Здесь можно скачать Письма о разных предметах веры и жизни (30-86) в формате docx
ПЕРЕЙТИ на главную страницу творений Феофана Затв.
1. О МОЛИТВЕ
** 1. О молитве. О стяжании нерассеянной молитвы. Настоящая молитва есть возношение ума и сердца к Богу
** 2. О молитве со смирением. О молитве церковной и домашней. Надо воспитать в себе молитву
** 3. О памяти Божией и должном держании себя в отношении к Господу. О домашней молитве. О сердечном обращении к Господу
** 4. О терпеливом перенесении болезни. О стяжании навыка ходить пред Богом. О навыке молитвенном. Как низойти умом в сердце и там стоять вниманием. О совершении молитвенного правила
** 5. Как пресекать самоугодие. Что значит быть умом в сердце. Об образе совершения молитвословия
** 6. Главное в молитвенном труде. Как принимать приходящих.
** 7. Против разленения. О молитвенном правиле. О чтении святоотеческих книг
** 8. Как собраться умом в сердце. О молитве Иисусовой. Самопротивление и самопринуждение — первые формы спасительной христианской жизни
** 9. Лучшее положение для молящегося — стоять, как на страшном суде. О блуждании мыслей на молитве; как уврачевать эту немощь
** 10. О молитвенном правиле
** 11. Умная молитва — долг и мирян. У кого нет умной внутренней молитвы — у того никакой нет. Что есть молитва. Средство к стяжанию умной молитвы
** 12. Стойте вниманием в сердце. О превозношении и тщеславии. О домашнем молитвенном правиле и поклонах
** 13. О навыкновении непрестанной молитве. Как покрепче усвоить таинства нашей святой веры. Как воспринять догматы веры сердцем. О поддержании молитвенной ревности. О помыслах, от врага всеваемых
** 14. Враг сманивает душу на мечты, особенно в церкви и дома на молитве, чтобы отвлечь внимание от Бога. Об умной молитве и благоговеинстве. Козни врага уразумеваются вниманием себе
** 15. Внимание — корень внутренней духовной жизни. Враг, вооружаясь на внимание, влагает помысл о льготах и развлечениях. О молитвенном правиле
** 16. О домашней молитве. О приходе во время молитвы решений вопросов жизни духовной.
** 17. Предостережение от прелести при неправильном образе совершения молитвы Иисусовой. Внутренний достодолжный строй при молитве Иисусовой.
2. О ДЕЙСТВИЯХ ВРАЖИИХ/БЕСОВСКИХ
** 1. Принимая без разбора мысли о других, легко попасть в сети врага. О внутренней борьбе. О вмешательстве врага в наши внутренние и внешние дела. О роящихся внутри нас помыслах. О монашеской жизни. Главная цель монашества — жить всегда в Боге. О духовном назидании
** 2. О перенесенном искушении. Враг есть в существе своем мрак и смятение, поэтому тревоги и смятения сопровождают его, кого бы он ни коснулся. Искушения не бывают без Божия попущения
** 3. Предостережения от прелести вражией. Мерой успеха в духовной жизни надо считать чувство недостоинства пред Богом
** 4. Предостережения от прелести. Самоценение и возношение завершаются гордыней богопротивной. Об умении различать помыслы. Как пресекать блуждание мыслей
** 5. Остережение от козней врага.
** 6. О вражиих кознях. Проделки врага ничтожны пред вниманием и молитвой. О сердечной молитве. О сне. О решении вопросов по святоотеческим книгам. О страхованиях от врага
** 7. В чем хитрость врага, его прелесть и сеть.
** 8. О вражеских кознях
** 9. Приемы вражеских искушений. О вражеских хитростях
3. О ГОРДОСТИ, САМОЖАЛЕНИИ, ТЩЕСЛАВИИ
** 1. О тщеславии. Крайняя пагуба от тщеславия. Как бороться с ним
** 2. О саможалении и самоугодии
** 3. О борьбе с властолюбием
** 4. О гордости и тщеславии. Какие бывают проявления гордости
** 5. О смирении. О чувстве отрешения от всего земного
** 6. О состоянии охлаждения. О себяжалении и самоугодии. Вражия логика
** 7. Не допускайте саможаления
** 8. Грешность на языке и самоправедность в сердце
** 9. О частом причащении. О самомнении и самоценении. Как говорить с другими о духовной жизни
** 10. О тщеславии. Не поддавайтесь смутительным помыслам — они всегда вражий, хоть и кажутся очень правыми. О пользе самообвинения. Как должно обходиться со всеми лжеучителями и ложью
** 11. Чувство собственного достоинства — вещь очень опасная. О домостроительстве Божием
1. О МОЛИТВЕ
1. О молитве. О стяжании нерассеянной молитвы. Настоящая молитва есть возношение ума и сердца к Богу
«Никак не управлюсь с молитвою; все мысли разбегаются. Некто посоветовал мне выучить молитвы на память, уверяя, что когда стану читать их на память, то мысли меньше будут разбегаться. Я выучила и читаю на память, но рассеяние не умаляется; и двух слов не скажешь, как мыслию далеко уйдешь от молитвы; то и дело надо заставлять себя ворочаться назад. Уж как бы мне хотелось научиться быть нерассеянною в молитве».
Нерассеянная молитва есть дар Божий, который дается усиленным искателям. Так ищите и обрящете. Вы, кажется, знаете правило святого Макария Великого, что если хочешь стяжать какую-либо добродетель, то нудь себя на нее, или упражняйся притру дно в делании ее; и Господь, видя труд твой и то, с каким усердием ты ищешь такой добродетели, даст тебе ее, привьет ее к сердцу твоему, так что она будет у тебя будто естественное чувство и расположение. Тот же закон и для стяжания нерассеянной молитвы. Употребляйте неленостно всякий возможный для вас труд молитвенный,— и Господь даст вам наконец молитву нерассеянную. Ходите в церковь, что лучше всего развивает дух молитвенный, дома молитесь по молитвеннику или на память, читайте готовые молитвы или свои собственные слагайте по состоянию вашего духа, и стоя, и сидя, и ходя, и работая — все твердите какую-либо молитву или стишок из псалмов; но все сие и всегда с усердием, с желанием молитвы, со страхом Божиим и сокрушением сердечным, без всякой поблажки рассеянию мыслей, — и притом непрерывно, зарядите так, да уж и тяните не послабляя и не отступая, пока не придет настоящая, из сердца исходящая молитва — дар Божий.
Заучивание молитв есть один из приемов молитвенного труда. А вам подумалось, что, коль скоро заучите молитвы и станете читать их на память, молитва так и польется из сердца. Теперь видите, что такое ожидание не оправдывается делом. Но не заучивание молитв и читание их на память виноваты, а приемы, какие в том и другом деле употребляются, приемы, зависящие от заучивающего и читающего на память.
Заучивать молитвы надобно не столько памятию, сколько умом и сердцем. Надобно войти в дух молитвы, исчерпать подаваемые ею мысли, усвоить их и прочувствовать: так, чтобы, когда станете читать заученную молитву на память, мысль и чувство шли вперед, а за ними — слова молитвы. Как видите, и здесь требуется напряженное внимание и некое давление на сердце для вызова потребных чувств. И тогда такое молитвословие будет сильным средством к воспитанию духа молитвенного. Заученная молитва есть уже некиим образом внутренняя. От нее скорее или ближе переход к молитве в сердце и из сердца. Попробуйте, читая молитвы на память, направлять мысленное их читание внутрь сердца, как бы в пустой некий сосуд. Если это удастся вам устроить, то навык не рассеиваться в молитве пойдет у вас успешнее.
Но все же и это прием к стяжанию настоящей молитвы, а не самая молитва, которая есть ума и сердца возношение к Богу. Приступая к молитвословию, всегда надобно предварительно ум и сердце настроивать к молитве, подвигши их на благоговейный страх Божий и сердечное сокрушение. Святитель Василий Великий советует всякую молитву начинать воспоминанием великих благодеяний Божиих и благодарением за них: к сему присоединять воспоминание о грехах, оскорблявших Благодетеля, и сердечное о них сокрушение и затем уже возносить к Богу свои прошения о чувствуемых нуждах, по внутренней или внешней жизни, имея в мысли все обращать во славу Божию. Мне думается, что если так приготовляться к каждому молитвословию, то оно будет проходить с меньшим отбеганием мыслей.
Но опять и это труд молитвенный, а не самая молитва,— настоящая, что из сердца идет. Этой ищите, к этой стремитесь, эту стяжать возревнуйте. Но помните, что без труда долгого, непрерывного, нудного и болезненного ничего не получите. В «Добротолюбии» пишется про одного старца, что он два года бился, ища сей молитвы; насилу загорелась. Но как загорелась, так уж и стала гореть не переставая. Тогда и разбеганию мыслей конец настал. Идите и себе сим путем и дойдете.
2. О молитве со смирением. О молитве церковной и домашней. Надо воспитать в себе молитву
На мое указание: «Молись со смирением»,— ты отвечаешь вопросом: «Разве можно молиться без смирения?» — На это тебе скажу: знал я одного человека, который говаривал: ты, когда идешь на молитву, проценты и пенсию идешь получать или просить милостыню? Знал другого, который остерегал: смотри, как бы в молитве-то не держать себя запанибрата с Богом. — И там и здесь нет смирения. И множество других есть проявлений несмиренного и вообще неисправного моления. Если ты, как говоришь, всегда со страхом и трепетом, с сердцем сокрушенным и смиренным стоишь на молитве, то и слава Богу! Великая к тебе милость Божия! Ибо такую настоящую молитву Бог дает. Благодари Его и проси не отнимать у тебя такого настроения в молитве.
Правило твое молитвенное,— что когда здоров и ничто не мешает, ходишь в церковь, а когда не бываешь в церкви, дома молитвословишь, как положено, или поклонами отбываешь уставный чин молитвы,— хорошо. В церкви всегда лучше молиться: там воздух молитвенный. И ты хорошо делаешь, что спешишь туда. Но уж когда нельзя,— делать нечего, дома молись. Дома можно молиться всячески,— как рассудишь,— полная свобода, только б было ума и сердца возношение к Богу с славословием, благодарением и прошением. Но ты хорошо делаешь, что молитвословишь больше по молитвеннику, со вниманием и чувством, и только иногда довольствуешься одними поклонами со своими молитвенными словами. Надо прежде воспитать в себе молитву, или молитвенное настроение готовыми молитвами, а потом уже и своею молитвою молиться начинать. Слово к Богу в молитве, хоть не главное, но лучше когда оно боголепно; а такому слову нигде не научишься, как из готовых молитв. Всяко, однако ж, когда найдет сильное молитвенное чувство и его разбивает чтение молитв, оставляй это чтение и давай простор тому чувству. Если времени нет, сократи читание или совсем прекрати, а молись только по чувству тому с поклонами. А если чувство пройдет, а время еще есть, то продолжай опять чтение положенных молитв. Все с полною свободою,— лишь бы к Богу благоговеинство сохранялось. Так все и веди дело — то чтением молитв со вниманием, то своею молитвою, когда бываешь в чувстве. Молитва твоя все будет расти и крепнуть, растепляться и разгораться.
Хотелось бы, говоришь, в затвор. Раненько, да и нужды нет. Один же живешь. Когда-когда кто зайдет. А что в церкви бываешь, это не разбивает твоего одиночества, а утверждает, или дает тебе силу и дома проводить время молитвенно. По временам можно день-другой не выходить, все с Богом стараясь быть. Но это у тебя и само собою бывает. Так нечего загадывать о затворе! Когда молитва твоя до того укрепится, что все будет держать тебя в сердце пред Богом, тогда у тебя и без затвора будет затвор. Ибо затвор что есть? То, когда ум, заключившись в сердце, стоит пред Богом в благоговеинстве и выходит из сердца или чем-либо заняться другим не хочет. Этого затвора ищи, а о том не хлопочи. Можно и при затворенных дверях по миру шататься или целый мир напустить в свою комнату.
3. О памяти Божией и должном держании себя в отношении к Господу. О домашней молитве. О сердечном обращении к Господу
Пишете: «Все монахини ко мне суровы, и так дико смотрят, говорить с ними не хочу».— Если они и действительно суровы, а не кажутся лишь вам такими, то и это поделом. Как вы их отчес-тили? Если б только они это узнали, досталось бы вам. Извольте теперь заглаждать свою вину по крайней мере благодушным перенесением их суровости, хотя, как я уверен, тоже кажущейся. Приложу к сему: имейте всегда в намерении одно — держать себя в сердце к Господу так, как следует, а на то, что вне, не обращайте большого внимания. Когда память Божия есть, сознание предстоит пред Господом со страхом и благоговеинством и припадает к Нему в полной преданности Его святой воле,— се норма должного держания себя в отношении к Господу. Когда так есть, тогда другие пусть как хотят к вам относятся. Вы только не подавайте им повода, и все пойдет у вас в себе добре и предобре. Что ни заметите в них, все предавайте Господу, не принимая на себя никакой о том заботы, право ли то, или неправо, будет ли сопровождаться какими-либо для вас последствиями, или не будет.
Вы постановили приговор: «Суровы; говорить с ними не хочу». Не так, а сами не заводите речей ни с кем; когда же из них заведет какая, говорите поскромнее, посердечнее и покороче. Поставьте себе это законом и действуйте так; но не в виде какого-то отмщения за суровость, а потому что этим убережетесь от многих искушений, особенно словоохотливости пустой и безразборной.
У вас страсть обобщать. Увидели одну-другую суровую — ну все суровы и сердиты, съесть хотят. А им и дела до вас нет; каждая занята своим. Учитесь не расширять, а суживать свои наведения, чтоб не быть неправым судиею. И в настоящем случае суровость одной-двух объясняйте какою-либо случайностию.
Прибавляете: «А тут горе; ноги разболелись, ни в церковь не могу ходить, ни дома стоять на молитве, и кажусь себе большою ленивицею». Когда в церковь не можете ходить, молитесь дома. Если дома не можете стоять на молитве, молитесь сидя. И даже лежа можете исполнять все положенные службы.
Исполняя их, читайте положенное в молитвенниках со всем вниманием, пониманием и чувством. Если не можете всего вычитывать, заменяйте недочитанное Иисусовою молитвою, трезвенно и благоговейно совершаемою. Можете и всякую службу всю заменять сею молитвою, как указано в Следованной Псалтири. Конечно, лучше бы потрудить тело молитвенным трудом; но что же делать, когда не дает болезнь? Чтоб совесть не тревожила укорами в лености,— определите длительность всякой службы часами; например: за заутреню пробыть в молитвенном занятии часа полтора; за вечерню с повечерием — час; за часы с обедницею тоже час. И затем положенное время все иждивайте на сознательное моление к Господу, Владычице Богородице, Ангелу Хранителю и святым. Моление же совершайте или положенными молитвами, или молитвою Иисусовою,— или попеременно, то тем, то другим, об одном заботясь, чтоб быть в молитвенном настроении и сознанием не отходить от Господа и не упускать благоговеинства к Нему полного. Если так усердно потрудите душу свою в молитвенном занятии, то совесть не станет уже укорять вас в лености.
Для Господа не сами по себе дороги стояние на молитве, вычитывание молитв и поклоны; а то дорого, когда при сем держится сердечное к Нему обращение, с преданностию в волю Его и с некиим болезнованием, знаменующим сердечное сокрушение. Так озаботьтесь быть настроенными, в церкви ли вы, или дома, стоите, или сидите. И ходя, и лежа также надо держать себя.
Вы все болите. Верно, это для вас потребно. Терпите и благодарите Господа. Вы загадываете в затвор. Вот вам и затвор! Сидите и вопийте: Господи помилуй!
Как сношений с людьми нет, то в чем у вас теперь будет исполнение воли Божией? Ни в чем, как в должном настроении вашего внутреннего. А это в чем? В непрестанной памяти Божией со страхом и благоговеинством, и в памяти смертной. Навык ходить пред Богом, или в памятовании о Боге есть атмосфера духовной жизни. Ему естественно следовало бы быть в духе нашем, созданном по образу Божию; но нет его по причине отпадения нашего от Бога. Вследствие сего предлежит труд в стяжании навыка ходить пред Богом. Он состоит существенно в напряжении стоять сознанием пред лицем Бога вездесущего; но поддерживается и другими побочными деланиями, входящими в состав духовной жизни. Но и здесь труд,— в том, чтоб направлять сии делания к означенной цели. Сюда Должно направлять и чтение, и размышление, и молитву, и все занятия и сношения так вести, чтоб они не мешали и не расстраивали памяти Божией. И то надо к сему приспособить, где стоять сознанием или вниманием.
Ум в голове, и умовые люди (научники) все в голове живут. Живут в голове и страдают непрестанным бурлением мыслей. Это бурление не дает вниманию стоять на едином. Не может ум стоять и на едином помышлении о Боге, пока он в голове. Все отбегает и отбегает. На этом основании желающим установиться в едином помышлении о Боге заповедуется оставить голову и низойти умом своим в сердце, и там стоять вниманием неисходно. Только тогда, как ум сочетается с сердцем, можно ожидать успеха в памяти Божией. Извольте теперь поставить себе целию достижение сего, и начинайте движение к сей цели. Не думайте, что это труд непосильный; но и того не думайте, что это так легко, что стоит только захотеть, как и дело тут.
Вы исполняете все церковные службы дома. Се добре! Но ведайте, что это есть только преддверие молитвы. Это отвечает тому, как учащийся какому-нибудь языку заучивает разговоры на том языке. И молитвенный язык есть особый язык. Ему учимся из книг, содержащих молитвословия, кои суть беседы (разговоры) души с Богом невидимым. Как учащийся языку, дошедши до того, что может свободно на нем объясняться, отлагает разговоры и совсем забывает их, так и прилежащему молитве надо целию впереди иметь — достигнуть навыка — своими словами, без молитвенника, вести беседу к Богу. Это и бывает, когда душа преисполнится молитвенными помышлениями и чувствами, набранными из готовых молитвенных книг.
Поставьте же и себе это именно целию. Ведайте, однако ж, что обогащение души такими сокровищами, то есть молитвенными помышлениями и чувствами,— приобретается не одним вычитыванием и выслушиванием церковных служб и молитв, для домашнего употребления назначенных. Надо при этом читаемое и слышимое обдумывать и обчувствовать. Для сего назначьте себе какой час — вне молитвенного правила; берите молитвенник и читайте,— читайте и обдумывайте положенные молитвы и доводите изложенные там помышления до чувства. Когда станете потом совершать молитвенное правило, все те чувства тотчас возобновятся у вас в душе, и молитва ваша будет в своем чине. Сделайте так со всем, что входит в состав молитвенника, и все там содержащееся проведите чрез ясное понимание и теплое чувство. Затем по сему образцу вам не трудно будет с ясным пониманием и чувством выслушивать и церковные службы. Если же что окажется затруднительным, можете, в свободное от служб время, брать к себе церковные книги,— и сделать в отношении к ним то же, что и к домашнему молитвеннику.
