевод с подлинника). Кто скажет, что и это приличествует грешникам: «темже убо сам аз умом моим работаю закону Божию, плотию же закону греховному» (Рим.7,25), которые, очевидно, ни умом, ни плотию не служат Богу? Или каким образом те, которые согрешают телом, умом служат Богу, когда плоть от сердца полу­чает влечение к порокам и Самый Виновник природы той и другого говорит, что источник и начало грехов происходит от сердца? «От серд­ца, — говорит, — исходят помышления злая, убий­ства, прелюбодеяния, татьбы»— и тому подобное (ср.: Мф.15,19). Таким образом, видно, что этого никак нельзя разуметь о лицах грешников, которые не только не ненавидят, но и любят зло и Богу не служат ни умом, ни плотию, так что прежде согрешают умом, нежели телом; прежде нежели исполнят удовольствие плоти, грех ума и помыслов предшествует.

Глава 2. Авва учит, что в Апостолах было много доброго, но исполнение самого добра они имели в одном желании и намерении 

Итак, мы должны смысл слов изъяснять сер­дечным расположением говорящего; и что блаженный Апостол назвал добром, и что — по срав­нению с ним — назвал злом, это мы должны рассматривать не из простого значения слов, а с его точки зрения и исследуем мысль его, выра­жая сообразно с достоинством и заслугою его. Ибо тогда произнесенное по внушению Божию изречение мы возможем понять по его намере­нию и воле, когда, исследуя состояние и заслугу произнесших его, не словом, а опытом войдем в одинаковое расположение, сообразно с качеством которого (расположения) и надобно понимать всякую мысль или изречение. Итак, исследуем, что это за добро, которого Апостол не мог сде­лать, когда хотел. Мы знаем многие блага, кото­рые бесспорно блаженный Апостол и все мужи одинаковой с ним заслуги имели и по природе, приобрели и по благодати. Ибо благо есть цело­мудрие, похвально воздержание, удивительно благоразумие, щедродательно человеколюбие, ос­мотрительна трезвость, скромна умеренность, бла­гочестиво милосердие, свята правда: все это в апостоле Павле и соучастниках его, без сомнения, было так полно и совершенно, что они изучали религию больше делом, нежели словом. Что это, что они воспламенялись постоянным попечением и бдительною заботою о всех Церквах? Какое это благо милосердия, какое совершенство — воспламеняться за соблазняющихся, с немощными быть немощным (см.: 2Кор. 11, 29-30)? Итак, когда Апостол изобиловал такими дарами, то что это за благо, которого он не совершал, этого мы не можем узнать, если не войдем в то располо­жение, с каким он говорил. Итак, все добродете­ли, какие он имел, как мы сказали, суть как бы драгоценные, блестящие камни; однако ж если сравнить их с блестящею и превосходною жем­чужиною, которую евангельский купец ища и же­лая приобресть продал все, что имел (см.: Мф.13, 45-46), то их ценность окажется мала, нич­тожна, так что, по немедленной распродаже их, приобретение только одного этого сокровища обогатит продавца бесчисленными благами. 

Глава 3. Что это за добро, которого Апостол не мог совершать

Что это такое единое, которое несравненно предпочитается стольким и столь бесчисленным благам, так что по оставлении и отвержении всего только одно оно должно быть приобрета­емо? Именно это — та лучшая часть, которую по ее важности и вечности Мария избрала предпоч­тительно пред обязанностию гостеприимства и угощения и о которой Господь так говорит: «Марфо! Марфо! печешися и молвиши о мнозе, а немногое, или даже едино есть на потребу. Мария же благую часть избра, яже не отымет­ся от нея» (ср.: Лк.10,41-42). Именно это едино есть только созерцание Бога, которое справедливо предпочитается всем заслугам праведности, всем упражнениям в добродетелях. Точно, все то, что сияло в апостоле Павле, как мы сказали, не толь­ко хорошо и полезно, но и велико и преславно. Но как, например, олово, которое имеет некото­рую долю пользы и блеска, в сравнении с сереб­ром гораздо дешевле, а ценность серебра уменьшается в сравнении с золотом (так же и само золото ставится гораздо ниже драгоценных кам­ней, а блестящая белизна одной жемчужины пре­восходит множество и самых драгоценных кам­ней), так и все заслуги святости, хотя не только для настоящей жизни хороши и полезны, но и вечное блаженство приобретают, однако ж, если сравнить их с заслугами Божественного созерца­ния, то окажутся маловажными и, так сказать, менее ценными. Это сравнение подтверждает и свидетельство Священного Писания, которое во­обще о всем, сотворенном Богом, говорит: «и виде Бог вся, елика сотвори: и се добра зело» (Быт.1;31). И еще: «дела Господня вся яко добра зело, и вся­ко повеление во время свое будет» (Сир.39,21). Итак, существующее в настоящем веке признает­ся не только просто хорошим, но с прибавлени­ем — зело (весьма) хорошим. И действительно, для нас, пребывающих в этом мире, все приспо­соблено к употреблению в жизни, или к врачеванию тела, или к какой-нибудь недоведомой для нас пользе, или по крайней мере в том весьма хорошо, что дает нам возможность усматривать невидимые совершенства Бога, вечную силу Его и Божество, видимые от создания мира чрез рассматривание творений (см.: Рим.1, 20), созер­цать Его в такой громаде мира, в таком порядке устроенного, и из всего, что в нем существует. Впрочем, все это не удержит за собою имени блага, если будет сравнено с Будущим Веком, где нет никакого изменения благ, никакого рас­стройства в истинном блаженстве, которого бы (расстройства) надобно было опасаться. Бла­женство этого мира так описывается: «будет свет луны аки свет солнца, и свет солнечный будет седмерицею» (Ис.30, 26). Итак, это великое, преславное для взора и дивное, если будет сравнено с будущими обетованиями веры, окажется суетою, как говорит святой Давид: «вся яко риза обетшают, и яко одежду свивши я, и изменятся. Ты же тойжде ecи, и лета Твоя не оскудеют» (Пс.101, 27-28). Итак, поелику нет ничего постоян­ного само по себе, ничего неизменяемого, ничего доброго, кроме одного Божества, а все творения если и достигают вечного или неизменяемого блаженства, то достигают этого не по своей природе, а по причастию с Творцом своим и по благодати, потому они (творения) и не могут удержать за собою этой заслуги — благости, ес­ли сравнить ее с Творцом их.

Глава 4. Человеческая благость и правда не есть благая, если сравнить ее с Божественною благодатию и правдою 

Если бы мы захотели эту мысль подтвердить более ясными свидетельствами, то указали бы, что в Евангелии, как читаем, многое называется добрым: и дерево доброе, и сокровище доброе, добрый человек, добрый раб, ибо говорится: «не может древо добро плоды злы творити» (Мф.7,18); «благий человек от благаго сокровища износит благая» (Мф.12,35); «добре, рабе бла­гий и верный» (Мф.25,21). Нет сомнения, что все эти сами по себе добры. Но если рассматри­вать в отношении к благости Божией, то никто из них не будет признан добрым, как говорит Гос­подь: «никтоже благ, токмо един Бог» (Лк.18,19). В этом отношении и самые Апостолы, которые по важности избрания во многих отно­шениях превосходили благость рода человечес­кого, называются злыми, как говорит им Господь: «аще вы, зли суще, умеете даяния блага даяти чадом вашим, кольми паче Отец, Иже с Небесе даст Духа Святаго просящим у Него» (ср.: Лк.11,13). Наконец, как благость наша в сравнении с Высочайшею благостию будет худостию, так и правда наша в сравнении с правдою Божиею будет подобна одежде, замаранной месячным очи­щением, как говорит пророк Исайя: «все правды наши, как одежда во время месячного очищения» (Ис.64,6; перевод с подлинника). Чтобы яснее еще это представить, скажем, что и животворные заповеди самого Закона, который преподан чрез Ангелов рукою посредника (см.: Гал.3,19), о котором Апостол говорит: «закон свят и запо­ведь свята и праведна и блага» (Рим.7, 12),— если сравнить с евангельским совершенством, то окажутся менее добрыми, как говорит Сам Бог: «и дах им заповеди не добры и оправдания, в нихже не будут живи» (Иез.20,25). Также и Апостол подтверждает, что слава Закона помра­чается светом Нового Завета, так что он в срав­нении с евангельским блеском и не считается славным, говоря: «ибо не прославися прославлен­ное в части сей, за превосходящую славу» (2Кор.3,10). Это сравнение также удерживает Священ­ное Писание и с противной стороны, то есть в оценке заслуг грешников, так что тех, которые го­раздо меньше нечестивы, оправдывает в сравне­нии с худшими, говоря: «и оправдалась Содома больше тебя. Ибо что согрешила сестра твоя Содома? И оправдал душу свою отступник Израиль, в сравнении с преступлением Иуды» (Иез.16, 52, 48-49; перевод с подлинника). Так и заслуги всех вышеупомянутых добродетелей хотя сами по себе хороши и ценны, однако ж в сравнении с славным созерцанием они затмева­ются. Ибо многих святых, занятых упражнением хотя в добрых делах, однако ж земных, отвлека­ют от созерцания Высочайшего блага (Бога) и замедляют в стремлении к Богу.

Глава 5. Никто не может непрерывно стремиться к Высочайшему благу (Богу)

Кто, исхищая беспомощного из руки сильней­ших его, бедного и нищего от грабящих его, кто, сокрушая челюсти нечестивых и из зубов их исторгая похищенное, в самом действии заступле­ния спокойным духом будет созерцать славу Божественного величия? Кто, доставляя пропита­ние бедным или с услужливым человеколюбием принимая толпы пришельцев, в то самое время, когда озабоченным духом развлекается услугами братиям, будет созерцать безмерность вышнего блаженства? И когда скорбями и заботами на­стоящей жизни возмущается, будет ли рассматри­вать состояние Будущего Века сердцем, возвы­шенным от земных привязанностей? Потому блаженный Давид, считая это одно благом для человека, желает непрестанно прилепляться к Богу, говоря: «мне же прилеплятися Богови бла­го есть, полагати на Господа упование мое» (Пс.72,28). И Екклесиаст, утверждая, что этого никто из праведных не может совершать безупречно, говорит: «яко несть человек праведен на земли, иже сотворит благое и не согрешит» (Еккл.7,21). Ибо можно ли верить, чтобы кто когда-либо, даже самый лучший из всех праведников и святых, связанный узами этого тела, мог стяжать это Высочайшее благо, так чтобы, никогда не отсту­пая от Божественного созерцания, даже и на короткое время, земными помыслами не отвле­кался от Того, Кто один есть благ; кто бы ни­когда не имел никакого попечения ни о пище, ни об одежде, ни о других плотских потребностях; заботясь о принятии братии, о перемене места, о построении кельи, никогда не желал бы какой-либо человеческой помощи или, удручаемый край­нею нищетою, не подвергался прещению Господа, Который говорил: «не пецытеся душею вашею, что ясте, или что пнете; ни телом вашим, во что облечетеся» (Мф.6,25)? Наконец, мы смело утверждаем, что и самый апостол Павел, который многочисленностию скорбей превосходил труды всех святых, никак не мог исполнить это, как сам свидетельствует ученикам в Деяниях апостоль­ских: «сами весте, яко требованию моему и сущим со мною послужисте руце мои сии» (Деян.20,34) — или как пишет фессалоникийцам: «в труде и подвиге нощь и день делающее» (2Сол.3,8). Этим, конечно, приготовлялась ему большая награда за заслуги; но дух его, хотя бы святой, возвышенный, при внимании к земному делу не мог иногда не отвлекаться от Небесного созерцания. Наконец, когда видел, что он обога­щается такими и столькими плодами, а с дру­гой стороны, сердцем ощущал благосозерцания, как бы на одной весовой чаше взвешивал успех стольких трудов, а на другой — услаждение Бо­жественным созерцанием, то по долгом испыта­нии своего сердца, когда, с одной стороны, уте­шала его безмерная награда за труды, а с другой — желание единения и неразлучного об­щения с Христом побуждало к разрешению от плоти, он в недоумении наконец восклицает, говоря: «и что изволю, не вем. Обдержимъ же есмь от обою, желание имый разрешитися и со Хри­стом быти, много паче лучше: а еже пребывати во плоти, нужнейше (есть) вас ради» (Флп.1,22-24).

Глава 6. Сколько Апостол желал спасения братии

Итак, хотя превосходство этого блага Апостол во многих отношениях превознес пред всеми плодами даже своей проповеди, однако ж в срав­нении с любовию, без которой никто не угодит Господу, оно поставляется ниже; и для тех, кото­рым, как кормилица, преподавал еще молоко от евангельских сосцов, он не отказывается быть на время в разлуке со Христом, хотя вредной для него, но необходимой для прочих (см.: Флп.1, 22-24). Ибо к избранию преимущественно этого он побуждается необыкновенною силою любви, по которой для спасения своих братии, если бы это возможно было, он не отказывается подвергнуться даже крайнему злу отлучения. «Молил бых ся бо сам»,— говорит он,— «аз отлучен быти от Христа по братии моей, сродницех моих по плоти» (то есть израильтян) (Рим.9,3), то есть желал бы подвергнуться не только временным, но и вечным мучениям, чтобы только все люди, если бы это возможно было, наслаждались общением со Христом: «Ибо я уверен, что спасение всех вожделеннее для Христа и для меня, нежели мое спасение».

