ПЕРЕЙТИ на главную страницу творений свт. Гавриила
ПЕРЕЙТИ на главную страницу Основания опытной психологии

(Озвучено Никой)

🎧Глава 5-я. О религиозных чувствованиях.
§127. Содержание главы.
§128. Религиозная радость.
§129. Религиозная печаль.
🎧§130. О молитвенном чувстве.
§131. Милосердие.
§132. Религиозная любовь.
§133. Христианская ревность.
🎧§134. Порок и добродетель суть явления психологические.
§135. О борьбе внутренней.
§136. Кому особенно нужно изучать сию борьбу.
🎧§137. О том, как необходимо приучать себя к религиозным чувствованиям.
§138. Что еще объясняется этим приучением души к добру?
§139. Заключение.

Глава пятая. О религиозных чувствованиях

§127. Содержание главы

Религиозные состояния души, или религиозные чувствования, по своей важности и глубоко-психологическому значению, должны быть предметом отдельного, тщательного исследования. Психологическое значение их открывается из того, что они проникают душу глубже всех других состояний и что ни одно чувствование не имеет таких оттенков и степеней, а также ни одно из них не имеет столь глубокого и благодетельного влияния на всю человеческую природу; поэтому постараемся, по мере сил, представить в этой главе краткий анализ религиозных состояний. Но наперед надобно заметить, что если вообще трудно анализировать всякое душевное чувствование, то тем труднее – религиозные состояния. Здесь-то более всего требуется, чтобы человек сам испытал их, если хочет их понять.

§128. Религиозная радость

Религиозная радость есть то приятное ощущение души, то состояние довольства, спокойствия и душевной тишины, которое рождается в ней или вследствие общего настроения всей жизни, или вследствие совершения какого-либо христианского подвига, одобряемого внутренним голосом совести. Религиозная радость, как явление временное, как следствие какого-либо частного поступка, напр., пламенной молитвы, или подвига милосердия, встречается в жизни многих людей; но, как следствие образа всей жизни и настроения души, есть явление редкое: ибо в нас, в течение земной жизни, происходит постоянная борьба добра и зла, и редко можно найти человека, который до такой степени победил бы свои страсти, чтобы совесть не возмущала более его душевного спокойствия. Но если кто достиг такого совершенства и твердости в добре, что душевное спокойствие в нем не нарушается упреками совести, и в сердце нет борьбы противоположных чувств, а есть одно преобладание религиозного настроения: то его радость, его сердечная тишина, есть постоянное и господствующее чувство, – есть то, что в священном Писании называется радостью о Дусе Святе. Велико и поразительно различие такой радости от той, которую мы описали в предыдущей главе. Как бы ни была чиста радость, происходящая от представления какого-либо земного удовольствия, или от обладания каким-либо земным преимуществом, в ней заключается что-то неудовлетворительное; она ненадолго успокаивает душу; напротив того более волнует, чем утоляет её желания, так что, чем выше и сильнее бывает она, тем сильнее бывает реакция, ибо всякий знает, что после сильной радости человек впадает в грусть. Не то бывает в религиозной радости! Она заключает в себе что-то удовлетворяющее душу, утоляющее её жажду.

§129. Религиозная печаль

Религиозная печаль может быть рассматриваема: 1-е, как угрызение совести; 2-е, как раскаяние; 3-е, как умиление.

1)Религиозная печаль начинается угрызением совести. Угрызение совести, это – неприятное тягостное ощущение или беспокойство, происходящее вследствие представления, что мы совершили какой-либо дурной поступок. Часто бывает довольно трудно отделить и различить его от схожего с ним чувства – стыда. Оба они иногда происходят от одной причины, но стыд есть чувство более безотчетное, а угрызение заключает в себе ясное сознание проступка. Стыд иногда входит, как составная часть, в угрызение совести. Последнее же есть мучение души, её тоска, томление за сделанный себе строгий приговор. Отсюда, большей частью, угрызение совести есть чувство смешанное. Когда, напр., убийца представляет свой поступок; когда воображение рисует ему сцену преступления, вид жертвы, его мольбы: то он чувствует ужас, сожаление, страх о возмездии; каждая черта, каждое новое представление доводит его до сумасшествия. Но такое состояние нельзя еще назвать состоянием религиозным. В религиозном угрызении печаль происходит от представления, что мы нарушили заповедь Божию; душа тоскует, что оскорбила своего Творца; ей стыдно, мучительно сознать, что она оказалась недостойною пред Богом. Угрызение совести происходит от внутреннего анализа поступка, от сознания виновности и греховности. Это есть как бы анализ представления о грехе.

