Скачать Заповедь 6 в формате docx

Не вреди телесной жизни ближнего, равно как и своей
1. Грехи прямого убийства и самоубийства
** Умышленное убийство
** Повторение убийства
** Телесное наказание кого-либо по жестокости до смерти
** Намеренное отравление тяжело больных для облегчения их предсмертных страданий
** Покушение на чью либо жизнь, не исполнившееся только от случайных препятствий
** Самоубийство
** Покушение на свою жизнь, соединенное с решительными действиями
** Одна мысль лишить себя жизни
** Вызов и выход на поединок

2. Участие в убийстве и самоубийстве умышленном
** Убийство по научению, по приказанию, угрозе и принуждению со стороны другого
** Сторожба при совершении убийства и доставление убежища убийцам
** Доставление убийце или самоубийце средств к их преступлению
** Подстрекательство кого к убийству или самоубийству

3. Непрямое убийство или самоубийство
** Побои другому, от которых произошла или могла произойти смерть
** Оставление без помощи человека погибающего
** Произвольное оставление проводниками путешественников в опасном месте или положении, и прямо смертные случаи на дорогах от неисправности проводников
** Смолчание о чьем-либо приготовлении или о самом покушении к убийству, а также и о совершенном убийстве
** Равнодушное, и даже со смехом, смотрение на чью-либо драку или побои другому
** Отказ врача, особенно во время эпидемии, в помощи заболевающим беднякам
** Умышленное замедление в излечении больного или лечение небрежное
** Без особенной нужды разрешение или совет врача больным употреблять в посты скоромную пищу
** Непредупреждение врачом больного о христианском напутствовании и даже отговор-препятствие на этот раз
** Огорчение больному или недосмотр за ним в беспамятстве его, а также и в сумасшествии иных
** Беспокойство – потрясение умирающему
** Непредостережение себя и других, от опасности быть застигнутым скоропостижною смертью там, где видима эта опасность
** Язвительные слова ближнему, а особенно угроза убить его
** Злая и нескрываемая ненависть
** Отнятие чести у невинного или невинной (нравственное убийство)
** Не вполне заслуженное осуждение кого к лишению всех прав состояния или на самую смертную казнь
** Жестокость к убогим и уродам
** Пренебрежение игрока опасностью для своей жизни на публичных зрелищах
** Решимость на преступные дела, соединенные с опасностью быть убитым
** Пьянство непременно сокращающее, а иногда и скоропостижно прекращающее жизнь

4. Непредвиденные и нежелаемые убийства и самоубийства
** Случайное или невольное убийство
** Доведение кого через себя до внезапной смерти или до самоубийства
** Убиение кого или только покушение на чью—либо жизнь во временном беспамятстве
** Побои беременной женщине, от которых последовали преждевременные роды или самая смерть ее младенца

5. Повреждение здоровья чужого и своего
** Оскопление себя и других
** Нанесение увечья ближнему или самому себе произвольное и даже злонамеренное
** Предание человека слабого и беззащитного в руки сильного
** Вред человеку своею собакою или иным животным
** Заплевание другому
** Занесение в чужой дом прилипчивой болезни
** Сообщение заведомо порочной болезни
** Продажа или даренье заведомо в пищу чего либо вредящего здоровью
** Изнурение другого чрезмерными трудами по должности или на работе
** Изнурение самого себя занятиями по должности, ремеслу или в торговле
** Нарушение чужого сна по дерзости или только без всякой нужды и осторожности

6. Незаботливость о здоровье и долголетии своем и других
** Пренебрежение объявленными предостережениями против эпидемии, особенно злонамеренное
** Нехотение совсем лечиться в тяжкой болезни или же лечение у знахарей
** Нетерпеливость в болезни
** Пренебрежение во время болезни и при обыкновенном лечении духовными врачевствами
** Раздражительность и ярость, умаляющая дни
** Усвоение себе угрюмого характера
** Многоядение и многопитие без сытости
** Скверноядение в разных видах с сознанием
** Ношение одежды, вредной для здоровья
** Пренебрежение опрятностью, чистоплотностью и другими условиями для сохранения здоровья
** Чрезмерная изнеженность в жизни

7. Семь дел телесного милосердия к ближнему
** О человеколюбии вообще
** Алчущего напитать
** Жаждущего напоить
** Нагого одеть
** Прийти к заключенным в темницу
** Странника принять
** Посетить больного
** Похоронить умершего в бедности и убожестве

8. Немилосердие к животным, имеющее связь с немилосердием к людям
** Бичевание без пощады рабочих животных или только неудержание других от этого
** Крик на животных с проклятиями на них и с пожеланиями им зла
** Незаботливость о больных животных, особенно во время повальной болезни, и неотделение их в таком случае от чужого скота
** Травля скота с целью забавы, гоньба коней до смерти и рановременное истребление некоторых животных в пищу
** Медленное убивание животных
** Наказывание до смерти животных чужого двора

 

Не вреди телесной жизни ближнего, равно как и своей

После пятойзаповеди Божией, но первойв отношении к ближнему, внушающий нам обязанности к самым близкимдля нас лицам (как лица в жизни семейной, обще­ственно-служебной и церковной) следуют обязанности наши к прочим ближнимнашим, или к человеку вообще, хоть бы для нас чуждому по крови, отечеству ивероисповеданию. Исчисление этих обязанностей начинается с телесной жизни человека. Шестая заповедь Божия: «не убий»,заклю­чает в себе все или напоминает нам обо всем, что только относится к телесной жизни других и нас самих, что только способствует целости и покою тела чужого и нашего. Здесь же напоминаются нам некоторые обязан­ности и к животным, не имеющим разумной души и носящим грубое тело. 

Раздел 1: Грехи прямого убийства и самоубийства

Умышленное убийство

«Убийцам часть в езере горящем огнем и жупелом, еже есть смерть вторая» (Апок.21,8), Один Бог, как Творец, может отнять у человека жизнь, когда захочет; следовательно убийца восхищает себе божеское право, убивая ближнего. Затем, у кого он отнимает жизнь, тому делает такое зло, что большего уже и нельзя представить; потому что жизнь и сама по себе есть первое счастье для человека: узнику, сидящему в тесной и смрадной темнице, также приятно дышать, приятно глядеть на свет Божий и сознавать, что он еще жив. Кроме существования жизнь дает возможность пользоваться другими благами, например, семейным состоянием; но всего главнее: чем дальше продол­жается жизнь человека, тем больше ему времени — срока приготовиться к вечности. И вот убийца лишает всего этого своего ближнего! Далее он отнимает или у об­щества полезного члена или у семьи единственную подпору.—В самой природе человеческой вложено отвращение к убийству. Человек нравственный, богобоязненный не может и только слышать или произвести без страха сло­во: «убил, убийство…», а при рассказах об убийстве, кото­рое только что где либо совершилось, он весь содрогается; вблизи убийцы, как опасного злодея, этот человек тяго­тится быть даже и короткие минуты. — По церковным законам намеренные убийцы в древности были лишаемы Св. Причастия во всю жизнь (Анк.22); по правилам позднейшим назначается им епитимия не менее 15 лет (Василий Великий, пр.56, и Григорий Нисский п.5). Итак, убийство, совершенное с обдуманным заранее планом во всех отношениях страшный, тяжко-ответственный пред Богом грех. Им нарушаются все законы,—и церковный и гражданский и естественный. Оно ничем не может быть оправдано. Фанатизм религиозный, как например, у раскольников, тоже нисколько не извиняет его.—О, когда же лю­ди остановятся от этого ужасного преступления! Когда же не будет слышно более на свете человекоубийств! Тогда, христианин, — когда люди будут глубокими христианами, как вот в среде первых христиан и не было этого преступления (например, у апостола Павла много посланий, но не встречаем там обличений кого либо в убийстве (Рим.1.29, Гал.5,21).

Повторение убийства

«И паки иного посла: и того убиша…: и многи ины …убивающее» (Мрк.12,5). Известно, что совесть ни за один грех не мучит человека столько, как за человекоубийство. Убийцею и испытаны это угрызения совести; он был отвратителен самому себе, как «стеня и трясыйся»; по этим мучениям своей совести, которые он может быть старался заглушить в себе то вином, то другими грубыми увеселениями и удовольствиями, должен бы он заключить о силе того наказания, которое ожидает его за грехи убийства в будущей жизни. Но вот онснова решается на тот же грех! Значить он—безжалостный злодей к самому себе. А в отношении к тем, над которыми он совершает новые убийства, и чембольше числом, тем с большими истязаниями и жестокостями,—видим в нем как бы кровожадного зверя или же злого духа, которому только свой­ственно убивать всякое живое творение. Он и не выражает сожаления к тем, которые погибли от его руки: рассказывая об убийстве их, он дает видеть в себе скорее дальнего зрителя, чем главное действующее лицо. Несомненно, вечная мукаожидает этого человека. Впрочем, Господь Бог «не хочет (вечной) смерти грешника» (Иез.18,13). Так-то, если и душегубец многих прибегнет с верою к Иисусу Христу, Искупителю погибающих грешников; если отдает себя в руки человеческого правосудия, на котором может быть по некоторым данным и предполагают уже в нем, но еще не видят ясно преступника;— если, наконец, будет до самого гроба своего стараться загладить свои преступления подвигами покаяния: то вот будет и он с разбойников «в paю» (Лк.23,43).—Милосердый христианин! Ты помолись об избавлении от вечной муки и злых многоубийц,—будешь ли знать их или нет, например, ког­да бы тебе случилось видеть партию ссыльных преступников.

Телесное наказание кого-либо по жестокости до смерти

Если положим, наказание выполняется и без нарушениязаконного порядка, то к унизительности его не следо­вало присоединять бесчеловечие. Кого жестоко наказывают, нельзя не опасаться за жизнь этого человека, хоть бы не в тот самый час прекратилась его жизнь, хоть бы еще несколько часов или дней поболел он. Смысл убийства и имеет здесь только такое телесное наказание, за которым в данном случае последовала смерть, как действие или последствие за своей причиной. Наказание же может быть употреблено не бичами только (или розгами), но и лишением человека теплоты (арест— карцер в холодном месте), пищи (морить голодом) в воздуха для дыхания. При этом смерть человека, так наказанного, оди­наково вменяется в вину,—непосредственно ли кто или же чрез других наказал его. Но вина наказавшего увеличивается; если тот, которого он подверг наказанию, умолял его о пощаде, если вслух отчаянно стонал. В этом случае представляется тем большее внутреннее участие воли его в проступке и тем большее предвидение им смертного случая, хотя все же его убийство «не предумышленное», а только «близкое к умышленному».— Ты, христианин—всего более опасайся запальчивости или раздражения в то время, когда будешь находиться в нужде наказать кого либо по праву!

Намеренное отравление тяжело больных для облегчения их предсмертных страданий

Саул говорил своему оруженосцу: «убий мя, яко объять мя тма лютая… И убих его: ведех бо, яко не будет жив» (2Цар.1,9-10). Ни просьба самого Саула о том, чтоб скорее ему умереть, ни сожаление к его страданиям вследствие ран, которые он получил на войне, ни уверенность в неми­нуемой его смерти, ничто не извиняло того воина, который окончательно прекратил его жизнь: «кровь твоя на главе твоей», было сказано этому войну — убийце. Да; и последнюю нить жизни человека властен прервать только Господь Бог. К тому же бывали примеры, что больные, совсем приговоренные к смерти, мало помалу выздоравливали. Между тем вот иные решаются скорей прекратить жизнь больного в уверенности, что он должен же умереть. Тут главными действователями бывают врачи; но часто и род­ственники просят врачей о прекращении жизни больного отравою. У тех и других побуждение одно—жалость к боль­ному: хотят, чтоб больной не мучался долго, допускают, чтоб он умер несколькими часами или днями прежде того времени, как должен умереть по ходу своей болезни. Неуместное человеколюбие! Но кроме того эти люди нарушают вотношении к больному долг человеколюбия и в другом роде. Чембы больше больной у самого порога к вечной жизни пострадал от своей болезни, темв большую заслугу милосердый Бог вменилбы ему эти страдания. А они, между тем, лишают его этой заслуги, этого средства к очищению им грехов еще в настоящей жизни, сокращая его часы. Да если б и сам он просил врача, чтоб скорей прекратить ему жизнь какими либо медицинскими средствами,—это нисколько не уничтожает преступности деяния со стороны врача. Человек может от­чуждать от себя другому что либо только по своему иму­ществу, и то если не будет оттого вреда третьему лицу. Но жизнь и здоровье его не принадлежат ему: это Божии дары. Следовательно, и больной не может договариваться или соглашаться с врачом или с кембы то ни было, чтоб для сокращения его страданий или вместе с тем, чтоб не беспокоить ему больше других прекращена была его жизнь.— Ты, друг наш, верующий в бессмертие души и в воскресение мертвых! Страшись выразить в таком виде жа­лость ктяжело-больному. Даже и не говори о нем таких слов: «скорее бы кончился, чем мучился», как было говорено кстрадающему от болезни Иову (Иов.2,9): но ста­райся облегчить его страдания своим сочувствием и пробуждением в нем надежд на будущую жизнь.

Покушение на чью либо жизнь, не исполнившееся только от случайных препятствий

Иудеи «совещаша, да и Лазаря убиют» (Ин.12,10), а также «стрежаха» апостола Павла «врат день и нощь, яко да убиют его» (Деян.9,24). Вообще покушением в настоящем случае нужно считать убийство начатое, но не выполненное. (Приготовление же к убийству, состоящее например, в приискании орудий, не составляет вполне и покушения; потому что взятые орудия и другие приспособления к убийству могут быть употреблены человеком и на иной предмет; потому что и после приготовления средств к убийству человек может отка­заться от самого преступления. Иное покушение бывает «вполне оконченным», когда т. е. убийца сделал со своей стороны все, чтоб лишить человека жизни, но человек между тем остался жив от неожиданных причин; например, если приемы поданного яда оказались для него слабыми по его телосложению или жетотчас и нечаянно уничто­жены внем сильным противоядием; если он оставлен убийцею в покое потому лишь, чтопризнан уже умершим: и зверь отходит от своей жертвы, которую растерзал, если не видит движения и дыхания в своей жертве. В этом случае вполне выразилась злая воля престу­пника, так что, если б он думал и остановить вредные последствия от своего злодеяния, не в силах уже был бы остановить. Человек, обреченный им на смерть, остался в живых по особенной милости Божией независимо от его воли и без предусмотрения сего стороны. Посему такое покушение на убийство достигает смысла оконченного преступления, хотя убийства на самом деле еще не случи­лось. Вина греха несколько смягчается на суде христианской совести из внимания к тому же обстоятельству, что тут оказана милость Божия, если не к самому убийце за какие либо его добрые расположения или дела пред Богом, то исключительно к его жертве.

Иное же покушение к убийству бывает только лишь «начатым»; например, неразумная женщина примешала от­раву к пище для соперника своей связи и, увидев бездействие этой меры, остановилась и не захотела больше не предпринимать ничего. Вэтом покушении злая воля не вполне обнаружилась и человек сам останавливается от преступления, да еще и не в позднее время; нельзя о нем и со стороны сказать, что он непременно довершил бы преступление. Но все же этот человекна некоторое время убийца. Одно то смягчает его вину, что он не пошел против воли Божьей, что вчувстве веры понял, как все намерения его совершить преступление разрушаются Самим Богом. (Как же он должен прославлять мило­сердие Божие во всю жизнь свою!)

Наконец, иногда покушение на убийство бывает совсем не начатым, или «не обнаруженным во внешнем действии; например, человек, которого предположено было лишить жизни, не пришел в известный час или на известное место, или же броситься на него попрепятствовали посторонние лица. Но еще гражданский закон может не преследовать этого покушения, разве будет только предпринимать против него меры, так какчеловек, раз имевший убийственные мысли, в близком к этому времени может возобновить их и вторично. Гражданскому закону вообще нужны уже внешние действия, а мыслей, а намерений и планов в чьей либо душе он не касается. Он имеет врассматриваемом нами случае и ту добрую цель, чтоб человек, зная будто во всяком случае—т. е. выполнит лион или же не выполнит своего убийственного замысла—одинаково будет виноват и наказан,—чтоб зная это не решился уже выполнить. Но там, где законы гражданские судят снисходительнее, христианский же закон поступает с виновным строже, как в иных случаях, идаже часто, бывает опять и наоборот: причина здесь та, что законы гражданские преследуют внешние злодеяния, а христианский—и внутренние злые расположения, что первые действуют на целое общество и государство и пресекают зло страхом наказания, а последний трогает совесть и обра­щается к каждой верующей душе. Так и в настоящем случае. Пусть человек еще не сделал никакого вреда ближнему; пусть ни руки, ни оружие его еще не коснулись ближнего; пусть даже и не потревожен дух последнего таким опасением, что его хотят убить. Но согласие сердца на убийство уже последовало, так как «от сердца исходят пожелания злая, убийства» (Мф.15,19).—О, вы несчастные своим злостным характером и при этом—пленом своей ка­кой либо страсти! Берегитесь домысла на кого либо убийственного. Помысл сначала является в душе, какнея­сное желание. А потом желание развивается, затем—обдумывается план, и—вот готово покушение к преступлению! Сохрани вас Бог от первоначального-то умысла!

Самоубийство

«Шед (Иуда) удавися» (Мф.27,5). Говорить или писать против самоубийства поздно уже для самоубийц; потому чтоони находятся на суде Божием. Так и гражданский закон уже не судит их и даже не числит преступления их в списке человеческих преступлений; потому что нетвоз­можности наказать за это преступление. После самоубийцы остаются лица близкие к нему (если он не безродный человек); но родственники невинны в его проступке. Все, что может гражданскийзакон сделать в наказание самоубийце,—это относится к предсмертным его распоряжениям: никакое завещание самоубийцы не приводится в исполнение и не имеет силы. Таким образом, суд гражданский отсылает от себя самоубийцу прямо на суд вечный: таким образом, самоубийство есть не преступление, а исключительно грех.Равным образом, и Церковь подвергает самоубийцу только подобию наказаний. Она не судит его ине наказывает, так, как назначает епитимийные наказания другим грешникам, не теряя еще надежды на их обращение и исправление. Она (как и должно быть) только отталкивает от себя сознательных и намеренных самоубийц: она отказывает им в христианском погребении, не дает им и места—могилы для их обезображенных тел (не рукою смерти обезображены, а своею дерзостью) на общем православном кладбище. Но для живых, из которых выходят самоубийцы, необходима речь о самоубийстве, как она ни печальна.

Действительно, самоубийство, совершенное не в сумасшествии, а с сознанием и предварительною обдуманностью, виновнее всех человеческих преступлений. Оно преступ­нее всякого человекоубийства, хоть, по-видимому, человек тут не губит никого, а вредит одному себе. Почему же оно виновнее человекоубийства? Потому что закон охранять жизнь другого берется уже с жизни собственной: «возлюбиши искренняго твоего, яко сам себе»,сказано (Мф.22,30). Чувство самосохранение без всякого сравнения, в человеке силь­нее, чемв животных. Но и животным так крепко охраняют свою жизнь; чтодаже самые кроткие, мирные вооружаются, показывают в себе силы, каких раньше нельзя было в них и предполагать,—если кто хочет лишить их жизни. Вот первая сторона, почему самоубийство и еще противнее природе, еще отвратительнее для нравственного чувства, чем человекоубийство!

Затем, самоубийце (если он не был в сумасшествии, в болезненном состоянии души или в беспамятстве) не остается надежды быть прощенным от Бога, между тем, как убийца, который, допустим, лишил жизни и несколько человек, оставаясь сам в живых, может еще покаяться и исправиться. Из числа убийц известны и святые: а самоубийце какая же надежда к спасению? Безнадежность его судьбы на том свете, в котором он явится, как и все, хоть может быть и не думал явиться-очутиться, безнадежность его там видно из того, что св. Церковь отказывает ему не только в христианском погребении, но и в поминовении за упокой.—Грех его совершился может быть в одну минуту, с одним выстрелом оружия. Но не от случая и не вдруг пришла к нему такая смерть. Нет, сильные страсти, а более всего — упадок веры до отступления от Бога, до отрицания в Боге и милости и всеведения и всемогущества, чтоб отвратить его беду: вот что довело его до этой смерти! Здесь-то и заключается пол­ная вина его. Кто не подавил в себе природного убеждения в бессмертие души; кто сознает, что «лежит человеком единою умрети, потом же суд» (Евр.9,27);—верит, что все мертвые воскреснут и будет вечная мука для нераскаянного грешника: тот никогда не решится посягнуть на собственную жизнь. Значит телесное самоубийство подгото­вляется полным самоубийством души. Самоубийца есть тварь, возмутившаяся против своего Творца. Это изменник обществу и целому государству, потому что в обществе как постыдно жить только для самого себя, так позорно и умирать только ради себя. Это—безжалостный враг кровных своим; например, к детям, которых он бросает, оставив без всякой нужды сиротами; к братьям исестрам, на которых полагает черное пятно пред всеми, а на долгое время, так что они новым или незнакомым лицам уже и не могут сказать, какой еще у них был брат или какая сестра.

