ПРОПОВЕДИ. Иннокентий Пензенский

Здесь можно скачать Проповеди в формате docx

ПЕРЕЙТИ на главную страницу творений

СЛОВО В ДЕНЬ РОЖДЕСТВА ХРИСТОВА (Путь к вертепу Предвечного Младенца открыт всем)
СЛОВО В ДЕНЬ СРЕТЕНИЯ ГОСПОДНЯ (Долготерпение продолжается; ведь есть ищущие Господа, которые непрестанно уготовляются Ему во сретение. Удаление от мира и от себя приближает к Богу)
СЛОВО В НЕДЕЛЮ ФОМЫ (Велик труд познать Господа)
СЛОВО В ДЕНЬ ВОЗНЕСЕНИЯ ГОСПОДНЯ (Близко к нам небо, но мы далеки от него)
СЛОВО В ДЕНЬ СОШЕСТВИЯ СВЯТОГО ДУХА (О действиях Духа Божия и духа вражьего)
СЛОВО В ДЕНЬ СОШЕСТВИЯ СВЯТАГО ДУХА (Дух Святой созидает все на земле)
СЛОВО В ДЕНЬ СВЯТОГО БЛАГОВЕРНОГО КНЯЗЯ АЛЕКСАНДРА НЕВСКОГО (Каждый человек рожден для неба и для наследия славы)
СЛОВО В ДЕНЬ ВВЕДЕНИЯ ВО ХРАМ ПРЕСВЯТОЙ БОГОРОДИЦЫ (Начало и конец нашей веры есть жертвоприношение Богу)
СЛОВО В ДЕНЬ ВОСШЕСТВИЯ НА ПРЕСТОЛ ИМПЕРАТОРА АЛЕКСАНДРА ПАВЛОВИЧА (Сколько благочестивая верность народа возвышает царство, столько царь, верный Богу, возвышает народ свой и самого себя)
СЛОВО В ДЕНЬ ВОСШЕСТВИЯ НА ПРЕСТОЛ ИМПЕРАТОРА АЛЕКСАНДРА ПАВЛОВИЧА (Путь, дела и слова праведные примиряют человека с Богом)
СЛОВО В ДЕНЬ ВОСШЕСТВИЯ НА ПРЕСТОЛ ИМПЕРАТОРА АЛЕКСАНДРА ПАВЛОВИЧА (Мир внешний утвержден внутренним, мир человеческий — Божиим, и земные царства посвящены единственно Царству Божию)
СЛОВО В ДЕНЬ ВОСШЕСТВИЯ НА ПРЕСТОЛ ИМПЕРАТОРА АЛЕКСАНДРА ПАВЛОВИЧА («Блажен народ, у которого Господь есть Бог его!»)
СЛОВО В ДЕНЬ ТЕЗОИМЕНИТСТВА ИМПЕРАТОРА АЛЕКСАНДРА ПАВЛОВИЧА (В каких видах открывается гневное посещение Божие на грешных и нечестивых)
СЛОВО В ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ ИМПЕРАТРИЦЫ МАРИИ ФЕОДОРОВНЫ (Жить — значит ежедневно с усилием отражать нападения и стрелы врагов наших)
СЛОВО В ДЕНЬ ТЕЗОИМЕНИТСТВА ВЕЛИКОГО КНЯЗЯ КОНСТАНТИНА ПАВЛОВИЧА (Нечестие разливается всюду и, потопляя непорочность с добродетелью, угрожает страшными бедствиями)

Слова и речи, произнесенные на разные случаи
Слово по избрании судьей от Санкт-Петербургского дворянства (Об обязанностях судей судить со страхом Божиим)
Слово на случай приведения к присяге избранных судей (Богобоязненный суд, совершается по образу суда Божия над всем миром)
Слово по случаю введения инвалидов в дом, устроенный князем П.А. и графом Д.А. Зубовыми («Блаженны милостивые»)
Слово при отпевании тела графини Н. В. Салтыковой, урожденной княжны Долгорукой (При гробе более всего является цель бытия и немощь усилия человеческого)
Речь, произнесенная Преосвященным Иннокентием, по пострижении его в монашество (благодарения Владыке)

Слова, сказанные в высокоторжественные дни
Речь, обращенная к Преосвященным, при посвящении во иеродиакона (моление св.Иннокентия)
Речь к Преосвященным, произнесенная в день наречения во епископа

Поучения, извлеченные из речей преосвященного Иннокентия
ИЗ СЛОВА НА НОВЫЙ ГОД («Не сообразуйтесь с веком сим»)
ИЗ СЛОВА НА НОВЫЙ ГОД (Время жизни есть искус, когда надобно все приобрести, все изготовить, всем запастись)
ИЗ СЛОВА В ДЕНЬ АРХИСТРАТИГА МИХАИЛА И ПРОЧИХ БЕСПЛОТНЫХ СИЛ (О добром семени и о плевелах)
ИЗ СЛОВА В ДЕНЬ СВЯТИТЕЛЯ НИКОЛАЯ, О БЛАГОЧЕСТИИ
ИЗ СЛОВА О ЧАДАХ БОЖИИХ И НАСЛЕДНИКАХ ЦАРСТВИЯ НЕБЕСНОГО ОТЦА
СИЛА БОЖИЯ В НЕМОЩИ СОВЕРШАЕТСЯ
О ПОВИНОВЕНИИ ВЛАСТЯМ


СЛОВО В ДЕНЬ РОЖДЕСТВА ХРИСТОВА (Путь к вертепу Предвечного Младенца от­крыт всем)

Я возвещаю вам великую радость, которая будет всем людям (Лк.2, 10.)

Тайна, леты вечными умолчанная, наконец открывается во граде Давидове. В последние времена посылает Бог Единородного Сына Сво­его, родившегося от Жены.

Я возвещаю вам радость! Ночь ужасная, в коей рыкают львы, ищущие добычи для насыщения своей алчности, прошла, держава смерти рушится. Смертные! Как нам не радоваться?

Я возвещаю вам радость великую, которая будет всем людем. Слушатель! Ангел, обрадовавший пастырей, и нас, столь поздних потомков, обрадовал: которая будет всем людям сказал он. Кто бы то ни был: благородный или низкий, славный или бесчестный, богатый или нищий, благочестивый или нечестивый, старик или младенец, юноша или дева, муж или жена — всем благовествуется радость в день сей. Ибо ныне родился вам Спаситель, Который есть Христос Господь (Лк. 2, 11).

Бог снисходит на землю, столь низко при­клоняется к падшему человеку, чтобы восставить его. Рождается Иисус Христос — Он спасет людей Своих от грехов их (Мф.1,21). И вот вам знак: вы найдете Младенца в пеленах, ле­жащего в яслях (Лк.2, 12). Всеобъемлющий повит пеленами; Отчее сияние в яслях; Бог — Младенец; вертеп уже есть небо — Престол Херувимский — вместилище Невместимого; яс­ли — все тайна! Все непостижимо!

Но, по крайней мере, приблизимся ко яс­лям, в коих лежит ныне Родившийся, и посмот­рим, кто и как приходит к Нему.

Путь к вертепу Предвечного Младенца от­крыт всем. Ни расстояние далеко живущих, ни бедность нищих, ни страх робких, ни слабость де­тей не могут быть препятствием к совершению пу­ти сего. Итак, приходят к Нему пастыри, иудеи, эллины, волхвы; спешит Ирод и, наконец, христианин. Но первые из всех, по благовествованию Ангела, притекают пастыри. Простота и смирение, одушевленные верою, прежде всех созерцают открытие тайн; простые стражи овец прежде всех видят Младенца, пеленами повитого, лежащего в яслях скотских. И что же? — удивление и пламенный восторг подвигли пастырей на проповедь, побудили восклицать везде песнь ангельскую: Слава в вышних Богу, и на земле мир; в человеках благоволение (Лк.11,14).

Возбужденный слухом, приходит в вертеп иудейский книжник — читайте во взорах его мысли и чувства сердечные. Наморщенное чело, понижение бровей, грызение уст изъясняют его любопытство и негодование. Это ли есть Царь иудейский, это ли Князь мира, Освободитель от тягостного рабства, это ли начальник будущего века? Младенец слабый, столь бесчестно повер­женный, столь грубо начинающий жизнь — в скотских яслях — нет! Иудей ожидает другого Мессию, славного и сильного; иудей, по-види­мому, ошибся, что поверил слуху и приник к яс­лям Младенца родившегося. Таким образом, вымытая свинья снова идет валяться в грязи (2 Пет. 2, 22).

Приходит к яслям Христовым и эллин. Но: человек душевный не приемлет того, что от Духа Божия (1Кор. 2, 14). Внимательный его взор, изощренный ум, рассудок, все подводящий под свои правила, находят в яслях младенца обык­новенного. По его суждению, Бог и Человек, Слово воплотившееся есть невозможность, явное противоречие. Но добровольно ослепившийся ни­когда не узрит света. Таким образом, и сей ревностный защитник тонкой мудрости, как пес, возвращается на блевотину свою (2 Пет.2, 22).

Эллины, ученики мира, ищут премудрости, обезумевшей в своих правилах. Во тьме и смертной тени не обрести света. Но восточные мудрецы, конечно, искали премудрости небесной; конечно, волхвы просвещеннее эллинов; поскольку явившаяся звезда вела их к Солнцу Правды, к Источнику самой премудрости. И эти цари бо­гатые и знаменитые, из столь отдаленных стран приходят к родившемуся сегодня Иисусу. В знак же, что исповедуют Его Царем царствующих, повергают к стопам Его злато; в знак Его Бо­жества приносят ладан, и в знак человечества — смирну. Ни дальность, ни трудность пути, ни другие подобные препятствия не удержали рев­ностного желания — видеть Бога воплотившего­ся. Счастливое желание! Примерная ревность! Владыки и цари земные! Научитесь! Вельможи, князи, сильные и могущие, властелины и благо­родные! Слышите: Волхвы, пав, поклонились Иисусу (Мф.2, 11).

Но и Ирод, царь иудейский, хочет покло­ниться Иисусу родившемуся. Он повелевает вол­хвам, возвратившись, сказать, где Христос ро­дился (Мф.2, 8). Ирод хочет поклониться! Все готово к его путешествию: вопль младенцев, плач и рыдание матерей уже возвещают его намере­ние; невинною кровию умащается перст его; ты­сячи трупов младенческих составляют торжест­венную пышность злочестия! Подлинно, Ирод хочет поклониться! Так ангел тьмы является в образе светлого. Злоба и ненависть всегда прячутся, чтобы успешнее обнаружиться. Ирод хочет поклониться! Хочет повергнуть в дар пред Иисусом — смерть Ему. Но младенствующий Христос, Господь жизни и смерти поражает ею прежде самого Ирода. Так ненависть всегда сама себя уязвляет прежде, нежели уязвит невинность. Ров изры, и ископа, и падет в яму, юже содела (Пс.7,16). Умерли искавшие души Младенца (Мф.2, 20).

Слушатель! Неужели и ныне есть желаю­щие поклониться Иисусу так же, как Ирод?! Может быть, к сожалению нашему, и найдутся подобные; доколе тьма с светом не разделена, всегда будут враги света.

Христос в яслях! Как поклонится Ему чело­век высокорожденный? Для него это низко. Как приступит облеченный в одежду светлую? Он должен пожалеть свое облачение. Как прибли­зится человек изнеженный? Позволит ли время прийти на поклонение человеку должностному и заботящемуся о своем доме, детях, пекущемуся об угождении высшим, об их надобностях, луч­ше сказать, пекущемуся только о себе самом?

Христианин! Кроткий христианин! Видно, тебе одному предоставлено приходить к яслям Младенца Вечного; тебе одному не низко быть в вертепе, не трудно поклониться в яслях лежаще­му; для тебя всегда есть время.

Слушатели благочестивые! Вы, придя в этот храм, приступили к яслям Младенца, ныне ро­дившегося. Вот здесь в пеленах повитый! Звез­да, недавно явившаяся вам от этого алтаря, остановилась сверху, там, где Отрок; Христос ро­дившийся здесь присутствует.

Вам, слушатели, благовествуется радость великая. Приблизьтесь еще ко Христу не телом вашим, не стопами, но кротостию и верою.

Приступите, не бойтесь! Младенец не стра­шен. Христос до скончания века для нас младенчествует. Бедные и сирые! В яслях лежащий утешает вас в бедности. Кроткие и смиренные! Возрадуйтеся, увидев кроткое и смиренное сердце Богочеловека. Грешные и нечестные! Приступи­те и вы — Он спасет вас от грехов ваших. Славные и богатые! Поклонитесь, как цари пер­сидские, поклонитесь верою. Бог не требует ва­шего сокровища.

