ПЕРЕЙТИ на главную страницу творений свт. Григория
ПЕРЕЙТИ на главную страницу Правила пастырское…

🎧Предисловие.
Часть первая – О том, что значит достойно приступить к пастырскому служению, и как опасно домогаться его недостойным
Глава I. Невежды да не дерзают принимать на себя звание пастырского служения.
Глава II. Кто жизнью своею не соответствует умственной подготовке, иначе, кто на словах хорош, но на деле не хорош, тот лучше не принимайся за бразды управления пастырского.
Глава III. О важности пастырского управления; и – что пастыри не должны страшиться никаких несчастий в сей жизни, а напротив того должны опасаться обольщений суетного счастья.
Глава IV. О том, что занятия многими делами по управлению нередко развлекают нас и отвлекают от самих себя.
Глава V. О тех, которые образцовыми дарованиями своими могут быть полезны на высоком посту служения, но убегают оного ради своего спокойствия.
Глава VI. О том, что уклоняющиеся от принятия на себя многотрудного служения общественного, по своему смирению, тогда только заявляют истинное смирение, когда не противодействуют судьбам Божиим.
Глава VII. О том, что иногда похвально бывает и самому искать проповеднического служения, а иногда похвально принять оное и по принуждению.
Глава VIII. О тех, которые домогаются начальственной власти, и в оправдание своего прихотливого стремления ссылаются и опираются на слова Апостола (1Тим.3:1)
Глава IX. О том, что ищущие власти очень часто обольщают себя воображаемым предположением, что они на занимаемом ими высоком месте служения произведут много дел хороших.
Глава X. Кто может и должен приступать к пастырскому служению и принимать на себя в оном начальственное управление
Глава XI. Кто не должен приступать к пастырскому служению, а тем более принимать на себя начальственное в оном управление.

Часть вторая – О том, какова должна быть жизнь пастыря, достойно вступающего в пастырское служение.
Глава I. Достигающие законно пастырского служения каковыми должны являть себя по управлению в этом звании.
Глава II. Пастырь духовный, как руководитель своей паствы, должен быть чист в помыслах своих.
Глава III. Пастырь духовный, как руководитель своей паствы, должен служить для ней образцом в действиях своих.
Глава ΙV. Пастырь духовный, как руководитель своей паствы, должен быть разборчив и в молчании и в словах
Глава V. Пастырь духовный, как руководитель своей паствы, должен сочувствовать в сострадании каждому более других, и более всех погружаться в уединенное созерцание.
Глава VІ. Пастырь духовный, как руководитель своей паствы, должен быть ласковым в обращении с благонравными и стойким ревнителем правды пред порочными.
Глава VII. Пастырь духовный, как руководитель своей паствы, не должен забывать внутренних нужд ее среди забот о делах внешних, ни внешних дел не должен оставлять в заботливости о внутренних.
Глава VIIІ. Пастырь духовный, как руководитель своей паствы, не должен заботиться о том, чтобы нравиться людям и человекоугодничать им, а напротив того обязан направлять их мысли на то, что они должны полюбить и на что он должен устремлять свое внимание.
Глава ІX. Пастырь духовный, как руководитель своей паствы, должен быть внимателен к поступкам и своим и других, строго следя за ними, потому что иногда пороки представляются под личиною добродетелей.
Глава X. Пастырь духовный, как руководитель своей паствы, должен быть весьма разборчив в своих обличениях и в своей сдержанности, в ревности и в снисходительности.
Глава XI. Пастырь духовный, как руководитель своей паствы, должен постоянно заниматься священным писанием и углубляться в него размышлением.

Предисловие

Достоуважаемому и всечестнейшему брату Иоанну соепископу, Григорий.

He нарушая скромности и благорасположения ко мне, ты упрекаешь меня, возлюбленный брат, за то, что я, скрывшись, хотел было уклониться от принятия на себя многотрудного служения пастырского. Чтобы это служение кому-либо не показалось делом легким и маловажным, я излагаю в настоящем сочинении все, что относится, по моему разумению, к трудности и важности оного. Этим хочу я предостеречь как тех, которые не вступали еще в звание пастырского служения, чтобы в избрании его не были опрометчивы, так и тех, которые необдуманно домогаются этого звания, чтобы на принятие оного смотрели со страхом и трепетом. В книге этой все рассуждение разделяется у нас на четыре части, дабы читатель мог с отчетливостью переходить от предмета к предмету шаг за шагом, как бы по ступеням лестницы, именно: чтобы каждый, кому обстоятельства указывают вступить на поприще пастырского служения, предварительно размыслил и надлежащим образом обсудил, каким он должен явиться на высоте этого служения, а достигнув оного законно, какую должен он вести жизнь во всю жизнь призвания своего; живя же достойно призвания, каким образом надлежит ему поучать паству свою, наконец, право правяще слово истины, с каким вниманием нужно ему ежедневно следить и за собственными немощами, чтобы ни высота его служения не была чужда смирения, ни образ жизни его не был в противоречии с достоинством сана, ни назидательность словесного учительства его не расходилась с назидательностью доброго поведения, ни учительство не увлекало его к гордости и самообольщению. Итак, прежде всего, пусть страх умеряет в нас стремление к пастырскому служению, потом, пусть прохождение этого служения достигнутого без домогательств, оправдывается и самою жизнью пастыря; далее, необходимо, чтобы с добрыми качествами жизни пастырской приумножались и благие плоды устной проповеди между пасомыми; а в довершение всего нужно, чтобы пастырь размышлением о своей немощи обуздывал всякое самообольщение относительно своих совершенств, да не погасит их гордыня превозношения пред взором невидимого Судии. А так как многие, подобные мне, невежды, не испытав себя, усильно желают и домогаются учить других тому, чему сами не учились, и, не зная важности пастырского служения, считают его самым легким; то я постараюсь вразумить таковых в самом начале этого сочинения, дабы столь опрометчиво отваживающихся, без всякого обучения, овладеть священным местом учительства отразить у самых, так сказать, врат храма и остановить их дерзновение.

Часть первая – О том, что значит достойно приступить к пастырскому служению, и как опасно домогаться его недостойным

Глава I. Невежды да не дерзают принимать на себя звание пастырского служения

Никто в мире не берется учить других какому-либо искусству, не изучив его сам наперед с самою тщательною подготовкою. Как же безрассудно поступают те, которые дерзают принимать на себя пастырское служение, нисколько не приготовившись к этому служению, между тем как управление душами человеческими есть искусство из искусств! А кто не знает, что душевные болезни сокровеннее и опаснее болезней телесных? И однако же часто случается видеть, что вовсе незнакомые с духовными правилами не страшатся выдавать себя за врачей душ, тогда как не знающие силы и действия трав и мазей не смеют выдавать себя за врачей телесных. Но так как теперь, при содействии Божием, всякая уже власть нынешнего века преклоняется под иго веры; то вот и находятся люди, которые в самой Церкви святой, под видом управления ею, домогаются суетной славы и почестей: желают казаться учителями, стараются одни пред другими превзойти всех прочих, и, как свидетельствует самая Истина, любят первые целования на торжищах, первовозлежания на вечерях и председания на сонмищах (Мф.23:6 и 7;Mк.12:38, 39; Лк.20:46). Но таковые люди потому уже самому не могут достойно проходить служения пастырского, если они достигли его, что стремились к сему смиренному служению из одного тщеславия. Ибо и язык изменяет на кафедре тем, которые учат одному, а заняты бывают другим. На таких-то людей жалуется Господь, говоря чрез пророка: «Поставляли царей сами, без Меня; ставили князей, но без Моего ведома» (Ос.8:4); ибо те действительно царствуют от себя, а не по изволению Верховного Правителя и Вседержителя, кои, не имея потребных для сего талантов и не быв призваны свыше, но движимые одним честолюбием и страстью к преобладанию, не скажу достигают, а восхищают кормило правления. И Верховный Судья попускает им возвышаться, но не ведает их, потому что по допущению только терпит их, а приговором суда своего конечно отвергает их и не ведает. Так некоторым, даже творившим чудеса во имя Его, Он скажет: «отойдите от Меня все делатели неправды; не знаю вас, откуда вы» (Лк.13:27). Также точно и неразумных пастырей обличал Он чрез пророков: «и учители закона не знали Меня, и пастыри отпали от Меня; бессмысленные: все смотрят на свою дорогу» (Ис.56:11; Иер.2:8, 8:10). Здесь сама  Истина  жалуется, что подобные пастыри не ведают ее, свидетельствуя тут же, что и Она не ведает их и не признает начальства и власти не познающих ее, потому что не ведающих яже суть Господня не ведает и Господь, по засвидетельствованию апостола Павла: «А кто не разумеет, пусть не разумеет» (1Kop.14:38).  И надобно при этом заметить, что часто неведение пастырей вполне соответствует заслугам пасомых, так что хотя они, эти пастыри, собственно по своей вине удалены бывают от Божьего света, однако же, по праведному суду Божию, из-за невежества их должны бывают страдать и те, которые им последуют, составляя их паству. Посему-то в Евангелии и говорит  Истина  с учениками наедине: «оставьте их: они – слепые вожди слепых; а если слепой ведет слепого, то оба упадут в яму» (Мф.15:14). Потому же и Псалмопевец, не в смысле желания, a по обязанности пророческой, взывает: «да помрачатся глаза их, чтоб им не видеть, и чресла их расслабь навсегда» (Пс.68:24). Под очами тут разумеются пастыри, которые для того и поставляются выше прочих членов Церкви, чтобы все предусматривать и руководить их: а хребтом названы те, кои последуют им с покорностью. Когда же потемняются очи, то преклоняется и хребет; потому что как скоро у руководителей омрачается свет богопознания – то и последователи их, конечно, не могут не пасть под бременем грехов.

Глава II. Кто жизнью своею не соответствует умственной подготовке, иначе, кто на словах хорош, но на деле не хорош, тот лучше не принимайся за бразды управления пастырского

Есть и другого рода люди, которые тщательно изучают правила духовной науки и внимательно следят за умственным усовершением себя в боговедении· но жизнью своею разрушают то, что умом добывают: все поучения и назидания их, почерпаемые из одной теории, а на практике ничем неподтверждаемые, даже нередко в противоречии состоящие, мгновенно и бесследно проходят, таким образом, что проповедуют они словами, то ниспровергают своими делами. И потому, когда пастырь ходит по стремнинам, то что тут удивительного, если стадо, которое следует за ним, ниспадает в пропасть. Обличая такое, пренебрежения достойное, знание пастырей, Господь обращается к ним чрез пророка с следующими между прочим словами: «…пасетесь на хорошей пажити, а между тем остальное на пажити вашей топчете ногами вашими, пьете чистую воду, а оставшуюся мутите ногами вашими, так что овцы Мои должны питаться тем, что потоптано ногами вашими, и пить то, что возмущено ногами вашими» (Иез.34:18,19). И действительно, сами пастыри на доброй пажити пасутся и пьют чистую воду, когда они почерпают учение свое из чистого источника истины, разумно понимая его; но сию же самую пажить попирают и сию же самую воду мутят они ногами своими, когда порочною жизнью своею омрачают и позорят те святые правила учения, до которых стремятся возвыситься посредством созерцательного размышления. И вот попранною ногами пастырей своих пажитью овцы их питаются и пьют возмущенную ими воду; потому что на подчиненных, обыкновенно, не столько действуют слова начальников, сколько примеры и дела их жизни. Пасомые алчут и жаждут чистого учения, но поелику это учение у пастырей их омрачено и опозорено безнравственною их жизнью, то они по неволе питаются гнилым хлебом и пьют грязную воду. Таковые-то священнослужители называются у пророка «сетью (западней, силком, тенетами) птицелова» (Ос.5:1, 9:8), которые соделались в дому израилеве соблазном беззакония и нечестия (Иер.5:30,31; Ос.6:9:10). И никто в Церкви из членов ее не бывает столько вреден и пагубен для нее, как такие священнослужители, которые, живя дурно и уродливо, прикрываются именем и саном священным: ибо никто из пасомых не позволит себе обличать пастыря своего в пороках, а между тем пример слабостей его сильно может действовать на паству, которая, из уважения к сану священнослужителя, привыкает уважать грешника. О, конечно, эти недостойные пастыри с трепетом избегали бы такой тяжкой вины и ответственности, если бы чутким слухом сердца своего наперед вняли приговору возвещающей Истины: «а кто соблазнит одного из малых сих, верующих в Меня, тому лучше было бы, если бы повесили ему мельничный жернов на шею и потопили его во глубине морской» (Мф.18:6; Мк.9:42; Лк.17:1:2). Под жерновом ослячим, конечно, надобно разуметь здесь круговращения наподобие мельничных камней (ворочаемых ослами), и вообще суетные заботы мирской жизни, а под бездною морскою – тяжкое осуждение и наказание. Посему, если кто, достигая священного сана, развращает других или словом или примером в этом сане, то без сомнения лучше было бы и для него и для других, если бы он таковую жизнь свою земную проводил до смерти в ином месте и при иных условиях, а не в таком звании и на таком посту, где служит соблазнительным примером для других к оправданию и чужих слабостей чрез подражание: ибо если бы он один пал, не увлекая за собою других, то не столько был бы виновен, а потому и на суде Божием подлежал бы меньшему осуждению и наказанию.

Глава III. О важности пастырского управления; и – что пастыри не должны страшиться никаких несчастий в сей жизни, а напротив того должны опасаться обольщений суетного счастья

Я слегка коснулся этого предмета, желая показать, как велика ответственность пастырского служения, чтобы недостойные не отваживались принятием его на себя осквернять священные обязанности церковного управления, и, вместо возвышения, не подверглись падению. Посему-то апостол Иаков с кротостью и отеческою любовью воспрещает подобное домогательство, говоря: «Братия мои! не многие делайтесь учителями, зная, что мы подвергнемся большему осуждению» (Иак.3:1); посему же и сам Ходатай Бога и человеков, несмотря на то, что Он от вечности есть Царь неба и превосходит разумом и ведением всех небесных духов, избегал царствия земного, как в Евангелии о Нем сказано: «Иисус же, узнав, что хотят прийти, нечаянно взять Его и сделать царем, опять удалился на гору один» (Ин.6:15). И кто неукоризненнее и достойнее мог бы принять на себя начальство над людьми, как не Он, Который теми же и управлял бы существами, которые сам создал? Но Поелику Он пришел на землю во плоти для того, чтобы не только искупить нас своими страданиями, а и научить своих последователей примером своей жизни, как жить должны мы: то и не восхотел быть царем, скорее же последовал добровольно на пропятие; от предложенной Ему самой высшей почести земной уклонился, а возжелал быть преданым позорной смерти, чтобы и мы, как члены Его, научились от Heгo убегать почестей мирских и не страшиться напастей, возлюбить страдания за истину и со страхом уклоняться от суетного счастья потому что это счастье мнимое часто от напыщенной гордости портит сердце человеческое, а бедствия в горниле скорбей очищают его. В счастье человек делается более или менее надменным, а в несчастии большею частью смиряется; при счастье он забывается, при несчастии же волею-неволею приходит в сознание себя; счастье нередко губит и добрые дела наши прежние, а несчастье удобнее покрывает упущения и заглаждает грехи многих протекших лет. Бедствия в сей жизни составляют лучшую школу для укрощения нашей гордости, а как только подымаемся на высоту почетных должностей, в тоже время подвергаемся и опасности тщеславия и гордости. Так Саул, который, признавая себя сначала недостойным власти, убегал от нее, коль скоро принял бразды правления, тотчас и возгордился: ибо, желая пользоваться уважением в народе, он не захотел сносить публичных укоризн от того, кто помазал его на царство, и в негодовании раздрал на нем ризу его (1Цар.10:22. 15:17–25). Так и Давид, который, по свидетельству самого Бога, почти во всем угождал Ему, когда прошли дни испытания его, вскоре впал в тяжкий грех, умертвив безжалостно и бесчеловечно мужа, к жене коего почувствовал преступную страсть; и тот, который прежде был милостив и снисходителен к самым злодеям, возымел потом дерзость в страстном омрачении посягнуть на жизнь мужа добродетельного (1Цар.13:14; Пс.83:21; Деян.13:22; 2Цар. 11). До того времени он не решался лишать жизни и гонителя своего врага, который был в его руках, а после того, во вред своему войску, находившемуся в опасности, велел умертвить и верного воина своего! И конечно за этот тяжкий грех он был бы отчужден от сонма избранных Божиих, если бы новые удары бедствий не обратили его на путь покаяния и спасения.