Глава 7. Подобны подслеповатым те, которые считают себя свободными от всякого греха 

Итак, чтобы можно было совершенно достиг­нуть этого высочайшего блага (то есть наслаж­даться созерцанием Бога и постоянно прилеп­ляться к Христу), Апостол желает разрешиться от тела, которое, как тленное и затрудняемое многими потребностями по своей немощи, не мо­жет не отвлекать от общения с Христом. Ибо невозможно всегда наслаждаться Божественным созерцанием и духу, который развлекается столь частыми заботами, затрудняется столь тягостны­ми, столь различными печалями. Да и может ли быть у святых столь ревностное старание и столь твердое намерение, которых бы хитрый наветник (диавол) когда-нибудь не запинал? Кто, удалившись в отдаленные места пустыни, уклонился от сообщения со всеми людьми, так чтобы никогда не погрешал суетными помыслами и видением вещей или занятием земными делами не отвлекался от созерцания Бога, которое одно есть истинное благо? Кто настолько мог когда-нибудь поддержать горячность духа, чтобы иног­да, во время самой напряженной молитвы увлека­емый мятущимися помыслами, вдруг не ниспадал от Небесного к земному? Кто из нас, не говоря о прочих временах развлечений, даже в то время, когда, молясь Богу, возносит дух на Небеса, по какому-то исступлению ниспавши, не погрешил даже невольно в том, чем надеялся получить прощение грехов? Кто, говорю, столько искусен и бдителен, чтобы во время пения псалмов в честь Богу дух его никогда не отвлекался от смысла Священного Писания? Кто столько близок к Богу и столько соединен с Ним, чтобы и на один день имел удовольствие исполнить апостольское повеление, которым заповедует нам непременно молиться (см.: 1Сол. 5,17)? Хотя все это не­которым, преданным грубым порокам, кажется легким и почти чуждым греха, но знающим со­вершенство бывает весьма тягостно множество и самых малых недостатков. Положим, что в какой-нибудь большой дом, занятый многими инстру­ментами, сосудами, разными домашними вещами, вместе взошли один, имеющий здоровое, острое зрение, а другой с глазами, залепленными гноем: тот, у кого тупое зрение, не подумает ли, что тут нет ничего, кроме шкапов, диванов, скамеек, пере­городок и что только попадается не столько на глаза рассматривающего, сколько под руки ося­зающего; напротив, тот, кто светлым взором рас­сматривал даже прикрытое, скажет, что тут есть много весьма малых вещей, которые едва могут быть и перечислены, которые, если бы когда-нибудь были собраны в одну кучу, численностию малых вещей, которые он заметил, составят боль­шую величину. Так и святые, как зрячие, заботят­ся о совершенстве, зорко усматривают в себе и то, чего помраченный взор нашей души не видит, и строго осуждают, так что хотя они не помрачили чистоты совести даже и легким грехом, как ка­жется нам, нерадивым, однако ж считают себя нечистыми, если в святилище духа вкрадется, не говорю, непотребный, суетный помысл, но если и добрый помысл придет неблаговременно, во время молитвы отвратит внимание молящегося от главного предмета в сторону. Ибо если мы упра­шиваем начальника, не говорю, о жизни и спасе­нии нашем, а о какой-либо прибыли, удобстве, то, обращая на него одного взор ума и тела, с беспокойством ожидаем его мановения, опасаясь, чтобы какое неприличное, несообразное слово не отвратило его милосердия; также если мы, находясь в палате мирских судей, в присутствии нашего противника, во время судопроизводства и прения дозволим себе кашель, харкание, смех, позевоту, сон, то бдительный враг, с ненавистию обратив на это внимание судии, не возбудит ли гнев его на нас? Тем более нам, когда при угро­жающей опасности вечной смерти мы молимся Богу, знающему все сокровенное, особенно когда нам противостоит хитрый обольститель и обвинитель (диавол), сколь внимательною и заботли­вою молитвою надобно упрашивать милосердие Судии? Справедливо вменяется не в легкий, а в тяжкий грех нечестия, когда кто, изливая молит­ву Господу, вдруг, увлекшись суетным, недобрым помыслом, удаляется от лица Его, как будто Бог не видит и не слышит. А которые очи сердца своего закрывают толстым покрывалом страстей и, по изречению Спасителя, видя, не видят и, слыша, не слышат и не разумеют (см.: Мф.13,13), те, в тайниках своего сердца, едва усматривают даже большие и главные пороки, а прилогов по­мыслов, неуловимых, скрытных страстей, которые таким острым жалом уязвляют дух, и пленений души своей не могут видеть ясно, но, всегда блуждая постыдными помыслами, не знают и скорби об этом. Когда отвлекаются от созерца­ния Бога, которое есть единственное благо, то не имеют скорби об этом лишении, потому что, раз­влекая свой дух приходящими, по их желанию, помыслами, они вовсе не имеют в виду,— к чему главным образом стремиться или чего всячески желать. Подлинно, эта причина доводит нас до того заблуждения, что мы, совсем не зная, что такое самая безгрешность, думаем, что мы не можем навлекать на себя вовсе никакой вины этими праздными, непостоянными развлечениями помыслов, но, приведенные как бы в исступление, как пораженные слепотою глаз, ничего не видим в себе, кроме главных пороков, и считаем нуж­ным избегать только того, что осуждается строгостию и мирских законов; если мы хоть немного сознаем, что мы в этом невиновны, то думаем, что в нас вовсе нет никакого греха. По близорукости, не видя в себе малых, но многих нечистот, мы вовсе не имеем спасительного сокрушения серд­ца, если и коснется нашего чувства горечь печа­ли; не скорбим, будучи подстрекаемы тонким прилогом тщеславия; не плачем о том, что лениво или холодно воссылали молитву, не поставляем в вину того, что во время псалмопения или молит­вы мы допустили нечто другое, кроме самой молитвы или псалма. Многое, что постыдно гово­рить или делать пред людьми, мы не стыдимся воспринимать сердцем и не боимся, что это открыто для взора Божия и противно Ему; даже истечения от скверных сновидений не очищаем обильным излиянием слез; не плачем и о том, что в самом благочестивом деле милостыни, когда услуживаем потребностям братии или доставля­ем пищу бедным, недоброхотство от скупости по­мрачает достоинство благотворительности; не думаем, что мы терпим какой-либо вред, когда, оставив память о Боге, помышляем о временном и телесном, так что к нам относится следующее изречение Соломона: «биша мя, и не поболех, и поругашася ми, аз же не разу мех» (Притч.23, 35).

Глава 8. Очень немногие знают мерзость и тяжесть грехов

Напротив, те, которые сущность всякого удо­вольствия, радости и блаженства своего постав­ляют только в созерцании духовных, Божествен­ных предметов, когда хоть немного и невольно отвлекаются от него насильственными помысла­ми, — подвергают себя наказанию покаяния как бы за какой-нибудь род святотатства и, оплаки­вая, что маловажную тварь, к которой обратился взор ума, они предпочли своему Творцу, припи­сывают себе почти, можно сказать, порок нечес­тия. К созерцанию блеска славы Божией с высшею живостию обращая взоры своего сердца, они не переносят и скоротечных теней плотских по­мыслов, отвращаются всего того, что отвлекает взор ума от оного света. Блаженный Апостол, желая внушить всем такое расположение, гово­рит: «не любите мира, ни яже в мире: аще кто любит мир, несть любве Отчи в нем: яко все, еже в мире, похоть плотская и похоть очима и гордость житейская, несть от Отца, но от мира сего есть. И мир преходит, и похоть его, а творяй волю Божию пребывает во веки» (1Ин.2,15-17). Итак, святые отвращаются все­го, что в мире есть мирского; но невозможно, чтобы они и кратковременным поползновением помыслов не увлекались к тому, и теперь ника­кой человек (исключая Господа и Спасителя на­шего) не сдерживает рассеяния духа так, чтобы, всегда пребывая в созерцании Бога и никогда не отвлекаясь от Него, не погрешал услаждением в какой-либо мирской вещи, как говорит Священ­ное Писание: «звезды же нечисты суть пред Ним» (Иов.25, 5). Вот Он (Бог) и святым Своим не доверяет, и в Ангелах Своих открывает неправ­ду; а в исправленном переводе (Вульгате) чи­тается: «вот и между святыми Его нет никого неизменяемого, и небеса нечисты пред очами Его» (Иов. 15, 15; перевод с подлинника).

Глава 9. Удаляться от Бога— гибельно, настоящая смерть

Итак, святые, которые, постоянно содержа Бога в памяти, как бы на цыпочках ходят по растяну­тым на высоте веревкам, правильно сравнивают­ся с ходящими по канатам. Они, сущность своего спасения и жизни поставляя на узкой стезе той веревочки (то есть памяти Бога), думают, что они тотчас подвергнутся жестокой смерти, если нога их, хоть немного поколебавшись, сойдет с пути или переступит за черту спасительного направле­ния. Те же (акробаты), с удивительным искусст­вом производя воздушное шествие в пустом пространстве, если с осторожным, заботливым равновесием не сохранят стезю, слишком узкую для ступни (по канату), то земля, которая для всех есть как бы природное основание и твердый, крепкий фундамент, бывает для них настоящая, явная погибель не потому, чтобы природа ее изменялась, а потому, что они по тяжести тела стремглав падают на нее. Так и неистощимая благость Божия, при неизменяемом существе сво­ем, никого не оскорбляет; но мы, уклоняясь от Небесного и стремясь к земному, сами себя под­вергаем смерти; даже самое уклонение становит­ся смертию уклоняющемуся. Бог говорит: «горе им, яко отскочиша от Мене: боязливи суть, яко нечествоваша ко Мне» (Ос.7,13). Еще: «люте им есть, зане оставих я» (ср.: Ос.9,12). «Нака­жет тя отступление твое, и злоба твоя обличит тя: и увеждъ и виждъ, яко зло и горько ти есть, еже оатавити Мя» (Иер.2,19). «Пленицами своих грехов кийждо затязается» (ср.: Притч.5,22). К ним прилично относится и следующая угроза Господа: «се, вcи вы огнь раждизаете и укрепляете пламень: ходите светом огня ваше­го и пламенем, егоже разжегосте» (Ис.50,11). Еще: «иже разжизает злобу, погибнет от нея» (Притч. 19, 9).

Глава 10. Стремящиеся к совершенству истинно смиряются и всегда чувствуют нужду в благодати Божией 

Итак, поелику святые чувствуют, что они еже­дневно бывают обременяемы тяжестию земных помыслов, ниспадают с оной высоты духа неволь­но, даже сами не зная, как увлекаются в закон греха и смерти, и не говоря уже о прочем, даже теми, вышеупомянутыми, хотя добрыми и правед­ными, однако ж земными делами отвлекаются от созерцания Бога, — то подлинно имеют о чем воздыхать к Богу, имеют из-за чего поистине смиряться и сокрушаться, не на словах только, но с искренним чувством называют себя грешника­ми и, истинно во всем, в чем они, ежедневно побеждаемые немощию плоти, погрешают, посто­янно прося прощения и благодати Божией, не­престанно проливают искренние слезы покаяния. Поелику видят, что они бывают обуреваемы даже до последнего конца своей жизни теми же самыми страстями, из-за которых постоянно сокруша­ются скорбию, даже самых молений своих не могут возносить без смущения помыслов. Итак, опытом дознав, что они человеческими силами не могут достигнуть желаемой цели при сопротив­лении дебелости плоти, не могут по желанию своего сердца соединиться с преимущественным, Высочайшим благом, но, плененные от созерца­ния Его, увлекаются к мирскому и, обращаясь к благодати Божией, оправдывающей нечестивых, говорят с Апостолом: «окаянен аз человек! Кто мя избавит от тела смерти сея? Благодать Божия Иисус Христом Господем нашим» (ср.: Рим.7, 24-25). Ибо чувствуют, что не могут совершать того добра, которого желают, но дела­ют то зло, которого не хотят и ненавидят, то есть всегда подвергаются смущению помыслов и забо­те о телесных вещах.

Глава 11. Изъяснение изречения: «соуслаждаюся закону Божию по внутреннему человеку» (ср.: Рим. 7, 22) 

Хотя они находят удовольствие в Законе Божием по внутреннему человеку, который, воз­вышаясь над всем видимым, старается всегда сое­диняться с одним Богом, но видят другой закон в членах своих, то есть насажденный в природе человеческой, который противоборствует закону ума их и увлекает чувство, плененное насиль­ственным законом греха, то есть побуждает его, оставив оное главное благо, порабощаться зем­ным помыслам (см.: Рим.7, 22-23). Хотя они кажутся необходимы, полезны для тела, когда до­пускаются по требованию какой-либо священной потребности, однако ж в сравнении с тем благом, которое увеселяет взор всех святых, они счита­ются ими злом, которого надобно избегать; пото­му что они из-за них хоть на малое время отвлекаются от наслаждения оным совершенным блаженством. Это подлинно есть закон греха, который (закон) ввело в род человеческий пре­ступление его виновника (Адама), на которого, ради его повреждения, произнесено определение Праведнейшего Судии: «проклята земля в делех твоих, терния и волчцы возрастит тебе; и в поте лица твоего снеси хлеб твой» (ср.: Быт.3, 17-19). Этот, говорю, закон насажден в членах всех смертных; он противоборствует закону ума нашего и отвлекает его от Божественного созер­цания; эта проклятая земля в делах наших, после познания добра и зла, стала произращать терния и волчцы помыслов, которые заглушают природ­ные семена добродетелей, чтобы оный хлеб* наш, который сходит с Неба и укрепляет сердце чело­века, мы не могли есть без пота нашего лица.

* Под хлебом здесь некоторые разумеют Божественное учение, духовные помышления о Небесных предметах.