2) Раскаяние имеет близкую связь с предыдущим чувством; но оно с ним не одно и то же. Оно большей частью бывает следствием угрызения и имеет свои отличительные признаки. В нем заключается и скорбь, но преобладающий элемент его – это решимость исправиться, решимость быть лучше. В раскаянии человек, вполне сознавши виновность и не достоинство греха, старается сделать его чуждым себе, старается мысленно отделить себя от него.

Весьма естественно, что, когда угрызение совести показало грех в настоящем свете, мы начинаем от него отвращаться. Доколе страсть ослепляет душу, мы полагаем свое счастье в удовлетворении ей, и это удовлетворение кажется нам необходимостью; но проходит страсть, и мы начинаем чувствовать всю низость совершенного дела. Оно является нам в настоящем виде и мы, хладнокровно разбирая свое деяние, видим все дурные его стороны и отвращаемся от него. Сие-то отвращение от греха и решимость вперед избегать его и составляют сущность раскаяния.

Иногда с раскаянием смешивают совсем другие чувства. Весьма часто за оное принимают досаду на себя, охлаждение страсти, страх возмездия за преступление; но, повторяем, – в раскаянии преобладает одна спокойная решимость исправиться. Хотя раскаяние есть чувство сложное, и притом оно не всегда слагается из одних и тех же ощущений; но достоинство и благое влияние его на человека всегда зависит от того, какое в нем преобладает представление. То не есть еще истинное раскаяние, когда человек боится только последствий своего греха, когда он стыдится лишь людского мнения. В истинно христианском раскаянии преобладает чувство скорби о том, что мы нарушили заповедь Божию. Это чувство сына, проливающего слезы от мысли, что он огорчил любящего отца.

3) В этом последнем виде раскаяние делается умилением. В умилении душа чувствует не страх последствий своего проступка, не досаду, происходящую от униженного самолюбия, не стыд от мысли о людском мнении; но чувствует одну глубокую, искреннюю печаль, что она оскорбила Отца своего – Бога, что помрачила в себе образ Божий, лишилась Его любви и благоволения. В этой печали нет, как при угрызении и раскаянии, волнения и борьбы противоположных представлений; здесь чувствуется только одно тихое умиление, род сожаления к самому себе. В ней сознание греха бывает глубже; но это сознание не повергает душу в мучительный стыд, а напротив сопровождается представлением, что грех стал чужд душе. Пример всего лучше объясняет это чувство, а лучший пример умиления представляет нам Евангельская грешница, которая в дому Симона обливала ноги Спасителя слезами и отирала их волосами своей головы.

Она, без сомнения, уже перешла через чувства угрызения и раскаяния к умилению. Только в этом последнем состоянии она могла, отбросив в сторону стыд, решиться пасть к ногам Спасителя и дерзнуть к Нему прикоснуться. В противном случае, она не осмелилась бы войти в это собрание гордых людей, считавших осквернением одно прикосновение к ней. Видно, что происшедшее в ней умиление возродило в ней некоторую надежду и заставило смотреть на прежнюю жизнь, как на чуждую её душе. Таким образом одно только чувство умиления делает человека лучше и чище: потому что в нем уже нет ничего эгоистического и нечистого.

