ПЕРЕЙТИ на главную страницу журнала «Христианское чтение»
ПЕРЕЙТИ на главную сборника Назидательные размышления

(Озвучено Никой)

🎧1833 год. ч.1-2
ХI. Как ты стар?
XVI. Неравный жребий человеков на земле уравнивается на небе.
XVII. Назидательные размышления.
XVIII. Три путника.
ХIХ. Цветы

🎧1833 год ч.3-4
V, VI. Назидательные размышления.
VI. Не греши: Господь тебя видит!
ХII. Закат солнца.
ХIХ. Путешествие.
Х. Поучительные мысли.
ХХV. Желаешь ли иметь друга?

II. Христианское чтение.
ХV. Грешник не извинителен. «И начали все, как бы сговорившись, извиняться». Лук. 14, 18. 

1833 год. ч.1-2

ХI. Как ты стар?

Один молодой человек имел странную привычку: с кем бы он ни встретился, всякого спрашивал: «как ты стар?»—Однажды встретился с ним старец, которого он также, по обыкновению своему, спросил: как ты стар?—Старец, не обинуясь, отвечал: четырех лет.—Как?—возразил тот, усмехаясь,—четырех лет, и с седою бородою?—Да! любезный, продолжал старик, четыре только года прошло, как я возродился к новой жизни в Иисусе Христе; а вся прежняя жизнь моя протекла в заблуждениях и пороках: ее считать нечего!

—Читатель, старец сказал правду; ибо действительно жизнь проведенную в отчуждении от истинной Жизни—Иисуса Христа, погубленную в заблуждениях и пороках, нельзя считать жизнью. Ах! сколько есть стариков, которых, судя по их жизни, безошибочно можно назвать младенцами! И сколько есть юношей, которые, может быть, еще и не начинали жить!!..

XVI. Неравный жребий человеков на земле уравнивается на небе.

При воззрении на жизнь человеческую, ничто так сильно не поражает сердца скорбью, как большое различие между людьми, относительно к званию, состоянию и вообще житейским выгодам. Если бы земная участь человека зависела от выбора или вины, то не нужно было бы оправдывать Промысл. Но жребий выпадает мне без малейшего соучастия моей свободы; я, можно сказать, прикован к тому месту, на котором родился. Редко бывают исключения из сего правила.

Видите ли вы человека, который сидит там? Он грызет сухую корку чёрного хлеба; лице его—лице страдальца; рубище едва прикрывает наготу его, и когда он, утомленный возвратится в свою хижину, то иссохшие члены его тщетно будут искать покоя на жестком и сыром ложе. А там— другой человек, в богатой одежде, беспечно восседит на колеснице, влекомой тучными конями. Часть, самая незначительная часть имущества сего богача сделала бы того бедняка большим счастливцем; но надменный богач или вовсе не обращает внимания на него, или бросает ему мелкую монету, которую бедняк долго еще проищет во прахе!

Видите ли вы ту хижину, готовую развалиться? это жилище многочисленного семейства; холод и сырость веют на полунагих детей сквозь согнившие стены; исполнитель правосудия стучится у дверей, чтобы отнять у бедняка и сие—последнее его достояние. А там— красуется величественное здание; его владельцу мало сотни богато убранных зал; уже заложен новый дом. Ах! один только маленькой уголок в том здании был бы для несчастного семейства—дворцом!

Видите ли вы ту печальную женщину? это мать, лишившаяся сряду пятерых прекрасных сынов. Не хотите ли утешить ее? но чем вы утешите? Все сердце ее растерзано; если время не успокоит души ее, то смерть будет ее утешительницею. А рядом с нею живет другая мать, которая своих детей не видела даже больными, и которой вовсе неизвестна убийственная горесть, томящая несчастную мать. О, как различны жребии наши!

«Но это крайности», — скажет иной, прочитав эти строки.

Пусть будут это крайности, но все ж они встречаются на опыте. И если они не нравятся тебе потому, что слишком резки; то посмотрим на более обыкновенные явления. Вот они.— Одному стоит только родиться, чтоб быть счастливым во всю жизнь: он здоров, крепок телом и духом, богат, имеет сильных родственников;—другой вступает на стезю жизни сопутствуемый бедностью, немощью и всякого рода лишениями. За одним гонится счастье, другого преследует несчастье. Один, почти нехотя, переходит с одной степени почестей на другую, выше и выше; другой, трудится всю жизнь, чтоб найти какой-нибудь уголок, где можно было бы приклонить свою голову, и—не находит его. Но сию картину мы видим каждый день: не нужно доканчивать оную.

Справедливо, что наша земная участь и должна быть различна: это род необходимости. Нельзя всем быть богатыми, славными, знаменитыми, счастливыми: надобно одному быть повелителем, другому исполнителем,—должны быть трудящиеся и наслаждающиеся, великие и малые, высокие и низкие. Но разве утешительно видеть себя в руках непреклонной необходимости? И если уж непременно нужно, чтоб участь наша на земле была различна; то почему именно я должен быть трудящимся, низшим, бедным; и почему именно ты—богат, знаменит, счастлив? Если бы я несчастен был по своей вине, то мне нельзя было бы жаловаться на свою судьбу: но я нисколько не виноват; и, может быть, стою лучшего жребия, и однако ж его не получаю. Если б ты свои выгоды и удобства житейские прибрёл своими заслугами, то я был бы спокоен: но ты не только не заслужил их, но еще достоин худшей участи в сравнении с моею!

Нет также сомнения в том, что каждое состояние имеет свои радости и свои скорби, и что истинное довольство не завысит от вышних выгод. Во всех классах гражданского общества вы найдете людей и довольных и недовольных своею судьбой, и часто под богатою одеждою скрываются заботы и огорчения гораздо тягостнейшие, нежели под рубищем. Однако ж и в этом немного утешения: ибо какая мне польза от того, что со мною и другие страдают? Притом, что касается до радостей, которые имеет каждое состояние; то—рудокоп, осужденный умереть в мрачном подземелье, как он не будет спокоен при всех опасностях, ежеминутно готовых прервать нить его земного бытия,—едва ли не позавидует несчастливцу, пользующемуся свободою и незнающему изнурительных трудов. Иначе сказать: каждый несет свой крест; но у одного он тяжелее, у другого легче. Всякий имеет радости; но один вкушает радость по капле, а другой пьет ее из полной чаши.