Это первый прием к тому, чтоб привлечь ум к сердцу, именно, чрез сочувствие читаемым и слушаемым молитвам: ибо чувства сердца обычно властвуют над умом. Второй прием есть следующий: когда совершаете свое домашнее правило, вставляйте в промежутки между читаемыми молитвами и свои молитвы, какие породятся действием тех молитв. Если вы исполните, как должно, первый прием, то ваше молитвословие все будет идти с чувствами. Чувства сии будут изменяться соответственно содержанию молитв. Речь моя не об этих чувствах, а об таких из них, которые захватят все сознание и сердце и свяжут душу, не давая ей свободно продолжать чтение, а все отвлекая внимание ее на себя. Это особые чувства; и они как только родятся, порождают в душе и свои молитвы по роду своему. Этих, порождающихся в сердце, особых чувств и молитв никогда не надо пресекать дальнейшим чтением, а остановив чтение, давать им свободу излиться, пока совсем изольются, и чувство станет ровно с обычными молитвенными чувствами. Этот прием сильнее первого и скорее сведет ум в сердце. Не действовать он может только после первого приема, или совместно с ним.
Но к нему надо иметь наготове еще некоторый дополнительный прием, или подприем. Если совершать свое молитвенное правило, или какую церковную службу дома, по сказанному способу, то может случиться, что небольшое правильце, как, например, молитвы на сон грядущим, и небольшая служба, как вечерня с повечерием, продлятся очень долго. Но одно помышление об этой длительности может, или по причине лености, или иногда по каким делам (марфинским), заставлять если не спешить, то не растягивать своего молитвословия показанными вставками. А это совсем не даст и начало положить сказанному приему, а не только довесть его до совершенства,— чем причинится большой ущерб преспеянию в духовной жизни. Чтоб этого не пострадать, надобно длительность своего молитвословия определить, как я уже писал вам, не количеством молитв, которые следует прочитать, а временем; именно — назначить, сколько времени провесть за таким и таким правилом, за такою и такою службою,— нисколько не увеличивая его против времени, обычно вами на то употребляемого.
Положите, например, на вечерню с повечерием час. И читайте положенное, не о том заботясь, чтобы все вычитать, а о том, чтоб во все положенное время быть в молитвенных чувствах и помышлениях при всем читаемом, «и чтоб, если припадет особое чувство, не заглушить его чтением, а давать ему свободу излиться вполне. Ведя Дело так, вы, может быть, и до «Свете тихий» не Дойдете, как исполнится час. Как быть? — Закрывайте книжку, кладите несколько поклонов с обычными заключительными молитовками, — и вечерня ваша кончена. Обычная наша молитвенная Марфа смутится, как так оставить службу, не докончив ее? Но Мария не станет смущаться, имея свидетельство совести, что служба совершена полно и достойно Бога покланяемого. Конечно, если вы, движимые несытостию сердца, размолившегося, продлите свою молитву больше часа, то это не будет убытком для искомой вами цели. — На другой день начинайте свою вечерню с того, на чем остановились, и продолжайте ее в том же порядке, как прежде. Если опять до конца службы не дойдете, а час исполнится, оставляйте конец для следующего дня. Таким образом иной раз положенная вечерняя служба, одна — протянется у вас дня три и более. Но каждая ее часть будет для вас полная вечерня, — и Господь в такой силе ее примет.
Сим же образом извольте обращаться с утренею, часами, обедницею и со всяким своим молитвословием домашним. Положите себе законом никогда не читать молитвы, чтоб только вычитать положенное, а чтоб быть в молитве под действием чтения. Читайте положенное, как пособие — держать себя в молитвенных помышлениях и чувствах.
Так действуя; вы навыкнете всегда во время молитвословий быть в чувстве к Богу, и ум ваш, будучи привлекаем сим чувством, будет стоять в памяти Божией. Если затем и во время чтения душеспасительных книг вы будете иметь в виду не количество чтения, а то же, что и при молитвословий, то есть светлое разумение читаемого с соответственными чувствами; то ум и при этом будет в сердце, и память Божия не отойдет от вас и при этом занятии. С продолжением времени все больше и больше вы будете разогреваться сердцем молитвенно, собирая туда и ум для неотходного предстояния пред Богом. Время это будет для вас сладким временем, и вы будете ожидать его приближения, как праздничного пира.
Остается еще не мало у вас времени, и по исполнении молитвословия и чтения духовных книг; и поработать надо, или принять кого, или еще какое-либо кончить поделие. Ум, как только получит свободу, тотчас начнет блуждать и шататься по миру. Надобно приучить его сидеть дома и при этих занятиях; и не только дома сидеть, но и стоять неотходно пред Богом. Вот ежели и в этом успеете, то память Божия явится у вас водруженною в уме и сердце, — и вы начнете ходить неотступно в присутствии Божием, с достодолжным благоговеинством,— и вступите в атмосферу духовную, где легко будет вам дышать и летать.
5. Как пресекать самоугодие. Что значит быть умом в сердце. Об образе совершения молитвословия
Решаетесь жить не в монастыре, а при монастыре,— и это может быть не худо. Свободку возлюбили. Блюдите же, да не свобода ваша будет в вину самоугодия. Можно и здесь устроить такой порядок, что вы будете жить в постоянном отречении от своей воли. И это не трудно сделать. Надобно только построже разграничить, что идет к самоугодию и что к богоугождению во спасение. Затем все могущее питать самоугодие надо отвергать, принося то в жертву богоугождению. Вы должны быть сами для себя строгою игуменьею. Ваше собственное сознание, страхов Божиим и совестию руководимое и вооруженное, должно нудить вас пресекать всякое самоугодие в его зародыше и направлять дела и занятш ваши наперекор ему; а вы покорно слушайтесь таких внушений и исполняйте их, и будете послушница, не легчайшее иго послушание несущая, чем как если б положили вы жить в монастыре. Между прочим спрашиваете: что значит быть умом в сердце? Прошлый раз я вел об этом речь. Разве не ясно говорено? — Повторю. Вот что значит! — Знаете, где сердце? Как не знать? Чему же учились? — Так станьте там вниманием и стойте неисходно,— и будете умом в сердце; ум неотлучен от внимания: где оно, там и он. Вы писали, что часто при чтении акафиста сладчайшему Иисусу чувствуете огонь в сердце. Вот, где это чувствуете, там и будьте вниманием и не выходите вон не только во время молитвы, но и во всякое другое время. Но стоять там надобно не просто, а с сознанием, что стоите пред лицем Господа, или пред всевидящим оком Его, прозирающим в сокровенности сердечные; а чтоб так стоять, старайтесь иметь возгретым какое-либо чувство к Богу — страха, любви, упования, преданности, сокрушения болезненного и проч. Се — норма внутреннего строя. Блюдите, и как только заметите, что он нарушился в чем-либо, спешите восстановлять его.
Но, конечно, прежде чем блюсти стояние в сердце, надобно стать там. Вы большею частию живете в голове, а в сердце сходите лишь тогда, когда головная работа возбудит какое-либо чувство. А надо, наоборот, в сердце быть неотходно, а голову совсем бросить, и если встретится нужда, по потребностям жизни духовной, поработать умом, то пусть он тогда работает, сидя в сердце. Как навыкнуть в сем сидении, я писал вам прошлый раз. Надобно побольше возгреть благоговейных и святых чувств в сердце. Образ совершения молитвословий, прописанный мною, есть самый надежный и прочный к тому способ. Вы пишете, что начали творить свои молитвы по тому способу. Приложите усердие совершать сие в совершенстве, как должно, и все будете богатеть святыми чувствами-, а они будут держать ум в сердце. Без чувств не удержите его дома; все будете вырываться и блуждать по сторонам.
Благослови Господи труд ваш — дойти до навыка совершать молитвословие, как указано. Начали; но мне показалось, что вы все-таки спешите, чтоб дочитать до конца положенное. Это до конца надо совсем выбросить из внимания,— и всю заботу обратить на возгревание святых чувств, не позволяя себе ничего в ущерб им. А вы не так поступаете. Пишете, что при чтении одного псалма полый слезы. Вам и следовало его еще читать, или повторять те особенно стишки, которые возбудили плач, не двигаясь вперед, хоть бы и все время, положенное на ту службу, прошло в этом, и с прибавкой. А вы потекли дальше и разогнали свой плач. Плача что может быть дороже? А то дочитание до конца что вам принесло? Ровно ничего. Вот вы и оказались действующею не в видах своих духовных польз. Пишете еще: в другой раз сам собою зачитался пятидесятый псалом. И читали б его, если он приводил в движение чувство. А вы все свое — гнать до конца.
Припомните, что пишется про одного великого старца, как он редко дочитывал и одну «славу» из Псалтири, потому что уходил в духовные чувства и, стоя пред Господом в сердце, молился сам от себя соответственно тем чувствам, и уже не ворочался к читанию. Вот как надо. Без читания Псалтири или молитвенника нам нельзя. Этим подогревается сердце, как подбрасыванием дров усиливается ослабевающий в печи огонь. Но когда сердце разогреется и какое-либо чувство завладеет всею душою, тогда не следует далее читать. Это будет только разбивать чувство, и правило пройдет без всякой пользы. А некто мне рассказывал вот что. Вздумал я, говорит, во время утрени пятидесятый псалом читать, мысленно обращая всякий стих в особую молитву. Утреня кончилась, а я пятидесятого псалма не кончил, хоть все время молился.— И у многих отцов святых читается: брось меру, то есть определенное число псалмов и молитв.
Причащаться Святых Христовых Тайн почаще — хорошо. Если можете, и не раз в месяц причащайтесь. Первые христиане на каждой литургии причащались. Но об этом поговорите с своим духовником.
В церковь ходить надобно; но как вы немощная, то можете увольнять себя от этого, когда немощь бывает, и ходить, когда здоровы. Когда не ходите, укоряйте себя, как ленивую и неключимую рабу. Дома так помолиться, как в церкви, не можно.
Откуда вы взяли, что я час назначал вам на вечерню? — Я писал только примерно, предоставив все вашему усмотрению. Время определяйте, как для вас пригожей; только без поблажки лености. Не во времени сила, а в духе. Если читаемое, на домашнем правиле, читается будто от себя, со вниманием и соответственными чувствами, то это — должное читание. Останавливаться надо только, когда особое чувство всею душою завладеет. Тогда книжку в сторону — и молиться так. Приступая к молитвословию, всегда надо расшевелить душу, если она не в чувстве, размышлением, воззванием к Господу и поклонами, и тогда начинать его. Впрочем, молитвословие, прежде обдуманное и обчувствованное, само расшевелит. А которое необдуманно и необчувствовано, скорее рассеет, чем соберет. Такое лучше заменять поклонами с молитвою Иисусовою, или другою какою коротенькою. Иногда и все службы можете сим способом справлять.
Обычное бдение у отцов есть половину ночи употреблять на молитву, а когда всю ночь стоять на молитве, то это будет всенощное бдение. У кого-то, не помню, написано: с вечера молись два часа, и ложись спать. Поспи часов шесть и вставай, и уже молись до утра, то есть часа четыре. Применяйте к этому и свой сон.
Всенощное бдение — в двенадцать часов длительности — не особая служба, а та же, что у нас кончается часа в два или три. Растягивается оно на всю ночь протяжнейшим пением и вставкою чтений из святых отцов, которых бывает до шести и семи. Вам, если вздумаете, можно растянуть тоже чтениями, а вместо пения вставляйте побольше поклонов между разными частями службы, и протянете.
6. Главное в молитвенном труде. Как принимать приходящих.
Начинаете втягиваться в молитвенный труд. Бог благословит! Да будет душа ваша всегда бодренна, чужда всякого саможаления. Помоги вам Господи быть живыми и трезвыми. Но не забывайте главного — того, чтоб вниманием и умом сочетаться с сердцем, и неисходно быть там пред лицем Господа. Все молитвенные труды на это должны быть направлены. Молите Господа, чтоб Он даровал вам это благо. Это — сокровище, сокрытое на селе; это бисер многоценный. Но что вы при этом сказали: нарушается молитвенный порядок, когда кто приходит,— се не добре. Вы так наладьтесь думать, что когда кто приходит, то Господь посылает его, чтоб вы чрез него службу сослужили Господу. Чем? Сообщением пришедшему своего благонастроения, данного вам Господом. Если будете принимать приходящих в этом духе, то тут не будет нарушения молитвенного порядка, а продолжение его, только в иной форме. То и другое — служба Богу. Имея сие в цели, принимайте всех с радостию, как посланцев Божиих, несмотря на их внешность, и об одном заботьтесь, как бы вам не уклониться от того, чего желает от вас Господь в сем случае. Приняв так, все внимание свое устремляйте в сердце их, чтоб из слов их догадаться, что можете вы сделать во благо душ их,— и затем всю речь свою направляйте на это, так, однако ж, чтоб не казаться учительницею, а говорящею будто о стороннем. И главное, всячески старайтесь достигнуть того, чтоб приходящий отходил с умиренным сердцем.
Захотели в затвор.— Придет время, и в затвор можно. Надо прежде приготовиться. И вообще мне думается, что затвор полный для вас неудобен; а так — по временам — уединяться хорошо. Больше этого вам желать нечего. Когда огонек загорится в сердце, и вы там станете жить вниманием, тогда это будет внутренний затвор. Он потребует затвора внешнего; но мне думается, что и тогда лучше уединяться только по временам.
«Когда же я о себе думаю?!» — Мне же думается, что вы много о себе думаете, и думаете высоко. Только при этом стараетесь принижать себя, нудите себя быть смиренною. Смирение ищется, но еще не найдено. — Ищите усерднее, и обрящете.
7. Против разленения. О молитвенном правиле. О чтении святоотеческих книг
Вы опять подпустили к себе барыню свою и подчинились ей, а она нагородила нелепостей. И забыли вы на этот раз, что в вас две особы: одна — послушница смиренная, а другая — барыня ученая с барством. По настоящему вашему настроению госпожою должна быть послушница с послушанием; барыня же с барством не должна иметь никакой власти. Вы хоть и прогнали ее в людскую, но она не забывает своего и всячески старается прокрасться к вам и, прогнав послушницу, сделаться распорядительницею. Вот и теперь успела она в этом. Не касаюсь нелепых ее распоряжений, какие бы они ни были, не следовало вам их слушать. Я уже писал вам об этом. Вы, кажется, согласны всегда держать ее при себе. Нет; извольте теперь совсем убить ее и выбросить за окно на съедение птицам небесным и зверям земным. Иначе никогда не установится у вас добрый порядок; и вы будете только созидать и разорять.
Спрашиваете: «Откуда я взял, что вы совсем хотите разлениться?» — Из следующих слов ваших: «Когда же наконец кончится это трудничество?» — Этот вопрос означает, что ноги уж подламываются и руки опускаются,—и в душе появляется мысль о сброшении с плеч лежащего на них бремени. Поблажь только этому позыву хоть немного,— и он мало-помалу доведет до того, что и все сбросите. Вот и надлежало вам напомнить об этом конце, чтоб не началось начало. — Теперь пишете, что хоть сказала так, но все же не поблажала себя.— И добре! — Но от того, что я помянул о худых последствиях от поблажки чувству тяготы от трудничества, никакого не будет вреда вашему непоблажанию. И стойте в этом, и гоните всегда всякий позыв в чем-либо поблажить себя. Надо при этом всегда возбуждать себя к напряженной деятельности и тотчас же сделать что-либо, требующее такого напряжения. Еще появится,— еще также поступить. И так далее. Перестанет наконец являться такой позыв. И живая энергия возьмет силу. Наше дело в том особенно и есть, чтоб держать себя постоянно в такой энергии, с полным самоотвержением и самопожертвованием. Ради ее будет всегда подходить к нашим благим начинаниям помощь Божия и совершать в нас дело свое. Молитвенное правило, говорите, исправляете, как прописано. — И трудитесь так. Помоги вам Господи. Паче же навыкайте иметь непрестанно память Божию, и к Богу молитвенно себя держать, в страхе и благоговеинстве. Даруй вам, Господи, сие! — Назначьте себе особое время вот на что: чтоб, сидя бодренно и внимание собравши в сердце, говорить молитву Иисусову, не развлекаясь мыслями. Раза бы два-три так в день. Хоть по разу при сем проходить четки; а охота припадет, — два и три раза можно. Этим путем можно произвесть в сердце болячку, о коей говорил старец Парфений, и дойти до того, что молитовка Иисусова сама будет журчать в сердце умными словами, как ручеек, с соответственными движениями чувства.
Книги отеческие, какие у вас есть,— эти самые и требуются. Святой Макарий — начальный; святой Исаак поведет дальше и глубже; святой Ефрем будет оживлять сокрушение и умиление; святые Варсанофий и Иоанн разрешат все недоуменные случаи; святой Василий Великий, святой Лествичник, святые Дорофей и Нил ко всему приложат разумные основания. Не пропускайте ни одного дня без чтения кого-либо из них.
Встретились у вас такие обстоятельства, что по необходимости входите в сношение с барами. — Смотрите, как бы этот воздух не поднял на ноги вашу собственную барыню,— главную вашу неприятельницу и враждебницу. Внимайте себе,— и никакой ей поблажки не давайте; а то после придется долго с нею бороться. Дело это — все есть внутреннее; вне же можете держать себя, как обычно барам. Когда кончится все и вы войдете в обычную свою колею, посмотрите тогда повнимательнее в душу свою, именно, как она встретит это, — как майское утро или мороз по коже? Решите же это без покривления весов, — и решите для себя — в познание себя и в назидание себе. Ибо, судя по происходящему в вас, можете многое нагадать о себе, на радость или на нерадость.
8. Как собраться умом в сердце. О молитве Иисусовой. Самопротивление и самопринуждение — первые формы спасительной христианской жизни
«Собираюсь с духом». Помоги вам Господи! Но не выпускайте из внимания главного, — того, чтоб собраться умом в сердце. На сие паче направляйте труды свои. Прием один — стараться стоять вниманием в сердце, с памятию о вездесущии Божием и о том, что око Его смотрит в сердце ваше. Позаботьтесь утвердиться в том убеждении, что, хоть вы одни бываете, всегда имеете не близ себя только, а внутри себя лицо присущее вам, на вас смотрящее и все в вас видящее. То, что я писал вам о несколькократном в день делании молитвы Иисусовой, послужит средством к тому, очень сильным. Делайте так,— всякий раз минут по десять-пятнадцать,— и лучше стоя в молитвенном положении с малыми поклонами, и без них, как вам лучше. Трудитесь так и молите Господа, чтоб дал вам наконец ощутить и познать, что такое есть болячка в сердце, по слову старца Парфения. Вдруг это не Дается. Пройдет год усиленных трудов, а может быть и больше, пока начнут показываться некие сего следы. Благослови вас, Господи, на труд и путь сей. — Но вы не считайте этого каким-либо придел ком, и поимейте главным делом.
