🎧Поучения и проповеди. Димитрий Ростовский. ч.2 (читать и слушать мп3)

ПЕРЕЙТИ на главную страницу Поучений и проповедей
ПЕРЕЙТИ на главную страницу творений свт. Димитрия

🎧30. Поучение первое в неделю 5-ю по Святом Духе («Весь град изыде в сретение Иисусови; и видевше Его, молиша, дабы прешел от предел их» (Мф. 8: 34))
31. Поучение второе в неделю 5-ю по Святом Духе («Моляху бесы Иисуса, глаголюше: аще изгониши ны, повели нам ити в стадо свиное. И рече им: идите» (Мф. 8: 31, 32))

32. Поучение в неделю 6-ю по Святом Духе («Вшед Иисус в корабль, прейде и прииде во Свой град» (Мф. 9: 1). «Вниде Иисус в весь некую» (Лк. 10: 38))

33. Поучение первое в неделю 8-ю по Святом Духе (На Евангелие о пяти хлебах (Мф.14,20))
34. Поучение второе в неделю восьмую по Святом Духе (На Евангелие о пяти хлебах (Мф.14,20))

35. Поучение в неделю 9-ю по Святом Духе («Корабль же бе посреде моря, влаяся волнами: бе бо противен ветр» (Мф.14: 24))

36. Поучение в неделю 10-ю по Святом Духе («Господи! Помилуй сына моего, яко на новы месяцы беснуется и зле страждет. И приведох его ко учеником Твоим, и не возмогоша его исцелити» (Мф.17: 15, 16))

37. Поучение первое в неделю 13-ю по Святом Духе («Человек некий бе домовит, иже насади виноград» (Мф. 21: 33). Благодать и мир от Господа нашего Иисуса Христа всем нам буди)
38. Поучение второе в неделю 13-ю по Святом Духе («Человек некий бе домовит, иже насади виноград» (Мф.21: 33))

39. Поучение в неделю 14-ю по Святом Духе и на усекновение честной главы святого славного пророка, Предтечи и Крестителя Господня Иоанна, 29 августа («Уподобися царствие небесное человеку царю, иже сотвори браки сыну своему» (Мф. 22: 2). «Ирод рождеству своему вечерю творяше» (Мк. 6: 21))

40. Поучение в неделю 15-ю по Святом Духе и в день отдания праздника воздвижения Честного и Животворящего Креста Господня («Возлюбиши Господа Бога твоего всею душею твоею, всем сердцем твоим и всем помышлением твоим» (Мф. 22: 37))

41. Поучение в неделю 18-ю по Святом Духе («Изыди от мене, яко муж грешен есмь, Господи» (Лк. 5: 8))

42. Поучение первое в неделю 19-ю по Святом Духе («Любите враги вашя, добро творите ненавидящым вас» (Лк. 6: 27))
43. Поучение второе в неделю 19-ю по Святом Духе («Любите враги ваша» (Лк. 6: 27; Мф. 5: 44))

44. Поучение в неделю 20-ю по Святом Духе, в которую (в год произнесения поучения) случилась и память св. великомученика Димитрия, 26 октября («Славяху Бога, глаголюще: яко Пророк велик воста в нас» (Лк. 7: 16))
45. Поучение в четверг 20-й недели по Святом Духе («Проповедуем, наказующе всякого человека и учаще всякой премудрости, да представим всякого человека совершенна о Христе Иисусе» (Кол. 1: 28))

46. Поучение в неделю 21-ю по Святом Духе («Вышел сеятель сеять семя свое, и когда он сеял, иное упало при дороге и было потоптано» (Лк. 8: 5 и след.))

47. Поучение в неделю 22-ю по Святом Духе («Человек некий бе богат, нищ же бе некто именем Лазарь» (Лк. 16: 19—20))

48. Поучение в неделю 23-ю по Пятидесятнице («И просил Его весь парод Гадаринской окрестности удалиться от них. Человек же, из которого вышли бесы, просил Его, чтобы быть с Ним» (Лк. 8, 37—38))

49. Поучение в неделю 24-ю по Пятидесятнице(«Пришел человек, именем Иаир, который был начальником синагоги; и, пав к ногам Иисуса, просил Его войти к нему в дом, потому что у него была одна дочь, лет двенадцати, и та была при смерти» (Лк. 8, 41-42))

50. Поучение в неделю 27-ю о жене скорченной (поучение на Евангелие от Луки 13, 10-17 и о зависти)
51. Поучение в неделю 27-ю по Пятидесятнице («Там была женщина, восемнадцать лет имевшая духа немощи» (Лк. 13, 11))

52. Поучение в неделю 29-ю по Пятидесятнице («Встретили Его десять человек прокаженных, которые остановились вдали» (Лк. 17, 12))

53. Поучение в неделю 31-ю по Пятидесятнице («Один слепой сидел у дороги, прося милостыни» (Лк. 18, 35))

54. Поучение в неделю 32-ю по Пятидесятнице («Закхей! Сойди скорее, ибо сегодня надобно Мне быть у тебя в доме». И он поспешно сошел и принял Его с радостью» (Лк. 19, 5-6))


30. Поучение первое в неделю пятую по Святом Духе («Весь град изыде в сретение Иисусови; и видевше Его, молиша, дабы прешел от предел их» (Мф. 8: 34))

Неразумен тот народ, который изгоняет от себя Господа Иисуса. Неразумны те люди, которые не рады приходящему к Ним Христу Иисусу и молят Его, чтобы Он ушел от них: «Молиша, дабы прешел от предел их». Глупы и преглупы люди, которые не желают видеть у себя Бога. Вы слышали, любовь ваша, историю ныне чтенного на литургии Евангелия, как Господь наш, при­дя в некую Гергесинскую или Гадаринскую страну, ис­целил двух бесноватых людей, таких бесноватых, кото­рые докучали всей той стране. Будучи крайне злыми, они селились среди гробов, бегали по горам, по пусты­ням, по дорогам и разбойнически нападали на встречав­шихся им людей, так что из страха уже никто не мог идти тем путем (Мф. 8: 28). Милосердый же Господь, придя туда, изгнал бесов из этих людей и освободил всю страну от таких страшилищ бесовских, а изгнанным бе­сам не возбранил войти в свиней, ибо сами бесы моли­ли Господа, говоря: «Аще изгониши ны, повели нам ид­ти в стадо свиное», •— и не возбранил им Господь вой­ти (Мф. 8: 31), с одной стороны, показывая то, что бесы даже и над свиньями не могут иметь власти, если это не будет им разрешено Богом, а с другой стороны, обнару­живая их жестокость и мучительство, ибо они не щадят того, над кем возымеют власть. Бесы же, войдя в свиней, потопили их в море, а люди той страны вместо того, что­бы радоваться о пришествии к ним Господа и об изгна­нии от них многовредного бесовского легиона, запечали­лись о своих свиньях и стали молить Господа Иисуса, что­бы Он не оставался у них. Не живи среди нас, не гони от нас бесов, не топи наших свиней; уйди от нас прочь! «Молиша, дабы прешел от предел их» (Мф. 8: 34).

О, глупые! О, безумные люди! Неужели бесы для вас лучше, чем Бог? Неужели свиньи для вас дороже Хрис­та? Неужели для вас лучше видеть своих людей бесну­ющимися, чем здравыми? О, гадаряне, несмысленные больше галатов! О, неведущие, что вреднее и что полез­нее, и погибающие в своем неведении!

По этому-то поводу я и решил побеседовать с ва­ми, любовь ваша, о том, как велико несчастье лишить­ся присутствия Божия, не иметь Бога пред очами сво­ими, отгонять Его от себя, не желать его и не смотреть на Него. О, как велико безумие и пагубность сего! Вы же, любовь ваша, со вниманием склоните ухо ваше к словам уст моих.

Где есть Бог, там все доброе, а где нет Бога, там все злое. Тот человек, в котором есть Бог, делает все доб­рое, и с ним все делается доброе, а тот, который не имеет в себе Бога, делает только одно зло, и с ним про­исходит только злое. «Аще Бог с нами, никтоже на ны» (Рим. 8: 31), если же Бога нет с нами, то все враги на­ши нападают на нас и одолевают нас. Если Бог с нами, то и паутина для нас будет каменною стеною, если же Бога нет с нами, то твердые каменные стены будут па­утиною и не защитят нас. Хорошо тому, с кем Бог, а кто без Бога, тому худо. Итак, с кем же Бог, а с кем нет Бога? Очень легко всякий отвечает на этот вопрос: кто добродетелен, богоугоден, в том пребывает Бог, а кто делает злое, кто прогневляет Бога, при том нет Бога. Бог только с добрым человеком, со злым же нет Его.

Справедливо то, что Бог Своею всемогущею, все со­держащею и всем управляющею силою находится при всяком человеке, при злом и при добром, как «везде сый и вся исполняли». «Якоже бо солнце Свое сияет на злыя и благия и дождит на праведныя и на неправедныя» (Мф.5:54), так содержит и жизнь всех: добрых и злых, праведных и грешных. «Вси бо о Нем есмы жи­вем и движемся» (Деян. 17: 28). Но особенною Своею благодатию, милосердною, спасающею, помогающею, покрывающею и сохраняющею, Он находится не при всяком человеке, а только с тем, который, обратив к Нему со страхом и сердечной любовью свои очи, всегда видит Его присутствующим около себя, согласно слову Давида: «Предзрех Господа моего предо мною выну», и все, что ради Его присутствия, страха и любви к Нему он делает или говорит, или думает, то все сие он совер­шает богоугодно, говорит честно, думает о полезном и всю жизнь свою, находящуюся как бы пред очами Бо­га, он проводит добродетельно и душеспасительно, час­то повторяя в себе со страхом следующие слова святого пророка Илии и Елисея: «Жив Господь, Емуже пред­стою» (3 Цар. 17: 1), или же, говорю сие пространнее: жив Господь, пред всевидящими очами которого я хо­жу, стою, сижу, делаю, ем, пью, говорю, беседую, по­мышляю и все, что совершаю, я совершаю для Него, смотрящего на меня, и даже не смею пред очами Его, смотрящими на меня, сделать что-либо худое, или же сказать, или подумать, дабы Он, будучи прогневан на меня, не поразил меня внезапно за мои беззакония. Ес­ли человек именно так смотрит на Бога своими умны­ми очами, тогда Бог присутствует при нем, ибо Он при­ближается к приближающимся к Нему, присутствует с присутствующими около Него и зрит на зрящих Его. Он есть как бы зеркало. Если кто смотрит в зеркало, то смотрит и на лицо, видимое в зеркале, а если кто отво­рачивается от зеркала, то отворачивается и лицо, види­мое в зеркале. Подобно сему и Господь Бог наш обра­щается к тем, кто обращается к Нему, и смотрит на тех, кто смотрит на Него; отвращает же лицо Свое Он от тех, кто отвращается от Него, и не смотрит на тех, кто не смотрит на Него и не хочет видеть Его присут­ствия в себе. Но пора уже рассмотреть, насколько вели­ко зло и несчастье в том, чтобы быть лишенным при­сутствия Божия.

Гергесинская или Гадаринская страна, пока не име­ла в себе Христа, пришедшего туда, была богата одними только бесами и свиньями, ибо в одном бесноватом на­ходился целый легион бесов. Что же такое легион? Киево-Печерский лексикон исчисляет его в 5000, а толков­ники Евангелия исчисляют по-разному: одни в 6666, иные же в 12000, но лучше всего сказать просто, что легион содержит в себе бесконечно большое число. Мы же здесь помыслим вот о чем. Если один бес может (по Божьему попущению) наделать очень много зла, то чего только не может сделать такое бесчисленное множество их? Поистине, горе было той стране от множества бесов.

Как же велико было там стадо свиное? Некоторые достойные доверия повествователи рассказывают, что там было всего 2000 свиней, которых бесы утопили в водах. Не мало было свиней, а бесов было еще больше, и если в легионе было 12000 бесов, то на каждую сви­нью приходилось по 6 бесов. Если же и в другом бесно­ватом было легион бесов, то в двух легионах всего было 24000 бесов, и тогда на каждую свинью приходилось по 12 бесов. Ведь и один бес мог потопить все свиное ста­до; а что могло бы наделать такое множество бесов, ес­ли бы им было попущено Богом?

Теперь, возвращаясь своим рассуждением к наме­ченной цели нашей беседы, скажем: где нет присутст­вия Господня, где люди не имеют пред очами своими Бога, где не смотрят на Бога, там не что иное может умножаться, разве только бесы да свиньи, то есть, бе­совская злоба и свинское житие; там люди не как лю­ди, но как бесы и бесноватые свиньи, утопающие в пу­чине погибели.

Потерял Иуда присутствие Господне в себе, истре­бил в сердце любовь свою к Нему, не стало пред его очами Бога; хотя простыми, плотскими очами он и смо­трел на Христа; но умные его очи уже отвернулись от Христа, стали уже смотреть на сонмище иудейское и о цене совещаться: «Что ми дадите, и аз вам предам Его?» (Мф. 26: 15). Он совсем перестал смотреть на Бога и бояться Его. И что же случилось с Иудой? Вошел в не­го сатана, и стал Иуда как бес, ибо как «прилепляйся Господеви един есть дух с Господ ем» (1 Кор. 6: 17), так и прилепляющийся в бесу имеет один дух с бесом. Злой человек есть то же, что и бес, ибо, прилепившись к бе­су, он имеет один дух с ним.

Если человек перестает смотреть на Бога, перестанет бояться Бога и даже не будет мыслить о Боге в уме сво­ем, как будто Его и совсем не существует, то он начина­ет жить безбожно. Забыв страх Божий, пойдет на непра­ведный промысел и за неправедной прибылью; протя­нет руку на чужое и на святое, протянет ее на хищение и грабеж; посягнет на ближнего своего и начнет искать головы его. В то время такой человек — ничто иное, как бес, ибо в него, так в Иуду, входит сатана, и он имеет после этого один дух с сатанаилом. О, как вели­ко зло в том, чтобы не иметь пред очами своими Бога!

Отлучился блудный сын от отца, ушел далеко от очей его, и что же он получил? Он попал к свиньям, он пас свиней и питался свинскою пищей, «желаше насытитися от рожец, ихже ядяху свиния» (Лк. 15: 16). По­добно сему и всякий человек, если начнет отлучаться от Бога своими злыми делами, начнет отлучать ум свой от присутствия Божия, начнет удаляться от него на грехов­ную «страну далече», если, говорю, начнет приобретать нрав свинский и имя блудническое, то делается ничем иным, как только свиньей, валяющеюся в смрадном бо­лоте скверных дел, свиньей бесноватой, произвольно устремляющейся к вечной погибели и погибающей. Итак, я повторяю: где нет присутствующего Господа, где лю­ди не имеют пред очами своими Господа, там только свиньи да бесы, там свинское да бесовское житие, ко­нец которого — потопление, и потопление не в про­стых водах, но в огненной реке. Взбесился Фараон, не желая слушать Бога, подобно бесу, не захотел отпустить израиля. И какой конец постиг Фараона? Он телом сво­им потонул со всей силой своей в Чермном море, а ду­шой во аде. Предались содомляне свинской жизни, бес­новались они в неистовстве скверных плотских грехов; и что постигло их? Их постигло потопление, как и гергесинских свиней, но потопление более ужасное, ибо они и душой, и телом утонули в пламени, ниспосланном на них с неба. А какая была причина такой погибели Фараона и содомлян? Поистине, только та, что они не имели присутствия Божия, то есть, не имели Бога пред очами своими, не смотрели на Него и не боялись Его. Фараон говорил: «Бога вашего не вем и израиля не от­пущу» (Исх. 5: 2). Он быль слеп и безумен. Бога он не видел пред собою и не знал Его над собою. Содомляне тоже не имели страха Божия. Они не ждали суда Божия и грозного отмщения. Ум их, затуманенный греховны­ми страстями, не видел Бога, что явствует из слов Са­мого Бога, говорившего Аврааму так: «Вопль содомский и гоморрский умножися ко Мне, и греси их мнози и велицы зело; сошед убо, да вижду» (Быт. 18: 20, 21). Внемлем, что говорит Бог. «Сошед убо, да вижду», — как будто бы Он, Всевидец, никогда их не видел. Свои­ми всевидящими очами Он видел их и прежде, и все­гда, ибо пред Ним «ничтоже утаено». Сказал же так для того, чтобы показать их вину, показать причину их по­гибели, которая заключалась в том, что они не смотре­ли на Бога, не имели пред очами своими Бога, чужды были присутствия Божия. Посему-то Бог, как бы никог­да не видевший их, и говорит: «сошед, да вижду», и этим Он сказал как бы следующее: содомляне не по­мнили обо Мне, не хотели знать Меня и бояться Меня; за это ныне познают Меня и увидят Меня: познают Ме­ня казнящим, если не хотели знать долготерпевшим; увидят ужасную Божью казнь, если не хотели видеть и знать милосердия Божия; доселе Я долготерпел, отселе же начну казнить их; пусть возвратятся во ад грешники и все забывающие Бога. О, как велико зло и несчастье в том, чтобы не иметь пред очами Бога!

Не известно, о каком именно грешнике Давид го­ворит: «Несть Бога пред ним, оскверняются путие его на всяко время» (Пс. 9: 25, 26); известно только то, по­чему пути грешного человека «оскверняются на всяко время». Потому оскверняются, что Бога нет пред ним. Почему человек преступает добрые, святые и душеспа­сительные заповеди Божий? Потому, что Бога нет пред ним. Почему кто-либо дерзает обижать ближних, гра­бить, похищать, насиловать, оскорблять? Потому, что Бога нет пред ним. Почему вор крадет и разбойник убивает? Потому, что Бога нет пред ними. Почему бес­стыдник сквернословит, лжец обманывает, клятвопрес­тупник нарушает клятву и клянется, и обидчик досаж­дает? Почему человек, сам будучи весь во грехах, осуж­дает других? Потому, что нет Бога пред ними. Почему мздоимный судья неправедно судит, лживый свидетель лжесвидетельствует и злобный коварствует? Потому, что Бога нет пред ними. Почему пьяница пьянствует, грехолюбец любодействует и прелюбодействует, не до­вольствуется законным супружеством, оскверняет мно­гих и оскверняется со многими? Потому, что нет Бога пред ними, нет страха Божия, не имеют пред очами, не помнят о Боге, не боятся Его, не страшатся мук вечных и не ожидают небесного царствия: «Несть Бога пред ними». О, если бы Бог был пред очами грешника, если бы он помнил о будущем суде и наказании, тогда бы он не дерзнул согрешать и прогневлять Бога, своего Судию и Мздовоздаятеля.

Помните ли, любовь ваша, историю о целомудрен­ной Сусанне и о двух беззаконных старцах, судиях израилевых, хотевших в Вавилоне насильно осквернить чис­тую женщину? Что толкнуло их на такое скверное дело и что избавило праведную Сусанну от скверного безза­кония? Беззаконных старцев толкнуло на грех только то одно, что они не имели пред очами своими Бога, ибо го­ворили: «Се двери оградныя затворишася, и никтоже ви­дит нас» (Дан. 13: 20). Смотрите, что они говорят: «Никтоже видит нас». О, беззаконные судьи! О, блудли­вые старики! Что вы говорите: «Никтоже видит нас»? А Бог разве не видит вас? От очей человеческих вы укры­лись, но можете ли вы укрыться от очей Божиих? От людей вы закрылись дверьми, а чем вы закроетесь от Бо­га? Какие сады, какие многолиственные деревья, какие густые леса, пустыни, дебри, вертепы и пропасти земные укроют вас от всевидящего Бога? Разве не знаете вы, что говорит Писание? «Очи Господни тмами светлейший солнца суть, прозирающии вся пути человеческия и смо­трящий в тайных местах» (Сир. 23: 27, 28). И еще: «Дело всякое несть утаено пред Богом, и несть укрытися от очию Его» (Сир. 39: 25). А вы, окаянные, гово­рите: «Никтоже видит нас». Вот что, значит, толкнуло их на грех. У них не было присутствия Божия пред их умными очами? Они не имели Бога пред очами своими. Они говорили: «Никтоже видит нас».

Что же избавило целомудренную Сусанну от соиз­воления им и от грехопадения? Только то одно, что она имела пред очами своими Бога. Послушайте, что она сказала тем скверным старцам: «Изволеннее есть ми не сотворшей греха впасти в руце ваю, неже согрешити пред Богом». О, прекрасная жена! Но ведь Бог высоко. Ты не видишь Его чувственными очами. Почему же бо­ишься Его? Почему ты думаешь, что согрешишь пред очами Его? Ты говоришь: «Согрешити пред Богом» (Дан. 13: 23). Потому, отвечает, что я помню слово пророка и царя Давида, который говорит: «Предзрех Господа предо мною выну, яко одесную мене есть, да ся не подвижу» (Пс. 15: 8). Если я не вижу Его плотски­ми очами, зато вижу Его внутренними, душевными, сердечными очами; вижу Его стоящим предо мною и боюсь Его, ибо все дела моя, все слова и помышления Он видит, знает, испытует и судит. Посему для меня лучше, не совершивши греха, попасть в руки неправед­ных судей, совещавшихся убить меня, нежели согре­шить пред Богом. О, прекрасный образ всегдашнего богозрения! О, добрая причина всегдашней безопасности от грехов! Поистине, кто так имеет при себе всегда присутствующего Бога, кто всегда так видит Господа своего пред собою, тот не споткнется во век и никогда не прогневает Бога. Если же он, как человек, и спотк­нется в чем-либо, то тотчас, имея Бога пред очами, он встанет, исправится, и сбудется на нем слово псаломское: «Аще и падет, не разбиется, яко Господь подкреп­ляет руку его» (Пс. 36: 24).

Но обратимся снова к тем, которые не имеют пред очами своими Бога.

«Молиша (гергесеяне Иисуса), дабы прешел от предел их». Гергесеяне были еще не совсем злыми людьми, ибо, не желая видеть у себя Христа Господа, они молением просили Его, чтобы Он ушел от них, а не принуждением, не бесчестно прогнали Его от себя. А мы, окаянные грешники, делаем несравненно хуже: мы принуждаем и бесчестно прогоняем от себя Христа Господа нашего.

Быть может, кто-либо скажет: я никогда не гнал от себя Христа, Света моего, и не бесчещу Его. Хотящему так сказать я отвечу: ты всячески гонишь Его и бесчестишь: гонишь в ближнем своем и бесчестишь в себе самом.

Как же ты гонишь Христа твоего в ближнем твоем? Послушай. Ведь всякая вещь, добрая или злая, хотя де­лается ближнему, но изливается на Самого Христа, как об том говорит Он Сам в Евангелии: «Еже сотвористе единому от сих братий Моих меньших, Мне сотворис­те» (Мф. 25: 40). Если ты дал милостыню нищему, то ты дал ее и Христу; а если не дал нищему, то не дал и Христу: «Понеже не сотвористе единому сих меньших, ни Мне сотвористе» (Мф. 25: 40). Если ты благодетель­ствовал ближнему, то благодетельствовал и Христу, а ес­ли не благодетельствовал ближнему, то не благодетель­ствовал и Христу.

Вспомни, человек, как часто ты не только не благо­детельствовал, но даже озлоблял, обижал твоего ближнего. Не только сам ты не подаешь милостыни, но и дру­гим запрещаешь подавать ее. Не только сам не мило­серд, но и других побуждаешь к немилосердию. Все те немилосердные и жестокие дела, которые ты творишь ближнему, не Самому ли Христу творишь? Сколько раз ты преследовал и обижал невинного, столько раз ты преследовал и обижал Самого Христа. Сколько раз ты досадил ближнему и обругал его, столько раз ты досадил и обругал Самого Христа. Сколько зла ты сделал ближ­нему своему, столько зла ты сделал и Самому Христу, согласно Его же слову: «Елико сотвористе единому от меньших сих, Мне сотвористе». Вот как ты гонишь Христа в ближнем своем, человек!

Как же ты бесчестишь Христа в себе самом? Послу­шай! Помнишь ли, что написал апостол в послании к Коринфянам? «Не весте ли, яко телеса ваша удове Хри­стовы суть» (1 Кор. 6: 15)? Неужели я, получивши уды Христовы, сделаю их удами блудническими? Да не бу­дет сего! Разумеешь ли, человек, сказанное? Твои уды уже не твои, но Христовы, ибо Им они созданы, ожи­вотворены и искуплены Его святою кровию; и сколько раз ты осквернил уды свои нечистым плотским грехом, столько раз ты обесчестил Христа, творя уды Христовы удами блудническими. Подумай, человек, как часто ты осквернил себя любодеянием, прелюбодеянием и ины­ми скаредными, скверными и богомерзкими блудными делами, так же часто ты обесчестил Христа, блудническую скверну навел на Христа и уды Христовы сделал удами блудника. Но не хочу я многословить об этом; я стыжусь не только говорить, но и думать. Я предостав­лю все твоей собственной совести, ибо каждый лучше знает самого себя. Теперь же удовольствуйся тем убеди­тельным примером, что ты поступаешь относительно Христа хуже гергесеян или гадарян: те молением проси­ли, чтобы Он ушел от них, а ты принуждением и наси­лием бесчестно гонишь от себя Христа твоего в ближ­них твоих, оскорбляя Его в тебе же самом и обесчещи­вая Его твоими скверными делами.

Знаете ли вы, что случилось впоследствии и с гадарянами за это? Думаю, что не знаете. Послушайте же!

Когда Христос воскрес и вознесся на небо, то вско­ре после этого иерусалимляне изменили римскому кеса­рю, которому были подчинены; царствовал же в это время Нерон. Изменивши и забунтовавшись они снача­ла напали с вооруженной силой на эту гергесинскую или гадаринскую страну, в которой жило много рим­лян, и побили большое множество гергесеян. Это тебе, Гергесинская страна, возмездие за то, что ты прогнала от себя Христа, не захотевши дать Ему у себя приюта. Но и этого отмщения было недостаточно. Вскоре по­стигло их и другое. Военачальник кесаря Веспасиана, во­царившегося после Нерона, по имени Анний, намере­ваясь усмирить бунтовщиков, пришел с войском в Иу­дею и прежде всего напал на Гергесинскую страну, где довершил те убийства, которых не совершили иерусалимляне, ибо там посек мечом тысячу избраннейших юношей, прочее же все он отдал своему воинству на пленение и разграбление и, опустошивши огнем и ме­чом город и всю страну, ушел домой. После того стра­на эта была пуста до тысяча сотого года. Это было вто­рое отмщение гергесеянам.

После же тысяча сотого года царь сарацинский из Дамаска, имевший под своей властью все Палестинские страны, обновил город гергесинский, окружив его креп­кими каменными стенами и населив всю страну людь­ми. Но чрез несколько времени Балдуин, знаменитый полководец, придя в Палестинские страны из западных стран, с большими силами западного христианства, по­бедив и прогнав сарацинскую силу, взяв Иерусалим и сделавшись царем иерусалимским, снова разорил до ос­нования гергесинский город, перебил в нем всех сарацын и в конец опустошил всю ту страну, так что она и до ныне пуста, разве только турки отчасти населили ее в последнее время. Это — третье отмщение Гергесинской стране. А не будет ли еще и четвертого в послед­ний судный день?

Вот вы слышали, сколько раз и как было отмщено. Гергесеянам было сие только за то, что выжили от себя  Христа, мольбами упросили Его, чтобы Он ушел от них. Мы же принуждением и бесчестно гоним от себя Хри­ста. На что же можно надеяться нам после этого? Ка­ких ждать отмщений? Посудите сами!

Вначале я сказал, что где Бог, там все добро, а где нет Бога, там все зло. Почему же мы можем узнать, жи­вет ли в нас Бог? Об этом неложно говорят святые кни­ги: где любовь, там и Бог; где милосердие, там и Бог; где чистое, целомудренное, святое и трезвое житие, там и Бог; где страх Божий, там и Бог. Говоря же вкратце, где находится вера правая вместе с добрыми делами, там поселяется и Бог. Посмотрим же, не изгнали ли мы от себя всего этого, а вместе с тем и Бога?

Любви истинной, христианской нет в нас, но есть только лицемерная любовь. В очи друг другу льстим, в сердце злоба в коварство. Сбывается ныне на нас древ­нее пророчество: «За умножение беззаконий иссякнет любы многих» (Мф. 24: 12). Иссякла уже у нас истин­ная любовь: изгнали мы от себя любовь, изгнали, зна­чит, от себя и Самого Христа Бога. Не спрашивай ны­не правды. Теперь такие делаются неправды и обиды, что и сказать о них нельзя. Изгнали мы от себя правду, изгнали, значит, и Бога. Милосердия ныне и не вспоми­най. Уже люди и забыли, что такое милосердие. Среди господ всюду творятся немилосердные и бесчеловечные обиды. Изгнали мы от себя милосердие, изгнали, зна­чит, и Бога. О чистом, целомудренном и трезвом житии и не думай; мало чем не уподобились мы в этом Содо­му и Гоморре, а пьянству нашему и конца нет. А где ныне найдешь в нас страх Божий? Все мы изгнали от себя, изгнали, значит, и Бога. О вере, приводящей к раз­ногласиям, не смею что-либо говорить, разве только вспомню одно евангельское изречение, написанное у святого Луки: «Сын Человеческий пришед обрящет ли веру на земли?» (Лк. 18: 8). О добрых же делах мож­но не опасаясь сказать, что их мы изгнали от себя, а вместе с ними изгнали и Бога. Будучи же без Бога, без Его благости и милосердия, без Его покрова и защищения, на что мы можем надеяться? Угадайте сами!

Я же, приведя в пример гергесеян, в заключение скажу: о, как велико зло в том, чтобы лишаться присут­ствия Божия, не иметь Бога пред очами своими и изго­нять от себя Бога злыми, безбожными и бесчеловечны­ми делами! Это — крайняя глупость; это — крайнее бе­зумие, от которого да избавит нас Сам Христос, Господь наш! Аминь.

31. Поучение второе в неделю пятую по Святом Духе («И бесы просили Его: если выгонишь нас, то пошли нас в стадо свиней. И Он сказал им: идите» (Мф. 8: 31, 32)) 

О бесах и свиньях я не только не хотел говорить, возлюбленные мои слушатели, но даже и думать. Гово­рить о бесах страшно, а о свиньях стыдно. Страшно да­же одно воспоминание о темнообразных бесах, вид ко­торых ужаснее всякой муки. О свиньях же вести беседу с достойными людьми стыдно, ибо ими, как скверными животными, гнушался даже и Ветхий Завет. Поелику же нынешнее святое Евангелие, чтенное на Божественной литургии, предложило сие повествование о бесах и сви­ньях, то нельзя преминуть его и нам, слушавшим святое Евангелие. Побеседуем же вкратце с Божией помощью.

Почему бесы просят войти в свиней и для чего Гос­подь не только не возбраняет быть по их прошению, но даже и повелевает? В беседе сей Ты Сам, Господи, дей­ствуй в устах моих и в слухе слушателей моих, чтобы Твоим действием явилась польза для нас, грешных, Те­бе же да свершится слава чрез нас!

«Моляху бесы Иисуса» и прочее. Возлюбленные слушатели! Здесь дивны две вещи: во-первых, то, что бесы испрашивают у Христа Господа нашего повеления войти в свиней; во-вторых, то, что Христос Господь не возбраняет им.

Дивно то, что бесы, будучи прегордыми, не просят войти в каких-либо великих и славных зверей: во львов, слонов, оленей и прочих, но в бесчестных свиней. Див­но и то, что Господь не только не отказал им, но даже попустил, в то время как прежде Он не хотел послу­шать ни одного их прошения. Просили они, чтобы кам­ни стали хлебами, чтобы Он Сам бросился вниз с кры­ши церковной, чтобы попустил им истребить Его после­дователей, как об этом свидетельствует Сам Спаситель: «Симоне, Симоне, се сатана просит вас, дабы сеял яко пшеницу», — но никогда не послушал их Христос Гос­подь. В свиней же войти Он попускает без возражений и повелевает, говоря им: «Идите».

Но сначала скажем о первом: просят бесы войти в свиней, ибо любят себе подобных, как и всякая вещь любит подобную себе вещь. Бесы нечисты, как говорит одному из них Господь у святого евангелиста Марка: «Изыди, душе нечистый, от человека» (Мк. 5: 8); нечи­сты также и свиньи: они валяются в грязи, и в Ветхом Завете было запрещено есть их нечистое мясо. Потому и просят бесы войти в свиней, нечистые в нечистых, скверные в скверных, что подобные любят себе подоб­ных, как говорит об этом и один из толкователей: «Ви­дишь, — говорит, — где сатана хочет жить? В нечис­тых и мерзких животных, ибо он любит нечистоту».

Святые учители, толкующие Евангелие, под свиньей разумеют человека, валяющегося в греховных, плотских нечистотах, как свинья в грязи. Вот, например, слышим святого Златоуста, который говорит: «Какого только зла не делает плотское греховное сладострастие! Из челове­ка оно делает свинью, и даже нечто худшее свиньи, ибо свинья валяется в грязи и питается навозом, блудник же питается еще более мерзостной пищей, помышляя о скверных смешениях и нечистых любодеяниях».

Плотской грешник подобен свинье, ибо как та в грязи, так и он погружается в нечистоте, что познал на себе тот, кто сказал: «Углебох в тимении глубины» (Пс. 68: 3). Свинья смотрит долу и не может даже под­нять голову свою вверх. Подобно сему и грешник смо­трит долу и не хочет возвести своих внутренних очей к небу, как пишет святый Даниил о блудных старцах, по­кушавшихся на целомудренную и прекрасную Сусанну: «Развратиста ум свой и уклониста очи свои, яко не возглядати на небо» (Дан. 13: 9). Стонет свинья, ходя; сто­нет и грешник, не имея никакой утехи. Стоны сии де­лают жизнь грешника окаянной, ибо как только посмо­трит он в свою совесть, то тотчас застонет, видя себя погибающим и каждый день влекомым злыми своими привычками в глубочайшую пропасть погибели.

Бесы просят войти в свиней, означающих собою грешников. Они проявляют здесь то свое желание, что им очень приятно жить в людях блудных, проводящих свинскую жизнь, как в существах, более всего подходя­щих к ним, ибо живущий блудно и невоздержно подо­бен не только свинье, но даже самому бесу, как говорит об этом святый Златоуст: «Такой человек ничем не от­личается от бесноватого или даже от самого беса, ибо он так же бесстыден, так же яростен, так же злобен, как и бес». Как смрадна свинья, так смраден и бес; так же смраден и грешник. Умные о диаволе говорят, что всюду, куда бы он ни пошел, он носит в себе геенский огонь, и как сам от огня, так и огонь от него не отлу­чается: везде он сожигается и мучится наказанием. По­добно сему и блудник невоздержный всюду носит с со­бою огонь плоти и всюду разжигается огнем. Вечной казнью Божией для бесов являются тьма, смрад и огонь; такая же казнь постигнет и скверных людей: им уготована тьма кромешная в преисподней, смрад, черви неусыпающие и неугасимый геенский огонь.

За прескверные беззакония Бог некогда казнил Со­дом и окрестные города. Как же казнил? Писание го­ворит: «Одожди Господь на Содом камение горящее». В другом переводе сие читается так: «Одожди Господь на Содом серу и огнь» (Быт. 19: 24), а толковники объяс­няют, что камнями, ниспосланными на беззаконные го­рода, была горящая сера. А что может быть смраднее горящей серы? Почему же Господь казнил тех грешни­ков серою и огнем? Сие объясняет святый Григорий, говоря: «Что означает сера, как не смрад блудной пло­ти? Что знаменует и казнит огонь, как не плотское разжжение? Посему когда Господь захотел казнить содомлян и гоморрян за их прескверные плотские грехи, то в са­мом свойстве казни Он явил и свойство их грехов». Ка­ковы были грехи, такова и казнь: посему ясно, что не­чистый сквернитель своего тела подобен в своих делах диаволу и любезен ему, как свинья волку.

Бесы любят жить в свиноподобных блудниках, ибо они суть истинные дома их. Как странник желает до­стигнуть своего дома и жить в нем, так и бесы, перехо­дящие с места на место, желают жить в блудниках, как в истинных своих домах. В повествованиях пишется, что в Карфагене произошел такой случай. В одном месте стоял идол языческой богини Венеры. Венера же — это блудная жена, которую нечестивые эллины изобразили крайне бесстыдно, в нагом виде, в соблазн всем прохо­дящим мимо. Однажды кто-то из девствующих, идя мимо, увидел бесстыдную наготу этого женского идола, и тогда в сердце его появился скверный помысл: он на­чал услаждаться нечистыми мыслями и распаляться по­хотью. И вот, когда он долго удерживал в себе тот гре­ховный помысл, услаждался им и желал самого дела, тотчас сделался он жилищем беса: дух нечистый вошел в него и стал мучить его. Видишь, как уже только замы­шленная нечистота соделывает человека вертепом раз­бойнику — диаволу. Что же можно сказать о блудной нечистоте, исполняемой самим делом? Не поселится ли в ней диавол, как в своем истинном жилище?

Слышишь ли сие, прескверный блудник? Разве не знаешь, что в тебе живет бес? Не ощущаешь ли ты его в себе? Или, быть может, не веришь сказанному? Пре­подобный Иларион некогда изгонял из девицы беса, ко­торого в нее вослал волхвованием один блудный юноша. Изгоняя его, он спросил: «Почему ты не вошел в того юношу, который тебя поселил здесь?» Бес же ответил: «Тот юноша имеет в себе иного друга моего, любостра­стного блудника беса». Внемлем сему: в блуднике живет блудный бес, который мучит его блудным распадением.

Итак, теперь мы знаем, почему бесы просят войти в свиней, знаменующих собою грешников. Они изъяв­ляют этим, что любят жить в блудных людях, подобных свиньям.

Далее мы исследуем и другое: почему Господь не только не возбраняет совершиться по их просьбе, но да­же повелевает и говорит им: «Идите»? Сие для того, чтобы, с одной стороны, показать мучительское господствование бесов над блудными, как об этом говорит Ав­густин: «Христос попускает бесам войти в свиней, что­бы показать, что диавол господствует над теми, которые ведут свинскую жизнь», с другой же стороны, для того, чтобы явить над блудниками Свою силу, месть и пра­ведный суд, который наказывает все блуднические начи­нания, согласно написанному: «Блудником же и прелю­бодеем судит Бог» (Евр. 13: 4).

Диавол господствует и даже царствует над блудни­ками, как над своими людьми и своими рабами, ибо, по апостолу, «творяй грех от диавола есть» (Ин. 3: 8); та­кой работает не Христу, но диаволу. Мы знаем, что ди­авол некогда царствовал над идолопоклонниками: они были его истинными рабами. Люди же, живущие в те­лесных нечистотах, являются вторыми идолопоклонни­ками; следовательно, и они суть его истинные рабы. А что блудники суть именно идолопоклонники, это видно из слов святого апостола, который говорит так: «Привнидоша нецыи человецы, Бога нашего благодать в скверну прелагающий и единаго Владыки Бога и Госпо­да нашего Иисуса Христа отметающийся» (Иуд. 1: 4). Кто же это «прелагающий благодать Бога нашего в скверну»? Поистине, никто иной, как христиане, при­нявшие в крещении благодать христианства. Они, впав­ши в блудное сквернодействие, превращают принятую Божию благодать в скверну и отрекаются от Христа, ес­ли не словом пред мучителем, то делом пред своим гос­подином — диаволом. А тот, кто делом блудным отре­кается от Христа, не есть ли он идолопоклонник? Его идолом является его страсть, и в ней, как в идоле, он имеет беса, господина своего, которому он предоставля­ет свое сердце, рождающее скверные помыслы, в каче­стве алтаря; на этом алтаре он кладет огонь греховного вожделения, приносит в жертву самое дело блудное, ко­торым оскверняется весь, и соделывается подобным и угодным бесу. Над такими крещенными идолопоклон­никами господствует диавол, как над своими рабами, и господствует мучительски; ибо, где только удается ему, он разбивает, ввергает в огонь и в воду, да погубит его. Разбивает, отнимая душевную силу к покаянию и ли­шая грешника Божией благодати; ввергает в огонь плот­ского распадения или невоздержности и в воду нечисто­го сладострастия; губит его, потопляя в адской бездне, как свинью в море, мучит и удручает его во веки. Вот какую мзду воздает диавол своему рабу, который верно и усердно работает ему плотскими сквернодействиями! Вот каково мучительское господствование беса над грешником! Показывая это, Господь в нынешнем Еван­гелии и повелевает бесам идти в свиней, знаменующих собою блудных людей: «И абие устремися стадо свиное по брегу в море, и утопоша в водах» (Мф. 8: 22).

Наконец, еще и для того Господь повелел бесам войти в свиней и потопить, чтобы ясно показать Свою недремлющую и скорую казнь над грешниками. Христу Богу, рожденному от пречистой и пренепорочной Девы и являющемуся источником всякой чистоты, мерзостен всякий блудник, и посему Он вооружается на него, как на Своего врага. Мудрование плотское, по апостолу, «вражда есть на Бога» (Рим. 8: 7). Это значит, что че­ловек, погрузивший свой ум в плотские сквернодействия и уже ни о чем ином не думающий, то есть, меч­тающий и желающий только плотской, греховной слас­ти, является великим врагом Богу. Поэтому Господь и вооружается на него, как на врага Своего: Ему необхо­димо отмстить вражду такового. Вот мы слышим в Пи­сании премудрого Соломона, как Премудрость хочет приготовиться на брань: «Приимет все оружие ревность Его, и вооруженну сотворит тварь на мщение врагом, и облечется в броня правды, и обложит себе шлем суда нелицемерна, приимет щит цепобедимый преподобия, поострит же напрасен гнев во оружии», то есть, гнев Свое изострит, как меч. (Прем. 5: 17 и след.).

Здесь прежде всего удивимся, как Премудрость Божия, будучи, по апостолу, мирной, кроткой, полной ми­лости, «напрасно», то есть, внезапно, нечаянно претво­рившись в ярость, хочет воздвигнуть брань, острит меч Свой и гнев; потом рассмотрим, на кого Она острит Свой меч и с кем хочет вступить в брань.

Писание говорит, что Она хочет воздвигнуть брань на безумных и собирает Себе на эту брань силу вели­кую со всего мира. «Сподвигнет, — говорится, — брань с Ним мир на безумныя». По толкованиям это означа­ет, что все четыре стихии, из которых состоит весь мир, поднимут брань на безумных вместе с Премудростию Божией.

Кто же это настолько безумен, что на брань против себя возбуждает и раздражает Божию Премудрость? Поистине, никто иной, как только человек, погрузив­шийся в скверные блудные дела, ибо его называет безум­ным Писание, которое говорит: «Прелюбодей за ску­дость ума погибель души своей содевает» (Сир. 25: 4). На такого-то, как на врага Своего, и восстанет для бра­ни Христос, воплощенная Божия Премудрость.

Смотри же, на какую ярость и гнев возбуждает Бо­га блудный грех!

Поистине, все грехи неприятны для Бога, все они раздражают Его и подвигают на гневное отмщение, но не все одинаково. Однажды святый Богослов видел Гос­пода, ходящего между семью светильниками, а из уст Его исходил обоюдуострый меч. Не обычное место за­нимает меч в устах: ему подобает быть в руках челове­ческих. Но у Господа сие имеет особенное значение, ибо Он говорит: «Ангелу Пергамския церкве напиши: сия глаголет имеяй меч обоюдуострый изощрен» (Апок. 2: 12), и уже меч тот не в устах, но в руках, со­гласно написанному в другом месте: «Меч извлечен в руце Ему». Вот, значит, два меча есть у Господа нашего, согласно слову Петрову: «Се меча зде два» (Лк. 22: 38): меч во устах и меч в руке, — и оба острые. Для кого же предназначены эти мечи? Для согрешающих: на ма­лых грешников меч в устах, чтобы не убивать их, но только увещевать словом и научить их; меч же в руке — для больших грешников, чтобы отмстить им. «Мечи, — сказано, — обоюдуостры в руках их, сотворити отмще­ние и еже убити их» (Пс. 149: 6, 7). «Во утрие, — ска­зано еще, — избивах вся грешныя земли, еже потре­би™ от града Господня вся делающыя беззаконие» (Пс. 100: 8). Но я, грешный, хочу точно узнать сказан­ное в Откровении Богослова; хочу убедиться, что меч в устах предназначен именно для меньших грешников, а меч в руках для больших. Для кого же именно приго­товлен меч обоюдуострый, держимый в руках? Поисти­не, не на кого иного, как только на блудных, что явст­вует из слов Самого Господа, говорящего Пергамскому ангелу: «Имам на тя мало, яко имаши тамо Валаамово учение, иже учаше Валака положити соблазн пред сына­ми израилевыми ясти идоложертвенная и блудотворити» (Апок. 2: 14). Вот теперь ясно, для кого Господь имеет в Своей руке меч обоюдуострый и изощренный: на блудодейцев. Как там против Валаама явился ангел ослице Валаамовой с мечом обнаженным, так и здесь «великаго совета Ангел», Христос Господь, обнажает Свой меч против скверных блудников.

Но кто-либо, быть может, скажет: какая Христу Бо­гу обида оттого, что кто-либо оскверняет тело свое блуд­ным грехом? Поистине, великая обида, ибо тело хрис­тианского человека — не его тело, но Христово, соглас­но написанному: «Вы есте тело Христово и уды от части», и еще: «Несте свои, куплени бо есте ценою, а ценою крови Христовой, не тленным бо златом и среб­ром искупистеся, но честною кровию яко Агнца непо­рочна и пречиста Христа» (1 Кор. 12: 27; 6: 20). О, христианин! Глава, которой ты помышляешь о плот­ском, — не твоя, но Христова, и не подобает тебе Хри­стовой главой помышлять о скаредном; ноги, которыми ты спешишь к беззаконию, — не твои, но Христовы, и не подобает тебе идти на беззаконие; руки, которыми ты творишь скверное, — не твои, но Христовы, и не по­добает тебе делать скверное руками Христовыми. Все тело твое, которое ты чрез блудный грех делаешь сквер­ным и смрадным, — не твое, но Христово: «Вы есте те­ло Христово», и не подобает тебе тело Христово осквер­нять и посмраждать плотскими сладострастными дела­ми, помимо законного супружества, ибо ты дом Хрис­тов, согласно слову апостола: «Храм Божий свят, иже есте вы» (1 Кор. 3: 17). Если бы кто захотел выгнать своего господина из его собственного дома, не причинил ли бы ему великой обиды? Конечно, причинил бы, и гос­подин, изгоняемый из своего дома, непременно взял бы меч или что-либо другое и начал брань против изгоняю­щего. Подобно сему и Христос Господь, которого мы са­ми скверными нашими плотскими делами изгоняем из Его собственного дома, выкупленного кровию Его, возь­мет меч в руки Свои, чтобы отмстить нам обиду Свою.

Итак, мы знаем теперь, для чего Господь попустил бесам войти в свиней. Этим Он показывает Свое гроз­ное отмщение грешникам. Как бы мечом острым, Он накажет грешников тем, что предаст их жестоким бе­сам на ужасное, вечное мучение.

Да даст же Господь нам, грешным, покаяние и об­ращение и по Своему человеколюбию да отвратит весь Свой праведный гнев, обращенный на нас. Аминь.

32. Поучение в неделю шестую по Святом Духе («Вшед Иисус в корабль, прейде и прииде во Свой град» (Мф. 9: 1). «Вниде Иисус в весь некую» (Лк. 10: 38))

Возлюбленные слушатели! В нынешнее воскресенье и нынешний праздник пречистой Девы Богородицы мы слышали две евангельских истории, чтенные на Божест­венной литургии, и в обеих мы услышали нечто неведо­мое для нас.

Воскресное Евангелие от Матфея имеет такое нача­ло: «Вшед Иисус в корабль, прейде и прииде во Свой град»; праздничное же Евангелие от Луки имеет такое начало: «Вниде Иисус в некую весь». «Град» и «весь» — оба имени, и не известно, какой именно град есть град Господа нашего Иисуса Христа, в который Он пришел, и какая именно та весь, в которую Он вошел. Спраши­вать об этом святых евангелистов Матфея и Луку, опи­савших хождение и чудеса Христовы, нельзя: нельзя гне­ваться на них за то, что они не упомянули имени града и веси, ибо они являются нашими ходатаями пред Бо­гом. Кроме того, их надо почитать еще за то, что святый Матфей первый написал в Евангелии преблагословенное имя Пресвятой Девы Марии, от которой родился Иисус, называемый Христом, а святый Лука первый написал пречистую и чудотворную икону пречистой Девы Бого­родицы, называемую ныне Владимирской, сретение ко­торой мы ныне и празднуем. Поблагодарим же за сие святых евангелистов! А что касается града и веси, кото­рые вспоминаются в нынешних Евангелиях, но не ука­заны по имени, то позвольте, любовь ваша, мне пропо­ведать о них; позвольте мне сказать, как именно зовутся град, в который пришел Иисус, и весь, в которую вошел Он; позвольте испытать и некоторые тайны их, узнать, кто в них живет, и все сие с Божией помощью предло­жить любви вашей ради чести нынешнего праздника и для общей нашей пользы. Сначала скажем о граде.

«Вшед Иисус в корабль, прейде и прииде во Свой град».

Лучше дома, чем в гостях. Был Господь наш в гос­тях в стране Гергесинской, о чем мы слышали в Еванге­лии на прошлой неделе; был там с гостинцем, с целеб­ною благодатью, исцелил там двух бесноватых и еще хо­тел сделать там много добра, но тамошние негостепри­имные жители не приняли Господа нашего, не были рады Ему: «Видевше Его, молиша, дабы прешел от предел их. Вшед убо в корабль, прейде и прииде во Свой град» (Мф. 8: 34). Лучше дома!

Какой же град был Своим для Господа? Быть мо­жет, кто-либо подумает, что Его градом был Иерусалим, в котором имел престол праотец Его Давид и в котором для Него нарочно была создана церковь — Святая Свя­тых: «Соломон созда Ему храм» (Деян. 7: 47). А как за­ботился Христос Господь о жителях этого града, видно из Его слов в Евангелии: «Иерусалиме, Иерусалиме! Коль краты восхотех собрати чада твоя, якоже собира­ет кокош птенцы своя под крыле» (Лк. 13: 34). Мож­но было бы подумать, что Иерусалим есть град Христов. Однако Господь не считает его Своим градом и даже чуждается его, ибо Он говорит иерусалимлянам: «Се ос­тавляется дом ваш пуст. Не имате Мене видети отселе» (Мф. 23: 38, 39).

Быть может, кто-либо подумает, что Его градом яв­ляется Назарет, в котором Он зачался в утробе пречис­той Девы, или Вифлеем, в котором Он родился. Дейст­вительно, они были некогда Его градами, но уже давно Он оставил их. Из Вифлеема Его выгнал Ирод — детоубийца, а из Назарета вывел Его праведный Иосиф, мнимый отец Его.

Какой же град для Него Свой? Толковник Еванге­лий святой Феофилакт считает градом Христовым Ка­пернаум, который был столицей в стране Галилейской. Он говорит так: «В Вифлееме родился, а в Назарете воспитался». Для меня же удивительно то, почему Хри­стос Господь не изволил жить в Иерусалиме, где жили и царствовали Его праотцы, где обитали и действовали все благочестивые люди, знавшие единого Бога, где со­вершались жертвы и приношения Богу, но в Каперна­уме, который был городом языческим и в котором бы­ло мало иудеев, мало людей благочестивых, но больше поганых идолопоклонников и  язычников:  «Галилеа язык».

Из исторического сказания ясно видна причина то­го, почему Капернаум назывался градом Своим для Христа. Дело в следующем. Когда Иосиф возвратился из Етипта, то он поселился сначала в Назарете, который находился в стране Галилейской и лежал недалеко от главного города страны — Капернаума. Назарет же был городком небольшим и не удобным для Иосифа, который жил плотнической работой и питался только трудами рук своих. В Назарете, как в деревне, нечего было плотничать, и посему он переселился в Каперна­ум. Ведь в большом городе, где и пожары чаще случаются, бывает большая нужда в плотниках. Купив же се­бе небольшой дом в Капернауме, он сам питался от древоделия и питал пречистую Деву с Божественным Отроком.

Чрез некоторое время Иосиф умер, а в доме его ос­талась пречистая Дева с Сыном своим, Господом на­шим, и жила там она до тридцатилетнего возраста Хри­ста, и даже больше, ибо Христос посещал иногда Свое отечество Назарет, ходя к Своим родственникам. Когда же исполнилось Христу тридцать лет и Он восхотел явить Себя миру, тогда Он вышел из Капернаума в ок­рестные города, веси и страны, благовествуя, чудодейст­вуя и исцеляя болезни в людях. Бывал Он и в Иеруса­лиме, и в прочих окрестных городах, однако же Он сно­ва возвращался в Капернаум, в свой дом, к Своей пречистой Матери, и вообще пребывал в Капернауме больше, чем в других городах. Посему-то Капернаум и называется градом Христовым, как это слышали мы в Евангелии: «Вшед убо Иисус в корабль, прейде и прииде во Свой град», то есть, в Капернаум.

Так дело обстоит с исторической своей стороны. Рассуждая же духовно, мы увидим дивный промысел и таинство Господа нашего в том, что Он изволил жить в Капернауме и назвать его Своим градом. Слово «Капер­наум» толкуется «покаяние». Капернаум в своем имени заключает и покаяние, и утешение, ибо где есть покаяние, там есть и утешение, утешение же духовное, ведь и ангелы, бесплотные духи, радуются о покаянии греш­ника: «Радость велия бывает на небеси ангелом о еди­ном грешнице кающемся» (Лк. 15: 10).

Посмотрим теперь, почему Господь наш изволил до тридцатилетнего возраста пребывать в Капернауме, а не в Иерусалиме, и Своим градом назвать не Иерусалим, а Капернаум? Причина в том, что в Иерусалиме все бы­ли гордыми и лицемерными праведниками, все только сами себя считали праведными и святыми. Архиереи Анна и Каиафа — вот святые в нем; книжники и фа­рисеи — это праведники. Не говори им ни слова, а то они тотчас ответят: «Во гресех Ты родился еси весь, и Ты ли ны учиши?» (Ин. 9: 34). И Пилата не зови не­праведным, ибо он умывает руки. «Чист есмь от крове Праведнаго», — говорит он (Мф. 27: 34). А в Капер­науме кто? Все жили в нем грешники, язычники, не­праведники, мытари, а среди них и Матфей, сидевший в Капернауме на мытнице. Посмотрел Господь наш на Иерусалим Своими всевидящими очами и, увидев тех лицемерных мнимых святых и праведников, сказал Се­бе: не пойду Я жить к ним, ибо все это пустосвяты, «гробы поваплены, внутрь полны костей смердящих», только извне святые, внутри же беззаконники, и при­том гордые; пред Богом же мерзок всяк высокосердый (Мф. 23: 27). Не стану Я жить с ними; пойду лучше в Капернаум к грешникам, начну там жить, ожидая их обращения: «Не приидох бо призвати праведныя, но грешныя на покаяние» (Мк. 2: 17).

Итак, Капернаум есть село покаяния, Христов град, покаяние. Не суди же ты, святой Иерусалим, грешного Капернаума; не суди, говорю, пустосвят человека, кото­рого видишь согрешающим; ибо в Капернауме — Хри­стос, в Иерусалиме же — Пилат. Скорее с грешником будет Бог, как «праведных любяй и грешных милуяй», ожидая обращения грешников. Скорее с грешником будет милость Божия, нежели с пустосвятом, гордели­вым и высокоумным. Хорошо говорит святый Иоанн Лествичник: «Пред Богом смиренный грешник лучше, чем добротворящий, но гордящийся». Бог всегда пребы­вает с грешником, ожидая возможности спасти его. Пи­лат же адский ищет случая погубить тех, которые мнят себя праведными.

Изволил Господь жить в Капернауме, стольном гра­де Галилейском, чтобы сбылось Исаиино пророчество: «Галилеа язык, людие, седящии в тме, видеша свет велий» (Ис. 9: 2), что являлось прообразом церкви из язычников. Израиль имел быть отвергнутым, а язычни­ки призванными: «Призову, — сказано, — Моя языки, и тии Мя прославят».

В том именно, что Господь наш, пришедший спа­сти израиля, поселился не в Иерусалиме, стольном граде Израильского царства, но в Капернауме, и заключа­лось предзнаменование сказанного. Поселяясь в Ка­пернауме, Он как бы уже начинал создавать Себе цер­ковь из язычников, почему и сбылось Исаиино проро­чество: «Галилеа язык, людие, седящии во тме, видеша свет велий». Галилея была во тьме, в языческом за­блуждении, в неведении истинного Бога; когда же она сподобилась иметь живущего у себя Света нашего Хри­ста Бога и пречистую Его Матерь и видеть чудеса Его, сиявшие славою, светлейшей солнца, тогда увидела она «свет велий».

Мы же будем рассуждать так: пока грешный чело­век пребывает во грехах без покаяния, до тех пор нахо­дится во тьме и не имеет света Божией благодати; ког­да же, придя в чувство, начнет каяться, тотчас в сердце его начинает сиять Божия благодать: «Идеже умножися грех, тамо преизобилует благодать» (Рим. 5: 20). Был во тьме разбойник, покаянием же он увидел рай; покаяние разбойника отверзло рай. Во тьме был гонитель Савл, названный потом Павлом, а когда покаялся он, то спо­добился светлостей небесных, будучи «восхищен до третияго небесе». Во тьме был блудный сын, а чрез покая­ние он получил от отца лучшую одежду и наследие. Во тьме была и блудница, которая потом очистилась пока­янием: «Отпускаются греси ея мнози». «Людие, седя­щии во тьме», покаянием «увидеша свет велий».

Но возвратимся снова к толкованию Капернаума. Капернаум — село покаяния: вот что дивно. Каперна­ум в своем толковании является селом покаяния. По­чему сие? Не знаю, кто как понимает это; я же, греш­ный, думаю, потому, что в нем было больше согреша­ющих, чем кающихся. Посмотрев на него, было что назвать градом, ибо он был многолюден; а если бы вы­вести из него всех согрешающих и оставить только ка­ющихся, то тотчас град стал бы селом, ибо немного на­шлось бы таких, которые приносили Богу покаяние. Капернаум — и град, и село: по грехам — град много­людный, по покаянию же — село малолюдное: «Мало избранных» (Мф. 22: 14).

Но не будем судить Капернаума: мы и сами не луч­ше. Велик и сей царствующий град, и людей в нем без числа; а если бы кто поискал в нем людей уже покаяв­шихся в своих грехах и в покаянии угождающих Богу, то не думаю, чтобы таких он много сыскал, разве толь­ко нашлось бы небольшое число, из которого едва мог­ла бы получиться малая деревушка. Велик был и грече­ский Царьград, но не всегда в нем было много добрых людей; ибо, по изгнании святого Иоанна Златоуста, не­коему епископу именем Сисинию было такое видение.

Видел он, будто находится в церкви святого первомученика Стефана. Здесь он увидел какого-то достой­ного мужа с ангелоподобным лицом, сияющего небесным светом, стоящего пред Божественным алтарем и как бы удивляющегося и плачущего. И вот он слышит, как муж сей говорит: весь город я нарочно обошел, ища добродетельных людей, и посреди такого множе­ства людей я не мог найти ни одного доброго мужа, кроме блаженного Евтропия. Евтропий же был чтецом у святого Златоуста; его ненавистники Иоанновы непо­винно держали в темнице и мучили. Вот видите: в та­ком знаменитом и многолюдном городе едва нашелся один добрый человек.

Ниневия древняя тоже была большой город, но праведным пред Богом был в нем только дом святого Товии, жившего там в плену. И Содом, говорят, был не малый город, а в нем нашелся только один праведный муж — Лот. Всюду больше злых, нежели добрых, боль­ше грешных, нежели праведных.

Капернаум был городом по грехам, но селом по покаянию. Не за это ли и разгневался на Капернаум Господь наш, когда начал его поносить: «И ты, Капер­науме, до небес вознесыйся, даже до ада низведешися» (Мф. 11: 23)? Как же Капернаум был вознесен до не­бес? Неужели он стоял на такой высокой горе, кото­рая достигала неба? Нет. Хотя он и на горе был, но не на высокой, а на умеренной; он стоял при Галилей­ском море, у самого устья, где река Иордан впадала в море. Чем же Капернаум вознесся до небес? Горды­ней, напыщенностью! Очень возможно, что жители Ка­пернаума, как жители большого, славного и стольного города всей Галилеи, хвастались о себе, как это обычно делают жители больших городов. Даже апостол Павел однажды хвалился: «Римлянин есмь, леть ли вам есть человека бити римлянина суща?» (Деян. 22: 25, 26). Феофилакт же Болгарский говорит, будто тем превоз­носился до небес Капернаум, что он был городом Ии­суса, отечеством Иисуса, и прославился чудесами Ии­суса, совершавшимися в нем. Наконец, и потому еще Капернаум вознесен был до небес, что был известен и небу, и ангелам. Известен небу, ибо всегда Бог Отец смотрел с неба на Сына Своего, жившего в Капернау­ме, посылал на Него Бога Духа Святого, как, напри­мер, ниспослал в то время, когда Он крестился в реке Иордан, находившейся тоже в Галилее, и вместе с тем призирал и на любезную дщерь Свою, пречистую Де­ву Марию, которую Он избрал в Матерь для Сына Своего. Ангелам же был известен Капернаум потому, что при жизни в нем Господа над Ним отверзалось не­бо и ангелы Божий сходили и восходили над Ним, как пишется об этом в Евангелии: «Небо отверсто, и анге­ли Божий восходящий и нисходящий над Сына Человеческаго» (Ин. 1: 51). Поистине, в то время высок был Капернаум, до небес вознесшийся славою и чес­тью жившего в нем Господа!

Но, о, несчастье, о, лютая перемена! «До ада» осуж­ден был Капернаум! За что же? За то, что не веровал в Господа, видя столь многие чудеса Его. Во ад сойдешь ты, Капернаум, ибо если бы даже в Содоме были зна­мения, бывшие в тебе, то он пребыл бы до настоящего дня: сидя в лохмотьях и пепле, он покаялся бы, ты же не покаялся; за это ты «до ада низведешися».

Мы же внемлем, что Капернаум погиб за непокая­ние, хотя и означает именем своим покаяние. Каперна­ум есть по имени село покаяния, но не на деле; на де­ле же в нем грехи и беззакония. Что же думать нам о себе самих? Не вознеслись ли и мы до небес честью христианства? Не имеем ли и мы обитающего у нас Господа? В Капернауме был только один дом Христов, да и тот был мал и убог. А у нас разве нет многих преизрядных и преукрашенных домов Господних, святых церквей, разве не обитает среди нас Господь и Его пре­чистая Матерь? Если же не будет в нас покаяния, то, как и Капернаум, будем низведены до ада, ибо мы по­добны Капернауму. Как в Капернауме только имя гово­рило о покаянии, дела же были беззаконные, так и в нас едва только находится имя покаяния, а истинного покаяния и не спрашивай; беззаконных же дел даже и не сочтешь: «Умножишася даче числа песка морскаго, паче влас главы». На что же нам надеяться? Неужели ждать того же осуждения, которое постигло и Каперна­ум? Неужели и мы будем низведены до ада? Сохрани нас Бог от этого!

Но оставим это. Пора уже посмотреть, что Господь наш делает в Капернауме.

Когда Господь наш пришел в Капернаум, к Нему принесли расслабленного, лежащего на одре, и Он ис­целил Его (Мф. 9: 2). Я же смотрю, на каком месте бы­ло совершено это чудо? Святый Марк говорит, что в до­ме: «Слышано бысть, яко в дому есть» (Мк. 2: 1), то есть, в собственном Христовом доме, который был куп­лен Иосифом, в котором жила пречистая Дева. Когда Иисус сидел в этом доме, к Нему принесли расслаблен­ного, лежащего на одре, которому Он сначала отпустил грехи, потом обличил и посрамил хульные мысли злых людей и, наконец, повелел расслабленному встать и хо­дить. Произошло все это в доме Христовом, при пречи­стой Деве Богородице или, лучше сказать, ходатайством и молением пречистой Девы Богородицы: ради нее бы­ли отпущены грехи расслабленному; ради нее было да­но и здоровье больному: «Видевше же народи чудишася и прославиша Бога» (ст. 8). Если бы я жил в то время, то я сказал бы: «Счастливы вы, капернаумляне, что име­ете у себя дом Христов и живущую в нем пречистую Богородицу Деву! Счастлив и ты, расслабленный, что был принесен в этот дом, в котором обитает пречистая Богоматерь! Если бы Христос и не восхотел исцелить те­бя, то она, как милосердная Мать, умолит Его и исхо­датайствует тебе исцеление от Него».

О, люди! Расслаблены и мы душами нашими! Будем же притекать в дом Христов и Богородичен, — не в тот, который был в Капернауме, но в сей святой храм и про­чие. Обратимся мы, грешные, ко Христу и Богородице и смиренно припадем к Ним с покаянием.

Теперь, пожалуй, пора из града Капернаума пойти в весь, в которую вошел Господь наш: «Вниде Иисус в весь некую».

Эта «некая» весь, вспоминаемая в Евангелии во все Богородичные праздники, по словам толкователей Еван­гелия, была Вифания, в которой жил друг Христов Ла­зарь и сестры Лазаря — Марфа и Мария. Название Вифании толкуется как дом послушания и дом благодати Господней, — и справедливо, ибо там слушала Мария учение Христово: «Мариа же, седши при ногу Иисусову, слышаше слово Его» (Лк. 10: 39). Также и благодать Божия совершилась в том не малая, ибо воскрешен был из мертвых четверодневный Лазарь. Сравним теперь чу­деса Христовы, бывшие в Капернауме и в Вифании. В Капернауме Господь исцелил расслабленного, носимого четырьмя людьми, в Вифании же Он воскресил из мертвых четверодневного Лазаря. В Капернауме Он об­личил Своих хулителей: «Нецыи от книжник реша: Сей хулит; и видев Иисус помышления их, рече: вскую вы мыслите лукавая в сердцах своих»; в Вифании же Он самым делом чудесным постыдил тех, которые сомне­вались в возможности чуда, ибо и там были говорившие: «Не можаше ли Сей, отверзый очи слепому, сотвори­ти, дабы и Лазарь не умер?» (Мф. 9: 3, 4; Ин. 11: 37). В Капернауме Он отпустил больному грехи: «Дерзай, чадо, отпущаются греси твои; востани, возьми одр твой и иди в дом твой»; в Вифании же Лазаря, вышедшего из гроба и повязанного по рукам и ногам погребальны­ми пеленами, он повелел развязать, что было прообра­зом разрешения человеческих грехов. Прославивши за все это всесильного Бога, я обращаюсь к толкованию Вифании.

Вифания, как мы сказали, означает дом послуша­ния и дом благодати Господней; и когда я размышлял, почему Евангелие о Вифанской веси и сестрах Лазаре­вых читается во все Богородичные праздники, то понял сие так: потому читается сие Евангелие в Богородичные праздники, что пречистая Дева имела добродетель по­слушания, была исполнена благодати Божией и приня­ла у Себя, и угостила Христа лучше, нежели сестры Ла­заревы. Послушание она проявила тогда, когда Бог Отец воззвал ее тайным вещанием сердцу, говоря сло­вами Святого Духа: «Слыши, Дщи, и виждь, и прикло­ни ухо твое, и забуди люди твоя и дом отца твоего» (Пс. 44: 11). И ответила она на это словами своего праотца Давида: «Готово сердце мое, Боже, готово сердце мое» (Пс. 56: 8). Когда архангел Гавриил бла­говестил ей зачатие Сына Божия, то она со смирением ответила: «Се раба Господня: буди мне по глаголу тво­ему» (Лк. 1: 38). А кто может выразить словами, ка­кой благодати Божией была исполнена она? Она имела в себе благодати более, чем все пророки, все апостолы, все святители, все мученики, все святые, и не только бо­лее, чем все святые, но более, чем все ангелы и архан­гелы, херувимы и серафимы, почему святый Герман, па­триарх цареградский, называет ее морем благодати, ибо как никто не может измерить глубину моря или океа­на, так никто не в силах выразить и величие благодати Божией, бывшей в пречистой Богоматери. Прекрасно воспевает ее церковь: «Радуйся, глубино неудобозримая и ангельскима очима!» Итак, она есть мысленная Вифа­ния, дом послушания и дом благодати Божией. В Вифа­нии Христос был принят и угощен сестрами Лазаревы­ми; но кто мог так принять и угостить Его, как пречи­стая Дева, носившая Христа девять месяцев в своей пречистой девической утробе, родившая Его, носившая на матерних руках во все Его младенчество, питавшая и взращавшая Его своим пречистым млеком из девичес­ких сосцев! Вифанская Мария, «седши при ногу Иисусову, слышаше слово Его», что произошло, быть может, однажды, дважды иди трижды, а преблагословенная Де­ва Мария всегда слушала Его до тридцатилетнего возра­ста и далее, всегда с ненасытною любовию и сладостию сердечною слушала пресладкие слова Сына своего и сла­гала их в сердце своем, как говорит о ней Евангелие: «Мариа же соблюдаше вся глаголы сия, слагающе я в сердце своем» (Лк. 2: 19). И кому так много открывал Господь Свои Божественные тайны, неведомые и для ангелов, как пречистой Своей Матери, в которую весь Сам вселился Он — сокровище премудрости и разума Божия. В Вифании Господь воскресил четверодневного Лазаря из мертвых, в пречистой же Деве Он воскресил от вечной греховной смерти весь род человеческий, ибо ею мы избавились от вечной смерти и ею мы ожидаем получить вечную жизнь. Поистине, по поводу веси Вифанской и сестер Лазаревых церковь почтила Евангели­ем Богородичные праздники.