Глава 12. Изъяснение слов: «вемы бо, яко закон духовен есть» — и прочее (ср.: Рим.7,14)

Итак, вообще весь род человеческий без вся­кого исключения подвергается этому закону. Ибо нет никого, хотя бы святой кто был, кто вышеска­занный хлеб принимал бы не с потом лица своего, — с заботливым напряжением сердца. Ду­ховен тот закон, который повелевает нам в поте лица нашего есть тот истинный хлеб, который сходит с Неба (см.: Ин.6,51), но нас делает плотскими продажа греху. Что же это за грех и чей он? Без сомнения, Адамов, которого преступ­лением как бы обманчивым торгом мы проданы. Ибо, обольщенный уверением змея, он все свое поколение, отчужденное вкушением запрещенной пищи, подверг игу всегдашнего рабства. Ибо такой обычай соблюдается между продающим и покупающим, чтобы желающий подчинить себя чужому господству от своего покупателя полу­чал какую-нибудь плату за потерю собственной свободы и обречение себя на всегдашнее рабство. Мы ясно видим, что это исполнилось между Ада­мом и змеем. Ибо он от змея, получив плату за свою свободу вкушением от запрещенного дерева, лишился природной свободы и захотел подчи­нить себя всегдашним рабством тому, от кого получил смертоносную цену запрещенного пло­да. Потом, связанный этим условием, он все свое потомство подверг всегдашнему рабству тому, кому сам сделался рабом. Ибо что другое может рождать рабское супружество, как не рабов? Итак, что же? Ужели этот хитрый, лукавый по­купщик у Господа Истинного и Законного восхи­тил право господства? Нет. Не так он захватил лукавством одного обмана все достояние Божие, чтобы лишился силы Своего владычества Истин­ный Владыка, Который и самого покупщика (то есть диавола), как перебежчика и противника, подчинил игу рабства. Но поелику Творец всем разумным творениям даровал свободное произ­воление, то тех, которые продали себя преступле­нием по страсти обжорливой, не должен был насильно возвращать к природной свободе. Ви­новник правды и благочестия отвращается всего, что противно благости и справедливости. Ибо было бы зло, если бы Он лишил дарованной сво­боды; было бы несправедливо, если бы, свободно­го человека Своим могуществом стесняя и пле­няя, не допустил пользоваться преимуществом полученной свободы тому, которого спасение Он отложил на Будущие Веки, чтобы правильным порядком совершилась полнота установленного времени. Ибо надлежало его потомству столько находиться в приключившемся состоянии, пока, освободив его от первоначальных уз, возвратив в прежнее состояние свободы, Первый Владыка по благодати преобразует его ценою Своей Крови, которую Он по внушению любви и тогда мог бы уплатить, но не хотел, потому что справедливость не допускала Ему нарушить Свое определение. Хочешь ли знать причину твоей продажи? Слу­шай Самого Искупителя твоего, Который чрез пророка Исайю ясно говорит: «кая книга отпу­щения матере вашея, еюже отпустих ю? или коему заимодавцу продах вы? се, грехми вашими продастеся, и беззаконий ради ваших отпустих матерь вашу» (ср.: Ис.50,1). Также хочешь ли ясно узнать, почему тебя, подчиненного игу раб­ства, Он не хотел искупить силою Своего могу­щества? Слушай, что Он прибавил к предыду­щим словам, которыми тех же рабов грехов упрекает за причину вольной продажи: «еда не может рука Моя избавити, или не могу изъяти?» (Ис.50,2). Но что этому всемогущему ми­лосердию всегда препятствовало, тот же Пророк показывает, говоря: «еда не может рука Господ­ня спасати? или отягчил есть слух свой, еже не услышати? Но греси ваши разлучают между вами и между Богом, и грех ради ваших отвра­ти лице Свое от вас, еже не помиловати» (Ис.59, 1-2).

Глава 13. Изъяснение слов: «вем бо, яко не живет во мне, сиречь во плоти моей, доброе» (Рим.7, 18)

Итак, поелику первое проклятие Божие сде­лало нас плотскими, осудило на пожатие терния и волчцов и отец наш беззаконною торговлею продал нас, так что мы не можем делать добро, которого хотим, когда, отрываясь от памяти о Всевышнем Боге, принуждены бываем помыш­лять о том, что относится к слабости человеческой; когда, пылая любовию к чистоте, мы по большей части даже невольно возмущаемся прирожденными влечениями, которые желали бы вовсе не знать, то знаем, что не живет в плоти нашей добро, то есть всегдашнее, постоянное спокойствие, чистота и созерцание. Но произошел в нас такой злой и плачевный разлад, что когда умом хотим слу­жить Закону Божию, никогда не отрывать свой взор от Божественного видения, однако ж, по­крытые плотским мраком, как бы каким законом греха, принуждены бываем отрываться от того, что признаем добром, с высоты ниспадая умом к земным помыслам и заботам, на которые осудил нас закон греха, то есть Определение Божие, ко­торому подвергся первый грешник, и потому блаженный Апостол ясно свидетельствует, что он и все святые связаны неизбежною необходимостию этого греха, однако ж смело объявляет, что из-за этого никого из них не должно осуждать, говоря: «ни едино убо ныне осуждение сущим о Христе Иисусе, не по плоти ходящим, но по духу: закон бо духа жизни о Христе Иисусе свободил мя есть от закона греховнаго и смерти» (Рим.8,1-2), то есть благодать Христо­ва всех святых своих от этого закона греха и смерти (которому постоянно и нехотя принужде­ны бывают подвергаться) освобождает, когда у Господа просят отпущения своих долгов. Итак, видите, не от лица грешников, а от лица истинно святых и совершенных блаженный Апостол про­изнес это изречение: «не еже бо хощу доброе, творю, но еже не хощу злое, сие содеваю. Вижду же ин закон во удех моих, противу воюющь за­кону ума моего и пленяющъ мя законом грехов­ным, сущим во удех моих» (ср.: Рим.7,19, 23)».

Глава 14. Возражение: «Кажется, что ни неверным, ни святым не приличествуют слова Апостола: «не еже бо хощу доброе, творю» (Рим. 7, 19)»

Герман: «Мы говорим, что это не может при­личествовать ни лицу предающихся важным порокам, ни лицу Апостола или старающихся достигнуть меры его, а думаем, что это должно разуметь собственно о тех, которые после благо­дати Божией и познания истины, желая воздер­живаться от плотских пороков, еще давнею при­вычкою, как бы естественным законом, насильно господствующим в членах их, увлекаются к врож­денному вожделению страстей. Ибо частое по­вторение грехов становится как бы природным законом, который, будучи насажден в членах человеческой природы, пристрастием души, впол­не не обученной упражнением в добродетелях, но еще находящейся в состоянии, так сказать, перво­начальной и слабой чистоты, как пленников, увле­кает к порокам и, по древнему закону подвергая их смерти, подчиняет игу господствующего греха, не допуская им достигнуть блага чистоты, кото­рое любят, но побуждая больше делать зло, которого отвращаются».

Глава 15. Ответ на предложенное возражение

Феона: «Ваше мнение не мало изменилось, и вы стали уже утверждать, что это не может от­носиться к лицу совершенных грешников, а соб­ственно приличествует тем, которые стараются воздержаться от плотских пороков. Поелику вы уже отделили их от числа грешников, то мало-помалу вы присоедините и к сонму верных, святых. Ибо какие роды грехов, говорите, они могут делать после Крещения и благодатию Хри­стовою опять освободиться? Или о каком теле смерти, думаете, Апостол сказал: «кто мя изба­вит от тела смерти сея? Благодать Божия Иисус Христом Господем нашим» (ср.: Рим.7, 24-25). Не ясно ли, как и вас самих истина побудила признаться, что здесь упоминается не о тех членах главных пороков, которыми приобре­тается жалованье вечной смерти, то есть челове­коубийства, блуда, прелюбодейства, пьянства, во­ровства, грабительства, но о вышесказанном теле, которому помогает ежедневная благодать Хрис­това? Ибо всякий, кто после Крещения и позна­ния Бога впадает в оное тело смерти, тот должен знать, что ему надобно очищаться не ежедневною благодатию Божиею, то есть легким прощением, которое обыкновенно дарует нашим погрешнос­тям ежеминутно умоляемый Господь наш, но или должен быть очищен продолжительным сокру­шением покаяния, наказательною скорбию, или в будущем должен быть предан за них мучению в вечном огне, как говорит Апостол: «не льстите себе: ни блудницы, ни идолослужителе, ни пре­любодее, ни малакии, ни мужеложницы, ни татие, ни лихоимцы, ни пияницы, ни досадителе, ни хищницы Царствия Божия не наследят» (ср.: 1Кор.6, 9-10). Или что это за закон, воюющий в членах наших, противоборствующий закону ума нашего; и хотя противящихся нас он делает пленниками закона греховного и заставляет слу­жить ему плотию, однако ж дозволяет умом служить Закону Божию? Думаю, что закон греха здесь не означает преступлений, нельзя разуметь вышесказанных пороков, которые если кто дела­ет, то не служит умом Закону Божию, от которо­го необходимо ему отступить душою прежде, нежели сделает какой-нибудь из них плотию. Служить закону греха значит исполнять то, что велит грех. Что же это за грех, которым пленя­ется такая святость и совершенство? Однако ж Апостол не сомневается, что благодатию Христо­вой будет он освобожден, говоря: «окаянен аз че­ловек! Кто мя избавит от тела смерти сея? Благодать Божия Иисус Христом Господем на­шим избавит» (ср.: Рим.7,24-25). Какой, гово­рю, закон, по вашему мнению, находится в наших членах, который отвлекает нас от Закона Божия и, пленяя законом греха, делает нас более не­счастными, нежели преступными, так что мы не присуждаемся к вечным мукам, а воздыхаем как бы о прерванном наслаждении блаженством и, ища помощника, который бы привел нас к тому, мы с Апостолом взываем: «окаянен аз человек! Кто мя избавит от тела смерти сея?» Ибо быть отведенным пленником в закон греха что иное значит, как не быть в состоянии и делании гре­ха? И какое есть иное главное благо, которое не могут исполнить святые, как не то, в сравнении с которым, как выше сказано, все не считается благом. И точно, мы знаем, что в этом мире есть много благ, особенно целомудрие, воздержание, милосердие, умеренность, благочестие; но все это не может сравняться с тем высшим благом и может быть исполнено, не говорю, Апостолами, но и людьми обыкновенными; а которые не испол­нили, те наказываются или вечным мучением, или, как сказано выше, тяжким трудом покаяния, не освобождаются ежедневною благодатию Христо­вою. Итак, остается нам признать, что это изре­чение Апостола правильно прилагается к одному лицу святых, которые, ежедневно подвергаясь этому, вышесказанному, закону греха, но не поро­ков, будучи уверены в состоянии своего спасения, не впадают в преступления, но, как часто было говорено, от Божественного созерцания отвлека­емые в окаянство плотских помыслов, часто ли­шаются того истинного блаженства. Ибо если бы они чувствовали, что ежедневными беззакониями вовлекаются в этот закон своих членов, то обви­нялись бы в потере не счастия, а невинности; и апостол Павел не сказал бы: «окаянен аз чело­век»,— но: «Нечистый, или порочный, я человек!» И желал бы он разрешиться не от этого тела смерти, то есть смертного состояния, но от пре­ступлений и пороков этой плоти. Но поелику по состоянию немощи человеческой он чувствовал себя плененным, то есть увлеченным к плотским заботам и попечениям, которые производит закон греха и смерти, то, стеная об этом законе греха, которому невольно подвергался, тотчас прибегает к Христу и спасается искуплением благодати Его. Следовательно, какие заботы произвел и на земле апостольского сердца этот закон греха, который естественно рождает терния и волчцы помыслов и попечений смертных, те закон благодати тотчас исторгает. «Закон бо духа жизни о Христе Иису­се,— говорит он,— свободил мя есть от закона греховнаго и смерти» (Рим. 8, 2).

Глава 16. Что значит тело греха и смерти

Итак, это есть неизбежное тело смерти, в ко­торое и все совершенные, вкусившие, сколь благ Господь, ежедневно вплетаясь, чувствуют с Про­роком, какое зло и как горько для них удаляться от Господа Бога своего. Это есть тело смерти, ко­торое, отвлекая их от Небесного видения, низводит к земному, которое поющих и повергающихся на молитве заставляет представлять человеческие образы, или речи, или занятия, или действия су­етные. Это есть тело смерти, что ревнующие об ангельской святости и желающие постоянно при­лепляться к Господу, однако ж, не могут достиг­нуть совершенства, потому что препятствует тело смерти; но делают зло, которого не желают, то есть умом увлекаются к тому, что не принадле­жит к преспеянию в добродетелях и совершен­ству. Наконец блаженный Апостол, чтобы ясно показать, что он это сказал о святых и совершен­ных, подобных ему, как бы пальцем и осязанием указывая на самого себя, прибавляет: «Итак, я сам (Рим. 7, 25; перевод с подлинника), то есть тот, который произносит это, раскрываю тайны своей совести, а не другого». Такой образ речи Апостол обыкновенно употребляет, когда хочет указать собственно на себя, как, например: «сам же аз Павел молю вы кротостию и тихостию Христовою» (2Кор.10, 1). Еще: «аз не отягчих вас; аз сам не стужих вам» (ср.: 2Кор.12,16, 13). «Се, аз Павел глаголю вам, яко аще обрезаетеся, Христос вас ничтоже пользует» (Гал.5,2). Смотрите еще: «молил бых ся бо сам аз отлучен быти от Христа по братии моей» (Рим. 9, 3). А можно и так понимать, что он этим хотел ска­зать о себе с большею выразительностию:«Итак, я сам», — то есть тот, которого вы знаете как Апос­тола Христова, которого со всем благоговением почитаете, о котором думаете как о высшем и совершенном и в котором говорит Христос, со­знаюсь, что хотя я умом служу Закону Божию, однако ж плотию служу закону греха, то есть по развлечению, неизбежному в настоящем челове­ческом состоянии, от Небесного уклоняюсь к земному, и с высоты мой ум ниспадает к заботам о низких вещах; чувствую, что я ежеминутно пленяюсь этим законом греха, так что хотя не­поколебимым желанием пребываю в Законе Божием, однако ж сознаю, что никак не могу из­бежать насилия этого пленения, если не буду постоянно прибегать к благодати Спасителя».

Глава 17. Все святые искренно сознавались, что они нечисты и грешники

И потому все святые при ежедневном возды­хании, сокрушаясь о такой немощи своего есте­ства, когда исследуют разнообразие помыслов, тайники и сокровенности своей совести, смиренно взывают: «не вниди в суд с рабом Твоим, яко не оправдится пред Тобою всяк живый» (Пс.142,2). «Кто похвалится чисто имети сердце? или кто дерзнет рещи чиста себе быти от грехов?» (Притч. 20, 9). «Несть человек праведен на зем­ли, иже сотворит благое и не согрешит» (Еккл.7,21). Таким образом, они сознавали, что человеческая праведность слаба, несовершенна и всегда недостойна милости Божией, как один из тех, которого нечистоты и грехи Бог очистил послан­ным «от олтаря» огненным углем Своего слова, после чудного созерцания Бога, после видения Высших Серафимов и Откровения Небесных тайн, говорит: «о, окаянный аз, яко человек нечи­сты устне имый, посреде людий нечистым устне имущих аз живу» (ср.: Ис.6,5). Думаю, что Пророк, вероятно, и тогда бы не сознал нечистоту своих уст, если бы не удостоился при созерцании Бога узнать истинную, нетленную чистоту совершенства, при видении которой он вдруг познал свою нечистоту, которой прежде не сознавал. Ибо когда говорит: «о, окаянный аз, яко человек нечисты устне имый», то исповедал это о нечи­стоте своих уст, а также и народа, как это видно из следующего: «посреде людий нечистыя устне имущих аз живу». Также когда, молясь, исповеду­ет нечистоту всех, как грешников, то объемлет об­щим молением не только народ нечестивый, но и праведных, говоря: «вот Ты прогневался, и мы согрешили, в них всегда мы были и спасемся; все мы сделались, как нечистый, и все правды наши, как одежда во время месячного очищения» (Ис.64, 5 — 6; перевод с подлинника). Что может быть очевиднее этого изречения, которым Пророк, объем ля не одну только, но все наши правды и рассматривая все, что кажется нечистым или отвратительным, захотел сравнить их (правды) с одеждою месячной, которой грязнее, сквернее нет ничего в жизни человеческой?