«Надобно работать и выработать из себя более серьезную и сдержанную».— Это что такое?! Вы в светскую даму хотите нарядиться?! Но вы уж и без особых стараний светская барыня,— и еще ученая. Две беды уж есть, и еще третью хотите себе навязать. Нет,— не годится. Если поставите себе целию сии качества, из вас выйдет лицедейка, которая внимание обращает на внешнюю выправку в слове, в позе, в движениях. Серьезность и сдержанность — это добрые качества житейские. Не то я хочу сказать, чтоб они не шли к духовной жизни, — идут, но здесь они должны быть следствием других качеств, а не целию, чтоб быть, не бывая замечаемы. У подвизающихся вместо их целию должны быть внимание, бодренность, хождение в присутствии Божием. Вот когда, Бог даст, зародится болячка в сердце вашем, тогда само собою прибудет и то, чего вы желаете, или нечто, гораздо высшее того,— водворится особый некий такт, по которому все будет у вас идти ладно, складно и уместно, без думания о том. Тогда внутри себя будете носить учителя, премудрее которого нет на земле. «Боюсь не сделать бы насилия природе».— А это еще что такое? — Природа наша повредилась чрез падение. Христианство, во всем своем строе, есть восстановление сей природы в первый чин. Следовательно, оно есть в существе своем насилие природе, как она в нас теперь есть. Самопротивление и самопринуждение суть первые формы проявления жизни христианской, спасительной, ведущей к цели. «Нуждницы», то есть нудящие, то же, что насилующие природу, восхищают Царствие Божие. На природу никогда не следует ссылаться, или на нее опираться безусловно,— ибо она совмещает в себе смесь должного с недолжным. Почему, переработывая себя, надо не на природу смотреть, а на норму совершенства, предлагаемую христианством. Сличив с сею нормою сущее в нас и бывающее, найдете, что многое надо исторгнуть совсем, многое надо перенастроить, многое привнесть вновь. Природу надо иметь как сырцовый материал, из которого не все идет в дело.
9. Лучшее положение для молящегося — стоять, как на страшном суде. О блуждании мыслей на молитве; как уврачевать эту немощь
«Как проводить субботу и воскресенье?» — В них надобно допускать какую-либо льготку; но какую, сами придумайте. Одно держите правило — так вести дела свои и в субботу с воскресеньем (или наипаче в них), чтоб всегда быть с Господом и ни насколько не отступать от молитвенного к Нему восхождения в сердце.
Что вы, по указанию некоей старицы, относите к непосильным трудам, которые и отменить можно, то не все таково. Не таковы — келейные поделья, черноработные. Они — самые сильные и действенные средства к прогнанию из вас ученой барыни. Ничем так не можете ее донять, как этим. И не бросайте. Уйдет барыня,— и вам станет свободней.— Прочие же непосильности пересмотрите, и если что слишком истомляет, сократите. Но льготностей как можно избегайте. Настоящий путь — тесный. И утесняйте себя. Это можно и должно делать, не истощая себя до болезней.
Что вы от той же старицы приняли — во время шестопсалмия стоять, как на страшном суде, это очень доброе дело. Но не худо переносить его и на всякую молитву. Кто-то из старцев древних говаривал, что самое лучшее положение для молящегося есть — стоять, как на страшном суде. Поставляйте себя в такое положение или в положение умирающей и готовящейся предстать пред Господа, — и невольно станете вопиять: Господи помилуй! О Господи! спаси же!
Просите молитв, чтоб вам не развлекаться мыслями, кои неудержимо блуждают и отвлекают внимание от должного. — В первый раз слышу от вас речь об этом; между тем это главное нестроение, какое испытываем мы внутри. Прежде верно это не так казалось нестройным делом, а теперь видится в ином свете. Отчего? Приписываю это действию маленького правильца, какое вы стали исправлять, творя молитву Иисусову. Когда вы на молитвословии все читали и читали, то при многомыслии, подаемом молитвами, мысли отходили и возвращались незаметно. Теперь же, когда слово молитвенное одно и одно помышление им подается, всякое иное помышление тотчас замечено, как чуждый посетитель. Пред вами и открылось таким образом внутреннее нестроение. — Как же быть? — Продолжайте упражняться в исполнении того же правильца, и мысли все более и более станут успокоиваться и немощь, замеченная вами, врачеваться. Правильце то, если вы станете продолжать его как следует, заведет болячку в сердце, а болячка эта мысли прикует к Единому,— и блужданию мыслей конец. С этого момента, когда Господь сподобит вас улучить его, начнется новый перестрой всего внутреннего, — и хождение пред Богом станет неотступное.
Кто-то в давнее время назвал вас орлом. Это в светской жизни. Будете и в духовной жизни орлом — настоящим. Но теперь вы похожи на птицу, которая сильно машет крыльями, посматривая на небо; но от земли не подымается, а только прыгает; ей же самой кажется, что она летит быстро и высоко. Трудитесь, и в самом деле будете высоко летать,— без парения.
Старица та, что выше, назвала вас пламенною.— И такою будете. Теперь есть жар, но не настоящий еще. Покойный Игнатий преосвященный говаривал, что есть жар кровяной, разумея под сим свой самодельный жар, который до времени служит добре, но потом должен уступить место другому — не земному жару. Кто остается при этом одном (кровяном), тот попадает в прелесть, по коей начинает думать о себе паче, нежели что есть на деле.
10. О молитвенном правиле
Нa первом месте прописана у вас жалоба на свое нерадение и леность, по которым иногда не дочитываете положенного.— Если вы оправились от немощи, то за это стоит себя бранить.— Но отчего бы вам оставляемого читания не дополнить другим чем? — Я уже не раз писал вам, что правило можно исполнять разно. Самое лучшее есть определить правило временем, и потом в сие время то читать молитвы, то так молиться. Начинать читанием начальных молитв, углубляясь в них, с протяжною расстановкою. Всего лучше читать на память. Затем, когда расшевелится сердце, кладите поклоны, говоря по движению чувства от себя простое слово Господу. Можно выучить на память несколько псалмов,— и во время правила читать их, из всякого стиха составляя молитвенное к Богу обращение. Можно, прочитавши псалом, класть поклоны с краткою молитовкою; потом читать другой псалом или другую молитву, а после опять поклоны класть. Можно все время только поклоны класть,— малые и большие, с краткою какою молитовкою. Всяко можно. Изгнать надо из правила всякий механизм и форму. Пусть все идет из сердца свободно.
Зачем вы считаете себя подстреленною птицею? Вас Господь посадил в золотую клетку (нужды и лишения), и всячески холит вас (духовным питанием),— чтоб вы пели Ему приятные пения, покаянные, благодарные, хвалебные, просительные. Если при мысли о своей подстреленности и чувство было горькое, то, как оно ни естественно в терпящем особенно напраслину, оно не может быть приятно Богу. Коль скоро вы дошли до уверенности, что все бывшее с вами Богом устроялось, именно для вашего блага; то стоит только вам оживить такое убеждение, чтоб всякая горечь тотчас исчезла, как дым от ветра, в богопреданности и заменилась благодарением Богу за все,— искренним.
11. Умная молитва — долг и мирян. У кого нет умной внутренней молитвы — у того никакой нет. Что есть молитва. Средство к стяжанию умной молитвы
Пишете: «Была у меня одна благочестивая особа,— и мы разговаривали о делах Божиих. Коснулись молитвы. К моему удивлению, гостья моя стояла на том, что мирянам не только не под силу, но и совсем не подходит умную иметь молитву. Я сказала на это что могла. Прошу и вашего об этом слова».
Ваша гостья не право рассуждала. У кого нет умной внутренней молитвы, у того и никакой нет: ибо только умная молитва и есть настоящая молитва, Богу угодная и приятная. Она должна составлять душу домашнего и церковного молитвословия; так что коль скоро ее нет при сем, то молитвословия те имеют только вид молитвы, а не суть молитва.
Ибо что есть молитва? Молитва есть ума и сердца к Богу возношение, на славословие и благодарение Богу, и испрашивание у Него потребных благ душевных и телесных. Существо молитвы, стало быть, есть умное к Богу восхождение из сердца. Становится ум в сердце сознательно пред лицем Бога и, исполняясь достодолжного благоговения, начинает изливать пред Ним сердце свое. Вот и умная молитва! Но такова и должна быть всякая молитва. Внешнее молитвословие, домашнее или церковное, дает ей только слово или форму; душу же или существо молитвы носит всякий сам в себе в своем уме и сердце. Весь церковный молитвословный чин наш, все молитвы, сложенные для домашнего употребления, исполнены умным обращением к Богу. Совершающий их, если он хоть мало внимателен, не может избежать сего умного к Богу обращения, разве только по совершенному невниманию к совершаемому им делу.
Без умной молитвы никому нельзя обойтись. Не возноситься к Богу молитвенно мы не можем; ибо природа наша духовная того требует. Вознестись же к Богу мы иначе не можем, как умным действием: ибо Бог умствен. Есть, правда, умная молитва при словесной, или внешней,— домашней ли или церковной, — и есть умная молитва сама по себе, без всякой внешней формы или положения телесного; но существо дела там и здесь одно и то же. В том и другом виде она обязательна и для мирских людей. Спаситель заповедал — войти в клеть свою и молиться там Богу Отцу своему втайне. Клеть эта, как толкует святитель Димитрий Ростовский, означает сердце. Следовательно, заповедь Господня обязывает тайно в сердце умом молиться Богу. Заповедь эта на всех христиан простирается. Вот и Апостол Павел что заповедует, когда говорит, что Должно всякою молитвою и молением молиться на всяко время духом (Еф. 6, 18)? Заповедует умную молитву — духовную — и заповедует всем христианам без различия. Он же всем христианам заповедует непрестанно молиться (1 Сол. 5, 17). А непрестанно молиться иначе нельзя, как умною молитвою в сердце. Таким образом нельзя спорить, что умная молитва для всех христиан обязательна; а если обязательна, то нельзя уже говорить, что едва ли возможна: ибо к невозможному Бог не обязывает. Что она трудна, это правда; а чтоб была невозможна, это несправедливо. Но ведь и вообще все доброе трудно; тем паче таковою должна быть молитва — источник для нас всего доброго и верная того опора.
Спросит кто: как же это сделать? Очень просто: возымей страх Божий. Страх Божий, как чувство, привлечет внимание и сознание к сердцу, а как страх, заставит внимание и сознание стоять в сердце благоговейно пред Богом. Вот и умное предстояние Богу, — вот и молитва умная! Доколе в сердце есть страх Божий, дотоле умное предстояние Богу не отойдет от сердца. Вот вседейственное средство к умной молитве!
Но как же, скажет кто: дела развлекают?! Не будут развлекать; возымей только страх Божий. Умному предстоянию Богу, или памяти Божией, мешают не дела, а пустоделие и худоделие. Отстрани пустое и худое, оставя одно обязательное,— не по светской, а по евангельской обязательности, — и увидишь, что исполнение такого обязательного не только не отклоняет от Бога, а напротив, привлекает ум и сердце к Богу. То и другое (обязательные по Евангелию дела и молитва) одного рода, и требует одинакового строя душевного. Что ни стал бы ты делать из этого круга, всегда обратишься к Богу, чтоб помощи испросить и дело самое Ему посвятить во славу. Вставши утром, установись покрепче пред Богом в сердце в утренней своей молитве, и потом исходи на дело свое, Богом тебе определенное, не отрывая от Него чувства своего и сознания. И будет то, что силами души и тела будешь делать дела свои, а умом и сердцем пребывать с Богом.
Неправо понимают умную молитву, когда думают, что для нее требуется сидеть где-либо скрытно и таким образом созерцать Бога. Нигде не нужно для сего укрываться, кроме своего сердца, и там установясь, зреть Господа пред собою, как бы Он был одесную, как делал святой Давид. Говорят: к образованию умной молитвы помощным средством служит уединение, а для мирян как возможно уединение,— у них непрестанные дела и столкновения? Стало быть, и умной молитвы им некогда у себя завесть.— То правда, что для умной молитвы нужно бывает уединение. Но есть два рода уединения: одно всецелое, всегдашнее, когда кто уходит в пустынь и живет один; другое — частное, бывающее по временам. Первое действительно не идет к мирянам, а второе и возможно для них, и даже есть У них. У всякого случается сколько-нибудь времени всякий день, когда он бывает один, хоть бы Даже и не заботился намеренно о том, чтоб устроять для себя часы уединения. Вот эти часы и может он обратить на образование, укрепление и оживление умной молитвы. Следовательно, никто не может отговариваться недостатком благоприятного умной молитве положения, в порядках своей жизни. Улучишь такой час — и углубись в себя. Брось все заботы, стань умно в сердце пред Богом и изливай пред Ним душу свою.
Но есть кроме внешнего еще внутреннее уединение. Вне — обычное течение дел человеческих; а между тем среди их иной один себе сидит в сердце, ничему не внимая. Всеми испытывается, что когда у кого болит сердце о чем-либо, то будь он в самом веселом и многоречивом обществе, ничего не слышит и не видит. Там — у сердца своего сидит он с своею болестию. Это всякий знает по собственному опыту. Если же так бывает в житейских делах, то отчего не быть подобного сему и в порядке жизни духовной? Есть и тут болезнования, которые еще гораздо сильнее и глубже всех болестей житейских. Когда кому западет в сердце болезнование в этом порядке жизни, что будет в силах тогда извлечь сознание его из его уединенного пребывания в сердце? — Следовательно, стоит только его завесть, чтоб быть уединенну и не наедине будучи. И за этим недалеко ходить. Оживи страх Божий, — и пойдут болезнования самые сокрушительные, которые прикуют внимание и чувство к единому потребному, како приидем и явимся лицу Божию.— Вот и уединение!
Еще одно недоумение: в деле умной молитвы надо иметь руководителя; где взять его мирянину? — Там же в миру и между духовными отцами, и даже между мирянами. То правда, что все реже и реже становятся лица, к которым можно было бы благонадежно обратиться за советами о духовной жизни. Но они всегда есть и будут. И желающий всегда находит их, по милости Божией.— Жизнь духовная есть Божия жизнь; и Бог особое имеет попечение о взыскивающих ее. — Возревнуй только, — и найдешь все благопотребное около себя.
Так, стало быть, хотят или не хотят миряне, а от умной молитвы нечем им отговориться. Пусть берутся за нее и учатся ей.
Вот и Благовещение прошло, в коем положено начало исполнению воплощенного домостроительства о спасении нашем. Тогда никому ничего не видно было. Только смиренномудро изрекшая: Буди Мне по глаголу твоему, восчаяла чего-то необычайного, и стала объята Божественным некиим светом, который разгадан и старицею Елисаветою, сотаинницею Ее, имевшею родить святого Предтечу, сотаинника Господня. К ним надо причислить только еще святого Захарию. Прочие все ничего еще не ведали. Нам теперь легко в начале видеть, как в семени, продолжение и конец. И вот занятие уму в день Благовещения! Потрудитесь изострить ваше умное зрение и обозрите все течение нашего восстановления от начала до конца его в вечности. И благословите Господа.
Вы опять больны; но терпите благодушно и Господа благодарите. Се добре! Даруй Господи вам и всегда так держать себя в болезнях и, прибавлю, в скорбях,— по искренней вере, что все бывающее с нами идет прямо от Господа и служит ко благу нам душевному. Какую отраду вливает в сердце это убеждение и какую крепость придает нравственному настроению!
Что прогоняете тотчас нахождения нечувствия и беспечности, добре творите. И средство — укорение себя,— идет. Прибавьте устрашение. Ленивцу сказано: связавше ему руце и нозе, ввергните во тьму кромешную. И затем Господа молите ниспослать вам живительную струю света от престола Своего.
Опять, Бог дал, хорошо себя чувствовали в день святого причастия. Исповедуйте в сем великую милость Божию. И размышлением можно дойти до обрадования сердца, но это обрадование как бы пахнёт только на душу и пройдет. Состояние же обрадованное прямо есть дар Божий. Сего ради, чувствуя себя так, благодарите Господа, и паче смиряйтесь, боясь, как огня, присвоения себе в сем какой-либо части: ибо как только взойдет в душу, хоть в малой степени, подобное чуждо-присвоение, тотчас отойдет осеняющий ее облак сей.— Как часто вам причащаться, порешите с своим духовным отцом. Я скажу только: можно. Ваши чувства при воспоминании страданий Господа,— что и себя лично в них укоряете,— настоящие. Так есть. Мы все в них виновны, и по причине виновности в первородном грехе, и особенно по причине личных наших грехов по крещении. Вы смотрите, как на пример, на преблагословенную Матерь Божию. — Она была введена в тайну креста, — и это давало Ей мужество стоять у креста, хотя материнское сердце горело от скорби. Художники не умеют изображать страдание Божией Матери при кресте, чтоб оно было и глубоко-скорбно, и вместе осиявалось мужеством. Сильны ли к сему мысль и слово, извольте попытать.
12. Стойте вниманием в сердце. О превозношении и тщеславии. О домашнем молитвенном правиле и поклонах
Спрашиваете: «Как углубиться в созерцание своего внутреннего я».— Это зачем? — Стойте вниманием в сердце, и созерцайте не свое я, а Господа с благоговением и сокрушением. Вот и все. При этом легко будете замечать все дурное и пустое, исходящее из сердца и входящее в него. Старайтесь всегда поскорее прогонять то и восстановлять чистоту своего умного богозрения. И больше ничего не требуется. По времени само собою придет опытное познание всех своих недостатков и немощей, которое не даст вам засматриваться на свое добро. Следствием этого будет глубоко чувствоваться: Не у достигох, гоню же, аще и постигну (Флп. 3, 11).
Пишете: «Я и не знаю, чем бы могла превозноситься».— Всем можно превозноситься, даже тем, что печетесь о непревозношении и пишете о своем недостоинстве. Читайте у Лествичника слово о тщеславии. Есть глубокое превозношение, есть тонкое,— иногда стоящее, а иногда, как молния, пробегающее позади души и ее зацепляющее. Есть некое самочувствие, столь скрытное, что и при плаче о грехах держится. Бога молить надо, чтоб Он дал узреть все сие, а паче, чтоб не давал сему быть.
Что, совершая дневные службы дома, читаете их умом без звуков, стараясь все воспринимать мыслию и чувством и не на время смотря, а на пользу,— се добре. В этом существо молитвенного труда читательного.
Что домашнее свое правило немного изменили,— ничего. Можно и почаще переиначивать его, чтоб некоею в нем новизною поддерживать в силе внимание и чувство. А то привычка, с одной стороны, не требуя большого внимания, ослабляет сосредоточение мыслей, с другой — умаляет сочувствие, притупляя вкус к одному и тому же; и наконец обращает в неотложный закон то, что не может носить сего титла.
Читать дневные зачала из Евангелия и Апостола лучше, чем по своему порядку,— с толкованием еще лучше, — а с приложением собственного рассуждения, для применения читаемого к себе, и еще лучше. Верх же лучшества в сем деле есть, если будете записывать, когда пошлет Бог или особенно ясно узреть какую истину, или особенно глубоко восчувствовать что.
Поклоны кладите, какие можете и сколько можете. Не в них сила; они средство вспомогательное. Гордая душа, сколько ни клади поклонов, все об ней верно будет говориться, что она шеи не ломает.
13. О навыкновении непрестанной молитве. Как покрепче усвоить таинства нашей святой веры. Как воспринять догматы веры сердцем. О поддержании молитвенной ревности. О помыслах, от врага всеваемых
Упражняетесь в навыкновении непрестанной молитве. Добре! Но смотрите, не ограничьтесь одного языка приучением к повторению краткой молитовки. Это будет механическое повторение молитвы без молитвы. Вместе с сим приучайтесь Держать себя в страхе и благоговеинстве, с сокрушением и смирением. Так имейте себя, как бы вы стояли на суде пред Господом, готовым изречь последнее о вас решение.