Разобравши таким образом вопрос о граде Иисусо­вом, в который Он пришел, и о веси, в которую вошел, узнавши их имена и жителей, уразумевши чрез толко­вание отчасти и таинственный смысл их, будем молить Господа нашего, чтобы и к нам пришел Он с пречис­тою Своею Материю, как в Свой истинный град и к Своей истинной веси, чтобы неисходно обитал в нас, исцелял наше душевное расслабление и оставлял нам грехи наши по молитвам Матери Своей. Совершим ис­тинное покаяние, чтобы не по-капернаумски — име­нем только, но и самым делом мы были кающимися, примем Христа, как Вифания, поместим Его в нас лю­бовию и слушанием слова Божия, обратимся к пренепорочной Матери Его, чтобы она была нашей ходатаицей пред Ним, будем усердно прибегать к ней и ее за­ступлению вручать себя ныне и всегда, и во все дни жизни нашей. Аминь.

33. Поучение первое в неделю восьмую по Святом Духе (На Евангелие о пяти хлебах (Мф.14,20))

Возлюбленные слушатели! В сию неделю читается Евангелие о пяти хлебах, которыми Господь наш насы­тил пять тысяч народа. Эти пять хлебов, бывшие тогда в настоящем своем веществе и умножившиеся чудесною силою и действием Божия благословения, были прообра­зом духовной, душепитательной пищи, преизобильно на­сыщающей всех желающих. Духовные хлеболомители, разделяя ее на многие части, под пятью духовными хле­бами разумеют различные вещи. Одни видят в них пять больших ран Христовых, полученных на кресте, воспо­минание о которых так питает душу, как это могут знать только те, которые всегда имеют пред своими оча­ми распятого Господа. Другие пятью хлебами называют пять чувств, внимательное охранение которых от зла и склонение их к добру никогда не уморит души, алчущей добра. Иные же под пятью хлебами разумеют пять апо­стольских слов, которые святый Павел хочет говорить умом, и рассуждают так: первый хлеб — истинная вера, второй — добрые дела, третий — уклонение от зла, чет­вертый — боязнь огня вечного, уготованного неплодным деревьям, и пятый — ожидание за добрые дела вечного воздаяния в небесном царстве.

Творец душевного обеда сосчитал пять хлебов так: первый хлеб есть воздержание от телесной пищи, вто­рой — покаяние, третий — Божественные Тайны тела и крови Христовой, четвертый хлеб — слово Божие и пятый — вечное насыщение на небесах.

Вот как уже много нашлось хлебов, и неленивый может изобрести их еще больше, однако же, чтобы вку­шением многих и различных хлебов не утомить вкуса (ибо обычно при множестве снедей после вкусной пи­щи другая, хотя бы и не менее вкусная, все же может показаться невкусной), посему мы изберем для душев­ного насыщения какой-либо один хлеб, приличествую­щий настоящему времени, прочие же отложим до дру­гого будущего времени, чтобы и после мы имели чем питаться, беря в нужде по одному из них.

Который же хлеб мы ныне изберем для себя? По­смотрим на настоящее время. Нынешнее время есть время постное, а в пост люди воздержные обыкновен­но питаются сухоядением. Предложим же и мы себе постное сухоядение.

В сухоядении предлагается сухой хлеб, а для питья дается вода. Как вы, слушатели, думаете, какой мысленный хлеб духовный может называться сухим хлебом? По моему скудоумному мнению следовало бы назвать сухим хлебом святое покаяние, ибо что может быть столь твердо, как жесткость покаяния, которого, как камня, не скоро может кто-либо вкусить? Оно иссуша­ет восприимчивость и плоти, и духа, отолстевших в грехолюбии. Вкушая сей душевный хлеб, то есть, вкушая святое покаяние, святый Давид говорит: «Изсше яко скудель крепость моя, и кости моя яко сушило сосхошася» (Пс. 21: 16). Сей хлеб вполне приличествует по­стному времени, ибо богобоязненные христиане, забо­тящиеся о своем спасении, особенно в пост поправля­ют свою жизнь покаянием. Итак, предложим себе для нашего духовного насыщения святое покаяние, как по­стный сухой хлеб, а для питья при нем поставим слезы, чтобы сухоядение соделалось совершенным.

Святое покаяние есть сухой хлеб; однако же подо­бает, чтобы хлеб этот был чист, был и не имел никаких плевел; это значит, что покаяние наше должно быть ис­тинным, а не лицемерным. Истинное же покаяние есть то, которое совершается не на словах только, но и на самом деле, которое растворяется теплыми слезами и происходит из смиренного боголюбивого сердца.

Прежде всего нужно сказать, что хлеб покаяния может быть чистым тогда только, если к словам испо­ведания и молитвы присоединяются дела и труды удовлетворения за грехи. Христос Господь, сказавши в Бо­жественном Евангелии, что как дерево, так и человек познается по плодам и, как дерево бесплодное, будет казнен посечением и сожжением, — присоединил еще и следующие слова: «Не всяк глаголяй Ми: Господи, Господи, внидет в царство небесное» (Мф.’ 7: 16—21). Но, о, Владыко Человеколюбец! неужели Ты не мило­серднее Твоего пророка Иоиля, который сказал: «Будет всяк, иже аще призовет имя Господне, спасется» (Иоил. 2: 32)? Ты же, Господи и Владыко, и двоекратное призывание Твоего имени: «Господи, Господи» на­зываешь недостаточными для нашего спасения: «Не всяк глаголяй Ми: Господи, Господи, внидет в царство небесное». Но не будем дивиться сему разногласию между Христом и пророком, ибо пророк говорил о до­бродетельных и праведных, исполненных Духа Божия и Духа пророчества, что видно из его же книги: «Проре­кут сынове ваши и дщери ваши» (Иоил. 2: 28). Такие, поистине, если даже один раз воззовут ко Господу, го­воря: «Господи», тотчас будут услышаны Богом и спа­сутся. «Воззваша праведний, и Господь услыша их» (Пс. 33: 18), ибо молитве их предшествовали правед­ные труды и добрые дела их. В Евангелии же Господь вещает о бесплодных деревьях: у них добрых дел не ви­дать ни до молитвы, ни после молитвы. Такие, если и дважды воззовут: «Господи, Господи», все же не войдут в царство небесное. Но кто же войдет туда? «Творяй волю Отца Моего», — говорит Господь (Мф. 7: 21). Этим Он сказал как бы следующее: тот войдет в цар­ство небесное, который к двум «Господи, Господи» присоединит и третье «Господи», то есть, исполнение воли Господней. Не достаточно одного «Господи», ко­торое означает веру в Господа; не достаточно и другого «Господи», означающего молитву; необходимо и третье «Господи», то есть, необходимо трудиться в исполне­нии воли Господней, необходимо, чтобы говорили: «Господи, Господи, Господи», то есть, чтобы были вера, молитва и труды праведные. Господи! Я твердо верую в Тебя. Господи! Я с надеждой молюсь Тебе. Господи! Я усердно работаю Тебе. Ты видишь все мои труды пока­яния в удовлетворение за грех, видишь смирение мое и труд мой, отпусти же все грехи мои! Молитва же и по­каяние без трудов — это хлеб нечистый, полный пле­вел. Он не вносится в небесную житницу, не входит в царство небесное, но выметается вон, выбрасывается и попирается ногами.

Вот что мы читаем в книгах Царств. Некогда согре­шили пред Господом Богом два израильские монарха: царь Саул и царь Давид, каждый в свое время, и оба покаялись. Саул возносит свою покаянную молитву к Богу пред лицом пророка Самуила, говоря: «Согреших, яко преступих слово Господне и глагол твой: убояхся бо людей и послушах гласа их. И рече Самуил к Саулу: уничижил еси глагол Господень, уничижит тя Господь не быти царю во Израили» (1 Цар. 15: 25, 26). Кает­ся и Давид, говоря пророку Нафану: «Согреших ко Гос­поду. И рече Нафан к Давиду: Господь отъят согреше­ние твое от тебе» (2 Цар. 12: 13). Рассмотрим же оба эти покаяния. Вот кается Саул: он совершает долгую молитву и умножает слова пред Самуилом, однако же не сподобляется прощения, даже осуждается на унич­тожение: «Уничижит тя Господь». Кается лее и Давид; немного, только два слова произносит: «согреших ко Господу», но тотчас Господь прощает его согрешение. Что сие значит? Какова тайна сего? Оба согрешили, оба каются, но только у одного Давида покаяние при­нимается, Саулово же покаяние отвергается. Если же­лаем узнать причину сего, то прочтем в Писании о жизни обоих — Давида и Саула. Давид после грехопа­дения облекся во вретище, Саул же гордится мягкими царскими одеждами; Давид постом смиряет душу свою, пепел ест, как хлеб, и питье свое растворяет пла­чем, а Саул ест от многоценных трапез, пьет и веселит­ся; Давид в полночь встает для молитвы, а Саул, упив­шись, спит на мягкой постели; Давид рыдает о грехе своем, а Саул пренебрегает им; Давид трудится, а Саул ленится. Не дивись же ты, Саул, что покаяние твое не­приятно Богу и молитва твоя отвергнута, ибо ты не проявил трудов и подвигов. Не дивись и ты, Давид, бу­дучи прощен, ибо ты явил многие подвиги в своем по­каянии: «Отьемлет Господь прегрешения твоя».

Итак, мы видим и понимаем теперь, что покаяние без трудов отвергается, как плевельный хлеб: оно не принимается, но изметается вон на попрание.

Великий проповедник покаяния Иоанн Креститель, взывавший в Иудейской пустыне о покаянии, говорит: «Сотворите плоды достойны покаяния» (Мф. 3: 8). Что же это такое «плоды достойны покаяния»? По объяс­нению толковников это значит, что труды удовлетворе­ния за грех должны в покаянии сравниться с тяжестью какого-либо соделанного великого греха, чтобы насколь­ко кто раньше поработал греху, настолько бы поработал потом и Богу, согласно словам апостола: «Якоже представисте удеса ваша рабы нечистоте и беззаконию в без­законие, тако ныне представите удеса выша рабы прав­де в святыню» (Рим. 6: 19); а святый Григорий, назы­вая человека деревом, познаваемым по плодам, говорит: «По плодам именно, а не по листьям и корням, долж­но познаваться покаяние. Ведь и Господь проклял дере­во, имевшее на себе только листья, но бесплодное, ибо Он не принимает исповедания только на словах, испо­ведания без плодов удручения тела». Этим он сказал как бы следующее: живое доброе дерево познается по кор­ню, листьям и по плодам; подобно сему и мысленное дерево, человек, при этом человек кающийся, имеет ко­рень, листья и плоды; корнем покаяния является мысль и намерение исповедать свои грехи; листья — это само словесное исповедание грехов, приносимое Богу пред отцем духовным, и обещание исправиться; плоды же суть труды удовлетворения за грехи. Посмотрим же, по чему познается же истинное покаяние? Познается оно не по корню намерения, не по листьям исповедания и обещания, но по плодам удовлетворения. Укрепляй на­мерение, как корни, умножай слова, как листья, но ес­ли не имеешь «плодов, достойных покаяния», то есть, подвигов и трудов в удовлетворение за грехи, то ты не благословенное древо, но подлежащее проклятию. Пло­ды же, достойные покаяния, как мы сказали уже, суть те, которые своими трудами равняются качеству и ко­личеству совершенных прежде грехов.

Суетно покаяние того, кто частые объядения хочет покрыть недолгим воздержанием от пищи и пощением. Тщетно покаяние того, кто недолгим воздыханием и ударением в перси хочет оправдать многие неправды, воровства, убийства, хищения, обиды и тому подобное. Неправедно покаяние того, кто кратким и каким-либо легким умерщвлением тела хочет очистить долгие и тяжкие смертные грехи. Безнадежно покаяние и оправ­дание того, кто малыми слезами хочет омыть великие скверны и беззакония.

Но, быть может, кто-либо скажет: не долго плака­ла у ног Иисусовых грешная жена, но прощены были ее многие грехи; и мытарь оправдался только сердеч­ным воздыханием; и разбойник вошел в рай, произнес­ши на кресте только немногие слова; и апостол Петр, поплакавши немного, получил первую Христову ми­лость. О, человек! Можешь ли ты быть уверен, что по­лучишь такое же милосердие Божие, какое получили они, если не имеешь такого же сокрушения сердечно­го, какое проявили они? Посмотри на последующие их дела. Не грешница ли была названа равноапостольной, ибо она впоследствии понесла равноапостольные труды, обходя многие страны и проповедуя о Христе? Не о мытаре ли говорит Евангелие, что он половину имения своего отдал нищим, и если кого обидел чем-либо, то возвратил четверицею? Не на кресте ли разбойник окончил жизнь свою? А разве не знаешь, как Петр святый потом потрудился и что выстрадал? А что такое ты показал, каясь в грехах своих? Не будем же льстить се­бе, грешник, не будем льстить: если труды нашего по­каяния не сравниваются с величиною грехов наших, то не можем мы быть уверены в нашем спасении.

Христос Господь, взявши на земле наши грехи на Себя и желая омыть все скверны душ наших, отверз на кресте сугубый источник, исходящий из пречистых ребр Его, источник воды и крови, как говорит о Нем святый Иоанн Богослов: «Сей есть пришедый водою и кровию Иисус Христос, не водою токмо, но водою и кровию» (1 Ин. 5: 6), чтобы очистить чужие, то есть, наши, грехи. Он извел из ребр Своих не одну только воду, но и кровь: «Не водою токмо, но водою и кро­вию». Мы же для омовения наших грехов приносим как бы малые, легкие воды — наше легкое покаяние, покаяние без крови, то есть, без трудов, доходящих до кровавого пота. Поистине, суетно такое наше покая­ние; оно подобно Пилатову делу, который, умыв руки, предал Христа на смерть. Потрудимся мы малое вре­мя, попостимся немного, поплачем немного, омывая от скверны как бы только руки, а не все тело, и снова распинаем Христа тем, что не только не совершаем подобающего удовлетворения за прежние грехи, но де­лаем даже еще и большие беззакония. А какую пользу может принести такое покаяние? Судите сами. Может ли кто одной горстью воды потушить огромную раска­ленную печь? Может ли кто малой слезой, как бы кап­лей, погасить геенский огонь, уготованный ему? Мо­жет ли кто в темнейшую полночь одной небольшой за­жженной свечей осветить всю поднебесную? Может ли кто малым раскаянием во грехах, как бы малой све­чой, осиять тьму кромешную, уготованную ему? Мо­жет ли кто одной каплей меда усладить всю горечь океана? Может ли кто кратким умилением усладиться пред Богом, огорченным нашими грехами, и получить прощение? Многие и премногие слезы изливай, как реку, пред Господом вместе с говорящим: «Слезами моими постель мою омочу» (Пс.7: 6). Если хочешь угасить огонь геенский, уготованный тебе, то весь из горечи греховной претворись в сладость. Если хочешь усладиться пред Господом и получить прощение гре­хов, «насладися, — как сказано, — Господеви, и даст ти прошение сердца твоего» (Пс. 36: 4). Умертви се­бя совершенно трудами и подвигами, чтобы умерли живущие в тебе греховные страсти, согласно слову апостола: «Да упразднится тело греховное, яко ктому не работати нам греху» (Рим. 6: 6). Одебелевшее во грехах твое тело упраздни, изможди, удручи, и тогда надейся на упразднение грехов; сотвори плоды, до­стойные покаяния, сравняй труды твои с прежними твоими грехами, даже превзойди их, и тогда ожидай прощения и спасения.

Кроме сего, в нашем истинном покаянии нужно внимательно хранить еще и следующее: если случится кому по немощи снова впасть в какое-либо согреше­ние, то чтобы тотчас, не откладывая, встать. «Елико, — сказано, — падеши, толико востани». Необходимо ско­ро вставать от грехопадения, чтобы грехи наши, умно­жившись, не достигли Бога и не подвигнули бы Его на гнев и отмщение.

Дивно то, что восходят на небо к Богу не только до­брые дела, но и грехи человеческие. Не дивно, что вос­ходят добрые дела, возносимые ангелами; дивно же то, что восходят и злые дела, которых никто не может воз­нести на небо: ангел не понесет на небо наше злое де­ло, а диавол не дерзнет. Восходят на небо добрые дела, согласно словам ангела Корнилию: «Услышана бысть молитва твоя, и милостыни твоя помянушася пред Бо­гом» (Деян. 10: 4). И Товии ангел говорит: «Когда мо­лился еси со слезами и погребал еси мертвыя, аз приношах молитву твою Господу Богу» (Тов. 12: 12). Восхо­дят же и злые дела. Вот, например, говорит Бог, посылая Своего пророка Иону в Ниневию на пропо­ведь: «Вопль злобы их (ниневитян) взыде ко Мне» (Ион. 1: 2). Еще и Аврааму Он говорил: «Вопль Содом­ский и Гоморрский умножися ко Мне» (Быт. 18: 20). Давид же вещает: «Положил еси беззакония наша пред Тобою» (Пс. 89: 8).

Если бы я, грешный, имел дерзновение пред Госпо­дом Богом моим, то я сказал бы Ему: Господи! Ты при­ставил херувима с огненным оружием охранять рай­ские Едемские врата, чтобы не входил туда никто: по­чему же Ты не поставил хотя бы какого-либо меньшего ангела у дверей небесных, чтобы туда не входили к Те­бе наши злые дела? Сказал бы я и святым: святый Петр, имеющий ключи царствия небесного! Неужели тебе повелено Богом пускать на небо все то зло, кото­рое творится на земле? О, святый Богослов, говоривший о небесном Иерусалиме: «Да не внидет в онь всяко скверно!» (Апок, 21: 26). Почему ты, когда грехи на­ши восходят туда, ставишь их у дверей небесных, а не взываешь велегласно: «Вне псы и чародеи, и любодеи, и убийцы, и всяк творяй и любяй лжу не входит семо» (Апок. 22: 15)? Но не слушают святые меня, грешно­го, и попускают грехам моим появляться пред Богом. Вопль злобы моей восходит к Нему, ибо как невозмож­но адаманту и магниту потерять силу, влекущую к себе железо, так невозможно лишить и всевидящее око Божие способности видеть все дела человеческие, согласно слову Сираха: «Очи Господни тмами светлейший солн­ца суть, прозирающии вся пути человеческия и разсмотряющии в тайных местех» (Сир. 23: 27, 28). Все, что совершается во вселенной, хотя бы даже в глубочайших пропастях земных, все для Него столь явно, как будто совершается пред Его лицом. Посему-то и говорится, что наши злые дела восходят на небо к Богу.

Что же делают добрые и злые человеческие дела, взойдя на небо? А вот что: добрые ходатайствуют свое­му делателю все благое от Господа, злые же подвигают Его на гнев и мщение. Добрые дела заступаются за сво­его делателя, говоря: Господи, прости ему! Злые же жа­луются на своего делателя, говоря: Господи, отмсти Ему!

Итак, после каждого грехопадения необходимо очищать грехи истинным, нелицемерным покаянием, чтобы они, умножившись и дойдя до Бога, не подвигнули Бога на такой великий гнев, что мы не будем иметь возможности получить уже и времени для покаяния. Долготерпелив Бог; но если после долготерпения Своего Он разгневается на человека за непокаяние, то не жди уже, человек, времени для покаяния, как говорит апос­тол об Исаве: «Отвержен бысть, покаянию места не обрете, аще и со слезами поиска его» (Евр. 12: 17).

Вспомним здесь того ангела, которого видел Бого­слов стоящим на земле и на море и который поднял руку свою к небу и клялся Живущим во веки веков, клялся Тем, Кто создал небо и все, что на нем, зем­лю и все, что на ней, море и все, что в нем; он клял­ся, что времени уже не будет (Апок. 10: 5, 6). О, свя­тый ангел! Неужели ты противоречишь Евангелию, ко­торое говорит: «Не клянитеся всяко, ни небом, яко престол есть Божий, ни землею, яко подножие ногу Его» (Мф. 6: 34, 35); ты же дерзаешь клясться Самим Создателем неба и земли! Не согрешаешь ли ты? Нет, не согрешает ангел, ибо истинно клянется. Иное дело человек, которому написано запрещение; ибо если и клянется он, то лжет, если не клянется, тоже лжет. Ан­гел же и без клятвы свидетельствует истину и даже не может солгать; тем более он не солжет, когда клянется. Клянется же он Богом для того, чтобы все создание Божие, особенно же разумный человек, чтобы все на­роды и племена имели веру в его неложные слова. О чем же клянется тот ангел? Внемлем: «Яко время уже не будет» (Апок. 5: 6). Слышишь, грешный человек, ва­ляющийся без покаяния в своих грехах, как в нечисто­тах, покаяние же откладывающий на другое время, на старость лет, слышишь, что если вскоре не покаешься, то не получишь времени для покаяния. Верь ангелу, клянущемуся Богом: «Яко время уже не будет». Най­дет на тебя неожиданно смертельная болезнь: захочешь тогда покаяться, но не будет уже времени. Найдет на тебя неожиданно Божие наказание, огонь и меч: захо­чешь исправиться, но уже не будет времени. Попадешь ты в руки твоих врагов видимых и невидимых: захо­чешь поплакать о грехах, но уже не будет времени. Придет последняя минута твоей жизни, станут пред тобою все грехи твои: захотел бы ты тогда принять на себя всякое, даже самое тяжелое покаяние, но не най­дешь времени для покаяния, «яко времени уже не бу­дет». Ныне же, ныне, не откладывая, пока время есть, позаботься о грехе твоем, покайся истинно, а после уже не будет времени.

Вот, слушатель мой, какой хлеб, один из пяти хле­бов, мы предлагаем в нашей беседе; хлеб, приличеству­ющий постному времени, хлеб святого, многотрудного покаяния, ибо хлеб не соделывается без труда. Я знаю: не всякому хлеб сей сладок; иному он и горек. Но сие не удивительно: погрузившиеся в суетные сладости ми­ра сего не понимают сладости манны небесной. Если хочет принять сей хлеб без горечи, то пусть присоеди­нит сладкий мед Божественной любви: «Любящему Бо­га вся поспешествуют во благое» (Рим. 8: 28); для него и тяжкое будет легким, и горькое сладким.

Ты же, сладчайший Иисусе, весь желание, весь ра­дость, весь сладость, — услади сердца наши желанием Твоим, подай нам хлеб насущный и насыщай нас по­вседневным покаянием! После же хлеба сего напой нас потоком сладости во царствии Твоем, где бы мы во ве­ки насыщались славой Твоей со всеми святыми, благоугодившими Тебе покаянием. Аминь.

34. Поучение второе в неделю восьмую по Святом Духе (На Евангелие о пяти хлебах (Мф.14,20))

Нынешнее Евангелие, читавшееся на Божественной литургии, поистине есть трапеза духовная, ибо заключа­ет в себе пять хлебов с двумя рыбами, которыми Гос­подь наш Христос чудесно насытил пять тысяч народа, и, притом, столь богато и обильно, что все ели и насы­тились, и, кроме того, оказалось избытков кусков две­надцать полных корзин (Мф. 14: 20).

Святые апостолы собрали после той трапезы избы­ток больших кусков, а я, грешный, надумал из нынеш­него Евангелия, как от духовной трапезы, выбрать некие маленькие крупицы слова Божия и вложить их в ваш слух, как в корзины, «Господу поспешествующу и слово утверждающу» (Мк. 16: 20).

«Во время оно виде Иисус мног народ и милосердова о них» (Мф. 14: 14). В какое время? В то, когда Ему, Господу нашему, было возвещено, что Иоанн убит Иродом. «И слышав Иисус» об этом неправедном убийстве, «отъиде в пусто место един», ибо еще не при­шло время Его вольного страдания за нас. «И слышавше народы, по Нем идоша пеши от градов. И видев Иисус мног народ, милосердова о них» (Мф. 14: 13, 14).

Поистине были достойны милосердия Христова те народы, которые искали Его с великим усердием, кото­рые, выйдя пешком из своих городов, последовали за Ним в пустыню. Кто ищет Христа, тот и находит Его. Кто идет за Христом, тот удостаивается и милосердия Его. Кто держится около Христа, тот и благами Его, как хлебом, насыщается в избытке.

Многие из нас тоже хотят найти Христа, но искать Его ленятся. Хотим мы сподобиться Его милосердия, но даром и без трудов мы хотим получить Его блага: ле­нясь, хотим быть прославленными; не трудясь, хотим обогатиться; лежа в лености, хотим достигнуть неба; со­грешая, хотим быть праведниками; совершая беззакон­ное, желаем быть успокоенными со святыми; упиваясь временной сладостью греха, ожидаем получить вечное наслаждение на небе. О, тщетные надежды! Тщетное ожидание! Не так получается желанное, не так!

Народ, вспоминаемый ныне в Евангелии, сподобил­ся милосердия Христова: «Виде Иисус народ мног и ми­лосердова о них»; сподобился, говорю, но сподобился, потрудившись, а не ленившись: они насытили плоть свою питательным хлебом, чудесно умноженным в ру­ках Христовых, но пред этим они в избытке насладились духовной пищей, то есть, словом Божиим, исходя­щими из уст Христовых, и хлеб, насыщающий чрево, был им дан не раньше, чем они насытили души свои словом Божиим. Прекрасно говорится: «Ищите прежде царствия Божия и правды Его, и сия вся приложатся вам» (Мф. 6: 33). Только работай с усердием Христу, и ты не будешь беден и голоден: «Весть бо Отец Небес­ный, яко требуете сих всех».

«Не имамы зде, токмо пять хлеб» (Мф. 14: 17). Нельзя не удивиться, принимая во внимание то, что среди такого множества народа, в котором было одних мужей до пяти тысяч, кроме их жен и детей, среди та­кого, говорю, множества народа ни у кого не было ни одного куска хлеба, как только у некоего одного отро­ка, как пишется об этом в Иоанновом Евангелии: «Есть зде отрочищ един, иже имать пять хлеб» (Ин. 6: 9). Почему все были так незапасливы? Почему не носили с собой хлеба, если ходили такой большой толпой? Впро­чем, нужно сказать, что носили, но уже издержали: каждый, идя из своего дома, взял для себя несколько хлеба, но уже съел. Однако же и без хлеба не отлучи­лись от Христа и, будучи голодными, следовали за Ним, более желая наполнить душу свою речами Христовыми, нежели тело хлебом. Хорошо говорит Писание: «Не о едином хлебе жив будет человек, но о всяком глаголе Божий, исходящем от уст Божиих» (Мф. 4: 4).

­О, как велико было усердие к слушанию слова Бо­жия у тех древних людей! Оставляют домашние дела; идут ко Христу далеко в пустыню с женами и детьми; голодают не только до полуденного обеда, но и до ве­чера; забывают свой голод и не заботятся о пище, лишь бы только услышать слово Божие. Вот как вели­ко усердие и заботы о пользе душевной! Нельзя не стыдиться ныне нам, пренебрегающим словами Божиими и не заботящимся о пользе душ наших. Поисти­не, осудят нас на страшном суде Божием сии древние люди. Они целые дни проводили в слушании поучений Христовых, мы же ленимся постоять час-другой в хра­ме Господнем. Они, голодая, не заботились о своей пище, а мы, и на молитве стоя, заботимся в уме на­шем, что будем есть и пить. Они издалека приходили ко Христу и даже далеко в пустыню шли за Ним, мы же, и близко имея храмы Господни, ленимся ходить в них для славословия Божия. Они шли ко Христу, ког­да никто их не звал, нас же и великие звоны не мо­гут призвать. Они так сильно любили Христа и с та­ким сильным желанием к Нему стремились, даже не зная, что Христос есть Бог, и считая Его только за про­рока; мы же, прекрасно зная, что Христос есть ис­тинный Бог, и веруя в Него,, не проявляем по отно­шению в Нему никакого усердия. Поистине, стыдно нам христианам.

Достойно размышления еще и следующее: идет ко Христу и следует за Ним многочисленный народ, люди простые, — а где же их начальники? Книжники, фа­рисеи и князья народа остались в своих домах в Иеру­салиме. Князья не веруют во Христа, как об этом пи­шется в Евангелии: «Еда от князей кто верова в Онь?» (Ин. 7: 48). Книжники и фарисеи поучаются суетно­му, а богатые упражняются в своих промыслах: иной разоряет свои житницы и созидает большие, иной ко­пит от лихоимства и неправды и наполняет сундуки свои, а иной радостно веселится каждый день, — всем таким некогда идти ко Христу и слушать Его учение; только убогие идут за Ним и с наслаждением слушают Его. Посему-то и труден вход в царство небесное для богатых: «Удобее вельбуду сквозь иглино ухо пройти, неже богатому в царствие Божие внити» (Мф. 19: 24).

Еще нужно рассудить и то, кто носит хлебы. Носит их отрок, как вспоминается это в Евангелии Иоанна: «Есть зде огрочищ един, иже имать пять хлеб». Многие мужи не носят хлеба, а один отрок носит, и, должно быть, хлебы те были не велики, если один отрок мог но­сит пять хлебов. Взяв из рук сего отрока хлебы, Христос насытил многочисленный народ.

Здесь можно видеть таинство. Тот один отрок был прообразом монашеского чина: монашество на гречес­ком языке выражается словом «монос», что значит один, уединенный. Чистый отрок, девственник, являлся прообразом иноческой чистоты, на хранение которой полагается в иночестве и обет. Хлебы же были прообра­зом иноческих молитв, творимых и днем, и ночью. Как отроческими хлебами Господь насытил народ, так и мо­литвами иноческими Господь содержит мир сей. Хотя и малы были хлебы того отрока, однако же насытили многие тысячи народа; подобно сему и молитвы иноче­ские, хотя и кажутся кому-либо малыми, однако же ук­репляют весь мир.

Мир христианский в Святом Писании уподобляет­ся винограду, как и о древних израильтянах говорил пророк Исайя: «Виноград Господа Саваофа дом израилев есть» (Ис. 5: 7). Кто не знает, как прекрасен сад виноградный? Ветви его замечательны, листья прекрас­ны, гроздья приятны, радующие зрение и услаждающие вкус. Кто же не видит, как прекрасен и христианский мир, как он замечателен и приятен? Богатствами он ук­рашается, как листьями, а благородным чадородием, как изрядными гроздьями, он возносится и славится, расширяется и умножается, согласно слову Давида, ко­торое он сказал Богу: «Покры горы сень его, и стеблие его кедры Божия; простре розги его до моря, и даже до рек отрасли его» (Пс. 79: 11, 12).

Посмотрим же, на чем держится и чем живет ви­ноградная ветвь. Она существует на одном только сухом и бесплодном коле. Отними от винограда кол, и ветвь упадет на землю и будет попираться.

Отыми от христианского мира иноческий чин, как от винограда сухой и бесплодный кол, что тогда станет с миром? Посудите сами! Как хлеб отрока, хотя и не многий, но насытил многих, так и молитвы иноческие, хотя и кажутся малыми, однако приносят пользу для многих. Но чтобы не допустить своих измышлений, хва­ля без меры иноческий чин, я снова обращаюсь к еван­гельским хлебам.

«Не имамы зде, токмо пять хлеб» (Мф. 14: 17). Ка­кие такие были хлебы: ржаные, пшеничные или какие-либо другие? Кто это знает? Святый евангелист Иоанн говорит, что это были ячменные хлебы: «Есть зде, — го­ворит он, — отрочищ един, иже имать пять хлеб яч­менных». Мы же обратим внимание на то, каким хле­бом питаются следовавшие за Христом: не пшеничным или чистым ржаным, но ячменным.

Сей хлеб ячменный пусть будет для нас образом воздержания, поста и острой жизни, подобно тому, как и ячмень имеет острые колосья; ибо ничто так не укрепляет Христова последователя и не делает его сильным против невидимого врага, как ячменный хлеб, то есть, святый пост и воздержание. Вспомним здесь историю Святого Писания о борьбе Гедеона с мадианитянами.

Израильтяне в древности были крайне притеснены мадианитянами; по причине многих бедствий они возо­пили к Богу. Смилостивился над ними Бог и дал им вождя — мужа сильного, именем Гедеона, который, со­брав силу израильскую, пошел на Мадиама. Господь Бог велел ему не вести с собой большую силу для сражения, но избрать только лучших и храбрейших воинов. Как же Гедеон мог узнать лучших и храбрейших? Вот как он возмог сделать это. По повелению Божию он привел их всех к воде и приказал им пить; и вот одни, упав на колена и склонившись лицом к воде, пили из реки во­ду, как скоты, другие же, черпая воду горстью, пили из своей горсти. После этого Гедеон разделил всех надвое: пивших воду по-скотски он поставил особо, а пивших воду горстью — особо. Таких, которые пили воду гор­стью, оказалось немного — только триста человек, про­чие же воины пили по-скотски, погрузивши в воду ли­цо с устами. И повелел Господь Гедеону возвратить на­зад всех, пивших воду по-скотски, и взять с собою на войну только тех триста, причем пообещал ему, говоря: «Тремя стами мужей, пивших воду горстию, Я спасу вас и предам Мадиама в твои руки».

Приблизившись ночью с тремястами мужей к бес­численной силе мадиамской, Гедеон по повелению Бо­жию сам с одним только отроком вошел ползком в стан мадиамский и, ходя в нем тихо, прислушивается; и вотслышит, как один воин, пробудившись от сна, расска­зывает свой сон своему другу: «Будто тесто хлеба ячмен­ного катилось от полка Гедеонова и, прикатившись в наш мадиамский стан к мадиамской палатке, побило ее, опрокинуло, и упала палатка». На это друг его ответил: «Это не тесто, но копье Гедеоново: предаст Господь в его руки Мадиама и весь полк; наш». Услышав сие, Ге­деон поклонился Господу, возвратился к своим, приго­товился к битве и, напавши на Мадиамский полк, побе­дил его и разогнал в конец.

Рассмотрим же таинственный смысл сего сонного видения. Тесто хлеба ячменного было копьем на супо­статов. Это значит, что ячмень, полный острых отрост­ков, является образом суровой жизни. Тесто хлеба яч­менного — знамение святого поста, не имеющего сла­бостей в кушаньях, ибо неиспеченный ячменный хлеб опрокинул мадиамскую палатку, но только тесто его, поелику в печеном хлебе есть вкус, а в тесте нет его. Впрочем, в ячменном хлебе и в печеном мало вкуса, — не так, как в ржаном или пшеничном; тем более нет вкуса в тесте ячменном.

Тесто хлеба ячменного является образом поста, ибо и пустынножительные постники питались такою пи­щею. Святый Иларион великий, например, так говорит своему телу: «Я тебя, осел, не ячменем накормю, но со­ром». Сие тесто, разумею пост, не вкусно, зато вскоре соделывается железным копьем на супостата и побеж­дает его, так что по справедливости можно сказать: это не тесто, но копье на супостата. Постись, воздерживай­ся, а твое пощение, как сильное, острое копье, пронзит врага твоего, восставшего на тебя.

Мы удивляемся Сампсоновой силе; удивляемся то­му, что он один убил тысячу филистимских мужей, убил не мечом или копьем, но одною костью, ослиною челюстью. Мы удивляемся и тому, как он, похитив во­рота города Газы и взвалив их на плечи, занес их на вы­сокую гору. Дивимся мы и другим его делам, в кото­рых проявилась его большая сила. Но посмотрим, от­куда в нем родилась такая сила? От воздержания родившей его, которой ангел сказал: «Зачнеши и родиши сына, снабди убо сие, не пий вина, ниже что яждь нечистое» (Суд. 13: 3, 4). Святый Василий Великий, рассуждая об этом в слове «О посте», говорит: «Что сделало сильного Сампсона непобедимым? Не пост ли, в котором он был зачат во чреве материнском? Воздер­жание родит силу для победы над врагом».

Мы удивляемся и прежде бывшим угодникам Божиим; удивляемся тому, как они смогли победить великую противную вражью силу? А что создало в них такую си­лу и действие? Не пост ли и воздержание, которыми они умерщвляли «уды свои, сущыя на земли»? Наобо­рот, ничто не делает таким слабым и неспособным к подвигам, ничто так не предаст одолению невидимого врага, как пресыщение, вкусная пища и чревоугодие.

В Святом Писании мы читаем, как вавилонский царь Навуходоносор, взявши Божиим попущением Ие­русалим, пленивши иерусалимского царя Седекию со многими людьми и возвратившись домой, чрез некото­рое время прислал Навузардана, архимагира, то есть, князя или старшего над своими поварами, для того, что­бы он разорил иерусалимские здания. Архимагир, при­дя в Иерусалим, сжег храм Господень и царский дом, все дома граждан и все большие здания он попалил ог­нем, и все стены иерусалимские разрушила сила халдей­ская, которая была с архимагиром.

Здесь следует подумать о том, почему Навуходоно­сор, пленивши Иерусалим, не сам разорил его до ос­нования, но послал князя, и притом не иного какого, но именно князя над поварами своими, служба и обя­занности которого заключались в том, чтобы приготов­лять вкусные снеди для трапезы царской? В чем при­чина сего?

На сие отвечается таким толкованием: совершилось сие по промыслу Бога, который Своим праведным су­дом наказывал иерусалимлян по мере их грехов. Мно­гим согрешили иерусалимляне пред Богом, посему по­слал им Господь многие наказания, и при этом за каж­дый грех Он навел подобающее наказание.

Согрешили они идолопоклонством, посему и на­казал их Господь идолопоклонником Навуходоносо­ром, который, поставивши своего золотого идола на поле Деире, повелел почитать его, как бога. Согреши­ли иерусалимляне избиением пророков, посему и на­казал их Господь мечом халдейским. Согрешили не­праведным грабежом и похищением чужого, посему и наказал их лишением всего, ибо все ограбили пленив­шие их. Согрешили гордостью, за что и наказал их по­рабощением и в конец смирил их пленом. Не мало согрешили они и сластоядением, пресыщением, объядением, посему и наказал их Бог, праведный Судия, князем поваров Навузарданом, чтобы чем согрешили, тем и наказаны были. Иерусалим много заботился о кухне, о сладких кушаньях, о чревоугодии, посему и совершено было разорение Иерусалима старшим по­варом, архимагиром.

Посмотрим теперь, как тот архимагир разоряет Иерусалим. Он разоряет его огнем и ниспровержением стен до основания. Нам же из этого следует усмотреть, что так в конец ничто не разоряет душу, хотящую ра­ботать Богу, подобно прекрасному Иерусалиму, как именно архимагир, то есть, пресыщение, сластоядение и чревоугодие. Разоряет он и огнем, то есть, греховным распадением, разжигая сластолюбивую и страстную плоть на скверный грех, ибо поистине за сластоядени­ем следуют плотские страсти, греховное распадение, ко­торое если в ком умножится и усилится, как пожар, то все добродетели его, которыми украшал свою душу, превратит в пепел, подобно тому, как архимагиров огонь сжег всю красоту Иерусалима.

Недаром святый Златоуст говорит: «Где пьянство, там диавол, там скверные слова; а где пресыщение, там ликуют демоны». Хорошо, значит, что Господь на­питал следовавших за Ним и слушавших слова Его не иным каким-либо сладким хлебом, но жестким, яч­менным. Этим Он учит нас не сластоядению, но воз­держанию.

«Не имамы зде, токмо пять хлеб». Толковники Бо­жественного Писания, духовно толкуя сие, под теми малыми хлебами подразумевают различные духовные вещи.

Одни называют хлебом слово Божие, имея в виду слова Бога из пророчества Амоса: «Послю, — сказал Он, — глад на землю, не глад хлеба, но глад слышания слова Божия» (Ам. 8: 11).

Другие называют хлебом святое покаяние, основы­ваясь на словах Давида, кающегося в своих грехах и го­ворящего: «Пепел яко хлеб ядях и питие мое с плачем растворях» (Пс. 101: 10).

Некоторые же милостыню, творимую нищим, на­зывают духовным хлебом, вечно воздаваемым от Бога, что видно из слов Екклезиаста, говорящего: «Поели хлеб твой на лице воды, и во мнозех днех обрящеши его» (Еккл. 11: 30).

Вечное наслаждение на небесах, которое будет про­исходить от лицезрения Бога, также есть хлеб духовный: «Насыщуся, — сказано, — внегда явитимися славе Тво­ей» (Пс. 16: 15).

Иные, наконец, духовным хлебом называют тело Христово, которое под видом вещественного хлеба, питающего плоть, освящается на Божественном пре­столе, ибо оно питает и оживляет наши души и соеди­няет их как с Самим Христом, так и друг с другом, со­гласно словам святого апостола Павла, который гово­рит так: «Хлеб, егоже ломим, не общение ли тела Христова есть? Яко един хлеб, и едино тело есмы мнози: вси бо от единого хлеба (тела Христова) причаща­емся» (2 Кор. 10: 16, 17).

Все те духовные хлебы, числом пять по числу пяти евангельских хлебов, очень хороши, и много следовало бы говорить о вкусе и силе каждого из них, но не хва­тит времени ни нам, повествующим, ни вам, слушаю­щим. Разве следует сказать только об одном хлебе тела Христова против тех, которые не часто причащаются, а иные так даже и совсем не причащаются тела и крови Христовой. Но об этом сказано в поучении в пятую не­делю Великого поста.

Чтобы не затянуть слова и не стеснить слушающих, я кончу свою беседу, советуя всем вкушать тех духов­ных хлебов и насыщаться ими и желая, чтобы не исто­мились от вечного голода души наши, но чтобы сподо­бились они на небе вечного насыщения со всеми свя­тыми. Аминь

35. Поучение в неделю девятую по Святом Духе («Корабль же бе посреде моря, влаяся волнами: бе бо противен ветр» (Мф.14: 24))

В нынешнем Евангелии, читавшемся на Божест­венной литургии, мы слышали о волнующемся море, о ветре противном, о корабле, покрывавшемся волнами, об утопавшем Петре и об учениках, возопивших от страха. Все это, возлюбленные слушатели, недобрые события. Случайно ли все это произошло, или по на­рочитому промыслу и устроению Божию, — вот что я спрашиваю. Предположим, что случайно, — почему же тогда Господь, предвидя, что все это произойдет, и советуя не подвергать самих себя бедствиям, почему Он понудил (как говорит Евангелие) учеников Своих войти в корабль как будто именно для того, чтобы они претерпели такой страх и такое бедствие от волнения?

Не лучше ли было бы, если б Он, как желающий всем добра, а не зла, тишины, а не волнения и бед, запре­тил им это плавание в корабле? Если же это произо­шло по нарочитому Божиему промыслу и устроению, как думают об этом и толковники Божественного Пи­сания, то по какой причине попустил или, лучше ска­зать, нарочно поднял и навел на Своих учеников такое бедствие в море, такой страх, чтобы ученики бедство­вали в корабле от волнения и бури, отчаивались в сво­ем спасении и от страха вопили и кричали: «От стра­ха возопиша»?

Среди учителей есть такие, которые говорят о сле­дующих двух причинах такого Божия промысла и уст­роения: Христос Господь устроил, чтобы на море были ветры и волнение и корабль апостольский бедствовал от напора волн для того, чтобы показать Себя Госпо­дом и Владыкой всего, обладающим небом и землею, морем и ветрами: «Яко и ветры, и море послушают Его». С одной стороны, Он хотел наказать маловерие и сомнение Своих учеников: «И глагола им: что страшливы есте, маловери?»; «И Петру: маловере, почто усумнелся еси?»; хотел научить их надеяться на Бога во всяких бедствиях, ибо говорит: «Дерзайте, Аз есмь, не бойтеся», выражая этим как бы следующее: Я с вами везде, на всяком месте, в добре, во зле, всюду присут­ствую с вами и помогаю, избавлял вас от бедствий: дерзайте, не бойтесь! С другой стороны, Он хотел уве­рить их в Своем Божестве, ибо при наступившей ти­шине они поклонились Ему, говоря: «Воистину Божий Сын еси» (Мф. 8: 26; 14: 31, 27, 33). Впрочем, медиоланский первоседатель и не меньший учитель церков­ный святый Амвросий находит другую причину мор­ского волнения и бедствия корабля. Причина сия в следующем: так как в корабле вместе со святыми апо­столами был и Иуда предатель, то посему и поднялся на море противный ветер, и корабль бросало волнами. Вот как говорит сей учитель: «Хотя в корабле там плы­ли и многие добрые дела учеников Христовых, однако же неверие предателя смущало корабль волнами; то есть, из-за неверующего Иуды возмутилось море, не терпя его видеть плывущим по себе. Если Иуда еще не имел тогда намерения предать Христа, зато он уже имел общий ковчежец, носил полагавшееся в него и крал. Из-за кого потом умела возмутиться вся трапеза Христова на тайной вечери, из-за того и ныне возму­тилось море, и корабль бросало волнами».

Мы же приступим здесь к евангельскому толкова­нию.

Морем является сей мир; корабль — это церковь Христова или все христианское отечество, как, напри­мер, говоря вообще, Российское царство. В частности же кораблем является всякий человек в мире. Жизнь наша есть плавание в море мира; пловцы в общем ко­рабле церкви и царства — это люди верующие, вели­кие и малые, сановитые и простонародные. В каждом же корабле всякого человека, то есть, в теле, пловцами являются душа с товарищами, каковые суть память, разум и воля. Ветры противные, бури, волны — это многоразличные и многообразные бедствия в мире, которыми то море волнуется, смущается, сотрясается и многих погубляет: одних потопляет, других держит около потопления, третьих в смущении и страхе вели­ком, иных же доводит до отчаяния. В настоящее вре­мя, как мы сами ясно видим, в особенности восстали и восстают по Божьему попущению многие волны на всецелый корабль церкви Христовой и всего отечества христианского: то голод, то огненные наказания, со­жжение прекрасных домов, городов и храмов Господ­них, то непрестанные войны и восстания иноплемен­ников. Как много христиан жестоко поглотил в эти плачевные годы меч врагов, и рука вражеская увела в плен, не говоря уже о внутренних междоусобных вос­станиях, о всех, гонящих друг друга и друг друга по­едающих и погубляющих! Все это суть волнения и бу­ри моря мира сего, так что корабль наш покрывается волнами и разбивается на части, ослабевает в своих си­лах от напора волн, и отовсюду веет на нас противный ветер.

Поищем же причину, по которой Господь попуска­ет на нас такую бурю и волнение: за что Он так нака­зывает нас, почему оставляет нас бедствовать среди та­ких зол? У святого Амвросия мы заимствовали одну причину, по которой Господь попустил, чтобы волны бросали апостольский корабль, а именно ту, что в ко­рабле между апостолами был Иуда. Кто же является Иудой в корабле отечества христианского? Поистине, всякий нераскаянный грешник есть Иуда, — посему-то и восстают на нас волны таких бедствий.

Иуда был вор и предатель, льстец и самоубийца: «Шед удавися» (Мф. 27: 5). Грешный же, нераскаян­ный человек во всем подобен Иуде. Он есть вор, ибо думает со своими грехами утаиться от всевидящего ока Божия: «Не узрит Господь, ниже уразумеет Бог Иаковль» (Пс. 93: 7). Время, данное ему для покаяния, он крадет для своих беззаконий. Он есть и предатель, ибо, предпочитая временное вечному, он за малую сла­дость внизу предает великую сладость вверху; за крат­кое земное веселие предает бесконечную небесную ра­дость; за повседневное насыщение своего чрева преда­ет то душевное насыщение, о котором говорит Давид: «Внегда явитимися славе Твоей» (Пс. 16: 15). За гре­ховное сладострастие предает прославление своей пло­ти, которое имеет быть для праведных в общее воскре­сение, «егда тленное сие облечется в нетление, и мерт­венное сие облечется в бессмертие» (1 Кор. 15: 53). За гордость свою предает возвеличение, приготовленное Богом для смиренных. За гнев, ярость и ненависть к ближним предает любовное общение с ангелами и все­ми святыми: одним словом, за грех предает Бога и яв­ляется Иудой предателем. Он также и льстец, ибо ино­гда приходит как будто к покаянию, исповедует уста­ми свои грехи, на деле же творить плоды, достойные покаяния, и не думает. Он «молится устами, а сердце его далече отстоит от Бога» (Ис. 29: 13); скверными своими устами лобзает Христа, недостойно причащаясь пречистых Тайн, а потом снова возвращается к своим греховным делам. Он только льстит, говоря «каюсь», он только обещается быть добрым, но неисправимым пре­бывает Иуда, раб и льстец, и потом отчаянием убивает свою душу.

Итак, грешник такой во всем подобен Иуде и яв­ляется вторым Иудой. И как много таких Иуд среди христиан! Если из-за одного Иуды волны бросали ко­рабль апостольский, то как не будет бедствовать в вол­нениях корабль отечества христианского из-за такого множества Иуд, существующих среди нас?!

В житии святого Порфирия, епископа газского, мы читаем, что когда этот святой возвращался водным путем вместе с другим — блаженным Иеронимом — и находился вблизи острова Родоса; то на море подня­лась буря и волнение, и все находились в большом страхе, боясь потопления. Так было весь день и всю ночь. Когда же взошла утренняя заря, святый Порфирий задремал немного и увидел преподобного Прокопия пустынника, извещавшего его, что среди них на корабле есть один потайной еретик Ариева заблужде­ния, что из-за этого еретика волнуется море и что оно не утихнет, пока он не будет склонен к православию. Так и оказалось: начальник корабля был тайный ере­тик; как только он исповедал православную веру, тот­час прекратилась буря, и наступила тишина на море. Вот мы видим, что из-за одного тайного еретика и свя­тые бедствовали в море. Что же нам думать? Как мно­го среди нас находится волков в одежде овчей, кото­рые под именем православного христианина делают бесславное и делами своими превосходят нечестивых язычников и поганых! И как корабль церкви Христо­вой и всего отечества не будет бросаем волнами вели­ких бедствий, попускаемых на нас от Бога по правед­ному Его суду?!

Посмотрим в древность. Прекрасен был корабль народа израильского, прошедший по суху Чермное мо­ре и наследовавший святую гору Иерусалима: «И бысть в мире место его, и жилище,его в Сионе» (Пс. 75: 3). Когда же умножились среди них беззакония и они «прогневаша Бога вышняго и свидений Его не сохраниша» (Пс. 75: 57 и след.), когда превратились в «лук раз­вращен», тогда Бог, разгневанный их злыми делами, тя­жело наказал израиля. О том же, как именно наказал, мы слышим следующее: «Предаде в плен крепость их и доброту их в руки врагов и затвори во оружии люди Своя, и достояние Свое презре. Юношы их пояде огнь, и девы их не осетованы быша, священницы их мечем падоша, и вдовицы их не оплаканы быша».

Прекрасен был во всей поднебесной корабль само­державия греческого христианства: он всех монархов превосходил великолепием и достоинством. А как по­страдал он за умножение грехов? Как разбился? Кто не видит, что даже до сих пор он не может получить умиротворения?

Господь Бог, беседуя некогда с рабом Своим про­роком Иезекиилем о Самарии и Иерусалиме притчею о двух сестрах — Оли и Оливе — и говоря, что Сама­рия за умножившиеся в ней грехи ассириянами опус­тошена огнем и мечом, которые навела на них мсти­тельная рука Божия, повелевает пророку увещевать Иерусалим, чтобы и он не пострадал так же. Посему пророк и говорит иерусалимлянам: «Смотрите сестру вашу Самарию, како опусте Самария: пол грехов тво­их не согреши, ты же умножи беззакония твоя паче оныя. Се убо глаголет Адонаи Господь: чашу сестры твоея испиеши глубокую и широкую» (Иез. 16: 51), то есть, чашу наказания Божия. «Чаша, — говорит, — потребления и погубления, чаша сестры твоея Сама­рии». Что же нам думать, возлюбленные?! Не сравня­лись ли беззакония нашей страны с беззакониями тех самарян, иерусалимлян и, кроме того, греков? Не при­готовлена ли и нам та чаша отмщения Божия, о кото­рой Давид говорит: «Чаша в руце Господни вина нерастворена, исполнь растворения, уклони от сея в сию; обаче дрождие Его не истощися, испиют вси грешнии земли» (Пс. 74: 9). О, ужасное несчастье и злополучие наше! Ведь за умножение тяжких беззаконий нераска­янных грешников корабль церкви и всего отечества христианского страдает в море мира сего от волн бед­ствий, и, день ото дня изнемогая в силах своих, он уже близок к сокрушению и потоплению; разве только Сам Господь, ходящий до морю, придет на помощь, запре­тит ветрам и морю и сотворит тишину, ибо Он обна­дежил церковь Свою святую в том, что «врата адова не одолеют ей» (Мф. 16: 18). Он есть наш «помощник в скорбех, обретших ны зело» (Пс. 45: 3), ибо когда си­ла человеческая совершенно изнемогает, тогда внезап­но появляется помощь Божия. Сохранил от заколения Бог Исаака, сына Авраамова, не прежде, чем уже вы­нул Авраам нож свой, чтобы заколоть сына, а Сусанну избавил от смерти, послав Даниила, только в тот мо­мент, когда она уже была выведена для побиения кам­нями. Даниила Он спас уже между львами голодными и раскрывшими пасти. Трех отроков сохранил, уже вверженных в горящую печь. Петру, уже утопавшему, Он простер руку помощи и его вывел из темницы уже брошенного туда на смерть. Когда корабль апостоль­ский уже покрывался волнами, Он явился ходящим по морю и запретил ветрам. Во время такой нужды благовременная помощь Божия обыкновенно спешит для прославления имени Его святого; она же сильна поспешить и для спасения нашего корабля, подвер­женного буре.

Все сие говорилось вообще о всецельном корабле церкви и отечества правоверных. В частности же, бе­седуя о мысленном корабле — жизни всякого христи­анского человека, мы снова вспомним святого Амвро­сия, который сказал, что из-за одного Иуды на море поднялась буря и волны на корабль апостольский, и скажем: в корабле жизни нашей в каждом отдельно сидит Иуда — наш тяжкий грех и обыкновенная страсть. Как Иуда был вор, предатель, льстец и само­убийца, так и обыкновенный грех наш есть вор, ибо обкрадывает нас, губя все наши труды и подвиги, ко­торыми хотели мы заслужить милость у Господа Бога нашего; он есть предатель, ибо предает нас на вечную геенскую смерть; он есть и льстец, ибо, усладивши в малом, наполняет нас вечной горечью; он есть, нако­нец, и убийца, ибо убивает и душу нашу, и добрую славу. Пока такой Иуда, то есть, тяжкий наш грех и обычная наша страсть, будет находиться в корабле жизни нашей, пока он не будет изгнан из нас совер­шенным покаянием, до тех пор мы не будем плавать безбедно и не достигнем доброго пристанища.

Вспомним Иону пророка. Он был муж праведный пред Господом, был святый пророк; а кто не знает, что он пострадал в море только за один грех ослушания? «Возстави Господь ветр велик в море, и бысть буря велия, корабль же страдаше, яко сокрушатися, и убояшася корабленицы и вопияху кождо к богу своему» (Ион. 1: 4, 5). О, как много тяжких смертных грехов находится среди нас! Как же мы хотим иметь тишину?

Великие грехи низложили сильных с престолов, раз­рушили царства, разорили города, рассеяли великие полки, опустошили страны, и пощадили ли они хоть од­ного злого человека? Скаредные грехи навели потоп на людей прежнего мира, одождили огонь на города Со­домские, превратили у египтян реки в кровь и их же потопили в Чермном море. Кого же из нас они могут спасти? Тяжкий грех проломил небо под Люцифером и до ада разверз землю под Дафаном и Авироном, утвер­дил великую пропасть между богатым и Лазарем, «ан­гелов, не соблюдших своего начальства, на суд великого дне узами вечными под мраком соблюде», людей пре­вратил в скотов, как Навуходоносора, и в бесчувствен­ные столпы, как жену Лотову, и никого не пощадил ни­когда. Какого же добра мы можем ожидать от наших злых дел? Пока тот Иуда, то есть, грех, грех привыч­ный, будет находиться на корабле жизни нашей, до тех пор мы не будем иметь никакого добра, до тех пор мы будем обуреваемы волнами бедствий и зол.

Мы дивимся, что иногда бывают засухи, бездождие, неплодородие земли и следующие за ними гние­ние и голод: а что соделывает все это? Кто виновен в таком зле? Грех наш. Вот мы слышим, как говорит Бог: «Огнь возгорится от ярости Моея, раждежется до ада преисподняго, снесть землю и жита ея, попалит основания гор. Соберу на них злая и стрелы Моя скон­чаю в них, таяти имут гладом» (Втор. 32: 22). За что же, Господи, так ужасно Ты гневаешься на возлюблен­ных людей Своих? «За грехи, — говорит, — их, яко прогневаша Мя и в мерзостех своих преогорчиша Мя». Мы дивимся, что иногда случается неожиданно пожар и сожигаются многие жилища и имения. А что соде­лывает сие? Кто виновен? Грех наш! «Одождит, — сказано, — на грешники сети, огнь и жупел, и дух бу­рен» (Пс. 10: 6). Дивимся мы непрестанным войнам, битвам и множеству павших от меча; а что соделыва­ет сие? Поистине, не иное что виновно в таком зле, как только грехи наши, согласно словам Бога в проро­честве: «Аще не послушаете Мене (то есть, если не по­каетесь во грехах), меч вы пояст: уста бо Господня глаголаша сия» (Ис. 1: 20). О, как жестоко бьют нас ото­всюду волны! Причина же всех этих бедствий — это Иуда в корабле, грех в членах наших, которому мы по­работили себя. Изгоним же его из себя покаянием; а пока мы не изгоним его, до тех пор не перестанем бедствовать и не избавимся от таких многочисленных бедствий наших.

Вот, слушатель мой, мы узнали причину волнения кораблей: как вещественного апостольского, так и мыс­ленных — церкви, отечества христианского и каждого отдельного человека. В волнении апостольского корабля виновен Иуда; в бедствиях церковного и всенародного корабля виновны злобные, ожесточенные, нераскаян­ные, многочисленные, иудообразные грешники; в тре­волнениях же мысленного корабля — каждого в отдель­ности человека — виновен личный грех каждого, от ко­торого всякий хочет отстать и в нем раскаяться.

Что же нам делать, дабы прекратилось волнение на великом и пространном море мира сего, и корабли на­ши имели бы тихое и безбедственное плавание? Вот что мы сделаем: мы воззовем ко Господу со святым Петром: «Господи, спаси ны, погибаем» (Мф. 8: 25).

Господи! Иудообразных грешников среди нас и гре­хи наши претвори всесильным Твоим милосердием в праведников и в оправдания. Господи! Сам приблизись к нам; ходя по морю, запрети ветрам и буре и претво­ри волнения наши в тишину. Господи! Скажи присут­ствием Твоим то, что Ты сказал Своим апостолам: «Дерзайте, Аз есмь, не бойтеся» (Мф. 14: 27).

Мы же, грешные и несчастные, измученные волна­ми, возрадуемся о Тебе, Боге нашем, и, вместе с покло­нившимися в корабле, поклонимся Тебе, говоря. «Воис­тину Божий Сын еси» (Мф. 14: 33). Аминь.

36. Поучение в неделю десятую по Святом Духе («Господи! Помилуй сына моего, яко на новы ме­сяцы беснуется и зле страждет. И приведох его ко учеником Твоим, и не возмогоша его исцелити» (Мф.17: 15, 16))

Возлюбленные слушатели! Не всегда и святые лю­ди, как видим, могут иметь власть над бесами, чтобы изгонять их. Человек некий, имевший сына бесновато­го, очень страдавшего от духа нечистого, привел его к апостолам, к ученикам Христовым, и молил, чтобы они исцелили сына, изгнали из него духа нечистого. Но они не в состоянии были сделать этого и, что удивительнее всего, не смогли изгнать уже по принятии от Христа власти над бесами, уже после того, как дана была им власть над нечистыми духами, чтобы изгонять их. Не­смотря на это, они не могли изгнать беса из того от­рока, которого привели к ним. Если же они, будучи святыми, оказались бессильными, то что же можем сделать мы, грешные? Как мы можем устоять против беса, когда сила его крепка, природа же наша страст­на, а сила наша немощна? Если бы Господь не был сре­ди нас, то кто мог бы сохранять себя целым от врага и человекоубийцы?

Какая же причина той слабости, что святые апосто­лы не смогли изгнать беса из отрока, бесновавшегося в новолуния? Причину эту Христос Господь ясно показал ученикам Своим наедине, когда те спросили Его: «Поч­то мы не возмогохом изгнати его? Иисус же рече им: за неверствие ваше». Хотя святые апостолы и имели данную им Христом власть над бесами, однако ж в них было некоторое сомнение и неверие, неверие же не во Христа, которого они уже устами и сердцем исповеда­ли истинным Сыном Божиим, как мы слышали это в прошлую неделю, когда Он морское волнение претво­рил в тишину, когда простер руку утопавшему Петру и спас его от потопления: «Тогда сущий в корабле поклонишася Ему, глаголющи: воистину Божий Сын еси» (Мф. 14: 33). Итак, в апостолах было неверие не во Христа, но в данное им могущество: они сомневались, могут они или не могут изгнать беса столь сильного и столь ужасного, какого им еще не приходилось изго­нять? Они сомневались, ибо у них еще не было смело­сти и дерзновения, так как они еще не восприняли Свя­того Духа. Я же, грешный, защищая святых апостолов от порока неверия и ища в нынешнем Евангелии поль­зы себе и вам, моим слушателям, решил с помощью Бо­га и тех святых апостолов указать вам еще и другие причины, по которым святые апостолы не могли из­гнать беса. Это я сделаю не от своего скудного умство­вания, но из того же святого Евангелия я извлеку для нас правило, как мы могли бы изгнать из самих себя бесоподобные страсти.

«Господи, помилуй» и прочее.

Чтобы яснее уразуметь намеченное, мы, православ­ные слушатели, прежде всего рассмотрим время, в ко­торое святые апостолы не смогли изгнать беса. Господь наш Иисус Христос незадолго до Своих страданий и креста, желая явить Своим избраннейшим ученикам на Фаворе славу Своего Божества, в пятое число месяца ав­густа пришел к горе Фаворской со всеми Своими две­надцатью учениками. Там Он вечером взял трех учени­ков — Петра, Иакова и Иоанна — и взошел на гору провести ночь в молитве, прочих же апостолов, между которыми был и Иуда, Он оставил под горою. В то вре­мя человек привел своего бесноватого сына к девяти апостолам, и они не могли изгнать беса. Когда же про­шла та чудесная ночь, в которую Господь наш преобра­зился, и наступил шестой день августа, Господь шел с горы с тремя учениками, а народ, который обыкновен­но ходил за Христом, собрался под горою, ожидая, по­ка Христос сойдет с горы. Когда же увидели Его, то при­ветствовали Его, и тогда один человек из народа прибли­зился к Иисусу, кланяясь Ему и говоря: «Господи! По­милуй сына моего, яко на новы месяцы беснуется и зле страждет. И приведох его ко учеником Твоим, и не возмогоша его исцелити. Отвещав же Иисус, рече: о, роде неверный и развращенный! доколе буду с вами, доколе терплю вы?» (Мф. 17: 15, 16, 17).

Посмотрим здесь: в какое время апостолы не мог­ли изгнать беса? Когда не все были вместе, но только девять, и в том числе Иуда. Петр же с Иаковом и Ио­анном, главнейшие из апостолов, ушли с Иисусом на го­ру: посему-то они и не могли изгнать беса. Не могли без Петра — камня веры, не могли без Иакова — без креп­кого борца, не могли без Иоанна — без благодати Божией, в особенности же не могли без присутствия Са­мого Господа Иисуса Христа. Если бы даже и могли они что-либо сделать, то все же между ними в качестве пре­пятствия был Иуда, преисполненный неверия, и из-за этого именно неверника прочие святые апостолы не могли изгнать беса.

Приступим же к духовному рассмотрению. Про­стите, грешные люди, к числу которых принадлежу и я, окаянный, простите мне, что всякого грешника, изну­ряющего жизнь свою без покаяния, я назову беснова­тым. Бес живет в нераскаянном грешнике, как в своем истинном доме, ибо как в добродетельном, праведном муже живет Бог и он в Боге, так и в окаянном грешни­ке живет бес и он в бесе, поелику, по апостолу, «творяй грех от диавола есть» (1 Ин. 3: 8).. Итак, всякий оже­сточенный грешник есть бесноватый.

Так как грешник многострастен и многопохотен, то и бес в нем многообразен. Нынешнего бесноватого отрока евангелисты описывают различно. Матфей го­ворит: «Множицею впадает во огнь и множицею в во­ду»; Лука: «Дух емлет его, и внезапу вопиет и пружается с пенами»; Марк в главе девятой: «Пены тещит и скрежещет зубы своими, и оцепеневает». Итак, в од­ном бесноватом отроке начертались все образы семи­главого змея, все, говорю, семь смертных грехов изоб­разились. «Внезапу вопиет» — это образ гордости, вы­сокомерия   и   самовосхваления,   ибо   гордость   и высокоумие не умеют молчать, на небесах полагают уста свои, и язык их проходит по земле. «Ввергает во огнь» — это образ телесной нечистоты, распаляющей­ся на скверную похоть. Ввергает «в воду» — это образ любоимения и сребролюбного любостяжания, жадно заботящегося о том, чтобы всякое изобилие и богатст­во всегда у него преизбыточествовало, подобно реке наводненной. «Пружается» — это образ зависти, кото­рая, видя благополучие других, снедается сама в себе. «Пены тещит» — это образ объядения и пьянства да­же до блевания, а также и бываемого при пьянстве сквернословия. «Скрежещет зубы» — это образ гнева. «Оцепеневает» — это образ лености.

Всякий, кто хочет изгнать от себя такого семигла­вого и многообразного беса, должен иметь многие по­двиги добродетелей, но не без Петра, Иакова и Иоан­на, то есть, не без твердой веры, не без стойкой борь­бы со страстями, не без особенной благодати Божией, которая дается усердно ищущим Бога и истинно любя­щим Его. Без них, а в особенности без присутствия Божия, невозможно избавиться от греховного, многооб­разного беснования: «Не возмогоша». Если кто не бу­дет иметь пред очами своими Бога, тому совершенно невозможно отстать от скверной жизни, ибо вся при­чина совершаемых грехов заключается в том, что чело­век не помнит о Боге, не имеет Его пред своими умст­венными очами, как говорит о грешнике Давид: «Несть Бога пред ним; сего ради оскверняются путие его на всяко время» (Пс. 9: 25, 26). Пути свои, жизнь свою он проводит блуд но, потому что нет Бога пред ним, ум его далек от Бога, и Бог далек от него. Когда заходит солнце, наступает ночь: подобно сему и жизнь наша де­лается темной и скверной, когда Бог далеко отступит от нас или мы далеко отступаем от Бога. Как бесплот­ное ангельское естество в том светоносном ангеле, ко­торый впоследствии превратился в аггела, было свето­носным, и сам он назывался «люцифер», «денница», пока был при Боге, а когда отпал от Бога, тотчас сде­лался люципером, что значит — погубивший светлость, темноносный, и из ангела превратился в беса, — так и человек проводит в теле ангельскую жизнь только до тех пор, пока держится Бога, а когда далеко отлучится от Бога, то соделывается бесом во плоти.

Вспомнивши здесь светоносного ангела, превратив­шегося в темноносного аггела, мы спросим: почему диавол, желая искусить нашу праматерь Еву и своею пре­лестью привести ее к преступлению заповеди Божией, явился ей в образе змея? Почему он не преобразился в светлого ангела, как впоследствии он для многих пре­ображался, как говорит об этом апостол: «Сам бо са­тана преобразуется во ангела света» (1 Кор. 11: 14)? Почему он явился Еве не в виде какого-либо прекрас­ного человеческого лица или хотя бы в виде какого-ли­бо животного, например, агнца или тельца, но в обра­зе змея? Причину сего видят в следующем: как блуд­ный сын, уйдя далеко от отца, пришел к такой беде, что просил потом разрешения пасти свиней, так и са­тана, отпавший некогда от Бога, превратился в змея. Молено сказать, что бес показался Еве в приличеству­ющем ему образе, показался таким, каким он стал по­сле своего падения с неба. Свержен был змий древний, называемый диаволом и сатаной, посему и не попус­тил ему Бог явиться в образе светоносного ангела. Если бы Ева видела беседующего с ней ангела, то она тотчас без всякого сомнения вкусила бы плод, а не так, как она, беседуя со змеем, сначала усумнилась. Бог не по­пустил бесу явиться и в образе какого-либо человечес­кого лица, ибо если бы Ева увидела беседующее с ней человеческое лицо, то она особенно усумнилась бы, го­воря себе: разве и еще есть где-либо люди, кроме нас двоих, Адама и Евы? Разве и еще есть где-либо какой рай? Не попущено ему явиться и в образе какого-ли­бо животного, не имеющего яда; явился именно змей, преисполненный злобой, ибо это есть истинный образ его, в который он был облечен в самый час своего низ­вержения. Когда снят был с него ангельский образ, на него был наложен змеиный. И вот, когда змей беседо­вал с Евой, Бог в сердце Евы вещал таинственным вдохновением: внимай, Ева, с кем беседуешь, — со змеем, не с ангелом и не с человеком, но со змеем; ес­ли послушаешь змея, сама станешь змеей. Так и слу­чилось. Ева, послушавши змея, сама сделалась такой ядовитой змеей, что ядом греховным повредила весь род человеческий. Мы же теперь знаем ту причину превращения диавола из ангела в беса — он отпал от Бога, ибо чем иным может быть отпадший от Бога, кроме змея? Ведь нрав такого делается змеиным, пол­ным смертоносного яда.