Боже Превечный! Родившийся и Рождае­мый! Сам научи нас всю жизнь приходить и по­клоняться Тебе; научи нас и радоваться радос­тью великой в день сей, да так и устами и серд­цем воскликнем песнь ангельскую: Слава Богу! На земле мир! И в нас грешных благоволение! Аминь.

СЛОВО В ДЕНЬ СРЕТЕНИЯ ГОСПОДНЯ (Долготерпение продолжается; ведь есть ищущие Господа, которые непрестанно уго­товляются Ему во сретение. Удаление от мира и от себя приближает к Богу)

Он взял Его на руки, и благословил Бога (Лк. 2, 28).

Под бременем лет и тяжестию ветхого кро­ва души не изнемог верою долголетний старец. Крепостию упования преодолевая все трудности в возвышении от плоти и мира, прежде оком внутренним в обещании Духа, потом очами те­лесными встретил спасение, уготованное пред лицем всех народов (Лк. 2, 27, 32).

Взор, омраченный суетностью, ничего бы не нашел в Отроке, принесенном в церковь по обычаю закона, кроме человека подзаконного; но чающий вечного утешения созерцает в Нем утеху своей старости и всего Израиля; младен­ческая слабость не препятствует видеть в Нем Вождя (Мф.2, 6) Израилева, победителя ми­ра и ада, греха и смерти; пелены, покрывающие тело, не сокрывают света, который проливается от Него далее людей Божиих — в просвещение народов (Лк. 2, 32). Объятый благоговейным ужасом праведник, в избытке восхищения, прежде всего указал на конец жизни, в продол­жении которой обещано ему видеть Христа Господня. Ныне отпускаешь раба Твоего, Владыко (Лк. 2, 29),— восклицал Симеон к держимому на руках своих. Не младенец в объ­ятиях старца, но Вседержитель на руках челове­ческих, но Бог Слово внемлет изнемогающему человеку; Спаситель мира приемлет служение от спасаемого. Сколько наград за кратковременное чаяние, хотя бы оно простиралось далее всего рода человеческого!

Но столь благая участь не есть достояние единого человека — и Авраам увидел день сей, озаряющий сиянием все времена и веч­ность; и он так силен верой, что издалека, от лет древних, встретил грядущее избавление, и возрадовался (Ин. 8, 56). Не для известного времени, но и для нас, слушатели, продолжает­ся сей вечный день, в котором можем встретить спасающего Господа. Ежели нам не преуготовано очами телесными видеть и руками осязать Его, по крайней мере, даровано созерцать ве­рою и встречать духом. Пришедший единожды ко всему миру, многократно приходит к каждо­му человеку, возбуждая его во сретение себя. Христос вчера и сегодня и во веки Тот же (Евр.13, 8). Сказавший однажды, говорит по­стоянно всему миру; доколе не уготовит всех во сретение славного и последнего Своего прише­ствия.

Небесный Жених грядет к каждой душе че­ловеческой. Остановимся на сем пути тайного шествия и со светильником веры рассмотрим, кто уготовляется и идет во сретение или удаляется от Него.

Евангелие, возвестившее ныне исполнение закона над Христом Господним, принесенным во Иерусалим, указует тех, которые встречали Его, поставляемого в церкви перед Господом. Из многочисленных обитателей Иерусалима, наименованного местом селения славы Господ­ней, не узнали своего посещения ни Ирод, ко­торому более всего должно было видеть с вы­соты престола столь славное пришествие Царя царей во град его; ни мудрые фарисеи, которые исчисляли и видели время сего пришествия; но только человек благочестивый и праведный именем Симеон, который, отложив все чаяния, чаял утешения Израилева; и дочь Фануилова восьмидесятичетырехлетняя вдова, которая не отходила от храма, служа Богу день и ночь (Лк. 2, 25-36).

Так встречают небесное посещение знаме­нитые грады и мир весь. Сильные века сего, как Ирод, стараются только ограждать себя безопас­ностью — и умножать блеск земного величия; увлекаясь сею мечтою, они удаляются от Госпо­да. Мудрые мира, подобно фарисеям и книжни­кам, исполненные к себе любви и самонадеяния, не откладывают этого лакомства даже тогда, ког­да осязают сходящую к ним небесную пищу; и, не находя в нем земной сладости, удаляются от него к ядовитому самоуслаждению. Напротив, удаляющиеся от мира, как дочь Фануилева и Си­меон, вопреки общественному мнению, идут на­встречу Господу и еще во дни земного бытия встречают Его. Ближайшее воззрение на пути тех и других научит нас ближе рассматривать собст­венные пути наши.

Многообразный путь мира есть тьма и ползок (Пс.30, 6). Суета и непостоянство, ложь и законопреступление ждут каждого всту­пающего на него. Идущие по нему, принимая на себя руководительство других, как слепые вож­ди слепых, постоянно увлекают их к заблужде­нию и сами увлекаются ими; подавляют преды­дущих и подавляются последующими. Тьма есть путь мира и ползок. На нем столь легко совершается движение от порока к пороку, сколь удобно двинутый с вершины горы скаты­вается вниз.

Едва возникнет законопреступная мысль, от нее рождается желание, от желания действо, из повторенных действий страсть, от страсти много­численные и непрерывные попечения: сии до тех пор будут обременять и стеснять сердце, пока оно не ожесточится подобно камню. Таким обра­зом, последняя искра света, сокрытая во глубине души — стремление к вечному Источнику благ, погаснет и превратится в зерно пепла хладного и мрачного — в стремление к суете мира.

Пусть бы столь скорое и явное отпадение от путей Божиих не простиралось на всех идущих по путям мира; но кто не знает, что исполняю­щие обычай века только для того, чтобы не уда­литься от известного общества и не навлечь на себя злословия, столь же нечаянно удаляются от света Божия, как один из ревностных учеников Христовых, который, избегая опасности быть на время поруганным первосвященниками иудей­скими, подвергся опасности быть в вечном удале­нии от своего Учителя. Забываться среди шумных забав только для отдохновения от труда — не есть ли забывать на время Понесшего на Се­бе все труды и болезни (Ис.53,3) наши? С по­спешностью стремиться за блеском и величием — не есть ли в то же время бежать от Научающе­го кротости и смирению (Мф.11,29)? К цар­ству света нет пути по мрачным стезям мира: тот уже расточает, кто не собирает благ вечных; кто не со Мною,— говорит Господь,— тот против Меня (Лк. 11, 23).

Мудрые, вступающие на оный путь, тьмою покрываемый, скоро снисходят самолюбием к са­мим себе — и тем далее отходят от Господа. Они, ощущая мрак, в котором блуждают многие, поставляют себя выше сего ослепления. Наблю­дательный взор, исчисляющий чуждые слабости, скоро возвращается на свои преимущества, тем удобнее, что мерою чужих недостатков умаляет или совсем закрывает свои слабости. Удовольст­вие слышать и произносить обличение другим в ослеплении есть свидетельство нашего ослепле­ния (поскольку в себе не желаем видеть того, что находим в других), есть обличение нас в любви к себе, хотя бы мы и не примечали. Из этого малого и, по-видимому, ничтожного праха самодовольствия рождается тот исполин, ко­торый воспитывается похвалами, возрастает среди угодливости, усиливается до самонадеяния, созревает в забвении Бога. Он тем опас­нее, чем скрытнее побеждает ум и сердце; тем успешнее направляет все деяния в свою пользу, что любит только свое и отворачивается от чужого.

Сей дух любви к себе, укорененный во глу­бине души, вместе с ее повреждением, как древ­ний змий, уязвляет каждую мысль; как искрен­ний советник, назначает блистательные подвиги и отлагает менее видные; как верный друг, защи­щает от оскорблений и мстит оскорбителям; как мощный враг, вооружается на намерения к уничижению; как хитрый тать похищает самые мо­литвенные возвышения; как державный владыка, все находит в себе самом; и как жалкий нищий, от всех ожидает себе милости — всюду ищет се­бя самого.

Не мечтание производит столь мрачные черты любви к себе, но и легкий опыт над че­ловеком ветхим откроет каждому, что на сем основании утверждаются все губительные стра­сти с того времени, как льстивый обет — боги будете (Быт.3, 6) — услышан в сердце и принят за благовестие. Сим духом бурным в древние времена сокрушались горы Божий, и кротость Давидова помрачалась невинным убийством, и мудрость Соломонова превраща­лась в безумие.

Умерщвлена вражда на Бога, но снова воз­рождается самонадеянием и усиливается по ме­ре самолюбия. Надеющийся на свои силы про­тивоборствует силе Божией, которая в немощах совершается (2Кор.12,9); сознание своих по­двигов великими умаляет подвиги, понесенные за весь мир Небесным Ходатаем. Сею внутрен­нею силою удержаны были фарисеи и книжни­ки выйти на встречу Христу Господню; так и все почивающие на самонадеянии не видят посе­щения, в котором является Господь Своею по­мощью и силою.

Иисус Христос, подходя ко Иерусалиму, по словам свидетелей, увидев город и зло, в нем совершающееся, заплакал о нем (Лк.19, 41). О, Вечный Ходатай! Не каждый ли град извлекает слезы Твои, где пререкания заглушают слова вечной жизни, беззаконие и труд пре­граждают пути к закону Твоему, лихва и лесть (Пс.54,10) скрывают свет и истину Твою?

Боже Милосердый! Не над каждою ли ду­шою мы оставляем Тебя плакать, когда с весе­льем предаем ее в руки врагов Твоих и сами неусыпно трудимся, приближая свою погибель.

Но утешимся, слушатель! Долготерпение продолжается; ведь есть ищущие Господа, нахо­дятся те благие души, которые непрестанно уго­товляются Ему во сретение. Удаление от мира и от себя приближает к Богу.

Когда разрушается союз с миром, мрак, по­крывающий ум и сердце, редеет; открывается в нем то, что скрывалось по причине тесного со­единения. Вблизи от него слух может различать, что шум мира слагается из воплей, подобных беснующимся, и стенаний, свойственных угнета­емым, из жалоб и клеветы, из распрей и злосло­вия, из смеха и драки. Око, проникающее в блеск и величие, созерцает в них бремя, которым прельщаются только неопытные, но которое при­гибает дух к земле и затрудняет истинное возвы­шение. Тогда носящие узы мира являются до­стойными сожаления невольниками, мудрыми только на изобретение своей и чужой погибели. Чем больше становится виден сей тягостный дом работы, тем сильнее ускоряется удаление от него. Из Египта удаляется в пустыню; впрочем, не туда, где снова слышны ропот и жалобы, но в жилище тишины, где можно внимать гласу вечному, собирать манну, не тело, но дух пита­ющую. Туда, где гаснет всякий блеск земной и уничижается величие. Исходящие из Египта ми­ра, прежде, чем замечают, руководствуются Вождем невидимым. Он, даруя желание уда­литься от суеты, подкрепляет его внушением обетов, изводит тайною силою и идет впереди, указуя путь правый. То, чем устрашается мало­душие, утешает оставляющих суету мира. Они, как удаляющиеся из древнего дома работы, с по­спешностью проходят чрез воду, омываясь сле­зами покаяния; через огонь, в котором сгорает все нечистое; через горы (Ис.42, 2; 45, 2), где испытуется истинное величие в высоких подвигах; чрез пропасти (Евр.11,38), в прохожде­нии которых является мера терпения и упования. Не человек своею силою, но Господь, при иску­шении даст и облегчение (1 Кор.10,13), про­водит по стезям столь трудным для плоти, при самом пробуждении духа ослабевающей.

Сей невидимый Вождь и видимо встречает бегущих от мира; но тогда, когда нужно обнаде­жить их обетованием, яко Авраама, оставивше­го дом отца своего (Быт.12,1,7); нужно уте­шить благословением, как Иакова (Быт.35, 1), удалившегося от брата своего; вооружить силою чудес, как Моисея в победу над фараоном. Ис­шедшие от мира знают время и образ Божест­венного сретения; если только не вынесли с со­бою останков прежнего дома, подобно Рахили, для утешения в малодушии.

Истинно оставляющие мир оставляют вся­кую собственность и, удаляясь от внешней суе­ты, особенно удаляются от самих себя — суеты внутренней.

Если тело не поддержится собственною си­лою, то повергнется на землю. Отлагая надежду на свои духовные силы, человек ветхий падает с высоты вниз, от величия в смирение, от мечты в самосознание. Свет веры озаряет это счастливое падение и открывает: «Познай, о, человек! Ты и нищ: нет на земле в тебе ничего собственно твоего, кроме изобретений твоих — колыбели, мно­гообразных пелен и гроба; ты и слеп (Апок.3,17): покрывало лежит на сердце твоем, мешающее видеть согревающий тебя свет вечный; разум же пресмыкается по одной видимости тленного мира, познавая ее только осязанием. Не исчисляй твоих прославленных подвигов: они, как смоков­ные листья, не скрывают внутренней наготы тво­ей и духовного ничтожества».