Спрашиваете, как бы покрепче усвоить себе таинства нашей святой веры.— Надобно перевесть их из ума и памяти в сердце,— и крепко будет: ибо тогда они войдут в глубь вашей духовной жизни и сорастворятся с нею, или станут едино с нею. А это вот как делать можно. Приведите на ум какой-либо догмат и то, как исповедание его выражает Святая Церковь определенным словом; и начинайте молиться Господу по содержанию сего исповедания, прося Его вместе с сим дать уму полнее и яснее вообразить целостно весь догмат и напечатлеть его в сердце. Так сделайте ныне, завтра — и далее, до тех пор, пока в какой-либо момент, как блеском молнии, осветится ваше внутреннее и догмат восприимется сердцем как элемент жизни. Это будет свидетельством, что догмат напечатлен в сердце. Так потом сделайте с другим, третьим и всеми догматами. Так они наконец все перейдут в сердце.— От этого такой будет плод, что вас никакое возражение против предметов веры не будет тогда колебать или смущать. Пока у нас вера только умовая, возражения Неверов, входя в ум, колеблют основы его, и он, чувствуя под собою почву неспокойною, смущается. А когда догматы сердцем восприняты, тогда сколько хочешь возражай кто, возражения сии, оставаясь в голове, не могут колебать основ веры в сердце, и ум, чувствуя себя стоящим на прочной основе, остается совершенно покойным. Это даст ему возможность найти или припомнить противувозражение и отразить нападение; тогда как в первом случае, по причине смущения, это не совсем ему удается,— и он, чувствуя себя побежденным, скорбь глубокую причиняет сердцу. Когда же догмат в сердце, то хотя бы ум и не отразил нападения, покой веры не нарушается. Это есть великое благо.
Встретили хороший суп, и почувствовали подступы плача. — Чего бы ради? — Уж не о себе ли, — что после довольства прежнего, о коем вспомнилось при сем, теперь у вас все скудно. Если так, то это похоже на ропот: будто жалобу к Богу возносите на Бога из-за своего положения. Се — не добре! Если возлюбили покаяние, любите и покаянную во всем обстановку, и радуйтесь, что она у вас именно такая.
Прислали вы обращик записки того, что оставило впечатление при чтении. Добре! — Но что же это на клочке?! Надо тетрадь иметь или переплетенную книгу. А то все разлетится и пропадет даром.— Может быть, вы эту выписку сделали на клочке из книги или тетради? Или это у вас черновое, а после переписываете в безопасное хранилище? — Ну, этот прием не надежен. Лучше прямо записывать в книгу или тетрадь.
Коснулись вы работ. Как у вас работы не по послушанию, а по своей воле, то вам можно распоряжаться ими так, чтоб они нисколько не отвлекали вас от внутренних деланий. Следуйте в сем святому Исааку Сирианину. Он не благоволит к работе и позволяет ее только в случае нужды, изредка. Ибо она отвлекает на себя ум. Надо особый навык приобресть, чтоб не отвлекала. Не работать нельзя. Есть естественная в ней потребность; однако ж и увлекаться ею не должно. Египетские монахи целый день работывали; но умом не отходили от Бога.
«Пройдет ли молитвенная ревность?» Пройдет, если будете ревновать только о вычитывании молитвословий по уставу. Но не пройдет, если будете возгревать внутреннюю молитву, а напротив, будет все разгораться. Когда внутренняя молитва войдет в силу, тогда она станет заправляющею молитвословием, будет преобладать над внешним молитвословием, даже поглощать его. От этого ревность молитвенная и будет разгораться: ибо тогда рай будет в душе. Оставаясь же с одним внешним молитвословием, можете охладеть к труду молитвенному,— хотя бы вы совершали его со вниманием и пониманием: главное — чувства сердца молитвенные.
«Мысли,— говорите,— улеглись».— Какие мысли?! У врага такая тактика, что когда кто грешным помыслам не дает ходу, а тотчас их отсекает; то он от них переходит ко всеянию помыслов пустых и праздных, чтоб отвлечь от помышлений духовных, живительных,— а между тем высматривает, нельзя ли как ухитриться смануть и на помыслы страстные. Так, может быть, у вас не хорошие помыслы улеглись, а пустые все бурлят. В таком случае это половина дела. Надо добиваться до конца,— чтоб и простые помыслы не роились в голове.
14. Враг сманивает душу на мечты, особенно в церкви и дома на молитве, чтобы отвлечь внимание от Бога. Об умной молитве и благоговеинстве. Козни врага уразумеваются вниманием себе
Спрашиваете о кудели аввы Исайи. — Куделию для врага бывает душа, когда он сманивает ее на мечты, не о грешном только, но вообще не Божественном, — о пустом, суетном, и долго держит в них, переводя от одной к другой. Это особенно старается он делать в церкви и дома на молитве, чтоб отвлечь внимание от Бога. — «Когда же это наконец прекратится?» — спрашиваете. Когда изыдет из Господа в душу сила, как некогда в кровоточивую, тогда станет и течение помыслов, как в той стал ток крови. А до того времени употребляйте труд и напряжение держать себя во время молитвы в каком-либо религиозном чувстве. Где сердце, там и внимание.
Относительно умной молитвы держите одну предосторожность, чтоб при непрестанном памятовании о Боге не забывать возгревать и благоговейный страх,— и позыв падать в прах пред лицем Бога, милостивейшего Отца, но и грозного Судии. Частое памятование о Боге без благоговеинства притупляет чувство страха Божия, и чрез то лишает его того спасительного действия, которое ему принадлежит в кругу духовных движений и которого, кроме его, ничто произвесть не может.
А это что такое вы написали: «Враг лезет. Что ему? Ведь знает, что не поддадутся?» — Не слишком ли много сказано? — Враг строит козни так, что действующий по его внушениям не думает, что худо делает и по его навету, а напротив, воображает, что действует от себя и наилучшим образом. В этом предположении наилучшества в делах и смотрите, нет ли когтей врага. Даже и явный грешник не чужд мысли, что он отлично действует. Как в праотце, так и в нас. Что стали уразумевать козни врага,— добре. Внимайте острее себе, и все более и более будете уразумевать их; но не думайте, что всегда можете перехитрить его. Господа молите и Ангела Хранителя, и будет помощь мощная на разоревание сетей вражеских.
15. Внимание — корень внутренней духовной жизни. Враг, вооружаясь на внимание, влагает помысл о льготах и развлечениях. О молитвенном правиле
Дали вы себе льготу, позволив себе немного развлечься, а не поостереглись: ни глаз, ни языка, ни мыслей не берегли. Оттого теплота ушла, и вы остались пусты. — Это никуда негоже. Поспешите же восстановить внутренний строй, достодолжный,— или вымолить его: запритесь,— и все только молитесь и читайте о молитве, пока внимание не соединится с Богом в сердце, и там не водворится дух сокрушения и умиления, которым собственно и надо определять, в своем ли вы чине, или выступили из него. Вы, кажется, о внимании судите, как об излишней строгости, а оно, напротив, есть корень внутренней духовной жизни. Почему враг больше всего против него и вооружается, и всеусильно строит пред очами души обольстительные призраки, и влагает помыслы о льготах и развлечениях. Вот он и вас обманул: натолковал вам, что можно дать себе льготу; вы и послушали и совсем бросили вожжи; пошло вольнодвижение, вольноречие, вольноглазение, — и всему вольно, и мыслям, и чувствам, и желаниям.— И извольте теперь наслаждаться плодами своего премудрого действования! — Это вам враг отплатил за вашу самонадеянную речь: «Что лезет враг?! Ведь знает, что не поддадутся».— Видимо, что вы — мастерица не поддаваться! — Сознайтесь по крайней мере, что охлаждение и внутреннее нестроение по делам несете, как наказание. Теплоту духовную Бог дает за труды внимания к себе пред лицем Его. Что же, выходит, вы сделали? Взяли столь драгоценный дар Божий и выбросили за окно. Если б ваша служанка, когда вы были в миру, осмелилась бросить за окно какой-либо ваш ей подарок, обычно не так ценный; что бы с ней вы сделали?! — По сему судите, что достойно есть сделать с вами Богу, Которого столь великий дар вы презрели?! Но Он милостивый не строго поступает с такими,— и опять готов возвратить брошенный дар Его; только возвращает его не скоро,— и этим ограничивает Свое наказание.— Вот увидите.
Как вы стали исполнять молитвенное свое правило, — заменяя чтение положенных молитвословий поклонами с краткою молитовкою от себя,— это очень хорошо и очень пригодно вам, особенно в настоящем вашем расстройстве внутреннем. Ибо все читание и читание не дает скоро соединиться вниманием с единым, по причине многомыслия от чтения, по содержанию читаемого.
Даруй вам, Господи, поскорее воссоединиться с Ним,— и затем уже всегда неотлучно пребывать с Ним,— и сидя и ходя, и в церкви и дома, и работая и упраздняясь от работы. Какой предмет более достоин непрерывного внимания и смотрения умного, как Господь? И извольте воздавать Ему сие должное предпочтение, — и маломало свобода, не в думание, большею частию ни о чем, пускайтесь, а к тому устремляйтесь, чтоб неотступнее, глубже и пристальнее смотреть в лице Господа, всевидящего и вездесущего, говоря в себе: Взыска Тебе лице мое, Господи, лица Твоего взыщу.
Страх Божий, страх Божий, страх Божий — да не отходит от сердца!
16. О домашней молитве. О приходе во время молитвы решений вопросов жизни духовной.
Домашнее правило ваше, что исполняете кроме церковных служб, я знаю. Оно хорошо особенно тем, что много дает простора своей молитве, умовой и сердечной, к Господу и святым Его. Чем больше этого в домашней молитве, тем лучше. В церкви по необходимости положены молитвы читаемые; но и там дается место и руководство своеличной молитве. Такое значение имеют эктении. Диакон или священник возглашает: о том-то и о том-то помолимся, или того-то и того-то попросим у Господа. В ответ на это всякий же своим умом или сердцем составляет в себе молитву к Богу, соответственно приглашению. Поющие, собирая воедино все молитвы, породившиеся в душах присущих в храме, возглашают: «Господи помилуй! Подай Господи!» — Как эктениями перемежается всякая церковная служба, то в церкви попеременно идут от верующих то готовые молитвы, со вниманием выслушиваемые, то свои собственные. Но все же в церкви более читаемых молитв, чем своих. А в домашней молитве уместно иметь более своих, ум-носердечных молений. У вас так и есть. И добре. Можете еще увеличить число своих и сократить число читаемых молитв,— или по временам так делать. Впрочем, и читаемая молитва, с мыс-лию и чувством возносимая, есть то же, что своя. Заметьте еще, что не должно пристращаться к молитвенным правилам, а относиться к ним с полною свободою. Лучше их изменять в частях или совсем новые составлять, из опасения, как бы молитва не обратилась в форму.
Пишете, что иногда во время молитвы сами собою незнать откуда приходят решения занимающих душу вопросов жизни духовной. Се добре! Я, кажется, вам об этом уже писал. Это есть настоящее христианское научение истине Божией. Тут исполняется обетование: Будут все научены Богом (Ин. 6, 45). Так это и бывает. Перстом Божиим пишутся истины в сердце,— и остаются уже неизгладимыми и никакому колебанию не подлежат. Не извольте оставлять без внимания таких начертаний истины Божией, а записывайте их.
Спрашиваете, от чего бывает прелесть при делании молитвы Иисусовой? — Бывает она не от нее, а от образа совершения ее,— именно того, который прописан в «Добротолюбии». Тот образ надо проходить с наставником, знающим то дело, и на глазах его. А кто один возьмется за сие дело, по одному описанию его, тому не миновать прелести. Там описан только один внешний очерк дела, а что при этом добавляется старцем, видящим, для восполнения внутреннего при сем строя, того не видно. Проходящий такое делание без руководителя присущего, естественно, и остается с одним внешним деланием,— строго исполняет, что велено, относительно положения тела, дыхания и смотрения в сердце. Как такого рода приемы, естественно, могут доводить до некоей степени сосредоточения внимания и теплоты; то он, не имея при себе верного определителя, который бы сказал ему, каково достоинство происходящего в нем изменения, приходит к мысли, что это и есть то, что он ищет, то есть что его осенила благодать, тогда как ее тут еще нет,— и начинает мнить, что имеет благодать, не имея ее. Это и есть прелесть, которая затем покривит и все последующее течение его внутренней жизни. Вот почему ныне у старцев видим, что они советуют совсем не браться за такие приемы, по причине опасности от них. Сами по себе они не могут дать ничего благодатного: ибо благодать ничем внешним не вяжется, а нисходит только на внутренний строй. Внутренний достодолжный строй и без них привлечет действо благодати. — Этот строй есть — при молитве Иисусовой ходить в присутствии Божием, возгревать чувства благоговеинства и страха Божия, ни в чем себе не поблажать, всегда и во всем слушать свою совесть и блюсти ее незапятнанною и мирною, и всю жизнь свою — и внутреннюю, и внешнюю — предать в руки Божий. Из сих духовных стихий благодать Божия, в свое время пришедши, слив их воедино, возжигает огнь духовный в сердце, который и служит свидетелем присутствия благодати в сердце. Сим путем трудно попасть в мнение. Но и тут с руководителем лучше, наличным, который бы видел лицо и слышал голос. Ибо сии два открывают, что внутри.
2. О ДЕЙСТВИЯХ ВРАЖИИХ/БЕСОВСКИХ
Вы продолжаете: «Ум у монахинь спит; оттого не умея дать отпора всякой дребедени, они, считая ее наваждением врага, сильнейшего их, без борьбы подчиняются ей». То вы касались внешних порядков благочестной монастырской жизни и криво толковали их, а теперь касаетесь внутренней стороны жизни инокинь,— но и ее изображаете тоже не точно. То, что вы говорите, совершенно предположительно. Почему знаете вы, что происходит в душе монахинь? А не зная, утверждая же, что там то и то бывает, вы свои догадки выставляете как действительность. Думается вам так, показалось так; вы и говорите, что так есть. Свои думания вы не подвергали разбору и приняли их сразу. Это то же, что без борьбы подчинились им и, следовательно, подпали тому же, что в монахинях осуждаете. Если теперь догадки о других, истине не отвечающие, суть клевета (διαβολη), а клевета всякая от диавола есть, то вы попали в сети врага, несмотря на то, что ум ваш не спит, как вам думается. Не спит, а не умел дать отпора дребедени, насеянной врагом. Не только не умел, даже и не брался за это дело; не брался, оттого что не заметил; не заметил, оттого что не верит во вмешательство врага в дела свои. Под кровом этого неверия враг подошел к уму вашему и насеял в него дрянных мыслей. Это вам вторая награда за неверие в козни врага.
Вы полагаете, что монахини не борются с помыслами и, что бы ни пришло на ум, подчиняются тому. Судя по сказанному пред сим, я могу заключить, что это вы полагаете, судя по себе. Подождите; вступите сами в борьбу и перестанете так думать. А наперед примите на веру, что ни одна монахиня не бывает без борьбы. Всякая борется, как только заметит что неправое и смущающее,— борется с мыслями, борется с желаниями, борется с разными движениями чувства при непрерывных столкновениях с другими. Вступающие в обитель проходят предварительную сильную борьбу пред вступлением в нее. Вступают они возбужденными в духе на добро с решимостию ратовать за него. И ратуют, внимая себе. Иногда побеждают они, иногда побеждаемы бывают, наиболее потому, что не заметят козней врага, который умеет их искусно прикрывать. Так есть; и вы совсем неверно смотрите на монахинь. Бывают и такие, как вы пишете; но это исключение, а вообще так говорить нельзя.
Что они всякий худой помысл и всякое другое худое движение, внутри происходящее, производят от врага,— в этом нет ошибки. Так есть на самом деле. Вмешательство врага в наши внутренние и внешние-дела шире и многообъятнее, нежели как думается вообще даже и без особых ограничений признающими его. И Писание Святое этому учит, и опыты святых подтверждают. Вообще у христиан брань несть к плоти и крови, но к духам злобы; а в монашествующих она ожесточается до крайности. Так не монахини, рассуждающие сообразно с сим, достойны укора, а вы, судящие противно сему.
Извольте принять и содержать следующие положения святых отцов: в сумме роящихся внутри нас помыслов есть ангельские, есть человеческие и есть бесовские. Человеческие помыслы, когда думают о вещах, как они есть по естеству, например о золоте как золоте, его виде, свойствах, добывании и подобном. Ангельские, когда при сем привходят добрые наведения, к добру располагающие, например, прославление Творца при взгляде на золото. Бесовские, когда порождаются наведения страстные, на зло ведущие, например, при взгляде на золото мысль повеселиться на него и подобное. — К бесовским же должно отнести премножество мыслей пустых, праздных и кажущихся добрыми, но могущих привесть не к добру,— особенно когда они рождаются во время добрых занятий,’— во время молитвы и чтения душеполезного и подобного, и отвлекают от них. Примите это за начала, и по ним начинайте обсуждать свое внутреннее. Я же приложу только: посудите теперь вы, все мыслимое вами относящие к своему уму, сколько бесовских помыслов вы лелеете, и не просто лелеете, но и ратуете за них, как за самые верные взгляды. — Пример не далеко, — ваше суждение о монахинях навеяно врагом.
Не удовольствовались вы сказанным,— подрисовываете и еще свою излюбленную картинку: «Безграмотность и неестественная жизнь,— труд телесный непосильный, питание скудное и плохое, жизни умственной .никакой, духовного назидания нет».
Ни одного приговора тут нет верного. Безграмотных ныне вы почти не встретите. Многие и поступают в монастырь уже грамотными, другие в монастыре скоро выучиваются читать,— и уж разве какая-какая остается безграмотною. Но безграмотные не лишены добрых плодов грамотности, — слушая читаемое в церкви и в келлиях грамотными. К тому же грамотность вообще есть средство. Ставить ее в существенные отличия не приходится. И безграмотность может все иметь, что нужно для спасения, если имеет веру и смысленно действует по вере; и грамотность одна ничего существенно доброго не дает. У вас, ученых, безграмотность то же, что проказа, а грамотность — нечто священное. Это вашей касты грубый предрассудок.
Неестественною жизнию что вы называете? Если монашество вообще, то это еретическая мысль. Монашество естественно; ибо прямо требуется пробужденным в нас духом нашим; существо же веры Христовой дает ему настоящий строй, направление и дух. Извольте заучить сии положения. Когда установитесь в монашестве, тогда осяжете как сие^есть истинно.— Если же неестественностию называете то, что вслед за сим говорится, то являете ошибочное суждение, происходящее от грубого неведения дела монашества.