Итак, разумейте все грешники, отлучающиеся от Бога вашими грехами, разумейте, что вы такое. Вы — змеи, змеи кусающие, то есть, не приносящие пользу, но вредящие друг другу соблазном греха. Вы уже не как ангелы, чада Божий, но как аггелы, чада диавола, не как добронравные люди, но как бы ядовитые гады, гады словесные, слово которых вредоносно; яд аспидный в устах их и дело их мерзостно; оскверняются пути их, ибо нет Бога пред ними. Жизнь грешника без присут­ствия Божия проходит бесонравной и змееподобной; он уже не может делать ничего доброго, согласно словам Бога: «Без Мене не можете творити ничесоясе» (Ин. 15: 6). Будем же иметь при себе Бога, и тогда мы прого­ним от себя беса: иначе прогнать его невозможно, и мы можем подвергнуться сему укоризненному слову: «Не возмогоша». Люди, которые дружат с бесом, не могут избавиться от него; они скорее погибнут на веки.

Еще и то препятствовало апостолам изгнать беса, что с ними был Иуда, ибо Господь сего лукавца не взял с собою на Фавор, не желая врагу Своему показать Свою тайну. Когда святые апостолы говорили бесу: уйди в без­дну, уйди от создания Божия, — то бес думал про се­бя, говоря: изгоните вы от себя видимого беса Иуду, тогда и я, невидимый бес, могу выйти, а пока я вижу среди вас Иуду, не выйду и я, ибо я не хочу удаляться от своего друга; если он имеет место среди вас, то по­чему вы меня гоните? Это есть истина, ибо где в сооб­ществе тайный Иуда, там трудно избавиться от беса.

Святый Златоуст, Феофилакт и другие с ними усма­тривают еще особую причину того, почему апостолы не могли изгнать беса, а именно: из-за неверия самого то­го человека и других, бывших там среди народа. Сам Господь обличает их в этом, говоря: «О, роде неверный и развращенный! Доколе буду с вами?» (Мф. 17: 20); наедине же Господь ученикам сказал: «За неверствие ва­ше», что скорее приличествовало книжникам, фарисеям и Иуде, чем ученикам. Один из толковников говорит че­ловеку, у которого был бесноватый сын, так беседуя с ним от лица Христова: «О, иудеянин, не виновата не­способность Моя или Моих учеников, ибо Я уже дал им власть изгонять беса; но виновато неверие твое и твоих иудеев, что и создает препятствие для Божией благода­ти. Разве могу Я или Мои ученики исцелить твоего сы­на, когда ты не веруешь, но сомневаешься?» Хотя свя­тые апостолы и имели власть над бесами, но поелику в том человеке и прочих с ним не было веры, апостолы и не могли изгнать беса: вера все может, а неверие и воз­можной вещи создает препятствие.

Здесь следовало бы побранить того человека. Ты, че­ловек, клевещешь на учеников, говоря пред Господом и всем народом: «Не возмогоша изгнати». Почему же умалчиваешь о своем неверии? Почему не исповедуешь своего греха? Ты умалчиваешь о своем грехе, и великом, грехе, что еще хуже неверия, а чужой малый грешок об­личаешь, выставляешь и как бы нападаешь на святых, порочишь их, говоря: «Не возмогоша». О, поистине, они могут; только неверие твое препятствует.

Так могут поступать и люди. Каждый за грех не считает свой, хотя и тяжкий, грех, бревна в своем оке не видит, а о себе, если бы даже по шею был в грехов­ном болоте, думает, что он чистый, добрый человек, святой и праведный; если же взять другого доброго че­ловека, то хотя бы он споткнулся в малом, хотя бы са­мый незначительный порок проявился в нем, подобно какой-либо малой порошинке, упавшей на снег, тот святоша, не ощущающий бревна в своем оке, везде языком своим поносит сего, имеющего малейший су­чок, всюду проповедует о нем, всюду осуждает его, как бы говоря: «Не возмогоша», не может он быть добро­детельным, не может исправиться и не заслуживает ни одного доброго слова. Отзовись же и теперь, Христос Спаситель наш, на таких теми словами: «О, роде невер­ный и развращенный» и прочее. «Не возмогоша». О, глупый человек, ты сам виноват, а на других взвалива­ешь вину: «Не возмогоша».

Здесь рассмотрим еще и следующее. Вот, например, кто-либо просит перехожего иерея помолиться за него Богу. Иерей молится, и даже очень усердно, но не мо­жет он умолить Бога, если тот, за которого помолится, не только не перестает грешить, но впадает еще в боль­ший грех; и молящийся иерей не виноват в этом, — вся вина в том, за которого он молится, так как он соделывает препятствие молитве молящегося. Иерей молится, а он грешит; тот плачет, а он скачет; тот постится, а он упивается. Напрасна здесь молитва, напрасны труды: «Не возмогоша».

В Божественном Писании мы читаем следующее: согрешили пред Богом некогда два израильских царя, Саул и Давид; Саул имел за себя молитвенника Богу и ходатая святого пророка Самуила, а Давид имел бого­мольца за свой грех в лице святого пророка Нафана. В то время, когда Нафан умолил Бога за своего грешни­ка, то есть, Давида, и исходатайствовал ему скорое про­щение, Самуил не только не умилостивляет Бога к сво­ему грешнику, но даже больше как бы раздражает Его и своей молитвой поощряет на больший гнев против Саула. Почему? Какая причина сего? Неужели Нафан, богомолец Давида, был более любезен Богу, нежели Са­муил, богомолец Саула, если молитвы первого Он слу­шает, а молитвы второго не хочет слушать? Нет, не мо­жем мы сказать того, чтобы оба эти пророка были не в равной милости у Господа Бога. Почему же молитва одного принята, а другого нет? Причина в том, что Са­муил молится за Саула, а Саул не думает о молитве. Са­муил всю ночь стоит на молитвенном подвиге, а Саул спит, растянувшись на мягкой постели; Самуил во вретище и пепле, а Саул на потехах; Самуил алчет и жаж­дет в посте за Саула, а Саул пирует и упивается. Не удивляйся же, Саул, что не мог Самуил умолить за те­бя Бога: «Не возмогоша». Не Самуил виноват в этом, но сам ты виноват; виноваты нераскаянные твои грехи: «Не возмогоша».

Совершенно противоположное Саулу и согласное с Нафаном делает Давид. Нафан молится за Давида, и Да­вид сам падает крестообразно пред Богом в молитве и взывает: «Помилуй мя, Боже!» (Пс. 50). Встает Нафан в полночь на молитву за Давида, встает и Давид, гово­ря: «В полунощи востах исповедатися Тебе о судьбах правды Твоея» (Пс. 118: 62). Нафан облекся во вретище за Давида, и Давид говорит: «Облачихся во вретище». Постился Нафан за Давида, постился и Давид: «Смирях постом душу мою» (Пс. 34: 13). Будь же уве­рен, Давид, что услышал Бог твоего богомольца и дает тебе прощение. Хорошо молиться за такого; легко от та­кого изгнать тяжкий грех, как бы беса какого.

Вы же, которые по жизни подобны Саулу, не взва­ливайте вину на своих богомольцев, не говорите: «Не возмогоша», когда вы сами о себе не радите и прене­брегаете собственным спасением. Они не смогли за не­верие ваше.

Вот, слушатель мой, мы узнали причины, по кото­рым апостолы святые не могли изгнать беса из отрока, бесновавшегося в новолуния. С одной стороны, не мог­ли потому, что не все были вместе, не было трех глав­нейших апостолов, и самое важное — не было Самого Господа Иисуса; с другой стороны, потому, что некото­рым препятствием для них был Иуда, а также и неве­рующий отец бесноватого.

Мы же позаимствуем здесь пример, как надо изго­нять от себя бесоподобные страсти, чтобы стяжать все добродетельные подвиги — веру с Петром, надежду с Иаковом и любовь с Иоанном, а в особенности с при­сутствием Самого Господа; будем избегать иудонравных развратников, смотреть на свои, а не на чужие грехи, не взваливать ни на кого вину неуспеха нашего в мо­литвах своих, но приписывать его собственному нера­дению, и молить Бога, чтобы Он воздвиг нас к истин­ному покаянию и против бесовской силы вооружил нас немощных, препоясавши Своею Божественною силою свыше. Аминь.

37. Поучение первое в неделю тринадцатую по Святом Духе («Человек некий бе домовит, иже насади вино­град» (Мф. 21: 33). Благодать и мир от Господа нашего Иисуса Христа всем нам буди)

Прелюбезный мой слушатель! Я — гость в этом бо­госпасаемом царствующем граде, а гостю подобает при­ходить к достойным лицам не без гостинца, ибо написа­но: «Да не явишися пред Господом тощь» (Исх. 23: 15). Значит, и мне не следует являться тощим пред лицом любви вашей. Но что я принесу? Какой гостинец, ка­кой дар предложу, когда я сам нищ и духом, и на са­мом деле? Золота и серебра я не имею и не хочу иметь. Принесу то, что я по милости Божией, хотя и не бога­то, имею, — предложу я любви вашей слово Божие. Этот гостинец, этот дар дороже тысяч золота и сереб­ра. Этим многие себе купили жизнь вечную: «Испытай­те, — сказано, — писания, в нихже чаети имети живот вечный» (Ин. 5: 39). Итак, сие слово Божие да будет даром и гостинцем для вас от ничтожества нашего, а любовь ваша пусть не отвергает, ибо слова Божий, хотя и предлагаются просто, не украшенные витийством, все же суть «словеса Господня, словеса чиста, сребро разжжено» (Пс. 11: 7), исполненные достоинства и поль­зы. Итак, я начинаю во имя Господне.

Нынешняя евангельская притча о насаждении вино­града и об убиении наследника ясно истолкована, прелюбезные слушатели, святыми отцами и толкователями Божественного Писания. В Ветхом Завете виноградом назывался народ израильский, выведенный из Египта, о котором Псаломник говорит: «Виноград из Египта принесл еси» (Пс. 79: 9). И Исайя говорит: «Виноград Гос­пода Саваофа дом израилев есть» (Ис. 5: 7). Оплотом сего винограда был закон, данный на Синае Моисею от Бога; точило — это алтарь ветхозаветных жертв, по ко­торому текла кровь животных; столп — храм Соломона; делатели — законоучители, книжники и князья, архисинагогисты; избитые рабы — это пророки; наследник же, выведенный вон и убитый, есть Мессия, Христос.

В новой благодати виноградом является церковь Христова, перенесенная от израиля к язычникам. Оплот ее — тот же закон Божий; точило — слово Божие; столп — твердая вера; делатели — пастыри, архиереи и иереи; рабы — носящие послушание; овцы словесные — люди благочестивые; наследник и глава церкви — Хри­стос. Так говорится вообще. В частности же виногра­дом является всякая христианская душа правоверного и благочестивого человека. Оплот его — страх Божий; точило — сердце, источающее умиление; столп — это крест и всегдашнее памятование о страданиях Христо­вых; делатели — душевные силы: память, разум и воля; рабы — чувства; наследник же сего винограда один и тот же — Христос.

Виноград ветхозаветный, или дом израилев, опустел, виноград же новоблагодатный, то есть, церковь Христо­ва, процветает, хотя и находится посреди терниев. Осо­бенный, душевный виноград каждый день требует на­саждения и возделывания. Я иду мимо ветхозаветного и давно уже опустевшего винограда, не буду говорить ны­не и о новоблагодатном церковном винограде, но побе­седуем о мысленном, душевном винограде и о духовном насаждении его.

Итак, ныне я с Божьей помощью хочу быть челове­ком домовитым, хочу садить виноград, и виноград ду­ховный. Для насаждения же его я поищу места в двух странах: в пределах мира сего и вне пределов мира се­го; в пределах мира сего — в создании, а вне пределов мира сего — в Самом Создателе. Вы же, любовь ваша, да поможете мне в намеченном моем деле любовным и внимательным вашим слушанием, и где найдем хоро­шее место, там и начнем насаждать наш виноград.

Духовным виноградом является наша душа, насаж­денная в нашей плоти как бы в земле, но живущая больше там, где что любит, нежели там, где существу­ет. Существует она в плоти, а все ее желания там, где она что-либо любит: где сокровище, там и сердце; где любимая кем вещь, там и душа его. Корень сего духов­ного винограда души, углубляясь умом в то, о чем он мечтает непрестанно, и обходя дольнее и горнее, там и насаждается, углубляясь своими помышлениями, где ему понравится, независимо от того, доброе это место или худое.

Пройдем же умным хождением прежде всего пре­делы мира сего и посмотрим хорошего места для на­саждения нашего винограда.

В мире сем есть три вещи, как бы три места, в ко­торые человек, будучи влеком в них самим естеством, обыкновенно углубляется умом своим, всей душой на­слаждается и вкореняется. Первое место есть честь, дру­гое — корысть, а третье — наслаждение, ибо всякий по природе желает чести, ищет корысти и любит наслаж­дения, что ясно изобразил апостол, говоря: «Все, еже есть в мире сем, похоть плотская и похоть очес, и гор­дость живота» (1 Ин. 2: 16). В гордости житейской же­лается честь, в похоти очей ищется корысть, увлекатель­ное собирание имущества, в похоти плотской — на­слаждение плотской любовью. Вот все пределы мира сего; это все, что есть в мире. Эти три вещи суть как бы три места для насаждения нравственного винограда: гордость, желающая чести, увлечение, ищущее корыстничать богатствами, и сладострастие, наслаждающееся плотской любовью. Все люди мира сего, как виноград­ники, на этих местах насадились и насаждаются, углу­бились и углубляются. Ведь кто в своей гордости не же­лает чести? Кто в своем увлечении не ищет богатства и прибыли? Кто в своем сладострастии не порабощается плотскою любовью? Эти три места еще в древности бы­ли изображены в древнем винограде Божием, что мы сейчас и увидим.

Было некогда такое время, когда Господь Бог послал к судиям израильским своего посланника, пророка Иса­йю, с делом; а дело было такое: Бог приносил судьям из­раильским жалобу и ярость; Он жаловался на некий Свой виноград и просил суда над ним, а слова в жало­бе Божией были такие: «Ныне живущий во Иерусали­ме и мужие Иудины судите Мне и винограду Моему» (Ис. 5: 3). Дивная вещь — Бога судить с Его виногра­дом! Господи! Не Ты ли Судья над живыми и мертвы­ми? Неужели Ты не можешь Сам судить виноград Твой? Нет, говорит, вы, люди, судьи иерусалимские, су­дите Меня и виноград Мой: «Судите Мне и винограду Моему». В чем же судить? Вот в чем: «Ограждением оградих виноград Мой, — говорит Бог, — колие поткнух, насадих лозу избранну и создах столп среде его, и предточилие ископах в нем, и ждах, да сотворит гроздие, со­твори же терние». Внемлем, в чем Бог ищет суда над виноградом Своим? Оградил его, говорит Он, колья во­ткнул, по которым следует расти винограду, насадил из­бранную лозу и сделал все подобающее, приложив к не­му много забот, стараний и труда, и когда надеялся уже на плоды, на утеху и прибыль, и готовил уже желание вкусить сладких гроздей, Мой виноград вместо плодов породил напротив терние, вместо утехи — скорбь, вме­сто радости — печаль, вместо прибыли — лишение, вместо прекрасного вкуса — горечь: «Гроздь их гроздь желчи, гроздь горести; ярость змиев вино их и ярость аспидов неисцельна!» (Втор. 32: 32, 33). Руки нельзя протянуть к винограду Моему; где должен быть гроздь, там родился терн: «Ждах, да сотворит гроздие, сотвори же терние» (Ис. 5: 4). Итак, «судите Мне и винограду Моему», — говорит Господь Вседержитель.

Посмотрим же, почему виноград Божий, хорошо посаженный, огражденный и возделанный, породил не гроздья, а терние? Не место ли виновато? Бывает так, что и добрый сад, но посаженный на плохом месте, бы­вает бесплодным. Итак, посмотрим место. Место, на котором Бог насадил было виноград Свой, в славянских Библиях называется холмом и местом благим: «Вино­град бысть возлюбленному на холме, на месте блазе» (Ис. 5: 1), а халдейский перевод читает: «на розе», то есть, на холме, «на месте тучном». Эти места считают­ся хорошими, но не пошли они на пользу для виногра­да Божия. Разберем же эти три наименования: «холм», «место благое» и «место тучное».

По буквальному или письменному толкованию объ­ясняется так: виноград Господа Саваофа — это, как мы сказали раньше, есть дом израилев, принесенный из Египта в Палестину; холм — Палестинская страна, ле­жащая высоко, на горах и холмах, — так, например, Иерусалим находится на горе Мориа, на горе Сионе, окрестности его — на горе Елеонской, Фаворской и других; место было благим потому, что страна эта бы­ла тучна, плодородна и изобиловала хлебом, овощами, золотом, серебром и всякими благами; место тучно, ибо было богато деревянным маслом, имея массу мас­личных садов, почему в Иеронимовом переводе Иеру­салим назван сыном елея, то есть, масла. Еще и пото­му страна сия называлась местом тучным, что она изо­биловала медом и молоком. Медом потому, что там везде родилось множество пчелиных роев не только на деревьях, но и в горах между камнями, и в земных рас­селинах; молоком же изобиловала потому, что в ней для скота были прекрасные пастбища, отчего там было великое множество стад молочного скота. Таким обра­зом, страна эта была очень богата как елеем (деревянным маслом), так и коровьим маслом. На таких-то вы­соких и плодородных местах, богатых медом, молоком и елеем, был насажден виноград, принесенный из Егип­та, — народ иудейский, как о нем пишется во псалмах: «Насадил еси корения его, и исполни землю. Покры горы сень его и ветви его кедры Божия. Простре роз­ги его до моря и даже до рек отрасли его» (Пс. 79: 10 и след.). Однако же этот народ, названный Божиим виноградом, оказавшись неблагодарным за такие Бо­жий благодеяния, породил не гроздья, но терние, то есть, творил дела не богоугодные, но прогневляющие Бога. Разбогатевши на благом месте, он прежде всего возгордился, и как жил он на холме, на местах высо­ких, так возносился он и нравом, был высокомерен, хвалясь высоким происхождением и свободою: «Семя Авраамле есмы и никомуже работахом» (Ин. 1: 33). Потом, отолстев и ожирев, забыл Бога, спасавшего его, и поклонился идолам. Это являлось для Бога не гроздь­ями, но тернием. Своих дочерей и сыновей они прино­сили в жертву бесам, — и это терн; смешавшись с язычниками и научившись их делам, склонились к плотским нечистотам и невоздержанию и прелюбодей­ствовали с иноплеменными, — и это тоже терн. Посе­му-то Господь Бог и искал суда на них, говоря: «Суди­те Мне и винограду Моему». Это толкование букваль­ное, по написанному.

­Духовное же толкование заключается в том, что Божиим виноградом, который Бог хочет, как бы из Египта, из сей плачевной юдоли, перенести в обетован­ное нам небо, называют душу каждого христианского человека. Под теми вышеуказанными местами — хол­мом, местом благим и местом тучным — мы будем ра­зуметь те вышеуказанные три страсти мира сего, в ко­торые обыкновенно углубляется ум человеческий, а именно: похоть плотскую, похоть очей.и гордость жи­тейскую. Холм — это есть гордость житейская, кото­рая высоко о себе мнит, восходит на гору высокомерия и возносится над другими. Место благое — это прист­растие к имениям и богатствам, ибо они обычно назы­ваются благами, как говорил, например, и евангельский богач: «Душе, имаши многа блага, лежащая на лета многа». Место тучное — это сладострастное плотоугодие, похотливое невоздержание.

Вот как в том древнем Божием винограде, перене­сенном из Египта в Палестину, изображены три естест­венные в мире страсти, о которых мы беседуем.

Станем же, слушатели, своим рассуждением при тех местах и посмотрим, полезно ли насаждать духов­ный виноград души на этих местах? Поистине, вино­град, насажденный на тех местах, породит не гроздья богоугодных дел, но тернии прогневления Бога. Бог го­ворит: «Ждах, да сотворит плод, сотвори же терние» (Ис. 5: 4), тернии же колющие и Бога, и ближнего, и самого себя.

Виноград, насажденный на холме, то есть, человек, возвышающийся гордостью, ищущий почестей мира сего, породит не сладкую для вкушения гроздь, но ост­рый, колючий терн, которым он прежде всего колет Бога, ибо не мил Богу горделивый, не люб Ему высоко­мерный, как оку терн, почему Писание и говорит: «Мерзостен есть пред Господ ем всяк высокосердый» (Притч. 16: 5).

Колет он ближнего, ибо гордый презирает ближ­него своего, унижает и досаждает ему, а иногда бьет и убивает. Откуда рождаются войны и многие кровопро­лития? Не из житейской ли гордости тех, которые ищут для себя славы и желают властвовать над други­ми? Почему восстают народ на народ и царство на царство? Не из-за того ли, чтобы быть выше, славнее и честнее один другого? Не живут ли ссоры в высоко­родных домах, среди князей и бояр, препирающихся о своем благородстве и говорящих: я честнее его, я бла­городнее его? А от споров происходят уже гнев и вражда. Вот как мысленный виноград родит не гроз­дья, но тернии.

Колет тот терний и самого себя, ибо гордость ско­ро падает и низлагается с престолов, так как «Господь гордым противится» (Иак. 4: 6). Не был ли низложен с престола своего гордый Навуходоносор? Когда он гор­дился величием своей славы и могущества, еще слова его не успели выйти из уст его, как он внезапно превратил­ся в скота, был изгнан из среды людей и питался тра­вою. Вот как неполезно духовному винограду, то есть, человеку, насаждаться на холме гордости. Минуем же сие плохое, неполезное место и поищем иного.

Виноград, насажденный на благом месте, то есть, человек, работающий похоти очей своих, побежденный привлекательностью благ земных и ищущий богатств безмерно и ненасытно, что породит: гроздь иди терн? Поистине, не гроздь, но острый терн, колющий Бога, ближнего и самого его.

Колет Бога, ибо и прикасается к святым вещам, и Божье присвояет, и слово Божие, павшее в его тернии, он подавляет, как говорит об этом святое Евангелие в притче о посеянном семени: «Другое паде посреде тер­ния, и возрастши терние подави е» (Лк. 8: 7), толкова­ние чему находится там же: «А в терние впадшее сии суть слышавший слово Божие, но печальми и богатствы, и сластьми житейскими ходяще подавляются и не со­вершают плода».

Колет он и ближнего, согласно словам святого апо­стола Иакова: «Не богатии ли насилуют вам, и тии вле­кут вы на судища? Не тии ли хулят доброе имя, наре­ченное на вас?» (Иак. 2: 6, 7). Ведь ненасытно обогащающиеся грабят чужое, похищают, отнимают непра­ведным судом, а иногда и истребляют из среды живущих на земле тех, у кого хотят что-либо отнять. Не погубил ли Ахав, царь израильский, неповинного израильтяни­на Навуфея из-за виноградника, который ему захоте­лось отнять у него? Желающий может прочесть об этом в третьей книге Царств, в главе двадцать первой.

Колет он и самого себя, ибо, по словам апостола Павла, «хотящий богатитися впадают в напасти и сети, и похоти многия, несмысленныя и вреждающыя, яже погружают человеки во всегубительство и погибель; ко­рень бо всем злым сребролюбие есть» (1 Тим. 6: 9, 10). Посему и святый апостол Иаков вопиет: «Приидите ныне, богатии, плачитеся и рыдайте о лютых скорбех, грядущих на вы: богатство ваше изгни, и ризы вашя молие поядоша; злато ваше и сребро изоржаве, и ржа их в послушество на вас будет и снесть плоти вашя яко огнь» (Иак. 5: 1 и след.). Итак, не полезно мысленно­му винограду — человеку насаждаться на благом месте, то есть, углублять сердце свое и ум свой в ненасытные по­иски земных благ и имений, богатств и лакомств. А раз не полезно, то минуем и это плохое место.

Виноград, насаждающийся на месте тучном, то есть, человек, работающий плотским похотям, побеж­денный сладострастием и валяющийся невоздержанно в тине греховных плотских дел, что породит: гроздь или терние? Поистине, не гроздь, но терние: «Явлена бо суть дела плотская, — говорит апостол, — яже суть: прелюбодеяние, блуд, нечистота, студодеяние» и про­чна (Гал. 5: 19). Все это суть острые тернии, колющие Бога, ближнего и самого себя.

Колет этот терний Бога, ибо изгоняет Духа Свято­го из удов человеческих, уды Христовы делает удами блудническими.

Колет ближнего, причиняя обиду законному су­пружеству. Не уколол ли даже до смерти Урию терний прелюбодеяния Давида с Вирсавией? Не от того ли са­мого терния, то есть, от прелюбодеяния Иродова, по­страдал святый Иоанн, Предтеча Христов, который об­личал его?

Колет тот терний и самого похотливца, уменьшая телесные силы, сокращая сию временную жизнь, исто­щая имущество блудной жизнью, обесславливая имя его, опозоривая его честь и, наконец, возжигая неугаси­мый адский огонь, умножая пламя геенское для вечной муки его.

Итак, не полезно мысленному винограду-человеку насаждаться и на тучном месте, в греховных плотоугодиях.

Вот, возлюбленный мой слушатель, мы в пределах мира сего увидели три места морального, нравственно­го винограда-человека; увидели почести, корысть, сладость, гордость, — словом, все лакомое и сладостраст­ное, что апостол называет гордостью житейской, похо­тью очей и похотью плотскою, и не нашли на тех мес­тах пользы, не нашли сладких гроздьев, но лишь терний колющий и болезненно уязвляющий. Пойдем же мимо этих неполезных мест, пройдем пределы мира сего, ле­жащего во зле, выйдем из пределов его, поищем добро­го места, которое мы тотчас же найдем, если рассмот­рим силу нынешнего Евангелия.

Нынешняя евангельская притча о насаждения ви­нограда и убиении наследника изображает нам страда­ние Господа нашего Иисуса Христа. Как те делатели ви­ноградника, схвативши наследника, вывели его из вино­градника и убили, так и иудеи, выведши Христа из Иерусалима, умертвили Его крестною смертию. Пойдем же на то место, где был убит Наследник, Господь наш Иисус Христос, который и призывает к Себе, говоря: «Изыдите от среды людей сих и нечистоте их не прикасайтеся и Аз прийму вы» (2 Кор. 6: 17), И апостол советует: «Исходим к Нему вне стана (то есть, вне ми­ра сего), за еже Иисус да освятит люди Своею кровию, вне врат пострадати изволи; темже исходим к Нему вне стана, поношение Его носяще» (Евр. 13: 12, 13).

Когда мы, оставивши вне стана или вне пределов мира сего всякую житейскую заботу, начнем выходить из него умом нашим, мы тотчас же увидим Господа на­шего Иисуса Христа, распятого на кресте. Прекрасен сей виноград, тело Христово, которое, как лоза вино­градная, привязано к колу крестному гвоздным при­гвождением. Он Своею истинною плотию, орошенный истекшей из ребр водой и кровью, показывает нам пять больших ран, как пять больших прекрасных гроздьев, на руках, на ногах и на пречистых ребрах. Сей Вино­град на холме, но не на холме гордости, а на холме крайнего смирения, на Голгофе, где Он смирился не только до образа раба, но и до образа грешника; на этом холме Он был осужден как грешник, «со беззакон­ными вменен» и распят посреди двух разбойников. Этот виноград — на благом месте. Ведь там воплощен­ный Бог явил нам такое благодеяние, которое никто и никогда не может явить: «Искупил ны есть честною Си кровию». Благое то место, на котором Господь наш мо­лился и врагах Своих, убивавших Его: «Отче, отпусти им», на котором он обещал разбойнику открыть рай: «Аминь, глаголю тебе, днесь со Мною будеши в рай», на котором Он открыл нам и высыпал все Свои сокрови­ща, когда пролил за нас всю Свою пречистую кровь до последней капли. Место сие тучно, ибо кровию Христо­вою было напоено и утучнено. О, как прекрасно про­цвели в обителях Бога нашего разбойник и Магдалина, насадившись на этом именно месте! Но вот и пречис­тая Дева Богородица со святым Иоанном стоят на том месте, как прекрасный виноград, источая вино слез, ко­торые превратились потом в великую радость.

Итак, на сем месте, возлюбленные слушатели, бу­дем насаждать и мы духовный виноград нашей души, здесь будем углублять наш ум, здесь вкоренять свои же­лания, как корни, на холме Голгофском, на земле, напо­енной Христовой кровию, на месте благом, на котором совершено наше спасение.

Апостол советует: «Не судих ино что видети в вас, точию Господа нашего Иисуса Христа, и Сего распята» (1 Кор. 2: 2). Как же видеть? Не достаточно видеть только плотскими нашими очами распятие Господне, изображенное иконным художеством на образе крест­ном, но необходимо и духовными очами взирать на Не­го, как бы на страдающего ныне, ибо и ныне Он стра­дает, хотя и не телом, однако же, рассуждая духовно, страдает, по апостольскому изъяснению, вторично рас­пинаемый грешниками.

Примером того, как можно видеть духовными оча­ми Христа распятого, пусть будет преподобный Стефан, о котором в Лимонаре пишется следующее. Три старца пришли к авве Стефану, и, когда они говорили о поль­зе души, старец молчал. Те сказали ему: «Неужели ни­чего не ответишь нам, отче? Ведь мы пришли к тебе ра­ди пользы». Тогда он сказал им: «Простите мне, братья! Я еще до сих пор не понял, что вы говорите; однако же то, что имею, я скажу вам. Я и днем, и ночью ничего другого не вижу умом своим, как только Господа наше­го Иисуса Христа, висящего на кресте» (Лимонар, 64). О, как дивно богомыслие того отца! Он сидит среди братьев, среди человеческих бесед, а умом своим он предстоит на Голгофе Христу распятому, Христа видит, Христу внимает.

Подобно сему и преподобный Пимен, когда при­шел к нему авва Исаак, сидел в молчании и как бы на­ходился в исступлении. Подождав довольно долгое вре­мя и увидев, что тот пришел в себя, авва молил его, го­воря: «Скажи мне, отец, где ты был умом твоим?» Тот же, вынужденный мольбой, ответил: «Ум мой был там, где плакала, стоя при кресте, пречистая Дева Мария Богородица». О, прекрасный образ умозрения! О, пре­красное созерцание распятого Христа! Эти святые от­цы насаждали духовный виноград души своей на холме Голгофском, на месте тучном, на котором пролилась кровь Христова, на месте благом, на котором соверши­лось дело нашего спасения.

Станем же и мы, грешные, умом нашим на Голго­фе и будем смотреть на Того, Кто как бы ныне при­гвожден ко кресту, изранен, окровавлен, висит мерт­вый, склонивши главу, и будем видеть Его неизречен­ную любовь к нам: «Тако возлюби Бог мир», что пострадал за нас столь ужасно. Кто когда возлюбил ко­го-либо так, как Он нас? Кто когда возлюбил так от­ца или матерь, или сына, или дочь, или друга, чтобы столько выстрадать за них, сколько пострадал за нас Он? «Тако возлюби Бога мир» (Ин. 3: 16). Может ли где-либо найтись любовь лучшая, чем Его любовь к нам? «Волыни сея любве никоже имать, да кто душу свою положит за други своя» (Ин. 15: 13). Когда бы еще за друзей, не так сие было бы дивно, как то, что за врагов Своих, за грешников положил Господь наш душу Свою, как возвещает апостол: «Составляет Свою любовь в нас Бог, яко еще грешником сущым нам Христос за ны умре» (Рим. 5: 8). Вот как возлюбил Бог мир, вот как возлюбил! О, неизреченная любовь Твоя, Человеколюбец!

Почему же Господь наш так возлюбил нас? Неуже­ли мы достойны такой Его любви и пролитой за нас Его крови? Нет! Как мы можем быть достойными, будучи Его врагами? Как будем достойны, всегда прогневляя Его? Как будем достойны, попирая злыми делами Его кровь дражайшую, пролитую за нас? Как будем достой­ны, постоянно досаждая Ему? Почему же нас таких Он так возлюбил? По Своей благости, благоутробию, неиз­реченному милосердию. Это совершил Тот, Кто возлю­бил нас еще прежде, чем создал нас. Предвидя наше па­дение, Он приготовил нам спасение. О, неизреченное Твое милосердие и человеколюбие!

Что же Он за это требует от нас? Богатств ли на­ших, сребра или злата? Ничего: «Господь мой еси Ты, яко благих моих не требуеши» (Пс. 15: 3). Но что же Он требует? Он требует от нас одной только любви, го­воря: Я возлюбил тебя, возлюби и ты Меня. Я за тебя был избит, оплеван, по ланите ударен, ты же только воз­люби Меня за это. Я за тебя был увенчан тернием, бит тростию по главе и осужден на смерть, ты же за это возлюби Меня. Я за тебя был на кресте пригвожден, пронзен копьем, ты же за это возлюби Меня. За проли­тие крови Моей за тебя Я от тебя не требую ничего, кроме твоего любящего сердца. Сын Мой, дай Мне сердце твое, возлюби Меня сердцем твоим.

О, прелюбезный Владыка мой! «Готово сердце мое к Тебе, Боже, готово сердце мое» (Пс. 56: 8). «Возлюб­лю Тя, Господи, крепосте моя», только Ты мне даруй то, что желаешь, и повели то, что угодно Тебе. Даруй мне, чтобы я возлюбил Тебя, и Ты возлюбишь меня. «Возлюблю тя, Господи, возлюбившаго мя и предавшаго Себе по мне». Аминь.

38. Поучение второе в неделю тринадцатую по Святом Духе («Человек некий бе домовит, иже насади вино­град» (Мф.21: 33))

Нынешняя евангельская притча, слушатель мой, яс­но истолкована святыми отцами и толкователями Боже­ственного Писания.

В Ветхом Завете виноградом назывался народ изра­ильский, которого Бог перенес из Египта в Палестину: «Виноград из Египта принесл еси» (Пс. 79: 9). И Исайя говорит: «Виноград Господа Саваофа дом израилев есть» (Ис. 5: 7). Оплотом того винограда был закон, данный Мо­исею на Синае; точило — это быль алтарь ветхозаветных жертв, на котором текла кровь животных; столп — храм Соломона; делатели — законоучители, книжники и князья, архисинагогисты; избитые рабы — это пророки; наследник: же, выведенный вон и убитый, есть Мессия, Христос.

В новой благодати виноградом является церковь Христова, перенесенная от израиля к язычникам. Оплот ее — тот же закон Божий; точило — слово Божие; столп — твердая воля; делатели — пастыри, архиереи и иереи; рабы — носящие послушание; овцы словесные — люди благочестивые; наследник и глава церкви — Хри­стос. Так говорится вообще. В частности же виноградом является всякая христианская душа правоверного и благочестивого человека. Оплот его — страх Божий; то­чило — сердце, источающее умиление; столп — это крест и всегдашнее памятование о страданиях Христо­вых; делатели — душевные силы: память, разум и воля; рабы — чувства; наследник же сего винограда один и тот же — Христос.

Хочу я прохладиться здесь, погулять среди тех таин­ственных виноградов, а с собой прошу и тебя, слушате­ля моего, ибо уже приближается время созревания ви­нограда. Подошло уже время обрезывать его, и какие гроздья соберем для нашей духовной пользы, то поде­лим пополам или съедим вместе.

Прежде всего войдем в древнейшие ветхозаветные виноградники. Страной ветхозаветной древности являет­ся Палестина, столицей же или царственным градом — Иерусалим. Не минуем же его умом нашим, войдем ту­да и побеседуем с жителями иерусалимскими, да не с простыми жителями, но с пророками. Прежде всего нам попался навстречу святый пророк Исайя, которого мы и спросим: что слышно в Иерусалиме? Какие вес­ти? Что делается? Пророк говорит, что происходит за­седание самых важных судей иерусалимских, происхо­дит дума и суд. О чем же суд? Какое дело? Дело див­ное: Сам Бог принес жалобу и Свой гнев судьям. О чем же? На кого? Жалуется на некий Свой виноград и просит суда над ним. В жалобе же говорит: «Ныне убо живущий во Иерусалиме и мужие Иудины судите Мне и винограду Моему» (Ис. 5: 3). Дивная вещь — Бога судить с Его виноградом. Господи! Не Ты ли являешь­ся Судьей над живыми и мертвыми? Неужели Ты не можешь Сам судить виноград Твой? Нет, говорит: вы, люди, судьи иерусалимские, рассудите Меня с виногра­дом Моим. О чем же судить? А вот о чем: «Огражде­нием оградих виноград Мой, насадих (в нем) лозу избранну и ждах, да сотворит гроздие, сотвори же тер­ние» (Ис. 5: 2). Вот мы видим, в чем Бог просит суда над виноградом Своим. Я, говорит Он, оградил его крепким оплотом, насадил в нем прекрасную лозу, и че­го Я не сделал ему из того, в чем он нуждался? Все не­обходимое для него Я устроил: воткнул колья, по кото­рым он мог бы расти; поставил столп среди него и то­чило выкопал в нем; много к нему приложил забот и трудов, а когда Я надеялся на плоды, утеху и прибыль, когда готовился вкусить гроздьев, то виноград Мой вме­сто плодов породил нечто противоположное: вместо утехи — скорбь, вместо прибыли — пустоту, вместо прекрасного вкуса — горечь; гроздья их — гроздья жел­чи, гроздья горечи, и руки нельзя протянуть к ним, ибо где должен был родиться виноград, там родился терний. Ждал, пока он принесет гроздья, а он принес тернии. Рассудите же Меня с виноградом Моим.

Святый пророк Исайя! Неужели ты, сообщая нам это, не знаешь, почему этот виноград Божий, так пре­красно устроенный, огражденный и насажденный, ока­зался бесплодным и родящим не гроздья, но тернии? Знаю, говорит; виновато место, место плохое, бесплод­ное, ибо очень высокое. «Виноград, — говорит, — бысть возлюбленному на холме» (Ис. 5: 1), то есть, на крайней высоте, даже под облаками. Высотой этой яв­ляется высокоумие и гордость, достигающая небес; они на небесах положили уста свои. Виноград находится на холме, и поэтому он бесприбыльный и бесплодный: «Мерзостен есть пред Господом всяк высокосердый». Таковой породит не плод веселия, но терние скорби, ибо гордый, с одной стороны, других колет до слез или до крови, опечаливая, преследуя и муча, с другой же стороны, сам скоро падает в тернии бедствий и скор­бей. «Господь гордым противится» (Притч. 3: 34), а где противится Господь, что там может устоять?

Скажите же, судьи иерусалимские, Богу: не удив­ляй нас, Господи; нельзя судить этого дела с Твоим ви­ноградом, ибо место виновато; виноград стоит на хол­ме, в гордости, в высокомерии. Перенеси и пересади его ниже, в долину, низложи сильных, смири вознося­щихся, тогда он станет лучше, ибо смиряемый научает­ся и исправляется.

Минуем же и мы этот гордый виноград, поелику мы не найдем в нем плода, но только терние, то есть, не будем впадать в гордость, не будем возноситься и многословить пустым самовосхвалением, чтобы и над нами не потребовал Бог суда, говоря: «Судите Ми и ви­нограду Моему». Пойдем дальше.

О, пророк! Нет ли у Господа Бога какого-либо дру­гого, лучшего винограда, которым могли бы мы доволь­ствоваться, найти в нем духовные гроздья и попользо­ваться? Есть, говорит, но не лучше первого. Где же он? Пророк говорит: на благом месте. «Виноград, — гово­рит, — бысть возлюбленному на месте блазе». Если на благом месте, то можно, значит, надеяться на хорошие вещи? Нет, говорит: ибо это место только по имени, лицемерно, называется благим и хорошим, на самом же деле оно злое; по имени только он слывет за вино­град Божий, на самом же деле это земля пустая, оледе­невшая и родящая только «терние и волчец». Это именно желая выразить, как мне кажется, тот же про­рок Исайя, когда имел нечто возвестить израильтянам от лица Божия, которые были виноградом Божиим, го­ворит им: «Слыши сия, доме Иаковлев, прозванный именем израилевым» (Ис. 48: 1). Внемлем этим сло­вам: «Прозванный именем израилевым». Не лучше ли было пророку просто сказать: «Слушай сие, Израиль», нежели: «Слушай сие, прозванный именем израиле­вым»? Нет, не лучше, ибо здесь пророк показывает то, что израильтяне, развратившись, далеко ушли своими злыми делами от прежних израильтян и, удалившись от Бога грехами, напрасно назывались израильтянами. Они только по имени, лицемерно, были израильтяна­ми, как бы только написанием были израильтянами, а на самом деле были семенем ханаанским. Израиль был праведен, а они полны беззаконий; Израиль почитал ис­тинного Бога, а они поклонились идолам; израиль со­вершал добрые дела, а они умножили злые. Посему-то вы — не истинные израильтяне, говорит пророк, но только по имени. Рассуждая об этом, святый Кирилл говорит: «Имели его имя, а умом находились в пагуб­ном состоянии». Они имели иные нравы, объяты иною мыслию, не тем обычаем, не тем умом, который был у самого древнего Израиля, но объяты только именем его. Как образ человеческий, написанный на доске, считает­ся человеком, но не есть человек, ибо лицо, написанное на доске, во многом разнится от лица живого человека, так часто разнится и имя от жизни. На сей-то вино­град и жалуется Бог: «Ждах, да сотворит плод, сотвори же терние. Судите Мне и винограду Моему». Судьи же на это отвечают: не можем судить вещь неизвестную, покрытую лицемерием. Отними, Господи, от них по­кров лицемерия их, обличи неправду их: тогда всякому удобно будет судить.

Минуем мы и сей злой виноград, ибо что может быть горше того, чтобы лицемерно, только по имени, слыть добрым человеком, а на самом деле пребывать в злобе; именем только быть христианином, а делами не­чистым; именем быть правоверным, а делами подра­жать зловерным; иметь образ благочестия, а делами от­вергаться от него? Поэтому не будем входить в такой виноград, чтобы не сдружиться с лицемерными разврат­никами, ибо в них мы не найдем полезных гроздьев, но лишь вредные тернии. Если же что-либо притворно и покажется гроздьями, то вино их будет как яд змеиный. Господь жалуется: «Ярость змиев вино их и ярость ас­пидов неисцельна» (Втор. 32: 33). Почему же так? А потому, что виноградник Божий близко придвинулся к иноплеменникам, то есть, к иноплеменническим нра­вам. «Смесишася, — сказано, — с языки и навыкоша делом их», как и те, о которых Писание говорит: «От виноградов Содомских виноград их и лоза их от Гоморры», то есть, близ Содома и близ Гоморры жили Божий люди и от них научились нраву греховному, развращен­ному и богопротивному; посему-то «ярость змиев вино их и ярость аспидов неисцельна». Кого не развратит дружба со злыми? «Со строптивым, — сказано, — развратишися» (Пс. 17: 27). Минуем же этот строптивый, развращенный виноград; пойдем дальше.

Те пророческие слова: «Виноград бысть возлюблен­ному на месте блазе» другой перевод читает так: «Вино­град был у возлюбленного на роге сына елеа». Здесь тол­ковники под рогом разумеют судьбу, счастье, благоден­ствие и богатство тех, рог которых на земле возносится в славе и могуществе; под елеем разумеют плотоугодное сладострастие и греховное любосластие. На этаком пре­красном месте, на вознесенном, как рог, на умащенном и тучном, как елей, может ли родиться виноград Божий? Никак! И здесь Бог жалуется: «Ждах, да сотворит гроздие, сотвори же терние». Откуда ведь больше всего ро­дятся острые, богопротивные вещи, как не от плотских греховных сладострастии? «Мудрование плотское — вражда на Бога», — говорит апостол (Рим. 8: 7). Не дивись же, Господи, что и этот виноград Твой беспри­былен; он вознесен на рог судьбы, суетного счастья, бо­гатства и утучнен елеем плотоугодия и грехолюбия. Мы же, миновавши и сей виноград, пойдем дальше.

Кажется мне, что мы уже миновали все злые вино­грады мира сего, лежащего во зле: миновали виноград гордости на холме; миновали виноград лицемерия и притворной доброты на месте благом; миновали вино­град суетного счастья и плотского греховного вожделе­ния на роге елея. Теперь нам следует войти в добрые виноградники и собирать в них вкусные и здоровые для душ наших гроздья.

Оставивши ветхозаветные виноградники, войдем в новоблагодатные, и как там мы беседовали с первей­шим пророком Исайей, так и здесь мы побеседуем с неким апостолом святым, с тем апостолом, который больше всех знал тайны Христовы. Святый апостол и евангелист Иоанн Богослов! Ты на последней вечери Христовой почил на персях Его и посему познал непо­нятное; скажи нам, о чем Христос беседовал с вами, апостолами  Своими,  идя  на  вольное  страдание  и смерть после того, как ушел от вас Иуда? Евангелист рассказывает, не столько говоря устами и языком, сколько пиша пером и чернилами в Евангелии, о том, что Господь, любезно и долго беседуя с учениками Сво­ими накануне страданий Своих, назвал Себя виногра­дом, который возделан Отцем: «Рече Господь учеником Своим: Аз есмь лоза истинная, и Отец Мой делатель есть» (Ин. 15: 1).

Войдем мы в этот виноград; здесь мы поистине найдем пользу, ибо здесь есть гроздья и вино веселия. Посмотрим же, почему Господь наш назвал Себя ви­ноградом. Не потому ли, что в св. Тайнах под видом вина верующие пьют Его животворящую кровь? Ведь Он сказал на вечери: «Пийте от нея вси, сия есть кровь Моя» (Мф. 26: 27). Назвал Он Себя виноградом для того, чтобы знали, что кровь кто-либо может пить не иначе, как только под видом гроздной крови, то есть, под видом вина, которое в Писании называется кро­вью гроздною: «Кровь, — говорится, — гроздову пияху» (Втор. 32: 14). Не для того ли Он назвал Себя ви­ноградом, чтобы показать, что как гроздь виноградная, пока не будет вложена в точило, не попрана и не раз­давлена, до тех пор не даст из себя вина, которым ве­селится сердце человеческое, так и Ему, Господу наше­му, подобало, как и грозди, быть попранным и раздав­ленным страданиями, чтобы источить кровь, как вино, для радостного спасения всего рода человеческого. Имея взойти на крест, Он назвал себя лозой виноград­ной, и как лоза, возросши на коле, родит гроздья, так и Господь наш, вознесшийся на кресте, имел принес­ти пять чудных красных гроздьев, пять, говорю я, боль­ших ран на руках, ногах и пречистом Его боку; посе­му-то Он и сказал: «Аз есмь лоза». Оберем же от этой таинственной лозы те пять гроздьев, пять ран Христо­вых, и будем во здравие кушать все, духовные и мир­ские, великие и малые, старцы и юноши. Поистине, вкусны те гроздья для духовного насыщения и полез­ны для мысленного здравия, ибо имеют многую силу. Гроздь или рана правой руки Господней имеет силу любить добрых, гроздь же левой руки, или рана левой руки, имеет силу миловать грешных. Для того-то Он и пострадал правой и левой рукой, чтобы показать, что Он праведных любит, а грешных милует. Гроздь или рана правой ноги Господней имеет силу постановления нас на путь правый, гроздь же или рана левой ноги Его имеет силу возбранения пути злого нашим ногам. На­конец, гроздь или рана пронзенного Его сердца имеет великую силу высочайшей любви, которой Он от всего сердца любит не только друзей, но и врагов: «Отче, от­пусти им» (Лк. 23: 34). Больше такой любви никто не имеет, чтобы положить душу свою не только за друзей, но и за недругов. Вот видите, каким вкусом обладают те пять духовных гроздей. Будем же кушать их во здравие, будем кушать с желанием, и да уразумеем си­лу их: «Вкусите, — сказано, — и видите, яко благ Гос­подь» (Пс. 33: 9). Но не оставим и прочих всех, хотя и меньших, гроздей той лозы, не пренебрежем, скажу я, и всеми прочими ранами, бывшими на теле Господ­нем, ибо все имеют одну и ту же силу избавить и спа­сти нас от грехов наших. Апостол говорит: «Христос грехи наша Сам вознесе на теле Своем на древо, да от грех избывше, правдою поживем: Егоже язвою исцелесте» (1 Пет. 2: 24).

Поищем еще и то, где любит насаждать, расти и приносить плод тот прекрасный виноград, та «лоза ис­тинная», которая есть — Христос. Мы знаем, что Он родился однажды прежде веков от Отца, без матери. Знаем и то, что в последнее время Он родился от Ма­тери без отца, от пречистой Девы Марии, и имеет тело, как лозу виноградную, Божество же в теле, как сок ви­ноградный в лозе и гроздьях. Где же ныне родится сей прекрасный и прелюбезный наш виноград, где насажда­ется и растет: этого, я думаю, не всякий угадает.

Есть изыскание боговдохновенных мужей о священномученике Игнатии Богоносце: почему он называется Богоносцем? Говорят, вот почему: когда Господь, ходя на земле и уча людей, говорит: «Не браните детем при­ходити ко Мне» (Мк. 10: 14), тогда в народе случайно были родители Игнатия вместе с отроком Игнатием, который уже начинал ходить. Господь, призвав к себе от них отрока Игнатия, поставил его посредине и, взявши его на руки и обнявши его, сказал: «Аще кто не будет яко отроча сие, не может внити в царствие небесное» (Мф. 18: 3). Потому-то и был святый Игнатий назван потом Богоносцем, что был носим руками Бога вопло­щенного, а еще не меньше и потому был назван Бого­носцем, что носил Бога в сердце своем. Когда он мучи­телями был брошен на съедение зверям за Христа, то был спрошен ими, почему он всегда на устах имеет Христово имя ? Святый на это, ответил: я имею это имя написанным в сердце, ибо устами исповедую Того, Ко­го всегда ношу в сердце. После, когда святый был съе­ден зверями, то по Божию изволению среди костей его сердце сохранилось целым, не съеденным зверями. Не­верные, найдя его и вспомнив слова святого, разрезали это сердце посредине надвое, желая узнать, правду ли он говорил, и нашли, что внутри на обеих сторонах раз­резанного сердца золотыми буквами написано было: «Иисус Христос». Таким образом святый Игнатий и по имени, и самым делом оказался Богоносцем, поелику Христа Бога носил в сердце своем.

Мы же, возвращаясь к беседе, скажем про себя: вот где любит насаждаться мысленная лоза — Христос: в сердцах Своих верных рабов, истинно любящих Его. Посмотрим же в свое сердце каждый, найдем ли в нем Христа? О, сердце христианское, сердце строптивое, развращенное, ожесточенное и окаменелое! Есть ли в тебе Бог, носишь ли в себе Бога? Насаждается ли в те­бе истинная виноградная лоза — Христос? Не больше ли ты родишь непотребное, смрадное и вредное зелье помышлений злых, о которых говорит Сам Господь: «От сердца исходят помышления злая, татьбы, убийства, прелюбодеяния» (Мф. 15: 19)?

Был бы безумцем тот, кто в своем малом саду, из которого он имеет все свое пропитание, вместо каких-либо необходимых для пропитания плодов он насаждал бы крапиву или терние и такими бесполезными расте­ниями портил бы полезную землю. Не между разумны­ми, но между глупыми считай и того, кто в сердце сво­ем насаждает вместо лозы — Христа — хворост страс­тей и грехолюбия и родит вместо гроздей тернии.

Святый Амвросий называет безумным Ахава, царя израильского, а за что? За его безрассудное намерение и за глупые слова. Он говорит Навуфею: «Даждь ми ви­ноград твой, и будет ми оград зелию» (1 Пар. 29: 5). Рассуждая об этом, учитель тот говорит: «В том заклю­чалось все безумие (Ахава), в том вся ярость, что для худого зелья искался простор».

О, глупый Ахав! Отнимаешь чужой, прекрасный, плодовитый виноград только для того, чтобы, искоренив лозу с гроздьями, насадить на том месте какое-то худое оградное зелье: лук, чеснок и прочее.

О, глупый христианский человек! Ты в своем серд­це вместо прекрасного, сладкого и радостотворного винограда — Христа — насаждаешь скаредность, го­речь и многострадальную любовь к греховным похо­тям. Та лоза насаждается и тот виноград духовный ро­дится в сердце рабов Его, а не в сердце рабов греха. Соделаемся же мы истинными рабами Христовыми, а не рабами греха, порабощенными сладострастными похотями. Но обратимся снова к нашей беседе о ду­ховных виноградах.

Найдется ли какой-либо другой виноград, после избранного того винограда, Христа Господа нашего? Хотя и не такой, но зато подобный найдется. Где же он находится? Был прежде в Назарете, а ныне — в святой церкви Господней. Приблизился великий пра­здник Рождества Девы Богородицы от праведных ро­дителей Иоакима и Анны: вот виноград Господа Сава­офа, который из бесплодного корня произрастил нам сад живоносный — Матерь Свою. Святые, праведные родители — как бы избранная лоза виноградная; а ро­дившаяся от них Богоотроковица есть как бы гроздь, приносящая вино веселия, ибо она есть радость всех скорбящих. Итак, будем притекать и к сему виногра­ду и будем принимать грозди Богородичной благодати для наслаждения и радости наших сердец. Аминь.

39. Поучение в неделю четырнадцатую по Святом Духе и на усекновение честной главы святого славного пророка, Предтечи и Крестителя Господня Иоанна, 29 августа («Уподобися царствие небесное человеку царю, иже сотвори браки сыну своему» (Мф. 22: 2). «Ирод рождеству своему вечерю творяше» (Мк. 6: 21))

В нынешних Евангелиях, возлюбленные слушатели, мы слышим о двух пирах. В рядовом недельном Еван­гелии мы слышим о пире брака царевича, в Евангелии же праздничном — о пире в день рождения Иродова. Два пира: один — добрый, другой — злой. Добрый пир — брачный пир сына царского, который есть Хри­стос Господь наш, обручивший Себе церковь святую, с которой Он соединился, искупив ее Своею кровию. Злой пир — пир Иродова рождения, на котором святому великому угоднику Божию Иоанну Предтече не­повинно была отсечена глава. Кто пиршествует на этих пирах? Какого чина люди? Евангелие говорит, что на брачном пире царского сына ликуют все простолюди­ны, собранные с улиц и дорог, убогие и нищие: «Рече рабу своему: изыди скоро на распутия и стогны града и нищыя, и бедныя, и слепыя, и хромыя введи семо» (Лк. 14: 21). На Иродовом же пиру все люди началь­ствующие: «Ирод вечерю творяше князем своим и тысящником, и старейшинам галилейским» (Мк. 6: 21). Нет там ни одного убогого простолюдина. Христос призвал на пир Свой убогих, а Ирод на свой пир со­брал богатых. Я же хочу присмотреться умными оча­ми к обоим тем пирам и доподлинно узнать и уви­деть, кто именно и на каком пиру сидя пиршествует? Хочу узнать не по именам только лиц человеческих, но по признании добрых или злых нравов человеческих. Кого я увижу, и любви вашей скажу, что они едят, пьют и кто их увеселяет: все это я возвещу, «Господу поспешествующу».

Когда я направляю очи мои для того, чтобы видеть два пира, то прежде всего я тотчас вижу Иродов пир, как бывший прежде страдания и воскресения Христова, ибо прежде чем Христос совершил брак Свой с невес­тою Своею церковью, искупленною кровью, и сказал на кресте «совершишася», пир Иродов уже совершился. Итак, я сначала посмотрю на Иродов пир, как совер­шившийся прежде.

На Иродовом пиру хотя и много было звано кня­зей, бояр и старейшин галилейских, однако же из нрав­ных гостей я вижу только три лица. По-гречески они называются Афродита, Дионис и Арей, по-римски — Венус, Бахус и Марс, а по-славянски — прелюбодеяние, пьянство и бесчеловечие или человекоубийство, ибо Ирод, прелюбодействуя, упился, упившись же, убил ме­чом святого Иоанна Предтечу.

На первом месте сидит Афродита или Венус, а по нашему — прелюбодеяние; ибо эта страсть обыкновен­но везде начальствует и даже царствует, поелику все, что в мире, есть похоть плотская. Не напрасно Диоген, славный греческий философ, блудную страсть назвал ца­рицею царей, ибо она властвует не только над обыкно­венными людьми, но и над царями: эти властвуют над народами, а она царствует над ними. Видеть это мож­но было еще и прежде на примере Дария, царя пер­сидского, с головы которого наложница его Апамина, дочь Вартакова, сидя по правую его руку, сняла цар­скую диадему, возложила ее на себя и била царя по ще­кам, он же только смотрел на нее с раскрытыми уста­ми. Когда она смеялась с ним, он смеялся; если же она разгневается, он утешает ее, пока она не начнет говорить с ним. Подобно сему история повествует и об Аларихе, готтском царе, славном и сильном, что он не гнушался очищать сандалии своей блудницы Пинфии, оказывая рабские услуги блудной женщине, которую безмерно любил. О, страстное порабощение! Тот, кто был страшен многим народам, непобедим в битвах, царствовал в Риме, владел странами, тот был рабом блудницы! О, крайняя слепота, безумие и бесстыдство!

Такая-то царица и возобладала Иродом; она повеле­ла ему прелюбодействовать, повелела ему, как рабу и пленнику своему; ибо греховною страстью она пленила его, поработила себе и вовсе закабалила, а он служил ей, как плененный раб, и все повеления ее исполнял с кро­тостью и усердием. Повелела: «прелюбодействуй», и прелюбодействует; повелела: «упейся», и упивается; по­велела: «убей», и убивает угодника Божия Иоанна Предтечу.

На противоположном же пире, на пире царского сына — Христа Спасителя нашего, вместо любодейной страсти сидит целомудренная чистота; ибо Тот пречис­тый и нескверный Жених как Сам родился от пречис­той Девы и вскормлен пречистым девическим молоком, так и чистых любит, чистым дает почивать на лоне Сво­ем и им вручает Матерь Свою. Не девственнику ли Ио­анну он дал на тайной вечери возлежать на груди Сво­ей? Не ему ли под крестом вручил Матерь Свою? «Жено, се сын твой; се мати твоя» (Ин. 19: 26). Правда, Он не гнушается и скверными грешниками, как говорят о Нем ненавидевшие Его иудеи: «С грешниками Сей яст и пиет» (Мф. 9: 11); но Он не гнушается только та­ких грешников, только с такими имеет общение, кото­рые каются с истинною душею, которые с праведным сердцем, с умилением и молитвами приходят к Нему, только таких Он не гонит от Себя. «Грядущего, — ска­зал, — ко Мне не изжену вон». Не только же не гонит приходящего, но отечески обнимает его распростерты­ми объятиями и удостаивает Своего пиршества; но не­чистые, некающиеся, ожесточенные грешники, каждый день оскверняющиеся и не хотящие отстать от своей скверны, пусть не приближаются к пречистому Жени­ху, ибо на этот пир не призывают никого нечистого, и не может войти туда никакая скверна. Там при входе стоит самый чистый девственник, святый Иоанн Бого­слов, и громким гласом изгоняет всех нечистых, говоря: «Вне псы, прелюбодее и любодее» (Апок. 22: 15), а Жених, сидя на Своем месте, приказывает: «Не дадите святая псом, не пометайте бисер пред свиниями». Итак, вон, бесстыдные, вон, свиньи скверные, валяющи­еся в грязи греховной тины, в грязи прелюбодеяния и любодеяния, прочь от пира Христова!

Снова смотря на Иродов пир, я вижу сидящего подле Венеры Бахуса, который у греков был богом чре­воугодия, богом объядения и пьянства, и о котором вспоминает и апостол: «Имже бог чрево, и слава их в студе, иже земная мудрствуют» (Флп. 3: 19). У греков был самым любимым богом тот, который велел есть да пить, а о завтрашнем дне не думать, который велел да­же пресыщаться и упиваться, а о душе не радеть. Но не только грекам, но, как вижу я, и нашим так назы­ваемым православным христианам тот божок не нелюб, понравился, ибо очень склонны к чревоугодию, подражая ученику Бахуса Лютеру. Не соблюдать, гово­рят, постов — не грех; пьянствовать день и ночь — об­щительность; проводить время в гуляньях — это друж­ба; что же касается того, что будет после смерти, что касается души, то говорят: куда ей идти? Это сказка. Вот каково учение Бахуса, бога чрева. А кто не знает, каков нрав такого пьяницы?

Славный среди древних греков философ Анахарсис говорил, что лоза виноградная родит три грозди: первая — гроздь наслаждения, другая — упоения, а третья — печали. Тот философ этим указывает на то, что незначительное употребление вина служит на­слаждению и здоровью человека, ибо утоляет жажду, дает исцеление чреву и веселит сердце человека; мно­гое же употребление вина делает человека пьяницей, порождает многочисленные ссоры, разжигает ярость и возбуждает на драки и битвы, и за этим следует нема­лая печаль.

Если мы захотим подробно рассмотреть силу пьянства и если назовем пьянство виноградом, то мы найдем родящиеся от пьянства грозди, приносящие человеку не пользу, но вред и печаль, — найдем не три, но больше, а именно, десять. Итак, пусть пьян­ство будет названо нами виноградом, но неблагоплодным, а разве тем, о котором пророк Моисей во Вто­розаконии пишет: «От виноградов Содомских вино­град их и лоза их от Гоморры; гроздь их гроздь желчи, гроздь горести их; ярость змиев вино их и ярость ас­пидов неисцельна». Поистине, пьянство содомо-гоморрское есть виноград, родящий не иные какие грозди, как только грозди, полные желчи, горечи, змеиного и аспидного яда. Каков сад, таковы и пло­ды в нем.

Итак, первая гроздь пьянственного, желчного ви­нограда есть помрачение ума, изменение разума и погубление памяти, ибо пар и сила вина, восходя из же­лудка, наполненного вином, в голову, туманит мозг и смущает ум. Посему-то много таких, которые в пья­ном состоянии не помнят себя, не знают, что делают и что говорят, подобно безумным; если с ними случит­ся далее какое-либо зло, бесчестие ли, раны ли, они на утро ничего не помнят. На таких исполняется напи­санное в Притчах: «Биша мя, и не поболех, и ругашася ми, аз же не разумех» (Притч. 2: 35).

Другая гроздь есть бесстыдство, ибо пьяный никого не стыдится, но, потеряв стыд, произносит скверные, хульные, бесстыдные, скаредные, невыносимые для це­ломудренного слуха слова. Уста его делаются как бы пу­стым хлевом, полным смрадного гноя, а язык его как бы лопатой, выбрасывающей гной. Сердце такого есть ничто иное, как сокровищница многих зол, из которой не может происходить ничто доброе, но только зло, со­гласно словам Евангелия: «Человек злый от злого сокро­вища сердца своего износит злое: от избытка бо сердца глаголют уста его» (Лк. 6: 45).

Третья гроздь пьянственного винограда есть несо­блюдение тайны, ибо все то, что трезвый глубоко в сердце своем скрывает, погребши молчанием, будут ли это свои или вверенные ему кем-либо другим тайны, все это пьяный делает известным для всех. Кроме того, и все, что было совершено давно и предано забвению, он вспоминает и как мертвеца воскрешает. Такой подобен бочке, полной нового питья, в которой при шумящем и изливающемся питье дрожжи не удерживаются на дне, но поднимаются наверх и, гонимые из бочки внутрен­ней теплотой, вытекают вон. Подобно сему и в пьяном человеке сила опьянения возмущает сердечные тайны и гонит их вон. Он устами своими открывает тайны по­добно тому, как дрожжи поднимаются со дна бочки, и, что обычно бывает, как пища из желудка, исполненно­го пьянством, выбрасываются и тайны блеванием. В пьяном обе эти, то есть, и пища, и тайны, превращают­ся в блевотину.

Четвертая гроздь пьянственного содомо-гоморрского винограда есть распадение похоти на плотское сме­шение. Посему-то апостол и увещевает: «Не упивайте­ся вином, в немже есть блуд» (Еф. 5: 18), а святый Ва­силий Великий говорит: «Несомненно от вина, как от некоего источника, проистекает безудержная похоть, которая много превосходит даже неистовство всех бес­словесных по отношению к женскому полу; ибо бессло­весные животные не переходят границ естественного, а упивающиеся вином в мужчинах ищут женского пола и в женщинах — мужского пола».

Пятая гроздь, исполненная змеиного и аспидного яда, есть ярость, гнев, вражда, ссоры, драки и крово­пролития. Пророк Осия говорит: «Начаша князи яри­тися от вина, не токмо же князи, но и простолюдины, исполнившеся вина, возстают друг на друга яростию» (Ос. 7: 5). Посему-то и Приточник выражает порица­ние: «Кому люте? Кому молва? Кому суды? Кому туга и понос? Кому сокрушение вотще? Кому сини очи? Не пребывающым ли к вине и не надзирающым ли, где когда пирове бывают?» (Притч. 23: 29: 30). И Сирах увещевает: «В вине не мужайся, многих бо погуби ви­но: пещь искушает железо, вином же искушается серд­це в сваре гордых» (Сир. 31: 29, 30). И еще тот же го­ворит: «Горесть душам вино много пиваемо, с гневом и клеветою умножит ярость безумнаго» (Сир. 31: 34, 35).

Шестая желчная гроздь пьянственного винограда есть повреждение здоровья, ослабление телесных сил, дрожание рук, боль головы, изменение глаз, бедствования желудка, стоны, недуги, преждевременная старость, уменьшение лет жизни и ранняя кончина.

Седьмая гроздь — растрата имущества, погубление богатств и отсутствие прибылей. «Делатель бо пиянивый, — говорит Сирах, — не будет богат» (Сир. 19: 7). О, как много таких, которые от великого богатства при­шли к крайней нищете! Примером сего может быть блудный сын.

Восьмая несладкая гроздь — лишение спасения, ибо пьянство губит подобно вещественным имениям и ду­ховные богатства. Оно осмеливается на все грехи, ибо тот грех, которого трезвый человек гнушается, боится или стыдится, тот грех он в пьяном виде совершить не стыдится, не боится и не гнушается. В Патерике есть повесть о некоем египетском пустынножителе, которо­му бес обещал, что не будет его больше угнетать ника­кими искушениями, только бы он совершил один ка­кой-либо грех из трех. Он предложил следующие три греха: убийство, блуд и пьянство. Соверши, говорил он, какой-либо один из них: или человека убей, или соблу­ди, или один раз упейся, и дальше ты пребудешь в ми­ре, и после этого я не буду уже искушать тебя никаки­ми искушениями. Пустынник же тот подумал про себя так: человека убить •— страшно, ибо это есть и само по себе большое зло, и заслуживает смертной казни как по Божьему суду, так и по гражданскому. Совершить блуд, стыд, погубить хранимую до того чистоту тела — жаль, и гнусно оскверниться не познавшему еще этой сквер­ны. Упиться же один раз — кажется, небольшой грех, ибо человек скоро протрезвляется сном. Итак, пойду я, упьюсь, чтобы бес больше не угнетал меня, и мирно я буду жить в пустыне. И вот, взявши свое рукоделие, он пошел в город и, продав его, вошел в корчму и упился. По действию сатанинскому случилось ему беседовать с некоей бесстыдной и прелюбодейной женщиной. Буду­чи прельщен, он пал с нею. Когда он совершал с нею грех, пришел муж той женщины и, застав грешащего с женою, начал его бить; а он, оправившись, начал драть­ся с тем мужем и, одолевши его, убил. Таким образом, тот пустынник совершил все три греха: блуд и убийст­во, начав с пьянства. Каких грехов он трезвый боялся и гнушался, те он смело совершил пьяный и чрез это по­губил многолетние свои труды. Разве только потом ис­тинным покаянием он смог снова найти их, ибо мило­сердием Божиим человеку, истинно кающемуся, возвра­щаются  его прежние  заслуги,  которые  он  погубил грехопадением. Вот как пьянство толкает на все грехи и лишает спасения, погубляя добродетели. Об этом яс­но говорит святый Златоуст: «Пьянство, если в ком найдет и целомудрие, и стыд, и разум, и кротость, и смиренномудрие, все повергает в бездну законопреступления». Не лишится Ли спасения своего и не будет ли отрешен от наследия небесного тот человек, кото­рый чрез пьянство лишился всех своих добродетелей? Истину говорит апостол: «Пьяницы царствия Божия не наследят» (1 Кор. 6: 10).