Глава IV. О том, что занятия многими делами по управлению нередко развлекают нас и отвлекают от самих себя

Часто бывает и так, что многообразные заботы управления развлекают дух наш до того, что он, при множестве дел, не имеет возможности обращать надлежащее внимание на каждое из них. Посему-то Премудрый подает благоразумный совет, говоря: «Сын мой! не берись за множество дел» (Сир.11:10); ибо когда мы устремляемся мыслью на многие предметы, то трудно уже бывает нам сосредоточиться на каждом из них вполне. А еще хуже то, когда мы чрез меру увлекаемся и развлекаемся внешними предметами, мало заботясь о внутреннем страхе за себя самих, когда погружаемся всецело в посторонние заботы, а о собственном долге и благе вовсе не помышляем, умеем много рассуждать о других, а самих себя не знаем и знать не хотим. В этих превышающих меру заботах душа наша, подобно путнику, постоянно развлекаемому посторонними предметами, забывает цель, к которой стремится; как бы отчужденная от своих нужд и потребностей, она уже не чувствует тех недостатков, которые терпит, и не замечает тех упущений и погрешностей, в которые впадает. Так Езекия, конечно, не воображал, что он худо делает и грешит, когда показывал иноплеменникам все сокровища свои и ароматы; но услышал от Исаии, что этот легкомысленный поступок его навлек на него гнев праведного Судии и обратится в пагубу его потомству (4Цар. 20; Ис. 39). Часто бывает с нами, что когда дела наши по занимаемому нами месту служения умножаются и когда они, по-видимому, идут стройно и ведутся исправно, так что другие и самые подчиненные нам удивляются успешному течению их при таком множестве, в душе нашей в тоже время совершается свой суд, обвиняющий и осуждающий нас, хотя во внешних поступках наших и не обнаруживается ничего подобного: ибо судья и подсудимый сокрыты в нас самих. Люди не знают, что там делается, не знают, как грешим мы в сердце своем; но, однако ж этот неподкупный внутренний судья свидетельствует нам, что мы грешим. И вавилонский царь не тогда осужден за гордость свою, когда высказал ее в словах; он услышал из уст пророческих это осуждение еще прежде, нежели обнаружил себя. Сначала он, можно сказать, даже наперед заглаждал преступление своей гордости, решившись всем подвластным народам проповедовать Бога всемогущего, Которого он, по собственному сознанию, оскорбил, но потом, напыщенный успехами своего могущества, в мнимом величии своем вообразил себе, что он превыше всего, и вслед за тем с надменностью воскликнул: «Это ли не величественный Вавилон, который построил я в дом царства силою моего могущества и в славу моего величия!» (Дан. 4:27)? В этих словах заключается уже открытое оправдание того гнева Божия, который возжен был тайною гордостью: ибо верховный Судья еще прежде незримо для нас видел то, что впоследствии публично осудил и наказал. Таким-то образом Он и обратил сего царя в бессловесное животное, отделил его от общества людей и приобщил к диким зверям, низвратив и ум его, чтобы по праведному суду и по закону справедливого возмездия престал быть человеком тот, кто возмечтал считать себя выше человеков. Впрочем, говоря все это, мы отнюдь не думаем порицать самую власть, а только желаем предохранить слабые души от домогательства оной, чтобы недостойные не дерзали восхищать высоких должностей начальственных, и те, которые не твердо стоят даже на ровном месте, не приближались к стремнинам.

Глава V. О тех, которые образцовыми дарованиями своими могут быть полезны на высоком посту служения, но убегают оного ради своего спокойствия

Но есть люди и наделенные особенными дарами благодати Божией, видимо возвышенные пред другими и для блага других великими способностями, люди чистые и неукоризненные по своему целомудрию, крепкие по своему воздержанию, упитанные, так сказать, туком здравого учения, приобыкшие к смирению великодушным перенесением страданий, носящие как бы на челе своем печать власти, ко всякому благосклонные при своей кротости и вместе строгие по любви к правде. И если такие люди, быв призываемы к высокому посту служения, отказываются от принятия его; то они сами от себя отнимают и губят собственные дарования свои, которые получили не для себя только, но и для других. Помышляя о собственных лишь выгодах спокойствия своего, а не заботясь о пользе ближних, они сами себя лишают тех благ, которые думают найти в частной жизни своей. Вот почему и самая Истина говорит ученикам своим: «Не может укрыться город, стоящий на верху горы. И, зажегши свечу, не ставят ее под сосудом, но на подсвечнике, и светит всем в доме» (Мф.5:14,15). Вот почему и Петру предложен был Спасителем вопрос: «Симоне Ионин, любиши ли Мя?» и когда Апостол не замедлил ответить, что любит, то тут же сказано было ему: «паси овцы моя» (Ин.21:15–17). Итак, если пастырские труды служат верным свидетельством любви ко Господу, то и наоборот, кто отказывается пасти стадо Божие, имея к тому потребные способности и самое призвание, тот тем самым явно показывает, что он не любит Пастыреначальника. Потому же и апостол Павел говорит: «если один умер за всех, то все умерли. А Христос за всех умер, чтобы живущие уже не для себя жили, но для умершего за них и воскресшего» (2Кор.5:14,15). Так и в законе Моисея постановлено, чтобы остававшийся в живых брат брал в замужество жену умершего бездетного брата и во имя его приживал с нею детей, так что если он отказывался взять ее, то она в праве была плюнуть ему в лице, а он обязывался снять у себя с ноги своей сапог и вручить ей во свидетельство отречения своего от ужичества, и затем место жительства его прозывалось домом разутого (Втор.25:5–10; Руфь.4:7). Наш умерший брат есть Иисус Христос, Который по воскресении своем, явившись мироносицам, сказал: «пойдите, возвестите братьям Моим» (Мф.28:10). Он умер как бы бездетен, потому что еще не исполнилось число избранных. Его-то жену (uxorem), или лучше невесту Его – святую Церковь, обязывается принять к себе и приютить как бы по жребию (sortiri praеcipilur) всякий остающийся в живых брат, который в состоянии хорошо править ею и на которого может быть возложено такое управление. А если он отказывается от сего, то оскорбленная невеста плюет ему в лице: это значит, что святая Церковь, упрекая получивших дары не для себя только, а и для других, но не заботящихся об употреблении их на пользу ближних, наказывает таковых презрением и как бы плюет. Можно сказать, что и у них снимается с ноги сапог, и дом их можно назвать домом разутого, потому что по Апостолу мы должны «обуть ноги в готовность благовествовать мир» (Еф.6:15). Посему, когда мы столько же заботимся и о ближнем, сколько и о себе самих: то у нас обе ноги обуты бывают. А кто свою только пользу наблюдает, а о пользе ближних нерадит, у того как бы одна нога остается без должного прикрытия. Итак есть, говорю, некоторые люди, осыпанные богатыми дарами благодатными, которые, однако ж, любя уединение и ограничиваясь собою, уклоняются от общественных занятий, могущих доставить пользу ближним высоким их служением, соответствующим их великим дарованиям, и, удаляясь на покой, отказываются от всяких общественных трудов. Но, судя беспристрастно, они без всякого сомнения настолько же делаются виновными, на сколько могли бы принести пользы, если бы вступили в общественное служение. И какой тут смысл у того, кто, имея возможность соделаться полезнейшим для ближних своих и многих собратий, предпочитает свою частную выгоду уединения общей многоплодной пользе, когда и сам Единородный Сын Отца Небесного явился в мир из недр отчих не для своих каких-либо выгод, a для спасения многих?

Глава VI. О том, что уклоняющиеся от принятия на себя многотрудного служения общественного, по своему смирению, тогда только заявляют истинное смирение, когда не противодействуют судьбам Божиим

Правда, есть и такие, которые убегают трудностей общественного служения по одному смирению, чтобы их не предпочли тем, коих они считают более достойными себя. Но таковое смирение, и то соединенное с другими добродетелями, тогда только бывает действительно в очах Божиих, когда оно не упорствует непокорным противлением принятию на себя общеполезных обязанностей, возлагаемых на нас свыше. Ибо в том нет уже истинного смирения, кто слышит и понимает волю Божию, зовущую и обязывающую его к начальственному управлению над другими, а между тем пренебрегает этой властью. Истинно смиренный человек, покоряющийся всем распоряжениям Божиим и чуждый всякого сопротивления воли Божественной, когда возлагается на него какая-либо должность правительственная, и у него есть на то довольно дарований, чтобы быть полезным и для других, в душе своей должен избегать почестей и высокомерия, а на деле покоряться призванию, хотя бы то против воли.

Глава VII. О том, что иногда похвально бывает и самому искать проповеднического служения, а иногда похвально принять оное и по принуждению

Смотря однако ж по различным обстоятельствам, иногда похвально бывает, когда одни сами желают проповеднического служения и стремятся к тому, а иногда тоже похвально бывает, когда другие принимают это служение вопреки своему желанию. Это яснее поймем мы, когда рассмотрим и сравним обстоятельства двух пророков, – Исаии и Иеремии, из коих один сам вызвался на дело проповеди, а другой с трепетом отказывался от этого служения. Так Исаия на вопрос Господа: «кого Мне послать? и кто пойдет для Нас? в ту же минуту отвечал: вот я, пошли меня» (Ис.6:8); а Иеремия, когда посылаем был на  проповедь, со смирением отклонял от себя это поручение, извиняясь неспособностью своею таким образом: «о, Господи Боже! я не умею говорить, ибо я еще молод» (Иер.1:6). Так-то различны были словесные ответы сих двух пророков, но как тот, так и другой ответ, оба проистекали из одного и того же источника любви. Любовь же заповедуется нам двумя заповедями· одною – любить Бога, а другою – любить ближнего (Втор.6:5; Лев.19:18; Мф.22:37–40). По этому Исаия, желая деятельною жизнью своею содействовать спасению ближних, тотчас изъявил желание и готовность принять на себя должность проповедника, а Иеремия, стараясь чрез созерцательную жизнь более и более утвердиться в любви к Богу, хотел было уклониться от этой должности. Итак, чего один с неукоризненностью искал, от того другой со страхом и глубоким смирением отступал: один опасался, чтобы чрез принятие на себя должности проповеднического служения не лишиться плодов безмолвного созерцания, а другой, чтобы безмолвием не потерять плодов деятельной жизни. Но здесь в обоих случаях не надобно упускать из виду того важного обстоятельства, что как тот, кто отказывался, не воспротивился совершенно (Иер.1:9), так и тот, кто вызвался сам, предварительно уже очищен был углем горящим от олтаря (Ис.6:5–7). А этим внушается то, что неочищенный не должен приступать к пастырскому служению, а тот, кого призывает к нему Божественная благодать, не должен неуступчивостью своею противодействовать ей под предлогом смирения. Но так как очень трудно знать каждому о себе, чист ли он; то безопаснее уклоняться от проповеднического служения; только не должно, как мы сказали уже, упорно противиться тому, когда на принятие этого служения очевидно высказывается воля Божия. Моисей дивным посольством своим выполнил и то и другое вместе, когда и не желал быть вождем многочисленного народа израильского и вопреки своему желанию повиновался повелению Божию. Если бы он принял бестрепетно и с самонадеянностью это посольство, то его упрекнули бы, может быть, в гордости, но он не избежал бы подобного упрека, если бы воспротивился назначению Божию своим неповиновением. И в том и в другом отношении являя смирение и благопокорливость, он таким образом и отказывался от начальственного управления народом Божиим, соображая свои недостатки, и принял возлагаемое на него поручение, полагаясь на всесильную помощь Того, Кто его призывал. Из всего этого да познают и уразумеют те, которые опрометчиво стремятся к занятию высоких должностей, до какой степени предосудительно и неизвинительно домогаться предпочтения пред другими, без всякого опасения и страха. когда и святые мужи боялись и трепетали принимать начальство над народом, имея даже на то повеление Божие. Моисей, призываемый Богом, страшится; а какой-нибудь немощный брат наш только о том и думает, как бы предвосхитить тяжелое бремя власти! Всегда готовый пасть под тяжестью и собственных грехов, он еще подклоняет охотно выю для принятия чужих! He в силах он вынести и того, что на нем лежит, а он еще увеличивает свою ношу!

Глава VIII. О тех, которые домогаются начальственной власти, и в оправдание своего прихотливого стремления ссылаются и опираются на слова Апостола (1Тим.3:1)

Многие, домогающиеся начальственной власти, в оправдание своего прихотливого стремления, прибегают к словам Апостола, который говорит: «если кто епископства желает, доброго дела желает» (1Тим.3:1), думая найти в них для себя опору. Но Апостол, похвалив это желание, тотчас же представляет и опасную его сторону, присовокупляя вслед за тем к своим словам и следующие: «епископ должен быть непорочен» (1Тим.3:2). А далее он показывает, в чем именно состоит эта непорочность, последовательно перечисляя один за другими необходимые для пастырей и вообще священнослужителей совершенства. Таким образом Апостол и одобряет желание епископства и устрашает желающих его необходимыми для сего требованиями. Он как бы так говорит: я хвалю ваше желание, но сперва узнайте то, чего вы желаете· иначе, если вы пренебрежете самоиспытанием, то тем постыднее будет для вас укоризненность вашего недостоинства, чем поспешнее взойдете вы на высоту духовных почестей, открытую для взора всех. Как весьма опытный в деле духовного управлени, Апостол одобрением своим побуждает нас стремиться к этому высокому служению, а изображением трудностей оного обуздывает в нас всякую поспешность и опрометчивость. Мысль о том, как непорочна должна быть жизнь епископа, имеет целью у Апостола предохранить всех и каждого от гордости и самонадеянности, а тем, что похваляет желание этого звания, столь непорочного, он хочет усилить любовь и расположенность к добродетели вообще. Впрочем нужно заметить, что Апостол говорил так в то еще время, когда каждый представитель Церкви своей первый делался жертвою мучителей. Значит, тогда похвально было желать епископства и потому уже, что с ним соединялась и явная опасность подвергнуться тягчайшим страданиям. Имея это в виду, Апостол и самую должность епископскую почтил названием доброго дела, сказав: «если кто епископства желает, доброго дела желает» (1Тим.3:1–12. Tит.1:1–9). Таким образом, всяк по себе может судить беспристрастно, имеет ли его желание епископствовать какое-нибудь отношение к истинному епископству, если он смотрит на это звание не как на служение доброму делу, а только как на средство к достижению почестей и славы? Епископское служение есть служение священное, но этой святости его не только не любит, но и вовсе не понимает тот, кто, мечтая только о высоте сана, восхищается в тайне мыслью, как другие будут пред ним преклоняться, возвеличивает себя собственными похвалами, дышит одним честолюбием и в восторге от преизбытка всяких прибытков наперед помышляет не о тяжести предлежащих трудов, а о неге и роскоши среди изобилия благ земных. Он ищет мирских выгод в том звании, которое обязано искоренять в людях всякое пристрастие к ним. Понятно, что такой человек, избирающий самое смиренное служение средством к удовлетворению своей гордости и своим личным видам, внутри будет не то, чем будет казаться извне: из него может выйти не пастырь овец Христовых, а «кто не дверью входит во двор овчий, но перелазит инуде, тот вор и разбойник;», который под покровом пастырской одежды, подобно «волку, расхитит и разгонит» стадо Христово (Ин.10:1–6).

