Здесь можно скачать Письма к друзьям в формате Microsoft Word
(Письма св. Василия Великого частично расставлены по классификации, предложенной в книге «Письма» издательства Московского подворья Свято-Троицкой Лавры, М.,2007. Общепринятая нумерация писем сохранена)
Огромное количество писем написано святителем Василием друзьям. В таких письмах видна готовность Святителя принять чужое несчастье как собственное. Но Василий не боится проявить и собственные чувства скорби, связанных с потерей любимых людей и многочисленными клеветами на него.
Оглавление
12. К Олимпию (Просит Олимпия чаще писать к нему. (Писано, по-видимому, из уединения)
13. К Олимпию (Дружеское приветствие. (Писано также, по-видимому, из уединения))
315 (324). К врачу Пасинику (Советует остеречься Патрикия, человека самого хитрого)
320 (329). К Фалерию (Благодарит за присылку рыбы и еще более — письма)
321 (330). Без надписи (Жалуется на то, что не пишет)
323 (332). Без надписи (Остроумно выговаривает за долговременное молчание)
325 (334). К переписчику (Дает правила писать ровно и прямо)
329 (342). К Ливанию (Письмо, полученное от Ливания, сравнивает с розами и с шипами)
330 (344). К Ливанию (Признает его неизвинительным в том, что не пишет к св. Василию)
3. Кандидиану (Хвалит Кандидиана за то, что среди почестей не гордится и сохраняет любовь к наукам, а вместе просит защиты от насилий одного человека, ограбившего дом Василиев в Аннисах. (Писано из уединения))
Когда взял я в руки письмо твое; было со мною нечто достойное того, чтобы выслушать. Брался я за него с уважением, как за известие о каком государственном деле, и пока разламывал восковую печать, смотрел со страхом, как ни один обвиненный Спартанец не смотрит на лакедемонский свиток. Когда же развернул и прочел до конца; стало мне смешно, частью от удовольствия, что не узнал ничего нового, а частью от того, что сравнил тебя с Демосфеном. — Когда случилось ему содержать на своем иждивении нескольких плясунов и свирельщиков; тогда захотел он называться уже не Демосфеном, а начальником хора. А ты всегда одинаков, содержишь ли кого, или не содержишь. И хотя на твоем содержании больше тысячи воинов, нежели сколько человек получали необходимое от Демосфена; однако же ко мне пишешь не по чину своему, но обычным тебе образом, и не с меньшим против прежнего старанием о слоге, но, по выражению Платона, среди зимы и бури дел, как бы стоя за твердою какою стеною, не принимаешь в душу никакой тревоги, лучше же сказать, сколько можешь и других не допускаешь до беспокойства.
Таково твое дело! Оно велико и весьма чудно для тех, кто способен понимать, и опять не очень чудно для того, кто сравнивает сие с целым предначертанием жизни. Выслушай же, каково и мое положение; подлинно, оно странно, и справедливо постигло меня.
Один грубый человек из живущи с нами в Аннисах, по смерти моего служителя, не сказав, что имел с ним какое-то условие, не явившись ко мне, не принеся жалобы, не захотев получить от меня по доброй воле, не сделав угрозы, что, если не получить, то вынудит силою, вдруг, с несколькими подобными ему по безрассудству, ворвался ко мне в дом, прибил охранявших его женщин, и разломав двери, вынес из него все, иное забрал сам, а другое предоставил на расхищение всякому, кто хотел.
Поэтому, чтобы не быть мне последним из немощных, и не подать о себе мысли, что всякий может нападать на меня, позволь попросить тебя — употребить и ныне то же старание, какое оказывал ты о всех делах моих. А мое спокойствие сохранится уже тем одним, что буду состоять под твоим покровительством. Я удовольствуюсь тем наказанием, если виновный будет взят начальником селения и на короткое время заключен в тюрьму; потому что не только негодую за то, что потерпел, но имею нужду в безопасности на будущее время.
4. К Олимпию (Остроумно благодарит Олимпия за присланные им подарки, принося на Олимпия жалобу от лица нищеты, богатыми подарками изгоняемой из Василиевой пустыни. (Писано из уединения))
Что делаешь ты, чудный мой, изгоняя из этой пустыни любезную мне нищету, питательницу любомудрия! Я думаю, что, если бы имела она дар слова, то за лишение владения принесла бы на тебя жалобу: «вот желательно мне было бы жить вместе с этим человеком; он хвалил то Зенона, который, лишившись всего во время кораблекрушения, не произнес ни одного неблагородного слова, но сказал: благодарю тебя, случай, что доводишь меня до плаща; то Клеанфа, который по найму черпает воду из колодца, чтобы и самому было чем прожить и учителям заплатить за ученье. А никогда не переставал также дивиться Диогену, который хвалился тем, что довольствуется одними дарами природы; почему бросает и деревянную чашку, как скоро научился у мальчика пить нагнувшись пригоршнями. Так и подобно сему могла бы на тебя жаловаться жившая со мною нищета, которая теперь изгнана богатыми твоими подарками. Даже присовокупила бы и некоторую угрозу, например: «если в другой раз застану тебя здесь, то прежде всего покажу тебе сицилийскую или италийскую роскошь: и таким образом вполне отмщу, чем сама богата». — И об этом довольно. Я с радостью слышу, что ты начал уже свое лечение, и желаю, чтобы оно помогло тебе. Твоей священной душе прилично беспечальное служение тела.
7. К Григорию, другу (Оправдывается в том, что хотя предвидел обвинение в недостаточности речений, однако же не мог не дать ответа спрашивавшим; и просит св. Григория посвятить всего себя на защиту истинного учения) (Писано, по-видимому, из уединения)
Когда писал я к твоей учености; не было мне не известно, что всякое богословное речение, как не выражает всей мысли ответствующего, так не удовлетворяет желанию спрашивающего; потому что слово умопредставляемому нами оказывает, обыкновенно, немощную какую-то услугу. Поэтому, если мысль наша немощна, а язык недостаточнее и мысли; то чего надлежало нам ожидать в рассуждении сказанного, кроме обвинения в скудости слов? Однако же, по этой причине, не возможно было прейти молчанием предложенного вопроса. Тот в опасности изменить истине, кто любящим Господа не дает охотно ответов о Боге. Почему те речения, достаточными ли они кажутся, или имеют нужду в точнейшем каком дополнении, для исправления своего пусть ожидают особенного времени; а что касается до настоящего времени, прошу тебя, как и просил уже, всецело посвятить себя защищению истины, и какие Богом вложены в мысль твою стремления к утверждению добра, довольствоваться ими, и ничего более не требовать от меня; потому что я гораздо ниже мнения обо мне других, и врежу более учению своею немощию, нежели придаю истине какую-либо силу своим защищением.
11. Без надписи (Возвращая другу сыновей его, с которыми вместе провел праздник, просит сего друга по окончании дел своих переселиться к нему, а дотоле утешать его письмами. (Писано из уединения))
По благодати Божией, проведя святой день сей с нашими чадами и по преизбыточествующей любви их к Богу отпраздновав Господу подлинно совершенный праздник, препроводил я их здравыми к твоему благородству, моля Человеколюбца Бога, чтобы и им дарован был помощником и сопутником мирный Ангел, и тебя нашли они в здравии и во всяком мире, и чтобы вам, где бы ни были, служа Господу и благодаря Его, пока я в этом мире, веселить меня слухом о вас. Если же Святый Бог даст тебе скорее освободиться от возложенных на тебя поручений, то прошу ничего другого не предпочитать пребыванию со мною. Ибо думаю, что не найдешь никого, кто бы так любил тебя и домогался вашей дружбы. А пока, по усмотрению Святого, продолжится эта разлука, соблаговоли при всяком случае утешать меня письмами.
12. К Олимпию (Просит Олимпия чаще писать к нему. (Писано, по-видимому, из уединения)
Прежде писывал ты ко мне понемногу, а теперь не пишешь и немногого. И видно, что краткословие с течением времени обратится в совершенное молчание. Поэтому возвратись к прежнему обычаю: не буду более жаловаться на тебя за твои лаконичные ко мне письма, но и малые твои писания стану признавать многоценными ко мне великой ко мне расположенности. Пиши только ко мне.
13. К Олимпию (Дружеское приветствие. (Писано также, по-видимому, из уединения))
Как другие произведения являются каждое в свое время года: цветы- весной, колосья — летом, древесные плоды — осенью, так словесные произведения — зимний плод.
17. К Оригену (Хвалит его сочинения и ревность в защите истины, предвещает скорую гибель гонителей и заключает письмо благожеланиями Оригену и детям его. (Писано в царствование Юлиана))
Ты радуешь тех, кто тебя слушает, а мне, который читает твои писания, доставляешь еще живейшую радость. И великое благодарение Благому Богу, соделавшему, что истина нимало не терпит ущерба от предательства преобладающих, и чрез тебя даровавшему защиту учению благочестия! Поэтому они, как болиголов, или волчий корень, или другое смертоносное растение, поцветут недолго и скоро засохнут, а тебе пошлет Господь всегдашнее цветение и юность в награду за сказанное тобою во славу имени Его. Но да вознаградит тебя за сие Господь и всяким обилием твоего дома, да утвердит благословение на чадах чад! Благороднейших же из детей твоих, которые носят на себе явственные отпечатления своей доброты, и видел, и обнимал я с удовольствием, и желаю им всего, чего бы только пожелал сам отец.
19. К Григорию, другу (Отвечая Григорию на его письмо, шутит над лаконизмом его писем. (Писано, по-видимому, из Кесарии в пресвитерство Василиево)
Недавно пришло ко мне от тебя письмо, во всей точности твое не столько по почерку, сколько по свойству послания, потому что в нем немногими словами выражено много мыслей. Я не отвечал тебе на него вскоре, потому что сам был в отлучке, а податель письма, отдав его одному из моих домашних, поспешно ушел. Но теперь приветствую тебя через Петра, чтобы возвратить долг за поздравление и вместе доставить случай к новому письму. Без сомнения же, нет труда написать лаконическое письмо, какие всякий раз приходят ко мне от тебя.
20. К Леонтию, софисту (Выговаривает Леонтию за то, что редко пишет, имея и случай, с кем писать, и охоту писать, как софист. Посылает также к нему сочинение свое против Евномия. (Писано в 364 г))
Редки, правда, и от меня к тебе письма, но не реже твоих ко мне, а между тем всегда много идущих от вас к нам. И если бы ты всякому из них по порядку давал по письму, то не было бы никакого препятствия представлять мне, что живу вместе с тобою и как бы наслаждаюсь личною твоею беседой; так постоянно многие приходят к нам. Но почему не пишешь, тогда как у софиста нет и другого дела, кроме того, чтобы писать? Лучше же сказать, если лень тебе и лень тебе двинуть рукой, то и писать самому не нужно, потому что в этом послужит тебе и другой кто. Потребен же один твой язык, а он, если не станет беседовать со мной, то, без сомнения, поведет речь с кем-нибудь из находящихся при тебе; если же и никого не будет, не преминет поговорить сам с собою; но ни под каким видом не умолкнет, как язык софиста и язык аттический так же не умолкнет, как не умолкают соловьи, когда весна возбуждает их к пению. Ибо мне частые мои недосуги, в каких и теперь нахожусь, послужат, может быть, извинением в скудости писем; притом и эта как бы уже нечистота в языке от чрезмерного навыка к простонародной речи справедливо делает нерасположенным говорить с вами, софистами, которые негодуете и выходите из терпения, как скоро услышите что-нибудь недостойное собственной вашей мудрости. Напротив того, тебе при всяком случае прилично объявлять свой голос, потому что ты способен сказать лучше всякого, кого только знаю из эллинов; мне же, как думаю, известны самые знаменитые из вас. Поэтому молчанию твоему нет никакого извинения. Но о сем довольно.
Посылаю к тебе и сочинение свое против Евномия. Но назвать это детской игрой или чем поважнее игры — предоставляю судить тебе самому, который, как думаю, собственно для себя не имеешь в нем нужды. Надеюсь же, что оно будет для тебя неслабым орудием, если встретятся с тобой люди, учащие превратно, и надеюсь сего не потому, что до такой степени уверен в силе сочинения, но потому что ты, как в точности знаю, при немногих Данных изобретателен на многое. А если что в нем окажется не столько удовлетворительным, как сие требовалось бы, не обленись указать. Друг тем особенно и отличается от льстеца, что один для услаждения беседует, а другой не удерживается и от того, что может огорчить.
21. К Леонтию, софисту (Поелику Леонтий, которому св. Василий в предыдущем письме выговаривал, что редко пишет, слагал вину на Юлиана, не доставлявшего будто бы св. Василию Леонтиевых писем, то шутливо защищает Юлиана и просит писать письма, хотя бы подобные предыдущему (Писано в 364 г.))
Видно, что доброму Юлиану и в своих делах приходится потерпеть нечто из общего хода дел, потому что и он подвергается взысканию и сильному обвинению, так как ныне везде много подвергаемых взысканиям и обвинениям. По крайней мере обвиняют его в недоимке не податей, а писем, хотя не знаю, отчего у него эта недоимка: если какое письмо приносил он, то всегда отдавал его. Разве и у тебя в предпочтении это всем известное ныне учетверение, ибо не столько пифагорейцы предпочитали четверицу, сколько сборщики общественных доходов предпочитают ныне учетверение. Но, может быть, следовало бы выйти противному; и тебе, как софисту, обладающему таким богатством слова, самому на себя надлежало принять уплату мне вчетверо.
И не подумай, что пишу это в гневе. Я рад и выговорам твоим, потому что у прекрасных, как говорят, во всем есть примесь прекрасного, почему им пристали и печаль, и гнев. Иной с большим удовольствием смотрит на то, как любимый человек сердится, нежели на то, как другой услуживает. Поэтому не переставай обвинять за что-нибудь подобное, потому что самые обвинения будут письма же, а никакая новость не дороже для меня твоего письма и не принесет мне большего удовольствия.
24. К Афанасию, отцу Афанасия, епископа Анкирского (Удостоверяя Афанасия, что нелегко верить клеветам, советует ему не подавать к оным повода и любовь свою к детям свидетельствовать не словами, а делами. Также оправдывает хорепископа Тимофея, что не им принесены худые слухи об Афанасии. (Писано прежде 369 г.))
Чтобы жизнь человеческая была выше клевет, это сделать весьма трудно, чтоб не сказать — невозможно, в чем сам я уверен, а думаю, не сомневается и твоя милость. Но самому на себя не подавать никакого повода тем, которые строго наблюдают за ходом дел и даже со злым намерением подмечают наши преткновения,— и это возможно и свойственно людям, которые ведут жизнь благоразумно и сообразно с целию благочестия. А обо мне не думай, будто я так опрометчив и легковерен, что от кого бы то ни случилось выслушиваю обвинения без исследования. Я помню духовную заповедь, что от советующего не надобно принимать «слуха суетна» (Исх. 23, 1).