Девятая желчная гроздь — гнев Божий, ибо пьян­ствующий, преступая заповеди Божий, подвигает на гнев Бога своими грехами. Посему пророк Исайя вос­клицает: «Горе востающим заутра, гонящым сикера, пиющым до вечера: вино бо пожжет я. С гусльми и прегудицами, и тимпаны, и свирельми вино пиют, а дел Божиих не ведят» (Ис. 5: 11, 12). К таким и пророк Иеремия говорит: «Пийте и упийтеся, и изблюйте, и падите, и не востаните от лица меча, егоже Аз послю среди вас» (Иер. 25: 27).

Десятая и самая горькая гроздь пьянственного ви­нограда есть несомненная погибель души, ибо иные грешники, когда приблизятся к часу смерти своей, мо­гут каяться и сожалеть о грехах, имея трезвый ум; пья­ный же как может, умирая, покаяться, если он не по­мнит себя и не знает, что приблизилась к нему неожи­данная кончина? Умирающему же без покаяния неиз­бежна геенна.

Вот каковы грозди того содомо-гоморрского вино­града, то есть, пьянства, вкус которых хотя вначале и кажется сладким, но после превращается в желчную го­речь и в яд змеиный и аспидный.

Все это сказано не для похуления вина, но для укорения пьянства, ибо вино создано Богом на радость и здоровье людям, а не для пьянства и вреда. Послушаем, что говорит святый Златоуст: «Вино дано для того, что­бы мы веселились, а не безобразничали, чтобы смеялись, а не были осмеяны, чтобы мы здравствовали, а не боле­ли, чтобы исправили слабость тела, а не уничтожали ду­шевную крепость». Еще он же в другом месте говорит: «Пьянство не от вина, но от безмерного употребления: вино нам дано не для иного чего, как только для теле­сного здоровья, но сему препятствует безмерное его употребление». Из этих слов учителя видно, что не ви­но виновато, но невоздержание пьющих без меры. Тот же святый считает пьяниц за их безмерное пьянство бесчестнее псов, ослов и прочих бессловесных живот­ных, ибо всякое животное не ест и не пьет больше, чем нужно, и никто не может принудить его, чтобы оно ело или пило больше, чем желает его природа. Пьянствую­щий же человек и без принуждения все больше и боль­ше наполняет чрево свое, так что даже сам себе вредит. Смотри об этом нравоучение 57-е в беседе на святого евангелиста Матфея.

Напротив, на пиру Жениха Небесного, Христа Спа­сителя нашего, подле целомудренной чистоты сидит святое воздержание и поддерживает чистоту, ибо чис­тота ослабевает без воздержания, утверждаясь же на воздержании, она сильна. Итак, подле чистоты на пи­ру Христовом сидит воздержание, а сидя, соблюдает пост. Она если ест и если пьет, то во славу Божию ест и пьет, а не для угождения чреву. Хотя она и ест, од­нако же встает от трапезы несколько голодной, и хотя пьет, однако же оставляет в себе немного жажды. Ест она не до пресыщения, пьет не до опьянения и малым чем не сравнивается с постящимся. Что же касается то­го, чтобы нарушить пост церковный, то сие она счита­ет за тяжкий смертный грех, которого не попусти, Бо­же! Она знает нрав Жениха, который постился в пусты­не сорок дней и сорок ночей. Хотя о Нем завистливые и говорили иное: «Сей Человек ядца и винопийца» (Мф. 11: 19), однако же Он Сам воздерживался от все­го и учеников Своих учил: «Блюдитеся, да не отягчают сердца ваша объядением и пьянством, и сластьми жи­тейскими» (Лк. 21: 34).

Бахус, бог чревоугодия, с учеником своим Марти­ном Лютером, говорит так: необходимо в полках не смотреть на пост и есть в пост мясо, чтобы солдаты были сильными в войне, крепкими в бою и не осла­бели бы в сражении от поста и воздержания. Отвечая на это не сразу, я напомню историю с Гедеоном. Из­раильтяне в древности были весьма притеснены мадианитянами, и по причине многих бедствий они возо­пили к Богу. Смилостивился над ними Бог и дал им вождя — мужа сильного, именем Гедеона, который, собрав силу израильскую, пошел на Мадиама. Господь Бог велит ему не вести с собой большую силу для сра­жения, но избрать только лучших и храбрейших вои­нов. Как же Гедеон мог узнать лучших и храбрейших? Вот как он возмог сделать это. По повелению Божию он привел их всех к воде и приказал им пить. И .вот одни, упав на колена и склонившись лицом к воде, пили из реки воду как скоты; другие же, черпая воду горстью, пили из своей горсти. После этого Гедеон разделил всех на две части: пивших воду по-скотски он поставил особо, а пивших горстью — особо. Таких, которые пили воду горстью, оказалось немного, толь­ко триста человек; прочие же воины пили по-скотски, погрузивши в воду лицо с устами. И повелел Господь Гедеону возвратить назад всех, пивших воду по-скот­ски, и взять с собой на войну только тех триста, при­чем пообещал ему, говоря: «Тремя стами мужей, пив­ших воду горстью, я спасу вас и предам Мадиама в твои руки».

Приблизившись ночью с тремястами мужей к бес­численной силе мадиамской, Гедеон, по повелению Божию, сам с одним только отроком проник ползком в стан мадиамский и, ходя в нем тихо, прислушивался. И вот слышит, как один воин, пробудившись от сна, рас­сказывает свой сон своему другу: «Будто тесто хлеба яч­менного катилось от полка Гедеонова и прикатилось в наш мадиамский стан к мадиамской палатке, побило ее, опрокинуло, и упала палатка». На это друг его ответил: «Это не тесто, но копье Гедеоново: предаст Господь в его руки Мадиама и весь полк наш». Услышав сие, Ге­деон поклонился Господу, возвратился к своим, приго­товился к битве и, напавши на мадиамский полк, побил его и разогнал в конец.

Здесь я спрошу; почему к мадиамской палатке при­катилось, чтобы опрокинуть ее, не мясо, которое едят в полках, но тесто хлеба, и хлеба при этом не пшенично­го, но ячменного? То ячменное тесто, по объяснению толковников, было знамением поста Гедеона, который, готовясь к битве, прилежно постился и молился, а в по­сте укреплял тело свое не мясом, не сладкими кушань­ями, но ячменным хлебом, и Бог помог ему. Стыдись же, Бахус с Лютером, говорящий, что воины в полках ослабеют из-за воздержания от мяса. Феодосии Вели­кий, ведя борьбу с Евгением, мучителем римским, мно­го постился с молитвою, приготовляя себя к борьбе; а ослабел ли в борьбе он, не евши мяса? Так же поступал и Ираклий, ведя борьбу с персами.

Итак, лжешь ты, обжора и пьяница Бахус, и чужд ты пира Христова; ты же, святое воздержание, хорошо сядь здесь, на браке Жениха своего.

Снова смотря на Иродов пир, подле Венеры и Ба­хуса, то есть, подле блудной и чревоугодной страсти, я вижу сидящим бесчеловечного мучителя Арея или Мар­са, то есть, бесчеловечное мучительство. Этот поганый бог или бес, сидя на Иродовом пиру, научил Иродиаду просить главу Предтечи, а Ирода научил убить неповин­ного святого великого угодника Божия. Какое бесчело­вечное мучительство — убивать неповинного и преда­вать смерти того, кто не совершил греха и на устах ко­торого не было лести?

Наоборот, на брачном пире Небесного Жениха си­дит человеколюбие Христово, благое, благоутробное, ми­лосердное и не только не угнетающее невинных, но да­же и грешных прощающее, и врагов любящее, и моляще­еся о убивающих Его: «Отче, отпусти им» (Лк. 23: 34). Слава человеколюбию Твоему, милосердный наш Влады­ка! Слава благоутробию Твоему!

Вот мы видели сидящих на Иродовом пиру и на Христовом пиру. Там — блуд,а пьянство и бесчеловечие, а здесь — чистота, воздержание и человеколюбие. Что же они едят и пьют?

На Иродовом пиру едят людей, а пьют кровь их и слезы. Вот что говорит Бог во псалмах: «Снедающий лю­ди Моя вместо хлеба» (Пс. 13: 4). Несут главу Предтечеву к пирующему Ироду — это пища; каплет кровь из главы — это питье. О, безбожное мучительство!

Смотри, как совершается пир немилосердных вла­стителей. Но ведь и ныне у многих господ происходит почти то же самое: они поедают и пьют кровавые тру­ды человеческие, а бедных крестьян своих немилосерд­но мучат: это они вместо хлеба поедают людей Божиих. У господ всего до пресыщения достаточно, а крес­тьянам бедным не хватает и куска плохого хлеба. Те объедаются, а эти голодают; те упиваются, а эти разве только водой утоляют свою жажду; те веселятся, а эти плачут при взыскании с них долга путем истязаний. Таков-то господский пир: на нем съедают людей вме­сто хлеба.

Что же едят и что пьют на брачном пиру Небес­ного Жениха? Ныне под видом хлеба и вина — пре­чистое и животворящее Его тело и пречистую и жи­вотворящую Его кровь, в будущем же веке не «в зер­цале и гадании», но «лицем к лицу» увидим Его, как Он есть: «Насыщуся, внегда явитимися славе Твоей» (1 Кор. 13: 12; Пс. 16: 15).

Кто же веселит пирующих на обоих тех пирах? На Иродовом пиру веселит бесстыдное девство; Иродиади­на дочь плясала и угодила Ироду и возлежащим с ним. Окаянное то девство, блудное то девство, которое бес­стыдно пляшет пред таким большим собранием достой­ных лиц и ищет чужой головы. Ей быть блудницей, а не девою; она дева только именем и видом, на самом же деле она — скверное животное.

Кто же веселит на пиру Небесного Жениха? Жена, плачущая у ног Христовых, омывающая слезами ноги Его и целующая их: она веселит, ибо ее виною прояви­лось великое милосердие Божие к грешникам. Сам премилосердный Владыка наш сказал пречистыми Сво­ими устами: «Отпущаются греси ея мнози, яко возлю­би много» (Лк. 7: 47).

Видишь разницу? На Иродовом пиру пляшут, а на Христовом пиру плачут. Там грехи копят, грехи к гре­хам присоединяют, а здесь прочь растаскивают вели­кую кучу грехов. Там пляшущую зовут девою, а здесь плачущую грешницей. Но какая дивная перемена! Из грешницы получилась праведница, из блудницы девица, невеста Христова, а из Иродиадиной девицы — боль­шая всех блудниц. Хорошо говорит святый Иероним: «О, как много считающихся девицами опозорятся в судный день! О, как много мнимых блудников будет увенчано Богом!»

Опозорятся мнимые девы, ибо обличены будут в своих тайных нечистотах. Почтутся венцом небесной славы от Бога те, которые хулятся людьми, как блуд­ницы; там же откроется их покаяние, теплые слезы, доброе и только одному Богу известное исправление жизни.

Вот, слушатели мои, все, что я увидел на обоих пи­рах, я сказал любви вашей; сказавши же молю: избегай­те злого пира; идите на добрый. Не общайтесь с Иро­довыми пиршественниками: «Не ревнуй лукавнующим, ниже завиди творящым беззаконие» (Пс. 36: 1); с пир­шественниками же Христовыми имейте общение и не­отступно держитесь их. Аминь.

40. Поучение в неделю пятнадцатую по Святом Духе и в день отдания праздника воздвижения Честного и Животворящего Креста Господня («Возлюбиши Господа Бога твоего всею душею твоею, всем сердцем твоим и всем помышлением твоим» (Мф. 22: 37))

Возлюбленные слушатели! Не погрешил тот, кто любовь, любовь же Божественную, назвал огнем. Светит ли в темноте огонь, светит и любовь, согласно словам Богослова: «Любяй во свете пребывает, и соблазна несть в нем» (1 Ин. 2: 10). Греет ли огонь, не знобит и лю­бовь, когда подобно одежде покрывает все и множест­во грехов. Сожигает ли хворост огонь, не не умеет и лю­бовь превращать в пепел хворост беззаконий наших, как, например, сказано об одном лице: «Отпущаются греси ея мнози, яко возлюби много» (Лк. 7: 47). «Тает ли воск от лица огня» (Пс. 21: 15), тает и сердце чело­веческое от теплоты любви. «Бысть, — говорится, — сердце мое яко воск, таяй посреде чрева моего». Вверх ли пылает пламя огненное, и любовь ищет вышних и пре­восходит все добродетели; она выше всего. Сей-то огонь, огонь любви, Спаситель наш и принес к нам с небес: «Огня, — сказал Он, — приидох воврещи на землю, и что хощу, аще уже возгореся» (Лк. 12: 49). О, если бы тем огнем просветились умы наши, согрелись сердца на­ши, истаяли души наши, загорелся дух наш! Распали нас в любовь Твою, многомилостивое Слово Божие!

Огонь без подтопки не горит. Даже и посланный с неба требует дров. Ведь и в Ветхом Завете огонь свыше сошел на Моисеевы и Аароновы жертвы, но чтобы он никогда не угасал, священники днем и ночью подкладывали на алтарь дрова.

Жертвенником Божиим в духовном смысле является сердце наше; огонь же, сходящий свыше, — это любовь Божия, свыше изливаемая на наши сердца, согласно слову апостольскому: «Любовь Божия разлияся в серд­цах наших Духом Святым, данным нам» (Рим. 5: 5). Кто хочет загореться пламенем Божественной любви, тот ищи таких дров, которыми мог бы поджечь в себе огонь невещественный, духовный, огонь любви Божией, и соблюсти его на твоем сердечном жертвеннике неуга­саемым никогда.

Я же, грешный, в помощь тебе, боголюбивый мой слушатель, пойду за дровами в лес или в сад Божествен­ного Писания и соберу вязанку дров не из простых де­ревьев, но из тех, из которых был сделан честный крест Христов (всемирное воздвижение которого мы празд­новали на прошлой неделе, а ныне совершаем отдание сего праздника); собравши вязанку дров из таких дере­вьев, принесу их сюда, в народ, чтобы всякий желаю­щий мог без труда взять себе на пользу и потребность. «Боже, в помощь мою вонми; Господи, помощи ми потщися» (Пс. 69: 2).

«Возлюбиши Господа Бога твоего».

Повествуют о некоей птице, одноименной с дере­вом финик, называемой финике и находящейся в стра­нах Аравии, близ Индии. Она после пятисотлетнего пребывания, собравши с благовонных деревьев сучья и ветки, складывает их в кучу где-либо на высоком холме и, севши на этом холме и распростерши против солнеч­ных лучей в очень знойный полдень свои крылья, заго­рается и сгорает в пепле, а потом снова в этом пепле зачинается и родится от росы небесной. Истина ли это, или нет, я не спрашиваю; пусть при повествователях бу­дет вера в это. Я знаю ту несомненную истину, что мыс­ленный финике, Господь наш Иисус Христос, объятый неизреченной любовию к человеку, собрав благовонные деревья — кедр, певг и кипарис, занесши их на Своих плечах на холм Голгофской горы, сложивши их в крест, как в кучу, и распростерши руки, как финике крылья, Он сгорел пламенем любви, когда из любви к нам по­ложил за нас на кресте Свою душу.

Если мы хотим зажечься взаимной любовью к Не­му, то поищем благовонных деревьев, — не хвороста со смрадным дымом, но благоуханных веществ, — сложим их на холме сердечном и прострем крылья веры и люб­ви к Господу, простершему руки на кресте, чтобы и нам загореться от того пламенного огня любви. Где же рас­тут благовонные деревья? Кто это знает? Скажите, что­бы мы пошли туда? Вот я слышу в Божественном Пи­сании: хвалится Премудрость Божия неким Своим пре­красным, состоящим из благовонных славных деревьев, садом или лесом на различных местах — то на Ливане, то на Аермоне, то на приморье; на Ливане — кедры, на Аермоне — кипарисы, а на приморье — финики. Она говорит о Себе: «Аз яко кедр вознесохся в Ливане, яко кипарис на горах Аермонских, и яко финик возвысихся, иже на приморий» (Сир. 24: 14, 17). Я же, слыша о такой славе и почете тех деревьев, что даже самой Премудрости Божией нравилось уподобляться им, гово­рю себе: очень хороши те деревья для нашей нужды, благоугодны для нашей потребности. Возьму по одному поленцу из тех трех во имя Святой Троицы и положу на сердечном жертвеннике по примеру ветхозаветных иереев, которые, оберегая огонь небесный, чтобы он не угас, днем и ночью подкладывали к нему на жертвен­ник поленья. Итак, пойду я умом своим в те страны и прежде всего в пустыню Ливанскую к благовонному ке­дру. Быть может, кто-либо помнит рассказ в Библии о том, как и Соломон приобрел с Ливана кедровые дере­вья для созидания храма, Святого Святых, посылая к Хираму, царю тирскому, ибо Ливан находился во влас­ти царя тирского.

Приблизившись туда, я вижу порубежный Тиру го­род Сарепту, а в нем дом вдовицы, где обитал пророк Илия. Вижу и ту женщину, собирающую дрова. Что ты делаешь, вдовица сарептская? Собираю, говорит, два поленца. Для чего? «Сотворю себе и детям моим мал опреснок, и ямы, и умрем» (1 Пар. 17: 11). Поисти­не, ты умрешь, если не соберешь и третьего поленца во имя Святой Троицы, которую ты почтишь, если стран­нолюбиво угостишь пророка Божиего, имеющего уст­роить воду на жертвеннике. (Ты собираешь два полен­ца, я же хочу собрать три, чтобы разжечь в сердце огонь любви Божией.)

Иду я дальше в путь мой мимо Сарепты и Тира к Ливану и рассуждаю умом своим: Сарепта толкуется «теснота», Тир — «скорбь», а Ливан — «белизна», или «кадило», или «приготовление сердца»; дух же говорит мне, что к убелению совести, от которой бы исходила кадилоподобная молитва, и к готовности сердца к люб­ви нельзя придти иначе, как только теснотою жизни и скорбью о грехах. Бывши в Сарепте и Тире, дойти до Ливана, — это значит, пройдя тесноту жизни в скорби о грехах, достигнуть чистой совести и готовности серд­ца к любви Божией.

Войдя в самый тот Ливанский лес, наш ум созерца­ет высокие кедры; но прежде нас давно уже зашел ту­да святый Давид с своей псалтирью, зашел петь свою Псалтирь среди безмолвия. Святый Давид! Что ты здесь в Ливане делаешь? Давид отвечает: рассматриваю кед­ры, каким уподобить праведников и каким — грешни­ков. «Праведник яко финике процветет и яко кедр, иже в Ливане, умножится» (Пс. 91: 13); «И видех нечестиваго превозносящася и высящася, яко кедры Ливан­ский» (Пс. 36: 35). Не говори нам, святый Давид, о ке­драх, уподобляющихся грешникам; веди нас к кедрам, уподобляющимся праведникам. Но вот Премудрость Божия тотчас отозвалась в том лесу: «Аз яко кедр вознесохся в Ливане» (Сир. 24: 14). Теперь мы знаем, Да­вид, зачем ты зашел в Ливанский лес: ты между кедра­ми ищешь Премудрости Божией, Премудрости, кото­рая говорит: «Аз яко кедр».

Кто скажет, в чем заключается подобие кедра Пре­мудрости Божией и почему Премудрость Божия упо­добляется кедру? Нам скажут это толковники Божест­венного Писания, которые говорят, что Премудрость Божия бессмертна и есть Создательница бессмертия, ибо создала бессмертных ангелов и бессмертные души человеческие. Кедр же есть главнейшее дерево среди негниющих деревьев, из которых были созданы и Ноев ковчег, и ковчег завета, и храм Соломонов, и потом крест Христов. И у некоторых мудрецов, как, напри­мер, у естествоиспытателя Плиния, кедр является обра­зом вечности в бессмертия, ввиду того, что он с трудом поддается гниению, так что из-за этой способности не­гниения делались из кедра не только святые вещи, но и кумиры у греков. Упомянутый Плиний рассказывает, что в Риме некоторые кедровые кумиры по тысяче и более лет оставались неистлевшими и стояли даже до своего разорения христианами; посему-то, как сказано, кедр и является образом вечности и бессмертия.

Премудрость же Божия, желая ясно показать разу­му человеческому Свое бессмертие, уподобилась в Писа­нии кедру, чтобы на создании познавалась Создательни­ца всех тварей — Премудрость, как бы говоря: знайте, люди, что как видите вы кедр, которому приписываете вечность и бессмертие, так знайте, что и Я вечна и бес­смертна, и не только Я, но и души ваши, созданные Мной, также вечны и бессмертны.

Теперь я от бессмертной кедрообразной Премуд­рости Божией иду к бессмертным кедрообразным душам, к душам же праведников, умноженным «яко кедр в Ливане». От них я хочу взять некое поленце на нашу потребу. Но как я возьму? Чем отсеку без подо­бающего на то орудия? Утешает меня в этом святый Давид, говоря: не печалься; не нужно здесь ни топора, ни секиры, ибо слово Божие, глас Божий, острейший железа, тотчас приготовит много дров на разгорение огня любви. «Се слыши и внемли: глас Господа, сокрушающаго кедры, и сотрет Господь кедры Ливанския» (Пс. 28: 5). Который же глас Господень так силен, что без железного орудия сокрушает на дрова и поленья превеликие кедры? Внемлем и послушаем. Вот глас, ис­ходящий из уст Божиих не как гром, но как сладкая песнь: «Возлюби Господа Бога твоего от всея души твоея». О, глас крепкий, глас многомощный, глас не страшный, но сладкий, не грозный, но любезный, глас много действеннее обоюдуострого меча, действенней­ший, «проходящий до разделения души же и духа, чле­нов же и мозгов» (Евр. 4: 12), глас, острейший меча и сладчайший меда, ибо производимая нам тобою рана является целительным пластырем для наших душевных ран, для греховных ран: «Возлюбиши Господа Бога тво­его»! А вслед за тем гласом идет святый Златоуст, воз­глашая: «Для того и геенне запретил и обещал царство, чтобы быть нами любимым» (на послание к Римлянам, глава 2). Кто ведь не сокрушится от того гласа, не умилится сердцем своим? Когда тот глас впервые был ус­лышан на Синае, тотчас сокрушились весьма многие пречистые ветхозаветные духовные кедры — праотцы и пророки, то есть, умилились сердцами своими, и каждый из них взывал, говоря: «Возлюблю Тя, Господи, крепосте моя: Господь утверждение мое» (Пс. 17: 2, 3). Когда во второй раз был услышан тот глас из уст во­площенной Божией Премудрости Христа, возгласивше­го в нынешнем Евангелии: «Возлюбиши Господа Бога твоего», — тогда сокрушились очень многие пречестные новоблагодатные кедры — апостолы и мученики, то есть, умилились сердцами своими, и каждый ото­звался со святым Петром, говоря: «Господи, Ты веси, Ты вся веси, яко люблю Тя» (Ин. 21: 17), и тотчас од­ни, оставивши все, пошли вслед за этим гласом, другие же дерзнули на раны и муки, как и то лицо, которое «зовет велиим гласом: Тебе, Женише мой, люблю и Те­бе ищущи стражду и распинаюся».

Из тех кедров, сокрушенных и умиленных гласом любви Божией, от того образа добродетельной жизни святых угодников Божиих, возлюбивших Бога всею ду­шею, возьмем одно первое поленце во имя и любовь первого лица во Святой Троице, в любовь Бога Отца; ибо поленце любви к Богу всей души доходит от нас к Богу Отцу, который дал нам душу Божественным и жи­вотворящим вдохновением. Взявши же сие дерево в ру­ки рассуждения нашего, рассмотрим силу его так: бес­смертная мудрость Божия мудро создала нашу бес­смертную душу, ибо украсила ее по образу Своему па­мятью, волею и разумом. Следовательно, душа наша, украшенная богоподобной мудростью, должна мудро любить Бога, Творца своего. Здесь я говорю не о мудро­сти богословского мудрствования о Боге, но о мудрости искусного различения доброй веши от злой, с помощью которой душа, почтенная богомудрым разумом, могла бы рассматривать, рассуждать и понимать ту же любовь к Богу, хороша ли она, истинна ли и совершенна. Ведь в нас, грешных, часто бывает такая любовь, что мы только кажемся любящими Бога, на самом же деле мы опечаливаем Его, как ненавидимого. Вот как много со­бралось нас здесь в этом святом храме, и если бы кто каждого в отдельности спросил: «Любишь ли Бога», то всякий бы ответил: «Да, люблю». Но если бы каждый посмотрел на свою жизнь, на дела, то не оказалось бы и тени любви к Богу. Мы тщеславимся, что любим Бо­га, но нисколько не заботимся истинно любить Его: лю­бим словами, делами же ненавидим. Если бы кто при­нял в свой дом достойного гостя и сказал ему: «Люблю тебя, рад тебе», но, сказавши это, он тотчас изгнал бы его с позором из своего дома, то истинная ли будет лю­бовь того человека к гостю? Никак: это не любовь, но надругательство. Так же делаем и мы, грешные. Едва принявши когда Христа Господа, хотящего обитать в ду­шах наших, мы тотчас с позором изгоняем Его от себя своими греховными нравами и больше смеемся над Ним, нежели любим. Свойство же мудрой души заклю­чается в том, чтобы рассматривать любовь и рассуждать, есть ли это любовь, истинно любящая Бога, и, найдя что-либо противоположное, исправлять и не примеши­вать к любви Божией любви богопротивной.

В ветхозаветной скинии было два огня: один — со­шедший с неба на жертвы, который, как сказано рань­ше, иереи всегда оберегали, подкладывая дрова, чтобы он не погас на жертвеннике; назывался этот огонь ог­нем Божиим; другой же огонь, обыкновенный, народ­ный, находился пред дверьми скинии; сохраняли его не­угасимым простые люди, и назывался он «огнем чуж­дым». Итак, Божиим огнем сожигались только жертвы Богу, а огонь чуждый употреблялся только на некоторые другие общие нужды (Лев. 1: 1—7; 6: 9).

Была же заповедь Божия, твердо узаконенная под страхом смертной казни, чтобы никто из иереев не дер­зал внести чуждый огонь внутрь скинии Божией. Случи­лась же такая вещь: два сына Аароновы, Надав и Авиуд, не известно с каким намерением вложивши в ка­дильницы чуждый огонь, дерзнули внести его в скинию, где был огонь Божий, и тотчас за эту дерзость их по­стигло отмщенье и казнь, ибо и пламя, выйдя с жерт­венника от огня Божия, сожгло их в пепел. Это пере­толковано уже прежде, что жертвенник Боясий таинст­венно изображал собою сердце человеческое, огонь же Божий означал любовь Божию, горящую в сердце. Но что такое «чуждый огонь» ? Любовь к миру, которая яв­ляется враждой к Богу, любовь к наслаждениям и стра­стям плотским, противным Богу, — вот что означает чуждый огонь. Кроме того, огонь ярости, огонь гнева, огонь злопамятства, — все это чуждые огни, крайне противные для любви Божией. Здесь, истинный и муд­рый любитель Бога, внимай и осторожно соблюдай, что­бы на жертвенник сердца твоего, в котором ты хра­нишь огонь любви Божией, ты не внес внутрь чуждого огня; ибо если дерзнешь, то тебе также придется пост­радать, как пострадали указанные выше сыновья Ааро­на. Любовь Божия крайне ревнива и не терпит, чтобы ты любил кого-либо другого больше ее. Недаром Бог на­зван огнем: «Есть Бог наш огнь поядаяй»; ибо как огонь и светит, и жжет, так и Бог: если Его истинно любишь, то Он светит тебе; если же любишь Его не истинно, но лицемерно, только устами, то Он сожжет тебя, — по­жрет тебя «огнь поядаяй».

Так рассудивши о силе того духовного кедра, мы кладем таинственное дерево на жертвенник сердца на­шего, складывая в нашем сердце все те слова Божест­венного Писания, какие говорит Давид: «В сердце мо­ем скрых словеса Твоея» (Пс. 118: 11), и пречистая Дева, Матерь Божия: «Мария же соблюдаше вся глаго­лы сия, слагающи та в сердце своем» (Лк. 2: 19). По­ложивши же то духовное поленце на сердечном жерт­веннике, мы поддуем, чтобы оно разгорелось; поддуем, с одной стороны, частыми поучениями о любви Божи­ей: «В поучении моем, — говорит Давид, — разгорит­ся огнь» (Пс. 38: 4), а с другой стороны, глубокими воздыханиями от умиленного сердца и теплыми молит­вами, говоря тайными взываниями к Богу: о, Боже, прелюбезнейший всякой любви! Любовь, превосходя­щая всякий ум и всякое желание! За все блага, совер­шенные Тобою нам и всегда совершаемые тайно и яв­но, Ты не требуешь от нас ничего иного, как только то одно, чтобы мы любили Тебя любовью всей нашей ду­ши. Вот готово сердце мое к любви Твоей: «Готово сердце мое, Боже, готово сердце мое» (Пс. 6: 8). Ты же Сам разожги его углем любви Твоей; разожги вну­тренности мои и сердце мое, Бог жизни моей; разожги и смягчи душу мою, как воск, чтобы вся она истаяла и излилась пред Тобою, Господи, чтобы я ничего иного не любил, — ни души моей, ни жизни моей, — больше Тебя, Создателя моего, Любителя моего, чтобы не по­любил я какой-либо суеты и временной сладости века сего, но чтобы весь пребыл я в одной любви Твоей и никогда не отлучался бы от нее.

Так положивши и разжегши первое деревцо на сер­дечном жертвеннике, пойдем за другим.

Другое дерево благовонное, которому уподобляется Премудрость Божия, есть кипарис в Аермоне: «Аз, — говорится, — яко кипарис на горах Аермонских» (Сир. 24: 14). Итак, я прежде всего посмотрю, где на­ходятся те Аермонские горы. В псалтырных толковани­ях я нахожу известие, что находятся они в Палестине, совсем недалеко от Ливана. Толкуется же Аермон — «сияние». Я же, снова обращаясь к рассмотрению имен, внимаю: Ливан — белизна, Аермон — сияние, недале­ко от Ливана; и дух говорит мне: кто имеет совесть бе­лую, очищенную от скверны плоти и духа, для того близко сияние праведническое: «Праведницы, — гово­рится, — просветятся яко солнце» (Мф. 13: 43).

Взойдя на Аермон умом своим, я рассуждаю: поче­му Премудрость Божия уподобляется кипарису? Я знаю, что у древних кипарис был образом мертвости: как кедр — бессмертия, так кипарис был изображени­ем и написанием смерти.

Был обычай насаждать сие древо на кладбищах при гробах умерших. В житии преподобного Никиты Ис­поведника мы находим, что в его обители преставился некий богоугодный отец, именем Афанасий, который поистине любил Бога, и вот по его погребении вырос­ло на могиле кипарисовое дерево из самой его груди. Выросло оно по повелению Божию для прославления угодника Его, и листья этого дерева исцеляли всякие болезни.

У греков же был обычай извещать о смерти чело­веческой посредством кипарисной ветви, и где была видна кипарисная ветвь, воткнутая на каком-либо до­ме, то всякий знал, что в том доме есть мертвец. Кро­ме того, и гробы для мертвых делали из кипариса, по­елику тела мертвых не скоро истлевали в кипарисном дереве, ибо дерево это так же, как и кедр, было негниющим и имело силу хранить в себе нетленным тело человеческое.

Когда я хочу постигнуть эту тайну, почему Божия Премудрость, будучи бессмертной, уподобилась кипари­су, бывшему образом смерти, то сам разум постигает, что потому именно, что воплощенной Премудрости Божией, Сыну Божию, была предназначена смерть на кре­сте, в котором вместе с кедром и певгом был и кипа­рис. Как кедр в кресте был образом бессмертия вопло­щенной Божией Премудрости, так и кипарис служил указанием на нетленную Ее смерть: ибо Бог Отец «не даде преподобному своему (Сыну) видети нетления».

Здесь под кипарисами нужно духовно разуметь тех, которые всегда умирают для .греха, живут же для Бога, «сораспинающеся Христу, — по апостолу, —всегда мертвость Господа Иисуса в теле своем носят» (1 Кор. 4: 10), то есть, всегда умерщвляют себя. От этих кипарисов, от образа их добродетельной жизни, возьмем себе од­но второе поленце на распаление в нас огня Божест­венной любви, и пусть сие другое поленце будет во имя и любовь другого лица Святой Троицы, Бога Сы­на, «возлюблынаго ны и предавшаго Себе за ны». Ка­кое же орудие отсечет нам полено от сего кипарисно­го леса? Поистине, тот же глас Господа, который и ке­дры сокрушает: «Глас Господа, сокрушающаго кедры» (Пс. 28: 5), глас Господа, сокрушающего и кипарисы. Однако же тот Господний глас здесь, в кипарисном ле­су, почти то же гласит, ибо там он сладко возгласил: «Возлюбиши Господа Бога твоего от всея души твоея», а здесь еще сладче: «Возлюбиши Господа Бога твоего от всего сердца твоего» (Мф. 22: 37). Поистине, достойно и праведно возлюбить Того всем сердцем, Кто для нас не пощадил сердца Своего, но отдал его для прободения копьем на кресте. Что же это значит: любить Бога от всего сердца? Любить Его всем сердцем — значит слад­ко любить Его. Как любить Бога всею душею означает любить Его мудро, так любить всем сердцем означает любить Его сладко. Сердце в человеке есть основание, начало и источник всякой любви, желания и любовной сладости. Возлюбим же Господа Бога нашего всем серд­цем, всецелой любовью, всецелым желанием, всецелым наслаждением. Прежде же чем научимся сладко любить Бога сердцем нашим, вспомним сначала нрав и обычай истинной сердечной любви, описанной апостолом: «Лю­бы не ищет своих си» (1 Кор. 13: 5).

Рассуди же всяк и уразумей, что .означает: «Любы не ищет своих си»?

Та есть истинная от всего сердца любовь, которая любит кого-либо не для себя, то есть, не для своей ка­кой-либо выгоды или прибыли, но ради самой любви; ради любимого она «не ищет своих си». Иногда любят кого-либо потому только, что получают от него благо­деяния, и если бы не получали, то и не любили бы. Иногда кто-либо делает вид, что любит господина сво­его и исполняет волю его, но сие только потому, что боится, чтобы тот, рассердившись, не наказал его чем-либо. Истинная же любовь ни «своих си не ищет», и не боится ничего: она одно только то имеет, что любит любимого.

Здесь внемлем, что только та любовь есть любящая Бога сладко, всем сердцем, которая любит Его не для то­го, чтобы получить от Него что-либо, не ради небесного воздаяния: «Что бо ми есть на небеси?» (Пс. 72: 25), не ради земных благ: «И от Тебе что восхотех на зем­ли?» — но исключительно ради любви к Иисусу слад­чайшему, всех влекущему к любви Своей, который до­стоин быть любимым всеми, который есть весь жела­ние, весь сладость.

Прекрасно рассудили искусные: работающий Богу ради царствия небесного состоит как бы в чине наем­щика, работает как бы за плату, чтобы в награду полу­чить царство небесное; работающий Богу из страха му­чений — состоит в чине раба, который творит доброе, страшась, что будет наказан; работающий же Богу ради самой любви Божией — состоит в чине сына, который ни воздаяния не ищет, ни мук не боится, ибо совер­шенная любовь изгоняет страх вон, любит же Отца ра­ди самой любви к Отцу и ни в чем не преступает Его воли. Вот что означает сладко любить Бога сердцем.

Евангелие вспоминает следующее. В одно время ученики Христовы изменили Христу: «Мнози от уче­ник Его идоша вспять, и ктому не хождаху с Ним. Ре­че же Иисус к двунадесятим: еда и вы хощете отити? Отвеща Ему Симон Петр: Господи! К кому идем? Гла­голы живота вечнаго имаши» (Ин. 6: 66—68). Я ос­тавшимся сказал бы следующее: я знаю, почему вы держитесь Христа и не отходите от Него, — вы узна­ли, что Он есть Царь Небесный, и работаете Ему для того, чтобы Он воздал вам небесным. Но святый Зла­тоуст защищает их, говоря: «Ни небо, ни царство не­бесное они не предпочитали любимому, ибо Тот был для них всем. И что ты дивишься? Ведь и пророк, по­слушай, говорит: «Что ми есть на небеси? И от Тебе что восхотех на земли?», то есть, ни горняго, ни дольняго, ни иного чего не желаю, кроме Тебя единого». Написав сие, Златоуст восклицает: «Вот желание! Вот любовь!» И еще говорит: «Вот царство, вот сладость, вот насыщение, слава и честь, вот свет и неисчислимое блаженство!» Что такое, Златоуст, — любить Христа не из-за награды, но ради Его? Итак, возлюбим Его, как подобает любить.

Посмотрел я снова на святого Петра, горько плачу­щего, и сказал было: ты плачешь Петр, ибо боишься, что отвергся от Христа, боишься, чтобы Христос за твое отвержение не ввергнул тебя в мучения. Но и здесь тот же Златоуст святый защищает Петра, говоря: «Петр го­рит сердцем ко Христу, больше жизни, души и всего другого предпочитая Его; когда же отвергся от Него, то плакал не из-за мук, но потому, что отвергся от люби­мого, что было для него горше всяких мук. Вот мы ви­дим сладкую любовь, сладко любящего от всего сердца.

Итак, положим то другое поленце на сердечный жертвенник к огню Божественной любви и поддуем словами святого Амвросия, говорящего: «Ты знаешь, Боже, ведущий сокровенные, что не только больше зем­ли и всего, что на ней, но даже больше неба и всего, что на нем, Ты для меня дражайший, Ты желательнейший, Ты любезнейший! Люблю Тебя больше неба и земли, и всего, что есть на них». Так полоясивши другое поленце и поддувши, пойдем за третьим.

­ Третье дерево, которому уподобляется Премуд­рость, есть финик: «Аз, — говорит, — яко финик возвысихся, иже на приморий» (Сир. 24: 15). Где это приморье? В иных переводах я слышу, что вместо при­морья пишется Кадис: «Яко финик в Кадисе»; и неко­торые говорят, что пустыня Синайская называлась приморьем и Кадисом: приморьем потому, что начи­налась от берега Чермного моря; Кадис же толкуется «святыня». Я думаю, потому она была так названа, что там было начало святыни, там явился Бог в огненной купине, там Он говорил людям в огненном и облачном столпе, там дал закон, там — скиния свидения, там по повелению Божию сделаны были скиния с херувима­ми. Посему-то пустыня та и была названа «Кадис», то есть, святыня.

Рассуждая о толковании имени и рассматривая место Кадийской пустыни на приморье, я говорю се­бе: необходима Божественная любовь Кадиса, великой святыни, и богоугодная, святая жизнь, что на примо­рье, то есть, необходимо, чтобы была святая жизнь при море слез.

Кадис наименованием свят, а бывшими там неког­да событиями — страшен: страшен потому, что там были блистания и громы, и страх великий; страшен: ибо там гнев Божий убил множество людей израиль­ских за их ропот: «Гнев Божий прийде на ня, и уби множайшая их» (Пс. 77: 31). Посему Давид так гово­рит о той пустыне: «Сотрясе Господь пустыню Кадис» (Пс. 28: 8). Мы же внемлем: не возможно человеку до­стигнуть святости и любви Божией, если он прежде не истребит в себе злые греховные нравы.

Но пойдем уже туда за намеченным, деревом.

Рассматривая высочайшие Кадийские финики, не­доумеваю, почему уподобляется им Премудрость Божия? Спрашиваю, и мне говорят, что финик своею вы­сотою превосходит всякий род деревьев; посему и неве­ста духовная — церковь — уподобляет в Песни песней своего Жениха — Христа — финику, говоря: «Се вели­чество Твое уподобися финику» (Песн. 7: 7). Толковни­ки говорят, что потому Премудрость Божия уподобля­ется финику, что как финик превосходит деревья, так и Она превосходит все, начальствует и господствует над всей видимой и невидимой тварью, все содержа и всем управляя. Кроме того, финик еще был у древних обра­зом победы, одоления торжества по причине своего не­увядания, по причине того, что всегда остается зеленым, не знает увядания. Подобно сему препобеждает все и Премудрость. Святый же Киприан под фиником разу­меет то же, что и певг, бывший в кресте Господнем, ибо говорит: «Ты, Господи, взошел на финик, ибо это есть дерево Твоего креста, знаменуя этим торжество над диаволом, духовную победу над нечистотами; и были в ру­ках Твоих два рога (креста), в которых была сокрыта крепость Твоя, и власть Твоя — в плече Твоем». Так го­ворит святый Киприан, полагающий в кресте Христо­вом финик вместо певга. Я же, не рассуждая много о том, что представляют собой финик и певг: одно и то же или нечто различное, скажу о самом финике, что ему уподоблена в Писании и Премудрость Божия, и праведный человек: «Праведник яко финик процве­тет», — говорит Давид (Пс. 91: 13), ибо и праведник высоко растет богомыслием, торжествует над диаволом, побеждая страсти, и никогда не увядает в надеж­де своей. «Лист его, — говорится, — не отпадет, и вся, елика аще творит, успеет» (Пс. 1: 3). От таких фини­ков, то есть, от образа добродетельной жизни правед­ных, возьмем для воспаления в нас огня Божественной любви то поленце, которое один и тот же глас Госпо­день отсек немного различными словами, говоря: «Возлюбиши Господа Бога твоего всею мыслию твоею» (Мф. 22: 37). А Лука святый прибавляет, что «и всею крепостию твоею» (Лк. 10: 27). Толковники же гово­рят, что то и другое одинаково: любить Бога всею мыс­лию — то же самое, что любить Его всею крепостию.

Сие третье финиковое поленце духовного благово­ния да будет во имя и любовь третьего лица Святой Троицы — Бога Духа Святого. Мы уже знаем, что «лю­бить Бога всею мыслию и всею крепостию»— это значит тепло Его любить, всегда Его любить и с постоянст­вом любить, не разламывая и не разделяя своей любви надвое: с одной стороны, к Создателю, а с другой, к со­зданию, как толкует Василий Великий, говоря: «Что вы­ражается словами: «всею мыслию твоею»? Пусть не претерпит сечения на иное, то есть, эта заповедь любви указывает, что любящий Бога не должен рассекать люб­ви своей надвое, частью к Богу, а частью к греховному, любострастному и любосластному вожделению». Пре­красно увещевает и Августин, говоря: «Избегай созда­ния, если хочешь иметь Создателя». Всякое создание пусть будет для тебя худым, если хочешь, чтобы в серд­це твоем насладился Создатель. Ибо любовь к Богу не должна ни разделяться, ни раздираться, а те, которые разделяют ее или раздирают, оказываются горшими во­инов, распявших Тебя, Господи, которые не хотели ра­зодрать Твоего хитона.

Много бы нужно было говорить об этой любви, все­гда и постоянно теплой, неизменной, поучаясь ей и раз­жигая ее в себе, но чтобы не отяготить вас, слушателей моих, я закончу мое слово, сказавши только еще об од­ной вещи — о постоянстве теплой любви.

Пророк Исайя некогда видел ангелов из двух ликов: люцифера, то есть, светоносца, и другого — огнепламенного серафима, будто один из них падает, а другой стоит неподвижно; падает люцифер светоносный: «Спаде с небесе денница, восходящая заутра» (Ис. 14: 12), серафим же стоит непоколебимо: «Серафими же стояху». Почему светоносный ангел, имевший просвещен­ный ум и херувимскую мудрость и знавший Бога совер­шенно, не долго постоял на небе, но скоро ниспал. По­тому, что не любил Бога тепло, не горел пламенем серафимской любви к Богу. Серафим же, имея такой же пресветлый, светоносный ум, при своем просвеще­нии горел еще и теплой любовью к Богу и посему про­был без падения. Один из толковников, рассуждая об этом, говорит: «Светоносный упал с неба, как молния; серафимы же стояли на нем. Серафимы поистине сто­ят, ибо никогда не теряли любви». Мы же внемлем се­му. Не достаточно быть светлым, премудрым и разум­ным ангелом, но необходимо быть и огненным серафи­мом. Не достаточно иметь просвещенный ум, но необходимо быть и огненным. Не достаточно мудро знать Бога, но необходимо и тепло любить Его. Только та, а не иная какая-либо любовь может быть постоян­ной, устойчивой и никогда не отпадающей, которая лю­бит тепло, пламенноподобно, серафимски.

О, огнь небесный, Дух Святый, сошедший некогда в огне на любивших Христа! Дух Святый, Ты брось в на­ши сердца хотя одну искру огня Божественной любви и сотвори жар, попаляющий тернии и хворост наших грехов! О, ветер тихий и пресладкий, Дух Святый! Ты повей дыханием благодати Твоей, раздуй в нас тот огонь, огонь небесный, огонь Божий, огонь любви к Бо­гу, любви же серафимской, всегда постоянной, устойчи­вой и никогда не отпадающей! Время уже окончить беседу.

Вот, слушатель мой, я по силе моей собрал три по­ленца благовонных деревьев, оставшиеся во имя Святой Троицы как бы от креста Христова, когда его делали.
Первое — кедровое, в знак любви к Богу Отцу, что­бы любить Его мудро и всей душой.
Другое — кипарисовое, в знак любви в Богу Сыну, чтобы любить Его всем сердцем сладко.
Третье — финиковое (которое святый Киприан по­лагает вместо певгового), в знак любви к Духу Святому, чтобы любить Его всею мыслию или крепостию, то есть, всегда, постоянно и тепло.

Желающему можно и больше собрать тех духовных деревьев и разгореться любовью в Богу. Мы же, доволь­ствуясь ныне и этими, скажем: Аминь.

41. Поучение в неделю восемнадцатую по Святом Духе («Изыди от мене, яко муж грешен есмь, Господи» (Лк. 5: 8))

Славный «рыболов Генисаретского озера, Симон Петр, увидев великое множество рыб, извлеченных се­тью, и два корабля, полных улова, и узнав Христа Гос­пода, своего Благодетеля, благословившего ту ловлю, столь Ему обрадовался, что молит Его, дабы ушел прочь от него: «Изыди от мене, яко муж грешен есмь, Господи».

Благочестивые слушатели! Смотрите, как рад Петр гостю, гостю желанному, гостю прелюбезнейшему — Иисусу Христу, пришедшему к нему не с пустыми ру­ками, но со знатным гостинцем, со множеством рыб. Так он рад; но между тем просит не к себе, но от се­бя: уйди от меня! Я рад Тебе, уйди прочь от меня.

Святый Петр! Что ты делаешь? Что говоришь? Ос­мотрись: вместо того, чтобы просить Господа, дабы Он никогда не уходил от тебя, но был бы с тобою всегда, ты просишь: «Изыди от мене».

Святый Петр! Осудят тебя все люди. Осудят лю­ди политичные, придворные, и скажут: Петр не по­литик, нелюдим, не рад гостю, не принимает, не че­ствует. Осудят люди обыкновенные, простые, и ска­жут: Петр неблагодарен, не поблагодарил Господа за великое множество рыб; а ведь мог бы попросить Господа на ту же рыбу: Господи, не уходи от меня, подожди немного, приготовим трапезу из дарованных нам Тобою рыб и, откушавши, сотворим Тебе благо­дарение. Осудят духовные и скажут: Петр исповедует себя грешником: «Муж грешен есмь», а разрешителя и простителя грехов выживает от себя: «Изыди от мене». Если ты болен, призови врача; если грешен, призови и удержи у себя очистителя всех грехов — Иисуса.

Святый Петр! Если ты грешен, как говоришь: «Муж; грешен есмь», то послушай Господа, который говорит: «Не приидох призвати праведныя, но греш­ный на покаяние» (Мф. 9: 13). И знай, Петр, что «Аг­нец Божий, вземляй грехи мира», нарочно к тебе при­шел, потому что ты грешен; пришел для того, чтобы взять твои грехи от тебя. Не говори же Ему: «Изыди от мене», но усиленно моли Его, говоря: пребудь со мной, Господи, во все дни, до скончания века.

Однако нельзя святому Петру изменить своего сло­ва, давно уже написанного в Евангелии и разошедше­гося по всей земле и в концы вселенной. Так тому и быть: сказал раз, а всегда будет проповедоваться во всем мире.

Святый Петр! Если ты молчишь, то повели мне, грешному, что-либо сказать за тебя. Пусть я своими грешными словами защищу твои святыя слова и изъяс­ню своему слушателю силу их, только ты твоею благо­датью, которую имеешь от Бога, действуй в устах моих, действуй и в сердцах слушателей.

«Изыде от мене».

Не мы одни оговариваем святого Петра, но и его друзья, святые евангелисты, не молчат о нем, рассказы­вая, что он, как галилеянин, будучи прост и неискусен в словах, часто имел обыкновение проговариваться. Святый Лука, повествуя о преображении Господнем, говорит, что когда Петр увидел в полночь свет солнеч­ный, ибо лицо Христово просветилось, как солнце, и услышал свыше глас Отчий, свидетельствующий о Хри­сте: «Сей есть Сын Мой возлюбленный», то он сказал Иисусу: «Наставниче, добро есть нам зде быти; сотво­рим три сени». При этом святый Лука добавляет о Пе­тре: «Не ведый, еже глаголаше» (Лк. 9: 33, 35) — сам не знал, что говорил. Святый же Матфей повествует следующее. В одно время, когда Господь начал говорить Своим ученикам, что Ему подобает идти в Иерусалим и много пострадать, то Петр стал Ему возражать, гово­ря: «Милосерд буди Тебе, Господи, не имать Тебе быти сие» (Мф. 16: 22). Здесь Петр тоже «не ведый, еже глаголаше»: не знал он тайны, что страданием и смертию Христа будет спасен мир, и посему он услышал от Господа жестокий ответ: «Иди за мною, сатано, со­блазн Ми еси, яко не мыслиши, яже суть Божия, но яже человеческая» (Мф. 16: 23). Подобно сему и ны­не, видя умножившийся благодаря пришествию к нему Господа улов рыб и оба корабля наполненные, вместо того, чтобы сказать: «Живи со мною, Господи, не ухо­ди от меня, Господи», он говорит: «Изыди от мене, Господи», поистине, «не ведый, еже глаголаше».

Но не удивительно сие, ибо человек обычно, если нечаянно что-либо увидит или услышит удивительное, ужасается и, забывшись от ужаса, не знает, что говорит.

Ужаснулся Петр на Фаворе, увидев славу Божества, от страха упал ниц и от того же страха не знал, что го­ворил. Ужаснулся Петр, услышав о страдании и смер­ти бессмертного Сына Божия, и посему не ведал, что говорил. Ужаснулся и ныне чудесному улову рыб, как говорит Евангелие: «Ужас бо одержаше его и вся сущыя с ним о ловитве рыб, яже яша» (Лк. 5: 9). Зна­чит, и здесь от ужаса он, не ведая, говорил: «Изыди от мене, Господи».

Святый же Амвросий защищает святого Петра, го­воря: «Хотя ужаснулся чуду Петр, однако же не «не ведый», но с великим рассуждением и разумом сказал: «Изыди от мене, Господи». И дальше святый Амвросий говорит о нем так: «Муж премудрый и достойный, в ко­тором имело быть основание церкви и учительство уче­ния, ничего полезного не усмотрел в себе, кроме того, чтобы не превозноситься благополучием в деле, и посе­му-то и говорит: «Изыди от мене, Господи». Не молит он о том, чтобы быть оставленным Христом, но (беспо­коится) лишь о том, чтобы, не возгордиться дарами Христовыми. Вот мы видим разум премудрого мужа, святого Петра; видим, с какою мыслию он сказал: «Изыди от мене, Господи», а именно, чтобы не возгор­диться, исполнившись дарованиями Господними. Итак, те слова его были словами смиренномудрия.

Нам же возможно извлечь полезное поучение как из ужаса, так и из слов Петра.

Пусть мы из ужаса Петрова научимся со страхом принимать Божий дары. Дары Божий суть двоякие, по двум частям человека, как и в двух кораблях Петрова рыба, то есть, в теле и душе, а именно: внешние и вну­тренние, естественные и благодатные. В теле — дарова­ния внешние, телесные, естественные, как, например, красота лица и возраста, крепость организма и прочее. Сюда же, к плотскому, приятному существованию, от­носятся и все временные, видимые земные блага: богат­ство, могущество и власть, которые все суть Божий да­ры. В душе же — дарования душевные, внутренние, благодатные, духовные, которые знает тот, кто их име­ет: «Кто бо весть от человек, яже суть в человеце, — го­ворит апостол, — точию дух человеча, живущий в нем?» (1 Кор. 2: 11). Такой знает духовные дары, ко­торые он с благодарностью принимает от Бога и осто­рожно хранит их в себе. Итак, по примеру Петра, ужаснувшагося множеству пойманных рыб, и мы будем со страхом и ужасом принимать все дары, приличеству­ющие как душе, так и телу.

Будем со страхом принимать в особенности дары духовные, ибо они скоро отнимаются. Дары Божий — как роса утренняя. Настанет ли зной полуденный, — высохнет роса; возобладает ли в людях зной грехов­ный, — отнимутся от них Божий духовные дарования. Дары Божий — как радуга, светящаяся в облаках в день дождя. Истончает ли плотность облаков и высох­нет ли влага воздушная, — исчезнет и радуга; высох­нет ли в человеке умиление сердечное и слезы, истон­чится ли стремление к Божией службе, — не увидишь в нем и Божиих дарований. Дары Божий — как Сампсоновы волоса: пока не остригла их скверная Далида, до тех пор был силен Сампсон; когда же остригла семь прядей волос головы его, тогда сила его отступила от него, и он попал в руки врагов своих, был ослеплен ими и порабощен. Подобным образом пока у кого-ли­бо в уме не вообразится некая Далида и не усладится в сердце грех, до тех пор тот страшен для невидимых врагов, как сильный победитель; когда же в чьем-либо сердце начнет господствовать какая-либо Далида, и ес­ли не одна, то есть, не одно какое-либо грехолюбие, но многие, тогда отнимается от такого сила даров Божиих, и он делается слепым по уму и порабощенным страстям своим.

Со страхом будем принимать и телесные дары есте­ства, чтобы не употреблять их на прогневление Творца своего. Красота лица пусть послужит не прельщению, но славе Божией; здоровье пусть будет не на праздность, но на труды к славе Божией; крепость — не на грех, но на добрые дела во славу Божию. Если же будет иначе, то те же дары погрузят тот корабль на адово дно. Со страхом будем принимать и те дары, которые приличе­ствуют человеческой жизни, — богатство, могущество и тому подобное; их в особенности следует принимать со страхом и наслаждаться ими с опасением, чтобы кому-либо не было сказано в будущем веке: «Восприял еси благая в животе твоем» (Лк. 16: 25). Если душа твоя благословилась в жизни твоей, то чего ты еще ждешь после кончины твоей? Вот какому страху Божию учит нас ужас Петров.

Смиренные его слова: «Изыди от мене, Господи», — учат нас тому, чтобы мы со смирением и кротостью, а не с гордостью потребляли все дары Божий; они про­исходят от милости Божией, как бывает сие и среди земных владетельств. К кому милостив царь земной, того и жалует, и одаряет. Так и у Небесного Царя по Его милости подаются людям дары Его. Но как у зем­ных властителей милость бывает изменчива, и необхо­димо опасаться, чтобы вместо милости не найти гнев, так и у Небесного Владыки милость хотя бы и хотела быть неизменной и вечной, согласно написанному: «Яко благ, яко в век милость Его» (Пс. 135: 1), одна­ко же мы сами не позволяем ей быть вечной и неиз­менной, часто раздражая ее своими грехами. Поэтому необходимо много беречься и ходить пред Богом с кротостию и смирением.

Святый Иоанн Богослов в одно время захотел по­смотреть на двор Царя Небесного и узнать его благочи­ние. Смотрит он и видит престол Божий в славе вели­кой и неизреченной; на престоле — Царь под прекрас­ною радугой, как бы под сенью; вокруг престола — радуга и двадцать четыре сенатора, по виду достойные старцы; там же при престоле •— тысячи тысяч и тьмы тем слуг и воинств, предстоящих Царю Небесному. По­среди же всего того видения блестит море, а пред пре­столом, говорит, море стеклянное, подобное кристаллу. Аравийский же перевод читает, что море было стеклян­ное, подобное льду. Что бы могло означать сие море, виденное во дворе Царя Небесного пред Его престо­лом? У святых отцев и мудрых толковников есть мно­го толкований на это, о которых нам ныне говорить не время. Мы можем сказать только то, что как по скольз­кому льду невозможно с гордостью, смело, быстро и долго ходить: скоро можно споткнуться и упасть, если не ходить со смирением, с кротостию и с боязнию, — так и дворянам Царя Небесного в страх и опасение предложено скользкое, стеклянное, хрустальное и ледя­ное море, чтобы они со страхом и смирением предсто­яли Господу своему и кротко ходили пред Ним. На том-то море хотел дерзновенно ходить светоносный ан­гел, возгордившийся многими дарами Божиими, дан­ными ангельскому естеству, ибо он поставил безбояз­ненно на море свою гордую ногу, говоря: «Взыду на не­бо и буду подобен Вышнему» (Ис. 14: 13—14). Но тотчас он поскользнулся, как на льду, и в ужаснейшем падении ниспал от света в вечную тьму. Должно быть хорошо сие знал святый Петр, который, видя себя вчи­няемым в дворянство Царя Небесного на службу Божию, которая называется ловлей людей, испугался и ужаснулся, не осмеливаясь тотчас стать на том стеклян­ном, ледяном море, и посему употребил кроткие, сми­ренные слова, считая себя недостойным такого чина, такой службы, а чрез это дал нам образ и таинственное учение, чтобы мы со смирением, но не с гордостью употребляли Божий дары.

Но поищем и еще в словах Петровых тайн. Петр говорит: «Изыди от мене, яко муж грешен есмь, Гос­поди». Петр исповедует себя грешником и произносит над собою осуждение быть недостойным лицезрения Христова; он как бы заточает и изгоняет самого себя от лица Христова, как бы говоря: стыжусь грехов моих, бо­юсь же лица Твоего. О, Правосудный, видящий сокро­венное! Я не смею смотреть на Тебя, недостоин быть пред лицом Твоим, но достоин далеко от Тебя стоять, как осужденный и изгнанный. Но «камо пойду от Ду­ха Твоего и от лица Твоего камо бежу» (Пс. 138: 7)? Ты Сам уйди на время от меня, как уходит солнце от сего видимого полушария и потом снова сияет. Уйди от меня, Свет мой, со страхом правосудия Твоего, ко­торого я ужасаюсь, пока я не спрошу совесть мою, не исследую подробно грехи мои и не произнесу суда над самим собою. Тогда снова воссияй мне, Солнце мое, озаряя меня лучами благодати Твоей.

Таково-то значение слов Петровых, таков смысл, та­кова тайна. О, добрый образ спасения грешников! О, доброе наставление всем! Хочешь ли, грешник, быть не­осужденным на страшном суде Божием? Осуди самого себя, предупреждая суд Божий твоим самоосуждением. Не напрасно говорит апостол: «Агде быхом себе разсуждали, не быхом осуждени были» (1 Кор. 11: 31). Если каждый из нас научится знать и судить свои грехи, то избавится от вечного осуждения. Не будет бесполезным вспомнить здесь историю Давидова греха и покаяния.

Согрешил Давид, и тяжко согрешил, как вам уже известно, ибо кто не знает Урию, знатного в Иерусали­ме мужа, и Вирсавию, жену его? Когда Давид пребы­вал в том грехе, Бог послал к нему пророка Нафана, чтобы тот обличил Давида, устрашил его мстительным судом Божиим и научил его. И вот Нафан, придя к Да­виду, предложил ему притчу о двух человеках. «Два, — говорит пророк, — мужа беста в едином граде, един богат, а другий убог. У богатаго бяху стада и буйволы мнози зело, а у убогаго едина токмо агница вскормлен­ная, яже от хлеба его ядаше, от чаши его пияше и на лоне его почиваше, и бе ему яко дгци. Прийде же не­кто с пути к богатому, и не восхоте богатый от стад своих что заклати на обед гостя ради, но отъят у убо­гаго последнюю любезную агницу и зкла ю. Суди убо, о, царю, таковое дело» (2 Пар. 12: 1 и след.). Если бы там был я при той беседе, когда Нафан говорил Дави­ду притчу, то я сказал бы Нафану: пророк святый, ис­тинный слуга Божий! Бог послал тебя к Давиду обли­чить грех его, устрашить его и наказать грозным гне­вом Божиим, а ты рассказываешь ему какие-то басни, говоришь притчи и хочешь его сделать скорее судьей, нежели виноватым, осужденным грешником! Но мне за Нафана отвечает святый Петр, объясняющий, что пророк, прежде чем обличить Давида, сначала предло­жил ему притчу для того, чтобы Давид, произнеся суд над самим собою и осудивши самого себя, удобнее по­лучил от Бога милосердие и прощение.

Посмотрим на разум пророческий. Таким образом он поступил, зная, что удобнее получить Божье мило­сердие и прощение своих грехов грешник не моясет ни чем иным, как только тем, что, познав свои грехи, сам произнесет свою вину и самого себя признает достой­ным наказания. Посему-то он и предложил царю такую притчу, в которой сам царь был бы судьей и мстителем своего греха. Когда же царь произнес праведный суд над таким грехом, говоря, что «достоин есть муж той смер­ти», тогда пророк и обличает его: «Ты еси, о, царю, со­творивший сие», — у бедного человека Урии отнял аг­ницу — сожительницу его, ты — тот муж, которого считаешь достойным смерти.

Здесь святый Василий Селевкийский от лица Нафанова вещает Давиду, говоря: «Ты, царь, судил по-цар­ски. Познай же свое дело и посмотри, кто осужден тво­им судом; я хотел, чтобы ты .сначала был судьей для са­мого себя, а не осужденным, и не рассмотрение о тебе я делаю, но ищу у тебя самого суда на твой грех».

Великая польза будет грешнику на суде Божием от того, что он своим судом о грехах своих предупреждает суд Божий. Поистине и Петр святый, зная сие, произ­нес над собою осуждение, говоря: «Муж грешен есмь», и сам осудил себя, считая себя недостойным лицезрения Христова, почему и сказал: «Изыди от мене, Господи». Мы же здесь от святого Петра научимся каждый позна­вать свои грехи и сами судить себя, принося свою вину Богу на исповеди и прося себе за то духовного наказа­ния — эпитимии и прочее.

Подобает еще рассмотреть и сие последнее слово Петровой речи: «Господи», и познать тайну, почему свя­тый Петр, видя во Христе Богочеловеке Божию силу (ибо Божественным повелением было поймано великое множество рыб), не назвал Его Богом, не сказал: «Уйди от меня, Боже», не назвал Его здесь и Сыном Божиим, как уже исповедал раньше, говоря: «Ты еси Христос, Ты еси Сын Бога живаго», не назвал Его учителем, а меж­ду тем поистине приличествовало тогда назвать Его учи­телем, когда Господь наш, войдя в корабль Петров, про­сил отступить немного от земли и, севши, учил с кораб­ля народ? Итак, подобало тогда Петру сказать: «Учитель». Но не назвал Петр Господа в то время ни Богом, ни Сыном Божиим, ни учителем, но только Гос­подом: «Изыди от мене, Господи». Пусть кто, как хо­чет, умствует здесь и изыскивает таинственные причи­ны сего; я же, прежде чем отвечу на то, посмотрю не­много на тайную вечерю Господа моего.

Господь наш, сидя со Своими любезными ученика­ми на тайной вечери (там же был и Иуда), начал гово­рить им о Своем предателе: «Аминь глаголю вам, един от вас предаст Мя» (Мф. 26: 21). Ужаснулись сему Гос­подни ученики, и каждый из них, тотчас посмотрев в совесть свою и не найдя в себе никакой вины по отно­шению к Господу, отозвался, говоря: «Еда аз есмь, Гос­поди?» Сказал это Петр, сказал Андрей, сказал Иаков, и каждый из них говорил одно и то же: «Еда аз есмь, Господи? Еда аз есмь, Господи?» Потом подошла оче­редь и к Иуде; и говорит Иуда: «Еда аз есмь, Равви?» (Мф. 26: 25).

О, окаянный Иуда! Ты следуешь за Христом, а с последователями Христовыми не согласуешься; все Гос­пода своего называют Господом, ты же один называ­ешь Его только учителем, а не Господом: «Еда аз есмь, Равви?» Ну, Иуда, скажи, как и прочие апостолы: «Еда аз есмь, Господи?» Но не может Иуда произнести од­ного этого словца «Господи»; не может Господа на­звать своим Господом, но только тем названием, кото­рым намеревался предать Его, сказавши: «Радуйся, Равви!» Прежде чем сказал это, льстиво целуя Его, он уже на тайной вечери проявил то, что держал в уме, говоря: «Еда аз есмь, Равви?» В обоих лукавых Иуди­ных фразах одно обращение: «Радуйся, Равви!» и «Еда аз есмь, Равви?»

Почему же Иуда не мог произнести слова «Гос­подь» и исповедать Господа своего именно Господом?

Причину сего впоследствии объяснил апостол Па­вел, говоря: «Никтоже может рещи Господа Иисуса, точию Духом Святым». То слово «Господи» не иначе кто-либо может произнести, как только действием Святого Духа. Поелику же Иуда не был сосудом Духа Святого, но сосудом диавола, то и слово то «Господи» произнес­ти не мог: он уже был не из числа рабов Господних, но из числа рабов сатанинских. Усматривая сие, Иероним говорит: «Начавший отпадать от лика апостольского не мог иметь своим Господом Иисуса, ибо уже не Христос Господь был ему Господь, но диавол — господь; и когда хотел Иуда открыть свои уста и вместе с прочими апо­столами Господа назвать Господом: «Еда аз есмь, Госпо­ди?», то диавол, сидевший в Иуде и владевший его сердцем, сказал ему: «Послушай, раб мой Иуда, отселе ты меня одного знай как господина твоего; не называй же первого твоего Господа Господом, но одного только меня». Посему-то Иуда и назвал Христа только «Равви», то есть, учителем, а не Господом.

Теперь я приступлю к ответу на прежний вопрос: почему святый Петр, видя Божественную силу Христо­ву и учение Его слыша, смиренно исповедуя себя греш­ником, не назвал Христа Иисуса ни Богом, ни Сыном Божиим, ни Равви — Учителем, но только Господом, а Христос Иисус всем этим был, есть и будет в беско­нечные века? Он и Сын Божий, и Бог, Он и Учитель, Он и Господь. Здесь необходимо понимать различие между этими наименованиями: иное есть Бог и Сын Божий, иное — Учитель, иное — Господь. Бог и Сын Божий весь мир содержит и устрояет, Учитель всю подсолнечную научает, Господь же промышляет и пе­чется о Своих истинных и верных рабах. Бог смотрит за всеми злыми и добрыми, подобно тому как солнце сияет для добрых и злых; Учитель всем желающим предлагает учение; Господь же знает только Своих ра­бов, всегда работающих Ему, а не иному кому, соглас­но слову апостольскому: «Позна Господь сущыя Его» (2 Тим. 2: 19). Бога и бесы называют Богом, как го­ворит святый Иаков: «И беси веруют и трепещут Сы­на Божия» (Иак. 2: 19), и бывшие в бесноватых не­чистые духи исповедали: «Что нам и Тебе, Иисусе Сы­не Божий? Пришел еси прежде времени мучити нас» (Мф. 8: 29). Учителем лицемерно называют Его и фа­рисеи: «Един от них вопроси, искушая и глаголя: Учи­телю! Кая заповедь большая в законе?» (Мф. 22: 36). Господом же называют Его только одни, как сказано было, истинные и верные Его рабы, работающие Ему со всем усердием, со всей любовию и всею ревностью. Ведь во всех четырех евангельских благовестиях мы не находим, чтобы какой-либо бес или фарисей, или кто-либо из начальников иудейских сборищ назвал Его Гос­подом, но только одни апостолы. Бесы исповедуют Сы­на Божия, евреи удивляются учению, которое Он рас­крывал со властию, и чудесам, ученики же называют Его своим Господом: «Вы глашаете Мя Господа и Учи­теля, — говорит Христос апостолам (во-первых, «Гос­пода», а потом — «Учителя»), — и добре глаголите, есмь бо Господь ваш» (Ин. 13: 13).

Итак, когда святый Петр сказал Господу: «Изыди от мене, Господи», то в последнем слове «Господи» он про­явил ту внутреннюю тайну своего сердца, что он есть раб Господень истинный, а не лицемерный, никогда не хотящий оставить Его, но готовый идти с Ним даже и на смерть. Проявилось же и то, что он уже начинал соделываться сосудом Духа Святого и Духом Святым на­звал Иисуса Господом.

Мы же здесь из сего примера позаимствуем таинст­венное учение о том, чтобы поистине работать одному Господу нашему Иисусу Христу, а не мамоне, чрез что могли бы неосужденно и дерзновенно сказать Господу: «Господи». Когда же мы будем работать иному, то есть, миру, плоти и диаволу, а Господа нашего мы только на­прасно будем называть Господом, то окажемся бесстыд­ными, дерзкими и лицемерными фарисеями.