Телесный труд — хорошее дело; плохое и скудное питание под масть монашеству: хлеб да вода — мудрых еда. Да и что тут можно видеть неестественного?! Постничество и труд — средства монашеские. Судить об их уместности или неуместности надо по их приспособленности или неприспособленности к цели. Если цель монашества естественна, постничество же и труд пособствуют достижению сей цели, то и они естественны. Цель монашества какая? Та, чтоб быть всегда с Богом, что и есть единое на потребу. Быть с Богом мешает, не менее другого многого, пространное питание и покоение тела. Тогда тело дебелеет и, как тяжелая гиря, тянет к земле. А когда его плохо питают и томят трудом, тогда оно утончается и дает духу свободу возноситься горе к Богу и с Ним пребывать неотлучно. Видите, как труд и плохое питание стоят в монашестве на своем месте? Извольте же бросить ту пустую мысль, будто они неестественны.
«Жизни умственной и деятельной никакой». Что ум у монахинь не спит, об этом была речь. Он у них занят своего рода предметами. Здесь вы, кажется, разумеете научность. Как наук монахини не проходили, то и предметами научными теперь не занимаются, не читают о том и не думают. Это совершенная правда. Даже и проходившие науки бросают их в сторону. Но это не значит, что у них деятельности умовой нет. Есть, только обрагцена не на научные предметы. Если стать взвешивать, какие предметы выше и ценнее, то преимущество бесспорно окажется на стороне тех, коими занимают ум свой монахини. Одно скажу,— эти предметы вечны и к вечному спасению ведут, а научные предметы временны и вместе с временем совсем исчезнут, спасению же могут только не мешать,— и если способствовать, то очень косвенно и притом под условием полного и беспрекословного подчинения первым. Под жизнию деятельною, верно, вы разумеете хлопотливую жизнь по семейству, по торговым предприятиям, по делам службы гражданской и военной, по мастерствам и искусствам. Такой хлопотливой жизни, как в мире, у монахинь, конечно, нет; но тем не менее есть жизнь деятельная, только своего рода, как и умовая. Даже скажу, что она по предметам схожа с мирскою. И тут есть деятельность такая же, какая бывает в семье, потому что монастырь есть семья родных по духу сестер. Сюда относятся труды по изготовлению пищи, пития, по мытью, соблюдению чистоты и охране и подобному. Есть Деятельность и такая, как у мастеров мирских и художников: это шитье, вязание, ткание, разного Рода вышивание, рисование. Все это в совокупности составляет то, что выше вы назвали трудом телесным.— Мимоходом спрошу вас, как же это у вас выходит: «Труд телесный, — непосильный даже, и деятельности никакой»? Но полагаю, что вы разумели деятельность самоначинательную, то есть нет такой деятельности, чтоб каждая сама предпринимала, начинала, продолжала и кончала, как ее душе угодно. Деятельность идет, но все по приказу и указу, а не самоначинательно. Это так, и этим существенно отличается деятельная жизнь монастырская от подобной же деятельности мирской. Но в этом не невыгодная, а выгодная сторона деятельности монахинь, по приспособленности ее к главной цели монашества — жить всегда в Боге. Главнейший враг жизни в Боге есть многозаботливость; а многозаботливость есть рычаг, приводящий в движение самоначинательную мирскую деятельность. С утра до ночи темной, каждый день, гоняет она мирских предпринимателей от одного дела к другому, и на минуту не дает покоя. Некогда им обратиться к Богу и побыть с Ним в молитвенном к Нему возношении. Эта многозаботливость у монахинь места не имеет. Понимающие дело за тем и в монастырь вступают, чтоб избавиться от сей мучительницы. И избавляются. Вступающая в обитель отдает себя в работу обители; а обитель дает ей кров, пищу, одежду и всякую защиту. Как эта сторона совершенно обеспечена, то многопопечительной заботливости места нет; она и отходит. По отпадении же ее ум и сердце остаются совершенно свободными и никакой помехи не имеют в том, чтоб пребывать в Боге и Богом услаждаться. Те, которые с разумом ведут свое дело монашества, скоро и преуспевают в этом, и установляются у своей цели. Затем остается только блюсти сие сокровище. И блюдут. Каждая инокиня имеет свой урок сделать в сутки то и то. Как эти работы привычные, то не требуют особого внимания. И бывает, что руки работают, а ум с Богом беседует и питает тем сердце. Такую норму внутреннего строя прописал еще святой Антоний Великий. Так видите, что и у монахинь есть деятельная жизнь,— похожая на деятельность мирянок; только нет у них при сем многозаботливости, грызущей мирянок, свобода от которой, по порядкам монастырской жизни, и дает им способ быть у своей цели или пребывать неотходно с Богом и в Боге.
Вы слишком много даете цены душевной деятельности, то есть знательной, предпринимательной и художественной, и особенно знательной. Но ведайте, что для духовной жизни, какую проводить берутся монахини, развитие душевной стороны совсем не требуется. Духовная спасительная жизнь зачинается и развивается независимо от душевного развития. Отсутствие последнего никакого ущерба не причиняет первой, и Достоинства ее не умаляет. Душевность вся, и в самом лучшем ее виде, цену получает только тогда, когда вполне подчиняется духовности, сама же по себе ничто для вечности. В будущем веке все будет духовно, душевное же все отпадет и здесь останется, как временное. И видим, какие светлые личности выходят из простых монахинь, когда они возьмутся за дело как следует! Нам с вами труднее так успеть, как они. Ибо у нас душа слишком тучна. Когда-то успеем мы переделать ее и утончить; а у них она готова, и они действием духа вдруг делают из нее, что находят потребным. Ваше положение для цели, вами избранной, гораздо хуже, чем положение монастырок, которых вы дурно понимаете.
Что касается до того, будто духовного назидания нет, то потрудитесь вновь прочитать, что я писал против — «ум спит» у монахинь. Прибавлю здесь, что монахини внимательные, и сами того не замечая, преуспевают в духовном назидании. Для душевного знания надо много читать; для духа довольно одного текста Писания на целый день, а иногда и не на один. Внимательные монахини, внимая чтению Псалтири, Евангелия, Апостола и другим положенным чтениям и службам, как дар от Господа получают то, что один или два, или более текста прильнут к сердцу и займут собою все сознание сладостно и начнут испускать из себя лучи ведения духовного. Получающие это не отрывают уже от них внимания, и все более и более развивают мысли их, питаются ими и насыщаются. Вот и непрерывная цепь назидания во весь день. Назидания, полученные сим путем, не забываются; ибо не памятию заучаются, а сердцем приемлются. Так идет изо дня в день. Духовное назидание множится, и ведение духовное растет, крепнет и приобретает все более и более полноты, пока достигнет цельности, все объемлющей. Многие монахини, и из простых, обладают сим достоинством, хотя не трубят о нем.— Суждение ваше о сем деле весьма неправо. Хотел бы приписать: сознайтесь; но вы не можете этого сделать. После сами увидите.
Заключаете вы свою рецензию так: «В самой жизни монастырской не вижу ничего отрадного для духа. Зависть, злоба, ложь и деспотизм — вот главные двигатели этой замкнутой жизни; любви к ближнему никакой».— Какие ужасы! Волос дыбом становится. Вы точно в ад попали. И это еще на первых порах. Что дальше-то будет? — Увы, бедненькая! Но я не берусь жалеть о вас, а напротив, приговариваю: поделом! За кривотолк. Из предыдущих ваших суждений ни одно не оказалось правым. А это из неправых неправейшее есть. Тут одно только можно не отрицать, именно то, что вы ничего отрадного не видите. Но вина этому не монастырская жизнь, а ваше неведение. Не видите, потому что очей не имеете, которые бы исправно видели. Зависть, злоба, ложь бывают у иных, немногих, но не как постоянные качества, а как случайности: бывают и сплывают. А вы всех и навсегда заклеймили этими качествами. Уж это болезнь ученых — все обобщать. Заметили вы за одною и двумя или слышали о них нечто подобное, и тотчас решаете: все и всегда таковы. — «Любви к ближнему нет никакой». Обитель есть общество сестер. И они не напрасно носят это название, а действительно любят друг друга родственно, не плотскою, а духовною родственностию. Бывают иногда разлады; но разладят и опять сладят. И к посторонним питают любовь, деятельно же являют ее, по мере возможности, ибо сами скудны и работают на монастырь. Помогание нуждающимся лежит на монастыре; и он исполняет это, сколько сил достает. У нас почти нет богатых обителей. Одна-две, и обчелся. Достаточных довольно есть; но столько же, если не более, и бедных. По этому и судить надо об их благотворительности. А вы ни на что смотреть не хотите и порешили: любви нет.
А деспотизм что? Это вы снаружи смотря, видите деспотизм; а внутри никто его не видит. Потому что все с тем и в обитель поступают, чтоб не иметь своей воли и делать, что прикажут, не рассуждая для чего и почему. Как с этим условием поступали, то и не видят ничего/неправого в том, что никому не дается жить по своей вольке. В этом основа не монастырской только, но вообще духовной жизни. Отсечение своей воли и своего ума есть условие к преспеянию в духовной жизни. Жизни сей нельзя развернуться, пока в силе «я». Жизнь монастырская вся и направлена к тому, чтобы стереть в порошок этот кремневый камень. И кто охотнее подвергает себя этому трению, тот скорее и успевает в духовной жизни. Вы судите по-мирски, где — «не тронь меня» составляет коренной закон жизни. Что в миру главное, тому противоположное должно быть главным в монашеской жизни. Вы — еще мирянка в духе. И хотите, чтоб монастырь дышал по-мирски, чтоб вам просторнее было там дышать. Но ведь этому сбыться нельзя. Потому собирайтесь довольствоваться тем, что противоположно миру и, следовательно, вам, не по сердцу.
Разгорелся ваш дух мирской, и вы даете знать: «Я не мало в миру — терпела; но все претерпенное мною легче креста монастырской жизни; самое нахождение мое в монастыре есть лютый крест». Это вы сказали, не понимая дела; а больше, думаю, потому, что враг вас смущает и отвращает сердце ваше от монастырей, не желая расстаться с вами. Надо вам идти наперекор сему и понудить себя дойти до теплого расположения к монастырям,— к монастырям, как они есть, а не к идеалам их. Поставьте это себе целию и подвигом, при начале изменения вашей жизни. Без этого дело ваше не будет спеться. Судя по искренности, с которою вы о всем говорите, гадаю, что вы также искренно будете говорить о монастыре и монашестве противоположное тому, что сказали теперь. По мере того как будете втягиваться в сию жизнь и опытно входить в суть ее, высказанные вами суждения будут отпадать одно за другим. — Сего желаю вам от всей души.
2. О перенесенном искушении. Враг есть в существе своем мрак и смятение, поэтому тревоги и смятения сопровождают его, кого бы он ни коснулся. Искушения не бывают без Божия попущения
Пишете: «Всячески стараюсь помириться с монастырскою жизнию, и если не устроюсь жить в монастыре, то пристроюсь как-нибудь к монастырю и буду жить близ его, чтоб всегда бывать на церковных службах». Затем прибавляете: «Я перенесла непонятное смущение,— и страх, и скорбь, и буря помышлений довольно долго мучили меня. Я почти молиться не могла, однако ж молилась. Господь помиловал, возвратил покой и с утешениями. Слава Богу о всем».
О том, как вы устроитесь, пока лучше не гадать. Говорите себе: пусть будет, как Бог устроит, и ждите. Господь устроит, как не чаете. Но как ни устроится ваша жизнь, в монастыре ли или близ его,— и в том и в другом порядке жизни путь ко спасению не загорожен, и восхождение к высшим духовным совершенствам не пресечено. Дело все внутри, а внешнее есть только приспособление к внутреннему. Да созиждет Господь дух ваш как должно! Тогда внешнее, где бы вы ни жили, подстроится к тому само собою.
В тревогах и томлениях, какие вы перенесли, нечего более делать, как терпеть и к Богу припадать, прося Его помощи и заступления. Вы справедливо назвали сии состояния непонятными, потому что не видно причин, которые могли бы навеять их. Но потому же самому не ошибетесь, если отнесете их к врагу, который есть в существе своем мрак и смятение; почему тревоги и смущения сопровождают его, кого бы он ни коснулся. Однако ж и то держите в мысли, что ничто такое не бывает без Божия попущения. Или наказывает Господь за что-либо,— наипаче за превозношение и осуждение, или учит, чтоб, когда бывает на душе спокойно, не думали, что наше взяло и нам нечего уж беспокоиться: можно жить и спустя рукава. Вот и учитесь смирять себя, никого не осуждать, и всегда держать ухо остро, со страхом и опасливостию содевая свое спасение.
Послал Господь радость; благодарите Его вседушно, а по сторонам посматривайте, не тащит ли враг с какой-либо стороны опять бремя на плечи ваши. Утешение посылает Господь не во всегдашнее владение, а чтоб только внушить нам: когда нападет скорбь и туга, не падайте духом, воодушевляясь надеждою, что они скоро пройдут. А скорби позволяет нападать, чтоб не зазнались и не стали думать, что и на земле можно жить покойно, не заходя надеждами за пределы ее.
Выбросьте из головы достижение покоя. Не земной он житель, а небесный. На землю заходит он мимоходом. Мирное состояние сердца — благодать Божия. Когда есть, благодарите Бога; но не присвояйте его себе, как окончательное установившееся и утвердившееся состояние. Держа себя так, не будете глубоко смущаться, и когда отойдет он, Богу предайте себя и принимайте с благодарностию все, что Он благоволит послать.
3. Предостережения от прелести вражией. Мерой успеха в духовной жизни надо считать чувство недостоинства пред Богом
Чтоже это такое с вами деется? Не успели вы начать дела жизни достодолжной, как пошли у вас какие-то чудесности.— Видели во сне лицо человека, невиданного прежде, а после увидели карточку, схожую с тем человеком. Оказалось, что во сне видели то лицо, которое желалось видеть. Была какая-то юродивая, и хоть нельзя было разобрать толком речей ее, но видно, что она обещает вам что-то великое. Затем у вас чуются какие-то отрады, так что будто небо преклонилось к вам,— чувствуете, что Бог вас любит, и вы Бога любите,— и еще что-то подобное было. Святая, да и только. Но все это еще бы ничего, но то дивно, что вы сами, кажется, начали склоняться на ту мысль, что вы какая-то особая избранница, и в самом деле уже махнули далеко. Всех назади оставили. Из молодых ранняя. Но как же это вы не подумали, что не бывает так, чтоб, десять-пятнадцать поклонов положивши, можно было встретить такие особенности в истинном их виде? — Все, испытанное вами, бывает и в истинном Божием порядке; но для вас быть сему очень рано. Нет тут истины, а все прелесть вражия. Вы не верите в козни врага, вот он и городит пред вами, что считает подходящим. Цель же у него та, чтоб ввесть вас в самомнение и отчуждать от благодати, которая не может оставаться там, где качествует самомнение, как пчела в дыму; а потом, когда останетесь вы одни,— свернуть вам голову. Это только начало он полагает, и на этом не остановится, а все более и более будет опутывать вас подобными обольстительными призраками, пока совсем втянетесь в самомнение. Под прикрытием вашего неверия в его козни ему легко будет в этом успеть. Вы будете думать, что все это или вашего ума просветленного дело, или ангельское внушение, — и будете тем питать свое самочувствие, самоценение и самомнение. Когда все будет подготовлено, тогда он подкатит к вам на огненной колеснице — взять вас на небо. — И вы по самомнению согласитесь.— И полетите, только не на небо, а во вражье жилище.
Я прописываю это вам, как дело вероятное и над вами сбыточное. Но что так бывает, сколько уж было опытов?! — Напомню вам один.
В одном монастыре был ретивый инок, любимец и питомец настоятеля. Пришло ему в голову — в затвор. Старец отговаривать. Куда?! В затвор, да и только. Подержал, подержал старец; наконец согласился. Была недалеко гора; в горе пещера. Взобрался туда новый безмолвник. Сидит. Всход крут. Пищу ему подавали на веревочке, которую он спускал вниз. Молился, читал, справлял рукоделие. Старец навещал его — и наблюдал за течением его помышлений. Так прошло довольно времени. Молодой безмолвник держал дело как следует, и начал ощущать действия духовные: Это в порядке вещей. Но ему сразу шибнуло в голову: вот как мы! Раз-другой отплюнулся, а потом и пропускать стал такой помысл. Дальше да дальше, и установилось помышление, что он любимец Божий, Бог обнимает его невидимыми объятиями любви… и у него рай. Доведши его до этого, враг поприлежнее за него взялся. Начал — то во сне, то чрез внушение в помыслах — открывать ему, что тогда-то тот-то к тебе придет, а тогда-то тот-то, что там-то то-то сделалось или делается, а там-то вот что. И все эти откровения оправдывались на деле. Тут уж и сомнения не оставалось в юном старце, что Бог в нем — и что пред ним все тайны открыты. Еще немножко, и враг подступил к нему в виде Ангела светла и говорит: Бог внял твоим молитвам и трудам, и положил пресечь твое земное странствие. Господь послал меня сказать тебе, что завтра в полночь Он явится тебе и возьмет тебя с Собою. Будь готов! — И — Боже мой! какая радость?! Приносят пищу. Он говорит сверху принесшему: нет; уже мне не нужна теперь эта пища. Скоро начну вкушать иную в Царствии Небесном. Иаумился принесший. Постоял-постоял и пошел домой. Приходит к настоятелю и говорит, что слышал. Ужаснулся старец и поспешил в пещеру. Взобрался, и ну толковать юному небошественнику, что он в прелести и что враг хочет сгубить его. Слушать не хочет, говоря: как так? Не млею ли я в молитве? Не испытал ли откровений и озарений? — Нет, быть не может, чтоб все это было от врага. Старец толковал ему, что враг может подделываться и под проявления духовной жизни, искусно прикрывая при сем свою мрачность,—и что именно бывшие тебе откровения суть вражеские против тебя козни.— Не поверил юный словам старца и остался при своем. Тогда старец сказал: так я не отойду от тебя, пока придет тот, кто обещался прийти к тебе. Сидят, беседуют, совершили и обычное ночное правило. Настала полночь,—и явился взятель на небо. Старец сразу узнал его и стал между им и своим питомцем. Тот хотел силою взять свою добычу, но старец не давал. Произошла борьба: тот тянул юного к себе, а старец не уступал. Бог помог ему не выпустить из рук своего любимца, но враг успел сорвать с него мантию. Взлетевши с нею на воздух, он изорвал ее в клочки, которые падали оттуда мимо отверстия пещеры. Старец сказал тогда своему юному небошественнику: видишь, клочки-то летят? То же было бы и с тобою, если б не помог мне Бог защитить тебя. — Затем свел его вниз и поместил среди братии. Видите, как дело-то? И как скоро можно попасть в когти человеконенавистного врага, которого козней вы не признаете! А историю Исаакия, затворника печерского, вы, конечно, знаете. И к святому Симеону столпнику подлетала огненная колесница, и он уже занес было и ножку. — Удостоверьтесь же, как хитр враг и как искусно может он прикрывать свои когти. И как потому очень возможно и вам попасть в них. Бывшее с вами я не колеблясь признаю кознями врага. Если теперь же сразу не отбросите их с отвращением и, вникнув в сердце, не изгоните из него всякое самочувствие и самоценение, и на место их не водрузите чувства своей всесторонней ничтожности и ни к чему негожести, то он не поленится потрудиться над. вами и окружит вас еще более отуманивающими призрачностями.
