ПЕРЕЙТИ на главную страницу темы

Тема: Материальные потребности и страсть сребролюбия. Гл.7

Составитель Ника

Глава 7: О степенях нестяжания и отречении от богатства
Раздел 7.1: О святой высшей нестяжательности
** О питании Господом чудесным образом подвижников — отшельников
** О питании Господом чудесным образом для исполнения Евангельских заповедей
** Об обеспечении подвижников посредством неожиданной милостыни
** Об образе святого обеспечения Божиего священнослужителей посредством пожертвований
** О том, как человек может ответить на святое попечение Божие и исказить его суть

Раздел 7.2: О подвижнической средней степени нестяжательности
** О монашеском подвижническом нестяжании
** О невольной нищете, принимаемой со смирением
** О вольной бедности
** О том, как могут поступать вышеуказанные христиане в отношении средней степени нестяжания
** О степени многостяжания большинства современных христиан

Раздел 7.3: О заповеди «Если хочешь быть совершенным, пойди, продай имение твое и раздай бедным»
** Значение слов: «от мира отречься»
** Причины, побуждающие к презрению мира
** О различной реакции людей на заповедь
** О внешнем отречении от богатства
** О внутреннем отречении от богатства
** О внешнем неотречении от богатства

Глава 7: О степенях нестяжания и отречении от богатства

Отцы определяют следующие основные степени нестяжательности.

Нил Синайский (…Слово о нестяжательности, гл.13): «Поведение наше относительно стяжаний трояко: нестяжательность высшая, средняя и овеществившаяся, и многостяжательная…».

Нил Синайский (из Добротолюбия): «одни довольствовались скромным стяжанием, при потовом труде в уповании на Бога;

другие, углубившись в упование на Бога, совсем отреклись от всякаго стяжания (ревнуя восстановить райскую нестяжательность) и были питаемы Богом;

третьи, углубившись во всякого рода труд, на нем основали свою надежду иметь нужное, обеспечение же своей жизни основали на многоимении. Бог забыт — богом для них стало любоимание. Вот три сказанные вида отношения нашего к стяжаниям».

Беседуя о степенях нестяжания, мы скажем, кому соответствуют эти степени, и каким образом Господь обеспечивает необходимым различных людей. Сразу отметим, что первые две степени являются степенями святых подвижников, а третья – многих христиан и мирских людей.

Раздел 7.1.: О святой высшей нестяжательности 

Филарет (Дроздов) (Пространный Православный Катихизис Православной Кафолической Восточной Церкви. О восьмой заповеди):«592. Есть еще высшая добродетель, противоположная грехам против восьмой заповеди. Такая добродетель, предлагаемая Евангелием не как обязанность для всех, но как совет ревнующим о подвигах благочестия, есть «совершенное нестяжание», или отречение (отказ) от всякой собственности. «Аще хощети совершен быти, иди, продаждь имение твое и даждь нищим, и имети имаши (и будешь иметь) сокровище на Небеси» (Мф.19,21)».

Нил Синайский (…Слово о нестяжательности, гл.18):«(Высшая нестяжательность) преимущественно приличеству(ет) разумному существу, именно: проводить время в служении Богу, и должное получить из сокровищницы Божия Промысла; надеяться на Божию попечительность и землю иметь данницею; искренно служить Создавшему, и на нужды произвольною данию облагать тварь; здесь быть странником, а жилищем почитать то, которое уготовано на небе. Сию жизнь предписал Создатель в начале, — и сею жизнию, повинуясь Ему, жили все Святые. Не было у них даже и малой какой-либо меры земли, приобретенной в собственность, и со всей земли собирали они дань, как владыки, получая от нее все необходимое, где что случалось найти. Не были они знамениты у людей по богатству и владениям, но достоинством добродетели и у зверей вынуждали к себе уважение. Не было у них рабов для прислуги, истощающей все искусство — как изнежить тело, но в необходимой нужде услуживали им целые части творения. Не было у них в услужении вьючных животных для перенесения движимого имущества, но переносили сие вороны, еще скорее выполняя потребности их».

По термину «святое нестяжание» хорошо понятно, что эта степень, когда человек, посвятивший себя Богу, не имел практически ничего, а иногда и самого необходимого, например, воды и еды. При этом человек не мог заработать посредством собственного труда, т.к. не имел реальной физической возможности или располагающих обстоятельств. Но как же тогда человек мог выжить? Его обеспечивал Господь чудесным образом или через других людей.

Нил Синайский (там же, гл.3): «Но никто из нынешних или не достигает пока, или не достигал добродетели древних святых, которые, по описанию, вели жизнь бездомную, бесприютную, не имели на себе одеяния, скитались всегда с места на место, с приятностию питались снедию, какая случалась, находили себе ложе, где ни есть и какое случилось, и имели против себя многих наветников и гонителей, не как в настоящее время имеют многих почитателей и последователей. Их-то описывает Павел, когда говорит: «Были пробиваемые камнями, перепиливаемые, подвергаемы пытке, умирали от меча, скитались в милотях и козьих кожах, терпя недостаток, скорби, озлобления; те которых весь мир не был достоин» (Евр.11:37-38). Если бы кто-либо из нынешних возмечтал о равночестии с ними, думая, может быть, что соревнует им и в намерении, и в делах, то в служении добродетели, для которой древние подвергали себя опасностям, будет иметь тот недостаток, что утешением в трудах имеет он сопровождающую его славу, которой совершенно лишены были сии блаженные, напутие к похвале находя для себя поводом к гонениям и тяжким смертям. Не было у них ни крова, ни закрома, ни ложа, ни трапезы, одеждою служили овечьи кожи и волосы, на настоящий день наскоро уготовлялась пища, о дне же завтрашнем не было и попечения, потому что по любомудрию, какое предположили себе, предпочли Господний совет, в котором сказано: «Взгляните на птиц небесных: они ни сеют, ни жнут, ни собирают в житницы; и Отец ваш Небесный питает их» (Мф.6:26); и еще: «Посмотрите на полевые лилии, как они растут: ни трудятся, ни прядут» (Мф.6:28). Они знали, что необходимое для потребности тела само собою последует, когда будешь благоугождать подающему сие Богу и преимущественно позаботишься о приобретении Небесного Царствия».

Поэтому рассмотрим, каковы действия Божии в отношении людей, которые отказались от всего ради Господа. 

О питании Господом чудесным образом подвижников — отшельников

К такой степени относятся те случаи, когда Бог питал Своих святых через чудеса и служение зверей и птиц, т.к. у них не было возможности приобрести посредством своего труда и малое пропитание. Подвижники-отшельники уходили жить, например, в пустыни или горы. Такие примеры можно узнать из жития известных и неизвестных нам святых. Как будет видно из нижеприведенного рассказа, человек уходил от мира ради по причине скорбных обстоятельств ради соблюдения заповедей Божиих или по стремлению всего себя посвятить Богу. При этом, сознавая, что у него не будет возможности приобретать даже необходимое, человек имел святую надежду на Бога и великую силу духа.

Пролог в поучениях и рассказах (Две находки): (Один путник вел беседу) с игуменом и братией монастырскою, сидя в саду под плодовыми деревьями. Во время разговора он заметил, что несколько птиц прилетали, садились на деревья, сламывали веточки с плодами и не клевали их здесь, но уносили прочь за монастыр­скую ограду. «Почему птицы не едят на месте со­званных плодов, а отлетают с ними?», — спросил путник. «Это меня немало удив­ляет». — «Этому удивляемся и мы, — отвечал игумен. — И сие замечательное и удиви­тельное явление мы наблюдаем вот уже десять лет и не можем его себе никак объяснить». Движимый как бы предчувствие путник отвечал: «Пророку Илие вороны приносили в пустыню пищу; поэтому можно думать, что и у вас здесь поблизости где-нибудь: в горах живет святой человек, которому эти птицы носят плоды по повелению Божию…». В это время прилетевший ворон сломил веточку с плодом и улетел. Путник сказал игумену и братии: «Меня это очень интересует, Пойдемте, будем следить, куда полетит с веточкой ворон». Игумен и некоторые из братии были весьма заинтересованы необычными действиями птиц, согласились, и тот час же пошли вместе с путником в том направлении, куда полетел ворон, не спуская с него глаз. Но вот скоро увидели, что ворон, прилетев на один из холмов, сначала сел на нем, а затем спустился в расщелину и, оставив там веткус плодом, вылетел оттуда. Наблюдавшие за вороном подошли к расщелине и бросили в нее камень. Вдруг оттуда по­вышался голос: «Если вы христиане, не убивайте нас. Пришедшие спросили: «Кто вы?». Из расщелины последовал ответ: «Мы женщины, нас три. Если хоти­те нас видеть, бросьте нам три одежды, так как мы наги, и, сойдя к подножию горы, пройдите тесною тропинкой, кото­рая приведет к нам». Пришедшие бросили три мантии в расщелину и стали осторожно спускать­ся по обнаруженной потайной тропинке. Скоро они достигли дна расщелины и нашли там трех жен. «Кто вы и как попали сюда?»,— спросил их игумен. Одна из них отвечала: «Яиз Царьграда, жена царского сановника. Оставшись после смерти мужа бездетною вдовой, я была понуждаема к греху одним вельможей, но, желая со­хранить себя в чистоте, решилась оставить мир и, поручив раздать имение мое нищим, села ночью с этими рабынями моими в корабль, с которого и высадились мы на это место; и вот уже одиннадцатый год, как мы не видели лица человеческого». Игумен спросил: «Откуда же вы, госпожа моя, имели здесь пищу себе?». «Господь, питавший народ в пустыне в продолжение сорока лет, посылал и нам пищу, — отвечала жена. — Птицы приносили нам всякие плоды, и Господь всегда покрывал и согревал нас, так что мы ни зимою не боялись стужи, ни летом зноя солнечного. Жили мы здесь, как в раю, непрестанно прославляя Пресвятую Троицу». «Не желаешь ли, — сказал игумен, — разделить с нами трапезу?» «Если хочешь сделать так, — отвечала отшельница, — прикажи, пусть сначала придет пресвитер и совершит Божественную службу, да причастимся Святых Христовых Тайн; ибо с тех пор, как мы оставили Царьград, мы не сподобились Святого Причащения». Желание отшельницы было исполнено: на другой день пришел пресвитер и завершил на месте подвигов благочестивыx жен Божественную литургию, на которой удостоил их Святого Причащения. В тот же день бывшая госпожа после усердной молитвы отошла к Господу, другой день скончалась и одна из подвижниц ее, а на третий — мирно почила и последняя из отшельниц».

Какой удивительный рассказ, и как не умилиться и не возблагодарить Господа за Его милости и попечительство?! Такие примеры должны укреплять нашу веру и надежду на любящего нас Бога.

К примерам святого нестяжания также относятся те случаи, когда Господь чудесным образом утешал и помогал истинным подвижникам, которые осознанно уходили в уединение, чтобы достичь высшей степени этой добродетели, и поэтому находились вдали от людей.

Лавсаик (О Посидонии): «Однажды (Посидоний) мне рассказал из своей жизни следующее: Прожив один год в месте, называемом Порфирит, я во весь этот год не встречал ни одного человека, не слыхал человеческого голоса и не вкушал хлеба, а питался или небольшими финиками, или дикими травами, если где-нибудь находил их. Как-то, когда у меня не стало пищи, вышел я из пещеры с намерением идти в места населенные. Пробыв целый день в пути, я едва отошел от пещеры на две мили, и когда оглянулся кругом, то увидел всадника в воинской одежде, с шлемом в виде венцов на голове. Предполагая, что это воин, я возвратился опять к пещере и, войдя в нее. Нашел корзину с виноградом и недавно сорванными фигами. Я с радостью взял их и прожил в пещере два месяца, питаясь этой приятной пищей».

Лавсаик (О некоем жившем со мною брате): «Мне известно, что он три раза, имея нужду в пище, получал ее из рук святых Ангелов: находясь однажды в самой дальней пустыне и не имея с собой совершенно никакой пищи, нашел он три теплых хлеба в милоти, в другой раз – ячменные хлеба, а третий – вино и хлебы».

Жития Святых (Дмитрий Ростовский, кн.5): Когда святой (Павел Фивейский) рассказывал (о том, как он оставил все и убежал в пустыню), вдруг прилетел ворон, держа в клюве хлеб; тихо положив пред ним хлеб, он улетел и скрылся в воздухе. Видя изумление блаженного Антония, святой Павел сказал: «Это Господь многомилостивый и человеколюбивый послал обед нам, Своим рабам. Вот уже шестьдесят лет я получаю полхлеба. Но по случаю твоего прихода Христос Господь удвоил Дар и послал Своим воинам целый хлеб».

В данном вопросе хотелось бы отметить важный момент. Следует знать, что нельзя искушать Господа, стремясь к такой степени нестяжания, пробуя прожить таким же образом, как и святые. Ведь они уходили по обстоятельствам и святым желаниям, и все это — ради Господа и праведной жизни, а не затем, чтобы проверить, как Господь будет печься о них, или потому, что они не хотели работать, или по неразумному рвению.

Пролог в поучениях и рассказах (Ревность не по разуму): «Бл. Иоанн Колов еще в юности оставил мир и вместе с братом своим Даниилом ушел из скитов, и там оба усердно подвизались в молитвах и посте. Прошло несколько времени. Иоанну стало казаться, что те подвиги, которые он совершает с братом, ничтожны и недостаточны для него, вообразившего себя великим подвижником, достигшим такой святости, что он может жить, подобно Ангелам, совершенно не заботясь ни о пище, ни об одежде, ни о жилище. Вот и говорит он своему брату: «Брат, зачем я буду заботиться о пище и об одежде? Это для святых не нужно. Отныне я хочу жить без пищи и одежды и ухожу от тебя в пустыню. С этими словами он сбросил с себя одежду и остался наг. Брат его стал увещевать, говоря: «Оставь свое самообольщение, не бери на себя не посильного бремени».Но Иоанн не слушал благоразумного совета брата и, покинув келлию, нагой направился в пустыню. В первую же ночь Иоанн убедился, что поступил не по разуму. Ночь была холодная. Нагой Иоанн недолго терпел стужу и начал искать убежища в звериных логовищах. Но и там холод донимал его. Наконец, терпение у Иоанна все истощилось, и он побежал к келлии своего брата. Стал стучать в двери. «Кто стучит?» — спросил Даниил. «Отопри, брат, погибаю от холода», — сказал Иоанн, дрожа всем телом. «С чего ты взял соблазнять меня, демон, — отвечал Даниил, — разве ты не знаешь, что брат мой сделался Анге­лом: стужи не боится и пиши не вкуша­ет? Не искушай меня!» Иоанн со стоном продолжал умолять брата: «Да нет, не диавол я и не соблазни­тель, и не Ангел во плоти, а твой не­счастный и самообольщенный брат Иоанн. Впусти меня в келлию, не дай по­гибнуть от стужи. Я прошу у тебя про­щения и раскаиваюсь». Тогда Даниил открыл двери и впустил замерзающего нагого брата, который, поняв свой необдуманный поступок, действительно раскаялся и еще некото­рое время прожил с братом. Потом ушел к величайшему из подвижников того времени Павлу Фивейскому, где и оста­вался долгое время. Впоследствии, восходя, по слову апо­стола Павла, от силы в силу, Иоанн достиг высокого совершенства и спасся».

О питании Господом чудесным образом для исполнения Евангельских заповедей

Но не только отдельных подвижников Господь питал чудесным образом. Такие случаи происходили и в монастырях для утешения и подаяния милостыни.

Жития Святых (Дмитрий Ростовский, кн.5): «Однажды в Палестине был голод, и множество нищих и убогих собралось отовсюду к вратам монастыря в неделю цветоносную, чтобы получить обычную милостыню. Ученики (Феодосия Великого) опечалились, что не имеют столько пищи, чтобы подать столь многочисленным просителям, и сказали об этом блаженному (Феодосию). Он же, с гневом взглянув на них, укорил их за неверие и сказал: «Скорее отворите ворота, чтобы вошли все!» Нищие и убогие войдя, сели рядом. Преподобный приказал ученикам дать им хлеба; ученики пошли к хлебопекарне со скорбию, не надеясь найти ничего, но открыв пекарню, увидали, что она полна хлебов, ибо рука Промыслителя всех Бога наполнила ее, ради веры раба Своего. Братия восхвалили Бога за такое чудо и подивились великому упованию на Бога своего аввы. —Когда в другой раз, в праздник Успения Пречистой Богородицы, пришло в монастырь много народу, пищи же было мало, чтобы предложить ее столь великому множеству, преподобный Феодосий, воззрев на Небо и благословив несколько небольших хлебов, велел предложить их, и народ насытился, так как Бог умножал эти хлебы, как некогда – пять хлебов (Матф.14,21); так что и на дорогу каждый взял себе сколько было нужно. Братия, собрав оставшиеся укрухи, наполнили ими много корзин и, высушив на солнце, питались в продолжении немалого времени. И много раз в обители собиралось несметное множество народа, так что, казалось, и колодцев было недостаточно для напоения столь великого количества людей; однако неоскудевающие руки Питателя всех – Бога вполне всех насыщали».

Древний Патерик (гл.6): «Рассказывали об авве Моисее Скитском: однажды возымел он намерение сходить в Петру. Утомившись на пути к ней, говорил сам с собою: где достать там воды? И был к нему голос говорящий: иди, и не заботься ни о чем. Авва пошел к Петру. Там пришли к нему некоторые отцы, а у него была одна только кружка воды, и та вся вышла, когда сварил он немного чечевицы. Старец скорбел. Он входя и исходя молился Богу. И вот дождь из облака сошел на Петру, и таким образом наполнил все сосуды его. После сего спросили у него старцы: скажи нам, для чего ты входил и выходил? — Старец отвечал им: я имел прю с Богом говоря: Ты привел меня сюда, — и вот у меня нет воды, чтобы напились рабы Твои! — Потому я входил и выходил, призывая Бога, доколе Он не послал нам дождя».

Итак, в Писании и учениях отцов можно встретить много примеров того, как Господь питал чудесным образом праведников.

Нил Синайский (О нестяжательности, гл.16, 17): «(Господь подает) как возложившим упование на Промысл, откуда угодно Ему, чудно устрояет Он готовую трапезу, иногда подавая из невозделанных облаков несеяный хлеб — манну в пустыне, иногда же изводя от моря перепелов и в другой раз из сухого камня источая жаждущим обильную воду, чтобы удовлетворить настоятельной потребности в том и другом питании, и сухом и влажном, и чтобы различными снедями поддержать пожелание пищи, обыкновенно ослабляемое единообразием питания! Кто настроил воронов во время голода дважды в день приносить пищу Илии? Кто соделал, что горсти муки, умножающейся в водоносе, было достаточно на столько времени? Как Елисей десятью хлебами насытил сто мужей, свидетелями насыщения употребив остатки? Или как еще варение в котле, горькое от ядовитой травы, изменил в удобоснедное, чтобы удовлетворить тем потребности имевших тогда нужду в пище? У одних не было вола, ни земли для возделывания, ни прочих земледельческих орудий: и почему же всегда без недостатка выполнялась телесная потребность?… Потому что исполнение надежды на Бога несомненно… А сим дают видеть, что посвящающие все время на служение Богу имеют готовое подаяние пищи как награду прежде награды высочайшей, прилично соответствующую пока делу и должную на служение телу. Ибо одна награда, соразмерная труду, сохраняется для души в будущем, а другая уделяется в пищу животной нашей части, которая содействует самой добродетели и споспешествует в богочестии, действительно уподобляясь животному подъяремному, несущему на себе тяжесть дела и имеющему нужду в попечении о нем, чтобы доставало у него сил на служение, пока под ярмом работает ту работу, на какую определено Создавшим».

Об обеспечении подвижников посредством неожиданной милостыни

Как мы знаем, не все праведники уходили в пещеры или пустыни, а оставались вблизи людей. Но и их Господь также не оставляет в случае, если есть сильная нужда. Это происходит через помощь других людей, которые в нужный момент помогают милостынею.

Древний Патерик (Гл.6): «Однажды авва Арсений был болен в Скиту, и при этом он имел нужду даже в рубашке. Не имея, на что купить, он принял от одного человека милостыню, и сказал: благодарю Тебя, Господи, что удостоил меня принять милостыню во имя Твое!».

Лавсаик (О некоем жившем со мною брате): «Известно мне также, что когда у него не было продовольствия, он услышал голос Ангела: «пойди, возьми у такого-то человека масла и хлеба». И он, нисколько не усомнившись, пошел к кому был послан. А этот человек, увидев его, сказал: «Ты не такой-то ли монах?». «Да, я тот самый», — отвечал он. Тот человек объявил, что хозяин дома приказал ему дать тридцать мер пшеницы и двенадцать сектариев масла». 

Об образе святого обеспечения Божиего священнослужителей посредством пожертвований

Также, к этой степени святого обеспечения Божиего относятся священнослужители и проповедники, т.к. они непосредственно служат Богу и людям и питаются от того, что подаст им Господь через пожертвования прихожан церкви, а не от плодов мирских трудов.

Феофан Затворник (Начертание христианского нравоучения): «За то же, что пастырь почти все время проводит в приобретении способов дей­ствовать на них (паству) духовно, должны со своей сто­роны служить ему вещественно, доставляя способы жизни и продовольствия».

Феофан Затворник (Толков. на посл. 1Кор.9,13-14): «Разве не знаете, что священнослужители питаются от святилища? Что служащие жертвеннику берут долю от жертвенника?». «Весьма тщательно Апостол старается доказать, что брать содержание от поучаемых не запрещено…» (св. Златоуст). «Священнослужители» — «служащие жертвеннику». Под этим разумеет Апостол или без различия всех, служащих в храме, левитов, священников и архиереев, или под «священнослужителями» разумеет архиереев и священников, а под служащими жертвеннику – левитов (св. Злат.)…«Так и Господь повелел проповедующим Евангелие жить от благовествования». Когда повелел Господь? Когда, посылая Апостолов на проповедь, ничего не велел брать с собою, ни одежды (запасной), ни пищи, ни денег, а где примут, там и жить на их содержание, говоря: «В доме же том оставайтесь, ешьте и пейте, что у них есть, ибо трудящийся достоин награды за труды свои» (Лк.10,7; Мф.10,10)… «И здесь не говорит (Апостол): питаться от людей, но, подобно как о священниках, сказал: «от святилища и жертвенника», так и здесь: «от благовествования»; и как там «ешьте», так здесь «жить», а не куплю производить или обогащаться» (св.Злат.). «Жить, тоже, что получать необходимое пропитание» (Феод.). Когда при Себе еще Господь посылал на проповедь Апостолов, то тем, которые принимали их, и то самое, чтобы принять, внушал и то, чтобы содержать их. Равно и после, когда пошли они по вселенной, Он же как располагал слушать проповедь их, так внушал и то, чтобы не давать им умирать с голоду. Выходило, что Апостолы находились на Господнем содержании. Люди были только орудия».

По правилам Святых Апостолов и Святых Соборов священнику запрещено заниматься мирскими делами.

Аристен (Правила Святых Апостолов и Святых Соборов с толкованием): «Священник, принимающий на себя мирские попечения, лишается священства. Не дозволено епископу, или пресвитеру, или диакону принимать на себя мирские попечения для приобретения постыдной прибыли себе…».

В отношении священников мы указали на святое действие Божие, но это не дает священникам само по себе степень высшей нестяжательности. Они должны прилагать все усилия к тому, чтобы ими не завладели страсти многостяжания и любоимания, а хранить себя на ступени естественной добродетели – иметь необходимое, которое не отвлекает от служения Богу. Если же священник не выдерживает таких испытаний, то о нем, в этом смысле, можно говорить как о мирском человеке, который увлечен многостяжанием, многопопечительством и любоиманием.

О том, как человек может ответить на святое попечение Божие и исказить его суть

Итак, из вышеприведенных примеров видно, как Господь различными способами подает пропитание и необходимое, но посмотрим, как при таком великом Божием попечении, могли повести себя люди. Так, если человек находился один, то он с великим благодарением принимал дары Божии. Если к нему приходили странники, то он с великой радостью и любовью отдавал им то, что подал Господь.

Лавсаик (Об Илии): «Еще был весьма знаменитый монах, именем Илия, который жил…в пещере, вел жизнь весьма добродетельную и благочестивую, постоянно упражнялся в воздержании и молитве и радушно принимал у себя всех приходящих. Когда однажды пришло к нему много братий (им надлежало проходить мимо него), у него недостало хлеба. Он после с клятвой говорил нам: «Едва не потерял я духа от недостатка пищи, и вот, войдя в келию в сильной печали о том, как исполнить долг любви к пришедшим ко мне, я нашел три больших свежих хлеба, которые я с радостью предложил им. Двадцать мужей ели досыта, и еще остался один хлеб; это хлеб употреблял я в течение двадцати пяти дней. Такая благодать была со странноприимным Илией, которому уготованы награды за труды у человеколюбивого Владыки!»

Но, к сожалению, есть примеры, когда подвижник мог возгордиться таким попечением Божиим.