Наконец нельзя отвергать и силы привычки: она уравнивает выгоды различных состояний. Известно, что с течением времени бедность становится менее отвратительною, богатство менее приманчивым. Привыкший носить большие тяжести, без сомнения, не в такой степени чувствует гнетение от них, в какой стал бы чувствовать оное непривыкший к подобным трудам. Для окреплых членов первого легка такая ноша, которой мы и поднять не можем. Труды могут сделать вкусным самый черствый кусок хлеба, и мягким самое жесткое ложе. Равным образом, богач не так счастлив, как воображает бедняк; потому что привычка притупила в нем чувство удовольствия, происходящего от обладания сокровищами; нередко даже богач завидует нищему. Но и это—скудное утешение страдальцу! Человеческое сердце никогда не сделается бесчувственным к своему горю, привычка никогда не затмит совершенно его разума, способного отличать призрак от истины. Вы не все слышите стоны, исторгающиеся из стесненной груди страдальца; горесть часто укрывается в самые сокровенные изгибы сердца, опасаясь, что не поймут ее; а многие так подавлены своим бедствием, что не могут и выразить своих чувствований. Можно даже сказать, что утешать несчастных привычкою— опасно: иначе жестокосердый сильный смелее будет давить слабого, в надежде, что время сделает сносным его состояние.

И так, ни мысль о необходимости различия земной участи, ни радости, каждому достающиеся в удел, ни привычка, не облегчает горестей несчастного. Должно быть другого рода утешение для него, или вовсе нет никакого!?

Есть это высшее и лучшее утешение. Бог равно любит всех своих чад, и желает, чтобы все они были счастливы. Но дарами земного благополучия нельзя было наделить их в равной мере: ибо для сего надлежало бы сотворить их бесплотными существами, не имеющими потребностей чувственных, и независящими от телесного мира; то есть, надлежало бы сотворить человека не—человеком. Но премудрость Божия, облекши наш дух плотью, и поставив нас на земле, озарила сию нашу обитель светом лучшего мира. И внутренний голос сердца, и Христианское Откровение уверяют нас, что земная жизнь есть только часть нашего бытия, а следственно и здешний раздел благ счастья не есть окончательный.

Бог вдохнул в наше сердце твердую уверенность, что по истечении краткого периода земной жизни, мы вступим в новый и лучший мир. Земля есть только путь, ведущий на небо. Посему человек невольно обращает свой взор в горняя, где обитает правда; оттуда ожидает он помощи и спасения; там его сердце почерпает то сладкое спокойствие, с каковым он переносит все неприятности земного странствования; там находится тот источник утешения, которого ничто в мире возмутить не может. Я бедствую, но—несколько мгновений: уже воссияла денница, предвестница прекрасного дня; скоро и день наступит. Небесный Отец не отвергнет любви, влекущей меня к Нему: она дар Его, Всеблагого. Житейские горести только очищают и укрепляют душу мою. Чем больше я терплю, тем больше созреваю; и на что теперь готов роптать, то самое некогда буду благословлять.

Сия вера делается для христианина видением. Мы видим, что Сын Божий, во днех плоти своея, страдал под бременем скорбей, как не страдал ни один из Его земных братий: но зрите—се Он предстоит нам со славою Победителя; терновый венец на челе Его соделался венцем царственным.— Помощник мой, Спаситель мой, Победитель ада и смерти! простри ко мне десницу Твою; я хочу идти с Тобою путем креста и победы!—Веруй и надейся, вещает Он: «Я есмь путь, и истина, и жизнь»! (Ин. 14, 6).—Христианство не только питает в нас надежду лучшей жизни, но, можно сказать, оно само уже есть сия лучшая жизнь: оно есть царствие небесное, предначинающесся на земле. Всяк желающий и ищущий добра преемлется в оное. «Ибо во Христе Иисусе ничего не значит ни обрезание, ни необрезание, а новая тварь» (Гал. 6, 15). «Нет уже Иудея, ни язычника; нет раба, ни свободного; нет мужеского пола, ни женского: ибо все вы одно во Христе Иисусе» (Гал. 3, 28). И в нищенском рубище ты приятен Господу, коль скоро под сим рубищем бьется чистое сердце.

Теките убо ко Христу, труждающися и обремененные, теките! В Нем вы обрящете покой душам вашим. Верующего ничто земное не коснется,—он о Христе и со Христом победил мир. Радость о Духе Святом осеняет его, и вливает покой в его сердце, утомленное житейскими суетами. А там— на небе, он со Христом будет царствовать (2Тим. 2, 12). Царствовать! Что же теперь значат временные скорби и радости? Что значит неравное разделение даров земного счастья?

XVII. Назидательные размышления.

«Обратися, душе моя, в покой твой, яко Господь благодействовал тя» (Псал. 114, 6). Так должны мы взывать к себе, когда уныние и скорбь объемлют нас и располагают душу к печали. Мы обыкновенно жалуемся и плачем, ропщем на Бога, клянем судьбу свою и негодуем на других людей, когда не удаются наши предприятия, когда в поте лица своего должны мы снедать хлеб свой, когда для поддержания жизни своей надобно трудиться, когда испровергаются наши надежды и не исполняются желания, когда теряем мы земные блага, и смерть пожинает в недрах семейств наших свои добычи. Но ужели нет Бога праведного? ужели нет любящего Отца в небе? Не милосердо ли руководил Он нас от самой юности нашей? не дал ли Он нам больше, нежели сколько мы пожинаем и заслуживаем? Не представал ли Он нам скорою помощью в опасностях и нуждах? не часто ли должны мы бывали со стыдом сознаться, что Господь сделал нам все во благое? «Что страшливи есть, маловеры?»—Ты не доволен мрачным небом, сильными порывами ветра, черною тучею: но не распростирается ли среди них разноцветная радуга с ее приятными цветами?—Ты не доволен, для тебя тягостно возделывать свое поле: но разве осень не приносит тебе благодатной жатвы и приятных плодов? Ты не доволен, что должен опустить в недро земли своего сына, любезного тебе сына: но там—горе́ разве не живут Ангелы Божии во свете вечно-лучезарном, и не должен ли ты радоваться, что в лик бессмертных родилось новое дитя? Мы неблагодарные, своенравные дети, которые хотят быть умнее Отца небесного, и упорствуют, коль скоро не все идет по их желанию.—Боже милосердый! Соделай меня кротким и смиренным, и даждь мне дух мирный и сердце спокойное.