Больше об этом распространяться не буду.— Извольте мерою своего успеха в духовной жизни считать все более и более углубляющееся чувство своего непотребства и недостоинства пред Богом, и всякую мысль,— что будто мы с вами уж не то, что другие, гоните как вражеское всеяние, и истребляйте как вражеские силки.
4. Предостережения от прелести. Самоценение и возношение завершаются гордыней богопротивной. Об умении различать помыслы. Как пресекать блуждание мыслей
Я не мог не обратить внимания на то, что вы написали о бывающем с вами. И не изменю своего о том понятия. Тут явны козни врага. — А вы — в протест. Говорите, что «в ваше время уже не бывает таких искушений». А знаете ли вы это? Если не знаете, то зачем и говорить? Враг все одинаков; и если где найдет подходящим сказанное мною искушение, то не откажется подвергнуть ему преследуемого им, не страшась показаться несовременным. Ему лишь бы душу сгубить. Я нахожу, что к вам очень может он подойти с такою прелестию. Ваша обстановка такая, что к другому чему в вас не свободно ему руки приложить. Да ведь не все огненные колесницы. Приемы разны; а цель одна — засеменить самоценение, раздуть его в возношение и завершить дело гордынею богопротивною. А возношение разве не колесница огненная? Еще какая огненная-то, и притом какая легкая! Духом за облака, далее на самое небо и на равный Божиему престол.— Там и будет парить, пока не изречется приговор правды: во ад снидеши!
Пишете, что «умеете различать помыслы», и даете мне самому дополнить эту речь: следовательно, могли бы узнать, если б было что худое в бывшем с вами. Как не заметили, то, стало быть, худого тут ничего и не было. — Неправда; оно тут было, только прикрыто. Видимость вся не худа; но что внушалось и что принято, то худо. Мне никакого нет удовольствия навязывать вам какую-либо худобу. Но, видя, как ей возможно быть, и замечая маленькие следочки ее, как могу не предостеречь и не указать?! Вот это я и сделал. «Умею различать помыслы». А святой Симеон разве не умел? Святой Исаакий разве не умел? И многие другие разве не умели? — И, однако ж, видите, что было с ними? — Вы, кажется, воображаете, что враг — дурачок. Если станет искушать, то прямо каким-либо явным худом. Пойдет он к вам с худом! Уж какие светлости представит, что вы и рот разинете. Тут-то он вас и схватит. Яму открытую всякий увидит; а яму, прикрытую цветами, не всякий распознает. Не распознает и упадет в нее. У врага нашего два действующих полка. Один соблазняет кажущимся, призрачным добром; а другой — настоящим злом. Первые пролагают дорогу вторым. Те начинают, а эти заканчивают поражение. Заключаете: ну, буду стараться дойти до чувства своей негожести, чтоб видеть себя слепою, расслабленною и прокаженною.— Вот это лучше всех рассуждений. Ни на что Господь не подает так скорой помощи, как на восчувствование этого. Когда восчувствуете это — и не кое-как, не поверхностно, а глубоко,— тогда устроите около себя ограду из гранита и стали. Врагу много надо будет хлопот, чтоб достать до вас,— и когда достанет, ничего не поделает; ибо у вас будет тогда еще и броня,— и свет будет около, ослепляющий врага, так что ему не видно будет, куда направлять удары.
Незавидное ваше здоровье — Божия вам милость. Если б вам, при живости вашего характера, здоровье, то кто бы вас удержал в таком смиренном образе жизни? Цель, коей достигнуть стараетесь, удобнее достигается при немощах. Благодушествуйте и благодарите Господа. Что не можете исполнять, как бы хотелось, молитвенного правила, не смущайтесь тем. Имейте одно правило — быть в молитвенном настроении, — то есть во благоговеинстве пред Богом, и в преданности в Его святую волю. Чтоб мысли не блуждали, повторяйте какой-либо коротенький молитвенный стишок или читайте псалмы, какие знаете на память, и из каждого стиха изводите свои молитовки, применительно к вашему положению.
5. Остережение от козней врага.
Как это враг ухитрился уверить вас, что его нет, или если есть, то ничего сделать нам не может? Последнее совершенно верно, если всю силу свою будем полагать в Господе, а не в себе самих. Но это не значит, что можно уж жить спустя рукава. Враг все юлит около нас, и мало-мало случай, тотчас подстревает с своими советами, красными всегда на вид и всегда бесполезными и вредными. Потому надо быть настороже и ухо держать остро, чтоб замечать его хитрости и, заметив, отражать их простотою веры в Господа, ратуя именем Его.
Не думайте, что он сразу станет предлагать вам грубое что. Нет, он начинает всегда благовидностями; от них переходит к пустякам; от этих к маленьким грешкам, а от сих и к большим. Но обычнейшее его занятие — игра в помыслы. Все подбрасывает то одно, то другое; цель же та, чтоб отвлекать от достодолжных помышлений и занимать душу бездельем, имея, однако ж, в виду, не откроется ли возможность посеять и что-либо худое. Так сеет враг души всего мира, как в решете. Осмотритесь и увидите, что в этом отношении много даем мы выигрышей врагу. О том, как с этим быть, читайте у Исихия о молитве и трезвении.
6. О вражиих кознях. Проделки врага ничтожны пред вниманием и молитвой. О сердечной молитве. О сне. О решении вопросов по святоотеческим книгам. О страхованиях от врага
Когда вы слушали врага, по его внушениям — бросить правило из-за уборки комнаты, побольше поесть и поспать и проч., тогда он вас по головке гладил: умница! всегда так делай, — что отзывалось приятною льготою и некоторым молодечеством, достойным похвалы. Он думал, что промолчите,— и хвалил. А когда вы рассказали о его проделках, это ему не понравилось, и он стал вас теребить и бранить,— зачем то написала, зачем это сказала, и подобное. — Вы же, не разобравши, откуда сей ветер, начали жалеть и смущаться. Все это вражье дело. Вы ничего также не написали, чем бы можно было смущаться. Все написанное — обычное и почти повсюдное дело. А что написали, об этом и подавно нечего жалеть. Если положили все, бывающее в вас и с вами, сказывать, то как же было не сказать о таких высоких планах — есть и пить и Богу не молиться,— а все-таки чаять спасение получить и жизнь вечную наследовать? — Хорошо, по крайней мере, то, что вы, хоть сквозь зубы, начинаете говорить про врага, и иное ему приписывать, яко всеятелю лукавому и злонамеренному. Увидите наконец, как широко его вмешательство в течение нашей жизни. Только не ужаснетесь. Потому что вместе с тем удостоверитесь, как ничтожны все его проделки пред вниманием и молитвою,— рвутся, как паутина от ветра, тают, как снег от теплоты солнечной.
«Чуть открыла глаза,— первою мыслию было, что я нерадивая, ленивая и гордая». Неописанно хорошо. Это Ангел Хранитель задал вам стишок, как урок. Извольте твердить его и затвердить, чтоб, когда потребуется ответ, ответить безошибочно и порадовать тем Ангела своего, а не меньше и Господа Ангелов.
О келейном правиле много забот не имейте. Надо держать молитвословие утром и вечером, и днем в какое-либо время. Это когда ходите в Церковь. А когда не ходите, тогда исправляйте службы дома. Уж я писал вам не заботиться о количестве молитв, а о том одном иметь попечение, чтоб молитва текла из сердца живо, как живая струя. Бросьте из ума совсем количество, а имейте это одно во внимании. Но правило все же требует известного порядка. Однако ж не закаляйте себя в нем, как в кандалах. Пусть он будет только общею программою, а частности можете менять хоть каждый день, смотря по тому, в чем чаете найти оживление молитвенного духа. Если закалите, живость ослабеет, и правило обратится в форму, которая вскоре обезжизнит молитву. Так делайте, чтоб всякое молитвословие было, как новое.
Что рано проснувшись и совершив утреню, опять немного соснете, тут ничего нет худого. Только не в поблажку, а по разумному определению, что это необходимо для бодренного действования в продолжение дня. Четыре-пять часов спать — очень мерный сон. Можно при этом и днем вздремнуть немножко. Но бодриться лучше. Пишете, что нашли решение некоторых вопросов в святоотеческих книгах. Се добре! И всегда там надо искать его. И если усердно взыщете, всегда найдете. Особенно в этом отношении много полезны святые Варсанофий и Иоанн. И у святого Дорофея встретите доброе разъяснение многого. И у всех святых можете находить много вразумления. Читайте только со вниманием, и к себе прилагайте.
Говорите: «Страхи нападают, особенно во время молитвы».— Страх благословен один — Божий; но он не имеет ничего страшного, всегда благотворен. Ваши страхования, беспричинные, от врага, — и особенно во время молитвы. Видите, как он около вас хлопочет. Нечем взять, волосы дыбом заставляет подниматься. Еще святой Антоний писал, что враг бессилен, — и только страхи может нагонять, или внутренно, или внешно — страшными призраками. Главное при этом не робеть. Вы прежде хвалились: плевать на врага: я разум имею. Вот и извольте теперь делом это показать, только не разумом вооружаясь, а молитвою.
7. В чем хитрость врага, его прелесть и сеть. Грешность на языке и самоправедность в сердце
Пишете: «Я положила себе и всячески стараюсь ничего не делать по самоугодию». Потом поминаете, что однажды в церкви задремали и проспали сколько-то: это же кому в угождение допущено? Пусть это немощь; однако ж и совсем себя обезвинять нельзя. Вы же так рассказываете, как будто позволительное что сделано. Если б вы пришли к царю с прошением и, сказав ему несколько слов, смежили очи и заснули, что бы вам было? — Что-нибудь строгое, из рода таких приговоров: Связавше ввергните в… А вы пред Небесным Царем, в руках Которого и временный и вечный ваш живот, заснули, — и ни страху, ни стыда. Пусть — немощь; но сокрушаться все же надо. Просите врачевства против сна.— Какое же тут врачевство? — Не давайте себе спать, и не заснете. — Если будете держать в мысли и чувстве, за чем пришли в церковь, и к Кому, и внимать читаемому и поемому, то не испытаете и подступа дремания. Распустили мысли блуждать туда и сюда, дремание и подкралось, а от него до сна — черта едина. Если крепко одолевает дремание, святой Исаак советует пройтись немного. Делайте так, когда не сильны бываете одолеть дремание обычным порядком. — Только уж всячески не допускайте этого вперед, потому что и это может обратиться в навык.
Чувствуя обрадованное состояние после святого причастия, не забывайте оградить его страхом Божиим, чтоб не подкрался враг и не увлек к вольности в речах и движениях. А это, как буря, все развеет. Бдите! Враг ведь никогда не восстает прямо, против должного, а всегда обходы употребляет или выдумывает предлоги к поблажкам. На радостях, скажет, можно поговорить,— или надо и других сделать причастниками радости своей; потом словоохотливость раздражит; далее — введет в пустоболтание. Вот и ветер! Ведь и грешить враг учит, не узаконяя греха, а только наущая поблажать себе на один предлежащий случай, оправдывая то всякими изворотами. — Человек и грешит. В этом вся его прелесть и сеть.
8. О вражеских кознях
Толковали с некоею старицею о кознях вражеских. Се добре! Внимайте себе, по Исихию, и молитву Иисусову держите, — и научитесь различать, что от врага. Он и внешно искушает, но мало тем дорожит. Все внимание его устремлено на душу с помыслами, чувствами и намерениями. Он сидит неотходно сбоку души и подмечает, в какие образы облекается она, чтоб применительно к ним действовать на нее. Как только заметит те или другие образы, тотчас начинает развивать и распложать их в том же роде, имея в цели посредством их навесть на худое, в чем и успевает, переводя внимание души от помыслов добрых к пустым, от пустых к страстным, — а далее, доводя страстные помыслы до страстных движений и из них порождая страстные намерения,— от намерений же до дел не далеко. Враг пользуется при сем естественными законами движения образов в воображении и памяти. Законы сии суть: современность, одноместность, сходство и противоположность, связь причины и действия, средств и целей, всяких вообще соприкосновений в бывающем. Например: вы вспомнили о месте, в коем были и где вам сделана небольшая неприятность. Вы об этой неприятности уж забыли, но враг не забыл, и поспешит теперь воспользоваться случаем поновить и в вас чувство забытой неприятности, чтоб на основании его построить что-либо и более худое. Как только, проходя воспоминанием по всему бывшему там, вы дойдете до неприятного случая, он тотчас подбежит и станет за вас заступаться, как они смели, — чувство неприятности и оживет. Когда оживет чувство, он внушит: «Можно ли оставить»,— и засеменит желание отплатить,—желание это разовьет в намерение, а далее начнет поджигать и к решимости так сделать,— и сейчас же, поскорей, поскорей. Бедная душа и не опомнится, как дойдет до этого пункта, — и тут разве уж встрепенется. Как только встрепенется душа, враг тотчас отскакивает и опять смотрит, чем снова займется душа. Иногда и сам начинает занимать ее, принимая разные образы и рисуясь пред душою. У души есть свои глаза, кроме телесных; она видит эти образы, и иные пропускает без внимания, а иными и займется. Как только занялась, враг тотчас опять начинает тем же путем вести ее к страстным чувствам, чтоб чрез них довести до страстных намерений и решимостей. Вот какую забаву враг постоянно ведет с нашею душою, чтоб навесть ее на зло. Авва Исайя, по сему поводу, говорил о себе: я похож на коня, который вольно пасется на лугу. Подходит чужой кто, садится и ездит. Когда, наездившись, бросает, подходит другой и то же делает,— и так далее. А другой старец уподоблял себя кудели; подсядет, говорит, враг, и ну прясть, и все прядет, пока не отгонишь. Прядение есть течение помыслов, которые идут одни за другими, одни из Других вырождаясь, пока не дойдут до чего-либо грешного, от которого опомнившись, душа пресекает течение помыслов и отгоняет врага. Враг водит, пока не доведет до пропасти. Вид пропасти приводит душу в себя.
Я думаю, что все это вы знаете по опыту. Пишу же о сем, чтоб дать вам знать, что это такое,— именно что это враг забавляет нас,— и забавляет не с добрым намерением. Почему нам следует серьезно отнестись к сему положению дела. Как быть, прочитайте, как я уже сказал, у Исихия.
С другою старицею шла у вас речь о трудах деятельных. Обе вы согласны, что надо не жалея себя трудиться по установленному порядку. И добре! Поминаю об этом, чтоб только довесть вашу речь до конца. Одною деятельною жизнию ограничиваться нельзя; надо при сем вести и умозрительные занятия, чтоб ими держать неослабно в своем чине и внутренний строй. Надо непременно соединять с деянием умозрение, и с умозрением деяние. То и другое в связи быстро подвигает душу вперед, очищая ее от худого и укрепляя в добром. Посмотрите в «Достопамятных сказаниях» — авву Иоанна Колова и авву Пимена. Да об этом и во всех подвижнических писаниях найдете.
9. Приемы вражеских искушений. О вражеских хитростях
Наконец-то вы умудрились, и сознали, что есть вражеские искушения, которыми враг никого не заделяет, — даже и вашей учености не стыдится. — Да, да; он около всякого и всякой хлопочет. Но этого нечего бояться. Внимание к себе в сердце с молитвою к Господу расстраивает все его козни. Читайте у Исихия и учитесь, как тут действовать.
Враг не тотчас худо внушает. Первый его прием есть — всевать помыслы, кажущиеся добрыми, и увлекать на дела, по видимости добрые, или на дела добрые с целию недоброю — себя показать. Лица, не очень разборчивые на помыслы и дела и не задумывающиеся над ними, лишь бы они не были явно худы, поддаются на эту уловку,— и он начинает их гонять от помысла к помыслу и от дела к делу, все будто добрым, но или неуместным, или неблаговременным, или ненужным, или не в своей мере делаемым. Цель его тут та, чтоб испортить вкус духовный в различении истинного добра от мнимого, приучить к принятию своих внушений и породить высокое о себе мечтание: сколько наделано! — Между тем как все то есть пустоделие и суета. — Грешных дел пока еще не видно; но грехи словом нередко прорываются; а помыслов недолжных и еще больше бывает. Се — первая вражья прелесть!
Когда успеет он кого запутать в этом и кто втянется в такой род действования, тому он начинает предлагать грешки, кажущиеся безгрешными. Кто поддается на это, того доводит он до грехов, хоть не кажущихся безгрешными, но извиняемых по обстоятельствам разным, как бы позволительных. Кто до этого дойдет, тому внушает он согрешить каким-либо грехом, заведомо грешным, которому и совесть поперечит,— внушает не всегда грешить таким грехом, а только однажды согрешить. Кто поддастся этому, тот попался совсем в когти вражьи… и стал его рабом чрез рабство греху. Ибо чрез это однажды согрешить он уже не перестанет его гнать все дальше и дальше по тому же направлению.
Эту историю вам знать не столько нужно, сколько ту, которая устрояется, когда кто не слушает врага. Тут у него свои приемы. Укажу главнейшие. Когда кто, умудрясь, не дает хода помыслам и позывам на добро, кажущимся добрыми, а тотчас, или по собственному рассуждению, или по указанию опытнейших, отсекает их, как бы они ни казались красными, и действует в сем роде с такою решительностию, что не предвидится возможности уловить его сим приемом; тогда враг бросает эту уловку, и начинает действовать совне,— чрез людей, ему подручных. Тут пойдут льстивые похвалы, клеветы, осуждения, притеснения и всякого рода неприятности. Вот это и вам надо знать и ждать,— и смотреть в оба. Отвратить это не в нашей власти, но в нашей власти перехитрить врага. Главное — переносить все, не нарушая любви и мира. Помощник—Господь. Его надо молить умиротворять наше сердце, и, если благоволит, улаживать все и вне. С своей стороны, нам надо не выпускать из вида, откуда и кем воздвигается буря,— и неприязнь вместо людей направлять на того, кто, стоя позади, поджигает их и заправляет всем ходом.
Когда и этот прием не даст чаемых плодов, тогда враг начинает действовать своею персоною, тоже со вне,— строя разные причуды, то страшные, то обольстительные.
Когда и эти уловки останутся тщетными; тогда враг наконец отступает, не смея приблизиться. Поодаль ходит и издали подсматривает, не допустится ли какая оплошность, и не откроется ли таким образом ему возможность — сделать снова нападение по какому-либо приему.— Но совсем он ни от кого не отступает до самой смерти. Даже по смерти порывается что-нибудь сгородить — на мытарствах.
Прочитавши это, не подумайте: вот какие страхи! Но страшиться тут совсем нечего, ибо враг никакой силы не имеет против воли столкнуть нас на зло. Он только разные уловки употребляет, чтоб мы, обманувшись его призрачными представлениями и внушениями, почли худое хорошим и учинили худое, полагая, что делаем доброе. Внимание и молитва, как я сказал, делает все его козни бездельными. Господь своих никогда не оставляет,— и Ангел Хранитель близ, который,— как только увидит, что соблазняемый изъявляет несогласие на соблазн и противится ему,— тотчас немилостиво прогоняет врага.