Жизнь пустынных отцев (под ред. Руфина): «В нашей, сравнительно более уединенной, пустыне жил один инок. Долгие годы провел он в непрестанном воздержании и близился уже к старости. Все добродетели украшали его на высоте всецелого воздержания. Служил он Богу, воспевая Его немолчно в псалмах и песнопениях. И вот, как заслуженному своему воину, Бог приготовил ему воздаяние: живя еще в теле, он мог подобно ангелам нести служение бесплотных, потому что Господь удостоил его питать в пустыне ежедневно посылаемым с неба хлебом. Ведь стоял он на неусыпной страже, ожидая Царя небесного! Так благоугодно было Господу даже в этой жизни вознаградить усердный подвиг его и, в неусыпном помышлении Своем, обеспечить его ежедневной пищей. И вот лишь только он чувствовал голод, войдя в пещеру, находил на столе у себя хлеб чудесного вкуса и удивительно чистый. Подкрепившись им, он снова начинал молиться и воспевать славу Божию. Наконец Бог удостоил его особых откровений и дара пророческого. Но, достигши столь великого совершенства, он стал тщеславиться якобы своими заслугами и дар небесной милости считать за должное себе возмездие, — и вот тотчас закралась в его душу какая-то беспечность, сперва едва заметная даже для него самого. Из этого малого зародыша выросло уже большое нерадение: не так ревностно он уже спешил к песнопению, ленивее пробуждался на молитву. И псалмы пел он уже не с прежним усердием, но, лишь немного выполнив из обычного правила, его душа уже спешила к отдыху, как бы утомленная чрезмерным трудом… Чувства его омрачились, с духовной высоты ниспала душа его, и помышления расползлись по горам и пропастям… В глубине его сердца уже зародился пока еще неясный для него самого, но нечистый и преступный помысел, хотя по внешности образ жизни его оставался без изменения, подобно тому, как течение воды силой прежнего движения увлекает еще лодку, хотя бы весла и перестали работать, так долговременный навык побуждал инока к прежним привычным занятиям. Потому и казалось, что он пребывает еще в прежнем достоинстве. Так — по обычаю после молитвы под вечер он находил пищу на столе — на том месте, где он обыкновенно подкреплял свои силы. Насытившись ею, однако он не заботился об исправлении того, что происходило в его сердце. Вовсе не думая о вреде совершавшейся в нем перемены, даже презирая это, как пустяки, он не предвидел того, что вскоре грозит ему полное падение… И вот запылал в нем страшный пожар похоти и, объятый пламенем гнусной страсти, он рванулся было в мир… Однако на этот раз сдержал себя и, окончив обычное правило молитв и песнопений, вошел в пещеру, чтобы принять пищу. Он, правда, нашел у себя на столе хлеб, но уже не прежней чистоты… Подивился этой перемене и опечалился… Понял, что это знамение относится к нему… Однако, взяв пищу, насытился. Чрез три дня внутренняя язва его утроилась: его мыслями и воображением овладел неотвязчивый образ женщины, которая как будто была у него перед глазами и лежала вместе с ним… Ему казалось уже, что он обнимает ее… Однако и на следующий день он вышел для обычных подвигов псалмопений и молитвы, но взор его был рассеянный и сердце занято другим. Вечером он нашел на столе пищу, но уже отвратительного вида черствую и изгрызенную со всех сторон как бы мышами или собаками. Увидев это, он, вздохнув, пролил слезы, но не от сердца были эти слезы и не в таком изобилии, чтобы угасить пламя, загоревшееся в его сердце. Правда, он вкусил пищи, хотя и не утолил своего голода — не такова уже была она, как прежде… Между тем помыслы поднимались со всех сторон, подобно варварской когорте, и поражали отовсюду его стрелами… Наконец — он связан и взят в плен… Его увлекают в мир… Встав со своего ложа, он пустился ночью в путь по пустыне по направлению к городу. Но вот рассвело, а город был еще далеко. Ужаснейший зной палил его. В полном изнеможении он озирался кругом, не увидит ли где-нибудь поблизости монастыря. Увидав пещеру каких-то братий, он устремился туда для отдохновения. Заметив его приближение, рабы Божии тотчас выбежали к нему навстречу и с почтением, как ангела Божия, приняли его. Омыв ему ноги, просили вместе с ними помолиться. Поставив стол, братия, по заповеди Господа, со всевозможным тщанием исполнили долг гостеприимства. Когда гость подкрепился и несколько отдохнул, хозяева по обычаю просили его сказать им слово назидания и совет ко спасению. Все ведь считали его глубоко образованным и опытным в духовной жизни отцом. Расспрашивали его также и о том, каким образом избегать козней диавола и как отражать не чистые помыслы, внушаемые им. Так — он по необходимости должен был дать наставление братии — разъяснить им путь жизни и коснуться в своей речи козней диавола, которые строит он рабам Божиим… Гость начал поучать их со всею обстоятельностью, но сам внутри жестоко страдал огненными укорами совести. То и дело обращаясь к себе самому, он в глубине сердца восклицал: «других учу, а сам заблуждаюсь… Как смеешь ты исправлять других, не заботясь о собственном исправлении? Ну-ка окаянный, исполни сперва сам, чему учишь других!» Поражая себя такими укоризнами, он понял всю глубину своего падения. Простившись с братией, он стремительно уходит в пустыню и возвращается в свою пещеру. Бросившись на землю, он громко воскликнул: «аще не Господь помогл бы ми, вмале вселилася бы во ад душа моя!.. (Пс.93,17). Совсем погряз было я во зле и вмале не скончаша мене на земли (Пс.118,87). Воистину оправдалось на мне слово Писания: брат от брата помогаем, яко град тверд и высок. Укрепляется же, яко основанное царство! (Притч. 18,19). С тех пор он всю жизнь провел в плаче и слезах, видя, что лишился ниспосылаемой ему пищи. И начал он трудами рук своих и в поте лица своего снискивать себе пропитание… Замкнувшись в глубине своей пещеры, он лежал поверженным в прахе и пепле. Плача и рыдая, он не переставал молиться, пока не явился ему ангел Господень и сказал: «Господь принял твое раскаяние и умилосердился над тобой, но берегись — не поддайся снова искушению гордости. Вот придут к тебе братия, которых ты наставлял, и благословят тебя. Не откажись принять благословение и, разделив с ними трапезу, воздай благодарность Богу твоему!».

Авва Моисей (Собеседования египетских отцов преп. Иоанна Кассиана, 2,гл.6): «Что сказать о тех двух братьях, которые обитали по ту сторону пустыни Фиваидской, где жил некогда блаженный Антоний? Они, будучи движимы необдуманною мыслию, предприняли намерение идти во внутренность обширной не­возделанной пустыни, решившись не принимать пищи от человека, кроме той, какую Господь чудесно подаст им. Когда они блуждали по пустыне и изнемогли от голода, издалека увидели их мазики — народ из всех диких едва ли не самый дикий и жестокий. По действию Промыс­ла Божия они переменили сродную себе жесто­кость в человеколюбие и встретили их с хлеба­ми. Один из сказанных братии, пришедши в разум, с радостью и благодарностью принял хлебы, рассуждая, что столь дикие, жестокие и всегда жаждущие крови человеческой люди не оказали бы сострадания к изнемогшим и не принесли бы пищи, если бы Бог не побудил их к этому. Но другой, отказавшись от пищи, так как она принесена была людьми, и оставшись в безрассудном обещании, умер от голода. Хотя оба они, сначала предприняв весьма худое наме­рение, имели безрассудную и гибельную реши­мость: впрочем, один, образумившись, исправил то, что безрассудно и неосторожно предпринял; а другой, оставшись в неразумном предприятии и не имея рассудительности, сам себе причинил смерть, которую Господь хотел отвратить».

Если говорить о священниках, то для того, что бы отвратить их от греха, им даны заповеди о некорыстолюбии и несребролюбии.

Феофан Затворник (Толк. на посл. Титу 1,8): «Епископ должен быть…не скверностяжательным (не корыстолюбивым – совр. перев.)». Этим не только запрещается епископу неправедными средствами стяжание, но вообще всякое искание и желание прибыточества считается срамным в лице епископа. Сказывает Апостол, что он должен быть совершено «нестяжателен» (Экум.), «показывать полное презрение к богатству» (св.Злат.). В епископе всякая стяжательность, даже и праведная, срамна (Феоф.) И не только срамна, но и крайне вредна для дел епископства: ибо ничто так не кривит правого течения дел, как ожидание, желание и искание прибытка. Бл. Иероним пишет: «также и желание скверноприбыточества должно быть чуждо того, кто имеет быть епископом. По Соломону, «лучше немногое с правдою, нежели множество прибытков с неправдою» (Прит.16,8); и: «доброе имя лучше большого богатства» (Прит.22,1). Епископ, желающий подражать Апостолу, имея пищу и одеяние, этим доволен должен быть (1Тим.6,8). Служащие алтарю, от алтаря пусть и живут (1Кор.9,13), живут, говорит, а не богатятся. Почему и медь при поясе для нас налагается, и одною ризою должны мы довольствоваться и не заботиться о завтрашнем дне (Матф.10; Мар.6). Желание скверностяжания и есть забота более чем о настоящем».

Феофан Затворник (Толк. на посл. 1Тим.3,3): ««Не скверностяжательным» указывает на такого, который к стяжанию не употребляет таких средств, которые не одобряются общим судом, как например – рост; а может быть и на такого, который ни за что не согласится покривить в чем скверного ради прибытка, а тем паче все служение свое обратит к этой цели». …«Не сребролюбцу». «Не сказал Апостол: нестяжательным, потому что дает умеренные законы, но: нелюбящему денег. Ибо возможно иметь у себя деньги, но распоряжаться ими, как должно, и не им раболепствовать, но быть господином их» (Феодорит) К тому же ему должно быть и благотворительным, для чего необходимо иметь, из чего благотворить, но иметь без привязанности к имеемому, дабы не сокращалась рука благодеющая…,но под предлогом страннолюбия не должен он собирать сокровища» (Феофилакт)»

Также, к сожалению, есть примеры, когда священнослужители, не только забыв о заповедях против нестяжания, многопопечительности и корыстолюбия, еще нарушали и заповедь «не укради» и впадали в тяжкие грехи, а значит, будут лишены чина служителей Божиих.

Дмитрий Ростовский (Слово в неделю святых жен мироносец): «Поищем Его (Христа) в чине духовном. Ведь в нем и подобало бы Христу быть, как в Своих истинных служите­лях, носящих образ Христов. Но и в них редко найдешь Христа, ибо и из них каждый ищет своего, себе добра желает, а не людям, себя пасет, а не Христово стадо. Что, если бы кто, посмотревши, прежде всего, на самый высокий духовный чин, спросил бы кого (но только, чтобы он ответил по правде): «С каким намерением, с каким желанием ты пришел к высоте пречестнейшего сего духовною сана? Для одной ли только славы Божией, или же ради своей чести и славы? Для приобретения ли спасения душам человеческим, или же для своего обогащения? Пасти ли овец Христовых, или же только для того, чтобы себя напитать получше?». Поистине, найдется ни один, который пришел не столько ради славы и чести Божией, сколько для своего прославления и чести, не столько для людской пользы принял сей сан, сколько из-за своей собственной корысти. Такой пришел не для того, чтобы послужить спасению душ человеческих, но чтобы его власти послужили все подначальные. Он пришел быть не отцем и пастырем, но господином и владыкой. —Простите мне, высочайшие власти духовные, говорящему сие. Яговорю не о всех, но только о некото­рых, и в их числе, быть может, обретаюсь и я, грешный. Я знаю, что лица высочайшего духовного сана являются ангелами во плоти, как пишется о сем в Апокалипсисе: «Ангелу Ефесския церкве напиши… Ангелу Смирнския церкве напиши…» и прочее (Апок.2;1,8,12). Однако же между теми ангелами может находиться и человек, подверженный немощам. Ангелам беспорочным от Пастыреначальника блюдется честь и венец, а опороченным ангелам (как и мне, грешному), подпадшим немощи человеческой, Господь говорит одному так: « Имею немного против тебя», другому сие: «знаю твои дела; ты носишь имя, будто жив, но ты мертв», иному же вот что: «Ты ни холоден ни горяч», «извергну тебя из уст Моих» (Апок.2:14; 3:1,15,16). —Посмотрим теперь на следующий духовный чин, то есть, на мирских иереев и диаконов, и поищем в них Христа, поистине обитающего здесь. Что, если бы также каждого из них отдельно спросить: «Что привело тебя к священному сану? То ли, чтобы спасти себя и других?» Что каждый ответит? «Нет, не для сего, но чтобы прокормить жену, детей и домашних». Действительно, служащие алтарю должныи питаться от ал­таря, однако же, если они идут в сей сан более ради самого пропитания, чем для славы Божьей или для душ человеческих, то в них трудно сыскать Христа. Рассмотри себя всякий освященный человек! Что ты думал, когда пришел к сану духовному? Для спасения ли ты пришел, или ради корма, которым насыщаешь тело? Ты «поискал Иисуса не для Иисуса, но для хлеба куска». Иной служит не только не для созидания овец Христовых, но даже и себе не на пользу, а лишь людям на соблазн и на свою собственную погибель. Иной, взяв ключ разумения, сам не входит и входящим возбраняет; иной же даже и ключа разумения не имеет, в своем звании пребывает недеятельным и не только вверенных ему овец не приводит ко спасению, но даже и сам не знает пути спасения. Здесь слепец водит слепцов, посему вместе они и в яму упадут. Не скоро в них мы найдем Христа: «Несть зде»».

Но не только некоторые священники грешат, увлекаясь многостяжанием и многопопечительством, так же грешат и прихожане, которые отказываются содержать священников. И хотя это тема другого раздела, мы все же по уместности ее здесь приведем следующее христианское нравоучение.

Нравственное Богословие (Грехи против 5-ой заповеди: отказ в содержании священникам и сиротам их): «Служащие алтарю, со алтарем делятся» (1Кор.9,13). С тех пор, как установлено Богом звание священников, —по­ложено им содержаться вознаграждениями от народа, кото­рому они служат. Так и в Ветхом и Новом Завете. Следовательно, вознаграждения, делаемые священнику, не подарок, который можно иногда и оставить, нонеобходимый долг. Этот долг надобно оплачивать по совести, а не из принуждения, сполна, а не вроде скудной милостыни бед­ному просителю, во всякое время, а не в минуты лишь веселого расположения духа, и как при добрых, так почему-либо и не добрых, отношений к своему приход­скому священнику. Священник — слуга прихожанам не тогда только, когда_: исправляет для них требу, для ко­торой еще не много требуется от него времени. Нет, он служит прихожанам — миру каждый день, то совершая литургию, к которой все желающие могут приходить без всякой платы, то проповедуя слово Божие, которое так же все свободно могут слышать, то назидая в домах, то втайне молясь за тех, за которых особенно нужна молитва Церкви, то устрояя приходской храм. Значит и вознаграждение ему нельзя измерять тем лишь, когда он выполняет по чьей-либо просьбе требу: иные как например, люди холостые или бездетные супруги, и в продолжение целого года, даже многих годов, могут не попросить его ни о какой службе. Значить требуется дать ему положи­тельное обеспечение в жизни, и это обеспечение должно составляться своими долями не от известных только лиц, которые нуждаются в его услугах, как требоисправителя, но и от каждого православного прихожанина. Истинный священник тем свободнее будет заниматься высокими обязанностями своей службы (а обязанности-то его требуют особенного спокойствия духа и чистоты сердца), чем менее будет иметь обременяющих забот о содержании себя и своего дома (Сир.38,24). Следовательно, и в видах тем больших успехов его высокой службы прихожане должны обеспечивать его состояние, помня что если он «духовный» свет им,— «велико ли», если «телесная» пожнет от них (1Кор.9,11)? Священник мог бы быть вполне обеспечен в средствах к своей жизни и непосредственно Божиим Промыслом: но Промысл оставил его на попечение прихожан. С какою же целью? Чтобы он тем ближе стоял к ним, или тем с большим сочувствием относился бы к их духовным нуждам, когда они усердно заботятся об его внешнем благосостоянии, — что б тут была и внешняя скрепляющая связь. Священник менее нуждается в прихожанах (с материальной стороны), чем прихожане нуждаются в его службе. По своему основательному развитию, по своим способностям, по своему трудолюбию и терпеливости в нуждах жизни (известные это качества лиц духовного родопроисхождения и воспитания) он, и не принимая священства, мог бы во всяком другом звании пользоваться во много раз большим содержанием. Если же его сверстники, может быть менее его способные, богатеют или возвышаются: то и он мог бы богатеть или воз­вышаться в светском звании. Однако ж он не уклонился от своего трудного звания да и, проходя это звание, не завидует богатству или мирскому возвышению своих сверстников, как и вообще мирских лиц: свое пастырское служение и свою смиренную простоту жизни он не променяет ни на какиекапиталы и чины, и не хочет измерять их сравнительно с другими темили иным окладом жалованья, или доходов. Не должны ли были бы прихожане все это взвесить — оценить с добрым рассуждением и по доброй совести? Между тем многие из них совсем не сознают долгом содержать своего священника; другие на­делят приходского священника наравне с какими-нибудь поздравителями в праздниках из числа служащих; большая часть считают своим произволом вознаградить или не вознаградить священника за службу, и первою местью ему за какое-либо неудовольствие от него полагают уменьшить ему плату или содержание, а также убеждают к этому и других. Некоторые ропщут на его содержание или толкуют о больших доходах его, между темкак сами никогда и ничего не жертвуют ему; многие и многие считают как-то и должным —законным оставить его на малых средствах, намеренно принижают его на этот раз в сравнении со светскими служаками, как бы предоставляя ему очищаться нравственно чрез бедность. О, если б были сознаны все эти заблуждения!—Но добрый христианин не отказывает и вдовам или сиротам священства в своем пособии деньгами, припасами, помещением, бесплатным воспитанием. Если сироты духовного звания бедны: то не от того ли, что мужья или родители их честно и бескорыстно проходили свою службу, что прихожане недостаточно в свое время вознаграждали их питателей за труды? Сле­довательно, эти бедные пред всеми прочими бедняками заслуживают большего сочувствия, не говоря уже о самом благородном звании их».

В учениях отцов можно встретить примеры о лукавых действиях некоторых людей, которые под предлогом служения Богу и делания молитвы прикрывали свою лень, праздность и лукавство.

Нил Синайский (О нестяжательности, гл.21): «Но, говоря, что святые непрестанно заняты Божеством, не отверзаем мы двери праздности, как Аделфий Месопотамский и Александр, недавно смутивший царственный Константинополь, мнимое пребывание всегда в молитве обратили в прикрытие лености к делу и юным детям и мужам, находящимся еще в крепости телесных сил, обязанным изнурять оную многими трудами, узаконили, оставаясь в покое, ничего не делать, чем возбуждают в них страсти и помыслу дают волю доставлять им пищу, пока мнимая молитва, не будучи тем, чем называется, вовсе не погибнет».

Нравственное Богословие (Грехи против 2-ой заповеди: грех – ложное отшельничество среди мира…): Иные (как в селах-деревнях) строят себе особые кельи, удаляются от семьи под предлогом спасения души, и вдали-то от надзора семейного легко доходят до жизни предосудительной. Другие (как из женского пола) носят в мире черное одеяние по примеру монашествующих. Третьи отращивают себе волосы и надевают на себя длинную одежду, как бы лица духовного звания. Но так показывая себя отшельниками среди мира, отделившись от мирян наружностью своею, эти люди постоянно обращаются среди мирских мужчин и женщин и живут вполне по духу и обычаям мира. Очевидно, они «ложные богочтецы» (Ин.9,31). На них 6-ой вселенский собор произносит такой суд: «которые в черных одеждах и с отращенными волосами обходят грады, обращаясь среди мирских мужей и жен… изгонять их…» (прав.42)».

А также бывает нестяжательность по своим убеждениям, но не ради исполнения заповеди Божией.

Нил Синайский (О нестяжательности, гл.39): «Да и немалое число эллинских философов показали такую нестяжательность, что, наподобие псов, жили не под кровлей и пищу принимали, когда случалось и какую только могли найти: так казалось им, что и для пустого умозрения нужно иметь чистое разумение, не тревожа себя какими-либо заботами о житейских делах. И один из них, не имевший у себя ничего, кроме чаши, из которой принимал и пищу и питие, когда увидел, что дети пастухов подносят ко рту воду горстями, бросил чашу и сказал: «Узнал я, дети, что доныне было скрыто от меня, узнал совершенство нестяжательности» — и с благодарностию признался, что детям обязан он тем, чего философия не доставила к его совершенству. Так, может быть, у него было в намерении сложить с себя и тело, если бы это было возможно, а с ним совлечься и всякого житейского попечения и жить обнаженною от всего душою без плотских нечистот, посвятив себя превожделенной и ненасытимой любви к философии».

Еще отметим, что существует искаженное и низкое состояние святого нестяжательства, которое свойственно бродягам. Они оставляют свои дома и семьи иногда по собственному желанию, а иногда и по обстоятельствам.

Нравственное Богословие (Грехи против 4-ой заповеди, грех – бродяжничество): «Но слышим, что некоторые у вас поступают бесчинно» (2Кол.3,11). Это не просто ленивцы и тунеядцы, но люди гулящие, бросившие свои дома, семьи или только общество, службу –занятие…Бродяги – такое состояние, которого государство не признает, которому не дает никаких прав им не покровительствует. Что же заставляет некоторых решаться на бродяжническую жизнь? Первоначально какой-нибудь проступок: стыдятся своего проступка в своем месте, боятся наказания за него, и скрываются. Затем …бегство от семейных раздоров или притеснений…Между тем бродяжничество заманчиво и после первоначальной, часто ничтожной причины его, к нему легко привыкают. В этом состоянии человек тяжко грешит и против других и самого себя. Он слагает с себя бремя общественных или вместе с тем семейных обязанностей на других, которые может быть слабее его силами. Он окончательно отвыкает от всякого труда, и не знает даже с чего начать честный труд. Он находится иногда в нужде скрывать самое имя свое. Не может, если бы и желал, правильно исполнить христианские обязанности, например, прийти в церковь по случаю великого праздника, поговеть в пост. Таким образом он сам себя убожит».

Как мы знаем, такие люди ничего не имеют, питаются чем придется и живут где придется, но, конечно же, ни о какой святой нестяжательности речи быть не может.

Кратко подведем итог темы о степени святой нестяжательности. Такое попечение Божие может быть по отношению к подвижникам – отшельникам, монахам, живущим в монастырях при великой надобности, священникам и проповедникам. Из вышесказанного видим, что Господь дает необходимое двумя путями – непосредственно через чудо и через милостыню или через пожертвование других людей. Для нас, современных христиан, которые живут в значительном достатке, примеры таких действий Божиих и жития великих святых подвижников должны служить для восхваления Господа, для укрепления нашей веры, для покаяния, для того, чтобы увидели, как зачастую, мы, увлекшись прелестями мира, удаляемся от истинного христианства, и от каких блаженных наслаждений пребывать с Господом мы отказываемся, потонув в материальном изобилии.

Нил Синайский (Добротолюбие, т.2,): «31. Древние Святые до такой степени простирали ревность о нестяжательности, что вели жизнь бездомную, безприютную, питались снедию, какую давала природа, находили себе ложе, где и какое случалось. Не было у них ни крова, ни ложа, ни трапезы, одеждою им служили овечьи кожи. Во всей точности ревновали они следовать совету Господню: «воззрите на птицы небесные…,смотрите на полевые лилии…» (Мф.6,26-28). Они искренне верили, что необходимое для потребности тела само собою последует, когда будешь благоугождать Подающему сие Богу, и преимущественно пещись о приобретении небесного царствия.

32. Нашей же жизни, окруженной полным во всем довольством, куда равняться с жизнью тех блаженных, — которых не тревожили помышления о теле и телесном, но чистое некое вожделение Божественного, непрестанно восхищая их в превыспреннее, убеждало забывать о том, что на земле почитается блистательным? Они ничего не имели на земле кроме тела, которое природа удерживала долу; но и его желали бы они иметь с собою там, где пребывали умом, созерцая небесные блага. И никогда не отрывались бы они от тамошнего наслаждения, если бы природа не возвращала их, к удовлетворению телесных потребностей, благоговением к Связавшему душу с телом понуждаемых заботиться и о теле, при всем том, что признавали крайне благопотребным отчуждение от онаго».

Раздел 7.2.: О подвижнической средней степени нестяжательности 

К этой степени относятся те случаи, когда люди сознательно отказываются тратить все свои силы и время на приобретение материальных благ и удовлетворение телесных потребностей сверх меры, а трудятся только по необходимости и все остальное время и силы посвящает самопознанию, молитве и познанию Бога.