Но поелику вы, люди, посвятившие себя наукам, сами говорите, что видимое есть знак невидимого, то признаю это справедливым. И не погневайся, если будет что сказано мною в виде поучения, ибо «немощная мира… и уничиженная избра Бог» (1 Кор.27—28) и чрез них нередко устрояет спасение спасаемых. Намереваюсь же сказать и посоветовать тебе следующее: с осмотрительностию надобно приводить в исполнение всякое слово и всякое дело, возложенное на нас долгом и, по апостольской заповеди, «ни едино ни в чем не давать претыкание» (ср.: 2 Кор. 6, 3). Ибо для человека, который много трудился в изучении наук, проходил начальственные должности над народами и городами и соревнует великой доблести предков, почитаю приличным показывать в жизни своей образец добродетели.
Расположение же свое к детям должен ты теперь не словом доказать, что издавна уже доказал, как скоро стал отцом, и не естественную только иметь к ним нежность, какую и бессловесные имеют к рожденным ими, о чем сам ты говаривал и что доказывает опыт, но тем паче усилить свою любовь, и именно любовь свободную, что видишь детей достойными отеческих молитв. Почему не должно и удостоверять нас в этом, а достаточно засвидетельствовать сие самими делами.
Кстати же будет присовокупить, ради истины, что не брат Тимофеи, хорепископ, принес к нам слухи сии. Что, как оказывается, и при свидании, и в письмах не говаривал о тебе ничего такого, что мало или много походило бы на клевету. Поэтому хотя не отрицаю, что слышал я нечто, однако же не Тимофей слагает на Тебя клеветы. Услышав же это, без сомнения, поступим если не иначе, то, по крайней мере, как поступил Александр: то есть сбережем одно ухо неприкосновенным, чтобы выслушать им и оклеванного.
26. К Кесарию, брату Григория Богослова (По чудесном избавлении Кесария от смерти во время землетрясения, разрушившего Никею, убеждает его засвидетельствовать самим делом благодарность свою Богу и всегда оставаться при тех мыслях, какие имел в минуту опасности. (Писано в 368 г.))
Благодарение Богу, что на тебе показал чудеса Свои и от такой смерти спас тебя для отечества и для нас, близких тебе! Поэтому и наш, конечно, долг — не оказаться неблагодарными и недостойными столь великого благодеяния, но по мере сил своих известить необычайные дела Божий, прославить то человеколюбие, которое изведали мы на опыте, и не словом только возить благодарение, но на самом деле быть такими, каков ты и теперь, как уверены мы, заключая по чудесам, совершившимся на тебе. Умоляем и еще вящее поработать Богу, непрестанно возращая в себе страх Божий и преуспевая в совершенстве, чтобы показать нам себя разумными домостроителями жизни своей, для которой сберегла нас благодать Божия. Ибо если все мы имеем повеление представить себе «Богови яко от мертвых живых» (Рим. 6,13), то не тем ли паче обязаны сему те, которые восставлены «от врат смертных» (Пс. 9, 14)?
А сие, как уверяю сам себя, будет всего лучше достигнуто, если вознамеримся всегда иметь ту же мысль, какую имели во время опасности. Ибо, конечно, пришли тогда на ум и суета жизни, и то, что все человеческое неверно и непрочно, так удобно изменяется. По всей вероятности, были у нас тогда и некоторое сожаление о прошедшем, и обещание касательно будущего, если спасемся, работать Богу и со всею точностию радеть о себе самих. Ибо если предстоящая опасность смерти внушила нам какую ни на есть мысль, то думаю, что ты рассуждал тогда точно таким или близким к сему образом. Почему и лежит на тебе обязанность заплатить необходимый долг. И о сем-то, сколько обрадованный даром Божиим, столько вместе озабоченный будущим, осмелился я напомнить твоему совершенству. Твое же дело — принять слова мои благосклонно и снисходительно, как у тебя в обычае принимать их, когда беседуем с тобою с глазу на глаз.
46 (50). К Иннокентию, епископу (Благодарит сего Иннокентия, что, будучи старейшим из епископов, сам благоволил первый писать к нему (Писано в начале епископства)
И кому же другому было прилично придать смелости робким и пробудить спящих, как не богочестию нашего Владыки, показавшего свое во всем совершенство тем, что благоволил ты снизойти и ко мне, смиренному, как истинный ученик Сказавшего: «Аз посреди вас еемь не яко возлежай, но яко служай» (ср.: Лк. 22, 27)? Ибо соблаговолил сам ты преподать мне свое духовное веселие, ободрить душу мою своим драгоценным письмом и детскую мою простоту как бы принять в объятия своего величия. Посему помолись (прошу этого у твоей доброй души), чтобы быть мне достойным и приобрести пользу от вас, великих мужей, и приять уста и премудрость для дерзновенного ответа вам, водимым Духом Святым. Ибо, слыша, что ты угоден Духу и истинно прославляешь Его, приношу великую благодарность за твою твердую и неуклонную любовь к Богу. Молюсь, чтобы и моя часть была с истинными поклонниками, в числе которых, как уверен, и твое совершенство, о чем и прошу Господа — сего великого и истинного Епископа, наполнившего чудесами Своими целую Вселенную.
52 (56). К Пергамию (Извиняется Пергамию, что не отвечал на его письмо не по забвению дружбы и не потому что новый сан сделал его высокомерным, а единственно по недосугам. (Писано в начале епископства)
По природе склонен я к забывчивости, к этому присоединилось и множество дел, усиливших мой природный недостаток. Почему хотя и не помню, чтобы получал письма от твоего благородства, однако же верю, что писал ты ко мне, потому что, конечно, не скажешь лжи. А в том, что я не отвечал, виноват не я сам, а нетребовавший у меня ответа. Теперь же идет к тебе это письмо, которое заключает в себе оправдание в предшествовавшем и полагает начало новой переписке. Поэтому, когда будешь писать ко мне, представляй себе, что не тобою начат новый ряд писем, но что отдаешь долг за настоящее мое письмо. Ибо хотя письмо мое есть уплата за прежнее, однако же тем самым, что оно больше обыкновенного письма или даже вдвое против надлежащей меры, удовлетворит собою тому и другому порядку писем. Видишь ли, к каким ухищрениям принуждает меня лень? А ты, превосходнейший, перестань в коротких словах возводить на меня великие вины, которых невозможно превзойти и самим преступлением. Ибо забвение друзей и презрение их вследствие приобретенной власти заключают уже в себе все худое в совокупности. Если не имеем любви по заповеди Господней, то нет на нас и печати, положенной Господом. Если, разгордевшись, исполнились мы суетного о себе мнения и высокомерия, то впадаем в неизбежный суд Диавола. Почему если с такою обо мне мыслию употребил ты выражения, то молись, чтобы избежать мне лукавства, какое и в моем нраве. Если же язык напал на сии речения необдуманно, по привычке, то утешусь сам в себе, а твою милость попрошу присовокупить свидетельство самих дел, ибо будь уверен в том, что настоящая моя должность послужила для меня поводом к смирению. Поэтому разве тогда забуду тебя, когда сам не буду узнавать себя; и ты моих недосугов никогда не обращай в признак худого поведения и злонравия.
53 (57). К Мелетию, архиепископу Антиохийскому (Просит Мелетия писать к нему чаще, потому что письма его исполнены благодати и мудрости; изъявляет желание свое видеться с Мелетием, а причину, по которой близкие к нему удерживают от исполнения сего желания, не вверяя письму, сообщает чрез брата Феофраста. (Писано в 371 г.))
Если бы твоему богочестию сколько-нибудь было известно, какую великую радость доставляешь мне каждым своим письмом, то знаю, что не пропустил бы ты ни одного встретившегося случая писать ко мне, но еще сам стал бы придумывать всякий раз, как сделать, чтобы писем было много; потому что знаешь, какая награда уготована Человеколюбцем Владыкою за упокоение скорбящих. Ибо все здешнее исполнено болезней, и мне одно прибежище от зол — мысль о твоей святости; и сию мысль яснее во мне делает беседа с тобою чрез письма, исполненные всякой мудрости и благодати. Почему, когда беру в руки письмо твое, прежде всего смотрю на его меру, и чем более избыточествует оно величиной, тем для меня любезнее. Потом, во время чтения, при каждом случающемся слове радуюсь; но, приближаясь к концу письма, начинаю огорчаться. Так все, что ни говоришь в письме, исполнено доброты, потому что благ избыток от благого сердца.
Если же, по молитвам твоим, пока я еще на земле, удостоюсь личного свидания с тобою и сподоблюсь внимать полезным урокам сего живого гласа или принять напутствие для настоящего и будущего века, то признаю сие величайшим из благ и почту для себя началом Божия ко мне благоволения. И теперь уже предался бы я этому стремлению, если бы не удерживали меня мои ближайшие, во всем братолюбивые; но, чтобы намерения их не разглашать чрез письмо, пересказал я об этом брату Феофрасту для донесения в подробности твоему совершенству.
59 (63). К неокесарийскому градоначальнику (Приветствует сего градоначальника, известного ему по слуху и по словам общего друга Елпидия, и просит включить и его в число своих друзей. (Писано около 371 г.))
«Мудрого мужа, хотя в дальней живет он земле, хотя никогда вижу его своими очами, считаю я другом» — это изречение трагика Еврипида. Поэтому хотя личное свидание не доставило мне знакомства с твоим высокородием, однако же называю себя другом твоим и знакомым. Не приими этих слов за ласкательство, потому что нашу дружбу произвела слава, которая всем велегласно возвещает о делах твоих. А с тех пор, как имел я свидание с достопочтеннейшим Елпидием, столько узнал тебя и так сильно пленен тобою, как будто долгое время жили мы вместе и долговременным опытом возвел я твои совершенства. Ибо Елпидий не преставал описывать в подробности все, что знает о тебе: величие души твоей, возвышенный образ мыслей, кротость нравов, опытность в делах, благоразумие в решениях, степенность в жизни, растворенную с веселостию, силу слова и многое другое, что перечислял он в продолжительной со мною беседе и что невозможно описать мне, не выступив из пределов письма. Как же мне не любить такого человека? Как удержаться, чтобы даже громко не выразить того, что чувствую в душе своей? Поэтому, чудный муж, приими приветствие, приносимое истинной и нелестной дружбой, потому что я далек от раболепного ласкательства. Включи и меня в список друзей своих, частыми письмами напоминай о себе и утешай меня в том, что не могу видеть тебя.
75 (79). К Евстафию, епископу Севастийскому (Благодарит его за письмо и за доставившего оное Елевсиния, который помог св. Василию в борьбе с градоправителем и царским постельничим. (Писано в 371 г.))
И до получения письма знал я, сколько заботишься о всякой Душе, а преимущественно о моем смирении, потому что изведен я на этот подвиг. А получив письмо от досточестнейшего Елевсиния и увидев самое его прибытие, прославил я Бога, Который в подвиге за благочестие даровал мне такового защитника и сподвижника, оказавшего духовное вспомоществование. Да знает же несравненное твое богочестие, что у меня были уже некоторые, и притом сильные, ошибки с великими градоправителями, причем градоначальник и постельничий пристрастно говорили в пользу противников. Но пока непоколебимо выдержал я все нападения по милости Бога, Который даровал мне содействие Духа и Сам облек силою мою немощь.
76 (80). К Афанасию, архиепископу Александрийскому (Просит его, как единственную надежду бедствующей Церкви, не оставлять своими молитвами и письмами, особенно же изъявляет желание с ним видеться. (Писано в 371 или в начале 372 г.))
В какой мере распространяются недуги в Церквах, в такой же и мы все обращаемся к твоему совершенству, уверенные, что нам остается одно утешение в бедах — твое покровительство. Кто, хотя сколько-нибудь, по слуху или по опыту, знает твое совершенство, все равно уверены, что ты спасешь нас от этой страшной непогоды и силою молитв, и нужными сведениями, как придумать в делах наилучшее. Поэтому не переставай и молиться о душах наших, и ободрять нас письмами. Если бы знал ты, какая польза от твоих писем, то никак не преминул бы ни одного представившегося случая писать к нам. А если бы при содействии твоих молитв удостоились мы увидеть тебя и насладиться тех благ, какими ты преисполнен, и к сказанию о нашей жизни присовокупить свидание с твоей подлинно великою и апостольскою душою, то, без сомнения, заключили бы о себе, что, по Божию человеколюбию, приобрели мы утешение, вознаграждающее за все скорби, какие претерпели в целой жизни своей.
90 (94). К Илии, правителю области (Св. Василий, обвиненный пред правительством в огромных постройках и в чем-то ином, оправдывается в первом, что здания сии общеполезны, служат украшением городу и начаты не без воли императора, а оправдание во всем прочем отлагает до свидания с правителем, которому советует подражать Александру. (Писано в 372 г.))
Собирался я и сам идти к твоей досточестности, чтобы, если не приду, не взяли передо мною преимущества клеветники. Но поелику воспрепятствовал телесный недуг, который напал на меня гораздо сильнее обыкновенного, то необходимо дошло дело до письма. Видевшись с тобою, чудный муж, в последний раз, имел я намерение сообщить твоему благоразумию о всех своих житейских делах, имел также намерение повести слово и о Церквах, чтобы после сего не осталось уже никакого места клеветам. Но удержался, рассуждая, что было бы совершенно излишне и сверх меры надменно на человека, обремененного таким множеством дел, возлагать еще заботы, кроме необходимых. А вместе (пусть будет сказана правда) побоялся я и по другой причине — чтобы не прийти в необходимость уязвить взаимными противоречиями душу твою, которая должна в чистом благоговении к Богу получить совершенную награду за богочестие. Ибо действительно, если обращу внимание твое на себя, то мало оставлю тебе времени для дел общественных и поступлю подобно тому, кто кормчего, который в великую бурю правит плохо оснащенным кораблем, стал бы обременять прибавкой груза, когда надлежало бы убавить поклажу и, сколько можно, облегчить корабль. Посему, кажется мне, и великий царь, узнав, что у нас так много заводится дел, дозволил, чтобы мы сами собою распоряжались в Церквах.
Впрочем, желаю спросить тех, которые тревожат твой не знающий коварства слух: чем хуже стали от нас общественные дела? Что — большее или малое в общих делах — потерпело ущерб от нашего управления Церквами? Разве кто скажет: и то приносит вред делам, что воздвигли мы Богу нашему молитвенный дом, великолепно устроенный, и около него жилые здания, одно изящного вида, отделенное для предстоятеля, другие ниже его, распределенные по порядку служителям Божиим; а сии же здания назначаются для общего употребления и вам, градоначальникам, и сопровождающим вас. Кому же делаем обиду, если строим пристанища странникам, бывающим здесь мимоходом и по немощи имеющим нужду в какой-нибудь услуге, или заводим необходимо к их успокоению ходящих за больными врачей, вьючных животных, проводников? За сим неотъемлемо должны следовать и искусства — как необходимые для жизни, так и изобретенные для приличного времяпрепровождения оной; и еще иные дома, приспособленные для работ, что все служит украшением городу и обращается в похвалу нашему градоначальнику, потому что сие распространяет добрую славу о нем. Ты не для того вынужден начальствовать над нами, что один имеешь достаточные силы величием своего изволения восстановить падшее, населить ненаселенное и одним словом пустыни преобразить в города. Поэтому что было бы сообразнее: изгонять ли и обижать содействующего в этом или почтить и любить его? И не подумай, превосходнейший, что сказанное мною существует только на словах. Мы приступили уже к делу, записывая пока нужное для постройки. И это сказано мною в оправдание пред градоначальником.