Слушатель мой! Вот я по силе моей защитил мои­ми грешными словами святые слова святого Петра, и при этом не сам от себя, но на основании Божествен­ного Писания; те слова Петра: «Изыди от мене, Госпо­ди» были не словами неведения, но словами страха и ве­ликого разума, таинства и силы. Ты же, святый Петр, и говорившему о твоих словах, и слушавшим исходатайст­вуй вечное, непрестанное пребывание со Христом как здесь, на земле, так и во веки в небесном царстве, клю­чи которого ты имеешь. Аминь.

42. Поучение первое в неделю девятнадцатую по Святом Духе («Любите враги вашя, добро творите ненавидящым вас» (Лк. 6: 27))

Некоторые имеют обыкновение порицать послед­ние времена и укорять нынешний немощный человече­ский род, говоря: нет уже ныне на земле среди людей чудотворцев, как было прежде, которые совершали бы чудеса. Но не верьте им, возлюбленные мои слушатели! Если желаете, я покажу вам, что и ныне среди людей находятся чудотворцы, только внимайте тому, что я ска­жу: всякий, кто любит врага своего, есть чудотворец. Слышите ли, что я говорю? Всякий любящий врага сво­его есть чудотворец. А что это истина, сие изъясню на основании Божественного Писания и святых отцев в моей настоящей беседе, «Господу поспешествующу и слово утверждающу».

 «Любите враги вашя».

Не думай, слушатель мой, чтобы я сказал о тех вра­гах, которые воюют с нашим христианским отечеством и враждуют против нашей благочестивой веры. Говорю я не о тех врагах, которых, как богопротивных, подоба­ет ненавидеть, согласно слову Давида: «Не ненавидящыя ли Тя, Господи, возненавидех и о вразех Твоих истаях? Совершенною ненавистию возненавидех их, и во враги быша ми» (Пс. 138: 21—22). Тех не только не любить, но даже необходимо выступать войной против них, по­лагая душу свою за христианское царство и за целость церкви. В одно время вопрос об этом нечестивые пред­ложили святому христианскому философу Константину, нареченному Кириллом. Сарацины сказали: «Если Хри­стос есть Бог ваш, то почему вы не делаете так, как Он велит вам? Ведь Он повелевает вам молиться за врагов, делать добро ненавидящим вас, подставлять щеку бью­щему; вы же поступаете не так, но делаете совершенно противоположное. Вы острите оружие на тех, которые с вами так поступают, выходите на борьбу и убиваете». Блаженный Константин отвечал: «Если в каком-либо за­коне будут написаны две заповеди и даны будут для ис­полнения людям, то какой человек будет истинным законохранителем: тот ли, который совершит одну запо­ведь, или тот, который обе?» Ему сказали: «Тот лучший, который исполнит обе заповеди». Тогда философ отве­тил: «Христос Бог наш, повелевший нам молиться за обидящих и благотворить им, сказал нам и следующее: «Волыни сея любве никтоже» может проявить в насто­ящей жизни, если кто «положит душу свою за други своя» (Ин. 15: 13). В каждом отдельном случае мы тер­пим причиняемые нам обиды; вообще же защищаем друг друга, полагая души свои для того, чтобы вы, пле­нивши братьев наших, не пленили бы с телами и души их, склонивши их к своим богопротивным делам».

Итак, я говорю не о внешних и инородных врагах, но о внутренних, домашних, согласно евангельскому из­речению: «Врази человеку домашний его» (Мф. 10: 36). Всякий имеет своего врага: тот — друга, этот — сосе­да, один — равного себе, другой — большего себя, тре­тий — меньшего себя, четвертый — дальнего, пятый — ближнего недоброжелателя, враждующего, поносящего, оклеветающего. Вот этих-то врагов Господь и повелева­ет любить: «Любите враги вашя». А то, что любящий врага своего есть чудотворец, я вот начинаю выяснять таким доводом.

Прежде всего я спрашиваю: что есть чудо? Отве­чаю: чудом называется то, что бывает выше естества. Ведь все, что происходит естественно, не чудесно, никто сему не удивляется и не называет чудом; только то счи­тается и действительно есть чудо, что превосходит вся­кое естество, всякую силу природы.

Не чудо, что фараон со всей своей силой потонул в море, ибо естественно бренному созданию погружаться в воде и утопать; но чудо в том, что море противоесте­ственно дало израилю путь посреди себя и тем же пу­тем ввело в свои недра фараона. Не чудо, что пламя, ис­шедшее из пещи вавилонской, пожгло халдейских слуг, которые находились вокруг нее, ибо естественно огню жечь, а людям сожигаться огнем, но чудо в том, что огонь противоестественно не коснулся трех отроков, бывших внутри пещи, и не мог повредить им.

Не удивительно, если кто любит любящих его, ибо это естественно, но удивительно то, если кто любит вра­га своего, ибо это противоестественно. Поелику любить врагов есть вещь, стоящая выше природы, есть доброде­тель вышеестественная, превосходящая человеческое ес­тество, следовательно, любящий врагов есть чудотворец. Что же касается того, что любить врагов есть вещь вы­шеестественная, это мы сейчас увидим.

Не любить врагов своих — это явление свойствен­но человеку и естественно, ибо человек есть Божие со­здание, в природе которого насаждены три свойства: разум, хотение и ярость или гнев. Разумом он понима­ет доброе и злое; хотением он желает иногда доброй ве­щи, а иногда злой; гневом же или яростью, насажден­ными в его природе, он естественно ищет отмщения своему обидчику, при этом ищет не только при жизни своей, но и по смерти. Не вопиет ли кровь Авелева от земли к Богу, прося отмщения убийце своему Каину? Также и души святых, избитых за слово Божие, кото­рых Богослов видел под жертвенником, не вопиют ли они великим гласом, говоря: «Доколе, Владыко святый и истинный, не судиши и не мстиши крове нашея?» (Апок. 6: 10). В историях же мы читаем, что в гречес­ком царстве брат Феодосии, убитый своим братом Кон­стантином, явился своему убийце-брату, держа чашу, полную крови, и сказал: «Пей, брат». И кровь Вячесла­ва, князя чешского, убитого Болеславом при входе цер­ковном, оставшаяся на церковной стене и не стиравша­яся никакими способами, взывала к Богу, подобно Авелевой крови. Также и в греческих действиях мы читаем, что два римских юноши, неповинно убитые в Испании, явились римскому консулу, называвшемуся Марием, и просили его, чтобы он поднялся на отомщение за них.

Если все сие происходило и после смерти, то тем более в жизни сей человеческое естество мстительно, как гневливое, яростное и не терпящее обиды. На это не нужно много доказательств и примеров: каждый может сам убедиться как на себе, так и на других. Ведь иному более желательно умереть, нежели терпеть от кого-либо обиду.

Итак, человеку, как уже сказано, прирождено и ес­тественно то, чтобы он не любил своих врагов и стре­мился к отмщению им. Поелику же человеку свойст­венно не любить врагов, то и любовь к ним будет уже явлением вышеестественным, а все вышеестественное есть чудесное. Вполне последовательным является то, что всякий любящий врага своего есть чудотворец, ибо он, побеждая и превосходя свое природное естество, до­стигает добродетели вышеестественной.

Какие же чудеса совершает такой чудотворец? Внемлем. Любящий врага своего и творящий ему доб­ро просвещает слепого, слепого не телом, а умом. Сле­потой же ума является безумие, подобно тому как сле­потой тела является помрачение очей. Ничто так не помрачает умные наши очи безумием, как гнев и ярость. Недаром церковник увещевает, говоря: «Не тщися в дусе своем яритися, яко ярость в недрех бе­зумных почивает» (Еккл. 7: 10). Он этим сказал как бы следующее: где видишь гневную ярость, там, знай, находится дом безумия. Рассуждая об этом, святый Кассиан говорит: «Муж гневливый делает без разума, ибо свет разума помрачается, если ум смущен гневом». Также и святый Григорий вещает: «Где гнев наводит на ум тьму смущения, оттуда Бог отнимает луч Своего знания, и происходит то, что как имеющий помрачен­ные тьмою телесные очи не знает, куда идет, так и имеющий потемненные гневным смущением умные очи подобно безумному не знает, что делает. Достоин смеха безумный гнев царя Ксеркса. Когда несколько его кораблей потонули с воинством в Геллеспонте, то он, разгневавшись на море, повелел нанести морским водам триста ударов и топтать сии воды стопами. По­добно сему поступил и царь Кир, которого конь уто­нул в реке, называемой Гиндис. Он разгневался за ко­ня на ту реку и повелел раскопать ее на сто восемьде­сят рвов. В житиях же святых мы читаем, что некие мучители, отдавшие святых мучеников на съедение зверям, когда увидели, что звери не прикасаются и не вредят святым, они, разгневавшись, избили зверей. Смеется история и над тем властителем, который, бу­дучи высок ростом, входя в некий дом, ударился лбом о косяк двери и в гневе повелел разорить тот дом до основания.

Вот ясно теперь, что разъяренный гневом соверша­ет поступки без разума и подобен слепому: этот помра­чен тьмою, а он — безумием и не знает, куда идет и что делает. Какой врач и какое врачевство сильно исце­лить такую слепоту? Сильно незлобие, любовь и благо­деяние того, на которого гневливый напрасно разъяря­ется. Гневливый, видя, что тот, на которого он гневает­ся, не только не гневается взаимно, но даже проявляет особенную любовь и побеждает зло добром, — переста­ет гневаться и стыдится самого себя, познавая свой грех и неповинность другого. Так было между гневливым Са­улом и незлобивым Давидом. Желающий может про­честь об этом в первой книге Царств, я же приступлю к чуду добродетели.

Если кто имеет какого-либо недруга, гневающего­ся и напрасно ярящегося на него, он же, любя своего врага и благодетельствуя ему, превращает его из недру­га в друга и из гневного в любящего, тогда такой про­свещает слепого. Он отнимает от умных очей того бе­зумное помрачение и делает его видящим и познаю­щим свой грех, познающим то, что он гневается на неповинного.

Итак, любящий врага своего есть чудотворец, про­свещающий слепого.

Любящий врага своего претворяет в тишину волну­ющееся море, ибо муж гневливый назван Златоустом морем, возмущенным ветрами. Как волнующееся море выбрасывает на сушу все трупы, находящиеся в нем, так и гневливый в своей ярости выводит наружу, подобно трупам, все тайны друга своего, мечет их пред очами, обличает и обесчещивает. Кто утишит такое море? Только тот, кто уничтожит причину волнения. Море не волнуется, если не поднимутся ветры и буря. Утихнет бурный ветер, исчезнет и волнение моря. Если гневли­вый муж, по Златоусту, есть море, возмущаемое ветра­ми, то этими ветрами, возмущающими сие море, явля­ются пререкания, ссоры и противления. Прекрати пре­рекания и ссоры, отстань от противления, отними при­чину волнения, и ты увидишь море, волнение которого утихло. Поелику же любящий врага своего не прекосло­вит, не ссорится, не противится и чрез это уничтожает причину волнения таинственного моря своего недруга, то, следовательно, любящий врага своего есть чудотво­рец, превращающий море в тишину.

Любящий врага своего угашает силу огненную, ибо враждебный гнев в человеке есть «яко огнь попаляяй дубравы, яко пламень, пожигаяй горы» (Пс. 80: 15). С одной стороны, высоту своих добродетелей, с другой же — доброе имя и добрую славу своего ближнего он сжигает, уничтожает и как бы превращает в пепел. Разгоревшийся огонь погашается двумя способами: во-первых, водою, а во-вторых, разбрасыванием вещества, сожигаемого огнем. Гнев враждебника погашается по­добными же способами: во-первых, молчаливою кро­тостью, как водою, а во-вторых, снисхождением, как разбрасыванием горящего вещества. Молчаливая кро­тость подобна той тихой Силоамской воде, которая те­чет без шума, без звука, как говорит Исайя: «Воды Силоамли, текущыя тисе» (Ис. 8: 6). При тех тихих во­дах был помазан на царство царь Соломон, и были те воды знамением тихого и кроткого царствования его, ибо он своею кротостью и тишиною ни в ком не воз­будил гнева против себя. Кроткий и тихий муж, не по­дающий повода для гнева, не только не зажигает огня вражды, но и зажженный погасит, согласно словам Златоуста: «Нет ничего сильнее кротости». Как вода погашает загоревшийся огонь, так и слово, сказанное с кротостью, погашает душу, горящую гневом сильнее огненной печи. Снисходить же к гневающемуся и яря­щемуся и удаляться от очей его — это значит как бы разбрасывать горящие дрова далеко друг от друга, что­бы каждое в отдельности полено легче погасло. Посе­му-то апостол и поучает, говоря так: «Дадите место гневу» (Рим. 12: 19), то есть, снисходите, уступите, удалитесь немного от гневного лица. Святый же Васи­лий Великий, спрашивая, что значит: «Дадите место гневу», отвечает: «Не противьтесь злому, или же так: когда преследуют вас в сем граде, бегите в другой».

Также и святый Григорий говорит: «Гневных мы лучше всего исправляем тем, что в момент возмущения их гневом мы уклоняемся от них». Святый же Амвро­сий возглашает: «Оружие праведного заключается в том, чтобы победить, уступая, подобно тому, как искус­ные в стрельбе имеют обыкновение, убегая, сильнее ра­нить преследующих их». Поелику же любящий врага своего гасит яростный огонь гнева своего недруга мол­чаливою кротостью, как водою, и снисходительностью, как разбрасыванием горящего вещества, то, значит, он есть чудотворец, погашающий силу огненную.

Любящий врага своего превращает горечь в сла­дость, как Моисей Мерру: пришли сыны израильские (в Мерру) и не могли пить воды из Мерры, ибо она была горькой. Полна горечи и вражда человеческая, по­чему апостол и увещевает, чтобы удалилась от нас вся­кая горечь. Какая же это горечь? Он сам объясняет: «Гнев, ярость, кличь, хула» — та горечь, — говорит, — «да возмется от вас со всякою злобою» (Еф. 4: 31). Ка­кую же кто может найти сладость в душе, огорченной гневом? Горька мысль, проникнутая злобой, горько до­саждающее слово, укоряющее, обесславливающее, горь­ко и начинание всякого дела, которое озлобляет не столько ближнего, как себя самого, подобно начина­нию тех, которые совещались «ни ясти, ни пити, дондеже Павла убиют» (Деян. 23: 14). Чем может усла­диться такая враждебная горечь? Чем усладилась Мерра, мы знаем: «Возопи Моисей ко Господу, и показа ему Господь древо, и вложи его в воду, и усладися» (Исх. 15: 25); но какое то было дерево, ни мы не зна­ем, ни толкователи не догадываются. Одни из еврей­ских раввинов говорят, что то дерево называлось «аделфа», которое по природе своей было горько и смерто­носно. Бог, желая явить большее чудо в услаждении меррских вод, повелел положить горькое в горькое, смертоносное в смертоносное, противное врачуя про­тивным, подобно тому, как впоследствии и пророк Елисей солью исцелил неплодные воды (4 Пар. 2: 21). Другие же говорят, что Бог не дал никому знать, какое то было дерево. По природе же своей оно было столь сладко, что своею сладостью оно могло горечь вод пре­вратить в совершенную сладость, принимая в себя ту горечь, а сладость свою отдавая из себя водам. Это свое мнение они подтверждают словами Сираха, который говорит: «Не от древа ли усладися вода, да познана бу­дет крепость Его» (Сир. 38: 5), то есть, (как говорят эти толкователи) сила сладости того дерева, неизвест­ная никому ни прежде, ни потом, была познана толь­ко в одно то время. Не согласуются толкователи отно­сительно того дерева и не знают твердо, горько ли оно было, или сладко. Мы же твердо знаем то, что Мерра вражды и гнева человеческого может усладиться не горьким древом, но только сладким. Древом сладким здесь духовно можно назвать слово сладкое, доброе, сказанное ненавидящему, или же добротворение, явля­емое по отношению к ненавидящему. И то, и другое поистине услаждает враждебную горечь. О слове гово­рит Приточник: «Ответ смирен отъимет ярость», а о добротворении некто боговдохновенный советует в Па­терике так: «Если узнаешь, что брат твой гневается на тебя, то пошли ему какой-либо дар». Поелику же лю­бящий врага своего говорит ему и о нем доброе слово, по силе своей делает ему добро, благодетельствует, при­нимая как бы в себя горечь вражды его, терпеливо но­ся ее на себе, сладость же любви своей впояя в него, и таким образом горечь гнева его превращает в сладость дружбы и любви, то, следовательно, любящий врага сво­его есть чудотворец, превращающий горечь в сладость.

Любящий врага своего изгоняет беса от человека, ибо всякий гневающийся, враждующий против своего брата и мстительно ярящийся подобен бесноватому и поистине бывает бесноватым. Святый Златоуст вспоми­нает то, что сам видел своими очами: некто, разгневав­шись, чрезмерно разъярился и от той чрезмерной яро­сти стал бесноватым. Также и древний врач Гален вспо­минает, как он своими очами видел еще во время своего детства, что некий человек старался поскорее от­крыть ключом двери комнаты, но от большой поспеш­ности не мог сделать этого. Долго ворочая ключом ту­да и сюда и не будучи в состоянии открыть, он так рас­палился гневом, что начал зубами кусать ключ и сильно толкать двери ногами, а потом в бешенстве упал, начал оцепеневать и истекать пеной. Видя это, отрок Гален положил себе законом никогда не гневаться и не яриться. Подобное сему вспоминает венгерский лето­писец под 1690 годом. Князь венгерский, по имени Матфей Корвий, в праздник вшествия Господа в Иеру­салим повелел принести на трапезу ему свежих фини­ков, доставленных ему из Италии. Когда же их не ока­залось, ибо слуги домашние тайком съели их, то он та­кой яростью распалился, что тотчас постигла его бо­лезнь апоплексия; он упал на землю, как бесноватый, и умер, издавая страшные крики. Слышите ли, до чего доводит человека гневная ярость? До смертельного бес­нования. Прекрасно сказал Елифаз, друг Иова: «Безумнаго убивает гнев» (Иов. 5: 2). Поистине, гневный че­ловек подобен бесноватому: он бывает страшен взором, изменяется очами, опухает лицом, кричит ужасным го­лосом, сам кусает свои губы или пальцы, скрежещет зу­бами; все домашние боятся его, как бесноватого, убега­ют от него и скрываются. Кто и чем может изгнать гневного беса от такого яростника?

Бесновался иногда царь Саул, и, как говорят о нем некоторые, эта болезнь беснования особенно находила на него в то время, когда он, разгневавшись на кого-либо, доходил до ярости. На кого же было ему столь­ко гневаться, как не на безвинного Давида, которому он завидовал из-за доброй его славы? Ведь победа над филистимлянами приписывалась больше Давиду, неже­ли Саулу. Женщины ходили и ликовали, говоря: Саул победил тысячи, а Давид — тысячи тысяч. Саул зави­довал этому, и от зависти рождался в нем гнев; от гне­ва приходил он в ярость; от ярости же впадал в состо­яние беснования. Что же делает Давид? Он играл пред ним на гуслях и этими звуками отгонял от Саула не­ чистого духа. Дивный был звук тех гуслей, чудесна му­зыка, которая могла отогнать от человека беса. В чем же заключалась таинственная сила тех гуслей, прого­нявших беса музыкою? Пространно об этом теперь беседовать нам не хватит времени. Говорится только то, что музыка та была полна неизреченной сладости и какой-то великой, таинственной силы. Главная же причина заключалась в том, что святый Давид, будучи кроток нравом, не злобствовал в ответ на Саулову зло­бу, и чем большим незлобием наполнялось сердце Да­вида, тем более умиленно он играл на гуслях, и тем бо­лее сильными оказывались те звуки к отгнанию нечис­того духа от полного злобы Саула. Знаем мы еще и то, что как музыка гуслей не может быть сладкой, если струны не будут согласованы, так никто не может и беса изгнать из недруга своего, если не настроит в се­бе с ним согласия. В гуслях струна под струной, распо­лагаясь одна за другой взаимно и согласуясь, все вмес­те издают сладкие звуки. Подобно сему и люди, буду­чи один под другим и согласуясь один с другим, являют жизнь прекрасную и приятную Господу Богу, а бесам страшную являют как бы музыку гуслей, кото­рой Бог веселится, бес же, прогоняемый, убегает дале­ко. Поелику же любящий врага своего подчиняется ему незлобием и смиренною кротостью и, являясь со­гласным с ним, подобно струне, настраивающейся под другую струну, издает сладкую музыку смиренных слов, считая себя таким же грешником, каким счита­ет его и недруг, он таким смирением разрушает недру­гов гнев, говоря: «я виноват», и таким образом отгоня­ет от него гневную ярость; а это и значит, что любя­щий врага своего есть чудотворец, изгоняющий из человека враждебного беса.

Любящий врага своего укрощает дикого зверя и заграждает ему уста, подобно тому как некогда святый Даниил заградил уста львов. Враждебный человек по­добен зверю, который яростен, даже не будучи раздра­женным; раздраженный же, он сильно и без меры разъяряется, терзает, кусает и снедается. О тигре есте­ствоиспытатели говорят, что он очень не любит коло­кольного звука и от него приходит в такую ярость, что, кусая себя и терзая, он убивает самого себя. Враждеб­ный и гневливый человек есть тигр, звук же колоколь­ный — это жестокое слово. Слово, как говорится, же­стокое возбуждает гнев, и если раздраженный не мо­жет ничего сделать раздражающему, то сам себя съедает и как бы убивает, повреждая яростью свое здо­ровье. Прекрасно увещевает Валдад, друг Иова: «Зачем ты губишь душу твою яростью твоей?» Другой же пе­ревод читает: «Зачем терзаешь душу твою?» Не бей в колокол, и ты не раздражишь тигра. Перестань произ­носить ясестокие слова, и прекратится гнев недруга твоего. О слоне также рассказывают естествоиспытате­ли, что он, будучи раздражен, ничем не может быть укрощен, как только звуком музыки, так что кормите­ли слона, пользуясь каким-то музыкальным инстру­ментом, называемым индийцами скиндапсом, играют какой-то веселый мотив, и этой музыкой слон понем­ногу укрощается. Подобно сему и раздраженный враг неукротим, как слон. Когда же запоешь пред ним сладкую песнь, начнешь ему и о нем всюду говорить добрые слова, ты поистине укротишь его, согласно сло­вам Сираха: «Слово сладкое умножает други и укро­щает враги» (Сир. 6: 5). Поелику же любящий врага своего не раздражает его злыми словами, как тигра ко­локолом, но укрощает его добрыми словами, как сло­на музыкой, то, значит, любящий врага своего есть чу­дотворец, укрощающий дикого зверя и заграждающий уста ему, дабы он больше не кусал и не съедал ближ­него своего.

Но зачем мне обременять моего слушателя долгой беседой, рассказывая о многих таких чудесах? Скажу я лучше одно следующее чудо, превосходящее все чудеса, а именно: любящий врага своего приходит в общение с Божиим естеством, когда делается сыном Его. «Лю­бите, — сказано, — врагов ваших, делайте добро нена­видящим вас, и будете сынами Вышнего». Что же мо­жет быть больше? Какое еще нужно большее чудо?

Итак, пусть никто не осуждает сии последние вре­мена и нынешний немощный человеческий род, говоря, что теперь на земле среди людей нет чудотворцев, как было прежде, которые совершали бы чудеса.

Люби врага своего, и ты будешь новым чудотвор­цем: ты спасешь и свою, и его душу. Если же мне не веришь, то испытай на самом себе: начни отныне лю­бить. Сын же Божий будет тебе в том порукой: «Не­бо и земля мимоидут, словеса же Его не мимоидут» (Лк. 21: 33). Ты, без сомнения, будешь сыном Вышне­го, какового сыновства желая себе и всем, я говорю: Аминь.

43. Поучение второе в неделю девятнадцатую по Святом Духе («Любите враги ваша» (Лк. 6: 27; Мф. 5: 44))

Решил я предложить сегодня трапезу любви вашей, возлюбленные слушатели, трапезу духовную, хотя и не украшенную сладостями, но зато весьма полезную для душевного здравия. Я предложу хлеб твердый, как ка­мень, и представлю питье горькое, как Мерра; но если кто станет кушать с любовью, для того каменная твер­дость превратится в мягкий пирог с манной, а горечь Мерры — в сладкий мед.

Я представляю духовную трапезу, но не богатую, и не велики будут издержки на эту трапезу — всего толь­ко два малых сребреника: один называется «люби», а другой — «терпи». Эти сребреники суть Божий слова, а «словеса Господня — словеса чиста, сребро разяокенно» (Пс. 11: 7). Оба эти сребреника ходят вместе, ибо любовь не живет без терпения, согласно свидетельству апостола: «Любы долготерпит» (1 Кор. 13: 4). Где лю­бовь, там и терпение.

Оба эти сребреника хотя по виду, то есть, по мне­нию человеческому, и малы, но ценою они велики, ибо выкованы в горниле сердца Христова, прободенного на кресте копьем, возлюбившего нас и претерпевшего за нас. Итак, наша трапеза будет припасена двумя этими сребрениками, то есть, любовью и терпением.

Вы спросите: кого любить и что любить? На это от­вечают Христовы уста — врагов любите, от врагов тер­пите: «Любите враги вашя».

Пусть же на этой нашей трапезе хлебом будет лю­бовь ко врагам, а питьем — терпение. Будем то и дру­гое вкушать во здравие, а Господь благословит нашу трапезу.

«Любите враги вашя».

Вы знаете, благословенные слушатели, что в Святом Писании слово Божие названо хлебом. Бог, разгневав­шись на неблагодарных евреев, говорит устами Своего пророка Амоса: «Послю глад на землю, не глад хлеба, но глад слышания слова Божия» (Ам. 8: 11). Если кто не ест хлеба, тот голодает желудком; если же кто не слышит слова Божия, тот голодает душою. Что хлеб для тела, то и слово Божие для души. Слово Божие есть для души хлеб духовный.

Поелику же и это слово: «Любите враги ваша» — есть слово Божие, исшедшее из уст Самого Христа Бо­га, значит и слово это, особенно же самое дело этого слова, есть хлеб. Любовь ко врагам есть хлеб.

О, какой жесткий, какой твердый этот хлеб: он — как камень! Любить врага своего — значит грызть ка­мень. Напрасно глупые иудеи, услышав Христа Господа, говорящего: «Аз есмь хлеб: аще не снесте плоти Моея, аще не пиете крове Моея, живота не имате в себе» (Ин. 6: 51, 53), порешили: «Жестоко есть слово сие, и кто может Его послушати?» На это слово: «Любите вра­ги» тоже кто-либо может сказать: «Жестоко есть слово сие». И поистине оно «жестоко», ибо человеку так же естественно не любить врагов, как и любить друзей. И в Ветхом Завете написано: «Возлюбиши искренняго твое­го и возненавидиши врага твоего» (Мф. 5: 43), преодо­леть же что-либо естественное и изменить установленное древним законом есть немалый труд, это есть то же, что переставить на другое место камень большой и сдвигае­мый с большим трудом. Об этом свидетельствует и святый Амвросий, говоря: «Велик труд — любить врагов, и многим сия вещь кажется настолько неудобной, как буд­то ее невозможно и понести, ибо она повелевает боль­ше, чем возможно стерпеть человеческой природе».

Как жесток этот хлеб, то есть, любовь, об этом сле­довало бы спросить святого первомученика Стефана, которого побили иудеи камнями. Летят бросаемые на него камни, как дождь, а он молится о врагах своих: «Господи, не постави им греха сего» (Деян. 7: 60). О, поистине, велик труд, велика твердость принимать же­стокие удары по телу камнями, а сердцем не злобство­вать, молиться об убийцах своих и любить врагов сво­их! Хорош желудок, могущий переварить камни, хоро­шо, говорю, то сердце, которое может незлобиво стерпеть вражду врагов, несправедливые обиды от них и притеснения.

Но посмотрим на пользу того каменного хлеба, то есть, любви ко врагам; посмотрим, какое великое здо­ровье он приносит душе. Святый первомученик! Изне­могая телом при побиении камнями и склоняя уже ко­лена на землю, не изнемогаешь ли ты и душой? Нет, го­ворит, но смотрю на небо. Скажи же нам, Божий угодник, что ты видишь на небе? «Вижу, — говорит, — славу Божию; се вижу небеса отверста, и Иисуса, сто­яща одесную Бога» (Деян. 7: 55—56). О, какая польза, какое душевное здравие! Вот мы видим, как скоро «и действенно та жестокость каменная превратилась в мягкий, теплый хлеб и даже в манну, как для раба Божия каждый камень был что пирог теплый, помазан­ный теплой его кровию. Он согрел их, он смягчил их теплой любовью ко врагам и теплой молитвою, исходя­щей из теплого сердца. Мы же, рассматривая видение святого, обратим внимание на две веши: «Небо отвер­сто» и «Иисуса стояща».

«Небо отверсто». Помните, как Бог кормил в пус­тыне голодных людей израильских? «Двери небесе отверзе и одожди им манну ясти, и хлеб небесный даде им» (Пс. 77: 23—24). Показал Господь и святому первомученику Стефану «небо отверсто»; манну послал ему, манну благодати Своей, ту манну, о которой Он в Откровении говорит своему возлюбленному наперсни­ку: «Побеждающему дам ясти от манны сокровенныя» (Апок. 2: 17). Из рук немилосердных, жестоких и враж­дебных убийц летят на неповинного камни, как дождь, а от Бога с отверстого неба нисходит благодатная ман­на: «Двери небесе отверзе и одожди ему манну».

«Иисуса стояща». Это — хлеб небесный, говоря­щий о Себе: «Аз есмь хлеб животный, сшедый с небе­се» (Ин. 6: 51). Но почему он видит Иисуса «стояща», а не сидящего? Не пишется ли в символе: «Восшедшаго на небеса и седяща одесную Отца» ? Сидел, но встал: зачем? Для того, чтобы внимательнее смотреть на по­двиг первого мученика и чтобы чрез отверстыя небеса выйти навстречу душе раба Своего, любившего врагов своих и молившегося за них. Что же может быть лучше и полезнее для того, кому желательно небо, кому любе­зен сладкий Иисус, кто наслаждается любовью Божест­венною в сердце? Не променяет ли он все сладости ми­ра сего и все богатые царские пиршества только на то, чтобы видеть открытое ему небо для входа, чтобы уви­деть прелюбезнейшего Иисуса, своего Владыку, стояще­го при входах небесных, встречающего, принимающего, с любовию объемлющего, успокаивающего на лоне Сво­ем и услаждающего любовию Своею? О, сладость, выс­шая всех сладостей, Иисусе! О, любовь, побеждающая всякое желание, Иисусе! О, хлеб небесный! О, бес­смертное наше насыщение! О, вечное наше наслажде­ние, Иисусе! Какой язык выразит сладость Твою? Какой ум постигнет созданное Тобою в любящих Тебя сердцах наслаждение, увеселение, радость и сладость наша Ии­сусе? Пусть стекутся сюда руки врагов моих, пусть со­берут камни со всех четырех концов вселенной, пусть пустят на меня камни как дождь и град, и тучу: всем этим я пренебрег бы, лишь бы увидеть светлое лицо Твое, свет мой Иисусе!

Спросим еще святого апостола Павла, каким ему кажется тот каменный хлеб, любовь ко врагам? В сво­ей апостольской книге он говорит о себе так: «От иу­дей пятькраты четыредесять разве единыя приях, трищи палицами биен бых, единою каменьми наметан бых» (2 Кор. 11: 24—25). Поистине, жесток этот хлеб, не вкусны палицы и камни. Что же ты, святый Павел, говоришь под теми палицами, под теми камнями? По­слушаем, что он говорит: «Истину глаголю о Христе, не лгу, послушествующей ми совести моей Духом Свя­тым» (Рим. 9: 1). Не божись, святый апостол! Мы по­верим тебе и без божбы. Скажи же нам, что ты гово­ришь? «Скорбь ми есть, — говорит, — велия и непрестающая болезнь сердцу моему» (Рим. 9: 2). Как же не скорбеть? Ведь бьют палицами, побивают камнями. Нет, говорит, не о том скорблю и болезную, что я по­биваем камнями. Так о чем же? О тех самых, которые меня бьют. Я скорблю о том, что они лишаются свое­го спасения, что они идут в ад; а мне желательнее, что­бы я сам за них пошел в ад, лишь бы только они спас­лись: «Молилбыхбося сам аз анафема быти от Христа (то есть, быть отлученным от Христа) по братии моей, иже суть израильтяне» (Рим. 9: 3). Внемлем словам Павловым, внемлем его высшей любви к своим врагам: он не ужасается быть отлученным от Христа и пойти в ад, лишь бы преследующие и бьющие его израильтяне не погибли.

Возвысил голос свой немного на святого апостола Павла за это слово святый Иоанн Златоуст, говоря так: «О, Павел! Неужели ты молишься о том, чтобы быть отлученным от Христа любимого, с которым не разлу­чили тебя ни царство, ни геенна, ни видимое, ни умо­постигаемое, ни иное что-либо такое? Что с тобой слу­чилось? Не упал ли ты? Не погубил ли прежнюю лю­бовь?» И снова Златоуст от лица Павла отвечает себе: «Нет, — говорит, — не бойся: я не только не погубил моей прежней любви ко Христу, но еще сильнее про­явил ее».

Мы же внемлем тому, что святый Павел, желая быть отлученным за израильтян, своих братьев, непо­винно враждовавших против него, преследовавших и бивших его, не погубил любви ко Христу, но сильнее проявил ее, умножил ее; не погубил, но умножил. Ведь он любил их ради любви ко Христу, и притом любил так же, как и Христос возлюбил нас, грешников, — вра­гов Своих, как пишется об этом: «Составляет Свою лю­бовь в нас Бог, яко еще грешником нам сущым Хрис­тос за ны умре» (Рим. 5: 8). Христос нас возлюбил так, что не погнушался, не отказался понести проклятие за нас, согласно слову того же апостола: «Христос искупил ны есть от клятвы законныя, быв по нас клятва. Писа­но бо есть: проклят всяк висяй на древе» (Гал. 3: 13). Если же Христос так возлюбил нас, то что удивительно­го в том, что и Его угодник, святый Петр, из любви к Нему так любит врагов своих, что не страшится даже и отлучение понести за них?

Посмотрим же теперь, во что обратился тот камен­ный хлеб, то есть, любовь ко врагам, когда святый Па­вел иудеями был забросан камнями? Что он говорит по­сле того, как терпеливо перенес избиение палицами и камнями, и после того, как проявил такую любовь к бившим его? «Вем человека, восхищенна бывша до третияго небесе: вем такова человека, яко восхищен бысть в рай и слыша неизреченныя глаголы, ихже не леть есть человеку глаголати» (2 Кор. 12: 2 и след). А что для ду­ши человеческой полезнее неба? Что сердцу человечес­кому слаще рая? Вот мы видим, что палицы и камни для святого Павла превратились в небесную пищу и в райское наслаждение: еще будучи во плоти, он уже по­знал третье небо, исследовал райские стези, видел то, что «око не виде», слышал то, что «ухо не слыша», и насладился такими сладостями, которые «на сердце чело­веку не взыдоша».

Тверд хлеб — любовь во врагам, зато очень полезен; жесток, но целителен; не вкусен, но подает душе здра­вие; горек, но приносит вечную сладость. Любите же врагов ваших.

Не будем вспоминать здесь Авеля, камнем убитого Каином, ибо не знаем, молился ли он об убивавшем его брате; мы только знаем, что кровь его вопияла к Богу, привлекая Бога к отмщению.

Пройдем и мимо Навуфея израильтянина, которому из-за виноградника устроила каменную смерть царица Иезавель, ибо и его кровь была отомщена (3 Пар. 21). Но Моисея обходить не подобает.

Вот мы покушали немного каменного хлеба, пора уже и попить немного. Но что мы начнем пить? Поли­тики (мирской чин) во время кушанья подносят по чар­ке горького питья, называя его горячим двойным вином; не сладкое питье и я обещал представить на сей духов­ной трапезе, самую Мерру, из которой не могли пить израильтяне. «Приидоша, — говорится, — в Мерру, и не можаху пити воды от Мерры, горька бо бе: сего ра­ди наречеся имя месту тому горесть» (Исх. 15: 23).

Кто хочет соблюсти заповедь Господню о любви ко врагам, тому невозможно не вкусить горечи. Любовь эта не живет без горечи. Кому ведь сладко терпеть досажде­ния, обиды, поношения, осуждения, хуления и неспра­ведливые обесславливания? Святый Павел скорее мог претерпеть раны, удары и бросание камней, нежели злые слова злых людей, отнимающие у него добрую сла­ву его. «Добрее ми есть, — говорит он, — паче умрети, нежели похвалу мою кто да испразднит» (1 Кор. 9: 15). Эта горечь хотя и не вкусна, однако же (как и указан­ный прежде твердый хлеб) для душевного здравия весь­ма полезна, целительна, и испивается она не иначе, как терпением, ибо истинная любовь, согласно апостольско­му слову, должна быть терпеливой. «Любы, — говорит он, — не раздражается, не мыслит зла, не радуется о неправде, радуется же о истине: вся любит, вся терпит», любит и терпит (1 Кор. 13: 5 и след.). Пусть же тер­пение будет для нас на трапезе духовной чашей питья горького, но здорового.

Святым Иоанн Лествичник весьма хвалит сию ча­шу терпения, как очень полезную для здоровья, говоря кому-то из своих; «Приди, поселись с нами и пей каж­дый час насмешки, как воду живую», и еще: «Пей усердно насмешки от всякого человека, как воду жиз­ни». Он хочет напоить тебя здоровым питием, кото­рым ты очистишься от скверны: тогда глубокая чисто­та засияет в душе твоей, свет Божий не оскудеет в тво­ем сердце.

Но кто-либо скажет в мыслях своих: это иноческая чаша, а не наша. Святый Иоанн Лествичник был инок, наставник иноков, иноков же он и потчует той чашей, а не нас; им велит пить ее, а не нам. Думающему так я вместо ответа представлю мирского человека Давида. Он, насытившись духовною трапезою и захотев пить, говорит: «Чашу спасения прииму и имя Господне при­зову» (Пс. 115: 4). Я же, любопытствуя, хочу узнать, какое это питье, и спрашиваю псалтырных толковни­ков: какая это чаша спасения, которую пьет Давид? Они дают двоякое толкование этого стиха.

Первое толкование: святый Давид теми словами пророчески предсказал о чаше страдания Христова, ко­торую Он, исполняя волю Отчую, имел испить за наше спасение и оставить в память этого страдания в чаше Божественных Своих Тайн тело и кровь Свою под ви­дом хлеба и вина.

Другое толкование: святый Давид, как прообразователь страдания Христова, вспоминает свои страдания, которые он, преследуемый своими врагами, и назвал ча­шей спасения, поелику, претерпевая их, он твердо на­деялся получить спасение и достигнуть той чести, чтобы быть праотцем Спасителя.

Ненавидит Саул зятя своего Давида, преследует его и хочет убить. Не малая горечь в том, чтобы терпеть от своего же, от тестя, и терпеть при этом неповинно, а Давид говорит: «Чашу спасения прииму» и выпью. Во чье же имя, Давид святый, ты выпьешь эту чашу свою? Существует предположение некоторых, будто Давид, испивая чашу, смотрел на дно ее и кого видел изобра­женным на дне чаши, во имя того и пил ее. Изъясне­ние же такого предположения следующее: чаша есть мир сей со всеми своими временами, прежними, насто­ящими и будущими. Чаша эта преисполнена горечи, ибо весь «мир во зле лежит» (1 Ин. 5: 19). Полон он бедствий, скорбей и всяких печалей. Верх той чаши — первые прежнего мира времена, люди и великий закон, дно же чаши — последние времена, люди и новый за­кон. В древние времена царь Давид был как бы на вер­ху чаши, и когда он в свое время пил долю своих скор­бей и бедствий, он смотрел пророческими очами на дно чаши, на последние времена, на то, что будет напосле­док, и увидел изображенного Духом Мессию, которого Бог имел послать в последние времена на спасение ми­ру. Смотрит на Него Давид и как бы в зеркале видит будущее, как настоящее; и вот видит, что Он Своими же людьми, иудеями, гоним, несправедливо ненавидим, ведется на убиение, и говорит: это Господь мой; выпью же я свою чашу во имя Его: если Он так пострадает за нас, то неужели я не потерплю бедствий моих во имя Его? «Чашу спасения прийму и имя Господне призову».

Восстал кровный сын на отца, Авессалом на Дави­да, изгнал его с престола царского и из стольного горо­да Иерусалима. Не довольствуясь этим, он старается еще и жизнь его истребить из среды живущих на зем­ле, и об этом думает с советником своим Ахитофелом. О, как горько сердцу терпеть такое гонение отцу от сы­на! Давид же говорит: это — чаша спасения; прийму и выпью. Пьет Давид эту чашу, смотрит на дно чаши, на последние времена, и вот видит духовно изображенного Мессию и восстающих против Него, как злые дети про­тив отца и благодетеля своего, книжников и фарисеев, которые, положивши на Него тяжелый крест, гонят из Иерусалима на распятие и жизнь Его приканчивают бесчестной смертью. Видя сие, Давид говорит: это — Господь мой, которому предстоит столько пострадать за всех; неужели же я не выпью во имя Его чаши страда­ний моих? Выпью: «Чашу спасения прийму и имя Гос­подне призову».

Когда Давид уходил от Авессалома, то некий про­стой мужик из Иерусалима, по имени Семей, нарочно зашел вперед и начал в лицо бранить его досадными словами, говоря: «Изыди, изыди, мужу крове, мужу беззаконен», а кроме того еще и камни бросал в него. Не малая горечь и в том, чтобы царю израильскому терпеть такие оскорбления от простого мужика, но Да­вид говорит: это — чаша спасения; если я выпью ее, то спасуся; приму же ее и выпью. Пьет Давид, смотрит на дно чаши, на последние времена, и видит духом гряду­щее, как настоящее: видит Христа, Спасителя нашего, пригвожденного ко кресту, напояемого оцтом и желчию, а проходящие мимо иерусалимляне насмехаются над Ним, говоря: «Уа, разоряяй церковь, спасися Сам» и прочее (Мф. 15: 29—30). Видя сие, Давид говорит: это — Господь мой, которому предстоит пострадать за спасение всего мира; выпью же и я во имя Его чашу страданий моих: «Чашу спасения прииму и имя Гос­подне призову».

Некто из слуг Давидовых, видя такое бесчестие, творимое Семеем царю, сказал: «Зачем сей мертвый пес проклинает господина моего царя? Пойду, отниму ему голову». Но Давид запретил, говоря: «Оставь его, пусть проклинает», — выражая этим как бы следующее: не мешай мне испить чашу спасения: как я начал ее, так пусть и кончу, опустошу во имя Господне до основания.

Мы же обратим внимание на то, что Давид, будучи мирянином, а не иноком, царем, а не простолюдином, испивал чашу терпения, чашу досад, чашу поруганий, чашу гонений, чашу бедствий и скорбей, чашу, поисти­не приносящую спасение, как свидетельствует и Еванге­лие, говоря: «Претерпевый до конца, той спасется» (Мф. 24: 13).

Поистине, горька эта чаша терпения, зато целебна. Она, как и полынь, на вкус горька, а желудку приносит здоровье.

Некогда пророк Исайя увидел «Господа Саваофа на престоле высоце и превознесение и серафимы окрест» и слышал, как Он говорил: «Кого послю и кто пойдет К люд ем сим (израильтянам) ?» Дерзнул святый Исайя и сказал: «Се аз, поели мя; и рече к нему Господь: иди и рцы людем сим: ушима услышите, и не уразумеете» и прочее (Ис. 6: 8—9). Пошел святый Исайя, послан­ный Богом к людям израильским. Смотрю на него и вижу, что он в руке своей несет чашу с каким-то пить­ем. Мне кажется, что это Бог пожаловал к людям Сво­им израильским и послал им от обеда Своего чашу ка­кого-то прекрасного питья в знак милости Своей. При­шел Исайя с той чашей сначала в страну Завулонскую и Неффалимскую и воззвал, говоря: «Сие ты прежде испий скоро, страно Завулоня и земле Неффалимля» (Ис. 9: 1).

Любопытство меня влечет, и я хочу знать, какое это питье, которым пророк Божий потчует от Бога людей Божиих.

Смотрю я на конец восьмой главы, как на верх ча­ши, и жду, что это будет или мед сладкий, или рейн­ское прекрасное, или «ссект», или «петерцамент», или что-либо иное драгоценное. Но вот я вижу противопо­ложное, вижу некую самую ужасную полынную горечь, ибо пишется так: «Се теснота и тьма, и печаль, и туга, и сумрак, якоже не видети» (Ис. 8: 22). Сие прежде скоро испей, страна Завулонская и земля Неффалимская! Благодарю тебя, святый пророк, за то, чем ты жа­луешь; ты велишь пить «тесноту, тьму, печаль, тугу, су­мрак, якоже не видети».

Какая же сила этого питья? В чем тайна этих слов? Посмотрим на дно и внемлем тому, что после сего го­ворит пророк: «Людие живущий во стране и сени смертней, свет просветится на вы; изведу вы в веселие, и возвеселитеся, яко радующися в жатву и яко разделя­ющий корысть» (Ис. 9: 2—3). Посмотрим на силу горького полынного питья. Будете пить, говорит, тьму, а увидите свет; будете пить печаль, а найдете веселие; бу­дете пить тугу, а получите радость; будете пить тесноту, а окажетесь в просторе; будете пить горечь, а наполни­тесь сладостью: со слезами посеете, но с радостью по­жнете плоды рук своих.

Нет времени истолковать исторически эти проро­ческие слова, духовно же они вкратце изъясняются так: чаша бедствий и скорбей, которую Божиим попущени­ем наполняют нам недруги наши и велят ее пить, — горька; но если мы выпьем ее ради любви к Богу тер­пеливо и любя врагов наших, то она превратится для нас в вечную сладость и принесет душам нашим вечное здравие. Итак, будем любить врагов наших и терпеть от них.

Когда люди израильские не могли пить горькой Мерры и начали роптать на Моисея, тогда Господь по­казал ему какое-то дерево. Он положил его в воду, и во­да сделалась сладкой.

Меррою и я, грешный, потчую любовь вашу и опа­саюсь, чтобы кто не стал роптать на меня. Положим же и мы дерево в нашу Мерру, чтобы она сделалась сладкой.

Какое то было дерево, которое Господь показал Мо­исею и которое сделало Меррские воды сладкими? Тол­кователи Божественного Писания, много исследовавши, определенно не узнали сего. Однако же есть некоторые, которые говорят, что есть какое-то дерево, называюще­еся «адельфа», которое по природе своей очень горько. Это-то горькое дерево повелел Господь Моисею поло­жить в горькие воды, чтобы проявить большее чудо, ибо даже горьким деревом Он усладил горькие воды.

Мы же вместе со святыми отцами Григорием Нис­ским, Феодоритом и прочими скажем, что то дерево, усладившее Меррские воды, было прообразом древа крестного. Сладкое ли, горькое ли было Моисеево дере­во, мы не знаем. Но то мы твердо знаем, что древо кре­стное горько; оно напоило Господа нашего желчию и причинило Ему горькую смерть, но зато нашу горечь оно превратило в сладость и привело нас от горькой вечной смерти к сладкой вечной жизни. Итак, пусть это крестное древо послужит услаждением нашей Мерры. Когда мы нашими недугами будем опечалены и обиже­ны словом или делом, то будем смотреть на крест и на распятого на нем Господа, который вместо надлежавшей Ему радости претерпел крест и, не радея о позоре, «нам оставль образ, да последуем стопам Его».

Христос Спаситель испил на кресте горькую чашу — оцт с желчью и даже самую смерть. За чье здоровье? За здравие врагов Своих, то есть, грешников: «Грешником нам сущим Христос за ны умре» (Рим. 5: 8). Как же Он испил? Терпеливо, согласно повествованию святого Петра: «Укаряемый противу не укаряше, стражда не прещаше» (1 Пет. 2: 23). Но Он не только «противу не укаряше», но и молился об убивающих Его: «Отче, отпусти им» (Лк. 23: 34). О, незлобие незлобивого Агнца Божия! Мы не можем стерпеть и одного какого-либо досадного слова и в ответ на них много слов гово­рим, а Господь наш, слышавши очень много укоризнен­ных слов, не сказал ни одного противного слова, но был «яко агнец прямо стригущему его безгласен».

Мы не сносим и малой какой-либо вещи от нена­видящих нас, а Господь наш и раны бесчисленные по­нес на теле Своем, и не было целости в Нем с ног до головы.

Мы не стерпим и одного какого-либо опечаливания от преследующих нас, а Господь наш претерпел даже самую ужасную крестную смерть. Вот как много пост­радал Он из любви к нам, а мы ничего не страдаем из любви к Нему. О, нетерпение наше! О, неусладимая го­речь! Сбывается на нас евангельское слово: «За умноже­ние беззакония изсякнет любы многих» (Мф. 24: 12).

Господь наш нелицемерно возлюбил врагов, как сказано, а мы не очень любим и друзей наших, относя­щихся приязненно к нам; мы больше лицемерно любим их, нежели на самом деле, а недругов наших мы и не помышляем когда-либо любить. Господь же наш гром­че трубы взывает к нам в Евангелии: «Любите враги вашя, благословите кленущыя вы, добро творите ненавидящым вас и молитеся за творящих вам напасть и из­гоняющих вы: яко да будете сынове Отца вашего, иже есть на небесех» (Мф. 5: 44—45).

Но пора уже и кончить сию нашу духовную трапе­зу; сотворим благодарение.

Благодарим Тебя, Христе Боже наш, что Ты насы­тил нас хлебом духовным и питьем духовным слова Тво­его, не лиши нас и небесного Твоего царства, где совер­шается тот преславный обед, о котором пишется: «Бла­жен, иже снесть обед в царствии Божий» (Лк. 14: 15). Дай нам, чтобы слова Твои проявились в нас самим де­лом, чтобы в сердцах наших была как к близким, так и ко врагам нашим нелицемерная любовь, как кровь здо­ровая, умножающаяся; особенно же услади сердца на­ши Твоею любовию, сладчайший Иисусе!

Любовь же наша пусть не осудит, но простит, если на этой трапезе духовной было что-либо неугодное. Аминь.

44. Поучение в неделю двадцатую по Святом Духе, в которую (в год произнесения поучения) случилась и память св. великомученика Димитрия, 26 октября («Славяху Бога, глаголюще: яко Пророк велик воста в нас» (Лк. 7: 16))

Благочестивые мои слушатели! В сию рядовую, по чину церковному двадцатую по Святом Духе, неделю о воскресении сына вдовицы, в которую нынешним го­дом случилась и память святого великомученика Дими­трия, ум наш внутренними очами как бы смотрит на два города: на город в Галилее, называемый Наином, и на город в Фессалии, называемый Солунью, и в обоих городах выносят мертвецов. В городе, который в Гали­лее, называемом Наином, выносят для погребения умершего сына, единородного у матери его: «Се изношаху умерша» (Лк. 7: 12). В городе, который в Фесса­лии, называемом Солунью, выносят из темницы для по­гребения мертвое тело, исколотое за Христа копьями, тело святого великомученика Димитрия: «Се изношаху умерша». Обоих этих мертвецов воскрешает жизнодавец Христос, но не одинаково: у мертвеца наинского Он воскрешает тело для временной жизни, у солунского же мертвеца — душу от временной жизни, как бы от смерти, воскрешает для вечной жизни. За оба эти воскрешения нам подобает славить Бога и говорить: «Пророк велий воста в нас, и посети Бог люди Своя» (Лк. 7: 16). Я же, грешный, ставши между этими дву­мя городами, между Наином и Солунью, и посмотрев­ши на обоих внутренним зрением, в одной стране слы­шу глас народа: «Идяху бо с Ним ученика Димитрия. О них обоих я слышу, что они велики: там великий Про­рок велий воста в нас»; в другой же стране вижу свято­го великомученика Димитрия. О них обоих я слышу, что они велики: там — великий Пророк, здесь — вели­кий мученик. Я намерен хотя бы отчасти измерить ве­личие обоих или, лучше, хотя бы издали присмотреться к их безмерному величию и познать сие.

Как велико было величие Христа на земле во плоти и как велико было величие на земле Христова мученика? Подобно ли было величие мученика величию Христа?

Ты же, евангельский воскрешенный из мертвых сын вдовицы, не прогневайся, что я миную тебя, имея вместо тебя ангела моего, святого великомученика Димитрия. Пусть говорят о тебе граждане наинские и ра­дуется о тебе мать твоя, которой ты отдан: «Вдаде бо матери его» (Лк. 7: 15), — нам же предстоит говорить и радоваться о Христе и о Христовом мученике.

Прежде всего, приступивши, хотя и с трепетом, ко Христу, Спасителю моему, «Емуже несмь достоин преклонься разрешити ремень сапога Его» (Лк. 3: 16), и к величию Его, я, хотя и не имея смелости, дерзаю мерить сие величие и для этого ищу мерительного орудия, ко­торым бы можно было измерить. Святый Иоанн Бого­слов в своем Откровении показывает мне некоего анге­ла в лице человеческом, имеющего в руке своей мери­тельную трость: «Глаголяй, — говорит, — со мною имеяше трость злату, да измерит град новый, с небеси сходящий, и врата его, и стену его» (Апок. 21: 15). Что такое означал тот град, какова его тайна — об этом нет нужды ныне говорить подробно, чтобы не затянулось время; я вспомню только то, что приличествует нашей беседе. Святый Андрей Кесарийский, толкуя Апокалип­сис, стеной называет Христа, говоря так: «Стеной вели­кой церковной, высокой и охраняющей находящихся во святом граде, является Христос; двенадцать врат в нем — это святые Его апостолы, чрез которых мы по­лучили приведение и вход к Отцу».

Мы же внемлем следующим словам: «Христос есть стена». Если Христос есть стена града, сходящего с неба, то, значит, ангел, хотящий измерить эту стену, хо­чет измерить Христа. В действительности так и есть: «Да измерит, — говорит, — град и стену». Измеряй же за меня ты, ангел, Христа, измеряй, как велико Его величие, мы же будем смотреть на готовое дело. Какою же мерою измеряет ангел? «Мерит, — говорит Бого­слов, — в меру человеческу, яже есть ангельска». Что же это такое — мера человеческая и в то же время ме­ра ангельская? Может ли человеческая мера быть рав­на ангельской? Человеческая мера основывается на рос­те человеческом и измеряется локтями и саженями, мера же ангельская должна была бы безмерной быть, поелику естество ангельское несравненно больше чело­веческого естества. Как же в Откровении Богослова ме­ра человеческая полагается равною ангельской, ангель­ская же равною человеческой? Прежде чем выяснится сия тайна, я скажу следующее: не думай, слушатель мой, что здесь идет беседа о величии какого-нибудь роста человеческого, но о величии чести; честь же по­знается только в разумной твари, которая, зная Творца своего, знает И себя, знает и честь свою, и бесчестие. В неразумной же и в бездушной твари честь не познает­ся. В чести на земле серебро, золото, жемчуги и камни драгоценные, однако же все это, будучи бездушным, не знает чести своей. Честны на небе звезды, луна и солн­це, однако же и они не знают чести своей, будучи бездушными тварями. Разумная же тварь знает, почитает­ся ли она, или обесчещивается. Разумная тварь есть двоякая — видимая и невидимая: видимая разумная тварь есть человек, невидимая же разумная тварь — ангел. Двоякая посему есть и честь: человеческая и ан­гельская. Величие человеческой чести состоит в высо­чайшей власти человеческой, в сане царском, ибо выше царской власти нет, и она называется царским величе­ством. Действительно, как говорит один из постельни­чих царя Дария: «Царь над все премогает и господст­вует всеми, и владычествует ими, и вся, елика аще речет тем, сотворяют. Аще послет тех к брани, творят брань, идут и срыют горы и стены, и столпы; закалаются и закалают, и слова царева не преступают, и той один сам есть; аще глаголет: убийте, — убиют; аще гла­голет: отпустите, — отпустят; и глаголет: поразите, — поразят; и глаголет: разорите, — разорят; глаголет: со­зидайте, — созидают; глаголет: посеците, — посецают; глаголет: насадите, — насаждают; и весь народ и силы его послушают самаго». Вот в чем состоит величие че­ловеческой чести, то есть, власти царской. Величие же ангельской чести заключается, с одной стороны, в не­вещественной, бесплотной природе ангелов, с другой же, согласно евангельскому слову, — в том, что они «выну видят лице Отца Небеснаго» (Мф. 18: 10), не­посредственно предстоя Богу. «Непосредственно» оз­начает то, что между ангелом и Богом ничто не по­средствует, не разделяет: за ангелом — тотчас Бог, за Богом — тотчас ангел, посреди же этих двух природ, ангельской и Божеской, нет никакой другой природы. Как на земле считается великой честью и славой быть близ царя, быть ближе всех, быть так, чтобы ничто не посредствовало и не разделяло, подобно сему и на не­бе великая слава ангелов заключается в том, что они находятся около Бога ближе всякого другого создания и непосредственно Ему предстоят: это и есть величие ангельской чести.

Здесь приступим к мерителю, которого видел святый Богослов, и посмотрим, что он мерит во Христе, Спасителе нашем. Мерит как бы высоту городской сте­ны, величие чести, чести же человеческой и ангельской, и находит величие высочайшей человеческой чести, то есть, царской власти, ибо пречистой Матери Божией он во время благовещения говорит: «Даст ему Господь Бог престол Давида, отца Его, и воцарится в дому Иаковли во веки, и царству Его не будет конца» (Лк. 1: 32—33). Когда же родился Господь наш, тотчас три восточных царя приветствовали Его царским титулом: «Где есть рождейся Царь?» (Мф. 2: 2). Сию высочайшую челове­ческую честь, то есть, власть царскую, признал в Нем и народ в нынешнем Евангелии, говоря: «Пророк велий воста в нас», ибо слово «пророк» у израильтян было в равной чести с царским титулом. Ведь вначале над ни­ми властвовали пророки, которые, хотя и без царского титула, царствовали у них. Пророк был Моисей; проро­ческим даром был исполнен Иисус Навин; пророк был Гедеон; пророк был Самуил; пророками были и прочие властители израильские. Все они даже до Саула и Дави­да властвовали над ними, как цари, хотя и без царско­го титула; Давид же был царем и вмести с тем проро­ком. Посему, когда народ назвал Христа Господа проро­ком, он признал в Нем величие высочайшей чести человеческой, то есть, царской.

Находит ангел во Христе Господе и величие ангель­ской чести, ибо Тот же Христос назван и Ангелом у пророка Исайи, который предвозвестил о рождестве Христовом и сказал: «Отроча родися нам, Сын, и дадеся нам, и нарицается имя Его велика совета Ангел» (Ис. 9: 6). Он был не природою ангел, но служением, ибо как, по апостолу, «вси служебнии дуси в служение посылаемии» (Евр. 1: 14) называются ангелами, так и Христос, посланный Богом Отцем на служение, чтобы послужить нашему спасению, назван был Ангелом. Он был не нижайшим ангелом, но высочайшим: «Великаго совета Ангел»; Он был Ангелом, а вмести с тем и Бо­гом, как говорит тот же Исайя: «Великаго совета, Ан­гел, Бог крепок, Владыка». Обе сии чести, человеческая и ангельская, особенно же Божия (ведь Бог некогда явился и в трех лицах ангельских), суть такой меры во Христе Спасителе, что поистине равны мере того ми­рителя, которого видел Богослов. В нем находится рав­ная мера чести человеческой, а также и чести ангель­ской, и это именно и означает то, что пишется в От­кровении: «В меру человеческу, яже есть и ангельска», ибо с воплощением Христа человечество с ангельством и ангельство с человечеством начало дружить, приятель­ствовать и быть в равной чести. Посему-то, когда святый Иоанн Богослов хотел поклониться ангелу до ног, ангел запретил ему, говоря: «Виждь, ни: клеврет ти есмь и братии твоих» (Апок. 19: 10). До воплощения же Христова люди кланялись ангелам, и ангелы не пре­пятствовали им. Поклонился Иисус Навин явившемуся ему ангелу, павши до земли; поклонился Гедеон, покло­нился и Маной, кланялись и другие, однако же ангелы не препятствовали им кланяться, но принимали сие от них, как от рабов. Когда же воплотился Господь, то уже больше они не позволяли, чтобы люди рабски кланя­лись им: «Виждь, ни: клеврет ти есмь»; мы в равной че­сти с тобой, равна наша мера, «мера человеческая, яже есть ангельская». Хотел было я возразить тому ангелу и сказать: смотри, ангел Божий, не обесчещиваешь ли ты человечество, когда считаешь его равным тебе? Не больше ли мера человеческой чести пред ангельской? Разве ты не знаешь, что естество человеческое в лице Христа не только оангельствовано, но и обожествле­но? Ведь и церковные учители, как, например, святый Иоанн Дамаскин, учат, что в лице Христа человеческое естество мы должны почитать так же, как и естество Божие. Хотел я сие возразить тому ангелу, но время влечет меня уже к моему ангелу, к святому великому­ченику Димитрию.

Ныне празднуемый святый великомученик Христов Димитрий был на земле ангелом во плоти, и чем бы я мог измерить в нем величие чести, как человеческой, так и ангельской, в особенности же мученической? Ищу я мерительной трости и вижу в руке у него копье (так его изображает на иконе художническое искусст­во). Пусть же копье его будет мне вместо мерительной трости, но лучше скажу так: смотря на вещественно изображенное его копье, умом же созерцая духовно живописанное в житии его, я начну мерить духовным копьем по подобию вещественного. Копьем здесь я ду­ховно назову житие святого великомученика Димитрия, острое за остроту воздержания, железное за суровость подвигов, или же медное из-за Фессалии, где было на­чало греков и греческого царства, которое некогда в Бо­жественном Писании представлено в виде меди.

Навуходоносор видит в сонном видении какой-то образ, голова которого золотая, грудь и руки серебря­ные, чрево медное, голени железные, остальная же часть ног глиняная. Что бы мог означать тот образ? Ду­мал было я, что он прообразовал последний немощный род, живущий в нынешние времена, в которые человек в один день меняется много раз. Утром человек, встав­ши от сна, имеет золотую голову, ибо, если он молит­ся, имеет чистый ум, как чистое золото, если же он о чем говорит или что советует, то всякое слово у него, как драгоценное золото. Когда принимается за дело, тогда у него руки серебряные, ибо если кто художник или искусен в каком-либо рукоделии, тот обогащается и приобретает серебро; если же кто сядет за книжное учение, у того грудь серебряная, ибо «словеса Господ­ня — словеса чиста, сребро разжжено» (Пс. 11: 7). Во время служб Божиих или царских голени железные не ощущаются, хотя и заболят от труда; когда же придет время обеденное и предстанет пиршественная трапеза, тогда бывает чрево медное, которое ест и пьет не толь­ко до сытости, но и до излишества. И удивительно, как чрево может вместить в себя так много яств и пития и не повреждается, но бывает как бы медным. Когда же оно наполнится до крайности и отяжелеет, тогда ноги делаются глиняными, хотят упасть, отдыхать. Таким образом немощный человек в один день много раз из­меняется наподобие того Навуходоносорова образа. Я думал, что именно такое значение имел тот образ, но у святого Симеона Метафраста в житии св. пророка Да­ниила вижу иное толкование. Золото означало царство вавилонское, а серебро — царство персомидийское, ибо как из одного серебра были две руки, так и два царства, мидийское и персидское, были соединены в одну монархию. Медь означала имевшее быть потом царство греческое, которое впоследствии сделалось хри­стианским царством. Железо означало царство рим­ское, и как две голени были железными, так и в рим­ском царстве были две части — восток и запад. Глина же означала уничтожение всех земных царств пред страшным судным днем, после которого настанет одно вечное небесное царство. Здесь нам следует сказать о греческом царстве, изображенном медью; почему гре­ческое царство было изображено медью? Причину ука­зывает блаженный Иероним в том, что медный круг звучнее всех других и звенит так, что, будучи ударяем, слышен издалека; медью же изображено греческое цар­ство потому, что этим предзнаменуется ораторство, благозвучие, красноречие и премудрость греческого языка, согласно написанному: «Эллины премудрости ищут» (1 Кор. 1: 22). Другой же толкователь говорит, что «медь означает крепкое мужество Христа, который крепко и мужественно понес трость или жезл, то есть, страдание, и Свой большой, тяжелый крест, и этим воздвиг и измерил здание храма, то есть, церковь Свою» (св. Феофилакт в предисловии на Евангелие). Здесь, как мы слышим от этих двух толкователей, медь означает следующие две (из четырех евангельских со­борных и высших) добродетельные силы: мудрость и мужество. Итак, в Навуходоносорском образе медь, оз­начавшая греческое царство, имевшее потом соделаться христианским, указывает на то, что это царство бу­дет и премудрым, и храбрым в оба времени — ив идо­лопоклонническое, и в христианское. В первое время, идолопоклонническое, греческое царство было храбро в лице Александра Великого, а премудро в лице гречес­ких философов; в другое же время, то есть, в христиан­ское, греческое царство было храбро в лице Константи­на Великого и других бывших за ним православных христианских царей, премудро же было в лице вселен­ских учителей, бывших в греческом народе, каковы, на­пример, Василий Великий, Григорий Богослов, Иоанн Златоуст и прочие подобные им.

Но обращусь я снова к древнейшему греку, свято­му Димитрию. Ради его греческого происхождения, изображенного некогда медью, я уподобил жесткое жи­тие святого великомученика Димитрия, родом и верою грека, жесткости медной и остроте копья, а теперь при­ступаю к измерению величия чести его, и, прежде все­го, чести человеческой.

Величие человеческой чести в нем было греческое, то есть, царственное, храброе, мудрое в отношении дво­якого человека, внешнего и внутреннего. Как мирской человек, он был воевода Фессалийской страны в городе Солуни, где в древности были начало и престол гречес­ких царей, и он был престолоблюстителем того царства, хотя уже и находившегося под римским скипетром. В этом заключалась великая честь святого Димитрия. Был он также искусен и в греческой философии; был он и в битвах храбр, мужественен; вообще как внешний мир­ской человек он был весьма достойным, но как внутрен­ний человек он был еще больше и достойнее.

Душой он был царь духовный, господствующий над сердцем своим, был такой царь, каким быть увещевает святый Иоанн Лествичник всякого добродетельного му­жа, говоря: «Будь царем над своим сердцем, высоким в смирении, сидя и повелевая неподобающему смеху: иди, — и идет, и сладкому плачу: прииди, — и приидет, и рабу, то есть, телу: сотвори се (умерщвление страс­тей), — и сотворит». Ведь ум наш естественно царь есть; он считается властителем над всеми частями или страстями души, которыми являются похоть и ярость. Таковым царем, властвующим над страстями, и был святый угодник Божий Димитрий.

Был он исполнен и премудрости духовной, которою просветил Фессалию, ибо вера Христова, насажденная вначале в Фессалии святым апостолом Павлом, оскудела из-за жестоких и непрестанных гонений, святый же Димитрий снова поднял ее и распространил, апостоль­ски проповедуя там Христа. Был он и мужественным в духовной борьбе, «яже есть не к плоти и крови, но к миродержателем тьмы века сего, к духовом злобы под­небесным» (Еф. 6: 12). Он храбро победил мир, кото­рый возмущают злобные духи сластями, страстями и многоразличными суетностями, и явился духовным ца­рем, премудрым и храбрым. Все же сие в нем измерилось острым железно-медным копьем, то есть, жесткос­тью и остротою его богоугодной жизни. Здесь копье его острой жизни следовало бы уподобить копью Гедеона.

Была некогда война у израильтян с мадианитянами; ополчились обе страны друг против друга, и пред тем, как столкнуться им в борьбе, была ночь. Гедеон, вождь воинства израильского, вставши в полночь, пошел по повелению Божию тихо с одним своим слугою, вошел в стан неприятелей и услышал в одном шатре, что два во­ина, проснувшись, беседуют. Остановился Гедеон послу­шать, о чем они говорят, и услышал, что один расска­зывает другому сон, который видел. Будто тесто хлеба ячменного, катившись из стана Гедеонова в стан мадиамский, прикатилось к мадиамской палатке, побило ее, опрокинуло, и палатка упала.

Дивный сон! Не удивительно было бы, если бы ка­кой-либо большой камень, прикатившись к палатке, разбил ее, но то удивительно, что мягкое тесто опроки­нуло и разрушило прочно утвержденную палатку мадиамского воеводы. Но это был сон, во сне же неведомо что мечтается; впрочем, иногда и сон говорит правду. Послушаем же толкование этого сна.

Отвечал другой, говоря: это не тесто, но копье Гедеоново, ибо предаст Господь в его руки Мадиама и весь стан наш. Скоро этот сон и сбылся: Гедеон, возвратив­шись в свой стан и разбудив своих воинов, ударил в полк мадиамский и совершенно разбил его.

Вот мы видим толкование и исполнение сна: тесто мягкое превратилось в железную твердость и слабые ос­ти ячменя — в крепкие, острые копья: это не тесто, но копье. Я же изъясню тот сон еще следующими кратки­ми словами.