§130. О молитвенном чувстве

Молитвенное чувство, или молитвенное умиление, имеет близкое отношение к предыдущему состоянию души: ибо оно часто бывает следствием умиления покаянного; но и отдельно от него заключает в себе те же самые черты. Молитва вообще есть излияние разных чувств перед Богом словами или едва заметными внутренними ощущениями. По этому, молитва всегда есть явление психологическое. В ней мы можем выразить и скорбь сердца, и радость, и раскаяние в грехах, и благодарность к Богу. Но при высшем напряжении молитвенного чувствасостояние души трудно анализировать: тут от полноты чувств душа не чувствует ничего такого, что бы можно было выразить словами. Впрочем, молитвенное умиление не у всех проявляется одинаково. Один чувствует в себе полное и совершенное, так сказать, самоуничижение; таково было состояние души мытаря, который, не смея возвести очей на небо, бил себя в грудь, восклицая: Боже, милостив буди ко мне грешному! Другой чувствует в себе преобладание любви, стремления к Божеству. У иного сердце наполняется только восторгом. Но во всех этих случаях, одна общая черта неизменно сопровождает чувство молитвенного умиления: это – исчезновение из сердца всего дурного, всех нечистых мыслей и порочных склонностей, по крайней мере, на то время, пока продолжается умиление. Вместе с сим человек начинает чувствовать себя лучшим, и бывает готов обнять злейшего врага, забыть всякую обиду. Молитвенное чувство, как всякое сильное чувство, иногда бывает молчаливо, иногда же изливается в обильных речах. Напрасно думают, что сильные чувства не любят длинных речей. Нет! Иногда чувство бывает очень многоречиво от того, что не может высказаться вполне, – от того, что оно как бы укрепляется собственными своими излияниями и хочет выразиться все сильнее и, не удовлетворяясь словами и выражениями одними, ищет слов и выражений других сильнейших, ибо глубокое чувство тем именно отличается, что его трудно выразить словами.

§131. Милосердие

Милосердие, как психологическое явление, как состояние души, есть удовольствие, находимое человеком в том, чтобы исполнять дела милосердия. Кто дошел до такой степени нравственного совершенства, что находит для себя приятным занятием помогать ближним; кто не может хладнокровно смотреть на страдание других; кто, с другой стороны, с удовольствием смотрит на счастье и довольство ближних: тот, значит, имеет чувство милосердия. Отсюда очевидно, что не все дела благотворительности могут быть названы милосердием. Кто уделяет от избытка часть своего богатства на благотворительность, но уделяет без всякого сердечного участия, тот не может еще быть назван милосердым. Милосердие, как сердечное чувствование, составляется из участия, сострадания, любви и есть привычка находить удовольствие в упомянутых выше поступках. Бывает очень часто, что иная особа с раздражительными нервами не может без волнения смотреть на нищету и страдания и нередко проливает слезы, при виде их; но это опять не есть милосердие. Надобно, чтоб оно происходило вследствие влечения сердца, чтоб оно нравилось нам более других занятий. В этом последнем виде оно становится чувством прямо противоположным эгоизму, который есть источник всех описанных в предыдущей главе душевных состояний. Вот отчего чувство милосердия так высоко ставится в христианской нравственности.

Но чувство еще более противоположное эгоизму есть самоотвержение. Оно отчасти заключается и в милосердии: ибо кто находит удовольствие в том, чтоб делать счастливыми других, тот, значит, меньше думает о себе. Но истинно религиозное самоотвержение есть привычка находить удовольствие не в удовлетворении своих земных чувств и страстей, а в удовлетворении чувств религиозных, есть склонность любить в себе не порок, а добродетель, – не тело, а душу.