3. О ГОРДОСТИ, САМОЖАЛЕНИИ, ТЩЕСЛАВИИ
1. О тщеславии. Крайняя пагуба от тщеславия. Как бороться с ним
«Что мне делать с тщеславием? Мне кажется, что я ничего не делаю напоказ; но после дела не могу удержаться, чтоб не протрубить пред собою. Я, конечно, не говорю никому, что вот как хорошо я сделала то или другое. Но внутри трубится, что я лучше других, и делаю лучше, чем другие. И знаю, что это дурно; но оно всегда делается во мне».
Хорошо, по крайней мере, что замечаете эту худобу и желаете исправиться. Приложите труд к исправлению и молитву о том, и Господь поможет; успеете изгнать этого врага. Это враг самый зловредный и вместе самый льстивый. Он делает человека похожим на работника, который, что ни заработает, все то зараз поедает, ничего не оставляя назавтра. Кто отщеславился, тот уже восприял мзду свою; и в будущем не за что ему воздавать. Он всегда гол, как проматывающий все свое. Голым явится и на том свете. Только грехи его перейдут с ним, а добрые дела, которые могли бы послужить противовесом им, никакой цены иметь не будут. Вот какая от тщеславия крайняя пагуба! А между тем, пред собою ли трубить или слушать трубление совне, куда как сладко, будто конфекты глотаешь.— Так вы хорошо делаете, что имеете желание избавиться от этого льстивого врага.
Но как успеть в этом? Боритесь и одолеете. Только не переставайте, и никакой поблажки себе не давайте в этом. Первое, что надобно, это есть сознать и почувствовать, что такого рода помысл есть враг. Затем, как только появится он, спешите восставлять такое сознание и чувство. Оно непременно отзовется неприязнию к сему помыслу, которая и оттолкнет его. Возыметь неприязнь к помыслу есть то же, что в грудь кого подать. Кого в грудь подали, валится наземь; а помысл, неприязнию пораженный, бежит вон из души. Сделайте так несколько раз поусерднее, и помысл тот перестанет показываться, или вы навыкнете так легко и скоро управляться с ним, что не успеет он явиться, как и прогнан будет.
Между тем не забывайте подогревать чувство неприязни к нему. Для сего почаще прочитывайте наставления Спасителя о милостыне, посте и молитве (Мф. 6) и ту притчу, из которой Господь вывел такой урок: Глаголите, яко раби неключими есмы: яко еже должны бехом сотворити сотворихом (Лк. 17, 10). Также и апостольский урок припоминайте: Что хвалишися? (1Кор. 4, 7).
Возьмите также во внимание и то, с кем вы себя сравниваете, трубя, что и вы и дела ваши лучше их. Если они меньше вас по возрасту и способностям, то тут нечем хвалиться. Это само собою бывает, что, кто постарше, тот все делает получше младших. Подрастут, и те станут не хуже вас работать, а может быть, и лучше. Так вы не с этими сравнивайте себя, а с теми, которые повыше вас. Тогда, может быть, и не придется трубить: лучше я и мои дела; а скорее смириться, что далеко еще вам до того, чтоб можно было чем-либо похвалиться.
Я бы еще спросил вас: то, что вы делаете, отвечает ли мере ваших способностей? Посмотрите-ка получше и, может быть, окажется, что хоть и хорошо делаемое вами, но далеко не отвечает мере ваших сил: следовало бы еще раз в пять или десять делать лучше. Если действительно это вы увидите, — а большею частию, если не всегда, это именно приходится узревать, когда смотрят на дела свои с этой точки, то вместо трубления скорее придется сокрушиться, что не отвечаете намерениям о вас Того, Кто даровал вам силы тела и души.
Потрудитесь так поупражняться над собою, и наверное можно положить, что скоро получите успех. Но молитва к Господу само собою должна идти об руку с своим трудом над собою, а также усердная ревность достигнуть желаемой цели, без всякой себе поблажки.
2. О саможалении и самоугодии
Пишешь: «Лютейший враг саможаление не отступает от меня, устрашая, что заболею, если буду строго к себе относиться. Отчего и плода никакого не вижу. Очень жаль о сем; но не знаю, какие меры принять против этого врага моего. Прошу молитв».
Саможаление — враг. Не оно, а сам ты. Ведь сам себя жалеешь; кто же виноват? Сам себя жалеешь, сам себя и разжалей, и делу конец. А ты прикидываешься, будто саможаление пришло откуда-то со стороны, и тебя насилует. Совсем не со стороны пришло; оно твое собственное, доморощенное чадо, или ты сам, прикидывающийся насилуемым и лукавящий пред тобою самим — лукавством злейшим и пагубнейшим из всех лукавств.
Грех, живущий в нас,— корень и источник всех грехов — есть самость, или самолюбие. Первородные дщери его суть саможаление и самоугодие. Чрез первое он всегда приводит ко второму и устрояет порядок и характер жизни, противоположной богоугождению. Не подумай, что это образ жизни явно грешной. Нет! Эта жизнь исправна, только все ведется из-за самоугодия. Саможаление и самоугодие допускают дела, относящиеся к богоугождению, но под непременным условием, чтоб они не нарушали их покоя, или и их питали. Таким образом иной и благочестив и добродетелен, а между тем опутан самоугодием. Такие услышат на суде: Не вем вас. Хорошо, что ты хоть видишь в себе саможаление и готов восстать против него. А другие совсем этого не видят. К тебе и обращу речь, чтоб воодушевить тебя на прогнание сего врага твоего. Из твоих дальнейших слов я заключаю, что ты неважным считаешь действия, допускаемые по саможалению и самоугодию. — Тут у тебя большая ошибка. Действия такие, сами по себе, точно бывают неважны; но нельзя сказать, чтоб неважно было присутствие в душе твоей саможаления и самоугодия. Ибо что оно значит? — Значит, с первого взгляда, что самоугодие у нас с тобою сильнее богоугождения, хоть мы положили угождать Богу и думаем, что делаем так. Положили мы то и то делать, сознав то нужным в деле устроения спасительной жизни, и потому угодным Богу; а потом отказываемся от этого, не почему другому, как потому, что жаль себя, жаль от сна отнять нечто, жаль пищи немного недобрать, жаль потрудить себя, и подобное. Если б приходилось пожалеть только себя, и больше ничего! А то бывает так, что, пожалев себя, оставляем дела, какие по совести сочли нужными для себя в деле спасения. Следовательно, в этих действиях мы переходим от богоугождения и содевания спасения к самоугодию, то есть действуем поперек того, как положили действовать. Как совесть знает о нашем решении, то сейчас же и начинает укорять нас в неверности самим себе, измене себе.
Стыдно становится пред собою, и покой внутренний пропадает. Как быть? Иной, сознав свою оплошность, тотчас восстановляет первое решение не потворствовать себе, и полагает вперед никак не поддаваться внушениям саможаления. А другой, по вялости воли, от того же саможаления заимствует самооправдание и извиняет себя то случайным разнемоганием, то разными делами, то надобностию послабить себе немного, чтоб не изнемочь. Он сам видит, как эти опоры к извинению себя хрупки, однако ж не отказывается уговаривать совесть свою не тревожиться и его не тревожить.— И вот лукавство пред самим собою, злейшее всех лукавств, корень всех наших грехопадений. — Что же совесть? Совесть сначала постоит, а потом смежает уста свои. Ведь сам он хозяин. Что с ним поделаешь? Покоя, однако ж, она не дает. Предстоит необходимость заглушить ее голос. Чем? Отклонением внимания на внешнее, чтоб не быть у себя дома, — то есть пойти погулять или поговорить с кем и подобным. — И пошли развлечения за развлечениями. Они принесут плод — равнодушие к делу спасения и потерю страха Божия. Авось — небось! — И стал человек жить как живется, спустя рукава. Так вот видишь, как не маловажны действия поблажки самоугодию и саможалению? — Почаще смотри на эти последствия и черпай из такого смотрения воодушевление против сих врагов.
Откуда берется у самоугодия такая сила, что и по решимости содевать свое спасение оно успевает склонять на дела свои? — Я думаю, оттого, что в первоначальном решении допущена неполнота. Оно было неполно и не совсем решительно. При образовании его имелось в виду спасение и получение Царства Небесного; а жертвы и труды, требуемые для сего, не были взвешены, или даже и рассмотрены. Оттого, как только потребовались они, мы и храмлем. Думалось, что все легко пойдет; а оно не пошло легко, как и нейдет ни у кого. Чаяли мы и Царствие получить, и покойно жить, всласть себе: что не совместимо. У святых подвижников и говорится всюду, что, кто хочет как должно идти путем спасения, тот должен определить себя на смерть, — не на какие-либо лишения ничтожные, а на лишение даже самой жизни,— чтоб стоять в начатом до положения живота. Кто так полно решается, к тому саможаление подступа не имеет. Почему, если хочешь не поддаваться саможалению, возвратись к началу доброго решения твоего, — и дополни недостающее в нем. Если ты поддаешься саможалению, то еще не отвергся себя. Если не отвергся себя, то еще и шагу не сделал по пути вслед Христа Господа. Только мысли и речи у тебя были об этом; а дело еще не последовало. Я разумею то, как сему делу надлежит быть внутри тебя.
Не подумай опять при сем: авось — небось, — как-нибудь проплетусь. Нисколько не проплетешься, а будешь толочься на одном месте. Сам же говоришь, что успеха никакого в себе не видишь. И не жди его, пока есть саможаление. Не случалось ли тебе видеть электрическую машину?! Если видел, то, конечно, знаешь, что электричество, посредством тренья возбуждаемое, собирается в медный цилиндр; и его может набраться так много, что убьет, если неосторожно прикоснуться к цилиндру. Но если от цилиндра спустить медную же цепочку до земли, то электричества нисколько не соберется, хоть до поту верти колесо. Вот что есть эта цепочка, спущенная до земли, то есть самоугодие и саможаление. Сколько ни трудись, они не дадут образоваться в Душе ничему духовному. Весь плод трудов они будут поядать и уничтожать.
То правда, что саможаление и самоугодие не всякого ведут прямо к видимо худой жизни; но тем не менее всю жизнь делают бесплодною. Кто страдает ими, тот ни тепл, ни хладен, ни то ни се. А таким в Апокалипсисе угрожается совершенным отвержением, с отвращением от них и мерзением ими (Апок. 3, 15—16).
Потому изволь призадуматься над своим саможалением, и поспеши сделать с ним расправу, какой оно справедливо заслуживает. Ты просишь молиться об избавлении от него. Тут ничья молитва не поможет. Самоотвержение, уничтожающее саможаление, есть исходный пункт, с которого начинается и помощь Божия, и помощь взаимной братской молитвы. А отвергнуться себя ты должен сам. За это действие затем и все дары Божий пойдут. Если же ты не представишь этой жертвы, то не жди помощи, ни свыше, ни из — окрест тебя. Припомни пример, бывший в Египетской пустыне. Брат смущаем был движениями плоти. Приходит он к старцам и просит молитв. Те стали молиться, как обыкновенно делывали. Но прошло несколько времени, и брат опять приходит и просит о том же. Старцы опять обещали и молились. Но помощи опять не было. Так и в третий раз. Удивились старцы; ибо обычно помощь была посылаема по первой их молитве. Почему стали молиться уже не о помощи брату, а о том, чтоб Господь благословил открыть им, отчего неугодно Ему услышать молитву их. Господь открыл им, что виноват сам брат тем, что не противится, а поблажает нечистым движениям. — Тогда они позвали его и сказали ему, чтоб он сам в себе отсек всякую себе поблажку, тогда и помощь будет от молитвы. Брат сделал так,— и с Божиею помощию за молитвы старцев освободился от страсти.— Вот и тебе мой ответ. Отсеки самоугодие: тогда помощна будет и сторонняя молитва. А пока будешь на его стороне, ниоткуда не жди помощи.
Больше я тебе ничего не скажу. Сам видишь, за чем стоит дело. Сделай же это, и дело твое пойдет благословенным Божиим порядком.
3. О борьбе с властолюбием
«Часто прорывается у меня в речи настойчивый тон; не терплю противоречия; и резкостию нередко оскорбляю близких своих».
Сказали бы прямее: хочу быть царицею в своем кругу, чтоб двигалось по моему мановению. Это есть властолюбие, одна из первородных дщерей гордыни, содружница раздражения и ярости. Вот в какой разряд ставят вас те, по временам прорывающиеся у вас, движения и действия. Сами видите, что надо озаботиться пресечь их порождение, чтоб они из маленьких, какими являются теперь, не возмужали и не сделали из вас несноснейшую персону, людьми нетерпимую и Богу противную. И возьмитесь за это больше, нежели за что другое: ибо эти движения показывают, что там, в самой глуби сердца, лежит что-то очень дурное и пагубное.
Что же именно делать для успеха? — Так как вы замечаете уже эти движения и сознаете худобу их, то первое, что при сем нужно, уже имеется. Второе будет — делать не по их внушению, а наперекор им. Это будет то же, что клин клином выбивать. Вместо властолюбивого тона приказаний возьмите навык — всегда просить и предлагать, не угодно ли? — наперед готовясь, если прошение и предложение не будут приняты, или усилить их, или смиренно уступить. Самое же лучшее — самим больше делать, чем возлагать бремя дел на других. Спаситель, заповедав избирать паче быть всем слугою, чем набольшим, указал на самое действительное средство к подавлению властолюбия. Кто положил быть всем слугою, не позволит себе употребить резкого слова и оскорбиться, встретив противоречие. Действование наперекор возникающим движениям такого рода ослабит их, сделает редкими и совсем уничтожит. Но при сем следует, в-третьих, действовать в духе покаянного смирения, с молитвенным ко Господу обращением. Это придает действованию дышащую любовью мягкость и нраву непритязательному привлекательность. Следствием сего будет со стороны всех готовность слушаться и самоохотно во всем покорствовать, предупреждая желания и без приказаний исполняя их.
Вот этим путем потрудитесь достигнуть в своем кругу чина царицы. Тогда будете без властолюбия всеми властвовать, не будете терпеть противоречий, потому что не встретите их; не оскорбите никого и резкостью речи, потому что не будет к тому поводов. Все будет двигаться по вашему мановению; а вы и замечать того не будете. Конечно, это труд целой жизни; но, как видите, есть из-за чего потрудиться! — Благослови Господи!
4. О гордости и тщеславии. Какие бывают проявления гордости
Пишете: «Говорила с духовным своим отцом и сказывала ему о себе разное. Он прямо мне сказал, что я горда и тщеславна. Я ему ответила,— что я совсем не горда, но терпеть не могу приниженности и угодничества». Отпели, прекрасно. Вы не давайте себя им в обиду, чтоб знали, что за вас голою рукою нельзя хватать. Вишь, выдумал называть как, да еще в глаза? — Теперь и я вам приговорю: на что же лучше доказательства, что вы горды, как отповедь ваша? Она не плод смирения. И зачем вам поперечить такому приговору? Если он не идет к вам, беды от этого нет; а если идет, вы же отклоняете его, то от этого не мало беды; потому что, не признавая за собою худа, не будете стараться исправить его, и оно засядет у вас навсегда. Лучше вам, не попереча, положить вникать в себя хорошенько, нет ли в самом деле в вас сего зелия крайне недоброго. Вы прошлый раз собирались молить Господа — дать вам познать, что вы такое. Вот вам Господь и послал указание, а вы отворачиваетесь. Верно, вы ожидали, что Господь вам покажет, какая вы распрекрасная. Нет, этого не ожидайте. Случай сей есть прямой ответ Господа на ваше желание и моление. Извольте-ка лучше и свой к сему мановению Господню приложить труд. Начинайте вникать в себя строже. Станьте у сердца и замечайте, что оттуда выходит; потом обсуждайте, какого свойства это вышедшее. Если оно окажется гордостным хоть мало-мало, значит, гордость сидит в сердце и пускает оттуда такие пузырьки.
Чтоб вам удобнее было вести это, необычное вам дело, пересмотрите, какие бывают проявления гордости, и помощию их уловляйте себя. Какие же бывают проявления гордости, это вы узнать можете из Лествичника, именно из слов его о гордости и тщеславии, из Кассиана, из Нила преподобного, из «Православного исповедания» там, где перечисляются порождения семи смертных грехов. Все эти книги найдете в монастыре, пока-то успеете и сами запастись ими. Заметьте получше все признаки проявления гордости, и потом смотрите, бывают ли они у вас. Если хоть немногие, и иногда проявляются, значит, гордость есть,— и надо ее искоренять. Вы писали, что когда-то желали оскорблений и унижений. Это было прямое свидетельство смирения. А тут сказали вам: вы горда,— вы — оскорбляться, поперечить и отворачиваться от сказавшего. Такие действия не знак ли, что смирения нет: было, да испарилось, по крайней мере, на этот случай. Кто желает оскорблений, тому, сколько их ни делай, все мало. Так и смиренный думает, что ему все мало унижений. Вы говорите: сказал бы, в чем гордость. — Да ведь она бывает очень тонкая, так что чуется, что она есть, а определительно схватить ее мудрено. Извольте сами добраться, в чем ваша гордость. Сказавшему же вам об этом будьте благодарны, что наводит вас на самопознание. Я в прошлый раз писал вам: приступайте к молитве, как осужденная и погибающая. А вы в протест. У вас часто прорывается протест. Придется сказать, что вы в духе протестантка. Скажете, что и я на вас, как и духовник. Я ни на вас, ни за вас; а только навожу вас на то, чтоб присмотрелись хорошенько к себе. Опять повторю: беды нет от того, если вам приписывается то, чего нет. А если присмотритесь и найдете,— будет благо. Сие ведайте, что все промыслительные относительно каждого лица действия к тому преимущественно направляются, чтобы в порошок стереть наше я. Тоже, конечно, имеется в виду и в отношении к вам. И благодарите Господа, что Он, на первых же порах вашего Ему себя посвящения, такой спасительный задал вам урок. Извольте же его обсудить, как следует, и заучить.
5. О смирении. О чувстве отрешения от всего земного
Пишете: «Кажется, я смиренна». Что вы смирены, это видно. Но смиренны ли вы, это другой вопрос. ‘Есть также разница между смирением и смирянием. Кто смиряет себя, тот еще не смирен, а ищет смирения и хочет быть смиренным. Я полагаю, что вы хотите быть смиренною и ищете смирения; но, смешивая смиряние со смирением, считаете уже себя смиренною. Потрудитесь в себя-смирянии, и смиренными станете.
Что, просыпаясь, находите иногда какой-либо стих из псалмов в устах, это великая милость Божия. Ангел Божий влагает эту молитву пред просыпанием. И читайте этот стишок целый день или пока читается. Записывать надо. Заведите особую для этого тетрадку. Пригодится.
«Иногда, — говорите, — порождается ожидание, что все у меня может быть отнято, даже пища, одежда, кров».— Что же — вы на этом и останавливаетесь?! Нет; вы доканчивайте такое помышление так: только Господь не может быть отнят; буду же всею ревностию ревновать о том, чтоб стяжать Господа и никогда не лишиться Его со мною сопребывания. — Затем не возвращайтесь к тому, чтоб упрочить свое внешнее; пусть оно под этим титлом и остается навсегда, то есть под титлом обреченного на исчезновение и готового к тому поминутно. Из этой мысли родится потом чувство отрешения от всего,— будете как отрезанная от всего. Это сделает вас опорожненным сосудом, в который удобно уже будет помещать всякое стяжание духовное, вечно пребывающее. — Так пусть идет у вас в духе. Но ничего нет дивного, что и самым делом может так совершиться. На свете не один Иов оставляется, как перст, — ничего нет и на гноище. Страшно ведь это; а у Господа — это золотая лествица на небо.