Нил Синайский (О нестяжательности, гл.29): «…много имеет полезного и средняя после (первой) нестяжательность, как сообразная с временем и нуждами тела. Ибо если и невозможно ей состязаться о первенстве и похвалиться равночестием с преимущественным образом жизни, то ей бесспорно принадлежит вторая степень чести. Первые Святые (с совершенною нестяжательностию) жили для одной души и для Создавшего ее Бога, ни во что ставя тело; но они и без попечения о нем имели все потребное, не в житницы предварительно собираемое, но от Божия благоволения, как из сокровищницы, благовременно получаемое. Последовавшие же за ними Святые (с среднею нестяжательностию), заботясь о необходимом утешении тела и промышляя о том, чтобы оставленная в небрежении животная наша часть не разрушилась против воли Сочетавшего ее с нами, в такой мере употребляли руки свои в дело, в какой по неизбежной необходимости требовалось услуживать телу; большую же часть времени проводили в попечении о душе, в молитвах, богомыслии и должных занятиях, имея в виду преспеяние в добрых делах».

К такой средней степени нестяжательности относится добровольная и постоянная решимость человека не иметь лишнего, а только необходимое для скромной жизни.

Нил Синайский (там же, гл.2): «Нестяжательностию называем мы не нищету невольную, которая, приключившись по необходимости, сокрушает дух, и как непроизвольная, почитается несносною, но добровольную решимость довольствоваться малым, приобретаемую самовластием помысла, однако ж требующую труда, и до того именно времени, пока упражнение, обратившись в навык, не соделает сносным того, что долгое время казалось трудным и нестерпимым. Не одна телесная красота прельщает, но и блеск богатства не менее сильно раздражает вожделение, — и в обоих случаях потребна душа мужественная, чтоб не уступить их обольстительности…».

Если же Господь посылал человеку возможность иметь больше, чем требуется на его нужды, то это отдавалась нуждающимся людям в форме милостыни.

О монашеском подвижническом нестяжании

Средняя степень нестяжания приличествует общежительным монахам, подвижникам и благочестивым людям, живущим в миру, т.к. все они добровольно отказываются от любостяжания.

Иоанн Кассиан (О постановлениях киновитян, кн.7, гл.29):«Эту добродетель нестяжательности сохранить целою и неповрежденною мы иначе не можем, как живя в монастыре, если, по Апостолу, имея пищу и одежду, сими довольны будем (1 Тим. 6, 8)».

Так, для монахов одним из строгих подвигов, направленным на нравственное преуспеяние, является подвиг нищеты или ничего неимение.

Феофан Затворник (Древние иноческие уставы, Жизнь Пр. Пахомия): «195. Нищета -ничего неимение. Поступавший в, монастырь оставлял все свое за воротами, и внутрь вступал в монастырской одежде, на чужой кошт. Затем, уже и возможности не имел он иметь что-либо особо свое и для себя одного.

196. Все, нужное ему,—одежды и орудия, выдавались по распоряжению Аввы, не в неприкосновенную собственность, а только для пользования; кроме выданного, никто ничего не мог иметь, не только денег, но и вещей (п. 81. 192),

197. Выданное было на руках у брата, но он пользо­вался тем, как чужим; имея долг блюсти то, и подвер­гаясь ответственности за небрежение, порчу или потерю (п.148. 131).

198. Даваемое удовлетворяло нужде, но было самое простое и скудное,— одежда из, холста. Лучшего и лишнего ни­кто ничего не мог иметь, ни сам смотритель, и Авва; что оказывалось у кого сверх положенного, тот должен был относить то в подобающее место, не медля и без поперечения (п.81.82.97.114.159.192).

199. Каждому выдавалось: два левитона и третий потертый, два кукуллия, милоть, нарамник, мантийца, пара сандалий, посох, работные орудия и еще седалище с отлогою спинкою для спанья, и рогожа для постилки на нем. Вот и все имущество; и из него не все было на руках у бра­та; иное хранилось в кладовой, на руках вторствующего (Иерон. п. 81).

200. Казалось бы, что тем, что принесено родными, брат мог бы распоряжаться, как собственностью, но он не мог касаться того, а призывал привратника, и он брал то и относил в больницу, выдав малость брату, если можно было (п.92.113). Равно и найденной вещи никто не вно­сит к себе, а вешает ее при храме, и там берет ее или потерявший или кому велят (п.132).

201. Это ничего неимение, ничего у себя недержание и скудость учили смирению, располагая каждого смотреть на себя, как на нищего и держали всех в беспопечительности. Об утрешнем дне никто не заботился; заботу о всех нес Авва с помощниками; на них лежало удовлетворять нужды всех, братия же все, полагаясь на них, пребывали беспечальными… Bсе все имели одинаковое и поровну. Никто ничем не был обделен и лишнего не получал (п.40)».

Иноческий устав преп. Венедикта (гл.33): «Могут ли монахи иметь какую-либо собственность? Особенно надо с корнем исторгнуть из монастыря страсть любоимания, чтобы никто не смел ничего ни дать, ни взять без позволения аввы, не иметь что собственное, никакой вещи, ни книги, ни доски, ни грифеля, совершенно ничего: т.к. никто из братий не имеет уже в своей власти ни тела своего, ни воли своей. Всего необходимого всякий пусть ожидает от аввы; и никому не позволительно иметь что-нибудь кроме того, что определил авва. Все у всех да будет общее, как написано: « и никто ничего из имения своего не называл своим» (Деян.4,32). Если замечено будет, что кто-нибудь поблажает этой непотребнейшей страсти (любоимания), того по первом и втором увещевании подвергать установленным мерам исправления».

Также приведем размышления о монашеском нестяжании современного монаха – подвижника.

Старец Паисий Святогорец (Слова, ч.2, гл.3): «Монах должен иметь вещи, которые ему необходимы и которые ему приличествуют. Пусть он ограничится тем, что лишь немножко облегчит его жизнь, и не стремится к большему — к мирскому. К примеру, солдатского одеяла достаточно для того, чтобы укрыться от холода, — кружевным или цветастым одеялу быть совершенно ни к чему. Таким образом приходят простота, духовная отвага. Принося монаху многие вещи, ты его губишь. Тогда как если человек освобождает себя от (лишних) вещей, это восстанавливает его силы. А если монах собирает вещи сам, то он себя губит. Когда мне присылают какие-то вещи, я чувствую тяжесть и хочу от них освободиться. Имея у себя в келье что-то лишнее, я чувствую себя так, как если бы надел рубашку, которая мне мала. И если некуда эти вещи отдать, то, по-моему, лучше их выбросить. Но стоит мне только их отдать, как я чувствую облегчение, освобождение. Как-то раз ко мне пришел один знакомый и сказал: «Геронда, такой-то человек дал мне эти вещи, чтобы я передал их Вам. И еще он просил помолиться, чтобы от него ушла душевная тревога.» — «Чтобы от него ушла, а ко мне пришла? — сказал я в ответ. — Лучше забирай-ка ты эти вещи и уходи. Я уже старик: ходить по людям и разносить им подарки мне не по силам.» (Старец Паисий раздавал вещи, которые ему приносили, другим монахам — у которых была в том необходимость). …Все удобства, которыми пользуются люди, не помогают монаху, а наоборот, порабощают его. Монаху надо стараться сокращать свои потребности и упрощать свою жизнь, иначе он не становится свободным. Чистота — это одно, а лишнее украшение — совсем другое. Если для многих дел пользоваться только одной вещью, то это очень помогает сократить свои претензии. На Синае у меня была одна консервная банка — в ней я варил и чай, и кашу. А что, думаете, человеку много нужно для жизни? Вон раньше-то в пустыне вообще питались одними финиками. Ни огня не разжигали, ни в дровах не нуждались. Я недавно взял банку из-под сгущенного молока, обрезал ее и приделал что-то вроде ручки. В такой банке можно готовить кофе или чай лучше, чем во всех этих кофейниках! Только ставишь на спиртовку, как водичка тут же закипает. Ведь пока нагреется кофейник — сколько спирта сгорит. А под баночку кладешь ватку со спиртом и пожалуйста: кофе готов. И лампы у меня тоже нет. Ночи я провожу только со свечой. И вообще, все простое очень помогает. Имейте вещи простые и прочные. Даже мирские люди относятся с уважением ко всему смиренному и простому. И монаху все это очень помогает. Эти вещи помогают вспомнить о нищете, о боли, о монашеской жизни».

Но за счет чего же жили и живут монахи? За счет своего труда. Он мог заключаться, например, в обработке земли и выращивании овощей для своих потребностей.

Жития Святых (Дмитрий Ростовский, кн.5): «В холодную пору преподобный (Серафим Саровский) собирал сучья и хворост и рубил своим топориком дрова для отопления своей убогой келлии. Летом он работал на своем маленьком огороде, который он сам возделывал и удобрял и овощами которого он преимущественно питался. Для удобрения земли он ходил в жаркие летние дни на болотистые места за мхом…Собрав, таким образом, мох, угодник Божий удобрял гряды, сажал семена, поливал их, полол и собирал овощи, непрестанно славословя Бога и изливая тихую, святую радость свою в пении священных песнопений, которыми освежал и назидал дух свой среди однообразия телесных занятий».

Если же подвижники изготавливали какие-либо предметы, то им необходимо было соблюдать определенные правила.

Монашеский устав св. Василия Великого (из собранного Феофаном Затворником, ст.176,178): «Заниматься подвижнику надобно работами приличными, которые свободны от всякого кормчества, долговременных развлечений и непозволительного прибытка, — которые большею частью можно нам производить, не выходя из под своей кровли, так что и дело делается, и безмолвие соблюдается. А если бы по необходимой потребности должно было произвести работу на открытом воздухе, то и это не воспрепятствует любомудрию…К работе своей каждому надлежит быть внимательным, заботиться о ней с любовью и с нелестной тщательностью, с внимательным попечением, как бы назирал за ним Сам Бог…; и не надобно перебегать от одного дела к другому; потому что природа наша неспособна вдруг успевать во многих занятиях; трудолюбиво заниматься одною работаю полезнее, чем слегка касаться многих дел. Развлечение многими занятиями и перехождение от одного дела к другому, кроме того, что не приводит к окончанию дел, еще или обличает в давнем непостоянстве нрава или производит оное, если не было его прежде».

Также стремление к труду и к получению его результатов не должно порождать тщеславие или приучать к сребролюбию.

Феофан Затворник (Древние иноческие уставы, Жизнь Преп. Пахомия): «Так, когда кто-то из братий, сработав в день две рогожи, тогда как по правилу должен был сработать только одну, вынес их и положил пред дверьми своей келии, в надежде, что пр. Пахомий увидит их и похвалить его за трудолюбие; пр. Авва, увидев их и уразумев с каким духом и работа спелась и сработанное выставлено на показ, сказал случившимся тогда братиям, с коими вел беседу: „видите ли, други мои, как этот брат сраннего утра до сего часа корпел неутомимо над работою, не для чего другого, как для того, чтоб отдать весь этот труд демону тщеславия, ничего не оставляя от него для своей души; ибо у него одно было на душе, чтоб похвалили его люди, забыв о Боге, для Которого должен был все делать. Какое обольщение! истощать таким трудом тело свое, а душу оставлять без плода, несмотря на такое произвольное утомление.»— Потом позвал он того брата, и сделав ему строгое внушение, велел, чтоб, когда вся братия соберется на молитву, пришел и он, неся свои две рогожи, и обратился бы к братиям с смиренным прошением: „умоляю вас, братие мои, помолитесь Господу о душе моей, да явит Он в ней милость Свою и простит ей грех, что она более занята была этими рогожами, нежели угождением Ему и царством небесным.»—Сверх того, он положил ему, во время обеда, стоять посреди столовой с этими рогожами, пока кончится стол, и наконец, запер его в своей келии на пять месяцев, запретив, ему говорить скем либо из братий и заповедав непременно каждый день готовить по две рогожи, питаться же только хлебом и водою».

Для того, чтобы братия не впадали в уныние, монашеским уставом предписывается иметь небольшое дело, рукоделие.

Исаак Сирин (Сл.30): «Когда во время пребывания твоего на безмолвии обращаешься к рукоделию, не обращай отеческой заповеди в покрывало своему сребролюбию. Во избежание уныния пусть будет у тебя небольшое дело, не возмущающее ума. Если же для милостыни пожелаешь больше заняться делом, то знай, что молитва в чине своем выше милостыни. А если ради телесных потребностей, то, если ты ненасытим, к удовлетворению нужд твоих достаточно с тебя и того, чем наделяет тебя Бог. Ибо Он никогда не оставляет делателей Своих, чтобы терпели они недостаток в преходящем. Господь сказал: Ищите прежде Царствия Божия и правды Его, и сия вся приложатся вам (Мф.6:33), прежде прошения вашего».

Далее. После изготовления изделия продавались, и на вырученные деньги покупалось только необходимое, а если оставались лишние средства, то подвижник мог раздавать их как милостыню. При этом, продавая свое рукоделие, необходимо придерживаться определенных правил для того, чтобы не увлечься желанием иметь более необходимого.

Монашеский устав св. Василия Великого (там же, ст.189): «Как надобно производить продажу изделий? – Надобно стараться, чтобы изделия продавались не где-либо далеко, и чтобы самим для продажи не казаться народу. Ибо пребывание на одном месте гораздо приличнее и полезнее и для каждого и для общего назидания. Почему лучше отнять и убавить несколько цены, нежели для общего прибытка отлучаться далеко (Пр.39)».

Древний Патерик (Гл. 6,15): «Один брат спросил авву Пистимона: что мне делать? — я непокоен бываю, когда продаю свое рукоделие. — Старец сказал в ответ: и авва Сисой и другие продавали свои рукоделья, — в этом вреда нет, но когда ты продаешь, за раз назначь цену вещи; а после в твоей воле будет, если захочешь, немного сбавить цены. Таким образом ты будешь спокоен. — брат опять спросил его: если я имею все нужное для себя, откуда бы то ни было, то велишь ли заниматься рукоделием? — старец отвечал: хотя бы ты имел все нужное, не оставляй своего рукоделия. Делай, сколько можешь, только не возмущаясь».

В монастыре торговлей изготовленных изделий и закупками необходимого занимались экономы и расходчики.

Феофан Затворник (Древние иноческие уставы, Устав Тавеннисиотского общежития): «35. В каждом монастыре был эконом, заведовавший всем хозяйством монастыря, и расходчик, исправлявший хозяйственные потребности вне монастыря. Ему эконом давал деньги, и он, закупив нужное, давал во всем отчет эконому и возвращал оставшиеся деньги, не смея держать их у себя в келии и одной ночи. Вероятно, ему поручалось и продавать что-нибудь.

36. Но то и другое, если было нужно, вероятно, делалось в весьма небольших размерах. Продажа монастырских изделий и закупка всего нужного для обителей, и на содержание и для работ, производилась одним главным экономом и расходчиком, которые заведовали хозяйством всех монастырей».

Если монах продавал монастырские изделия, то он обязан был продавать по той цене, которая была назначена настоятелем, и самовольное завышение цены на товар строго наказывалось.

Феофан Затворник (Древние иноческие уставы, Жизнь Преп. Пахомия): «Брат, заведовавший сапожным делом в монастыре, однажды вручил тому, на кому лежало продавать рукоделье, большое количество сандалий и других изделий этого мастерства, для продажи, назначив ему определенную цену за них. Когда этот продавец, прибывши в город, разложил свои товары, те, ко­торые подходили покупать их, находили, что цена изделиям очень низка, говоря, что так продавать можно только краденый товар. Брат -продавец объяснил, что ему так приказано, не отказался однако же взять цену, какую ему да­вали, а она была одною третью выше назначенной. По его возвращении, брат усмарь, считая деньги, какие он ему вручил, нашел, что их целою третью больше, нежели сколько он ожидал, и сказал пр. Пахомию: «по истине, Отче, не следует этого брата употреблять но делам монастырского хозяйства; кажется, у него слишком много мирского духа, потому что он продал наши изделия одною третью больше, нежели сколько я ему назначил»; пр. Пахомий позвал брата—продавца и спросил, почему он так сделал. Тот извинял себя, разъясняя, как происходило дело, но его извинение не было принято. „Ты виноват, сказал ему св. Авва, потому что позволил себе увлечься любостяжанием. Спеши опять в город, и возврати покупателям день­ги, которые взял ты с них больше назначенного; а воз­вратившись, понесешь эпитимию за свой грех, и потом ос­танешься в монастыре при таком занятии, какое тебе назначат; для исполнения же прежде бывших на тебе поручений будет назначен другой.»

Многие подвижники и монастыри отдавали в виде милостыни не только то, что они заработали сверх необходимого, а поступали также и с пожертвованиями, отдавая их более нуждающимся.

Лавсаик (Об Авве Серапионе пресвитере): «Видели мы в пределах Арсинойских пресвитера по имени Серапион, настоятеля многих монастырей и игумена многого братства, числом до десяти тысяч. Он через братию собирал множество хозяйственных припасов, ибо во время жатвы все они сносили к нему свои плоды, которые получали вместо платы за уборку полей, каждый ежегодно по двенадцать артаб хлеба, что равняется сорока нашим мерам. И все это употреблял авва на вспомоществование бедным, так что никто не терпел нужды в окрестности. Хлеб отсылали бедным даже в Алескандрию. Впрочем, и вышеупомянутые отцы, жившие по всему Египту, не пренебрегали такой же распорядительностью: от трудов братии они посылают бедным в Александрию корабли, наполненные хлебом и одеждою, потому что у них редко кто терпит нужду».

Лавсаик (О Памве): «В Нитрийской же горе жил блаженный Памво… Множеством великих совершенств и доблестей украшался этот Памво. Но венцом великих совершенств его было такое презрение к золоту и се­ребру, какого требует слово Господне. Блаженная Мелания рассказывала мне, что она вскоре по прибытии из Рима в Александрию, услышав от блаженного пресвитера Исидора-странноприимца о добродетельном житии Памвы, в сопутствии са­мого Исидора отправилась к нему в пустыню. «Принесла я с собой, — говорила она, — ящичек с тремястами литр серебра и просила его принять это приношение от моих стяжаний. Он сидел и плел ветви и, не оставляя своей работы, дал мне только словесное благословение, сказав: «Бог наградит тебя». Потом сказал эконому Оригену: «Возьми это и употреби на нужды братии, живущей в Ливии и по островам: сии монасты­ри скуднее прочих», — а из живущих в Египте братии никому не велел давать из этих денег, по­тому что страна эта, говорил он, плодороднее других. «Я стояла, — говорит Мелания, — и ждала, что он почтит меня благословением или хотя слово скажет в похвалу за такое приношение, но, ничего не услышав от него, сама сказала ему: «Господин мой, да будет тебе известно, что серебра здесь триста литр». Он и при этом не показал никакого внимания и отвечал мне, даже не взглянув на ящичек: «Дочь моя! Тому, Кому ты принесла это, не нужно сказывать, сколько тут весу: Он взвесил горы и холмы поставил весом, — Тот паче знает вес твоего серебра. Если бы ты отдала его мне, то хорошо было бы сказать о его количестве, но если ты принесла его Богу, Который не отверг и двух лепт, но еще оценил их дороже всех дру­гих приношений, то молчи и будь спокойна».

Древник Петерик (Гл.6): «Авва Даниил рассказывал об авве Арсении: однажды пришел к нему чиновник, принесший завещание одного родственника, оставившего ему очень большое наследство. Арсений, взяв завещание, хотел разодрать оное. Но чиновник пал к ногам его, и говорил: не раздирай завещания; иначе с меня снимут голову. Тогда авва Арсений сказал ему: я умер прежде сего родственника. И отослал его, не приняв ничего».

Некоторые святые монашествующие подвижники уходили в затвор и не работали, но имели обеспечение, назначенное им монастырем или Церковью, а также приобретали необходимое от пожертвований, которые употребляли в должной мере, а остальное же раздавали нуждающимся. Если подвижники занимались богословской деятельностью, то, как правило, они не пользовались прибытком, который происходил от изданий их трудов. К таким примерам относится затворническая жизнь и богословский труд Феофана Затворника (Вышенского).

Подвиг в Затворе (Жизнеописание св. Феофана Затворника): «Сочинения святителя еще при жизни его имели ус­пех, некоторые из них выдержали по нескольку изданий и могли бы доставить значительные средства, но он не получал от них ничего. За свои литературные труды автор не брал никакого вознаграждения, кроме извест­ного количества экземпляров, предназначавшихся для безвозмездной раздачи. Он заботился лишь о том, что­бы цена его сочинений была не обременительна для по­купателей и вознаграждала труды и издержки издате­лей. Известно, что собственниками и полными хозяева­ми творений преосвященного Феофана являлись иноки русского Пантелеимонова монастыря на Афоне. На зап­рос об условиях уступки одного из своих сочинений свя­титель пишет: «Они (иноки) дают мне двести экземпля­ров, а денег хотят пришлют, хотят нет. Это не входит в мой расчет. Я уступаю им это молитв ради о моей многогрешности, а не ради прибытка».

Многие почитатели подвижника выражали желание прислать ему пожертвования вещами и деньгами, но он совершенно отказывался принять их. Редкие исклю­чения допускались только для самых близких знакомых, дабы не огорчить и не обидеть их, но с непременным условием употребить пожертвованное на благотвори­тельные цели. Одна тамбовская помещица — Курдюмова — по своему духовному завещанию назначила боль­шую сумму — 25.000 р., на издание сочинений преосвя­щенного Феофана. Последний пришел в большое сму­щение от подобного щедрого дара и возвратил его род­ственникам своей почитательницы.

Все раздав нуждающимся, святитель иногда по не­скольку месяцев оставался без всяких денег. Так, в июле 1875 года он пишет в Петербург одному своему близкому знакомому: «За деньги благодарствую. У меня ни по­лушки не было. Промотал все деньги и до Рождества (вре­мя получения пенсии) ничего не имею». Свою архиерейс­кую пенсию и некоторые пожертвования благотворите­лей на поминовение их самих и их родственников в его домовой церкви преосвященный рассылал нуждающим­ся в разные концы России немедленно же по получении, как бы опасаясь пропустить случай сделать возможное добро и задержать у себя хотя малое время то, что не счи­тал принадлежащим себе. «Я никогда не задерживаю у себя денег, — пишет святитель, — и все разматываю. Что их держать, когда случились». Перед великими христиан­скими праздниками Пасхи и Рождества Христова особен­но много делалось благотворении. Денежных конвертов по 10 и более приходилось сдавать тогда на почту от его имени вдовам, сиротам и другим несчастным, особенно нуждающимся в помощи и утешении во дни праздника. И характер этой благотворительности был истинно еван­гельский, по заповеди Спасителя, шуйца не знала того, что творила десница. Преосвященный Феофан никогда не расспрашивал нуждающихся и не проверял, что их за­ставило обратиться к нему и куда пойдут его средства, не знал даже совсем многих из них, а подавал ради Бога».

Как видим, мы, современные христиане, настолько далеки от подвижнического нестяжательного обеспечения себя, что становится очень стыдно пред Богом. Но надеемся, что примеры святых подвижников послужат нам уроком и подвигнут нас к ведению Богоугодной жизни.

Исходя из вышесказанного, понятно, что такое нестяжание и какие степени его бывают. Кто же может считать себя нелюбостяжательным? Вот, как отвечают на этот вопрос святые отцы.

Максим Исповедник (Сотн.2-ая,88): «Нелюбостяжателен тот, кто отрекся от всякой собственности, и на земле совсем не имеет ничего кроме тела, и к нему отторгнув всякое расположение, Богу и благочестивым людям вверил все о себе попечение». 

О невольной нищете, принимаемой со смирением 

Также к средней степени нестяжания может относиться и невольная нищета, когда мирской человек смиряется с тем, что уготовал ему Господь. И при этом он никогда не ропщет, а благодарит Его и доволен малым.

Антоний Великий (Добротолюбие, т.1): «Нищета есть не что иное, как умеренность во всем, или такое состояние, в котором довольствуются малым».

Такие примеры приличествуют мирянам.

Пролог в поучениях и рассказах (Епископ и нищий):«Некогда в Кипрской стране великое бездождье. Епископ той страны с клиром стал усердно просить Господа, чтобы послал на землю дождь. Во время молитвы был с Неба: «Завтра после утрени выйди к городским воротам и кого увидишь первого входящего в оные, попроси помолиться о дожде, и когда тот помолится, дождь будет». Епископ исполнил повеленное и, вышедши с своим клиром из дома, сел угородских ворот. И вот первым вошел в ворота нищий, несший на себе вязанку дров. Епископ остановил его. Старец опустил вязанку на землю и принял от епископа благословение. Епископ в свою очередь поклонился нищему и сказал: «Отче, прошу тебя, помолись, чтобы Господь послал дождь на землю». Старец отвечал: «Что ты, святитель Божий, просишь меня, последнего и грешнейшего раба, молиться? Я сам ищу молитвенников о бесчисленных грехах моих». Епископ стал еще усерднее просить и настаивать. Тогда нищий сказал: «Только из послушания тебе, святый отче, помолюсь вместе, с тобою». И с этими словами преклонил колена и стал молиться. И, о чудо! Вскоре, к общему изумлению, пошел сильный дождь, который обильно напоил жаждущую землю. Тогда епископ сказал нищему: «Отче, сотвори любовь и, ради общ­ей пользы, расскажи нам твою жизнь, чтобы и мы стали подражать ей». Нищий отвечал: «Прости меня, господин мой! Я человек грешный и не знаю за собой ни одного доброго дела, которым бы мог утешиться; в суете я провел дни свои! И жизнь моя теперь проходит лишь в том, что я каждый день выхожу из города и, собравши бремя дров, продаю их; на вырученные деньги я покупаю себе хлеба на дневное пропитание, а затем иду к церкви, при которой провожу ночь. Утром же опять принимаюсь за собирание дров. Если же когда, день или два погода мешает мне собирать дрова, то в это время терплю голод, прославляя Бога. А затем, когда наступает ведро, опять иду на свое дело».