――

Утешительно, величественно обетование Иисуса Христа: «Аз с вами есм во вся дни» (Мат. 28, 28). Сколь сильное заключается в словах сих побуждение жить для благоугождения Спасителю, отженять от себя все недостойное и нечистое, очищать свое сердце от скверн греховных, блюстись, чтобы не огорчить Его любви никаким порочным делом или мыслью, и жить пред Ним—неотлучным свидетелем и судьёй моих дел—праведно, непорочно и благочестно? Что мне беспокоиться о суде мира, который смотрит только на внешнее в человеке, часто обольщается обманчивою наружностью, часто судит и поступает жестоко, неприязненно, несправедливо и злобно? Спаситель зрит, чего мир не может видеть, и что однако же драгоценнее самых блистательных дел, — зрит на твердое, постоянное, искреннее стремление к добродетели и нравственному совершенству; зрит на верное исполнение, часто тяжких, домашних обязанностей, на тихое втайне совершаемое добро, на скорбь и раскаяние, когда искусились мы ко греху, на чистые намерения, коих мир столь часто не разумеет. Под Его водительством хочу я проходить путь моей жизни во всякой тишине и смирении. Господь Иисус со мною во вся дни, следовательно, и в опасные дни искушения. Когда грех искушает и обольщает меня, когда сердце колеблется и упадает, когда я взываю с Петром: Господи спаси мя, погибаю! тогда Он простирает ко мне избавительную десницу и привлекаете меня к Себе. Ибо во всех искушениях мы гораздо легче побеждаем о Возлюбившем нас. Иисус со мною во вся дни, следовательно, и во дни скорбей и страданий. Он видит мои слезы, слышит стенания мои, разумеет скорбь мою и говорит ко мне: «Будешь ли переходить через воды, Я с тобою, — через реки ли, они не потопят тебя; пойдешь ли через огонь, не обожжешься, и пламя не опалит тебя; посему не бойся, — говорит Господь,— Я искупил тебя» (Иса. 43,1—3). Таким образом, укрепляясь чувством близости Иисуса Христа, неленостно исхожу я на дела свои, спокойно встречаю скорби и с благодарностью приемлю радость».

«Мои мысли-не ваши мысли, ни ваши пути-пути Мои» (Ис. 55, 8). Сии слова Господа мы очень часто забываем, когда идет что-нибудь не по нашему желанно, когда мы должны достигать своего спасения путями стропотными, когда должны бороться с опасностями и бедами, когда постигают нас болезни и скорби, когда отъемлются у нас блага и возлагается на нас бремя страданий. И однако ж одна мысль о неисследимой благости Божией и отеческой милости общего нашего Промыслителя может нас утешить, укрепить и восстановить среди всех наших несчастий. Пути, по которым мы идем ко спасению, суть Божии пути; мысли, который руководят нас к оному суть мысли Божии, и Господь всему дает благопоспешный конец. Страдания часто суть только предвестники радости;—земные потере часто вознаграждаются сокровищами небесными. Хотя и не вдруг приходит благословение, которое произникает из слезы; хотя настоящее с его смутными явлениями часто приводит нас в смятение; хотя и не можем мы предусмотреть времени, в которое придет Господь и преложит печаль нашу на радость: однако, не смотря на все сие, благочестивый человек с терпением предается путям Божиим и спокойно ожидает будущего, в котором тайны времени раскрываются и пути Вышнего прояснятся. Нередко плод лежит очень глубоко, и мы не можем ожидать его; часто снежный покров зимы довольно надолго оковывает недра земли, и солнце должно совершить много крат путь свой, пока наконец его лучи проникнут в глубину и не воззовут зародыш к юной жизни. На рубеже нашей жизни мы обыкновенно со стыдом озираемся на свое нетерпение, на свой ропот, и смиренно молимся: «благодарю Тебя, Боже, за те скорби, коими Ты посетил меня!»—И что такое жизнь человеческая пред Вечным? Не что иное, как пар, как мысль, мелькнувшая в душе. Часто после столетий только оправдываются советы Господни, как дела мудрости и правды.—И только в вечности во свете видения речем мы: вся Господь устроил во благое.—Ниспосли убо мне, Боже, терпение и преданность Тебе, надежду и упование на Тебя; и не предаждь меня отчаянию в бедах моих!

XVIII. Три путника

В одну отдаленную страну шли три путника. Обширна и прекрасна была страна сия, добродетельны и счастливы ее жители; приятно было путникам называть ее своею родиною, хотя с незапамятных времен предки их были удалены из нее.

Труден и излучист был далекий путь. То извивался он по скалам обнаженным, то терялся в пустынных песках, то перепутанный разделялся и расходился в разные стороны. Редко стлался он по прекрасной, плодоносной равнине.

Однажды проходили три путника по такой равнине. Величественно блистало солнце на голубом небе. Тихий ветерок едва колебал благорастворенный воздух. Луг усеян был прекрасными цветами, между коими почти незаметно струились прозрачные ручейки.

«Я устал!—сказал один из путаников. — Останемся здесь подкрепить свои силы и насладимся красами, столь приятными для чувств наших!»—И он остался.

«Нет!—сказал другой.—Мы пойдем, дабы достигнуть той страны, где ожидают нас покой и счастье; но не будем спешить, дабы не утомиться на сем незнакомом пути».—И он пошел, но медленно.

«Поспешим!—сказал третий.—Не всегда путь так благоприятен, как теперь. После продолжительной теплой и ясной погоды наступает длинное и мрачное ненастье».—И он удалился!

Сладостен был покой первого. Страна, где он остался, по-видимому, сотворена была для доставления удовольствий. Хоры птиц оглашали воздух своими песнями; на испещренных цветах виднелись все отливы радуги; прохладная тень ароматных дерев манила его под кров свой; вкусные плоды рисовались в гладкой, как стекло, поверхности источников. Чем больше он наслаждался, тем больше жаждал наслаждений. Наконец в расслаблении чувств, простерся он на мураве и заснул.

Другой шел медленно. Если путь становился тернист, то он старался обойти его другим, на коем росли розы. Если мысль, что конец его странствования еще далек, пробуждала в нем грусть и беспокойство, то он, не ускоряя шагов, старался развлечься другими, более веселыми мыслями. Часто, отошед стадию, он возвращался назад, чтобы измерять длину ее. Часто, чтобы избежать столкновений на пути своем, он придумывал способы угладить весь предстоящий ему путь. Таким образом, мысль о родине тем менее занимала его, чем медленнее он приближался к ней.

Третьему путь казался не так долог и утомителен. С каждым шагом предмет его путешествия становился ближе. Мимоходом взирал он на окрестные страны, им проходимые. Когда случалось ему восходить на крутой утес, он всегда находил в себе довольно бодрости. Мысль — быть некогда счастливым на родине—подкрепляла его.

Прошло несколько времени, и вид природы переменился. По голубому небу протянулась черные тучи; блестящее светило не рассыпало  на землю теплотворных лучей своих; убийственные вихри  всклубились в воздухе, молнии  браздили небо от края до края, и гром потрясал четыре стихии ― всё сделалось пусто и безотрадно!