И никакие причины, никакие побуждения ксамоубийству не извиняют этого страшного греха. Так, если говорить, что «жизнь есть дар от Бога, а всякий подарок можно и не принять или отдать обратно», то такое поведение о даре совсем неприложимо к человеческой жизни. Человек не был бы волен принять или не принять этот-то дар от Бога, потому что до рождения своего никто не рассуждает и не действует. Следовательно, этот дар для каждого обязательный, или точнее сказать—это такой заем, которым никто не может распорядиться по своему произволу, от которого никто не может отказаться ни на одну минуту прежде того времени, как сам заимодатель возьмет его об­ратно (т.е. как Господь Бог позовет к себе человека из этой жизни). Да и возвратить дар можно было бы только в таком виде, как он получен, т. е. целым, полным, а не в обломках или негодных остатках его: между тем человек, получивший от Бога душу и тело и потом сам собой уничтоживши свою телесную жизнь, оче­видно, не представляет Творцу своему обратно подарка жизни в целости. —Далее: в большом ходу суждение (как и сами самоубийцы объясняют в своих предсмертных записках), что «жизнь нисколько не радовала самоубийцу, что и впереди ему жизнь не обещала ничего приятного, словом, составляла лишь бремя для него, и что по­сему свойственно было ему скоро покончить с этою горь­кою жизнью». О, мечты, безумные мечты! Это—взгляд на жизнь просто изуродованный: он заимствован от легкомысленных людей или от чтенияроманов и трагедий, а не есть плод здравой мысли и опыта. Сегодня жить тя­жело, завра же Бог даст легче (Пс.26,6). А главное: настоящая жизнь человека уже не жизнь Адама в раю. Это—жизнь нужд и испытаний, особенно для того человека, который с первого раза подал о себе надежды, что «мзда ею на небеси» (Мф.10,22). Но, вместе с тем, жизнь и не оставляет, в самой борьбе с еенуждами и горестями, не оставляет верующего без утешений: всегда и каждому она предоставляет находить приятное, радостное в духовных трудах, например, в молитве и различных служениях Господу Богу, а особенно в частом приобщении св. Таин.—Извиняют самоубийцу тем, что «не возможно было ему больше выносить чьи либо притеснения, например, жене от жестокого мужа, подчиненному—от немилосердного начальника, или же терпеть нищету после жизни в довольстве». Но разве самоубийством в таком случае оканчиваются его страдания? разве так после этого он и получит венец мученический. Напротив, страдания его только лишь тогда вполном смысле начнутся; потому что он оказался трусом, потому что вначале же сражения отступил назад,между тем, как «претерпевый до конца, той только спасен будет» (Мф.10,22).—«Самоубийством иные хотели избавиться от стыда человеческого, например, женское лицо, обесчестившее себя пред всеми своим поведением, равно как несостоя­тельный должник, для которого наступили сроки платежей, хранитель (казначей) казенных денег, растративший эти деньги». Какая же безумная защита от заслуженного позора человеческого! Самоубийца не хотел вынести временного и кратковременного стыда в этой жизни, а там его постигнет вечный стыд. Нет; когда бы он с сердечным сокрушением понес заслуженный им человеческий стыд, тогда и Господь Бог более умилосердился бы к нему, и люди скорее пожалели бы его. Да если б иное лицо, на­пример, девица, и напрасно было обесславлено, как пороч­ное, самоубийство, к которому иные прибегали в таком случае (Лавсаик, гл.36), также не извинительно. В нем тогда видна борьба не за целомудрие, которому не было насилия, а ско­рее за чрезмерное самолюбие. (Ефрем Сирин и многие другие из мужского и женского пола,—лица самой высокой жизни, выносили и такого рода стыд на этот раз, что при себе держали тех детей, которые будто бы были их незаконнорожденный плод) (Четь-Мин. под 28 янв.). – «Иной из боязни наказания за свое преступление самопроизвольно прекращает жизнь». Но, несчастный, тут же допускает новое преступление; потому что отнимает у суда земного возможность поступить с ним по закон правосудия. Суда же Божия он никогда не избегнет. А как «страшно есть, еже впасти в руце Бога Живаго» (Евр.10,31).—Некоторые «поднимают на себя руки в припадке болезни, которая пришла от запоя». Но не виноват ли человек в том, что довел себя до этой болезни? не должен ли он был предполагать ее, а с него и скоропостижную смерть?—Наконец, допустим, чтоиной наложил на себя руки в болезненной задумчивости (в меланхолии), особенно после продолжительных бессонных ночей». Однако же не мог ли он преждевременно исправ­лять свой характер, склонный к чрезвычайной задумчи­вости, действительною жизнью, дружелюбным обращением с добрыми людьми, лечением у врачей, преданием во всем своей судьбы воле Божией и вздохов—стонов? И вообще меланхолия без помешательства еще не освобождается от вменяемости ивменения.

Нет, тот самоубийца, который в памяти и уме поднял на себя руки (некоторые даже, пригласив к себе гостей и будто просто стреляя в цель, поражали себя в одну минуту, тот самоубийца ни чем не может быть оправдан: и «добро бы было ему…» не родиться на свете» (Мф.26,24). Ты, верующая душа, конечно, ограждаешь себя от сатанинской мысли о самоубийстве и мыслью загробной жизни и ангелом-хранителем своим и молитвою «о христианской кончине живота». Помятуй еще, что вообще от скоропостижной смерти спасет молитва к великомученнице Варваре (Четь-Мин. под 4 дек.).

Покушение на свою жизнь, соединенное с решительными действиями

«Темничный страж… извлек нож, хотяше себе убити» (Деян.16,27). Подобные покушения на свою жизнь, когда например, уже был принят яд, но сила его оказалась слабою; или ког­да уже было возложено на шею вервие Иудино, но добрые люди успели сорвать вервие и возвратили к жизни полумертвого; или когда безумный сделал себе смертельные раны ножом, огнестрельным оружием, пригвоздил себя ко кресту (у раскольников), но ослабевшая рука не могла увеличить или повторить раны, а искусство врачей предот­вратило опасность ихдля жизни:—подобные решительные посягательства на свою жизнь, если допущены в памяти и с сознанием, следует считать окончательным убийством. Если оказались слабыми меры, принятые для самоубийства, если воспрепятствовали совершиться греху люди внезапным приходом или помощью, оказанною без просьбы, и таким образом, жизнь осталась в целости,—это не смягчает вины ужасного греха. Самоубийца вполне «мертв бе, а оживе» (Лк.15,32) не по своему намерению, илибез ведома своего, по одной лишь чрезвычайной милости Божией. Только бы тогда вина его была облегченнее, когда бы он сам остановился впо­ловину своего преступления; когда бы вдруг просветила его душу добрая мысль не довершать преступления, и он употребил бы усилия не довершить, хотя и эта мысль все же принадлежала бы не ему, а его ангелу-хранителю; ког­да бы он послушал голоса других людей, как например, темничный смотритель повиновался голосу апостола Павла; когда бы, придя к придя к реке, чтоб утопиться, и увидев тут случайно поспевшее собственное дитя, почел это дитя своим ангелом-хранителем и с отвращением оставил бы бесовское намерение. Но, без сомнения, еще тяжелее, ужаснее вина того человека, который до нескольких раз повторяет покушение на свою жизнь. Тут преступно то, что этот человек не вразумляется чудесами Промысла Божия, который спасает его жизнь от него самого, что не тро­гается ужасами смерти насильственной, что не дорожит вечностью, в которой уже не будет ему возможности снова уничтожить себя.

О, несчастные искатели собственной смерти! С одной стороны, вам нужно радоваться, что милосердый Бог не допустил совершиться вашей преступной решимости, а с другой—остается вам во все остальные годы и дни своей жизни служить Богу каким либо особенным подвигом покаяния. Считайте жесебя не иначе, как возвра­тившимися с того света, да еще из пропастей ада. Знай­те, что и те люди, которые после честной, приготовленной смерти снова возвращались чудесно к жизни (как например, воскресший Афанасий печерский (Четь-мин. под 2 дек.),—и те не могли наплакаться в новые и остальные годы свои. увидев лицом к лицу страшную участь на том свете грешников. И так «прочее время живота (вашего) в… покаянии (стро­жайшему) скончати»,—вот вам епитимия!

Одна мысль лишить себя жизни

Пусть не было еще никаких приготовлений к самоубийству, пусть мысль поднять на себя руки таилась в душе всего дня два-три, а затем оставлена навсегда и осталась тайною для целого мира. Но в таком случае уже начиналось отпадение от Господа Бога, вместо Него—последование внушениям дьявола. Да; не другой кто, как дьявол, человекоуийца искони, подавал такую мысль: усво­ить себе его мысль хоть на кратчайшее время, не отвер­гнуть ее с первого же раза с боязнью и презрением, и значило уступить врагу. По опытам известно, что когда человек сделает такую уступку врагу, когда отпадет от Бога в духе веры,—враг так и заманивает ксебе несчастного мыслью о самоубийстве, так и шепчет ему на каждом шагу: «пореши себя…». Особенно худо, если уже определялся в уме и род насильственной смерти, — петля, прорубь реки ит.п. Таким образом, мысль лишить себя жизни, хоть бы кратковременная, требует слезного покаяния пред Богом. Покаяние на сей раз может выра­зиться тем, чтоб в продолжение нескольких летприпоминать себе тот день, когда эта страшная мысль появлялась в душе,—чтоб освящать тот день исповедью или только служением покаянного молебна. Грех также и не­малая опасность, не имея совсем мысли в душе, вы­сказывать намерение поднять на себя руки или устрашать тем других, чтоб нас не трогали илине взыскивали с нас. Пусть будут это одни слова; однако враг-дьявол, выслушав их, может в самом деле развить в говорящем злую мысль. И кто со стороны слышит такие слова, такую похвальбу: тот не может не бояться, что человек, говорящий это, и способен совершить преступление, а потому не может не предпринимать меры против его злодеяния. А все это и для ближнего большая тревога.

Вызов и выход на поединок

Один, чувствуя самсебя илиже за ближайшее лицо, например, свою невесту, жену, сестру, дочь, чувствуя сильно оскорбленным,вызывает своего оскорбителя на поединок, идумает этим восстановить оскорбленную честь; а другой, стыдясь имени труса и будто бы презрения от лю­дей в случаеотказа своего принимает этот вызов. Вот странное изобретение мудрости человеческой! Вот, вернее сказать, дикий предрассудок! Прежде всего, тут нет разумной целии не достигается никакая цель. Если, допустим, оскорбленный накажет своего соперника решительною смертью, то к бесчестию своему, на которое может быть другой кто и не обратил бы серьезного внимания, он присоединяет не только истинное бесчестие, но и страшное преступление: дотоле страдало только его огорченное сердце, а теперь должна страдать целую жизнь его совесть, как преступника. Но может—оскорбитель же его снова возьмет верх: тогда этот к дерзости своей на словахприбавит грубейшую и богопротивную дерзость на деле, а за всем тем,т. е. и после страха казни, какому подвергался за оскорбление чужой чести, не сделается осторожным. —Затем, ни с той, ни сдругой стороны нет и тени геройства, а видна одна трусость. У одного не до­стало духа перенести обиду; другой не былнастолько великодушен, чтоб загладить свой проступок пред ближним извинениемили другою удовлетворяющею мерою,— не был и настолько смел, чтоб отказаться от вызова на поединок, чтоб не побояться чьего либо говора о себе, как о трусе. Далее: эта выдумка защищать оружием свою честь с одной стороны, иэта готовность защищаться виноватому тем же оружием с другой стороны,—годны только для зверинца а никак не для соотношений между собой людей, имеющихсердце. Оскорбление чести и спо­ры могут быть между людьми часто: я что будет, если люди везде начнут отстаивать себя один пред другим,— и не только честь свою, но иимущество, борьбою на смерть? Кто таким средством успеет отстоять себя, тот за­служит похвалу и уважение разве у разбойников, а не со стороны людей благомыслящих. А непозволительность этого средства к защите себя и для решения имспора с своим противником? а самоуправство инарушение имобщественного порядка?—Так дуэль составляет позор ивеликое зло для человека и тогда, как подвергнуть ее общечеловеческому рассуждению!

А как она преступна со стороны христианства! В евангелии сказано: «аще кто тя ударит в десную твою ланиту, обрати ему и другую» (Мф.5,39); а тут вместо ланиты противопоставляют грубую силу и обнажение оружия. В Евангелии говорится: «шед…смирися с братом твоим» (Мф.5,24), а тут не думают о примирении и примирителе, о сознании своей вины пред другим, напротив, приглашают к себе пособников при драке (секундантов). Евангелие требует любви к ближнему и всевозможного охранения его жиз­ни: а тут подают счетсопернику вего необдуманных словах или оскорбительных поступках,—счет по кото­рому он должен сделать уплату самою жизнью своею или, по меньшей мерекровопролитием—увечьем. Поединщик (дуэлист) вдруг совершает даже три преступления: а) хочет убить другого; б) решается быть самоубийцей в случае победы соперника; и в) поставляет своего ближнего в такое положение, что ближний может совершить человекоубийство. —Ты, благоразумный христианин, — имейна этот будто бы геройский поступок такой взгляд, что в нем нет ничего умного, что он — самое бесчестное средство для поддержания своей чести и чтосоставляет много­сложное душегубство!

Раздел 2: Участие в убийстве и самоубийстве умышленном

Убийство по научению, по приказанию, угрозе и принуждению со стороны другого

«И сотвориша отроцы (слуги), якоже заповеда им Авессалом» (2Цар.13,28-29).Авессалом же научал слуг убить Амнона. Как в убийстве такого рода, так и в остальных внешних побуждениях к этому преступлению, на которые мы указали,—не достает только личной злости убийцы. А может быть в нем еще было сожаление к личности несчастного, которому он подал отраву или нанес оружием смертельный удар. За то все остальное в его деянии носит характер вольного убийства. «Решается ли ктоубить ближнего из-за подкупа деньгами, которые обещаны или уже даны»? Но это показывает еще особенную низость, или подлость, поступка: здесь повторяется пример Иуды, который за деньги продал неповинную кровь. «Склоняется ли иной на преступление таким убеждением своего подговор­щика или возбудителя, что последний принимает на себя одного ответственность греха? Но никто не волен освободить другого от ответственности пред Ботом за его преступление: тот же Иуда не оправдался тем, что выполнял не собственную волю, а желание иудейских начальников, когда предал им на смерть своего Учителя. «Встре­тил ли другой с убеждением и приказанием совершить убий­ство? Убеждение, действительно, имеет большую связь с приказанием. Но как бы ни был силен тот, кто приказывает, — силен влиянием или по природе, например, дядя, или по власти, например, начальник: тяжесть поступка, к которому относилось приказание, должна была остановить и от мысли на него; потому что жизнь человека, не жизнь малого насекомого, на которую легко можно решиться. Притом, все же это было влияние или принуждение только душевное (психическое), которому в настоящем случае легче было воспротивиться, чемвнешнему. «Угрожал ли подговаривающий к убийству смертью тому самому, которого принуждал совершить преступление?» Угроза здесь не уничтожает вменяемости греха. К кому произносилась она,— тот имел жеразум и волю и в то самое время. Затем, злодеяние, к которому он был принуждаем, было такого рода, что уже не оставалось никакой возможности поправить дело. Таким образом он должен был бы воспроти­виться этому злодеянию, не смотря ни на какие угрозы. Если б пред ним стоял человек с заряженным ружьем и требовал от него совершить другое какое преступление, например, похитить бы чужого младенца: тогда угрозою ещеможно было бы оправдываться; потому чтов таком случае еще не было бы окончательного злодеяния, еще злодеяние могло бы быть исправлено в последующемвремени. А в требовании убийства был поставляем вопрос или о жизни или о смерти ближнего. В этом-то самая очевидная опасность для собственной жизни не извиняет того, кто, положим, иникак не желал совершить человекоубийство над невинным, но спасая свою жизнь совершил его потому что сказано: «больши сея любве никто же имать, да кто душу свою положит за други» (Ин.15,13). Присоединился ли к угрозе от принудителя исобственный порывдушевный к убийству?» Порыв здесь ни сколько не может затмевать сознания и памяти, как он затмевает сознание в других обстоятельствах. Ведение пре­ступности дела было раньше, до совершения его: лишить человека жизни—это дело такое, которое нечего обдумывать со стороны вопроса: грех ли это и как велик грех? Таким образом, если и совсем не было времени обдумать преступление,—необдуманность его и отсюда порыв душевный ничего не значат в смысле вменяемости его: случается ведь и напротив,—обдумают преступление, а совершают его не хладнокровно, а в порыве.—Наконец, было ли употреблено «принуждение к человекоубийству и внешнее (физическое)?» Принуждение такого рода тогда только уничтожает вину греха, когда сила того человека, который принуждая, превосходнее силы принуждаемого и когда при­нуждаемый был как бы мертвым орудием его; например, если б какой либо силач взял мою руку и моею то рукою ударил до смерти другого, то тут, конечно, не бы­ло бы моей вины. Но где же слышны подобные случаи принуждения к убийству?—Чтоб тебе, читатель, не быть поставленным в таких опасных обстоятельствах к реши­мости на страшный грех человекоубийства,—избегай всякого сближения с людьми злыми и порочными.

Сторожба при совершении убийства и доставление убежища убийцам

«Бех стоя и соизволяя убиению (Стефана) и стрегий риз убивающих его»,осуждает себя в подобном грехе некто, не понимавший еще истины, и ради истины только, которую ложно понимал, так действовавший (Деян.22,20), Положим, виновнее главный деятель в убийстве, а тот, который стоял на страже, занимает здесь второстепенное место. Но хоть рук последнего не было на месте самого преступления, — была одинаковая предумышленность его с убийцею, кото­рый действовал и которому он своею охраною предоставлял возможность действовать. Хоть руки его остались не обагренными кровью, но окровавилось сердце, которое было вместе с убийцею, и, следовательно, нечего умывать руки, когда взамен ихосквернено сердце. Насколько виновен главный, илинепосредственный убийца: настолько же заключается вины и этого человека, как пособника. Для решающегося быть стражем опасность еще та, что прямой убийцаможет допустить зла в своем преступлении больше, чем ему поручено, или в какой мерепервый соглашался быть его пособником; например, может он оказать особенную жестокость убивая или же предать смерти вместо одного несколько человек. Таким образом, страж из определенного участника в убийстве может сделаться волей и неволей и неопределенным, ине может не принять на себя ответственности пред Богом за новое зло со стороны убийцы, более или менее им предвиденное. Что же до сознательного пристанодержательства одного или нескольких убийц, то здесь вина равняется участнику и сообщнику убийства, Общественность, составляя отличительный харак­тер людей, к несчастью, проявляется в страшных преступлениях, когда эти преступления не могут совершиться усилиями или средствами одного лица; так и убийцы не всегда же живут в лесу, со зверями, но и, отправляясь на преступление и возвращаясь с преступления, находят себе у кого-то убежище. Вина пристанодержателей их представляется особенно страшною, когда пристанодержатели дают им убежище постоянное, а не временное только, т.е. не как заговорщикам одного только преступного деяния, которые, выполнив свой заговор, ирасходятся: в постоянном пристанодержательстве—зародыш многих заговоров одного рода или же разных родов. И как порок опаснее и преступнее одной вины всилу этого порока, так и скопище (шайка) убийц, следовательно и пристанодержательство их, преступнее одного случая по убийству.—О, правосудный Боже! воспяти этим злодеям на ихпреступных путях, да не до конца погибнуть!

Доставление убийце или самоубийце средств к их преступлению

Это есть также внешнее (физическое) вспоможение к убийству. Кто доставляет другому яд, пистолет и т.п. с целью совершить преступление над ближним или над самим собой: тот хоть не присваивает себе чужого намерения, но помогает этому намерению и принимает на себя часть исполнения его. Так в правилах церковных ска­зано: «жен, дающих врачевство, производящия недоношениe во чреве, подвергаем епитимии человекоубийцы» (6 Всел, 91): скольким лицам эти женщины, равно как и другие пособники в убийстве, дадут отравы или доставят смертельные оружия, столько же раз и делаются убийцами. Иные, задумавшие тайно совершить убийство, например, жена над своим мужем, может быть остановились бы от своего преступного намерения, если б не нашелся человек помочь им. А иные, и получив средства—орудия совершить преступление, добровольно останавливаются, бросают с презрением приготовленную отраву или готовое оружие, и—приносят Богу слезное покаяние в своем намерении. В таком случае эти лица еще не сделались убийцами. Но те, которые доставили им средства к преступлению, те и без совершения убийства должны быть признаны убийцами; потому что со своей стороны они все покончили к преступлению идальнейшее зависело не от их воли. Секун­данты также вполне виновны в доставлении средств к чужому убийству и самоубийству, потому что несут и дер­жат орудие поединщиков. Особенно они участвуют в чужих преступлениях тогда, как бывают свидетелями условия, чтоб поединок непременно окончился смертью одного из сражающихся, и—допускают совершиться этому условию, между темкак вообще должны были бы употребить все возможный средства для предупреждения или прекращения поединка.—О, доставители другим смертельных веществ и орудий! Помыслить бы они должны, какое это страшное занятие их: переводить людей!

Подстрекательство кого к убийству или самоубийству

Здесь же видим пособие или сообщество нравственное, умственное. Так дочь Иродиады выразила сильное и твердое желание пред Иродом, чтобы отсечена была голова Крестителя, и царь совершил убийство, о котором вовсе не думал (Мрк.6,22,25,26). Подстрекатель к убийству или самоубийству есть непременно умышленный виновник этих грехов. А главное: здесь он зачинщик (умственный), и в этом-то смысле бывает виновнее самого убийцы, потому что насилуя чужую волю и совесть, он вовлекает другого в страшный грех. Так, например, подстрекают иного совершить убийство в решительные минуты именем «труса» или же представляют в глазах его нанесенную ему обиду столько тяжкою, что эта обида будто бы стоит мести до крови. Дьявол, соблазнивший наших прародителей ко греху, в котором заключается вина и самоубийства и человекоубийства («смертию умрете» — вот последствие греха), виновнее же согрешил, чем сами Адам и Ева. К числу подстрекателей на убийство и самоубийство принадлежат и те, которые доставляют сведения о том человеке, которого предположено убить, а также дают другому совет, как вернее совершить убийство над эти человеком или над самим собою; еще – похвалять задуманное дело или упрашивать другое лицо (и это сильное побуждение) совершить грех. Но и после совершения убийства или самоубийства могут быть виновные в подстрекательстве. Кто же это? Это те люди, которые защищают на словах или печатно убийц и самоубийц, завиняют исключительного убитого (например, начальника учебного заведения), оправдывают же убийцу (воспитанника в том заведении), а особенно говорят о самоубийцах, которые ныне столько умножились, что в смерти их могут быть побуждения не только низкие (пошлые), но и «благородные». Подобными-то защитами подстрекают и на будущее время убийц и самоубийц к их злодеяниям. (О страшной вине начинателя войн, или тех, которые подают повод к кровопролитной битве, и говорить нечего). О, какая великая осторожность требуется в разговоре или печати о насильственной чьей-либо смерти, особенно пред людьми слишком раздражительными или легкомысленными! («Таков-де и был», говорят иногда о скупом человеке, которого грабители убили из-за денег).

Раздел 3: Непрямое убийство или самоубийство

Побои другому, от которых произошла или могла произойти смерть

«И начнет бить товарищей своих» (Мф.24,49), «и тому камнями разбили голову» (Мрк.12,4). Все те дошли до жестокого убийства, большею частью имели грубую привычку бить других руками (драться), бить почему и чем ни случилось. Таким образом, в этой дерзости рук, в этой смелости касаться тяжелых или опасных орудий, чтобы, рассердившись, ударить, заключается зачаток убийства. И сколько, действительно, бывает смертей от побоев! Человек, которого осыпают ими, потерял равновесие: в таком случае удар рукою или тяжелым орудием приходится ему против груди или в висок головы и он падает мертвым; или же сбитый с ног ударяется он об острое, и умирает. Все эти несчастья происходят оттого лишь, что люди привыкли давать волю своим рукам – самоуправствуют. Пусть здесь (при непреднамеренном убийстве) умысла о смертоубийстве отнюдь не было (иначе же те случаи не встречались бы в кругу самых кровных): но предвидеть опасные последствия была полная возможность. Стараются в настоящем случае оправдать поступок порывом, или взрывом душевным, когда сознание помрачается, разум и воля не могут свободно действовать. Но не виновен ли человек в том, что не принял надлежащих мер обуздать себя – избегнуть взрыва душевного (в гневе или негодовании), что, зная за собой этот недостаток, преждевременно и решительно не положил себе за правило держать себя, разгорячившись тем, как бы у него, точно у убогого, совсем не было рук? Ты, читатель наш, помня, что гнев и негодование стремятся к нападению, и сам связывай себе в душе руки в минуты горячности и ближнего твоего готового напасть, обезоруживай от себя спокойствие. Да; если человеку, который вышел из себя, успеем мы противопоставить спокойствие (учтиво назовем его, упросим сесть, предложим ему какое-либо угощение, например, чаю, а шутка еще больше раздражит его): то порыв его гнева тотчас же может пройти или ослабеет.