А что должен я отвечать на упреки людей, любящих приносить жалобы, и отвечать тебе, как христианину и другу, который заботится о мнении, какое имеют обо мне, то теперь необходим о сем умолчать, потому что это превосходит меру письма, и, сверх того, небезопасно поверять сие бездушным письменам. Но чтобы тебе, до свидания со мною увлекшись чьими-либо клеветами не быть принужденным уменьшить сколько-нибудь свое ко мне благоволение, поступи как Александр. Ибо о нем сказывают, что когда клеветали ему на одного из приближенных, открыл он одно ухо клеветнику, а другое тщательно зажал рукою, показывая тем, что намеревающийся судить правильно должен не весь вдруг увлекаться предваряющими, но половину слуха своего сохранить неприкосновенно, чтобы выслушать потом оправдание отсутствующего.
91 (95). К Евсевию, епископу Самосатскому (Св. Василий, приглашенный Мелетием и Феодотом на свидание с ними, писал о том с диаконом Феофрастом к Евсевию, и его приглашая на свидание. Поелику же диакон, не передав письма, умер, то пишет о том же вторично с Евстафием за 33 дня до срока, назначенного для их свидания. (Писано в 372 г.))
Давно писав к твоему благочестию как о других делах, так и о взаимном нашем с тобою свидании, обманулся я в надежде, потому что письмо не дошло в руки твоей досточестности. Блаженный диакон Феофраст взял письмо у меня, когда я по необходимости отправлялся в какой-то объезд, но не передавал его твоему богочестию, потому что его предупредила болезнь, от которой он скончался. Поэтому так поздно принимаюсь писать, что нет и надежды, чтобы по причине весьма стесненных обстоятельств была какая польза от сего письма.
Боголюбивейший епископ Мелетий и Феодот приказали мне прийти к ним, предлагая сие свидание в знак любви и желая, чтобы несколько поправлено было то, что производит теперь огорчение. А временем свидания назначили мне середину наступающего месяца июня, местом же — селение Фаргам, знаменитое славою мучеников и многолюдством собора, совершаемого ими ежегодно. Поелику же мне, который по возвращении узнал об успении блаженного диакона и о лежащем у меня без дела письме, должно было не покою предаваться, то поелику мне осталось еще до срока тридцать три дня, поспешно отослал я письмо сие к достопочтеннейшему брату и сослужителю моему Евстафию, чтобы им передано было твоей степенности и опять вскорости принесен ко мне ответ. Ибо, если можно или даже приятно тебе прийти туда же, и я буду. А если нет, то сам я свиданием своим, ежели угодно будет Богу, воздам прошлогодний долг: если же опять по грехам моим будет какое препятствие, то посещение епископов отложу до другого времени.
113 (118). К Иовину, епископу Перры (Приглашает его к себе. (Писано в исходе 372 или в начале 373 г.))
Ты мой должник и в добром у меня долгу, потому что взаем тебе я дал любовь. И это надобно получить мне с тебя с ростом, ибо и Господь не запрещает нам брать рост такого рода. Поэтому расплатись со мною, любезная глава; приезжай ко мне на мою родину — это будет уплата самого долга. А в чем же будет состоять приращение? В том, что придешь ко мне ты, муж столько же предо мною превосходнейший, сколько отцы совершеннее детей.
116 (121). К Феодоту, епископу Никопольскому (Просит его выслушать Санктиссима о делах церковных и извещает о рукоположении Фавста во епископы. (Писано в 373 г.))
Стужа велика и продлилась весьма надолго, потому нелегко нам иметь утешение и чрез письма. Вот почему, сколько знаю, редко и сам я писал к твоему благоговению и получал от тебя письма. Но поелику возлюбленнейший брат наш, сопресвитер Санктиссим, предпринял путешествие даже до вас, то чрез него и приветствую твое благонравие и прошу помолиться о мне, а также склонить слух свой к поименованному выше брату, узнать от него, в каком положении церковные дела, и употребить возможное старание о предстоящем деле.
Знай же, что Фавст приходил к нам, имея письмо от папы, которому желательно, чтобы он был епископом. Но поелику потребовал свидетельства твоего благоговения и прочих епископов, то, презрев меня, ушел он к Анфиму и, приняв от него рукоположение, возвратился без моего ведома.
118 (123). К Урвикию, монаху (Изъявляет скорбь, что Урвикий не посетил его во время тяжких искушений, и просит посещением своим или утешить, или освободить от искушений. (Писано в 373 г.))
Собирался ты ко мне (близко это было благо) — собирался, чтобы по крайней мере концом перста прохладить меня, который сгораю в искушениях. Что же потом? Воспротивились сему грехи мои и воспрепятствовали исполнению твоего намерения, чтобы страдать мне без пособия врачевания! Как в волнах — одна опадает, другая встает, а иная чернеет уже от содрогания, так и из моих бедствий одни прекратились, другие настоят, а иные ожидаются; и всего чаще одно для меня избавление от бед — уступить времени и скрыться от гонителей. Но прииди ко мне, ты или утешишь меня, или подашь мне мысль, или выведешь меня; во всяком случае одним появлением своим сделаешь, что мне будет легче. А что всего важнее, молись и не переставай молиться обо мне, чтобы рассудок мой не был потоплен бедствием и волнением, но во всех случаях соблюдал я благодарность к Богу и не причтен был к злым рабам за то, что, исповедуясь Благодеющему, не прилагаю сердца к вразумляющему несчастиями, но из самих неприятностей извлекал для себя пользу, тогда наипаче веруя в Бога, когда всего более имею в Нем нужду.
119 (124). К Феодору (Выражает ту мысль, что свидание с друзьями составляет для него единственную отраду в многобедственной жизни. (Писано в 373 г.))
О предавшихся страстной любви, когда разлучаются они с людьми по какой-нибудь непреодолимой необходимости, говорят иные, что, если посмотрят на изображение любимого лица, одно это услаждение очей утоляет уже мучительную страсть. Не умею сказать, справедливо это или нет, но недалеко от сказанного то, что происходит со мною в отношении к твоей доброте. Поелику к священной и нелестной душе твоей возродилось во мне какое-то, скажу так, любовное влечение, а насладиться вожделеваемым, как и всяким другим благом, удобств не имею, потому что противятся сему грехи мои, то подумал я, что в лице благоговейнейших братий наших вижу самый явственный образ твоей доброты А если бы случилось без них встретиться мне с твоей искренностью, то заключил бы, что в тебе вижу и их; а именно потому, что в каждом из вас такая мера любви, по которой все вы обнаруживаете в себе равное соревнование преуспевать в ней больше и больше. За сие возблагодарил я Святаго Бога и молю Его, чтобы, ежели остается еще сколько-нибудь времени для моей жизни, тобой соделалась она для меня приятною, тогда как ныне разлученный с любезнейшими мне, почитаю жизнь свою и жалкою, и несносною, потому что у разлученного с теми, которые истинно любят, по моему рассуждению, нет и предлога, чтобы ему благодушествовать.
127 (132). К Аврамию, епископу в Ватнах (Извиняясь, что давно не писал к Аврамию по неизвестности его местопребывания, приветствует с Санктиссимом, как скоро узнал, что Аврамий в Антиохии. (Писано в 373 г.))
С осени за все это время не знал я о твоем благоговении, где находишься, а встречал только неверные слухи: одни извещали, что твое благоговение живет в Самосатах, другие — что в деревне, а иные утверждали, что видели тебя около самих Ватн. Поэтому и не писал я к тебе часто, теперь же, узнав, что находишься в Антиохии, в доме досточестнейшего комита Саторнина, охотно дал я письмо возлюбленнейшему и благоговейнейшему брату Санктиссиму сопресвитеру, с которым приветствую любовь твою, прося, где бы ты ни был, помнить паче всего Бога, а потом вспомнить и обо мне, которого издавна благоволил ты полюбить и причислить к самым близким своим.
128 (133). К Петру, архиепископу Александрийскому (Приветствуя его со вступлением на архиепископский престол, изъявляет свое желание, чтобы Петр был наследником по св. Афанасии сверх прочего и любви к св. Василию, и усердия ко всему братству. (Писано в 373 г.))
Телесную привязанность производят глаза, утверждает же ее долговременная привычка. А истинную любовь образует дар Духа, сочетавающий разлученных дальним расстоянием места и делающий друзей известными друг другу не по телесным чертам, но по душевным свойствам. Сие, конечно, совершила Господня благодать и со мною, даровав мне видеть тебя душевными очами, обнять истинною любовию и прийти с тобою как бы в один состав и в совершенное единство общением в вере. Ибо уверен я, что, будучи питомцем такого мужа и издавна пользовавшись общением с ним, ходишь ты тем же духом и наставлен в тех же догматах благочестия. Потому и приветствую твою досточестность и прошу после сего великого мужа сверх прочего наследовать и расположение его ко мне, и как о себе писать к нам по обычаю, так иметь попечение о живущей повсюду братии с тем же сердоболием и с тем же усердием, какие и тот блаженнейший муж имел о всех поистине любящих Бога.
129 (134). К Пеонию, пресвитеру (Благодарит за письмо и просит писать чаще, извещает также, что нет у него писцов. (Писано в 373 г.))
Сколько обрадовал ты меня письмом, без сомнения, угадываешь по тому самому, о чем писал; так, в письме твоем вполне выказывается чистота сердца, из которого вылились слова сии. Течение воды показывает, где ее источник; а свойством слова изображается породившее его сердце. Поэтому, признаюсь тебе, со мною произошло что-то странное и далеко отступающее от вероятного. Желая непрестанно читать письма твоего совершенства, когда взял я в руки письмо и прочел его, не столько рад был написанному, сколько опечален, рассуждая о потере, какую нес во все время твоего молчания. Но поелику начал ты писать, то не переставай продолжать это. Ибо веселишь меня более, нежели те, которые богатолюбцам посылают большое количество денег.
А писцов не оказалось у меня ни одного: ни краснописца, ни скорописца. Кого обучал, одни возвратились к прежнему навыку жизни, а другие отказались от трудов, страдая долговременными недугами.
140 (145). К Евсевию, епископу Самосатскому (Объявляет свое желание, чтобы Евсевий, несмотря на множество дел и на все затруднения, посетил Кесарийскую Церковь еще при жизни св. Василия, как обещал и в прошлом году. (Писано в 373 г.))
Знаю бесчисленные труды твои, какие подъял ты ради Церквей Божиих; небезызвестно мне и множество дел, которыми занят ты, управляя не с небрежностию, но по воле Господней. Представляю себе и вашего соседа, который вас, как птиц, кроющихся от орла, приводит каждого в необходимость не отходить далеко от своего крова. Все это не скрыто от меня. Но желание стремительно заставляет надеяться на то, чего едва ли получишь, и браться за невозможное; лучше же сказать, упование на Господа сильнее всего. Ибо не по безрассудной прихоти, но с крепкою верою ожидаю, что откроются способы выйти из этой запутанности, что удобно преодолеешь все препятствия, и ты увидишь любимейшую из Церквей, а равно и она тебя увидит; а для нее предпочтительнее всех благ взглянуть на лицо твое и послушать гласа твоего. Итак, не сделай надежд ее напрасными. И прошлого года, когда, возвращаясь из Сирии, принес я это обещание, какое сам получил, сколько, думаешь, восхитил ее надеждами? Не отлагай же, чудный муж, ее посещения до другого времени; хотя и всегда можно ее видеть, однако же не вместе со мною, которого болезнь нудит уже оставить эту многоболезненную жизнь.
141 (146). К Антиоху (Благодаря за собственноручное приветствие, взаимно приветствует и советует заботиться о душевном спасении. (Писано в 373 г.))
Не могу укорить тебя леностью или беспечностью за то, что молчал, когда открывался случай писать. Ибо приветствие, присланное твоею почтенною рукою, ценою дороже многих писем. Потому и взаимно тебя приветствую, и прошу ревностно: позаботься о душевном спасении, все плотские страсти обуздывая разумом и в душе своей, как бы в святейшем каком храме, имея навсегда водруженную мысль о Боге; а при всяком деле и при всяком слове воображай пред очами Судилище Христово, чтобы все частные действия, собранные на это строгое и страшное испытание, в день воздаяния принесли славу тебе, удостоенному похвал пред всею тварию. Если же сам этот великий муж предпримет путь до нас, то немалое будет удовольствие вместе с ним и те я увидеть нам у себя.
146 (131). К Евстафию, первому врачу (Убедительно просит его чаще писать; о поступке отступивших от общения с епископом своим Евстафием выражается, что он для него прискорбен, однако же должен быть терпим по необходимости. (Писано в 373 г.))
Ежели есть какая польза от моих писем, то не опускай ни одного случая писать ко мне и побуждать меня, чтобы я писал. Ибо сам я приметным образом делаюсь веселее, когда читаю письма мужей рассудительных. А находите ли вы у меня что-либо достойное внимания, знать это лучше вам, читающим мои письма. Поэтому если бы не отвлекало меня множество дел, то не удержался бы от удовольствия писать непрестанно. Но у вас меньше забот; потому, когда только можно, услаждайте меня письмами. Говорят, что и колодцы, если из них черпают, делаются лучшими.
И твои увещания, заимствованные из врачебной науки, пропадают, видно, даром, не потому что я применяю нож, но потому, что сделавшееся ни к чему негодным само собою отпадает. Вот изречение стоика: «поелику,— говорит,— дела не делаются, как мне хочется, то хочу так, как делаются». А я, хотя не согласен соображать волю свою с течением дел, однако же не одобряю, если кто делает что-нибудь необходимое и не по воле. Ибо и у Вас, врачей, нет необходимости жечь больного или причинять ему другую какую боль, однако же нередко соглашаетесь на сие, видя трудное страдание больного. И мореходцы не добровольно выбрасывают свою поклажу, но, чтобы избежать кораблекрушения, берутся за сию меру, жизнь в бедности предпочитая смерти. Поэтому и обо мне так думай, что хотя болезненно и с тысячами жалоб переношу разлуку с оставляющими нас, однако же переношу, потому что для любителей истины всего предпочтительнее Бог и упование на Него.
147 (152). К Виктору, военачальнику (Извиняясь, что не писал доселе, обещается писать впредь смело и благодарит за попечение о Церкви. (Писано около 373 г.))