По мере того, как внешний человек падает и тлеет, восстает внутренний и обновляется (Еф.4,22). Смирившийся, ощущая немощь духа и тела, в то же время борясь с врагами внешними и внутренними, как борющийся со смертью, от всей души и изо всей силы вопиет о помощи: Возстани, Господи, в сретение мое (Пс.43, 5).

Но духом и телом спеша совершить путь свой, хотя бы не находил вышнего подкрепле­ния, видит еще степень, на которую должно сойти, дабы пасть к подножию Спасителя. Зрит гроб, через который прошел Иисус Христос, и без замедления, силою любви Божией, поверга­ет в него всего ветхого человека, умерщвляет все вожделения, склонности и самую мысль о своем смирении.

Кто не видит здесь, что удаляющийся от се­бя самого идет во след Господа, смирившегося до младенчества и яслей, от Престола славы нисшедшего на крест и во гроб? Если бы эта мера духовного истощания в слабом и немощном чело­веке не достигала меры возраста Христова, то восполнит ее Тот, Который, Сам быв искушен, ведает, как искушаемым помочь (Евр.11,18). Чувственное око не видит, как Руководитель не­бесный снова совершает путь истощания вместе с избранным Своим. Но и чувственное ухо слы­шит, как укрепляется всесовершенная немощь в победу сил противоборствующих: не бойся, глаголет Господь смирившемуся, Я с тобою, ибо Я Бог твой; Я укреплю тебя, и помогу тебе, и поддержу тебя десницею правды Моей (Ис.41, 10).

Но хотя бы тот самый, кто непрестанно восходит и приближается к грядущему Госпо­ду, не ощущал на земле Божественного срете­ния, упование уверяет нас, что он готовится к сретению торжественному и последнему. Тог­да, как Сам Господь при возвещении, при гласе Архангела, сойдет с небес (1 Фес. 4, 16), чающие Его на земле, попираемые (1Кор. 4, 13) всеми, окрылятся, как орлы, и полетят, пред свидетелем миром, в сретение Господу на воздухе, и так всегда с Господом будут (1 Фес. 4, 17).

Не одни избранные от мира бдительно тру­дятся уготовить себя во сретение скоро и внезап­но грядущего Бога: совоздыхание и соболезно­вание с ними твари, в круговращении, в превратностях и тлении приближает весь мир к ве­ликому сретению свободы славы детей Божиих (Рим.8,19—21). Весь мир идет во сретение Господу — медление некоего числа людей не удержит всемирного шествия.

Веруем, Господи, мы и в настоящем време­ни, и в конце времен грядущему Твоему срете­нию! Желая приблизиться к Тебе, многократно удаляемся от суеты, но опять встречаемся с нею. Оставляем самих себя, но только во гневе на слабости наши; по пренесении же легкого труда возвращаемся к себе любовию. Скудость веры оставляет нас в таком малодушии; но желание встретить славу Твою еще не оставляет нас. Здесь простираем к Тебе руки наши с молени­ем, да достигнет десница Твоя до глубины души и сила Твоя предварит восстание духа нашего во сретение Тебе: Веруем, Господи, помоги нашему неверию! Аминь.

Произнесено 2 февраля 1814 года

СЛОВО В НЕДЕЛЮ ФОМЫ (Велик труд познать Господа)

Господь мой и Бог мой! (Ин. 20, 28.)

Так восклицал Фома после долговременно­го сомнения о воскресении Иисуса Христа! Много нужно было времени, чтоб его косное сердце приготовить к верованию! После восьми дней пришел Иисус к ученикам, и Фома был с ними (Ин. 20, 26~27). Апостолы прежде виде­ли и веровали; а Фома не хотел верить до тех пор, пока десницею своею не осязал тела Вос­кресшего, пока перстов руки своей не вложил в язвы рук Христовых и в язвы ребр, копием прободенных. Медленно возрастала вера его, но когда явившийся Иисус Христос дал осязать ему бренными руками нетленное Свое тело, когда и язвы от гвоздей показал во уверение маловерно­го, тогда и язык, и сердце, и весь дух Фомы во­зопил к Воскресшему: Господь мой и Бог мой! То есть — ныне верую, Господи! Верую от всей души, что Ты воистину воскрес! Верую, что в воскресении являет Свою силу, Свое владычество и Божество не другой кто, но Ты — един Господь мой, Ты — един Бог мой!

Эта повесть евангельская утешает нас, слу­шатель, и научает. Утешает потому, что милосер­дный Господь приемлет веру и тех, которые по­здно пробуждаются и начинают верить: что бла­годать Божию можно обрести и в мужеском воз­расте, и в старости так же, как и в юных летах, хотя с продолжением лет час от часу умножают­ся трудности к сему приобретению. Научает же и тому, как должно веровать.

Продолжим, слушатель, беседу Небесного Учителя с учениками Своими нашею беседою и, утешаясь милосердием, научимся, как в Него ве­ровать, чтобы Он, как явился перед учениками в доме, когда двери были закрыты, явился и в на­ших сердцах, еще закрытых для Него, и закры­тых, может быть, крепче, чем всякий дом.

Если бы кто спросил нас, имеем ли мы ве­ру, конечно, ответили бы утвердительно. Когда же всякий спросит сам себя: «Есть ли во мне ве­ра, хотя столь малая, как зерно пшеницы или как зерно горчичное»,— должен признаться, что не имеет и сей малой веры, так как Господь сказал: если будете имееть веру с горчичное зерно, то можете и горы переставлять (Мф.17,20); а мы не только не переставляем горы, но даже сами се­бя не можем подвигнуть от нечистоты в чистоту. Не имеем ли мы хотя бы сознания, что слаба ве­ра наша? Нет, и сего не имеем; ведь тогда про­сили бы с апостолами: Господи, умножь в нас веру (Лк. 17, 5). Наконец, не желаем ли, по край­ней мере, иметь истинную веру? Ах, слушатель, мы не желаем, так как молились бы с отцом бо­лящего сына, упоминаемым в Евангелии: Верую, Господи, помоги моему неверию (Мф.9, 24). Итак, что вера наша? — Она, по выражению Писания, есть вера мертвая (Иак.2, 3). Мертвый не слышит, не видит и не действует; так и вера наша, так и мы, слыша слова Божий — не слышим, видя щедроты Божий — не видим, и, действуя, ничего не делаем для славы Божией. Кто верит во Иисуса Христа, тот знает Его, лю­бит и прославляет, то есть объемлет Его умом — поскольку здесь есть место знанию; объемлет Его сердцем — здесь есть место любви; объемлет Его всеми силами — действующими; здесь явля­ется слава Господня, сияющая подобно свету для других. Итак, познавать, любить и прославлять Иисуса Христа — значит, в Него веровать.

Велик труд познать Господа, но он облегча­ется тем, что Церковь постоянно к Нему возво­дит мысли наши. В ней, как в училище, каждый день возвещается Иисус Христос, в ней и пение, и молитвы, и изображения указуют на Иисуса Христа, Распятого, Воскресшего и со Отцом Седящего. Нужно только открыть слух, нужно толь­ко вслушаться — много услышим о Господе Спа­сителе и Ходатае нашем. Не слышат сего только те, которые не слушают или не хотят слышать.

Если хочешь слышать — отбрось различ­ные помышления, как прах, успокойся от всех забот домашних, житейских. Не думай ни о чем, кроме того, что слышишь в храме — воистину услышишь то, что тебе и всякому человеку пода­ется Тело Иисуса Христа, подается Кровь Его из Чаши, царям свойственной. О сем помышляй, о сем радуйся, сего устрашайся — и тогда всем умом, всею мыслию обымем Господа и восклик­нем со апостолом: Господь мой и Бог мой! Здесь, пред алтарем, осязаю тело Твое распятое, здесь вижу кровь, из ребр Твоих текущую, Ты един, а не иной кто да будет Господь мой во все дни жизни моей.

Познав Господа, должно любить Его. Каж­дый из нас что-нибудь любит: иной злато и со­кровища, другой честь и славу, а иной только свое тело, и потому весь занят пищею, питием и одеждою. То, что любим, наполняет всю глуби­ну сердца нашего так, что в нем не остается ме­ста для Иисуса Христа. Как полный сосуд воды уже ничего не вмещает более, так и сердце на­ше, будучи наполнено любовью суетной, иногда гнусною, не приемлет любви ко Иисусу Христу. И до тех пор принять не может, пока не умень­шится любовь к вещам тленным.

Иисус Христос троекратно вопрошал уче­ника Своего: Петр! любишь ли ты Меня? Петр! любишь ли Меня? любишь ли Меня? (Ин. 21, 15—17). И этим троекратным вопрошанием очищал его от троекратного отверже­ния. А потому столько бы раз надлежало во­прошать каждого из нас, слушатель: «Любишь ли Иисуса Христа?» — сколько предметов, сколько вещей мы любим, забывая о любви Христовой. Столько раз вопрошать надлежало, сколько раз мы любовью от Христа обращаем­ся ко всему земному. Да вопрошает о сем каждый сам себя, да вопрошает свое сердце: любит ли оно Иисуса Христа более всего и крепче всего?

А чтобы узнать, любит ли истинно, Господь положил признаком этой любви исполнение запо­ведей: Ибо это есть любовь к Богу, чтобы мы соблюдали заповеди Его; и заповеди Его не тяжки (1 Ин. 5, 3). Все, что ныне делаем во угождение себе, во угождение нашим прихотям, есть заповеди мира, заповеди суетности, или за­поведи греха. Этим заповедям повинуемся, а Божий нарушаем, хотя меньшего труда стоит хожде­ние по заповедям Божиим, чем по закону грехов и бесчисленной суеты. И до тех пор нарушать бу­дем заповеди Божий, пока хотения наши не управим волею Божией. Воля же и любовь Божия к нам столь близки, что Иисус Христос говорит: Я с вами во все дни (Мф.28, 20); столь велики, что так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного (Ин. 3, 16), как с Ним не дарует и нам всего? (Рим. 8, 32) Столь неот­ступны, что — се стою,— говорит Господь,— се стою у двери сердца каждого и стучу; если кто услышит голос Мой и отворит дверь, войду к нему (Апок.3,20); и тогда только откроются двери сердца для Господа, когда Господь войдет в него, воскликнет все сердце наше: Господь мой и Бог! Воскликнет и почувствует Его, вкусит сла­дость неизреченную и возрадуется о Господе.

Любящие Господа прославляют Его. Как горящий светильник разливает свет и освещает дом, так человек, любящий Господа, светит меж­ду другими людьми и освещает их темноту. Его дела представляются взору всех, и такие дела, что, видя их, нельзя не прославить Господа, нельзя не сказать: Слава Богу! И между нами есть ищущие Господа, есть любящие Его. Свет во тьме утаиться не может; любовь к Богу в сердце человеческом рано или поздно открывает­ся на лице, является во взгляде кротостью и сми­рением, является в устах хвалою Бога и благо­словениями ближнего, является во всех движени­ях тела благоустроением и святыней. Тогда весь человек исполняет то, что предписывает Дух Святый: едите ли, пьете ли, или иное что де­лаете, все не в свою славу, но делайте во сла­ву Божию (1Кор.10,31) и еще: прославляйте Бога в душах ваших, и не в душах только, но и в телах ваших (1Кор. 6, 20).

Да не прельщаем, слушатель, сами себя, что будто мы прославляем Бога, когда язык наш хва­лит Его чужими словами, будто мы любим Его, когда посвящаем несколько минут на богослуже­ние Ему. Нет, пока сердце наше не воскликнет ко Господу словами апостола: Господь мой и Бог мой! — то есть Ты мой Господь, а мир, а сует­ность, а грех надо мною не господствуют; Ты мой Бог — Тебе Единому поклоняюсь, Тебе Единому служу и для Тебя живу, а прочее все, как идолов, как гнусность, как погибель, отме­таю и ненавижу; до тех пор вся любовь наша есть только наружная, и вся вера — неверие.

Итак, отдадим все силы наши Господу, вос­кликнем к Нему из глубины души: Веруем, Господи, помоги нашему неверию (Мф.11, 24); не перестанем молиться, пока Господь не приложит вере нашей Свой дар — Свою веру. Аминь.

СЛОВО В ДЕНЬ ВОЗНЕСЕНИЯ ГОСПОДНЯ (Близко к нам небо, но мы далеки от него)

Господь после беседования вознесся на небо. (Мк.16, 19.)