Спящим застигла буря одного из путников и оставила его—спящим на веки! Другой, узрев нависшее на него бедствие, хотел избежать его,—но было уже поздно. Он оставил истинный путь и пошел было другим, по мнению его, более безопасным, но сей, разделяясь и извиваясь около одного и того же места, наконец завел его в страну непроходимую, где он должен был заблудиться. Третий благовременно и благополучно достиг счастливой страны, был с истинною радостью принят ее обитателями и поселился в ней, дабы вечно блаженствовать.

― Путник земной! Спеши в родную— небесную страну! Пышна и привлекательна страна удовольствий и наслаждений житейских, как страна Содома и Гоморры; во огнь и жупел пожжет некогда страну сию и тебя вместе с нею. Удаляясь из мира греховного, не обращай на него очей своих, не ухищряйся вдвойне наслаждаться и земными и небесными благами:—вспомни участь жены Лотовой! Кто хочет спастись, тот спеши!

ХIХ. Цветы

Молодому Филанфу родители отделили в саду несколько грядок с тем, чтобы он сам посеял или посадил на них, что хочет, по своему выбору. Мальчик всего более любил цветы, и тотчас пожелал их видеть в своём маленьким садике. Почему, нисколько не медля и никого не спросясь, он пошёл в большой родительский сад и в луга, нарвал там всяких цветов, и все их, посадив на своих грядках, любовался ими с полным удовольствием: ибо они действительно своим разнообразием и чудным смешением красок представляли картину весьма приятную для глаз. На другой день: едва только успел он встать, то и пошел в сад снова любоваться своими цветами: но взглянувши увидел, что они все повяли и прилегли к земле. В огорчении и досаде он их вырвал и бросил; на место же их нарвал новых цветов и посадил оные гораздо глубже; сверх того сделал к ним подпорки, и чтобы не вянули, полил их, и думал, что теперь-то будут они рости у него во всей красоте. Но что, же? В следующее утро пришедши в сад и взглянув на цветы, увидел опять тоже; цветы повяли и печально склонились головками к прутикам; ни вечернее поливание, ни утренняя роса не могли освежить оных. Тогда в слезах от горя он побежал к своему отцу и жаловался ему на него самого, что он напрасно подарил ему грядки, что земля на них самая негодная, и цветы расти на ней никак не могут.—«Ты напрасно огорчаешься и жалуешься, -сказал ему отец важно и вместе ласково,—ты сам неправ. Земля, отделенная мною для тебя, такова же, как и во всем саду: но ты не умел обходиться с нею, и не знал, что и как посадить на ней. Знай же, что сии цветы, которые ты пересаживаешь к себе готовыми и без корня, никогда не смогут долго стоять, но через несколько часов вянут и опадают, причиняют больше досады, нежели удовольствия. Но если бы ты быль благоразумен, то посоветовался бы с садовником, и он бы сказал тебе, что землю на грядках надобно прежде вскопать, потом взять у него семян или цветочных луковиц и посадить, да и после не вдруг спешить наслаждаться, но с терпением ждать, что выйдет. Время еще не ушло; сделай так, и ты увидишь, что у тебя вырастет приятный кустарник, который потом  весь покроется цветами,  а вместе может тебе дать при случае и прохладную тень. Когда же настанет осень, то цветы на нем, хотя также как и другие, опадут, чего и миновать нельзя: но по прошествии зимы и по наступлении новой весны, они уже без труда и попечения твоего сами расцветут в новом и лучшем виде».

Не учит ли нас Слово Божие, что бы мы собирали удовольствия — цветы жизни— не те, кои мир дает нам во множестве готовыми, и которые после нескольких часов наслаждения ими, оставляют только: пустоту в душе и сугубое огорчение, а те, кои не вдруг приобретаются, но посеваются в малом виде с трудом и рачением; потом, утвердив глубоко корне в нашей душе, долго и постоянно услаждают ее; а наконец, как смерть прекратит их здесь на земле, в новой жизни при наступлении вечной весны, раскроются и расцветут снова для вечного нашего наслаждения?

Где найти сии удовольствия?—Спросите делателей вертограда Божия—Церкви: и они вам сообщат самые чистые и свежие семена для них.

1833 год ч.3-4

VI. Назидательные размышления

VI. Не греши: Господь тебя видит!

Одни беспечные родители, имевшие малолетнего сына, вовсе не заботились о нем; а потому дитя лишилось счастья получить от них доброе воспитание. Впрочем, сердечная доброта и ласковость сего бедного малютки расположили к нему людей посторонних, в числе которых был священник из одного с ним села. Добродетельный священник нередко брал сего малютку в дом свой с тем намерением, дабы внушить ему правила благочестивой жизни, провождая которую люди соделываются участниками благодати и любви Искупителя, как в настоящей, так и будущей жизни. Доброе намерение служителя Господня совершенно исполнилось. Малолетний ученик его, хотя окружен был шалунами и негодяями, которые всячески старались удерживать его от хождения в дом священника и вовлечь в свои шалости; однако же, он всегда противился им, и не только никогда не участвовал в шалостях своих сверстников, но даже часто и печалился об их дурных поступках.

Однажды, заметив это, священник спросил его: от чего он так не весел? Малютка по скромности молчал; но один из его товарищей, который был среди прочих, прямо открыл причину его печали. После сего священник сказал своему питомцу: почему он не дружится с шалунами? Тогда благонравный мальчик, взглянув на небо со слезами, отвечал ему: как я могу шалить? — Господь меня видит! Всякий раз, батюшка,— продолжал он,—как только мне захочется сделать какую-нибудь шалость, тотчас и приходят на мысль те слова, который так часто я от вас слышал. «Не греши: Господь тебя видит!» Сие изречение уже много раз предохраняло меня от шалостей и пороков.

С приумножением лет умножился страх Божий в сем благочестивом отроке и благодать Господня произращала обильные плоды свои в его сердце. Научившись богобоязненности с юных лет своих, он пребывал и укреплялся в сей высокой христианской добродетели до глубокой старости, в продолжении всей своей жизни. Внимательный к урокам своего наставника, он сам в последствии соделался учителем других не словом только, но и делом, доколе, наконец, воззван был в царство небесное, где конечно и получил венец живота, уготованный тем, кои верны Господу даже до смерти (Апок. 2, 10).

О если бы каждый из нас, юный и старый, соблазняемый греховными вожделениями, всегда мыслил и говорил сам себе: «Не греши: Господь тебя видит!». О, если бы каждый наставник, внедряя страх Божий в юное сердце своего питомца, чаще внушал и повторял ему: «Не греши: Господь тебя видит!».

ХII. Закат солнца.

Заходит солнце. — Черными тучами покрывается звёздный небосклон. Тьма, облегавшая некогда хаос, по-видимому, силится опять разрушить образованную землю. Тщетно расширяется зеница человеческого ока; она не видит ни одного из тех разнообразных цветов, которые днем так ярко блистали на предметах: нет света!