Древний Патерик (гл.6): «Некоторые из Греков пришли однажды в город Острацины раздать милостыню. Они взяли с собою приставников, дабы показывали им, кто особенно имеет нужду в подаянии. Приставники привели их к одному изувеченному и предлагали ему подаяние. Сей не захотел принять, говоря: вот я тружусь, плету сии молодые прутья, и ем хлеб от трудов своих. Потом привели их к хижине одной вдовы с семейством. Когда они постучались в двери, откликнулась извнутри дочь ее, бывшая нагою. А мать уходила в это время на работу, — она была портмоя. Они предлагали дочери одежду и деньги; но сия не хотела принять, говоря: когда пошла мать моя, то сказала мне: будь покойна, — Бог восхотел, и я нашла ныне работу; теперь мы имеем пищу свою. Когда пришла мать, они стали и ее просить — принять подаяние, но и она не приняла и сказала: я имею Покровителя моего, Бога, — и вы теперь хотите отнять Его у меня! — Услышав веру ее, они прославили Бога».

Итак, если малоимущий человек со смирением переносит скорби от бедности, не стремится к обогащению, а благодарит Бога за то, что Он ему посылает, то такой человек уже считается как добровольно живущий в бедности и тем угоден Богу.

Григорий Палама (Омилия 4): «Услышьте и возвеселитесь, вы, бедные и убогие! — ибо по причине сего, вы — братья Богу; и хотя бы не зависимо от вашей воли вы были бедны и убоги, но тем, что будете терпеть и благодарить (Бога), вы сделаете себе это благо добровольным».

Иоанн Златоуст (т.3): «…Если ты мужественно переносишь (бедность), благодаря Господа, то этот предмет послужил для тебя поводом и случаем к получению венцов…». 

О вольной бедности

Есть бедность, происходящая не по собственной воле, а есть добровольная бедность, которая намного выше первой.

Иоанн Златоуст (Творения, т.9): «…Нет никого сильнее того, кто становится нищим ради Господа…».

Этот подвиг приличествует Апостолам и святым подвижникам.

Феофан Затворник (Мысли на каждый день года по церковным чтениям из слова Божия, нед.14): «Господь, посылая на проповедь святых апостолов, повелел им ничего не иметь при себе. Одна одежда на плечах, сандалии на ногах, посох в руках, -и все тут. И попечения ни о чем не иметь, вступая в этот труд, словно они были полностью обеспечены. И действительно, апостолы были вполне обеспечены без всякого внешнего обеспечения. Как же это устроилось? Совершенною преданностью их в волю Божию; потому-то Господь так и устраивал, чтобы они не имели ни в чем нужды. Подвигал сердца слушавших проповедь, и те питали и покоили проповедников. Но апостолы не имели этого в виду и не ожидали ничего, а все предавали Господу. Оттого терпеливо сносили и если что встречалось неприятное. Одна у них была забота -проповедовать и одна печаль- если не слушали проповеди. Отсюда чистота, независимость и многоплодность проповедания. И ныне бы так надо, но наша немощь требует внешнего обеспечения, без которого мы и шагу не сделаем. Это, однако, не укор нынешним нашим апостолам. Вначале они точно опираются на это обеспечение, но потом оно исчезает из памяти, и они самым своим трудом возводятся в состояние преданности Богу; с этого момента, надо полагать, и начинается настоящая плодоносность проповеди. Преданность Богу есть высшая степень нравственного совершенства, а до него доходят не вдруг, как только познают цену его. Оно само приходит после многих трудов».

К вольной нищете не относятся те случаи отречения от богатства, например философов и ученых.

Климент Александрийский (Кто из богатых спасется, гл.11,12): «И это не новое что-либо, от богатства отрекаться и оное нищим или бедным раздавать; многие это делали и до пришествия Спасителя. Одни из-за того, чтобы досужнее было заниматься науками и мертвой мудростью, другие из-за хвастовства и тщеславия, как например Анаксагор, Демокрит, Кратес. Те из древних, которые пренебрегали внешними вещами, хотя и отказывались от своих имений и даже уничтожали оные (Кратес и Анаксагор), но душевные страсти, полагаю я, при этом они расширяли, потому что они впадали в гордость, в тщеславие и суетность, начинали презирать прочих людей, о себе самих думая, что они сделали нечто превыше естественное».

О вольной бедности мы еще скажем в разделе «О богатых и бедных людях». А сейчас приведем рассказ – поучение на эту тему, и увидим: во-первых, пример святого нестяжания. Во-вторых, есть разные степени отречения от мира: одни добровольно отрекаются от хорошо обеспеченной жизни и живут подвижнической жизнью; другие, живущие всегда в бедности, по сути, не отрекаются от богатства, т.к. не имеют его, и им легче перенести тяготы подвижнического подвига. В третьих, одни оставляют все ради Господа, а другие — от тягот мирской жизни.

Пролог (Не суди по себе): «У римского императора был один приближенный к нему вельможа. Он до­стиг такого христианского настроения, что решил оставить все: и богатство, и почет, и веселие, и роскошь царскую и поселиться в пустыне, чтобы служить од­ному Господу, следуя Евангельскому уче­нию: «Если кто хочет идти за Мною, от­вертись себя, и возьми крест свой, и сле­дуй за Мною» (Лук.9,23). И вот этот вельможа, отпустив всех своих рабов на свободу и раздав свое име­ние нищим, отправился лишь с одним из верных рабов, которого считал своим другом, в Египетскую пустыню и там посе­лился в одном заброшенном скиту. Здесь он вел подвижническую жизнь, добывая себе пропитание тяжелым трудом. Таким образом он прожил в пустыне с другом своим двадцать пять лет. О его благочестии знали все отцы египетские и за это относились к нему с глубоким уважением.

Но вот один из отшельников, живших в пустыне, наслышавшись о святости жизни бывшего вельможи, пожелал лично убедиться в этом и пришел в скит к старцу. Идя в скит, он думал так: «Вот я много лет подвизаюсь в пустыне, держу самые строгие уставы пустынножительства, а славою не пользуюсь; об этом же старце очень много говорят хорошего. Пойду, посмотрю и послушаю старца и, может быть, кое-чему научусь от него». Но каково же было удивление пришедшего отца, когда он, придя в скит бывшего вельможи, увидел совсем не такую обстановку жизни старца, какую себе представлял в уме, слушая рассказы своих собратьев о святости жизни отшельника. Подходя к келлии, пришелец встретил благообразного старца, одетого в мягкую одежду и обутого. «Скажи, отче, — обратился он к сему старцу, — где можно видеть дивно подвижника, живущего в сем скиту?». «В этом скиту живут два человека — отвечал старец, — я да мой слуга; о дивном же подвижнике мы ничего не слыхали. Как имя этого подвижника?». Пришелец назвал имя. «Это мое имя, — продолжал старец в мягкой одежде, — но ты, отче, верно, ошибся, пришел не в тот скит» «Нет, я не ошибся: мне именно нужно было видеть хозяина сего скита». «А если так, то я очень рад гостю: прошу пожаловать в келлию». Пришедший вошел в келлию. Но здесь он был еще больше поражен, ког­да увидел постель, покрытую кожею и с изголовьем. «Какой же это подвижник, — думал гость, — если у него почти все, как у ми­рян: и одежда мягкая, и сапоги на ногах, и постель имеется, да еще кожаная?» И гость сильно соблазнялся. К обеду подана была горячая пища и вино. Тут гость уже окончательно сму­тился и даже не стал скрывать своего смущения. Старец это заметил и, как прозорливый, все понял. Когда смущенный гость, простившись оставил скит и был уже на некотором расстоянии от него, пустынник -вельможа воротил своего гостя, усадил его снова в келлии за столом и говорит: «Разве ты приходил ко мне за тем, чтобы поесть моей мирской пищи и отведать соблазнительного вина?» «Нет», — отвечал тот, несколько удивленный. «Так зачем же?» «Я пришел к тебе, чтобы посмотреть твои подвиги и поучиться твоей мудрости…» «И уходишь разочарованный и смущенный?» «Да, признаюсь…». «О, горе мне, соблазнителю! — воскликнул старец. — Так давай же, побеседуем. Откуда ты родом, отче честный?» «Из Египта»,— отвечал гость. «Из какого рода?». «Да я простой поселянин и жил деревне». «А на чем ты спал и какую постель имел в миру?» «Спал на земле, а постели по бедности не имел». «А какую пищу вкушал и пил ли когда-нибудь вино?» — продолжал допра­шивать старец. «Ел один сухой хлеб, а пил только воду». «А в бане мылся ли когда-нибудь?» «Кроме реки, никакой бани не знал». «Легко ли тебе было жить в такой скудости?» «Ох, трудно, отче! Я только и успо­коился с тех пор, как удалился в пусты­ню…» «Тебя я выслушал, теперь послушай и меня. Родом я из Рима и был царю близ­кий советник…» Гость слушал с большим вниманием. Старец продолжал: «И вот, ради Бога оставил я мир, богатство и славу и пришел в эту пустыню. В Риме я занимал великолепный Дворец, имел огромное богатство, а теперь, как видишь, живу в убогой хижине. Кровать у меня была из золота и покрыта драгоценными тканями, с мягкими перинами и подушками, а теперь имею одно это бедное ложе и грубую кожу на нем. Носил драгоценные одежды, а ныне у меня только одна эта худая риза. На обедах у меня подавались всевозможные яства, а в настоящее время одну эту бедную зелень вкушаю и ради недуга пью иногда эту малую чашу вина. Было у меня в Риме и множество рабов, а теперь лишь этот, по милости Божией оставшийся при мне старец живет со мною. И музыку я постоянно слушал, и услаждали мой слух трубы, тимпаны и гусли; а теперь только пою двенадцать псалмов. Итак, отче, не соблазняйся о мне».

Тогда гость воскликнул: «Горе мне за мое осуждение! Я от великой скорби прежней моей жизни пришел в покой и почитаю себя подвижником…, а ты от великого покоя и роскоши пришел в скорбь, смирение и нищету, и не почитаешь себя подвижником. Прости же меня, святой отец, и помяни в молитвах своих!». При этих словах гость поклонился старцу до земли и отошел с миром восвояси, получив большое назидание».

В этом поучении есть и несколько иных глубоких смыслов: во-первых, мы видим, что некоторые люди подвизаются, надеясь на славу человеческую, и поэтому склонны осуждать других и выносить категоричные суждения о чужой жизни. Во-вторых, поучительно то, как зачастую мы в своем воображении составляем представление о человеке и если оно не совпадает с тем, что есть на самом деле, то удивляемся, возмущаемся и осуждаем.

Каковы невидимые для всех плоды вольной нищеты? Святые подвижники испытали на себе то, что, во-первых, она позволяет не увлекаться многими соблазнами мира, и это позволяет человеку исполнять заповеди.

Нил Синайский (Творения, ч.2): «Не порицай нищеты, потому что она соделывает подвижника неразвлекаемым в исполнении закона».

Например, если у человека нет денег и лишнего имущества, то он не будет любить их иметь идолов, а значит, не нарушит первых трех заповедей. Более подробно об этом будет еще сказано ниже.

Во-вторых, не имея богатства и попечений о нем, человек приобретает истинные сокровища – добродетели — смирение, терпение, мужество, надежду на Бога и т.д.

Нил Синайский (Творения, ч.2): «Смотрю на нищету, скачу и радуюсь, истинным богатством признавая добродетель».

Авва Исаия (Духовно-нравственные слова): «Знай, что скудость в вещах приближает тебя к Богу».

В третьих, непопечение об имуществе и делах мира приносят свободу и покой сердцу и уму, т.к. никакие заботы и воспоминания не тревожат душу, и это позволяет истинно молиться Богу.

Василий Великий (Творения, ч.1): «Мы, бедные, отличаемся от богатых – свободою от забот: наслаждаясь сном, смеемся над их бессонными ночами, не зная беспокойств и будучи свободными, смеемся над тем, что они всегда связаны и озабочены».

Исаак Сирин (Слова подвижнические): «Возлюби с терпением нищету, чтобы собрать тебе воедино ум свой от парений».

Исаак Сирин (Слова подвижнические): «…Ничто не производит в душе такой тишины, как произвольная нищета».

Итак, добровольная бедность делает человека наследниками и братьями Христу, и поэтому все святые призывают:

Григорий Палама (Омилия 4): «Услышьте, вы, богатые! — и возлюбите блаженнейшую бедность, дабы вам стать наследниками и братьями Христу, и то — более родными, чем по неволе бедствующие: ибо и Он добровольно ради нас бедствовал».

О том, как могут поступать вышеуказанные христиане в отношении средней степени нестяжания

Рассмотрев вопрос о том, кто и как ведет средний нестяжательный подвиг, скажем о том, как, к сожалению и к радости, могут поступать те, которые призваны и выбрали такую малопопечительную жизнь.

Начнем с примеров, которые говорят о подвиге нестяжания сопряженными с подвигом милостыни. Примечательно то, что если подвижники занимались рукоделием и тем добывали себе пропитание, то, как правило, не хотели принимать милостыни.

Древний Патерик (Гл.6): «Некто просил старца принять деньги на свои нужды. Он не захотел принять, довольствуясь своим рукоделием. Когда же тот не переставал упрашивать старца принять деньги хотя для нужд бедных, то он отвечал: здесь будет двоякий стыд, — я принимаю без нужды и тщеславлюсь чужим даянием.

…Один знатный человек из какой-то страны пришел в Скит, принес с собою много золота, и просил пресвитера скитского раздать его братии. — Пресвитер сказал ему: братия не имеют нужды. Но так как он сильно убеждал пресвитера, то сей положил корзину при дверях церковных и сказал: кто имеет нужду, пусть берет, но никто не подошел к ней, а другие вовсе не обратили внимания. Тогда пресвитер говорит ему: Бог принял твою милостыню; иди и раздай ее нищим. — Он ушел, получив большую пользу.

…Принес некто старцу денег и сказал: возьми на свои нужды, — ты состарился, и находишься в болезни; ибо он был изувеченный. Старец отвечал: ты пришел отнять Питателя моего в продолжении 60 лет! Вот я столько лет нахожусь в болезни, — и ни в чем не имел нужды, когда Бог вспомоществует мне и питает меня, — и не решился принять деньги».

Если же у них не было возможности заработать, то только тогда подвижники брали милостыню.

Древний Патерик (гл.6): «Авва Силуан говорил: я раб, — и Господь мой сказал мне: ты делай Мое дело, — и Я буду кормить тебя; а откуда возьму пищу, об этом не спрашивай; ты только делай, а Я буду кормить тебя. — Итак, если я тружусь, то кормлюсь от мзды моей; если не тружусь, то питаюсь милостынею».

Ради нестяжательности некоторые подвижники продавали даже душевнополезные книги, т.к. и они могут вызывать пристрастие.

Древний Патерик (Гл. 6): «Авва Феодор Фермейский приобрел себе три хорошии книги. Пришел он к авве Макарию и говорит ему: у меня есть три хорошии книги, — я получаю и сам от них пользу, и братия употребляют их, и получают назидание, скажи мне, что я должен с ними сделать? — Старец сказал в ответ: хороши такие дела, но нестяжательность всего лучше. — Услышав это, авва Феодор пошел и продал книги, а вырученные деньги раздал нищим».

Приводя эти примеры, отметим, что не всегда и всем необходимо поступать, четко следуя примеру того, как поступали некоторые подвижники. У каждого своя мера и свои обстоятельства, от нас же требуется благоразумие и смиренное стремление исполнять заповеди о нестяжании. Так, если кто-либо последует примеру о продаже духовных книг, но сам их не читал и не получил от них пользы, то можно ли это назвать благоразумием. Или, например, продав поучения отцов, оставит у себя художественную литературу.

Но были и случаи, когда монахи или подвижники, увлекшись прелестью вражией, впадали в мнопопечительные труды, за которыми следовали другие грехи, и оставляли Богоугодный образ жизни. Но если человек раскаивался, то Господь и в таких случаях не оставлял человека.

Древний Патерик (Гл.20): «(Некий отшельник) же сказал: «я был в киновии Фиваидской и было у меня занятие ткача. Пришел же мне помысл: выдь и живи сам по себе, и можно тебе будет безмолствовать, и принимать странных, и получить больше награды, чем за труды рук твоих. Когда я согласился на помысл, тотчас и выполнил его на деле, и когда выстроил монастырь, то были заказывающие мне работу; когда же много собиралось у меня излишнего, я старался раздавать то бедным и странным. Враг же наш диавол, позавидовавши, как и всегда, имеющему быть мне воздаянию, уловил меня тем самым, что тщился я делать против него. Ибо, видя некоторую девицу, раз уже заказывавшую работу, которую я исполнил и отослал ей, внушил ей сделать мне другой заказ, а потом образовалась привычка и излишняя доверенность, напоследок осязания рук, и смех, и сожительство, зачавши родили грех. Когда же я провел в нем месяцев шесть, помыслил в себе: ныне ли, завтра ли, или чрез много лет, подвергшись смерти, я вечное получу наказание. Ибо растливший жену мужнюю по закону подвергается наказанию и мучению вечному. Каких же мук заслуживает растливший невесту Христову? Таким образом, убежал я в пустыню сию, нашел пещеру и сей источник, и это финиковое дерево, на котором плод приносят мне двенадцать ветвей, и в каждый месяц плод приносит одна ветвь, чего достаточно мне на тридцать дней, а после сего созревает другая. По некотором же времени выросли волосы мои, и когда износились одежды мои, ими я прикрываю нижние части тела». Когда же опять спросил я его: не было ли трудно ему в начале? он сказал: «сначала я весьма страдал, так что на земле лежал я от боли печени, и не мог стоя совершать молитвословие, но лежа на земле взывал к Всевышнему. Когда же был я в пещере в скорби великой и болезни, так что не мог выйти из нее, вижу — вошел ко мне муж и стал вблизи меня и говорит мне: чем страдаешь ты? Я показал ему место. Он же пальцы руки своей соединив прямо, рассек место как бы мечем и вынув печень, показал мне раны, и рукой соскоболив их, положил в платок, и опять замазал место, и сказал мне: вот, стал ты здоров, работай Владыке Христу, как следует. И с того времени я стал здоров, и без труда живу здесь». Много же просил я его, чтобы жить мне в прежней его пещере, и сказал он мне: «не можешь ты вынести нападений бесовских». Тогда убедившись в сем, просил я с молитвою отпустить меня. И помолившись, он отпустил меня. Сие рассказал я вам на пользу».

Что касается общежительного монашества, то, к сожалению, некоторые монастыри имеют прагматические интересы, что не способствует взойти на среднюю степень нестяжательности — питаться только от труда рук своих или пожертвований и все остальное время посвящать Богу.

Поучения старцев (под ред. Дионисия Тациса): «Какой монастырь идеален? Старец Паисий с выразительностью подчеркивал следующее: «Очень помогает монаху, когда монастырь удален от мира, археологических достопримечательностей и мирского шума. Кроме того, часто паломничества по монастырям имеют и прагматические интересы, ибо многие приезжают туда работать. Поэтому и некоторые Владыки хотели бы, и очень справедливо, чтобы трудились сами монахи, которые возлюбили бы тогда нестяжательность, хранить которую они поклялись Богу. Но, к сожалению, они не ограничиваются самым необходимым и простым, как для самих себя, так и вообще для монастыря, дабы не принимать ничего от верующих и побуждать их помогать нашим страдающим нищим братиям. Но что же они делают? Собирают даже пот нищих и наполняют им кучу лампад и колоколов, думая, что так они прославляют Бога. Но такое благочестие похоже на благочестие многих русских клириков, которые, сами того не желая, стали причиной того, что лампады, паникадила и колокола стали орудиями, бившими по самой Церкви Христовой».

Приведем поучение о состоянии настоящего монашества нашего современника – монаха подвижника.

Старец Паисий Святогорец (Слова, ч.1, гл.3): «К несчастью, мирской дух проник из мира и во многие монастыри. Причина этого в том, что в нашу эпоху некоторые духовные наставники направляют течение монашества по мирскому руслу, и к благодатному святоотеческому духу души иноков не текут. Я вижу, что сегодня в монастырях господствует дух, противоположный святоотеческому. Доброго, святоотеческого монахи не принимают. То есть они не живут духовно. Действуя во имя послушания и отсечения своей воли, они уравнивают духовные высоты с землей и занимаются мирским своеволием. Живя так, они не преуспевают, потому что вместе с ними в монастыре «подвизается» искуситель, мирской дух. Мы не имеем права истолковывать заповеди Божий, как нам выгодно. Мы не имеем права изображать монашество таким, каким нам хочется. Признавать свои немощи и смиренно просить милости Божией — дело совсем другое. Величайшее зло, по-моему, в том, что некоторые считают этот мирской дух прогрессом. Следовало бы осознать этот дух падением и изблевать его из себя, чтобы духовно очиститься. И тогда сразу же придет Дух Святой, который освящает, извещает и утверждает души. А есть и такие монахи, которые говорят: «Мы должны проявить нашу культуру.» Какую культуру? Мирскую? Было бы естественно, если бы мы, как монахи, проявляли нашу духовную культуру, духовное развитие. Какое духовное развитие? А вот какое: не стараться опередить людей мирских в развитии мирском, ведь это мирское развитие мучает даже их, не говоря уже о монахах. Наша духовная скорость должна быть такой высокой, чтобы и люди мира сего увлекались вслед за нами. Если мы, монахи, делаем то же самое, что какой-нибудь высокодуховный мирянин, то людям мирским это опять-таки не на пользу, потому что пример высокодуховного мирянина у них есть и без нас. Наша жизнь должна быть более высокой, чем жизнь духовных мирян. Монах не должен ставить перед собой цели показать другим какое-то мирское развитие. Это наносит монашеству оскорбление. Монах, мыслящий по-мирски, показывает, что он сбился с пути — он вышел в него ради Христа, но его душа стремится в мир. Путем мирского развития, которое считается прогрессом, монашество приходит к духовному разложению. Из монашества исчезает очень многое, подобно тому, как из мира исчезают честь, уважение и их называют отжившими свой век. Поэтому мне больно до того, что хоть криком кричи. Мне хочется уйти куда-нибудь подальше (чтобы не видеть всего этого). Тот, кто не пережил ничего высшего, не очень-то переживает за свою духовную жизнь, в которой он устраивает всё по своему типикону. Однако знаете, какая мука жить по такому типикону человеку, который вкусил чего-то высшего? Если бы Христос удостоил меня жить так, как я хочу, — по-монашески и — умереть молодцом, то я считал бы это смертью в бою, на передовой. Сейчас такое время, что умереть, пойти на исповедничество, совершить жертву стоит и только ради того, чтобы не были хулимы Святые Отцы. Мы всё читаем и читаем о преподобных отцах, но даже немножко не задумываемся о том, где и как они жили. Господь сказал: «Лисицы имеют норы,… а Сын Человеческий не имеет где преклонить голову» (Мф.8:20 и Лк.9:58). Это потрясает. Преподобные отцы старались жить в пещерах и быть похожими на Христа. Они ощущали радость Христову, потому что подражали Ему во всем. Их интересовало только это. Святые Отцы превратили пустыню в духовный град, а мы сегодня превращаем ее в мирской город. Церковь Христова убегает в пустыню, чтобы спастись (Апок.12:6), а мы превращаем пустыню в мирской город. А люди соблазнятся этим, останутся без помощи и после им будет не за что ухватиться. Вот эту-то великую опасность я вижу в переживаемые нами трудные годы. При том, что сегодня нам следовало бы жить более по-монашески, чтобы иметь божественные силы, мы, к несчастью, попадаем под влияние мирского духа, он изменяет нас в худшую сторону, и мы становимся бессильными. То есть мы сами изгоняем из себя наш дух и становимся мертвым телом. Монахи, которые живут в монашестве внешне, сегодня есть. Они не курят, не совершают плотских грехов, читают Добротолюбие, сыплют цитатами из святых отцов. В миру те из детей, кто не врал, осенял себя крестным знамением, ходил в Церковь, а когда становился постарше, был несколько внимателен в нравственном отношении, считали, что этого достаточно. Точно такой же жизнью живут в некоторых монастырях, и это привлекает туда мирян. Но, познакомившись с такими монахами поближе, миряне видят, что они ничем не отличаются от людей мира сего, потому что весь мирской дух они сохраняют. А если бы они курили, читали газеты, разговаривали о политике, то миряне, по крайней мере, избегали бы их, как людей мира сего, и монашество не повреждалось бы. Чем духовно ослабленный монах может тронуть сердце мирского человека? Если оставить спирт в открытой бутылке, то он выдохнется, потеряет всю свою крепость, не сможет ни убивать микробов, ни гореть. А если заправить таким выдохшимся спиртом спиртовку, то он вдобавок испортит и фитиль. Так и монах: будучи невнимательным, он отгоняет от себя божественную Благодать и после этого имеет лишь схиму — вид монаха. Он подобен выдохшемуся спирту и не может «прижечь» дьявола. Ведь «свет монахов суть ангелы, а свет человеков монахи!» Но «выдохшиеся» монахи перестают быть светом. Знаете, насколько разрушительно мирское мудрование! Если из монашества уходит его духовная сила, то в нем уже ничего не остается. Ведь «если соль обуяет,» то она не годится даже на удобрение. Помои, мусор становятся перегноем, но не соль. Если «удобрить» солью растение, то она его сожжет. В ту эпоху, которую мы сейчас переживаем, монашеству следует ярко сиять. Всей этой гнили и разложению требуется соль. Если в монастырях не будет мирского мудрования, если их состояние будет духовным, то это станет их величайшим приношением обществу. Им не нужно будет ни говорить, ни делать что-то еще, потому что они будут говорить своей жизнью. Сегодня мир нуждается именно в этом».