Глава 18. Даже праведники и святые не без греха бывают

Итак, напрасно вы возражаете против очевид­ной истины, так как немного прежде вы сказали: «Если нет никого без греха, то нет никого свя­того; а если нет никого святого, то, следовательно, никто и не спасется». Этим свидетельством Про­рока может развязаться узел этого вопроса. «Вот Ты прогневался», — говорит он, — «и мы согрешили», то есть когда, за возношение нашего сердца, или нерадение, отвратившись, Ты лишил нас Своей помощи, то пучина грехов тотчас поглотила нас; все равно как если бы кто сказал блистающему солнцу: «Вот ты закатилось, и от того покрыла нас густая тьма». И однако ж, когда святой го­ворит, что он согрешил, и не только согрешил, но и всегда пребывал в самых грехах, то не отчаи­вается совершенно в спасении, а прибавляет: «в них всегда мы были и спасемся». Это изрече­ние: «вот Ты прогневался, и мы согрешили» — я сравниваю со словами Апостола: «окаянен аз чело­век! Кто мя избавит от тела смерти сея?» (ср.: Рим.7, 24). Опять то, что Пророк прибавляет: «в них всегда мы были и спасемся»,— согласно с следующими словами Апостола: «благодать Божия Иисус Христом Господем нашим» (ср.: Рим.7,25). Также слова Пророка: «о, окаянный аз, яко человек нечисты устне имый, посреде людий нечистыя устне имущих аз живу» (ср.: Ис.6,5),— кажется, согласны с вышесказанными словами: «окаянен аз человек! Кто мя избавит от тела смерти сея?» Также следующее у Пророка: «и по­слан бысть ко мне един от Серафимов, и в руце своей имяше угль горящь, егоже клещами взят от олтаря, и прикоснуся устнам моим и рече: се, прикоснуся сие устнам твоим, и отымет беззакония твоя и грехи твоя очистит» (Ис. 6,6-7), — кажется, согласно с сказанным Апосто­лом: «благодать Божия Иисус Христом Госпо­дем нашим». Итак, видите, как все святые не столько от лица народа, сколько от своего истин­но исповедовали, что они грешники, и, однако ж, никак не отчаивались в своем спасении, но пол­ноту оправдания, которое по состоянию человеческой немощи не надеются получить сами со­бою, ожидают от благодати и милосердия Божия.

Глава 19. Из образцовой молитвы Господней доказывается, что нет никого без греха

А что в этой жизни нет никого свободного от долгов — грехов, хотя бы кто был святой, этому научает нас Спаситель, Который, преподавая Своим ученикам образец совершенной молитвы, между прочими возвышенными и священнейши­ми прошениями, которые только святым и совер­шенным преподаны, а злым и неверным не могут приличествовать, повелел и это помещать: «и остави нам долги наша, яко и мы оставляем должником нашим» (Мф.6,12). Итак, если эта молитва произносится святыми, как несомненно мы должны верить, то кто может найтись столь упрямый, предубежденный, столь напыщенный гордостию диавольского неистовства, чтобы ут­верждал, что он без греха, считал себя не только большим Апостолов, но и Самого Спасителя об­личал как бы в неведении и суетности, как будто Он не знал, что некоторые могут быть свободны от грехов, или напрасно учил тех, о которых знал, что не имеют нужды во врачевстве этой молит­вы? Но когда совершенно все святые, соблюдая заповеди своего Царя, ежедневно говорят: «остави нам долги наша», если истинно это говорят, то истинно нет никого свободного от вины; если же обманывают, то также истинно то, что подверже­ны греху лжи. Потому премудрый Екклесиаст, обозревая умом все действия и занятия челове­ческие, без всякого исключения произносит: «несть человек праведен на земли, иже сотворит благое и не согрешит» (Еккл.7,21), то есть на этой земле нет никого столь святого, столь рачи­тельного, столь внимательного, который бы мог постоянно прилепляться к Истинному и Един­ственному благу (Богу) так, чтобы сознавал, что он и при ежедневном отвлечении от Него не гре­шит. Впрочем, хотя кто сознается, что он не мо­жет быть свободным от греха, однако ж это не препятствует ему быть праведным.

Глава 20. Даже во время самой молитвы едва ли можно избежать греха

Итак, кто приписывает безгрешность челове­ческой природе, тот пусть состязается с нами не пустыми словами, но свидетельством и одобрени­ем своей совести и тогда наконец объявит, что он без греха, когда сознает, что он не отлучался от этого Высочайшего блага (Бога); даже кто, рас­сматривая свою совесть, сознает, что он отправ­лял по крайней мере хоть одно богослужение (не говорю — больше) без всякого перерыва словом, или делом, или помыслом, тот пусть скажет, что он без греха.

Потому если мы сознаем, что при легком развлечении человеческого ума нельзя не иметь всех этих праздных и суетных помыслов, то должны искренно сознаться, что мы не без греха. Ибо с какою бы осмотрительностию кто ни старался сохранять свое сердце, никогда не со­хранит его по желанию своего духа, при проти­воборстве плоти. Ибо чем более будет преуспе­вать дух человеческий и достигнет большей чистоты созерцания, тем более нечистым увидит себя — как в зеркале своей чистоты; потому что когда дух поднимается к более возвышенному видению и, усматривая большее, нежели что дела­ет, желает того, то по необходимости всегда пре­зирает то, в чем пребывает, как низшее и мало­важное.

Глава 21. Хотя знаем, что мы не без греха, однако ж не должны уклоняться от Святого Причащения

Более чистый взгляд большее и замечает, неукоризненная жизнь порождает большую скорбь самоукорения, исправление нравов и рачительная ревность к добродетелям умножают стенания и воздыхания. Ибо никто не может быть доволен тою степенью совершенства, до какой преуспел; и кто чем чище будет духом, тем более видит себя нечистым, более находит причины к смирению, нежели к возношению; и чем скорее стремится к высоте, тем более видит, что ему еще больше ос­тается, куда стремиться. Отличный из Апостолов, которого любил Иисус, который возлежал на персях Его, как бы от Господнего сердца произ­нес это изречение: «аще речем, яко греха не има­мы, себе прельщаем, и истины несть в нас» (1Ин.1,8). Итак, если говорим, что мы не имеем греха, то не имеем в себе Истины, то есть Христа, и ни в чем не преуспеваем, а только этим самым объявлением доказываем, что мы из простых грешников становимся уже беззаконными и нече­стивыми. Если хотим вернее испытать, возможно ли человеческому естеству приобресть безгреш­ность, то от кого яснее можем научиться, как не от тех, которые плоть свою распяли со страстями и похотями и для которых истинно распялся мир (см.: Гал.5, 24; 6, 14), которые, хотя из сердец своих не только с корнем истребили все страсти, но стараются устранить даже и память о грехах и помышлениях, однако ж, ежедневно исповедуют, что они и на один час не остаются без греха? Впрочем, мы не должны устраняться от Причащения Господня из-за того, что сознаем себя грешниками; но еще более и более с жаж­дою надобно поспешать к нему для уврачевания души и очищения духа, однако ж с таким смире­нием духа и верою, чтобы, считая себя недостой­ными принятия такой благодати, мы желали боль­ше врачевства для наших ран. А иначе и в год однажды нельзя достойно принимать Причаще­ние, как некоторые делают, которые, живя в мо­настырях, достоинство, освящение и благотвор­ность Небесных Таинств оценивают так, что думают, что принимать их должны только святые, непорочные; а лучше бы думать, что эти Таинства сообщением благодати делают нас чистыми и святыми. Они подлинно больше гордости высказывают, нежели смирения, как им кажется; пото­му что когда принимают их, то считают себя до­стойными принятия их. А гораздо правильнее было бы, чтобы мы с тем смирением сердца, по которому веруем и исповедуем, что мы никогда не можем достойно прикасаться Святых Тайн, в каждый господский день принимали их для ув­рачевания наших недугов, нежели, превознесшись суетным убеждением сердца, верить, что мы после годичного срока бываем достойны принятия их. Посему, чтобы мы могли это уразуметь и с пло­дом держаться этого, будем усерднее умолять ми­лосердие Господа, чтобы помог нам совершать это. Этому научаются не предварительным каким-нибудь объяснением на словах, как прочим чело­веческим искусствам, но лучше делом и опытом; и если это не будет часто рассматриваемо и во­зобновляемо собеседованием духовных мужей и проверяемо делом и ежедневным опытом, то или по беспечности остается без пользы, или по без­заботному забвению вовсе теряется из памяти».

7. Собеседование аввы Авраама о самоумерщвлении

Глава 1

При помощи Христа это предлагается двадцать четвертое собеседование, аввы Авраама, которое заканчивает предания всех старцев и по исполнении которого по вашим молитвам, в таинственное соответствие числу тех двадцати четырех старцев, о которых в Святом Апокалипсисе (см.: Апок.5) говорится, что они принесли свои венцы Агнцу, думаем, что освобо­димся от долга всех наших обещаний. Если эти двадцать четыре старца наши за заслугу своих наставлений будут увенчаны какою-либо славою, то они, преклонив главы, принесут ее Агнцу, Ко­торый был заклан для спасения мира. Ибо Он благоволил для славы Своего имени дать им столь превосходный смысл; и нам кое-какое слово, ко­торое бы соответствовало такой глубине учения. Да и необходимо заслуги своего дара относить к Виновнику всех благ, Которому тем более надоб­но воздавать, чем более дается от Него. Итак, этому Аврааму мы принесли печальную исповедь в брани наших помыслов, потому что душевное беспокойство ежедневно побуждало нас возвра­титься в нашу родную страну и повидаться с родителями. Ибо отсюда особенно происходил у нас повод к этому желанию, что мы вспоминали о том, что наши родители имеют такую набожность и благочестие, что мы никак не предпочи­таем им нашего намерения (монашество), всегда содержа в уме то, что мы из их рачительности будем получать побуждения к большему преспеянию и у нас не будет никакой заботы о теле­сных вещах, никаких развлечений для приобрете­ния пропитания, когда они с радостию будут достаточно доставлять все для нашей потребнос­ти. Кроме того, мы питали надежду с суетною радостию, что мы получим большой плод от обращения многих, которые будут направляемы на путь спасения нашим примером и наставлени­ями; притом же рисовалось пред глазами самое местоположение, в котором находилось имение наших предков, приятная веселость самой страны, приятное и целесообразное уединение простира­лось на большое пространство, так что уединен­ные места лесов могли доставлять не только удовольствия, но и большие выгоды для пропита­ния. Все это когда мы вышесказанному старцу по совести искренно раскрыли и, проливая слезы, свидетельствовали, что уже не можем сносить эту брань, если благодать Божия врачеванием его не поможет нам, то он, долго помолчав, наконец, тя­жело вздохнув, начал говорить так.

Глава 2. Как старец раскрыл наши погрешности

«Шаткость ваших помыслов показывает, что вы еще не отреклись от мирских пожеланий, не умертвили прежние вожделения. Ибо блуждание ваших желаний показывает расслабление вашего сердца; это странствование и удаление от родственников, которое вы должны бы соблюдать духом, соблюдаете только телом. Ибо все это бы­ло бы оставлено и из сердец ваших совершенно уже истреблено, если бы вы понимали основание самого самоотвержения, или главную причину уединения, в котором пребываем. И потому я ду­маю, что вы подвержены тому недугу праздности, о котором говорится в Притчах: «в похотех есть всяк праздный; но похоти лениваго убивают» (Притч.13, 4; 21,25). И у нас могло бы не быть недостатка в тех плотских выгодах, на которые вы указали, если бы мы думали, что они соответ­ствуют нашему намерению (монашеству) или эти удовольствия от приятных предметов могут дос­тавить нам такой плод, какой приобретается от этих некрасивых мест и сокрушения тела. Ибо мы не настолько лишены утешения от родных, чтобы уже и не было таких, которые бы согласи­лись содержать нас на свой счет, но нам возбра­няет все то, что относится к питанию плоти, сле­дующее изречение Спасителя: «кто не оставит или не возненавидит отца своего и матерь, и жену и чад, и братию и сестр, не может Мой быти ученик» (ср.: Лк.14,26). Да если бы мы и лишены были пособия от родных, то, наверно, не могло бы не быть услуг и от сильных мира сего, которые с благодарностию готовы были бы по­служить нашим потребностям с полною щедростию; и, содержась их подаянием, мы не имели бы заботы о заготовлении пропитания; но нас сильно устрашает проклятие Пророка, который говорит: «проклят человек, иже надеется на человека» (Иер.17,5). «Не надейтеся на князи» (Пс.145,3). Мы также могли поставить свои кельи при рус­ле реки Нила, иметь воду при дверях, чтобы не быть принужденным носить ее на своих плечах за 4000 шагов. Но для понесения этого труда блаженный Апостол, делая нас неутомимыми, постоянно воодушевляет следующим словом: «кийждо же свою мзду приимет по своему труду» (1Кор.3,8). Нам не безызвестно, что в наших странах есть некоторые приятные, уединенные места, в которых благодать или плодородие са­дов, обилие яблок доставили бы потребное для нашего пропитания при малом труде телесном, но мы опасаемся, как бы не пало на нас то укорение, которое в Евангелии высказано богачу: «восприял ecи благая твоя в животе твоем» (Лк.16,25). Но, отвергнув все это и презрев все удо­вольствия этого мира, мы довольствуемся только этими некрасивыми местами, страшную пустын­ность этого уединения предпочитаем всем удо­вольствиям и не сравняем, каких б то ни было, богатств плодородной почвы с этими солончака­ми песков, заботясь не о временных выгодах это­го тела, а о вечной пользе духа. Ибо для монаха мало — отречься однажды, то есть в начале сво­его обращения презреть настоящее, но надобно ежедневно отвергаться этого. Ибо даже до конца этой жизни нам надобно говорить с Пророком: «дне человеча не пожелах, Ты веси» (ср.: Иер.17,16). Потому и Господь в Евангелии говорит: «аще кто хощет по Мне ити, да отвержется себе, и возмет крест свой, и последует Ми» (Лк.9,23).