Поклонник гордого разума! Ты, который им одним думаешь постигнуть основу и связи мироздания, хочешь им одним объять беспредельную и первобытную Причину всего, и, может быть, находишь недостаточными законы бытия существ! Ты силишься во мраке видеть, без света читать трудную книгу природы. И почему ты не прибегнешь к истинному свету? Цель твоего познания есть цель путешествия Валаамова—низвести проклятие на народ Божий. Но и тебе, как Валааму, посмеется Живый на небесах. Скорее презираемое тобою животное увидит, кто заграждает путь тебе, колеблет все твои начала и системы, нежели ты; ибо в твоем глазе не отражается светлый луч Веры, нисходящий с неба от Бога!

Заходит солнце. Человек чувствует себя утружденным занятиями дня. Сколько перемен испытал он в столь малое время! Печаль и радость, надежда и отчаяние, болезнь и бодрость …. он подобен был дитяти, срывающему розу с колючего стебля. Наконец наступает вечер, — и он, сбросивши бремя забот, отходит на покой.

На покой?—странно! Тогда как человек думает, что он покоится на безмятежном ложе, земля около самой себя кружит его и с ложем быстрее всех вихрей, несется с ним вкруг солнца, может быть, в двадцать крат быстрее стрелы луковой. А сие солнце и с землею движется около другого солнца…. какая цепь движений! Как беспокойно ложе человека!—Есть однако же покой, которого ничто не возмущает. Там, за твердью мира среди неба небес стоит неподвижный престол Вседержителя, который зовет к себе всех труждающихся и обремененных на вечный, тихий покой. Блажен, кто внял гласу Зовущего и вселился на лоне Его.

Заходит солнце.—Как величественно восходило оно, как пышно протекало по голубому небу, как все цвело и радовалось в природе при его шествии! Где же теперь, сей блеск и сие величие? Все исчезло во мраке ночи!

Сын персти! Все твои солнцы так же зайдут: — и счастье, которому ты приносишь столько курений и жертв, и слава, прельщающая тебя своим лавровым венцем,—и жизнь, обещающая тебе обширное море удовольствия. Теперь, при закате солнца, младенец спит в просторной для него колыбели; юноша мечтает о золотой своей будущности; старец с внуками беседует о прошедшем. Наутро светло и прекрасно взойдет опять солнце; но наутро, может быть, не будет уже ни младенца, ни юноши, ни старца!.. Они почиют надолго, надолго, до того вечного утра, когда один из Ангелов, посланных Богом, своею трубою пробудит их из мрачного гроба на суд.

Великолепное солнце, огненный венец творений четвёртого дня, как поучителен твой закат!

ХIХ. Путешествие.

В конце прошедшего лета вздумалось мне побывать в одном приморском городе, чтоб полюбоваться зрелищем, для меня совершенно новым,— безбрежностью моря. Я постоянно держусь того мнения, что при отправлении в путь дожидаться последней срочной минуты, значит терять много удовольствия. И так я прибыл на пароход сколько раньше времени, назначенного для отплытия. Пассажиры собирались; колокольчик звенел не один раз, и прежде нежели отняли лестницу, по которой с берега сходят на судно, кормчий прокричал, чтоб желающие отплыть шли поскорее.

Севши на палубе, я начал наблюдать происходившее. Те, кои ране перебрались на судно, теперь спокойно и беззаботно занимались разговорами, или, подобно мне, наблюдали; а опоздавшие бегали, хлопотали, торопливо бросали на палубу связки, чемоданы и шинели. Видя, как они суетятся, иной подумал бы, что они не в полном уме; беспрестанно кричали: «где моя поклажа? я потерял зонтик! как я торопился, чтоб не опоздать». Колокольчик прозвенел в последний раз, и только лишь отняли лестницу, как многие прибежали, задыхаясь и крича, чтоб их подождали.—«Зачем так поздно? Ну, идите скорей; одною минутою позже: и вы остались бы на берегу». Кормчий стал на свое место, колеса пришли в движение, и судно начало удаляться от берега.

Я смотрел еще на зрителей, стоящих на берегу, как вдруг мое внимание обратил на себя один молодой человек, бежавший к берегу. Он махал платком, давая разуметь, чтоб его взяли на пароход. Кормчий как будто не замечал сего, и занимался только судном. Молодой человек бросился в лодку, кричал изо всей силы, чтоб его подождали; гребцы употребляли усилия догнать нас. Кормчий и на это по-видимому не обращал внимания; но наконец отвечал: «нельзя; слишком поздно!» Лодка воротилась к берегу, а пароход продолжал свой путь.

Долго я думал о молодом человек, пока мысли мои не обратились на моих сопутников. Всех нас ожидает, сказал я себе, другого рода путешествие, гораздо важнейшее; и сколько таких людей, которые никогда не думают о нем! Сколько таких, которые, подобно зрителям, коих мы оставили на берегу, беспечно смотрят, как другие отправляются из сего мира в другой, а сами почти вовсе не заботятся о том, что и им некогда надобно будет предпринять подобное путешествие. Слава Богу, есть и такие, которые не забывают о религии и о бессмертии своей души, а посему благовременно приходят к Господу Иисусу Христу, и посвящают Ему начатки дней своих. Другие медлят, не трогаясь примерною заботливостью их братий. Окованные житейскими попечениями, прельщенные земными удовольствиями, увлеченные примерами порочных людей, они со дня на день отлагают великое дело спасения, пока Св. Дух не возбудит их гласом Евангельским, чтобы они скорее последовали его призыванию. — Но, увы, как опасно не покоряться Божию призыванию! Наступит время, когда человек может сделаться совершенно неспособным внимать внушеньям Божественной любви.    

Читатели! не отлагайте попечения о спасении до часа смертного, иначе вы, может быть, придете слишком поздно. Те, кои не внимают ни гласу своей совести, ни призыванию Евангельскому, и противятся Всемогущему до последней минуты своей жизни, может быть, воззовут и не будут услышаны; будут вопиять и умолять, но напрасно. «Се ныне время благоприятно, се ныне» день спасения (2 Кор. 6, 2)!»

Х. Поучительные мысли

Друг мой, учись молчанию; добрая речь подобна серебру, а молчание, в приличное время, есть чистое золото.

Кто из любви к Богу отказывается от обязанностей, возлагаемых на него человечеством; тот сидит во мраке, держа перед собою зеркало.    

Не хвались своим корнем, которого ты не можешь назваться «ветвию»: от блистательного пламени часто остается только уголь и пепел.