Итак, нет нужды оставаться долее на зем­ле. Вождь и Глава наша взошел на небо; Свет истинный, просвещающий (Иоан.1, 9) землю и весь мир, Хлеб, сшедший с небес (Ин. 6, 41), питающий в жизнь вечную, снова на небе. На­дежда и Радость наша, Наставник и Друг, Су­дия, и Утешитель, и Спасение, и Жизнь вознес­ся; и облако скрыло Его.

Но не будем, христиане, праздными или пе­чальными свидетелями сего восшествия. Им ут­верждается слава великих подвигов на земле, и земнородным возвещается радость небесная. Путь от яслей до гроба, исполненный скорбей и страданий, путь крестов бесчисленных, сосредо­точившийся во единый Крест на Голгофе, отны­не прославляется небесною славою, поскольку им прошел на небо Иисус Христос. Человек тлен­ный, изгнанник рая сладости (Быт.3, 23), всюду преследуемый пагубою и проклятиями, пребывающий на земле в страхе смерти времен­ной и вечной, отныне имеет дерзновение восхо­дить на небо путем новым и живым, который прославлен вознесением Господа.

Иисус Христос, Сей Образ ипостаси Бо­жией (Евр.1, 3) и Образ наш, как наименовал Сам Себя, дал вам пример (Ин. 13,15), воз­несся ныне с плотию распятою, и, как Царь не­ба, даровал человеческой природе небесное цар­ство; как Господь славы, облек его Своею сла­вою; как Бог всяческих, посадил с Собою на Престоле Божества — вознесся и воссел одесную Бога (Мк. 16,19). Итак, Его Божественный восход есть образ нашего восхождения, Его слава одесную Бога есть образ нашего прославления, или прославления тех, кто под Его Крес­том воинствует на земле и побеждает, веруя обе­тованию — сесть на Престоле (Апок.3,21) по образу победившаго и седящаго с Отцом Иисуса Христа.

Видите, слушатели, какою славою утешает христиан торжественное вознесение Господа. И, если кто еще не вступил на путь Господень, мед­ля на распутиях мира, каким обетованием и какою силою влечет от земли на небо! Да повину­емся и мы сему влечению силы Божией на небо, касающейся ныне каждого слушателя о вознесе­нии. Но, дабы не суетно было наше повинове­ние, воззрим на то, куда от земли возноситься Должно, и изобразим перед собою хотя слабую тень нашего во времени возвышения.

На земле размышлять о небе, на которое восшел Иисус Христос, и земным языком изрекать тайну седения одесную силы, столь же было бы суетно, как слепорожденному размы­шлять о красках и немому повествовать о зву­ках. Восхищенный до третьего неба, впрочем, восхищенный только в рай, слышал неизречен­ные слова (2Кор. 12, 4) языком человеческим. Как же можно человеку, пригвожденному к зем­ле, повествовать о том, что превыше всех небес? Но если глас слова Божия, никогда не умолкаю­щий, и глас Церкви, выражаемый в многообраз­ных действиях и знамениях, внушают искать горнего, где Христос сидит одесную Бога (Кол. 3, 1), горе иметь сердца (Литург. Злат.) и возвышаться к небесным, то не помышлять о небе, на которое возноситься должно, и не гово­рить о нем, как о тайне, превышающей мудрость мира, значило бы закрывать небо, всем откры­тое. Не дерзая касаться третьего неба, коснемся первого, которое может быть к нам столько же близко, как и земля, нами обитаемая.

Будет время, когда сие небо и земля прей­дут, когда звезды небесныя, удивляющие зем­лю величием, падут с небес, как увядший лист (Ис.34, 4), и все стихии, разгоревшись, разрушатся (2 Пет. 3, 10); но человек никогда не прейдет от бытия своего, и среди всеобщего раз­рушения, хотя бы захотел тления и поискал смерти, могущей уничтожить его, пожелает умереть, но смерть убежит от него (Апок.9, 6). Посему излишне было бы ныне собирать множество земли, воздвигать горы на горы, или искать крылья, чтобы возноситься к видимому небу. Оно, поскольку носит в себе тление, низко для нетленного духа человеческого. Дух бес­смертный ищет и неба бессмертного. Действую­щий разумом, и волею стремится туда, где исти­на и свобода, где премудрость и блаженство. Есть другое небо для духа нашего, нетленное и вечное, или высота духовная, которая на языке человеческом, по некоторому сходству, именует­ся небом.

Если бы внутреннее око наше не помрача­лось суетою и страстями, то видимое небо и ви­димая земля были бы для нас открытой книгой, в которой можно читать невидимое Божие (Рим.1,20), поучаться тому, как духовное солнце, освещая все, питает, растит и привлека­ет к себе души человеческие; поскольку мир ве­щественный, сотворенный тем же словом и по тем же законам, как мир духовный, есть образ духовного и, если можно уподоблять более, есть покров его, как тело есть покров души нашей. Но земной разум, опирающийся только на чув­ственные опыты, носится по поверхности неба и земли, и, кроме вещества, не видит в них ниче­го. В самом небе находит землю, когда земное измерение путей и времени относит к светилам небесным.

Бог наш есть Бог небесный (Ин.5,45), Живой и Царствующий на небесех (Пс.2,4), небо имеющий Престолом (Мф.5,34) Своим. Но если, по словам премудрого, и небо небес (3Цар. 8, 27) видимых не вмещает Его, то не высота стихии, удаленная от взоров человеческих, служит Престолом Господу, но святость, от Не­го Самого исходящая и к Нему же возвращающа­яся. Бог сидит (Пс.46, 9),— восклицал один из таиновидцев,— на Престоле святости Сво­ей (2Кор. 11, 31). Вечно Сущий никогда не исходит из Себя, из Своего неприступного Света (1Тим. 6, 16), которым облекается, из блажен­ной вечности, в которой почивает, из беспре­дельного величия, по которому ни в какой твари, ни во всем мире не вмещается. Следовательно, там есть небо, где Бог неприступный и беспре­дельный, там небо, где открывается Его святость всеосвящающая, где является истина вечная, так как Он есть истина (Ин. 14, 6). Где обитает любовь совершенная (1Ин.4,12), которую Он дарует и совершенствует, где почивает мир пре­восходящий всякий ум (Флп.4, 7), который от Него исходит, и Он есть мир наш (Еф.2, 14), где избыточествует духовная радость, которую рождает Дух Утешитель (Ин.14, 26): словом, там есть небо, где Господь Своею силою, благостию и божественностию открывается, действует и царствует.

Первозданный человек видел сие небо. По мере правды и святыни, вмещал его в себе, и жил на нем, пока силы Вышняго (Лк.1,35) действовали в нем так, что он не препятствовал их действию, покоряясь весь без остатка. Но вскоре заключил это небо, когда свою волю по­ставил преградою воле Божией, свой разум про­стер завесою вечной Премудрости, или, по обра­зу денницы, мечтая свои силы сравнять с сила­ми Вышнего, мечтая быть, как Бог, пал с этого неба на землю и низверг с собою весь род чело­веческий. С этих пор в каждом человеке что ни находится собственного, есть плоть, рожденная от плоти (Ин. 3, 6), и земля, заимствованная от земли. Сердце, соделавшееся источником злых помышлений, на столь низкой степени поставило человека, что он, когда творит своими силами и по своей воле, творит только противное и враждебное Господу.

Бог есть Истина, а все дела человеческие— ложь, хотя бы многие им верили как несомненной истине, поскольку древний корень лжи, неисторгнутый из сердца, произращает их. Бог есть Лю­бовь, а дела человеческие есть зависть, хотя бы многими опытами доказывалась их любовь, так как в них созревают плоды эдемской зависти. Господь есть Мир, а дела человеческие есть возмущение и мятеж, хотя бы примирялись ими целые народы, поскольку возмутитель царствия Божия тайно вну­шает им в чаянии достигнуть своего намерения.

В Господе — радость, а в делах человечес­ких — печаль и скорбь, хотя бы во все дни им радовались, потому что на них лежит печать не­бесного осуждения: в болезнях и скорбях жить на земле (Быт. 3, 16) и в довершение всех бо­лезней умирать смертию (2, 17).

Таким образом, дух человека и весь человек, погрузившийся в себя, сколько бы своими силами ни возвышался в очах человеческих, есть земля неустроенная, и до тех пор останется землею, пока снова весь не покорится силам Вышнего; иначе снидет в бездну грехов последнюю.

Навсегда сокрылось бы от нас блаженное небо, если бы Иисус Христос не приклонил его нисшествием Своим, и не открыл всемощным Крестом, убив вражду на нем. Во Христе благоволил Бог всему исполнению Божества все­литься, и тем примирить с Собою мир, избавившего нас от власти- тьмы и введшего в Царство возлюбленного Сына Своего (Кол.1, 13). Отец, почивающий в Сыне, почивает и там, где Иисус Христос вселяется, где кровью Его (Ефес.1, 7) погашается пламень вечного гнева, течет во исцеление плоть, распятая и погребен­ная, приемлется в одежду нетления и святости. Ибо Иисусом Христом восстанавливаются свя­тыня, правда, любовь, мир и радость божествен­ные. Поэтому там отверзается и там есть небо, где Иисус Христос.

Святые Божий, победив на земле мир под завесою, то есть плотью (Евр.10,20) Иису­са Христа, приступили ко Свету неприступному, взошли во Святая, во Христе и со Христом тор­жествуют ныне, и потому они — небо.

Живущие на земле, когда собираются не во имя земли и человека, но во имя Господа Иису­са, тоже составляют небо. Тогда Он пребывает между ними: ибо где двое или трое собраны во имя Мое, там и Я посреди их (Мф.18, 20). В каждом собрании во имя Христово на земле есть небо.

Сердце человека, если столько укрепляется в вере и возрастает в любви, что все открывается для Иисуса Христа, и Он, нисходя к нему, Своею святостию творит обитель Себе (Ин. 14, 23), то и сердце человеческое есть небо.

Слово Божие уверяет нас в тайне пребы­вания Христова на земле до скончания всех времен: Я с вами во все дни до скончания ве­ка (Мф.28, 20). Поэтому и небо с нами и по­среди нас, хотя бы мы не касались его. Если это божественное небо может открываться когда-либо в чувственных образах и для чувствен­ного человека, то здесь, когда преломляется Хлеб небесный и подается Чаша жизни, неко­торым образом часть этого неба открывается и для нас.

Но, размышляя о небе, если мы возводим к нему только умственные взоры, оставляя на зем­ле желания наши, то обращаем к себе укоризнен­ный вопрос, слышанный некогда свидетелями вознесения: Мужи Галилейские! что вы стои­те и смотрите на небо (Деян.1,11). Христи­ане! Почто, размышляя о небе, не желаете его? Взирая на его славу и величие, не возвышаете к нему сердец ваших?

Столь близко приклоненное к нам небо, не для того ли всюду простирается, чтобы от всех стран и мест можно было восходить к нему, и не в чувственных только действиях, но и в сердце полагать непрестанные восхождения (Пс.83,6)? Столько благ вечных, которые объемлет небо, и из коих каждое превышает це­ну всего видимого, предлагается на земле, чтобы там было сердце наше, туда стремилось и там успокоивалось, где сие вечное сокровище. Ибо где сокровище ваше, там будет и сердце ваше (Мф.6, 21).

Но сколь близко к нам небо, столько, по-видимому, мы далеки от него, и столь же труд­но к нему восхождение. Рождаются иногда же­лания к сему возвышению, но, как слабые искры в густой мгле, в то же время, когда возгорают­ся, погасают. Стремится иногда ум отвлечься от суеты, но, как темничный узник, меняет только место темницы, а не освобождается. Подлинно, тяжелые узы пригвождают нас к земле, и столь же многочисленные, сколько земных предметов, нами желаемых, столь же крепкие, сколь крепка любовь, к ним возбуждаемая. Но если ничто земное само собою к воле нашей не прилепляет­ся,— напротив, мы прилепляемся ко всему зем­ному; если твари превратностию и тлением уда­ляют нас от себя, прекращая наше к ним стрем­ление,— напротив, мы не перестаем устремлять­ся к ним своими желаниями, то не земные пред­меты, но желания, в воле нашей рождающиеся, есть узы наши, пригвождающие к земле. Апос­тол в наставлении искать небесного все эти узы рассекает единым словом: чтобы остальное время жить не по человеческим похотям, но по воле Божией (1 Петр. 4, 2).