Оставление без помощи человека погибающего

«Священник некий схождаше путем тем, и видев (человека, избитого на дороге разбойниками) мимо идее. Такожде и левит…» (Лк.10,31-32). Эти два лица почти столь же бесчеловечно поступили с избитым, оставив его без всякой помощи, как и самые разбойники, которые избили и изувечили его. Так, если кто погибает на воде (тонет), в огне (во время пожара), под экипажем (в дороге), от нападение хищного зверя или сильного животного, от вьюги или мороза, или только обессилел на улице днем или ночью: виновниками в насильственной смерти этих людей делаются и все те, которые по излишнему самопощажению и без всякой для себя опасности не хотели спасти несчастных, даже и тогда, как несчастные вопияли к ним о помощи. Эта холодность к положению погибающего человека преступна и потому, что никто не может ручаться, как слабый и смертный, за то, что и сам он не подвергнется когда-либо такому же положению, сколь бы ни был осторожен или обеспечен состоянием, или людьми охраняющими. О, как может успокоиться сердце того христианина, который не помог ближнему в критические минуты (особенно престарелому или дитяти), и ближний умер! Где же было тут чувство человеческое? Ведь и в каждом из ближних наших течет та же Евина кровь, как и в нас. Где особенно было чувство христианское? Ведь характер христианина есть милосердие и самопожертвование для ближнего. Ты, друг наш, будь благодетельным самарянином в случае погибели каждого, не только христианина, но и магометанина или язычника.

Произвольное оставление проводниками путешественников в опасном месте или положении, и прямо смертные случаи на дорогах от неисправности проводников

«Аще не сие пребудут в корабли, вы спастися не можете» (Деян.27,31), было сказано окорабельщиках, которые, видя на море очевидную опасность для жизни всех, хотели было обманом убежать с корабля, чтоб спасти только самих себя. Так особенно те, которые приняли на себя обязанность быть проводниками других, не должны покидать кого-либо в опасности (например, машинист на пароходе, предвидя, что котел с водою от повышенной температуры скоро лопнет, бросается в лодку и бежит с парохода). И сопутники иногда покидают своего товарища там, где видима опасность для его жизни. Не извинительно было бы не покидать его даже и в том случае, если б он сам, по своему безумию, подавал повода к тому, например, своею ссорою или нетрезвым поведением; а прямой и велик грех им, если он, оставленный там в опасном положении, и умрет.—Еще чаще проводники поставляют путешественников в опасное положение собственным нерадением. Как тяжко виновны на сей раз такие капитаны и машинисты пароходов, начальники, смотрители, кондук­торы и стражи на железных дорогах, еще перевозчики на реках, которые, справляя свои обязанности, занима­ются посторонним делом, дозволяют себе быть нетрез­выми, засыпают и просыпают на деле! Оттого, естествен­но, они и не предусматривают явных опасностей в пути, подвергают тревоге или совершенной погибели тех, кото­рые вверили их опеке свою жизнь. (Например, капитан пароходный и кондуктор с машинистом на железной до­роге заснут или не позаботятся предуведомить о своем ходе, и—вот допускают столкнуться, первый—встречному пароходу, а второй—поезду). Когда последует несчастный случай,—начинаются исследование и суд. Но всякий уже знает, от чего последовало несчастье: причиною его были одна лишь беспечность проводников или недосмотр ими за крепостью моста, машины, экипажа, наконец, самонадеянность и риск. За всем тем,как же возвратить потерю? что значит казнь по суду над одним лицом, когда погибли десятки и сотни лиц от его беспечности и неисправности?—еще тяжелей для него должны быть мучения совести до самого гроба от этой погибели чрез него множества людей. И могут ли предупредить на последую­щее время подобное зло самые заботливые меры и строгие законы от правительства, если проводники на путях не будут вполне заботливыми и осторожными, а при этом— богобоязненными, верующими в Божию помощь и призывающими ее усердно при каждом рейсе, поезде, плаванье, проводе или свозе? (А между тем,и,действительно, эти-то распорядительные лица на путях сообщения, которые ри­суются пред всеми, от которых более или менее зависят все идущее или плывущие,—очень усваивают себе характер горделивый – самонадеянный, вместо веры и надежды на помощь Божию. Когда бы они были более верующими и богобоязненными, тогда больше было бы в них вообще старания и верности своему делу). О, проводники других в дороге! На вас, как на хозяине дома, лежит главная забота охранять тех, которые находятся в экипаже, вами управляемом, охранять не только служебным бодрствованием, но и молитвою.

Смолчание о чьем-либо приготовлении или о самом покушении к убийству, а также и о совершенном убийстве

«Аще преслушаеши (промолчишь) в сие время…. ты же и дом отца твоего погибнет» (Есф.4,14),настоятельно говорил Есфирь Мардохей, чтоб Есфирь открыла убийственные замыслы Амана. Редкий человек живет совершенно один и так, чтоб нельзя было приметить преднамерение его, тем более, покушение к страшному преступлению, каково убий­ство или самоубийство. Посему окружающие убийцу не должны, например, из боязни мести его, молчать об его готовности со­вершить грех. Тут вина не та только, что скрываются от правосудия преступление и преступник. Нет, но главнее всего то, чтотеряется время, опускается возможность спасти от погибели чью либо жизнь; так, если б убийца медленно отравлял кого ядом, а постороннее лицо, заметив его действия, открыло бы об его поступке: то с поль­зою могли бы быть употреблены медицинские пособия противотравы. Это значит «благоприятствовать» убийству. Положим, это благоприятствование не составляет ни поcoбия, ни участия в преступлении, что оно никогда не желает чужого преступления, какнапротив, пособие всегда имеет целью, чтоб совершилось преступление, что оно, таким образом, не имеет головной вины. Положим, смолчать—не донести о чьем либо покушении к убийству или самоубийству иногда побуждает кровь родственная (например, если преступниками были муж, брат, сестра) или сознание многих благодеяний со стороны этих людей. Но во имя—то любви к ближнему лицу и не следовало молчать об его преступлении, чтоб предотвратить это преступление.— Затем, хотя бы преступление и нельзя было возвратить, хотя бы оно вполне совершилось, смолчание—недонесение о нем правительству также составляет вину, только меньшую в сравнении с не предупреждением начатого убийства, Здесь тем более нет пособия преступлению; потому что оно и не было обещано преступнику. Но смолчание может иногда поощрить преступника к новому подобному преступлению, а особенно оно виновно в том случае, если готовится наказание невинно-заподозренному.—Так-то, читатель, чем больше злодеяние иного человека, тем более этот человек делает тревоги и смущения совести и другим людям, которые волей или неволей бывают свидете­лями его греха или только особенно близкие к нему лица!

Равнодушное, и даже со смехом, смотрение на чью-либо драку или побои другому

«Емше вcu… Сосфена бияху…: и не едино о сих Галлиону радение бысть» (Деян.18,17). Так и ныне некоторые равнодушно, и даже с удовольствием, с хохотом, смотрят на то, как кто либо бьет другого, не имея права бить, и за ничтож­ную вину; или как два человека, иногда же и несколько человек, схватившись друг с другом, борются и бьются. Не значит ли это как бы участвовать в том же буйстве, если не руками, то расположением сердца, и затем— отвечать за самую смерть, если смертью окончатся побои или драка? А нужно бы употребить все возможные меры, например, и физическую силу и слово убеждения и приглаше­ние к помощи других лиц, чтоб прекратить побои кому или чью либо драку. За это будут впоследствии времени благодарны и те,которые бьют или бьются: потому что, разгорячившись, они не могут владеть собой. Бывали случаи, что начинали драться шутя, и один кто делался убийцей (кузнец хотел одной рукой легонько ударить, а издругой отлетела раскаленная полоса и убила с боку стоявшего тут человека).—Христианин! И чужой удар ближ­нему, особенно же без вины, должен быть чувствителен тебе. И хоть бы иной сильный бил такого человека, который: всех ближе к нему и которого он должен бы более всех жалеть, например, муж свою жену или отец своего сына, — пожалей в этих, удержи бьющего их и рукою твоею и убеждением и мольбою. Тогда ты не бу­дешь подобен равнодушному Анне, который не удержал своего слугу от ударов Иисусу Христу.

Отказ врача, особенно во время эпидемии, в помощи заболевающим беднякам

Наставление: «почитай врача противу nompeб честию его» (приличною ему наградою в случае нужды) (Сир.38,1) относится, ко­нечно, к людям состоятельным. Но болеют и бедные, которых жизнь также может быть дорога для их семейств. Бедные по самой бедности своей и не знают и не имеют у себя сподручных средств (домашней аптеки), чтоб по­мимо врача избавиться от болезни.Врачу и фельдшеру следует различать вообщебольных по роду их болезни и по мере надобности в медицинской помощи, и по степени их состояния. Когда врач имеет время и силы посетить больного бедняка и когда знает об его опасном положении,—должен поспеть по первому призыву. Весьма неблагородно и не лучше торгующего поступает тот врач, который даже до того возвышает плату за свои посещения (визиты), что небогатые люди в самой крайней нужде бо­ятся пригласить его к себе, что болеть в лечиться для этих людей составляет самое тяжкое наказание. Не должны также и аптекари отказывать в бесплатном лекарстве бедняку, опасно болеющему. Особенно же во время эпидемии, когда каждый заболевающий бывает опасен, врач должен спешить кбольному,—кто бы это ни был, богатый или бедный, друг или враг его. Врач-христианин! Награда заевангельскую добродетель: «болен и посетисте Мене» (Мф.25,36), несомненно, относится и к тебе, если будешь посещать больных с усердием, без различия их и без ропота. Итак,помнить тебе нужно, что ты стоишь на путях богоугодной добродетели, которою скоро можешь заслужитьмилость Божию к самому себе!

Умышленное замедление в излечении больного или лечение небрежное

Придают ничтожным болезням значение опасных и намеренно, в видах корысти, тянуть болезнь. Таким образом, напрасно задерживают больного в комнатах его и оставляют при тягостном сознании, что он все еще не может считать себя здоровым. Но, с другой стороны, еще большую вину со стороны врача составляют: торопливое и рассеянное лечение больного, потому что хочется иметь боль­ше домов для своей практики с несомненным вознаграждением;—нераспознавание болезни, а отсюда неправильный ход лечения с первого раза, что иногда приводит больного и к смерти (например, в казенных больницах);— холодность чувств к стонам и страданиям больного, про­исходящая от привычки видеть такие страдания;—нестарание облегчить особенные боли пациента безвредными средст­вами; наконец грубое обхождение сбольным, которое отталкивает от врача, не располагает иметь к нему доверие и даже усиливает болезнь. Больному и без того больно. А тут еще сам-то врач, знающий и по науке и по практике болезненную раздражительность его,—вместо ласкового слова и утешения, смущает его своим гневом, нехотением подробнее расспросить или выслушать.—Врач— христианин! Помни, что как священнику дорога душа его духовного сына и каждого прихожанина, так тебе должно быть дорого тело и здоровье каждого твоего пациента!

Без особенной нужды разрешение или совет врача больным употреблять в посты скоромную пищу

На это врач не имеет права (духовного), хотя и может высказывать свое мнение. Больные могут решаться— есть в посты скоромное только с разрешения своего ду­ховного отца. Значит врач входит здесь встолкновение со священником. А это не в порядке дел и неблагора­зумно. Он и священник должны помогать друг другу у постели больного: он—врач для тела, а священник—для души; священник поддерживает своими наставлениями доверие к нему, так как в отношении к нему больше может быть нетерпеливого ропота со стороны больного. А если он успевает иногда завладеть большим расположением у больного (как например, у маловерующего), чемсвященник, то не должен употреблять во зло такое расположение. Кроме того, он велит есть в посты скором­ное не одним тяжело-больным, которые лежат в пос­тели, но и только слабым по телосложением и здоровьем: не запрещаете же он этим больным вредных привычек, как например, курение табаку, или половых наслаждений, которые гораздо более ослабляют телесные силы. В степени разрешения от поста врачи так же безразборчивы: советуют не частью только ослабить пощение, например, среди великого поста есть бы рыбное, но совсем оставить пост, до ядения мяса. Нет, богобоязненный врач никогда не решится склонять больного к нарушению уставов церковных, да еще без особенной нужды. А если иной из врачей сам не соблюдает постов, и потому-то легко смотрит на нарушение другими этого устава церковного: то не должен бы касаться совести больного, ко­торый может быть дотоле всегда соблюдал во всей стро­гости посты и которому, однако, стоить только раз разре­шить себя от них, чтоб потом без смущения духа на­рушать их. Мог бы врач указать слабому здоровьем более питательные блюда из постных, и это—долг его. Нет, ты, врач—христианин! не бери на свою душу от­ветственности пред Богом разрешать больному то, на чтоне уполномочен один и в чем нет и особенной нужды.

Непредупреждение врачом больного о христианском напутствовании и даже отговор-препятствие на этот раз

«И тии (врачи) Господеви молятся, да управит (больным) покой и исцеление» (Сир.38,15), вот чтосказано в слове Божием о добром враче. Врачу должно быть боле известно, чемкому либо другому, что душевное, религиозное успокоение больного, которое больной получить в таинствах покаяния и св. причащения, поможет и телесному выздоровлению его (Иак.5,15) или только облегчению от болезни, и что с Божиею то помощью скорее можно успеть—вылечить трудно-болящего. И так врач поступает против пользы больного и против успеха в собственной практике, если не хочетпо­советовать больному, чтоб больной прибегнул к Богу. (А иные богобоязненные врачи после своих наблюдений при­ходили относительно младенческих болезней к такому правилу: когда младенец заболевал, они велели сносить его к св. причастию; потом же в большинстве случаев и не находили нужным давать младенцам лекарств. Тут нет совсем практики врача и не за что по-видимому бла­годарить его. Но кто из умных родителей не будет бла­годарить такого врача?) Затем, врачу более известна опасность больного. Итак, он должен дать совет о напутствовании больного не в один из последних своих визитов, а своевременно. Между тем, иные из медиков—особенно современных—не хотят предупредить ни прямо больного, ни посредством родственников его, чтоб он напутствовался христианскими таинствами, и таким образом, допускают ему умереть решительно не приготовленным христиански:—сколько они возбуждают чрез это ропота против себя со стороны родственников умершего! Какую темболее обиду делают умершему!— Но еще хуже, когда иной врач, пользуясь влиянием на семейных в том доме, где лечит, прямо отговаривает—препятствует напутствовать больного. На сей раз спор особенно относится к таин­ству елеосвящения, или соборования. Видя в этом таинстве по примеру других суеверов напоминание больному о близкой смерти и оберегая больного от такого напоминания, чтоб не повредить действию на него лекарств,—врач ни­как, не соглашается на соборование своего пациента или же доводит дело до того, что больной уже остается бессознательным во время соборования. Но как человек об­разованный, врач не должен бы поддерживать религиозных предрассудков в больном или в родственниках его. Когда больной, действительно, крайне опасен или безнадежен,—обязанность врача продлить его дни и часы жизни с тою именно целью, чтоб больной с сознанием при­нял предсмертное напутствование.—Врач—христианин! темболее не принимай насебя греха отклонить боль­ного от приготовления к вечной жизни христианскими таин­ствами.

Огорчение больному или недосмотр за ним в беспамятстве его, а также и в сумасшествии иных

«Яко та сира нападаете, наскачете же на друга вашего» (пронзает друга), с горестью духа говорила больной Иов своим друзьям, которые вместо утешения огорчали его (Иов.6,27). Если кто раньше не предрасположит себя к терпеливости, опасаясь как человек болезни, тому уже слишком труд­но не огорчаться, когда заболеет: и вот такой больной огорчается от самых маловажных случаев, привязывается к каждой мелочи! Между темвследствие огорчения, какие делают ему, усиливаются его болезнь и страдания от болезни, а иногда и ускоряется смерть. Как же необдуманно или прямо злостно поступают то сами родственники боль­ного, то посторонние для него, например, прислуга, больнич­ные сторожа, все, однако, обязанные заботиться о нем, первые—по долгу природы, вторые по данному обещанию, а третьи по должности,—как они не осторожны или злонамеренны, когда огорчают больного! Например, укалывают его несправедливыми или только неуместными упреками, не только дают ему заметить, но я вслух высказывают, что он в тягость им, даже оставляют его на несколько часов или минут самому себе, как бы готовы тягаться и самим больным, наконец, выражают свою досаду на него тем, что не хотят тихо передвинуть его на постель или осторожно перевязать ему раны. Это такая безжалостливость, которой обличителями могут быть и животные, ласкающиеся около своих болеющихгоспод или благодетелей: «и пси приходяще, облизаху гной его» (Лазаря), сказано (Лк.16,21). Нет: долг человеколюбия требует устранять от больного даже всякий шум—стук, который может обеспокоить его; даже нужно в глазах его умерять жалостливые сле­зы о нем же, так как это будет сильнее волновать его. Пощаду от огорчений следует оказывать также и тем людям, которые хоть не лежат в постели, хоть выполняют свои обязанности по службе илипо дому, но, очевидно, находятся вболезненном состоянии, например, чахотные или нервные люди; еще разрешившиеся от бремени заслуживают покоя со стороны окружающих.— Что же до больных в беспамятстве, а также помешанныхили совсем безумных, эти требуют и ежеминутного надзора за ними. Сколько было примеров, что больные такого рода от не­досмотра за ними простуживались, падали и получали силь­ные ушибы, а умалишенные и посягали на собственную жизнь (Мф.17,15)! Заметим подробнее о несчастных последнего ро­да. Число умалишенных заметно увеличивается,—без сомнения, от быстрой современной жизни людей, а отсюда и от чрезвычайных резких перемен в их положении. Первичные случаи сумасшествия скорее поддаются излечению. И вот здесь неправильно поступают теродственники или близкие лица помешавшегося, которые по своему предрассудку или ради ложного стыда медлят поместить его в лечебное заведение: при домашних средствах сумасшествие почти неизлечимо (родов его бываете несколько). А с неизлечимыми остается только обращаться по человечески, между темкак их часто бьют, для смеха раздражают, как беззащитных. Не нужно оставлять без сердечной заботливости и только глубоких меланхоликов, особенно тех, которые впали в меланхолиюот пресыщения всеми грешными удовольствиями своей жизни. Эти люди дают за­метить внимательному человеку, а иногда прямо проговари­ваются, чтоих борет мысль о самоубийстве. И так нужно быть чаще е ними, чего и сами они желают (между про­чим, не следует давать им в руки книги, или статьи, где говорится о самоубийстве). Относительно всех этих несчастных, человеколюбивый пример оставил нам Спаситель. Он благосклонно принимал тех, которые заботи­лись о больных бесноватых (Мф.15,28), и этим показал нам, что и мы должны быть человеколюбивы к больным в беспамятстве и к сумасшедшим. — Милосердый христианин! Особенно о больных-то в беспамятстве или с сумасшествием, если будешь с ними, припомни и исполни слова св. Писания: «тебе оставлен есть нищий» (Пс.9,35).

Беспокойство – потрясение умирающему

Можно ли не позаботиться о жизни и покое ближнего в часы самого умирания его? О, и тут можно тем более или послужить или повредить ближнему! Главное чувство, какое примечается в умирающем,—это чувство оставления. Ему не хочется оставаться одному, хотя пред самой последней минутой иные и просят всех удалиться от них. Итак, не надобно оставлять в одиночества умирающего. Затем, одни, умирают тихо, как бы засыпают, а другие среди сильной борьбы: тот или иной образ умирания зависит более от качества болезни, а во всяком случае по этому еще нельзя каждый раз заключать об особенном достоинстве или недостоинстве умирающего; иной еще и искусственно показывает себя бодрым, тогда как в душе своей тембольшие переносит борения. Умирание есть разделение дотоле нераздельного, рассечение на двое души и тела, которые всегда были вместе. Это и тайна и страшная перемена в человеке. Итак, не следует сму­щать умирающего разговором о предсмертной борьбе, а во время самой борьбы—потрясать, беспокоить его чем-либо отвне, например, смотреть на него с страшным испугом, затруднять его какими либо вопросами, напоминать ему о близких, которых он оставляет: все это может и пре­дупредить его кончину. А особенно не следует у постели его громко плавать, или отчаянно стонать. Почему же? Потому именно, что слух у людей умирающих позже всех чувств закрывается; к тому же и умирают преимуществен­но к вечеру или к утру, когда кругом в природе бывает больше тишины. Этого рода беспокойство умирающе­му может помешать ему в предсмертной борьбе, затянуть эту борьбу и сделать ее мучительною. Посему у постели умирающего все должны оставаться в самом глубоком молчании (4Цар.2,5). Человек, человек! Не бегай от умирающих, потому что и сам умрешь!

Непредостережение себя и других, от опасности быть застигнутым скоропостижною смертью там, где видима эта опасность

Так, одни с крайнею неосторожностью хранит при себе огнестрельное оружие (весь кабинет у них обвешен ружьями да револьверами, из которых одни есть и заря­женные). Другие столь же неосторожно держат у себя ядовитые или сильно действующие вещества, которые употреб­ляются ими в ремесленной работе. Третьи в своих фабриках и у машин не предпринимают предохранительных мер против внезапной смерти, даже и тогда, как на известной машине их и в известном пункте уже были случаи убийств: а должны бы они с настойчивостью напоминать не только новым, но по временам и старшим людям, которые работают или обращаются у них в фабрике, что вот в таких-то местах или пунктах у машины надобно быть крайне осторожным, чтоб не подвергнуться смертной беде. Четвертые в иных случаях всего на шаг стоят от смертной опасности для себя и других, и не берегутся; так например, держит иной в руках заряженное ружье, и  допускает произойти вы­стрелу в человека, который идет мимо. Во всех этих обстоятельствах вменяемость несчастий, которые произошли или могли только произойти, доказывается на следующих основаниях: а) вредные последствия для жизни были веро­ятны, или видимы, и б) была возможность избегнуть их. Здесь-то уже видим не просто неосторожность, или легкомыслие, беспечность, но и «дерзость».—Христианин! бе­реги свою и чужую жизнь от явных опасностей, потому что жизнь у каждого только одна.

Язвительные слова ближнему, а особенно угроза убить его

«Язва язычная сокрушает кости» (Сир.28,20); се Исав… грозит убить тебя» (Быт.27,42). Не ровно слово: иное—язвительное бывает убийственнее и меча для человека, А особенно угроза убийства способна потрясти человека, к которому относится, и надолго оставляет его в страхе пред угрожавшим. Бывали случаи самой смерти после такой угрозы, хотя угрожавший и не прикасался к человеку угрожающему («убью тебя» было сказано одному, и он весь расслабев через два дня умер). Тут многое убийственно действует на человека с восприимчивой натурой со стороны уязвляющего его словами или угрожающего ему смертью: и громкий, дрожащий от гнева голос, и злобно-пронзительный взгляд, и дыхание, исходящее от переполненного злостью сердца, а иногда и прямо сила злого духа, с которым сблизился злой человек, способный произнести убийственную угрозу («зашибу тебя, все жилы тебе вытяну», говорит в злости своей). Для самого угрожающего опасна эта угроза, хоть бы она произносилась в одной запальчивости тем, что может развиться по искушению дьявола в желание и перейти в дело. — От тебя же, христианин, так как ты должен быть любовью «долготерпеливой и небезчинствующею» (1Кор.13,15), то от тебя пусть исходит ближнему только искреннее благожелания здравия!