Это положение некоторых монастырей и монахов соответствуют откровениям святых ранних времен.

Нифонт Цареградский (из книги «Руководство к духовной жизни преподрбных Варсануфия Великого и Иоанна»): «4. Вопрос. … Занимающие престолы священства во всем мире будут вовсе неискусны и не будут знать художества добродетели. Таковы же будут и предстоятели монашествующих, ибо все будут низложены чревоугодием и тщеславием, и будут служить для людей более соблазном, чем образцом, посему добродетель будет в пренебрежении еще более; сребролюбие же будет царствовать тогда, и горе монахам, богатеющим златом, ибо таковые будут поношением для Господа Бога и не узрят лица Бога Живаго».

Если говорить об отдельных монахах, то отцы иногда говорят о тех, которые отреклись от мира, но оставили часть своего имущества для собственного пользования.

Древний Патерик (Гл. 6): «Один брат, отрекшись от мира и раздав свое имение нищим, оставив между тем несколько для собственного употребления, пришел к авве Антонию. Узнав об этом, старец говорит ему: если ты хочешь быть монахом, то ступай в такое-то село, купи мяса, обложи им нагое тело свое, и в таком виде иди сюда. — Когда брат это сделал, то собаки и птицы терзали тело его. При встрече его с старцем, последний спросил его: исполнено ли то, что он советовал ему? И когда брат показал израненное тело свое, то авва Антоний сказал: так демоны нападают и терзают тех, которые, отрекшись от мира, хотят удержать имение».

Древний Патерик (Гл. 6): «Авва Кассиан сказал: один сенатор, отрекшись от мира, и раздав свое имение бедным, удержал некоторую часть для собственного употребления, не желая от совершенной нестяжательности восприять смиренномудрие и надлежащее подчинение правилу общежития. К нему св. Василий изрек такое слово: ты и сенатором перестал быть, и монахом не сделался».

Также некоторые монахи переносят трудности с ропотом и печалью.

Феодор Студит (Добротолюбие, т.4, 43): «Зима настала, а обиталищ у нас немного, и те плохи и тесны. Но не падайте духом; ибо не смотря на то, вы просторны в добродетели и в этом отношении досточудны, ни во что вменяя прискорбное, хотя и прискорбно, и об одном том заботясь, чтобы всегда делать угодное Богу. К тому же, если вспомним древних св. отцов, или даже и ныне подвизающихся, то найдем, что живем в палатах. Не видите ли, что и ныне рабы Божии одни живут на открытом воздухе, другие затворяются в пещерах и гробницах, иные носят вериги и едят очень мало, довольствуясь одним хлебом, а то и от него воздерживаясь, и удовлетворяя потребность эту древесными плодами через день?».

Дмитрий Ростовский (Слово в неделю святых жен мироносец): «Пошли мы, было искать Христа в монастыри, но и в них все ныне испортилось; ничего нет, и порядка нет, едва и Христос остался; теперь только хлопоты да ропот, печаль и вздохи. В крайней нищете и скудости, пожалуй, и нашелся бы Христос, если бы только сия нищета и скудость переносились с благодарностью».

А некоторыми монахами овладевает страсть любостяжания.

Древний Патерик (гл.6): «Авва Исаак говорил братиям: отцы наши и авва Памво носили ветхую, со многими заплатами, и также пальмовую одежду; а вы теперь носите одежду дорогую. Пойдите отсюда, — от вас запустели здешние места. Когда они собирались на жатву, говорил им: я уже не даю вам заповедей; ибо вы не храните их. Он же сказал еще: авва Памво говорил, что монах должен носить такую одежду, которую никто не взял бы, если выбросит ее из кельи».

Монашеский Устав Преп. Иоанна Кассиана (из собранного Феофаном Затворником, кн.4, гл.15):«Обличение западных иноков в несоблюдении заповеди нестяжательности, или ничегонеимения. Что скажем на это мы, бедные, которые, живя в киновиях и состоя на попечении и заботах аввы, держим особые ключи и, поправ всякое уважения к своему званию и всякий стыд, не стыдимся явно носить на пальцах даже перстни (с печатью), чтобы ими запечатывать всякие спрятанные вещи, которым не только шкатулок или сундуков, но даже и шкафов и комодов недостаточно для упрятания того, что успели собрать, или что принесли с собою, выходя из мира; и (мы), которые кипятимся из-за пустых и ничтожнейших вещей, и против того, кто посмеет хоть пальцем коснуться до чего-нибудь из вещей, которые мы присваиваем себе, как собственность, исполняясь таким гневом, что движения сердца своего не можем не обнаружить и устами и состоянием всего тела. Но оставим такие пороки свои, и все другое, о чем и поминать недостойно, предав молчанию по слову Пророка: «да не возглаголют уста моя дел человеческих» (Пс.16,4)…».

Отцы четко описывают, каким образом у монаха развивается страсть стяжания и любоимания.

Иоанн Кассиан (О постановлениях киновитян, кн.7,гл.7): «Эта страсть, если улучит власть над малодушною и холодною душою монаха, то сначала побуждает его к малому стяжанию, во впечатлительных картинах описывая ему некоторые, будто справедливые и разумные причины, по коим ему необходимо, или уберечь для себя несколько денег при отречении от мира, или приобрести после того. Того, жалуется она, что дается в монастыре, недостаточно, и едва сносно для здорового и крепкого тела. Что будешь делать, если приключится телесная болезнь, а у тебя не будет припрятано что-нибудь на случай, чем бы пособить себе в немощи? Содержание монастырское прескудно, небрежение же о больных превеликое. Если ничего собственного не будет у тебя, что можно бы употребить на поправление телесного здоровья, то придется тебе умереть жалким образом. — Да и самая одежда, доставляемая монастырем, недостаточна, если не промыслишь иметь нечто, на что мог бы достать себе другую. Наконец нельзя бывает все время прожить в одном и том же монастыре; а в таком случае, если не приготовишь себе денег на путевые расходы и переправу чрез море, то не возможешь, когда захочешь, переселиться оттуда, и таким образом будучи стеснен крайнею бедностью, постоянно будешь влачить жизнь работническую и жалкую без всякого успеха. — Когда такими помыслами опутает ум свой монах, тогда начинает придумывать, как бы приобресть хоть один динарий; и с этою целью приискивает какую либо частную работу, которую и исполняет со всею заботливостью, без ведома Аввы своего. Продав ее потом тайно и получив желанную монету, в страхе за нее суетится он и хлопочет, где бы ее положить, или чьему бы хранению ее вверить; а между тем уже начала точить его еще острейшая забота, как бы удвоить эту монету, — и он напряженно строит важные планы, чтобы такое купить на нее, и какой бы с нею употребить для сего оборот. Когда же и это удастся ему, по его желанию, когда у него возникает жаднейшая алчба золота, которая затем все тем сильнее и сильнее разгорается, чем большее количество прибыли получается: ибо с умножением денег увеличивается и неистовство отрасти к ним. В поджожку ей приходят далее и другие заботливые помышления: обещается долгая жизнь, преклонная старость, немощи разные и продолжительные которых в старости и перенести не будет возможности, если в ранние лета не заготовишь побольше денег. — Так несчастная душа, связана будучи узами сей змеи (сребролюбия), все далее и далее влечется, в желании с непотребною заботою умножать не добре начатое собрание имущества, сама в себе порождая заразу, которая все жестче и жестче пожирает ее, подобно пламени. Будучи вся поглощена корыстолюбным помыслом, она ни на что не обращает сердечного воззрения, кроме того, откуда могла бы достать денег, чтоб с ними поскорее улететь из-под ига монастырской строгости. Коль скоро блеснет ей какая либо надежда на получение денег, — тут она ничем уже не дорожит: из-за нее она не погнушается ни ложью, ни клятвопреступлением, ни воровством, ни нарушением верности. Словом, — золото и чаяние корысти во всем бывает для нее богом, как для иных чрево. Почему блаж. Апостол, провидя пагубный яд сей болезни, назвал ее не только корнем всех зол, но и идолослужением, говоря: и любостяжание (-умертвите), еже есть идолослужение (Кол. 3,5)».

В творениях святых отцов можно встретить множество поучений о монахе стяжательном и нестяжательном, например:

Нил Синайский (Добротолюбие): «3.Многостяжательный монах — чрезмерно нагруженный корабль, легко потопляемый в воздымающихся от бури волнах.
4. Монах нестяжательный — легкий путник, на всяком месте находящий себе пристанище.
5. Монах нестяжательный — высокопарящий орел, тогда только спускающийся вниз, когда вынуждает к тому потребность пищи.
6. Таковый выше всякого искушения, посмеивается над всем настоящим и, воспаряя горе, удаляется от всего земного и сожительствует с горними; потому что легки крылья у него, не обремененного заботами.
7. Пришла скорбь и без печали оставляет он место; настала смерть, — благодушно отходит отселе, потому что никакими земными узами не связал душу.
8. А многостяжательный опутан попечениями, и как пес привязан цепью; если принужден переселиться, то скорбное воспоминание об имуществе несет с собою, как тяжелое и бесполезное бремя.
9. Если пришла смерть, с жалостию оставляет он настоящее; отдает душу, а глаз не спускает с того, что имеет у себя, — и его влекут насильно, как беглого раба; разлучается с телом, но не разлучается с имением, потому что сильнее влекущих удерживает его страсть.
13. Нестяжательный монах — неуловимый борец и легкий течец, скоро достигающий к почести вышнего звания (Фил.3, 14).
14. Монах многостяжательный радуется многим доходам, а нестяжательный — венцам за преспеяние.
15. Монах любостяжательный усиленно работает, а нестяжательный проводит время в молитвах и чтении.
16. Монах сребролюбивый наполняет сокровищницы серебром, а нестяжательный собирает сокровище на небе».

Ефрем Сирин (Добротолюбие, т.2,): «122. Бедный монах, который в смиренномудрии безмолвствует, лучше богатаго монаха, который исполнен гордости и надмения.
126. Кто в келлии своей скрывает золото, тот копит в себе страсти высокоумия и неподчинения. А кто собирает в свою сокровищницу молитвы и милостыни, тот богатеет в Бога. Другие копят себе деньги, а ты, монах, копи себе молитвы и милостыни.
128. Монах, ищущий наследства от плотских родителей, впадает в искушения, а взыскующий Господа спасется.
130. Монах любостяжательный — бесплодная пальма, а нестяжательный — тоже, что подстриженная пальма, растущая в высоту.
131. Монах, привязанный к вещественному, подобен ястребу, летящему с ремнями на ногах; где ни сядет он, тотчас запутается. А не привязанный к вещественному тоже, что путник, всегда готовый в дорогу».

Старец Паисий Святогорец (Слова, ч.2, гл.3):     «Начиная жить духовно, человек никогда не насыщается. Подобно этому, человек никогда не насыщается, если начинает гнаться за красивым. Знаешь, как нам надо жить сейчас? Надо оставить заботы о красивых постройках, ограничиться необходимым и отдать себя несчастью людей — помогая им молитвой, если тебе нечего дать, и милостыней, если у тебя есть возможность помочь им материально. Займитесь же молитвой, а из работ — только самым необходимым. У всего, что мы делаем здесь, -недолгий век. И стоит ли отдавать всему этому свою жизнь, зная, что другие едва сводят концы с концами и умирают с голоду? Простые постройки и смиренные вещи мысленно переносят монахов в пещеры и неприхотливые аскитирии (уединенное монашеское жилище, место аскетических подвигов) святых отцов, от этого монахи получают духовную пользу. Тогда как все мирское напоминает монахам о мире и делает их мирскими в душе. Недавно (1986 г.) в Нитрии (гора и прилегающая к ней пустыня) были сделаны раскопки и найдены первые монашеские кельи — по-настоящему аскетические. Затем были найдены монашеские кельи более поздней эпохи — их вид был уже немного мирской. Наконец, были найдены самые поздние монашеские жилища, похожие на салоны богатых людей того времени — на стенах были разные картины в рамочках, узоры и прочее. Все это навело на монахов гнев Божий, и их обиталища были разграблены и разрушены злодеями. Христос родился в яслях. Если мирское доставляет нам утешение, то Христос, Который никого не отвергает, легко нас отвергнет. Он скажет: «У меня не было ничего. Разве Евангелие где-нибудь говорит обо всех этих (мирских вещах)? Разве вы видели что-нибудь подобное у Меня? Вы и не мирские, и не монахи. Что же Мне с вами делать, куда вас поместить?».

Далее приведем примеры, как падали миряне, жившие по заповеди о нестяжании.

Пролог в поучениях (Золото): «Один старец пришел на рынок неко­его города, чтобы продать свое рукоде­лие. Здесь встретился ему рабочий человек, возвращающийся домой с работы, окруженный нищими и убогими. Старцу это показалось странным, он пристал к этим людям и вместе с ними вошел в убогое жилище простого рабочего. Хозяин омыл всем ноги, всех накормил, на­поил и упокоил. Когда на другой день утром вслед за хозяином стали уходить на дневной промысел нищие, старец спросил у одного из них: «Кто этот нищелюбец?». «А разве ты не знаешь его? — с удивлением сказал нищий. — Это каменосечец Евлогий. Этого благодетеля все нищие и убогие знают и любят, как от­ца своего родного». «Где же он берет средства для про­кормления нищих?». «Он сам бедный человек: часто ис­пытывает нужду в насущном куске хлеба; во всем себе отказывает, но весь свой дневной заработок непременно отдает для нищих и убогих. Про него справедливо говорят, что он живет и пи­тается одним нищелюбием». —Старец, слушая рассказ нищего о Евлогии, подумал: «Что если бы этот человек стад богат, сколько бы он сделал добра!». И после сего эта мысль не оставляла старца. И он стал постоянно молиться Богу о даровании Евлогию богатства. Молитва старца, наконец, была услышана. Господь сказал ему: «Евлогию лучше оставаться так, как теперь; но, если хочешь, Я дам ему богатство, только поручишься ли ты за не­го?». Старец отвечал: «Ей, Господи: от рук моих взыщи душу его!» —На другой день после этого Евлогий по обыкновению вышел на свою работу и тотчас же, помолившись, принялся сво­ею мотыгою рассекать каменную глыбу. Вдруг видит он, что в том месте, где он ударял мотыгою, образовалось отверстие, ведущее в небольшую пещеру, высеченную внутри скалы. Когда он пробил большое отверстие, то увидел в пещере много золота. Изумился Евлогий такой неожиданной находке и задумался: «Как мне поступить с этим золотом: объявить ли о нем хозяину или тайно взять себе?…». Нo недолго колебался каменосечец, глядя на золото: он решил воспользо­ваться богатством и начал тайно перено­сить его к себе. Он носил золото не­сколько дней. А чтобы никто об этом не знал, он перестал принимать у себя ни­щих и убогих. Спрятав у себя золото, Евлогий перестал выходить на работу, затворился со своим богатством от людей и начал обдумывать, как распорядиться им. «Употребить золото на облегчение жизни нищих — это уже надоело: все нищим да нищим, — рассуждал сам с собой Евлогий, — нищих всех не убла­готворишь, чем больше о них заботишься тем все больше и больше становится нищих и нуждающихся. Довольно я уже них поработал; пора и мне иметь покой пожить хотя бы немного в свое удовольствие…». —С таким решением Евлогий отправился в Византию, купил и построил там несколько дворцов, сделался вельможею и зажил новою роскошной и греховной жизнью. Призреваемые же им нищие и убогиелишившись своего благодетеля, горевали и плакали. —Прошло два-три года. Вот снится старцу, умолившему Бога дать Евлогию богатство, сон: Ангелы из­гоняют Евлогия от лица Божия за нече­стие, овладевшее Евлогием через найденное им золото. Проснувшись, заскорбел отшельник и пошел в тот город, где он впервые встретил каменосечца Евлогия. Долго искал его, но напрасно. Наконец, он обратился к нищим, которых так любил Евло­гий, и стал их расспрашивать об их бла­годетеле. Одна старица отвечала: «Увы, был у нас один благодетель, каменосечец Евлогий, но теперь он ушел от нас, так как нашел много золота сделался вельможею при царе». «Что я сделал, — воскликнул старец, — ведь я убийца!». Он тотчас отправился на пристань, сел на первый отходивший в Византию корабль и поплыл разыскивать бывшего каменосечца Евлогия. —Но вельможу Евлогия не нужно было долго искать, так как его все в городе хорошо знали из-за его гордости и жестокости по отношению к простому на­роду и особенно нищим. Пришедши к дому Евлогия, старец сел у ворот и стал дожидаться выхода хозяина. Ждать пришлось долго. Вот, наконец, выходит надменный вельможа, в богатых одеждах, окруженный рабами и подчиненными. Старец пал перед ним и воскликнул: «Помилуй, я нечто хочу сказать тебе». Евлогий ничего не отвечал, а лишь сделал знак рабам своим, те схватили стар­ца и стали бить его. Старец не остановился на этом и на другой день, дождавшись Евлогия у ворот, опять получил вместо ответа побои от рабов. Оправившись от ран, старец в третий раз встретил вельможу и стал умолять выслушать его, так как дело касается участи их обоих. Евлогий на этот раз приказал бить старца еще с большею жестокостью. Старец после этого пришел в oтчаяние, задумал вернуться домой, сел на корабль и здесь, весь избитый, в изнеможении, лишился чувств. Находясь в забытье, он видит снова Господа с гневным лицом, окруженного Ангелами. И вот раздается грозный голос Божий: «Измите, Ангелы, старца сего от ли­ца Моего, как виновника в погибели Евлогия, бывшего нищелюбца и верного слуги Моего!». Но тут явилась Божия Матерь и стала умолять Господа о прощении. Тогда Господь сказал старцу: «Вперед не проси того, чего не дол­жно. Я возвращу Евлогия в прежнее его положение». —Счастлив и радостен проснулся старец и сердечно молился, благодаря Господа и Его Пречистую Матерь за явленные ему в откровении милости и щедроты Свои. Вскоре после этого умер в Царьграде любивший Евлогия царь Иустин, новый царь приказал отобрать у Евлогия все имущество, а самого его убить. Евлогий, случайно проведавший о своей неминуемой гибели, тайно бежал в одежде нищего. Придя же в то место, где прежде служил каменосечцем и добывал себе и нищим пропитание этим тяжелым трудом и где имел покой душев­ный и благоволение от Господа, — сно­ва вселился здесь. Все нищие и убогие той местности опять торжествовали и прославляли Гос­пода, ибо к ним вернулся прежний их благодетель, каменосечец Евлогий, кото­рый после пережитого им сделался еще добрее и преданнее нищим и убогим».

Этот пример также показывает, что Господь подает человеку то, что будет полезно для него, и поэтому мы должны с благодарением и упованием принимать любой промысел Божий о нас, будь то бедность или богатство. Но об этом мы еще скажем в других разделах.

Далее. Как и в отношении святой нестяжательности, так и в отношении средней степени нестяжательства существует искаженное состояние, которое называется нищенством по лености, и, конечно же, это не та святая нестяжательность о которой говорилось выше. О нем мы уже говорили в главе о лихоимстве, но по соответствию данной теме добавим еще.

Нравственное Богословие (Грехи против 4-ой заповеди, грех — Нищенство по лености или же для нетрезвости):«Не проводи нищенской жизни» (Сир.40,29). Нищие, впрочем, всегда были и будут (Мф.26,11) …Между тем, сколько же таких нищих,которые могли бы еще работать, и не работают; могли бы еще служить или быть в услужении, особенно женский пол и особенно в летнюю пору, или во время летних сельских работ, когда и дорог человек для того только, чтобы остаться дома с малыми детьми,—мо­гли бы еще нести подобный труд, и—отказываются от него! Вместо работы же и труда собирают на бедность по домам, на площадях и у дверей церковных. Мало этого; целыми артелями разъезжают для сбора подаяний по ярмаркам и к праздникам на собственных лошадях и экипажах, нехудо одетые и обутые. Или вместо дол­жности и ремесла ходят по домам с просительными пись­мами и умоляют опособии. Сколько таких, которые соби­рают себе на прихоти и для удовольствия, к которым при довольстве своей жизни привыкли, но в которых за скудостью средств должны бы отказать себе! Особенно как много обращающих собранную милостыню в вино, и не для вида уже, но по действительной нужде остающихся в самой изношенной и грязной одежде! (А есть — как в столицах — и такие, которые составляют себе от подаяний капитал). Вся эта ложная нищета привыкает к лицемерию, чтоб скрыть свои физические силы и прикрыть свои пороки,— к наглой напрасливости, и к мелкимкражам вследствие той же праздности своей. А что сказать о детях, собирающих милостыню с посторонними для них и искусными в своем промысле нищими? Эти с малых лет привыкают к лености и вообще к нищенскими порокам, так что иные из них прямо готовят из се­бя преступников и злодеев. О, как далеко уклонились та­кого рода нищие с истинного пути жизни! как они позорят имя Христово, выманивая себе им ненужные подаяния! какое зло они составляют в обществе! В слове Божием сказано: «если кто не хочет трудиться, тот и не ешь» (2Фес.3,10), т.е. кто не трудится, имея силы трудиться, то и не стоит хлеба, и если ест хлеб, то без всякого права, по сво­ей навязчивости или по милости других. «Работая …, если свой хлеб» (2Фес.3,12), т.е. пусть-де каждый от своих трудов содержится; пусть пропитывается своим трудовым хлебом, который слаще и почтеннее, а чужой должен же жечь его внутренность, как огонь (2Сир.40,32). «Блаженнее давать, нежели принимать» (Деян.20,35), т.е. лучше подавать, чем принимать. Посему-то подвижники и святые Божии и при видимой нищете своей отказывались от подаяний, пропи­тываясь плетеньем каких- либо прутьев или другим рукоделием. И у многих из наших нищих стали ли бы двигаться руки и ноги, если бы они захотели хоть частью содержать самих себя. Говорят иные из них к своему оправданию: «наш труд состоит в том, что мы молимся за подающих нам милостыню». Но они не священники чтоб брать на себя труд молитвы за других и больше ничем не заниматься, между тем как имеют еще силы для занятий:—при молитве можно иметь и ручную работу;—молитва сильна при трезвенной и доб­рой жизни;—а главное—это только слова: и за себя-то нищиe помолиться не могут и не хотят, потому что разленились,—потому что не входят внутрь церкви, когда на­чнется богослужение, а остаются на паперти и там заводят между собой спор и шум из-за подаяний;—или еще хуже—с паперти церковной прямо уходить в подвальное и подобное тому невидное помещение с продажей спиртного.— О, ложная нищета! о, напрасное попрошайство! зачем же вы так глубоко пали? О, злоупотребители Христовых подаяний, зачем вы отказываетесь от царства небесного, на путях которого уже стоите, подобно Лазарю нищему? Умоляем вас любовью Христовою: обратитесь от тунеядства к посильному груду или же, не имея сил трудиться, не посрамляйте своею ежедневною нетрезвостью, которая уже и выступила на лица ваши и говорить сама о себе каж­дому,—не посрамляйте, не унижай такого же, думается вам?— самого Христа…! потому что вед сам Христос невидимо стоить за плечами вашими, когда ради Его вы просите себе подаяния, а добрые христиане ради Его-то подают вам!».

Итак, мы кратко раскрыли две степени святого нестяжания, и, конечно, не все христиане могут жить такой святой жизнью, и у каждого свой путь, уготованный ему Богом. Есть путь богатого человека, который мы видим в Ветхом Завете.

Петр Дамаскин (Творения, кн.1): «Многие из древних святых, хотя имели много богатства, как Авраам, Иов, Давид и многие другие, но не было в них пристрастия; они имели вещи, как Божии, и чрез них оказались наиболее угодившими Богу».

Есть путь Новозаветный – подражание Господу высочайшими добродетелями.