Итак, не от внешних сил, не от насильст­венного влечения зависит то, чтобы от земли ос­вобождались сердца наши, но от внутренней си­лы воли, которая может развязывать узы, ею составляемые, может пресекать желания, от нее рождающиеся. Впрочем, эта великая мощь нич­тожна, когда мечтаем силами нашего разума под­крепить ее, но делается истинно великою, крепкою и непреодолимою тогда, когда одушевляется верою, могущею победить не себя только, но царствия; когда подкрепляется упованием все­сильной помощи, приобретается и возобновляет­ся в молитвенных подвигах.

Маловерие колеблет нас между небом и землей, между похотями человеческими и волею Божиею, и потому мы ни холодны, ни горячи (Апок.3,16), но тот, в чьем сердце возгорается пламень веры, чтобы пресечь в себе похоти человеческие, и волю свою истощить до того, чтобы в ней действовала только воля Божия, вступает на путь Иисуса Христа. С Ним нисхо­дит в ясли уничижением всего собственного; с Ним восходит в пустыню, туда, где искушается сила веры и упование; с Ним алчет и жаждет, постоянно умерщвляя плоть свою; за Ним следу­ет в пустое место, или в гору для молитвы; Его крест приемлет на рамена свои — в любви тер­пения и скорби; с Ним погребается в умерщвле­нии всего человеческого. Сей путь Иисуса Хри­ста есть единственная на земле стезя, ведущая на небо: Он есть воля Божия, открытая в действи­ях Христовых.

Нам неизвестно, когда приходит всесиль­ная помощь от Господа к тем, кто вступает на путь сей. Впрочем, не таится от нас, что наше жительство на небесах (Флп.3,20), хотя те­лом на земле пребывают, и поелику Иисус Христос в них есть (2 Кор.13, 5), то в них и небо.

Отсюда обращаюсь к себе и миру: что мо­жем найти столь славного и великого в себе и на земле, почему отлагаем восхождение на путь небесный? Тлен земли, превращающий все в тление; суетность мира, вихрем кружащая мыс­ли и хотения наши; бренность тела, непрестан­но разрушающегося и умирающего; низость ума, в самых великих деяниях не восходящего выше самого себя; повреждение воли, посредством которой любим только себя и этой любовью, как льстивым лобзанием, сами себя предаем врагам нашим — эти ли преграды удер­живают нас от пути небесного, ведущего к веч­ному торжествующему собору и Церкви первенцев, написанных на небесах (Евр.12,23)? Но если подвижники неба слышат, что вся тварь стенает и мучится, ожидая освобож­дения от рабства тлению и своей свободы (Рим.8, 20—23), то сия же тварь воздыхает и от нас, порабощающих ее суетности, и тело на­ше, как тварь, повинующаяся нам, воздыхает о своем и нашем порабощении.

Особенно же сколь многими и сколь силь­ными воздыханиями, иногда укоризнами и обли­чением, иногда стенанием и воплями убеждает нас искать свободы от рабства тлению тот оста­ток небесного в нас дыхания, который ничем временным и земным не насыщается.

О, если бы превратность всего видимого волнения мира, воздыхания внешние и воздыха­ния внутренние, совокупно поражая и взаимно усиливаясь, наконец, подвигли нас искать покоя от земного смятения, внутри и вне нас непрерыв­но увеличивающегося! И подвигли так, чтобы не языком только, но и сердцем от всея силы и от всея крепости возопили ко Господу: Христе воз­несшийся! Твоею силою вознеслись от земли подобные нам человеки (Иак.5, 17); даждъ и нам крыле, да от этой суеты, от этих мятежей поле­тим к Тебе по стезям Твоим, и на них почием (Пс.54, 7)! Аминь.

Произнесено 17 мая 1815 года

СЛОВО В ДЕНЬ СОШЕСТВИЯ СВЯТОГО ДУХА (О действиях Духа Божия и духа вражьего)

В этот день, по свидетельству Писания, слышен был во Иерусалиме внезапный шум, по­добный бурному дыханию, исшедший от небес на одну горницу, в которой виден был огонь, покоющийся на головах людей, подобных нам, и не опаляющий. Такое необычное явление привлекло народ, живший в Иерусалиме, который собрался и слышит:— какое удивление!— низкие пред очами его галилеяне говорят на разных языках. Что с ними сделалось? И притом они напомина­ют слова Божий, Иоилем изреченные: излию от Духа Моего на всякую плоть (Иоил.2, 28). Ужасались все, недоумевали, говоря друг другу: что это значит? а некоторые ругались и, ука­зывая на апостолов, говорили: они напились ви­на (Деян.2, 15).

Слушатель! Мы в этот день не слыхали внезапного шума, подобного бурному дыханию, не видали огня, сходящего с небес, но собрались в сию горницу, свидетельствующую нам истин­ное событие того, что слышали и видели иерусалимляне. Между тем слышим, что Дух Свя­той истинно сошел на апостолов, а через них— на всех нас, поздних преемников христианства. Сей Дух объемлет всех и все наполняет Собою: ибо мы Им живем и движемся и существуем (Деян.17,28). Верите ли, слушатель, мы в Духе Божием живем, в Нем движемся и существуем? Нет места, где бы нам можно было укрыться от Него; нет движения, которое бы происходило без Него; жизнь, бытие и силы каждого суще­ства Им сохраняются; Он все видит, все знает, везде присутствует, следственно, и здесь, во храме сем. Снова спрашиваю, верите ли этому? Живущие по плоти, как иерусалимляне, думаю, ужасаются, мудрствующие по стихиям мира не­доумевают, порождения отца лжи изощряют язык на злословие, исполняются желчью, при этих словах, Церковью повторяемых: в Духе Божием живем и движемся и существуем (Деян.17, 28).

Впрочем, еще ужаснее, если угождающие плоти или дышащие тлетворным дыханием ми­ра спокойно продолжают свои удовольствия, уверяя себя, что или милосердие превышает все их оскорбления, или, обеспечиваясь рассеянностью, не внимают ничему Божественному, или мечтают, что Бог, Дух всенаполняющий, наполняет и их сердца. Нет, слушатель, В них нет Духа Божия. Сердце их наполнено духом, но враждебным Божию, как то научает нас Св. Богослов: Возлюбленные! не всякому духу верьте, но испытывайте духов, от Бога ли они (1 Ин. 4, 1).

Есть злые духи, которые внушают все враждебное Духу благому. Они жаждут нашей гибели, не столько телесной, сколько душевной, бросают жребий между собою о душе нашей, как бы удобнее погубить ее: испытывайте духов, от Бога ли они (1 Ин. 4, 1).

Мы находимся в теле, препятствующем ясно разуметь все духовное. Самое утонченное понятие о духе, до какого только разум сам собою может возвыситься, есть гадание. Если бы свет Небес­ный не озарил омраченных сердец наших, то гру­бая плоть до сих пор бы ослепляла очи ума наше­го и, может быть, не позволила бы и гадать о ду­ховном. Ныне сокрыт от тела нашего дух — уда­лен от чувств; но действия его ощутительны даже и для слабого понимания. Я сказал, действия ду­ха ощутительны для понимания, потому что тело ничего не может ощущать духовного. Дух удобнее всего действует на дух же: Возлюбленные! не всякому духу верьте, но испытывайте духов (1Ин. 4,1). Христиане! Каждый из вас имеет дух разумный и свободный, и на каждого могут действовать враждебные духи — различайте их.

Через слово «дух» здесь разумеется не что иное, как сила, влекущая нашу волю на свою сторону и порабощающая разум властью своей.

Обратите внимательный слух ко внутренне­му человеку вашему: услышите слова, которые влекут вас в различные пути. Плоть, этот ближ­ний, неразлучный собеседник наш, приятными словами внушает негу, прелестный мир — сует­ность, дух злобы — все жестокое и пагубное.

Плоть неусыпно трудится запутать свобод­ный дух в гнусные сети свои. Каждый день, поч­ти каждый час внушает нам: «И пища, которую употребляем, невкусна, непитательна. Надобно переменить, растворить сладостию или питием, подкрепляющим силы телесные, питие можно разнообразить. Избирай то, которое может рассеять скуку, прогнать унылость. Сон краток, можно прибавить еще несколько часов, для удобности же почивай на мягком ложе». Вот что внушает плоть! Когда такие помышления входят в сердца наши, все они произведения плоти.

Помните ли, слушатели! Плоть и кровь не наследуют царствия Божия (1Кор. 15; 50)! Помышления плоти надобно прекращать в самом начале. Каждый раз, как хитро шепчет нам сей дух льстивый, надобно отражать его словами Не­бесного Учителя: Отойди от Меня, сатана! потому что думаешь не о том, что Божие (Мф. 16, 23).

Но если усилится разум наш и преодолеет нападения плоти, ускорит предстать сильнейший и опаснейший враг — мир прелестный. «Что де­лать?— размышляем мы сами с собою.— Мне одному обыкновения всех почти людей не переме­нить. Тщеславие ныне такой порок, который ред­кие осуждают, если он хотя бы немного свойствен лицу и времени; корысть овладела сердцами всех для поддержания нынешней благопристойности в одежде, в пиршестве, в собраниях. Это и нужно, и мне можно взять преимущество перед низшими, и мне можно ослепить глаза многих блеском сво­им, пусть и меня хвалят, пусть прославляют имя мое». В таком привлекательном виде многое по­добное представляет уму нашему суетный мир!

Возлюбленные, я скажу словами апостола: сему духу не верьте (1Ин.4,1). Но что я, многие, может быть, из вас, слушатели, учение это по нынешнему времени почитают неуместным; слова эти — словами, только бьющими воздух и в нем теряющимися. Христиане, чада Церкви! к вам смею обратить слова мои. Хри­стиане! Проливший за вас кровь Свою Христос советует вам это, дав образ презрения всего су­етного. Когда показаны были сему Учителю и Другу нашему все царствия и слава мира, и все это во власть обещано, тогда сказал Он иску­сителю: Не искушай Господа Бога Твоего; по­том: Отойди от Меня, сатана! Господу Бо­гу Твоему поклоняйся и Ему одному служи (Мф. 4, 10). Мир существует на службу нашу, нам велено господствовать над ним. Как же слу­га наш, мир, хочет господствовать над нами? Са­мые первые помышления о суетности, какими пресыщает нас мир, отвергнем, слушатели, ска­зав: «Сатано! Не искусиши Господа твоего, но Ему послужиши».

Плоть и мир, которые нам преодолевать на­добно, нередко так сближаются с духом нашим, так себе порабощают его, что мы не узнаем, враг ли мечет на нас стрелы или уже это собствен­ность наша. Если духовная брань не прерывает­ся с врагами, и они с часу на час с большим уси­лием против нас вооружаются, то можно назвать их ангелами князя тьмы, который, в случае ос­лабления слуг своих, сам усиливается и напада­ет. Апостол Павел уведомил христиан, что их брань против началъств, против властей, против мироправителей тьмы века сего, про­тив духов злобы поднебесных (Ефес.6,12). Брань внутренняя, невидимая, но самая опасная. На ней умирает не одно тело, но и душа. Меж­ду тем, как удобно этот дух побеждает нас!

Он уже победил и торжествует, если в нас виден гнев, зависть и ненависть. Успех его побе­ды особенно велик, когда воздается мщение, не только за явные обиды, но и за то, что по неко­торым только признакам для нас оскорбительно. Все это есть великое и славное торжество духа злобы над человеком.

Но дух злобы, жаждущий погибели нашей, и этим не насыщается, для него мало повинове­ния верных рабов плоти и мира, не довольствует­ся он и своим против нас ополчением, но, к до­полнению скорости в успехах, чтобы больше бы­ло число погибающих, употребляет орудием сво­им человека, особенно по уму и дарованиям спо­собного действовать сообразно злобе. Вникая в различные произведения высоких умов века сего, и нам бояться должно. Слушатели! не о нашем ли времени сказано: в последние времена отсту­пят некоторые от веры, внимая духам оболь­стителям и учениям бесовским (1 Тим. 4, 1). Дух лживый, как ангел тьмы, преобразующийся во светлого, неприметно улавливает неопытность нашу правилами превосходными, тонкими, высо­кими. Его учение кажется божественным, только не основано на воле Божией. Верный признак духа сего есть тот, что он открывает новое, от­кровением умолчанное, силится изъяснить непо­стижимое. Всякий дух есть антихристов, который не есть Божий.

Дух Божий дышит вопреки духу злобы, ми­ра и плоти. Когда помышляем об истощении те­ла для удобнейшего действия разумом, тогда мысли не наши, но беседует с нами Бог, дышит на нас Дух Святой. Не потому, что мы спо­собны были помыслить что от себя доброе, слова Писания (2Кор.3,5). Но Бог произво­дит в вас хотение и действие, и по Своему благоволению (Флп.2,13). Нам осталось толь­ко не сопротивляться силе и влечению Духа все­благого. Он родит и мысли, и желание, и дает силы наступать на аспида и василиска, попирать льва и змия адского. Все производит один и тот же Дух разделяя каждому особо; а потому Он все разделяет на пользу нашу властью Своею: кому хочет, дает слово премудрости, слово ра­зума, другому — веру; одному — дарования исцелений, другому же — действия сил, одно­му — пророчество, другому — рассуждение о духах, иному разные языки, иному истолкова­ние языков (1 Кор.12, 10). Все делает один и тот же Дух.