6. О состоянии охлаждения. О себяжалении и самоугодии. Вражия логика
«У меня дело идет дурно. Душа не на месте, мысли блуждают, читать духовное охоты нет, правило исправляется вяло и лениво и ко всему стала я равнодушна. Будто что-то ушло из души».
Есть о чем пожалеть; однако ж не падайте духом. Состояние ваше есть состояние охлаждения, как говорят святые отцы. Оно бывает и наказательное и научительное. Как наказание бывает оно за какой-либо грех, словом, делом, мыслию, чувством. Как научение бывает оно по намерению Божию научить подвизающегося духовной опытности. — Как у вас? — Смиренне будет думать, что это с вами за что-либо грешное, как вы и думаете, хотя не ясно сознаете за что. Кайтесь и молите милостивого Господа возвратить вам Его отеческие объятия. А между тем вникните получше, что было у вас пред этим, не увидите ли определенной причины, за которую терпите такую тяготу. Увидевши же, положите не ходить более тою дорогою, которая привела вас к такому состоянию. Такое решение ускорит и помилование, с возвращением потерянного.
Состояние это означает, что благодать Божия отступила, — не бросила, а отступила, и стоит вне. То была внутри, а теперь вне; и вы остались, как раздетая на холоде, как комната, из которой в отворенные окна вышло все тепло. — Как воротить? — Так именно, как вы делаете, — молитвою, сокрушением, прибавлением лишений плоти в пище и сне; прибавьте, если можете, побольше помогания нуждающимся. Трудитесь и потейте. Смилуется Господь и снова пошлет вам благодать Свою. Но времени, когда это будет, назначать нельзя. Возвращение благодати не от нас, а °т самой благодати,— когда благоволит, тогда и придет, ничем не ограничиваясь, по свободному изволению своему. Однако ж не опускайте рук, а все вопийте, и вопийте моля о возвращении: «Когда же приидеши ко мне?» — не определяя даже в уме, что вот-вот воротится, а предавая себя всецело в руки Божий, да будет и сие дорогое и столь желанное по воле Божией, и в преданности в волю Божию соглашаясь терпеть, сколько Ему угодно будет. Утешения духовные — благодатные — приходят и отходят, как Господу угодно.
Вы говорили: люблю Господа. Не дивно, когда Он исполнял вас радостями о Духе Святе. Извольте теперь любить, когда Он оставил вас одну, пустою и голою от покрова Своего. Это будет совершенно бескорыстная любовь, более ценная, чем прежняя.
Вот и уразумевайте теперь, что есть человек, оставленный самому себе,— и смиряйтесь паче и паче. Вы не раз твердили: у меня разум, у меня разум. Вот извольте теперь изворотиться с своим разумом. Когда остались вы одни, враг подслушал и начал, как пишете, свои предлагать советы о лучшем устроении жизни, внушая то себя пожалеть, то даже в мир воротиться. В мир воротиться теперь уж мудрено: отрезанный ломоть. Себя пожалеть благовиднее; но не меньше опасно. Кто из монахинь, или монахов, или вообще из подвизающихся,— последует сему совету, из того выйдет мирянин или мирянка под монашескою одеждою или язычник под христианским именем. Себя-пожаление идет заодно с самоугодием и вообще с самолюбием и есть корень всех послаблений, опущений, равнодушия и беспечности. Слыхали вы фразу: живущий в нас грех? — Вот он-то и есть саможаление со свитою его. Если будете поблажать ему, хоть иногда, то это всегда будет, как параличом, разбивать всякое предшествовавшими трудами стя-жанное добро. И из вас существенно ничего не выйдет, кроме одной показной, наружной особы. Вот сюда и желательно врагу вас направить, под благовидностию саможаления.
Смотрите, он уже и дорожку туда вам углаждает. Пишете: «На правиле утомление объяло,— и тягота такая! Я бросила и села отдохнуть. Тотчас пришла мысль, что если меньше трудить себя, или побольше жалеть себя,— то меньше и искушений будет». Замечаете, чья эта логика-то? Вражья. Это он вас по головке гладит: умница! И всегда так делай, и я не стану тебя искушать. Но на что же вам другое искушение? Вы уже впали в него, и если послушаете врага — во всем послабить себе, то постоянно будете в искушении: будете творить волю врага, а не Божию. Тогда точно враг отступит до времени, и наместницею своею оставит саможаление. Когда же укоренится саможаление и будет портить все ваши дела, тогда он с новою злохитростию подступит,— нельзя ли как-нибудь смануть вас и на какие-либо грешки, не бросающиеся в глаза. Сообразив все сие, извольте встрепенуться,— и с лютостию начинайте трудить себя. Тереть себя надо подвигами: трение теплоту развивает.
«Больше ем, больше сплю». Это, верно, в тех видах, чтоб меньше было искушений?! — Логика врага успешно в вас действует. Если это по совершенному изнеможению тела или нездоровью какому делается, то ничего; а если — из послабления, то это отзовется худо на вашем внутреннем строе. И совсем расслабнете и предадитесь полному нерадению. Устрашите себя сим, и понудьтесь к преутруждению себя лишениями, чтоб шествовать тесным и прискорбным путем, который есть один настоящий путь.
«Мне кажется, я не жалею себя».— Если правда, то это очень хорошо. — Но вот доктор наговорил вам, что и там-то болит, и то-то нездорово, и вы чуть не расплакались, что уж слишком безжалостны были к себе. — Нет; лечиться лечитесь, а саможаления все же не допускайте.— Несаможаление есть внутренний акт,— который уместен и при таких внешних действиях и положениях, которые на вид кажутся саможалетельными. Есть некая внутренняя бодренность,— телесная же, — в напряжении мускулов состоящая. Она всегдашняя спутница несаможалению. Поминая о болезнях своих, прибавляете, что видите в них нечто о вас промыслительное. И хорошо делаете. Болезнями нередко Бог прикрывает своих рабов от искушений, которых без этого не миновать бы им. А то — своим чередом, что они сами по себе смирительны. В смирительных же средствах едва ли кто не имеет нужды. Пребывайте в сей вере.
8. Грешность на языке и самоправедность в сердце
Пишете: «Царит во мне сознание своей грешности и того, что я хуже всех». А чрез несколько строк прибавляете: «За этот год я больше сделала (успеха), чем во все предшествовавшие пять». Сличите сии показания, и смотрите, что получится. Там смиренные слова и только, а здесь чувство самодовольства. Против чувства где устоять словам?! И выйдет: грешность на языке, а в сердце самоправедность. В этом смысле, конечно, надо понимать и еще нижепрописанную заметку: «Я никогда не высокомудрствую». То есть что вы всегда смиренны на словах, а сердце полно сознания своего достоинства и заслуженности; там царит самочувствие и самоценение, — скрытнейший враг, но который нередко проторгается и наружу. Извольте заняться этим положением дела и вникнуть в себя, боясь образовать из себя личность, которая одно есть снаружи, а другое внутри. Я не то здесь разумею, чтоб вы этого желали, а что — это само собою устроится, если не будете внимать себе. — Смирение не вдруг приходит. Оно идет в содружестве с любовию, рука об руку. Только совершенная любовь совершенно смиренна. А до того из сердца — нет-нет и прорвется высокоумие.
Пишете: «Были припадки серчания и нетерпения». Вот и это свидетельствует, что смирение у вас еще неглубоко. Хорошо, что замечаете, каетесь и сказываете духовнику. Но попросите его, чтоб он был к вам построже, и нисколько не поблажал вам, и не стыдился назначать вам должные эпитимии.
Спрашиваете: всегда ли ходить в церковь? Оставляю вам на свободу,— когда ходите, когда дома молитесь,— только бы не было поблажки лености. Одно имейте в виду, чтобы быть в молитвенном настроении, дома ли молитесь или в церкви стоите на богослужении.
9. О частом причащении. О самомнении и самоценении. Как говорить с другими о духовной жизни
Много вас теребят по поводу частого причащения. Не смущайтесь. Присмотрятся — перестанут. И всем следовало бы так делать; но не вошло это у нас в обычай. На Востоке христиане часто причащаются, не в одни великие посты, но и кроме их. Первоначально же в Церкви Христовой за всякою литургиею все причащались. Еще во время святителя Василия Великого одна барыня спрашивала его, можно ли часто причащаться, и как часто? Он отвечал, что не только можно, но и должно; а на то, как часто, сказал: мы причащаемся четыре раза в неделю,— в среду, пятницу, субботу и воскресенье. — «Мы» — это разумеются все кесарийцы: ибо вопрос касался не священнодействующих, а мирян. Сказав так той вопрошавшей, он не определил ей числа, сколько раз причащаться, а только пример показал, оставив ей на свободу — делать, как сможет, оставив, однако ж, в силе внушение, что причащаться надо часто.— Да и сама литургия, смотрите, что требует. На всякой литургии священнослужитель приглашает: «Со страхом Божиим и верою приступите». Следственно, на всякой литургии и можно приступать. Тем более можно приступать часто.— У нас иные говорят даже, что грех — часто причащаться; иные толкуют, что нельзя раньше шести недель причащаться. Может быть, кроме этих, и другие есть в сем отношении неправости. Не обращайте внимания на эти толки, — и причащайтесь так часто, как потребность будет, ничтоже сумняся. Старайтесь только всячески приготовляться, как должно, и приступать со страхом и трепетом, с верою, с сокрушением и покаянными чувствами. Докучающим же речами об этом отвечайте: ведь я не инуде прелажу ко святому причастию, всякий раз имею разрешение от духовного отца моего. — И довольно. — О том, как это благотворно для вас, лучше не говорить. Знайте это для себя и благодарите Господа. Опасность для вас возможна одна — как бы не возмечтать о себе высоко. Этого бойтесь. Ибо тогда лишены будете всякого плода от святого причастия, и самое причащение будет не безгрешно. Боже упаси вас!
Мне думается, что вы очень способны на то, чтоб поскользаться в самомнении, самоценении, в чувстве своего достоинства и стоимости, не только пред людьми, но и пред Богом. Умом вы, конечно, знаете, что всего этого не должно держать на сердце; но бывает внутри некое лукавство, по которому те недобрые чувства запрятываемы бывают в сердце смиренноречием, и даже сознанием своего недостоинства, которое (сознание) и само вменяется тогда себе в достоинство. Умудряйтесь перехитрить это лукавство и, открывая Господу свое сердце, молите Его, Сердцеведца, научить вас замечать эту лесть в себе, изгонять ее и подавлять. И Господь поможет. Придет момент, когда узрится в душе все, как есть,— и внушение придет, как сделать, чтоб все там было, как подобает быть.
«Говорить ли,— спрашиваете,— с другими о духовной жизни?» Говорите; только о своей не сказывайте, а вообще рассуждайте, применяясь, однако ж, к состоянию спрашивающих. Бывает, что иные заводят о сем речь, чтоб только поговорить. И это лучше, чем говорить о чем-либо житейском или пустом. Молчание, как вам желательно, можно держать, когда вы не вдвоем с кем или не с вами ведется речь. Что, идя к кому-либо по нужде, молите Господа положить хранение устам, добре делаете. Лучше всего всегда с Господом быть. — Но можно и говорить и с Господом быть. Навыкайте сему.
Когда ведете речь, больше всего опасайтесь растревожить покой другого каким-либо задором, или высказыванием своих мыслей наперекор ему, с явным желанием поставить на своем. Враг на это наводит, чтоб завязать спор, а от спора довесть до разлада. Не меньше этого опасайтесь говорить о духовном, чтоб выказать свою в этом отношении мудрость. И это вражье внушение, за последование которому непременно подвергнетесь посмеху от людей и Божию неблаговолению.
10. О тщеславии. Не поддавайтесь смутительным помыслам — они всегда вражий, хоть и кажутся очень правыми. О пользе самообвинения. Как должно обходиться со всеми лжеучителями и ложью
Каетесь, что, беседуя с одною инокинею, увлеклись желанием блеснуть своим пониманием духовной жизни. Дурно, что увлеклись; но хорошо, что заметили и жалеете о том. Приложите еще твердое намерение вперед не поддаваться этой пустой страсти. Это есть тщеславие или желание выставиться: знай наших. Оно относится к области гордости, но отличается от нее очень, и в проявлениях мягче, но незаметнее. Гордость идет об руку с властолюбием, командованием и презрением других; а тщеславие — родная сестра человекоугодия, то и другое рождают лесть и лукавство друг пред другом, не злонамеренное, однако ж. Тщеславие премногообъятно и числа нет его оттенкам. Оно и прежде дела бывает, когда побуждает сделать что с целию озадачить, и в продолжение дела прицепливается и после дела гонится вслед, чтоб отнять Цену его. Прописываю сие в руководство на будущее. Учитесь все, и большое и малое, творить во славу Божию, всегда имея в мысли Бога пред собою.
«Было у меня некое неприятное смущение от одного лица,— и все меня понукало пойти и покрупнее поговорить ему. Все боролась, отражая эти нападки молитвою Иисусовою. Наконец, когда стихло смущение, я сходила, смиренно объяснилась, взяв некую часть вины на себя, и мир установился».— Се добре! И никогда никакому смутительному помыслу не поддавайтесь, и ничего никогда по таким помыслам не делайте. Они всегда вражий, хоть и кажутся очень правыми. Вражья и правда — кривда, и всегда обращается врагом на зло нам. И что взяли часть вины на себя — добре. И всю бы можно было взять. Читайте о сем у святого Дорофея. У него и примеров несколько приводится, как бывало, что лишь кто из раздоривших принимал вину на себя, то же приходило на ум и другому, — сходились и, виня себя один пред другим, восстановляли между собою братский мир. В этом самообвинении большая лежит тайна духовной жизни.
Пишете: «Пришлось мне быть свидетельницею разговора о письмах в С.-Петербург по поводу тамошних еретичеств; — нашли в них одну вину — бранчивость: крикуны, ротозеи, мыльно-пузырники, и еще какие-то».— Вы же сами, как смотрите на эти слова? Напрасно не прописали этого. Приходится заключить, что и вы с ними согласны, только, может быть, извиняете как-нибудь эту бранчивость.— Извольте же удостовериться, что это совсем не бранчивые слова, а характеристика пашковщины. Если слова, коими по необходимости пришлось выразить эту характеристику, не красивы, вина в этом падает не на писавшего, а на инакоучащих, что выдумали такое учение, которое и назвать нельзя добрым словом. Говорить, что в письмах брань, начали сами пашковцы, другие поверили, и твердят не читавши. Бранчивых слов во всех письмах только и есть, что вы прописали. Есть ли толк твердить, что в письмах — одна брань?! Притом каждое слово присказано после объяснения какой-либо стороны их учения. Что они крикуны, сказано после объяснения, что они выкрикивают один стишок и что с криком этим мычутся по С.-Петербургу. Что они ротозеи, сказано после объяснения, что, отвергая богоучрежденные Таинства, они чают получать благодать, лишь рот разинув. Что они мыльнопузырники, сказано после объяснения, что все их учение, красное на вид, пусто и нисколько не прочно, как и мыльный пузырь красен, но пуст и непрочен. Названы они еще лежебоками. Это потому, что, по-ихнему, ничего не нужно, кроме веры. Верь только, и все уж необходимое ко спасению в сем самом акте веры имеешь. Вот как есть. Если не хотят слыть под такими титлами, пусть бросят это пустое и пагубное учение.
Да хоть бы и бранчивыми признать такие слова, — пашковцы стоят еще и не такой брани. И нам нечего щадить их. У нас в моду вошло нежно обходиться со всеми лжеучителями и их ложью. Следует ли так? Посмотрите, как величали инакоучащих святые Апостолы и Сам Господь: растленные умом, гордые (1 Тим. 6, 4), всегда учащиеся, и никогда в разум истины прийти не могущие (2 Тим. 3, 7), суесловцы, умом прельщенные (Тит. 1, 10), злые звери, мерзкие (Тит. 1, 12, 16), облака безводные, носимые ветром, осенние деревья, звезды блуждающие (Иуд. 1, 12—13), вожди слепые, гробы повапленные, снаружи красивые, а внутри полные костей смрадных, змеи, порождения ехиднины (Мф. 23, 24 — 27, 33). А их инакоучения вот как именовали: суесловия, бабьи басни (1 Тим. 1, 6; 4, 7), скверные тщегласия (2 Тим. 2, 16), сеть диавольская, беседы злые (2 Тим. 2, 26; 1 Тим. 6, 5); поражающие, как рак (2 Тим. 2, 17). Уловляют они преумножением льстивых словес (2 Пет. 2, 3). Которые увлекаются ими, увлекаются потому, что по своим похотям избирают себе учителей, чешеми слухом (2 Тим. 4, 3). Относиться же к ним учат так: кто не приносит правого учения, того и в дом не принимать и радоватися ему не глаголати (не здороваться с ним) (2 Ин. 1, 10); а когда заговорят они о своем суесловии, заграждать им уста (Тит. 1, 11). Кто право веровал и потом отпал, с такими ниже ясти (хлеба-соли не водить) (1 Кор. 5, 11).— Вот как надо говорить о еретиках и к еретикам, и вот как следует к ним относиться. А у нас только потворствуют им. Если б оглашали их всюду, как следует, и они были бы посмирнее, а другим неохотно было слушать таких заразите лей.
11. Чувство собственного достоинства — вещь очень опасная. О домостроительстве Божием
Откуда вы взяли, что я одобряю чувство собственного достоинства? Никогда не одобрял и не могу одобрить. Это вещь очень опасная. Кто чувствует себя достойным всякого презрения, как унизившийся худобою своею и ставший ниже всякого унижения, тот спасительно чувствует такое свое достоинство. Всякое другое чувство достоинства пагубно. Апостол Павел каков был? — Достоинство же свое определил тем, что он первый из грешников. А нам уж куда?! — Нет, нет; не извольте поддаваться сему чувству. Не оно ли находится в числе причин и того, что нет теплоты, слез и умиления? Подле него стоит чувство праведности, которое мне и показалось присущим в вас. Тут уж о чем плакать? — Попали в генеральши… так прочь поди всякий.
Спрашиваете, что значит домостроительство? — Экономия. Экономия в хозяйстве заботится, чтоб всего было вдоволь. Господь Спаситель, — чрез воплощение, страдания, крестную смерть, воскресение и вознесение, Святого Духа ниспослание и Святой Церкви Своей устроение,—заготовил всего потребного для нашего спасения не только вдоволь, но и с преизбытком. Это заготовление и все заготовленное и называется экономиею, или домостроительством спасения воплощенным. Ищущие спасения в сию экономию обращаются, и все потребное ко спасению получают невозбранно. Кладовая экономии сей есть Святая Церковь; приставники — иереи и архиереи; сосуд для принятия даемого — покаянное и верующее сердце. Приявшие потребное из сей экономии должны принесть плоды — в 30, или в 60, или в 100, всякий по силе своей. Не принесшие никаких плодов осуждаются и в огнь вметаются. Приносятся плоды жизнию по вере и в духе ее.