Глава IX. О том, что ищущие власти очень часто обольщают себя воображаемым предположением, что они на занимаемом ими высоком месте служения произведут много дел хороших

Но часто и очень часто ищущие пастырской власти и начальственного управления в Церкви Божией ищут этого служения потому, что предполагают совершить на этом высоком поприще какие-либо важные и полезные для ней дела; и хотя они ищут этого собственно из желания возвыситься, но успокаивают себя тем, что вот-де они много сделают пользы и для Церкви. Таким образом суетное, но главное, намерение их прикрывается благовидным рассуждением о целях второстепенных, чтобы только успокоить себя. Ибо душа наша легко может обмануться и вообразить себе, что она любит добрые дела, которые не всегда любит, и что она не любит мирской славы, которую между тем не перестает любить. В таком состоянии человек, домогающийся власти, бывает робок, пока еще стремится к ней, а когда достигает желаемого, тогда становится он дерзновенным. Сперва робость его происходит в нем от опасения неудачи, но после того, как он достигает своей цели, в нем тотчас рождается уверенность, что так и должно быть и что он имел на то полное право. Наконец, по достижении им власти, пользуясь и злоупотребляя ею для удовлетворения суетным желаниям своим, он охотно уже забывает свои благочестивые и богобоязненные предположения (quid quid rеl giosе cogilavil). Поэтому, когда душа увлекается слишком смелыми и необычайными предприятиями, необходимо в тоже время обратить взор на прошедшие дела свои: пусть каждый, в подобном состоянии, поразмыслит о том, как он поступал прежде, находясь в подчинении (subjectus); тогда только узнает, способен ли он на те добрые дела, которые предполагает совершить на высоком посту начальственного служения (praelatus). Ибо никогда не научится смирению на высоте почестей тот, кто и в низком состоянии не переставал гордиться. He сумеет он избегать похвал, когда они посыплются ему со всех сторон, если он жаден был к ним и тогда, когда их вовсе не было. Никогда не победит он в себе любостяжания, имея в руках своих способы для поддержания многих, если он и прежде один не умел довольствоваться своим состоянием. Итак, пусть каждый рассматривает прежнюю жизнь свою, дабы в стремлении к высокому сану не обольститься ложными мечтами. Среди многочисленных и многообразных забот пастырского служения, особенно по управлению, человек иногда утрачивает и тот навык к добрым делам, который легко сохранялся у него в тихой частной жизни. Так и на море, в тихую погоду, и малосведущий корабельщик может хорошо править кораблем; но когда поднимется буря и разъярятся волны, то и самый искусный кормчий может растеряться. А что такое в самом деле высокая власть управления, как не мысленная буря? В ней корабль души нашей постоянно потрясается бурными волнами разных помышлений, непрестанно ударяется то в ту, то в другую сторону, так что ежеминутно грозит ему опасность разбиться и погибнуть от каких-нибудь необдуманных речей языка или поступков дела, подобно тому, как на море гибнут от попадающихся на пути непредусмотренных подводных камней. Между тем какому же правилу следовать и какого начала держаться нам в настоящем деле, как не последовать тому, чтобы на высоту пастырского служения, волею-неволею, восходил тот лишь только, кто богат совершенствами добродетелей, a кто не обладает потребными для сего качествами, тот и не принимался бы за это высокое служение, хотя бы его к тому и принуждали? И потому, кто наделен благодатными дарами, но совершенно отказывается от своего призвания, тот пусть блюдется, чтобы ему не подпасть осуждению за сокрытие своего таланта в земле: ибо оставить в бездействии и праздности дарования, полученные от Господа, есть тоже самое, что закопать талант в землю (Мф.25:15–30). А тот, кто не только не имеет хороших способностей для управления, но и подвержен слабостям, между тем, несмотря на это, домогается власти, пусть не забывает того, что он своим соблазнительным примером может послужить для ближних только препятствием в достижении царствия небесного, подобно фарисеям, которые, по словам Божественного Учителя, и сами не входят в него и другим заграждают доступ (Мф.23:13). Равным образом надлежит ему помнить и то, что пастырь духовный, принимающий на себя пастырское служение в Церкви Божией, есть вместе и врач душевных недугов. Следовательно, если он и сам одержим таковыми недугами и страждет от них, то как дерзнет он врачевать язвы других, нося язвы сам на лице своем?

Глава X. Кто может и должен приступать к пастырскому служению и принимать на себя в оном начальственное управление

Итак всемерно должно стараться, чтобы на степени пастырей и пастыреначальников поставляемы были в образец жизни для пасомых и подчиненных только такие мужи, которые, умерши для всех плотских страстей, живут уже духом, которые отложили всякое попечение о мирских благах, которые не страшатся никаких бедствий, которые помышляют только о благах внутренних. Вполне соответствуя благочестивым намерениям и стремлениям таковых людей, им не противоречит уже ни тело их под предлогом немощи, ни дух их под предлогом оскорбления. Они не посягают на чужое добро, напротив, они охотно раздают свое собственное. Они всегда готовы от чистого сердца и сострадательной любви извинять и прощать ближнего, не снисходя впрочем преступлениям его до слабости, но соблюдая законы правосудия. Они ничего не позволяют себе противозаконного, а противозаконные действия других оплакивают, как свои собственные грехи. Они искренно соболезнуют чужому несчастью, благосостоянию же ближнего так радуются, как бы оно составляло их собственное благо. Во всем, что ни делают они, являют себя пред другими достойным подражания примером, внушая к себе во всех такое уважение, что никто не может упрекнуть их в жизни ни чем, за что бы они должны пред ними краснеть. Они стараются жить так, чтобы и самые черствые и закоснелые души ближних могли размягчаться и умиляться исходящим из уст их благодатным учением, оправдываемым ими на самом деле. Они, как опытные в молитве, из прежних примеров жизни познали уже, чего могут просить и чего не должны просить, и потому могут получить от Господа все, чего бы они ни попросили; им-то, как бы в особенности, и слышится этот отрадный глас Божий: «возопиешь, и Он скажет: «вот Я!»» (Ис.58:9, 65:24). Таковы именно должны быть пастыри и пастыреначальники! Ибо, когда и к нам кто приходит с просьбою походатайствовать за него пред тем или другим начальником, который на него разгневался и недоволен, но нам незнаком коротко; то мы тотчас же отвечаем ему: „нет, любезный, нельзя нам ходатайствовать за тебя пред этим господином, потому что мы и сами не пользуемся его особенным благоволением“. Если же, таким образом, и человек пред человеком, на которого мало надеется, не отваживается быть ходатаем за кого бы то ни было; то как дерзнет брать на себя ходатайство пред Богом за грехи народа тот, кто не знает и не уверен, заслужил ли он жизнью своею благоволение Божие к себе самому? или как он будет просить у Него прощения и помилования для других, если не надеется от Него прощения и помилования самому себе? Тут надобно даже опасаться, чтобы, вместо предполагаемого умилостивления, не подвигнуть Господа на больший еще гнев из-за своих грехов; ибо все мы хорошо знаем, что когда и пред людьми берется ходатайствовать такое лицо, которое им не нравится, то гнев их чрез то лишь больше усиливается. Итак, кто еще не отрешился совершенно от земных страстей, тот пусть остерегается принимать на себя звание посредника или ходатая в Церкви Божией: иначе он своим предстательством может больше и больше возбудить гнев и раздражить Верховного Судию на занимаемом им месте, и вместо примирения с Божественным правосудием может повергнуть паству свою в совершенное разорение.

Глава XI. Кто не должен приступать к пастырскому служению, а тем более принимать на себя начальственное в оном управление

Рассмотри же беспристрастно каждый, приступающий к пастырскому служению, а тем более принимающий на себя начальственное в оном управление, нет ли в тебе каких-либо предосудительных недостатков и даже пороков, изобличающих твою нечистоту и греховность; ибо, повторяю, тому нельзя даже помышлять о ходатайстве за грехи других, кто не очистился от своих собственных. Посему-то и Моисею дано было свыше такое повеление: «скажи Аарону: никто из семени твоего во все роды их, у которого на теле будет недостаток, не должен приступать, чтобы приносить хлеб Богу своему» «никто, у кого на теле есть недостаток, не должен приступать»; и вслед за тем подробно исчисляет самые недостатки или пороки, которые не допускались лично в жрецах, именно: «ни слепой, ни хромой, ни уродливый, ни такой, у которого переломлена нога или переломлена рука, ни горбатый, ни с сухим членом, ни с бельмом на глазу, ни коростовый, ни паршивый, ни с поврежденными ятрами» (Лев.21:17–23). Слеп же, в духовном смысле, есть тот, кому не знаком свет высшего созерцания, кто, подавляемый мраком настоящей жизни, хотя и видит озаряющий его свет, но не любя его, не знает, куда направить свою деятельность. Поэтому Анна, мать Самуила, посвящая первенца своего Господу, в пророческом духе, воскликнула: «Стопы святых Своих Он блюдет, а беззаконные во тьме исчезают» (1Цар.2:9). Xpoм – тот, кто хотя и знает, куда должно стремиться, но по нетвердости ума и воли не может всегда держаться прямого пути, который видит; потому что доколе переменчивость нравов и обычаев не возвысится до того, чтобы утвердиться в постоянстве к добродетели, дотоле стопы наши не могут постоянно следовать за добрым желанием. Имея в виду это, и апостол Павел говорит: «укрепите опустившиеся руки и ослабевшие колении ходите прямо ногами вашими, дабы хромлющее не совратилось, а лучше исправилось» (Евр.12:12,13). Корносым можно назвать того, кто не способен и не умеет хорошо различать добро от зла, так как и телесным органом обоняния мы различаем благовоние от зловония тогда только, когда этот орган не поврежден у нас. Посему-то и в Песни Песней в похвалу невесты – Церкви Христовой говорится: «нос твой – башня Ливанская» (Песн.7:5); потому что она издали видит грядущие на нее искушения и наперед знает, как бы чутьем, от каких именно обстоятельств грозит ей опасность. Сюда же можно отнесть и тех, которые, не желая казаться тупоумными, по своей гордости, нередко вдаются в излишние и ненужные исследования, силы их превышающие, и от того самого впадают в погрешности. Таковая неумеренная, так сказать, щепетильность (subtilitas immoderata) в распознавании истины от лжи и добра от зла чем более усиливается, тем более удаляет от истинного и прямого пути и приводит в замешательство всю деятельность. Под именем человека, имеющего сокрушение в руках или ногах, конечно, разумеется тот, кто вовсе не в состоянии шествовать по пути Божию и совершенно не способен к добрым делам; даже и так не может держаться, как держится хромой, который, хотя не твердо и с уклонениями, все-таки движется и стремится вперед, а этот чужд всякого преспеяния в усовершении себя. Именем горбатого назовем того, кто согнулся под тяжестью земных забот, до такой степени, что уже не может возвести взора своего в горняя, а постоянно устремляет его на те только предметы, которые попираются его же ногами. Такой человек хотя иногда и слышит что-нибудь благое о небесном отечестве, но, подавляемый бременем превратных навыков, не возносится сердцем своим к небу, потому что не в силах изменить образа своих мыслей, которым житейская суета дала жалкое направление. В уста таковых Псалмопевец влагает постоянное какое-то сетование: «пострадах и слякохся», говорит он от лица их, «весь день сетуя хожу» (Пс.37:7, 41:10); а самая Истина произносит над ними суд в следующих словах: «а упавшее в терние, это те, которые слушают слово, но, отходя, заботами, богатством и наслаждениями житейскими подавляются и не приносят плода» (Лк.8:14). Под имеющим гнойные глаза разумеется тот, у кого ум хотя и порывается к познанию истины, но скоро помрачается плотскими делами. Известно, что у гноеточивых очами зрачки глазные бывают здоровы, но от часто истекающей мокроты ослабевают и притупляются и самые веки (ресницы) отяжелевают и слипаются. Нечто подобное бывает и в духовном отношении с теми людьми, у которых добрые чувства духовные погибают от плотской нечистоты, которые могли бы постигать умом своим всякую правду, но нечистыми делами доводят себя до совершенного омрачения. Итак, гноеточивый есть тот, у кого доброе чувство остро от природы, но испорчено дурным поведением. Такому-то человеку Господь чрез ангела подает благой совет: «глазною мазью помажь глаза твои, чтобы видеть» (Откр.3:18), то есть, уврачуй свой ум добродетельною жизнью, чтобы тебе лучше узреть и познать духовный свет истинный, подобно тому как коллурием мажут глаза, чтобы лучше видеть свет вещественный. Название бельмоочного указывает на того, кому гордость и самообольщение от мнимой мудрости и праведности препятствуют видеть свет истины. У кого нет бельма на глазу, тот легко заметит и черные пятна, а бельмоочный ничего подобного не видит. Так и в духовном смысле: хорошо видит и знает себя тот, кто постиг, что он и буий и грешник; а кто приписывает себе небывалый блеск праведности или мудрости, тот далек от надлежащего познания себя, и тем более удаляется от истинного света, чем более о себе мечтает, как и замечено о некоторых в Писании: «называя себя мудрыми, обезумели» (Рим.1:22). Человек, у которого обнаруживаются на теле красты дивия, это – без сомнения тот, кем всецело овладевают и кто рабски выполняет всякие прихоти плоти; ибо как у человека, имеющего их, вся внутренняя порча выходит наружу, так и у плотоугодника, едва только почувствует он малейшее искушение в сердце, тотчас оно и приводится в действие, не встречая у него для обнаружения своего никакого обуздания в мысли. Поэтому апостол Павел, как бы предостерегая от сего, говорил к коринфянам: «вас постигло искушение не иное, как человеческое» (1Кор.10:13), как бы так говорил: «человеку свойственно испытывать искушение в сердце, но поддаваться искушению и предаваться ему, не выдерживая борьбы, свойственно только диаволу». А у кого тело покрыто лишаями, это человек любостяжательный: и как лишаи (парши), если не истребить их в самом зародыше, умножаясь без меры, покрывают собою все тело и безобразят его, хотя подвергающийся им не ощущает при этом никакой боли, так и любостяжание искажает красоту души, хотя предающиеся ему в тоже время даже услаждаются, соображая одну прибыль за другою и восхищаясь ими. И как от этого телесного недуга могут испортиться все члены, так и от порока любостяжания могут погибнуть все душевные добродетели, и весь состав человека изуродуется и в душе его прорастут все роды грехов, как свидетельствует о том апостол Павел: «корень всех зол есть сребролюбие» (1Тим.6:10). Наконец под именем единоятрного разумеется тот, кто на самом деле не совершает срамных и постыдных дел плотоугодия (по неспособности своей), но тем необузданнее соуслаждается нечистыми помыслами и противоестественными действиями в похотях своих. Этот порок главным образом состоит в том, когда насильно вызываемые внутренние соки устремляются к половым органам, которые от того, конечно, вздуваются и отяжелевают с постыдною болью и беспокойством. И таких-то людей, по свидетельству Апостола, «предал их Бог в похотях сердец их нечистоте, так что они сквернили сами свои тела» (Рим.1:24). Истаевая всем помышлением своим от похотливого сладострастия, они «естественное употребление» женского пола, оказываясь к тому малоспособными, изменяют в противоестественную (Рим.1:26 и 27), и чрез то самое от крайнего и беззаконного истощания сил своих становятся к правильному и законному употреблению их вовсе неспособными, предаваясь «превратному уму – делать непотребства» (Рим.1:28). Итак, кто одержим каким-либо из исчисленных нами душевных недугов, тот пусть не дерзает приносить дары Богу и да не приступает к олтарю: ибо не может очищать чужих грехов тот, кто не очистился от своих собственных.

Показав в кратком очерке, что значит достойно приступать к пастырскому служению, и как опасно домогаться его недостойным, рассмотрим теперь, какова должна быть жизнь того, кто достойно вступает в сие служение.

Часть вторая – О том, какова должна быть жизнь пастыря, достойно вступающего в пастырское служение

Глава I. Достигающие законно пастырского служения каковыми должны являть себя по управлению в этом звании

Пастыри, тем более пастыреначальники, как предстоятели и представители паств своих в Церкви Божией, настолько должны превосходить своею жизнью пасомых своих, насколько звание пастыря выше звания пасомого ими стада. Поэтому пусть они тщательно взвешивают и соображают все обязанности пастырского служения, возлагаемые на них в отношении к пасомым, которые по отношению к ним называются стадом. Всякому пастырю духовному, как руководителю словесного стада Христова, надлежит быть чистым в своих помыслах и служить лучшим примером в своих действиях; быть разборчивым и в молчании и в словах; на нем лежит долг сочувствовать в сострадании каждому более других и более всех погружаться в уединенное созерцание; быть ласковым в обращении с благонравными и стойким ревнителем правды пред порочными; не забывать внутренних нужд паствы среди забот о делах внешних, ни внешних дел не оставлять в заботливости о внутренних, и т. п. Но… об этом, что мы наметили только, слегка коснувшись, нужно нам размыслить поглубже.