Глава 3. О качестве мест, которые должны избирать отшельники

Посему тому, кто имеет неусыпное попечение о чистоте внутреннего человека, надобно избирать такие места, которые бы никаким обилием своего плодородия не возбуждали духа его к развлечению земледелием, не возмущали заботою о твердом, непоколебимом поставлении кельи, не побуждали выходить на какую-нибудь работу под открытым небом*; и чтобы, таким образом как бы в открытое пространство выпустив по­мыслы, не уклонился от прямого направления духа и созерцания высшего назначения, не раз­влек внимания по разным предметам, от которых никто не может пред остеречься или избежать, хотя бы кто был заботлив и бдителен, если кто не будет постоянно заключать свою душу и тело внутри стен жилища; чтобы таким образом монах, как бы искусный рыболов, с апостольским искус­ством высматривая в глубине спокойного своего сердца пищу себе, с напряженным и непоколебимым вниманием ловил плавающие стаи помыслов и, как бы с выдавшейся скалы тщательно всматри­ваясь в глубину, зорким различием рассматривал, какие рыбы он должен привлекать к себе и употреблять в свою пользу и какие, как худые и вредные, пренебрегать и отвергать.

* Авва учит, какие места отшельникам надобно избирать, именно уединенные, удаленные от посещения людей. Поелику цель уединенной жизни есть созерцание Бога и Небесных предметов, как видно из девятнадцатого собеседования, то средство к этому, лучшее всех, есть спокойствие души, собранность мыслей. Этому преимущественно способствует уединение пустыни, которое устраняет всякий шум дел, которыми душа может развлекаться. Посему Спаситель, намереваясь молиться, всегда уходил в пустыню на горы (см.: Лк.6,12). Когда Бог хотел говорить с Моисеем, то повелел, чтобы он один взошел на вершину горы, вошел в темное облако, чтобы ничего не мог видеть, что отвлекало бы душу его от Бога. По свидетельству блаженного Иеронима, даже многие философы по внушению природы избирали себе места уединенные, некрасивые, невозделанные, даже вредные для здоровья, с целию — удобнее за­ниматься философиею, созерцанием. Так делали и древние под­вижники в том убеждении, что в таких местах чем более тело удручается, тем более дух возвышается.

Глава 4. «Отшельники какие роды дел должны избирать?»

Итак, всякий, постоянно пребывающий на этой страже, деятельно исполнит то, что довольно ясно выражает пророк Аввакум, говоря: «на стражи моей стану, и взыду на камень, и посмотрю еже видети, что возглаголет (Бог) во мне и что от-вещаю на обличение мое» (Авв.2,1). Какого это стоит труда и как затруднительно, это ясно дока­зывается опытами тех, которые пребывали в пу­стыне Каламоне, или Порфирионе. Хотя они большим пространством пустыни, нежели пусты­ня Скитская, отделялись от всех городов и жи­лищ человеческих (именно, проходя семь или восемь станций (восемь дней) по обширнейшей пустыне, едва достигали до уединенного места своих келий); однако ж поелику они, занимаясь земледелием, мало пребывали в затворе, то, приходя в эти некрасивые места, в которых мы жи­вем, или в Скитскую пустыню, они подвергаются такому обуреванию помыслов, такой душевной скуке, что, как невежды, которые никогда и слег­ка не брались за упражнения в уединении, не могут сносить пребывания в келье и молчания в безмолвии и, тотчас выгоняемые из них, как не­опытные и новички, возмущаются. Ибо они не научились укрощать возмущения внутреннего че­ловека, сопротивляться буре своих помыслов по­стоянною заботою и непрерывным вниманием к себе; те, которые, ежедневно занимаясь работою под открытым небом, весь день не только телом, но и духом носятся по воздушному пространству, с движением тела в разные стороны рассеивают и свои помыслы. И потому они чувствуют пус­тоту в своей душе от многих желаний, не могут удержаться от легкого рассеяния мыслей; не сно­ся сокрушения духа, самое молчание свое посто­янное считают для себя нестерпимым; не утомля­ясь тяжелыми полевыми работами, побеждаются праздностию и утомляются продолжительным покоем своим.

Глава 5. От скитания тела более увеличивается, нежели облегчается тоска сердца

Неудивительно, если кто, сидя в келье, как бы в тесном затворе, собрав помыслы, угнетается боль­шею тоскою: которые (помыслы), из заключения в жилище вырвавшись вместе с человеком, постоянно носятся в разные стороны, как разнуздан­ные кони. В то время, как они вырываются как бы из своего стойла, получается некоторое крат­кое или горькое утешение. Но когда, по возвращении тела в свою келью, вся стая помыслов опять прибегает как бы к своему стойлу, то самая застарелая привычка к рассеянию на воле произ­водит еще большие мучения тоски. Следователь­но, те, которые еще не могут или не хотят про­тивиться влечениям своей воли, если, ослабив строгость, дадут себе свободу чаще выходить, когда внутри кельи будут угнетаемы унынием, сильнее обыкновенного стесняющим сердце,— те этим, как думают, врачевством произведут в себе более острую болезнь, подобно тому, как некото­рые думают, что глотком холоднейшей воды они могут погасить силу внутренней лихорадки, тогда как известно, что от этого жар более воспламе­няется, нежели укрощается, именно — за минут­ным облегчением следует гораздо большая скорбь.

Глава 6. Каким образом монах должен охранять помыслы, объясняется подобием

Посему все внимание монаха всегда должно быть устремлено на одно: начало и круговраще­ние всех помыслов его должны быть старательно приводимы к одному центру, то есть к памяти Бога, все равно как если бы кто, желая устроить вверху свод купола, постоянно стал кругом обво­дить снурок из центра; он по верному правилу соблюдает совершенное равенство круглоты и ис­кусно устрояет. А кто покусится сделать купол без изыскания средины, тот, хотя бы обладал большим искусством или знанием, не может непогрешительно соблюсти равенство окружности или, сколько он по ошибке отнял красоты у правильной округлости, не может определить од­ним взглядом, если не будет прибегать к этому указателю правильности и при посредстве его выравнивать внутреннюю и внешнюю округлость своей работы, чтобы по соблюдению одного цен­тра закончить огромное здание. Так и дух наш если не будет иметь в виду одну любовь к Гос­поду, как бы неподвижно утвержденный центр, при всех делах и усилиях, так сказать, верным циркулем любви не будет упорядочивать все помыслы или отгонять, никак не построит с со­вершенным искусством того духовного художе­ственного здания, которого художник есть Павел (см.: 1 Кор.3,10), и дом тот не будет иметь красоты, о которой блаженный Давид, в сердце своем желая представить Господу, говорит: «Гос­поди, возлюбих благолепие дому Твоего и место селения славы Твоем» (Пс.25, 8); но неблагоразумно воздвигнет в своем сердце дом неблаго­лепный, недостойный Святаго Духа, такой, кото­рый всегда может распасться, не прославится вселением блаженного Сожителя, но подвергнет­ся плачевному разрушению».

Глава 7. Вопрос: «Почему соседнее обитание родных вредно для нас, а живущим в Египте не вредит?»

Герман: «Конечно, полезно и необходимо ус­тановление заниматься делом внутри кельи; удоб­ство этого не только основано на примере ваше­го блаженства по подражанию апостольским добродетелям, но часто доказывалось указанием и нашего опыта. Но почему мы должны так избегать соседства родных, которое вы не очень отвергаете, это не совсем ясно. Ибо мы видим, что вы, неукоризненно поступая на всяком пути к совершенству, не только пребываете в своих об­ластях, но некоторые недалеко удалились от своих селений; почему же считается противным для нас то, что вам не вредно?»

Глава 8. Ответ, каким образом не всем все приличествует

Авраам: «Мы видим примеры, что иногда худое выходит из добрых вещей. Ибо если бы кто стал делать одно и то же, но с другим рас­положением и намерением или с неровною си­лою, то от этого он впадает в сеть обольщения и смерти, тогда как другие этим приобретают пло­ды Вечной Жизни. Без сомнения, это потерпел бы и тот сильный рукою юноша, приготовившийся к сражению с воинственным исполином, если бы облекся в мужественные и крепкие оружия Са­ула (см.: 1 Цар.17, 38-39); и чем сильный человек поражал бесчисленные полчища врагов, то малолетку могло бы причинить несомненную погибель, если бы он с благоразумным различе­нием не избрал роды оружий, сообразные с его юностию; и он против страшного врага воору­жился не латами и щитом, которыми вооружен­ных видел других, но стрелами, которыми сам мог сражаться. Посему каждому из нас надобно наперед тщательно узнавать меру своих сил и по этой мере браться за науку, какая нравится, ибо хотя все науки полезны, однако ж не могут быть все удобны для всех. Отшельничество хоть хоро­шо, но мы не считаем его полезным для всех. Ибо для многих оно не только бесплодно, но и гибельно. Также хотя установление киновии или заботу о братиях мы признаем делом святым, похвальным, но не думаем, что поэтому все дол­жны избирать их. Также плод странноприимства весьма обильный, но всеми оно не может быть предпринимаемо без терпения. Потому сначала надобно сравнить между собою уставы вашей страны и этой, потом на разных весовых чашах взвесить силы людей, приобретенные постоянным упражнением в добродетелях или пороках. Ибо, может быть, что одному человеку трудно, даже невозможно, то другим приобретенная привычка обратила в природу. Как некоторые народы, раз­личные по большему различию климата, без по­крова тела переносят большой холод или жар солнца, тогда как другие, не привыкши к такой суровости климата, не могут переносить ее, как бы ни были сильны, — так и вы, которые, с боль­шим усилием души и тела, только в этой стране стараетесь во многом как бы победить природу вашего отечества, тщательно рассудите, можете ли сносить здешнюю нищету в тех холодных к вере странах (как есть слух), как бы скованных чрезмерным холодом неверия. Ибо нашим мона­хам эту твердость намерения как бы естественно придала древность святого образа жизни. Если вы сознаете себя равными им по постоянству и силе, то также и вы не должны убегать соседства родителей и братии ваших.

Глава 9. Самоумерщвление аввы Аполлоса

А чтобы вы по строгом испытании могли верно определить количества ваших сил, я корот­ко скажу вам о поступке одного старца, аввы Аполлоса, чтобы, если искреннее испытание ваше­го сердца покажет, что вы не ниже его по на­мерению и силе, — вам избрать жительство в оте­честве и соседство с родными без ущерба для вашего преспеяния и без опасности для звания монашеского, в той уверенности, что строгости этого смирения, в которое приводит вас в этой области не только воля, но и необходимость странничества, не могло препобедить ни располо­жение родства, ни увеселение местами. Итак, когда к этому старцу в глубокую ночь пришел брат его, со слезами сетуя и умоляя, чтобы он, на короткое время вышедши из своего монастыря, помог ему вытащить вола, который вдали увяз в тине на болоте, потому что один никак не мог вытащить его, то авва Аполлос на настойчивую просьбу сказал: «Для чего ты не позвал младше­го брата нашего, которого прошел, хоть он ближе меня живет?» И когда брат, думая, что авва забыл о смерти и погребении брата и от чрезмер­ного воздержания и постоянного пребывания в уединении стал как бы не в полном уме, ответил: «Как я мог вызвать из гроба того, кто умер уже пятнадцать лет?» — то авва Аполлос сказал: «Разве ты не знаешь, что также и я уже двадцать лет помер для этого мира и из гроба этой кельи не могу доставить тебе никаких утешений, какие относятся к состоянию настоящей жизни? Хрис­тос не дозволяет мне даже и немного ослабевать в тщательности предпринятого самоумерщвления — для извлечения твоего вола, так как Он не дозволил одному и самой кратковременной от­лучки для погребения отца (см.: Лк. 9,60), кото­рое, конечно, гораздо скорее, благочестнее и на­божнее должно бы быть совершено». Итак, теперь рассмотрите тайны вашего сердца и благоразум­но посудите, можете ли вы постоянно соблюдать такую же строгость духа по отношению к вашим родителям. И когда сознаете, что вы в этом умерщвлении духа подобны этому авве, то знайте, что также и вам не будет вредно соседство с ро­дителями и братьями, вы будете считать себя как бы мертвыми, хотя они будут находиться вблизи, так что не дозволите себе ни им оказывать ваше утешение, ни вам ослабевать от их услуг».

Глава 10. Вопрос: «Не вредно ли монаху, если родители будут доставлять ему необходимое для жизни?»

Герман: «Касательно этого ты уже более не оставил никакого места сомнению. Ибо мы уве­рены, что в соседстве с ними (родственниками) мы никак не можем носить эту убогую одежду и ежедневно ходить босиком; даже и трудом по­добным не можем там приобретать необходимое для пропитания, так как здесь мы принуждены носить воду на своей шее за три мили. Ибо ни наша, ни их стыдливость вовсе не допустит нам делать это пред ними. Но какой вред будет на­шему намерению, если, при их услуживании совершенно освободившись от всякой заботы о приготовлении пропитания, будем прилежать только чтению и молитве, так что по оставле­нии этого труда, которым теперь развлекаемся, усерднее будем заниматься только духовными делами?»

Глава 11. Ответ, заимствованный из учения святого Антония Великого

Авраам: «Против этого я выскажу вам не свое, а блаженного Антония мнение, которым он посрамил беспечность одного брата, закоснелого от того равнодушия, о котором вы говорите, так что оно развяжет и узел вашего предложения. Когда к сказанному авве некто, пришедши, стал говорить, что отшельническая жизнь менее уди­вительна, большая добродетель будет, если кто, находясь между людьми, а не в пустыне, будет упражняться в том, что служит к совершенству, блаженный Антоний спросил, где он живет. Ког­да тот сказал, что живет при своих родителях, и хвалился, что при их пособии он свободен от всякого попечения и заботы дневной работы, по­стоянно занимается только чтением и молитвою без развлечения духа, блаженный Антоний опять спросил: «Скажи, сын, не опечаливаешься ли ты в их уронах или несчастных случаях, также не радуешься ли о их счастии?» Он сознался, что принимает участие в том и другом. Старец ска­зал ему: «Знай же, что ты и в Будущем Веке также будешь возмущаться судьбою тех, с кото­рыми в этой жизни по участию в прибыли и уроне волнуешься радостию или скорбию». Не довольствуясь этим мнением, блаженный Антоний выступил на более обширное поле рассужде­ния, говоря: «Такая жизнь и такое состояние ду­шевной холодности не этот только вред, о котором я сказал, причиняют тебе, хотя ты сам не чувствуешь того, говоря словами Притчей: «бита мя, и не поболех, поругашася ми, аз же не разумех» (ср.: Притч.23,35); или что говорится у Пророка: «снедоша чуждии крепость его, сей же не разуме» (Ос.7,9); именно это, каждый день изменяя твой дух по разнообразию случаев, не­престанно погружает в земное и лишает тебя плода рук твоих и справедливой награды за со­ответственный труд, не попуская тебе, живущему на их содержании, по правилу блаженного Апо­стола, своими руками приготовлять себе ежедневное пропитание, которое он при всем том, что за­нимался святым делом проповедания Евангелия, приобретал не только себе, но и тем, которые ока­зывали ему необходимые услуги в служении его, как он напоминал об этом при преподавании по­следних заповедей пресвитерам Ефесской Церк­ви, говоря: «сами весте, яко требованию моему и сущим со мною послужисте руце мои сии» (Деян.20,34); чтобы показать, что он это делал в образец для нашей пользы, он говорит: «не безчинновахом у вас, ниже туне хлеб ядохом у кого, но в труде и подвиге нощь и день делающе, да не отягчим ни когоже от вас: не яко не имамы власти, но да себе образ дамы вам, во еже уподбитися нам»(2Сол. 3, 7-9).