Злая и нескрываемая ненависть

 «Всяк ненавидящий брата своего человекоубийца есть» (1Ин.3,15),ска­зано прямо. От чего бы ни происходила эта ненависть, от затаенной ли зависти к ближнему, от сознания ли многих обид состороны его, от усвоения ли себе ненавистливого характера в cpеде людей ненавистливых, от ложного ли убеждения, будто и стоит ненавидеть известного человека: во всяком случае ненависть убийственна в отношении кдругому. Тот, к кому она обращена и явно обнаруживается, не может быть спокойным. Сознание, что его ненавидят, да еще напрасно и тогда как он старается угодить, заслужить честным образом любовь других, -такое сознание тревожит его, сокрушает его дух: в этом самом и заключается человекоубийство. И вообще ненависть есть зачаток убийства. В правилах церковных, когда она бывает явна, непримирима и злостна, полагается за нее такая епитимия: в случае смерти того, к кому вы­ражалась ненависть или с кембыла непримиримая враж­да, ненавистник в продолжение 40 дней должен прощаться на могиле умершего (Номокан.ст.127).—Ты, христианин, всячески воспротивься в себе чувству ненависти к ближнему, да еще на­прасной, и обнаружение пред ним этого чувства, которое очень тонко передается ему. Воспротивься, потому что не­нависть в самом основании противна духу истинно христианскому (Ин.13,25).

Отнятие чести у невинного или невинной (нравственное убийство)

 «Добре мне паче умрети, нежели похвалу мою кто да испразднит» (1Кор.9,15). Так на тех людей, которым честь до­роже существования на свете, отнятие ее действует убийственным образом. Например, убийственно для благонамеренного служаки, когда уничтожают все заслуги его по службе из-за какого-нибудь ничтожного ошибочного случая, и даже только ищут случая к этому: заслуги несомненны и всем известны, а по зависти и личной досаде говорят, что «их совсем нет», и предпочитают заслуженному не имеющего ни одно заслуги. Еще хуже, когда и те, которые хорошо знают и обязаны засвидетельствовать о честных заслугах человека, осуждают его же пред всеми. Убийственна для невинной девицы или вдовы огласка о них пред всеми, будто они бесчестны: невинная Су­санна горько плакала, плакали также и родители ее и род­ственники, когда бесстыдные два старца завинили ее пред всем народом в нарушении ею целомудрия (Дан.13,32-42). Это убийство ближнего есть «нравственное». Тут человек, особенно же глубоко верующий, всею душою сочувствует словам апостола: «лучше мне умереть…». Но бывали примеры, что оно оканчивалось и действительною смертью (Лавсаик, ст.36).—Ты, христианин, сделавшись сам виновен в лишении пред все­ми невинного лица чести его, не думай обвинять или подо­зревать это лицо в излишнем будто бы честолюбии. Тут не алчность чести снедает его, а ревность о похвале сво­ей пред собственною совестью и пред Богом. И так лучше берегись всякого случая отнять у невинного честь, хоть бы он тебе и не нравился, хоть бы быль враг твой.

Не вполне заслуженное осуждение кого к лишению всех прав состояния или на самую смертную казнь

«Неповинна и праведна не убивай», прямо обличаются в убийстве те которые «судят суды неправедны, и неповинныя убо осуждая, прощая же невинныя» (Дан.13,53).Неправедный судебный приговор сначала убивает дух подсудимого, а затем расстраивает его здоровье: расстройству здоровья предвари­тельно содействует и тюрьма, где мало света, где смрад­ный воздух, недостаток движений, часто самая скудная пища, бездейственная жизнь. Если невинный впоследствии времени, по особенному Божию устроению, и оправдается, если получит свободу и возвратится из тюрьмы или ссылки в свое место: все же его здоровье будет потеряно. И вот за это-то расстройство здоровья его и сокращение жизни и будут в ответе пред Богом судьи, которые небрежно отнеслись к его делу, а также и те лица, который совсем напрасно подвели его под дело! Словом, здесь уже нрав­ственное убийство соединяется и с телесным.—Затем, может состояться и быть выполнен даже смертный приго­вор не вполне соразмерно с виною преступника. От че­го же? От разныхпричин.—От смелой клеветы на пре­ступника,—смелой по тому самому, что преступник, каз­ненный смертью, уже лишается возможности хоть впоследствии времени изобличить ее. От сильного негодования в первое время на него; потому что он своимпреступлением обеспокоил или целое общество, как например, зажигатель, или только тех,которые начальствовали над ним,как например, возмутитель или убийца в самой тюрьме.— А особенно от поспешности суда и по жестокости сердца судей. В законе еще остается смертная казнь для исключительных преступлений. Но здесь важны вызов суда по этому закону и потом—самый суд. Закон далек от преступника, а вызывающе на него суд, который может окончиться для него смертью, и сами судящии видят или могут видеть всю глубину его злодеяния, все что может смягчить его вину, например, раздражающее влияние на него других, или же увеличивать его наказуемость. И вот здесь-то, в этих-то двух пунктах (в вызове суда и произ­водстве его) и может заключаться ошибка человеческого правосудия, которая запечатлевается кровью, да так запечатлевается, что уже на веки остается непоправимою. Глав­ные виновники преступления, против которых направляембыл смертный суд, и открываются впоследствии времени, например, из разговоров их же самих. Но уже все ока­зывается поздним! Таким образом, смерть преступника должна остаться на совести итех, которые ошибочно вызвали на него смертную казнь, и которые неправильно определили ее. Вместе с тем эти же самые лица отвечают и за вредные последствия, которые произвела на общество вы­полненная смертная казнь. А вредные последствия в таком случае особенно могут быть: тогда например, многие потрясаются необыкновенною жалостью к казненному преступнику (падают в обмороки, не могут некоторое время после казни принимать пищи и спать); но найдутся и такие, ко­торые ищут тут только удовлетворить своему бесчеловечному любопытству.—Читатель! Если ты, по своему част­ному положению в обществе, не имеешьникакой прикосно­венности к тому, чтоб судить или вызывать такого рода суд, который тяжело отзывается на здоровье и даже на самой жизни подсудимых,— тебе остается одно, чего однако держатся и все добрые судьи, именно: жалеть и прощать в душе самых тяжких преступников. Относясь к ним с «любовью, вся терпящею» (1Кор.13,7), ты станешь на одной стороне с Церковью, которая прощает в таинстве покаяния, и напутствует к смерти молитвами, даже и приговоренных к смертной казни.

Жестокость к убогим и уродам

«Пред слепым да не положиши претыкания»(т.е. камня под ноги его, чтоб он споткнулся и упал) (Лев.19,14). Это до вреда слепым. В отношении же к другим, например, хромым, глухим, глухонемым, горбатым, зобным, калекам и параличным жестокость составляют: покидать их без всякой помощи, если иные из них нуждаются, как младенцы, в уходе и надзоре; преследовать их или прого­нять от церквей и монастырей, чтоб они видом своего уродства не возмущали чувств, не расстраивали бы нервов, между тем как здесь-то за отсутствием для них особого приюта самое приличное место им испрашивать милостыню; издеваться над ними, сильно бить их за проступки. Зачем же так поступать с несчастными? Они ведь беззащитны и нуждаются в особенном покровитель­стве, что доказывает самое слово: «убогий (у Бога)». Имея их под своим покровительством, Господь Бог внушает и нам жалеть их, а не теснить иубивать. Христос— Спаситель постоянно был окружаем убогими, которые ходили за Ним для исцеления и получали от Него исцеление: не трогательный ли это пример для нас оказывать человеколюбие к этимнесчастным? Затем, все же они не звери, а люди, сколько ни безобразен и отвратителен вид некоторых из них. Когда их преследуют или только брезгуют ими: тогда теиз них, которые сознают себя, еще больше ропщут на Бога, на свою судьбу, как напротив человеколюбивое а ласковое обращение с ними успокаивает их и будто сглаживает пред ними в эти минуты убожество их. Пусть одни из них сделались уродами сами от себя, от своей неосторожности или вследствие нетрезвой жизни: однако это не резон нам обращаться с ними в духе карательном за невозвратимые вины их. Не всегда они подлежат и какому-нибудь взысканию за свои худые поступки, по той самой причине, что некоторые не имеют совсем нравственных понятий (таково, например, состояние глухонемых от самого рождения), что по самой-то уродливости они более расположены к раздражению. Наконец, и то составляет недостаток милосердия к уродам, когда состоятельные родственники их не дают им возможности обучиться грамоте или ремеслу или достигнуть еще большего образования, иначе ска­зать, не дают им прав на человечество. Это касается особенно тех, которые глухонемые и вместе слепы от рождения или с раннего детства. Когда у человека нет ни слуха, ни языка, ни зрения: тогда он самый несчастный. Для него закрыт мир познаний: в нем преобладает чувственная природа; отвлеченное, духовное и чистое чуждо для него, хотя и в нем человеческая же душа; хотя скры­вается и в его душе искра божественного. Долгое время неизвестны были средства, как помочь особенно этим несчастным уродам, как пробудить в них разум и свободу. Теперь же изобретен и особый язык для них (посредством пантомим и движения губ или же путем осязания их). — Христианин! по примеру милосердия Божия и Христа—Спасителя будь и ты милостив к убогим и уродам. При виде их вспомни о своем духовном убо­жестве, и этим расположи себя к смирению и покаянию (Ин.9,3).

Пренебрежение игрока опасностью для своей жизни на публичных зрелищах

Здесь человек поставляет себя между двух состояний: «или получить рукоплескания от публики или умереть вдруг». Так например, на сценах «делают прыжки в виде полета птицы; ходят на высоте по канатам или по потолку вниз головою; остаются продолжительней минуты в воде, подобно рыбе (отсюда название: «рыба-человек»), пользуясь только тем воздухом, который раньше взят ими с запасом в грудь; играют с тяжестями над своей головой; взлезают на огромные и гладкие столбы; нарочи­то раздражают лютых зверей». Во всех этих играх и представлениях кто же не видит легкой решимости игроков расстаться со своею жизнью? И мало ли известно примеров смертей на этих сценах? (Положил игрок свою голову в пасть льва, и—лев оторвал ему голову, заметив, как кровожадное животное, откуда-то у него на лице знаки крови; вертел над собой силач целое бревно, и—после сотни опытов такого упражнения бревном ударил себе в голову). Здесь опасности для жизни должны быть по законам природы. Если же они предотвращаются, то потому, что иные игроки привыкают к ним с детского возраста, когда мягкие и гибкие члены могут быть приучены ко всяким движениям и положениям тела, невозможным уже в период возмужалости. Но, кроме внезапной смерти, здесь же весьма естественны особенный повреждения здоровья, например, разрыв мышц от сильных движений. На этот раз слишком укрепляются одна часта тела на счет других, непрерывные односторонние движения изменяют тело и располагают его к различным болезням. И так кто погибает от этого удальства, тот несомненно—самоубийца. А для кого оно проходит до вре­мени благополучно, тот все-таки делает каждый рада покушение к самоубийству, получает болезни, сокращает свою жизнь.—Ты, читатель, и не имей иного взгляда на этихигроков и представителей как на пренебрегающих своею жизнью.

Решимость на преступные дела, соединенные с опасностью быть убитым

Так женщина, решаясь только истребить во утробе не­законный плод, принятою отравою может повредить и своей жизни; человек, знающий соперника себе в своей любодейной связи, и, не смотря на явную опасность встре­титься с этим соперником, идущий на постыдное дело,— идет вместе с тем на явную смерть, хоть положим не желает же себе смерти; грабитель, пускаясь на грабеж и разбой в такие места, где есть вооружение или где нельзя не предвидеть сильного противоборства, также частью ре­шается быть самоубийцей. О, вы безжалостные к самим себе! Зачем вы решаетесь умереть не только без христианского приготовления, как умирают другие скоропостиж­ною кончиною, но даже среди самого порока, в пылу постыдной страсти? Ведь в таком случае грешник как есть, скверный по душе и телом, ступает ногою во гроб и вдруг является на тот свет к своему бессмертному Судии! 

Пьянство непременно сокращающее, а иногда и скоропостижно прекращающее жизнь

«В вине не мужайся: многих бо погуби вино» (Сир.32,29). Прежде всего пьянство само по себе сокращает жизнь; потому что в вине заключается огонь, который хоть  медленно, но верно сожигает или иссушает жизнь. Это яд «алкоголь»,  как начало всех спиртных напитков. Если употреблять его в чистом или цельном составе и большими мерами, то от него непременно застигнет человека скорая смерть. Но если он употребляется и умеренно, однако часто, то располагает также кболезням и между прочим дает наклонность учащать и увеличивать приемы его (отсюда быстрое развитие привычки к спиртным напиткам). Невоздержанный человек, выпив снова вина, чувствует в себе теплоту, делается развязнее и веселее; если он был болен, то забывает тогда про свою болезнь; ему, наконец, думается, что вином-то он и поддерживает свою жизнь, что без вина он только болел бы. Но все это ложные чувствования. Вино, действительно, ускоряет кровообращение, оживляет, горячит: но в то же время и ослабляет тело до изнурения. Пьяница поутру чувствует головную боль, раздражается ото всего; затем у него трудное дыхание, расстроен желудок, слабеют ноги (от вин известного рода), дрожат руки, слепнут глаза. Таким образом, жизнь его постепенно истощается, если он не перестанет совсем пить.—К этому часто присоединяются и случай­ные повреждения его тела в нетрезвом виде. Например, как часто упившийся надает, ушибается, захватывает се­бе сильную простуду от погоды, который поберечься не умел, или от холодной воды, которою хотел утолить внутренний жар,—ознобляет себе руки или ноги!—Пьянство имеет связь и с другими пороками такого рода, которые разрушительно действуют на здоровье. Оно вызывает эти пороки или страсти как нечто сродное себе, например, распутство, курение табаку, напряжение груди, во время веселого пения или только бессвязного крика. И вот вполне естественно, что жизнь пьяницы, особенно со слабым телосложением, также быстро истощается, как скоро сгорает свеча, если жгут ее с обоих концов. Насколько времени сокращается его жизнь, определить невозможно; потому что одному Господу Богу известен срок жизни каждого, потому что иные люди умирают рановременно от разных причин. Но верно, что люди, во всю жизнь свою не перестающие упиваться, никогда не бывают долговечными. Чем раньше кто из них начал упиваться вином, тем скорее оканчивает свою жизнь: тут большею частью и крепкие телосложением «не преполовят дней своих» (Пс.54,24).Если же иногда видим пьяницу и престарелых лет то, потому только, что этот человек нажил себе страсть уже под старость свою или же предавался ей с больши­ми промежутками времени (переставал на несколько летпить, и опять начинал). Что же, ужели все это не самоубийство, хоть медленное и ненамеренное? Ужели можно сомневаться, чтоот пьянства раньше приходит старость и самая смерть? Сознают это и сами пьяницы, но уже поздно, т.е. тогда, как слягут в постель иди будут застигнуты злою чахоткою. Но если пьяница человек се­мейный и бедного состояния, то тянет с собой к потере здоровья и других: дети его часто или голодают и зяб­нут в нетопленой избе или простуживаются от недостатка теплой одежды. Жизнь, значить, гаснет кругом.

Но вот она нередко и вдруг прекращается от пьян­ства! Опьянивший смел на все: пускается плавать, и—тонет; сильно погоняет дорогой коней, икони разбивают его. А кого же это более находят на дороге мертвыми, израненными, замерзшими? — Нетрезвых. Сколько примеров самосгорания от вина! сколько случаев белой горячки, а за нею самоубийств!—И все это терпят, на все это не­обдуманно решаются люди ради только жидкости спирта и вин, к которым под конец уже и неспособны чувст­вовать вкуса!—Ты, читатель наш, всяким хранением охра­няй себя от пристрастия к спиртным напиткам. И уме­ренность, но частовременность на этот раз, ведет к не­трезвости. Частовременность же в употреблении вина встре­чается еще больше, чем грубое пьянство. Пусть бы остава­лось для нас с тобой вино только принадлежностью радостных встреч и случаев в жизни, да подкреплением ослабевших сил. В последнем случае советовал и апостол Павел употреблять его «стомаха (желудка) ради…и частых его недугов» (1Тим.5,23), но с таким дополнительным словом: «мало приемли». 

Раздел 4: Непредвиденные и нежелаемые убийства и самоубийства

Случайное или невольное убийство

«Иже…убиет ближнего…не видя» (Вторз.19,4). Так кто-либо хотел камнем или палкой защититься от злой собаки или от зверя, но попал в человека, который проходил мимо и умер вот от этого удара (Вас.Вел.пр.8). Другой метил из ружья в птицу или в цель; но не зная, что вблизи есть тропинка для пешеходов, попал там в проходящего человека. Третий, испытывая свое ружье и подвергшись припадку судорог, также ненамеренно застрелил человека. Иной до­рогою не мог удержать коней, испугавшихся или разъярив­шихся от чего-либо (а в конно-железной карете не успел остановить поезда), и замял до смерти человека встречного. Тот легким чем хотел наказать и исправить виновного, между темудар оказался смертельным (Вас.Вел.пр.8). Этот, защищая себя от чьих-либо дерзких побоев или от вора – разбойника, думал лишь обессилить соперника, но увлекся страстью злобы, и нанес сопернику смертельный удар в опасное место. А иной хоть и не увлекался гневом, хоть помнил себя, и только по чувству правды хотел сделать боль человеку виноватому: его нельзя обви­нить ни в дерзости, ни в какой либо неосторожности; по­тому что он не употреблял ни железного, ни деревянного оружия, которого и тяжесть и острота и стремление чрез большое или малое пространство, когда бы оно было бро­шено, представляли удар очевидно—опасным; он действовал одной рукой:—но за всем тем сделался убийцей. Как же надобно думать об этих убийствах? Они скорее несчастие, чем преступление, потому что произошли совершенно независимо от воли тех лиц. Однако же и невольные убийцы непременно подлежат церковной епитимии: по правилам Василия Великого на 10 лет (прав.11,51), а по определению агкирского собора—на 5 (Прав.23); наприер, взаимное и злостное поражение нападающего разбойника судится здесь на основании слов евангельских: «вси вземшии нож ножем погибнут» (Мф.26,52). (А также и воинам, хотя не их дело отказываться от войны, Церковь советует после кровопролитного сражения не быть некоторое время у св. причастия, чтоб успокоилась их душа, равно и тех лиц, которые видели на них че­ловеческую кровь (Вас.Вел.13)—Ты, христианин; моли Бога и всегда ходи пред Богом во смирении духа, чтоб и одна капля чужой человеческой крови против намерения твоего не пала на тебя! И нечаянное убийство, о! это также будет тяжелый камень на твою совесть.

Доведение кого через себя до внезапной смерти или до самоубийства

Можно так довести человека до смерти, вовсе не желая и не предполагая ему умереть. Так Давиду, когда он втайне и смертно согрешил пред Богом, было сказано и затем пред ним исполнено: «сын твой родившыйся тебе смертию умрет» (2Цар.12,14). Наказания за особенно тяжкие грехи опре­деляются Господом Богом. И человек, когда тяжко согрешает, должен опасаться быть наказанным, однако ж он не может вперед знать род своей казни. Но вот иногда и казнит его Бог смертию кровного лица! Так слишжом взыскательный человек, отнюдь не предполагая и не желая чьей-либо насильственной смерта в среде тех, на кого обращена была его нестерпимая взыскательность, доводит иного малодушного до самоубийства,—О, и все подобные лица, сделавшиеся причиною внезапной смерти или самоубийства другого, должны слезно каяться пред Богом с преданием себя праведной воле Божией и с извлечением себе отсюда уроков на целую жизнь!

Убиение кого или только покушение на чью—либо жизнь во временном беспамятстве

Горячечный бред, просонки (как бы опьянение от сна), бодрствование во время сна (снисхождение, лунатизм), расстройство душевных способностей от продолжительной бессонницы, потеря всякого сознания в нетрезвом виде: все это при особенном насилии врага—дьявола приводит некоторых к человекоубийству, которое отличается еще особенными жестокостями. Положим, нельзя вменять человекув вину его болезненное и совершенно бессознательное состояние, в котором он совершает страшный грех; например, и в здравом сне уничтожается вменяемость (спящий не отвечает за вред, который произошел кругом его); а тем более не может иметь вменения сон болезненный. Однако же часто бывают виновны те причины, которые постепенно расположили человека к бессознательному состоянию: а пьянство в этом случае и совсем не признается причиною, которая бы уничтожала вменяемость. Да; в состоянии временного беспамятства человек прихо­дит более от своих же грехов и пороков. Притом, и в это время (как и в сновидении) он большею частью отрыгает тем, что в здравом состоянии его занимало (богомольный например, и в горячке шепчет больше молитвы, а разбойник бредит убийствами). Затем, без сомнения, виновно непредохранение себя от того, чтоб сделаться убийцей; например, кто спросонок кидается куда ни случи­лось, а равно и ходящий по ночам лунатик, если знают про свое болезненное состояние, не должны держать вблизи себя на ночь какое-либо оружие. (Так, когда один из этих лиц был пробужден, то схватил со стола нож, употребляемый для резания хлеба; и бросился на того, кто пробудил его).—Христианин же имеет от Бога ангела-хранителя, который в минуты бессознательного преступления его не отступил бы от него, если б он раньше, не удалил от себя этого доброго духа своими богопротивными дедами.—Все это иприводит к тому заключению, что в беспамятстве совершивший человекоубийство или покушавшийся на такое преступление, когда придет в память и сознание, должен принести глубокое сокрушение пред Богом.—Ты, христианин, моли Бога прежде о том, чтоб не быть тебе в каком-либо расстройстве душевных спо­собностей, а затем—чтоб ангел-хранитель не отступал от тебя и в минуты постигшего беспамятства!

Побои беременной женщине, от которых последовали преждевременные роды или самая смерть ее младенца

Преждевременное рождение младенца большею частью оканчивается и преждевременною смертью. Следовательно, жестокие побои беременной, от которых она преждевре­менно разрешилась составляют грех убийства, хоть не только не умышленного, но и очень медленного. Затем, извержение младенца мертвым (выкидыш), по правилам Церкви, вообще признается убийством, т.е. и в том случае, когда бы не было ни чьего злонамеренного насилия матери. Следовательно, мертворожденность прямо от побоев матери есть несомненное убийство. В Ветхом Завете убийца беременной осуждался на смертную казнь, если побои были нанесены во второй период ее беременности, т.е. когда младенец был уже развившийся (Исх.21,22.23). Кроме того бийцавиновен и в том, что подвергает опасности жизнь самой матери.—Ты, сердобольный христианин, храни вся­кую беременную и только от усталости (например, не томи ее пред собой на ногах),—уступи ей всегда дорогу, исполни какую либо просьбу ее к тебе прежде других просителей.