Глава II. Пастырь духовный, как руководитель своей паствы, должен быть чист в помыслах своих

Пастырь, правящий духовным стадом Христовым, обязан быть всегда чист даже и в мыслях своих. Ибо никакая греховная нечистота не должна осквернять того, кто принял на себя обязанность очищать и врачевать души подобных себе существ, точно так же как рука, которою омывают нечистоты плотские, необходимо должна быть сама чиста, дабы от нечистоты ее не осквернить очищаемого еще более чрез соприкосновение. Посему-то Господь говорит чрез пророка: «очистите себя, носящие сосуды Господни» (Ис.52:11). Сосуды же Господни носят те, которые восприемлют на свою ответственность души человеческие и должны представить их в вечное святилище: Пусть же они, возносящие на себе, под своею ответственностью, в храм вечности сосуды живые, – пусть размыслят, какая чистота требуется от них самих. Для того и Аарону повелено было Богом чрез Моисея возлагать при облачении на перси свои во время священнодействия слово судное и носить суды сынов израилевых на персех всегда (Исх.28:15:30), во свидетельство того, что душа священнослужителя никогда не должна быть занята суетными помыслами, но должна быть престолом слова и разума, и что поставленный в пример другим по самому положению-своему, всегда и пред всеми он должен заявлять, как разумны и возвышенны внутренние его помышления и чувства. He без причины присоединено было к тому и начертание имен двенадцати патриархов: носить всегда на персех имена отцов значит непрестанно размышлять о жизни предков. Ибо священнослужитель тогда только может проходить свoe служение непреткновенно, когда непрестанно имеет пред глазами своими примеры предшествовавших отцов, когда неуклонно взирает на их благочестие, последуя их стопам, и таким образом подавляет в себе греховные помыслы, чтобы не нарушить своих обязанностей и не выступить ни на шаг за пределы, отделяющие его звание от других. He напрасно это слово и названо судным; потому что пастырь, как правящий руководитель в своей пастве, должен быть столько жe рассудителен, сколько и умен, чтобы всегда мог полагать различие с отчетливостью между добром и злом, внимательно обсуживать, что, чему, когда и в какой мере благоприлично или неблагоприлично, не искать своего (1Kop.10:24; Флп.2:21), а более заботиться и пещись о благе ближних. Поэтому и прибавлены там же следующие слова: «На наперсник судный возложи урим и туммим, и они будут у сердца Ааронова, когда будет он входить [во святилище] пред лице Господне; и будет Аарон всегда носить суд сынов Израилевых у сердца своего пред лицем Господним» (Исх.28:30). Этим постоянным ношением суда сынов человеческих на груди своей выражается то, что пастыри, а тем более пастыреначальники, как священнослужители, к коим относятся эти слова, должны разбирать дела им подчиненных не иначе, как в виду внутреннего судии своего, так, чтобы к тем приговорам, которые произносят они от лица Божия, ничего не примешивалось человеческого, из-за какого-нибудь личного пристрастия. Ревнуя же против чужих пороков, они не должны забывать и своих; также должны быть строги и к себе, как и к другим: иначе или безотчетная ненависть или опрометчивый гнев могут подорвать в них то спокойствие и ту прямоту, которые так необходимы для судии. Пусть же они исполняются страха к Тому Верховному Судии, Который превыше всего и все видит, пусть следуют неуклонно внутреннему судии своему, который у нас есть живой отголосок Того Судии; тогда не без трепета будут управлять подчиненными: ибо этот страх так смирит и очистит их, что они не будут уже ни надмеваться духом, ни растлеваться плотью, ни омрачаться пристрастием к стяжанию благ тленных и скоропреходящих. Подобные слабости, конечно, не могут не приражаться и к их душам, но они должны тотчас же препобеждать эти поползновения непрестанною борьбою, чтобы искушающий порок, усладив их на минуту своими чарами, вслед за тем не восторжествовал над ними и не убил в конец.

Глава III. Пастырь духовный, как руководитель своей паствы, должен служить для ней образцом в действиях своих

Пастырь, правящий духовным стадом Христовым, должен быть для него передовым примером во всех делах своих, так, чтобы он самою жизнью своею указывал пасомым путь жизни, а словесное стадо его, последуя гласу и делам своего пастыря, поучалось и усовершалось более из примера, нежели из слов его. Ибо если высота занимаемого им места вызывает его на соответственную возвышенность слова, то та же высота требует от него и высоких подвигов. Притом, и самая проповедь устная удобнее и вернее проникает в сердца слушателей, когда слова проповедника подтверждаются примерною жизнью его: словом он только убеждает и побуждает к делу, а примером как бы помогает и участвует в деле. «На гору взыди высоку, благовествуяй Сиону», говорит Господь чрез пророка (Ис.40:9), внушая сим, что проповедующий о небесном, должен возвыситься над уровнем дел земных и как бы стать на самом видном месте, чтобы тем удобнее можно было ему привлечь слушателей своих к себе и возводить их к совершенству, чем громче будет раздаваться сверху голос его святой жизни. Поэтому и в древнем Божественном законе жрецу при жертвоприношении отделялось правое плечо (рамо десное  Исх.29:22, 24, 26, 27; Лев.8:25–30), в знак того, что дела его должны быть не только полезны и спасительны вообще, но и отличаться особенностью, чтобы правотою их не только выдавался он среди порочных, но и добродетельных в пастве своей превосходил сколько важностью своего сана, столько и чистотою нравов. Вместе с правым плечом отделяли для него же еще грудь, и этим как бы повелевалось ему жертвовать Богу от себя тем же самым, что брал он от жертвы. Таким образом пастырь не только должен носить правые помыслы в сердце своем, но и делами своими, как бы мышцею крепкою, призывать и привлекать всякого, кто взирает на него, к высшему и высшему совершенству; не иметь пристрастия к благам временной жизни и не страшиться бедствий; презирать все прелести мира сего ради внутреннего страха Божия, а все страхи мирские ни во что вменять ради того душевного услаждения, которое ниспосылается свыше. И если затем, по повелению Божию, оба плеча (рамена) жреца, и правое и левое, прикрывались нарамником (Исх.28:7, 25, 27, 29, 29:5); то и сим не то ли внушалось ему, чтобы он, украшаясь добродетелями, в тоже время недремленно ограждался ими против искушений и счастья и несчастья? Ибо, и по слову апостола Павла, кто облачен в «оружие правды в правой и левой руке» (2Кор.6:7; Еф.6:11–17), тот, простираясь в предняя и горняя, никогда не падет пред соблазнами мирской юдоли. Ни счастье не сделает его надменным, ни несчастье не поколеблет, не обольстят его удовольствия и бедствия не доведут до отчаяния; ничто для него не страшно; никакие страдания не уничижат и не сокрушат его, ни самые благоприятные обстоятельства не усыпят его: он жизнью своею открыто заявляет миру, что мышцы (рамена) его непобедимы под щитом той ризы, которою он прикрывается. И эту ризу верхнюю (нарамник), которою поверх всего облачения прикрывался жрец, повелевалось ткать из золота, голубой и пурпуровой, и червленой шерсти и виссона(Исх.28:5, 8, 15:33); чем выражалось то, каким разнообразием добродетелей должен сиять и отличаться пастырь духовный. И прежде всего в состав этой ризы входило злато, в знамение того, что пастырь в особенности должен просиявать и озарять других светом разума и мудрости; потом – синета, которая небесным цветом своим внушала пастырю, чтобы целью всех познаний и действий его была не земная слава, а небесная, потому что, гоняясь за людскими почестями, он может уклониться от истины божественной; далее – багряница, как принадлежность царского облачения, чтобы пастырь, проповедуя другим о почести вышнего звания, в тоже время зорко следил и за своими недостатками, чтобы искоренял и преследовал с царскою властью и в себе и в других всякую низость пороков и душевных и телесных, взирая непрестанно на высоту духовного возрождения своего и святостью жизни своей здесь – на земле приуготовляя и себе и другим жилище там – на небе в царствии Божием. О сем-то высоком призвании и Дух Божий говорит чрез апостола Петра: «вы – род избранный, царственное священство, народ святой, люди, взятые в удел, дабы возвещать совершенства Призвавшего вас из тьмы в чудный Свой свет» (1Пет.2:9); о сей-то власти, торжествующей над всеми пороками, проповедует и Иоанн евангелист: «тем, которые приняли Его, дал власть быть чадами Божиими» (Ин.1:12); о сей-то силе и твердости и псалмопевец размышляет, когда говорит: «Как возвышенны для меня помышления Твои, Боже, и как велико число их!» (Пс.138:17): ибо святые Божии духом витают в горнем пренебесном мире, даже и тогда, когда они в здешнем дольном мире борются с претерпеваемыми ими страданиями. К золоту, синете и багрянице присовокупляется еще следующая принадлежность этой ризы, именно, червленица пряденая (coccus bis linеlus – темно-красная двойная материя, в которой самая пряжа в нитках и в пряже окрашивается); а этим указывалось на то, что пред очами внутреннего судии все добрые дела пастыря должны преукрашаться такою любовью, чтобы все в нем, что ни делается с любовью для людей, одушевлялось любовью и к Богу, как Верховному Судии и Источнику всякой любви, и наоборот. И таковая-то любовь, как объемлющая собою и любовь к Богу и любовь к ближнему слагается, как бы из двойной ткани (ех duрlісі lіnelura). Поэтому, кто дышит любовью к Богу такою, что забывает и нерадит о ближних, или же до того заботится о ближних, что делается равнодушным в любви к Богу, тот тем самым, что не соблюдает обязанностей своих или в отношении к той или в отношении к другой любви, дает разуметь о себе, что в украшении верхней его ризы (нарамника) недостает у него пряденой червленицы (in superhumeralis ornamento habere coccum bis tinctum neseil). Ho чтобы любовь была совершенна и в деятельности ума и в деятельности воли, необходимо, чтобы и плоть была умерщвляема воздержанием. Поэтому к червленице пряденой присоединяется наконец и виссон сканый (bjssus toila – вроде узористого кружева из самого тонкого льна), который, получая начало свое от земли, отличался особенною белизною и чистотою и много скрашивал собою эту верхнюю ризу священную. Что же этою принадлежностью ее обозначалось, как не то, что облачающийся в нее долженствовал соблюдать неукоризненно и телесную чистоту и непорочность? Ибо умерщвлением плоти чрез воздержание пастырь духовный приобретает самое лучшее украшение для души своей – нравственную чистоту или целомудрие, потому что целомудрие есть прямое следствие воздержания. Вот почему между разными принадлежностями этой верхней ризы священной, называвшейся нарамником, который надевался поверх всего облачения, красовался в заключение и виссон, знаменующий собою то, что между разными добродетелями пастырскими много споспешествует пастырю и умерщвление плоти.

Глава ΙV. Пастырь духовный, как руководитель своей паствы, должен быть разборчив и в молчании и в словах

Пастырю, правящему духовным стадом Христовым, надлежит быть разборчиву и в молчании и в словах: чтобы не говорить о том, о чем следует молчать, и не молчать о том, о чем следует говорить. Ибо как необдуманная речь может вводить слушателей в заблуждение, так неуместное молчание может оставлять их тоже в заблуждении, тогда как и в том и в другом случае, при благоразумной разборчивости руководящего пастыря, они могли бы избавиться от этого. А между тем часто случается, что неблагоразумные и непредусмотрительные пастыри, из опасения потерять благоволение у своих пасомых, боятся и не решаются свободно высказывать истину: но это уже не «пастыри добрые, которые полагают жизнь свою за овец», по словам самой Истины (Ин.10:11–13), а наемники, которые как бы бегают при виде волка грядущего, когда укрываются под предлогом молчания. Об них-то с упреком говорит Господь чрез пророка: «немые псы, не могущие лаять» (Ис.56:10); и в другом месте: «В проломы вы не вхо́дите и не ограждаете стеною дома Израилева, чтобы твердо стоять в сражении в день Господа» (Иез.13:5). Стоять же на тверди значит свободно и бестрепетно защищать духовное стадо от всяких нападений и притеснений сильных мира сего, и восставать с глаголом в день Господень – вести борьбу из любви к правде со всяким грешником, кто бы он ни был, несмотря ни на какие со стороны его сопротивления и противодействия. А бояться высказывать правду, из-за чего бы то ни было, и прикрываться молчанием – не тоже ли для пастыря, что для военачальника обратиться в бегство с поля битвы без всякой борьбы? Если же пастырь за стадо свое стоит грудью, тогда он ставит врагу преграду в защиту и оплот стаду дома израилева. О таковых-то недостойных пастырях говорится и у пророка Иеремии, когда он оплакивает бедственное состояние народа израильского в плену: «пророки твои провещали тебе пустое и ложное и не раскрывали твоего беззакония, чтобы отвратить твое пленение (ut le ad ponitеntiam provocarent – чтобы обратить тебя на путь покаяния); священники не говорили: «где Господь?», и учители закона не знали Меня, и пастыри отпали от Меня, и пророки пророчествовали во имя Ваала и ходили во след тех, которые не помогают» (Иер.2:8; Плач.2:14). Пророками же называются иногда в св. писании и учители, у которых все пророчество ограничивается тем, что они, показывая тленность настоящего, внушают надежду на будущее. Слово Божие упрекает их за потворство суетности народа, которую они ясно видят, но не хотят или боятся указать на нее самим грешникам, усыпляя только их совесть своим ласкательством. Они не решаются быть обличителями своих подчиненных, чтобы тут же не обличить и самих себя, тогда как пастырское обличение служит самым действительным средством для вразумления и исправления даже закоренелых грешников: ибо, слушая благоразумные обличения своего отца духовного, со властью пастырскою их обличающего, они с сокрушением сердца и раскаянием сознаются в своих грехах, нередко и таких даже, которые для них самих были тайною. Вот почему апостол Павел требует от пастыря духовного, чтобы он «был силен и наставлять в здравом учении и противящихся обличать» (Tит.1:9). Поэтому и у Малахии пророка говорит Господь: «Ибо уста священника должны хранить ведение, и закона ищут от уст его, потому что он вестник Господа Саваофа» (Мал.2:7) чрез Исаию заповедует пастырям: «Взывай громко, не удерживайся; возвысь голос твой, подобно трубе, и укажи народу Моему на беззакония его» (Ис.58:1). И действительно, всякий, кто вступает в пастырское служение, принимает на себя обязанность быть духовным глашатаем и выступать пред народом с громогласною трубою, чтобы приготовить его к сретению Верховного Судии в день страшного суда. Но если пастырь не силен словом, и пред паствою своею остается безгласен; то какой из него немотствующего может быть глашатай и провозвестник славы Божией? Для сего-то и на первых наших пастырей христианских (апостолов) сошел Дух Святый в виде огненных языков; и как только исполнились они Духа, тотчас стали проповедовать (Деян.2:2–4). И в древнем законе Моисеевом предписывалось, чтобы к ризам первосвященника, когда надлежало ему входить во святилище, привешивались звонцы (Исх.28:33), тоже для того, чтобы непрестанно разносился от него глас благовестия, да не оскорбить совершенным безмолвием своим присущего там Господа, как вслед за тем сказано: «да будет на Аароне в служении, дабы слышен был от него звук, когда он будет входить во святилище пред лице Господне и когда будет выходить, чтобы ему не умереть» (Исх.28:35). Ибо жрец Божий, входящий или исходящий, если не слышно от него гласа, мертв уже становится, потому что он возбуждает против себя гнев Судии Небесного, появляясь без гласа благовестия. Таким образом самое соединение звонцов с одеждою первосвященника и вообще жрецов (Исх.28:1, 41:43) служит для нас назидательным уроком, выражающим собою то, что на облачения священнослужителей должны мы смотреть, как на вывеску правоты их дел, по свидетельству псалмопевца: «священники Твои облекутся правдою» (Пс.131:9), и что как пастыри, так и пастыреначальники должны возвещать своим пасомым и подчиненным путь жизни и словом и примером.