Глава 12. О пользе трудолюбия и о вреде праздности

Посему хотя у нас и не было бы недостатка в пособии от родственников, однако ж эту нище­ту мы предпочитаем всем богатствам и лучше желаем приготовлять ежедневное пропитание те­ла своими трудами, нежели беспечно содержаться пособием родственников, эту трудолюбивую ску­дость предпочитая вышесказанному праздному размышлению о Священном Писании и бесплод­ному занятию чтением. Без сомнения, этому мы весьма охотно последовали бы, если бы апостоль­ская власть своим примером заповедала или постановления старцев здраво определили, что это полезнее. Знай же, что и от этого ты терпишь вред не меньше вышесказанного; потому что ты, будучи здоров и крепок телом, содержишься чужим подаянием, которое справедливо присвояется одним слабым. Может быть, и всякое сосло­вие людей, кроме только монахов, которые по заповеди Апостола живут ежедневными трудами рук своих, ожидает подаяния от чужого труда. Потому не только те, которые хвалятся, что они содержатся имуществом родителей, или трудами слуг, или плодами своих поместий, но и самые цари этого мира содержатся подаянием. Наконец, вот постановление наших предков: все, что иждивается на необходимое ежегодное пропитание, которое трудами рук наших не было заработано или приобретено, должно быть относимо к пода­янию, по Апостолу, который, праздным совершен­но запрещая вспомоществование от чужой щед­рости, говорит: «агце кто не хощет делати, ниже да яст» (2Сол.3,10)». Блаженный Антоний, этими словами вразумив одного человека, наста­вил и нас своим учением и примером, чтобы мы избегали гибельной услужливости родственников и всех, которые доставляют подаяние для необ­ходимого пропитания, избегали также и всякой красоты веселого обиталища; и чтобы некрасивые местности песчаные, по природе солончаковые, и области, иссохшие от соляного наводнения и по тому самому не подлежащие никакому праву и владению людей, мы предпочитали всем богат­ствам этого мира, чтобы нам уклоняться не толь­ко посещения людей по причине непроходимой пустыни, но чтобы и плодородие почвы никак не возбуждало нас к развлечению каким-нибудь зе­мледелием, чрез что дух, отвлекаемый от главного наблюдения за сердцем, сделался бы бесплодным в духовных упражнениях.

Глава 13. Рассказ аввы Макария о заработке брадобрея — для распознания обольщений диавола

А что вы надеетесь, что можете спасать и других, и спешите посетить родину с чаянием большей пользы, касательно этого выслушайте одну повесть аввы Макария, весьма занимательно и назидательно изображенную, которую он весь­ма кстати рассказал одному, горевшему подоб­ным желанием, для вразумления. В одном городе, говорит, был искусный брадобрей, который, обри­вая всякого за три динария, хоть малую, деше­вую плату получал за свой труд, но этим коли­чеством не только ежедневно приобретал необходимое для своего пропитания, а по удов­летворении всякой потребности телесной еще сто динариев в каждый день отлагал в свой кошелек, постоянно получая такую прибыль. Но когда услышал, что в одном дальнем городе каждый человек платит брадобрею по целому сольду, то сказал: «Долго ли буду довольствоваться та­кою скудостию, что с трудом приобретаю плату в три динария, тогда как, отправившись туда, я мог бы при большом доходе сольдов собрать большое богатство?» Итак, тотчас взяв инстру­менты своего ремесла, истратив на путевые рас­ходы все, что здесь, в долгое время собранное, сберег, с большим трудом дошел до того много­доходного города. Здесь в тот же день, как при­шел, согласно с тем, как слышал, получив от каж­дого плату за свой труд, вечером, видя, что приобрел большое число сольдов, с радостию пошел на съестной рынок купить пищи, необхо­димой для обеда. Когда стал покупать ее за большую цену, то на весьма скудную пищу ис­тратил все сольды, какие приобрел, так что ни одного динария не осталось в прибыли. Когда увидел, что каждый день истрачивается приобре­тение его, так что не только ничего не скопил, но едва мог удовлетворять самой потребности еже­дневного пропитания, то, размышляя сам с собою, сказал: «Возвращусь в свой город и опять буду получать тот малый доход, из которого, по удов­летворении всем телесным потребностям, от еже­дневного избытка у меня составится некоторое сбережение для содержания себя в старости. Хотя это сбережение кажется малое, скудное, но при постоянном приращении составит немалую сумму. Ибо для меня выгоднее было получение мелких монет, нежели воображаемый доход сольдов, из которого не только ничего не остава­лось в сбережении, но едва удовлетворялась самая потребность ежедневного пропитания». Посему и нам лучше постоянным пребыванием в уединении пустыни приобретать малый плод, которого никакие житейские попечения, никакие мирские развлечения, никакое тщеславие и суета не истребляют и никакие заботы о дневной по­требности не уменьшают. Ибо «лучше малое пра­веднику, паче богатства грешных многа» (Пс.36,16),— то есть лучше приобретать малый плод в пустыне, нежели домогаться большой пользы в мире, которая хотя бы и была приобретена при­быльным обращением многих, но пребыванием в мире и ежедневным развлечением вовсе утрачи­вается. Ибо, по словам Премудрого, «благо есть исполнение горсти покоя, паче исполнения двою горстию труда и произволения духа» (Еккл.4,6). Такому обману и лишениям необходимо подвер­гаются все немощные, которые хотя и в своем спасении еще не уверены, и сами еще имеют нуж­ду в чужом наставлении и руководстве, однако ж обольщением диавола побуждаются к обраще­нию и управлению другими и которые хотя бы и могли приобресть какую-нибудь пользу от обра­щения некоторых, но по своей нетерпеливости и неисправленным нравам теряют все приобретен­ное. Ибо с ними бывает то, что пророк Аггей пи­шет: «собирали мзды собра во влагалище дираво» (Агг.1,6). Точно, в дырявое влагалище кладет свои прибытки тот, кто все, что по-видимому ни приобретет чрез обращение других, теряет невоз­держанием своего сердца и ежедневным развле­чением духа. И таким образом бывает, что, когда думают, что могут приобресть большую пользу чрез наставление других, сами остаются без ис­правления. Ибо «суть богатяще себе, ничесоже имуще: и суть смиряющеся во мнозе богатстве. Лучше муж в безчестии работали себе, нежели честь себе обложив и лишаяйся хлеба» (Притч.13,7; 12,9).

Глава 14. Вопрос: «Откуда произошла у нас такая погрешность мнения?»

Герман: «Твое рассуждение в примерах вер­но показало погрешность наших помышлений; мы также желаем узнать причины и исправление этой погрешности и — откуда приключилось нам такое обольщение. Ибо нет сомнения, что никто не может подать лучшего лекарства в болезнях, кроме того, кто прежде предсказал самое проис­хождение болезней».

Глава 15. Ответ о тричастной способности души

Авраам: «Всех пороков один источник и на­чало, а по качеству той части и (так сказать) члена, который в душе поврежден, получает раз­личные названия страстей и повреждений. Это доказывается иногда примером телесных болез­ней, у коих хотя одна бывает причина, но по качеству больных членов разделяются на разные роды недугов, Ибо когда вредная влага займет крепость тела, то есть голову, то производит го­ловную болезнь; когда упадает на уши или глаза, то обращается в болезнь ушей и глаз; когда разольется во все члены до оконечностей рук, то называется болезнь членовая и хирагра; а когда стечет к оконечностям ног, то с переменою имени называется подагрою; одна и та же по происхож­дению вредная влага различается столькими на­званиями, сколько частей членов занимает. Так­же, от видимого переходя к невидимому, мы верим, что в частях и (так сказать) членах нашей души бывает всякий порок. Так как все мудрецы различают в душе тричастную потребность, то и недугом каким-нибудь повреждается или разум­ная, или раздражительная, или вожделевательная часть. Когда какою-нибудь из этих способностей овладеет вредная страсть, то от причин ее дается имя и пороку. Ибо если разумную часть поразит язва пороков, то произведет пороки тщеславия, возношения, зависти, гордости, предрассудков, спорливости, ереси. Если поранит раздражитель­ную способность, то породит ярость, нетерпели­вость, печаль, уныние, малодушие, жестокость. Если повредит вожделевательную часть, то про­изведет чревобесие, блуд, сребролюбие, скупость и другие вредные земные пожелания.

Глава 16. Повредившуюся разумную часть души надобно врачевать

И потому, если хотите узнать источник и начало этого порока, знайте, что повреждена разумная часть вашего духа и души, от которой обыкновенно происходят пороки предрассудков, или тщеславия. Посему этот (так сказать) член души вам надобно сначала врачевать правым рассуждением и добродетелию смирения; при повреждении его, когда думаете, что вы не только достигли уже верха совершенства, но можете и других учить, и признаете себя способными и достаточными к научению прочих,—чрез возно­шение тщеславия, которое открыло ваше испове­дание, вы увлекаетесь в суетное странствование. Страсти эти вы можете без затруднения отсечь, если, основываясь на смирении и истинном рас­суждении, как я сказал, с сокрушением вашего духа научитесь, как тяжело, как трудно каждому из нас спасти свою душу, и если с искренним расположением сердца сознаете, что вы не только далеки от возможности учить, но и сами еще име­ете нужду в помощи учителя.

Глава 17. Слабейшая часть души первая подвергается диавольским искушениям

Итак, этому члену или части души вашей, которая особенно уязвлена, как мы сказали, при­ложите врачевство истинного смирения. Поелику она, как видно, слабее в вас прочих сил души, то необходимо первая и подвергается диавольскому искушению. Как обыкновенно бывает в челове­ческих телах, когда приключаются какие-нибудь недуги, происходящие или от случающегося утруждения, или от вредного влияния воздуха, — слабые части прежде чувствуют и подвергаются этим недугам; и когда болезнь особенно поразит их, то заражает тою же язвою и прочие части те­ла; так и душа каждого из нас, как бы при веянии заразительного дыхания пороков, необходимо искушается особенно тою страстию, в отношении к которой более нежная и слабая часть ее не так сильно противится сильным подстреканиям вра­га и подвергается опасности пленения от тех, ко­торым неосторожная стража отворяет вход для более легкого предательства. Так Валаам, на из­вестном основании заключая, что народ Божий может быть обольщен, дал совет — расставить ему гибельные сети с той стороны, с которой, как узнал, сыны Израилевы слабы, не сомневаясь, что по доставлении множества женщин они тотчас впадут в блуд (см.: Чис.25, 1-3; 31,16; Апок.2,14), потому что знал, что вожделевательная часть души их растлена. Таким образом, каждого из нас злые духи хитрою злокозненностию иску­шают, расставляя коварные сети особенно тем расположениям души, в которых замечают бо­лезнь ее; например, когда видят, что разумные части нашей души повреждены, усиливаются обольстить нас в том порядке, в каком, по свиде­тельству Священного Писания, царь Ахав был обольщен сириянами, которые говорили: «ныне вемы, яко царие дому Израилева милостивы суть. Да возложим ныне вретища на чресла наша и ужа на выи наша, и изыдем ко царю Израилеву, и рцем: раб твой сын Адеров глаго­лет: да живет душа моя» (ср.: 3Цар.20,31-32). Он, тронувшись не по истинному благочестию, а суетною похвалою милосердия, говорит: «аще есть еще жив, брат ми есть» (3Цар.20,32). Подобно этому и нас, обольщенных погрешностию разум­ной части, доводят до того, что впадаем в оскор­бление Бога там, где мы думали получить награ­ду за благочестие, и с подобным укором нам будет сказано: «понеже испустил ecu ты мужа пагубнаго из руки твоея, и будет душа твоя вместо души его, и людие твои вместо людий его» (3Цар.20, 42). Или когда нечистый дух го­ворит: «изыду и буду дух лжив во устех всех пророк его» (3Цар.22,22), то, без сомнения, чрез разумную способность, о которой знал, что она открыта для смертоносных наветов, расставляет сети обольщения и смерти. Так и Ирода чрез раздражительную часть души хитрейший враг подстрекнул к избиению стольких младенцев оттого, что знал, что эта часть в нем была больше повреждена. Это думал тот же дух и о Господе нашем, когда искушал Его в этих трех располо­жениях души, в которых, как знал, пленяется весь род человеческий, однако ж ничего не успел в хитрых наветах: он искушал вожделевательную часть духа Его, говоря: «рцы, да камение сие хлебы будут» (Мф.4, 3); искушал раздражительную часть, когда старался подстрекнуть Его к желанию власти над настоящим веком и к желанию царств этого мира (см.: Мф.4, 8- 9); разумную часть искушал, когда говорил: «аще Сын ecи Бо­жий, верзися низу» (Мф.4,6). В этом обольще­ние его не имело никакого успеха, потому что по своей догадке, которую имел по ложному мнению, не нашел в Нем ничего поврежденного. Потому никакая часть души Его, искушаемая наветами врага, не соглашалась с ними. «Грядет бо,— говорит, — сего мира князь и во Мне не имать ничесоже» (Ин.14, 30)».

Глава 18. Вопрос: «Полезным ли желанием более сокровенного уединения мы увлекались в отечество?»