Если б не писал я к кому другому, то, может быть, справедливо подвергся бы обвинению в нерадении или забвении. Но как забыть тебя, чье имя повторяется всеми людьми? Как стать невнимательным к тому, кто едва почти не всех в мире превзошел высотою своего чина? Но причина моего молчания явна: я боялся обеспокоить такого мужа. Если же к прочим своим доблестям присоединил ты и это, что не только принимаешь присылаемые к тебе письма, но требуешь и тех, которые не были присланы, то вот смело теперь пишу, и впредь буду писать, моля Святаго Бога вознаградить тебя за честь, оказываемую мне. А в рассуждении Церкви предупредил ты мои просьбы, сделав все, чего бы мог я пожелать. Делаешь же, не людям угождая, но почтившему тебя Богу, Который одни блага даровал тебе в настоящей жизни, а другие дарует в будущем веке за то, что идешь путем Его, держась истины и от начала до конца соблюдая сердце неуклонным в правоте веры.
148 (153). К Виктору, бывшему консулу (Благодарит за памятование о нем, за продолжение любви, не уменьшаемой по причине клевет, а также за честь, что соблаговолил писать к нему. (Писано около 373 г.))
Всякий раз, как случается мне читать письма твоей чинности, приношу благодарение Богу, что и продолжаешь помнить обо мне, и, несмотря ни на какую клевету, не уменьшаешь любви, которую по самому правдолюбивому суждению или по доброй привычке однажды решился ко мне возыметь. Посему молю Святаго Бога, чтобы и ты пребывал в подобном ко мне расположении, и я достоин был той чести, какою почтил ты меня в письме своем.
149 (154). К Асхолию, епископу Фессалоникийскому (Благодарит Асхолия за начатую им со св. Василием переписку, которую и просит продолжать; изъявляет благодарность Евфимию, доставившему письмо, и просит ему молитв Асхолиевых. (Писано в 376 г.))
Прекрасно ты сделал и по закону духовной любви, начав переписку со мной и добрым примером возбудив и меня к подобной ревности. Ибо мирской дружбе нужны глаза и свидание, потому что сим полагается начало к привычке, умеющие же любить духовно не прибегают к плоти для снискания дружбы, но общением веры приводятся к духовному союзу. Посему благодарение Господу, утешившему сердца наши и показавшему, что не во всех еще иссякла любовь, но по местам есть во Вселенной люди, которые показывают в себе черты ученичества Христова! И потому мне кажется, что поступок ваш уподобляется звездам, которые в облачную ночь то там, то здесь просвечивают в разных частях неба и в которых как светлость их приятна, так еще приятнее неожиданность появления. Подобны и вы — светила Церквей, которых очень немного и легко перечесть при этом плачевном состоянии дел, но которые, являясь нам в безлунную ночь, сверх привлекательности ваших добродетелей, вожделенны еще и своею неожиданностию. Расположение же твое достаточно известным сделалось мне из письма. Хотя невелико оно по числу слогов, однако же правотою мысли достаточно обнаружило мне твое намерение. Ибо твое усердие к блаженнейшему Афанасию служит самым явным доказательством, что имеешь здравый взгляд на дела большой важности. За удовольствие, доставленное письмом, обязан я великою благодарностью досточестнейшему сыну нашему Евфимию, и сам молю, чтобы ему была всякая помощь от Святаго и тебя прошу помолиться со мною, чтобы вскоре увидеть нам возвращение его вместе с благочиннейшей его супругою, дочерью нашей о Господе. Но и сам позволь попросить тебя: не ограничь одним началом нашего веселия, но, при всяком открывающемся случае писать, частым собеседованием возвращай любовь свою ко мне, а равно извещай о Церквах, которые у вас, как продолжается в них согласие. Помолись и о здешних Церквах, чтобы и у нас настала великая тишина и Господь наш запретил ветру и морю.
150 (155). К Сорану (Отвечает на жалобы родственника своего Сорана, начальника Скифии, уверяя, что содержит его в своей памяти; оправдывает в каком-то деле себя и хорепископа; просит продолжать вспомоществование гонимым за имя Христово и присылать в отечество мощи мучеников. (Писано в 373 г.))
Затрудняюсь оправдываться во многих обвинениях, изображенных в письме первом и единственном, какое благоволило прислать ко мне твое благородство; затрудняюсь не по оскудению в правде, но потому что, по множеству вменяемого мне, трудно сделать предпочтение важнейшему и определить, с чего должно начать мне сперва уврачевание. Или, может быть, держась того порядка, в каком писано, должно отвечать на каждое, одно за другим, обвинение? Об отправляющихся отсюда в Скифию доселе не знал я, даже не предуведомили меня и о тех, которые от тебя из дома, чтобы мог я с ними сказать тебе слово, хотя положено мною употреблять великое старание, чтобы при каждом случае приветствовать твою досточестность. А забыть тебя в молитвах невозможно, разве забуду скорее дело свое, на которое поставил меня Господь. Ибо, будучи верным благодати Божией, конечно, помнишь церковные возглашения, помнишь, что молимся о братиях, находящихся в отшествии, совершаем также молитвы в Святой Церкви о включенных в воинские списки, об исповедующих с дерзновением имя Господне и о показавших духовные плоды, а, без сомнения, в числе многих из них или и наряду со всеми, как думаю, включается и твоя досточестность. Да и собственно о тебе как могу забыть, имея перед собой так много побуждающих к напоминанию: такую сестру, таких племянников, родство столько доброе, так меня любящее, дом, домашних друзей, по которым и нехотя необходимо вспомнишь о добром твоем изволении? А в рассуждении дела сего брат этот не сделал мне ничего оскорбительного, и мною не произнесено никакого решения, вредного ему. Поэтому неудовольствие свое обрати на пересказавших ложно, освободив от всякого упрека хорепископа и меня. Если же этот досужий человек заводит для упражнения тяжбу, то есть народные судилища и законы, то прошу вас нимало на сие не жаловаться; а ты, что ни делаешь доброго, сам себе собираешь сокровище, и какое упокоение доставляешь гонимым за имя Господне, такое же и себе уготовляешь в день мздовоздаяния. Хорошо же сделаешь, если перешлешь в отечество и останки мучеников, ежели только, как писал ко мне, тамошнее гонение и ныне творит мучеников Господу.
151 (156). К Евагрию, пресвитеру (Хвалит Евагрия за попечение о мире, от которого и сам не отказывается, хотя не берет на себя исполнения сего дела, потому что оно выше сил его, требует долговременных усилий, и не одного человека, притом принадлежит собственно Мелетию, архиепископу Антиохийскому, с которым он не может видеться, но к которому писать не отказывается, несмотря на то, что письмо его не может иметь важных последствий. Уверяет о себе, что ни с кем не имеет частных ссор; дивится, почему Евагрий не в общении с Дорофеем; извещает, что нет у него человека для отправления в Рим. (Писано в 373 г.))
Столько далек я от того, чтобы скучать длиннотою писем, что письмо от удовольствия при чтении его показалось мне даже коротким. Ибо что приятнее для слуха имени мира? Или что священнолепнее и наиболее угодно Господу, как входить в совещание о подобных предметах? Поэтому тебе, принявшему такое прекрасное намерение и так ревностно принявшемуся за дело самое блаженное, да воздаст Господь награду, обещанную миротворцам. А о нас, честная глава, разумей так: что касается до желания и молитв о том, чтобы увидеть некогда день, в который все составят одно собрание, не разделяясь между собою мнениями, то в усердии сем никому не уступим первенства. Ибо подлинно были бы мы безрассуднейшие из всех людей, если б радовались разделениям и сечениям в Церквах и союза между членами Тела Христова не почитали величайшим из благ. Впрочем, сколько есть в нас желания, столько, да будет тебе известно, недостает у нас сил. Небезызвестно твоему совершенному благоразумию, что болезни, усиленные временем, для исправления своего прежде всего требуют времени, а потом сильного и напряженного действования, если кто хочет дойти до самой глубины, чтобы с корнем истребить недуги в страждущих. Но ты знаешь, что говорю, и, если должно сказать яснее, не побоюсь сего. Укорененного в душах долговременным обычаем самолюбия не могут истребить ни один человек, ни одно письмо, ни краткое время. Ибо невозможно совершенное истребление подозрений и споров, производимых противоречиями, без какого-нибудь достоверного посредника в примирении. Если бы преизливалась на меня благодать и был я силен словом, делом и духовными дарованиями постыдить противников, то надлежало бы мне отважиться на такое дело.
Но, может быть, и тогда не присоветовал бы ты одному мне приступить к исправлению, потому что, по благодати Божией, есть епископ, которому преимущественно принадлежит попечение о Церкви. Но и он ко мне прийти не может, и мне отправляться к нему теперь зимою неудобно, или, лучше сказать, вовсе невозможно, не только потому, что тело у меня по причине долговременной болезни отказалось служить, но и потому, что переправы через Армянские горы в скором времени сделаются непроходимыми даже для людей, по летам весьма крепких.
Не откажусь же объяснить ему дело в письме. Впрочем, не ожидаю, чтобы от письма вышло что-нибудь важное, гадая о сем по строгой точности этого человека и по самому свойству писем, потому что пересылаемое слово, как обыкновенно, не может решительно убедить. Ибо многое надобно высказывать, многое, напротив, выслушивать, решать встречающиеся недоумения и на место сего ставить что-нибудь твердое; а ничего такого не может сделать слово, в письме брошенное на бумагу бездейственным и безжизненным. Однако же, как сказал я, не поленюсь написать.
Знай же, истинно благоговейнейший и превозлюбленный мной брат, что у меня, по милости Божией, ни с кем нет частной ссоры. Ибо не знаю, чтобы любопытствовал я о тех винах, какие на каждом есть или взводятся на него. Почему вам следует обращать внимание на мою мысль как на мысль человека, который не способен делать что-либо по пристрастию и не предубежден к оклеветанию кого-нибудь; только было бы благоволение Господне и все делалось у нас по-церковному и в порядке.
Но опечалил меня возлюбленный сын наш, содиакон Дорофей, известив о твоем благоговении, что усомнился ты участвовать с ним в общении. Впрочем, сколько припоминаю, у нас с тобою не было речи о чем-либо подобном.
Послать на Запад мне совершенно невозможно, потому что никого не имею, способного к сему служению. Если же кто из Ваших братий берется взять на себя этот труд ради Церквей, то, конечно, знает он, к кому и с какою целью отправляется, от кого и какими должен запастись в дорогу письмами. А посмотрев вокруг себя, не вижу при себе никого. И желаю быть причисленным к седьми тысячам, не преклонившим колена пред Ваалом; впрочем, и моей души ищут налагающие руки свои на всех, но ради этого нисколько не уменьшу должного усердия к Церквам Божиим.
152 (157). К Евсевию, епископу Самосатскому (Выражает сожаление, что не свиделся с Евсевием летом и что Евсевий не пишет к нему; просит молитв. (Писано в 373 г.))
Как думаешь — тяжело мне было перенести, что в прошлое лето не удалось свидеться с тобой? А и в другие годы не было такого свидания, чтобы дойти мне до сытости. Впрочем, любящему и во сне увидеть предмет своего желания доставляет некоторое утешение. Ты же и не пишешь — так ты ленив; почему и то, что не явился на свидание, надобно приписывать скорее не другой какой причине, а твоей лени предпринимать путешествие из любви. Но о сем ни слова больше. Молись же обо мне и проси у Господа не оставить меня, но как извел меня из предшествовавших искушений, так избавит и от ожидаемых во славу имени Его, на которое уповал я.
153 (158). К Антиоху (Сожалея, что не свиделся с ним, просит молитв его и поручает ему брата, который при верблюдах)
Поелику грехи мои помешали тому, чтобы мог я привести в исполнение давнее желание свое видеться с вами, то утешаю себя в утрате сей письмом и прошу непрерывно воспоминать о мне в молитвах, чтобы, если буду жив, сподобиться мне удовольствия видеть вас, а если не буду, при пособии молитв ваших, с благою надеждою преселиться из сего мира. Поручаю вам брата, который при верблюдах.
159 (164). К Асхолию, епископу Фессалоникийскому (Благодарит за письмо и за присланные им мощи мученика Евтихия, пострадавшего у варваров за Истром и которого Асхолий поощрял к страданию; изъявляет скорбь свою о настоящем положении Церквей на Востоке и просит молитв Асхолиевых. (Писано в 374 г.))
Каким веселием исполнило меня письмо твоего преподобия, не без труда мог бы я изобразить сие по немощи слова выражаться ясно; но ты и сам собою должен догадаться о сем, заключая по красоте своего письма. Ибо чего не заключало в себе оно? Не изобразило ли и любовь ко Господу, и удивление мученикам, так живо описав самый род подвига, что события сии представляются у нас перед глазами, а наконец почтение и расположение ко мне самому? Не изобразило ли так, как мог бы сказать разве кто из превосходнейших писателей? Посему, когда взял я письмо в руки, прочел его несколько раз и приметил обильно струящуюся в нем благодать Духа, тогда подумал, что живу в древние времена, когда процветали Церкви Божии, укорененные в вере, соединенные любовию при взаимном единомыслии различных членов, как бы в едином теле, когда явны были гонители, явны и гонимые; подвергавшиеся вражеским нападениям делались многочисленнее, и кровь мучеников, орошая Церкви, воспитывала большее и большее число подвижников благочестия, потому что последующие исполнялись ревностию предшественников. Тогда мы, христиане, хранили между собою мир, тот мир, который оставил нам Господь, которого теперь нет у нас и следа,— с такою жестокостью отгнали мы его друг от друга!
Впрочем, душа моя перенеслась к древнему оному блаженству, когда издалека пришло письмо, цветущее красотою любви, и от варваров, живущих за Истром, прибыл к нам мученик, проповедуя собою о неповрежденности веры, там водворившейся. Кто опишет душевное наше веселие при этом? Какую изобрести силу слова, чтобы могла она ясно высказать тайное расположение нашего сердца? Когда увидели мы подвижника, ублажили того, кто поощрял его к подвигу и сам от Праведного Судии примет венец правды, укрепив многих для подвига за благочестие.
Поелику же ты привел мне на память и блаженного мужа Евтихия и почтил наше отечество, так как оно доставило семена благочестия, то возвеселил меня напоминанием древнего и вместе опечалил обличением видимого. Ибо никто из нас не уподобляется Евтихию в добродетели: не только не укрощаем мы варваров силою Духа и действенностию даровании, но даже чрезмерным множеством грехов своих приводим в дикость и кротких нравом. Ибо себе и грехам своим приписываем причину того, что разлилось так могущество еретиков. Ни одна почти часть Вселенной не спаслась от запаления ересей. Твои сказания — подвижническое противоборство: тела, строгаемые за благочестие; варваров, презираемая людьми, у которых сердце не знает страха; различные истязания, изобретаемые гонителями; во всем противоборство подвизающихся, древо, вода, окончательные страдания мучеников. Каковы же наши сказания? Любовь охладела; разоряется учение отцов; частые крушения в вере; молчат уста благочестивых; люди, изгнанные из молитвенных домов, под открытым небом подъемлют руки к Небесному Владыке. И хотя скорби тяжкие, но нигде нет мученичества, потому что притеснители наши имеют одно с нами именование.