Но в особенности пастырь, приготовляясь к проповеди, должен внимательно и с предосторожностью обсуживать, что намеревается предложить своим слушателям, чтобы какою-нибудь неправославною мыслью или вычурностью речи не возмутить и не оскорбить их совести; в противном случае, стараясь выставить себя мудрейшим других, он расторгнет только союз единства между собою и слушателями своими и выкажет тем более свое неразумие. Поэтому-то Спаситель говорит ученикам своим: «Имейте в себе соль, и мир имейте между собою» (Mк.9:50). А под сим разумеется мудрость в слове. Посему, кто хочет говорить мудро, тот должен тщательно остерегаться, чтобы не нарушить словом своим единства любви и мира в слушателях, или, как говорит апостол Павел: «не думайте о себе более, нежели должно думать; но думайте скромно» (Рим.12:3). И на ризе верховного жреца (первосвященника), по слову Божию, возле звонцов прикреплялись гранатовые яблоки (Исх.28:23 и 23; смот. также письм. св. Григория 25, книг. I). А этими яблоками что выражается, как не единство веры? Ибо как в гранатовом яблоке одною внешнею корою охватывается и как бы ограждается множество внутри зерен: так и в Церкви святой единством веры и наружных обрядов объемлются и сохраняются многие народы, по внутреннему составу и устройству своему различные между собою. Итак, чтобы предостеречь пастырей от необдуманных речей, Иисус Христос сам от себя взывает к ученикам: «Имейте в себе соль, и мир имейте между собою» (Mк.9:50); и чрез символизм одежды жреческой как бы так говорит: «прикрепите к звонцам яблоки гранатовые, чтобы во всем, что ни услышит от вас народ, сохранялся и поддерживался в нем союз веры».

Нужно также старательно заботиться пастырям и о том, чтобы не только никаким образом ничего не говорить дурного, но и о хорошем говорить не без меры и не без разборчивости: ибо часто проповедь  теряет свою силу и действительность, когда в сердцах слушателей остаются одни бессодержательные слова болтливости проповедника, и самая эта неразборчивая болтливость роняет его в глазах слушателей и мешает ему быть для них полезным. Хорошо по этому сказано у Моисея: «если у кого будет истечение из тела его, то от истечения своего он нечист» (Лев.15:2–4). Ибо в уме слушателей семя имеющей возродиться мысли зависит от свойства слова проповедника, потому что какое слово восприемлется слухом, такая и мысль рождается в уме. Поэтому и мудрецы мира сего (эпикурейцы и стоики) назвали самого апостола Павла проповедником суесловивым seminiverbius (Деян.17:18). Таким образом и пастырь, предлагающий слушателям своим излияние семени своего неестественным образом, является нечистым, и послушающие его, как прикасающиеся нечистоте, сквернятся; потому что, вдаваясь в излишнюю и несообразную говорливость, он и самого себя и других оскверняет; и тогда как он, посевая семя свое естественным образом и с тактом, мог бы породить в сердцах слушателей своих чистые и правые мысли, он же своею неосторожностью и противоестественною бестактностью всуе расточает только дары своего призвания, но не плодотворит, извергая семя свое для одного осквернения. He лишним при этом находим привести здесь следующее увещание апостола Павла, которое он преподал ученику своему Тимофею о настойчивости  проповеди слова Божия: «заклинаю тебя пред Богом, — говорит, — и Господом нашим Иисусом Христом, Который будет судить живых и мертвых в явление Его и Царствие Его: проповедуй слово, настой во время и не во время» (2Тим.4:1,2). Говоря таким образом, апостол не без причины поставил слово: благовременне прежде слова: безвременне; потому что проповедник уронил бы собственное достоинство в глазах слушателей, если бы стал проповедовать неблаговременно, не зная наперед, что такое благовременная проповедь, и не обращая внимания на ее приложение.

Глава V. Пастырь духовный, как руководитель своей паствы, должен сочувствовать в сострадании каждому более других, и более всех погружаться в уединенное созерцание

Пастырь, правящий духовным стадом Христовым, должен принимать живое участие в сострадании к каждому ближе других, и более всех уединяться в созерцательное размышление. Таким образом он будет с одной стороны поднимать и облегчать своею любовью немощи чад своих, а с другой – и сам подниматься чрез созерцание невидимого на высоту небесную. Стремясь в горняя, он не оставит и ближних своих, нуждающихся в его помощи, среди удручающих их немощей, а принимая участие в сострадании к их нуждам, он не перестанет стремиться и в горняя. Так апостол Павел и возносится духом в рай, созерцая тайны третьего неба (2Kop.12:2–4), и среди этих таинственных созерцаний принимает самое живое участие в немощах плотских людей, заботясь даже о том, как им лучше устроиться со своими похотями. «Во избежание блуда, — говорит он к коринфянам, — каждый имей свою жену, и каждая имей своего мужа; муж оказывай жене должное благорасположение; подобно и жена мужу; и за тем: не уклоняйтесь друг от друга, разве по согласию, на время, для упражнения в посте и молитве, а потом опять будьте вместе, чтобы не искушал вас сатана невоздержанием вашим» (1Kop.7:2–6). Вот каким образом могут быть совмещаемы и самая высокая созерцательность духовная и самое попечительное сострадание к плотским немощам! Выспренним умом своим апостол возносится до тайн невидимого мира ангельского; а жалостным сочувствием сердечным к слабостям человеческим нисходит до тайн супружеского ложа. Он проходит созерцанием небеса и не оставляет без заботы и попечения плотского ложа земнородных; потому что по взаимному союзу любви и к горнему и к дольнему он уносится силою мысли в самом себе и в область предметов духовных и вместе с тем изнемогает сострадательным сердоболием и к ближним. «Кто изнемогает», говорит он о себе к тем же коринфянам, «с кем бы и я не изнемогал? Кто соблазняется, за кого бы я не воспламенялся?» (2Kop.11:29)? или еще: «для иудеев я был как иудей» (1Kop.9:20). Конечно, является он таковым, не веру изменяя, но расширяя и свидетельствуя любовь свою, чтобы, вообразив себя одним из неверующих, по собственному, так сказать, опыту уразуметь, до какой степени они достойны сожаления, и потом делать для них все, чего бы желал себе, если бы был на их месте. Вот и еще: «если мы выходим из себя, то для Бога; если же скромны, то для вас» (2Kop.5:13), т. е. он умел вместе и духом возвышаться к Богу и чувством кротости и снисхождения привлекать к себе в слушателях ближних своих. На это же указывала и ветхозаветная лестница, виденная Иаковом, которая одним концом утверждалась на земле, a другим досягала до престола Божия на небе, и по которой восходили и нисходили ангелы Божии (Быт.28:12): точно также и проповедники истинные не только возносятся горе, мысленно созерцая Божественную главу Церкви, т. е. самого Господа, но и преклоняются долу, сердобольно сострадая немощным ее членам. На тоже указывал и Моисей, часто входивший во святилище и исходивший из него. Он входил туда заниматься богомыслием, а выходил оттуда для устроения дел в народе Божием, подкрепляя и утверждая словом и примером изнемогающих в нем. Там размышляет о таинственных путях домостроительства Божия, а здесь разделяет с другими бремя немощей плотских. И если он во всех сомнительных случаях прибегал во святилище и пред ковчегом завета обращался к Господу за советом, то этим он, конечно, подавал пример пастырям, чтобы и они, когда во внешних делах будут недоумевать о чем-либо, обращались умом своим к Церкви, как святилищу своему, и, руководствуясь священным писанием, как пред ковчегом завета, молитвенно испрашивали совета и уразумения от Господа. Так и сам Господь наш Иисус Христос – воплотившаяся Истина и явившаяся нам чрез восприятие на себя нашего человечества – и молится (на горе) Отцу Небесному, и творит чудеса (в городах), подавая Собою пример добрым пастырям, что, как бы ни любили они заниматься созерцанием, не должны однако же уклоняться от сострадания и благотворительности слабым и немощным; потому что любовь тем более возвышается к горнему, чем более расширяется она в сострадании и милосердии к дольнему, и мы тем способнее становимся возноситься к Богу, чем благодетельнее делаемся для ближних.Таковыми должны являть себя пастыри и пастыреначальники пред своими пасомыми и подчиненными, чтобы они не боялись и не стеснялись поверять им тайные недуги свои, чтобы во всех искушениях, каким бы ни подвергались они, прибегали к ним, как младенцы на материнское лоно, в виду того, что, в случае осквернения совести своей греховными нечистотами, они могут омыть себя пред ними слезами покаяния и получить от них прощение и утешение. Так и в преддверии храма Соломонова, для омовения рук всякого входившего в него, находилось «литое из меди море» или слияно, утверждавшееся «на двенадцати волах», коих видимы были только передние части, «зады их обращены были внутрь под него» (3Цар.7:23 и 25; 2Пар.4:2 и 4). He есть ли это море, с поддерживающими его двенадцатью тельцами, служившее для входящих во храм как бы очищением совести чрез омовение рук, – не есть ли это символ или выражение вообще чина пастырей, коим дана власть самим Господом вязать и решать грехи своих пасомых (Мф.18:18; Ин.20:23)? На этот символизм ясно указывает и апостол Павел, рассуждая об апостольском служении, когда приводит слова из закона Моисеева: «не заграждай рта у вола молотящего»; и тут же делает пояснение, «о волах ли печется Бог?Или, конечно, для нас говорится?» «служащие жертвеннику берут долю от жертвенника, и проповедующие Евангелие живут от благовествования» (1Kop.9:9, 10, 13, 14; Втор.25:4; 1Тим.5:18). Да и пастырей, как ветхозаветных оных тельцов, поддерживавших медное море, мы видим, так сказать, только спереди, т. е. их наружное благочестие; a то, чем явятся они впоследствии на суде Божием, для нас остается тайною. И они, когда разрешают по состраданию и снисхождению к ближним грехи их, как бы держат умывальницу в преддверии храма для очищения совести кающихся, чтобы каждый, желающий войти в двери царствия небесного, мог исповедать пастырям, на то поставляемым, свои прегрешения и омыть свои нечистоты душевные. Нередко, конечно, случается, что пастырь, снисходительно выслушивая чужие прегрешения, и сам изнемогает под тяжестью их; и с ним бывает тоже, что с водою в умывальнице, которая по необходимости делается мутною, когда многие в ней омываются: приемля на себя нечистоты других, он как бы омрачает ими светлость своей чистоты. Но это не должно устрашать пастыря, а пусть уповает он на помощь Божию, с которою тем надежнее избавиться и от своих грехов, чем сострадательнее подъемлет на себя бремя чужих.

Глава VІ. Пастырь духовный, как руководитель своей паствы, должен быть ласковым в обращении с благонравными и стойким ревнителем правды пред порочными

Пастырь, правящий духовным стадом Христовым, должен ласково и дружелюбно обращаться с благонравными и являться строгим ревнителем правды пред порочными. С благонравными он должен смотреть на себя, как на равного им, нисколько не превозносясь пред ними ни своим положением, ни своими достоинствами, а пред порочными – сознавать свою высокую власть и не страшиться пользоваться ее правами. Ибо известно, что природа, как замечено нами в книгах Нравоучений (Могаlіа) производит всех людей равными, а только разность личных заслуг и достоинств их делает между ними различие, и это самое различие между собою людей, зависящее от относительных достоинств и недостатков их, Божественным промыслом направляется к общему взаимному их добру, именно: так как не все могут равно держаться с одинаковою твердостью, то одни обязываются подчиняться управлению других. Посему все правители прежде всего должны обращать внимание не на власть над подчиненными по своему положению, а на равенство с ними по природе своего происхождения, и утешаться не тем, что они начальствуют над подобными себе, но тем, что, начальствуя над ними, они имеют возможность быть для них полезными. Поэтому в священных памятниках говорится о праотцах наших, что они не помышляли о правительственной власти над подобными себе, а довольствовались быть пастырями стад бессловесных. И Господь- Творец и Владыка вселенныя, благословляя первых людей, когда говорил им: «плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю, и обладайте ею»; то к этому присовокупил и следующие слова: «да страшатся и да трепещут вас все звери земные, [и весь скот земной,] и все птицы небесные, все, что движется на земле, и все рыбы морские: в ваши руки отданы они» (Быт.1:28; 9:1 и 2). Таким образом, Богом дозволено им наводить страх и трепет на животных бессловесных, но не на людей – подобных себе. Человек превознесен природою только над бессловесными животными, а между собою люди по природе одинаковы и равны: следовательно, стремиться к тому, чтобы пред нами трепетал равный нам человек, значит властвовать против природы. За всем тем, однако же, необходимо пастырям – как правителям держать в страхе подчиненных им пасомых, как скоро заметят, что кто-либо из членов пасомого ими стада духовного нимало не страшится Бога· необходимо, чтобы по крайней мере страхом человеческим удерживать от греха тех, для кого не страшны суды Божии. Внушая страх к себе не ради своего тщеславия и властолюбия, но ради правды Божией и пользы ближних, они не могут быть подвергаемы за то упрекам в гордости. И в этом случае, когда пастыри страхом обуздывают безрассудную и нечестивую жизнь людей-грешников, они уже как бы не над людьми господствуют, а над бессловесными животными, и страхом должны действовать на то, что низводит их до степени животных.

К сожалению, нередко пастыри, а тем более пастыреначальники, по самому положению своему в отношении к пасомым и подчиненным, от этих самых опытов высокой власти, впадают в искушение превозношения и гордости. Когда все пред ними преклоняется и готово к их услугам, когда и малейшие желания их, не говоря уже о приказаниях, безотлагательно приводятся в исполнение, когда все подчиненные, не смея противоречить им ни в чем, превозносят их похвалами не только за хорошие дела, заслуживающие одобрения, но и за сомнительные и даже явно-нехорошие, которые вместо одобрения надлежало бы подвергнуть порицанию и осуждению; тогда они, обольщенные таковыми низкими ласкательствами угодников своих, воображают себе, что в самом деле высоко поднялись на пути к совершенству. Совершенно занятые лестью совне, они уже не слышат истины внутри от заглушаемой совести своей, и, впадая в самозабвение, слушают только других, считая себя именно такими, какими расписывают их человекоугодники, а не такими, каковы они на самом деле. С тем вместе они не далеки бывают и от того, что презирают низших себя, им подвластных, не признают их равными себе и по природе; случайно возвысясь над ними одним званием власти, они думают уже, что превосходят их и нравственными заслугами. Им кажется, что они на столько мудрее их, на сколько сильнее их. Воображая себя на какой-то недоступной высоте, они не удостаивают и взглядом равноправности тех, с коими сама природа связала их равноправностью, и таким образом уподобляются тому, кто, презрев в гордости своей общество самых ангелов, замечтался до того, по свидетельству Писания, что возымел дерзость выразиться о себе так: «взойду на небо, выше звезд Божиих вознесу престол мой… буду подобен Всевышнему» (Ис.14:13 и 14), тогда как в том же Писании сказано о нем: «на все высокое смотрит смело; он царь над всеми сынами гордости» (Иов.41:26). Так, по дивному и праведному суду Божию, тот, кто мечтал вознестись превыше всего, очутился за свою гордость в безднах отвержения и низвержения; так и всяк человек, который считает для себя за низость уподобляться другим людям, себе же подобным, и с презрением относится к ним, не удостаивая их равноправности с собою, становится подобным богоотступному ангелу. И Саул, по началу смиренный, когда достигнул верховной власти; то возмечтал о себе слишком много и впал в гордость, чрез что и лишился благоволения Божия: ибо за смирение он был превознесен, а за гордость подвергся осуждению, по засвидетельствованию самого Господа, как сказано в Писании: «не малым ли ты был в глазах твоих, когда сделался главою колен Израилевых, и Господь помазал тебя царем над Израилем. Ибо ты отверг слово Господа, и Господь отверг тебя, чтобы ты не был царем над Израилем» (1Цар.15:17 и 26). Сначала он сам сознавал себя малым, но когда утвердился на престоле, то не стал уже замечать своей малости. Сравнивая себя с подданными, преклонявшимися пред его могуществом, он вообразил себя великаном. А между тем, дивное дело! пока сам считал себя малым, в очах Божиих был он велик; когда же представился себе великим, то явился пред Богом мал. Отсюда открывается, что нередко дух начальника, от притока раболепных подчиненных, разливается бурным пοтокοм гордости, тем более стремительным, что ему благоприятствует самая высота власти, откуда он истекает. И потому, чтобы пастырь, которому вручается власть управления, мог хорошо править своею паствою, нужно, чтобы он умел кстати пользоваться ею над другими и кстати обуздывать ее в самом себе, чтобы знал, где быть строгим, а где быть снисходительным, никогда не забывая того, что и он такой же человек, как и его пасомые. Ибо если мы, по слабости своей природы, находим довольно предлогов к превозношению и тогда, когда никакою не бываем облечены властью, то не больше ли предстоит нам опасности возгордиться в то время, когда к тому присоединяется еще власть? Но тот будет право править своею властью, кто сумеет и извлекать из нее возможную пользу и побеждать ее соблазны, в ком ощутится дар и призвание, при этой власти, и не чуждаться уравнения с подчиненными своими и являться грозным мстителем пред грешниками за их неправды.