Герман: «Между прочими родами обольще­ний и погрешностей наших, которые нас к жела­нию нашего отечества, как блаженство твое видит проницательным взглядом ума, воспламеняли суетным обещанием выгод, была и эта, особенно, причина, что, иногда посещаемые братиями, мы никогда не могли по своему желанию пребывать постоянно в затворе и продолжительном безмол­вии. Чрез это, когда приходили некоторые бра­тия, по необходимости прерывалось соблюдение и мера ежедневного воздержания, которое мы всегда желаем без перерыва соблюдать для обуздания плоти. Этого, без сомнения, никак не может случиться, как думаем, в нашей стране, в которой невозможно найти никакого человека или очень немногих монашеского звания».

Глава 19. Ответ: «Бог хочет, чтобы совершенные мужи, скрывающиеся и в отдаленнейших пустынях, были посещаемы людьми»

Авраам: «Это знак неразумной и неосмотри­тельной строгости или, лучше, совершенной хо­лодности — вовсе не желать, чтобы люди посеща­ли. Ибо если кто на этом избранном пути идет слишком медленными шагами, то есть нерадиво, и живет по внешнему человеку (то есть только плотскою жизнию), то справедливо, чтобы к нему, не говорю, из святых, но и из людей никто не приходил*. А вы, если пылаете истинною и со­вершенною любовию к нашему Господу и с пол­ною горячностию прилепляетесь к Богу, Который «любы есть» (1Ин.4,8), в какие бы неприступные места ни ушли, необходимо они будут посещаемы людьми**; и чем более близкими к Богу сделает вас жар любви Божией, тем большее множество святых братии будет стекаться к вам. Ибо, по слову Господа, «не может град укрытися верху горы стоя» (Мф.5,14). Ибо «прославляющая (по­читающих, любящих) Мя,— говорит Господь,— прославлю, и уничижали Мя безчестен будет» (1Цар.2,30). Впрочем, вы должны знать, что это есть тонкая хитрость диавола, скрытная яма, в которую он ввергает всех жалких и неосторож­ных, что, когда обещает им большее,— похищает необходимый, ежедневно приобретаемый плод, именно советуя, что должно искать сокровенней­шие и обширнейшие пустыни, и изображая их в сердце их как усеянные дивными красотами, представляет также некоторые неизвестные мес­та как никому вовсе незнаемые, невозделанные, подлежащие уже нашей власти, которыми без всякого затруднения можно будет владеть. Лож­но показывает, что и люди той области обходи­тельны и идут по пути спасения, чтобы, обещая там обильные плоды для души, обманом лишить нас настоящих выгод. Ибо когда всякий по этой суетной надежде отделится от спасительного со­жительства с старцами и лишится всего, что на­прасно представлял себе в своем сердце, то, отрезвившись, как бы пробудившись от глубокого сна, не найдет ничего из того, о чем грезил. Итак, диавол, опутав его большими нуждами,— нераз­решимыми сетями, не дозволяет ему и подумать когда-нибудь о том, что он сам себе обещал, и, связав его уже не теми редкими и духовными посещениями братии, которых прежде избегал, но ежедневными набегами мирян, не допускает ког­да-нибудь возвратиться и к умеренному покою и образу жизни отшельнической.

* Потому что никому не может принести никакой пользы ни беседою, пи примером.

** Любовь любообщительна, желает послужить пользе и спасению других словом, делом, вещами, чем может, потому желает вхо­дить в общение с другими, да и Бог внушает приходить к тому для получения пользы, назидания.

Глава 20. Полезно бывает послабление во время прихода братии

Да и то приятное послабление и гостеприим­ство, которое обычно допускается иногда во вре­мя прихода братии, хотя кажется вам неприят­ным и достойным избегания, однако ж как бывает полезно и здорово как духу, так и телу вашему, об этом немного выслушайте терпеливо. Часто случается, не говорю, с новичками и немощными, но и с опытными и совершенными, что если на­пряжение их духа и строгость не будут иметь какого-либо послабления в промежутках отдох­новения, то они впадают или в холодность духа, или по крайней мере в гибельную болезнь тела. И потому благоразумные и совершенные, когда случается даже и частое посещение братии, не только должны терпеливо сносить, но и радушно принимать их. Это, во-первых, потому, что это побуждает нас всегда сильнее желать уединения пустыни, ибо некоторым образом, возобновляя наше упражнение, делает его неутомимым и по­стоянным; а если кто не замедляется иногда ни­какою остановкою, то не может дойти до конца с неослабною скоростию; потом — потому, что удовлетворяет потребности подкрепить тело пи­щею с плодом человеколюбия, вместе с приятным отдохновением тела доставляет нам большие вы­годы, нежели те, которые были бы приобретены утомлением от воздержания. Касательно этого предмета я коротко расскажу вам прекрасное сравнение, переданное древнею повестию.

Глава 21. То же доказывает примером святого Иоанна Богослова

Говорят, что блаженный евангелист Иоанн, когда нежно гладил руками куропатку, вдруг увидел идущего к нему охотника. Этот, удивив­шись, что муж, такой высокоуважаемый, славный, унижал себя до такой маловажной, низкой заба­вы, спросил: «Ты ли тот Иоанн, о котором гром­кая, знаменитая слава и во мне возбудила силь­ное желание узнать тебя? Для чего же ты занимаешься такими пустыми забавами?» Бла­женный Иоанн спросил его: «Что это ты носишь в своей руке?» — «Лук»,— отвечал охотник. Свя­той Иоанн спросил: «Для чего же ты носишь его не всегда натянутым?» Он отвечал: «Не должно: чтобы постоянным натягиванием сила упругости не ослабела, и он не сделался негодным; когда нужно сильнее пустить стрелы в какого-либо зверя, то, потеряв силу от чрезмерной, постоянной натянутости, он не может сделать сильного уда­ра». Блаженный Иоанн сказал: «Не соблазняйся же, юноша, и этим маловажным и кратким отдох­новением нашей души, которая, если иногда не облегчать строгости напряжения ее некоторым послаблением, от непрерывной натянутости осла­бевая, не возможет споспешествовать добродете­ли духа, когда потребует необходимость»».

Глава 22. Вопрос: «Как надобно понимать, что говорится в Евангелии: иго Мое благо, и бремя Мое легко есть (ср.: Мф.11,30)?»

Герман: «Поелику ты доставил нам врачевство против всех обольщений и диавольские коз­ни, которые колебали нас, твоим учением при по­мощи Божией обнаружены, то просим также объяснить нам и то, что говорится в Евангелии: «иго Мое благо, и бремя Мое легко есть» (ср.: Мф.11,30). Ибо оно, кажется, довольно противоречит изречению Пророка, который говорит: «за словеса устен Твоих аз сохранил пути жестоки» (Пс.16,4). И Апостол говорит: «вcи хотящий благочестно жити о Христе Иисусе, гоними будут» (ср.: 2Тим.3,12). А все, что жестоко и подвергается гонениям, то не может быть легко и приятно».

Глава 23. Ответ с изъяснением изречения

Авраам: «Что изречение Господа и Спасите­ля нашего совершенно истинно, это мы легко подтвердим доказательством самого опыта, если путь к совершенству законно и по воле Христа будет проходить и, умерщвляя все желания наши и отсекая вредный произвол, не только не попу­стим оставаться у нас ничему из имущества это­го мира, посредством которого (имущества) враг получит власть на нас нападать и терзать, когда ни захочет, но и будем сознавать, что мы не гос­пода сами для себя, чтобы поистине исполнять слова Апостола: «живу же не ктому аз, но жи­вет во мне Христос» (Гал.2,20). Ибо что может быть тяжелого, что несносного тому, кто с пол­ным расположением принял иго Христово, кто, основываясь на истинном смирении, всегда взи­рая к Господу, радуется во всех обидах, какие бы ни были сделаны ему, говоря: «благоволю в немощех, в досаждениих, в бедах, во изгнаниих, в теснотах по Христе; егда бо немощствую, тог­да силен есмь» (ср.: 2Кор.12,10)? О какой, говорю, потере домашней вещи будет скорбеть тот, кто славится своею нищетою, ради Христа добровольно отверг все имущества этого мира и вообще все вожделения его считает за сор, чтобы Христа приобресть (см.: Флп.3, 8), при размыш­лении о следующей Евангельской заповеди, пре­зирает и пренебрегает всякою потерею: «кая бо польза человеку, аще мир весь приобрящет, душу же свою отщетит? Или что даст человек измену за душу свою?» (ср.: Мф.16,26)? О по­тере какой вещи опечалится тот, кто все, что у него может быть отнято, считает не своим, с непобедимым мужеством взывая: «ничтоже бо внесохом в мир; яве, яко ниже изнести что можем» (ср.: 1Тим.6,7)? Какою нуждою нище­ты будет побеждено мужество того, кто не носит сумы в пути, меди при поясе, одежды на разные времена (см.: Мф.10, 9-10), но с Апостолом славится тем, что бывает во многих постах, в голоде и жажде, в холоде и наготе (см.: 2Кор.11,27)? Какой труд или какая тяжелая заповедь старца может возмутить спокойствие сердца того, кто, не имея никакой своей воли, не только тер­пеливо, но и с радостию принимает все, что будет приказано ему, и по примеру нашего Спасителя не ищет исполнять свою волю, но волю Отца, го­воря и сам к Отцу своему: «не якоже аз хощу, но якоже Ты» (ср.: Мф.26,39)? Какой обиды, како­го гонения устрашится, даже какое наказание может быть неприятным тому, кто, с Апостолами радуясь во всех наказаниях, желает удостоиться за имя Христово потерпеть бесчестие (см.: Деян.5,41)?

Глава 24. «Отчего иго Господне бывает не приятно и бремя тяжело?»

А что, напротив, иго Христово кажется нам не легким, не приятным, то это справедливее надоб­но приписать нашему упорству, когда мы, впавши в безнадежность и неверие, вопреки повелению и совету Того, Кто говорит: «аще хощеши совер­шен быти, иди, продаждь имение твое и даждъ нищим; и гряди вслед Мене» (ср.: Мф.19,21), по глупому развращению поступаем превратно, имен­но — удерживаем у себя земные имущества. Поелику диавол содержит душу нашу связанною узами их (то есть имуществ), то он и опечаливает нас уменьшением и лишением их, когда ни захо­чет лишить нас духовных радостей. Он хитрым обманом производит то, что, когда приятность евангельского ига и легкость бремени сделается тяжелою для нас по развращенности от порочной похоти, запутав узами богатства и имущества, которое мы сберегаем себе для успокоения и утешения, всегда мучит нас бичами мирских за­бот, в нас самих производя то, чем бы терзаться. Ибо «пленицами же своих грехов кийждо затязается» (Притч.5,22); и Пророк говорит: «се, вcu вы огнь раждизаете и укрепляете пламень: хо­дите светом огня вашего и пламенем, егоже разжегосте» (Ис.50,11). По свидетельству Соло­мона, «имиже кто согрешает, сими и мучится» (Прем.11,17). Ибо те же самые удовольствия, которыми наслаждаемся, служат для нас мучени­ем; утешения этой плоти и услаждения, вместо палачей с наказанием, обращаются на своего виновника; потому что тот, кто опирался на прежнее богатство и имущества, не может иметь ни совершенного смирения сердца, ни полного умерщвления превратной воли. При этих пособи­ях к добродетелям все трудности настоящей жиз­ни и все лишения, какие враг может наносить, переносятся не только терпеливо, но и с удоволь­ствием; а без них (то есть смирения и умерщ­вления воли) гордость столь гибельная растет, что и за легкое поношение мы уязвляемся смертонос­ными стрелами досады, и нам будет сказано чрез пророка Иеремию: «и ныне что тебе и пути Египетскому, еже пиши воду мутну? и что те­бе и пути Ассирийскому, да пиеши воду речную? Накажет тя отступление твое, и злоба твоя обличит тя: и увеждь и виждъ, яко зло и горько ти есть, еже оставити Мя, глаголет Господь Бог твой: и не благоволих о тебе, глаголет Гос­подь Бог твой» (ср.: Иер.2,18-19). А что див­ная приятность ига Господа чувствуется горькою, то это зависит от того, что горечь нашего отвра­щения портит ее. Что столь приятная легкость Божественного бремени кажется тяжелою, то это — от того, что мы упрямою самонадеянностию презираем Того, Кем поддерживаемся. Об этом ясно свидетельствует Священное Писание, гово­ря: «аще бо быша ходили в стези благия, обрели убо быша стези правы гладки» (Притч.2,20). Это, очевидно, относится к нам, которые правые и легкие стези Господни неровными и жесткими камнями пожеланий делаем не гладкими, кото­рые царский путь, упроченный апостольскими и пророческими камнями, уровненный стопами всех святых и Самого Господа, безумно оставля­ем, ходим по распутиям и местам, покрытым колючим кустарником, и, ослепленные прелестями настоящих утех, по мрачным и затрудняемым волчцами пороков тропам ползем, изранив голе­ни, разодрав брачную одежду, пронзаемые не только острыми иглами терния, но и уязвляемые жалами ядовитых змей и скорпионов, скрываю­щихся там. Ибо «волчцы и сети на путех стропотных, храняй же свою душу избежит их» (Притч.22, 5).

О таких и Господь говорит чрез Пророка: «забыша Мене людие Мои всуе жруще, и изнемо­гут на путех своих и на стезях вечных, еже взыти на стези не имущия пути на хожде­ние» (Иер.18,15). Ибо, по словам Соломона, «путие праздных постлани тернием, мужествен­ных же углаждени» (Притч.15,19). И, таким образом от царского пути уклоняясь, не могут достигнуть города митрополии, куда всегда неу­клонно должно быть направлено наше шествие. Это и Екклесиаст довольно знаменательно выра­зил, говоря: «труд безумных озлобит их, иже не разуме ити во град» (Еккл.10,15), именно Не­бесный Иерусалим, который есть матерь всем нам (см.: Гал.4, 26).

Глава 25. «Какую пользу доставляют нам искушения?»