Чистые сердца, удостоившиеся такого таин­ственного веяния Духа Божия, перед очами пло­ти и мира — чудо. Апостол Петр, простой ры­бак, силою Духа исцеляет болящих, воскрешает умерших. Стефан, под грудою камней умираю­щий, но Духом подкрепляемый, молится за ки­дающих на него камни: Господи! не вмени им греха сего (Деян.7, 60). Павел, гонитель Церк­ви, но потом вдохновенный свыше, в слезах, в ранах, в волнах, в темнице, в страданиях радует­ся. Какие силы, какая тайна, сколько чудес в действиях Духа Божия!

Кто бы из нас, слушатели, по видимому не по­желал удостоиться осенения Небесного? Так! Мы все желаем, чтобы Дух Божий действовал в нас, но вместе с тем боимся оскорбить плоть нашу — рас­статься с удовольствиями мира. Всему божествен­ному верим, но если рассмотреть жизнь, ничему не верим. Различаем свет от тьмы, Дух благой от ду­ха злого, но жертвуем собою последнему.

Утешитель благий! Ты в эту минуту веешь над главами нашими, зришь сердца нечистые и гнусное ослепление наше. Приблизься к нам, Дух Святой! Светом Твоим или огнем, только научи познавать Тебя и всем Тебе жертвовать! прииди, Господи! Прииди, и вселись в нас. Слушатель! Он придет, ес­ли мы престанем сопротивляться Ему. Аминь.

Произнесено 7 мая 1809 г.

СЛОВО В ДЕНЬ СОШЕСТВИЯ СВЯТАГО ДУХА (Дух Святой созидает все на земле) 

Послеши Духа Твоего, и созиждутся, и обновиши лице земли.(Пс. 103, 30.)

В этот день, слушатель, Дух Святой почил на апостолах в виде огненных языков, не только для того, чтобы им говорить разными языками, или чтобы собрать рассеянное, но и обновить ли­цо всей земли, состарившееся и разрушающееся. Огонь светит и производит теплоту, сжигает и очищает, истребляет и изменяет. Дух Святой со­шел в виде огненных языков, дабы просветить людей, во тьме седящих, согреть холодные сердца их, сжечь нечистоту и очистить, истребить беззакония с лица земли и изменить человека в паки-бытии (Мф. 19, 28). Именно это пред­сказал пророк, возвещая: ибо Он (Дух Святой), переплавляя и очищая сердца наша, переплавит как золото или серебро (Мал. 3, 3).

Давно совершилось это на земле. Апостолы, наполненные Духом, облеченные силою свыше, силою огненною, горели и светили (Мал. 3, 3) перед лицом всего мира, раздавая дары Свято­го Духа, очищали землю от беззакония, смягча­ли сердца жестокие и пожигали встречавшиеся плевелы нечестия. Их руками собрана, воздвиг­нута и украшена Церковь верующих, прекрасны ноги благовествующих благое (Рим. 10, 15) так, как называет Писание, прошли всю землю и всюду разнесли мир Божий и блага небесные: по всей земле прошел голос их, и слова их ус­лышаны в концах вселенной (Ис.52,7). Дух Святой, к ним посланный, совершил то, что из­древле о Нем предсказано было: Послеши Ду­ха Твоего, и созиждутся, и обновиши лице земли (Пс.53, 30).

Дух Святой и ныне нисходит на землю, хо­тя мы того не замечаем; делает на ней все, хотя мы многое, Им совершаемое, приписываем дея­ниям человеческим. Он разрушает и созидает, возвышает и унижает, обогащает и обедняет, умерщвляет и оживляет не только в людях и лю­дей, но и в самих вещах неодушевленных и тва­рях, которыми обладает. Духом Господним небе­са утвердились и до сих пор утверждаются; Им сохраняется земля и все, что на ней. Отнимешь Духа Твоего, и исчезнут (Пс.53, 29). ДухБо­жий устраивает общества малые и великие, поставляя и переставляя царей, князей и властите­лей, без Него разделится общество, рассыплется царство, хотя бы оно возвышалось своею силою и славою: отвращу же Тебе лице, всяческая возмятутся (Пс.53,29). Духом Господним созидается и земля сердец наших. Он один очи­щает и превращает их в сосуды благопотребные, обновляет лицо этой земли, внутри нас находящейся, обновляет сердца наши, обветшавшие от грехов, состарившиеся в беззакониях.

Видите, слушатели, Дух Святой созидает все на земле, нами обитаемой, созидает общест­ва человеческие, созидает и сердца наши. Чтобы от всей силы и от всей крепости воззвать к Не­му в молитвах, предлагаемых ныне Церковью, подумаем об этих действиях Его.

Дух Святой созидает всякое на земле. Мы трудимся над землей, сеем, насаждаем, собираем жатву и плоды, и думаем, что все это производит­ся руками нашими, или, возвышаясь в умствова­нии, приписываем природе, ее закону и силам.

Правда, земля взращивает семена, посеян­ные всегда одинаковым образом, деревья прино­сят плоды только по роду своему. Но какой зем­леделец надеется, что по его воле богатая ныне будет жатва, что земля наградит его труды сто­рицею? Если затворится небо и не даст благо­растворения воздушного, если оно будет как медь (Втор. 28, 23), как во дни пророка Илии, и земля станет жесткой, высохнет и будет как железо — возрастут ли тогда семена посеянные? Произведет ли рука земледельца обильную жат­ву? Что принесут древа плодоносные? Но пусть и небо не затворяется, и Господь не посещает нас таким жезлом наказания, все равно бесчис­ленными остаются способы к разрушению на­дежд наших в собирании плодов и жатвы. Мо­роз губит травы и цветы, зной иссушает их, червь приходит и пожирает, излишний дождь об­ременяет и творит бесплодными, ветер исторгает из корня и сокрушает, град бьет и убивает ино­гда уже готовую жатву и плоды созревающие.

Итак, не нашей волей и не нашими силами производится на земле все потребное нам. Не силы наши, не труды многопопечительные, но рука Божия, которая, когда отверзается для нас, тогда все преисполняются благ, и не мы только, но и звери земные, и птицы небесные, и птенцы к Небу вопиющие, деревья, травы,— все ждут от Господа пищи себе: вся к Тебе, Господи, чают даты пищу им во благо время (Пс.103, 27),— поет Псаломник.

В первый день творения, когда земля была не видима и не устроена (Быт.1,1), Дух Бо­жий носился (Быт. 1, 2) над нею, подавая силу каждой вещи, для нее нужную, оплодотворяя их семенами и жизнью. Он и ныне веет над всеми тварями, над небом и землею, не обходя ни од­ной травинки, попираемой ногами нашими. И ныне Он дает снег яко волну (Пс.147, 5), сып­лет иней, как пепел, облаками одевает небо, и готовит в них дождь земле, растит траву на горах и злак в полях, изводит ветер из кладовых сво­их, посылает молнии и громы.

Псалмопевец, поставляя себя между Духом Господним и тварями и видя, что Его Божествен­ные силы в беспредельном обилиии непрестанно нисходят на все творения, чтобы сохранить их бы­тие и жизнь, восклицает: Хвалите Господа, не­беса небес; хвалите Его солнце и луна, хвалите Его вся звезды и свет (Пс. 148, 3—4). Потом, низводя взоры к земле, тем же гласом восклицает: хвалите Господа и вы: огонь, град, гнев, голоть и дух бурный; хвалите его и вы, горы и ecu холмы, и вы, древа плодоносные и ecu кед­ры; хвалите Господа и вы, звери, и ecu скоты, и вы, птицы пернатый и гады; хвалите Госпо­да и вы, змиеве и все бездны (Пс.148, 7—10). Хвала от всего творения восходит ко Господу, потому что от Господа происходит все на земле: послеши, Господи, Духа Твоего, и созиждутся, и обновишь лицо земли (Пс.103, 30).

Как земля не своей силой устраивается, но силою Духа Божия, дающего ей жизнь, дыхание и все, так человеческие общества, малые и вели­кие, строятся или разрушаются от силы Духа, все животворящего. Художник созидает дом, мудрый из людей собирает общество и устраивает город, мудрейший соединяет целый народ во единое об­щество. Кажется, здесь только человеческие си­лы и человеческое искусство и действуют.

Но что есть человек? Богодуховный царь, глядя сам на себя, на свои силы телесные и ду­шевные, сознавался, что он есть червь, а не че­ловек (Пс.21, 7). Как червь роется в земле, пи­тается землею и никогда от нее не возвышается своими силами, так и человек роется в земле, хотя бы созидал великие груды земли и устроил их в жилище себе. Червь ползает и не знает путей своих, подавляется тогда, когда не ожидает, па­дает там, где думал возвыситься, издыхает в то время, как начинал дышать. Так и человек, сколько ни умудряется земным разумом, сколько ни совершенствует умение, всегда по земле пол­зает и не знает, что будет завтра и что наведет час последующий.

Поэтому великое или малое число народа есть собрание как бы червей, подобных между собою, взаимно подавляющихся и, может быть, взаимно угрызаемых. Какая же сила может быть в одном человеке, чтобы соединить силы других, подобных себе? Да не хвалится сильный силою своей, крепкий крепостью своей; богатый бо­гатством своим и мудрый своею мудростью (Иер.9, 23). Человеческая сила есть бессилие, потому что он как трава утром процветет, а вечером отпадет и изсохнет (Пс.89, 6). Че­ловеческая крепость есть немощь, потому что че­ловек смертен. Земное богатство есть нищета, потому что самое великое имущество его есть только груда земли и для земли. Человеческая мудрость есть безумие, потому что называя се­бя мудрыми, обезумели (Рим. 1, 22).

Это-то бессилие телесное и душевное ут­верждает истину того, что если не Господь со­здаст дом (Пс.126, 1), если не Он пошлет силы к созданию и сохранению, то напрасно трудились создающий; если не Господь сохранит город (Пс.126, 1), если жители города будут надеяться на стражу и защиту человеческую, а не на Божию, то тщетна всякая защита и стража: всуе будет стерегущий (Пс.126, 2).

Да и кто из нас, слушатели, не видит в го­родах, по крайней мере, часть того, что видел царь Израилев? Видел, говорит он, беззаконие и пререкание в городе; беззаконие днем и ночью обходит по стенам его; днем и ночью содевается труд и неправда посреди него; на площадях его лихва и лесть (Пс.54. 11, 19). Что же со­храняет города от разрушения, соблюдает в них тишину и спокойствие? Притом суетны и лживы сыновья человеческие от суеты (Пс.61, 11). Человек везде человек. В городе и вне города все живущие суетны и лживы. Кто же покоряет их закону царствующему, приклоняет к подножию престолов земных так, что, любя ложь, повину­ются истине, живя в беззаконии, чтут закон и им управляются? Подлинно, слушатели, если не Господь созидает город или дом (Пс.61, 10), малое и великое общество, если не Дух Его оду­шевляет созидающих и созидаемых, не Его сла­ва полагается во основании, но человеческая, то напрасно трудятся строители (Пс.126, 2). Всяк уклоняющийся от Господа, кто бы он ни был, по уверению Писания, погибнет. Отъимешь, Господи, Духа Твоего, исчезнут и в прах свой обратятся, но когда пошлешь Его, вновь создадутся (Пс.103, 29).

Мы видели, слушатели!, что человек сам со­бою ничтожен, при всем величии, как червь, при всей крепости, как трава, при всем богатстве, нищ, при всей славе, бесчестен. Но когда же сей ничтожный человек удостаивается посещения от Духа Божия, когда очищается от грехов дыхани­ем Святым, тогда, будучи мал в себе, ничтожен перед подобными людьми, велик у Бога. Тогда человек бессильный и немощный приобретает та­кие силы, что все может, поскольку в нем дейст­вует Дух Всемогущий. Тогда бедный и нищий имеет сокровище драгоценнее всего мира, потому что Господь — Источник всех щедрот — с ним есть. Тогда и бесчестный в обществе, и презрен­ный от всех людей имеет славу вечную, потому что Господь славы обитает в нем.