Но мы еще лучше и с большею отчетливостью поймем эту истину, когда обратим внимание на примеры первых пастырей и великих учителей христианской Церкви, первоверховных апостолов Петра и Павла. Так апостол Петр, прежде всех призванный с братом своим Андреем и назначенный в пастыри ей самим Господом, когда увидел, что Корнилий, муж праведен и бояйся Бога, сретив его в доме своем, пад на ногу поклонися ему; то сейчас заметил, что такая униженность не уместна, и, признав себя равным ему, поднял его и сказал: «встань; я тоже человек» (Деян.10:22, 25:26). Но тот же самый апостол, когда открыто было ему всеиспытующим Духом преступление Анании и Сапфиры во лжи святотатственной, торжественно показал, каким могуществом власти превознесен был он пред другими людьми: ибо тогда же силою слова своего пресек жизнь преступников, являясь верховным в Церкви карателем грешников, каковой власти и преимущества, при всем страхе и благоговении к нему, не выражал он пред людьми добродетельными (Деян.5:1–10). Там святость жизни внушила ему сознание общего равенства людей по природе и расположила к общительности; здесь ревность праведного мщения за греховность неправд вызвала в нем права власти. Так и апостол Павел не выражал своего преимущества и достоинств пред отличающимися верою и добродетельною жизнью, когда говорил: «не потому, будто мы берем власть над верою вашею; но мы споспешествуем радости вашей: ибо верою вы тверды» (2Kop.1:24). Он как бы так изъяснялся: „потому именно и не решаемся мы господствовать над вашею верою, что вы сами стоите верою; ибо мы признаем себя равными вам в том, чем вы стоите“. Подобным образом забывал он пред достойными братиями о свох преимуществах и тогда, когда писал к Фессалоникийцам: «мы могли явиться с важностью, как Апостолы Христовы, но были тихи среди вас, подобно как кормилица нежно обходится с детьми своими» (1Фес.2:7), и в другом месте к Коринфянам: «ибо мы не себя проповедуем, но Христа Иисуса, Господа; а мы – рабы ваши для Иисуса» (2Kop.4:5). Но когда узнал, что в Церкви коринфской произошли некоторые беспорядки, требовавшие исправления; то каким грозным учителем вдруг является он! «Чего вы хотите? – пишет к ним, – с жезлом прийти к вам, или с любовью?» (1Кор.4:21).

Итак, на всяком месте управление тогда бывает хорошим, когда правитель или начальник господствует и преобладает больше над пороками, чем над подчиненными, подобными себе братьями по природе. Мало того: даже и тогда, когда начальники употребляют исправительные меры против порочных, они должны еще так рассуждать: „по долгу звания, хотя я со всею силою власти разражаюсь над виновными и обязан быть взыскательным в отношении к ним; но, если бы у меня было побольше смиренномудрия, то, может быть, я увидел бы, что и сам-то я столько же грешен, как и эти люди, мною обличаемые и исправляемые, коим я, как человек, подобострастен“. Иногда хорошо даже в тайне предпочитать себе тех, против кого мы открыто и громко вопием. Ибо, между тем как мы без пощады обличаем и поражаем их проступки, о наших никто нам и словом не напомнит. Стало быть, мы тем повиннее становимся пред Богом, чем безнаказаннее грешим в глазах людей; тогда как подчиненные наши, благодаря нашей строгости, тем более могут надеяться на милость Верховного Судии, чем более грехи их не остаются здесь без наказания. Поэтому начальнику надлежит быть и в душе смиренным и на деле строгим. Но при этом надобно тщательно остерегаться, чтобы смирение не выходило из пределов благоразумия и не обратилось во вред власти, – чтобы тот, кто превознесен властью Богом, уничижаясь больше, чем следует, не сделался бессильным обуздывать подчиненных строгими мерами. Пусть же пастыри, как правители своих паств, а тем более пастыреначальники, и во внешних действиях своих будут внимательны к тому, что и как предпринимают на пользу подчиненных, и внутренне блюдут себя от того, чтобы не потерять у них уважения к себе. Тогда и пасомые, как подчиненные, будут в тоже время видеть, что пастыри их столько же смиренны сердцем, сколько заботливы и о приличном обнаружении своей власти, и в первом будут подражать им, а в последнем будут с благоговением бояться их. Пусть непрестанно подавляют они внутри себя свое могущество, по мере того, как оно возрастает у них совне, чтобы не восторжествовало над их смиренномудрием и не увлекло их в обольщение: желание власти над другими не должно лишать нас власти над собою. Так, чтобы пастырь не увлекался и не пленялся властолюбием, премудрый говорит: «Если поставили тебя старшим на пиру, не возносись; будь между другими как один из них» (Сир.32:1); и апостол Петр учит: «пасите Божие стадо, не господствуя над наследием Божиим, но подавая пример стаду» (1Пет.5:2 и 3). Да и сам Иисус Христос не тоже ли внушал, когда говорил о самоуничижении, как о самом высоком достоинстве христианских добродетелей? «Вы знаете, — говорит Он ученикам своим, — что князья народов господствуют над ними, и вельможи властвуют ими;но между вами да не будет так: а кто хочет между вами быть бо́льшим, да будет вам слугою;и кто хочет между вами быть первым, да будет вам рабом; так как Сын Человеческий не для того пришел, чтобы Ему служили, но чтобы послужить» (Мф.20:25–28). He с тою ли целью изобразил Он и бедственную участь, ожидающую того раба, который возгордился вверенною ему властью и во зло употребил ее? Вот что об нем говорится. «Если же раб тот, будучи зол, скажет в сердце своем: не скоро придет господин мой,и начнет бить товарищей своих и есть и пить с пьяницами, – то придет господин раба того в день, в который он не ожидает, и в час, в который не думает,и рассечет его, и подвергнет его одной участи с лицемерами; там будет плач и скрежет зубов» (Мф.24:48–51). Из этих последних слов Господа видно и то, что властолюбие сопровождается еще тяжким злом лицемерия и потворства властолюбца в отношении к беспорядкам и бесчинию подвластных, потому что властолюбивый правитель большею частью имеет в виду удовлетворение своим порочным страстям, а не исправление других от пороков. А сколь противно это Богу в правителях, коим вручается власть над подчиненными для их блага, а не на пагубу, поучает нас библейский пример Илия, который за потворство беззакониям детей своих так обличен был Господом: «для чего ты предпочитаешь Мне сыновей своих?» и вскоре затем и сам он и дети его наказаны были смертною казнью (1Цар.2:29, 4:17 и 18). За такое же нерадение и пренебрежение власти упрекает Господь пастырей и чрез пророка, взывая к ним: «горе пастырям Израилевым, которые пасли себя самих! не стадо ли должны пасти пастыри?Вы ели тук и во́лною одевались, откормленных овец заколали, а стада не пасли…  и пораненной [овцы] не перевязывали, и угнанной не возвращали, …» (Иез.34:3 и 4). Обратить же заблуждающего значит взыскать падшего грешника пастырскою заботливостью и наставить на путь правый, a обязать сокрушенного значит остановить греховный недуг его пастырскою дисциплиною, когда пастырь врачует духовные раны духовными средствами, и, подобно врачу телесному, употребляет то более легкие, то более крепкие перевязки, смотря по обстоятельствам болезни страждущего, а иногда решается на самые строгие меры, рассекая раны и даже отсекая целые части больные, чтобы они не сделались смертоносными для всего состава.

Но часто и у врачей телесных от неосторожного перевязывания, а еще более сечения, болезнь не только не ослабляется, но еще пуще усиливается, когда или слишком тугая перевязка чрез меру сдавливает больное место, или смелое сечение оканчивается неблагополучным исходом. Посему и тот, кто врачует язвы греховные строгими мерами, должен наблюдать при этом величайшую осторожность, так чтобы в самой строгости видна была и любовь. Пусть же пастырь духовный будет для своих пасомых и отцом по строгости (disciplinä) и матерью по любви (piеtate), а вместе с тем пусть тщательно бережется он, чтобы строгость не обращалась в жестокость, любовь же – в слабость. Ибо, как мы заметили и в книгах Нравоучительных (Moralia), строгость и снисходительность (disciplina vel misericordia) много теряют одна без другой. В пастырях по отношению к пасомым они должны быть нераздельны, так, чтобы у них и строгость растворялась человеколюбивою снисходительностью и снисходительность не пренебрегала законною строгостью. Так, по словам Спасителя (Лк.10:30–35), добрый самарянин, проезжая из Иерусалима в Иерихон, нашел на пути избитого разбойниками человека, оставленного ими едва жива, и, сжалившись над ним, перевязал ему раны, возливая масло и вино, и привез его с собою в гостиницу, чтобы позаботиться о нем: он возливал вино, чтобы раздражить боль, а масло – чтобы согреть и утешить боль, потому что при врачевании ран раздражительная сила вина предохраняет от гниения, a облегчительное свойство масла способствует к исцелению. Таким образом надобно соединять строгость и кротость и уравновешивать их между собою как бы в одном составе: тогда подчиненные не будут оскорбляться и ожесточаться от слишком строгих мер и не будут вдаваться в беспечность от неумеренной снисходительности. Такое соединение необходимых свойств пастыря весьма хорошо, по свидетельству апостола Павла, изображалось в ковчеге завета, который, кроме скрижалей, заключал в себе жезл и манну (Евр.9:4); так как и пастырь должен, кроме знания священного писания, носить при себе жезл прещения, имея в готовности у себя и манну утешения. От того-то и псалмопевец говорит: «Твой жезл и Твой посох – они успокаивают меня» (Пс.22:4); ибо жезлом поражаем, а палицею подпираемся. Если есть жезл, который разит и устрашает, то пусть будет и палица, которая подкрепляет и поддерживает. Итак, пастыри, любите своих пасомых, но не потворствуйте им; будьте к ним строги, но не раздражайте, чтобы строгость ваша не приводила их в отчаяние; являйте себя ревнителями правды, но – не до ожесточения; будьте ласковы и снисходительны, но не сверх надлежащего до поблажки греховным наклонностям: «милость и истина сретятся, правда и мир облобызаются» (Пс.84:11) на престоле правительственной власти и правосудия; тогда пастыри и пастыреначальники ни грозным судом не поколеблют в подчиненных благорасположения к себе, ни судом милостивым не умалят в них страха к своей власти.

Глава VII. Пастырь духовный, как руководитель своей паствы, не должен забывать внутренних нужд ее среди забот о делах внешних, ни внешних дел не должен оставлять в заботливости о внутренних

Пастырь, правящий духовным стадом Христовым, в заботах о внешних делах паствы не должен забывать и внутренних нужд ее, ни среди заботливости о внутренних нуждах не должен пренебрегать и внешними делами: несоблюдение этих условий неизбежно поведет и в том и в другом случае к пагубным крайностям.

Так нередко и бывает, что иные пастыри, как бы забывая и упуская из виду, что они поставлены главным образом заботиться о вечном спасении душ, вверенных их попечению, всецело предаются мирским заботам, имеющим целью только временное благополучие. Когда есть у них такие занятия, то они в восторге, если же нет, то ни днем, ни ночью не дают себе покоя, думая и передумывая, как бы найти их. Что для других служит вожделенным отдохновением, то для них становится томительнее и мучительнее всякого труда. И в этих суетных заботах они находят величайшее наслаждение, так что они собственно тяготятся отсутствием этих забот, а не тем, когда они ежеминутно подавляют их. Что же выходит из этого? То, что, увлекшись вихрем мирских забот, они не обращают уже никакого внимания на главную и существенную обязанность свою – быть духовным руководителем своих подчиненных. А от того и подчиненные, без сомнения, охладевают в своей жизни ревностью о благочестии. Иной из них и готов бы преуспевать в жизни духовной, но в соблазнительном примере предстоятеля своего встречает как бы преткновение на пути к тому. Ибо, когда ослабевает и опускается голова, то тщетны напряжения членов; и воины в преследовании врага напрасно усиливают свои переходы, если сам полководец сбился с надлежащей дороги и направляет их не в ту сторону, куда бы следовало. He услышит паства ни увещания, которое бы облегчило и поддержало труждающихся, ни обличения, которое вразумило бы виновных: приставник и хранитель душ их превратился в мирского судию, стадо не имеет уже пастыря для охранения себя. Чада Церкви лишаются возможности просветиться светом истины, когда учители их всеми помыслами своими погружаются в житейские заботы, пристрастие к коим помрачает их глаза. Сии-то печальные последствия имел в виду предупредить и предотвратить Искупитель рода человеческого, когда, увещевая нас быть воздержаными в пище и питии, остерегал и от печалей житейских напоминанием страшного дня судного, в следующих словах: «Смотрите же за собою, чтобы сердца ваши не отягчались объядением и пьянством и заботами житейскими, и чтобы день тот не постиг вас внезапно,ибо он, как сеть, найдет на всех живущих по всему лицу земному» (Лк.21:34 и 35); или, – когда говорит: «никто не может служить двум господам:… не можете служить Богу и маммоне» (Мф.6:24). Подобным образом и апостол Павел, отклоняя благочестивых и богобоязненных людей от пристрастия к мирским заботам и положительно преследуя этот недуг, говорит: «никакой воин не связывает себя делами житейскими, чтобы угодить военачальнику (коему обязался служить)» (2Тим.2:4). И потому пастырям и пастыреначальникам, как правителям и учителям Церкви, он с одной стороны заповедует не обременять себя таковыми заботами, а с другой – подает благие советы в указании на этот раз средств к удовлетворению и этим потребностям, говоря как бы в дополнение к тому: «А вы, когда имеете житейские тяжбы, поставляете своими судьями ничего не значащих в церкви» (1Kop.6:4); то есть: житейскими делами пусть распоряжаются те, кои не наделены дарованиями духовными, или еще яснее: есть люди, которые не могут глубоко постигать духовных предметов; они-то пусть и занимаются необходимыми делами житейскими. Так и Моисея, собеседника Божия, не одобрял тесть его, иноплеменник Иофор, за то, что он без нужды и неблагоразумно утруждает (stulto labor) и себя и других разбирательством тяжб народных, выразившись пред ним так: «неправо ты твориши», и тут же присоветовал ему назначить для сего и подобных тому дел житейских вместо себя особых мужей, которые бы всякое слово легкое судили caми, а о всяком слове неудоборешительном доносили ему, самому же ему «будь ты для народа посредником пред Богом и представляй Богу дела [его]; научай их уставам [Божиим] и законам [Его], указывай им путь [Его], по которому они должны идти, и дела, которые они должны делать», и тогда он «может устоять, и весь народ сей будет отходить в свое место с миром» (Исх. 18:19,20,23). Итак пастыри, а тем более пастыреначальники, должны дела меньшей важности поручать подчиненным своим, низшим себя, под своим наблюдением; а сами заниматься преимущественно делами важнейшими, чтобы так сказать око, которое должно управлять стопами, не омрачалось прахом земным. В самом деле, всякий начальник есть глава своих подчиненных·, а чтобы ноги ступали прямо, голова должна смотреть, конечно, сверху на дорогу: иначе, когда голова преклонится долу – к земле, тогда ноги неизбежно уклонятся от надлежащего направления и собьются с пути. Да и как может пастырь духовный, учитель и руководитель душ, пользоваться уважением, подобающим его званию, если и сам он осуетится теми же житейскими заботами, против которых обязан вооружаться пред лицем своей паствы? Таковым пастырям Господь во гневе своем грозит чрез пророка Осию праведным возмездием уравнения их с пасомыми, говоря: «и что будет с народом, то и со священником» (Ос.4:9); ибо пастырь ничем не отличается от своих пасомых тогда, когда и он, по долгу звания своего долженствующий учить и руководить других в жизни духовной и словом и примером, творит тоже, что и другие, погружаясь в дела плотской жизни, которые сам же осуждает в подчиненных ему. Тоже самое и пророк Иеремия с великою скорбью оплакивает в своем плаче о разрушении храма, когда взывает в нем: «как потускло золото, изменилось золото наилучшее! камни святилища раскиданы по всем перекресткам» (Плач.4:1)! И что означается здесь златом, этим превосходнейшим из всех металлов, как не превосходство святости? что – сребром добрым, как не достолюбезная всем драгоценность благочестивой жизни? что – камнями святыни, как не разные чины священнослужителей Божиих? что – исходами, как не тот широкий путь мира сего, который, по словам самой Истины, вводит в пагубу (Мф.7:13)? Итак, злато темнеет и блеск свой теряет, когда святая и неукоризненная жизнь омрачается суетными мирскими заботами; сребро доброе изменяет свою белизну и чистота его тускнеет, когда доброе о нас мнение, заслуживаемое добрыми делами, переменяется в худую молву с переменою нашего нравственного поведения; драгоценные камни святыни рассыпаются по распутьям, когда и те, которые должны бы всегда пребывать внутри святилища, как лучшее украшение Церкви, исходят на пути широкие мирской суеты. Ибо эти камни дорогие для того и хранились во святилище храма, чтобы могли служить украшением одежды первосвященника. Но, когда служители алтаря своею жизнью не располагают народ к прославлению Искупителя своего, как могут они называться украшением святыни сего Великого Архиерея? Эти камыцы святыни остаются в пренебрежении, как уличные камушки, попираемые ногами проходящих, когда священнослужители Божии самолично предаются суетным делам мирским, ища в них корыстолюбивых прибытков и чувственных удовольствий для себя. И надобно заметить, что у пророка не просто об них сказано: «во всех исходах рассыпашася», но: «в начале всех исходов»; так как они и среди суетных мирских занятий хотят казаться высокими начальниками, чтобы и на широких путях мирской суеты и удовольствий удерживать за собою первенство во имя святости звания своего. Впрочем, ничто не мешает разуметь здесь под камнями святыни и те самые камни, из которых построено святилище храма Соломонова. И в этом истолковании скорбь и жалость пророка о разбросанных и попираемых на площадях камнях не будет ли иметь того же самого значения скорби и жалости о том, что священные лица, на которых некогда опиралась слава дома Божия, находят удовольствие исходить на широкие пути, вводящие в пагубу, и предаваться суетным житейским заботам. Можно еще пастырю иногда терпеть их, можно по временам и обстоятельствам принимать участие в них из сострадания к немощной братии; но привязываться к ним до пристрастия и поставлять в них все удовольствие свое, – это и недостойно пастыря и гибельно для него: эти житейские попечения могут обременить душу до того, что сделают ее неспособною высвободиться из бездны их и подняться горе.