Будь строг к себе самому: отсеки пышные ветви — свои страсти; тогда и лоза—душа твоя будет расти лучше.

Бог видит пороки людей и покрывает оные; человек их не видит, но повсюду говорит о них. Что было бы, если бы люди знали о людях столько же, сколько Ты, Творец милосердый ?..

Кто поучается урокам добродетели и не исполняет оных, тот подобен, человеку, который пашет, но забывает сеять.

Дружество со злым человеком подобно утренней тени: час от часу оно умаляется; но дружество с добрым растет как вечерняя тень, доколе продлится сияние солнца.

Удаляйся от черного сердца, как от угля: когда он горяч, то жжет; а если остыл —марает нам руки.

ХХV. Желаешь ли иметь друга?

Желаешь ли иметь друга, столь сильного, чтобы он мог быть твоим покровителем, столь богатого, чтоб мог тебе, помогать в нужде, столь доброго, чтоб расположен был непрестанно тобою заниматься, столь мудрого, чтоб мог давать тебе благоразумные советы? Желаешь ли иметь друга, который бы привержен был к тебе более, нежели брат твой, такого друга, с которым бы ты мог беседовать во всякое время, на всяком месте, во всяких обстоятельствах; друга, которому мог бы ты открывать всё свое сердце, который бы достоин был всей твоей любви, мог удовлетворять твоему желанию счастья, поддержать тебя в не счастье, сопутствовать тебе в юдоли смерти? Желаешь ли иметь друга, которого власть простиралась бы и по ту сторону гроба, который мог бы спасти тебя от огня преисподней и усыновить Боту?—Желаешь ли иметь такого друга?

Если желаешь, то я знаю одного, который в состоянии сделать для тебя несравненно больше всего этого—Его имя Иисус: вот истинный друг! (Ин. 15, 14).

Он силен, и может быть твоим Покровителем: ибо Он — Сын Бога живаго, Ему дана, всякая власть на небеси и на земли (Мф. 28, 18).

Он богат, и может помогать тебе, ибо Он — Бог, все сотворивший, «в Нем сокрыты все сокровища мудрости и ведения» (Кол. 2,3). Если ты «беден», нищ и наг»: то попроси у Него, — и ты в обилии получишь духовное богатство всяких добродетелей. Он даст тебе и белую одежду (Апок. 3, 18); ниспошлёт тебе Св. Духа, Который просветит ум твой и согреет любовью твое сердце. Когда почувствуешь скорбь от сознания своих грехов, то достопоклоняемый Утешитель обратит взор твой на Иисуса Христа, и уверит тебя, что кровь Его очищает нас от всякого греха (Ин. 1, 7).

Какие ни были бы твои нужды, сей нежный Друг поможет тебе, если того будет требовать истинная польза твоя.

Он сострадателен. Положись на Иисуса, как на искреннейшего друга: веруй в действительность Его очистительной жертвы: и ты найдешь в Нем нежное участие, которого тщетно искал бы у людей. «Он сострадателен к невежествующим и заблуждающим» (Евр. 5, 2); «Он не такой первосвященник», который не может страдать с нами в немощах наших, но который, подобно нам, испытал все, кроме греха» (Евр. 4, 15). Он всегда будет находиться при тебе: любовь, низведшая Его с неба, никогда не изменяется и не умаляется в своей силе.

Он, премудр, и может руководствовать тебя своими наставлениями; Он знает твое положение, твои труды и опасности, знает, что всего полезнее для тебя.

Он верен, и привержен к тебе более, нежели брат твой. Он никогда не оскорбляется, не имея на то справедливой причины; Он будет сносить твои слабости терпеливо; ты можешь приходить к Нему во всякое время и при всяких обстоятельствах, и, поелику Его присутствие не ограничено никаким местом, то где бы ты ни находился, везде можешь беседовать с Ним. Ни счастье, ни несчастье твое, не произведет перемены в Его расположении к тебе; Он будет любить тебя больного и здорового, и в юности, и в старости — во всяком твоем состоянии.

Ты можешь открыть Ему все свое сердце: Он — всеведущий Бог, из любви к тебе воплотившийся, умерший за тебя, дабы ты не погиб, но имел жизнь вечную. И так со дерзновением изливай пред Ним все чувства своего сердца, говори Ему о всех своих нуждах, вверяйся Его любви, успокаивайся в Его святой воле.

Это друг, достойный всей твоей любви. Опыты Его любви к нам так велики, что вся наша любовь к Нему будет только слабым соответствием оной. О! избери Иисуса другом себе, и ты так полюбишь Его, что будешь радоваться о Нем радостью неизреченною.—Ты желаешь быть счастливым, жаждешь благополучия: иди к сему Другу, Он утолит твою жажду водою жизни,—дарует тебе здравие духовное,— укажет источник совершенного блаженства в общении с Богом!

Наступит время, когда помощь земных друзей будет бессильна; она не утешит тебя в последние минуты жизни твоей, не будет тебе сопутствовать в юдоли смертной. Но Друг Небесный и тогда будет твоим помощником; Он возьмет твою душу, поведет и введет ее в то вечное блаженство, которое Он купил для тебя ценою Своей крови. Он умер за наши грехи: веруй в Него, — положись на Его заслуги, молись Ему: и ты будешь избавлен от «мрака тьмы» (Иуд. 13). Огнь гнева Божия не коснется тебя, и ты вселишься в обители света и славы.

Люди, желаете ли иметь своим другом Иисуса? — «Христос рождается: славите!».

Часть 4. II. Христианское чтение

ХV. Грешник не извинителен. «И начали все, как бы сговорившись, извиняться». Лук. 14, 18. 

В притче, из которой заимствованы сии слова, Царствие Божие сравнивается с пиршеством: сравнение очень верное. На пиршестве мы надеемся найти пищу здоровую, изобильную, разнообразную, дорогую, сверх того, приятное общество, и притом, даром. Все это, и несравненно более, уготовано верующим в Царствии Божии. Там есть «хлеб животный, сшедый с небесе». Кто не вкушает сего хлеба, тот погиб навсегда, а кто насыщается им, тот жив будет во веки (Ин. 6, 51).—На вечери Господней изобилие во всем: ибо у Небесного Отца хлеба с избытком (Лук. 15, 17), и сколь бы велико ни было число званных, места еще много остается (Лук. 14, 22).— Предлагаются на сей вечери блага разнообразные: отпущение грехов, мир, усыновление, радость о Дух Святом, общение с Богом, вечная слава. Сии блага драгоценны, ибо они принесены с неба, дарованы Богом, куплены ценою, превосходящею все сокровища мира— ценою крови Сына Божия. Там есть высокое и приятное общество: ибо участвующие в Евангельской вечери приступают к «тьмам» Ангелов, к торжественному собранию и Церкви первенцев, к судии всех Богу, и к дущам праведников, достигших совершенства» (Евр. 12, 22. 23). И все это даруется нам «без сребра и цены» (Ис. 55, 16).