§132. Религиозная любовь

Любовь религиозная может быть рассматриваема, или как общее религиозное настроение души, или в частных своих проявлениях, как любовь к Богу, к ближнему и к самому себе. Любовь, как общее религиозное настроение, как чувство веры, есть удовольствие, ощущаемое при представлении этой веры, при мысли, что мы обладаем святейшими и спасительными истинами, при размышлении и изучении этих истин, а также есть стремление к той жизни, которая сообразна с этой верою. Что истины веры христианской, соприкасаясь душе, возбуждают в ней любовь и удовольствие, в этом не может быть сомнения. Человеческая душа чувствует удовольствие, при познании вообще всякой истины; но изучение и принятие религиозных истин возбуждает в ней самое чистейшее удовольствие. Божественная наша вера предлагает истины многосторонние, способные обнять и удовлетворить все стороны души. Но кто полюбил эти истины и находит в них удовольствие, тот сделал еще не все: он должен еще стараться о том, чтобы приложить их к жизни. По этому, кто приучил себя находит успокоение в добродетели, в сочувствии к ближним, в молитве, милосердии: тот имеет религиозную любовь. Это общее настроение будет содержать в себе все религиозные состояния, как составные части. Таковы были, по преимуществу, святые, целую жизнь и каждую минуту жизни, чувствовавшие в себе пламенную любовь к вере. У других же благочестивых людей подобная религиозная любовь проявляется во всей силе только по временам, хотя и общее чувство их также близко к нему.

Любовь к Богу выше и чище всякой другой любви. Это есть чувство неизъяснимого восторга, который ощущает благочестивая душа при одной мысли о Боге. Странно, по видимому, и непонятно, как мы можем любить Бога, существо невидимое: ибо, если мы любим какой-либо предмет, то, при этом, представляем себе то удовольствие, какое он доставляет нам. Но как совместить такое понятие о любви с представлением о Боге?

Любя Бога, мы именно должны чувствовать восторг, при мысли о Нем; иначе любовь не возможна. Восторг же этот должен происходить от размышления о Боге, как существе совершеннейшем, как Отце и благодетеле нашем. Вот, отчего любовь к Богу есть чувство самое святое, бескорыстное, великое. Любя Бога, мы любим как бы само совершенство, любим саму благость, саму мудрость, само милосердие, саму, так сказать, любовь. Но чтобы любить эти высокие качества, чтоб сделать себя способным находить удовольствие в представлениях о благости, мудрости, величии, необходимо уже иметь известную степень душевной чистоты и совершенства. Порочная душа никогда, не в состоянии почувствовать истинной любви к Богу. Вот, отчего любовь к Богу очищает человека, возвышает его душу. Вот, отчего только одна сия любовь может назваться бескорыстною: ибо, здесь мы наслаждаемся самим добром, самим совершенством.

Любовь к ближнему, происходящая от веры, есть чувство благорасположения, участия, снисхождения ко всякому человеку, истекающее из мысли, что все люди суть творения Божии и братья наши: след., это чувство есть следствие любви к Богу. Эта любовь заставляет нас скорбеть более о духовном убожестве ближних, т.е. об их пороках, нежели о прочих телесных нуждах. Эта любовь стремится к тому, чтобы все ближние сделались достойными Бога и истинными христианами.

Любовь к самому себе, как следствие любви к Богу, есть чувство своего достоинства, как создания Божия, искупленного Его кровью. Это чувство совершенно чуждо эгоизму. Эгоизм любит себя, как существо плотское, земное, любит в себе одно недостойное любви, свои страсти и пороки. Напротив того, христианин любит в себе то, что в нем есть достойного, божественного, любит чистую совесть, стремление к Богу и добру, а все дурное составляет предмет его борьбы, скорби и сожаления.

§133. Христианская ревность

Любовь к Богу рождает в душе чувство ревности. Ревность к Богу есть чувствование неудовольствия, скорби, при виде того, как имя Божие хулится в людях, есть стремление распространить славу Божию между людьми, радость, происходящая, при виде истинного Богопочитания. Но ревность к Богу не имеет того тягостного влияния на душу, как ревность плотская. Последняя есть следствие зависти и злобы, первая – стремления к благу ближнего. Но, к сожалению, ревность к Богу может заблуждаться, как заблуждается в человеке всякое другое чувство, с тем только гибельным различием, что извращение этого чувства часто рождает в душе страшное явление – фанатизм. Фанатизм не заключает в себе ничего похожего на истинно-христианские чувства, а потому сии последние никаким образом не могут с ним совмещаться в одном сердце. Фанатизм может найти убежище в сердце такого человека, который дурные страсти, как-то: злобу, гнев и пр., хочет облечь в религиозную броню; к нему были склонны только ложные религии, которые не могли умягчить души человеческой, а напротив ожесточали.