Мадиамская сила, бесчисленная как песок земной, ни во что ставила силу израильскую, ибо войско изра­ильтян было не велико, да и из него Гедеон выбрал и взял на войну только триста воинов; посему мадианитяне и надеялись легко смять израильтян зубами, как мяг­кое тесто, то есть, победить. Поелику же за израильтян боролся Бог, то мягкое тесто для мадианитян преврати­лось в острое железо: это не тесто, но копье. Крепкая же сила мадиамская была для израильтян как бы мяг­ким тестом.

Подобное же произошло между святым Димитри­ем и суетным миром, который поднимается духами злобы, который прельщает и прельщается житейскими сластями. Видел мир воеводу солунского святого Дими­трия в большой славе и чести и считал его за мягкое те­сто, ибо везде, куда ни смотрел, видел в нем мягкость. Посмотрел на одежду — одежда мягкая, приличная са­ну, согласно евангельскому слову: «Се мягкая носящий в домех царских суть» (Мф. 11: 8), а он ведь был вы­дающимся царедворцем. Посмотрел мир на трапезы воеводские и там увидел мягкость, ибо каких только сладостей не было на трапезе такого господина? По­смотрел на все его угодья властелинские и всюду уви­дел изобилие земных благ, довольство, всюду мягкость, и подумал про себя суетный мир, говоря: это — тесто; я сомну его зубами моих сладострастии, порабощу его моим сластям, съем его, проглочу его, одолею его, как и прочих. Но прельщаешься ты, окаянный мир! Не знаешь ты, что в этом тесте сокрыто твердое, острое железо; ты не знаешь, что под царским саном таится раб Христов; под мягкими одеждами ты не видишь ос­трой власяницы; под пиршественными трапезами не знаешь скрывающегося воздержания; под довольством не знаешь нищеты духовной; под сном не знаешь его всенощных молитв, подвигов, трудов и различных умерщвлений тела, которые, известны были одному только всевидящему Богу: всего этого ты, мир, не зна­ешь. Знай же твердо, что это не тесто, но копье свято­го великомученика Димитрия, которым он победит те­бя и похвалится с Господом, сказавшим: «Дерзайте, Аз победих мир» (Ин. 16: 33).

Имеет и мир свои копья, которыми ранит тех, ко­торых побеждает. Копья его суть «похоть плотская, по­хоть очей и гордость живота» (Ин. 2: 16). Сильны эти копья; мало кто остается не раненным и не побежден­ным ими: «Каждый бо, — по апостолу, — искушается от своея похоти влеком и прельщаем» (Иак. 1: 14). Всякий ранится ими, ибо рана, причиняемая ими, ка­жется сначала не болезненной, но сладкой, не страш­ной, но желательной, и ее не боятся, но даже ищут. Посему-то всякий и ранится такими страстями, не зная, что рана эта потом заболит смертельно и после временной сладости наполнит вечной горечью и жел­чью, уморивши душевною смертью. Однако же для ищущего спасения раны эти легко исцелимы; если че­ловек случайно иногда и ранится, он тотчас и исцелит­ся; если иногда и падет, тотчас и встает; на нем сбы­ваются слова Давида: «Падет и не разбиется, яко Гос­подь подкрепляет руку его» (Пс. 36: 24). Какое же врачевство может легко исцелить эти раны, причиняе­мые вышеуказанными страстными копьями мира? Поистине та мысль об этих страстях, что они суетны и кратко временны, ибо временно все то, что услажда­ет, а после себя оставляет вечную горечь. Не будет не­уместным вспомнить здесь одну из древнейших грече­ских историй.

Некий царь мисийских стран, по имени Телефос, сын Геркулеса от нимфы Авги, имел войну с Ахилле­сом, вождем греческого войска; причина же войны бы­ла следующая. Когда Ахиллес шел с силою греческою на Трою, то он хотел идти чрез мисийскую землю, ибо чрез нее лежал путь его, тогда Телефос не хотел пус­тить его чрез свою землю, начал с ним сражаться и в сражении был ранен копьем Ахиллеса, но не до смер­ти. Рана эта была мучительна и неисцелима; призыва­лось множество искуснейших врачей, и лечилась она многими лекарствами, но никак не могла быть исцеле­на. Сомневаясь в жизни своей, Телефос послал в капи­ща своих богов за волшебством, ища извещения, будет ли он жив, или умрет от той раны, и получил ответ та­кой: «Рана не исцелится, и Телефос не выздоровеет, ес­ли от того самого копья, которым он был ранен, не бу­дет соскоблена ржавчина с железа и не будет прило­жена к ране». Телефос, услышав это, тотчас послал к Ахиллесу, примирился с ним и просил его, чтобы он прислал ржавчины от своего копья. Получив ее, он сделал из нее мазь, приложил к ране и тотчас получил исцеление и здоровье.

Правда это или нет, — пусть вера в это останется при греческих историках; мы же заимствуем отсюда такой пример. Если ты, раб Господень, получил случай­но в борьбе жизни твоей какую-либо греховную рану от пристрастий мирских, тотчас имей пред очами ржавчину от тех пристрастий, то есть, размысли о кратковременной и скоропреходящей суете, и слушай слова апостола, говорящего грехожелательным миролюбникам: «Богатство ваше изгни, ризы вашя молие поядоша; злато ваше и сребро изоржаве, и ржа их в послушество на вас будет» (Иак. 5: 2—3). Нося в уме эту ржавчину и прикладывая ее, как мазь, к сердечной ране, ты тотчас исцелишься, тотчас освободишься от греховной страсти.

Теперь я обращаюсь к святому Димитрию, в кото­ром нечего было врачевать. Он не получил таких ран, ибо не только не был побежден миром, но даже побе­дил его самого и сокрушил его греховные копья. По­хоть плотскую он сокрушил умерщвлением тела; по­хоть очей, то есть, сребролюбие, сокрушил щедростью и раздачей всего имущества своего; гордость житей­скую стер смирением, презревши всю славу мира сего и ставши узником Христовым и подражателем Его страданиям. Он явил себя мудрым и мужественным победителем, царствующим над страстями. Итак, в нем было совершенство величия человеческой чести не толь­ко в отношении внешнего, но и в особенности в отно­шении внутреннего человека.

Величие же в нем чести ангельской, которое мы уже объяснили, слушатели мои, поистине нужно видеть не в чем ином, как только в девственной его равноангельской чистоте, непорочно соблюденной от материн­ской утробы, ибо она является в человеке исключитель­ным свойством ангельской природы. Послушаем, что говорит святый Амвросий: «Девство возвышается над законами человеческой природы; девством люди упо­добляются ангелам; и даже большими ангелов являются девствующие победители, ибо ангелы — бесплотны, девствующие же торжествуют во плоти». Также и свя­тый Киприан говорит: «Девство есть сестра ангелов, одоление страстей, царица добродетелей и наследие всех благ». Поелику же святый угодник Божий Димит­рий всю жизнь свою был непорочным девственником, следовательно, он был ангел во плоти, и в нем была ме­ра величия ангельской чести, величия не иного какого, как только измерявшегося остротою жизни, как бы ко­пьем. Ведь чистота не соблюдается без острого умерщв­ления. Посему в нем была мера человеческая и вместе с тем ангельская; он был одинаково и ангел, и человек — ангел земной, человек же небесный.

Не продолжая об этом беседы, чтобы не быть тяго­стным для слушателей, я приближусь к концу и только немного рассмотрю то, подобно ли было величие муче­ника величию Христа. Я не говорю: равно, но подобно, ибо никто не может быть равным Сыну Божию, подоб­ным же Ему может быть всякий желающий, согласно словам апостола Павла: «Подобии мне бывайте, якоже и аз Христу» (1 Кор. 4: 16). Чем же святый Павел упо­добился Христу? Посмотрим. «Аз, — говорит он, — яз­вы Господа Иисуса на теле моем ношу» (Гал. 6: 17). Святый Павел мученичеством явился подобным Христу. Поелику же и святый Димитрий пострадал за Христа, то и он оказался подобным Христу; и действительно он подобен, ибо и он понес на теле своем раны Господа Иисуса: копьем был пронзен Христос, копьем же был пронзен и подобник Его святый Димитрий; Христос Господь умер за рабов Своих, и раб его Димитрий умер за Него, Господа своего. Когда Христос полагал на кре­сте за нас душу Свою, темницей была вся вселенная, тьма была по всей земле; также и святый Димитрий, в темнице положивши душу свою за Христа, уподобился Христу страданием. Если о Мелхиседеке, который не был мучеником, Писание говорит, что он был уподоб­лен Сыну Божию, то тем более о святом великомучени­ке Димитрии, пострадавшем за Христа, можно сказать, что он уподоблен Сыну Божию. Уподоблен же он за му­ченичество, как понесший раны Господни и прободение на теле своем. Велика честь, велика слава, высоко и без­мерно величие быть подобным Сыну Божию. Поелику же святый Димитрий подобен Сыну Божию, то велико, значит, и безмерно его величие, и не напрасно церковь называет его великомучеником.

Насколько же высоко величие мученической чести, это измерил Сам Сын Божий распростертыми на кре­сте руками и нашел сию честь выше всяких почестей, которые получат чины всех святых, ибо Господь наш, принявши на Себя человеческое естество и желая плотию достигнуть Своей славы, «юже име у Отца преж­де мир не бысть» (Ин. 17: 5), прошел чины всех свя­тых и нигде не воспринял сию славу, как только в му­ченическом чине, в который начавши входить, Он тотчас воззвал, говоря: «Ныне прославися Сын Челове­ческий» (Ин. 13: 31).

Был Он пророком, ибо пророчествовал о пленении Иерусалима и предсказал о страшном судном дне, но прославился не в пророческом чине. Был Он и апосто­лом: будучи послан Отцем благовестить миру Евангелие царствия, Он проходил города и села, уча и благовествуя, Что приблизилось царствие Божие, но не просла­вился Он и в апостольском чине. Он был пустынник: «Возведен бысть духом в пустыню» (Лк. 8: 1). Был по­стник: «40 дней постися», но ни в пустынническом и ни в постническом чине Он не прославился. Был Он преподобным, как говорит о Нем апостол: «Преподо­бен, незлобив, безсквернен» (Евр. 7: 26), но и не в этом чине Он прославился. Он был чудотворец, изго­нявший бесов, исцелявший слепых, хромых, расслаб­ленных и воскрешавший мертвых, однако же не гово­рит Он, что был прославлен в этом чине. Когда же по­сле тайной вечери Он начал готовиться к мученичеству и выходить на этот путь, тогда Он и сказал ученикам: «Ныне прославися Сын Человеческий». Совершивши лее на кресте страдания, Он сказал, явившись по вос­кресении Луке и Клеопе: «Не сия ли подобаше пострадати Христу и внити в славу Свою?» (Лк. 24: 26). Смо­три, как высоко было величие мученической чести, что даже Самому Христу чрез мученичество подобало вой­ти в славу Свою.

Святый Златоуст, рассуждая об этом величии муче­нической чести и пиша об узничестве Павловом, гово­рит, что «большая честь и слава быть узником Христо­вым, нежели апостолом, нежели учителем, нежели благовестником». Этот учитель считает мучеников даже выше ангелов. Беседуя о Петре, посаженном в темницу за Христа, он говорит: «Если бы мне кто сказал: чем хо­чешь быть: ангелом или Петром в узах, — то я захотел бы лучше быть Петром, связанным за Христа двумя же­лезными узами». Но что еще удивительнее, так это сле­дующие его слова: «Мне желательнее жестоко страдать за Христа, нежели почитаться от Христа: это есть вели­кая честь, это есть слава, превосходящая все». Такой че­сти и славы, подобной Христу, Сыну Божию, удостоил­ся и святый великомученик Димитрий чрез свое страда­ние за Христа, и величие в нем измеряется уже ни че­ловеческою, ни ангельской мерой, но мерой Самого Сы­на Божия, Иисуса Христа, ибо великомученик возрос этой честью, по апостолу, «в меру возраста исполнения Христова» (Еф. 4: 13).

Христос, пронзенный на кресте копьем, Своим му­ченичеством, как бы копьем, достиг Своей высокой сла­вы, бывшей прежде у Отца Его. Великомученик же Ди­митрий своим мученичеством также, как бы копьем (ибо что острее мученичества?), достиг славы Христо­вой, ибо, с Ним пострадавши, с Ним и прославился. Здесь святый уподобился древнему Ионафану, царевичу израильскому. Дал Бог израильтянам одоление над ино­племенниками, и преследовали их до вечера, посекая, как стебли. Преследовал их Ионафан, который целый день ничего не ел, так что сделался голодным. Случилось же ему вечером увидеть в дубраве на дереве пчел и вы­текающий оттуда мед; тогда он протянул свое копье, до­стиг пчел, взял оттуда медовый сот, ел и подкрепился. Великомученик Христов победил врагов своих — выше­указанные мирские страсти; победил он и воздушных духов злобы, победил мужественным страданием и слуг бесовских, идолопоклонников «и мучителей; вкусить же желал не земной какой-либо пищи, но вечного небесно­го насыщения. Протянул он копье своего мученического подвига и достиг им той сладчайшей меда и сота не­изреченной радости, о которой вспоминает Давид: «По­током сладости Твоея наполни их» (Пс. 35: 9).

О, святый великомученик Димитрий, доблестный воин Иисуса Христа! Стань с твоим копьем на защиту нашу от наших врагов, победи видимых и невидимых супостатов; молитвами же твоими удостой нас того ве­личия, чести, славы небесной и той сладости, которою ты ныне насыщаешься, чтобы и мы были причастника­ми того же с тобою и со всеми святыми во веки. Аминь.

45. Поучение в четверг двадцатой недели по Святом Духе («Проповедуем, наказующе всякого человека и учаще всякой премудрости, да представим вся­кого человека совершенна о Христе Иисусе» (Кол. 1: 28))

Мы всегда должны поучаться Божиим словам, кото­рые предлагаются нам в Божественном Писании, осо­бенно же евангельским и апостольским словам, читаю­щимся каждый день в церкви на Божественной литур­гии. Для того и читаются в церкви каждый раз Апостол и Евангелие, чтобы правоверный христианский человек, восприняв хотя бы одно слово из них, получил бы ду­шевную пользу для своего спасения. Посему и мы по­ищем в нынешний день какой-либо пользы для нас в апостольском чтении.

Из послания апостольского, писанного к Колоссянам, проповеданного во вселенной и прочтенного в ны­нешний день на Божественной литургии, мы предло­жим вам в научение следующие слова: «Проповедуем, наказующе всякого человека и учаще всякой премудро­сти, да представим всякого человека совершенна о Хри­сте Иисусе» (Кол. 1: 28).

Возлюбленный слушатель! Апостол всякому челове­ку желает быть совершенным. Но кто из людей может быть совершенным? «Никтоже совершен, токмо един Бог» (Мк. 10: 18). Однако же христианский человек должен по силе своей заботиться, чтобы с Божией по­мощью день ото дня и час от часа приходить к совер­шенству в добрых делах.

Сам собою человек не может достигнуть доброде­тельного совершенства, с помощию же Божией может, ибо невозможное для человека возможно для Бога. На это именно и указывает ныне апостол, говоря: «Да представим всякого человека совершенна о Христе Ии­сусе»; не своими усилиями «представим совершенна», но «о Христе Иисусе», то есть, с помощью Иисуса Хри­ста (Кол. 1: 28).

Поучимся же ныне немного, хотя отчасти, тому, как человек может достигнуть добродетельного совер­шенства.

Как по телесному возрасту человек не сразу после рождения делается совершенным, но возрастая по­немногу день от дня, месяц от месяца и год от года, приходит в возраст совершенного мужа, так и по ду­ховному возрасту, то есть, добродетельности, мы не сразу делаемся совершенными, но, как бы с младенче­ства, мы начинаем с доброго намерения, с доброго на­чала. Так поучает и святый апостол Петр: «Отложше всяку злобу и всяку лесть, и лицемерие, и зависть, и вся клеветы, яко новорождени младенцы, словесное и нелестное млеко возлюбите, да о нем возрастете во спасение» (1 Пет. 2: 1—2).

Внемлем словам: «Яко новорождени младенцы сло­весное млеко возлюбите». Человек, начинающий отла­гать всякую злобу, всякий грех и приходить в чувство и покаяние, есть как бы новорожденный младенец, кото­рому не сразу предлагается твердая пища, но сперва мо­локо; то есть, слово Божие предлагает ему понести бре­мя не сразу тяжелое и неудобоносимое, но сначала лег­кое, чтобы, привыкши к легким подвигам, он потом мог взяться и за более трудные.

Посмотрим же на самый возраст добродетельный, то есть, на самое совершенство. Чтобы удобнее рассмо­треть его, я предлагаю такой вопрос: что есть совершен­ство? Совершенство есть то, о чем нельзя сказать, что ему не достает чего-либо. Не может дом быть назван совершенным, если в нем не достает покрова или если в нем будет недостроено что-либо иное. Не может го­род назваться совершенным городом, если в нем не бу­дет крепких стен, башен, ворот, дневной и ночной стражи. Не может человек назваться совершенным челове­ком, если ему не достает руки или ноги, или какого-ли­бо иного члена тела. Вообще всякая вещь не может быть названа совершенной, если ей чего-либо не доста­ет; только то совершенно, что имеете довольство в са­мом себе, что лишено какого-либо недостатка и что ни в чем не нуждается для своего совершенства.

Таким же должно быть и добродетельное совершен­ство в христианах; необходимо, чтобы оно было полно и не имело никакого недостатка. Если кто соблюдает одну заповедь Господню, а другую преступает, он не со­вершен: кто постится, но гневается, тот не есть совер­шенный постник; кто дает милостыню, а чужое грабит, тот не совершенный милостивец; кто примиряется с ближним, а сердцем помнит злобу, тот не совершенный друг; кто молится устами, а умом не вникает, но мечта­ет о чем-либо ином, тот не совершенный молитвенник; кто поставлен на правосудие, а судит несправедливо, тот не совершенный судья; кто называется христианином, а живет не по-христиански, тот не совершенный христи­анин; кто носит иноческое звание, а иноческих дел не совершает, тот не совершенный инок; кто поставлен па­стырем духовным для словесных овец, но не радит не только о спасении их душ, но и о своей душе, тот не со­вершенный пастырь. Говоря же вкратце, всякий хрис­тианский человек, которому в соблюдении заповедей Господних не достает чего-либо из добрых дел, не мо­жет быть назван совершенным.

Христос, Спаситель наш, сказавши о Себе учени­кам Своим, что Он «не пришел разорити закон, но ис­полни™», присоединил еще и следующее: «Аминь гла­голю вам, дондеже прейдет небо и земля, йота едина или едина черта не прейдет от закона» (Мф. 5: 18). Йота есть греческая буква, по нашему «г» десятерич­ное. Здесь можно подумать, для чего Христос, Спаси­тель наш, одной буквой завершил весь закон, буквой же не иной какой-либо: ни «А», ни «Б», ни другой ка­кой-либо, но именно йотою, то есть, «г» десятеричным. Причины сего имеются две. Первая причина в том, что во всей азбуке нет буквы меньше йоты; только одна йо­та есть самая малая из всех букв; она представляет со­бой одну малую, немного протянутую палочку. Она ма­ла, но совершенна, и не имеет никакого недостатка. Вспомнил же Господь эту самую малую, но совершен­ную букву, желая научить нас тому, чтобы мы знали, что если в исполнении заповедей Господних мы нару­шим что-либо малое, то мы уже не совершенны; толь­ко тогда мы окажемся совершенными, если малое ис­полним наравне с великим.

Вторая причина заключается в том, что если над буквой «г» будет написана одна черта, называемая тит­лом, то получится число десять — завершение всего за­кона. Господь наш буквою «і» десятеричным с одной чертой ясно указывает на Ветхий и Новый Завет: на Ветхий указывает буквою «і» десятеричным, обозначая десять заповедей, данных в Ветхом Завете на Моисеевых скрижалях; одной же чертой над «і», то есть, титлом, Он указал на Новый Завет, на святое Евангелие, кото­рое является завершением Ветхого Завета подобно тит­лу у десятеричного «і». Одной этой буквой с титлом Господь нас научил тому, чтобы мы знали, что если не соблюдем всех десяти заповедей Божиих, а сверх того не сохраним еще евангельских велений и советов, то не можем быть совершенными.

Духовная невеста Христова, душа человеческая, до­стигшая добродетельного совершенства, говорит в Песни песней своему возлюбленному Жениху Христу так: «Вся плоды новыя до ветхих соблюдох Ти» (Песн. 7: 13). Ка­кие это плоды новые и ветхие соблюла та духовная не­веста своему Жениху? Это объясняет Феодорит, говоря от ее лица так: «Заповеди Ветхого Завета и веления Но­вого Завета, которые получила от благодати Духа Свято­го, я соблюла для Тебя и сохранила в целости, как вве­ренное мне сокровище». Нам же отсюда можно видеть, что для совершенства не достаточно соблюсти ветхие плоды (разумею заповеди Божий) без новых, и новые без ветхих. Необходимо сохранить то и другое вместе: в этом и будет заключаться совершенство.

Кроме того, ветхие и новые плоды мы можем по­нимать и так еще: ветхие плоды суть те добрые дела, которые повелены нам законом Божиим и которые мы всячески должны исполнять; новые же плоды суть те добрые дела, которые мы совершаем по нашему произ­волению сверх того, что повелено, как, например: за­кон повелевает не желать никакой вещи своего ближ­него, не отнимать и не похищать, а истинный христи­анин не жалеет для ближнего и своего собственного, проявляет щедрость и все дает; закон повелевает не воздавать злом за зло, а истинный раб Божий еще и благодетельствует своему врагу; закон повелевает вести чистую жизнь, а истинный христианин не позволит да­же и мысли нечистой быть в своем уме и прочее. Кро­ме того, повелено, например, кому-либо отцом духов­ным поститься в среду и пятницу, а он присоединяет сверх того пост и в понедельник; повелено ему в какие-либо дни слушать святую литургию, а он еще и моле­бен поет; повелено будет положить сто поклонов в день, а он сверх того присоединяет и другие сто. Рав­ные подвиги и дела, совершаемые сверх должного из усердия к Богу, суть новые плоды, соблюдаемые со ста­рыми, о которых говорит невеста Христова: «Вся пло­ды новыя до ветхих соблюдох Ти».

Спасение наше в Писании названо чашей: «Чашу, — сказано, — спасения прийму». Посему чаша сия должна быть не до половины, но полной, то есть, спасение на­ше должно быть не скудным, но совершенным. Не пол­ную ли чашу мы имеем обыкновение пить во время бе­сед за здоровье друг друга? Неужели же до половины бу­дем пить чашу спасения за вечное здоровье душ наших? Неужели мы не будем заботиться о совершенстве в до­брых делах? Да будет известно нам, что эта чаша спа­сения нашего должна быть не только полной, но даже избыточествовать, как и та мера или чаша, о которой пишется в Евангелии: «Меру добру, натканну и потрясну, и преливающуся дадят на лоно ваше» (Лк. 6: 28).

Если Господь хочет платить нам, рабам Своим, от прещедрого Своего милосердия выше нашего достоин­ства со многою прибавкою, поелику все страдания века сего не стоят имеющей явиться Его славы, то и мы должны трудиться больше, чем нам повелено, чтобы ча­ша наша была не только полна, но и «потрясна и преливающася», чтобы спасение наше было не только со­вершенным, но и пресовершенным, как увещевает и апостол, говоря: «Проче убо, братие, просим вы и мо­лим о Христе Иисусе, якоже приясте от нас, како по­добает вам ходити и угождати Богови, якоже и ходите, да избыточествуете паче: сия бо есть воля Божия, освя­щение ваше» (1 Сол. 4: 1—3).

Святый Иоанн Златоуст, пиша свое толкование на это  апостольское  послание  к  Солунянам, говорит: «Преуспеяние состоит в том, чтобы заповеди и завеща­ния превосходить не по принуждению учителей, но по своему произволению». Как земля возвращает сеюще­му не только те семена, которые принимает в себя, но с умножением и вместо одного зерна — многие зерна; так и душе нашей подобает не только стоять в том, что заповедано, но и превосходить заповеданное; это и на­зывается добродетельным совершенством. Ведь одно соблюдение заповедей не есть совершенство, достойное похвалы от Бога, но только рабский долг, как говорит Христос: «Егда сотворите вся повеленная вам, глаголи­те, яко раби непотребни есмы, яко еже должни бехом сотворити, сотворихом» (Лк. 17: 10). Такие свободны от долга, но не славны заслугами: они избежали мук, но не получили венцов. Если ты не убил, не украл, не лже­свидетельствовал, не прелюбодействовал, не пожелал чужого, то этим не сплел еще венца для себя, но толь­ко освободился от долга и избавился от мук; венцы же откладываются для совершенных, которые потрудились сверх заповедей.

О, как стыдно теперь и будет стыдно в день и час смертный христианину, который не только не превзо­шел заповеданного, но не прошел и половины запове­данного и соблюл едва одну какую-либо заповедь. Если кто исполнит все заповеди и, погрешивши в одной, ока­зывается виновным во всем, то тем более будет виноват тот, кто исполнил только одну заповедь, а прочие все презрел. О, как далеко стоит он от совершенства! О, как пуста чаша нашего спасения! О, как скудны наши пло­ды! Все сие из-за небрежности нашей, все оттого, что мы не радим о спасении душ наших.

Существуют еще и иные признаки совершенства, как, например, любовь во врагам, согласно слову Господ­ню: «Любите враги вашя» и «Будите совершении, якоже и Отец ваш Небесный совершен есть» (Мф. 5: 44, 48). Но об этом не будем говорить теперь.

Скажем же еще и то, что достойная смерть добро­детельного мужа, умирающего о Господе, является со­вершенством, ибо в Отечниках обычно о кончине бла­женных отцов говорится, что такой-то «совершися», то есть, преставился ко Господу.

Ныне мы совершаем воспоминание блаженной памяти скончавшегося раба Божия Евсигния, мужа, который и летами, и разумом, и заслугами пред Богом и людьми был совершенным; посему без сомнений можем сказать о нем, что он скончался блаженною кончиною.

К некоему юноше Господь в Евангелии сказал: «Аще хощеши совершен быти, иди, продаждь имения твоя и даждь нищым, и имети будеши сокровище на небеси» (Мф. 19: 21). Поминаемый ныне муж, послу­шавшись сего совета Господа, раздал свое имущество нищим; следовательно, он явился совершенным пред Господом и получил сокровище на небе, ибо верен Гос­подь всем словам Своим и слово Его неложно. Господь похвалил вдовицу, которая все свое богатство (две леп­ты) вложила в церковное хранилище; не малую похва­лу у Господа своего имеет и раб Божий Евсигний, ко­торый все свое богатство растратил на строение и ук­рашение храмов Божиих, как и сей святой храм он создал и украсил во славу Божию подобно небу земно­му. За это он теперь имеет на небе храм для упокое­ния праведной души своей, согласно апостольскому слову: «Аще земная храмина тела нашего разорится, создание от Бога имамы храмину нерукотворену, вечну на небесех» (1 Кор. 5: 1).

Святый Давид, прося у Бога спасения души своей, как бы вместо предисловия к молитве своей совершил воспоминание своего усердия к дому Божию, говоря: «Господи, возлюбих благолепие дому Твоего и место се­ления славы Твоея». Потом же говорит, как бы ища не­коего долга от Бога: «Да не погубиши с нечестивыми ду­шу мою и с мужи кровей живот мой» (Пс. 25: 8—9). Поелику, говорит он, я возлюбил благолепие дома Тво­его, то и Ты, Господи, не погуби души моей, но спаси.

Любил благолепие дома Господня (что очевидно) и преставившийся муж Евсигний; он украсил дом Госпо­день, как невесту прекрасную. Посему мы твердо веруем, что праведный Господь не погубил души его с нече­стивыми, грешными и лишенными спасения, но водво­рил его в райских селениях с праведными, где да будет ему вечное наслаждение от премилосердной благодати Божией, вечное упокоение со святыми, на земле же среди людей вечная память. Аминь.

46. Поучение в неделю двадцать первую по Святом Духе («Изыде сеяй сеяти семена своя, ово паде при пу­ти, ово на камени, ово в тернии» (Лк. 8: 5 и след.)) 

В нынешний воскресный день мы слышали на Бо­жественной литургии святое Евангелие или, вернее, Са­мого Господа, говорящего нам притчу о сеянии семян, из которых одно упало при пути, другое на камни, тре­тье в тернии, и только немногие попали на добрую землю. Семя, упавшее на плохие места, погибло: при пути оно было затоптано ногами и поклевано птицами; на камне — иссохло; в тернии — подавлено. Попавшее же на добрую землю прозябло и принесло плод. Толко­вание этой притчи мы слышали в том же Евангелии, но поелику толкование заключается в кратких словах и, думаю, не у всякого оно вместилось в уме, то мы с Божией помощию хотим хотя кое-что из нее изъяснить попространнее.

Семя есть слово Божие, а земля — сердце человече­ское. Доброе сердце — это добрая земля, злое же серд­це — злая земля, утоптанная ногами как путь, твердая как камень и острая как терний. Господь Бог наш от начала мира сеял слово Свое в сердцах человеческих: сначала чрез праотцев и пророков, которые проповедо­вали слово Божие, потом Сам, воплотившись от пречи­стой Девы Марии, явившись на земли и поживши с людьми, ибо Он проходил города и селения, уча и благовествуя царствие Божие; затем Он послал Своих апо­столов во вселенную сеять семена слова Божия, а после апостолов Он на это поставил учителей церковных, и эта обязанность дошла даже до ныне, до архиереев и иереев, которые должны сеять духовные семена, то есть, слово Божие.

Но горе окаянному времени нашему, ибо совер­шенно пренебрегается это сеяние, совершенно оставле­но слово Божие, и никто не заботится о душе своей и ближнего, чтобы во время последней жатвы представить ее Богу не напрасно и не пустою. Не знаю, кого нужно прежде всего считать окаянным: сеятелей или землю, иереев или сердца человеческие, или же и тех, и других вместе. «Вкупе непотребни быша, несть творяй благостыню, несть до единаго» (Пс. 52: 4). Сеятели не сеют, а земля не принимает; иереи небрежны, а люди заблуж­даются; иереи не учат, а люди пребывают в невежестве; иереи не проповедают слова Божия, а люди не слуша­ют и даже не хотят слушать. По обе стороны худо: ие­реи глупы, а люди неразумны. Пастыри заблуждаются, а овцы за ними идут, сами не зная куда; слепые водят слепых, и вместе они падают в яму.

Бог, разгневавшись в древности на народ еврейский, грозил чрез пророка Своего Амоса, говоря: «Послю глад на землю, не глад хлеба, ни жаду воды, но глад слыша­ния слова Божия. Обтекут ищуще слова Божия, и не обрящут» (Ам. 8: 11—12). Я знаю, что все невежды не считают глад слышания слова Божия за великое наказа­ние, посылаемое нам Богом за грехи наши. Наказание голодом хлеба у них считается большим, нежели гладом слышания слова Божия. О, неразумные! Неужели вы не знаете, что больше: тело или душа, и какая пища до­стойнее и полезнее: тленная или нетленная, плотская или душевная, и какое лишение больше: скудость ли хлеба, или слова Божия. Зло есть и голод хлеба, но еще большее зло — голод слова Божия. Ведь хлеб укрепляет только временную нашу жизнь, слово же Божие устрояет нас в вечную жизнь. Тленный хлеб умеет возделы­вать всякий земледелец, проведать же нетленное слово Божие не всякий умеет. Этот душевный голод, голод слышания слова Божия, очень усилился в нашей епар­хии, поелику нет ни сеятелей духовного семени, ни до­брой земли. Нет, говорю, учителей, нет и сердец, удоб­ных для принятия учения. Есть, как слышно, только окаянные сеятели, сеющие плевелы среди пшеницы. Плевелы — это раскольнические учения, а земля окаян­ная, которая принимает плевелы, это те окаянные серд­ца, которые внимают раскольническому учению и пре­льщаются им. Долготерпеливый Господь оставляет их расти до жатвы, во время же жатвы Он повелит жне­цам, говоря: «Соберите первее плевелы и свяжите их в снопы, яко сожещи я: и тако плевелы сожжет огнем неугасающим» (Мф. 13: 30). Архиерею же, поставленно­му Богом на пастырство здесь, не мало печали о поги­бели многих душ человеческих, как и Давид говорит: «Печаль прият мя от грешник, оставляющих закон Бо­жий, оставляющих слово Божие и внемлющих учениям лживым и лестным» (Пс. 118: 53); печаль о том, что не принимается его учение архиерейское, при этом учение не его самого, но слово Божие, ибо он поучает не от се­бя, но на основании евангельских и апостольских писа­ний; печаль о том, что дети не слушают отца, овцы не следуют за пастырем, ученики не внимают учителю, из­бегают святой церкви, чуждаются церковных святынь и делаются чадами гнева, сынами погибели, наследниками ада, которым ничего иного нельзя ожидать, как только геенны огненной вместе с бесами.

Сеет Он семена слова Божия в сердцах наших, но они падают в нас при пути, затаптываемом ногами. Мы слышали в святом Евангелии, что семени, падаю­щему при пути, причиняется двоякий вред: во-первых, оно попирается ногами ходящих, во-вторых же, его расклевывают птицы. Развращенное человеческое серд­це есть как бы путь общенародный, по которому ходят люди и скоты и попирают его. Попирают развращен­ное сердце всякие помышления суетные, злые, сквер­ные и вожделения страстные, не только человеческие, но и скотские. «Приложишася, — говорится, — ско­том несмысленным и уподобишася им» (Пс. 48: 13). Если в такое сердце попадет слово Божие, то оно тот­час попирается злыми, скверными помышлениями и не приносит плода. Но одного попрания не довольно; его еще и птицы клюют. «Паде, — говорится, — при пути и попрано бысть, и птицы небесныя позобаша е» (Лк. 8: 5). Какие же это птицы? Толкует сие Сам Хри­стос Господь: «Приходит диавол и вземлет слово от сердца их» (Лк. 8: 12). Диавол есть птица, клюющая слово из сердца человеческого; это была небесная пти­ца, но уже свержена с небес во ад. Не хотя же жить во аде, она вышла на землю в поднебесную, сделала себе гнездо в пустыне, в Брынских лесах, и расплодила себе многих птенцов. Диавол умножил себе там учеников своих и, как птиц из гнезда, посылает их оттуда во все города и селения клевать семена слова Божия и истреб­лять учение православной восточной церкви, и почти уже все семена они поклевали и истребили на всех сер­дечных нивах, ибо мало в ком можно теперь видеть ис­тинное благочестие и православную веру.

Доброе есть семя слова Божия, которое учит нас не удаляться от святой церкви, но держаться около нее как чадам около матери, родившей нас святым крещением, но птицы бесовские, раскольники, вылетевши из своего Брынского гнезда, поклевали это семя, научивши многих избегать святой церкви и гнушаться святынь Божиих, обманывая и соблазняя простых мужиков и баб и гово­ря: «Уже ныне церковь не церковь, попы — не попы». О, окаянные, бесовские птицы! О, несмысленные галаты! Кто соблазнил вас противиться истине? Разве измени­лась церковь? Разве прекратилось священство? Разве церковь не пребудет до судного дня, и «врата адова (по словам Господа) не одолеют ей» (Мф. 16: 18)? Неуже­ли Христос Господь уже оставил церковь Свою, которую Он «искупил есть честною Своею кровию»? Неужели Он солгал, сказавши: «Аз есмь с вами во вся дни до скончания века» (Мф. 28: 20)? «Небо и земля мимоидут, словеса же Господни не мимоидут» (Мф. 26: 35), а вы, окаянные, говорящие, что церковь уже не церковь, считаете слова Господни ложью! Кому лучше верить: вам или Христу Господу?

Доброе есть семя слова Божия, которое учит ис­поведоваться и причащаться Божественных Тайн час­то или хотя бы однажды в год. Птицы же бесовские, раскольники, вылетевши из проклятого своего гнезда, из Брыни, поклевали это семя, научивши многих чуж­даться святого причащения как какой-то мерзости, и много есть таких, которые от самого рождения не помнят, причащались ли они когда-либо. Но удиви­тельнее всего то, что даже многие иерейские жены и дети никогда не причащаются. Это мы узнали так: приходят иерейские сыны ставиться на места отцов своих, и когда мы их спрашиваем, давно ли они при­чащались, то многие искренно говорят, что не по­мнят, когда причащались. О, окаянные иереи, не радящие о своем спасении! Как они могут радеть о свя­той церкви, если домашних своих не приводят ко святому причащению? Как они могут приводить при­хожан, если не заботятся о спасении душ тех, что до­ма, говорю о их женах и детях? Как такие могут за­ботиться о душах всех православных христиан? Разве не слышали и не читали вы, иереи, слова Господа, ко­торый говорит: «Аще не снесте плоти Сына Человеческаго, ни пиете крове Его, живота не имате в себе; ядый Мою плоть и пияй Мою кровь имать живот веч­ный»? Знаю, что многие отговариваются своим недо­стоинством, говоря, что они недостойны; на это вся­кому я отвечу так: пока ты пребываешь в каких-либо смертных грехах, ты поистине недостоин и будешь есть и пить в осуждение себе; если же ты истинно ка­ешься в своих грехах, сожалеешь, плачешь и больше не хочешь совершать злое, то приступай, не сомнева­ясь, и послужит тебе причащение во спасение. Гос­подь ведь пришел не ради праведных, но ради греш­ных, чтобы спасти их; пришел Владыка наш не для то­го, чтобы здоровых исцелить, но для того, чтобы уврачевать больных. Он и дал нам плоть и кровь Свою во оставление грехов наших. Он так и призывает нас: «Приимите, ядите во оставление грехов. Пийте во ос­тавление грехов» (Мф. 26: 26 и след.). Если ты недо­стоин из-за грехов, то сделайся достойным чрез пока­яние. И святая Мария, если помните житие ее, пока пребывала во грехах, до тех пор была недостойна не только причаститься Божественных Тайн, но даже и войти в церковь; и когда она хотела войти в церковь, то сила Божия отбрасывала ее прочь Когда же она покаялась истинным покаянием, тотчас в тот же день к вечеру сподобилась причащения тела и крови Хрис­товой в церкви Предтечи, что при Иордане, как пи­шется в ее житии.

Доброе было семя слова Божия и то, которое учит жить в супружестве по Божьему закону чисто, целому­дренно, не в прелюбодеянии, не оскверняя супружес­кого ложа; а ныне бесовские птицы, что в Брыни, по­клевали это семя, ибо доходит до слуха нашего, что в их Брынских скитах, в бесовских гнездах, учат иметь общих жен и считать блудовство не за грех, но за лю­бовь Христову. О, окаянные, богомерзкие птицы! Где Христос заповедал такую любовь, чтобы блудодействовать? Не больше ли Он учит чистой жизни, будучи Сам чистым и непорочным. Блуд есть любовь не Христова, но плотская, дьявольская, беззаконная. Где есть такой закон, чтобы иметь общих жен? О, ужасное беззако­ние! Ведь такого беззакония нет даже у язычников, ни у турок, ни у татар, ибо все они имеют супружеский закон и за прелюбодеяние наказывают. Брынские же учители, называющиеся святыми отцами, поучают со­блазненных такому беззаконию. Не николаитская ли это ересь? Приятно ли это Господу Богу? Послушайте, что пишется в Апокалипсисе.

Видел однажды святой Иоанн Богослов Христа Гос­пода, ходящего между семью светильниками, и из уст Его исходил отточенный, обоюдуострый меч (Апок. 1: 16). Мы же посмотрим, на кого Господь наш изострил тот обоюдуострый меч. Вот мы слышим, как Он говорит Своему возлюбленному ученику Иоанну: «Ангелу Пергамския церкве напиши, тако глаголет имеяй меч обоюдуостр, изощрен: имам на тя, яко имаши держащыя учение Валаамово, иже учаше Валака положити соблазн пред сынами израилевыми, еже ясти идоложертвенная и блудотворити, тако имаши и ты держащыя учение николаитско, егоже ненавижду. Покайтеся: аще ли ни, то прийду скоро и брань сотворю с ними мечем уст Мо­их» (Апок. 2: 12 и след.).

Мы же внемлем, с кем хочет Господь наш сотво­рить борьбу мечом уст Своих, изостренным с обеих сторон? «С держащими учение николаитское». Каково же было николаитское учение? Такое же, как и Валаа­мово. В чем же заключалось учение обоих? В том, что­бы блудствовать, иметь общих жен. Сие-то учение и ненавидит Христос Господь. «Имаши, — говорит, — держащыя учение николаитское, егоже ненавижду». При этом Он настолько сильно ненавидит это учение, это беззаконие, что вооружается на совершающих его, как на Своих явных врагов, готовит на них меч обоюдуострый, изостренный, и хочет поднять против тех войну мечом уст Своих: «Сотворю, — говорит, — брань с ними мечем уст Моих».

Слышите ли сии слова Господа, брынские учители, считающие себя святыми отцами, на самом же деле — проклятые волки, бесовские птицы, держащиеся николаитского учения, блудники, прелюбодеи и сквернители, которых ненавидит Христос Бог. Слушайте, усты­дитесь и покайтесь, чтобы не поразил вас меч обоюдуострый, исходящий из уст Христовых.

Вы же, правоверные и православные христиане, боголюбивые чада церкви Христовой, верные и истин­ные рабы Господни, остерегайтесь тех соблазнитель­ных бесовских птиц, вылетающих из Брынского гнез­да и воровски здесь скрывающихся, и соблазняющих тех заблудших безумных людей, которые скрывают их у себя в подпольях, не зная закона Божия и истинно­го пути, и для которых кончиной будет погибель, от коей да избавит нас Христос Господь милосердием Своим. Аминь.

47. Поучение в неделю двадцать вторую по Святом Духе («Человек некий бе богат, нищ же бе некто име­нем Лазарь» (Лк. 16: 19—20))

Два человека вспоминаются в нынешней евангель­ской притче — один богатый, а другой нищий. У обоих ясно изображена жизнь их, как настоящая, так и буду­щая, и ясно показано, что иное есть блаженство насто­ящей жизни, и иное — будущей; также и бедствование: иное есть настоящей жизни, иное же — будущей; и как блаженство настоящей жизни не превращается в бла­женство будущей жизни, но изменяется в бедствование, так и бедствование настоящей жизни в будущей жизни уже не будет бедствованием, но изменится в блаженст­во. Говоря яснее, нынешнее богатство там будет нище­тою, нынешняя же нищета там будет богатством.

Итак, посмотрим прежде на настоящую жизнь. В настоящей жизни, смотря на обоих тех людей, упомя­нутых в евангельской притче, на богатого и нищего, и рассматривая их жизнь, кто не предпочел бы богатого нищему? Кто бы не ублажил богатого, и кто бы не об­ругал нищего? Богатый — в прекрасных палатах, ни­щий же — в грязи пред воротами; богатый — в пор­фире и виссоне, в драгоценных одеждах, а нищий — в рубищах; богатый на мягких постелях почивает, а ни­щий — на гноище; богатый всякий день светло радует­ся, нищий же всякий день горько плачет; богатый ест обильную пищу из сладких кушаний, нищий же жела­ет насытиться крупицами, подающими от «трапезы бо­гатого, да и то не дается ему. Богатый пьет и упивается прекрасными напитками, а больному нищему едва кто-либо подаст ковш воды; богатому предстоят множество слуг, а у нищего нет никого — все отвращаются от не­го; богатого все утешают, а нищего всякий опечаливает; на богатого все смотрят и кланяются ему, а на нищего никто и не взглянет. Если богатый заболеет хоть легко, тотчас призывают к нему искусных лекарей, и прияте­ли его посещают его, сочувствуют ему и скорбят о нем; а нищего больного кто лечит? Кто о нем скорбит? Кто придет навестить его? Никто; разве только собаки при­дут к нему: «И пси приходящий облизоваху гной его» (Лк. 16: 21). И во всей этой временной жизни богатый блажен, а нищий окаянен и беден.

Блаженными считаются в этой жизни богатые еще и потому, что господствуют над убогими людьми и притесняют их. Святый апостол Иаков говорит: «Не богатии ли насилуют вам, и тии влекут вы на судища? Не тии ли хулят доброе имя, нареченное на вас?» (Иак. 2: 6—7). Здесь святый апостол ясно показал, ка­ковы суть те богачи, которые насилуют убогих, влекут на судилища, хулят доброе имя: насилуют, отнимая, грабя и обижая; влекут на судилища, то есть, ставят на правежах, месте пытки, бьют без пощады и отнюдь не милосердствуют; хулят доброе имя, укоряя, досаждая и оскорбляя скаредными словами. Вот каковы богатые по отношению к убогим людям. Богатые на земле блажен­нее и счастливее убогих: богатые— во всяком добре, нищие же — во всякой беде.

Здесь я не говорю о богачах добродетельных, мило­сердных и богатеющих от своих праведных трудов, го­ворю же я о злых, немилосердных и собирающих себе богатство не от своих трудов, но от чужих, и не от прав­ды, но от неправды; о них-то мне и предстоит ныне слово. Богач добродетельный, милосердный, покупает себе царство небесное, подавая милостыню, созидая храмы Божий и простирая руку помощи бедствующим: такой находит себе спасение, как написано: «Избавле­ние мужу свое ему богатство» (Притч. 13: 8). Немило­сердный же и злой богач не радит о своем спасении и пренебрегает небесным царством: лишь бы ему на зем­ле было хорошо, а небесное царство он ставит ни во что. Он и о смерти не думает, ожидает прожить долгий век, как тот богач, у которого уродила нива и который говорил: «Разорю житницы моя и болыпыя созижду, и реку душе моей: душе, имаши многа блага, лежаща на лета многа, яждь, пий, веселися» (Лк. 12: 18—19). Вся мысль богатых направлена на то, чтобы есть, пить и ве­селиться долгие годы. Когда же он ест, то он поедает труды убогих, поедает людей, согласно словам Самого Бога, говорящего о богатых так: «Снедающий люди Моя вместо хлеба» (Пс. 13: 4); а когда он пьет, то пьет кровь людскую, упивается слезами людскими, ибо от того богатства он ест и пьет, которое правежами на пытках выломано из ног людских.

Говоря вкратце, все блаженство на земле в этой жизни есть блаженство богатых, вся же беда в этой ясизни есть беда убогих. Кто в почете? Богатый. Кто бесчестен? Убогий. Кто благороден? Богатый. Кто худо­роден? Убогий. Кто премудр? Богатый. Кто глуп? Убо­гий. Если бы богатый был и совсем глуп, но уже одно то, что он богат, делает его умным среди простых лю­дей; все слушают его слова, как слова премудрого фило­софа, и восхваляют его ум. Убогий же и нищий, хотя бы даже был и очень умен и настоящий философ, то все же он глуп, потому что беден.

Все это блаженство неправедных богачей произош­ло от кровавых потов убогих людей. Богатый богатеет, а убогий нищает; богатый умножается, а убогий скудеет; богатый распространяется, а убогий стесняется; богатый жиреет и’ толстеет от многого питания и роскоши, а убогий сохнет от голода и печали; богатый похваляется, а убогий вздыхает. Но подождите немного, богатые, не­милосердные, обидчики убогих людей, дайте срок: при­дет на вас смертный час, и в ту пору вы увидите, како­во будет блаженство и счастье.

Навуходоносор, царь вавилонский, видел дивный сон на ложе своем: он видел дуб, стоящий среди земли; вершина его достигала небес, а корни его были в концах всей земли; листья его были прекрасны, и плодов много. Потом он видел кого-то, сходящего с неба и громоглас­но повелевающего: посеките дуб, обрубите ветви его, оборвите листья его и рассыпьте плоды его (Дан. 4). Когда никто не мог истолковать этот сон, призван был святый пророк Даниил, искусный толкователь сонных видений, который сказал царю: дуб великий, который ты видел, — это ты, царь, ибо величество твое возвыси­лось, и власть твоя распространилась в концы земные; но придет к тебе час суда Божия, и ты будешь изгнан от людей, и жизнь твоя будет среди диких зверей. Мно­го можно было бы сказать, как там все происходило, но для нашей беседы нужен только один дуб тот, ибо он изображает собою настоящую жизнь людей, которые в мире сем велики своею славою и богатством.

Богатый в мире этом есть как бы некий великий дуб, высокий гордостью, широкий богатством, прекрас­ный честью, плодовитый прибылями. Но вот внезапно приходит суд Божий и посекает этот дуб смертною се­кирою, и в один час падает в гроб тот дуб, который рос долгое время. Изгоняется он от людей, от живущих на земле, и вселяется между мертвыми, как бы с дикими зверями; проходит жизнь его с червями, которые будут поедать тело его, питавшееся сластями. Скажи же, дуб, где высота гордости твоей; где пространность ветвей, имений твоих; где красота листьев твоих, славы твоей; где плоды прибылей и корыстей твоих? Не все ли это унич­тожилось и пропало без вести? А Давидовы слова о ком говорят? «Видех нечестиваго превозносящася и высящася, яко кедры ливанские, и мимо идох, и се не бе, и взысках его, и не обретеся место его» (Пс. 36: 35—36). Все прочь пошло, погибло с шумом, где же находится душа, это мы увидим после.

Вот мы видели настоящую жизнь, видели, как в ней богатые блаженны, убогие же нищи, окаянны, бедны и бездомны. Посмотрим же еще умными очами на буду­щую жизнь, но сначала послушаем следующие слова нынешней евангельской притчи: «Бысть же умрети ни­щему и несену быти ангелы на лоно Авраамле; умре же и богатый, и погребоша его, и во аде возвед очи свои, сый в муках» (Лк. 16: 22—23).

Видим изменение блаженства богатых и бедствования убогих нищих. Пришел час смерти к богатому, при­шли и бесы и исторгли окаянную его душу из скверно­го тела с ужасной болью, ибо «смерть грешников люта» (Пс. 33: 22). Пришел час смерти к нищему, пришли и святые ангелы, и взяли душу его из тела безболезненно, легко, честно, ибо «честна пред Господем смерть препо­добных Его» (Пс. 115: 6). Вспомним здесь немного из яситий святых о смерти богатых и о смерти нищих.

О смерти некоего богача пишется в житии святого Андрея юродивого. В одно время святый Андрей встре­тил на пути шедшего мимо какого-то боярина и, про­никнув в жизнь его, плюнул на него, говоря: «Лукавый блудник, церковный ругатель! Не ты ли делаешь так, что, идя в церковь, говоришь: иду к утрени, а ходишь к сатане на скверные дела? Беззаконник, встающий в полночь и прогневляющий Бога! Вот уже приспело твое время, дабы ты принял по делам твоим. Или ты дума­ешь, что утаишься от страшного и всевидящего ока Божия, все испытующего?» Услышавши же это, боярин ударил коня и удалился, чтобы не быть посрамленным еще более. Чрез несколько дней тот боярин разболелся злым недугом, и стало тело его мало-помалу сохнуть; близкие же его начали носить его от церкви к церкви и от врача к врачу, но пользы от этого не было ему ни­какой. Чрез некоторое время он, истощенный, ушел в муку вечную. Ибо в одну ночь святый увидел близ его двора пришедшего с запада ангела Господня, который был как пламень огненный и держал великую огнен­ную палицу. Когда же он пришел к больному, то услы­шал голос свыше, говорящий: бей поругателя сего, мерзкого содомлянина, и при этом говори так: ты все еще хочешь творить грехи и осквернять различных лиц? Или, притворяясь идущим к заутрени, ты, диавол, хочешь идти на беззаконие? Начал же ангел бить его и говорить ему то, что было повелено, и был слышен го­лос говорящего, и удары палицы, а бьющего не было видно, и мучимый таким образом человек тот испустил дух. Вот какова смерть богатого!

Послушаем же теперь еще и о смерти нищего.

Преподобный Иоанн был прозван молчальником. Он сначала был епископом, но потом ради Бога оста­вил архиерейский сан и ушел в пустыню на безмолвие. Однажды у него появилось желание увидеть, как душа разлучается от тела. Когда он молился об этом Господу Богу, тогда был восхищен умом во святой Вифлеем и увидел при церкви, бывшей там, умирающего мужа странника, душа которого была взята ангелами на небо со сладкопением. Блаженный Иоанн, увидев сие умны­ми очами, тотчас встал, пошел в Вифлеем и при церк­ви нашел тело скончавшегося мужа еще теплым и ле­жащим так, как видел он в своем видении, ибо тот скончался именно в тот час, в который Иоанн, сидя в келье, видел душу его, взятую ангелами с песнями на небо. Обнявши же с любовью мощи его и поцеловав­ши их, он достойно погреб их на том же мести и воз­вратился в свою келью.

Вот мы слышали о смертной кончине и богатых, и нищих. Все умирают, но не одинаково, как об этом мы слышали и в Евангелии; душа богатого оказалась в руках бесовских, душа же нищего оказалась в руках ангель­ских. Тот был унесен во ад к сатане, начальнику бесов­скому, а другой был унесен к святому Аврааму, началь­нику святых праотцев. Тот во аде возвел свои очи, буду­чи в муках, а другой увидел себя в покое праведных. Какова же там жизнь их? Богатый в жизни сей был бо­гат, а там, в будущей жизни, оказался нищим, согласно слову Псаломника: «Погибнут и оставят чуждим богат­ство свое, и гроби их жилища их во век» (Пс. 48: 11). И еще: «Уснуша сном своим (то есть, умерли) и не обретоша ничтоже вси мужие богатства в руках своих» (Пс. 75: 6). Нищий же Лазарь в этой жизни был ни­щим, а там — богатым. Богатый — в адской бездне, нищий же — на лоне Авраамовом. Богатый — в геенском огне, нищий же — в прохладе. Богатый — во тьме, нищий — во свете. Богатый — в плаче и рыдании, нищий — в радости и веселии. Богатый — в муках, ни­щий — во славе. Богатый — наг, нищий — в порфире нетления и вечного прославления. Богатый жаждет кап­ли воды на язык свой, а нищий пьет поток вечной сладо­сти. Богатый вопиет: «Отче Аврааме, помилуй мя и по­ели Лазаря, да омочит конец перста своего в воде и устудит язык мой, яко стражду в пламени сем» (Лк. 16: 24). О, окаянный! Ты много в жизни сей пил прекрасных на­питков, ты упивался с друзьями твоими и днем, и но­чью, а ныне на похмелье просишь каплю воды. Разве мо­жешь ты одной каплей воды погасить целую геенну ог­ненную? Все источники, реки и моря не могут погасить геенского огня, а ты хочешь погасить одною каплею во­ды. Суетна просьба твоя! Ты в жизни временной не слу­шал нищего, просившего у тебя малой крохи хлеба, и нищий в этой жизни не послушает тебя и не подаст те­бе, жаждущему, капли воды. Пей после прекрасных на­питков чашу смолы и горящей серы, чашу гнева Божия!

Вот как в притче нынешнего Евангелия представле­на двоякая жизнь — настоящая и будущая — и изме­нения обеих этих жизней: как богатый, здесь бывший блаженным, там оказался окаянным и бедным, нищий же, бывший здесь худым и бедным, там оказался бла­женным, богатым и славным. Посему-то святый апос­тол Иаков и вопиет к богатым: «Приидите ныне, богатии, плачитеся и рыдайте о лютых скорбех, грядущих на вы. Богатство ваше изгни, и ризы вашя молие поядоша, злато ваше и сребро изоржаве, и ржа их в послушество на вас будет и снесть плоти ваша аки огнь» (Иак. 5: 1 и след.). О нищих же и убогих тот же апо­стол говорит: «Слышите, братия моя возлюбленная, не Бог ли избра нищыя мира сего, богаты в вере и наслед­ники царствия, еже обеща любящым Его» (Иак. 2: 5).

Слыша сие, вы, убогие люди, нищие, бедные, скуд­ные, притесняемые богатыми, благодарите Владыку Христа, приготовившего вам после кончины вашей ло­но Авраамово — райские блага и царство небесное. Терпите же здесь с благодарностью всякие бедствия, всякие притеснения и обиды, ожидая получить от Гос­пода милость в той жизни: там нищета ваша превра­тится в богатство, воздыхание ваше — в веселие, а сле­зы — в радость вечную, и правежи (пытки), которые вы здесь терпите, там превратятся вам в венец мучени­ческий, и вы будете царствовать с Христом вечно.

Пусть будет известно и то, что не все богатые будут осуждены на мучения; также и не все убогие и нищие будут посланы в рай. Много и богатых окажется в цар­стве небесном, много и нищих будет в геенне огненной.

Те богатые, которые приобретают себе богатство от безгрешных промыслов, от своих собственных трудов, от справедливых сборов, которые, кроме того, мило­сердны и благоподатливы, — такие, как мы сказали раньше, покупают себе великое спасение. Не слышим ли мы, что многие, бывшие в жизни сей богатыми, ны­­не находятся в царстве небесном? Богат был царь Да­вид, не нищие были и святые праотцы Авраам, Исаак и Иаков, а все они спасены. Также и в новой благода­ти много было царей, вельмож, богатых и славных, о которых мы знаем, что они спасены, и некоторые из них даже в святцах считаются между святыми.

Нищие же, убогие, которые ленятся работать и тру­диться, а питаются воровством, крадут или на разбой идут, или другое что-либо делают худое, или ищут про­питания только от милостыни, от подаяния людского, и лезут в глаза людям, точно смола, хотя другие могли бы и трудиться, и зарабатывать себе хлеб, — такие не толь­ко не получат себе в будущей жизни милости Божией и царства небесного, но будут посланы даже и в муку веч­ную и будут мучиться с бесами во веки.

Таким образом, богачи праведные и добродетель­ные и в сей жизни богаты, и в будущей жизни наследу­ют богатство небесное.

Нищие же воры, лежни и тунеядцы и здесь нищи, и там будут нищи, а сверх того они будут осуждены и на муку вечную, от чего да избавит нас Христос Бог Сво­им милосердием. Аминь. 

48. Поучение в неделю 23-ю по Пятидесятнице («И просил Его весь парод Гадаринской окрестности удалиться от них. Человек же, из которого вышли бесы, просил Его, чтобы быть с Ним» (Лк. 8, 37—38))

Возлюбленные слушатели! В нынешнем Евангелии мы видим пример неблагодарнос­ти и благодарности. Пример неблагодарности в гадарянах, которые, увидев пришедшего к ним такого Врача душ и телес, да еще безме­здного, даром врачующего всех, такого Благо­детеля, Который прошел, благодетельствуя и исцеляя всех измученных дьяволом, вместо того, чтобы просить Его никогда не уходить от них или хотя бы пожить у них небольшое время, они молят, чтобы Он ушел прочь от них: «Просил Его весь народ Гадаринской окре­стности удалиться от них». О неблагодар­ность!

Пример же благодарности мы имеем в че­ловеке исцеленном, избавленном от бесовско­го мучительства, который настолько возлюбил своего Врача, своего Благодетеля, что, не имея ничего, чем бы воздать и отблагодарить за та­кую великую милость, сам себя хочет отдать в Неотступное служение, прилепляясь к Нему всей душей и всем сердцем, дабы следовать за Ним всюду, куда бы Он ни пошел: «Человек же из которого вышли бесы, просил Его, чтобы быть с Ним». Спасет Бог такого благодарного.

Настоящую беседу мою к любви вашей, «при Господнем содействии и подкреплении слова», я решил иметь о том, какое великое зло — не­благодарность и какая великая добродетель — благодарность.

«Просил Его весь народ Гадаринской окрест­ности удалиться от них».

Для того чтобы яснее была неблагодар­ность гадарян к Господу Богу, мы сначала по­смотрим на благодеяние Господа к ним.

Господь наш Иисус Христос много со­вершил добра в Галилейской стране, где жил Он, ибо прошел Он все галилейские города и селения, исцеляя души учением, тела же чудесною силою.

После этого Он захотел явить такое же душевное и телесное благодеяние и Гадарин­ской стране, особенно же тогда, когда Он уз­нал как всеведущий Бог и, кроме того, услы­шал из вестей человеческих, что там умножились нечистые духи и причиняют людям большие бедствия, что целый бесовский легион вошел в одного человека (а святой Матфей вспоминает и другого бесноватого, бывшего там), и что это бесовское множество держало в страхе всю Гадаринскую, или Гергесинскую страну.

Господь, войдя с учениками Своими на корабль, направился туда, и, как воинствен­ный Воевода желал поразить вражьи полки, а как Пастырь добрый, желал прогнать волков от словесного стада. Когда же Он пристал к берегу и вышел из корабля на землю, Его встретил некий муж из города, имевший бесов в течение многих лет.

Какое же имя тому мужу? Легион, ибо много бесов вошли в него. Как велико было число бесов в легионе? Это исчисляется не одинаково. Киево-Печерский лексикон ис­числяет в 5000, другие говорят о 6000, а иные о 12000, но лучше всего сказать, что в одном легионе была бесчисленная бесовская сила. Мы же, рассудив, скажем, что сколько бы их ни было в легионе, во всяком случае это есть зло, так как один бес может Божиим попуще­нием натворить большие беды, ибо сила его крепка. Чего же только может не сделать та­кое их множество, что даже и числа опреде­ленного нет для них?

Это только в одном гадаринском беснова­том было так много бесов — целый легион, в Другом же, вспоминаем у Матфея, было еще столько. Вот как умножилось в гадаринской стране число нечистых демонов, устрашавших всю ту страну. Ведь они мучили не только тех, в которых поселялись, но проявляли свою мучительскую злобу и над другими, попадавши­ми им, так что уже едва кто-либо осмеливался и выходить из гадаринского города.

Ехал ли кто по пути куда-либо по своим делам, на того разбойнически нападал бесно­ватый, бил его, сокрушал и убивал, ибо дья­вол — «человекоубийца от начала» (Мф.8,28) и никто не мог миновать того пути. Шел ли кто в пустыню за чем-либо, — и там бесноватый ибо «он разрывал узы и был гоним бесом в пусты­ни» (Лк. 8, 29). Шел ли кто в горы на ловлю птиц или зверей, и там бесноватый, согласно словам Марка: «В горах и гробах кричал он и бил­ся о камни» (Мк.5, 5). Умирал ли кто, его нель­зя было вынести на кладбище для обычного погребения, ибо там ужасный бесноватый имел жилище. Он жил не в доме, но в горах, и таким образом он причинял бедствия не толь­ко живым, но и мертвым. Вот какие пакости гадарянам совершал бесовский легион.

Милосердный же Господь, придя в их страну, тотчас изгнал прочь оттуда бесов. Он очистил и освободил всю Гадару от бесовских страшилищ, нападений и мучительства. Что же воздают гадаряне Господу за такое благо­деяние? Вместо благодарности они изгоняют Его прочь от себя и молят, чтобы Он ушел от них, и как бы говорят: «Ты изгнал бесов из нашей страны, уйди же и Сам из наших пре дел о в».

О безумные гадаряне! О глупый ваш ра­зум! О слепота, помраченная и не могущая просветиться никаким светом!

Не лучше ли вам жить с истинным светом — Христом, Сыном Божиим, «просвещающим всякого человека» (Ин.1,9), идущего к Нему, нежели с адской тьмой и с сатаной, всех вас увлекающим в бездну? Не лучше ли вам жить с Господом Благодетелем, нежели с демоном мучителем? Не лучше ли с душелюбцем, не­жели с душегубцем?

Но гадаряне говорят противоположное, они жалуются на Господа благодетеля: он погу­бил наших свиней, ибо «бесы, выйдя из человека, вошли в свиней, и бросилось стадо с крутизны в озеро и потонуло» (Лк. 8, 33).

Здесь, рассуждая духовно, мы скажем: не­разумие грешников настолько велико, что ка­кую-либо свинью, какое-либо, скажу я, лицо блудническое грешник любит больше, чем Бога. Ему желательнее терпеть бесовское му­чительство, чем лишиться своей свиньи.

Всякое греховное пристрастие в нас — это как бы свинья, валяющаяся в болоте нечис­тот. Кто любит один грех, пристрастившись к нему, тот имеет одну свинью. Кто пристрас­тился к другому грехолюбию, тот приобрел другую свинью. Кто побеждаем бесчисленны­ми страстями, тот имеет бесчисленное мно­жество свиней, а где соберется стадо свиней, там будет и легион бесов, ибо при всяком греховном пристрастии есть особый бес. Тот бе­совский легион мучает душу грешника, хотя и не явно ныне, зато тайно. В совести самого грешника он обнажает одежды благодати Божией, поселяет его как бы в гробницах смрад­ных, в скверных плотских делах; побивает его камнем отчаяния; преследует его то по пусты­ням безделья с развращенными бездельника­ми, то по горам суетной гордой надменности. Он поощряет его нападать на других злобою, гневом и яростью. Он проявляет здесь вре­менно на нем всю свою демонскую власть, волю и силу, пока не возьмет его с душой и те­лом на вечное мучение.

Христос же Господь, всегда желающий всем спасения, а не погибели, хочет прийти к такому человеку, чтобы изгнать из него бесов­ский легион, но он, боясь лишиться своих свиней, отстать от своих греховных пристрас­тий, сам отворачивается от Господа. Ленится ли он прийти в церковь — это он от Господа отворачивается, а если он и придет, то молит­ве не внимает. Если устами молится, а умом мечтает о суетном, то опять он отворачивает­ся от Господа. Если он слышит церковное по­учение, духовное увещание, но в сердце своем не записывает, то, значит, он отворачивается от Господа. Если придет к нему когда-либо добрый помысл, советующий ему доброе и побуждающий его к покаянию, а он стремит­ся к обычному беззаконию, то, значит, он отворачивается от Господа. Если не словами, то самим делом он говорит Господу, чтобы Он ушел от него, сам же желает быть лучше со своими свиньями и бесами, нежели с Богом. Но возвратимся снова к гадарянам.

Безответны вы, неблагодарные гадаряне: за потопление ваших свиней вы прогнали от себя такого Благодетеля! Вы забыли оказан­ное вам столь великое благодеяние, забыли избавление от бесов, еще стоящее пред очами вашими. Вы злобствуете на Господа, как буд­то понесли нечто великое, претерпев только небольшую потерю, только лишение свиней. Но рассудите: к вам пришел Бог, а ведь Бог все устраивает на пользу. Если Он кого и опе­чалит на время в чем-либо малом, зато вскоре утешает большим. Взяв у Иова меньшее богат­ство, Он дал ему большее. Взял Он у Моисея обувь: «Сними, — сказал, — обувь с ног твоих» (Исх. 3, 5), — а дал ему власть над фараоном и над всем Египтом. Взял у Саула ослов, а дал царство. Взяв у нас малое, Бог отдает нам с лихвою сторицей, да в придачу еще и жизнь вечную.

Отнял Бог у вас, гадаряне, ваших свиней, а хотел спасти души ваши и уврачевать все су­ществующие среди вас душевные и телесные болезни; вы же, оказавшись неблагодарны­ми, понесли сугубую потерю: вы и свиней ли­шились, и Бога отослали из вашей страны, а от бесов вы и потом не убежите, ибо когда Бога не будет с вами, бесы снова овладеют ва­ми. Более благодарны были Господу за прише­ствие самаряне, которые молили Его, чтобы Он остался у них: «И Он пробыл там два дня» (Ин. 4, 40).

Гадаряне не хотели иметь Его у себя и од­ного часа, посему, «Он, войдя в лодку, перепра­вился обратно и прибыл в Свой город» (Мф.9, 1), как бы говоря гадарянам: «Вы не захотели Моего благословения, вы захотели, чтобы оно удалилось от вас: «Вот оставляется дом ваш пуст» (Мф.23, 38), город ваш и страна ваша будут лишены благодати Моей, ибо вы оказа­лись недостойными ее». Кто неблагодарен за что-либо, тот и не достоин того.

Неблагодарность — это меч, пресекаю­щий благодеяние и, кроме того, убивающий неблагодарного. Бог сделал великое благодея­ние для израильтян, выведя их из египетского рабства через Чермное море посуху. Он хотел сделать для них и еще большее: Он хотел вве­сти «их в обетованную землю, кипящую молоком и медом» (Исх. 3, 17). Но поскольку они оказа­лись неблагодарными за первое благодеяние, ибо они роптали на Бога и вспоминали куша­нья из свиного египетского мяса, то пресек им Господь и благодеяние, и жизнь, ибо во­шли в обетованную землю не они, но дети их, они же пали в пустыне, уничтоженные гневом Божиим: «Еще пища была в устах их, когда гнев Божий пришел на них и убил очень многих из них» (Пс. 77, 30-31).

Сотворил Господь большое благодеяние великому городу Ниневии: Он хотел погубить его во дни пророка Ионы, но, сжалившись над ним, Он не погубил его и хотел сделать ему даже большее, хотел сохранить его целым на­век, даже до нынешних времен. Но поскольку тот город оказался неблагодарным за первое благодеяние Божиего милосердия, развратил­ся беззакониями еще худшими, чем прежние, и тяжелее прогневал Бога, то пресек ему Бог и благодеяние, и существование во дни пророка Ионы. Он погубил тот город землетрясением, водой и огнем, ибо при Ниневии было боль­шое озеро, и, когда сотряслась земля, город погрузился в озеро, остальная же его часть сгорела в огне, пришедшем из пустыни.