Раздел 5: Повреждение здоровья чужого и своего

Оскопление себя и других

«Да не входит каженик и скопец в сонм Господень», было сказано в Ветхом Завете (Втор.23,1). По правилам церковным сам себя оскопивший отлучается на три года от таинств (Апост.прав.21; 1 всел.1); а кто оскопил другого (и не по причине болезни) собствен­ными руками или велел оскопить или же оказал покровительство оскопителям, тот отлучается от Церкви (Констан.двупр.пр.8): первый признается за самоубийцу, а второй—за убийцу (там же). Скопцы произвольно толкуют слова евангельские: «иже искажиша сами себе царствия ради небесного» (Мф.19,12). Здесь, собственно, разумеется борьба с плотскою похотью до подавления в себе полового влечения, до удаления от себя блудной мысли. Но здесь совсем нет речи об отсечении членов, подобно тому, как нельзя же буквально понимать внушение «отсечь десную руку»или вырвать глаз, когда последние соблазняют (Мф.5,29-30). А главное: скопцы не достигают же высокой, духовной цели целомудрия оскоплением себя. Известно, что и у них сладострастные пожелания возникают чрез воображение, да притом—с особенным неистовством. Так как «от  сердца исходят прелюбодеяния, любодеяния», то прежде и более всего они должны бы в самом сердце отсекать сладострастные пожелания (Сир.20,4;30,21), иметь бы борьбу со страстью внутреннею. А между тем они не заботятся об этой борьбе и не имеют в сердце чистоты и страха Божия. Вместо этого они насильственно уродуют себя, из человека каждый из них делает себя получеловеком с тою целью, чтоб не творить плотского греха. Таким образом, они должны отвечать пред Богом и за внутреннее нецеломудрие и за нарушение Божьего творческого закона о (физической) це­лости тела и за лишение себя долгой жизни, примеров ко­торой между ними, действительно, не бывает.—Пожалей, православный, о заблуждения этих людей!

Нанесение увечья ближнему или самому себе произвольное и даже злонамеренное

Виновны телюди, которые изувечивают других или самих себя не случайно и невинно, но от какой либо своей прихоти или коронной страсти, например, на охоте с ружьем. Они оскорбляют в другом или в себе самих «сознание Божие» (Конст.двупр.соб.пр.8), которое увечьем обезображивается: особенно ви­новно на сей раз обезображение лица. Увечные накликают себе какую либо местную болезнь и укорачивают самую жизнь; так например, горбатый никогда не достигает до глу­бокой старости.— Тем более поставляются в вину злонамеренные членоповреждения, например: чтоб избегнуть воен­ной службы; чтоб привлечь сострадание других видов увечного, собирая милостыню; чтоб избавиться от исправительной или каторжной работы. Это уже не несчастье, располагающее к состраданию, а вид преступления, кото­рое отталкивает и от увечного.—Христианин! помни, что тебе нужно, вместе с духом и душою, сохранить «во всей целости и тело свое в пришествие Господа Иисуса Христа (1Сол.5,23) и что на этот раз похвально было бы только на теле но­сить «язвы» Его (Гал.6,17).

Предание человека слабого и беззащитного в руки сильного

«Не предаждь раба в руце господина» (Пртч.30,10). В таком слу­чае предатель участвует в тех притеснениях, побоях и истязаниях, которые терпят им выданный или выдан­ная. Слабый и беззащитный человек,как бы дитя плачущее на дороге, естественно вызывает только на сострадание и помощь. Еще «предание» сильному может быть и«нравственно»; так, например, в тяжбе предают бедного богатому, в обиде оставляют обидимого в расположение обидящего, в споре по делу какому отступаются в пользу сильного и злого человека с ущербом слабому. Отсюда слагаются для слабой и беззащитной стороны страдания нравственные, которые вредно действуют на здоровье. Христианин! слабым и ты всегда можешь быть в каком либо случае или положении при самой силе своей. И так не выдавай сильному слабого, наперед видя в последнем самого себя.

Вред человеку своею собакою или иным животным

Забаву ли кто находить для себя, когда пугаются от его собаки, или пусть без такого злого намерения, только по одной охоте и по пристрастию, держит при себе злое жи­вотное, которое между тем кидается на посторонних: в обоих случаях этот человек вредит ближнему. Он подвергает ближнего опасности быть укушенным его животным или сохранить в целости платье (опасность та или другая часто и постигает постороннего). Он затрудняет к себе вход и бытность у себя тем, которые имеют до него нужду или желают видеться с ним. Если эти посетители знают об его животном зломили нескольких животных, наполняющих его двор, а часто живущих и в самых приемных комнатах его, то, обыкновенно, и входят к нему каждый раз и во все время остаются у него не иначе, как в ежеминутном страхе встретить нападение от животных его. Если совсем не знают об его бессловесных сожителях и, придя к нему, вдруг встречают лай, вой, нападение, в таком случае страх и еще сильнее. Но страх; о котором идет речь, убийствен для тела; потому что он холодит человека, приводит в дрожь, не дает сердцу двигаться свободно, за этим сильно утомляет, а таким образом (если повторяется часто или продолжается долго) с несомненным вредом действует на здоровье, особенно детей. И пусть хозяин дома или квартиры ста­рается прекратить лай инападение своих животных на постороннего (чаще всего тут сыплются брань и проклятия на злое животное). Но впечатление уже последовало, страх уже наведен.—Рассудите же, добрые люди—ради чего ка­кой либо хозяин собак так волнует кровь своих ближних, которые ищут свидания с ним, да и сам прихо­дит в минутный гнев, останавливая лай или нападение своего животного?—Ради одной охоты забавляться бессловесными. Какое неразумение! Но не дороже ли должен быть для него ближний?

Заплевание другому

 ««Не удерживаются плевать пред лицом моим» (Иов 30,10), жаловался Иов на оскорбление со стороны негодных людей. Так как заплевание допускается более в бешенстве, или в сильном гневе, то слюна человека в это время вредит здоровью другого человека, если попадает на болящую, непокрытую кожу: она производит в большей части раздражение. С другой стороны, плюнуть человеку в лицо составляет самое чувствительное огорчение, почему в некоторых странах (как, например, некогда в Аравии) совсем запрещалось плевать в присутствии других. А огорчение также не обходится без вреда здоровью ближнему. – Ты степенная душа! Не имей и одного намерения или не выражай одной готовности сделать другому заплевание, как часто нескромные люди выражают это (например: «плевать бы ему…, плевать на тебя хочу»).

Занесение в чужой дом прилипчивой болезни

«Да изгонят из полка всякого прокаженнаго» (Числ.5,2), было сказано в Ветхом Завете. Поэтому «десять прокаженных му­жей» (которые встретили Иисуса Христа) «сташа издалеча» (вдали) (Лк.17,12).По чувству человеколюбия следует всячески оберегать тело ближнего от болезни, а не переносить к не­му, или из своей семьи в чужую свою болезнь, как, например, оспу, корь, скарлатину, гнилую горячку. Яд обыкновенный, физический или мертвый (например, мышьяк) вредит толь­ко тому, кто принял его в себя. Но из этих болезней каждая способна сообщаться, или пристать, и к другому. Это значит прилипчивость. Прилипчивая болезнь от од­ного больногоили только зараженного может распростра­няться чрез прикосновение, от испарины или дыхания,  более иболее может возрождаться в каждом живом человеке, если больной свободно прикасается, а здоровый осо­бенно восприимчив. Таким образом, вполне виновен первый как не щадящий своего ближнего от заболевания. Но, с дру­гой стороны, не прав и второй, как не оберегающий са­мого себя или свою семью от восприятия заразы. А если же нужда заставляет пойти к больному или быть с больным, от которого легко заразиться, то здоровый может и должен употреблять предохранительные средства против прилипчивости. Это например: особенная чистота на себе (частое обмывание лица, рук, преимущественно же во рту), чистота воздуха в комнате и движение на открытом воздухе, неглотание слюны вблизи больного и недыхание его дыханием, а главнее всего—христианское муже­ство духа.—Ты, христианин, так-то и поступай в последнем случае, когда например. по христианскому человеколюбию должен будешь послужить больному. Не могут же всегда служить прилипчивые больные таким же больным (только в древности прокаженные соединялись в кучки для взаимных услуг) (4Цар.7,3). И не составляй ты себе нового прилипчивого яда из боязливости и уныния в виду зара­зительной болезни.

Сообщение заведомо порочной болезни

«Предати таковаго… во измождение плоти» (1Кор.5,5). Яд любострастной болезни убийственнее всех прочих ядов по силе своего распространения. Притом, он неприметнеедругих, пока не достигнет известной степени своего развития, или пока не начнет выходить наружу. Таким образом, иные могут уже болеть, но не знают о своей болезни; другие могут заражаться (имеяодну постель с зараженным лицом или прикасаясь к нему нижними частями своего тела, прикрытыми тонкою кожицею), между тем как сами остаются невинными. Первая вина здесь, зна­чит, падает на того, кто своим грехом или развратом приобрел себе худую болезнь. Но виновны однако и те, которые стыдятся открыть про свою болезнь (как например, женский пол), заметив ее в себе. Особенно виновны со­общающие ее другим, прежде чем сами излечились от нее; так, например, иная больная поступает в кормилицы или няньки, и—в этом случае загубляет здоровье самого невинного существа. Но в высшей степени тяжкая ви­на тех людей, которые передают другими худую болезнь тем же беззаконным путем, каким и получили ее сами. Это враги общественного здравия. С одной стороны, они усиливают собственную болезнь, а с другой — заражают ею здоровых, наконец — передают ее потомству, хотя здесь она является в другой уже форме: в золотушной болезни, в хилости сложения и т. п. Так иногда и роди­тели, зараженные худою болезнью, передают ее своим детям. Надобно помнить, что яд ее может скрывать­ся в теле и после видимого излечения; следователь­но, может сообщаться другим и в это время. — Так-то, читатели, плотской грех в плоти же наказывается. И на что бы еще сильнее побуждения удерживаться от этого греха, или от разврата, как яд скверной болезни после него, который скоро и неожиданно может человек захва­тить согрешая?

Продажа или даренье заведомо в пищу чего либо вредящего здоровью

Кто с сознанием продает, особенно во время эпидемии гнилую рыбу или только пойманную в мутной, гнилой воде во время засухи; мясо от падшего скота, например, во время скотского падежа; испортившиеся плоды; уже очервившиеся какие продукты; а также окислое вино; ядовитые грибы вместо ядомых; недозрелое пиво в рынке (весьма часто случается): или же предлагает в продажи пищу, приготовленную в посуде оловянной или медной, которая худо вылужена:—тут за несколько монет губит здоровье других и хочет нажиться на счет здоровья ближнего. А кто только отсылает к другим в дар такое съестное, которое находит для себя самого вредным или которым пренебрегает из-за гнилости; тот и лицемерит пред ближним и относится к ближнему в рассуждении его вкуса и здоровья, как бык животному.—Ты, благоразумный христианин, помни, что и материалы пищи важны для здоровья даже вот до какой степени: если одна какая либо пища употребляется очень долгое время, то способна изме­нить в человеке и телосложение и наружность его, осо­бенно у молодых, наконец—самый характер и умственный способности. И так качеством пищи не вреди здоровью ближнего как и своему.

Изнурение другого чрезмерными трудами по должности или на работе

«Кийждо брата своего да не отяготит в трудех» (Лев.25,46). Есть между тем люди, которые сами нисколько почти не занимаются делами своей должности и слагают все бремя этих дел на другого, который имеет собственные занятия, а главное—слаб здоровьем. Иные же делают и сами: но, желая по каким либо личным расчетами сделать боль­ше,—уже не дают совсем покоя ни днем, ни ночью дру­гим, над которыми старшинствуют (например, своим сослуживцам в конторах, в канцеляриях и типографии). Некоторые, чрезмерно преследуя свои материальные выгоды, заставляют рабочего до крайнего изнурения сил обрабатывать положенную ему плату или жалованье,—не дают ему вздохнуть. Все это значить: «хоть умри, да делай». Пусть сами изнуряемые так не просят себе облегчения, например, по своей скромности или из опасения огорчить отказом в занятии старших себя. Таким образом, разрушая свое сла­бое здоровье, они постепенно доходят иногда до гроба. Но молчанием их не могут оправдываться в расстройстве их здоровья и в преждевременной смерти те, которые на­ложили на них не по силам бремя трудов, между тем,как имели право и возможность облегчить дляних это бремя. Тягость их трудов они должны бы чувствовать по собственным человеческим силам, должны бы примечать особенно по тому очевидному  признаку, что они худеют, стараются поскорее сесть или лечь после занятий, сказы­ваются больными илежат действительно в постели. Есть тут бережливость здоровья и жизни других? частью не убийство ли это? А особенная вина обременять другого тяжким трудом прямо с тою целью, чтоб истощить его силы (надсадить), как некогда поступали египтяне с евре­ями (Исх.1,10).—Ты, христианская душа, будь жалостлив к слабосильным, возлагая на них труды. Примечай благовременно, как бы они не пали под бременем трудов, возложенным от тебя.

Изнурение самого себя занятиями по должности, ремеслу или в торговле

«Труд глупого утомляет его» (Еккл.10,15); «Бдительность над богатством изнуряет тело, и забота о нем отгоняет сон» (Сир.31,1). Когда силы человека непрерывно возбуждены или напряжены; когда он не дает себе ни малейшего отдыха; отказывает себе и в прогулке на свежем воздухе или же, напротив, не уходит с улицы, работая; когда не уделяет определенного или только свободного часа, чтоб подкрепить себя пищей (для обеда и ужина); мало спит ночью, не хочет заснуть и днем, не смотря на позыв ко сну, который всего вернее доказывает нужду отдохновения; когда таким-то образом он проводит жизнь свою изо дня в день по пословице «вечно суетится»: тогда неизбежно укорачивается его жизнь. Он слишком тратит сумму ее – много издерживает соков, и если при этом не имеет еще и хорошей пищи, скоро худеет, а склонный к чахотке быстро чахнет. Затем в самом основании неумеренности в занятиях по службе, по ремеслу и для торговли преступна. Она происходит или от честолюбия или из корыстолюбия, а более всего – от современной роскоши. Роскошь-то, которая в каждом сословии ныне своим образом проявляется, она-то увеличивает нужды и для удовлетворения нужд заставляет браться за многое, решаться на новые и новые дела или только удвоить утром меру прежнего занятия. Христианин! Пощади и свою телесную природу от изнурения. Лучше ведь ленивый слуга, чем больной и отживающий свои дни. Так и тело — слуга нам до тех пор, пока здорово.

Нарушение чужого сна по дерзости или только без всякой нужды и осторожности

«Аще успе (уснул), спасен будет» (выздоровеет) (Ин.11,12). Да! сон— признак и условие здоровья. Он вознаграждает для нас за прошедший день трату сил наших, душевных и телесных. Он наделяет нас новыми силами, так что после каждого сонного отдыха мы как бы молодеем. Он доставляет нам такую же отраду, как отрадна в жизни надежда на будущее: отнимите у человека то и другое, т. е. сон и надежду, и он будет чувствовать себя самым несчастным. Сон даже такое имеет влияние на здоровье и жизнь, что ни от чего человек так скоро не упадет си­лами, как от совершенной бессонницы, а вообще в жизни ни от чего не может столько стариться, как от недо­статка сна, а при недостатке и от безвременности его. (Общим же правилом для сна в продолжение суток можно по­ложить, не говоря о людях очень молодых или же очень престарелых: не меньше шестичасов и не больше восьми). И так, если сон столь дорог для человека, если он существенно необходим для всякого животного: то нару­шать—прерывать его у ближнего по одному грубому своеволию или нетерпеливости очевидная вина. Кто не удовле­творит пропорций своего сна (не выспится): тот, обыкно­венно, чувствует себя слабым, вялым, неспособным к делу. Умственные способности его бывают как-то неподвижны. Он расположен к гневу и скуке, потому что мозг и нервы у него раздражены. Еще хуже, еще опаснее пробудить человека и без его желания или заказа—вдруг, без всякой осторожности, с грубым криком или ударами. В таком случае от испуга может иной заболеть (осо­бенно дитя), получить какой либо телесный недостаток (косноязычие), в бессознательном состоянии сделать вред себе или другим, и наконец, совершенно расстроиться умственными способностями (бывали примеры). Без сомнения, ночной и особенно полуночный (в 11—12 часов) сон более всего должен быть оберегаем. Но так как неко­торые по слабости своего телосложения или по роду своих занятий или по привычке вставать рано утром имеют нужду и в послеобеденном сне, то не следует мешать чьему либо сну и в эти часы. Незаснувший по привычке после обеда или безвременно пробужденный чьим либо громким говором или пением, или музыкой, или стуком дверей, также чувствует себя больным, хоть и на не про­должительное время. Особенную дерзость составляет когда так или иначе, но во всяком случае без нужды, будят трудно засыпающих или весьма чутких к пробуждению; таковы, например, люди чувствительные, а также те, которые много работают умственным способностями.—Ты, читатель наш, всегда береги покой и сон других, хоть бы иной был тебе вполне подчинен или послушен! Безвременно и вдруг можно нарушить чужой сон только по такой нужде, как некогда Апостолы решились разбудить спящего на корме лодки Учителя своего (Мрк.4,37-38). 

Раздел 6: Незаботливость о здоровье и долголетии своем и других

Пренебрежение объявленными предостережениями против эпидемии, особенно злонамеренное

«И прежде недуга врачуйся» (Сир.18,19). Здоровье есть драгоценный дар Божий. Это «свет жизни». Его вполне оценивать могут только больные, которым и не нужно ни чинов, ни капиталов, ни дворцов, алишь бы быть здоровыми и оторваться от постели: если войдем в госпитали и боль­ницы, то во всей силе и мы здоровые почувствуем цену здоровья, И так надобно всеми мерами хранить свое здо­ровье; например, вовремя какой либо свирепствующей бо­лезни не следует употреблять в пищу и в образ жизни того, что легко может вызвать болезнь. Грубое это заблуждение, будто «кому суждена смерть, тот сколько бы ни берегся во время ходящей болезни—заболеет и умрет». Нет; благоразумная предосторожность относительно пищи, занятий и движений, которая объявляется советом врачей, может предупредить развитие эпидемии, и разве только резкие перемены после прежней жизни или же излишний страх подвергнуть иного болезни. Как можем мы надеяться, чтоб Бог хранилнас, когда мы сами себя не храним, —когда предпочитаемзахворать и лечиться, чем зайти вперед ходящей болезни? Заблуждением надобно признать и то, «будто предостерегаться от болезни, которая очевидно послана Богом, как наказание за грехи, значит избегать наказания Божия». Здесь совсем не такое бегство, как бежит преступник, приговоренный к казни. От правосудия Божия, положим, убежать никуда нельзя; но стараться быть пощаженным от него, например, и посредством естественных предосторожностей,—это еще не вина. Никто не знает, кому именно суждено в общем наказании эпидемичес­кою болезнью умереть, как напротив каждый может ду­мать, что не все же умрут от этой болезни. Особенно не по-христиански поступают те, которые злонамеренно пренебрегают предъявленными мерами для предотвращения болезни; например, говорить, будто народная болезнь произошла от злых людей, будто карантинные правила со стороны правительства имеют целью не здравие народное, а что либо другое. В таком случае пренебрегают здравием не своим только, но всего народа, и преступно очень это нарушение карантинных правил, хоть бы оно не сопровож­далось вредными последствиями.—Христианин! похрани себя во время губительной болезни возможным для тебя, и указываемым тебе, хранением: тогда—веруй тому—Господь Бог будет хранить тебя великим Своим хранением.

Нехотение совсем лечиться в тяжкой болезни или же лечение у знахарей

«Не требуют здравии врача, но болящии»,—вот слова Са­мого Господа Иисуса Христа (Мф.9,12). Значит, лечиться позволи­тельно и помощь врача для больного необходима. А один из апостолов Христовых (Лука) был вместе и врачом (Колос.4,14). Рассуждение, будто «лекаря не помогут, если Бог не спасет»правильно в том только смысле, что при леченье не, следует исключительно надеяться на лекарей, которые действительно не спасут без помощи Божией. Успех лекарств, которые они дают, показывает нам ни более ни менее как то, что болезнь определена нам не смертная; и в этом случае должны мы смотреть на врачей, как на служителей милости Божией к нам. Но зачем же иску­шать Господа Бога желанием чудесного исцеления и обхо­дить средства против болезни Им же приготовленные в природе?—Если б лекарства помогли, то не Его же ли это была бы всемогущая помощь? кто вложил в какой либо маленький корешок, в какое-нибудь ничтожное растение целительную силу, как не Он, Творец наш? Если врачи спасают иных от угрожавшей смерти, кто же привел их к этому искусству тысячами вековых исследований и опытов, как не Бессмертный наставник всех (Сир.38,1)? А когда в иной болезни природа сама себе помогла, и разве было употреблено малое руководство больному со стороны врача, —кто опять, как не Творец, так устроил природу больного, что она среди явной опасности возобновилась одною внутреннею своею силою, кто как не Он—наделил при­роду этою силою?—Лечиться же, напротив, у знахарей или у старых женщин, которых искусство не засвидетельство­вано законным порядком или от правительства, а также врачевать самому себя тайными составами и в медициненеодобренными снадобьями: все это значит слишком не­брежно относиться к своему здоровью. А так, обыкновенно, относятся к нему люди суеверные, упрямые, сберегающие свои деньги на лекарства и лекарей. Если и умудряет Бог иных без науки лечить, то от одной какой либо болезни. А между темчасто знахарь берется лечить одним своим лекарством от всякой болезни: как же можно вручать ему свое здоровье и самую жизнь?—Христианин! Мы не читаем тебе медицины. Но Церковь не может не позаботиться и о телесном здоровье своих чад; потому что человек, как свою душу, так и тело, имеетот Бога; потому что при добром здоровье он более может делать добра. И тебе Церковь желает, прежде всего, чтоб ты, живя правильною жизнью, не нуждался в помощи врачей и лекарств. Но когда же застигнет тебя тяжкая какая болезнь, она внушает тебе скорее восстановить свое здоровье леченьем, только разумным и правильным.

Нетерпеливость в болезни

Между тем больной «Иов седяше на гноищи вне града» (Иов.9,8). Для него не было ни дома, ни больницы, ни больничной кровати, ни лекарств. Притом, болезнь его постигла после того, как сряду много бед обрушилось на его голову. Однако, этот праведник до конца вынес свою болезнь. А вот наша-то нетерпеливость на одре болезни: жалуются, что негде им взять для леченья врача; ропщут на медлен­ность леченья, когда начал пользовать врач; чрезмерно досадуют, что человекане имеют послужить им, да передвинуть их на постели; или же не довольны и самыми услугами окружающих: думают, будто здоровому не остается ничего терпеть, тогда как и уход за своенравным больным требует отнего великого терпения; тяготятся тем, что долго болеют, между тем как расслабленный нахо­дился в болезни 38 лет (Ин.5,5); представляют себе, что ни­кто больше их не страдает от болезни, тогда как есть страдающие гораздо более из числа знакомых же им, и только они не слышат рассказа о чужих страданиях; го­ворят, что охотнее понесли бы они другой крест или другое несчастье, между тем как не во власти человека определять себе то или другое посещение Божие. Такими нетерпеливыми во время болезни показывают себя чаще те, которые болеют в первый раз и для которых вообще страдания—дело непривычное. Но они своею нетерпеливостью только усиливают болезнь; обременяют семейных и родственников, которые ухаживают за ними, обременяют ненужными беспокойствами; а если служат им посторонние лица, то и отталкивают от себя прислуживающих: между тем надлежало бы им благодарить последних даже за самые малые услуги и своим образом беречь их. Чтоб во время болезни избегать всего этого зла или осла­бить его, чтоб не прогневлять Бога ина самом одре болезненном, мы должны преждевременно, в здоровом состоянии, размыслить о том или приготовить себя к тому: как же лучше можем сохранить непобежденным болезнью свой дух? Всамых же тяжких страданиях или вбо­лезненной своей беспомощности можем приближаться мыслью к Господу Иисусу Христу, Который «язвенбысть за грехи наша» (Ис.53,5); в этом общении чрез свои болезненные страдания с божественным Страдальцем мы найдем твердое подкрепление и утешение.—Болеющий телом христианин! Верю—верю я, что тебе тяжело сохранить терпение, если особенно болезнь твоя медленная, нервная и мучительная. Но умоляю тебя, хоть раз перенеси благодушно свою бо­лезнь и не погубляй мзды своей пред Богом чрезмерною нетерпеливостью!