§134. Порок и добродетель суть явления психологические

Из всего, что было доселе сказано, очевидно открывается, что всякий отдельный порок и добродетель суть чувствования сердечные, а следов. психологические явления. Главные черты порока, как душевного явления, суть:

1) Порок помрачает рассудок. Всякий мог испытать на самом себе, какое властительное влияние имеет на душу всякая страсть, как бессильны требования ума над влечениями, и как рабствует воля перед ней. Особенно любопытно наблюдать это над невинными душами, в первый раз почувствовавшими прикосновение какого-либо порока. Какое тягостное ощущают они волнение!

По совершении греха, в первою минуту, человек чувствует какое-то странное спокойствие. Убийца, который ничего не видел и не чувствовал во время припадка ненависти, вначале, по совершении преступления, не чувствует никакого беспокойства, как будто с ним ничего особенного и не произошло; но чем далее, тем более возбуждается его совесть. Борьба начинается мало-по малу. Доколе в человеке бушует страсть, он не в состоянии рассуждать о чем либо, а стремится только к её удовлетворению. Но коль скоро человек удовлетворил порыву страсти, она охлаждается, и совесть вступает в свои права. Эта реакция бывает тем сильнее, чем сильнее была страсть. Томительное чувство досады, ужаса, гнева на самого себя, стыд и угрызения совести овладевают душой и начинают ее терзать.

2) Порок заключает в себе нечто, унижающее душу, нечто ей чуждое и враждебное. Это видно из того, что он всегда производит в нас чувство недовольства, что он удовлетворяет только на мгновение, а после оставляет по себе всегда горечь. Правда, есть люди, которые не чувствуют никакого волнения в совести, при совершении самых ужасных злодеяний; но нет такого человека, который в самой глубине души не носил бы хотя легкого сознания греховности своего положения. Нет человека, который чувствовал бы полное удовольствие от порока.

Добродетель, напротив того, заключает в себе все противоположные свойства. Она, во 1-х, сопровождается ясностью и полным самообладанием ума и всех душевных сил. По этому совершение всякого доброго дела производит полное удовлетворение, тишину и спокойствие в душе. Во 2-х, добродетель улучшает нашу душу, облагораживает ее, делает доступною ко всему высокому и святому.

§135. О борьбе внутренней

Кто наблюдал над своей внутренней жизнью, хотя самым поверхностным образом, тот легко мог заметить, что жизнь души нашей, внутренняя её основа, есть борьба между чувствами, борьба двух начал – доброго и злого. От колыбели до гроба продолжается эта внутренняя борьба, это странное раздвоение единой души. Ежеминутно замечаем мы, как ум велит одно, а мы желаем другого, увлекаясь противным стремлением. Многие даже из языческих философов знали частью об этом внутреннем раздвоении. Но вполне объяснила эту борьбу, её источник и основание христианская вера. Поэтому, тот не знает самых первых оснований христианской нравственности, кто не вникнул в ту внутреннюю борьбу между разными чувствами, которую должен выдержать всякий в душе своей. Все наше воспитание должно быть направлено к выдерживанию этой внутренней борьбы. Все наши поступки должны истекать и действительно истекают из неё. – В особенности, никогда не должно выпускать из виду этого высоко-психологического явления тому, кто хочет разгадать душу человека, её деятельность, как частную, так и историческую. Без сознания этого внутреннего раздвоения человек не может быть истинно добродетельным: ибо, думая, что поступает хорошо, он может грешить, действуя по внушениям предосудительных чувств. В этой внутренней борьбе ослабление может произойти лишь тогда, когда перевес склоняется на сторону какого-либо из двух начал. Перед совершением первого сознательного порока борьба бывает сильна; при повторении его, она бывает слабее, и чем чаще человек его повторяет, тем более она ослабевает, тем сильнее человек привыкает к хладнокровному совершению греха, и, наконец, то самое, что прежде возбуждало величайшее смятение, он совершает хладнокровно и даже с удовольствием. Такова история развития всякой страсти в душе человеческой. Ослабление борьбы бывает и тогда, когда перевес получает доброе начало. Но ослабление это идет гораздо медленнее, а борьба вполне никогда не уничтожается, на какой бы высокой степени совершенства ни стоял христианин. Но и здесь, чем далее, тем более утверждается он в добре, тем ближе становится к Богу и сильнее начинает чувствовать суету земных удовольствий. Наконец, он бывает готов совсем оставить мир, чтобы ничто не мешало ему стремиться к Богу.