С другой стороны, нельзя одобрить и тех пастырей, которые посвящают свои занятия исключительно одним духовным предметам, так что внешние нужды паствы для них как бы не существуют; которые не то, чтобы предпочитать потребности тела потребностям души, а вовсе уже пренебрегают ими и на удовлетворение их не обращают никакого внимания. Ибо и здесь что бывает следствием сего? И пасомые, не видя в них сочувствия к своим нуждам, остаются в свою очередь равнодушны и к ним, пренебрегая большею частью их пастырскими наставлениями, хотя в существе своем и полезными, но слабо действующими на сердца их, мало к тому подготовленные и удовлетворением насущных потребностей не привлеченные. Выслушивая из уст их обличения своего невежества и своих проступков, но не видя сочувственного сострадания к своим немощам и нуждам настоящей жизни, они не охотно слушают их духовные беседы, а еще менее выполняют то, что им внушается в них. Для нуждающихся в вещественных благах недействительны бывают уроки такого учителя, который не подает им руки помощи в претерпеваемых ими нуждах и не привлекает к себе милосердием. Семя слова Божия легко проникает в сердца их, возрастает и дает плоды тогда только, когда проповедник орошает и поливает его сострадательным милосердием к ним. Поэтому пастырям необходимо заботиться и о невинных средствах к процветанию внешнего благосостояния членов своих паств, если для них вожделенно, чтобы и внутреннее их благочестие тем более процветало. Пусть же они, ревнуя о последнем, не пренебрегают и первым: иначе пасомые их, повторяю, как бы в праве будут отворачиваться от кафедры проповедника, когда он отворачивается от их насущных потребностей жизни. Посему-то и верховный пастырь Христова стада, апостол Петр, с отеческою заботливостью увещевает: «Пастырей ваших умоляю я, сопастырь и свидетель страданий Христовых и соучастник в славе, которая должна открыться: пасите Божие стадо, какое у вас,»; и, чтобы показать, что он разумеет под этим не одно спасение души, но и тела, тотчас присовокупляет: «надзирая за ним не принужденно, но охотно и богоугодно, не для гнусной корысти, но из усердия» (1Пет.5:1–3). Из этих слов усматриваем, между прочим, и то, с какою любовью апостол предостерегал пастырей от гордости, которая нередко выказывается при подаянии помощи нуждающимся, каковая помощь не столько облегчает их, сколько заставляет сильнее чувствовать горестное положение свое, – предостерегал их от того, чтобы сами не голодали от недостатка духовного хлеба правды, когда насыщают неимущих хлебом вещественным. Такую же заботливость о внешнем благосостоянии пасомых внушает пастырям и другой верховный апостол Павел следующими словами: «Если же кто о своих и особенно о домашних не печется, тот отрекся от веры и хуже неверного» (1Тим.5:8). Между тем никогда не надобно забывать того, что вера все-таки должна быть предметом самой первой важности, по смыслу тех же слов самого апостола, и потому надлежит остерегаться и зорко следить, чтобы, при заботливости о внешних благах, ни в каком случае не упускать из виду благ внутренних – духовных; потому что нередко пастыри духовные впадают в противоположные крайности, как сказано, нами об этом выше, то есть, или предаются всецело заботам о внешних делах паств своих, до того, что совершенно охладевают в любви к занятиям с ними духовными предметами, или преследуют одни: духовные нужды их, до того, что вовсе забывают о внешних потребностях их. Поэтому в заботливости своей, особенно по отношению к благосостоянию внешнему пасомых, они должны наблюдать так называемую золотую средину (ceria necesse est mensura leneatui) и являть в этом со своей стороны величайшее благоразумие. На это некоторым образом намекается и у пророка Иезекииля в законоположениях касательно левитов и жрецов, где между прочим говорит Господь к пророку: «И головы своей они не должны брить, и не должны отпускать волос, а пусть непременно стригут головы свои» (Иез.44:20). Ибо пастыри духовные потому и называются пастырями, что они поставляются руководителями над вверяемыми их попечению духовными паствами. А власы на главе представляют собою как бы внешние испарения мыслей ума; и как власы эти, непостижимым и неуловимым для нас образом возрастая на нашей голове, выражают заботы о жизни настоящей, так и самые эти заботы, появляясь иногда без настоятельной потребности и не встречая себе никакого противодействия, как бы без всякого со стороны нашей участия усиливаются в нас. Итак, поелику все вообще начальники обязываются, по самому званию своему заботиться о внешнем благосостоянии подчиненных своих, с соблюдением благоразумной умеренности, то и ветхозаветным жрецам не напрасно воспрещалось законом как брить волосы на голове до чиста, так и отращать их чрез меру длинными, чтобы таким образом пастыри ни уклонялись вовсе от житейских забот о внешних благах своих пасомых, ни пристращались к ним всецело. Поэтому и заповедано им: но остригая да подрезывают власы свои (там же), то есть, чтобы настолько удовлетворяли житейским нуждам и своим и ближних своих, насколько необходимости того требуют, а всякий излишек отсекали. Пусть же священнослужители Божии, и пастыри и пастыреначальники, как руководители своих паств, споспешествуют внешнему благосостоянию их в нуждах, а пристрастие к житейской заботливости обуздывают и в себе и в других: тогда и власы их сберегутся для покрытия главы, и излишек оных отсечется, чтобы не закрывал и не помрачал глаз.

Глава VIIІ. Пастырь духовный, как руководитель своей паствы, не должен заботиться о том, чтобы нравиться людям и человекоугодничать им, а напротив того обязан направлять их мысли на то, что они должны полюбить, и на что он должен устремлять свое внимание

Пастырю, правящему духовным стадом Христовым, кроме всего вышесказанного, необходимо также всячески беречься, чтобы не занимало его слишком свойственное нам желание нравиться людям и не увлекало его до человекоугодничества. Ревнуя о делах внутренних – духовных и о делах внешних – житейских своей паствы, он не должен во всем этом заискивать у своих пасомых больше расположенности к самому себе, чем внушать им любовь к истине. Иначе, как бы ни отделялся он подвигами своими от мира и как бы ни казался великим в глазах людей, самолюбие отчуждит его от Бога. Ибо тот – враг Искупителя, кто домогается, хотя бы то и добрыми делами, не столько заслужить любовь Его, сколько восхитить у Его Церкви привязанность и расположение к себе: это походит на то, как если бы какой-нибудь слуга, чрез которого жених пересылает подарки своей невесте, вздумал предательски привлечь к себе ее сердце и обольстить. От этого самолюбия пастырь нередко делается то слишком слабым, то слишком жестокосердым. Он делается слабым, когда, опасаясь потерять у своих подчиненных расположенность к себе, не предпринимает никаких мер к исправлению нравственных недостатков, замечаемых в них, а иногда даже позволяет себе лестью и угодничеством потворствовать тому, что надлежало бы ему порицать и осуждать. К таковым пастырям можно отнести следующие слова пророка: «горе сшивающим чародейные мешочки под мышки и делающим покрывала для головы всякого роста, чтобы уловлять души» (Иез.13:18). Подкладывать же сшиваемые возглавийцы или подушечки под локти значит низкою лестью и угодничеством потворствовать грешникам, и без того уклоняющимся от правоты и почивающим на мягком ложе мирских удовольствий. Ибо как бы подушками и покрывалами защищаются локти и голова лежащего от жесткости и докучливости, когда избавляется грешник от строгого обличения и оказываются ему нежные ласки, чтобы он спокойно лежал во зле, не тревожась никакими упреками. Но так обходятся самолюбивые пастыри, без сомнения, только с теми, которых они боятся, чтобы не встретить в них противодействие стремлению своему к временной славе; тех же, которые ни в чем не могут им повредить, напротив того, утесняют с необыкновенною жестокостью, никогда не обращаются с ними милостиво и снисходительно, а, забыв пастырскую кротость, только устрашают силою своей власти. Таких пастырей обличает Господь чрез того же пророка и в другом месте: «правили ими с насилием и жестокостью» (cum austeritäte – сурово) (Иез.34:4). Любя самих себя более, нежели Виновника своего могущества, они высокомерно надмеваются пред пасомыми, стремясь выказать над ними свою власть в одной силе, а не в том, в чем пастырская их власть должна выражаться; нисколько не страшатся будущего суда, а лишь бесстыдно тщеславятся своею временною властью, любуясь, что могут безнаказанно делать все, что им угодно, и никто из подчиненных не осмелится возвысить против них голоса. Итак, кто готов на всякое нечестивое дело, однако же лучше желает, чтобы другие молчали о его беззакониях, тот сам против себя свидетельствует этим, что он ревнует не о любви к истине, а о себе самом, когда не допускает упреков против себя ни в малейшем уклонении от нее. А между тем найдется ли человек на земле, который бы пожил и не согрешил (Иов.14:4 и 5)? Значит, только тот ревнует больше о любви к истине, чем к самому себе, кто никому не препятствует обличать себя за оскорбление истины, и желает даже того для исправления своих погрешностей. Так и апостол Петр благодушно выслушал обличение апостола Павла (Гал.2:11); так и царь Давид смиренно внимал упрекам подданного своего (2Цар.12:7): ибо добрые начальники, чуждые самолюбия, принимают за долг послушания и смирения выслушивать свободное и правдивое слово даже от подчиненных. Впрочем, дозволяя пасомым таковую свободу в отношении к себе, пастырь должен наблюдать и за тем, чтобы эта свобода не перешла у них в нахальство и гордость и не послужила им самим в ущерб собственного их послушания и смирения.

С другой стороны, нельзя отвергать и того, что добрые пастыри обязаны не пренебрегать ласковою приветливостью и угождением во многом в отношении к пасомым, только отнюдь не из самолюбия, но для того, чтобы любезностью заслуживаемого ими уважения поддерживать в них любовь к истине и таковым снисходительным обращением как бы пролагать путь, по которому вверенные управлению их души должны восходить к любви Творца своего. Ибо трудно и очень трудно (опять скажу тоже, что сказано мною и в предыдущей главе), чтобы охотно слушали и слушались того проповедника, к которому не расположены, хотя бы он возвещал своим слушателям истинные пути спасения и со всем усердием пастыря-проповедника. Таким образом пастырь, как руководитель своей паствы, должен стараться о снискании расположенности и приобретении любви у своих пасомых, нисколько не пренебрегая этим, если он дорожит тем, чтобы его слушали и слушались; но при всем том не должен заискивать и домогаться этой расположенности и этой любви исключительно для себя одного лично, чтобы не оказаться на деле изменником и похитителем прав у Того, Кому он по долгу призвания своего обязан служить нелицемерно. Эти правила внушает нам апостол Павел, когда раскрывает тайны своего поведения, говоря в одном месте: «Не подавайте соблазна ни Иудеям, ни Еллинам, ни церкви Божией, так, как и я угождаю всем во всем, ища не своей пользы, но пользы многих, чтобы они спаслись… Для всех я сделался всем, чтобы спасти по крайней мере некоторых» (1Kop.9:22; 10:32 и 33); а в другом: «если бы я и поныне угождал людям, то не был бы рабом Христовым» (Гал.1:10). Так-то апостол Божий и угождал людям и не угождал; и в том, в чем он угождал им, имел в виду не свою личность, но – проповедуемую им истину.

Глава ІX. Пастырь духовный, как руководитель своей паствы, должен быть внимателен к поступкам и своим и других, строго следя за ними, потому что иногда пороки представляются под личиною добродетелей

Пастырь, правящий духовным стадом Христовым, обязан еще вникать в самые внутренние изгибы души человеческой, чтобы в существе своем не смешивать худых поступков с добрыми и добрых с худыми. Так часто бывает, что под именем бережливости скрывается скупость, а под именем щедрости прикрывается расточительность; так нередко неуместные уступки и послабления считаются снисходительностью, а необузданный гнев и нетерпимость принимается за святую ревность; так иногда на безрассудную опрометчивость смотрят, как на необыкновенную быстроту деятельности, а неповоротливая медлительность и нерешительность в делах представляется глубокою сообразительностью и благоразумною осмотрительностью. Поэтому необходимо пастырю душ со всею внимательностью различать добродетели от пороков и пороки от добродетелей, дабы не вообразить себя или другого бережливым, когда обладает им скупость, и не превозноситься под видом сострадания щедростью, будучи на деле расточителем; или, потворствуя преступлениям и щадя самых преступников, вполне заслуживающих строгого обличения и наказания, не довести их чрез то до вечных мук, а немилосердно наказывая претыкающихся, самому не согрешать больше их; или же опрометчивым решением дел, требующих зрелого обсуждения, не уронить важности суда несправедливостью его, медленностью же и нерешительностью в управлении делами не довести их до расстройства, из хорошего состояния в худое, а из худого еще в худшее.

Глава X. Пастырь духовный, как руководитель своей паствы, должен быть весьма разборчив в своих обличениях и в своей сдержанности, в ревности и в снисходительности

Пастырю, правящему духовным стадом Христовым, надобно кроме того быть сведущу и опытну в том, как иногда нужно, по требованию благоразумия, прикрыть проступки пасомых, давая впрочем в тоже время заметить им, что эти проступки прикрываются; иногда даже явные и открытые терпеть до поры – до времени, а иногда тайные и сокровенные со всею точностью расследовать; иногда кротко обличать, иногда же со всею силою преследовать.