Сам умоляй о сем Господа и всех мужественных подвижников Христовых собери на молитву о Церквах, чтобы, если только остается еще сколько-нибудь времени стоять миру сему и не все уклонились в противную сторону, умилосердившись над Своими Церквами, возвратил их Бог к древнему миру.
160 (165). К Сорану (Описывает радость, с какой получил Сораново письмо; благодарит за присланные мощи св. мученика и просит молитв Сорановых. (Писано в 374 г.))
Святый Бог исполнил давнее мое желание, сподобив меня получить письмо истинного твоего благочестия. Всего важнее и всего достожелательнее видеть тебя и быть от тебя видимым и лично насладиться дарованиями обитающего в тебе Духа. Но поелику не дозволяют сего и местное расстояние, и частные наши обстоятельства, каждого из нас удерживающие, то вот предмет другого моего желания — питать душу частыми письмами любви твоей о Христе. Это было со мною и теперь, когда взял я в руки письмо твоего благоразумия. Ибо более чем вдвое стал я, насладившись написанным, потому что действительно мог видеть самую душу твою, отражающуюся в словах, как бы в зеркале каком. Усугублялось же веселие мое не только тем, что ты действительно таков каким изображает тебя общее всех свидетельство, но и тем, что прекрасные твои качества составляют украшение нашего отечества. Ибо, подобно зеленеющей ветви, от благородного корня возникшей, наполнил ты духовными плодами чужую сторону почему отечество наше справедливо хвалится своими произрастениями. И когда совершил ты подвиги за веру, славило оно Бога, слыша, что соблюло в тебе доброе наследие отцов. А каков настоящий твой поступок? Мучеником, который недавно подвизался в соседней нам варварской стране, почтил ты свое отечество как благодарный какой земледелец, посылая начатки плодов ссудившим семенами. Вот подлинно дар, достойный подвижника Христова,— свидетель истины, недавно увенчанный венцом правды, которого мы приняли радуясь, и прославили Бога, у всех народов исполнившего уже Евангелие Христа Своего. Снизойди на наше прошение — вспоминать в молитвах и нас, любящих тебя, и прилежно помолиться Господу о душах наших, чтобы и мы сподобились начать некогда работать Богу на пути заповедей Его, какие дал Он нам во спасение.
161 (168). К пресвитеру Антиоху, племяннику Евсевия Самосатского, сопровождающему его в изгнание (Сетует о Самосатской Церкви, лишенной пастыря, и ублажает Антиоха, что он в изгнании будет наслаждаться пребыванием своим при Евсевии. (Писано в 374 г.))
Сколько сетую о Церкви, которая лишилась такого пастыря, сколько ублажаю вас, которые сподобились в такое время быть вместе с мужем, подвизающимся великим подвигом за благочестие. Ибо уверен, что Господь удостоит той же части и вас, которые прекрасно поощряете и возбуждаете его усердие. Но какое приобретение в глубоком безмолвии наслаждаться уроками мужа, который столько приобрел и учением, и действительным опытом. Посему уверен я, что вы узнали теперь се го мужа, каков он по своему благоразумию, потому что в пред шествовавшее время и у него мысль делилась на многое, и вам житейские дела не давали досуга совершенно припасть к духовной струе, льющейся у сего мужа из чистого сердца. Но да дарует нам Господь, чтобы и вы были ему утешением, и сами не имели нужды в утешении от других; в чем и уверен я, гадая о сердцах ваших и по собственному опыту, в котором изведал вас несколько, и по высокому учению прекрасного наставника, с которым и единодневное пребывание есть достаточное напутие ко спасению.
165 (172). К Софронию, епископу (Изъявляет как свою радость о получении Софрониева письма, в котором видит первый плод Духа — любовь, так вместе и желание свидеться с Софронием. (Писано около 374 г.))
Сколько обрадовал ты меня письмом, нет нужды о том и писать; потому что, без сомнения, сам угадываешь это по написанному тобою. Ибо в письме своем показал ты мне первый плод Духа — любовь. А что же для меня дороже сего при настоящем положении обстоятельств, когда «за умножение беззакония изсякла любы многих» (ср.:Мф.24,12)? Ибо ничто ныне так не редко, как встреча с духовным братом, мирное слово, духовное общение, какое обретши в твоем совершенстве, возблагодарил я Господа, прося исполнить меня и совершенным о тебе веселием. Ибо если таковы письма, то каково личное с тобою свидание? Если издали берешь так в плен, то чего будешь достоин, явившись близ меня? Но будь уверен, что если бы не тысячекратное множество недугов удерживало меня и не были неизбежны сии нужды, которыми я связан, то сам поспешил бы к твоему совершенству. И хотя давний этот телесный недуг служит мне великим препятствием к движению с места, однако же не стал бы вменять сего в препятствие ради ожидаемой пользы. Ибо удостоиться свидания с человеком такого образа мыслей, который всему предпочитает веру отцов, как говорят о тебе досточестные братья и сопресвитеры, действительно значит то же, что возвратиться к древнему блаженному состоянию Церквей, когда немногие болезновали совопросничеством, а все пребывали в безмолвии, будучи непостыдными делателями заповедей, служа Господу простым и неизысканным исповеданием, соблюдая неповрежденную и неподдельную веру в Отца и Сына и Святаго Духа.
168 (175). К Магниниану, комиту (Объясняет ему, почему прошение его написать что-нибудь о вере оставляет без удовлетворения. (Писано около 374 г.))
Степенность твоя писала ко мне прежде и ясно требовала, чтобы между прочим написал я и о вере. Хвалю со своей стороны твое усердие к этому и молю Бога, чтобы неослабно избирал ты благое и всегда преуспевал усовершаться в ведении и в добрых делах. Но поелику не намерен оставлять по себе сочинения о вере, ни писать различных изложений веры, то удержался я отвечать по твоему требованию. Впрочем, мне кажется, что вам наговорено людьми, ничего там не делающими, которые в предосуждение мое разглашают нечто, как будто оправдают этим себя, если налгут на меня что-либо самое гнусное. Их обнаружит наступающий опыт. А я прошу возложивших упование на Ариста о чем более не заботиться, кроме древней веры; но как веруем так и креститься; как крестимся, так и славословить. Достаточно для нас исповедовать те имена, которые прияли мы из Священного Писания, и избегать в сем нововведения; потому что спасение наше не в изобретении именований, но в здравом исповедании Божества, в Которое мы уверовали.
169 (176). К Амфилохию, епископу Иконийскому (Приглашает его на день памяти св. Евпсихия и просит приехать за три дня до сего праздника. (Писано в 374 г.))
Да устроит Святый Бог, чтобы когда это мое письмо придет в твои руки, был ты здоров телом, свободен от всякого недосуга и во всем имел успех, и потому не осталось неисполненным тобою мое приглашение — прибыть в наш город и сделать более торжественным празднество, какое в обыкновении у нашей Церкви совершать ежегодно в честь мучеников. Ибо будь уверен, досточестнейший и поистине для меня любезнейший, что народ мой, узнав многих по опыту, более, нежели успеха в чем-нибудь, желает твоего прибытия. Так уязвил ты их к себе любовию в короткое у нас пребывание. Поэтому, чтобы Господь прославился, и люди возвеселились, и мученики были почтены, и я, старец, от искреннего сына получил должную услугу, благоволи не медля пожаловать ко мне и предварить дни собрания, чтобы на досуге побыть нам с тобою вместе и утешиться общением духовных дарований. А празднество бывает пятого сентября. Посему прошу тебя прибыть за три дня, чтобы своим присутствием придал ты величия памяти, совершаемой в богадельне.
Здоровым, благодушным о Господе и молящимся о мне да сохранит тебя благодать Господня и для меня, и для Церкви Божией!
174 (181). К Отрию Мелитинскому (По случаю ссылки во Фракию Евсевия, епископа Самосатского, просит Отриия для взаимного утешения писать о делах самосатских, а сам обещается сообщить известия из Фракии об Евсевии. (Писано в 374 г.))
Знаю, что разлука с боголюбивейшим епископом Евсевием столько же чувствительна и твоему благоговению, как и мне самому. Итак, поелику оба имеем нужду в утешении, то будем утешать друг друга. Ты пиши ко мне о делах самосатских, а я буду извещать тебя о том, что узнаю из Фракии. Ибо немало приносит облегчения в настоящей горести, как мне знать о твердости народа, так твоей доброте получать известие о том, в каком положении наш общий отец. Конечно, и теперь не опишу сего в письме» но представляю человека, который в точности знает и расскажет, в каком положении оставил его и как переносит он случившееся с ним. Итак, молись и о нем, и о мне, чтобы Господь послал скорое избавление от сих бедствий.
177 (184). К Евстафию, епископу Иммерийскому (Просит Евстафия, чтобы при занятиях делами церковными писал к нему, когда только можно, что и сам обещает делать. (Писано в 374 г.))
Знаю, что сиротство приводит к печали и многим хлопотам, потому что лишает покровителей. Потому, рассуждаю, и твое благоговение, опечаленное случившимся, не пишет ко мне, а вместе с тем находится теперь в больших недосугах и посещает паствы Христовы по причине восставших повсюду врагов. Но поелику беседа с единодушными служит утешением во всякой печали, то благоволи всякий раз, когда можно, писать ко мне, чтоб и себя успокоить беседою со мною, и меня утешить сообщением мне своих речей. Это же постараюсь делать и я всякий раз, когда позволят дела. И сам помолись, и всю братию попроси с усердием умилостивить Господа, чтоб со временем показал нам освобождение от сетования, в каком теперь находимся.
178 (185). К Феодоту, епископу Верийскому (Просит не опускать случаев к взаимной переписке; изъявляет желание лично с ним видеться. (Писано около 374 г.))
Знаю, что хотя и не пишешь ко мне, но в сердце твоем хранится память о мне. И заключаю о сем не потому, что сам достоин какой-либо доброй памяти, но потому, что душа твоя богата избытком любви. Впрочем, сколько можно тебе, пользуйся встречающимися случаями писать ко мне, чтобы более благодушествовал я, слыша о ваших делах, и пользовался этим как случаем, чтобы и самому описывать вам наши дела. Ибо у разлученных телесно один способ собеседования — чрез письма, и мы не будем лишать друг друга сего собеседования, сколько позволят то дела. Но даст нам Господь и лично свидеться, чтобы и в любви нам возрасти и приумножить благодарность нашу Владыке за большие дары Его.
179 (186). К Антипатру, областному правителю (Поздравляет Антипатра, который вылечился капустою, квашенною в уксусе. (Писано около 374 г.))
Как прекрасно любомудрие и в других отношениях, и в том, что питомцам своим не позволяет употреблять дорогих врачеваний, но одна и та же вещь служит у него и припасом для стола, и достаточным пособием для здоровья! Ибо, как слышал, ослабевший позыв на пищу восстановил ты капустою, квашенною в уксусе, на которую я прежде смотрел с неудовольствием и потому, что она напоминала совоспитанницу — нищету. Теперь же, кажется, сам себя переуверил и смеюсь над пословицею, видя эту добрую кормительницу юности, которая возвратила здоровье и нашему градоправителю. И ничего уже не буду предпочитать ей, не только Омирова лотоса, но и той амвросии (пища неистлеваемая: «…воду божественную, амвросию, нектара, никогдаже по питии истлевающа…» См.: Триодь Цветная), которая, если была когда-нибудь, питала обитателей Олимпа.
184 (192). К Софронию, магистру (Благодарит Софрония за исполнение одной просьбы, тем более приятное для св. Василия, что сам Софроний (как писал он) в сем исполнении находил для себя двоякую милость, именно: получить Василиево письмо и послужить Василиевой нужде. (Писано в 374 г.))
Если и ты, как сам писал ко мне, по несравненному своему Усердию к добрым делам, получил две милости: одну, что прислано к тебе письмо, а другую, что послужил моей нужде,— то какова же, надобно полагать, моя благодарность, когда прочел я твое приятнейшее письмо и увидел, что с такою скоростью исполнено объявленное мною желание? Почему, с удовольствием принимая присланное, так как оно само по себе этого достойно, еще с большей приятностью взираю на сие и потому, что ты был первым действующим лицом в исполнении. Да дарует же нам Господь увидеть тебя в скором времени, чтобы изустно засвидетельствовать тебе свою благодарность и насладиться всеми твоими добротами!
186 (194). К Зоилу (Отвечая на письмо Зоила, просит его писать чаще; о болезни своей пишет, что она превосходит всякое описание и что только Господь может даровать ему силы к терпеливому перенесению оной. (Писано в 375 г.))
Что ты делаешь, чудный мой, превосходя меня в мере смирения? При такой своей учености, при таком искусстве писать письма, как видно сие из самих писем, просишь, однако же, у меня извинения, как будто в смелом каком предприятии, превышающем твое достоинство. Но, оставив эту иронию, пиши ко мне при всяком случае. Смыслю ли я что-нибудь в науках, то с удовольствием буду читать письма человека ученого. Постиг ли я, по учению Писания, какое благо — любовь, то отдам всю цену беседе человека, который любит меня. Лучше всего, если будешь писать ко мне о благах, каких желаю тебе, о телесном здоровье и благополучии всего дома.
Что касается до моего положения, да будет тебе известно, что оно не более сносно, как и обыкновенно бывает. Довольно сказать одно это и упомянуть тебе о немощи моего тела: потому что какая жестокая болезнь держит меня теперь, это нелегко и выразить словом и показать на деле; сверх недугов, о которых сам знаешь, открыто мною еще что-то новое. Но дело Благаго Бога даровать мне силу к терпеливому перенесению ударов, какими тело мое, к моей же пользе, поражает благодеющий мне Господь.
187 (195). К Евфронию, епископу Колонии Армянской (Извиняется, что редко пишет к нему по дальнему расстоянию Колонии от больших дорог, и просит молиться о возвращении епископов из изгнания. (Писано в 375 г.))
Поелику Колония, которую Господь дал тебе под управление, Далеко отстоит от больших дорог, то к другим братиям в Малой Армении пишу часто, редко же посылаю письма к твоему благоговению, не надеясь найти человека, который бы понес их в такую даль. Но теперь, ожидая, что или сам ты прибудешь, или перешлют письмо епископы, к которым отправляю письма, пишу к твоему благоговению и приветствую тебя сим письмом как уведомляя, что по-видимому, еще я на земле, так вместе прося о мне, чтобы Господь уменьшил скорби и, подобно какому-либо облаку, отвел от меня великое бремя болезни, лежащее на сердце моем. А сие будет, когда дарует скорое возвращение боголюбивейшим епископам, которые теперь в рассеянии и страждут за благочестие.