Не малое благодеяние сделал Христос Иуде, причислив его к лику апостольскому и дав ему равную с прочими апостолами силу исцелять всякую болезнь в людях и изгонять нечистых духов. Он хотел сделать ему и еще большее благодеяние: Он хотел и ему дать, как и прочим, Духа Святого в огненных язы­ках; но поскольку он оказался неблагодарным за первое благодеяние, то Господь пресек ему и благодеяние, и жизнь, отняв у него преж­нюю благодать и попустив ему впасть в край­нее отчаяние и удавиться.

Но зачем мы вспоминаем последних? Вспомним первого человека, праотца нашего Адама. Но прежде чем увидеть его неблаго­дарность, мы сначала спросим со святым Афанасием: кто вначале стал Бога называть Богом? Из чьих уст впервые вышло слово «Бог»? Скажете, что Адам или Ева прежде всех Бога назвали Богом? Нет, ни Адам, ни Ева. Скажете, сама книга Бытия в своей пер­вой главе и в первом стихе Бога назвала Бо­гом, ибо пишет: «В начале сотворил Бог небо и землю» (Быт. 1, 1).

Но книга эта была написана уже спустя три тысячи лет после создания мира, и даже больше: она была написана Моисеем уже по­сле выхода из Египта в пустыне по рассказу Ангела. Поэтому снова предстоит вопрос: от кого в начале мира произошло слово «Бог»? Кто прежде всех Бога назвал Богом? Читайте со вниманием первую, вторую и третью главу Бытия даже до того места, где змей приступил к Еве искушать ее, и вы найдете, что змей прежде всех начал Бога называть Богом. Сло­во «Бог» прежде всего вышло из змеиных уст, а не из Адамовых или Евиных, ибо змей ска­зал Еве: «Подлинно ли сказал Бог: «Не ешьте от всякого дерева в раю?» (Быт. 3, 1); после же змея и Ева стала Бога называть Богом, Читай­те, и увидите, правда ли это.

Здесь следовало бы сказать Адаму: прао­тец наш первейший, достойнейший и муд­рейший! Ты умел называть имена всем зве­рям, скотам, птицам, рыбам и всей видимой твари (см. Быт. 2, 20). Ты назвал имя и по­мощнице твоей Еве (см. Быт.3,20), имени же Божия не сумел произнести твоими устам. Неужели ты был ленив, если тебя предупре­дил в этом змей? Тот Бога назвал Богом, а ты молчишь. Тебе, поистине тебе, а не змею по­добало исповедать имя Божие сердцем и ус­тами и научить тому же и Еву, чтобы она от тебя, а не от змея узнала имя Божие. Обоим же вам подобало говорить с благодарностью: благословен Бог, создавший нас, приведший нас из небытия к бытию и облагодетельство­вавший нас столькими дарами! «Благословенно имя славы Его» (Пс.71,19), благословен Бог от­ныне и до века! Но, стыдясь, молчит праотец наш; последние же дети его обличают его в неблагодарности, обличают в том, что, будучи неблагодарным за такие благодеяния, он ни разу не прославил Бога и даже не произнес имени Его.

Присоединив здесь праотца к вышеука­занным неблагодарным, я говорю: великое благодеяние сделал Бог Адаму, создав его по образу и подобию Своему, дав ему жить в раю сладости и все покорив под ноги его. И хотел ему еще большее благодеяние сделать, хотел без всякого неудобства переселить его из рая на небо. Но поскольку Адам оказался небла­годарным за прежние благодеяния, то Бог пресек ему и благодеяние Свое, и изгнал его из рая, и повелел возвратиться в землю, и путь на небо дал ему весьма неудобный.

Хотел Христос и гадарянам сделать боль­шее: Он хотел спасти их души. Поскольку же видел их неблагодарность, то ушел от них и пресек им Свое благодеяние. Вот видите, ка­ким мечом является неблагодарность: этот меч пресекает и благодеяние, и не только жизнь временную, как у Адама и израильтян, но и вечную, как у ниневитян, у Иуды и у гадарян.

Но время уже сказать нечто и о благодар­ности, примером которой является евангель­ский муж, избавленный Христом Богом от бесовского легиона и желавший быть неот­ступным последователем Христа Господа, Благодетеля своего.

«Человек же, из которого вышли бесы, про­сил Его, чтобы быть с Ним» (Лк. 8, 38).

Желание неотступного пребывания со Христом является ясным признаком благо­дарности. Благодарен был тот муж, из кото­рого Господь изгнал бесовский легион. Сидя около ног Иисусовых одетым и разумным, он думал про себя, говоря: что воздам Господу моему, безвозмездному Врачу моему? Чем от­плачу Благодетелю моему? Как отблагодарю и что принесу? Принесу я Ему себя самого, отдам Ему в вечное рабство себя самого, пре­буду при Нем, усердно и верно служа Ему, пока я живу, до смерти моей не отступая от Него никуда и не удаляясь от Него даже на короткое время. Господи, прими меня, что я был с Тобою, чтобы я следовал за Тобою всюду, куда бы Ты ни пошел: «Просил Его, чтобы быть с Ним».

Благодарность — это страж всех прочих добродетелей, и как плоды сада или вино­градника, при которых стоит бодрствующий страж, не обкрадываются и не расхищаются, так и добродетели, оберегаемые благодарнос­тью, пребывают целыми от душевного или невидимого вора и хищника. Святой апостол, собрав добродетели в одно место, как колосья в сноп, и связав их любовью, приставил стра­жем благодарность, говоря так: «Облекитесь, как избранные Божий, святые и возлюбленные, в милосердие, благость, смиренномудрие, кро­тость, долготерпение, снисходя друг другу и прощая взаимно», — это будут колосья, со­бранные в сноп. «Более же всего облекитесь в любовь, которая есть совокупность совершен­ства», — это приставленный страж, который бережет сноп, чтобы его не похитил какой-либо вор. Где нет этого стража, там духовное богатство расхищается (Кол. 3, 12-15).

Для подтверждения этой истины здесь следует снова вспомнить Иуду. Он имел, как сказано, большое духовное богатство, ибо Господь еще прежде Своих вольных страда­ний ничем его не обделил сравнительно с прочими апостолами, когда Своих двенадцать учеников по двое посылал на проповедь (см. Мк. 6, 7). Все те дарования, которые Он дал Петру, Андрею, Иакову, Иоанну и прочим апостолам, — все эти дарования Он дал и Иуде. Всем вообще Он дал власть изгонять нечистых духов и исцелять всякий недуг и всякую болезнь. Ко всем вообще Он сказал: «Больных исцеляйте, прокаженных очищайте мертвых воскрешайте, бесов изгоняйте» (Мф.10, 8). В этом же числе был и Иуда, согласно Евангелию: «Двенадцати же Апостолов имена суть сии: первый Симон, называемый Петром, и Андрей, брат его», и прочие по именам их, на­конец, «и Иуда Искариот, который и предал Его» (Мф.10, 2-4).

Этих двенадцать послал Иисус, заповедав им, говоря: «Больных исцеляйте, прокаженных очищайте, мертвых воскрешайте, бесов изго­няйте» (Мф.10, 8); следовательно, и Иуда имел от Христа те же дарования и благодатью Христовой творил такие же чудеса, какие тво­рили и прочие апостолы: исцелял больных, очищал прокаженных, воскрешал мертвых и изгонял бесов. Чего же ему еще недоставало? Недоставало ему бодрствующего стража, не­доставало благодарности, которая сохранила бы в целости то духовное Иудино сокровище. Поскольку же он оказался неблагодарным за все те Божий дарования, то все их он потерял в один час, и невидимые воры расхитили их.

Святой Златоуст, смотря на Тайную вече­рю, разбирая Иудины намерения и держа в уме евангельские слова: «Он (Иуда), приняв ку­сок, тотчас вышел», — размышляет об этом, говоря, что «когда Иуда причастился последней вечери в ту последнюю ночь вместе со всеми возлежащими, то он сам, встав, ушел. Этому подражают те, которые уходят прежде последнего благодарения, то есть прежде по­следнего церковного отпуста. Ведь если бы Иуда не вышел, то он не сделался бы преда­телем».

Мы же внемлем следующим словам: «Иуда не сделался бы предателем, если бы не вышел прежде благодарения», если бы с прочими апостолами он подождал последнего благода­рения. Итак, здесь этот учитель вселенский, святой Златоуст, всю вину погубления духов­ных Иудиных сокровищ полагает в том, что Иуда предатель, будучи неблагодарным за столь многие благодеяния Христовы, оказан­ные ему, не захотел и на последней Вечери по­дождать благодарения, но вышел прежде всех. Если бы он подождал, то это самое благодаре­ние, подобно некоему бодрствующему стра­жу, предохранило бы его от предательства и сохранило бы в целости его духовное богатст­во. Если бы он не вышел прежде благодаре­ния, то не сделался бы предателем.

Что же касается того, каким стражем ду­ховных и вместе вещественных сокровищ яв­ляется благодарность, то это мы увидим на примере прекрасного Иосифа. Этого цело­мудренного юношу одарили и обогатили премногими благодеяниями двое великих благодетелей: Бог и человек. Бог обогатил его духовными дарами, чистотой, целомудрием и другими приличествующими душе добродете­лями. Человек же, египетский военачальник Пентефрий, обогатил его внешними дарами вручив ему весь свой дом и все свое имущест­во. Душевный же враг и вор, позавидовав, за­хотел все это у него украсть, похитить, и с этой целью он научил госпожу его, жену Пентефриеву, соблазнить Иосифа на грех, которым бы он и Бога прогневал, и господина своего оскорбил, лишился бы милости и благодати Божией и человеческой, погубил бы духовное богатство и потерял бы вещественное.

Посмотрим же, что отвечает добрый юно­ша на женские соблазны. «Вот господин мой, все мне отдав в руки, ничего не знает в доме своем, и нет ничего, что бы не было в моей вла­сти или чего он не вручил мне, кроме тебя, по­тому что ты жена ему: как же я сделаю это зло?» (Быт. 39, 8-9). Святой Григорий, рассуж­дая об этих его словах, говорит: «Блага, кото­рые получил, он тотчас привел на ум и этим победил зло, угнетавшее его. Он вспомнил заветы благодарности и сломил силу находя­щего на него греха».

Во время самой греховной борьбы, когда целомудренный Иосиф, с одной стороны, был увлекаем скверной женой, а с другой, был по­ощряем на грех естественной похотью, когда он уже стоял посреди сетей и пленительницы, тогда он помыслил в уме своем, как он может за добро отплатить злом, и сказал устами: «Как сделаю это зло?» Этим он тотчас разрушил прелести пленительницы и естественную по­требность, прогнал душевного вора и хищни­ка, сохранил в целости добродетельное богат­ство. Бога не прогневал и господина своего не оскорбил. Смотри, каков страх всех доброде­телей — благодарность.

Благодарен был за благодеяния Господни и нынешний евангельский муж, из которого вышли бесы, прогнанные силой Христовой, ибо он «просил Господа, чтобы быть с Ним». Хо­тя Господь и не изволил иметь его в числе тех, которые следовали за Ним, ибо отпус­тил его, однако же, тот человек, не забыл бла­годеяний своего Благодетеля: он пошел по всему городу, проповедуя о том, что сделал для него Иисус. Поистине, несомненно то, что муж этот обогатился духовными и нерасхитимыми сокровищами: он за свою благо­дарность сподобился проповеднического да­ра. Мы же обратим внимание на тот признак его признательности, что в знак благодарнос­ти он хотел всегда быть со Христом: «Просил Его, чтобы быть с Ним», и скажем себе так: ни­чем иным нельзя отблагодарить Господа Бога, Создателя и Искупителя нашего, Который всегда оказывает нам неисчислимые благоде­яния, как только тем, чтобы усердствовать и по силе своей стараться неотступно и всегда пребывать с Ним, Господом нашим, ибо яв­ная, известная и совершенная благодарность состоит в том, чтобы всегда прилепляться благодетелю своему.

Дух Святой в Песни Песней вещает неве­сте Своей: «Встань, возлюбленная Моя, пре­красная Моя, и приди, голубица Моя, в рассели­нах каменных и в ущелье скалы обитающая» (Песн. 2, 13). Святой Григорий здесь под рас­селинами каменными разумеет Пречистые Христовы раны, которые были на руках и на ногах Его. Под ущельем же разумеет Пречис­тую Его большую рану, которая была пробита копьем в Его ребрах. Наконец, обитание там невесты Духа Святого означает постоянное памятование о страданиях Христовых и под­ражание им. Мы же смотрим: невеста Духа Святого, то есть душа боголюбивого человека, уподобленная голубице, найдя превеликое благодеяние искупления Христова, так благо­дарна Ему, что никогда не хочет отлучаться от этих ран, принесших нам искупление, но на­всегда в них водворяется и пребывает как го­лубица в расселинах и ущельях, пребывает же неотступно. Там она сидит, там почивает, там живет все дни и ночи, то есть, сидит ли она, почивает ли, ест ли, пьет ли, или что-либо другое делает, — она всегда видит умом пред очами Господа своего распятого и мыслью во­дворяется в Его ранах. Таков был, например, авва Стефан, о котором мы читаем в Лимонаре следующее.

Пришли к нему однажды три старца и долго беседовали о душевной пользе. Когда авва им ничего не сказал, то старцы спросили: «Неужели ты, отче, ничего не ответишь нам?» Тогда авва сказал им: «Простите мне, я до сих пор еще не уразумел, что вы говорили. Я не внимал вашей беседе, но стоял умом своим на Голгофе, смотря на распятого Господа моего, ибо и днем, и ночью я не вижу ничего иного, как только Иисуса, висящего на древе». Вот голубица, обитающая в расселинах каменных. Вот душа, благодарная за свое искупление и всегда умом своим водворяющаяся в ранах Христовых. Вот благодарность, всегда при­лепляющаяся Господу своему и желающая не­престанно жить с Ним: «Чтобы быть с Ним».

Мы же, слушатели мои, видя в Евангелии пример благодарности и неблагодарности, достаточно послушав об этом в нашей беседе и уразумев, отвергнем неблагодарность неблагодарных и будем подражать благодарнос­ти благодарных.

Поучимся быть с Господом всегда и неот­ступно, чтобы ничто не отторгало нас от люб­ви Его — ни богатство, ни слава, ни красота, ни сладости и страсти греховные, которые су­ществуют в этом суетном мире.

Если же прельщает нас какой-либо грех и хочет удалить нас от Господа нашего, будем вспоминать премногие и бесчисленные бла­годеяния Господни, прошлые, настоящие и будущие, и будем отражать греховную пре­лесть словами того прекрасного Иосифа, о котором мы вспоминали прежде, говоря: «Как сделаю это зло?» (Быт. 39, 9) — и прогневать Бога моего, Творца моего, Владыку моего, так облагодетельствовавшего меня! Ни за что и никогда я не совершу этого зла! Лучше мне быть мертвым, чем тяжко опечалить Господа моего. Не отлучусь я от Бога моего ко греху, к вещи богопротивной, не удалюсь от Господа моего во все дни жизни моей, до самой кон­чины моей.

Если мы, будучи так благодарны за ми­лость Божию, будем прилепляться к Нему и с Ним пребывать неразлучно, то и Он приле­пится к нам неразлучной любовью и пребудет с нами во все дни до окончания века. Аминь.

49. Поучение в неделю 24-ю по Пятидесятнице(«Пришел человек, именем Иаир, который был начальником сина­гоги; и, пав к ногам Иисуса, про­сил Его войти к нему в дом, по­тому что у него была одна дочь, лет двенадцати, и та была при смерти» (Лк. 8, 41-42)) 

Возлюбленные мои слушатели! Нынеш­нее Евангелие содержит в себе две истории: о жене кровоточивой, исцеленной Христом, Господом нашим, и о девице, дочери Иаировой, воскрешенной из мертвых.

Долго я размышлял, о какой из двух тех историй предложить вашей любви беседу мою. Разве о кровоточивой жене? Но мне, грешному иноку, не только не хочется беседо­вать, но даже и думать о жене и о женской не­мощи. Быть может, об умершей девице? По­жалуй, хорошо было бы для напоминания и о своей смерти говорить о мертвой. Когда же я слышу, что она от прикосновения руки Гос­подней ожила, встала, ходила и ела: «И возвра­тился дух ее; она тотчас встала, и Он велел дать ей есть» (Лк. 8, 55), — то и о ней не хочу беседовать, не исследую ее жизни, бывшей после ее воскрешения — не мое это дело. Я славлю Всесильного Бога, проявившего на обоих тех лицах Свою чудесную милость в том, что исцелил от немощи кровоточившую жену, а девицу воскресил от смерти: за это я со всей вообще Церковью славлю Бога, но бесе­довать об обеих я и стыжусь, и опасаюсь.

Я знаю, что когда к святому Арсению Ве­ликому пришла за благословением какая-то знатная римская сенаторская жена и сказала ему: «Помолись обо мне», — то он ответил: «Молю Бога моего, чтобы Он изгладил из сердца моего память о тебе». О ком же и о чем я буду беседовать? Знаю, слушатели мои, о ком и о чем: о князе Иаире, отце умершей девицы. К нему у меня есть дело; какое же это дело, я сейчас не скажу, но, подождав немно­го, ты сам, слушатель мой, узнаешь, если со вниманием послушаешь мою беседу.

«Пришел к Иисусу человек, именем Иаир». Пусть, кто как хочет, хвалит князя сонми­ща Иаира, о котором прочтено в нынешнем Евангелии, я же его не очень похвалю. Пусть кто-либо хвалит его как чадолюбивого за то, что он о своей умирающей дочери и уже умер­шей позаботился, дабы она была жива. Пусть кто-либо хвалит его как благоразумного, ибо он к своей дочери, лежавшей на смертном од­ре, призвал не волхвов и не волшебниц, но Христа Господа. Я же не назову его ни чадо­любивым, ни благоразумным, и не похвалю его. Почему? А потому, что не прежде смерт­ного времени, но уже в само время смерти он заботился о жизни и здоровье своей дочери. Ведь он обратился к Иисусу в то время, когда его дочь уже кончалась: «И та была при смерти». Святой же Матфей повествует, что уже тогда, когда дочь его умерла, он обратился к Иисусу, говоря: «Дочь моя ныне умерла».

Если ты истинный отец дочери твоей, Иаир, если ты чадолюбив и благоразумен, то почему ты не поискал врача в то время, ког­да только начинала болеть твоя дочь? Поче­му ты не обратился к Иисусу, предупреждая ее смертную кончину, хотя бы в то время, когда уже усилилась ее болезнь? Раз дочь твоя умирает или уже умерла, то ты уже опоздал заботиться о ее здоровье, опоздал обратиться к хорошему врачу. Зачем беспокоишь Учите­ля? Ведь кто лечит мертвого? Кто прилагает пластырь к бездушному трупу? Дочь твоя умерла, зачем же ты беспокоишь Учителя? Разве только сверхъестественная сила Жизнодавца, все могущая, обладающая жизнью и смертью, поможет твоей дочери и воскресит умершую? Действительно, дочь Иаира вос­кресла прикосновением милосердной и все­сильной руки Христовой. Иаир же, отец ее, остался без похвалы, потому что поздно поза­ботился о дочери, тогда как ему следовало по­заботиться прежде, предупреждая силу тяж­кой болезни и смертный час.

Почему же опоздал Иаир? Потому, что он был нерадив и ленив. Разболелась его дочь, он же слышит, что в их город пришел великий Врач, исцеляющий всякие болезни словом или прикосновением, да еще и безвозмездно, не требует ничего, кроме веры в Господа нашего Иисуса Христа. И говорит себе Иаир: пойду и я к Тому Врачу, поклонюсь Ему и попрошу, чтобы Он пришел в мой дом и исцелил мою единородную дочь. Доброе подумал Иаир, но не сделал этого тотчас, а, будучи нерадивым и ленивым, он день ото дня, час от часа откла­дывал приход к Иисусу, говоря: завтра пойду. Когда утро настало, он снова говорил: завтра пойду, — а потом снова: завтра пойду. Когда он так откладывал со дня на день, болезнь в отроковице усилилась, и пришел к его дочери смертный час, и она умирала. И вот умерла дочь Иаира. Здесь мне есть дело к Иаиру.

В лице Иаировой дочери, болевшей и умершей, показан образ нашей душевной смерти, ибо, когда к человеку или случайно, или от естественной слабости, или от дья­вольского искушения придет какое-либо гре­ховное желание, тогда душа его болеет. И как больной телом находится посреди надежды и отчаяния, ибо он то надеется еще выздоро­веть, то, не надеясь выздороветь, ожидает смерти, — так и душа находится между совер­шением греха и воздержанием от него. Она колеблется смущением, как трость ветром, когда, с одной стороны, совесть возбраняет грех, а с другой, — греховное желание влечет его к замышленному злому делу. Когда он в этом сомнении начинает понемногу скло­няться скорее к желанию, толкающему его на грех, нежели к совести, запрещающей грех, тогда и начинается болезнь, и он болеет, пока не родит беззаконие. Когда же он придет к греховным началам, то начинает умирать. Когда же, наконец, совершится грех, тогда отнимается от него благодать, и он делается мертвым, ибо как душа является жизнью для тела, так и благодать является жизнью для ду­ши, и как тело становится мертвым после ухода души, так и душа становится мертвой после отнятия у нее через грех Божией благо­дати.

В лице самого Иаира показан образ наше­го нерадения, показан пример того, что мы ищем духовного врача для нашей души не в ту пору, когда она начинает болеть греховным желанием, не в ту, когда она уже начинает и умирать, то есть касаться греховного дела, и даже не в ту, когда она уже и умирает. Когда же? В этом отношении мы даже хуже Иаира. Ведь он обратился к Иисусу тогда, когда кон­чалась его дочь или, как говорит святой Мат­фей, когда только что скончалась; мы же не желаем обратиться к Иисусу и молить Его о воскрешении души нашей даже и в том слу­чае, когда она уже давно умерла и оледенела, когда она запахла греховной мертвечиной и сгнила. Мы даже каждый день увеличиваем ее мертвость, повторяя те же грехопадения. Мы не заботимся о том, чтобы покаянием вос­креснуть от духовной смерти в благодатную жизнь, но откладываем наше покаяние от утра до утра, день ото дня и час от часа. Молодой откладывает покаяние до старости, а старый откладывает до того времени, когда начнет бо­леть к смерти: «Тогда, — говорит, — покаюсь».

О безумный! Неужели тогда хочешь пока­яться, когда совершенно изнеможешь и духом, и телом?

Прежде всего, я скажу кое-что приличест­вующее молодым, откладывающим покаяние до старости.

В Ветхом Завете Бог повелел приносить Ему жертвы от плодов земных и первород­ных, от стад скота, приносить все лучшее, а не худшее, здоровое, а не гнилое или больное, первое, а не последнее, молодое, а не старое (см. Лев. 22, 21—22). Если от плодов земных, то первый сноп от нивы, первый овощ из са­да, первую гроздь от винограда. Если от стад скота, то годовалого агнца, трехлетнюю те­лицу, и вообще все молодое и здоровое, а не хромое, не слепое, не больное и не имеющее какого-либо повреждения. О том же, как Бог гневается на приводящих в жертву плохое, послушай говорящего в пророчестве: «Если принесете слепое в жертву, не зло ли это? Если принесете хромое или недужное, то не зло ли это? Приведи это ко князю твоему, разве он примет это? Не приму и Я такие жертвы от рук ваших», — говорит Господь (Мал. 1, 8, 10).

Юные годы твои, молодой человек, — это дни первоплодные. Ты должен отдать их в жертву Господу Богу Твоему, то есть ты дол­жен в юности своей научиться служить Гос­поду, соблюдать Его заповеди, старательно храниться от того, чтобы не прогневать Твор­ца твоего каким-либо смертным грехом, жить в целомудрии чисто и честно, ходя путем за­кона Божия.

Это и будет приятная жертва Богу от твоих первых плодов. Если же юность свою ты про­водишь в развращенной жизни, а покаяние, исправление и добродетели ты откладываешь на старость, то ты хочешь принести в жертву Богу хромое, слепое, больное и покрытое яз­вами. Постигнет тебя, с одной стороны, теле­сная немощь во всех твоих членах, которыми тебе хотелось бы послужить Богу, и ты не бу­дешь в состоянии совершить такого подвига, который в юности ты мог бы совершить. С другой же стороны, состарившиеся в тебе гре­ховные нравы, отяготят твою душу и сделают ее как бы слепой, хромой и расслабленной, так что она будет уже не в состоянии легко со­вершать богоугодные дела.

Не услышишь ли ты тогда от Бога то, что услышали приведшие в жертву Богу хромое, слепое и больное: «Не приму такие жертвы от рук ваших? Хорошо увещевает апостол, гово­ря с мольбой: Умоляю вас, братия, милосерди­ем Божиим, представьте тела ваши в жертву живую, святую, благоугодную Богу» (Рим. 12, 1). Он велит представлять живую жертву, а не мертвую. То есть, пока ты, человек, здоров те­лом, молод, чист и крепок, — будь жертвой Богу, не откладывая до того времени, когда, состарившись, ослабеешь и будешь как бы мертвым и недейственным телесной крепос­тью. Или же так скажу: пока ты жив, пока ты не умер душой через смертный грех, будь жертвой Богу, то есть живи по-Божьему. Когда же и тело твое, ослабленное старостью, будет как бы полумертвым, а душа твоя наполнится греховной мертвости, тогда ты уже не будешь Богу благоприятной жертвой, как мог бы быть прежде, ибо не принимает Бог в жертву мертвечины, да и где и когда кто приносил в жертву мертвечину?

Откладывающий покаяние до старости подобен тому, который после жатвы ищет на ниве колосья, или после обирания винограда ищет гроздья.

Стонет пророк Михей, вопия в горести ду­ши своей: «О, горе мне!» (Мих. 7, 1). Спросим его: почему ты, пророк святой, стонешь? Ка­кая у тебя печаль или скорбь, или болезнь? Отвечает пророк: «Я был как собирающий соло­му во время жатвы и как обирающий незрелый виноград» (Мих. 7, 1).

О святой пророк! Мы не понимаем твоих слов, скажи нам пояснее. Пророк говорит: «Послал меня Господь мой на ниву Свою, чтобы я жал Его пшеницу; послал меня Гос­подь в виноград Свой, чтобы я обобрал гроз­ди Его; я же пришел на ниву и нашел ее пус­той, — все пожато; пришел в виноград, — все грозди обобраны, отрезаны. Какие-то враги Господа моего и ниву воровски пожали, и ви­ноград обобрали, я же остался собирать на ниве оставшиеся кое-где колосья, в виногра­де же оставшиеся кое-где между листьями ма­лые гроздки: «Я был как собирающий солому во время жатвы и как обирающий незрелый вино­град, и посему, о, горе мне!»

Но и теперь, пророк, мы не совсем пони­маем твою притчу. Протолкуй нам ее яснее. Толкует пророк: послан я был к людям изра­ильским, чтобы посеять в их сердцах семя слова Божия, чтобы насадить в их душах доб­родетельную лозу духовного винограда; долго я трудился, многие годы сея и насаждая, и ничего не успел: все развращены, редко кто является добрым, как на пожатой ниве ос­тавшийся кое-где колос или после обирания винограда гроздь; всех же прочих пожало и объяло беззаконие. «Исчез, — говорит, — бо­гобоязненный на земле, и правдивого между людьми нет, все с кровопролитием ссорятся, каждый из них друга своего поносит, руки свои уготовляет, чтобы делать зло; начальники просят дары, судьи устами мирные слова про­износят, душою же коварство замышляют. О, горе мне! О, горе мне!» (Мих. 7, 1—3).

Святой пророк! Ты плачешь, смотря на древних израильтян, если же посмотришь на нас, христиан, ты сильнее зарыдаешь. Там ведь могла быть найдена хотя бы некая малая часть добрых, здесь же в эти лютые времена «все уклонились, стали совершенно негодны: нет делающего доброе, нет ни одного» (Пс.52,4).

Обратимся же теперь от пророческого плача к нашему рассмотрению самих себя. Молодой человек — это как бы нива не пожа­тая, как бы виноград несобранный, полный плодов, то есть сил, крепости и способностей к богоугождению. Но кто в нем пожинает эти плоды? Приходит мир с суетами, как с сер­пом, и пожинает себе. Приходит плоть с сер­пом природных страстей и пожинает себе, что хочет. Приходит дьявол с соблазнительными искушениями и старается пожать и поглотить даже и остатки.

Когда же минуют годы молодых дней и наступит осень старости, тогда захочет сам человек пожать что-либо на ниве своей жизни или обобрать свой виноград, но не найдет ни­чего полезного, ибо все прежде него пожали и обобрали мир, плоть и дьявол, а ему осталась солома. Остается он в скудости, имея возмож­ность найти во всей своей жизни едва какой-либо колос, едва какую-либо небольшую гроздь добродетелей. Видя же при своей кон­чине всю свою скудость и нищету, и рассмот­рев всю свою жизнь, прошедшую в нераде­нии, разве не зарыдает он, говоря: «О, горе мне!» Также и святой Ангел-Хранитель, не имея возможности собрать что-либо доброе при кончине такого человека и положить это доброе против злых его дел, пророчески зары­дает, плача и говоря: «О, горе мне!»

Итак, не хорошо молодому откладывать покаяние до старости. Когда придет старость, то еще неизвестно, покается ли он. Ведь ста­рый, состарившись в своем злом нраве и изне­могши в телесной крепости, еще более будет нерадивым и начнет откладывать покаяние до последнего изнеможения, до последней бо­лезни и часа смертного, говоря себе: «Когда приближусь к смерти, когда почувствую кон­чину свою, тогда и покаюсь». О крайнее безу­мие и нерадение!

Святой пророк Осия, описывая безумие и нерадение двух израильских племен, которые прежде времени не помышляли о своей цело­сти, но стали заботиться о себе во время са­мой беды своей, так говорит о них (по Иеронимову переводу): «Увидев Ефрем болезнь свою, и Иуда — рану свою, и пошел Ефрем ко Ассуру и отправил послов к царю мстителю, и тот не смог избавить их» (Ос. 5, 13). Я не буду распро­странять рассказ о той истории, когда те на­роды, притесняемые своими врагами, искали помощи у сильнейшего ассирийского царя Теглатфаласара, которого имели над всеми как судью и мстителя, и не находили ее. Но я с пророком удивляюсь их безумию, что они не искали помощи еще до того, как были ок­ружены врагами и связаны, как узами, враже­ским кольцом, но искали ее тогда, когда силы их уже изнемогли и были недейственны.

Так же бывает неразумен и тот человек, ко­торый тогда надеется освободиться из рук сво­их душевных врагов, когда изнеможет в силе своей, ляжет на одре болезни своей, обвяжет голову и другие болящие части своего тела по­вязками, как узами. Тогда он хочет пустить по­слов к царю-мстителю, то есть молиться Богу, чтобы Он избавил его от бесовских страши­лищ, окружающих его одр. Но кто знает, бу­дет ли он услышан в то время, приятно ли бу­дет его покаяние и избавит ли его Бог? «И тот, — говорится, — не смог избавить их», — не мог не по бессилию своему, но потому, что поздно обратились за помощью.

Некоторые говорят о фараоне, что когда он вошел вслед за израильтянами в море су­хим путем и когда окружили его морские вол­ны, тогда он, познав свой грех и свое безумие, начал сильно раскаиваться, но уже ничего не смог. Почему? А потому, что поздно было его покаяние. Призывал тогда Моисея, призывал Аарона, чтобы они помолились о нем, но те уже не слышали его и, слышав, не послушали. Призывал он Бога израильского, но и Тот не мог его избавить, не мог не потому, что был бессилен, но потому, что опоздал фараон с покаянием. Хотел тогда фараон открыть уста, чтобы воззвать Богу: «Боже», — но тотчас морская вода наполнила уста его и залила гор­тань его, так что не позволила не только воз­звать, но даже просто направить ум к Богу.

Так надейся и ты, человек, откладываю­щий свое покаяние до последней смертной болезни, надейся так!

Окружат тебя многие волны, как в мор­ском погружении. С одной стороны, овдовелость друга, потеря чад и лишение имущества, а кроме того, и тяжкие болезни, пресечение жизни и горестное разлучение души с телом. Предстанут пред твоими очами еще премногие и превеликие грехи твои, которыми ты всю жизнь огорчал Бога, предстанут в лицах, чтобы ты видел всякую совершенную тобой вещь.

С другой же стороны, страшные бесов­ские призраки, обступив тебя, в лицах изоб­разят их тебе, как в некоей комедии. «Болезни адовы» (Пс.114, 3) окружат тебя, и предупре­дят тебя сети смертные. В тот час поистине познаешь ты свое безумие и, раскаявшись, начнешь призывать Бога, но и Он не захочет избавить тебя из-за запоздалого твоего покая­ния, как не захотел избавить от потопления и фараона. Ты не надейся при кончине своей быть многослезной Магдалиной, плакавшей у ног Христовых и получившей прощение, если ты во всей жизни своей был ожесточенным фараоном.

Ты говоришь: разбойник при кончине ис­поведался: «Помяни меня, Господи», — сказал он (Лк. 23, 42), — и спасся. И другие не погибли, принеся свое покаяние Богу при кончине. Хорошо ты говоришь, но скажи мне с доказа­тельством, ты получишь ли то, что они полу­чили? Придет к тебе безвременная, внезапная смерть, которой ты не ждешь, и найдешь ли ты тогда время для покаяния? Бывает, что и при кончине кто-либо находит время для по­каяния, но мало кто, только некоторые: разве только те, которые в жизни своей, хотя и грешной, имели некоторые добрые дела, до­стойные воспоминания и милосердия Божия, как повествуется и о разбойнике.

Когда Пречистая Матерь Божия, с Сыном Своим Христом Господом убегая от Ирода, шла в Египет, то где-то в пустынных местах напали на них разбойники и хотели отнять осла, на котором они везли кое-какие свои необходимые вещи, а иногда ехала и Мать с Младенцем. И вот один из тех разбойников, увидев очень красивого Младенца и удивив­шись Его необычайной красоте, сказал: «Ес­ли бы Бог принял на Себя тело человеческое, то не было бы прекраснее этого Младенца».

Сказав это, он запретил своим товари­щам, прочим разбойникам, обижать этих пут­ников. Этот разбойник, не скоро потом схва­ченный, осужденный на крестную смерть и распятый с Господом нашим, сказал: «Помяни меня, Господи, когда придешь во царствие Твое!» (Лк. 23, 42). Господь же, вспомнив ту его доб­родетель, давно совершенную, смилосердовался над ним и обещал ему в награду рай.

Вот слышишь, кому при кончине подает­ся покаяние и прощение? Тем, которые хотя и грешные, однако же прежде сделали нечто до­брое. Только такие и удостаиваются при смер­ти истинного покаяния, да и то далеко не все, только некоторые, и как бы случайно.

Блаженный Исидор говорит: «Не будем сомневаться, что при кончине человек оправ­дается слезами покаяния, но поскольку это обыкновенно бывает очень редко, то страш­но, чтобы при откладывании покаяния к кон­чине не постигла нас нечаянно внезапная смерть прежде покаяния. Посему, хотя и хо­рошо при кончине обращаться к Богу, однако гораздо лучше делать это за много времени до кончины, чтобы возможно было безбеднее уйти от этой жизни».

Мы же внемлем следующим его словам: «это обыкновенно бывает редко», — и вспом­ним еще святого Григория, который говорит: «Часто те, беззаконие которых Бог много долготерпит, похищаются неожиданной смертью, так что им не приходится и поплакать при смерти о содеянном».

Итак, пусть никто не говорит: «Покаюсь при смерти, покаюсь во время последней бо­лезни». Хорошо говорит Господь Бог наш: «Должно делать, доколе есть день; приходит ночь, когда никто не может делать» (Ин. 9, 4). День — жизнь наша, ночь же — кончина на­ша; если днем не сеешь, не насаждаешь, не жнешь, не собираешь, то как это будешь де­лать ночью? Если во дни временной жизни твоей не умножаешь добрых дел, то как их приобретешь при кончине, откуда их собе­решь?

Здесь прилично вспомнить евангельскую притчу о девах: «Пришел жених, и готовые во­шли с ним на брачный пир, и двери затворились; после приходят и прочие девы, и говорят: «Гос­поди! Господи! Отвори нам». Он же сказал им в ответ: «Истинно говорю вам: не знаю вас» (Мф.25, 10-12). Почему? Потому, что при­шли без елея, а пошли его купить себе, пошли они, но не купили. Почему же не купили? Уже была ночь, уже не было продающих, и разо­шлось торжище. Не поленились они идти да­же в полночь, имели и деньги, чтобы купить, но не нашли продающих и возвратились пу­стыми. И по справедливости они были от­вергнуты Женихом, ибо прежде, днем, они не позаботились купить елея.

Кто не знает толкования этой притчи? День означает настоящую жизнь, как говори­лось и прежде, ночь — смерть, Жених — Бог, девы — души, елей — добрые дела. Мудрые девы означают заботящихся о своем спасении и заблаговременно приобретающих елей доб­рых дел. Неразумные же означают нерадивых и откладывающих покаяние до ночи, то есть до кончины своей. Они имеют деньги, то есть свои богатства, и думают про себя: «Сделаю при кончине моей многие милостыни, и про­стятся грехи мои, ибо пишется: «Милостыня грехи очищает», и еще: «Дадите милостыню, и все вам простится» (Сир.3, 1). Но что знаешь ты, человек? Получишь ли ты при кончине твоей то время, в которое ты мог бы устроить милостыню? Найдешь ли ты продающих, то есть помогающих тебе? Если же и сделаешь многие милостыни, то уверен ли ты, что ими тогда умилостивишь Бога?

Когда прегордый царь Навуходоносор, сильно прогневавший Бога и вызвавший Его ко мщению, увидел во сне великий дуб, образ своей высоты, и услышал голос: «Посеките дуб», — тогда святой пророк Даниил, толкуя ему этот сон и объясняя, что на нем исполнится то посечение, советует ему, говоря: «Грехи твои милостыней очисти и неправды твои милосер­дием к бедным, может быть, милостив будет к грехам твоим Бог?» (Дан.4, 24). Мы же рассмо­трим только одно слово «может быть»: «Мо­жет быть, милостив будет Бог».

Слово «может быть» — это слово сомне­ния, будет ли то, или не будет? Будет ли мило­стив Бог, или не будет? Посмотрим: святой муж пророк Даниил дает совет Навуходоно­сору очистить грехи милостынями, но о про­шении грехов он говорит как о неизвестном, сомнительном, ибо говорит: «может быть. Может быть, милостив будет Бог». Хорош со­вет пророческий, но надежда на спасение не­определенна, и удивительно, как пророк, провидевший будущее, не провидел ясно, ми­лостив ли будет Бог к Навуходоносоровым грехам: «Дай милостыню, и ты, быть может, спасешься». Почему «может быть!» Потому, что ты прежде времени не позаботился о своих грехах и не дал милостыню, но сделаешь это уже при посечении твоем, потому-то и сомне­ние есть: «может быть».

Если же пророк не знал о том, будет ли принята милостыня Навуходоносорова при кончине его, то как ты, не будучи ни святым мужем, ни пророком и не заботясь о своем спасении, как, говорю, ты можешь быть уве­рен, что при кончине твоей сотворишь мило­стыню, что эта милостыня твоя будет принята и что ты сподобишься прощения? Делайте, пока есть день, пока вы здоровы и в состоя­нии. Когда же склонится день жизни, постиг­нет вас смертная ночь, и изнеможете и телом, и духом, тогда не мечтайте сделать что-либо доброе, согласно словам Господа: «Приходит ночь, когда никто не может делать».

Найдя в Иаире образ такого нерадения, я не хвалю нерадения, но ублажаю его заботу о дочери (хотя и позднюю), чтобы она была возвращена к жизни. Себе же и всем советую не опаздывать, но, пока есть достаточно вре­мени, заботиться о душах наших, чтобы мы воскресли от греховной смерти к добродетель­ной жизни, и всякого увещеваю следующими словами Сираха: «Не медли обратиться ко Гос­поду и не отлагай на другой день: ибо внезапно прольется гнев Господень, и во время мести по­гибнешь» (Сир. 5, 8-9). Не говори: «Я согре­шил, и что мне было? Господь ведь долготер­пелив». Не будь без страха за очищение и не говори: «Щедрость Его велика; она очистит множество грехов моих». Знай, что у Него есть и милость, и гнев, и что ярость Его про­явится на грешниках.

О Господи! Не обличи же нас яростью Тво­ей и не накажи нас гневом Твоим (ср. Пс. 6, 2). Ты Сам дай нам возможность покаяться Тебе прежде кончины. Аминь.

50. Поучение в неделю 27-ю о жене скорченной (поучение на Евангелие от Луки 13, 10-17 и о зависти)

Прелюбезный мой слушатель!

Я — гость в этом вашем богоспасаемом го­роде. А гость в том случае приятен, если он с гостинцем. Не без гостинца поэтому и мне подобает явиться пред вашим обществом. Но так как я облечен в духовный сан, то духов­ный приношу и гостинец, а гостинец этот — Божие слово, бренными моими устами проповедуемое.

Слово «гостинец» имеет двоякое значе­ние. Во-первых, оно означает дар, приноси­мый господину от гостя, а во-вторых, гости­нец означает утоптанную дорогу, широкий путь. Слово Божие является с обоими теми значениями: оно есть и подарок, и дорога.

Оно есть подарок, превосходящий золо­то и дорогие камни, по словам Давида: «Я возлюбил заповеди Твои более золота и топаза» (Пс.118,127). Топаз — это драгоценный ка­мень, также и золото не дешево, а святой Да­вид выше золота и дорогого топаза почитает Божие слово: «Более золота и топаза».

Слово Божие является и дорогою: «По пу­ти, — говорится, — заповедей Твоих я шел» (Пс.118, 32). Ибо как дорога в город, так и слово Божие в царство небесное ведут как бы за руку. Утоптанная эта дорога, протоптали ее как многие святые трудами своими, так про­шли ее и многие грешники и грешницы, в ис­тинное покаяние пришедшие и достигшие небесного царства.

Принося этот мой гостинец — слово Бо­жие из нынешней евангельской истории, как подарок с утоптанной дороги, — я помыслил предложить вашей милости мою проповедь в давнем стиле, не упраздненном и нынешним веком, в стиле древних Святых Отцов, в стиле гомилетическом (произнесения проповедей), — при «Господнем содейст­вии и подкреплении слова» (Мк.16, 20); а ми­лость ваша да примет ее любовно с внима­тельным, а не тоскливым слушанием.

«Во время оно Иисус учил в одной из синагог в субботу» (Лк. 13, 10).

«Во время оно» — в какое время? В то, когда Господь наш, услышав страшную весть о га­лилеянах, кровь которых Пилат смешал с жертвами, по причине той вести с угрозой на­поминал грешникам о покаянии: «Если не по­каетесь, все так же погибнете» (Лк. 13, 3), — и вспомнил столп силоамский, на восемнад­цать человек упавший, присоединив также и притчу о бесплодной смоковнице, уготован­ной на посечение. В то время Он и женщину, в течение восемнадцати лет скорченную и до земли приклоненную (см. Лк.13,11), изобра­жающую грешника, склонного к земным пристрастиям, исцеляет, дабы тех самых грешников, в злобах застарелых, привлечь к восстанию и покаянию.

«Во время оно», то есть в день праздничный, субботний, когда иудеи сходились на своих собраниях, а Христос Господь, придя туда же, распространял Свое святое учение, стала пред Его взором скорченная женщина. «Она не мог­ла выпрямиться». Застарелая болезнь восем­надцать лет не могла быть вылечена никаки­ми средствами. «Не могла выпрямиться» — это служит ясным показанием того, что кто с ка­ким грехом свыкнется и грех станет для него привычным, тот не скоро от своего злого обычая может отстать и прийти к праведному покаянию.

Святой пророк Иеремия, обличая склон­ность иудеев к бахвальству и нечистотам, приравнивает их к черному эфиопу и пестрой рыси. Как, говорит, черный эфиоп не может стать белым, а рысь не может шерсть свою сменить, так и от вас, застарелых в ваших зло­деяниях, добра ожидать не приходится: «Если может ефиоп переменить кожу свою или рысь шерсть свою, (тогда) и вы можете благотво­рить, ибо вы привыкли делать зло» (Иер. 13, 23). Вы уже издавна научились злу. Поэтому из вас не может быть правды, как из ефиопа — Анге­ла, а из рыси — агнца, ибо от часто повторяе­мого греха рождается привычка, от привычки рождается потребность, как бы самая естест­венная и сильная необходимость грешить, без чего и жить невозможно. От такой потребно­сти происходит невозможность покинуть грех, «невозможно выпрямиться». От невозможности рождается отчаяние, от отчаяния — вечная погибель.

Из таких и столь великих и страшных ла­биринтов застарелому в грехах грешнику вы­браться о как трудно! Но не скажу, что невоз­можно. Вот мы имеем так много примеров по­каяния: блудницу, разбойника и иных, почему я и говорю, что трудно, но не невозможно.

Греховная привычка — это тяжкая неволя, как говорит апостол: «Если же делаю то, чего не хочу, то соглашаюсь с законом, что он добр, а потому уже не я делаю то, но живущий во мне грех» (Рим. 7, 16-17), — то есть обычный грех, избравший меня как бы домом для своего обитания. Привычка — это мрачная темница с цепями и оковами; и как нелегко кому-либо из тяжкой неволи, из темницы, из оков вы­браться и убежать на волю, так и грешнику трудно выпутаться из греховных привычек. Таково значение нынешних евангельских слов о женщине скорченной: «Она не могла вы­прямиться».

Если бы когда-либо такой грешник, со­крушив те тяжкие оковы своей привычки и сбросив со своей шеи ярмо той неволи, вдруг поднялся бы от своей давней склонности ко греху, вдруг покинул бы греховные прелести и весь от всей души и сердца искренно обра­тился ко святому истинному покаянию, уже более не возвращаясь к прежним своим гре­хам, как свинья в грязь, — то что вы бы дума­ли о таком человеке? Поистине, он был бы достоин и у Бога похвалы, притом не иной, а только той, какой удостоены и самые вели­кие святые. А то что это верно, — мы знаем.

«Иисус, увидев ее, подозвал и сказал ей: «Женщина! Ты освобождаешься от недуга тво­его»» (Лк. 13, 12).

«Иисус, увидев ее», — значит, она была пред глазами Христа Спасителя, хотя и стояла вда­ли. Вдали настолько, что ее необходимо было призвать голосом, — «подозвал». Стояла она, однако, таким образом, чтобы ее легко бы могли видеть телесные очи Христа, так как Божест­венные очи всюду ее видели.

Тут для нас урок: если мы хотим, чтобы на нас милостиво взглянул Господь наш Своими милосердными очами и исцелил нашу душев­ную скорченность, то мы сами должны при­ходить пред Его очи и стоять, чтобы Он нас видел. В противном же случае, когда мы где-либо далеко будем от Его очей, то как нас увидит? А затем, как же Он над нами умило­сердится, не видя нашего несчастья? Или ты скажешь, что Бог — Существо всевидящее, как говорит Давид: «Стезю мою и путь мой Ты исследовал и все пути мои Ты предвидел» (Пс.138, 3); зачем же нам самим становиться пред очами Божиими, когда Бог нас всюду видит?

Отвечаю. Господь Бог обладает двояким взором: весьма проницательным и очень как бы недальновидным. Он весьма проницате­лен, например, по Своему всемогуществу и всеведению: если бы ты удалился на край све­та, если бы ты замкнулся среди наитолстей­ших стен в наитемнейших комнатах, если бы ты скрыл себя в самых глубоких пещерах, ямах, хотя бы под саму землю, — то всюду те­бя увидит всевидящее око Божие. Так говорит Сирах: «Очи Господа намного светлее солнца, проницающие все пути человеческие и смотря­щие в тайные места» (Сир. 23, 27—78). Поэто­му все, что человек сделает, или же еще толь­ко подумает сделать, то уже Бог знает, видит. Прежде, чем что-либо будет сделано, это уже все известно Ему: «Неоконченное мое видели очи Твои» (Пс.138, 16). Это — проницательный взгляд Божий.

Бывает иногда также, что Господь Бог смотрит как бы весьма непроницательным взглядом. Обычно, обознаешься, на кого по­хож, а затем присматриваешься, оборачива­ясь, а невидение и есть незнание. Обратились некоторые лица к Господу: «Господи! Господи! Не от Твоего ли имени мы пророчествовали? И не Твоим ли именем бесов изгоняли?» А Господь им что в ответ? «Не знаю вас», не знаю вас; раз не знает, то верно не видал их. Если бы видел когда-либо их, то наверное знал бы их. Они, правда, утверждают: «Мы ели и пили пред Тобою, и на улицах наших учил Ты». Но Он сказал: «Гово­рю вам: не знаю вас, откуда вы; отойдите от Меня» (Лк.13,26-27). Отметим здесь как бы недальновидный взгляд Господень: «Ели, — го­ворят, — и пили пред Тобою», — а Он их не ви­дел и не знает.

Что же это такое, что Всеведущий и Все­видящий тех людей не знает, не видит? Попы­таемся разъяснить: Не знает свет тьмы, и если бы свет проник во тьму, то тьма не была бы тьмою, но просветилась бы светом. Темноты греховной были преисполнены те люди и по­этому хотя телом они тут же были пред очами Христовыми, однако сердце их помраченное, ум их потемненный далеко отстоят от Христа. В силу этого Христос не видел, не глядел на них Своими милосердными, прелюбезными, человеколюбивыми очами; и поэтому-то Он их не знает, как бы не видал их: «Познал Господь Своих», — говорит апостол (2 Тим. 2, 19). Толь­ко тех знает Господь, которые Ему принадле­жат, а которые чужие, тех Он не знает: «Не знаю вас, откуда вы».

Кто же для Него свой и кто чужой? Несо­мненно, тот Его, кто близок к Нему, а кто да­лек от Него, тот чужой, тот не Его, погибший тот: «Удаляющиеся, — говорится, — от Тебя по­гибнут» (Пс.72, 27). Только тех Господь видит человеколюбивыми очами, кто приближается к Нему своим сердцем, а далеко отстоящих, с блудным сыном удаляющихся на страну дале­че (Лк. 15,13), хотя и видит всевидящим оком грехи их, однако Он человеколюбивыми и милосердными очами на них не взглянет и как бы не замечает. Истинность этого под­тверди нам ты, святой Давид!

Давид, описывая то, как Господь Бог ста­новится близким к Своим угодникам и пра­ведникам и как Он ставит Себя далеко, скажу, от грешников, — повествует, что Он на пра­ведных смотрит с любовью Своими очами, а к грешнику оборачивается как бы лицом без очей: «Очи Господа обращены к праведным, и уши Его — к молитве их, лицо же Господне против делающих зло, дабы истребить с земли память о них» (Пс.33, 16-17).

Смотри, на кого взирают человеколюби­вые очи Господни? На праведных. А к греш­никам, и грешникам не кающимся, Он обо­рачивает Свое лицо, и лицо строгое, истреб­ляющее грешников, так что Давид об очах не упоминает — как бы лицо без очей: как спра­ведливость, имеющая завязанными свои очи, беспристрастная, не милосердствующая, строгая.

Таково разъяснение наше о недальновид­ном взоре милосердных очей Христовых, ко­торыми Он только близких, говорю, только праведных видит, а далеких, то есть грешни­ков, не видит. Если же Он и обращает Свое лицо к ним на их же горесть, «чтобы истребить» их, то лицо без очей, т.е. без милосердия, без пристрастия, без человеколюбия.

Конечно, нам самим необходимо показы­ваться, то есть приближаться к Богу, чтобы Он нас видел человеколюбивыми Своими очами: «Приблизьтесь, — говорится, — к Богу, и Он при­близится к вам». И хотя мы — темнота из-за множества грехов наших, однако когда с Ним, Светом, сблизимся, то будем иметь светлый образ: «Приступите к Нему и просветитесь» (Пс.33,6). Как же с Ним сблизиться? Как стать пред Его человеколюбными очами? Не телесными ногами, но покаянным сердцем, умиленным духом и умом богомысленным, то есть мы должны иметь Его всегда пред ум­ными нашими очами, а себя представлять пред всевидящим и человеколюбивым Его оком.

Припомним святого пророка Илию. Он, говоря с израильским царем Ахавом, произ­носит такие слова: «Жив Господь Бог Израилев, пред Которым я стою» (3 Цар. 17, 1). То же го­ворит он и в беседе со старшим царским слу­гой Авдием: «Жив Господь Сил, пред Которым я стою» (3Цар. 18, 15).

Может быть, кто-либо скажет: «Святой пророк Илия, что же ты говоришь? Осмот­рись, где ты находишься? Ведь ты-то стоишь не на небе, а на земле. Не пред величием Божиим, но пред величием царя израильского Ахава».

Что же пророк в ответ? Стою, говорит, пред Богом: «Жив Господь, пред Которым я стою», то есть, хотя телом я на земле и предстою пред лицом земного царя, но ум мой, мысль моя, сердце мое предстоит Самому Богу, сущему на небесах и на херувимских престолах почива­ющему.

О богомысленный ум, о боголюбивое сердце, о высокая мысль, которая и в люд­ском обиходе, и в общественных делах и на пядь от Бога не отступает и тут же Ему пред­стоит, так говоря в уме: «Я стою пред Богом, пред Его всевидящими очами, и непристойно, мне делать или говорить что-либо иное, что не угодно при Божьем присутствии».

Ничто не может удержать человека от злых дел полезнее, чем непрестанная память о присутствии Божием, умное Богу предстояние. Точно так же и наоборот, ничто так не распускает человека на все злодеяния, как не­памятование о Божием присутствии.

Умное предстояние Богу, Божеское при­сутствие — это та мощная Божия рука, кото­рая держит человека, чтобы он не упал: «Всегда я видел, — говорит Давид, — Господа моего пред собою, чтобы не поколебаться» (Пс.15, 8). А когда кто добровольно, сам из рук Божиих вырывается (говорю о забвении присутствия Божия), тот так глубоко падает, что едва ли когда сможет встать: «Пали все делающие безза­коние, отринуты были и не смогут встать» (Пс.35, 13). Пример этого — жезл Моисеев.

Стоит раз святой пророк Моисей пред Бо­гом. Спрашивает его Бог: «Моисей, что это в руке твоей?» «Жезл, Господи, — отвечает Мо­исей, — посох». «И сказал ему Господь: «Брось его на землю», — и бросил Моисей жезл свой на землю, и превратился жезл в змия, и отбежал Моисей от него» (Исх.4,2—4). Стой, Моисей, не отступай ни на шаг! Это — посох твой, жезл твой! «О нет, — говорит, — пока был в моих руках, то был посох, жезл, а как выпал из рук, и вот он не посох, не подпора, но гади­на ядовитая, «превратился жезл в змия», и чтобы он не ужалил, необходимо от него убегать».

Точно так же и человек грешный, пока он умом предстоит Богу, пока как руки при­держивается присутствия Божия, до тех пор он жезл, и жезл, могущий прорастать и при­носить плоды. А как только из рук Божиих (от памятования присутствия Божия) выпа­дет, то тотчас становится как бы змием, и обычай в нем змеиный. И убегать от его со­общества необходимо, чтобы не заразил он своим ядом, ибо «со строптивым развратишь­ся» (Притч. 13, 21).

Присутствие же Божие и из змия доброго человека может сделать. «Ну, Моисей, не бой­ся этого змия, — говорит Господь, — протяни руку и возьми его за хвост!» «И простер Моисей руку, и взял его, и стал (змий) снова жезлом в руке его». И змий, как только он прикоснулся к рукам Моисеевым, тотчас стал тем же посо­хом. И змеенравный человек, как только по­падет в руки присутствия Божия, теряет свой змеиный нрав и яд и проникается праведническим добронравием.

Жить в присутствии Божием — значит жить в Самом Боге. А живущий в Боге делает­ся как бы из человека богом, и таковым при­личествует сказанное Давидом: «Я сказал: вы — боги» (Пс.81,6). Бог назван в Святом Писании огнем: «Бог наш Огонь» (Евр.12, 29). А чему по­добен ожесточенный грешник? Он — как ка­мень или железо, тяжкосердый, каменносердечный. Огонь по природе горяч, а камень и железо по природе холодны, ледяные. Брось камень или железо в огнь, и тотчас увидишь, что и камень и железо, оставив свою природ­ную холодность, набираются огненной силы, горячности, и сами превращаются как бы в огнь, краснеют огнем, как разженный уголь. Вынь из огня камень, вынь железо, откинь их от огня далеко, и уже через короткое время они теряют огненную силу и возвращаются к своей природной холодности, и хотя были по­добны раскаленным угольям, теперь снова стали как лед холодны.

Направь ум свой, человек, в присутствую­щего пред тобой Бога, превратись как бы в Бога, распались пламенем божественной любви, и ты позабудешь и отвыкнешь от гре­ховной холодности, и станешь ты одним из пламенноносных Серафимов. А как только ты отстранишь себя от Бога, удалишься умом твоим от Его присутствия, то ты тотчас же снова остынешь и из пламенного Серафима превратишься в лед.

Присутствия Божия неотступно придер­живаться я указываю каждому, как и самому себе. Присутствия Божия придерживаться, то есть всегда умом своим богомысленным пред Богом ставить себя и всю жизнь свою, все де­ла свои и слова, и мысли, говоря самому себе: пред Богом стою, лицо Божие присутствует предо мной, очи Божий на меня сморят; нель­зя мне, непристойно для меня пред всегда взирающими на меня очами Божиими сде­лать что-либо злое, или сказать что-либо гре­ховное, или помыслить что-либо недоброе: «Жив Господь, Которому предстою». А кто так себя в уме ставит пред Богом, тот, несомнен­но, приближается к Нему, и непременно при­зрит на него Господь милосердными и чело­веколюбивыми очами, призрит милостиво, как воззрел Он и на нынешнюю, упоминае­мую в Евангелии, жену. Призрит и призовет к Себе, «призовет в оправдание и святыню», исце­лив душевную немощь.

«Лицемер!» Почему ты, старейшина иудей­ского собрания, восстаешь против всемогуще­ства Божия? Рассмотрим это. Святой Злато­уст и святой Кирилл замечают в том старей­шине собрания иудейского зависть, так как он, под видом желания сохранить закон, из зависти отзывается гневно, порицая чудо, совершенное в субботу, и понося пред всеми добрую Христову славу. Так, святой Златоуст говорит: «Хорошо сказал ему Христос: «Лице­мер!» (Лк. 13, 15), — ибо тот старейшина имел лицо законохранителя, но ум его был полон коварства и зависти. Не тем он возмущается, что не соблюдается суббота, но тем, что про­славляется Христос, ибо не суббота ему важ­на, а важна ему чужая добрая слава, ибо про­славляется Христос».

Святой же Кирилл так говорит: «Старей­шина неблагодарного собрания как только увидел жену, от одного прикосновения Хрис­това выпрямившуюся и прославляющую Бо­жие величие, тотчас распалился завистью к славе Христовой и поносит чудо Господне, как бы заботясь только о соблюдении Субботы».

О, глупец безумный и несмысленный! Что за зло будет причинено субботе, если в суббо­ту совершаются Божий чудеса и прославляет­ся Бог? Ты должен быть благодарен, и низко поклониться Господу-Чудотворцу за то, что таким чудом Он прославил субботу и почтил твое собрание. Но зависть не умеет предпочи­тать полезное.

Вспомним здесь и другое Христово чудо, совершенное в субботу и описанное в Еван­гелии св. Матфея. Человек, имеющий сухую руку, в субботний день приступил к Господу в иудейском собрании. И сказал Господь тому человеку: «Протяни руку твою. И он протянул, и стала она здорова, как другая» (Мф.12, 10—13). Что же затем? «Фарисеи же, выйдя, име­ли совещание против Него, как бы погубить Его».

Над этими словами евангельского текста я духовным оком вижу святого Златоуста, си­дящего, задумавшегося и удивляющегося, и допытываюсь: служитель Божий, учитель церковный и высокий толкователь Священ­ного Писания! Скажи нам, чему ты так долго удивляешься: чуду ли Христову, или злости фарисейской? Правда, и в том, и в другом есть чему удивляться. Есть чему удивляться и в чудесной силе Христовой, одним словом врачующей от болезни: «Дивны дела Твои, Гос­поди!» Есть чему дивиться и в злостности фа­рисейской, как они для доброго и невинного Человека, ничего им злого не причинившего, но всем много благодетельствовавшего, гото­вят смерть: «Имели совещание против Него, как бы погубить Его» (Мф.12, 14).

Но Златоуст святой поясняет: «Ни тому и ни другому я не удивляюсь, ибо знаю о всемо­гуществе Христа, знаю издавна и о злобности иудеев, избивших пророков. Чему же я удив­люсь? А вот чему: вошел однажды Христос в иерусалимский храм и видит, — не то там торг, не то ярмарка. Нашел Он в храме продающих овец, волов и голубей, и сидящих торговцев, которые меняли деньги. Берет Он бич (см. Ин. 2, 15) и бьет им одного по плечам, другого по другой части тела; все бросились в разные стороны, толкая друг друга. Там досталось не одному фарисею, и саддукей там набрался го­ря, и убытку стало не мало, так как Христос рассыпал пенязи (монеты) (см. Мф.21, 12).

Что же за это Христу? Верно, фарисеи с саддукеями восстали против Него, а торговцы хотят свои убытки с лихвой восполнить? Все молчат, как ошеломленные, нет никого, кто хотя бы и полслова сказал; все, все это терпе­ливо перенесли и только стали допытываться: «Каким знамением докажешь Ты нам, что име­ешь власть так поступать?» (Ин.2,18). А когда Господь сотворил доброе дело, чудо, исцелил сухую руку, то те самые бунтуют, совещаются, как бы Его погубить. Били их — они не гнева­лись, молчали, а добро им сделали, болезнь излечили, — им то доброе дело даже горше ра­ны, и словно раненые они думают о мести, как бы погубить Его».

Фарисеи, что же у вас такое болит, когда Христос вам благодетельствует, слепца ваше­го просвещает, прокаженных очищает, сухих и скорченных исцеляет? Молчат фарисеи, а святой Златоуст обнажает их внутреннюю больную рану — зависть, которой они тяжко болеют, болеют сильнее, чем от нанесенных не только бичом, но хотя бы и мечом ран, и говорит так: «Иудеи, имея от Христа оказан­ные им благодеяния, клевещут на Христа и гонят Его, совещаясь убить Его. Но они тер­пят Его, когда Он их бичует и когда более все­го подобало бы гневаться. В это время они не обнаруживают никакого гнева и только спра­шивают: «Каким знамением докажешь Ты нам?» И далее присоединяет тот учитель с удивлени­ем: «Видишь зависть несказанную, как добрые дела Христовы, и иным являемые, побуждают иудеев на гнев и ярость».

О, правда, святой Златоуст, ты имеешь над чем задуматься в вышеуказанных евангель­ских словах, что биение не вызвало в иудеях гнева, а доброделание побудило их даже со­вещаться об убийстве. Чужая добрая форту­на, добрая слава является для завистливых наитягчайшей раной, и не так для них болез­ненна своя беда, свое несчастье, как чужое доброе и счастливое благополучие. Действи­тельно, для них пекло, когда они видят чужое счастье.

Среди богословов есть мнение, что посре­ди воздуха, между небом и землей, немало страдает нечистых духов, дьяволов, терпящих свою муку. Я допытываюсь: почему справед­ливая Божия кара, удалив их с неба, не вверг­ла их вниз, туда же с их князем Люцифером в подземные адские пропасти, чтобы там им низложенным терпеть муки? И что за муки бесов в воздухе? И более ли они отрадны, не­жели муки в самой геенне? Разъясняет мне это один из многих, знаменитый, но древний и благочестивый западный учитель: «Для то­го, —- говорит, —- некая часть бесов силою Божией в воздухе между небом и землей удер­жана, чтобы они видели и завидовали, и от зависти своей испытывали муки».

Что означают слова: «чтобы они видели и завидовали»? Смотрят воздушные духи на не­бо, откуда ниспали, и видят там на своем ме­сте в почете ангельском пророков, апостолов, мучеников, преподобных и праведных. О, как в зависти они снедаются, видят и завидуют, и самым завидыванием мучаются!

Когда же воздушные духи взглянут на зем­лю, расстилающуюся под ними, они видят на ней много благочестивых людей, богоугодно живущих, многих постников, девственников, чистых супружников, всех заслуживающих неба. О, как в зависти они терзаются, видят и завидуют, и самым завидыванием мучаются!

Когда же они видят бывших прежде вели­кими грешниками, которые через истинное покаяние уже воссели на небе, как, например, мытарь, блудница, разбойник, прп. Мария Египетская и другие, а равным образом когда они видят на земле великих грешников, кото­рые, однако, становятся уже на истинный путь, ведущий к Богу, избегают уготованных им вечных мук, огонь геенский гасят слезами и заслуживают небесное царство, — то что же тогда? Разумеется, что при виде всего этого воздушные духи охватываются завистью, ви­дят и завидуют, и от зависти своей мучаются. И не значительна ли в этом их мука? Поисти­не, она столь велика, что ни чуть не меньше огненной геенны. Писание говорит: «Жесто­ка, как ад, зависть, крылья ее как пламя огня, угль огненный пламя ее» (Песн. 8, 6). Зависть есть то же самое, что и самое пекло, что и са­мый огонь адский: Как ад зависть — видит и завидует, и в завидывании мучается.

Такой мукой от внутренней зависти му­чился и упомянутый ныне в Евангелии старей­шина иудейского собрания. Не сдержавшись, он вышел перед всеми и стал говорить народу, понося известное Христово чудо, которое нужно было бы хвалить и прославлять.

Не знаю, похвалит ли что доброе зависть? Будь пред Богом и пред людьми как золото, — зависть, худо о тебе отзываясь, смешает тебя с болотом. По своим добрым делам будь хоть солнцем — «так да просветится свет твой», — но зависть охарактеризует тебя как темноту. Будь хоть самим небесным Ангелом, — за­висть тебя и в ряду людей не поставит. Удались на край света, — зависть тебя и там догонит. Исправь свои крылья, полети и «вселись на край моря» (Пс.138, 9), — зависть тебя и летя­щего подстрелит, как стрелой, своим хульным словом, отнимающим от тебя твою славу. Ог­ради себя невинностью твоей, как щитом, — зависть, однако, ранит тебя, как мечом, своим уязвляющим языком.

Не напрасно св. Давид взывает к Богу: «Укрой меня от скопища лукавых, от собрания делающих неправду, которые изострили, как оружие, язык свой» (Пс. 63, 3-4). Иеронимов же перевод читает: «Которые изострили, как меч, язык свой».

Святой Давид! Не лучше ли было сказать так: «Враги мои изострили на меня мечи свои, приготовили копья, стрелы, оружие на меня верное припасли и хотят меня ранить, убить?» Но Давид говорит: «Изострили, как оружие, язык свой». Более, говорит, чем неприятельское оружие, страшны острые и злые людские язы­ки завистливых.

Умел тот царственный рыцарь мужествен­но стоять против неприятельского оружия, не страшны были ему в бою меч, стрела, копье, но злого языка он боялся, и потому-то он и ищет у Самого Бога защиты: «Укрой меня, Гос­поди, от скопища лукавых, которые изострили, как оружие, язык свой» (Пс.63, 3—4). Не стра­шен, говорит, мне Голиаф, иноплеменники-филистимляне для меня ничто, но злой язык людской, язык завистливых, язык лукавствую­щих дал мне знать о себе: укрой меня, Господи, от него, защити меня от сонма тех, которые изострили языки!

 не падай духом, знатный муж, не осла­бевай в своих подвигах, не малодушествуй в своем изменившемся счастье! Те воображае­мые мечи, говорю о языках завистливых, вонзятся в их сердца, чтобы они видели и за­видовали, и в самой зависти мучились, и да постыдятся они, как и нынешние завистники Христовы, о которых говорит Евангелие: «се противившиеся Ему стыдились; и весь народ радовался о всех славных делах Его»(Лк. 13, 17).

Радуемся и мы о Тебе, Господе нашем, и молим Твою благость, Христе Спасителю наш: покрой нас и от сонма, и от оружия ви­димых и невидимых врагов наших во все дни жизни нашей, уврачуй наши душевные и теле­сные недуги, и вечного наследия угодивших Тебе не лиши нас. Аминь.

51. Поучение в неделю 27-ю по Пятидесятнице («Там была женщина, восемнад­цать лет имевшая духа немощи» (Лк. 13, 11))

В настоящее время зимы, щадя вас, слу­шатели мои, и себя от мороза, я возьму не многие слова из прочитанного ныне на Ли­тургии Евангелия, но только одно слово: «Женщина, имевшая духа немощи», — и тотчас спрашиваю, что это значит: «имевшая»? Какое значение этого слова? Почему евангелист не сказал и не написал: «Женщина, страждущая духом немощи», но «имевшая духа немощи»?