Петр Дамаскин (Творения, кн.1): «Господь же пресовершенный и единая Самопремудрость и корень сего пристрастия отсек. Ибо последующим Ему подражанием высочайшей добродетели не только не повелел иметь денег и имений, но и души своей, то есть воли и разумения. Зная это, отцы убегали мира, как препятствующего совершенству, – и не только мира, но и хотений своих; ибо никто из отцов не исполнял никогда своей воли. Но некоторые из них пребывали в повиновении телесном, имея вместо Христа отца духовного для всякого разумения. Некоторые в пустыне и совершенном удалении от людей Самого Бога имели учителем, за Которого, по произволению, желали потерпеть и смерть. Некоторые же держались царского пути, то есть пребывания в безмолвии с одним или двумя, имели друг друга благими советниками, для благоугождения Богу. Некоторые же после повиновения, повелением отца, будучи поставлены начальствовать над другими братиями, жили как бы в повиновении, сохраняя предания тех же отцов, и всякое начинание (прохождение подвига) было хорошо».

Таким путем следовало мало людей и они есть «малое стадо».

Феофилакт Болгарский (Толкование на Ев. от Луки, гл.12): «Господь желающих быть учениками Его называет “малым стадом” или потому, что в мире сем святых весьма мало по причине требуемой произвольной нищеты и нестяжательности, или потому, что их меньше, чем ангелов, которых сонмы не имеют числа и несравненно превышают число нас».

Но, несмотря на это, все христиане должны знать об этих степенях, т.к. они укрепляют нашу надежду на Бога, а также обличают нас, многопопечительных, любостяжательных и склонных к хищениям, и приводят к покаянию и изменению нашего образа жизни.

Каким путем нам идти? Отцы говорят, что мы по своему маловерию и нерадению, по своим пристрастиям и страстям не хотим идти святыми путями. Направи нас, Господи, на тот малый путь, который указывают Твои святые:

Петр Дамаскин (Творения, кн.1): «А теперь, так как мы, и в повиновении находящиеся и начальствующие, не желаем оставить своих хотений; потому никто и не приходит в преуспеяние. Однако осталось и есть еще удаление от людей и от дел житейских, для того, чтобы идти царским путем, и, пребывая в безмолвии, с одним или с двумя, и поучаться заповедям Христовым и всякому Святому Писанию день и ночь, чтобы хотя (таким образом) человек, обличаемый совестью и Святым Писанием, чрез внимательное чтение и молитву, мог достигнуть первой заповеди, то есть страха Божия, происходящего от веры и поучения в Божественных Писаниях».

О степени многостяжания большинства современных христиан

Что же касается третьего поведения людей относительно стяжания, которое заключается в том, что:

Нил Синайский (Добротолюбие, т.2,35): «третьи, углубившись во всякого рода труд, на нем основали свою надежду иметь нужное, обеспечение же своей жизни основали на многоимении. Бог забыт: богом для них стало любоимание»,

И мы посвящаем этому всю эту тему о сребролюбии, т.к. большинство из нас, современных христиан, как мы уже убедились, относится именно к этому типу людей, который далек от истинного христианина, а тем более от тех, у кого были святые степени нестяжания.

Нил Синайский (О нестяжательности, гл.4): «А у нас и пища заготовляется на долгое время, и одежда сообразна с временами года, и дом защищает от стужи и от жара, а равно от всякой непогоды, не оставляется также в небрежении приобретение денег, имущества и всякого излишнего вещества. И как же нашей жизни равняться с жизнью тех, которых не тревожили даже помышления о представлении телесного, но чистое некое вожделение Божественного, непрестанно восхищая их в превыспреннее, убеждало забывать о том, что на земле почитается блистательным? Они ничего не имели на земле, кроме тела, которое природа удерживала долу, как обыкновенно тяжелое и неудобоподвижное к горнему шествию, потому что и его желали бы иметь с собою там, где пребывали умом, размышляя о Небесных благах и никогда не отвлекаясь от тамошнего наслаждения и тамошней пользы, если бы природа не возвращала их опять к телесной потребности, благоговением к Связавшему душу с телом понуждаемых заботиться и о теле, отчуждение от которого по опыту признавали и полезным, и должным».

Нил Синайский (там же, гл.30): «(те кто) совершенно став плотию, всецело посвятили себя на служение земному кумиру: возделывают землю, откармливают скот, занимаются торговлею, упражняются во всяком промышленном искусстве, желая иметь уже не только достаточное для плотской жизни, но и то, что показывало бы их не меньшими пред отличающимися изобилием…».

Также хотим отметить следующее: очень многие люди не знают, что ими владеет страсть сребролюбия, а, значит, находятся в неведении себя и своих душевных болезней.

Исидор Пелусиот (письма, ч.2, п.324): «Не огорчайся, наилучший, если я изостряю язык против сребролюбцев, ибо скажу нечто ясное, простое, не требующее доказательства. Болезнь так овладела ими, что они и не почитают ее болезнью. Как эти небожители, разумею монахов, обитающих на горах, не знают, что такое любостяжательность, так не знают сего и они, но не в том же смысл, а в противоположном. Те не знают болезни, потому что далеки от страстей, а эти и болезни не почитают болезнью. Порок так далеко изгнал добродетель, так самоуправствует и все ставит вверх дном, что даже не почитается пороком».

Судя по тому, что существует разные степени святого нестяжания, хорошо понятно, что и у христиан, живущих в миру также есть различные степени как нестяжания, так и многостяжания.

Нил Синайский (там же, гл.31): «Одни апостольски оставляют все, что приобрели, как бы ни было оно мало, — другие приобретают то, чего и не имели. Одни пребывают на безмолвии, внутренне прилагая попечение о скромности и честности, — другие ведут все роды борьбы, сражаясь за деньги и имущество. Одни законно препираются с духами злобы за Небесные блага — другие за блага земные нападают на других владеющих ими, а равно и сами терпят от них нападения. У одних все время тратится на попечение о спасении души — у других целой жизни, употребляемой на многообразные заботы о теле, едва бывает на то достаточно. Одни, живя беззаботно, и взирающих на них располагают к благодарению, а другие делаются для них виновниками хулы, не делая ничего такого, что было бы достойно обета».

И именно потому что у христиан различные духовные состояния и отношения к материальному миру, мы подробно разбираем эту многоликую страсть, и надеемся, что многим людям она послужила началом или продолжением познания себя. И слава Господу нашему, открывающему все греховные болезни наши, и будем смиренно и с надеждою просить исцеления душ наших у Спасителя Всемилостивого!

Раздел 7.3: О заповеди «Если хочешь быть совершенным, пойди, продай имение твое и раздай бедным»

Значение слов: «от мира отречься»

Об отречении от мира мы поговорим подробно в теме о деятельности человека, а сейчас скажем кратко для того, чтобы каждый из нас мог рассудить о своей мере приверженности к миру, а значит и сребролюбию.

Следует сразу отметить, что к христианскому отречению не относятся философские языческие отречения от богатства.

Платон, митр. Московский (т.1, Слово о милосердии): «Не то заслуживает похвалу, чтоб богатство собрать, но чтоб знать, как его употребить. Некоторой языческой философ, бросая в море деньги, сказал: «чтоб не погубили вы меня, погублю я вас». Погубило ли бы сего нерассудного мудреца богатство его, ежели бы оно на честные употребления расточено было? Но в этом состояла языческая добродетель: а мы, Евангельскою высокою просвещенные истинною, можем ли еще требовать в том наставления?».

Итак, первое значение понятия «от мира отречься» заключается в том, что человек должен избавиться от пристрастий, независимо от того, где он живет в монастыре или в миру.

Тихон Задонский (Плоть и дух, 27): «Первое. Мир презреть или от мира отречь­ся — это не иное что, как не иметь пристрастия к тленным и суетным вещам, как-то: к чести, богатству и прочим».

Это отречение является внутренним и для него не обязательно удаляться от мира, но обязательно бороться и искоренять свои страсти, и, например, при наличии в себе страсти сребролюбия надо быть нестяжательным, не иметь страха перед бедностью, уповать на Бога, исполнять добродетели и заниматься молитвой и чтением.

Василий Великий (Творения, ч.6): «…Удаление от мира состоит не в том, чтоб телом быть вне мира, но чтобы душою оторваться от пристрастия к телу, не иметь у себя ни города, ни дома, ни собственности, ни товарищества, быть нестяжательным, не беспокоящимся о средствах жизни, беззаботным, избегающим всякого сношения с людьми, не знающим человеческих правил, готовым принимать напечатлеваемое в сердце Божественным учением».

Феофан Затворник (Проповедь в неделю Великого Поста (15.03.1864 г)): «(Предполагаю, скажут): «Так это к монахам идет, чтоб иметь мир распятым себе и себя распять миру, а не к.нам, мирянам». Нет, не так, братие! Апостол это в лице своем всем христианам дал закон и всех обязал так устроиться в себе, чтоб всякий мог сказать: «мне мир распяся, и аз миру». Вот посмотрите, как это может и должно совершиться в вас. Возьмите! вы во внимание, что словом «мир» означается, собственно, не сожительство человеческое, не дела житейские, а все греховное, страстное, богопротивное. Мир — то, в чем качествуют похоть плоти, похоть очес и гордость житейская или где царствует всякий грех. В сем смысле слова: «мне мир распяся, и аз миру» будут значить то же, что: «мне всякий грех распялся, и я всякому греху распялся» Как же это и когда бывает? Заметьте, наперед, что в каждом грехе есть две стороны; одну составляют греховные дела, а другую — греховная страсть. Страсть служит источником и причиною греховных дел, а дела суть произведение и выражение страсти. Так, например, гневливость или сердитость есть страсть греховная, в сердце живущая; а дела, в коих она выражается, суть: вспышки гнева, брань, свары, споры, драки, убийства. Страсть одна, а сколько у нее дел? И все они от нее одной происходят. Также сластолюбие, или чувственность, есть греховная страсть к чувственным удовольствиям; а дела ее суть: многоядение, сладкоядение, многопитие, сладкопитие, гулянье в трактирах, на гуль­бищах, в непотребных домах, в театрах, на балах, вечеринках. То же надобно разумев и о всякой страсти. Всякая страсть, одна в сердце, вовне телом выражается многими делами».

Наравне с внутренним отречением, человек может отречься от мира и внешне. Это второе значение слов «от мира отречься», и это, как и при первом отречении, путь не только монахов и истинных подвижников, но и всех христиан с той разницей, что одни живут в миру, а другие в монастыре.

Тихон Задонский (Плоть и дух, 27): «Второе. Отречься от мира не только одни монахи, как многие неправильно думают и го­ворят, должны, но и все христиане, ибо, как выше из Писания видно, о горнем помышлять, а не о земном (Кол.3,2) всем повелевается, хотя монахам особенно долг этот надлежит».

Второе, внешнее отречение является результатом внутреннего отречения, т.к. человек, осознавший пагубность пристрастия к миру и к богатству, старается очистить сердце от того, что в нем собрано. И для этого человек уединяется, поститься, читает Святое Писание и т.д.

Авва Моисей (Собеседования Египетских отцов преп. Иоанн Кассиана, 1,7): «…для этой чистоты (сердца) нам должно все де­лать и желать; для нее в пустыню надобно удаляться, для нее должно нам предпринимать по­сты, бдение, труды, нищету телесную, чтение и другие добродетели, именно чтобы чрез них сде­лать и сохранить сердце наше чистым от всех вредных страстей, и для соблюдения их (то есть поста, бдения и прочего)… Итак, посты, бдения, упражнение в Священ­ном Писании, нищета, расточение всего имуще­ства не составляют совершенства, но суть только средства к совершенству; поелику не в них состоит конец жизни монашеской, но посредством их достигается конец. …Итак, всего, что может возмущать чистоту и спокойствие нашего духа, надобно избегать, как вредного, хотя бы и казалось полезным и необходимым. Этим прави­лом мы возможем избежать уклонения во всякие погрешности и развлечения и по прямому на­правлению достигнуть желаемого конца».

Эти два вида отречения также отражены в следующих словах Апостола Павла в послании к галатам гл.6, ст.14: «мне мир распяся, и аз миру»

Авва Дорофей (Душеполезные поучения, поуч.1): «Мне мир распяся, и аз миру» (Гал.6,14). Какое же между этим различие? Как мир распинается человеку, и человек миру? Когда человек отрекается от мира и делается иноком, оставляет родителей, имения, приобретения, торговлю, даяние (другим) и притом (от них); тогда распинается ему мир, ибо он отверг его. Это и значат слова Апостола: «мне мир распяся»; потом он прибавляет: «и аз миру». Как же человек распинается миру? Когда, освободившись от внешних вещей, он подвизается и против самоуслаждений, или против самого вожделения вещей и против своих пожеланий, и умертвит свои страсти: тогда и сам он распинается миру, и сподобляется сказать с Апостолом: «мне мир распяся, и аз миру»».

Феофан Затворник (Проповедь в неделю Великого Поста (15.03.1864 г)): «Когда кто оставляет дела греховные или стра­стные, тогда распинается ему грех, или мир; а когда кто и самую страсть греховную в себе по­гашает и искореняет, тогда и он распинается гре­ху, или миру. Так, например, когда кто оставляет гульбища, театры, трактиры, вечеринки и прочее, так что никто никогда не видит его ни в каких непотребных делах и местах, а всегда все видят его в поведении исправным и степенным; тогда, значит, грех, или мир, этою частию своею умер для него, или распялся ему. Но при сем нельзя еще наверно сказать, чтоб и сам он распялся греху, или миру. Ибо хотя нет его в тех местах и делах телом, но он может быть там сердцем и умом. Нет его в театре телом, но он может думать о нем и с соуслаждением говорить: «Как бы хоро­шо побыть там». Нет его в трактире и на гуля­ньях телом, но он может быть там умом и серд­цем, может думать и желать, как бы попасть туда, жалея, что его нет там. Во всех сих и подобных случаях, хотя грех, или мир, распялся ему, но он сам еще не распялся греху, или миру, еще любит его, еще желает его и услаждается им. Одолел он себя настолько, чтоб удаляться от греховных дел; а сердца своего еще не переломил, еще не научил его не любить греховных дел, отвратить­ся от них и возненавидеть их. Пред Богом он еще грехолюбец, или миролюбец. Ибо Бог смотрит не на одни дела, а паче на сердце (1Цар.16,7). Почему должно нам не только отстать от дел страстных и греховных, но преодолеть и погасить самые страсти так, чтоб не услаждаться никакими стра­стными предметами и делами, а иметь к ним отвращение и гнушаться ими. Вот когда уже кто достигнет до этого состояния, когда кто не только дел греховных делать не будет, но и самое пристрастие к ним погасит в себе; тогда он; может сказать о себе, что и он распялся миру. Итак, поставьте вы на одну сторону все греховные и страстные дела, а на другую — греховные страсти и так помышляйте: когда оставите вы все страстные дела, тогда будет значить, что мир вам распялся; а когда вы самые страсти погасите, тогда будет значить, что и вы распялись миру. Вот в каком разуме и к вам, мирянам, приложим закон, чтоб иметь мир распятым себе и себя распять миру. Первое выражается тем, что чело­век порочный оставляет жизнь распутную, дур­ную, зазорную и начинает жить степенно, испра­вив свое поведение. А второе выражается тем, что не только, исправного кто бывает поведения, но и чувства сердца своего держит исправными, чистыми и Богу приятными. Первое легче, а вто­рое труднее. Почему не у всякого, исправного по внешнему поведению, исправно бывает и сердце. — Это и было причиною, что Апостол не оста­новился на одном распятии мира, или греха, — нам, но прибавил и распятие нас — миру. «Ма­ло, — как бы так говорит, — мало, что твое пове­дение исправно. Ты в сердце свое войди, пересмотри там свои чувства и расположения и их все сделай святыми и Богу угодными». Испол­няет сию апостольскую заповедь тот, кто, вошедши в себя, к Богу возносится умом своим, и, Его в себе созерцать напрягаясь непрестанно, по­мышлением о Нем испытывает правоту всякого своего помышления и чувства, и прогоняет все неправое, как богопротивное; кто, водворивши в себе страх Божий, строго внимает себе и без жалости посекает всякое нечистое расположе­ние, сопутствующее ли делам или предшествую­щее и последующее им, — и, таким образом, вся­кое дело очищает и чистым представляет Богу, как жертву непорочную и всесожжение тучное. Что же вы изберете? Надобно избрать то и другое. Кто в страстные дела запутался брось их и исправь поведение свое. Кто исправил по­ведение — не останавливайся на одном этом, а войди внутрь себя и исправь самое сердце твое, погасив в нем страсти, кои и исправное для лю­дей поведение делают неисправным пред лицем Бога, Который видит сердце и по нем оправды­вает или осуждает человека. Тогда и из вас всякий со Апостолом может сказать: «мне мир распяся, и аз миру». Аминь».

Итак, каждый христианин в отношении к отречению должен поступать по своему усмотрению и по обстоятельствам его жизни, но он должен обязательно помнить о том, что Господь будет судить нас по мере наших плодов.

Иоанн Златоуст (Толкование на Матф.13): «(Господь) показывает различные роды добродетели. По милосердию Своему, Он не один только указал путь и не сказал, что тот будет отчужден, кто не принесет сторичного плода; спасется, говорит Он, и тот, кто принесет плод в шестьдесят крат, и даже кто в тридцать. Это для того Он сказал, чтобы облегчить нам путь к спасению. Итак, не можешь переносить трудного состояния девства? Вступи в брак и живи целомудренно. Не можешь совершенно расстаться с богатством? Уделяй часть от имения твоего. Для тебя трудно и это бремя? Разделяй с Христом имение твое. Не хочешь отдать Ему всего? Отдай по крайней мере половину, или третью часть. Если Он твой брат и сонаследник на небесах, то сделай его сонаследником и здесь. Ему давать — значит себе давать».

Причины, побуждающие к презрению мира

То, что вопрос отречения от мира связан с вопросом отречения от богатства, можно увидеть в нижеприведенном учении, в котором четко указываются причины, по которым христианин должен презреть мир.

Тихон Задонский (Плоть и дух, 27): «Причины, побуждающие к презрению мира. Первая. Кто любит мир и с ним дружбу имеет, врагом Божиим бывает, что страшно, ибо и Бога любить и мир невозможно: Не мо­жете служить Богу и маммоне, — говорит Хри­стос (Мф.6:24).
Вторая. Никакой пользы нет человеку, если бы и мир под властью своей имел, а душу свою погубил, — говорит Христос (Мф.16:25—26).
Третья. Мир останется, а все, как нагими вошли в мир, так и изыдем от мира, и ничего с собой не возьмем, ни серебра, ни золота, ни вотчин, ни чести, ни славы.
Четвертая. Человеку богатство и честь — излишнее отягощение и попечение. Кому бо­лее попечения и суеты, как не в чести сущим и богачам?
Пятая. Чем более человек любит мир, тем более от Бога удаляется; и напротив, чем кто более презирает мир, тем более к Богу прибли­жается.
Шестая. Пристрастившийся к миру сытос­ти не знает, как, например, кто малую честь приобрел, тот и большую ищет, и так стремит­ся выше и выше подняться.
Седьмая. Чем кто большее пристрастие имеет к миру, тем более пред судом Божиим истязан будет.
Восьмая. Сколько ни жить и ни наслаждать­ся мирскими красотами и утехами, надобно будет и нехотя с ними расстаться и идти на суд Божий.
Девятая. Мир непостоянен: сегодня нас хва­лят, а на другой день ругают; сегодня почита­ют, а потом бесчестят; сегодня поклоняются, а после попирают ногами;. сегодня величают, а немного позже смеются над нами; сегодня ез­дим на колеснице, а на другой день сидим в тем­нице; вчера музыка в доме, а сегодня плач; вче­ра в порфире и виссоне, а сегодня в рубищах ходим. И едва найдешь, кто бы в едином по­стоянном счастье до конца своей жизни дошел; что ни день, то почти всякому какая-нибудь перемена. Так-то мир нами играет. Любящим же Бога, хотя и многие приключаются беды и напасти, но все им содействует ко благу, — как апостол учит (Рим 8:28).
Десятая. При смерти будем непременно о том жалеть, что мир и все, что в мире, любили. Спроси всякого умирающего, какое он мне­ние о мирских вещах имеет, какое о чести, о богатстве, о славе, о сладострастии? Далеко не такое, какое при жизни имел: теперь он все это считает грязью, суетой, или даже препятстви­ем к спасению; теперь кается, сожалеет, сокру­шается, что этой суетой всю жизнь ум его занят был; теперь праведно, но поздно, обо всем этом рассуждает; теперь с Соломоном признает, что все суета сует, все суета (Екк.1:2).
Одиннадцатая. Мирские вещи так обреме­няют человека, что ему не удается и помыслить о Боге и о спасении вечном. Смотри на сребро­любивого богача, где у него сердце? Где сокро­вище его, там и сердце его, — по слову Христову (Мф 6:21). Сегодня приходы, завтра расходы считает, на третий день о новых думает. В доме сидя, печется, чтобы товары, пущенные в торг не пропали; в церкви стоит, и тут не успокоит­ся сердце его, и тогда, то к сундукам, то к лав­кам, то к прочим местам, где товары ходят, мыслью бросается; днем о том печется, ночью печется, да и во сне печется: мучительная, да и бесполезная забота! Какому тут быть о душе попечению, где мамона сердцем завладела?
Двенадцатая. Пристрастие к мирским ве­щам многих и великих грехов виною бывает, как-то: желающие обогатиться часто и по большей части достают богатство лихвой, не­правдой, и крайней обидой ближнего, и зако­на Божия презрением; любящий славу и честь часто лестью, подхалимством, пронырством, клеветой на ближнего достигает того; вдавши­еся в роскошь, например, вотчинники, излиш­ние и несносные поборы на крестьян налага­ют, и почти лишают их дневной пищи, и по­лунагими, с женами и детьми заставляют их скитаться; судьи и приказные правду и при­сягу попирают, скверный прибыток почитая больше Бога, чтобы было чем роскошно жить; а так и дело Божие, к которому были опреде­лены, оставляют, от чего плач, слезы, вопли насилованных, обиженных, на небо вопиющих происходят. Дерзость, злодеяния, насилие, озлобления и прочие беззакония от злых и пагубных людей более и более умножаются.
Тринадцатая. Христиане все позваны к веч­ной жизни и небесным благам: только этого искать им всяческим образом и должно. Дер­жись вечной жизни, к которой ты и призван, — говорит апостол Павел Тимофею (1 Тим 6:12).
Четырнадцатая. Христиане все в этом мире пришельцы и странники, отечество их — небо, где и Отец их: Отче наш, Иже еси на небесех (Мф 6:9)! Потому к отечеству небесному мыслью стремиться должны, а не к земному прилеп­ляться.
Пятнадцатая. Христиане подобны купцам, которые должны корабль души своей обременять приличными, достойными небесного отечества, товарами, каковы добродетели.
Шестнадцатая. Временное предпочитать вечному бессмысленно и весьма безумно, что не иначе, как тень или и сонные видения пред­почитать истинным вещам.
Семнадцатая. Языческое дело — искать зем­ного и прилепляться к нему, ибо они не имеют вечного упования, Христом приобретенного, как светом Евангелия не просвещенные.
Восемнадцатая. Миру служить и Христу, миром наслаждаться и с Христом крест свой носить, без которого никто не спасется, невоз­можно. Не можете служить Богу и маммоне, — говорит Христос (Мф 6:24).
Девятнадцатая. Великую неблагодарность и презрение являем Христу, когда небесные бла­га, Кровью Его дражайшею для нас приобре­тенные, оставляем, а ищем тленного, земного. Временного и вечного одновременно искать невозможно.
Двадцатая. Особенно великая неблагодар­ность и презрение Ему бывает, когда Его, как Создателя и Отца своего, оставив, любим создание Его бесчувственное и прилепляемся к нему.
Двадцать первая. Великое безумие — лю­бить создание бессмысленное и бесчувствен­ное, которым взаимно любимы быть не можем. Вещь бесчувственная, бессмысленная, мертвая любить нас не может: и нам не подобает ее лю­бить, но одного Бога любящего нас, и ближне­го, по образу Его созданного.
Двадцать вторая. Презревшие мир здесь сторицею получают, ибо они верою всем ми­ром обладают. Их слушает небо — повелевают облакам, и дождь дают. Повелевают солнцу — и стоит. Запрещают морю — и бежит от них. Они огонь в росу превращают. Им покоряют­ся львы, как агнцы. Они переставляют горы, для них непроходимые места становятся глад­кой дорогой, они по морю ходят, как по суше, им небо дождит манну, они источают воду из камня. Им покоряются цари, перед ними при­падают их враги, возвращаются реки вспять. Они гласом сокрушают крепкие города. Они богатства гнушаются, но все имеют: Мы ничего не имеем, но всем обладаем (2 Кор 6:10). Чести избегают, а все их почитают; от всех удаляют­ся, но всех к себе привлекаю; скрываются, но скрыться не могут; утех избегают, но внутри слаще утешаются. Чем более смиряются, тем более возносятся: Всякий унижающий себя воз­несется, — по Христову слову.
Двадцать третья. Наконец, презрев мир, приобретают Христа со всем небесным и веч­ным сокровищем, и с ним воцарятся во веки веков».