188 (196). К Авургию (Приветствует его с блистательным прохождением высоких должностей, желает ему еще высших почестей и возвращения в отечество, пока ещё жив сам он; о себе же извещает, что крайне изнемог от болезней (Писано в 375 г.))
Молва, вестница доброго, не перестает извещать нас, что ты сияешь, подобно звезде, являясь то над той, то над другой частит варварской страны; то доставляя продовольствие войску, то в светлой одежде представляясь царю. Молю же Бога, чтобы предприятие твое исполнилось по предположенному и чтобы достигнуть тебе высших почестей, а со временем явиться в отечестве, пока еще я на земле и дышу этим воздухом. Ибо столько остается во мне жизни, чтобы переводить только дыхание.
189 (197). К Амвросию, епископу Медиоланскому (Благодарит Бога за открывшийся случай к переписке с Амвросием, приветствует его со вступлением на епископский Медиоланский престол; хвалит его за усердие к предшественнику своему, блаженному Дионисию; подробно описывает, как посланные Амвросием за мощами сего Дионисия, при содействии пресвитера Фирасия, не без труда испросили их у сохранявших сии мощи; доказывает и свидетельством своим подтверждает несомненную подлинность сих мощей. (Писано в 375 г.))
Всегда велики и многочисленны дары Владыки нашего, и величие их неизмеримо, и множество неисчислимо. А для приемлющих милости благосознательно одним из величайших даров есть этот настоящий: а именно, что нам, которые всего более разделены между собою местоположением, дан случай сблизиться друг с другом посредством переписки. И два способа даровал Он нам узнать друг друга — один чрез личное свидание, а другой чрез письменное сношение.
Итак, поелику узнал я тебя из беседы твоей, и узнал не телесные черты напечатлев в своей памяти, но в разнообразии речей твоих, изучив доброту внутреннего человека, потому что каждый от нас «от избытка сердца глаголет» (ср.: Мф.12, 34), то прославил я Бога нашего, Который в каждом роде избирает угодных Ему, Который древле из пастырей овчих воздвиг вождя народу Своему, и Амоса из пастыря коз, укрепив Духом, возвел в пророка, а ныне из царствующего града такого мужа, которому вверено было начальство над целым народом, который возвышен в образе мыслей, известен в целом свете знатностию рода, блистательным состоянием, силою слова, привлек в попечители о стаде Христовом. И отринув все мирские преимущества «и вменив их тщету быти, да Христа приобрящет» (ср.: Флп.3,7—8), согласился он принять кормило великого и славного верою в Бога корабля Церкви Христовой. Итак, человек Божий, поелику не от человек ты принял Евангелие Христово или научился ему, но Сам Господь из судей сея земли возвел тебя на кафедру Апостолов, то подвизайся подвигом добрым, уврачуй недуги в людях, если коснулась кого болезнь арианского безумия; обнови древние следы отцов и продолжением непрерывных сношений старайся назидать на том основании любви к нам, которое уже положил. Ибо таким образом можем мы быть близкими между собою духом, хотя по месту жительства на земле весьма удалены друг от друга.
Усердие твое к блаженнейшему епископу Дионисию и попечение о нем свидетельствуют о всей любви твоей ко Господу, об уважении твоем к предшественникам и об усердии к вере. Ибо расположение к благопопечительным сослужителям имеет отношение к Самому Владыке, Которому они послужили. И кто чтит подвизавшихся за веру, тот явным образом имеет равную с ними ревность по вере. Почему этот один поступок свидетельствует о великой добродетели.
Уведомляю же твою о Христе любовь, что ревностнейшие братия, избранные твоим благоговением на служение сему доброму делу, сперва благонравием своим снискали похвалу всему клиру, потому что своим благоприличным поведением доказали общее всех постоянство; а потому, употребив все старание и искусство, вытерпели путешествие в непроходимую зиму и со всем усилием убеждали верных стражей блаженного тела уступить им хранило собственной своей жизни. И да будет тебе известно, что сих стражей никогда не принудило бы ни начальство, ни могущество человеческое, если бы не склонила их к уступке твердость намерения сих братий. А более сего к совершению желаемого содействовало присутствие возлюбленнейшего и благоговейнейшего сына нашего, сопресвитера Фирасия, который, добровольно подъяв труд путешествия, как удержал сильный порыв тамошних верных, так, убедив словом своим противящихся и взяв мощи с подобающей честию при пресвитерах, диаконах и при многих других, боящихся Господа, соблюл их братиям.
И вы приимите сии мощи с такою же радостию, с какою печалию отпустили их хранившие. Никто да не колеблется, никто да не сомневается! Это он самый, непобедимый подвижник. Господь знает кости сии, подвизавшиеся вместе с блаженною душою, и вместе с нею увенчает их в день Праведного Своего воздаяния, по написанному, что должны мы предстать пред Судилищем Христовом, «да приимет кийждо, яже с телом содела» (2 Кор. 5, 10). Один был ковчег, приявший в себя сие честное тело; никто другой не лежал близ его; могила была заметна, свидетелем служило воздаваемое чествование; христиане, странно-приявшие его, и тогда положили, и теперь вынули собственными своими руками. Они плакали, как лишаемые отца и заступника, однако же отпустили, предпочитая собственному утешению вашу радость. Итак, отдавшие благоговейны, приявшие — строгие исполнители своего дела; ни в чем нет лжи, ни в чем нет обмана Свидетельствую о сем: да не клевещут у вас на истину!
190 (198). К Евсевию, епископу Самосатскому (Оправдывается, что не по его вине не получены Евсевием письма от Василия и из Самосат; продолжительность зимы и непривычку клириков к путешествиям представляет причиною, по которой не посылал доселе к Евсевию никого из своих; извещает, что неохотно и теперь отпускает к нему чтеца Евсевия; о делах на Востоке не пишет потому, что сообщат о них Евсевию отправляемые с письмом; о себе же уведомляет, что не имеет и надежды на продолжение своей жизни. (Писано в 375 г.))
После письма, доставленного мне приставами, получил я еще другое, позднее ко мне посланное. Сам же писал я не много писем потому что не было отправляющихся к вам: впрочем, послано больше четырех, а с ними и те письма, которые принесены мне из Самосат после первых писем твоего богочестия, запечатав, переслал я к достопочтеннейшему брату Леонтию, смотрителю за мерами в Никее, прося, чтобы он доставил их домоправителю достопочтеннейшего брата Софрония, а этот постарался переправить к вам. Итак, поелику письма переходят через много рук, то, вероятно, недосуг или нерадение одного кого-нибудь были причиною, что не получены они твоим благоговением. Поэтому прошу извинить за редкость писем.
А что надобно было послать кого-нибудь из своих, и я сего не сделал, то справедливо ты по своему благоразумию взыскиваешь за это и бранишь меня. Но да будет тебе известно, что зима у нас была продолжительна, отчего все пути до самых дней Пасхи оставались прегражденными, и не нашлось у нас человека, который бы смело пустился в затруднительное путешествие. Ибо хотя причт, по-видимому, у меня многолюден, но состоит из людей, не привыкших к путешествиям, потому что никто не занимается торговлею, не любит проживать на стороне, но многие берутся за искусства, требующие сидячей жизни, и тем снискивают себе насущное пропитание. Вот и сего брата, которого теперь послал к твоему благоговению, вызвав из села, употребил я на дело сие, чтобы доставить письма твоему преподобию, и как о наших делах обстоятельно пересказать тебе, так и нам донести по милости Божией подробно и вскорости о всем, что делается у вас.
И любезнейшего брата Евсевия, чтеца, который давно спешит к твоему богочестию, удерживал я в ожидании благорастворенной погоды. Да и теперь у меня немалая забота, чтобы непривычка к путешествиям не причинила ему чего-нибудь и не послужила причиною недуга телу, которое склонно к болезненным припадкам.
О нововведениях на Востоке излишнее для меня дело писать в письме, потому что братия сами от себя могут рассказать о сем подробно.
Но знай, досточтеннейшая для меня глава, что, когда писал я это, был крайне болен и меня оставили все надежды жить долее. Ибо невозможно ни исчислить множества бывших со мною припадков, ни описать, какова моя слабость и какова сила и злокачественность лихорадок; разве только из всего этого надобно заключить, что исполнил уже я время пресельничества в этой бедственной и болезненной жизни.
192 (200). К Амфилохию, епископу Иконийскому (По болезни и множеству дел не писав к св. Амфилохию целую зиму, приветствует его сим письмом, посылаемым с Мелетием, просит молиться о разрешении его от тела, о мире Церкви, также принять на себя попечение о его Церкви, как о собственной своей; поручает его охранению и молитвам Мелетия и Мелития; приглашает к себе на день памяти св. мученика Евпсихия. (Писано в 375 г.))
У меня болезнь следует за болезнию, к тому же недосуги по делам Церковным и от злоумышляющих на Церкви задерживания всю зиму и до самого этого времени, как принимаюсь за сие письмо. Поэтому не было у меня возможности ни слать кого-нибудь, ни самому посетить твое благоговение. А догадываюсь, что таковы же были и твои иные обстоятельства. Не о болезни разумею это — да не будет сего! да подаст Господь здравие телу твоему в достаточной мере, чтобы служить заповедям Его! Говорю же о том, что попечение о Церквах и тебе делает то же развлечение. И теперь намеревался я послать кого-нибудь для сего же самого, чтобы осведомиться о твоем положении.
Но поелику возлюбленнейший сын Мелетий, сопровождая новобранцев, подал мне мысль чрез него приветствовать тебя, то с удовольствием взялся я за этот случай писать и прибег к такому подателю письма, который может даже заменить собою письмо, и по правдолюбию нрава, и потому, что ему небезызвестны дела мои. Чрез него более всего умоляю твое благоговение помолиться о нас, чтобы Господь дал мне освобождение от сего обременительного тела и Церквам Своим — мир, тебе же — безмолвие и свободу, когда устроишь дела в Ликаонии, как начал, апостольски, посетить и здешние места, хотя буду еще во плоти, хотя получу уже повеление переселиться ко Господу, посетить и взять на себя попечение о моей стороне, как о своей собственной, так как она и действительно тебе своя, и нетвердое подкрепить, коснеющее возбудить, все же, по благодати пребывающего в тебе Духа, преобразовать в благоугодное Господу.
Досточестнейших же сынов моих Мелетия и Мелития, которых издавна знаешь и признаешь своими, приими в сохранение, молясь о них. Ибо сего достаточно им для всякой безопасности.
Соблаговоли приветствовать от меня и живущих при твоем преподобии, и весь клир, и народ, тобою пасомый, и боголюбивейших братий и сослужителей наших.
Помни день памяти блаженнейшего мученика Евпсихия, ожидай нового напоминания и не старайся, чтобы свидание последовало не прежде сего дня, но предвари и обрадуй меня, если буду еще на земле. А дотоле здравым о Господе и молящимся о нас да будешь сохранен и нам, и Церквам Божиим благодатью Святаго!
193 (201). К Амфилохию, епископу Иконийскому (По многим причинам желая видеться со св. Амфилохием, поелику обоих удерживала от сего болезнь, и сам просит извинения, и его охотно извиняет. (Писано в 375 г.))
По многим причинам желаю видеться с тобою, и чтобы иметь тебя советником в делах, какие у меня под руками, и вообще, чтобы, видясь с тобою редко, иметь некоторое утешение в сей утрате. Но поелику одно и то же удержало обоих, и тебе приключившаяся болезнь, и мой недавний недуг, еще не оставивший меня, то, если угодно, оба извиним друг друга, чтобы самим себя взаимно освободить от обвинения.
200 (208). К Евланкию (Просит Евланкия не оказывать к нему ненависти ради неокесарийцев, тогда как сам он ради Василия бывал в ненависти у других. (Писано в 375 г.))
Долгое время молчал ты при всем том, что очень говорлив, обратил для себя в упражнение и искусство — всегда что-нибудь говорить и показывать себя на словах. Но, видно, Неокесария причиною твоего молчания предо мною. И, видно, за милость мне должно принять и то, что жители сего города не помнят о мне; ибо, по рассказам слышавших, у них недобрая о мне память. Но ты издавна был в числе ненавидимых ради меня, а не в числе тех, которые соглашаются ненавидеть меня ради других. Итак, будь таков же и, где бы ты ни был, пиши ко мне и помни обо мне, как должно, если заботишься сколько-нибудь о справедливости. Без сомнения же, справедливость требует начавшим любить воздавать равной любовью.
201 (209). Защитительное, без надписи (Благодарит друга, что, защищая его, перенес скорби; просит и впредь обвинять его за скудость писем и требовать уплаты подобных долгов (Писано в 375 г.))
И тебе выпал жребий к скорбям и подвигам за меня, а это служит доказательством мужественной души. Ибо располагающий делами нашими Бог способным перенести великие борения доставляет более важные случаи к прославлению. Поэтому и ты предоставил жизнь свою, как горнило для золота, для испытания твоей добродетели в отношении к друзьям. И молю Бога, чтобы прочие сделались лучшими, а ты пребыл подобным себе самому и не преставал обвинять в подобном тому, в чем теперь обвинил, скудость писем моих ставя в самую великую обиду. Ибо это — обвинение друга; и ты продолжай требовать от меня подобных долгов, потому что я не какой-нибудь вовсе безрасчетный должник дружбы.
203 (211). К Олимпию ((Извещает, что, прочитав письмо Олимпия и свидевшись с его сыновьями, забыл он огорчение, причиненное неокесариицами, и обещается в угодность Олимпию отправить от себя письма, которых несколько уже и отправил. (Писано в 375 г.))
Прочитав письмо твоей досточестности, стал я веселее и благоодушнее себя самого, а вступив в разговор с любезнейшими сыновьями, думал, что вижу тебя самого. Застигнув душу мою весьма огорченною, они привели в такое расположение, что забыл я о том яде, какой всюду носят против меня ваши снотолкователи и снопродаватели в угодность нанявшим их. Письма же частию я уже отправил, а частию, если угодно, пошлю после — была бы только от них какая-нибудь польза получающим.
205 (213). Без надписи (Благодарит за письмо, которое утешило св. Василия, огорченного беспечностью народа и народных правителей; просит молитв и по случаю вызова своего ко Двору требует совета в сем деле. (Писано в 375 г.))
Господь, подавший мне в скорбях скорую помощь, за то упокоение, каким успокоил ты меня, посетив настоящим письмом своим, Сам да подаст тебе помощь, вознаградив за утешение моего смирения истинным и великим веселием духа. Ибо болезновал я душою, в многолюдном сборище заметив какую-то скотскую и совершенно неразумную беспечность, а в управляющих им — застарелый и едва исправимый навык ко злу. Но когда увидел письмо и в нем сокровище любви, тогда узнал, что Распорядитель дел наших и нам, живущим горестно, воссиял сладостное утешение.