Пренебрежение во время болезни и при обыкновенном лечении духовными врачевствами

«Разболеся Аса… болезнью зельнейшею: и ниже в немощи своей взыска Господа» (Пар.16,12), говорится к осуждению болевшего царя. Слово Божие дает нам заповедь: «злостраждет ли кто в вас, да молитву деет…. Болит ли, да призовет пресвитеры церковныя…» (Иак.5,13.14)).Итак, во время бо­лезни и при употреблении обыкновенных лекарств необхо­димы духовные врачевства. Это например: 1) Внутреннее сознание, что болезнь заслужена грехами. Она, и действительно, есть последствие греха. Имя ее в библии упоминается в первый раз тотчас за грехопадением наших прародителей (Быт.3,10). Если, же больной разделяете со всеми человечеством грех,если грешник он, как и все; то и несет вместе со всеми одинаковое наказание за грехи—болезнь (Рим.6,23). Не потому каждый болит, будто болезни неизбежное зло в природе человеческой, но по связи с болезнями грехов (Ин.5,14). Когда больной не усвоит себе такого понятия, т. е. когда не будет внутренне и глу­боко сознавать о себе пред Богом, что он «грешен и потому-то страдает от болезни»; тогда и Божие намерение не выполняется над ним относительно болезни, которая попущена ему, и страдает он от своей болезни вдвойне. Да; первейшее чувство души, или самое главное сознание больного должно быть обращено к тому, что болезнь его имеетсвязь со грехом. Прекрасно каждому винить себя за болезнь с этой именно стороны. Тогда-то «по множеству болезней моих в сердце моем утешения твоя возвеселишадушу мою» (Пс.93,19).—Затем, рассматривая себя и в частности, или отдельно от других, больной часто, если не всегда, нахо­дит первоначальную причину своей болезни в собственных погрешностях, внешних или внутренних, или же нравственных в тесном смысле. (Так, из десяти случаев, когда заболевает человек, разве однажды—дважды не сам он накликает на себя болезнь легкомысленным небрежением о своем здоровье, неумеренностью в телесных наслаждениях и т. п. На словах мы ценим свое здоровье, как первое благо в жизни: «здоровы ли», говорим мы, встретившись; «будьте здоровы», говорим при прощании. Но на самом деле очень мало дорожим своим здоровьем. Почти одни старые люди начинают с особен­ною осторожностью избегать всех причин, которые могут расстроить их здоровье, поступая на этот раз по­добно прожившемуся богачу, который после роскоши и ра­сточительности своей старается сберегать последние рубли). 2) Чтение больным—когда и сколько он может—библии, которую нужно назвать «духовною аптекою» для него, при чем более применительными могут быть псалмы (Пс.15,22,30,37,38,41,76 и др.) а из Евангелия те места, где описываются страдания больных и исцеление их Иисусом Христом (Лк.7,11-15; 8,40-56; 14 и 15 и мн.др.). Тут же должно быть размышление о будущей жизни, которому благоприятствует досужное время болезни. 3) Служениемолебна, а для кого возможно и особой литургии, «о недужном», как это по­лагается в чинопоследовании молебных пений. 4) Обраще­ние к святым целителям: Пантелеймону, Косме и Дамиану или же к тем святым, ккоторым верующий—больной привык во всякое другое время обращаться, — а также мо­литва пред чудотворными иконами, где они есть. 5) Призывание благословения Божие ина искусство врача, который лечит, и на силу лекарств, которые прописывает врач икоторые нужно принимать каждый раз с крестным знaмeниeм.  6)  Принятие таинств исповеди  св. причащения и елепомазания. Оно должно быть, прежде всего, искреннее, с верою, а не по такому земному желанию, чтоб избавить себя и родственников от судебно-полицейских дознаний. Затем—без замедления, когда сознание остается полным и нет еще особенного ослабления духа от телесной болезни, когда дух заранее может утвердить свое господство над слабеющею плотью. (А то как, например, в болезни с воспалением мозга—у больного надобно уже ловить мгновения, чтоб он успел помириться с Богом). Несуеверное, или с боязнью и неохотою до такой степени, что сказать слово: «нужен священник» как бы значит произнести себе или выслушать от других смертный приговор. Наконец, в продолжительной болезни надобно стараться принять исповедь, а особенно св. причащение, несколько раз, чтоб более ободрить свой дух и успо­коить сердце, особенно в страданиях такого рода_; которые слишком расстраивают состояние души. (Так, например, в болезни печени человеку представляется все в черных красках: тогда видим мы больного особенно строптивым, раздражительным, нетерпеливым и упрямым. В болезнях желудка замечаются особенное уныние, робость, а в нервных—крайне падает его воля, ослабляется действование умственных способностей).

Все эти духовный средства, укрепляя и спасая душу, всегда благодетельно действуют вместе с тем и на те­ло,—восстанавливают больного от болезни или только вре­менно облегчают его в болезненных страданиях. Если присмотреться к его положению со стороны духа, то увидим, что дух его каждый день, а то и каждый час, пе­ременяется: то он делается скучнее и печальнее, то его вид просветляется. И вот здесь-то самое могущественное влияние имеют духовные христианские врачества! Проницательная и добросовестная медицина всегда засвидетельствует об этом влиянии христианских утешений на душу больного, как и о пользе его относительно выздоровления для тех, которых болезнь еще не к смерти. Для такой медицины, или для умного врача-христианина, телочеловека не животный только организм наравне с телами бессловесных, но сосуд принаровленный к высшему, ду­ховному и вечному назначению.—Как же после всего этого ошибочно и погрешительно поступают те больные, ко­торые пренебрегают во время своей болезни духовными врачествами или только медлят прибегнуть к ним,—ко­торые ближе поставляют себя к врачам телесным, а не ко Врачу душ и телес! Рецепт врача еще может быть малополезен для них или же по ошибке прямо вреден; однако не боятся они призвать врача. А пособия веры во время болезни—еще повторим—всегда будут полезны душе и телу, и священник ни в каком случае не принесет к ним вредного или опасного врачевства. — Христианин! если тебя постигнет тяжкая болезнь, почитай дороже всего евангельские врачевства и не полагайся безуслов­но на врачей, чтоб чрезмерною надеждою на них не продержать себя дольше в постели или не лишиться совсем выздоровления, как лишился его царь Аса.

Раздражительность и ярость, умаляющая дни

«Рвение и ярость умаляют дни» (Сир.30,26). Раздражительность, гнев, досада, злопамятство, злоба, вражда, все это не одно и то же, хотя и сходственны между собой. Но по отношению к здоровью из всех видов гнева больше вредит раздражительность. Иначе она может названа «горячностью, вспыльчивостью, желчью». Ярость – высшая степень ее. Отличительное в ней вот что: быстрота – кратковременность. Она составляет «вскипание крови около сердца». Отсюда и естественен вред от нее для здоровья. Сердце воскипит и кровообращение ускоряется. И пусть бы темоканчивалось дело. Но в раздражительности есть другая отличительная и свойственная черта: частовременность и как бы непрерывность гнева. Еще не успел человек успокоиться от первого гнева, и при новом поводе к нему снова гневается, как бы кипящая в горшке вода. Это-то самое и препятствует восстановлению его истощенных сил. Отсюда раздражительный, обыкновенно, болеет и худеет. Раздражительность его тем более вре­дит ему и виновна втом случае, если он не исправ­ляется от нее, имея слабое здоровье, или после того как понес в своей жизни величайшую скорбь, которая спо­собна была бы сделать его терпеливым (Рим.5,3). Что до ярости, то это гнев по преимуществу телесный, или обнаружен­ный (Пс.57,5), хотя также до полноты гнева она не достигает. В ярости сильно изменяется вся наружность человека. Гла­за ярого наливаются кровью, волос подымается, у одних лицо бледнеет, а у других багровеет, дыхание делается тяжелым и громким, ноздри как-то расширяются, зубы иной раз скрежещут, руки производят всплескивания или стучат, ноги движутся на топот. Если в эти минуты по­ставить человека перед зеркало; то он не узнал бы или устыдился бы самого себя: «муж ярый (прямо сказано) не благообразен» (Пртч.11,25). После такого разгорячения появляется на человеке пот, а утомление чувствуется им в высшей степени. – Скажите: не убийство ли это самого себя? На умаление ли дней жизни, хотя и незаметное – медленное и никак не намеренное? Христианин! как всякая страсть развивается от повторений, так и подавляется она устранением случаев про­являться ей. Когда, например, мы бываем у посторонних лиц или в дороге: тогда совсем не раздражаемся, сты­дясь новых лиц и не видя около себя тех, вобращении с которыми привыкли мы раздражаться. Будем же избегать всех случаев и встреч к раздражению, будем отнимать пищу своего раздражительного характера, и он сам собой исчахнет.

Усвоение себе угрюмого характера

«Мужу печальну засышут кости» (Пртч.17,22). Можно быть угрюмым к пустым развлечениям и вредным удовольствиям жизни, но не к чистым радостям ее, как например, наслаждение прекрасною природою, обращение с добрыми и умеренно-веселыми людьми, домашний семейный круг. Угрю­мый характер вредит процветанию жизни, превращает чистый жизненный ручей в стоячее болото. Множество испытанных в жизни измен со стороны людей; мысли в заботы о будущем для себя или для семьи и страх за будущее:—все это не вполне же справедливые причины к усвоению себе угрюмого характера.—Христианин! ты  пом­ни наставление: «благодушествует ли кmo, да поет» (Иак.5,13).

Многоядение и многопитие без сытости

«Во мнозех брашнах (во многоядении) недуг» будет, и пресыщение приблизит даже до холеры» (Сир.37,33). Сыт человек, а все еще продолжает есть; пил он столько (чаю, пива и т. под.), что казалось бы не должно быть никакой жажды, а все еще он продолжает пить. У него забота не о том, чтоб быть сытым и не чувствовать жажды, чтоб под­крепить свои силы пищею и питьем. Он не держится благоразумного правила: по мере и качеству своих трудов то увеличивать, то уменьшать количество своего пи­танья. Страдая недугом многоядения и многопития во вся­кое время, он любит только испытывать приятное ощущение от стола (от процесса питания), — любит быть дольше в том состоянии, когда ему естся и пьется. Та­кое многоядение и многопитие, во-первых, недостойно че­ловека: не для пищи человек живет, а пища дается ему Богом для поддержания жизни. Затем, его чрезмерная сытость вредит здоровью. Кто есть и пьет до переполнения своего желудка, и особенно при этом с малыми про­межутками времени, или весьма часто, а таким образом, не дает отдыха своему желудку, не оставляет желудок нисколько пустым: хоть истощает силы желудка, подвергается порокам пищеварения и не столько ест, сколько сам сне­дается от хлеба, худея и получая худые соки. И невин­ное питье вредить здоровью, если бывает в излишестве, частовременно или не своевременно: от него желудочный сок разжижается и пищеварительная сила желудка также ослабевает. Да; как временное невоздержание в пище (большие, роскошные обеды), так и привычное (т. е. обжор­ство) не помогают. Нас питает только та пища, которая сваривается, а не все то количество ее, в каком потре­били мы ее. Хоть много мы съедаем или выпиваем, но только немногое, а остальное просто пропадает.—Читатель! Помни, что умеренная и по преимуществу простая пища, без разных приправ и пряностей в высшей степени полез­на для здоровья: поэтому и диета во время заболевания, ука­зываемая самою природою, бывает, одним из первых лекарств против болезни. И так ты, любя свое здоровье и сберегая его, как дар Божий, избегай многоядения и многопития (О вреде их в нравственном отношении было сказано в своем месте, именно – в рассуждении о плотской страсти и в учении о церковных постах (см. заповедь 4)).

 Скверноядение в разных видах с сознанием

Оно состоит: а) В принятии пищи или питья, которые запрещены в законе Божием; это например, чайка или мо­локо от животных, имеющих нераздвоенные копыта (Лев.гл.11). Подобная пища называется в слове Божием «осквернением душ» (Лев.,11,44). Но, без сомнения, как запрещенная она вредна и для здоровья; например, мясо свиней, которые не жуют жвачки и поприроде нечистые животные, самая трудноваримая пища; от него происходят нечистые соки, б) В принятии пищи и питья вместес собаками или кош­ками (с одной тарелки), затем—из неомытых и скверных сосудов (Лев.11,23), из такой муки или соли или воды в колодце, которые осквернились прикосновением к ним нечистого животного: в таком случае освящаются по чиноположению церковному, и сосуды и хлебные припасы оскверненные и сами люди скверноядшие. в) В ядении и питье вместе с такими людьми, которые почитаются не­чистыми, например, идолопоклонник и вообще некрещенный, а также еретик (1Кор.5,11). Впрочем в случае нужды не возбраняется есть вместе с этими людьми, а также не постав­ляется в вину принять пищу прямо из рук язычников, если б кто находился в плену у нихи в подобном тому положении (Григ.неокес.пр.1); в таком разе «вместо большего зла избирается меньшее», г) В принятии пищи, которая хоть сама по себе не запрещена законом Божиим, но оскверни­лась, быв принесена вжертву идолам (1Кор.11,28). Наконец: д) в ядении питье среди бесстыдных песен, пляски и музыки, которые нарочито придуманы и употребляются по найму или домашним образом для удовольствия во время стола (Ис.5,12 снес 7 всел.22).— Для нас же с тобой, православный христианин, скверноядение во всех этих видах, кроме вреда здоровью, несвойственно в высшей степени еще и потому, что мы приступаем к божественной трапезе Христовой, что и обыкновенная, домашняя трапеза наша должна напоминать нам ту духовную трапезу!

Ношение одежды, вредной для здоровья 

«И сделал Бог Адаму и жене его, одежды кожаные, и одел их» (Быт.3,21). Давая жизнь человеку, Творец не имел намерения одевать его. Первоначальным назначением одежд было чувство стыдливости, которое требовало прикрыть обнаженные тела, и защита от воздуха и прочих стихий. Но греховность и суетность человекадопустили и постоянно допускают в одеждах различные видоизменения, сверх естественной необходимости в них или искание лучшего и изящного или различия сословного. На этот раз почти рука об руку идут греховность одежд со вредом их для здоровья. Здоровью удовлетворяет, вообще говоря, одежда просторная, покойная, которая не стесняет тела в движениях, не прижимает или не трет частей тела и нагревает его соразмерно, а главное, соответствует времени года, климату и погоде. Между тем у нас многие и многие из одежд, особенно женского пола, так и говорят о том человеке, который носит их, что этот человек не желает себе здоровья и готов лучше умереть, чем одеться не по моде. Так, например, относительно материииные носят (на этот разтолько по недоумению и по привычке) – носят непосредственно на теле шубы и шерстяные ткани, которые между тем излишней теплотою расслабляют тело и с трудом пропускают сквозь себя испарину. По формеодежд: вредна перетяжка (шнуровка), которая более или менее остается и доныне, как у женского пола так в своем роде и у мужчин, особенно около груди и живота. Она затрудняет дыхание, препятствует кровообращению, а отсюда производить биение сердца и вообще стесняет развитие тела. Поднятие (в при­ческе) волос кверху вместо более естественного направления их к задней части и по сторонам, а также мно­жество шпилек и булавок при головных уборах, — про­изводит головную боль и нервные припадки. Шарфы на шее у мужчин, даже и не в мороз, заставляют держать шею кверху и вытягивать ее, частью задерживают в шейных сосудах проходящую кровь, которая вместо того приливает к голове, и предрасполагают к действительной простуде. Относительно климата и времени года:в северном климате носят те же платья и наряды, которые употребляются за границей, в теплых странах, преимущественно во Франции, где возникает мода на эти наряды и оттуда она переносится в Россию; таковы, например, пуховые шляпы у мужчин и воздушные шляпки с неувядающими цветами у женского пола, которые носятся зимой и в которых ожидают подолгу экипажей у подъезда; такова узкая и легкая обувь на ногах в зимнее же время, между тем как ногами-то человек главным образом и соприкасается холоду. Отсюда легко наживаются горячки, воспаления в голове и легких, чахотка и ревматизм в ногах. (Но по русскому климату гораздо вернее и полезнее были бы вместо легких головных покровов маховая шапка или повязка головы платком, вместо безрукавого немецкого плаща — бекеш, вместо батистовых сорочек — ситцевые). Читатели и читательницы! не следуйте вопреки опыту и здравому рассуждению в ваших одеждах одной суетности и моде, чтоб не ослабить вредными одеждами и без того некрепкое ваше телосложение. Повторяем: избирайте и носите такие одежды, которые дают вам свободно дышать, без всякого затруднения двигаться и действовать, зимой достаточно греют, а летом прохлаждают. (В первом случай по материи — могут быть, если дозволяют средства, одежды суконные и шелковые, а по цвету — темные и черные, всасывающие в себя более теплоты; во втором — белые и светлые, которые отражают от себя солнечный свет и таким образом прохлаж­дают). При этом тех одежд, которые удовлетворяют здоровью, и не меняйте быстро в общем во имя — только новизны. 

Пренебрежение опрятностью, чистоплотностью и другими условиями для сохранения здоровья

«Да будет и внешнее их чисто» (Мф.23,26).Сколько вредят люди своему здоровью и долговечности, следовательно, погрешают против своей жизни—Божиего дара,—когда неопрятно содер­жат свои дома, да и сами на себе не соблюдают надле­жащей чистоплотности, не пользуются возможными средствами для укрепления своего тела! Так, прежде всего еще и не стараются поселиться на высоких местах, а особенно умеренно-высоких, где воздух легко и скоро очищается вет­рами, где отдалены земные испарения в хорошая вода. Между тем, без нужды устраивают себе дома или на болотной почве или с большим углублением в землю, да и тут с недостаточным основанием (фундаментом), так что земная сырость по этому основанию прямо проходит в стены дома (окна нужно бы обращать в северных странах на восток, а в южных—на северо-восток). Делают под домом помещения для домашних животных; редко метут свои храмины: не отдаляют от жилых своих помещений зловоний, которые кроме неприличия портят воз­дух в комнатах и на дворе; загромождают двор свой нечистотами; не возобновляют по временам воздуха в погребах, где хранятся материалы для пищи, оттого скоро и гниющие; подолгу не чистят колодцев или не допускают быть там течению воздуха, вследствие чего вода делается соленою.—Нечистоплотно содержат самих себя, свою кожу, которая отделяет от себя испарину и пот, составляет главную опору нашего здоровья. А нужно бы так содержать в чистоте свою кожу: умывать и обливать тело, особенно в жаркое время и в жарком климате (польза умыванья доказывается и тем, что у некоторых верований оно вменяется в строгую религиозную обязанность); принимать ванны, которые могут быть или умеренно-теплые или умеренно-холодные, или же паровые (русские бани); делать купанья в реке, а при неумении плавать—в купальнях, которые впрочем уместны и при банях, но пользы которых не могут заменить бани. Только все эти действия, поддерживающие чистоплотность и дающие после себя почувствовать человеку освежение и крепость тела, если употреблять ихс осторожностью, все они не должны сталкиваться с пищеварением, но быть или до стола или же чрез несколько часов после стола.—Дышать спертым воздухом. А таков особенно воздух в местах увеселительных (например, и в театре). Здесь от скопления народа воздух слишком напитывается животными испарениями, а таким образом, излишнею суммою воды и углекислого газа производит в слабых людях кружение головы, стеснение груди, трепетание сердца, слабость тела. (Но не таков воздух в Божием храме, в который призывают христианина нужды духовные и долг богопочитания. Там и при многочисленном собрании народа воздух отлично очищается курением росного ладана, не говоря уже с духовной стороны о том, что и самое дыхание предстоящих бывает более или ме­нее чистое, легкое, а не страстноеи греховное. Там и огонь при множестве свеч, держимых в руках, и в тесноте народа, как например, во время пасхальной заутрени, никогда почти не производит вреда).—Не имеют или мало имеют движения физического на открытом, свободном воздухе, отвыкают быть на природе. Между тем умеренное движение на улице, т.е. только, бы не до утомления тела, не до изнурения пищеварительных органов и не до притупления самых умственных способностей, такое движение и прогулка каждый день пред обедом или же утром и не поздним вечером весьма полезно действуют на здоровье. Они сообщают всем действиям тела легкость, правиль­ность, а духу свежесть, отдохновение. Они излечивают от болезней, например, от слабости нервов и полнокровия, и от некоторых душевных. Они в особенности предотвращают простуду, столько обыкновенную у нас болезнь; потому что лучшее средство от простуды каждый день несколько позябнуть. Наконец, некоторые быстро переходят от жара в холод и обратно; употребляют прохладные напитки при разгоряченном теле,например, на балу, в клубе после усиленных движений; не стараются сохранить в целости свои зубы (очень важное условие для долговечности). И такой образ жизни ведут не от бедности, а от скупости, или же по лени, по небрежности, далее по предрассудку какому.—О, благоразумный христианин! не пренебрегай и этою наукою: как сохранить здоровье, как упро­чить его для старости. Старайся узнать и затем применять кделу хоть самые основные условия к сбережению своего здоровья!

Чрезмерная изнеженность в жизни

«Во всем представляющее себе…в терпении мнозе, в скорбех…, в теснотах» (2Кор.6, 4-5). Кроме того, что чрезмерный покой и довольство несвойственны нам в настоящем падшем состоянии,они вредны и для телесной жизни. На­прасно стараются устранить в обстановке своей жизни вся­кую тяжесть, всякое неудобство и окружают себя негою, и в физическом и нравственном отношении. Физическую негу составляют: покойная мебель, чрезмерно-теплое со­держание себя и боязнь каждого сурового ветерка, пища боль­шею частью уже переваренная, или утонченная с помощью поварского искусства, чувствование каждой малой усталости и малой головной боли, привычка лечиться и т. под. К душевно-нравственной неге относятся удаление от себя всякой сколько-нибудь обременяющей заботы, бегство от неизбежной даже тревоги, например, от грома летом и нечаянных пожаров, словом—жизнь как бы в виде игры. Если подобные опыты всегдашней изнеженности еще нельзя назвать средствами, прерывающими жизнь; то, несомненно, они укорачивают ее и тем опаснее, чем менее приметны и страшны. Чрезмерная и постоянная изнеженность в жизни, обыкновенно, раздражает органы и силы человека, или делает их слишком чувствительными, слабыми, предрасполагает человека к болезням. Она особенно вредна для людей молодых, которым еще легко нежиться в чужой счет (у родителей), а трудно будет, когда должны будут содержаться собственными средствами. Слишком изнеженный, как ж ленивый, не пользуются долговечною жизнью. На сточеловек, которые дожили до глубокой старости, отказывая себе во многом волей иди по неволе, мы не найдем и одного такого, который бы всегда жил во всякой неге, и достиг престарелых лет. Таким образом, читатель, не желай себе чрезмерной изнеженности и в отношении к твоему здоровью.