Эта неизмеримая высота человеческая уст­раивается Духом Божиим. Мы до сих пор в ве­ре или маловерии не перестаем поднимать рук наших с молением: сердце чистое создай во мне, Боже (Пс.103,31)! Даруй нам Дух цело­мудрия, смиренномудрия, терпения и любви, и в то же время повторяем устами Церкви: «Свя­тым Духом всяка душа живится и чистотою, от Него подаваемой, возвышается», и потом какая слава, какое величие низкой душе человека! Она, будучи мрачна, как земля, светлеется сама в себе, и вне себя ощущает свет вечный Троического единства, Бога Отца, Бога Сына и Свя­того Духа.

Кажется, нет человека на земле, который бы не желал очистить своего сердца, который бы не хотел возвысить души и духа своего. Но кто очищается? Тот ли, который просит от Господа очищения, не надеясь на свои силы, или тот, ко­торый, зная свое искусство, сам собою мечтает очиститься, хотя и помрачен сквернами греховными? Тот ли истинно возвышается между людьми, кого возвышает Господь Своею десни­цею, или тот, который, пресмыкаясь по земле, собирает множество праха и на нем поставляет сам себя? Но если беззаконие увидишь, Госпо­ди, кто постоит (Пс.129, 3)? Если обра­тишь лицо Твое на грехи наши, кто стерпит взор Твой, как огонь поедающий? Кто устоит против Тебя, чьи очи во множество раз светлее солнца? Поэтому умножаются только беззако­ния наши, увеличиваются только грехи, когда мы думаем очиститься от них без Духа, все очищающего.

Дунет Дух Его,— повествует Писание,— и потекут воды (Пс.147, 7). Когда Сей Дух дохнет на человека и на сердце его, тогда поте­кут слезы раскаяния. Сей Дух Святой непре­станно воздыхает о нас воздыханиями неизречен­ными. Он желающих молитвы научает молиться и Сам молится о нас; ищущим Ходатая, дарует силу веры в Ходатая и Сам о нас ходатайству­ет: Пошлешь, Господи, Дух Твой; устроятся (Пс.103,30) сердца наши, и обновишь их, как обновляется лицо земли.

Мы знаем, слушатели, что земля, нами оби­таемая, требует обновления, не только ежегодно­го, но и ежедневного — обновления росою, дож­дем, теплотою и благорастворением воздуха.

Знаем и желаем обновления обществ наших, в которых беззаконие непрестанно делается, вез­де слышатся пререкания и частые вопли, злоба непрестанно алчет и неправда возвышается над правдою. Мы желаем сего обновления, но осо­бенно должны желать обновления сердец наших. Они, будучи исполнены неправд, мертвы для правды Божией, будучи стесняемыми суетою и сжигаемыми страстями, иссохли и ожесточились. Их собрание, если уподоблять видению пророка, есть поле костей мертвых, сухих, не имеющих ни плоти, ни духа. С каким пламенем веры, с какою силою любви, с каким рвением мы ныне должны молить Господа, да пошлет Духа Своего во об­новление земли, домов и обществ, а особенно — сердец наших.

Утешитель, Дух истины! Прииди и даруй нам жизнь истинную, прииди и создай в нас сердца чистые, неустрашимые, прииди и вселись в нас, воскреси нас в жизнь истинную и дух пра­ведности обнови в нас. Аминь.

Произнесено 6 июня 1815 года

СЛОВО В ДЕНЬ СВЯТОГО БЛАГОВЕРНОГО КНЯЗЯ АЛЕКСАНДРА НЕВСКОГО (Каждый человек рожден для неба и для наследия славы)

Побеждающему дам сесть со Мною на Престоле Моем — (Апок.3, 21) — вещает Христос устами возлюбленного ученика своего.

Престол Божий на небесах уготован для земных победителей. Царь славы, в образе ра­ба совершив победу на земле и оставив знаме­ние, с которым восходить должно к Престолу величия, удостаивает возводить с собою победи­телей, подобных Себе: побеждающему дам сесть со Мною, как и Я победил и сел с Отцом Моим (там же, стр. 22).

Сей праведник, чьи останки до сих пор по­беждают тление, свою победу торжествует во Христе. Ублажаемый Победителем смерти на небесах, он прославляется и нами, еще воинству­ющими на земле сей. Пока нужно будет опол­чаться против врагов Отечества земного и небес­ного, сокрушать стрелы, носящие смерть времен­ную и вечную, до тех пор образ сугубой победы св. Александра будет знамением, путеводящим сынов Церкви; до тех пор защитники Отечества будут научаться, что оружие царево не препятст­вует, но способствует действовать оружием Божиим, и победа над самим собою, над врагами внутренними, есть несомненное условие торжест­ва внешнего.

Воин, готовый запечатлеть кровью любовь свою к Отечеству, пренебрегает теми обязаннос­тями, которых требует от него мирское благопри­личие, отметает те узы, которые возлагаются су­етными обычаями, отрекается от вожделений, га­сящих пламень ревности его и, занимаясь одни­ми успехами оружия, не занимается самим со­бою. Такое состояние воина есть самоотверже­ние; под руководством же истинной веры есть самоотвержение евангельское. Оно, одушевляясь благословениями неба и упованием на всесиль­ную помощь, всегда венчается успехами и истин­ною славою. Так, герой, вспоминаемый ныне, увенчавший оружие Отечества победами, венчается славой истинной. Так слава его, начавшись на земле, продолжается на небесах, и временное величие соединяется с величием вечным.

Слушатели благочестивые! Воинствующие под знамением Христовым, или вместе с тем и под знаменами Отечества, кто бы мы ни были, истинная слава и величие нам предназначены. Достояние сего праведника должно быть нашим достоянием, небесный Престол — нашим насле­дием, Бог всех — нашим стяжанием.

Происхождение каждого человека, его внутреннее величие и обеты Божий свидетель­ствуют о столь высоком назначении. Суетное величие да смирится пред величием истинным и временная слава да умолкнет пред славою вечною!

Происхождение человека обязывает его к стяжанию небесной славы, так как слава пред­ков, даруя некоторые права на преимущества и уважение, служит потомству благородным побуждением соответствовать их величию.

Плоть и кровь есть древнее наследие, пере­даваемое нам от первого человека. Горсть, взя­тая от земли, преобразованная в состав телес­ный, человеку сообщается человеком, как оруди­ем творящего Промысла. Мы от плоти заимст­вуем плоть, от костей кости; но человек не есть и не может быть творцом человека. Иов, призна­вая себя рожденным от жены, показал небесное свое происхождение, воскликнув: Господи! по­мяни, яко Ты создал мя ecu, Ты облек мя ко­жею и плотию (10, 9). Если эта тленная горсть, столь обыкновенная нам, столь близкая взорам и удобная разумению, не есть произведение искус­ства человеческого, но дело рук Творческих, то дух, живущий в нас, едва объемлемый, едва разумеваемый самим собою, не есть ли произведе­ние небесное? Он, поскольку есть жизнь, проис­ходит от Виновника жизни, поскольку есть дух, началом своим имеет Духа всеоживляющего: и вдунул Бог в лицо человека дыхание жизни (Быт. 2, 7).

Таким образом, от седящего на престоле царя до пресмыкающегося в пропастях земных невольника, от просвещенного эллина до грубого варвара, без различия богатства от нищеты, ве­личия от уничижения, седины от пелен, каждый человек по происхождению своему есть небес­ный, духовный, Божий. Сущий в лоне Отчем, в происхождении своем по плоти указал высоту нашего происхождения и назвался сыном Авраа-мовым, Божиим (Ак. 3, 38).

Ежели сыну Царя одна порода дарует пра­во на престол и обладание, то чадо неба не пред­назначается ли к обладанию и наследию небесно­му, духовный к духовному и Божий к Божественному?

Такое величие недостойным человеком мо­жет быть потеряно, но не истреблено: своеволие и страсти скроют его, но не изгладят из естества че­ловеческого. Обращая мысленные взоры на себя самих, через многочисленные роды и века, или через все изменения пороков и страстей, всегда можем созерцать Бога — Виновником, небо — назначением нашим. Денница, произвольно отде­лившийся от Света, погас и падением своим произвел бездну мрака, но не погасил Света. Падший человек пусть еще глубже падает и вместо возвы­шения к Свету светов нисходит в мрачную об­ласть тьмы, плоти и мира, в посрамление себя са­мого и Бога, но судьбы Божий всегда пребудут Божиими, от сложения мира уготованное челове­ку достояние останется человеческим.

Потомки Адама перстного с продолжением времени, продолжая распространять племена, и с умножением племен умножать срамоту и нечес­тие, столько унизили и, по-видимому, извратили свое происхождение, что пришедший возродить человека Адам Небесный поразил их неслыхан­ною истиною: отец ваш диавол (Ин. 8, 44); но между тем открыл пути к восхождению в первое достояние. Дал власть быть чадами Божиими (Ин. 1, 13).

Мы, по большей части, унижаем эту высо­ту происхождения плотскою породою. Каждое состояние, каждое семейство производим от сво­его родоначальника. Временные отличия, нужные только во времени, предпочитаем отличиям веч­ным, и звание происхождения небесного предос­тавляем только низкому сословию людей, как единственную, впрочем, маловажную отраду в их уничижении. Но внутреннее превосходство чело­века, вопреки суетному величию, непрестанно напоминает как высоту общего происхождения, так и назначение к истинному величию.

Господи, Господь наш,— восклицает про­рок,— Ты поставил человека над делами рук Твоих (Пс.8, 7). Земля и воздух, огонь и вода, покоренные человеку, повинуются ему, как повелителю, служат, как владыке, приносят нужную дань, как Царю своему. И кто не испы­тал господствования своего над землею? Где только воздвигаем стопы наши, куда только про­стираем руки, всюду оставляем следы владыче­ства, так что на земле сей, в мире естественном уже видим, если можно сказать так, сотворенный нами мир искусственный. Обладателю тварей не свойственно быть обладаемым тварью. Не для того ли все покорено под ноги (Там же, ст. 8) человеку, чтобы он не покорялся своему положе­нию? Не с тем ли твари приносят нам дань, что­бы мы не платили им нашим достоинством, по­печением, унижающим нас, так как, успокаивает Евангелие,— не заботьтесь (Мф.6,25)? Об­ладание позорнее рабства, когда повелитель слу­жит тем тварям, которые не внемлют его служе­нию. Бесчувственный истукан имеет поклонников только бесчувственных. Несмышленные твари, какими являются серебро, золото и плоть наша, обладают только несмышленными.

Но дух разумный, живущий в человеке, по­велевает ими, а не повинуется. Древнее учение язычников предписывало, чтобы дух повелевал, а тело повиновалось. Святой учитель Церкви ука­зывает нам более высокую степень власти, чем это (Наз., том 2) учение: что Бог в мире види­мом,— говорит он,— то должен быть дух разумный в теле чувственном; что Бог — для ду­ши нашей, то она должна быть для тела. Тот, который не мог венчать нас большею честию и славою, как образом и подобием Своим, поло­жил закон этот в основание души нашей. Глас, проповедывающий волю небесную, пробуждает дух наш от усыпления в похотях, поработивших его себе: духом умерщвляйте дела плотские (Рим.8,13). Дух Божий, веющий над бездной мрачных сердец, привлекая к себе дух наш, рож­дает в нем силы побеждать страсти и пожелания, дает власть над каждым помыслом и движением сердца, чтобы на месте царства тьмы внутри нас устроить Царство света.

Единый Бог есть закон праведнику. Его страсти, вожделения, разум, мысли управляются тем духом, который есть один дух с Господом (1Кор.6,17). С Богом, в нем царствующим, он царствует над самим собою. Это-то и есть истинное величие, поставляющее нас царями над нами самими. Без него все недостойно духа бес­смертного, низко для его величия, бесчестно для славы истинной.

Суетный мир, зная закон духа, живущего в нас, привлекает к себе не тела, но сердца наши, и более уважает те деяния, в которых заключа­ется больше духовного. Но, чтобы суетное вели­чие, без явного насилия, не порабощало нас, мир осужден на то, чтобы никогда не насыщать духа нашего.

Достоинства и почести, при всей высоте, низ­ки для духа, превышающего все земное. Облада­ющий возможными дарами счастья, пока не дово­лен самим собою, ничем не доволен. Дух его ищет непрестанного возвышения. Громкая слава, народ­ные рукоплескания, пышные торжества немного времени занимают слух и взоры, потом оставля­ют пустоту в сердце, ничем не наполняемом, кроме Бога. Поэтому занятый суетной славой, испытав все мирские способы к успокоению ду­ха бессмертного, наконец, придумывает для себя земное бессмертие, временную вечность, в па­мятниках, в отзывах потомства или в заблужде­ниях его. Прочие временные блага сам мир счи­тает недостойными человека великого, и тех, по большей части, презирает, которые мечтают при­обрести все в корысти, в насыщении плоти и в человекоугодии.