Посему приветствую твое преподобие, повторяя обычную просьбу: не прекращать молитв своих о моей бедственной жизни, чтобы мне, погрузившись в видимость жизни сия, не забыть Бога, «воздвигающаго от земли нища» (ср.: Пс. 112, 7), и поддавшись некоторому превозношению, не впасть «в суд диаволь» (ср.: 1Тим. 3,6); вознерадев о домостроительстве, не быть во время сна загнутым Домовладыкою, или расстраивая еще оное вредными делами «и бия совесть» (ср.: 1Кор.8, 12) сослужащих, или даже бывая вместе с упивающимися, не потерпеть того, чем Божие правосудие угрожает лукавым приставникам. Посему прошу тебя во всякой молитве испрашивать у Бога, чтобы во всем был я бодрствен и не соделался позором и поношением имени Христову при откровении тайн сердца нашего в великий день явления Спасителя нашего Иисуса Христа.
Но да будет тебе известно, что нахожусь в ожидании приглашения ко Двору, по наущению еретиков, конечно, под предлогом мира; и епископ, услышав о сем, писал ко мне, чтобы постарался я быть в Месопотамии и, собрав там, кто единомыслен с нами и поддерживает дело Церкви, отправился с ними к царю. А у меня, может быть, и самое тело не вынесет зимнего путешествия, при этом и дело пока кажется не необходимым, разве сам что присоветуешь. Ибо к подтверждению решения о сем деле подожду совета и от твоего благочестия. Почему и прошу чрез кого-нибудь из ревностных братий объявить мне скорее, что усмотрено будет твоим совершенством и богопросвещенным благоразумием.
224 (232). К тому же Амфилохию (Благодарит за письмо и за подарки, присланные к празднику Рождества Христова; изъявляет скорбь свою, что брат принужден спасаться бегством из вверенной ему Церкви; просит св. Амфилохия посетить его; препровождает записку с ответами на некоторые вопросы, предложенные св. Амфилохием. (Писано в 376 г.))
Всякий день, в который есть ко мне письмо от твоего богочестия, для меня праздник, и самый великий из праздников. А когда при письме есть и символы праздника, как иначе назвать это, если не праздником праздников, как Ветхий Закон имел обычаем именовать субботу суббот? Посему благодарю Господа, узнав, что ты и телом здоров, и при мирном состоянии Церкви совершил воспоминание спасительного домостроительства.
Но меня возмутили некоторые смятения, и не без печали провожу время, потому что боголюбивейший брат мой принужден предаться бегству. Помолись о нем, чтобы дал ему Бог увидеть когда-нибудь Церковь Свою исцеленною от ран, какие нанесены ей еретическими угрызениями.
А меня особенно удостой своим посещением, пока я еще на земле. Соверши дело, для тебя приличное, а для меня весьма желательное.
Но можно подивиться и значению присланного в благословение, потому что ты загадочно пожелал мне крепкой старости и дал знать, что свечами побуждаешь к ночным трудам, а закусками обязываешь напрягать все силы. Ибо не по летам мне грызть, когда зубы давно уже притупились и от времени, и от недугов.
На предложенные вопросы сделаны к записке некоторые ответы, какие мог я сделать и сколько дозволило время.
233 (241). К Евсевию, епископу Самосатскому (Объясняет, почему в письмах извещает Евсевия чаще о чем-нибудь горестном, а именно чтобы и себя тем облегчить, и Евсевия побудить к ревностнейшей молитве за Церковь. (Писано в 376 г.))
В письмах к твоей досточестности не скуплюсь я часто на горестные известия не для того, чтобы произвести большее уныние но чтобы себе самому доставить некоторое облегчение сими воздыханиями, которые, как скоро дашь им свободу, сами собою обыкновенно истощают несколько таившуюся во глубине скорбь, а вместе чтобы и твой высокий ум возбудить к ревностнейшей молитве. Ибо и Моисей, хотя, конечно, всегда молился за народ, однако же, когда происходило у него сражение с Амаликом, не опускал рук с утра до вечера, и воздеяние рук святого прекратилось с окончанием битвы.
244 (252). К епископам Понтийской области (От имени Церкви своей приглашает их на день памяти св. мученика Евпсихия. (Писано в 376 г.))
Чествование мучеников вожделенно всем, возложившим упование на Бога, преимущественно же вам, любители добродетели, которые своим расположением к прославившимся сослужителям доказываете любовь к общему всех Владыке; а сверх того, ваша строгая жизнь имеет нечто сродное с скончавшими течение свое в терпении. Итак, поелику из мучеников наиболее славны Евпсихий и Димас и прочий с ними лик и их память ежегодно совершается нашим городом и всею окрестного страною, то Церковь уведомляет о сем вас — собственное свое украшение, моим голосом приглашая исполнить древний обычай и посетить нас. Посему так как предлежит вам великое дело среди народа, который требует от вас назидания, и за чествования мучеников ожидают вас награды, то приимите мое приглашение и склонитесь на милость — с малым трудом оказать нам великое благодеяние.
246 (254). (К Пелагию, епископу Лаодикии Сирийской (Извещает его, что о делах западных и о положении св. Василия может получить достаточное сведение от Санктиссима, который в Лаодикии; просит молитв его о себе. (Писано в 376 г.))
Да даст со временем Господь и мне самому увидеться с твоим истинным богочестием и, чего не высказал в письме, выполнить то при личном свидании; потому что поздно начал я писать и нужно мне много оправдываться. Поелику же у тебя возлюбленнейший и благоговейнейший брат сопресвитер Санктиссим, то он расскажет тебе все и обо мне, и о делах западных. Последними тебя порадует, но рассказом о смятениях, меня окружающих, прибавит, может быть, несколько печали и заботы к тем, какие были уже в добром твоем сердце. Впрочем, небесполезно опечалиться вам, которые можете умилостивить Господа, потому Что беспокойство наше обратится нам во благо, и знаю, что сподобимся помощи от Бога, имея содействие ваших молитв. А если помолишься со мною об избавлении моем от забот и испросишь мне некоторое приращение в телесных силах, то Господь даст мне успех в исполнение желания моего — прийти и увидеть твою чинность.
247 (255). К Биту, епископу Карров (Приветствует его, отправляя письмо сие с пресвитером Санктиссимом возвращающимся с Запада. (Писано в 376 г.))
О если б можно мне было каждый день писать к твоему благоговению! Ибо с тех пор, как опытом познал любовь твою великое имею желание, во-первых, быть вместе с тобою, а если сие невозможно, по крайней мере писать к тебе и получать от тебя письма, чтобы и тебя извещать о делах своих, и мне знать твое положение. Но поелику не то бывает, чего хотим, а что Господь дает, то и должны принимать с благодарением; возблагодарил я Святаго Бога, что открывает мне случай писать к твоему благоговению по причине отъезда возлюбленнейшего и благоговейнейшего брата нашего сопресвитера Санктиссима, который подъял велий труд пути и в подробности перескажет тебе все, что заметил на Западе. За сие должны мы благодарить Господа и поклоняться Ему, чтобы и нам дал тот же мир и свободно могли мы принимать друг друга. Приветствуй от меня все о Христе братство.
251 (259). К монахам Палладию и Иннокентию (Скорбит, что не мог внушить им мира, однако же ни на кого не сердится за сие; просит Палладия и Иннокентия не о частом посещении, но о непрестанных за него молитвах. (Писано около 377 г.))
Сколько люблю вас, должны вы заключить по любви своей ко мне. И как всегда желательно мне быть посредником мира, так, не имея в том успеха, скорблю о сем. И как не скорбеть? Впрочем, ни на кого не могу враждовать за это, зная, что давно уже похищено у нас благо мира. Если же в других будет причина несогласия, то Господь да дарует успокоение производящим раздоры! Не требую от вас частых посещений, почему и не извиняйтесь передо мною в этом, ибо мне известно, что люди, избравшие жизнь многотрудную и своими всегда руками снискивающие себе необходимое, не могут на долгое время отлучаться из дома. Но где бы вы ни были, помните меня и молитесь о мне, чтобы иметь нам мир по крайней мере с самими собою и с Богом, и чтобы никакого мятежа не было в наших помыслах.
256 (264). К Варсе, епископу Едессы, находящемуся в изгнании (При открывшемся случае писать с Домнином и его спутниками приветствует Варсу и просит молиться о Церкви, чтобы Господь дал ей мир, если только близко уже время отступления. (Писано около 377 г.))
Истинно боголюбивейшему и всякого уважения и почтения достойному епископу Варсе Василий желает о Господе радоваться.
Когда отправлялись к твоему благоговению искреннейшие братия Домнин и прочие, охотно воспользовался я сим случаем писать к тебе и приветствую тебя чрез них, моля Святаго Бога до Того времени сохранить меня в сей жизни, пока не сподоблюсь Увидеть тебя и насладиться дарованиями, какие в тебе. Помолись только, прошу тебя, чтобы Господь вконец не предал нас врагам Креста Христова, но соблюл Церкви Свои до времени мира, который когда возвратит нам, известно Ему только, Праведному Судии. Ибо возвратит и не оставит нас вовсе. Но как израильтянам определил седмидесятилетнее для наказания их за грехи пленение, так Он, Всесильный, и нас, может быть, предав на определенное некое время, воззовет когда-нибудь и восстановит в прежний мир, если только неблизко уже отступление, и совершающееся ныне не служит предначатием пришествия антихристова. Но что ни было бы, молись, чтобы Благий или отъял скорби, или нас сохранил непреткновенными в скорбях. Целую чрез тебя все собрание, удостоившееся быть при твоем благоговении. Все, со мною находящиеся, приветствуют твое благоговение. Здравым, благодушествующим и молящемся о мне да сохранен будешь для Церкви Божией благодатию Святаго!
259 (267). К Варсе, епископу Едессы, находящемуся в изгнании (И болезнию, и делами церковными удерживаемый от свидания с Варсою, приветствует его сим письмом и посылает при оном некоторые подарки; просит Варсу молиться о нем и о Церкви и не огорчаться, что св. Василий, будучи занят делами, не соблюдает всего, требуемого приличием, и редко пишет, причем, может быть, и не все Василиевы письма доходят до Варсы. (Писано в исходе 377 или в начале 378 г.))
По расположению, какое имею к твоему богочестию, желал я сам прийти к тебе, облобызать истинную любовь твою и прославить Господа, Который возвеличился в тебе, и досточестную старость твою соделал известною во Вселенной для всех, боящихся Его. Но поелику преодолевает меня тяжкий телесный недуг, лежат на мне бесчисленные заботы о Церквах и не могу так свободно располагать собою, чтобы идти куда хочу и видеться с кем желаю, то письмом сим утоляю желание свое насладиться твоими добротами и прошу высокое твое благоговение помолиться о мне и о Церкви, чтобы Господь дал мне непреткновенно прейти остальные дни или часы моего пресельничества и даровал мне Увидеть мир Церквей Его и услышать как о прочих сослужителях и сподвижниках твоих, чего им желаю, так и о тебе самом, чего люди твои день и ночь просят у Господа правды. Знай же, что хотя не писал я часто и сколько должен был писать, однако же писал к твоему богочестию. Но, может быть, приветствий моих не могли сберечь те братия, которым поручал я доставление письма. Теперь же, когда дождался я, что наши отправляются к твоей досточестности, и с охотою вручил им письма и послал нечто, что соблаговолили без гордости принять от моего смирения и словить меня в подражание патриарху Исааку (см.: Быт. 27,27). А если, будучи занят делами, когда ум погружен у меня во множестве забот, не соблюл я в чем-нибудь приличия, то не ставь мне сего в вину и не огорчайся, но подражай своему во всем совершенству, чтобы и я, как и все прочие, наслаждался твоею добродетелию. Здравым, благодушествующим о Господе и молящимся о мне да будешь дарован мне и Церкви Божией!
260 (268). К Евсевию, живущему в изгнании (Благодарит Бога за хранение Евсевиевой жизни среди окружающих опасностей; изъявляет надежду на возвращение Евсевия по молитвам церковным; после известий, полученных о нем от диакона Ливания, ожидает новейших уведомлений если не от кого-нибудь скорее, то от возвратившегося пресвитера Павла; объясняет, что сему Павлу ничего не дано в руки из опасения, что дорога покрыта разбойниками и беглыми; по восстановлении же тишины обещает кого-нибудь прислать из своих. (Писано в 378 г.))
И в наше время показал Господь, что не оставляет преподобных Своих, великою и сильною рукою Своею приосенив жизнь твоего преподобия. Ибо находим в этом почти подобие того, как святой, не пострадав, пребывает во чреве китовом и боящийся Господа не терпит вреда в сильном огне; потому что и твое богочестие сохранил Господь невредимым, когда, как слышу, повсюду окружала нас война. И о если бы Всемогущий Бог соблюл и впоследствии сие многожеланное зрелище для меня, пока я еще жив, или по крайней мере для других, ожидающих твоего возвращения как собственного своего спасения! Ибо уверен, что Человеколюбец, призирая на слезы Церквей и на воздыхания, какими воздыхают о тебе, сохранит тебя для мира, пока продлит милость к просящим Его день и ночь. Итак, что сделано против вас до прибытия возлюбленного брата нашего и сослужителя Ливания, достаточно узнал я в проезд от него; а касательно того, что было в этом времени, имею нужду в уведомлении. Ибо слышу, что в этот промежуток времени постигли места сии большие и жесточайшие бедствия, о которых, если можно, скорее, а в противном случае по крайней мере от благоговейнейшего брата нашего сопресвитера Павла, по возвращении его, хотелось бы услышать, чего желаем, а именно, что жизнь ваша сохраняется невредимою и безопасною. Поелику же слышно, что вся дорога наполнена разбойниками и беглыми, то побоялся я дать что-нибудь в руки брату, чтобы не сделаться виновным и в смерти его. А если Господь даст сколько-нибудь тишины, потому что слышу о приходе войска, постараюсь послать кого-нибудь из своих, чтобы навестил вас и подробно уведомил меня обо всем, что у вас делается.
263 (271). К Евсевию, другу (Изъявляет сожаление, что не застал сего товарища по учению в том городе, в который прибыл по следам его; представляет его вниманию одного неукоризненного и близкого к себе пресвитера Кириака. (Писано в последние годы жизни св. Василия.))