Мы сказали, что в некоторых проступках благоразумие требует прикрытия оных, но в тоже время – давать виновным заметить, что эти проступки их прикрываются. Это нужно для того, чтобы грешник, видя и сознавая, что его проступки замечены уже и что только по снисхождению к нему они остаются в тайне без огласки, в ожидании от него исправления, тем самым устыдился бы он грехов своих, и тем строже сам осудил и наказал себя, что пастырь по милости своей и терпению своему пощадил его. Так точно Господь вразумлял народ иудейский, когда чрез пророка говорил: «сделался неверным и Меня перестал помнить и хранить в твоем сердце? не оттого ли, что Я молчал, и притом долго (ειδών παρορω-ego tacens el quasi non videns), u ты перестал бояться Меня» (Ис.57:11). В этом случае Он и прикрывал грехи иудеев, и вместе указывал на них; ибо и молчал против грешников, и тут же высказывал о том, что молчал.

Некторые же даже явные и открытые проступки нужно терпеть до поры, до времени, то есть, когда обстоятельства не благоприятствуют открытому обличению. Так и телесные нарывы от неблаговременного рассечения лишь больше воспаляются, и вообще всякое лекарство, не во время употребляемое, если и обходится без вреда, то наверно теряет свою целительную силу. При том же, перенося тяжесть грехов подчиненных своих в ожидании благоприятного времени для врачевания их, тем самым пастырь приучается к терпению. Подобное нечто говорит о себе псалмопевец: «На хребте моем орали оратаи, проводили длинные борозды свои» (Пс.128:3), то есть, другими словами: „когда я не могу почему-либо исправлять грешников, то как бы ношу грехи их на плечах своих, под тяжестью коих испытывается терпение мое“; ибо мы обыкновенно носим тяжести на плечах (на хребте).

Иногда же тайные и сокровенные проступки надобно пастырю расследовать со всею точностью, чтобы по обнаруживающимся признакам открыть все, что таится в душе грешника, постепенно переходя от менее важных тайн до самых важнейших. Так Иезекиилю говорит Господь: «сын человеческий! прокопай стену; и я прокопал стену, и вот какая-то дверь.И сказал мне: войди и посмотри на отвратительные мерзости, какие они делают здесь.И вошел я, и вижу, и вот всякие изображения пресмыкающихся и нечистых животных и всякие идолы дома Израилева, написанные по стенам кругом» (Иез.8:8–10). Здесь Иезекииль изображает собою начальников вообще, и в частности пастырей с пастыреначальниками, а под стеною разумеется жестокосердие подчиненных им. И потому раскопать стену не тоже ли значит, что проницательным разысканием раскрыть и дознать грубость и закоренелость души в скрытных преступниках? Когда же он раскопал ее, то открылась дверь: ибо, когда посредством тщательных розысков и благовременных убеждений, так сказать, рассекается жестокосердие грешника, пред нами как бы отворяется дверь души его, чрез которую можно уже видеть все, и самые внутренние, его помышления. Посему и говорится далее: «вниди, и виждь беззакония злая, яже творят сии зде». Что же именно увидел пророк, вошедши в дверь, как бы после употребленных усилий к размягчению жестокосердия и раскрытию совести? «И внидох и видех, продолжает он, и се всякое подобие гада, и скота суетная гнушения». Под именем гадов разумеютсл помыслы совершенно земные, а под именем скота (животных) такие помыслы, которые хотя несколько возвышаются над землею, но все еще никак не могут отрешиться от ее благ и выгод; так как гады всем телом своим ползают по земле, a животные, хотя большею частью тела подымаются над землею, но для удовлетворения необходимым потребностям своим постоянно преклоняются к ней. Поэтому гады пресмыкаются в стенах наших, когда мысли у нас вращаются только около земного и от земли никогда не отрешаются; а животность наполняет собою нашу храмину, когда мы хотя и возносимся иногда мыслями своими к долгу справедливости и честности, превыше обыденных стремлений своих к благам земным, но не перестаем удовлетворять этим стремлениям: тут мы как бы двоимся, когда озаряемые светлостью мысли витаем горе, томимые же голодом и жаждою тройственной похоти мирской – плоти, очей и гордости житейской (1Ин.2:16) преклоняемся долу. И не удивительно, что далее пророк увидел кумиров или идолов дому израилева, написанных (изображенных) на стене. Ибо и апостол лихоимание или лихоимство (любостяжание) назвал идолослужением (Кол.3:5; Еф.5:3 и 5). Поэтому не без причины об идолах (кумирах) говорится после животных (скотов), потому что хотя некоторые из нас как бы отделяются уже от земли, когда трезвенностью мыслей своих возносятся горе, но в тоже время, преклоняясь долу под бременем мирских похотей, предаются и порабощаются земле. И не напрасно сказано, что эти кумиры расписаны были на стене; ибо, когда образы внешних предметов воспринимаются внутреннею силою души, то в ней как бы напечатлеваются эти образы, под которыми она воспринимает их мысленно. Вообще же надобно здесь заметить, что прежде всего появляется брешь (пролом, дыра, отверстие) в стене, потом дверь, а наконец уже тайна сокровенных беззаконий; так как и всякий грех обнаруживается сперва во внешних признаках, затем открывается дверь, разоблачающая темную его сторону, а тогда уже является он во всей своей наготе.

Иные проступки требуют обличения кроткого и умеренного: потому что человек часто грешит не по злости своей, а или по неведению или по слабости, где самое осуждение и обуздание греховности, конечно, должно быть в значительной степени ослабляемо и сдержанно, с сострадательною для грешника пощадою. Ибо все мы, пока остаемся в этом бренном теле, неизбежно подвергаемся слабостям нашего повреждения: поэтому всякий по себе может и должен судить, какого снисхождения заслуживают немощи ближнего. Пусть же и пастырь оглядывается на себя, когда с грозным обличением выступает против таковых недугов, усматриваемых в своих пасомых, не забывая того, что и он – человек подобострастный другим. На этот раз и апостол Павел подает нам прекрасный совет, говоря: «Братия! если и впадет человек в какое согрешение, вы, духовные, исправляйте такового в духе кротости, наблюдая каждый за собою, чтобы не быть искушенным» (Гал.6:1): как бы так говорит: „когда усматриваемые тобою слабости ближнего твоего огорчают тебя; то размысли при этом, что ты сам, и тогда душа твоя воздержится от неумеренной ревности, опасаясь подвергнуться тому же, за что нападаешь на другого“.

А более тяжкие преступления надлежит обличать и преследовать со всею силою, дабы виновные, не понимающие важности своей вины, могли при этом убеждаться в том, как тяжко они грешат, и, не считая своих грехов за проступки маловажные, при строгости осуждения, сами страшились их и позаботились о своем исправлении. Возвещая подчиненным пасомым своим о славе небесного отечества, пастырь должен открывать им и те засады, которые исконный враг наш повсюду расставляет нам на пути настоящей жизни, и, ревнуя о спасении их, со строгостью военной дисциплины исправлять те преступления, для предотвращения которых недостаточно мер кротких: иначе все они вменены будут ему самому. По сему-то Господь говорит Иезекиилю, а в лице его и всем духовным вождям: «И ты, сын человеческий, возьми себе кирпич и положи его перед собою, и начертай на нем город Иерусалим; и устрой осаду против него, и сделай укрепление против него, и насыпь вал вокруг него, и расположи стан против него, и расставь кругом против него стенобитные машины; и возьми себе железную доску, и поставь ее как бы железную стену между тобою и городом» (Иез.4:1–3). Здесь эти вожди духовные, как учители вверенных руководительству их душ, берут как бы плинфу (дощечку), когда восприемлют бренное сердце своих слушателей, чтобы образовать его. Эту плинфу они полагают пред собою, когда наблюдают за всеми изгибами сердца человеческого с постоянным вниманием, Далее, им повелевается написать на ней град Иepycaлим, то есть, чрез благовествование изобразить и объяснить слушателям блага небесного отечества их. Но так как при этом необходимо для них знать и те искушения, какие противопоставляет нам здесь на земле исконный враг нашего спасения и блаженства; то духовные вожди должны устроить ограждение окрест Иерусалима и соградить над ним забрала то есть, должны предупредить вверенные им души, ищущие уже горняго отечества, о тех опасностях, которыми окружены мы, и научить их какими средствами против каких опасностей защищаться. Когда же с усилением обороны увеличиваются со стороны врага и опасности, тогда пастыри духовные должны еще обложить подвергающихся искушению пасомых своих острогом, поставить окрест их полки и учинить поставления стрельниц, оградив таким образом для них отвсюду внушенные им блага горняго Иерусалима, то есть, должны употребить со своей стороны все меры для предостережения их от разнообразных козней лукавого врага и привесть крепость ограждаемых в них добродетелей в неприступное положение. После всего этого, если кто-либо из подчиненных, несмотря на таковые заботы о его спасении, дерзновенно станет нарушать предписанные ему обязанности, не в праве ли предстоятель Церкви восстать на него со всею силою пастырской ревности? Вот почему и пророку наконец сказано: «и возьми себе железную доску, и поставь ее как бы железную стену между тобою и городом». Под именем сковороды, конечно, разумеется пламенная ревность пастыря, а под именем железа – сила и мужество пастырского обличения. Да и что может сильнее воспламенять и строже обличать, как не ревность по Боге? Такою ревностью горел апостол Павел, когда отъявленных грешников предавал сатане во измождение плоти, да дух спаceтcя (1Kop.5:5; 1Тим.1:20), или когда о самом себе говорил: «Кто изнемогает, с кем бы и я не изнемогал? Кто соблазняется, за кого бы я не воспламенялся?» (2Кop.11:29). Так и о самом Спасителе псалмопевец в пророческом духе выразился, заметив, что «ревность по доме Божьем снедала его» (Пс.68:10; Ин.2:17). И эта сковрада железная полагается между пророком и градом как бы стеною железною или оплотом, так как пастыри, заявляя в здешней жизни мужественно ревность свою по долгу своего звания, удержат за собою и в будущей жизни туже ревность, как некую опору, в отношении своем к пасомым, чтобы там не подпасть ответственности, если бы здесь пребыли небрежны в исполнении обязанностей своего служения.

Между тем нам пастырям не надобно упускать из виду и того, что в обличениях, при увлечении, весьма трудно бывает удержаться, чтобы не сказать чего-нибудь лишнего и неудобовыносимого. Не редко одно неосторожное, слишком резкое слово обличителя, вместо того, чтобы уврачевать грешника, убивает его, повергая в отчаяние. Поэтому, когда мы заметим, после обличительной проповеди, что поразили слушателей своих чрез меру, более надлежащего, тотчас должны с сознанием прибегнуть к покаянию и со слезами просить у Господа прощения в том даже, что от неосмотрительной ревности по Его святом законе согрешили, прося иногда извинения и у тех, кого этим может быть обидели. Это заповедуется нам Господом прообразоватольно в следующих словах Моисея: «кто пойдет с ближним своим в лес рубить дрова, и размахнется рука его с топором, чтобы срубить дерево, и соскочит железо с топорища и попадет в ближнего, и он умрет, – такой пусть убежит в один из городов тех, чтоб остаться живым, дабы мститель за кровь в горячности сердца своего не погнался за убийцею и не настиг его, если далек будет путь, и не убил его, между тем как он не подлежит осуждению на смерть, ибо не был врагом ему» (Втор.19:2–6). Когда мы пускаемся в обличение грехов ближнего, мы как бы входим в лес с подругом; и, пока мы исправляем свой долг, как следует, мы просто посекаем дрова. Но вот мы погорячились чрез меру, забылись, увлеклись в своем обличении сверх надлежащего, и секира слова нашего, соскочив со своей рукоятки, от неумеренной ревности, смертельно поражает нашего подруга. В этом положении, если мы сами не хотим пасть жертвою мести ужика крове убитого и пред Верховным Судиею хотим замолить свой грех  неведения, нам необходимо бежать во един из отведенных для сего (трех) градов убежища, ища в них для себя спасения, и, укрываясь под покровом сих трех – веры, надежды и любви, омывать грех свой слезами во едином таинстве покаяния. И как мститель убитого не трогал убийцу, когда находил его во граде убежища, так и Верховный Каратель всякого зла, будучи Сыном Божиим и соделавшийся Сыном человеческим чрез восприятие естества нашего, не вменит нам в вину содеенного нами ненамеренного греха, когда увидит нас под защитою покаяния и покровом веры, надежды и любви.

Глава XI. Пастырь духовный, как руководитель своей паствы, должен постоянно заниматься священным писанием и углубляться в него размышлением

Пастырь, правящий духовным стадом Христовым, да ведает, наконец, что всем выше изъясненным нами требованиям может он вполне удовлетворить тогда только, когда одушевляемый страхом Божиим и Божественною любовью ежедневно и неленностно будет заниматься священным писанием и углубляться в него размышлением. Слово Божие придаст ему силы для совершения многообразных трудов, соединенных со знанием его служения, будет освещать в нем чувство благочестия, которое так скоро черствеет от обращения в сем свете, и, наперекор влиянию житейской суеты, преждевременно приводящей нас к дряхлости и сокращающей нашу жизнь, будет окрылять дух его изображением славы небесного отечества нашего, а сердечным сокрушением и тоскою по нем будет укреплять его в любви к нему. Кому неизвестно, как рассееваются мысли и желания наши в мирских беседах, как внешние заботы житейские отвлекают нас от заботы о душе? Тем необходимее для нас беседа с Богом, тем прилежнее должны мы изучать Божественное Слово Его. Посему-то и апостол Павел, поставив ученика своего Тимофея пастырем духовного стада, говорил ему: «Доколе не приду, занимайся чтением, наставлением, учением. Не неради о пребывающем в тебе даровании, которое дано тебе по пророчеству с возложением рук священства. О сем заботься, в сем пребывай, дабы успех твой для всех был очевиден. Вникай в себя и в учение; занимайся сим постоянно: ибо, так поступая, и себя спасешь и слушающих тебя» (1Тим.4:13–16). Посему и царь Давид восклицал: «Как люблю я закон Твой! весь день размышляю о нем!» (Пс.118:97)! Посему же и Моисею заповедал Господь приделать к четырем стринам (углам) Кивота Завета четыре златые кольца и вложить в сии кольца носила от древа негниюща и позлащенные златом чистым и в кольцах да будут носила не зыблющеся, чтобы можно было тотчас переносить на них Кивот, куда потребуется (Исх.25:10–15). Что же прообразовал собою Кивот Завета, как не святую Церковь? А четыре кольца ее не суть ли четыре Евангелия, чрез проповедание которых она распространяется и как бы разносится по четырем странам света? Носила же ее, на которых подымали Кивот, представляют собою самых проповедников и учителей, которые должны быть тверды и несокрушимы, как древо не гниющее, должны сиять пастырскими добродетелями своими, как златом чистым, и, как почивающие на законе Божием, должны служить проводниками его для народа, постоянно заботясь о благе Церкви Христовой и никогда не оставляя ее без попечения своего. И так как пастыри и пастыреначальники, по долгу своего звания, должны всегда стоять как бы на страже проповеди Слова Божия, то прежде всего сами должны тщательно изучать его постоянным чтением и размышлением, чтобы всегда быть готовыми к исполнению своего долга: ибо бесславно было бы для пастыря, а тем более пастыреначальника, и для пасомых бесполезно, если бы он тогда только принимался за изучение какого-либо вопроса церковного, когда требовалось бы уже от него самое решение этого вопроса по нуждам паствы его. Нет, он должен заблаговременно изучить и постоянно содержать в уме своем все, что относится к Слову Божию и может касаться пастырских его обязанностей, чтобы безотлагательно быть готовым к ответу на всякие вопросы. Так и первозванный пастырь Церкви Божией увещевал прочих пастырей и всех увещевает: «Будьте всегда готовы всякому, требующему у вас отчета в вашем уповании, дать ответ» (1Пет.3:15); он как бы так говорит по ветхозаветному смыслу: „ничто не должно останавливать завета, и носила не должны выходить из колец своих, но всегда должны быть в готовности“.