Видя, сколь драгоценны и величественны сии блага, можно подумать, что все, коим они предлагаются, приемлют их с радостью; но, увы, не то на деле: званные «отрицаются»! Не думайте, что они имеют на то основательная причины: нет, это пустые отговорки, которыми они хотят извинить свои поступки пред собственными глазами, пред ближними, даже—чего тщетно надеются — пред самим Богом. Самый беглый взгляд на их извинения уверит в суетности оных.

Начнем с тех предлогов, коими извиняют себя упоминаемые в притче званные.       .

1. Первый сказал: «я купил землю, и мне нужно пойти посмотреть ее, прошу тебя, извини меня».

Это извинение человека богатого, который беспрестанно умножал новыми приобретениями наследие своих отцов. Вовсе не было ему необходимости идти посмотреть купленную землю: без сомнения, он видел ее прежде, нежели купил. Во всяком случае, можно было отложить это до другого дня; но владельцу сильно хотелось полюбоваться своим новым приобретением! В лице сего человека представлен нам пример неумеренной привязанности к миру, надмения своим богатством. Это человек мира сего, от привязанности к тленным благам соделавшийся не внимательным ко гласу Христову. О, как трудно богатым войти в царство небесное! как опасно быть чрезмерно привязанным к миру!

II. Другой сказал: «я купим пяте пар волов, и иду испытать их, прошу тебя, извини меня».

Это человек развлеченный домашними хлопотами. Его отговорка столь же дерзка, как и отговорка первого: волов он мог испытать в другое время, ибо они уже куплены. Но заботливость о делах житейских притупила в нем чувство уважения к удостоившему пригласить его на вечерю!—Таким точно образом извиняют свою небрежность о религии торговцы, ремесленники, земледельцы. «У нас, говорите они, нет времени для дел религии!»—Хорошо; но скажите, для чего дано вам время? Не должны ли вы прежде всего искать Царствия Божия и правды Его? Сверх того, какая польза человеку, если он приобретет себе весь мир, а душу погубит?—Напрасно вы отговариваетесь и недостатком времени для дел религии. День воскресный назначен именно только на сии дела: и однако ж сей святый день многие проводят в занятиях житейских, в праздности, или в мирских увеселениях. Какой ответ дадут Богу те, которые потеряли сии драгоценные часы в делах греховных, или в праздной рассеяности, и которые пренебрегли дарами благодати, могущей умудрить их во спасение?

Можно также заметить, что некоторые из тех, кои не находят времени для служения Богу, имеют его для дел греховных: даже большая часть жалуется на избыток времени,—и от того выдумывает разного рода забавы, чтобы убить время. О, если бы те часы, кои проводят сии люди в домах праздности, на торжищах и на зрелищах, были употреблены на чтение и слушание слова Божия, на молитву и славословие Богу: сколь бы легко и радостно было отдать некогда Богу отчет в употреблении времени!

III. Третий сказал: «я женился, и потому не могу прийти». Это отговорка пристрастных к семейственным удовольствиям.—Он женился: но разве ему нельзя было отлучится от жены на нисколько часов, или взять ее с собою на пиршество? и если бы он не мог склонить свою жену идти с ним, то пусть пришел бы один.— Сколько таких людей, которых губит неумение пользоваться вещами позволенными, и излишняя привязанность к самым невинным предметам! Мужья и жены, которые долженствовали бы помогать друг другу в деле спасения, часто только затрудняют друг друга на пути к Царствию, и за сие будут они укорять друг друга в продолжение всей вечности. Супруги! не забывайте, что христианин должен иногда для своего спасения оставлять не только дом и имение, но и жену!

Кроме исчисленных извинений есть и другие, столь же впрочем нелепые: обратим и на них несколько внимания.

IV. «Трудно понимать и тяжело выполнять предписания религии», — говорят иные.—Но не надобно забывать, что религия необходима, она необходима, как необходимо спасение. Оставляете ли вы необходимые дела потому, что они трудны? Торговые и житейские дела разве не причиняют вам беспокойства и трудов?—и однако ж вы не оставляете оных. И то не забудьте, что вечно терпеть муки гораздо тяжелее, нежели исполнять предписания религии. Какой-то человек, хотевший склонить мученика к отступлению от веры, сказал ему: «жизнь приятна, а смерть страшна»—«Правда, — отвечал мученик, — но жизнь вечная еще приятнее, а смерть вечная еще страшнее». В самом деле, разве благий Господь не в состоянии наградить нас за наши труды и подвиги? В Царствии Небесном нет ни одного праведника, который бы сожалел о том, что он здесь на земле сделал или претерпел за Христа. Притом, жизнь истинно благочестивая не так тяжела, как многие думают; —  сам Господь наш сказал: «иго Мое благо и бремя Мое легко» (Мф. 11, 29). Заповеди Его не тяжки, а благодать делает их даже легкими для выполнения. В самом деле, разве худо—любить Бога, и быть Им любимым? разве не приятно жить в общении с Богом, знать, что грехи твои отпущены, наслаждаться начатками славы?

У. Другие говорят: «благочестивые люди лицемеры, и ни мало не лучше других». — Но все ли они лицемеры? Если все, то в мире нет благочестия; кровь Христова напрасно пролита: ибо Христос умер, дабы освободить нас от греха, и сделать народом святым, на всякое дело благое уготованным. Нельзя, конечно, отвергать того, что лицемеры есть, и—горе им! Был и между Апостолами лицемер—Иуда; но религия ни сколько не пострадала от него. Если бы не было истинного благочестия, то не было бы и лицемерия, так же точно, как если бы не было монеты истинной, то не было бы и поддельной, — а между тем существование поддельной не препятствует людям пользоваться монетою истинною. Сверх сего, как вы проникли в душу благочестивого, и открыли в ней лицемерие? Не потому ли вы считаете благочестие лицемерием, что вам самим, кроме лицемерного благочестия, никакого другого не известно?

VI.     Иной говорит: «я не вижу никакой побудительной причины терять столько времени на дела благочестия.» Справедливо,—ты не видишь: но это доказывает только твою слепоту. Если бы ты читал слово Божие, то знал бы, что жизнь христианская походит на войну, а жизнь воина не всегда спокойна. Христианину предписывается распинать ветхого греховного человека и умерщвлять плоть, восстающую на дух. Но способен ли к сим подвигам человек, которому чужда ревность к святости? Не требует ли от нас Бог, чтобы мы любили Его всем сердцем, всею душею, всею мыслью и всею крепостью нашею? Скажите еще: от чего уважаете вы трудолюбие и деятельность житейскую, а пренебрегаете ревность к делам духовным? Если есть возможность сими дедами избегнуть ада, удостоится неба, победить грех, и спасти душу: то почему не служите столь же постоянно и ревностно религии, сколь постоянно и ревностно вы служите миру? почему не любите Бога так же, как любите сребро или грех?