Читая это учение, многие из нас хорошо понимают о том, что в нем говорится, но, к сожалению, немногие из нас так чувствуют и так делают. Прости нас, Господи, за наше пристрастное увлечение миром и делами его, и спаси души наши!

О различной реакции людей на заповедь

Исходя из того, что сказано выше, хорошо понятно, что многие из нас, христиан, продолжают служить миру внутренне или внешне, и своим похотям. При этом мы еще с недоверием и ропотом относимся к заповедям, данным в Евангелии. Если тему о сребролюбии слышит или читает тот, кто привык жить в материальном довольстве и это ему очень нравится, то у него может вначале появиться щемящее чувство печали и нежелания отказаться от своего достатка, а затем оправдывающие или возмущенные мысли (об их сути было сказано выше).

Иоанн Златоуст (Творения, т.12): «…Так сильна эта болезнь у многих людей и так велика власть богатства, что многие не могут выносить отречения от него даже на словах…».

Такое состояние печали человека описано в Евангелии, и многие из христиан являются подобием евангельского юноши, который спрашивал у Господа как наследовать жизнь вечную:

Евангелие от Матфея 19, 16-25: «Когда Он (Иисус) вышел на улицу, подбежал к Нему некто и, склонясь на колена, спрашивал Его: Учителю благий, что должен я делать, чтобы наследовать жизнь вечную? Иисус же сказал: почему ты называешь Меня благим? Благ один только Бог. Ты знаешь заповеди: не прелюбодействуй, не убий, не кради, не лжесвидетельствуй, не обделяй, чти отца своего и матерь. А тот отвечал и сказал Ему: все это я соблюдал. Иисус же, взглянув на него, полюбил его и сказал ему: одного тебе недостает. Если хочешь быть совершенным, пойди продай имение твое и раздай бедным и будешь иметь сокровище на небесах; и приходи и следуй за Мною. Но этот, смутившись от сего слова, отошел с печалью, потому что он был богат и у него было большое имение. Иисус же, посмотрев вокруг, сказал своим ученикам: как трудно имеющим богатство войти в Царство Божие! Ученики ужаснулись от слов Его. Но Иисус опять стал говорить и сказал им: дети, как трудно надеющимся на богатство войти в Царство Божие! Удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царство Божие! Они же чрезвычайно изумились и говорили между собою: кто же может спастись? Иисус же, взглянув на них, сказал: Что для людей невозможно, то возможно для Бога, ибо для Бога все возможно. И начал Петр говорить Ему: вот мы оставили все и последовали за Тобою. Иисус же отвечал и сказал: истинно говорю вам: кто ради Меня и для Евангелия оставляет собственность и родителей, братьев и богатство, тот ныне, во время сие, во время гонений, во сто раз более получит полей и сокровищ и домов и братьев; в будущем же веке — вечную жизнь. Многие же первые будут последними и многие последние первыми».

Следует отметить, что юноша мог задать этот вопрос не с лукавством, а с благим желанием. И когда получил ответ от Господа: «Продаждь имение твое, и даждь нищим», то опечалился и удалился. То, что человек ищет и желает наследовать Царствие Божие – похвально, но то, что он не хочет идти указанным путем – прискорбно. Приведем толкования на эту Евангельскую историю Василия Великого и Климента Александрийского с тем, чтобы увидеть себя в образе юноши.

Василий Великий (Беседа 7, толков. на Ев. от Матфея 19, 16-25): «… во-первых, … юноша сей не одно лицо с законником, упоминаемым у Луки. Последний был пытлив, предлагал вопросы в насмешку; а (юноша) спрашивал здраво, но только принимал не благопокорно; ибо не пошел бы от Господа, скорбя о таких Его ответах, если бы вопросы делал Ему презрительно. Почему и нрав его представился нам какою-то смесью: по указанию Писания, частью стоит он похвалы, а частью весьма жалок и не подает никакой надежды. В нем заслуживает похвалу то, что познал истинного Учителя, и, не остановив внимания на гордости фарисеев, на самомнении законников, на толпе книжников, приписал это имя единому истинному и благому Учителю. В нем хорошо и то, что, по-видимому, был озабочен тем, как наследовать живот вечный. Но прочее, — именно то, что, выслушав у истинного Учителя спасительные уроки, не написал их на сердце своем, и наставлений Его не привел в исполнение, но отошел с прискорбием, омраченный страстью богатолюбия, — изобличает в юноше, что воля его не всецело обращена была к истинному благу, но имела в виду нравящееся большему числу людей. Сим же доказывается неровность и взаимное между собою несогласие его нравов. Ты называешь Господа Учителем, а не делаешь, что должно ученику! Исповедуешь Его благим, а пренебрегаешь даруемым от Него! Между тем Благий, без сомнения, подает блага. Ты спрашиваешь о вечной жизни, а на деле оказывается, что весь ты предан наслаждению жизни настоящей».

Наравне с такими христианами, образ юноши может раскрывать и другой тип людей, видимо стремящихся к Богу, а на деле заботящихся о другом.

Климент Александрийский (Кто из богатых спасется, гл.10): «(Юноша) отошел, опечалясь, находя для себя тяжелой эту заповедь жизни, о которой он молил. Потому что он не на самом деле жизни желал, как он говорил, а старался лишь славу о добром своем намерении распространить. О многом он заботился, но к этому, чтобы усовершенствовать дело жизни, был неспособен, к тому не расположен и для того слаб. Как Марфе, хлопотавшей о многом, в услугах рассеивавшейся и путавшейся, а сестру за то винившей, что, оставив услужение, эта при ногах Его сидела и на досуге Его учению внимала, как, обращаясь к Марфе, Господь сказал: «…ты заботишься и суетишься о многом… Мария же избрала благую часть, которая не отнимется у нее» (Лк.10,41), подобно этому и юношу Он отклонил от сложных хлопот, ему на единое указал и при благодати Того, Кто вечную жизнь предлагает, ему оставаться посоветовал».

Как некоторые обеспеченные христиане воспринимают слова Спасителя о трудности богатого войти в Царство Небесное? Мало найдется среди нас таких христиан, которые бы не смутились и не опечалились по поводу слов Господа: «если хочешь быть совершенным, пойди, продай имение твое и раздай нищим» (Мф.19,21). Мы зачастую стремимся к Богу и наше желание действительно искреннее. Но, выслушав или прочитав как можно это сделать или о властвующей над ними страсти сребролюбия, мы огорчаемся, т.к. для этого нужно понуждать себя к молитве, к борьбе со страстями, отказаться от своих привычек и неправедных способов приобретения и пользования, и даже лишиться материального благополучия. И на эти чувства и слова св. отцы отвечают следующее:

Василий Великий (Беседа 7, толков. на Ев. от Матфея 19, 16-25): «…Какое же трудное, тяжелое, неудобоносимое слово предложил тебе Учитель? «Продаждь имение твое, и даждь нищим» (Мф.19:21). Если бы возложил на тебя труды земледельческие, или опасные предприятия по торговле, или что еще есть трудного для ищущих прибытка; то надлежало бы тебе опечалиться, огорчившись сим повелением. Если же таким удобным путем, не требующим ни труда, ни пота, обещает сделать тебя наследником вечной жизни; почему не радуешься удобству спасения, а удаляешься с болезнующею и сетующею душою, и делаешь для себя бесполезными все прежние свои труды? Ибо, если ты, как говоришь, не убил, не прелюбодействовал, не украл, не свидетельствовал ни на кого свидетельства ложного; то тщание свое об этом сам для себя делаешь бесполезным, не присовокупив остального, чрез что одно мог бы ты войти в царство Божие. Если бы врач обещал исправить повреждения в членах, какие у тебя есть от природы или от болезни; не благодушно ли выслушал бы ты это? Но когда великий Врач душ хочет сделать совершенным тебя, у которого недостает существеннейшего; не принимаешь милости, а сетуешь и становишься унылым».

Итак, одни могут отчаяться и с этим же чувством продолжить жить так, как жили ранее, не надеясь на спасение.

Климент Александрийский (Кто из богатых спасется, гл.2): «…одни без рассуждений и легкомысленно внимают сему голосу Спасителя, что «удобнее верблюду сквозь игольные уши пройти, нежели богатому войти в Царство Божие» (Мф.19,24), и в себе самих отчаиваясь, как если бы не могли они Царства Божия достигнуть, во всех своих действиях соображаются с миром; и… все далее и далее в унынии отклоняются от пути, ведущего в жизнь загробную, не заботясь много ни о том, к каким богачам Господь и Учитель обращает речь Свою, ни о том не думая, что невозможное для людей возможно для Бога (Мф.10,27)».

Другие не отчаиваются, но и ничего не делают по заповедям Божиим данным для богатых.

Климент Александрийский (там же): «Другие, хотя и правильно и надлежащим образом понимают данное изречение Господа, но, пренебрегая делами, ведущими ко спасению, не снабдевают себя этим оружием, необходимым для завладения ожидаемыми благами. С обеих этих точек зрения говорю я, впрочем, только о богатых, которым известны и могущество Спасителя и явленное Им спасение. О тех же, которым эти истины не известны, меньше я забочусь».

Третьи начинают задавать вопросы, оправдывающие себя, но святые отцы обличают такие лукавые мысли.

Василий Великий (Беседа 7): «…Говорят: «Как же будем жить, оставив все? Какой вид примет жизнь, если все станут продавать, все отказываться от имения?» — Не спрашивай у меня разумения Владычних заповедей; Законодатель знает, как и невозможное согласить с законом. Испытывается же твое сердце, как бы на весах, куда оно наклонно, к истинной ли жизни, или к настоящим наслаждениям. Рассуждающие здраво должны держаться той мысли, что богатство можем употреблять, как приставники, а не как имеющие право им наслаждаться. И отказывающиеся от него должны радоваться, как уступающие чужое, а не огорчаться, как лишающиеся собственности. Для чего же скорбишь? Для чего сетуешь в душе, слыша: продаждь имение твое? Если бы оно последовало за тобою даже в будущую жизнь, и тогда не надлежало бы столько к нему пристращаться, потому что оно затмевается тамошними почестями. А если необходимо ему остаться здесь; то почему ж не продать его, и не взять туда с собою вырученной от него прибыли? Но ты, отдавая золото и приобретая коня, не унываешь; а уступая тленное, и получая взамен небесное царство, проливаешь слезы, отказываешь просящему, отрекаешься от подаяния, придумывая тысячи предлогов к издержкам».

Диадох (Подвижническое слово 6, 66): «Но скажет кто: (если все раздадим), откуда же потом будут получать милостыню бедные, которые теперь кормятся от наших посильных подаяний? — Таковому вот какой приличен урок: не дерзай нечто укорное для Бога примышлять, для прикрытия своего лихоимания. Не оскудеют у Бога способы попечительно благоустроять создание свое, как делал сие от начала. И прежде, чем сей или оный были возбуждены к милостыне подаянию, оставались ли бедные без пищи, или одежды? Будь убо уверен, что гораздо лучше, тотчас по познании истины, благостно иждить все на послужение бедным, отрынув внушаемое пристрастием к богатству неразумное мудрование и горделивость, и возненавидев свои похотения, — что значит — возненавидеть душу свою: чтоб потом, не имея уже поводов радоваться в самовосхвалении постоянному раздаванию имений, унижали мы себя, как ничего доброго неделающие. Ибо пока изобилуем богатством, много услаждаемся раздаянием его, когда бывает на то охота, как с радостью исполняющие божественное повеление; когда же иждивим все, исполняемы бываем смиренными и сокрушенными чувствами, как ничего праведного не творящие. Вследствие сего душа в великом смирении возвращается в себя, чтобы чего не можем уже стяжевать каждодневным милостынераздаянием, того сподобляться прилежной молитвой, терпением и смиренномудрием; ибо сказано: «нищ и убог восхвалита имя Твое Господи» (Пс.73:21). К тому же и дар богословствования никому неуготовляется от Бога, кроме тех, кои наперед располагают себя от всего своего отрещись ради славы Евангелия Божия, чтоб в боголюбезной нищете благовествовать о богатстве Царствия Божия. Сие дает разуметь рекший: «уготовал еси благостию твоею нищему Боже», и присовокупивший к сему: «Господь даст глагол благовествующему силою многою» (Пс.77,11.12)».

Конечно, такие и другие реакции и оправдания происходят по нашему маловерию и малодушию. Но существует еще одна причина: многие христиане не стремятся познать, что означает эта заповедь, а, поверхностно восприняв ее, реагируют так, как сказано выше.

О внешнем отречении от богатства

Как и отречение от мира бывает внутреннее и внешней, так и отречение от богатства бывает внутреннее и внешнее. Внутреннее отречение заключается в том, что человек не имеет пристрастий и все, что дает ему Господь приобрести, раздает нуждающимся, оставляя себе необходимое на естественные потребности. Внешнее отречение происходит путем вольной бедности, когда человек в прямом смысле раздает все, что у него есть и это – путь святой нестяжательности. Приведем один из многочисленных примеров того, как человек оставляет мир и имущество.

Афанасий Великий (Житие преп. Антония): «Антоний родом был египтянин. Поскольку родители его, люди благородные, довольно богатые были христиане; то и он воспитан был по-христиански, и в детстве рос у родителей, не зная ничего иного, кроме их и своего дома. Когда же стал отроком и преспевал уже возрастом, не захотел учиться грамоте, ни сближаться с другими отроками, но имел единственное желание, как человек нелукав, по написанному об Иакове, жить в дому своем (Быт.25,27). Между тем ходил он с родителями в храм Господень; и не ленился, когда был малым отроком, не сделался небрежным, когда стал уже возрастать, но покорен был родителям, и внимательно слушая читаемое в храме, соблюдал в себе извлекаемую из того пользу. Воспитываемый в умеренном достатке, он не беспокоил родителей требованием разных и дорогих яств, не искал услаждения в снедях, но довольствовался тем, что было, и ничего больше не требовал. По смерти родителей, остался он с одною малолетнею сестрою, и будучи восемнадцати или двадцати лет от роду, сам имел попечение и о доме, и о сестре. Но не минуло еще шести месяцев по смерти его родителей, он, идя по обычаю в храм Господень и собирая во едино мысли свои, на пути стал размышлять, как Апостолы, оставив все, пошли во след Спасителю, как упоминаемые в Деяниях верующие, продавая все свое, приносили и полагали к ногам Апостольским для раздаяния нуждающимся, какое имели они упование, и какие воздаяния уготованы им на небесах. С такими мыслями входить он в храм; в чтенном тогда Евангелии слышит он слова Господа к богатому: «аще хощеши совершен быти, иди, продаждь имение твое, и даждь нищим, и гряди в след Мене, и имети имаши сокровище на небеси» (Мф.19,21). Антоний, приняв это за напоминание свыше, так как бы для него собственно было это чтение, выходить немедленно из храма, и что имел во влaдении от предков (было же у него триста арур), дарит жителям своей веси, чтобы ни в чем не беспокоили ни его, ни сестру; а все прочее движимое имущество продает, и собрав довольно денег, раздает их нищим, оставив несколько для сестры. Но как скоро, вошедши опять в храм, услышал, что Господь говорить в Евангелии: «не заботьтесь о завтрашнем дне» (Мф.6,34); ни на минуту не остается в храме, идет вон и остальное отдает людям недостаточным; сестру, поручив известным ему и верным девственницам, отдает на воспитание в их обитель, а сам перед домом своим начинает наконец упражняться в подвижничестве, внимая себе и пребывая в терпении. В Египте немногочисленны еще были монастыри, и инок вовсе не знал великой пустыни, всякий же из намеревавшихся внимать себе подвизался, уединившись не вдали от своего селения. Поэтому, в одном ближнем селении был тогда старец, с молодых лет проводивший уединенную жизнь. Антонии, увидев его, поревновал ему в добром деле, и прежде всего начал уединяться в местах, лежавших перед селением. И если слышал там о каком рачителе добродетели, шел, отыскивал его, как мудрая пчела, и не прежде возвращался в место свое, как увидевшись с ним. Когда же получал от него как бы напутствие какое для шествования стезею добродетели, уходил назад. Так проводя там первоначально жизнь, Антоний наблюдал за своими помыслами, чтобы не возвращались к воспоминанию о родительском имуществе и о сродниках. Все желание устремлял, все тщание прилагал к трудам подвижническим. Работал собственными своими руками, слыша, что праздный «ниже да яст» (2Сол.3,10), и иное издерживал на хлеб себе, иное же на нуждающихся. Молился он часто, зная, что должно наедине «молиться непрестанно» (1Сол.5,17); и столько был внимателен к читаемому, что ни одно Слово Писания не падало у него на землю, но все удерживал он в себе; почему, наконец, память заменила ему книги».

Следует сказать, что, к счастью, в истории христианства имеется множество таких примеров, когда люди с точностью исполняли заповедь о вольной бедности. (Хотя на эту тему уже было сказано, но продолжим ее)

Журнал «Христианское чтение» (Нравы первых христиан, Труд и ремесла): «Многие из самых богатых подвергали себя произвольной нищете, раздавая свое имущество бедным, особенно во время гонений, дабы таким образом приуготовить себя к мученичеству. Ближайшие последователи апостолов, которые после них трудились над распространением слова Божия, были движимы исполнением своего долга и дабы подавать всем пример».

Отечник (Игнатий Брянчанинов, повести, 58): «Некоторый юноша имел намерение отречься от мира. Часто он решался на это; но помышления отвлекали его, опутывая разными житейскими заботами: он был богат. Однажды он вышел с решимостью отречься от мира. Демоны окружили его и подняли густую пыль пред лицом его. Видя это, он разделся, кинул свою одежду в сторону, и, обнаженный, побежал в монастырь. Бог открыл об этом некоторому старцу, сказав: встань, и прими воина моего. Старец встал, встретил обнаженного. Узнав причину обнажения, он удивился и дал юноше монашеское одеяние. — Когда к этому старцу приходили братия вопрошать о разных условиях монашеской жизни, — старец давал им ответы; когда же они вопрошали о отречении от мира, тогда говорил им: об этом спрашивайте брата, потому что я не достиг степени самоотвержения его».

Хотелось бы еще отметить, что для того, кто истинно решил отречься от мира, нет таких препятствий, которые бы он не мог бы преодолеть с помощью Божией.

Отечник (Игнатий Брянчанинов, повести, 171): «Некоторый брат, отрекшись мира и пришедши в монастырь с великою ревностию, просил о принятии его в братство. Авва начал представлять ему многие препятствия к удовлетворению прошения его: и тяжесть трудов, которые несет братство, и жестокость своего управления, которого ни чье терпение вынести не может. Он советовал брату избрать какой-либо другой монастырь, в котором устав для жительства легче, а не брать на себя того, чего выполнить не может. Эти угрозы не имели никакого действия на брата; напротив того он начал обещать такое беспредельное послушание во всем, что соглашался идти в огонь, если авва прикажет то ему. Услышав такое обещание, авва не остановился испытать его, и приказал ему войти в огромную печь, которую тогда топили, приготовляя для печения хлебов. Брат, нисколько не отлагая исполнение повеленного и нисколько не рассуждая, вскочил в средину пламени. Пламень немедленно побежден был столь дерзновенною верою, как некогда верою еврейских отроков: он погас; жар в печи тотчас уничтожился. А тот, кто вошел в пламень и о котором полагали, что сгорел, был как бы орошен прохладною росою к удивлению всех. Что удивительного, Христе, если Твоему воину не коснулся огонь, когда авва, движимый Духом Божиим, не остановился дать такое жестокое повеление, а ученик не остановился оказать повиновение этому повелению!»

Такие примеры ясно показывают, что у таких людей вначале происходит внутреннее отречение, а затем внешнее.

Далее. При полном отречении в Апостольские времена, христиане, продавшие свое имение и отдавшие все Апостолам и Церквям, сами зарабатывали на естественные нужды своим трудом или питались от милостыни и пожертвований. Такие христиане хотя они могли бы жить в довольстве, но предпочли бедность и тем освободились от власти собственного имущества и пошли по пути совершенных.

Иоанн Кассиан (О постановлениях киновитян, кн.7,гл.17): «О самоотвержении Апостолов и первенствующей Церкви. Также и тот (Ап. Павел) как не мог бы содержаться прежним имуществом, кто свидетельствует о себе (Деян.22, 25), что он по мирскому чину был не неславен, поелику от рождения был почтен достоинством римского гражданина, если бы считал это более удобным для совершенства? Также и те, которые в Иерусалиме будучи владетелями полей или домов, продавая все и совершенно ничего не оставляя у себя, приносили цену проданного и полагали при ногах учеников (Деян.4, 35), не могли ли бы удовлетворять телесным потребностям из собственного имущества, если бы это было признано апостолами более совершенным, или сами считали бы более полезным? Но, отвергнув вдруг все имущество, они лучше пожелали содержаться собственным трудом, или приношением язычников».

Все нам хорошо известно, что в первенствующей Церкви существовала взаимопомощь, и обязанностью христиан были сбор пожертвований в пользу бедных и святых.

Иоанн Кассиан (там же): «Св. апостол о пожертвовании их пиша к римлянам, предсказывая свои услуги им в этом и прикровенно приглашая их к такому подаянию, говорит: теперь я иду в Иерусалим, чтобы послужить святым. Ибо Македония и Ахаия усердствуют некоторым подаянием для бедных между святыми в Иерусалиме. Усердствуют, да и должники они пред нами. Ибо если язычники сделались участниками в их духовном, то должны и им послужить в телесном (Рим.15,25—27). Также и в послании к коринфянам, показывая заботу о них, убеждает их старательнее приготовить к его приходу подаяние, которое он предполагал послать (в Иерусалим святым) для употребления их. Касательно сбора для святых поступайте так, как я установил в церквах Галатийских. В первый день недели каждый из вас пусть отлагает у себя и сберегает, сколько позволит ему состояние, чтобы не делать сборов, когда я прийду. Когда же прийду, то которых вы изберете, тех отправлю с письмами для доставления вашего подаяния в Иерусалим. И чтобы побудить их к более щедрому подаянию, он прибавляет: а если прилично будет и мне отправиться, то они со мною пойдут (1Кор.16,1—4), т.е. если ваше подаяние будет таково, что будет заслуживать того, чтобы было отнесено при моем сопровождении. Также и в послании к галатам свидетельствует, что он сделал этот самый договор с Иаковом, Петром и Иоанном, когда разделялось между апостолами служение проповеди, именно чтобы он предпринял проповедь язычникам, но никак не оставлял заботы и попечения и о нищих, бывших в Иерусалиме, которые, для Христа отвергнув все свои вещи, приняли добровольную нищету. «Узнав, говорит, о благодати, данной мне, Иаков и Кифа и Иоанн, почитаемые столпами, подали мне и Варнаве руку общения, чтобы нам идти к язычникам, а им к обрезанным; только чтобы мы помнили нищих» Апостол свидетельствует, что он это дело исполнял со всею заботливостью, говоря: «что и старался я исполнять в точности» (Гал.2, 9.10)».

В самой Церкви были должности, в обязанности которых входило раздача нуждающимся.

Феофан Затворник (Толкование на посл. к римлянам, 12,8): «В первенствующей церкви общества христианские содержали своих бедных, и для того каждый по силе жертвовал в общую церковную экономию от имения своего, что кто мог и чем усердствовал. Для раздаяния пособий избирались особые способные к тому лица. В Иерусалимской церкви Апостолы избрали на то семь диаконов. Так, надо полагать, делалось и во всех церквах. Потом, когда диаконы отошли на прислуживание при совершении таинств, для раздаяния потребного нуждающимся избирались особые экономы, на попечении которых были все бедные, вдовы, сироты, больные и все всякого рода нуждающиеся. Что умение вести такого рода дела есть особое дарование, это всякий знает по всегдашним опытам».