Такова краткая история добродетели в человеке и объяснение того дивного влечения, какое имели первенствующие христиане наполнять собою пещеры и пустыни для уединенной жизни, – влечение, которое до сих пор продолжается во многих душах христианских.

Но кто хладнокровно и беспристрастно сообразит всю силу и настойчивость дурного начала в душе; кто подумает о том, сколько оно находит благоприятствующих обстоятельств для своего развития, как все чувства, вся внешняя обстановка способствуют к его возрастанию, и сколько напротив неблагоприятных обстоятельств для укрепления другого противоположного ему начала: тот увидит, как трудно человеку собственными силами, без содействия благодати Божией, дать в себе перевес добру над злом.

§136. Кому особенно нужно изучать сию борьбу

Тщательное изучение свойств этой внутренней борьбы особенно необходимо и полезно тому, кто посвятил свою жизнь для исправления нравственности других людей. Он должен стараться приобрести влияние на их мысли и чувства; но возможно ли сделать это, не зная свойств души? Стремясь к исцелению нравственных болезней общества, он, подобно искусному медику, должен хорошо изучить свойства душевных болезней. Отсюда важность изучения психологии для всякого человека, назначающего себя в духовное звание. Разумеется, что знание психологии, как знание самого себя, важно для всякого человека; но для Богослова оно приобретает двойную цену по тому благому употреблению, какое он в состоянии сделать из него. Следующее соображение еще более докажет эту необходимость.

Многие молодые проповедники, приступая к наставлению христиан без достаточного изучения свойств сердца человеческого, не могут действовать на волю своих слушателей, как следует. Они очень красноречиво доказывают слушателям, что порок вреден, а добродетель полезна и почтенна; но этого еще слишком мало. Слушатели и сами убеждены в том, без всяких доказательств, но тем не менее чувствуют, как страсти берут перевес в их сердце. Поэтому, вместо того, чтобы доказывать пользу добродетели, все усилие проповедника должно быть обращено к убеждению слушателей в том, что добродетель может доставить такое же, или еще большее, чистейшее удовольствие, нежели порок, и что надобно только приучить свою волю к ней, чтобы находить в ней свое счастье. Убеждайте сколько угодно, что грех вреден, страсти гибельны, а добродетель прекрасна: все будут с вами согласны, но жизни не переменят. Надобно, чтобы слушатель почувствовал, что страсти доставляют мнимое и непрочное удовольствие, но что истинное, прочное, лучшее удовольствие душа может обрести лишь в христианских чувствах.

§137. О том, как необходимо приучать себя к религиозным чувствованиям

Несомненный и всеобщий опыт убеждает нас, что человек не может жить без удовольствий. Это есть почти аксиома, ибо чувства суть жизнь души; но душа не может не жить: след., она не может не стремиться к удовольствию. Стремление к приятным, ощущениям и удаление от всего неприятного, скучного, есть неизбежный факт, – неизбежное следствие самой сущности души. Подобно тому, как душа не может иначе мыслить, как только в форме суждений и умозаключений, точно также она иначе не может жить, как в форме своих внутренних ощущений, приятных или неприятных. Этой мысли психолог не должен выпускать никогда из виду. Из неё, как из плодотворного начала, объясняется:

1) То, что нет человека на земле, который бы не стремился к удовольствию. Но, стремясь к ним, одни стараются разнообразить свои удовольствия, иметь как можно более разнородных ощущений, собирать так сказать, дань со всех чувств и со всех предметов. Другие же, и это – большей частью, останавливаются на каком либо одном удовольствии и постоянно к нему стремятся: отсюда происхождение отдельных страстей. Нет человека, который не относился бы к одной из сих категорий. – Кто приучил себя постоянно находить удовольствие в деньгах, тот делается корыстолюбцем; кто привык наслаждаться представлениями о почестях, о славе, тот делается честолюбцем; словом – нет на земле человека, который не поставлял бы в чем-нибудь своего счастья. Поэтому-то счастье и играет такую роль в жизни человеческой. Все стремятся к счастью; все любят говорить о нем; всякий в чем-нибудь да олицетворяет его для себя.

2) Из этого же стремления к удовольствию, сродного душе, объясняется величайший факт христианской нравственности; именно – её требование, чтобы мы непременно старались полюбить добродетель, старались довести себя до того, чтобы она сделалась наслаждением нашей души. В самом деле, невозможно сделаться истинным христианином до тех пор, пока мы не приучим себя находить удовольствие в молитве, милосердии, самоотвержении, любви к Богу и ближнему. Отчего многим кажется скучным стоять в церкви? От чего многие находят тягостным исполнением христианских обязанностей? От того, что они не вникнули в свою душу, не приучили себя к добродетели, не почувствовали сладости добра.

Отсюда следует что человек все усилия свои должен обратить к тому, чтобы христианские добродетели сделались для него потребностью, чтобы душа его находила удовольствие в их исполнении. Стремление к мирским удовольствиям можно изгнать из сердца только тогда, когда им противоположим удовольствия религиозные. Только тогда мы получим отвращение к пороку, когда почувствуем сладость добродетели. Тут требуется именно одна привычка. В первый раз исполнение доброго поступка может показаться скучным, потом оно покажется легче, далее оно будет нравиться, и наконец душа наша будет им наслаждаться. – Это наслаждение добром и есть сама добродетель воли, есть сущность христианской нравственности.

§138. Что еще объясняется этим приучением души к добру?

Навыком души к добру или к пороку объясняется великое таинство веры нашей, таинство загробной жизни. В самом деле, представим себе, что умирают два человека, грешный и праведный. Душа первого переходит на тот свет искаженная всеми земными страстями и стремлениями, с любовью к богатству, со стремлением к земным почестям, со страстью к наслаждениям земным. Что же сделает она с этими чувствами за гробом? В чем она может найти там удовольствие? Удовлетворить этим привычкам там нельзя: ибо там нет денег, которые она любила; там нельзя удовлетворить желанию нравиться, блистать нарядами, властвовать над другими. Не будет ли душа подобного человека за гробом сама в себе носить ада? Ибо, к невозможности находить удовольствия, прибавьте угрызения совести, которые будут упрекать душу в том, что она потеряла земную жизнь даром, что гонялась за пустяками и выпустила из виду главную цель жизни. Напротив того, когда переселится в другой мир человек, привыкший находить счастье в добродетели, т.е. в любви к Богу и ближнему: то на том свете он еще сильнее и беспрепятственнее может удовлетворять этим потребностям. Там ничто не будет омрачать его наслаждения: ни скорби, ни болезни, ни другие земные превратности. Там он на самом деле получит то, к чему здесь он стремился только желаниями сердца. Прибавьте к этому радость, проистекающую от одобрения совести, и вы увидите, что праведный в самой душе своей будет носить рай.

Вот объяснение того, почему земная жизнь для христианина есть приготовление к небесной; почему она почитается временем сеяния, а жатва её – в будущей жизни. Вот, наконец, связь психологии с Богословием, связь, делающая эту науку столь необходимой для богослова.

§139. Заключение

В заключении скажем еще, что религиозные состояния души составляют отличительную принадлежность человека перед всеми другими земными тварями. Все описанные в предыдущей главе состояния принадлежат и животным, но только один человек может возвыситься до побеждения в себе плотских вожделений, до любви чистой, бескорыстной, религиозной.