По нашему мнению, было бы приличнее сказать «страждущая», чем «имевшая», ибо обыкновенно всякому свойственно страдать какой-либо болезнью, а не только иметь. Здесь же из этого евангельского слова видно, что женщина не страдала духом недуга, но только имела, была «имевшая», а не стражду­щая. Нет ли здесь какой-либо тайны? Поис­тине есть. Какая же это тайна, мы поищем для нашей пользы в нынешней беседе.

Святой Григорий, папа Римский, ту еван­гельскую женщину считает образом грешной души, сильно склонной к земным пристрасти­ям. С ним согласен и блаженный Феофилакт, архиепископ Болгарский, говорящий так: «Эти слова следует принимать и в отношении внутреннего человека, потому что сгорблена и душа, когда она смотрит только на земные печали и не помышляет ни о чем небесном или Божественном».

Поскольку же та женщина является обра­зом такой души, то и сказанное о ней «имев­шая», а не страждущая, изображает нечто осо­бенное в грешнике. Что же именно такое? Изображает и указывает некий, бывающий со всеми, но не всем знакомый, душевный недо­статок, называемый нечувствительностью или безболезненностью, который святой Ио­анн Лествичник описывает так: «Нечувстви­тельность, бывающая как при телах, так и при душах, — это чувство, делающееся омертве­лым от долговременного недуга (греховного) и от нерадения; безболезненность же — это утвердившееся привычкой нерадение, это уязвляющая мысль, сеть усердия неведение умиления, пугало мужества, дверь отчаяния, мать забывчивости, потеря страха».

Мы же, проще разъясняя это, скажем так: нечувствительность или безболезненность душевная — это сердечное окаменение, про­исходящее от долговременного греховного обычая. Как не болит камень, когда его секут или бьют, так окаменелый грешник, болея душой, не чувствует, имея злую совесть, не болеет сердцем, в своих греховных язвах не чувствует боли, сам не знает своей беды, не думает о своей погибели и не боится осужде­ния во ад. Он имеет тяжкие грехи, но не стра­дает совестью, не следит за собой, как будто это не он, как будто у него не будет потребо­ван отчет в его беззакониях, как будто минует его Страшный Суд, грозное испытание, огонь неугасимый, червь неусыпающий и вечная погибель: он «имеет», но не «страдает».

Крайнее окаменение, омертвение, нечув­ствительность и безболезненность заключа­ются в том, что кто-либо имеет великую смертельную язву, но не ощущает болезни. Последнее же безумие заключается в том, чтобы падать в яму, в пропасть, и не знать это­го своего падения, не смотреть на него и не бояться. Это похоже на пьяницу, безмерно упивающегося, который не понимает, что с ним делается, бьют ли его, или он сам, упав, убился и ушибся, и не помнит он, как смеют­ся над ним. Ничего этого он не вспоминает наутро, как указал в пьяном человеке еще Приточиик, говоря так: «Били меня, и мне не было больно, ругали меня, я же не чувствовал» (Притч. 23, 35).

Поистине, то же происходит и с окамене­лым, бесчувственным грешником. Часто упиваясь плотскими житейскими сластями и страстями, как неким сладким, но полным « смертоносного яда питьем, он врагом своим, обычаем своим злым, врагом домашних — телом своим, часто и тяжко ранится, ранится как бы мечом, копьем или стрелой дел грехов­ных, но болезни в душе своей, в совести сво­ей, он не ощущает. «Били меня, — говорит, — и мне не было больно». Надругаются невидимо над ним бесы и смеются, видя его скверные дела, а он не только не знает об этом, но даже и по­думать об этом не хочет: «Ругали меня, — гово­рит, — я же не чувствовал».

Долготерпеливый Бог, не погубляющий грешника с беззакониями его, иногда милос­тиво наказывает его, отечески бия наказани­ями, огнем, голодом, войнами, телесными болезнями и другими какими-либо попускае­мыми бедствиями, чтобы грешник познал свой грех и пришел в чувство, но он пребыва­ет исключительно в бесчувствии и нерадении. «Били меня, — говорит, — и мне не было больно». Ругают его люди, соседи, видя его беззакон­ную жизнь, полную соблазнов, осуждают, смеются и плюют вслед, он же не беспокоит­ся и об этом: «Ругали меня, — говорит, — я же не чувствовал».

Ходит по следам его смерть, желая неча­янно посечь его; ходит вслед за ним дьявол, как лев рыкая, ища случая внезапно погло­тить его; открывает и ад огненный уста свои, чтобы уже пожрать; а ожесточившийся грешник, придя в глубину зол, пренебрегает всем этим, душа его не чует всего этого и не боится. Это и есть жена, «имевшая» недуг, но не «страждущая», это и есть душа, имеющая тяжкие грехи, но не чувствующая своей по­гибели.

Сердце человека, имеющего такой душев­ный недуг, в Святом Писании уподобляется камню и железной наковальне. Например, в книге Иова пишется так: «Сердце его не подвиг­нется, как камень, стоит же, как наковальня, непобедимо» (Иов. 41, 16).

Сердце — это камень и наковальня. Ка­мень тверд, но все же кое-как его можно со­крушить молотом или топором, а наковальню бей со всей силы молотом, бей сто раз, бей тысячу раз, но не сокрушишь. Хотя Святое Писание назвало сердце ожесточенного чело­века камнем, но после, как бы исправляя по­грешность, называет его наковальней: сердце человеческое — это камень, впрочем, нет, не камень, но тверже камня, тверже настолько же, как и наковальня.

О жесткость сердечная! О бесчувствен­ность душевная! Скорее камень сокрушишь, чем сердце, являющееся как бы наковальней! Не истина ли, что ожесточенное сердце твер­же камня? Послушаем. Десять израильских племен отторглись от скипетра Иудина, а Иеровоам, бывший прежде рабом Соломона, — и от Самого Бога. Он, сделавшись царем, уклонившись к идолопоклонству и привлекши к этому богомерзкому злу и людей с собой, поставил в Вефиль золотых идолов и, создав им храм и каменный жертвенник, при­нес жертвы и устроил всенародный праздник (3 Цар. 12, 23) они отстали от идолобесия и обратились к своему Богу изведшему их из Египта. Пришел человек Божий, пророк, в Вефиль в тот самый богомерзкий праздник, когда царь, стоя в идольском храме у жерт­венника, приносил жертвы. Пророк, войдя в тот храм и став пред каменным жертвенни­ком, возопил к жертвеннику словом Господ­ним, говоря: «Алтарь, алтарь, — так говорит Господь, — вот, сын рождается дому Давидову, Иосия имя ему, который принесет в жертву священников, совершающих ныне жертвопри­ношение на тебе» (3Цар 13, 2).

Святой пророк Божий! Почему ты ничего не говоришь ни царю, ни людям, к которым ты послан от Бога, но обращаешься к бездуш­ному жертвеннику, бесчувственному камню? Обрати твое лицо к царю, возопи к нему и к тем, кто с ним, обличи их заблуждение, за­прети им словом Божиим, устраши их местью Божией. А жертвенник каменный, будучи бездушным, как может тебя послушать или что может ответить? Однако же пророк гово­рит не царю и не народу, но бесчувственному камню, жертвеннику: «Алтарь, алтарь, — так говорит Господь». Почему так? А потому, что пророк Божий, как прозорливый, видел, что сердца человеческие тверже камня, и хорошо знал, что его скорее услышит каменный жертвенник, нежели люди своими ожесто­ченными сердцами.

Когда пророк Божий пришел на тот скверный праздник, то ясно увидел дела всех: одни пируют и упиваются, пьют и едят идоложертвенное, другие пляшут с тимпанами и органами, третьи сквернословят и заливаются смехом, четвертые открыто совершают сквер­ные и беззаконные дела по уставу идолопо­клоннического праздника, пятые, указывая перстом на идолов, восклицают: «Вот твои боги, Израиль, выведшие тебя из Египта». Видя все это, пророк сказал себе: напрасно я буду говорить этим людям, не послушают они слов Божиих и моих и не поверят мне, что я послан к ним от Бога. Что же мне делать? Скажу я камню, скажу бездушному жертвен­нику, — он скорее послушает меня. И возо­пил, говоря: «Алтаръ, алтарь, — так говорит Господь».

Что же, услышал ли пророка жертвенник? Услышал, развалился жертвенник, и пролил­ся с жертвенника тук жертв (см. 3 Цар. 13, 5). Каменный жертвенник в ответ на пророче­ское слово распался пополам, а царь что? Царь простер свою руку от жертвенника, говоря: «Возьмите его, и вот высохла рука его» (3Цар. 13, 4).

Слышите ли, что делается? Камень, послушав, сокрушился, а сердце Иеровоамово не сокрушилось.

О сердце, грешническое сердце! О ожесто­чение бесчувственной души! Твердость ка­менная — ничто в сравнении с твоим окаме­нением, сердце, твердейшее камня!

Великий пророк Моисей для того, чтобы написать на каменных скрижалях произноси­мый Божиими устами закон, сорок дней тру­дился на горе, постясь (см. Исх. 34, 28). Когда же он хотел написать тот же закон на сердцах человеческих, то сорок лет трудился (см. Числ. 32, 13; Нав. 5, 6), ходя с ними по пусты­не, уча, увещевая, наставляя и показывая им пример и словом, и делом, и все-таки мало что успел. Мало было принявших закон Бо­жий в сердце свое, много больше не приняло его, хотя слухом и слушали, но сердцем не внимали, почему и погибли, наказанные гне­вом Божиим, как говорит Псаломник: «И убил очень многих из них» (Пс.77, 1). Удобнее было на каменных досках писать закон Божий, не­жели на плотских сердцах.

Когда Господь наш славно входил в Иеру­салим, когда отроки взывали «осанна», учени­ки же, радуясь, громогласно восклицали: «Бла­гословен грядущий, — тогда некоторые фарисеи из среды народа сказали Ему: «Учитель! Запре­ти ученикам Твоим». Но Он сказал им в ответ: «Сказываю вам, что если они умолкнут, то камни возопиют» (Лк. 19, 38—40).

Умолкли ученики, когда приблизились страдания Господни: «Тогда все ученики, оставив Его, бежали» (Мф.26, 56), и что же, сбылось ли сказанное слово Божие: «Камни возопиют» (Мф.27, 51—53)? Поистине, издали свой глас камни в то время, когда мертвецы, вставшие из каменных гробов, из недр земных, «вошли во святый град и явились многим» (Мф.27, 53).

Мы же внемлем тому, что камни распада­лись и сокрушались, а сердца окаменелых распинателей не только не пришли в сокру­шение, но даже еще более ожесточались. Ожесточались, ибо вместо соболезнования и раскаяния радовались об исполнении своей злобы и насмехались, кивая своими головами. Ожесточались, ибо запечатали гроб и приста­вили стражу. Ожесточались, ибо дали воинам золото, чтобы те не славили Воскресения Христова. Смотря на сокрушение камней и открытие гроба не человеческими, но ангель­скими руками, и ясно видя истину, они не пришли в чувство, не сокрушились своими сердцами: «Тверже камня сердце, крепче камня душевное нечувствие» (Иов. 4, 15).

Итак, сердце твое не камень, а наковаль­ня, которая тверже камня, согласно тому на­писанному: «Сердце его стоит, как наковальня непобедима». Наковальня у кузнеца целыми днями ударяется молотом, а сокрушается ли она? Никогда. Подобно тому и наше ожесто­ченное сердце бывает ударяемо многими не# вещественными, но мысленными молотами, но, однако оно не чувствует, как и наковальня.

Вот человек слышит в церкви, дома или где-либо в другом месте слова Божий читающие­ся, поющиеся и проповедуемые, — это есть молот, ударяющий в сердце, согласно слову Самого Господа, говорящего в Иеремиином пророчестве: «Разве слова Мои не подобны огню горящему и молоту, сокрушающему камни?» (Иер.23, 29). Однако же сердце не чувствует и не внимает, как наковальня.

Вот человек видит мертвеца, выносимого на погребение, или, идя мимо церкви, видит могилы мертвых, — это есть молот, ударяю­щий в сердце и звуком своим говорящий: «Помни смерть твою, и ты, не замедлив, бу­дешь во гробе, истлеешь и изъеденный червя­ми превратишься в прах». Но не умиляется сердце и не чувствует, как наковальня.

Святая вера говорит, что будет и воскресе­ние мертвых, и Суд Страшный, и воздаяние по делам, и вечное мучение грешников с бесами в огне неугасимом, — это есть молот, ударяю­щий в сердце и звуком своим говорящий: «Бойся, чтобы и ты не был осужден на муче­ния». Однако же не сокрушается страхом серд­це, не боится и не чувствует, как наковальня.

Божиим попущением человека за грехи постигают многие бедствия, напасти, смуще­ния, потеря друзей и чад, оскудение имущест­ва, — это есть молот, ударяющий в сердце и говорящий: «Приди в чувство, примирись с Богом, умилостиви гнев Его, справедливо движущийся на тебя». Однако сердце все бо­лее ожесточается и забывает Бога в своих пе­чалях: оно не чувствует, как наковальня.

Впадает ли кто в болезнь или в тяжкий ка­кой-либо недуг, — это есть молот, ударяющий в сердце и говорящий: «Покайся, кто знает, встанешь ли ты с одра болезни?» Однако и здесь нисколько не сокрушается сердце или же совсем мало сокрушается, ибо еще надеет­ся встать с одра болезни и снова насладиться мирскими сладостями, и таким образом не чувствует, как наковальня.

О жесткость наша, не сокрушаемая ника­ким молотом! Таково было сердце фараоново, которое было ударяемо казнями Божиими, как молотом, и не чувствовало. Господь Бог, желая вывести людей Своих, израильтян, из рабства египетского, послал к фараону вер­ных Своих рабов Моисея и Аарона сказать ему, чтобы он отпустил Божиих людей из Египта. Фараон же ответил: «Кто такой Бог Израилев? Кого я должен слушаться? Бога ва­шего не знаю, Израиля не отпущу» (Исх. 5, 2).

Прогневанный Бог казнит Египет ранами. Один царь-фараон согрешил, а все царство египетское терпит бедствия, принимает раны. Вот как тяжки грехи начальников, ибо навле­кают мстительную руку Божию не только на себя, но и на своих подчиненных.

Ударил Бог Египет как бы молотом, пер­вой казнью, обратив в кровь реки египетские; ударил второй казнью, наведя жаб: «Закипела земля их жабами» (Пс.104,30); ударил третьей, превратив в насекомых весь песок земной, — а сердце фараоново, ударяемое как наковальня молотом, сокрушается ли? Нисколько. Он го­ворит: «Бога вашего не знаю, Израиля не отпущу».

Ударил Бог Египтян, как молотом, четвер­той казнью, песьими мухами; ударил пятой, наведя мор на весь скот; ударил шестой, пора­зив всех египтян тайными струпьями, но сердце фараоново, ударяемое как молотом наковальня, не чувствует и ожесточается: «Бо­га не знаю, Израиля не отпущу».

Разгневанный Бог еще сильнее стал нака­зывать Египет ужаснейшими казнями: ударил седьмой казнью — огненным градом, как ве­ликим молотом; ударил восьмой, истребив всякий плод земной, наведя саранчу и гусе­ниц; ударил девятой казнью, наведя трех­дневную тьму, не просвещаемую никакими светильниками и огнем, но сердце фараоново остается в своем ожесточении, как наковаль­ня: «Бога не знаю, Израиля не отпущу».

Сокрушился было немного фараон деся­той казнью — смертью перворожденных, ког­да увидел внезапно умершего своего любимо­го первенца, и отпустил людей израильских, но, снова раскаявшись и ожесточившись, погнался вслед за ними, желая истребить ме­чом всех до единого. Доколе же, Господи, Ты будешь терпеть эту наковальню — жестокое, бесчувственное сердце фараоново? Брось его в воду. И погрузился фараон в Чермном море как олово или железо. О, жесткость бесчувст­венного сердца!

Пророк Захария, как бы исправляя выше­сказанное слово, написанное в книге Иова, в котором сердце названо камнем, называет его не простым камнем, но достойным, драго­ценным. Каким же? Адамантом, то есть алма­зом. Вот как он говорит: «Сердце свое сделали твердым, как адамант» (Зах. 7, 12).

Благодарим тебя, святой пророк, что ты не охулил сердца нашего, но назвал его ада­мантом, назвал драгоценным камнем, алма­зом. Ведь что выше и дороже для человека, чем его сердце? Им человек живет, оно первое при зачатии человеческом зачинается в мате­ринской утробе: других членов — головы, рук и ног еще нет, еще не выяснились, а сердце уже есть. Оно первое и жить начинает, и явля­ется для души как бы ложем и престолом, по­сему-то и сама природа внимательно охраня­ет сердце, как бы некое сокровище, сокрытое в недрах земных. Она сокрыла сердце внутри груди, чтобы не только рука человеческая не коснулась этого сокровища, но чтобы даже и око чье-либо не видело его. Посему и Пса­лом ник говорит: «Приступит человек, и сердце глубоко» сокрыто (Пс. 63, 7). Сердце — это со­кровище, сердце — это драгоценный бисер, сердце — это адамант, прекрасный алмаз.

Но скажи нам, святой пророк, с какой мыслью, с каким намерением ты называешь сердце наше алмазом, адамантом? Какое зна­чение в тех словах твоих? Внемлем, что гово­рит пророк Захария: «Сердце свое сделали твер­дым, как адамант, чтобы не слышать закона и слов, которые посылал Господь Сил Духом Сво­им через пророков» (Зах.7,12). Плохо, что серд­це — такой адамант, алмаз, ибо оно служит не украшением для души, но прогневляет Бога ожесточением и таким бесчувствием, что не слышит закона и слов Божиих. О горе такому окаянному адаманту, небогоугодному алмазу, бесчувственному нашему сердцу!

Почему же тот пророк назвал наше серд­це не другим каким-либо камнем, но именно адамантом? Потому, что во всей поднебес­ной нет ничего тверже адаманта. Среди бес­чувственных вещей всякий камень тверд, но молотом его можно сокрушить. Тверда нако­вальня, но раскалив ее огнем, ты можешь смягчить ее, как и прочее железо. Алмаз же не берет ни железо, ни огонь. Бей его моло­том, сколько можешь, он будет цел. Брось его в горнило, жги, сколько хочешь, он будет тверд, и ничто из самых жестких и твердых вещей не может смягчить его жесткости и твердости, кроме некоей одной очень малой и плохой вещи, о которой теперь некогда го­ворить. Святой же Захария, желая изъяснить твердость ожесточенного человеческого серд­ца, мыслит в себе: «Чему уподоблю сердце? Твердости ли всякого камня? Мало. Чему же? Адаманту, который тверже всех вещей. Пусть же оно зовется адамантом: «Сделали твердым, как адамант, сердце свое».

Каков же нрав того адамантового сердца, это описал некий Неотерик таким образом: «Окаменелое сердце — то, которое не чувст­вует самого себя, не понимает, не сокрушает­ся умилением, не смягчается благоговением, не умиляется молитвой, не боится угрозы, а ударяемое ожесточается еще больше, небла­годарно за благодеяния, недоверчиво в сове­тах, сурово на судах, бесстыдно в позорных делах и словах, бесчеловечно в человеческом, глупо в Божественном. Несмотря же на все это, оно гордо, как будто оно премудро, но прошедшее забывающее, за исключением злопамятства, о настоящем не заботящееся, о будущем не думающее. Говоря же вкратце, окаменелое сердце есть то, которое «ни Бога не боится, ни людей не стыдится» (Лк. 18, 2), ни погибели своей не ужасается».

Святой Иоанн Лествичник приводит же­сткость и окаменение бесчувственного сердца в образе некоего беседующего лица и говорит так: «Томитель и злодей, то есть бесчувствен­ность сердца, говорит: «Мои подчиненные смеются, видя мертвых; на молитве стоят окаменелые, жестокие, темные; стоя пред священной Трапезой, ничего не чувствуют; причащаясь Святых Даров, принимают как бы вкушение простого хлеба. Я смеюсь, видя плачущих, я привык убивать все рождающее­ся от любви Божией; я мать смеха; я питатель сна; я друг сытости; я сплетаюсь с неблагого­вением; когда же обличают меня, я не болею» (Слово 18).

Вот каков нрав алмазного сердца, вот ка­ков обычай ожесточенного сердца, вот какова природа окаменелого бесчувствия. В этом по­истине и заключается тайна того слова в ны­нешнем Евангелии «имевшая»: «Женщина, имев­шая духа немощи», — а не страждущая; — это душа, имеющая грехи и ужасные беззакония, но об этом не болезнующая, о покаянии не помышляющая, страха Божия не имеющая, смерти, Суда и геенны не боящаяся и погибе­ли своей не ужасающаяся.

Разобрав и поняв, слушатели мои, таковую тайну того слова, будем остерегаться такого ожесточения, сердечного окаменения, душев­ного бесчувствия, ибо имеющий такое сердце не получит небесного царства.

Толкователи Божественного Писания удивляются, почему в том городе, который явился в откровении святому Иоанну Бого­слову и который был создан из многих драго­ценных камней, почему в нем среди других драгоценностей не находится и не положен адамант? Есть там «яспис, сапфир, смарагд, аметист, хризолит» и прочие драгоценные камни (см. Откр. 21, 19—20), всего числом двенадцать; адаманта же, хотя он и драгоце­нен, среди них нет. Почему? Потому, что те камни служат образом или знаком различных богоугодных добродетелей: яспис — это образ мужества и крепости в вере, сапфир — богомышления, смарагд — девства, аметист — это знак смирения, хризолит — покаяния, прочие же изображают другие добродетели. А ада­мант что изображает собой, что означает? Он, как сказано, означает сердечное ожесточе­ние, потому-то адамант и не полагается меж­ду теми достойными камнями, из которых со­здан небесный город. Каменносердечие не числится между добродетелями, ибо оно не получит царства небесного.

Зная это, возлюбленные, не будем ожес­точать сердца наши леностью, нерадивостью и бесстрашием, не будем окаменевать бесчув­ствием! Святой Давид увещевает нас: «Ныне, если голос Его услышите» (то есть голос слова Божия), не ожесточите сердец ваших (Пс.94,7-8); не ожесточите, но умягчите, сокрушите умилением, страхом Божиим, покаянием.

Господи Боже! Ты Сам знаешь немощь на­шу, бесчувствие и окаменение наше, душев­ную нашу болезнь. Ты Сам и исцели тот наш недуг. Ведь кто может врачевать душу и серд­це, кроме Тебя единого, «создавшего сердца на­ши» (Пс.32, 15)? Отними же Ты от нас сердце каменное и вложи в нас сердце телесное (ср. Иез. 11, 19; 36, 26), чтобы слова Твои мы име­ли написанными не на каменных, но на теле­сных скрижалях сердца. Аминь.

52. Поучение 29-ю по Пятидесятнице («Встретили Его десять человек прокаженных, которые остано­вились вдали» (Лк. 17, 12))

Как в Египте, так и в Иудее существует много прокаженных; происходит же эта бо­лезнь от излишнего жара или солнечного зноя, который в тех странах бывает очень ве­лик, как говорит об этом Гален, начальник врачей и искуснейший исследователь челове­ческих немощей. Поэтому, когда Спаситель наш, Врач душ и телес, шел из Кесарии в Иу­дею, в Иерусалим, то Его встретил не один, но целых десять прокаженных, вместе просив­ших исцеления, как свидетельствует Еванге­лие: «Иисус Наставник! Помилуй нас» (Лк.17, 13). В этих прокаженных достойно рассуждения то, что говорит о них само Евангелие: «Оста­новились вдали» (Лк. 17, 12).

Почему они стали вдали? От кого они сто­яли далеко? Далеко стояли и от селения, в ко­торое входил Иисус, и от Самого Иисуса. Им нельзя было жить ни в городах, ни в селах, по причине проказной нечистоты. И ко Христу они не смели прикоснуться по причине той же великой нечистоты, как толкует блажен­ный Феофилакт эти евангельские слова, ибо закон повелевал прокаженных или терпящих какую-либо другую скверну отлучать от чис­тых, чтобы нечистые не оскверняли чистых. Господь так говорит Моисею: «Повели сынам Израилевым, да выгонят из стана всех прока­женных и прочих, да не осквернят станов сво­их, в которых Я пребываю» (Числ.5, 2—3).

Если так повелел Господь Бог отлучаться от прокаженных телом и не жить с ними, что­бы здоровые не получили от них поврежде­ния, то как возбраняет Господь общаться с те­ми, которые имеют проказу душевную, и как повелевает избегать их? И если чист и блажен тот, кто разлучен с прокаженными телом, но тем более блажен тот, кто душей разлучен с прокаженными, могущими повредить его. Об этом мы и побеседуем для прославления Вра­ча душевного и телесного и Его Преблагословенной Матери Марии, Девы Богородицы, нам же для пользы душевной.

Проказа душевная, то есть грех, весьма похожа на проказу телесную, и прокаженные душой подобны прокаженным телом, ибо как проказа лишает красоты телесной, бодрости и силы, как прокаженные оскверняют прикаса­ющихся к ним, гак и проказа душевная, то есть грех, лишает богоподобной красоты, то есть благодати Божией, и живущие с прока­женными бывают прокаженными душой. О них-то Дух Святой у Псаломника и говорит: «Со избранным избран будешь и со строптивым развратишься» (Пс.17, 27).

Пребывая с твердым в вере, ты утвердишь­ся в вере, общаясь же с неверующим, ты по­вредишь свою веру. Общаясь с воздержным, научишься воздержанию, а общаясь с тем, ко­му «бог — чрево» (Флп.3, 19), ты не возлюбишь воздержания, и омерзеет тебе святой пост. Имея согласие с чистым, ты возлюбишь ан­гельскую чистоту, прилепляясь же к нечисто­му, ты явишься сообщником его мерзости. «Прикасающийся к смоле испачкается, и имею­щий общение с гордым подобен ему будет» (Сир. 13, 1). Как муха или мотылек обжигаются, ле­тая около горящей свечи, как чистое зеркало получает налет, когда кто-либо дыхнет на не­го, так и снующие около злонравных загряз­няются и оскверняются.

Слабость или растление человеческой природы таково, что не злые от добрых вос­принимают добрые нравы, но добрые от злых заимствуют злые нравы. Если здоровые про­ходят между немощными, то не они передают здоровье немощным, но, наоборот, немощные передают свою немощь здоровым. Посмотри здоровыми очами на поврежденные очи, и ты не исцелишь их своим здоровым зрением, но для своих очей ты получишь вред. Пусти одну покрытую коростой овцу среди тысячи чис­тых, и эта одна не очистится от тысячи чис­тых, все же прочие воспримут заразу от одной. От гнилого яблока гниют прочие, гнилое же от целых не исцеляется. Один, имеющий мо­ровую язву, наносит вред городу и всей стра­не, а бесчисленные и безвредные, с которыми он смешается, не отнимут от него болезни.

То же происходит и с душевными немоща­ми. Злые передают свой яд злонравия добрым, от добрых же редко пользуются. Поэтому Святой Дух в Притчах Соломоновых говорит: «Сын, да не прельстят тебя люди нечестивые, не соглашайся, если будут склонять тебя, говоря: пойди с нами. Не ходи с ними в путь, держи же ногу твою от стези их: ибо ноги их ко злу бегут» (Притч. 1, 10-11, 15-16).

Почему возбраняешь, Дух Святой, сыну Твоему прилепляться к нечестивым? Чтобы он, прилепляясь к злым, не присоединился и к делам их. Посему-то и Моисей, когда по по­велению Божию хотел казнить непокорных и ропщущих людей — Дафана и Авирона, — он возгласил всему собранию людей, сколько их было: «Да не погибнете во всем грехе их» (Числ.16, 26). То же вопиет и Исайя: «Отступите, отсту­пите отсюда и к нечистому не прикасайтесь, выйдите из среды его» (Ис.52, 11). Почему же так повелевает Господь? «Чтобы прикасающи­еся к нечестивому не прикоснулись к нечисто­те его».

Есть чему удивляться, почему это милос­тивый Господь Бог, проводя людей израиль­ских в землю Ханаанскую, когда они уже при­шли к Иордану, сурово заповедал им погубить всех живущих в той земле, говоря: «Погубите всех живущих на земле; истребите стражу их, и всех идолов литых и изваянных их погубите, и все капища их разрушите; и столпы их да со­крушите, и дубравы их да посечете; если же не погубите живущих на земле вашей, то остав­шиеся из них будут терниями в очах ваших и язвами в ребрах ваших; и что Я вознамерился сотворить им, то сотворю вам» (Числ. 33, 52 и след.).

Почему же Милостивый Господь произ­нес такой жестокий указ о язычниках? Если Он так не любил язычников, то не лучше ли было бы предать их в рабство людям Своим израильским, чтобы израильтяне не научи­лись делам тех? «Если, — говорит, — не погуби­те, будут терниями в очах ваших», ибо смотря на них, вы соблазнитесь; «и язвами в ребрах ва­ших» будут не столько телесными, сколько ду­шевными. Потому и сказал: «Ту казнь, кото­рую Я для них уготовил, наведу на вас», что и сбылось, как говорит Псаломник: «И смеша­лись с язычниками, и научились делам их, и служили истуканам их: и было им это в соблазн» (Пс.105, 35-36).

Что же потом было? «И разгневался в ярос­ти Господь на народ Свой, и возгнушался насле­дием Своим, и предал их в руки врагов, и возоб­ладали ими ненавидящие их» (Пс.105, 34). Не захотели они истребить язычников, от кото­рых они соблазнились, и потому предал их Господь язычникам, согласно слову Своему: Если не погубите. По той же причине Господь воспретил сынам израильским сочетаться браком с иноплеменниками и неверующими, говоря во Второзаконии и в других местах так: «И не вступай в родство с ними, и дочери твоей не отдавай за сына его, и дочери его не бери за сына твоего: ибо отвратит сына твоего от Меня; и разгневается Господь гневом на вы и по­требит вскоре» (Втор. 7, 3—4).

Потому и святой Павел говорит Титу: «Ере­тика, после первого и второго вразумления, от­вращайся» (Тит. 3, 10). Святой же Иоанн даже в дом принять еретика и приветствовать его за­прещает, говоря: «Кто приходит к вам и не при­носит сего учения, того не принимайте в дом и не приветствуйте его. Ибо приветствующий его участвует в злых делах его» (2 Ин. 1, 10-11).

Разве общение с еретиком в том только нехорошо, чтобы принимать его в дом и при­ветствовать? Это плохо не само по себе, но по своим злым последствиям, то есть по пре­вращению, которое может быть худым, ибо слово их, как гангрена. Когда гангрена, по-нашему «антонов огонь», проникает в тело, то против нее нет никакого врачевания, кроме отсечения, ибо она переходит с одного члена в другой и так заражает все тело. Таковы и еретические слова. Апостол потому и повеле­вает избегать их, чтобы они не проникли в ум, как гангрена, и не приготовили для гееннского сожжения не только тело, но и душу. Что может быть более необходимо для человека, как не члены его? Что ему больше всего доро­го, как не члены его? Однако же Господь гово­рит: «Если же рука твоя или нога твоя соблазня­ет тебя, отсеки их и брось от себя, и если глаз твой соблазняет тебя, вырви его и брось от се­бя» (Мф.18, 8-9).

Этими словами Господь наш повелевает избегать всякой злой дружбы, всех злых слу­чаев и лиц, мест, чинов, от которых происхо­дит падение, если кто хочет наследовать жизнь вечную. Потому все богословы едино­гласно поучают, что не только тот согрешает, который самим делом впадает в грех, но и тот, который не избегает тех лиц, мест, дел и чи­нов, на которых и с которыми случается паде­ние, «ибо любящий беду впадет в нее», — говорит Иисус, сын Сирахов (Сир. 2, 25). Таким обра­зом, если бы кто и каялся, но не хотел бы уда­лить от себя случаев и поводов падения, то покаяние такое не истинно и не достойно разрешения.

Противоположные нравам и делам чело­веческим слова я читаю у премудрейшего природоведа Иисуса Сирахова, а именно: «Прежде смерти не хвали никого» (Сир. 11, 28). Как же не ублажать или не хвалить тех, кото­рые достойны того, которые живут богоугод­но, украшаются добрыми делами, творят ми­лостыню, хранят правду и сияют прочими до­бродетелями?

Сирах говорит: «Прежде смерти не хвали никого». Ну, а после смерти блажить ли, и ко­го? На это отвечает премудрейший Соломон: «Я похвалил всех умерших более живых» (Еккл.4, 2). Кто не может вместить в уме эти слова, то есть что прежде смерти не следует хвалить никого, а после смерти можно всех? Если бы кто повелел хвалить тех мертвых, которые хо­рошо пожили, хорошо и скончались, то еще можно было бы поверить. Но кто поверит, когда говорится: «Похвалил всех мертвых»? Но нельзя не верить. Говорит премудрейший Со­ломон, который испытал все в мире, который беспечально проводил жизнь во всякой рос­коши, во всяких богатствах и почестях, и ко­торый говорит о себе: «Все, что просили очи мои, не отнял от них, и не возбранил сердцу мо­ему наслаждаться всяким веселием, так что сердце мое возвеселилось во всяком деле моем» (Еккл.2, 2-3), — он-то и говорит: «Похвалил всех умерших».

Какая же причина того, что прежде смер­ти не подобает хвалить никого, а после смер­ти можно всякого? Об этом рассуждал святой Иоанн Златоуст не в одном своем слове. Он и указывает нам следующую причину, могущую послужить предложенной нашей беседе: «По­тому, — говорит он, — Иисус, сын Сирахов не повелевает ублажать прежде смерти никого, хотя бы и наилучшего, что прежде смерти и наилучший не отлучен от злого содружества, от случаев к падению, от места соблазнов и преткновения. Ведь если и есть где-либо мно­го прокаженных, могущих кого-либо повре­дить своей проказой, если есть много сетей дьявольских, то больше всего их в мире. Гово­рит всякому живущему Иисус, сын Сирахов: «Познай, что посреди сетей находишься и по зуб­цам городских стен ходишь» (Сир. 9, 18).

«Не думай, — говорит, — всякий живущий в мире сем, что ты живешь посреди твоего до­ма, посреди рабов твоих, посреди друзей тво­их, посреди богатств, посреди почестей и т.д. Не посреди всего этого, но «посреди сетей на­ходишься», ибо и в доме твоем есть сети на уловление души твоей, и посреди друзей со­блазны, и посреди рабов преткновения, и на высокой чести место к падению: «Посреди се­тей находишься». Как пловца, хотя бы и хоро­шо плавающего, не хвалят прежде, чем он достигнет берега, и как волнуемые посреди моря подвергаются многим переменам, ибо по временам они высоко возносятся волнами, а по временам погружаются в глубину, как го­ворит Псаломник: «Восходят до небес и нисхо­дят до бездн» (Пс.106, 26), — так точно и пла­вающие в море мира сего: одни возносятся высоко счастливыми ветрами благополучия и впадают в гордость, как в сеть, другие же глу­боко погружаются противными ветрами бла­гополучия, но и там находят сеть нетерпения, хуления на Бога: «Познай, что посреди сетей находишься».

Придет кто на улицу, на площадь, и если увидит неприятеля, то разъярится от одного его вида; если увидит друга, нашедшего ка­кую-либо прибыль славы или счастья, — за­видует; увидит нищего, — уничижит его; уви­дит богатого, — позавидует; услышит слово досадное, — не стерпит».

Умершие, напротив, уже свободны от тех соблазнов, уже удалены от тех прокаженных, и потому можно с Соломоном похвалить всякого, особенно же хорошо пожившего и мирно скончавшегося с верой и надеждой на воскресение. Для таких будет великим благо­деянием Божиим, если Господь пошлет им смерть прежде старости, чтобы они освободи­лись от сетей, растянутых в жизни этой. Они бывают восхищаемы, чтобы злоба не измени­ла их разум, и грех не прельстил их душу.

Многие желают продления своей жизни, особенно же для того, чтобы, говорят, было время покаяться. Но что, если ты не покаешь­ся, а с умножением лет ты только умножишь грехи? Сочти прошедшие годы, как много их прошло, и рассуди, не прирастала ли твоя злоба вместе с растущими годами? Я ожидаю, что и впредь будет так же, ибо и ты тот же, и случаи ко греху те же, если только их больше не будет. Ведь мы в мире сем ходим посреди многих сетей, которые на умерших уже не распространяются. Настолько губительно в мире сем общение со злыми, настолько оно смертоносно, что с той жизни и воскрешен­ные не хотят приходить, боясь, чтобы им от этого общения не было повреждения.

Многие сомневаются, истинное ли было то воскрешение Самуилово, или нет, которое совершила волшебница по просьбе царя Сау­ла. Многие считают его истинным ввиду сле­дующих слов: «Познал Саул, что это Самуил, и поклонился ему до земли» (1Цар. 24,14). Но свя­той Григорий Нисский со многими считает то воскрешение не истинным, но призрачным, и причину того полагает в следующем: «Ведь Самуил не захотел бы смешаться с нечести­выми», то есть Самуил не захотел бы прийти к Саулу и к той беззаконной волшебнице. Что же возбраняло ему прийти к ним, хотя бы и беззаконным? Он боялся, чтобы от сближе­ния и беседы не получить какого-либо поро­ка, ибо умершие презирают свою жизнь за то, что в ней есть много соблазнов, сетей и преткновений от общения со злыми, которые возбуждают на зло своим примером.

Знал царственный пророк, что мир этот лежит во зле, и потому желал уйти от этой жизни, говоря: «Предпочел я повергаться у до­ма Бога моего, чем жить в домах грешников» (Пс.53,11). Ублажал он и тех, которые оста­вили это пагубное седалище, ибо говорит: «Блажен муж, который не ходил на собрание нечестивых и в обществе губителей не сидел» (Пс.1. 1), — что святой Амвросий относит к тем, которые оставили эту жизнь. Знал и свя­той Павел, который хотел освободиться от те­ла сего и быть со Христом (см. Флп.1, 23). Знал Иисус Сирах, который сказал: «Прежде смерти не хвали никого» (Сир. 11, 28). Знал Со­ломон, который сказал: «Я похвалил всех умер­ших более живых» (Еккл.14, 2). Если же, как говорит Соломон, можно похвалить всякого умершего больше всех живых, то тем более достойно похвалить тех, которые, хорошо по­жив, хорошо скончались, которые после это­го бурного плавания достигли пристанища, называемого добрым, которые издали видят бури мира сего и уже не боятся их.

Что скажем о скончавшейся рабе Божьей, о которой ныне мы совершаем поминовение? Знаю, что у многих, связанных с ней союзом любви, союзом родства, союзом знакомства, союзом брака и прочее, она источила слезы, но, оставив надежду спасения, она многим приносит и утешение в том, что, избежав се­тей мира сего, она пришла в безбедное место, ибо, христиански пожив, христиански и скончалась. Марина была именем, делом же — раба Мариина, к Которой имела великую лю­бовь. Она в устах имела приветствие Мариино, самую же Марию всегда носила в сердце своем. Поскольку же она была раба Мариина, то надеемся, что ушла туда же, где находится и Мария: «И где, — сказал Господь, — Я, там и слуга Мой будет» (Ин. 12, 26).

Не без таинственного значения она осво­бодилась от тела своего в самый день Введения во храм Преблагословенной Марии Богоро­дицы, да еще во время самого благовеста ко всенощной, извещая этим, что она ушла к Преблагословенной Марии Богородице в нерукотворенный храм Господень, не будучи в состоянии идти в церковь для прославления Пречистой Богородицы здесь с людьми, как отягощенная телесной болезнью. Потому-то она, оставив тело, ушла душой в вышнюю Церковь воссылать хвалу Богу и Его Пребла­гословенной Матери с бесплотными ликами.

Итак, нам остается только избегать в мире этом прокаженных и всех соблазнов, о скон­чавшейся же молиться, чтобы она после этой многобедственной жизни, несомненно и в со­вершенстве получила безбедную жизнь, кото­рую и мы надеемся получить непременно. Аминь.

53. Поучение в неделю 31-ю по Пятидесятнице («Один слепой сидел у дороги, прося милостыни» (Лк. 18, 35))

Православные слушатели! Жизнь челове­ческая — это пространный путь, которым каждый непрерывно движется к пристанищу вечности. Если и лежит кто или сидит телом, однако же время бежит неудержно. Сидел ны­нешний слепец при пути земном, но не видел ни пути, ни проходящих по нему мимо. Он принимал милостыню, но не видел ни пода­теля, ни подаваемого, не видел даже руки сво­ей, что причиняло ему великую печаль, ибо очень велико несчастье быть лишенным дра­гоценного зрения. Если нынешний слепец от самой своей юности страдал темнотой своих очей, и притом был в большой нищете, то как он мог радоваться?

Поистине, велика печаль в том, чтобы не иметь телесных очей, не видеть солнечного сияния, не созерцать красоты небесной, не видеть всех красот мира, ни ближних своих, ни даже самого себя: велика она и неутолима. Но еще большая печаль и лишение в том, что­бы не иметь душевных очей, данных для того, чтобы ими видеть не солнце вещественное, но даже его Создателя, Который есть Свет присносущный и Отец светов, чтобы видеть не видимые чувствами небеса, но Того, для Ко­торого небеса — престол Царя Небесного, — не землю стихийную и красоту полевую, но духовное украшение небес, — не друзей, мо­гущих измениться во врагов, но неизменных приятелей — святых Ангелов, небесных граж­дан. Слепец, не имеющий таких очей, гораздо более окаянен, чем нынешний слепец.

Кто же это такой слепец, как он ослепля­ется и каким образом он исцеляется, об этом я решил беседовать с вашим благочестием и молю Христа Господа, открывшего очи слепо­му, чтобы Он открыл мне уста говорить полез­ное, вам же уши, чтобы прилежно слушать, и ум, чтобы уразуметь сказанное, и память, что­бы крепко содержать то, что вы уразумеете.

«Один слепой сидел у дороги, прося милос­тыни».

Православные слушатели! Человек, со­зданный Богом из плоти и духа, имеет и плот­ские очи, и духовные. Плотские очи у него об­щие с конями, псами, муравьями и прочими зверями воздушными, водными и земными. Душевные же очи у него общие с Ангелами Божиими и с Самим Господом Богом, Кото­рый есть Дух, а не тело. Дело плотских очей видеть плотское и вещественное, духовных же — больше духовное. Поэтому как не имею­щий плотских очей — это слепец телом, так ли­шившийся духовных зениц — слепец душой, или духом. Лишается же светлости душевных очей тот человек, у которого сердце или ум по­мрачаются греховной злобой. Святой Иоанн Златоуст говорит так: «Слепота духовная — это злоба сердца, ибо как слепой не может смот­реть на сияние света, так и злобный человек не может понимать тайны благочестия».

Итак, не иной кто-либо является духов­ным слепцом, как только грешный человек, который, будучи отторгнутым от горней свет­лости, страдает мраком своего наказания. Ос­лепляется же грешник очами духовными через телесные чувства, через которые, как через двери или окна, душевные враги, мир и демон с помогающей им плотью, сначала душу ос­лепляют своими стрелами, а потом и убивают ее. Если душа не постарается заградить эти двери и окна города своего, то и от Врача Не­бесного не получит исцеления очей.

Святой апостол Павел говорит: «Плоть похотствует на дух» (Гал. 5, 17). Поистине «похотствует» и око плотское на око духовное, чтобы ослепить его, и многие погубили очи духовные зрением очей плотских.

Как прежде всего Адам с Евой были по­мрачены умом благодаря демону, предстате­лю тьмы? Ведь наветник дьявол лукаво дей­ствовал в Едеме. Он ведь не в своем виде предстал пред Евой, чтобы беседовать с ней, но прикрылся чужим видом. Он употребил образ змея, чтобы не открылись козни его и замышленная злоба. Когда демон сказал Еве: «Не умрете: но знает Бог, что в день, в который вы вкусите от него (от запрещенного дерева), откроются очи ваши, и будете как боги, знаю­щие добро и зло, то лукаво посмотрел на дере­во. И увидела жена, что дерево хорошо для пи­щи, и приятно для глаз, и вожделенно, потому что дает знание, и взяв от плодов его, ела и да­ла их мужу своему, и они ели; и открылись гла­за у них обоих, и узнали они, что наги» (Быт. 3, 4 и след.).

О, демонская прелесть! Открылись у них очи не как Богу, но как грешникам. Откры­лись видеть наказание, а не благодать, по­знать срам, а не видеть честь, что и является душевной слепотой. Открыли очи на краси­вое дерево и за это сделались недостойными видеть всю райскую и небесную красоту. От­крыли очи на яблоко, но закрыли от зрения своего Бога, ибо тотчас же скрылись Адам и Ева от лица Господа Бога среди райских дере­вьев. Открыли очи, но закрыли для себя рай и небо, ибо того и другого были лишены. Лучше было бы им закрыть свои очи и отвернуть их от того дерева, ибо тогда они владели бы раем, как отечеством, и двери небесные они имели бы открытыми не только для себя, но и для всех нас, происходящих от них.

Через плотские очи ослепились умом и все люди вселенной, жившие до потопа, ибо «уви­дели сыны Божии (сыновья Сифовы) красоту дочерей человеческих» (Быт. 6, 2), дочерей про­клятого Каинова рода, прельстились и сме­шались с ним. Господь всей твари, разгневав­шись, навел за это на вселенную потоп и по­губил все живое, кроме спасенных в ковчеге.

Лукаво глядя на красоту женских и муж­ских лиц, злочестивые содомляне пришли в такое неистовство, что похотствовали друг с другом и устремились даже на самих Ангелов, пришедших в город от Авраама, за что были наказаны не только слепотой, так что не виде­ли ворот, но и тем, что вся страна Содомская с пятью большими городами была сожжена огнем и провалилась.

Плотскими очами и царственный пророк навел на свои духовные зеницы мрачную че­шую, ибо, когда ходил по палате в доме своем, то увидел в окно моющуюся Вирсавию, жену Уриину, которая была очень красива внешно­стью, и, прельстившись ее красотой, забыл свою царскую честь, не видел своего пророче­ского звания, послал за ней и прелюбодейст­вовал с нею.

Дочь Иакова, Дина, хотевшая насытить плотские очи зрением иноплеменников, по­шла в город посмотреть дочерей обитателей, поразила красотой своего лица сердце и по­мрачила своей прелестью умные очи Сихема, сына Емморова, который, увидев и схватив ее, обесчестил, был с ней и смирил ее. За это братья Дины, разгневавшись, напали на город, посекли за одного виновного многих невин­ных, разграбили все, бывшее в нем, их овец, волов и ослов, взяли все, что было в городе и на поле, все их сбережения, все их сосуды, пленили их жен и разграбили все, что было в городе и в домах (см. Быт. гл. 34).

Злым взглядом плотских очей ослепили свой ум и два старца, бывшие судьями людей израильских в Вавилоне. Они тайком увидели благочестивую и красивую Сусанну, которая нагой мылась в ограде мужа своего, почувст­вовали к ней похоть, развратили свой ум и ук­лонили свои очи от того, чтобы смотреть на небо и помнить суд праведных. Они напали на нее, бывшую одной, чтобы осквернить ее, она же охотнее избрала смерть, чем соверше­ние прелюбодеяния. Тогда они пустили клеве­ту, подставили ложных свидетелей и осудили ее на смерть, но Божиим заступничеством по суду пророка Даниила сами оказались до­стойными смерти и были убиты народом (см. Дан. 8).

Плотскими очами обезумил себя и безза­конный Ирод, ибо, смотря на красоту дочери скверной жены своей и на ее плясание, он не­праведно предал на усекновение неповинно­го пророка, святого Иоанна Предтечу (см. Мф.14, 6-11).

Прекрасно зная это, праведный Иов за­крывал очи свои, чтобы не смотреть на жен­щин, ибо говорит о себе: «Завет положил я очам моим, чтобы не помышлять мне о девице» (Иов. 31, 1). Царствующий же пророк, полу­чив с покаянием исцеление от первого ослеп­ления, усердно взывал к Богу об отвращении своих очей от сует мира сего: «Отврати очи мои, чтобы не видеть суету, на пути Твоем оживи меня» (Пс.118, 37). Премудрый Соломон не отвращал своих очей от чужеземных жен, брал себе жен из иноплеменниц, которыми так обезумился, что стал созидать храмы их идолам и совершать поклонение: «Создал Соло­мон высокое капище Хамосу, идолу Моавитскому, и царю их, идолу сынов Аммонитских, и Астарте, скверной мерзости Сидонской на горе, которая пред Иерусалимом» (4Цар. 23, 13). О соблазн! Премудрый обезумел, видящий стал безоким и ослепил свои умные очи!

Иисус Навин в древности предостерегал людей израильских, чтобы они не брали себе жен чужеземных, дочерей иноплеменников, и угрожал так: «Если отвратитесь и пристанете к оставшимся из народов сих, которые оста­лись с вами, и вступите в родство с ними, и смешаетесь с ними, и ходить будете к ним, и они к вам: то знайте, что они будут для вас се­тью и соблазном, и гвоздями в ногах ваших, и терном в очах ваших» (Нав. 23, 12 и след.).

Соломон, не сохранив этого увещания, по­пал в те сети и пленился демоном, получил те гвозди и не ходил путем Господнем, получил те тернии в очи свои и потому ослеп и заблудил от Господа к идолам. От света к тьме, от жиз­ни к смерти; исцелился ли он потом и испра­вился ли, об этом Церковь определенно не го­ворит.

Такими же сетями был уловлен и Сампсон, этот пресильный вождь и судья людей израильских. Подобным тернием он жилился своих очей не только душевных, но и теле­сных. Когда он полюбил иноплеменницу Да­лиду, то прельщенный ее ласками он сказал ей, что причина его силы в волосах. Затем он возлег на ложе ее и уснул. Она же, позвав че­ловека, остригла с его головы семь прядей во­лос, и отступила от него сила его. Тогда взяли его иноплеменники, выкололи ему очи, пове­ли его в Газу, сковали его медными путами, и он молол в здании темницы (см. Суд. гл. 16).

О скверная любовь! Одна жена победила того, которого не могли одолеть многие тыся­чи людей. Связала того, кто рвал веревки, как паутину; предала врагам его, враги же выко­лоли ему очи и, посадив его в темницу, при­ставили к тяжким жерновам. Так и демон, ес­ли отнимет у кого духовные очи, бросает его в греховную темницу и приставляет к жерновам ожесточения сердечного, пока не измучит до смерти.

Ослепляет умные очи и гордость, что слу­чилось на небе с князем тьмы мира сего, с Адамом в раю и с Навуходоносором в Вавило­не. Ослепляет и гнев, ибо помрачает зеницы, так что гневливый уже не может разобрать правды и лжи. Ослепляет и чревобесие, то есть объедение и пьянство. Об этом свиде­тельствует святой Златоуст, говоря: «Невоз­можно в пьянстве видеть небесного царствия. Но что я говорю: небесного царствия? В пьянстве не может быть видимо даже и суще­ствующее здесь, ибо пьянство превращает нам дни в ночи и свет во тьму, и открытыми очами пьяные не видят того, что у них под но­гами». Где царствует пьянство, там изгоняется ум, губится разум, погрешает совесть и извра­щаются суды.

Ослепляет умные очи и зависть, которая не умеет предпочитать полезное. О ней гово­рит Златоуст: «Поистине великую силу в ос­леплении человеческого ума имеет в себе за­висть: зависть ослепила Каина, так что он не видел своего единоутробного брата и безвин­но убил его (см. Быт. 4, 8); зависть ослепила и братьев Иосифовых, которые свою же кровь продали в рабство иноплеменникам (см. Быт. 37, 28)». Ослепляет и леность, ибо она отвра­щает очи от чтения Божественных Писаний и слушания слова Божия, что просвещает ум наш. Она порождает ненависть к труду, учит праздности и рождает всякие злобы. Златоуст повествует так: «Подобает приписывать на­шей лености, если мы что-либо преступаем».

Наконец, ослепляет душевные очи всякий грех смертный, который отчасти прощается; говорю «отчасти» потому, что насколько зол грех, настолько он препятствует действию благодати Божией, которая есть свет душев­ный. Поскольку же всякий человек грешен, следовательно, всякий страдает слепотой ду­шевных очей или полной, или отчасти. Слепо­та отчасти может быть легко врачуема, полная же очень трудно.

Если кто спросит, как отгоняется эта тьма, то я отвечу: пусть мысленный слепец сидит при пути Православной, Кафолической веры и усердно и прилежно взывает ко Христу Богу: «Иисус, Сын Давидов! Помилуй меня» (Лк. 18, 38). Если же вышеуказанные плотские похоти начнут запрещать ему, чтобы он умолк, то пусть еще сильнее взывает: «Сын Давидов! По­милуй меня» (Лк. 18, 40). Тогда остановится Врач Небесный, повелит привести его к Себе через истинное покаяние и откроет очи одним словом разрешения, даваемого духовным от­цом. Вот каков образ духовного просвещения!

Итак, православные слушатели, взывайте ко Господу, пойте Богу, как совершенному Врачу, как Свету, данному «к просвещению язычников» (Лк. 2, 29), как Свету, пришедшему к нам просветить нашу тьму. Спешите к Нему, «ходите, пока имеете свет, чтобы не объяла вас» вечная, беспросветная тьма (Ин. 12, 35).

Христос есть «Свет мира» (Ин. 8, 12; 9, 5), поспешите же к Нему, слепые грешники, и просветит очи ваши, чтобы «не уснули вы смер­тью и не сказали враги ваши: «Мы одолели его»» (Пс.12,5).

Христос Господь есть Свет наш: ходящий за Ним не споткнется и не заблудит во тьму кромешную, но по следам Его или с Ним Са­мим он войдет во град вечного сияния и присносущной радости, где царствует в неизре­ченной славе наш Христос Господь с Безна­чальным Его Отцом и с Пресвятым, Благим и Животворящим Духом ныне и присно, и вовеки веков. Аминь.

54. Поучение в неделю 32-ю по Пятидесятнице («Закхей! Сойди скорее, ибо се­годня надобно Мне быть у тебя в доме». И он поспешно сошел и принял Его с радостью» (Лк. 19, 5-6)) 

Возлюбленные мои слушатели! Не всякий богатый человек бывает рад гостю, особенно же странствующему и убогому человеку, когда тот придет в его дом. Много есть и таких бога­тых людей, которые, когда увидят, что к ним в дом идет какой-либо почтенный гость, то не­заметно убегают из своего дома. Когда же увидят они убогого, пришедшего из-за нужды своей, то повелевают своим рабам: «Скажи, нет дома». Если же и впустят в свой дом, то мало оказывают ему приятного, чтобы он по­скорее ушел из их дома.

В нынешнем Евангелии, прочтенном на Божественной Литургии, вспоминается о ста­рейшине мытарей Закхее, который был не та­ков, как те, о которых я напомнил вам, но весьма гостеприимен, ибо когда услышал от Христа слово сие: «Сегодня надобно Мне быть у тебя в доме», — тотчас принял Его в дом свой (Лк. 19, 5—6). Что же, оскорбился ли он Хри­стовым словом, и побежал ли от Него? Нет, он с великим старанием, с охотой, с радостью и весельем принял Его в свой дом, согласно словам евангельским: «И он принял Его с радос­тью». Поэтому Закхей и получил спасение се­бе и дому своему, по слову Господню: «Ныне пришло спасение дому сему» (Лк. 19, 9). Для того, чтобы и вам, возлюбленные, сподобиться ус­лышать это, старайтесь во всем подражать то­му Закхею, о котором и предстоит мне слово, «при Господнем содействии и подкреплении слова».

Удивительная вещь, возлюбленные слу­шатели! Ведь в одном месте Евангелия Самой Истиной, Христом Спасителем, сказано о бо­гатых: «Истинно говорю вам, что трудно бога­тому войти в царство небесное; удобнее верб­люду пройти сквозь игольные уши, нежели бога­тому войти в царство Божие» (Мф. 19, 23—24).

Здесь же мы видим, что небесное царствие получил Закхей, бывший богатым, да и не только богатым, но начальником мытарей, несмотря на то, что врата в небесное царство тесны. Как же богатый Закхей мог войти в них? Разве потому он мог войти, что был мал ростом и ему легко было войти? Но не думаю так, ибо хотя и мал был сей верблюд, зато имел великий горб, был очень богат, и пока он этого горба, то есть богатства, не сбросил, до тех пор врата небесные были для него тес­ны. Лишь отказавшись от него одним только словом: «Господи! Половину имения моего я от­дам нищим, и, если кого чем обидел, воздам вчетверо», — он тотчас смог пройти (Лк. 19, 8). Если и ныне кто-либо из богатых скажет: «Гос­поди! Половину имения моего я отдам нищим, и, если кого чем обидел, воздам вчетверо», — то и ему будет сказано: «Ныне пришло спасение дому сему». Пусть никто не сомневается в тех сло­вах, что «трудно богатому войти в царство Не­бесное» (Лк. 19, 9).

Блаженный Феофилакт, рассуждая о Закхеевом обращении, говорит так: «Господь по­хищает крепчайшие сосуды дьявольские, что­бы разорить его города. Смотри, Он не только мытарей делал учениками, но и Закхея, на­чальника мытарей, Он привел ко спасенщр». А ведь мытарь — это вещь мерзостная, ста­рейшина же мытарей, как начальник злобы и лихоимства, и того хуже, ибо мытари получа­ли пропитание не из иного какого-либо ис­точника, как только от слез нищих. Но даже и старейшину таких мытарей, Закхей, Не прези­рает Христос; он только положил благое хоте­ние и получает награду, ибо он желал видеть Иисуса, и за то, что пожелал видеть, сам был увиден прежде Христом.

Кто же из нас, имея разум, не постарается вместе с Закхеем искать пресладкого Иисуса, особенно же послушать Псаломника, кото­рый говорит: «Взыщите Господа, и жива будет душа ваша. И еще: Взыскающие Господа не ли­шатся никакого блага» (Пс.68, 33; 33, 11)? Ведь Он — пища алчущим, согласно слову: «Я есмь Хлеб жизни; приходящий ко Мне не будет ал­Кать» (Ин. 6, 35). Он — источник для жажду­щих, согласно слову: «Кто будет пить воду, которую Я дам ему, тот не будет жаждать вовек» (Ин. 4, 14). Он — одеяние для нагих, Он Врач для больных, Он око слепым, Он нога хромым, Он утверждение расслабленных, Он рука безруких, Он слух глухих, Он Податель всяких благ для всех и во всяких нуждах. Кто же не захочет искать Его? Разве только тот, кто себя не любит и является врагом для сво­ей же души.

Царица Савская, услышав некогда о славе премудрости и богатства, царя Соломона, пришла в Иерусалим из далеких стран с боль­шими богатствами, совершив трудное путе­шествие только для того, чтобы видеть лицо Соломона (см. 3Цар. 10, 1). «Здесь же — боль­ше Соломона!» (Мф.12, 42). Насколько небо больше земли, солнце — свечи, море — кап­ли, насколько господин больше своего раба, царь — воина, Творец — твари, Бог — челове­ка, настолько Христос больше Соломона.

Как во время плотского рождения Христа, Сына Божия, искали Его усердно персидские волхвы, которые, придя в Иерусалим, при­несли Господу дары — золото, ладан и смирну (см. Мф. гл. 2), так и нам, грешным, подобает прилежно искать Его и с радостью принимать Его в дом свой, как тот Закхей «принял Его с ра­достью».

Где же Его искать и как? Научитесь прежде в церкви Божией, как говорит пророк: «Господь во храме святом Своем» (Пс.10, 3). И как Зак­хей, желая видеть Христа, влез на верхушку дерева, так и мы, взойдя на высоту добродете­лей, увидим Его в святой церкви на престоле Божественном в святой Евхаристии под ви­дом хлеба и вина и достойно причастимся Его Божественной Крови и Пресвятого Тела, ибо, когда Христу было двенадцать лет, Его искали Иосиф и Мать Его среди родных и знакомых, но нашли Его через три дня в храме среди учителей (см. Лк. 2, 42-49).

Из этого, братья, научитесь, что и ныне Христос как бы через три дня может быть найден в храме, если ищущий имеет, во-пер­вых, сердечное сокрушение о грехах своих, во-вторых, искреннее исповедание уст своих, в-третьих, удовлетворение, назначенное отцом духовным, или епитимью. После этих трех ве­щей, как бы после трех дней, Христос и будет найден в сердечном храме.

Потом еще можно искать Христа в ни­щих и убогих, как говорит кто-то из учителей церковных: «Рука нищего — это сокровище Христово: если что возьмет нищий, то при­нимает Христос». Даже и Сам Христос сви­детельствует: «Так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне» (Мф. 25, 40).

Закхей принял Христа Спасителя с Его учениками в свой дом, открыл сокровища свои, говоря: «Господи! Половину имения моего я отдам нищим», — ибо знал о том, что даю­щий нищим получит от Христа сторицей. Это можно подтвердить следующим примером из церковных повествований (Пролог, в 31 день августа).

В Иерусалиме был некий человек, по име­ни Созомон, который, идя по дороге, встре­тил нищего и, сжалившись над ним и сняв с себя одежду, отдал ее ему. Когда же пришел вечер и он немного уснул, то увидел себя в ка­ком-то предивном доме, весьма светлом и имевшем при себе различные сады с прекрас­ными овощами и благовонными цветами, на которых весьма сладко распевали различные птицы. На все это Созомон смотрел с вели­ким удивлением. И вот пришел к нему Ангел в образе юноши и сказал ему: «Иди за мною».

Когда пришли они к палате, покрытой зо­лотом, где Созомон увидел еще и другую па­лату, разукрашенную драгоценными камня­ми, то он очень дивился этой картине. Тогда вышли Ангелы в образе крылатых юношей, светящихся как солнце. Они принесли четыре золотых ящика и поставили их пред ним, как бы ожидая Начальствующего. И вот из пала­ты пришел к тем Ангелам весьма почтенный Муж и сказал им: «Покажите этому человеку, какие приготовлены ему одежды за то, что он милосерд был к обнаженному нищему».

Ангелы, открыв один ящик, начали ему показывать одежды белые, царские, говоря: «Господин Созомон, нравятся ли тебе эти ве­щи?» Он же сказал: «Не достоин я даже и на тень их смотреть». Тогда они показали ему одежды златокованого вида, и таких одеяний было до тысячи. Начальствующий же Муж сказал ему: «Тебе, говорю, Созомон, пригото­вили мы такие блага за одну верхнюю одежду, которой ты одел Меня в образе нищего. Иди же, твори то же, и воздастся тебе сторицей». А Созомон со страхом и радостью сказал: «Гос­подь мой! Неужели такая награда приготовле­на творящим милостыню?» Тогда Господь сказал: «Поистине, такая, ибо всякий, творя­щий милостыню нищим и убогим, получит сторицей и унаследует жизнь вечную».

Пробудившись от сна, Созомон сказал: «Поскольку так сказал мне Господь мой, то и другую одежду я отдам неимущему». И таким образом он раздал нищим все свое имущество.

Так ныне и Закхей, ожидая получить после этой жизни сторичное воздаяние, сказал Гос­поду: Половину имения моего я отдам нищим. Если бы и ныне богатые давали бы просящим хотя бы по одной монете, то и это было бы хо­рошо. Но беда в том, что никакими способа­ми, никакими просьбами не могут бедные ни­щие побудить богатого к милосердию.

В святом Евангелии вспоминается об Ие­рихонском слепце; «когда он сидел у дороги, про­ся милостыни, и, услышав, что мимо него прохо­дит народ, спросил: что это такое? Ему сказа­ли, что Иисус Назорей идет. Тогда он закричал: Иисус, Сын Давидов! Помилуй меня» (Лк. 18, 35— 38). Просит у Него прозрения очам. Быть мо­жет, кто-либо спросит, почему называет Сы­ном Давидовым? Некоторые учителя объяс­няют это тем, что он хотел в этом слове помя­нуть и Матерь Его, Пречистую Деву Марию, ибо и Она происходила родом Своим от коле­на Давидова, и что этим он склонил к мило­сердию Христа Спасителя, Который и даро­вал ему прозрение.

Когда нищие нынешнего времени хотят скорее выпросить у кого-либо милостыню, то имеют обыкновение вспоминать в своем про­шении Христа Спасителя или Пречистую Деву Марию Богородицу, или святителя Христова Николая, или же имя какого-либо другого святого, говоря: «Дайте во имя Христа; дайте во имя Пресвятой Богородицы; дайте во имя святителя Христова Николая Чудотворца». Но и этим они не могут склонить к милосер­дию. Поистине, подобает сказать о таких же­стокосердных следующее слово пророка Иса­йи: «Ибо огрубело сердце людей сих, и ушами с трудом слышат» (Ис.6,10). Но и о них говорит Господь: «Возопиют ко Мне, и не услышу их» (Иер.11, 11). Он, как и убогим девам, скажет им: «Истинно говорю вам: не знаю вас» (Мф. 25, 12). О таких-то немилосердных и говорит Гос­подь: «Удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царство Божие» (Мф. 19, 24).

Когда богатые открывают свои очи на ни­щего, то их очи уподобляются бесчувствен­ным глазам идола, и они не хотят видеть нуж­ды и всяких бед нищего. «Уши они имеют и не слышат» плача замерзающих от мороза и го­лода, «руки имеют и не осязают», то есть не простирают для помощи ближнему своему (Пс. 113, 13—15). Таков был тот евангельский богач, который, имея очи, не видел убогого Лазаря, лежавшего у ворот и облитого гноем, уши имея, не слышал стенаний Лазаря от бо­ли, руки имея, не простер их на то, чтобы вве­сти в свой дом убогого Лазаря: так что по справедливости богач не был услышан в муках, ибо не хотел при своей земной жизни слушать просившего у него убогого Лазаря (см. Лк. 16, 20-25).

Внемлем же, каким нищим следует оказы­вать милосердие. Больше всего следует давать милостыню тем, которые уже не могут тру­диться, то есть слепому, хромому или скор­ченному руками, или носящему на теле бо­лезненные струпья. Далее — тем, которые, взяв милостыню, обращали бы ее в помощь недостатков своей нищеты или в уплату дол­гов своих, но не тем, которые вполне могут трудиться и работать, но не хотят, и которые имеют здоровые глаза, руки и ноги. Не тем, которые, взяв милостыню, или пропьют, или проиграют, или отнесут в корчму или в места блуда. Не осуждая говорю, что есть такие, они находятся даже и между слепыми.

Этому же учит милосердных и Иисус Си­рахов: «Дай верному», то есть доброму и богобо­язненному нищему, а не пьянице и игроку в кости, не блуднику и не ленивцу. «И не помо­гай, — говорит тот же Сирах, — грешнику, доб­ро сотвори смиренному и не дай нечестивому, удержи хлебы твои и не дай ему» (Сир. 12, 4—5). Также и блаженный Иероним говорит: «Дай милостыню нуждающемуся, а не скомороху пляшущему, чтобы через твои пенязи он не погубил свою душу, и ты не был бы виновни­ком его погибели».

Воздаяние же будет тем богачам, которые на добро расточают свои богатства, то есть на созидание церквей Божиих и на их украше­ние, на пропитание странников, бедных и ни­щих, на выкуп пленных и на всякие подати царские, согласно словам Самого Христа, Спасителя нашего: «Отдавайте кесарево кеса­рю, а Божие Богу» (Мф. 22, 21).

Если так расточено будет богатство, то та­кие богачи не будут лишены царства небесно­го и вечной жизни. О таких-то и говорит Приточник: «Избавление для души мужа — его бо­гатство» (Притч. 13, 8). Особенно же служит спасению души праведное богатство, но не собранное неправдой, ибо Богу не приятны дары, приносимые от неправедного накоп­ления.

Когда пророк Малахия некогда увидел приносящих в храме Господнем жертву Богу от хищения, лихоимства и от неправды, тогда он с плачем возопил: «О горе! Трапеза Господня осквернена приносящими» (Мал. 1, 7).

Иисус Сирахов говорит: «Приносящий жерт­вы из имения бедных подобен закалающему сына пред отцом его» (Сир. 34, 20), — что нужно по­нимать следующим образом: если бы кто убил чьего-либо сына, а кровь его принес в дар от­цу его, то мог ли быть приятным отцу такой дар? Никогда, он скорее бы со страданием от­вернул очи свои. Такой же мерзкой жертвой Богу является и милостыня от хи­щения, неправды и лихоимства.

Быть может, кто-либо из вас скажет: почему же в таком случае Христос принял половину отдан­ного имения от мытаря, даже от начальника мытарей — Закхея? Слушай со вниманием слова Зак­хея. Ведь он сказал: «Господи! Поло­вину имения моего (а не чужого) я отдам нищим». О собранном же не­правдой он обещал: «Если кого чем обидел, воздам вчетверо». Такая ми­лостыня приятна Богу. А где-то во Святом Писании сказано и так: Если собрал злом, расточи на добро, при этом только постарайся нико­го не обидеть, и Господь, быть мо­жет, примет милостыню с покая­нием.

Постараемся же прилежно ис­кать Господа и с радостью примем Его в дом свой, чтобы, придя, Он сказал каждому из нас: «Ныне при­шло спасение дому сему», что да бу­дет, да будет. Аминь.