Кто, поистине отвергшись от этого мира, воз­ложил на себя иго Христово и научился от Него, уразумев из ежедневных опытов перенесения обид, что Он кроток и смирен сердцем, тот во всех искушениях всегда пребудет непоколебим, и все будет содействовать ему ко благу (см.: Рим.8,28). Ибо «словеса Его, по пророку Михею, суть добра с ним, и правии ходиша» (ср.: Мих.2, 7). И еще: «правы путие Господни, и праведнии пойдут в них, а нечестивии изнемогут в них» (Ос.14,10). Итак, милостивая к нам благо­дать Спасителя больше доставила нам пользы и похвалы посредством борьбы с искушениями, не­жели если бы удалила от нас всякую нужду в борьбе. Ибо высшую и превосходнейшую добро­детель составляет колеблемому страстями и горе­стями оставаться всегда непоколебимым и, когда все свидетельствуют против него, пребывать уве­ренным в помощи Божией и бестрепетным; при нападках человеческих как бы препоясанному оружием непобедимой добродетели славно тор­жествовать над нетерпеливостию и приобресть некоторым образом силу от немощи, потому что «сила в немощи совершается» (ср.: 2Кор.12,9). «Се, положих тя днесь,— говорит Господь,— аки град тверд и в столп железный, и аки стену медяну, крепну всем царем Иудиным и князем его, и священником его и людем земли: и ратовати будут на тя и не премогут тя, понеже с тобою Аз есмь, да избавлю тя, рече Господь» (Иер.1,18-19). Следовательно, по истинному учению Господа, царский путь приятен и легок, хотя и кажется жестким и шероховатым. Ибо когда благочестно и верно служащие понесут на себе иго Господне и научатся от Него, что Он кроток и смирен сердцем, то уже, некоторым образом сложив тяжесть земных страстей, при содействии Господа, найдут не труд, а покой душам своим, как Он Сам чрез пророка Иере­мию свидетельствовал, говоря: «станите на путех и видите, и вопросите о стезях Господних вечных и видите, кий есть путь благ, и ходите по нему и обрящете очищение душам вашим» (Иер.6,16). Ибо «будут вся стропотная в право, и острая в пути гладки» (Ис.40,4); и, вкушая, увидят, как благ Господь (см.: Пс.33,9); и, слыша Христа, в Евангелии говорящего: «приидите ко Мне вcи труждающиися (утомлен­ные) и обремененнии (подавляемые тяжестию грехов), и Аз упокою вы,—отложив тяжесть пороков, которыми увлекаются, уразумеют, что иго Мое благо, и бремя Мое легко есть» (ср.: Мф.11,28,30). Следовательно, путь Господень имеет приятность, если по Закону Его проходят. Но мы сами причиняем себе скорби и мучения беспорядочными уклонениями, когда лучше желаем идти кривыми и развращенными путями этого века, даже с большею опасностию и трудностию. А когда таким образом иго Господне сделаем для себя тяжелым и жестоким, то мы уже в духе богохульства обвиняем или самое иго, или Христа, возложившего его, в жестокости и стропотности, как говорится у Премудрого: «нера­зумие мужа погубляет пути его, и Бога виновна творит в сердцы своем» (Притч. 19, 3). И чрез пророка Иезекииля против тех, которые сказали бы, что путь Господа не прав, Господь говорит: «еда путь Мой не управится? ваш ли путь убо управится?» (Иез.18,25). И действительно, если бы ты захотел сравнить блестящий цвет девства и благоуханную чистоту целомудрия с скверною, зловонною нечистотою похоти, спокойствие и беспечальность монахов с опасностями и горес­тями, которым подвергаются люди мирские, по­кой нашей нищеты с едкими печалями богатых и неусыпными попечениями, которым предаются дни и ночи не без большей опасности жизни, то легко убедишься, что иго Христово весьма благо и бремя очень легко.

Глава 26. «Каким образом совершенно отвергающимся обещается сторичная награда в этом мире?»

Потому и то воздаяние награды, которое со­вершенно отвергающимся в этой жизни Господь обещал сторицею, говоря: «вся к, иже оставит дом, или братию, или сестры, или отца, или матерь, или жену, или чада, или села, имене Моего ради, сторицею приимет и живот вечный наследит» (Мф.19,29), правильно и совершенно истинно понимается в собственном смысле без всякого нарушения верности. Многие, принимая это изречение в грубом смысле, утверждают, что это плотски будет воздано святым во время ты­сячелетия (см.: Апок.20,4), хотя сознаются, что тот Век, который называют Будущим после вос­кресения, нельзя принимать за настоящий. Сле­довательно, гораздо вернее и яснее понимать так, что тот, кто по увещанию Христа презрит мир­ские страсти или блага, от братии и соучастников своего намерения (монашества), которые с ним соединяются духовным союзом, в сто раз более приятную любовь приобретет и в этой жизни. Известно, что та любовь, которую между родите­лями, детьми, родными, супругами и ближними порождает необходимость общественной связи или сокровность, бывает довольно непродолжи­тельна и слаба. Даже добрые и благочестивые дети, когда вырастут, отделяются иногда от домов родителей и от имения, также общение супружес­кого союза иногда по встретившейся уважитель­ной причине расторгается, сварливое разделение прерывает любовь между братьями. Одни мо­нахи всегда сохраняют единение союза, безразлич­но владеют всем, все принадлежащее братиям считают своим и все свое принадлежащим брати­ям. Итак, если благодать нашей любви сравнить с теми расположениями, какими связывается плотская любовь, то та, конечно, во сто раз слаще и возвышеннее. От воздержания от супружества также получается во сто раз большая приятность, нежели та, которую доставляет взаимное сово­купление полов. Вместо той радости, которую кто-либо находит в обладании одним полем и домом, во сто раз большею радостию о богатстве будет наслаждаться тот, кто, поступая в состоя­ние усвоения сынов Божиих, всем, что принадлежит Вечному Отцу, будет владеть, как своим собственным расположением, и силою по подра­жанию Истинному Сыну Божию будет взывать: «вся, елика имать Отец, моя суть» (ср.: Ин.16,15); уже не с мучительною заботою, соединенною с развлечением и беспокойством, но спокойно и с радостию как бы в собственное владение везде будет вступать, слыша ежедневно проповедуемое ему Апостолом: «вся ваша суть, или мир, или на­стоящая, или будущая» (ср.: 1Кор.3,22). И Соломон говорит: «верному весь мир богатст­во» (Притч.17,6). Следовательно, это сторичное воздаяние состоит в великости заслуги и в различии столь несравненного качества* (In discretione tam incomparabilis qualitatis, то есть в несрав­ненном возвышении духовных качеств; например, духовная любовь, приобретаемая исполнением Закона Христова, гораздо выше, твер­же, чище, продолжительнее кровной, плотской любви). Ибо если бы кто, вместо известного веса меди, или железа, или какого-либо более дешевого металла, отдал столько же весом золота, то, конечно, пока­залось бы, что он воздал больше, нежели во сто раз. Так, когда за презрение удовольствий и расположений земных воздается духовная радость и приятность драгоценнейшей любви, то хотя бы самое число было то же, однако ж эта прият­ность во сто раз более, превосходнее. И чтобы частым повторением сделать это очевиднее, ска­жу, что прежде я имел жену в страсти тленного похотения, а теперь имею ее же в чести освящения и в истинной любви Христовой. Женщина — одна и та же, а достоинство любви возросло во сто раз. Если же, вместо возмущения гневом и яростию, взять постоянную тихость терпения, вместо мучительной озабоченности и развлече­ния — покой беззаботности, вместо бесплодной и мучительной печали этого века — плод спаси­тельной печали, вместо суетного, временного весе­лия — плодовитую духовную радость, то в замене этих расположений увидишь сторичное воздая­ние. Если с кратковременным и обманчивым удовольствием всякого порока сравнить заслуги противоположных добродетелей, то увеличенная приятность докажет, что эти добродетели во сто раз лучше. Ибо сотенное число с левой руки пе­реносится на правую, которая в исчислении хотя имеет, кажется, такую же форму пальцев, однако ж весьма много превосходит левую величиною количества. Ибо будет то, что те из нас, которые по-видимому носят образ козла, станут по левую сторону, а имеющие достоинство овцы будут поставлены по правую сторону. Теперь перейдем к количеству тех вещей, которые за презрение ми­ра и других выгод Христос воздает нам в этом веке, как говорится в Евангелии Марка: «никто-же есть, иже оставил есть дом, или братию, или сестры, или отца, или матерь, или жену, или чада, или села, Мене ради и Евангелия ради: аще не приимет сторицею ныне во время сие, домов, и братии, и сестр, и отца, и матере, и чад, и сел, во изгнании, и в век грядущий живот вечный» (Мк.10, 29-30). Ибо всякий получит сторичное количество братьев, родителей, кто, по оставлении любви к одному отцу, или матери, или сыну ради имени Христова, входит в искреннюю любовь всех служащих Христу, именно, вместо одного, находит столь много отцов и братьев, привязан­ных к нему более горячим, превосходнейшим расположением. Обогатится также увеличенным владением домов и полей всякий, кто, оставив один дом из любви к Христу, будет владеть бесчисленными обителями монахов, как собствен­ными, во всякой части света, вступая как бы в права своего дома. Также сторицею, даже боль­ше, нежели сторицею, получает тот, кто, оставив неверное и принужденное служение десяти или двадцати рабов, пользуется добровольными услу­гами стольких свободно рожденных и благород­ных людей. А что это так, это вы можете под­твердить своим опытом, так как каждый из вас, оставив своего отца, мать и домы, в какую бы часть мира ни пришли, без всякого труда и заботы находите бесчисленных отцов, матерей, братьев, также домы, поля и верных слуг, кото­рые благосклонно принимают вас, как своих господ, обнимают, призревают, оказывают услугу, почитают. Но этим, говорю, служением по досто­инству и благонадежно будут пользоваться свя­тые, которые прежде по добровольной набожно­сти предали самих себя и все свое наслаждение братству. Ибо они, по словам Господа, щедро получат то, что сами другим уплатили. Ибо кто с искренним смирением прежде не оказывал этого своим соучастникам, тот как равнодушно допустит себе принимать от других, когда знает, что тот больше отягощается, нежели облегчается услугами их, кто лучше хочет принимать услугу от братии, нежели оказывать им? Впрочем, все это будет принимать не с распущенною беспечностию, не с праздным утешением, но, по слову Господа, с гонением, то есть с утеснением этого века и с большими скорбями страданий, как свидетельствует и Премудрый: «любосластный же и безпечальный в скудости будет» (Притч.14, 23). Ибо Царство Небесное восхищают не беспечные, не распущенные, не избалованные, не изнеженные, но усильные искатели. Кто же эти усильные искатели? Именно те, которые делают славное насилие не другим, а своей воле, которые, похвальным похищением лишая себя удоволь­ствия от настоящих вещей, словом Господним на­зываются отличными восхитителями, и чрез та­кое восхищение они с усилием входят в Царство Небесное. Ибо «Царство Небесное, по слову Господа, нудится, и нуждницы восхищают е» (Мф.11,12). Точно, похвальны те усильные ис­катели, которые делают насилие своей погибели. Ибо муж, — как написано, — «в трудех труждается себе и изнуждает погибель свою» (Притч.16, 26). Наша погибель есть утеха настоящей жизни и (говоря выразительнее) исполнение своей воли и вожделений, которые если кто у своей души отнимет и умертвит, то сделает подлинное славное и полезное насилие своей поги­бели, отказывая ей (душе) в своеволии, которое слово Божие у Пророка часто порицает, говоря: «во дни бо пощений ваших обретаете воли ваша. Аще отвратиши ногу твою от суббот, еже не творити хотений твоих в день святый, и не воздвигнеши ноги своея на дело, ниже возглаголеши словесе во гневе из уст твоих» (ср.: Ис.58,3,13). Какое блаженство такому обещается, Пророк тот­час показывает, говоря: «и будеши уповая на Господа, и возведет тя на благоты земныя, и ухлебит тя наследием Иакова отца твоего: уста бо Господня глаголаша сия» (Ис.58,14). И потому Господь наш и Спаситель, чтобы пре­подать нам образец, как отсекать свою волю, го­ворит: «снидох с небесе, не да творю волю Мою, но волю пославшаго Мя Отца» (Ин.6,38). И еще: «не якоже Аз хощу, но якоже Ты» (Мф.26,39). В этой добродетели упражняются особенно те, которые, пребывая в киновиях, управляются властию игумена, которые вовсе ничего не делают по своему произволу, но воля их зависит от воли аввы. Наконец, чтобы закончить речь этого рассуждения, спрошу: не получают ли верно служа­щие Христу сторичную благодать и в том, что почитают их высшие начальники? Хотя они сами и не ищут человеческой славы, однако жив тесноте гонений бывают уважаемы всеми судьями и властями те, коих, как маловажных, могли бы презирать, может быть, даже посредственные люди или по низости рода, или по рабскому состоянию, если бы они оставались в мирской жизни. Но ради благородного воинствования Христова никто не осмелится выставлять бессла­вие состояния, низость рода их приравнивать особенно к тому бесславному, низкому состоянию, которого прочие обыкновенно стыдятся, считают унижением для себя. Рабы Христовы славно об­лагораживаются. Это яснее можем видеть на авве Иоанне, обитающем в пустыне, прилежащей к городу Лико. Он, происшедши от самых низ­ких предков, ради имени Христова сделался уди­вительным почти для всего рода человеческого, так что почитают его, как господина, даже самые владыки настоящих вещей, которые, имея власть и управление этим миром, бывают страшны даже всем властелинам и царям и, из отдаленных стран прося его наставления, счастие своей импе­рии, благоденствие и успех на войнах приписы­вали его молитвам и заслугам». Так рассуждал блаженный Авраам о происхождении и уврачева­нии нашей ошибки, как бы пред нашими глазами обнаружил наветы помыслов, которые внушал виновник их, диавол, и нас воспламенил к жела­нию истинного самоумерщвления, которым, дума­ем, и многие будут воспламенены, хотя все это изложено некрасноречивым словом. Ибо хотя холодная наша речь изложила пламенные чув­ства высоких отцов, однако ж думаем, что согре­ется холодность многих, которые, удалив пепел слов, захотели бы возбудить живость скрываю­щихся в них чувств. Но к вам, святые братия, этот огонь, который Господь пришел низвесть на землю (см.: Лк.12,49) (и очень желал, чтобы он возгорелся), я, надмившись духом самонадеянно­сти, послал не для того, чтобы прибавлением этого жара воспламенить ваше произволение, как пламеннеишее, но чтобы вам иметь больше авто­ритета у сынов, если то, чему вы сами учите не мертвым звуком слов, а живым примером, под­твердят также заповеди и высоких древнейших отцов. Остается просить, чтобы меня, доселе ко­леблемого опасною бурею, духовное веяние ва­ших молитв сопровождало к безопасной приста­ни безмолвия.