VII.    Другой говорит: «Я веду себя так же, как и многие другие; и если я погибну, то что будет с тысячами других?» — Но мы ответим: если ты ведешь себя не лучше тысячи других, которые погибают, то и ты погибнешь. Иисус Христос сказал, что к погибели ведут широкие врата и пространный путь; и многие идут им, а не многие находите путь, ведущий в жизнь. (Мф. 7, 13. 14). Не успокаивайте себя мыслью, что вы таковы же, каковы и другие: напротив мысль сия должна еще ужасать вас. Стадо Христово — мало; весь мир во зле: посему не следуйте примеру многих. Один писатель рассказывает, что он был очевидцем следующего происшествия: пастух гнал стадо чрез мост. Вдруг одна из овец, чего-то испугавшись, бросилась в сторону, и упала в реку. За ней кинулись другие, и все почти потонули. Последние совсем не видели, чего испугалась первая, и потонули только потому, что шли за нею. — Подобное бывает и с нераскаянными грешниками. Один из них умирает и низвергается в бездну: другие идут по его следам, не уклоняясь от пути погибельного; поелику не хотят размыслить о участи, ожидающей грешника. Но когда смерть откроет им глаза, когда они увидят бездну, которой дотоле не примечали; о, тогда дорого они дали бы, чтоб им позволено было оставаться в живых еще на несколько времени, и начать новую жизнь!

VIII.   Иной грешник оправдывается таким образом: «кажется, я живу не хуже других, между коими есть грешники гораздо больше, чем я». Но ты знаешь, что Закон Божий должно исполнять во всей точности? Суди себя по сему святому закону; увидишь, что ты грешник, и не спасешься тем, что ты грешил менее других. И если б твое оправдание было основательно, то надобно было бы допустить, что все грешники спасутся, кроме одного, самого виновного из них. Вот, как оно нелепо!

IX.     Другой скажет: «правда, я большой грешник; но я сделал также несколько добрых дел: они загладят мои грехи». Вот что отвечает на сие Апостол Павел: «без пролития крови не бывает прощения грехов» (Евр. 9, 2). Одни добрые дела не спасают человека: ибо для чего ж Иисус Христос умер? для чего было бы называть нам Его Спасителем нашим, если бы могли спасаться посредством дел своих? Слово Божие говорит: «Благодатью вы спасены чрез веру: и сие не от вас; Божий дар». Не от дел, чтоб никто не хвалился» (Ефес. 2 8).

X.       Иной говорит: «я неученый, а Бог потребует отчета только в том, что даль мне». Но ты можешь быть истинным христианином, и не будучи ученым. Бог дал тебе разум и совесть; дал Слово свое, и ты можешь слушать оное, если не умеешь читать. Неведением нельзя извиняться тому, кто мог приобретать сведения. Знание — обязанность; следовательно, незнание— грех. Ты остаешься в неведении не потому, что не имеешь средств узнать истину, но потому, что не пользуешься ими. Ты трудишься, чтоб промыслить телу своему пищу, почему же не заботишься о насыщении души своей?

XI.     Человек пожилой говорит: «я уже стар; трудно мне исправиться и сделаться благочестивым». Но что ты называешь благочестием? Не одну ли внешность религии, или усердие к известному храму? Нет, не в этом благочестие: оно состоит в преданности сердца Богу; а приобресть сию добродетель никогда не поздно. Никодим был стар, когда пришел к Иисусу Христу; и однако ж Иисус Христос сказал ему: если кто не родится снова, не может увидеть Царствия Божия» (Иоа. 3, 3).

XII.    Другой говорит: «со временем и я исправлюсь». Так говорил Феликс Апостолу Павлу: «когда, буду иметь время, позову тебя» (Деян. 24, 36). Это пустые слова. Что, если ты умрешь во грехах? ты сам себя осуждаешь на погибель: ибо ясно видишь, что идешь неправым путем, и однако продолжаешь идти по оному, хотя не знаешь, что ожидает тебя завтра. Пойди к одру умирающего, послушай, как он воздыхает; посмотри на его трепещущие руки, на дрожащее тело, на чело покрытое холодным потом,—и рассуди, время ли ему думать теперь о спасении? Или ты хочешь посвятить Богу только последние минуты угасающей жизни? Ах! будь рассудительнее: не отлагай своего обращения до того времени, когда очень трудно будет заняться сим великим делом.

Есть много и других извинений, представляемых грешниками в свое оправдание; все оные можно сократить в одно: «люблю грех и не могу отстать от него!». Но подумай: надобно отречься или от греха, или от неба; так ужели хочешь ты насладиться несколько минут греховными удовольствиями, и после терпеть вечные мучения, которые неизбежно следуют за оными? Какой-то человек от невоздержной жизни был в опасности—лишиться зрения. Когда врач сказал ему, что надобно или переменить образ жизни, или сделаться слепым, то он отвечал: «прощай свет!» Точно таким же образом упорные грешники, кажется, говорят: «прощай, Спаситель грешников! Прощайте: вера, блаженство, небо и вечная слава!».

Я исчислил некоторый извинения, коими оправдывают себя грешники, любящие более тьму, нежели свет, гоняющиеся за обманчивою суетою и небрегущие о своем спасении. Всякий видит, что сии извинения проистекают из слабости, ослепления и повреждения нашей природы, и доказывают необходимость иметь сердце новое и дух новый (Пс. 50, 12). Сии предлоги и теперь не успокаивают совести тех, кои представляют их; сколь же нечестивыми они покажутся в час смерти! сколь ничтожными — в час суда Божия! В Притче говорится, что, когда раб уведомил своего Господина о отзыве званных на вечерю, то сей разгневавшись сказал: «никто из тех званых и не отведает моего ужина» (Лук. 14, 24).—Страшный приговор па упорных!—Господин велел рабу пойти по улицам и переулкам города, и привести нищих, увечных и слепых. — Спешите же, нищие и богатитесь, идите, увечные, и исцелитесь, придите, слепые, и воспримите зрение. Господь вас приглашает! «Дух и невеста говорят: прииди! и слышащий говори: прииди! Кто жажде, приходи, кто хочет, бери воду жизни дарам! (Апок. 22, 17).—Господи, исполнено по Твоему повелению, и еще есть место! (Лук. 14. 22).