7. Семь дел телесного милосердия к ближнему

О человеколюбии вообще

Православная Церковь определила по семи дел милосердия к ближнему, телесного и духовного, как особенные обнаружения христианской братской любви. В этом определении она имела в виду двоякую природу человека, до которого относится оказываемое милосердие; в выборе самых дел милосердия она руководилась евангельским текстом о последнем суде и вообще словом Божиим; перечисляя те и другие дела милосердия, желает тем более напечатлеть их в нашей памяти и тем вернее обязать нас к исполнению их, подобно тому, как в деловых каких-либо бумагах или в обыкновенных письмах мы поставляем другим пункты с тою именно целью, чтоб даны были нам ответы прямые и полные, так как люди любят уклоняться в ответах. Это прекрасное исчисление дел милосердия полезно для нас еще и тем, что в нем каждый из нас видит возможность оказывать ближнему, если не ту, то другу. И третью милостыню. И действительно, милосердие к ближнему в смысле милостинных дел есть необходимый долг каждого христианина. Оно имеет неразрывную связь с самою верою (Иак.1,27). Где чистая право­славная вера, так последствием ее является чистое же милосердие к ближнему. Впрочем, и не одно и то же: вера и доброта к ближнему. Иногда неверие или маловерие говорят к успокоению себя: «что мне догматы и заповеди веры? Вот вся моя вера: делать добро человеку!» Напрас­ное успокоение! Добро делает человеку или оказывает другим свое человеколюбие и магометанин. В этом смысле человеколюбие (гуманность) и милосердие христианское имеют большую разность. Укажут ли на примере Корнилия сотника, который был язычником, значит, не имел правильной веры, и, однако, заслужил Божие благоволение делами своего человеколюбия? Да; человеколюбивые дела Корнилия прямо названы милостынями. Но только впереди их поставляются молитвы его: «молитвы твоя и милостыни твоя, взыдоша на память пред Бога» (Деян.10,4). А молитвы уже предполагают веру и не могут быть без веры в Бога, хотя, положим, эта вера в самом Корнилие была неясная или как только естественное неведение. Нет! православная вера должна быть сама по себе, а человеколюбие само по себе. Но чтоб человеколюбие было христианскою добродетелью, чтоб удостоено было награды (награда же за него Царство небесное), для этого-то и требуется чистая, живая вера. Спаситель, призывая милосердых к царству небесному, говорит: «понеже сотворите единому сих меньших, Мне сотвористе» (Мф.25,40). Значит для оправдания на страшном суде делами милосердия, для вечной награды за них, нужно быть человеколюбивым (гуманным) собственно с мыслью о Христе, с любовью ко Христу и с любовью чрез Христа к ближним. (Отсюда прекрасный, истинно православный обычай простолюдинов при подаянии милостыни бедным крестить­ся и говорить: «примите Христа ради!») Значит, вместе с тем, не столь легко получить царство небесное в награду за дела милосердия к ближнему, как думают некоторые и потому считают на сей раз счастливыми богатых людей, которые имеют-де средства быть милосердыми. Где чистая вера и теплая любовь ко Христу, там предполагается готовность исполнять всякую заповедь еван­гельскую, всякое правило церковное. И, следовательно, там бывают и молитва, и самоотвержение, и лишение себя во многом. Милости и милостыни наши ко ближним в сравнении с другими добрыми делами, только скорее преклоняют на милость к нам самим Господа Бога (Евр.13,16), искупляют наши грехи (Дан.4,24). — После этого понятно также, что милостыня бедным по поводу увеселений (после спектаклей, аллегри в каких-либо других забав и игр) не для Христа да и со Христом, или с благодатью Христа (Иоанн.15.5). А на увеселения будто можно ходить со Христом? Посему милостыня после, так называемых, «благотворительных увеселений» разве только есть дело человеколюбия: у многих и многих здесь нет и мысли о бедных, трогающей сердце и привлекающей к пожертвованиям. Притом, и человеколюбие это такое, которым унижается человече­ское достоинство бедных до того, как питали бы животных крупицами, падающими со стола (веселятся-поте­шаются, и бедным оставляют куски хлеба или объедки). Для чего же смешивать святую милостыню с суетными увеселениями? почему бы святое не творить особо? — Ты, пра­вославный христианин, остановись на том, что чистое человеколюбие (гуманность) не может быть вне пределов веры и что доброта к ближнему не заменяет веры, ни есть самая вера, напротив — без веры она всегда нечиста и непрочна. Чтоб угодить Господу Богу каждым делом милосердия в отношении к ближнему, чтоб удостоиться за милосердие вечной награды, ты милосердствуй для Хри­ста, с приближением себя ко Христу в духе веры и любви, с живым припоминанием себе Его слов: «Мне сотвористеl»

Алчущего напитать

«Взалкахся бо, и дасте Ми ясти» (Мф.25,35). Одни из телесных милостынь относятся к сохранению жизни ближнего, а другие к особенным бедственным (критическим) обстоятельствам его. На самом первом месте полагается на­питать голодного. Кто это голодный? Каждый, которому не откуда и не на что взять пищи, хоть бы он был вовсе не бедный. В таком голодовании может оставаться иной всего на один день. Милосердый христианин и предлага­ет ему свой стол, видя его голод, и если делает это без надежды на взаимное хлебосольство, то уже по еван­гельски питает алчущего. Затем, здесь разумеются про­должительно голодующие, хоть так же еще не нищие; это, например, семья, которой глава питатель болен или отлу­чился или слаб силами, так что не может один справиться с пропитанием семьи. На сей раз особенно умест­на тайная милостыня, которую заповедует нам Евангелие (Мф.6,1-4) и пример, который видим в жизни свят. Николая Чудотворца, бросавшего ночью кошелек с золотом к обедневшему отцу семьи. (К сожалению, только иные из простолюдинов относительно тайной милостыни держатся предрассудка: думают, будто ночная милостыня, хоть бы была и малая, равняется большой—дневной. Мало того. Прибегают и к лукавству: чтобы не подать большего, нарочито подают ночью и что-нибудь слишком малое, например, кладут под окно сухарь). Далее: есть голодающие случайно во время неурожая, которым требуется помочь уже общими силами ж без замедления, в пользу которых, кроме Церкви, и правительство приглашает к пожертвованиям. Наконец, есть всегда или на неопределенное вре­мя голодные, как, например, престарелые и беспомощные обо­его пола, вдовы с малыми детьми и малые же круглые си­роты. Такие голодающие сами придут к нам и попросят у нас хлеба. Христос Спаситель, напитавший пятью хле­бами пять тысяч человек, с благоволением принимает и от нас каждый кусок хлеба, который мы подаем во имя Его. Но кто имеет состояние, тот прекрасно сделает, если будет по временам собирать к себе в дом нищих и кормить их у себя, например, во дни воскресные, по случаю своих именин или поминовения близких родственников. (В древности равноапостольный Константин на такое кормление нищих употреблял чрез служителей Церкви в год до 8 тысяч хлебов). Господь наш по Своему примеру прямо заповедует нам такое прекрасное гостеприимство: «когда делаешь при, зови нищих, увечных, хромых, слепых» (Лк.14,13). И что же тогда? «И блажен будешь, что они не могут воздать тебе» (Лк.14,14). Ныне у нас развита более общественная благотворительность, чем частная. Но и там, где устроены богоугодные заведения, где единоличная милостыня заменяется общественною, и там даже представляется возможным сверх этого буквально исполнить евангельскую заповедь о питании алчущих. Тем более эта заповедь удобоисполнима в малых городах и селах. Повторяем: прекрасно во многих отношениях это кормление у себя алчущих. Почему же?—Потому что иное дело только распорядиться о милостыне, отделить из кошелька несколько копеек или рублей для нее, и иное послужить собственными руками нищим. Иное дело выполнять мило­стыню заочно, на листки бумаги, в котором предлагают подписать пожертвование на приют нищенский, и иное вести милостыню лицом к лицу, с живой нищетой, сидеть и ухаживать около нищих. И первое хорошо, а последнее еще лучше. В последнем случае человек гораздо более развивает в себе христианскую доброту и человеколюбие. Словом, в непосредственном нищепитании вполне чувствуется сила слов: «блаженнее есть паче даяти, нежели приимати» (Деян.20,35). Тогда более счастливым сознает себя не тот, кто питает, но кто питает. Это блаженство – счастье скрывается и в сознании очевидной добродетели и в радости за голодного, который остался доволен трапезой, и в утешении своей совести. Да такою (животною) милостынею и злоупотреблять нищие не могут. Злоупотребляющим нужны не хлеб-соль для утоления голода, а деньги, которые бы они могли обратить на прихоть. Денег же здесь нет: так тунеядцы и изобличают себя здесь явно тем, что не приходят к нашему столу. – Милосердная христианская душа! Не отвечай: «Бог даст» просящему у тебя не дневное пропитание, если можешь подать не всем, так хоть некоторым просящим, и если не имеешь очевидной причины признать просителя за тунеядца. Отвечая так, ты отсылаешь от себя нищего – голодного к Богу, между тем, как Бог к тебе посылает его. Итак, во имя Божие, с верою во Христа, не откажи голодному! От такой ми­лостыни вполне освобождаются только нищие же, да еще те, которые истинно могут сказать о себе: «мы оставили все» (Мф.19,27), т. е. какие-либо пустынники или миссионеры-проповедники. 

Жаждущего напоить

«Возжадахся, и напоисте Мене» (Мф.25,35). Кто это жаждущий? Всякий, кто хочет пить, но сам почему-либо не может уто­лить своей жажды; например, проходящий куда или нуждающийся в питье воды (как весной) из колодца, из источника, которые могут быть не общим владением, подобно реке, а принадлежать известному хозяину, находятся на дворе его. Какого рода питье разумеется здесь? Прежде всего естественное, или простая вода («студены воды», сказа­но (Мф.10,42)), которую всякий имеет. Затем, может быть принято здесь питье и несколько искусственное, как квас, более утоляющий жажду (Иоанн.19,28-29), даже иногда важное для привыкших к нежному, как чай. Но во всяком случае питье невинное. Почему же оно вменяется в услугу? В Пале­стине за скудостью вообще источников и чаша студеной воды томимому жаждой могла считаться благодеянием; кроме того, здесь принимается во внимание некоторый труд, например, сходить за водой или почерпнуть воды, как черпала и наливала Ревекка посланному от Авраама (Быт.24,26). Соб­ственно же Господь Бог обещает награду даже и за та­кую ничтожную милостыню вот почему: чтобы расположить нас вообще к человеколюбию, чтобы и сами бедные или нищие, которым обыкновенно делается милостыня, знали (и исполняли), как и они не лишены, в свою очередь, оказать милосердие к ближнему, потому что легко могут при­нести или подать напиться жаждущим. А главное вменя­ются здесь в заслугу внутреннее побуждение и расположение, т.е. и опять вера во Христа: «во имя Мое, яко Христовы есте» (Мрк.9,41), а также братская духовная общительность. Отсюда уже видно, что не всякое напоение жаждущего вменяет заслугу пред Богом, что множество самого вкусного и также бесплатного питья для утоления невинной жажды, например, во время прогулки в саду какого-либо богатого человека не стоит и одного стакана воды. Но все ли и всег­да оказывают даже такое малое милосердие ближнему? Бывает, одни скупятся напоить, другие ленятся, третьи пред­лагают питье окислов, негодное, которое притом дается за деньги (не вышел запас питья, а нужно выручить за него деньги, как при железных дорогах, и угощают окислым). Но редкие-редкие утоляют жажду ближнего с верующею мыслью о Христе. Христианин! подивись милосердию Божию: как оно и за стакан воды обещает воздаяние, как ищет только, за что бы нас наградить!

Нагого одеть

«Наг, и одели Меня» (Мф.25,36). У евреев нагим назывались не­достаточно прикрытые от холода и зноя, а также и слишком худо одетые (Деян.19,16; Иов.22,6). Того же рода нагие, т.е. а) дрожащие от холода и стужи и б) ходящие в рубищах, в лоскутках, разумеются и здесь. Летом и солнечная теплота дополняет одеяние нищего. Зимой же он зябнет, дрожит и близок к простуде; потому что и на плечах-то у него тонко и на всем телe коротко и на ногах просто. А если он вместе с тем и несыт, то в зимнее время больше чувствует суровость воздуха; потому что кровь от скудной пищи мало его греет. И так, почему бы нам не уделить от себя в пользу полуобнаженного хоть одну из своих одежд, которых полон гардероб? Но если не всегда готовая одежда может прийтись по плечам полуобнаженного (нищие малютки обыкновенно закутываются в длинных подаянных кафтанах): то почему бы богатому человеку не иметь у себя в запасе теплые одежды, обувь и рубашки, чтобы в случаи нужды тотчас же одеть полуобнаженного? (В редкость такие умные христолюбцы). Затем, как же это допустить, чтоб ближний наш ходил в таком рубище, которое скорее можно положить на пол, под ноги, чем на плечи творения, созданного по образу Божию? как видеть нищего в тех же лоскутках и в той же черно­те даже во дни великих праздников или же когда он приступает к святым тайнам Христовым? (Рубашка не сходит с плеч несколько месяцев и пожелтела от пота, а обувь снизу пустая…) И так и на сей раз «имеяй» только «две ризы, да подаст не имущему» (Лк.3,11). О праведном Товите говорится, что он был «одеяние нагим» (Тов.1,17). Божия Матерь и последние две одежды свои отдала двум вдовам (Четь-Мин.15 авг.) И ты, милосердый христианин, не откажись, если можешь, надеть на плечи полуобнаженного одну из собственных твоих или же купленных тобою одежд. Тогда ты оденешь Самого Христа: тогда, поверь нам, эта риза или только нижнее платье—рубашку, которые будут поданы тобою нищему и в твоих же может быть глазах надеты им, будут всегда с приятностью вспо­минаться тебе! 

Прийти к заключенным в темницу

«В темнице бых, и прридосте ко Мне» (Мф.25,36). Темница есть место для укрощения воли таких людей, которые свою волю обращают на зло и во вред другим. Там сидят обидчики, обманщики, воры, грабители и убийцы. Скажите: «они сами виновны в своей участи; стоять ли они посещения?» За преступления и пусть судить их закон: а долг христианина оказать к ним милосердие, потому что «любовь» христианская «не радуется неправде, а сорадуется истине, …любовь долготерпит…, всему верит» (1 Кор.13). Если и сам судья приходит к арестантам, то обращается с ними не как судья (потому что не здесь его судейское место), а как только человеколюбивый посетитель. Даже первая осторожность каждого (частного) посетителя тюрьмы должна быть та, чтоб не любопытствовать: кто и за что здесь содержится. Нет! И преступники темничные для нас ближние, и в отношении к ним лежит на нас долг ближнего. Почему они нам ближние? потому что они нуждаются в нашей помощи: а притча евангельская о самарянине показывает, что мы сами к тем-то и бываем искрен­но ближними, которые требуют от нас особенной по­мощи (Лк.10,36). Притом, в числе несчастных, которым мы обязаны оказывать свое милосердие, заключенные составляют особенность: эти люди связаны по рукам и ногам не могут сами просить нас о помощи, как просят ее нищие и бедные, приходящие к нам на дом; они от нас за крепкими стенами и, сколь бы ни вопияли о какой-либо своей нужде до нас, голос их будет слышаться только ими самими. Затем, как же можем мы перестать считать их ближними, когда между ними может быть найдены невинные? Ведь и Иосиф долго сидел в темнице, между тем как сидеть бы ему на троне царском. Наконец, пусть будут они совсем посторонние для нас, пусть они закоснелые и вполне виновные преступники. Но их темничное состояние напоминает нам о возлюбленном Спасители нашем. В каком смысле? В том, что Спаситель наш также был за наши грехи в темничных узах, а невидимо и доселе пребывает, как обещался, с заключенными.

Впрочем, не столько вопрос о сочувствии к заключенным требует доказательств, сколько может за­труднять практическое применение этого вопроса. Вот первые христиане по простоте времен и чрез подарки стражам темницы могли еще входить к заключенным. А ныне темничные двери широки только для тех, кото­рые имеют несчастье дойти до преступления, да еще для лиц, заведующих темницами или служащих в них. А Христос Спаситель в отношении к заключенным, главным образом, заповедует нам посетить их. Как же после сего быть? Если мы не имеем права и дозволения входить в острога, в таком случай можем мило­сердствовать заключенные чрез тех, которые по праву входят туда. Это так называемые, директоры тюрем, а также и священник тюремной церкви. Новый вопрос: «чем же мы окажем свое милосердие заключенным? не излишни ли будут наши услуги им»? Действительно, во многих темницах заключенные сыты, одеты и пригреты. Но можно найти им милостыню другого рода, для которой средства замка не всегда или везде бывают достаточны. Например, одарите их крестиками на грудь; дайте им в каждую комнату по молитвеннику, чтоб они молились утром и вечером, читая вслух молитвы; доставьте им возможность видеть у себя пред иконой горящую лампадку или свечу, особенно для больных, которые не могут пойти в цер­ковь, хотя бы церковь была внутри темничного дома, и осо­бенно на годовые праздники, как Рождество Христово и Пасха, еще во время «стояния страстей» и заутрени в ве­ликую субботу; дайте им средства вознаградить за труд такого между ними грамотного, который бы в палатах больничных читал два-три раза в неделю акафисты для больных, способных еще слышать молитву из чужих уст; а главное доставьте им для чтения книгу духовную, которая заменит частью личную беседу вашу с ними; по­жертвуйте им, если имеете состояние, целую библиотеку; устройте при том же условии церковь в замке, которой еще нет, и которая будет вековечным памятником бла­готворителя. Но если постройка церкви в тюрьме требует уже особенных средств и особых принаровлений к зданию тюрьмы, то во всяком случай библиотека-то духовная была бы самою умною и незаменимою милостынею для замка. До этого пожертвования не каждый может додуматься, но с ним редкое пожертвование (после устройства тюремной церкви) может сравниться. В иных замках заключенные изо дня в день томятся от скуки и бездействия, но и там, где работают, дни нерабочие, например, во время святок, пасхальная неделя, наводят на особенную скуку. Эта скука и облегчилась бы и сменилась душевным назиданием чрез духовную книжку. Словом сказать: пожертвования в тюрьмы, удовлетворяющие религиозным потребностям заключенных, и жела­тельны самим заключенным (просят масла, свеч к иконам, иной умоляет о псалтири для чтения) и пред Богом особенно угодны. Свеча расположит арестанта к молитве, о которой иначе он, может быть, и не подумал бы: свеча сгорит, и злоупотребить ею нет никакой воз­можности. Книга пробудит в нем добрые мысли. Но если книгами действительно злоупотребляют арестанты, уничто­жая в них листы: то это злоупотребление может быть еще предотвращено, во всяком же случае не должно вме­няться в вину тем, которые искренно желают читать. И вот вся эта польза для души, для утешения и назидания преступников последует от чьих-либо умных пожертвований. Не верная ли после этого надежда жертвователям на воздаяние от Господа Бога царством небесным. И стоит, стоит вообще позаботиться тем, которые имеют средства о подобных пожертвованиях для тюрем, потому что ведь не десятки там заключенных лиц, а часто сотни, а со всех тюрем составится этого рода людей и целый мир! 

Что сказать о тех, которые то по должности и за плату жалованья обращаются каждый день с заключенными в тюрьмах, как например, заведующие тюрьмой и тюремная прислуга, то по долгу христианского человеколюбия считаются попечителями заключенных, то имеют к заключенным временный и случайный вход, как врачи, доставщики припасов, ремесленники и т.п. Как же эти лица должны выполнять евангельскую заповедь в отношении к ним? По праву или по обязанности входящие часто в тюрьмы уже лицом к лицу поставлены к нуждам и лишениям узников, и вот многие из них, действительно: «милосердые отцы и братья» узникам. Зато есть такие, которые обращают все внимание свое и других на одну только сторону узников – на пороки, за которые в них, конечно, дело не встанет; например, указывают на ложь и коварство арестантов, на готовность их злоупотреблять всяким благодеянием, на строптивость их, на буйство и закоснелость. Лишение же и нужд тюремной жизни служащие и бывающие в тюрьмах будто не замечают.  А им ли бы не видеть этих лишений и нужд? Первое лишение заключенных, это потеря свободы. Сколь тяжело лишиться свободы и быть не под кратковременным  только арестом, но вполне узником, можно судить и потому, что иной нетерпеливый арестант решается перенести всякую опасность, чтоб только воспользоваться свободой, и часто (как уже и сам знает) на короткое лишь время. К этой дорогой потере присоединяется для узника разлука его с родными, сознание бесчестия тюремного, волнение при допросах на суде, ожидание наказания, теснота и духота тюремных помещений, злое товарищество и ночная бессонница. Кажется, все это ясно дает видеть в узнике человека придавленного тяжестью, убитого. Но вот лица, по тому или другому случаю посещающие заключенных, так или иначе действующие на судьбу их, хвалящиеся знанием их характера, рассуждают, что они «недостойны никакого сострадания и попечения, что не следует давать им книг для чтения, и т.п.». Как рассуждают и убеждены, так эти влиятельные на тюрьмы лица и поступают. Иные и в тоне голоса и во всем обращении своем с заключенными выражают злорадование стесненному положению их и полную их зависимость от себя. (Не без того, что некоторые ловко присваивают себе многое, что должно быть достоянием несчастного узника, т.е. окрадывают его.) Боже мой! Как же эти люди не поймут, что преступники – своего рода больные, с которыми нужно обращаться и строго и милосердно, или отечески, что у них и самая кровь от стесненного, гнилого воздуха изменяется и располагает их к раздражительности! И вот, стоя на уже на самом близком пути к царству небесному, эти лица напротив отягчают свою вечную участь! К ним относится упрек св. Давида: «зане, его же ты поразил еси, тии погнаша, и к болезни язв…приложиша» (Пс.68,27). Ах! Не лучше ли было бы им совсем не вступать на прекрасный сам по себе путь служения в тюрьмах и тюрьмам, чем служить, если от их доброй воли зависел выбор служения? Получить бы им царство небесное оставалось за исполнение евангельской заповеди: «в темнице бых, и придосте ко Мне», а они, между тем, еще дальше отдаляют себя от царства небесного. Почему же так? Потому что невинное угнетение убогих, которыми преимущественно надобно назвать лишенных свободы, есть грех, вопиющий на небо. — О, милосердный христианин! если тебе открыт вход в темницы для посещения заключенных, приходи туда чаще в дух терпения, снисхождения и любви. А если не можешь прийти, окажи твое сочувствие к узникам хоть чрез посредство других. Но сохрани тебя Бог оже­сточаться против узников

Странника принять

«Был странником, и вы приняли Меня» (Мф.25,25). Под странником здесь надобно понимать каждого кто находится в дороге, но кто не имеет у себя средств ни для пищи, ни для того, чтоб оплатить квартиру (номер в гостинице), иногда же не знает где только остановиться, у кого найти себе ночлег, как, например, в селе или деревне. Это именно «поклонники» святым мощам и местам по обету или только по особен­ному усердию. Пусть эти люди обязаны из дома запастись по возможности средствами на пищу и одежду, но комнату, где отдохнуть, они не могли взять с собой; а оплатить помещение в гостинице не в силах. И так во имя Хри­ста следует принять их. Это затем, «сборщики» пожертвований на устройство или исправление церквей и монасты­рей. Сборщики тем более заслуживают странноприимства, потому что они трудятся бескорыстно, бесплатно и собирают пожертвования для славы Христа. Это «переселенцы» из одного места в другое вследствие неурожаев или только тесноты места, где до этого жили: они бегут от нужд и голода и, естественно, нуждаются в нашем странноприимстве. Это и «погорельцы» которым не где укрыться от первой ночи; а также «изгнанные» кем-либо и незнающие где провести ночь: так, например, первых христиан гнали на­чальники языческие, и гонимые убегали в пустыню и в даль, между тем как другие боялись принять их и при­нимали их только глубоколюбящие Христа. Это, наконец, бедный «рабочий», который за 50 и 100 верст идет пешком, чтоб отыскать себе работу: он не меньше прочих странников заслуживает странноприимства. Исполнение долга о странноприимстве опять напоминает нам о возлюбленном Спасителе нашем. Иисус Христос, живя на земле, также не имел где «приклонить голову» (Лк.9,58). Пример стран­ноприимства видим в Аврааме: принимая странников, Авраам удостоился принять Самого Господа в лице трех странников (Евр.13,2). В чем же именно должна состоять наша услуга странникам? По смыслу евангельской заповеди первее всего мы должны дать им помещение: иные в дороге больше ничего и не требуют. К помещению относятся также по­стель и ночной светильник, словом все, что только может более успокоить странника. Затем, предоставляется усердию делать и больше, например, предложить страннику бесплатный стол, дать ему в дорогу хлеба. Большая будет заслуга пред Богом и большее утешение страннику, когда хозяин все приготовит для покоя странника соб­ственными руками, например, постель. Во всяком случай не следует давать почувствовать страннику, что его обязываем или что он обременил нас своим приходом. Если б прием его был в виде гостеприимства, за которое могло бы быть вознаграждение от него тем же, но которого, однако, нельзя почему либо ожидать, или если бы он напрасно утруждал нас, потому что имеет средства нанять помещение в пути, тогда еще иное бы было дело. А странноприимство ради Христа вовсе не бесплатное: оно во сто раз вознаградится. Значит, нужно радоваться случаю оказать такое страннопринятие, а не укорять им странника. Авраам не просто принимал странников, но сам выходил к ним на встречу и приглашал их.  Высший подвиг странноприимства состоит в том, чтобы построить «странноприимный дом» или же выделить в своем доме помещение для принятия странников. Ты, христианин, если по своим средствам и домашним обстоятельствам можешь дать приют и ночлег бедным людям, которые путешествуют куда-либо по уважительной нужде и с бла­городного целью, не отказывай никогда: иначе ты допустишь пройти мимо твоего дома Самому Христу! 