Вскоре по твоем удалении и даже по следам твоим прибыв в город, сколько был я опечален тем, что не нашел тебя, нужно ли и говорить об этом тебе, такому человеку, который не имеет нужды в словах, но знаешь по опыту, потому что и сам терпел подобные неудачи. Ибо как было для меня дорого видеть и обнять превосходного во всем Евсевия и снова возвратиться воспоминанием к своей юности и припомнить те дни, когда были у нас и один кров, и один очаг, и тот же наставник, когда и отдых, и занятие, и роскошь, и скудость — все делили мы между собою поровну. Как дорого, думаешь, ценил я, что все это обновлю в памяти при свидании с тобою, и, сбросив с себя эту тяжелую старость, опять, по-видимому, из старика сделаюсь молодым? Но насладиться сим не дано мне. Впрочем, не отнята возможность беседовать с твоею ученостию чрез письмо и тем по возможности утешить себя; потому что встретил я почтеннейшего сопресвитера Кириака, которого хвалить и делать к тебе близким чрез твое посредство стыжусь я; ибо могут подумать, что берусь за излишнее дело, представляя тебе твою же преимущественную собственность. Но поелику мне должно быть свидетелем истины и духовно соединенным со мною уделять то, что есть у меня лучшего, то хотя полагаю, что и тебе известно неукоризненное священство сего человека, однако же и сам со своей стороны подтверждаю то же, имея сведение, что ни в чем не нападают на него даже те, которые на всех налагают руки и не боятся Господа. А от них если бы и было что, и в таком случае этот человек не сделался бы недостойным. Даже на кого нападают враги Господни, тех более утверждают на их степени, нежели отьемлют у них сколько-нибудь из пребывающей в них благодати Духа. Однако же, как сказал я, ничего не выдумано против сего человека. Итак, и для собственной своей пользы, и в угодность мне соблаговоли воззреть на него как на пресвитера неукоризненного, пребывающего со мною в единении и заслуживающего всякое уважение.
270 (278). К Уалериану (Неоднократно обманувшись в надежде свидеться с Уалерианом, просит его письмом не поставить себе в труд прийти к нему. (Писано во время епископства))
Мне желалось видеть твое благородие, еще быв в Орфанине. Ибо ожидал я, что, находясь в Корсагенах, не поленишься прийти ко мне, когда будет у меня Собор в Аттагенах. Но как этого Собора не состоялось, то желалось бы мне видеть тебя на горе. И там опять близость Евиза поддерживала надежду свидания. А как не удалось то и другое, то я решился писать, чтобы соблаговолил ты повидаться со мною, чем и долг выполнишь; потому что ты, человек молодой, придешь к старику и вместе при свидании получишь от меня какой-нибудь совет, так как у тебя с некоторыми в Кесарии есть дела, для исполнения своего требующие моего посредства. Итак, если не в труд будет, не поленись видеться со мною.
274 (282). К епископу (Приглашает его на память святых мучеников, остроумно выговаривая, что не приглашенный, жалуется, а приглашенный, не приходит. (Писано во время епископства.))
Не приглашенный, жалуешься, а приглашенный, не слушаешься. Из последнего же видно, что первое замечание сделано тобою напрасно. Ибо, вероятно, не пришел бы ты, если бы и был тогда приглашен. Итак, послушайся приглашающего теперь и не будь в другой раз несправедливым, зная, что вина, приложенная к вине, служит ей подтверждением и последнее делает достовернейшим обвинение в первом. Прошу же тебя никогда не гнушаться мною. Если же мною гнушаешься, то несправедливо пренебрегать мучениками, которых память совершить с нами вместе приглашают тебя. Итак, сделай это, во-первых, в угождение и мне, и им; если же это тебе не угодно, то по крайней мере в угождение достойным преимущественного чествования.
275 (283). К одной вдове (Подает ей надежду к свиданию во время собрания; толкует ей значение сна ее. (Писано во время епископства.))
Надеюсь найти удобный день для собрания после тех собраний, которые намерен назначить в нагорной стороне. А без служения при собрании не представляется мне иного времени к свиданию, если Господь не устроит чего-либо сверх чаяния. И об этом можешь заключать по собственным делам своим. Ибо если у твоего благородства при попечении об одном доме такое множество забот, то сколько, думаешь, дел каждый день имею у себя я?
А сон твой, как думаю, совершеннее показывает, что надобно тебе приложить некоторое попечение о душевном зрении и уврачевать то око, которым бывает видим Бог. Находя же увещание в Божественных Писаниях, для того, чтобы увидеть тебе должное, не будешь иметь нужды ни во мне, ни в ком-либо другом, потому что Святый Дух подаст тебе достаточный совет и руководство к полезному.
315 (324). К врачу Пасинику (Советует остеречься Патрикия, человека самого хитрого)
Доказательством, что не пренебрегаешь мною, служит то, что при вшествии своем приветствуешь меня прямо у самых, так сказать, дверей. И то уже вожделенно, если получаешь дружеские письма; но когда заключающееся в письме удовлетворяет потребности в важнейшем, тогда, конечно, стоит сие еще большего уважения. Итак, да будет тебе вполне известно, что превосходнейший во всем Патрикий имеет у себя в устах столько чарующих убеждений, что не в этом только, о чем писал ты, но и в чем бы ни захотел, легко мог бы убедить, если бы даже встретил савромата или скифа. Однако же приятные слова сии не от сердца выходят. Ибо эта личина издавна в употреблении: на словах люди добры, по видимости не умеют обращаться в свете, и готовы дела свои предоставить всякому судилищу; а как скоро примутся за самые дела, то лучше и не приступайся к ним. Но это пусть будет сказано между нами, и сам постарайся увидеть, что этого человека нелегко провести, даже собственным опытом убедись не смотреть на благовидные речи, но подождать, что покажут самые дела.
316 (325). К Магниниану (Благодарит за письмо, присланное с дочерью Икелией, и изъявляет желание лично с ним видеться)
И письмо твоей степенности достаточно к тому, чтобы исполнить меня всяким веселием. А теперь благолепнейшая из жен Икелия, общая дочь наша, вручая мне письмо, более нежели вдвое увеличила мое веселие, не потому только, что она живой образ твоей правоты, но и потому, что сама в себе показывает всякую попечительность о добродетели. Почему, во-первых, с удовольствием принял я ее ради тебя; а во-вторых, и тебя обратно ублажил за нее, потому что имеешь от Владыки Бога такую награду за воспитание чад. Но если бы когда-нибудь увидеть мне тебя самого, насладиться твоими добротами и свиданию нашему не воспрепятствовали ни болезни, ни другое какое затруднение!
317 (326). Без надписи (Пользуясь отъездом одного брата к отсылке с ним письма, приветствует и дает совет во все продолжение жизни памятовать о Боге)
Святый Бог дал мне самый удобный случай к переписке с тобою, познакомив меня с сим братом, тем именно человеком, которого по случаю его возвращения к твоей досточестности употребил я в посредники сей письменной нашей беседы, моля Бога, чтобы ты, восходя на высшие степени знатности и славы, собственною своею добродетелию украшал и меня, и все наше отечество. Прошу же тебя в продолжение всей своей жизни памятовать о Боге, сотворившем и почтившем тебя, чтобы при блистательности своей в этой жизни удостоиться тебе еще и небесной славы, для которой все должно делать нам, устрояющим жизнь свою сообразно с блаженным упованием.
318 (327). Без надписи (Одного по сану своему знаменитого человека, благодаря за оказанную им честь, просит иметь попечение о Церкви, а также и его удостоить своими письмами)
За то, что почтил ты меня присутствующего и благоволишь помнить отсутствующего (потому что до меня дошел об этом слух), да будет тебе воздаяние от Благаго Владыки и в великий день Праведного Суда Бога нашего да узрим тебя прославленным за Дела благие, чтобы тебе, как здесь удостоился ты знаменитости, так и у Царя Небесного иметь предпочтение! Итак, прошу тебя паче всего приложить достаточное старание о Церкви Божией, а потом и ко мне увеличить свою благосклонность и, удостоив меня своим памятованием и покровительством, почтить и письмами; и тогда, имея у себя доказательство, что, обращаясь69 к тебе, не обременяю тебя, осмелюсь еще чаще писать к твоему благодушию.
319 (328). К Иперехию (Приветствует Иперехия и уведомляет о своем положении, что оно не лучше обыкновенного)
И приветствую досточестность твою, и желаю тебе благ; о себе же, так как, без сомнения, имеешь усердие знать о моем положении, уведомляю, что дела мои не лучше обьжновенного. Ибо остерегаюсь сказать что-либо худшее, чтобы не вовсе опечалить тебя, желающего мне всего наилучшего.
320 (329). К Фалерию (Благодарит за присылку рыбы и еще более — письма)
С большим удовольствием полюбовался я на речных рыб, наказав их за побег, какому предались они, ушедши под льдистый покров. Но дороже для меня письмо. Поэтому присылай лучше письма, нежели высылай подарки. Если же приятнее для тебя молчать, то не переставай по крайней мере молиться обо мне.
321 (330). Без надписи (Жалуется на то, что не пишет)
Что я люблю тебя, заключай из того, что пишу; а что ты ненавидишь меня, узнал я из того, что молчишь. Но пиши хотя впредь, пером, чернилами и лоскутом бумаги свидетельствуя любовь к любящим тебя.
322 (331). Без надписи (Жалуется, что принужден в другой раз писать о том же деле, и просит или исполнить требуемое, или объяснить, почему не исполнено)
Напрасное дело — два раза писать об одном и том же. Или дело такого свойства, что не может быть исправлено, и просители напрасно докучают мне; или получающие мои письма не обращают на меня внимания, и в таком случае глупо делаю, что пишу к людям, меня презирающим. Итак, поелику ты получишь письмо о том же, а я вынужден был написать вторично, то или исправь это, если можешь, или извести меня, по какой причине давно не сделано, что было приказано.
323 (332). Без надписи (Остроумно выговаривает за долговременное молчание)
Один признак жизни — слово. Как же подумать о тебе, что ты еще на земле, когда ничего не говоришь? Брось же свое молчание, написав ко мне и дав о себе знать, что ты еще жив.
324 (333). К писцу (Советует ему очертание букв выводить тщательнее и обращать внимание на знаки препинания)
Слова имеют летучее свойство, а потому нужны для них знаки, чтобы пишущий мог ловить их в быстроте полета. И ты, сын мой, очертания букв выводи совершенно и речи разделяй знаками препинания, где должно; потому что малою ошибкою искажается большое слово, а при тщательности писца сказанное передается исправно.
325 (334). К переписчику (Дает правила писать ровно и прямо)
Пиши прямо и строки води прямо, чтобы рука не заносилась у тебя вверх и не пускалась стремглав вниз. Не принуждай перо ходить излучинами, подобно Эзопову раку, но пусть идет по прямой черте, подаваясь вперед, как бы по нитке, с помощию которой плотник во всем наблюдает ровность и избегает всякой непрямизны. Косое неблаговидно, а прямое приятно на вид тем, что не заставляет глаза читающих, подобно оцепам, то подниматься вверх, то опускаться вниз, что и мне довелось делать, когда стал я читать написанное тобою. Поелику строки лежали уступами, то, когда должно было переходить из одной строки в другую, делалось необходимым отыскивать конец предыдущей строки. А как и в этом не оказывалось никакого порядка, то надобно было возвращаться назад и отыскивать порядок, бродя по излучинам назад и вперед, как говорят о Тезее, с Ариадниною нитью. Итак, пиши прямо и не вводи ум в заблуждение косым и кривым своим письмом.
328 (339). К Ливанию (Уступает ему славу в красноречии как забывший, чему научился у софистов, и занимающийся Моисеем и другими пророками; напоминает ему об Анисиевом сыне и просит не презирать его за бедность)
Чего не в состоянии сказать софист, и такой софист, которого искусство, по общему признанию, в том и состоит, чтобы великое, когда хочет, делать малым, а малое облекать величием? Подобное нечто доказал и ты в рассуждении меня, потому что письмо это, как назвали бы вы, требующие отборности в словах,— пачканное и не более сносное, как и то, которое теперь у тебя в руках, до того превознес ты словом своим, что признаешь себя побежденным, и за него уступаешь мне первенство в искусстве писать, подражая в этом отцам, когда они в шутку дозволяют детям гордиться над ними победою, не терпя чрез то вреда сами и питая тем любочестие детей. И действительно, сколько неизъяснимой приятности в этом слове, в котором ты забавляешься надо мною, как Полидам или Митон какой, увертывающийся от меня при состязании в кулачном бою или в борьбе! Ибо сколько я ни всматривался, не нашел и признаков слабости, почему требующие в слове превосходства еще более удивляются здесь силе твоей и тому, что мог ты столько низойти ко мне в своих шутках, как будто плывущего варвара взялся провести за Афон.
А теперь, чудный мой, беседую с Моисеем, с Илиею и с подобными им блаженными мужами, которые пересказывают мне свои мысли на грубом языке,— и что у них занял, то и говорю; все это верно по мыслям, но не обделано по слогу, как видно и из сего самого письма. Ибо если и выучился я чему у вас, то забылось это со временем. Но ты пиши ко мне, содержанием писем избирая что-нибудь другое, чтоб и себя показать, и меня не изобличать.
Я представлял уже тебе Анисиева сына как собственного своего. А если он мой, то по отце детище, нищий по нищем. И что говорю, то понятно человеку мудрому и софисту.
329 (342). К Ливанию (Письмо, полученное от Ливания, сравнивает с розами и с шипами)
Охотники до роз, как и свойственно любителям красоты, не изъявляют негодования и на шипы, среди которых вырастает цветок. А мне довелось слышать, что кто-то в шутку или вправду говорил о розах нечто подобное, а именно: как воспламененным любовию какие-то уязвления любви, как и розе придала природа тонкие иглы, колючими этими шипами в срывающем цветок раздражая большее к нему вожделение. Что же значит это упоминание о розе в письме моем? Конечно, нет нужды толковать это тебе, который помнишь собственное свое письмо. Оно было точно розовый цветок, в своем сладкоречии развернувший предо мною целую весну, но как иглами укололо меня некоторыми упреками и обвинениями. Впрочем, в удовольствие мне и шипы твоих писем: они воспламеняют во мне большее желание твоей дружбы.
330 (344). К Ливанию (Признает его неизвинительным в том, что не пишет к св. Василию)
Нечасто писать к твоей учености убеждают меня страх и неведение. Но что избавит от упрека тебя, упорно хранящего молчание? А если кто разочтет, что ты, целую жизнь посвятив словесности, ленишься написать письмо, то скажет о тебе, что забыл ты меня. Ибо у кого за словом дело не стоит, тому есть что и написать; а кто владеет сим дарованием и при этом молчит, тот, очевидно, делает сие или из презрения, или по забвению. Но я за твое молчание воздаю приветствием. Итак, будь здоров, досточестнейший, и пиши, если хочешь, и не пиши, если тебе и это угодно.
336 (359). К Ливанию (Выговаривает Ливанию за его молчание; о себе же говорит, что полетел бы к нему, приделав себе восковые крылья, если бы не знал, что они растают от солнца, почему взамен сего посылает к нему письмо)
Ты, заключив в уме своем все искусство древних, до того молчалив, что не дашь мне попользоваться чем-нибудь и в письмах. А я, если бы безопасно было Дедалово искусство, прилетел бы к тебе, сделав себе Икаровы крылья. Но как воска нельзя поверять солнцу, то вместо Икаровых крыльев посылаю к тебе слова, доказывающие мою дружбу. Свойство же слов таково, что они выражают сердечную любовь. Таковы слова! А ты можешь вести их куда хочешь — и при таком могуществе молчишь! Но обрати и ко мне источники слов, льющиеся из уст твоих.