Журнал «Христианское чтение» (Нравы первых христиан, Труд и ремесла): «Каждая Церковь имела значительную казну для вспоможения бедным, для принятия странников, для погребения и прочих общественных издержек, каковыми были содержание клира, освящение, покупка свв. сосудов. Римская Церковь при папе Корнилие около 250 г. содержала 154 клирика и более 1500 нищих (Евсевий, “История…”). Кроме того, во все продолжение гонений она отсылала великие пожертвования областным церквам, терпевшим нужду, и исповедникам, осужденным на рудники (Евсевий, “История…”). Для этих нужд церковная казна в 3-х первых веках имела домашние уборы, съестные припасы, одежды и деньги (Тертуллиан, “Апология”), словом, все то, что приносили верующие каждую неделю или каждый месяц или когда кто хотел, потому что на такие приношения не полагалось ни срока, ни закона.      Впрочем, считалось богоугодным делом посвящать Церкви начатки и десятины с полей и стад на содержание клириков и бедных. Эти приношения отдавались епископу или диаконам, отсюда для алтаря откладывались только хлеб и вино, как вещество для Св. Жертвы. Кроме того, при некоторых церквах находились недвижимые имущества до гонений, потому что, когда прекращались гонения, эти имущества церквам были возвращаемы, о чем свидетельствует указ Константина и Ликиния в 313 г. (Евсевий, “История…”). Вот те церковные сокровища, которых так жаждали язычники и которые были также причинами гонений, как то доказывает пример св. Лаврентия. Диаконы заведовали церковною суммою. Их должность состояла в том, чтобы принимать все приносимое на общие потребности Церкви, полагать в безопасное место, беречь верно и раздавать по назначению епископа, когда он через них узнавал об известных нуждах (“Постановления апостолов”). Таким образом, к должности диаконов относилось узнавать о разных нуждах, иметь точные списки, как клириков, так и девственниц, вдов и прочих бедных на содержании Церкви. На них лежала обязанность испытывать вновь поступающих и смотреть за поведением уже принятых на общее содержание, дабы знать, достойны ли сего те и другие. Их же делом было назначать жилище приезжим и распределять, кому и как полагалось угощать их. Миряне сносились с ними, когда хотели попросить о чем-либо епископа или довести что-нибудь до его сведения, не смея прийти к нему самому из почтения и опасения его обеспокоить (“Постановления апостолов”). Посему жизнь диаконов была самая хлопотливая. Им часто надлежало ходить по городу; и вот причина, почему они не носили ни епанчей, ни длинных ряс, как священники (“Постановления апостолов”), а только полукафтаны и далматики для большего удобства».

Но вернемся к вопросу о тех, кто раздал свое имущество. Казалось бы, если эти люди имели такую силу для отречения, то они уже стали совершенными, но, к сожалению, это не так. И для тех, кто отрекся внешне, святые дают многие предостережения о том, что можно отречься видимым для всех образом, но не иметь истинного внутреннего отречения. Мы не будем подробно останавливаться на этом вопросе, а приведем несколько примеров таких предостережений.

Иоанн Лествичник (Лествица, сл.1): «Все, усердно оставившие житейское, без сомнения, сделали это, или ради будущего царствия, или по множеству грехов своих, или из любви к Богу. Если же они не имели ни одного из сих намерений, то удаление их из мира было безрассудное. Впрочем, добрый наш Подвигоположник ожидает, каков будет конец их течения».

Иоанн Кассиан (там же,гл.18): «Итак, если хотим последовать евангельской заповеди и быть подражателями апостола и всей первенствующей Церкви, или отцов, которые в наши времена последовали добродетелям и совершенству их, то не должны мы полагаться на свои мнения, обещая себе евангельское совершенство от этого холодного и жалкого состояния; но последуя стопам их, должны стараться не обманывать самих себя и так будем исполнять монастырское благочиние и постановления, чтобы нам по истине отречься от этого мира, по неверию, увлекающему нас, не удерживать у себя ничего из того, что мы презрели, ежедневное пропитание приобретать не припрятанными деньгами, а собственным трудом».

Авва Дорофей (Душеполезные поучения, поуч.1): «Отцы наши, как мы сказали, распяв себе мир, предались подвигам и распяли и себя миру; а мы думаем, что распяли себе мир, потому только что оставили его и пришли в монастырь; себя же не хотим распять миру, ибо любим еще наслаждения его, имеем еще пристрастия его, сочуствуем славе его; имеем пристрастие к снедям, к одеждам; если у нас есть какие-нибудь хорошие рабочие орудия, то мы пристрастны и к ним, и позволяем какому-нибудь ничтожному орудию произвести в нас оное (мирское пристрастие), как сказал авва Зосима. Мы думаем, что, вышедши из мира и придя в монастырь, оставили все мирское; но (и здесь), ради ничтожных вещей, исполняем пристрастия (мирские). Это происходит с нами от многого неразумия нашего, что, оставив великие и многоценные вещи, мы посредством каких-нибудь ничтожных исполняем страсти наши; ибо каждый из нас оставил то, что имел: имевший великое оставил великое, и имевший что-нибудь, и тот оставил, что имел, каждый по силе своей. И приходя в монастырь, как я сказал, маловажными и ничтожными вещами исполняем пристрастие наше. Однако мы не должны так делать, но как мы отреклись от мира и вещей его, так должны отречься и от самого пристрастия к вещам, и знать, в чем состоит сие отречение, и зачем мы пришли в монастырь, и что значит одеяние, в которое мы облеклись; должны сообразоваться с ним и подвизаться подобно отцам нашим».

Марк Подвижник (Добротолюбие,т.1): «Никакой нет пользы тому, кто, отрекшись от мира, живет сластолюбиво (в свое удовольствие, делая всегда только то, что нравится и приятно сердцу). Ибо что делал он прежде посредством имения, то же делает и теперь, ничего не имея».

Симеон Новый Богослов (Слово 21): «Но если кто раздаст все имение свое бедным, а потом не станет бороться благодушно со всякого рода искушениями и скорбями, которые за тем последуют, и не будет переносить всего не только безропотно, но и с благодарением, — тот, не уразумев спасительности сделанного им шага, малодушием своим сам губит плод дела своего».

Авва Моисей (Собеседования Египетских отцов преп. Иоанн Кассиана, 1,6): «…некоторые, презрев огромные богатства этого мира, и не только большие тысячи золота и серебра, но и множе­ство поместьев, после того, как мы видели, возму­щались гневом за ножичек, за грифель, за иглу, за писчее перо. Они не возмущались бы за такие маловажные вещи, если бы помнили цель, для которой отреклись от большего и драгоценного имущества. Некоторые часто с такою ревностию берегут книгу, что не дозволяют никому хоть немного почитать, даже прикоснуться, и от того находят поводы к нетерпеливости и смерти там, где должны приобретать приращение в терпении и любви. И хотя все свои богатства из любви к Христу расточили, однако ж, удерживая прежнее пристрастие сердца к вещам маловажным и за них иногда гневаясь, во всем остаются бесплод­ными, пустыми, так, как бы они не имели апостольской любви. Блаженный Апостол, провидя это в духе, говорит: «аще раздам вся имения моя в пищу нищим и аще предам тело мое, во еже сжещи е, любве же не имам, ни кая польза ми есть» (1Кор.13,3). Этим ясно доказывается, что совершенство не приходит тотчас с нищетою, расточением всех имуществ или отвержением достоинств, а состоит в любви, которой свойства Апостол описывает и которая состоит в одной чистоте сердца. Ибо что иное значит: не зави­довать, не превозноситься, не раздражаться, не бесчинствовать, не искать своего, не радоваться о неправде, не мыслить зла и прочее (см.: 1Кор.13,4-6), как не то, чтобы всегда приносить Богу сердце совершенное, чистое и охранять его от всех возмущений?».

О внутреннем отречении от богатства

Итак, есть два вида отречения — внутреннее и внешнее. Эти вида достаточно тесно связаны между собой. Определенная степень внутреннего отречение мира всегда предшествует внешнему, но после внешнего опять-таки должно продолжаться укрепляться внутреннее, чтобы опять не пристраститься к другим вещам.

К идущим по такому пути относятся и те люди, которые стали на подвижнический путь, оставив многопопечительность и мирские заботы, посвятив себя Богу. Таким образом, они постепенно теряют связь с миром, уже не соблазняясь его «благами», и содержатся или собственным малозаботливым трудом, или подаяниями, которые посылает им Господь через других людей. Но этот путь может быть долгим и тяжелым, т.к. если сердце не прочувствовало тщетность и тяжесть мира, то в нем остался жить дух мира, который должен изгоняться внутренним трудом. Этот путь свойственен монахам и подвижникам в миру, и имеет три степени отречения.

Авва Пафнутий (Собеседования египетский отцов преп. Иоанна Кассиана, 3,6): «Теперь начнем рассуждать об отречениях, коих также три, как это подтверждается и Преданием отцов и свидетельством Священного Писания, и кои каждый из нас непременно дол­жен совершить со всем тщанием. Первое из них есть то, в котором телесно оставляем все богат­ства и стяжания мира; второе — то, в коем остав­ляем прежние нравы и порочные страсти, как телесные, так и душевные; третье — то, в коем, отвлекая ум свой от всего настоящего и видимо­го, созерцаем только будущее и желаем невиди­мого. Эти три отречения все вместе совершить повелел Господь Аврааму, когда сказал ему: «изыди от земли твоея, и от рода твоего, и от дому отца твоего» (Быт.12,1). Во-первых, сказал: «от земли твоея», то есть от богатства мирского и стяжаний земных; во-вторых, «от рода твоего», то есть от прежнего образа жизни, прежних нравов и пороков, кои, прилепившись к нам с самого рождения, являются родственными и единокровными нам; в-третьих, «от дому отца твоего», то есть от всякого воспоминания о мире и о всем, что представляется взору очей. О двух также отцах, то есть том, которого оставить, и том, которого искать должно, так воспевает Давид от лица Божия: «слыши, дщи, и виждъ, и приклони ухо твое, и забуди люди твоя, и дом отца твоего» (ср.:Пс.44,11). Ибо кто говорит: «слы­ши дщи», без сомнения, есть «отец»; но и тот, чей дом и народ советуется предать забвению, тем не менее свидетельствуется отцом своей дочери. Все же это совершается тогда, когда, умерши со Христом от стихий мира сего, не смотрим уже, по Апостолу, «видимых, но невидимых; видимая бо временна, невидимая же вечна» (ср.: 2Кор.4,18) — и, исшедши сердцем из сего временного и видимого мира, очи свои и ум обращаем к тому дому, в коем имеем пребывать постоянно, когда, пребывая во плоти, не по плоти воинствуем в Господе, делом и жизнию оправдывая следующее изречение святого Апостола: «наше житие на небесех есть» (ср.: Флп.3, 20). К этим же трем отречениям приспособлены и три книги Соломо­на. Так, Притчи приличествуют первому отрече­нию, так как ими отсекается вожделение земных вещей и чувственных пороков; Екклесиаст — второму, так как в нем все, бывающее под солн­цем, провозглашается суетным; Песнь песней — третьему, так как в них ум, возвышаясь над всем видимым, погружается в созерцание одних вещей Небесных».

О внешнем неотречении от богатства 

Итак, мы кратко рассмотрели внешнее и внутреннее отречение от мира. Но есть еще один путь отречения (правильнее назвать «неотречения внешнего, но внутреннего») — это пребывание в миру и пользование богатством путем праведного приобретения и пользования. В разделе «Учения святых отцов о богатстве» было сказано о трех родах богатств – о добром, злом и нечто среднем. Из этого достаточно ясно, что любому христианину необходимо отречься от злого и среднего, бывающего злом. А для того чтобы богатство, которым владеют некоторые обеспеченные христиане, стало добром, им необходимо отречься от многих своих пристрастий и неправых мнений. Также, из вышерассмотренного вопроса о различных типах богатых людей, понятно, что каждым из них необходимо своя степень отречения. Поэтому поговорим о тех христианах, которые не хотят в прямом смысле отречься от богатства, но хотят наследовать Царствие Божие.

Христиане первых времен, которые не стали на путь совершенства через отречение и строгого подвижничества, оставшись жить в достатке, старались ни в чем не нарушать заповеди, творить милостыню и пожертвования, при этом все свободное время посвящать Богу (об этом уже было сказано выше). Это также является праведным путем, т.к. через праведных богатых христиан, Господь содержит бедных и тех, кто отрекся от мира ради служения Ему.

Тем, кто выбрал путь – жить в достатке и помогать другим, святые отцы дают следующие советы: во-первых, необходимо изменить свои ложные мнения о материальных благах и отказаться от лукавых оправданий себя и своих действий.

Климент Александрийский (Кто из богатых спасется, гл.11): ««Продай имение твое». Но что значит это? Не это повелевает Господь, о чем некоторые слишком поспешно думают, что наличное свое имущество он должен был разбросать и со своими богатствами расстаться; нет, он должен был только (ложные) мнения относительно богатства из своей души выкинуть, алчность и жажду их, беспокоиться о них перестать, устранить со своего пути эти терния жизни, заглушающие собой семена Слова».

Надеемся, что рассматриваемые в этих беседах вопросы о страсти сребролюбия также помогут нам в этом. И слава Господу нашему, что не оставляет нас в неведении!

В-вторых, отцы говорят о том, что на деле необходимо отказаться от неправедного приобретения и пользования.

Климент Александрийский (Там же, гл.13): «Не повелевает ли Господь Сам Закхею и Матфею, которые богаты были и мытарями состояли (Лк.5:29), оказать Ему гостеприимство? Он не говорит, чтобы они отказались от своих богатств, а только иметь из них (из богатств) им не принадлежащее запрещает; и после того, как богатства, неправедным образом захваченные, Закхеем были розданы. Господь говорит: «…ныне пришло спасение дому сему, потому что и он сын Авраама…» (Лк.19,9). Господь употребление богатств на пользу даже настолько хвалит, что вместе с этим сообщением заповедь дает: жаждущих поить, голодных кормить, бескровным приют давать, нагих одевать. Но если этим потребностям невозможно удовлетворять без средств; и если Господь повелевает со средствами к этому расставаться, то что иное Он повелевал бы, как не это: давать и не давать, питать и не питать, в дом принимать и из него выталкивать, оказывать участие и не оказывать, — причем одно другим исключалось бы?».

А когда человек заметит, что из-за богатства или имущества он злится и ругается с людьми, или что его мысли – это постоянные мысли об имуществе и деньгах, или что ему хочется все больше и больше иметь материальных благ и т.п., то необходимо отказаться от того что тебе хочется иметь, что необходимо перестать думать о деньгах и вещах, что необходимо понимать, что твой гнев на людей – это плод страсти сребролюбия и т.д.

Климент Александрийский (Кто из богатых спасется,гл.24):«Но вот ты замечаешь, что богатство тебя порабощает и выводит тебя из равновесия. Брось его, отвергни, возненавидь, откажись, убеги. «Если же правый глаз твой соблазняет тебя, вырви его… лучше» одноглазым быть тебе в Царстве Божием, нежели не изуродованным бить в огне (Мф.5,29). И если рука, нога, жизнь соблазняют тебя, возненавидь их; потому что если что-либо из этого потеряно будет ради Христа, то опять возродится к жизни там».

Многим из нас нужно учиться быть довольными тем, что у нас уже есть, отдавать лишнее нуждающимся, и жить по мере потребностей, а не пристрастий и желаний.

Иоанн Златоуст (Творения, т.7): «Как же можно спастись богатому? Все стяжание свое делая общим для нуждающихся, как поступал Иов, изгоняя из души пристрастие к большему и ни в коем случае не преступая пределов необходимого».

Следующий совет, который дается отцами, заключается в необходимости отречения от всех душевных страстей.

Климент Александрийский (Кто из богатых спасется, гл.14): «Оттого (что пользование богатством происходит по воле человека) отрешаться должно не столько от богатства, сколько душу от страстей освобождать: эти затрудняют собой правильное пользование богатством. Кто добр и праведен, тот и богатство будет употреблять во благо. Следовательно, отречение ото всего, чем кто владеет и продажу всего своего имущества нужно так понимать, что сказано это с отношением к душевным страстям».

К такому пути призывает и Пресвятая Богородица через откровение, записанное Максимом Греком.

Максим Грек (ч.1,слово 15): «О, творение премудрого Бога! часто певаемое Мне то­бою «радуйся», тогда будет Мне благоприятно, когда увижу, что ты делом исполняешь заповеди Родившегося от Меня, —что ты отстал от всякого, вообще, зла, от блуда и лжи, гордости и лести, и от неправедного похищения чужих мнений. А пока ты пребываешь в этих делах и ими услаждаешься, пока двойными про­центами с радостью пьешь кровь живущих в бедности и бесчисленными принудительными трудами высасываешь у них мозги,—до тех пор ты для Меня ничем не отличаешься от иноплеменника—скифа и христоубийц, хотя и хвалишься крещением. Я нисколько не внемлю тебе, хотя бы ты бесчисленные каноны и стихиры воспевал Мне приятным голосом. «Милости», говорит Господь, «хочу, а не жертвы, и Боговедения, нежели всесожжений» (Осия 6,6). Ты же, как свинья, предаваясь ненасытно всякому студодеянию, и, как хищный волк, похищая чужие имения и обижая бедных вдовиц, изобилуя же во всем и будучи преисполнен беззаконных дел, как христоненавистный татарин, занимаясь играми и упиваясь, играя всегда в гусли и услаждая себя пением скверных и блудных песен, окончательно изгнав из души своей страх Божий,—думаешь ли ты благоугодить Мне множеством канонов и стихир, воспевая их высоким воплем? Не слышишь ли проповедника, который ясно говорит, что творящие таковое наследуют не царство Божие, а скорее те горькие вечные муки, которые под землею? Не обманывай же себя! Но если желаешь избавиться мучений и наследовать царство Божие вместе со всеми праведными, то отстань решительно от всяких своих беззаконных злых дел и от всей души возлюби противоположные им добродетели, насади в мысль свою страх Божий, любовь и желание небесных благ. Ибо иначе нет возможности ни избавиться мучений, ни благоугодить страшному Судии. Если же этих Моих советов не послушаешь, о, безум­ный, но будешь продолжать держаться своего беззаконного нрава, то познаешь свое безумие тогда, когда будешь связан по рукам и по ногам кандалами, как неимеющий одежды, приличной духовного брака, и будешь ввержен в преисподние бесконечные огненные мучения; когда вместе с негодными рыбами будешь выброшен, как воспитавшийся не в чистых струях благоверия, а в мутных болотах греховных и ожиревший блудом, почитая для себя жизнью—наслаждение похотью; когда услышишь оное изречение: «аминь глаголю вам, не вем вас», исчезните от Меня делатели беззакония; когда затворится тебе мысленный чертог за то, что не приял ты в сосуд свой елея, но, будучи побежден сребролюбием, никогда не переставал без надобности всех обижать и возненавидел убогих. Тогда-то, о, несмысленный, тогда познаешь достоверно, и будешь напрасно и бесполезно плакать, когда вполне поймешь, что неложны те обетования Родившегося от Меня, которыми предвозвестил о мучениях и о вечных благах, и что повинующимся всегда Его слову, уготовано веселие, а неповинующимся—огнь, никогда не угасающий. Итак, если искренно желание получить от Меня помощь и угодить Богу, Царю всех: то с целомудрием и со щедротами к нищим старайся всегда воспевать Мне: «радуйся»».

Как видим, нельзя обманываться тем, что если мы, христиане, читаем молитвы, поем славословия и учения святых, то мы уже спасены. Тем более так не должен думать богатый человек, т.к., живя в миру и участвуя в его делах, ходит посреди сетей многих и старается послужить и Богу и мамоне.

Симеон Новый Богослов (Слово 21): «Богатым прежде всего надлежит по заповеди отложить богатство свое, как тяжелую ношу, препятствующую вести истинную о Христе жизнь, а потом взять крест на рамена свои и последовать Христу Господу. Ибо нет возможности, чтоб понес кто-либо то и другое, то есть и богатство, и крест».

Тихон Задонский (Об истинном христианстве, гл. 4): «§ 68 ….всякий христианин должен по­мнить и внимать, что всякое излишество, как в пище, в строении и прочем, к этой жизни над­лежащем, так и в одеянии, без греха не бывает. Дается Богом нам имение и богатство не толь­ко ради нас самих, но и ради нищих, дабы им и сами умеренно довольствовались, и неимущих снабжали. А если человек того не делает, а на излишество и роскошь богатство расточает — поступает против воли Божией и потому грешит, ибо все то грех, что против воли Божией делает­ся: за что и наказан будет, как неправедный рас­порядитель и расточитель Божиего добра».

В-четвертых, апостолы и святые отцы учат о том, что бы богатый человек все свои силы и возможности направлял на благотворительность.

Феофан Затворник (Толков. на 1 посл. Тим 6.18,19): ««…чтобы они (богатые) благодетельствовали, богатели добрыми делами, были щедры и общительны, собирая себе сокровище, доброе основание для будущего, чтобы достигнуть вечной жизни».

Восставая так против неразумного отношения к богатству, Апостол, однако ж, не говорит, чтоб бросали богатство, а только внушает обращать его на доброе употребление, чтобы таким образом самому навыку много иметь и быть богатым дать другое, душеспасительное направление. Если ты привык, говорит, богатым быть и иметь сокро­вищницы свои наполненными, богатись, но добры­ми делами,— собирай себе сокровище, но на небесах для будущего века. «Если хочешь богатиться, бога­тись в благотворении» (блаженный Феофилакт). «Если ты ищешь богатства, ищи того, которое ос­тается твердым и неизменным, которое происходит от делания добрых дел» (святой Златоуст). То и другое совершишь ты, обратив богатство свое на благотворение ближним своим. Все сие внушать богатым — дело пастыря. Внушай, говорит, благотворить. Пусть готов будет на всякое дело благое, и, как только представится случай, творит его. Как голодный о том только и думает, как бы достать что поесть, и, увидев съестное, неудержи­мо бросается на него, так и богатый пусть только и дум имеет, что о том, как бы кому и где добро сделать, и, как только надумает, пусть спешит на дело сие. Такой образ действования сделает то, что он будет непрестанно богатитися в делах добрых. Богатиться добрыми делами и благотво­рить — одно и то же означает, — увеличивать сумму благих дел, видимо являемых».

Каков же путь блаженнее? Путь неотречения или отречения? Конечно же, второй.

Иоанн Кассиан (О постановлениях киновитян, кн.7,гл.17): «Итак, кто же блаженнее, ужели те, которые из числа язычников недавно обратившись и будучи не в состоянии восходить к евангельскому совершенству, еще удерживали у себя свое имущество, между которыми апостол почитал большим плодом и то, если, воздерживаясь хоть от идолопоклонства, блуда, удавленины и крови (Деян.15,29), приняли веру Христову с удержанием своего имущества? Или те, которые, выполняя евангельское учение, ежедневно нося крест Господень, не хотели ничего оставить у себя из собственного имущества? (Мф.19,21). И сам блаженный апостол, поелику часто подвергался узам, темницам, или утомлению от путешествия, и потому не имел возможности своими руками, по своему обыкновению, приобретать себе привычное (ежедневное) пропитание, по уверению его, получал потребное для своих нужд от братий, приходивших из Македонии. Недостаток мой, говорит, восполнили братия, пришедшие из Македонии (2Кор.11, 9). И к филиппийцам пишет: вы филиппийцы, сами знаете, что после моего выхода из Македонии ни одна церковь не участвовала со мною в подаянии и принятии, кроме вас одних: потому что и в Фессалоникию вы раза два присылали мне нужное (Фил.4,15.16). По мнению сребролюбцев, которое они составили себе по холодности сердца, ужели и эти будут блаженнее апостола, потому что уделяли ему из своего имущества. Этого не осмелится сказать и безумный».

Поэтому те, кто выбирает путь неотречения, должны знать, что они далеки от пути совершенных, а возможно стоят и на пагубном пути сребролюбия. Этот путь достаточно труднее и опаснее, т.к. соблазны и старые пристрастия не дают душе приобрести свободу.

Иоанн Златоуст (Творения, т.1): «…Кто владеет богатством, тому нелегко вырваться из оков его; такое множество недугов объемлет его душу, то есть страстей, которые как бы густое и темное облако, заграждая взоры ума, не попускают взирать на небо, но заставляют преклоняться вниз и смотреть в землю».

Иоанн Златоуст (Творения, т.9): «Рабство тяжелее всякого мучения, о чем хорошо знают все те, которые удостоились освободиться от него. Потому, чтобы и вам узнать эту прекрасную свободу, разорвите уза, бегите от сетей, пусть у вас в доме хранится не золото, но то, что дороже бесчисленных богатств – милостыня и человеколюбие. Это дает нам дерзновение перед Богом, а золото покрывает нас великим стыдом и много содействует диаволу влиять на нас».

И в заключение этой темы приведем увещевание, направленное христианам и да поможет нам Господь исполнить все советы святых, испытавших все то что они говорят на собственном опыте.

Нил Синайский (Добротолюбие т.2): «Начнем же отрешаться от настоящих благ, пренебрежем имущество и деньги, и все, что погружает в себя и потопляет помысл. Обуреваемые выбросим груз, чтоб мог спастись кормчий — ум и с плавателями — помыслами. Если плывущие морем во время бури небрегут о своих товарах и своими руками бросают и дорогия вещи в море, имущество ставя ниже жизни, то почему же мы для лучшей жизни не пренебрегаем того, что душу влечет в бездну? Почему у нас не столько силен страх Божий, сколько у тех страх моря? Те из любви ко временной жизни не высоко ценят утрату того, что везут; а мы, говоря о себе, что вожделеваем вечной жизни, не пренебрегаем и малости, но решаемся лучше погибнуть с ничтожным грузом, нежели спастись, лишившись его. — Посему умоляю, совлечемся всего. Борцы не вступают в борьбу одетыми; закон борьбы изводит их на поприще обнаженными. В жар ли, в холод ли, — так, они выходят, оставляя одежды вне поприща. Коли же кто из них откажется обнажить себя, то должен отказаться и от борьбы. А мы, дав обет подвизаться, не только не совлекаемся одежды (имуществ), но, тысячи бремен неся на плечах, вступаем в подвиг, доставляя тем противникам множество удобств схватить нас».