Посетить больного

«Был болен, и во посетили Меня» (Мф.25,35). Какие это больные? Прежде всего, конечно, родственники и знакомые. Далее: одинокие, которые пусть и не нуждаются ни в чем, пусть будут состоятельные, но или не имеют ни роду ни племени, или заболели в чужом месте, и таким образом вполне заслуживают нашего сострадания. Наконец, «беспомощные»: этим нечем полечиться; для этих некому призвать священника, чтоб исповедать их. А вообще больные столько же имеют права на наше человеколюбие, как и в темнице заключенные. Между тем, как алчущие, жаждущие, нагие и странники сами сказывают о своих нуждах, только не нужно запирать от них дверей, больной прикован к постели, как и узник заключен в своей темнице: кто же его увидит и услышит, если б он и стал просить о помощи? А часто ж и вопиять-то о помощи он не может, даже и чувствовать свою нужду не в силах. И так тем более лежит на нас долг христианского ми­лосердия в отношении к больным. Представим себе, чего бы мы пожелали от других, если б находились на одре болезни, и, тем самым, послужим больному. Если мы еще и не испытывали сами состояния тяжкой болезни: все же более чем вероятно болезнь и нас встретит в старости перед смертью. Возлюбленный Спаситель наш, приглашающий нас к посещению больных, Сам показал нам сию добродетель в тысяче примеров. Чудеса Его в том и состояли, что Он исцелял больных (Мф.4,23-24). Он не только не отказывал в своей помощи страждущим от различных болезней, но и сам спрашивал иных: «хочешь ли быть здоров?» (Ин.5,6). Исполняем ли мы и по-евангельски ли исполняем Его заповедь о посещении больных? О, как немного таких, которые в этом духе исполняют! И к близкому-то больному мы не соберемся придти или приходим вместо пяти раз только однажды; потому что нам скучно кажется сидеть у постели больного. А к посторон­нему, но одинокому, и не считаешь долгом прийти, хоть знаем и уверены, что он был бы благодарен нам за наше посещение. К бедному же и беспомощному как пойти? нужно спуститься к нему куда-нибудь в подвал или в нижний этаж, где сыро и душно. Тем более целую больницу как обойти? Там духота воздуха, идет пере­вязка ран, слышатся стоны, некоторые лежать без па­мяти: все это картины невеселые и неприятно действующие на наши нервы. Правда, если заболеет богатый человек или начальник, у постели этих не мало бывает посети­телей. Но по чувству ли любви к ближнему, или по вниманию ли к евангельской заповеди, собираются здесь посетители? не по обычаю ли только или не для того ли чтоб больной или его семейные оценили их посещение, и жалея больного на словах, желают ли ему посетители в самой душе выздоровления? Что, притом, более бывает предметом разговора их у постели больного, что, как не новости какие-либо, вообще легкомыслие и пустота слов, которые не успокоят болящего, а скорее утомят его?

По-евангельски же не так следует исполнять заповедь о посещении больных. Евангелие не требует от нас на этот раз многого, а только предлагаете одно: «посетить». Действительно, для больного скучно и тяжело проходит время; он рад бывает посетителю, доволен участием в его положении других, а все это, успокаивая и ободряя его дух, облегчает и болезнь. Большее сделать для него Евангелие и опять предоставляет нашему усердию. И вот прекрасно, если кто лично служит больному. Это служение развивает в нем чувство сострадания к ближнему; оно обнадеживает и его постороннею помощью в том случае, если он сам заболеет; оно — такая заслуга, что равняется соб­ственною болезнью, особенно если бываешь у постели трудного или слишком неспокойного больного. Прекрасно, если богатый человек приглашает к беспомощному больному врача и платит за лекарства. Истинно евангельская услуга, если иной читает у постели больного духовную книжку или акафист, как только больной может выслу­шать чтение. Наконец, хоть не велик, но важен и этот труд, пригласить к больному священника или напутствования его исповедью и прочими таинствами, вознаградить труд церковного причта и вообще принять на себя все расходы по этому предмету, как, напротив, самый тяжкий грех допустить умереть больному без исповеди. Но спросят: «как же быть, если ни время, ни близость расстояния, ни текущие занятия, не дозволяют послужить больному»? В таком случае и опять можно выполнить дело милосердия чрез других, когда дозволяют средства. Можно попросить кого из соседей иметь уход за больным или же поме­стить больного в больницу с платою от себя. Когда благодетельный самарянин не мог сам лично ухаживать за больным, которого нашел на дороге, потому что должен был, поспешать вперед, тогда выдал от себя два сребренника (Лк.10,35) хозяину гостиницы, у которого остановился с больным, и просил последнего позаботиться о больном, обещаясь и еще приплатить к тому, что будет израсходовано сверх двух сребреников. Особенным, и опять в некотором смысле вековечным подвигом по исполнению Евангельской заповеди о больных может быть построение больницы за свой счет. И так ты, евангельская душа, любящая дела евангельской милостыни, посещай больных и служи им, сколько можешь, представляя себе каждый раз стоящим у изголовья их Самого Христа Спасителя. Поверь, что одно такое посещение твое будет полезнее сотни посещений (визитов), которые бы ты хотел сделать знакомым твоим в годовой праздник. Посещай, а если можешь, и личною услугою успокаивай больных, и ты по­лучишь царство небесное!

Похоронить умершего в бедности и убожестве

Этот подвиг телесного милосердия к ближнему, по­добно посещению заключенных в темнице и принятия странников, также напоминает нам о тесном или беспомощном положении, в каком находился возлюбленный Спаси­тель наш: «сего страннаго, его же ученикъ лукавый на смерть предаде» (Служб. вел. пятка), сего Иосиф аримафейский приготовил к погребению и положил в своей семейной могиле. Этим-то подвигом обессмертил себя в истории праведный Товит (ТОв.1,17): обширная была и деятельность Товиту, потому что за городскими воротами, где он жил, просто выбрасывали тела убитых пленников, которые были с ним одного отечества. Ради этого подвига Товит лишился имения сво­его и потерял зрение, но за то Господь Бог наградил его семейным счастьем, впоследствии возвратил ему и зрение, на том свете удостоит вечного блаженства. Пер­вые христиане с великим усердием собирали с мест казни тела мучеников и погребали мученические мощи. В IV веке (в греческой церкви) были известны особенные люди, на которых возлагался труд погребать бедных мертвецов: эти люди назывались «тружениками». Какие же те мертвые, о погребении которых мы обязаны позабо­титься по долгу христианского милосердия? О родственниках и близких знакомых и не следовало бы упоминать здесь. Но, к сожалению, иные бегают и близкого к ним покойника. Почему же? Чтоб не видеть и не слышать напоминаний о смерти, чтоб не обонять неприятного запаха от разлагающегося тела. Но смерть не обойдет и каждого, а брезгливость на сей раз показывает излишнюю негу обоняния. Христианского милосердия требуют от нас такие умершие, после которых и на похороны ничего не оста­лось: может быть, это были люди служащие, даже высокого сана, например, семейный священник. Речь наша, без сомнения, не о великолепии похорон, ни о заказе памятника умершему, но о самом необходимом, как гроб, могила, руки, которые должны отнести и предать земле мертвеца, панихида и отпевание по обряду христианскому. Как же не пожертвовать по подписке или просто по сбору, наконец, и по собственному вызову на такие похороны? Но в иных случаях представляется возможность даже буквально по при­меру Товета выполнить христианское милосердие к убогим мертвецам. Так, в больших городах не в редкость бывают тела умерших на дороге людей, вообще умерших насильственною или напрасною смертью. Даже нельзя иногда узнать и по имени мертвеца, потому что он пришелец, и можно лишь догадаться, что он был христианином, потому что найден на дороге с крестом на груди. Пусть обязанность погребать таких мертвецов относится к полицейской власти, но есть здесь место и для нашего милосердия, например, имеющие состояние могут приготовить или вперед выдать для них нескудное погребальное белье; могут возложить на мертвого крест, проводить его в церковь для отпевания и на могилу. (Между тем вместо милосердия к подобному мертвецу иные, т. е. обязанные уже погребсти его, не покрывают его и холстиною, складывают для него гроб так легко, что он выпадает из гроба… Какое жестокосердие!). Православный христианин! ты, как верная ближнему душа до самой последней беспомощности его, покажи твое усердие к погребению бедных и безродных! Тогда ты примешь участие и в подвиге Иосифа, который удостоился по­гребсти Христа! Послушай на случай собственной твоей смерти и погребения такую речь Церкви: «еще помиловалъ еси, человече, человека, той имать тамо помиловати тя… Аще въ житии нага покрывалъ еси, той имать тамо покрыти тя!» (Из послед. погреб. священ.).

Раздел 8: Немилосердие к животным, имеющее связь с немилосердием к людям

Бичевание без пощады рабочих животных или только неудержание других от этого

«Праведник милует души скотов своих» (Пртч. 12,10). Животные также имеют способность чувствовать, с одной стороны, покой, а с другой – болезни: иное забитое животное пугается, дрожит даже оттого, когда на него замахиваются, чтобы ударить. Притом побои, например, лошади, не прибавляют же сил, а более обессиливают ее, особенно на будущее время. Сколь же бесчеловечно поступают бьющие животных! Одни бьют их за то, что они не везут тяжести, которые между возложена на них не по им силам. Другие – без всякого даже повода, в нетрезвом виде, или в минуты своего раздражения, только по праву сильного, только в силу такого сознания, что животное беззащитно и безгласно; но, конечно, если б животные могли говорить, то подобно Валаамовой ослице и всегда обличили бы в несправедливости своих мучителей. Третьи бьют их, притом, без разбора по какой ни есть части тела, например, и по голове, за что впрочем, некоторые из них умеют отмстить (например, лошадь, когда бьют ее по голове, непременно старается укусить бьющего). Не оттого ли между прочим донашние животные в сравнении с полевыми менее долговечны, что человек тактеснит их? (Например, конь по своей величине и силе, казалось бы, должен жить не менее хоть верблюда, который почти равен ему величиной; между тем конь далеко не достигает до 50-летней старости, как верблюд). Животные также творения Божии; потому человек не имеет право жестоко обращаться с ними. Пусть он над ними имеет власть: но власть еще не означаете тиранства. Как противно Бо­гу жестокое обращение с животными, между прочим, знаем на примере из жизни св. Ефрема Сирина. Ефрем (до решительного обращения своего кБогу) однажды с злым намерением выгнал из загона непраздную корову. За это самое Господь Бог попустил ему быть несколько времени в темничном заключении, поводом к которому было одно напрасное на него подозрение (Четь-мин. под 28 янв.). Но и только оставаться равнодушным, как ни в чемне бывало, ког­да другие бьют животное, например, на улице — извозчики, в дороге—крестьяне, во дворе—кучера, только не останав­ливать посторонних бичеваний: это также показывает недостаток милосердия, значительное огрубение сердца. Пусть на замечание наше бьющим последовали бы грубый ответ или брань: однако ж не легче ли намперенести одну брань, чем отдать на жестокие бичевания животное, не могущее ни пожаловаться, ни плакать по человечески? свойственно ли природе нашей равнодушно смотреть на чужие страдания, хоть бы и животного?—Нет, христианин! «тварь» и без того «с нами» и за нас «совоздыхает и сболезнует» (Рим.8,22), перенося ради нас изнурительные труды, подвергаясь иногда голоду, например, во время засухи. И так будем миловать ее хоть от техстраданий, которые вполне зависят от нас.

Крик на животных с проклятиями на них и с пожеланиями им зла

 Животные имеют способность чувствовать сколько лас­ки своего хозяина, столько же и злой на них крик и ругательства. Между тем, многие злостно и с сквернословием кричат на них (животных) – кричат на каждом шагу, при каждом повороте их; некоторые иначе и не называют свое животное, как «проклятый, проклятая». Брани этой подвергаются почти исключительно домашние животные, которые между тем отличаются кротостью. Затем, если неразумные животные и не понимают тех слов, с которыми мы обращаемся к ним, выражая зложелательство погибели: то мы сами должны понимать как велика была бы потеря для нас, если бы сбывались на самом деле наши зложелательства им. Пусть есть животные, которые ничемне служат нам, даже вредны и опасны для нас. Однако ж в целом, в цели творения Божия, и эти существуют небез пользы (Мф.6,26); зачем же проклинать их? Однако ж вспомним,что до грехопадения в раю, когда человек сохранял в чистоте образ Божий, все животные были скромны пред ним,как затем и святых угодников звери боялись и почитали, сознавая в них по чутью восстановление образа Божия. (Собака, например, всегда любит своего хозяина: но если хозяин замарает свое ли­це сажей,—она нападает на него. Вот сравните, как человек через грех помрачает в себе образ Божий и как после этого животные не узнают в немсвоего хозяина!) —Христианин! обрати твое внимание на то, что после искупительной жертвы Спасителя и животные не в том уже отношении находятся к человеку, как были в Ветхом Завете; кровь их более не проливается потоками в жертвах. Мы видим их теперь в самых священных для нас изображениях, как например, голубя при богоявлении на Иордане. И так будем же относиться к ним в примирительном духе, а не во враждебном и раздражительном.

Незаботливость о больных животных, особенно во время повальной болезни, и неотделение их в таком случае от чужого скота

Спаситель одобрил поспешную заботу хозяина об осле, который упал в колодезь (Лк.14,5). Животное не может, как человек, высказать своих страданий и помочь себе в своей болезни. Поэтому оно вполне заслуживает нашей заботы. Между тем одни вот употребляют в работу и заболевшее животное. Другие не лечат больного скота и не предостерегают его от самого боленья, особенно во время повальной болезни. Третьи не заботятся об уходе за темиживотными, которые только что родились (Лев.22,27). Многие до бессилия обременяют животное ездой или работой, но не платят ему за услугу услугой,—ее питают его зерном и ничем крометравы: если уж и нет у кого средств на корм зерном, в таком случае надобно да­вать больше покоя животному или меньше изнурять его на езде и работе.—А в случае скотского падежа домохозяева еще должны позаботиться о том, чтоб тотчас же отделять свой заболевший скот от чужого здорового, еслиесть опасность последнему заразиться. Темхуже поступают, когда с сознанием и без всякой предосторожности провозят или продают что либо заразительное для скота, например, кожу с болевшего и падшего животного: иногда от одного такого случая начинается в известном месте за­раза и мало помалу измирает весь скот. Во время по­вальной болезни между животными нужно пред­принимать заботливые меры ж потому еще, что некоторые болезни животных могут быть опасными для самого че­ловека, например, сибирская язва, водобоязненный яд (бешенств; сообщаемое животными через слюну).—Христианин! не лишай твоего милосердая болеющих животных. Немало примеров, как те из них, который более приближаются к человеку (это — четвероногие) не раз оказы­вали как бы человеческую благодарность излечившим их, долго-долго не забывали своих благодетелей (Четь-мин. под 15 янв.).

Травля скота с целью забавы, гоньба коней до смерти и рановременное истребление некоторых животных в пищу

Это виды бесчеловечия, одно другого виновнее. В еван­гельской притче не одобряется и одно нерадение человека об овечке, которым воспользовался хищный зверь, растерзав заблудшую овечку (Ин.10.12). А тут намеренно отдают слабых животных более сильным и свирепым, и для того единственно, чтоб потешиться борьбою их с последни­ми, чтоб видеть их испуг, слышать их визг. Терзания со стороны свирепых животных естественны, а для человеческого достоинства вид этих терзаний крайне унизителен. Отсюда-то человек начинает мало трогаться и страданиями человеческими, привыкает к жестокосердию и к людям, если особенно в детстве привык забавляться мучениями животных, Говорят иные к оправданию себя, что «травля животных,например, зайцев, не всегда окан­чивается мором их». Но нужно вспомнить и об одном испуге, который убийственно действует на слабейшее животное.—Нет; человек должен прекращать по возможности и те терзания животных, какие видит между ними самими со стороны сильнейших над слабыми к какие бывают не для удовлетворения голода, но по одной злости. Он должен быть здесь, так сказать, примирителем. Это его забота; потому что не чрез него ли возникла такая вражда между самими бессловесными?—Затем, загонять коней на езде до смерти также со стороны человека злоупотребление властью над животными и очевидное бесчеловечие. Подобные случаи поставляются тем в большую ви­ну, что не всегда происходит от крайней нужды поспешать в дороге (хотя и тут от коня нельзя же требовать полета птицы), но часто от одной привычки к скорой езде, т.е. также от забавы своего рода: погоняет путник изо всей силы коней, или непременно требует погонять,— это ему нравится или чрез это он поспевает раньше часом в известное место, где, однако же, не показывает особенной поспешности в своих делах. Между темжи­вотному от того смерть. А если и редки примеры самой смерти от скорой езды, то во всяком случае крайне обессиливается после этого конь на несколько времени. Да­же случается, что он по инстинкту упрямиться везти другого путника по той дороге где его сильно погоняли. Таким образом, тут и обида ближнему, который вслед за тем должен отправиться тою же дорогою. Самый бег коней (скачка, конское ристалище) не обходится без большой потери силам их, опять обличая в человеке какую-то бессловесную страсть.—Что же до преждевременного употребления в пишу диких животных, которые по недавнему рождению еще не отделились от родивших их, как например, весною, а также и рыб, только что зародившихся, то на этот раз следует припомнить ветхозаветный закон, которым запрещалось и вжертву Богу приносить овечку или козла, или теленка прежде семи дней, т. е. прежде то­го времени, как они находятся под матерью (Лев.22,27). Между рыбами например, и без того естественная смерть очень в редкость; потому что здесь, по праву сильного, ежедневно большие рыбы пожирают слабейших и закон о перехождении одной жизни в другую всего более применяется.—О, человеколюбивый христианин! и сам отвращайся и других удерживай, например, в детском возрасте, забавы над животными такого рода, которая убивает их или только крайне обессиливает, а также и от нетерпеливого истребления их в пищу! Жестокость к животным—еще повторю—имеет самую сильную связь с жестокостью к людям: в древности римляне в гладиаторских зрелищах, любя их, на борьбу со зверями стали выводить и святых мучеников.

Медленное убивание животных

Вначале не были убиваемы животные для употребления в пищу: такбыло даже до потопа. Затем, так как человек грехом ослабил в себе силы телесные: то для укрепления сил его Господь Бог (это было после потопа) благословил ему употреблять в пищу животных. Потому закалать их в пищу или для одежды нужно не иначе, как с некоторым сожалением, с некоторою печалью за себя, а не с радостью при виде предсмертных страданий их. Потому за правило надобно положить: как можно скорей убивать обреченный на смерть скот, а также одним ударом или выстрелом прекращать жизнь таких болеющих животных, которые безнадежны к жизни и только мучатся. Для бессловесного жизнь не имеет нравственного смысла, как например, для человека прожить и один лишний день или час, т. е. когда уже болезнь его смертна, дорого в целях покаяния его пред Богом. Сократить жизнь зверя илидомашнего животного несколькими днями или часами, когда она уже непременно должна окончиться, нисколько не грешно.—Человек! если и можешь ты истреблять животных, то истребляй не более, как сколь­ко требуют того твое самосохранение и твоя безопасность, да и тут с милосердием своего рода.

Наказывание до смерти животных чужого двора

В Ветхом Завете быль закон: «возвратить хозяину чужой заблудившийся скот, хотя бы этот скот принадлежал врагу; не проходить мимо животного, падшего на дороге под тяжестью, но поднять его» (Исх.23,4-5). Тем более зна­чит грех бить (колом, топором), калечить и до смерти забивать чужую скотину, когда например, она заходит в чужой огород или травить чужой посев в поле или есть чужой корм: битьем скотины испорченного уже не воротишь. Да притом эти побои крайне неразумны. Разве животные собственно виноваты, когда вредят сосуду, а не хозяевам их, не имеющиенад ними надлежащего над­зора? Подобный ущерб, какой делают животные, нужно бы взыскивать не с них, а с хозяев их.—Христианин!будь ты вообще милостив к животным, как ми­ловали их и святые угодники. Достигнув первобытной власти над животными, многие из святых кормили из своих рук самых диких зверей, а тех, которые дела­ли вред человеку, связывали веревками будто овечек (Луг духовный, гл. 162).