Подлинно, какое унижение, какое насилие духу бессмертному, живущему в нас, носить узы, возлагаемые тлением, рабствовать рабыне своей — плоти, быть мучеником страстей сво­их и чужих! Напротив, какое величие и успоко­ение для духа на земле этой взращивать плоды небесные, престол или хижину озарять светом Божиим, жезл или меч или перо одушевлять упованием славы вечной: мы хвалимся, — вос­клицал апостол,— упованием славы Божией (Рим. 5, 2).

Вечный завет Бога с человеком, возвещен­ный в древности пророками, а в конце дней Сло­вом воплотившимся, ныне возвещаемый нам сло­вом письменным, есть союз славы Божией в че­ловеке со славою человеческою в Боге. Прослав­ляющих Меня прославлю (1Цар.2,31). Чело­веку невинному, человеку падшему и человеку искупленному оставлено вечное субботство в Боге (Евр.4,9), в которое не внидет только непослушание и противление. Слово, которым до сих пор говорит к нам Бог, столько же общее, как свет видимый, всюду проповедуемое, призывает всех к славе, начинающейся на земле и не оканчивающейся на небесах.

Кто бы ты ни был: человек порочный, раб греха, осужденный миром и самим собою, внем­ли, ежели желаешь, Богу, тебе говорящему: Он освободил тебя от рабства тлению в свободу славы (Рим. 8, 22) Своей. Сознаешься, что не столько Богу, сколько человеку и себе угожда­ешь, не скрываешь сам от себя, что сердце твое, по большей части, там, где твое сокровище, где твое удовольствие, там, где честь или корысть твоя. Но Бог сердца твоего к тебе взывает: Сы­не! дай Мне сердце твое; Я в тебе и ты во Мне пребудешь (Прит.23,26; Ин.6,56). Те­ло измождается страстями, предается нечистоте и осквернению, но голос правды взывает к тебе: или не знаешь, что тело твое уже не твое, ибо куплено дорогою ценою (1Кор.6,19—20) и должно быть храмом Божиим.

Такое величие, предлагаемое нам во време­ни, хотя превышает человеческую славу, даже соразмерную продолжению всех времен и бытию мира, есть только начало славы, которую засви­детельствует всякое колено небесных, земных и преисподних.

Царь славы обещает нам царское величие; наследуйте, — говорит,— уготованное вам цар­ство (Мф.25,34). Судья веков дарует нам уча­стие в Суде над миром: не знаете ли, что свя­тые будут судить мир (1Кор.6,2)? Сидящий на Престоле величествия разделяет с телом на­шим Престол Свой: дам сесть, — говорит,— со Мною, как Я воссел с Отцом Моим (Апок. 3; 21).

Боже великий! Что есть человек, что так помнишь его? Или мы — сыны человеческие, что посещаешь нас столькими обетованиями?

Бог хочет, слушатели, чтобы ни единое не­бесное зерно, вверенное земле, не погибло, но возросло в жизнь и славу вечную, чтобы человек смертный на земле жил для бессмертия. Вместо суетных надежд, из которых состоит вся жизнь наша и которыми ежеминутно обманываемся, Бог дает упование вечное, с которым каждый во­ин есть победитель, каждый судья — живой об­раз земного правосудия, каждый гражданин — защита Отечества, каждый человек превыше всего тленного, всего человеческого.

С упованием на славу Божию, отребия ми­ра возобладали всем миром, безоружные воины, побеждая все ужасы мучений, наконец, покори­ли себе самих мучителей. На этом уповании по­чиют сии кости праведника.

О! Почивайте, драгоценные останки, посре­ди нас в утешение или обличение нашего упова­ния! Вы некогда восстанете из гроба сего, и, мо­жет быть, часть из предстоящих возведете с со­бою на облака, на встречу Судии, чтобы произ­нести Суд над прочими, нам подобными, в неве­рии, в слабостях наших.

Но, праведниче Божий, Александре, про­должай еще покой останков твоих, для покоя на­шего отечества и для славы монарха, соименного тебе, по твоему образу соединяющего временное величие и земной престол с величием вечным и Престолом небесным. Торжествуй с ним над врагами веры и прославленной тобою России, с ним и в нем посрами лютость нечестия, угрожающего посрамить святой прах твой!

Да почивают святые останки эти не в зем­ле только, не в гробе, но в умах и сердцах на­ших, чтобы мы, памятуя, что рождены для неба и для наследия славы, подобной славе праведни­ка, продолжили нашу ревность, верою и жизнью пред Богом и Царем нашим свидетельствовать, что мы — Христовы, чтобы, наконец, слава праведника и собственный опыт уверили нас в исполнении слов Божиих, изреченных апостолом: если вы Христовы, то мир, или жизнь, или смерть, или настоящее, или будущее,все ва­ше (1Кор. 3, 22). Аминь.

Произнесено 30 августа 1812 года

СЛОВО В ДЕНЬ ВВЕДЕНИЯ ВО ХРАМ ПРЕСВЯТОЙ БОГОРОДИЦЫ (Начало и конец нашей веры есть жертво­приношение Богу)

Умоляю вас, братия, милосердием Божиим, представьте тела ваши в жертву живую, святую и благоугодную Богу. (Рим. 12, 1)

Начало и конец нашей веры есть жертво­приношение Богу. Апостол, готовя нас к этому, молит нас щедротами Божиими. Указывая на них, он возводит мысли и сердца наши к той беспредельной любви, которая не пощадила Еди­нородного Сына принести в жертву правосудию и даровать в жертву человеку. Сын Божий, од­нажды принесший Себя на Кресте, вечно прино­симый на Престоле суда в оправдание наше, до сих пор приносится нами на бескровном алтаре, и, как Хлеб небесный (Лк. 51, 52), питает нас Телом Своим, живой Водой (Ин.4, 14) поит, очищает и освящает Своею Кровью. Сын Божий есть жертва человеку — отречется ли человек быть жертвою Богу? Умоляю вас, братия, ми­лосердием Божиим, представьте тела ваши в жертву живую, святую и благоугодную Богу.

Непорочная Отроковица, Которую ныне Церковь ставит с нами во храме молитвенном, принимая от нас жертву хвалы, подает нам об­раз жертвы живой, святой и благоугодной Богу.

Она есть жертва живая. Не тело только приносится в жертву Богу обетом девства и чи­стоты, но сам дух предается в руки Божий и Бо­гу обручается.

Жертва святая. Не присутствие только во храме святыни, но чистота и непорочность серд­ца, как приготовление Престола Божия, освяща­ет девство Ее.

Жертва благоугодная. Пламень искренней любви встречается с любовью Божией и низво­дит ее на свою кротость и смирение. Всевышний, после благодатного осенения, избрал утробу Ее престолом Божества, плоть и кровь — одеянием неприступного света.

Нет человеческого воздаяния, достойного Бога, кроме жертвы. Ветхозаветные приношения, как образы, изменились, при совершении образу­емого; но их сущность, состоявшая во внутреннем всесожжении, в обрезании сердца и сокру­шении духа (Рим.2,29; Пс.50,19), осталась неизменной. Умоляю вас, братия, представьте тела ваши в жертву Богу.

И мы, слушатели, приносим жертвы Богу, но как часто они только плоды уст, воздеяние рук без сердечного участия! Как часто приносим само сердце, но без плода и чистоты, или при­носим в жертву то, чего не принимает от нас мир, что отвергаем сами. Приносим, по словам пророка, больное, хромое и слепое (Мал.1,8). Апостол, зная тщетные труды многочисленных приношений, молит нас переменить тщетность на истину. Умоляю вас, братия, представьте те­ла ваши в жертву Богу.

Жертва, Богу приносимая нами, одна и не разделяется на жертвы многоразличные. Все теле­сные и духовные силы, все человеческое сущест­во в то самое время, как начинает истинную жизнь, освящается; начиная освящение, благоугождает Богу. Но для очей телесных, не привык­ших во множестве видеть единое, отделим жерт­ву живую от святой и святую от благоугодной.

Представьте тела ваши в жертву жи­вую. Нет духа жизни в теле нашем, пока оно орудие неправды. Узы греха, связывающие сердце, подобно смертным болезням, поражают ум и чувства. Они умерщвляют всякую благую мысль своею смертностью. Помрачают разум, оставляя ему одну поверхность вещей и не позволяя про­никнуть в глубину собственных пороков, чтобы все труды его были тщетными, обширное зна­ние — неведением, так как мудрость мира се­го есть безумие пред Богом (1Кор.3,19). По­мрачают внутреннее око, и свет истинный, всех просвещающий (Ин. 1, 9), не просвещает их, заграждают слух, и действенное слово Божие (Евр.4,12) для них недейственно. Греховное повреждение ставит человека в такое состояние, что он видя не видит и слыша не слышит (Мф. 13, 13). Пока жизнь Христова не начнет­ся в нас, мы, по слову Писания, мертвые по грехам нашим (Ефес.2, 1).

Но семя жизни, оставленное внутри воли, в продолжение земного бытия не умирает в нас. Дух, порабощенный плоти, усыпляется чувствен­ными удовольствиями, но в нем не истребляется желание благ совершенных.

Учитель народов, как ангел жизни, возбуж­дает нас от этого смертного усыпления: встань, спящий,— благовествует он,— и воскресни от мертвых. Дух, спящий в то время, когда вечная смерть постигает тебя, когда плоть и кровь бдят о твоей погибели! Дух спящий, воскресни от мертвой не деятельности, открой глаза для света Божия; плотские желания, как тяжкую дремоту, смахни с век твоих, да начнется и совершится желание жизни (Ефес.5, 14)!

Очищаются чувства и тело, просвещаются разум и мысли, когда воля наша от видимого ус­тремляется к невидимому, от временного перено­сится к вечному, от мира — к Богу. Пламенное желание жизни, возбужденное словом Божиим, утверждаемое обетами, непрестанно возвышаясь в возвышении молитвенном, влечет за собою чув­ства, чтобы и видеть, и слышать, и вкушать пло­ды только небесной жизни. Оно, хотя встречает преграды, предлагаемые миром, но ими не удер­живается, ослабевает от слабости естества, но не погасает. Такая стремительность воли не успока­ивается, пока не ощутит свободы от греха, свобо­ды от смерти. Доколе не вообразится Христос (Гал.4,19) в мыслях, даруя им направление ко благу, в уме, исполняя его разумением Себя, и в деяниях, производя их Своею силою. Этой рев­ностью духа совершается тело наше в жертву жи­вую; впрочем, так, что живем уже не мы, но жи­вет в нас Христос. Уже не я живу, — свидетель­ствует испытавший это жертвоприношение,— но живет во мне Христос (Гал.2,20).

Тело наше, совершаемое в жертву живую, должно быть вместе с тем святою жертвою. Все-святой не приемлет никакого приношения, кроме святого и чистого. Будьте святы-говорит Он, — ибо Я свят (Лев. 11, 44).

В минуту спокойствия, обратив беспристраст­ный взор на себя самих, увидим, сколь малочис­ленны и убоги дары, приносимые нами Богу ис­тинному. Напротив, сколь многочисленны и бо­гаты жертвы, посвящаемые чужим богам, кото­рые и, по нашему суждению, достойны попра­ния, а не жертвы. Страсти, которых гнушаемся в других, но одобряем сами в себе, как некие бо­жества, в каждый час, в каждую минуту требу­ют и получают от нас в жертву себе если не де­яния, то слово, если не разум, то сокровища, ес­ли не сердце, то чувства, если не должность, то спокойствие. Они всего требуют от нас, чтобы ничего в нас не осталось Богу истинному.

Страсти, обладающие человеком, составля­ют внутренний его закон, обязанности и как бы дух человека. Поэтому пророк, желая прекра­тить это идолослужение и очистить текущую скверну, во время своего очищения восклицал: жертва Богу дух сокрушен (Пс.50, 19). Ког­да кумиры страстей в нас падают и сокрушают­ся, когда не остается камня на камне от того внутреннего строения, которое непрестанно со­зидается в нас похотию плоти, украшается похотию очес, прославляется гордостию житейскою, когда разрушается в нас само основание враж­ды на Бога (Рим. 8, 7) и, по сердечному созна­нию, все, что от нас зависит, является ничтоже­ством, тогда (не по нашему усилию, но по бес­предельной любви) Творец, из ничего созидаю­щий все, из нашего ничтожества творит чело­века нового, не имеющего пятна или порока, обновляемого в правде и истине (Ефес.2, 10; Ефес.5, 27).

Созидаемый во святую жертву Богу не в одно мгновение совершает свое очищение, но с продолжением временного бытия продолжает его. Он отрекается от мира, который привлекает его, сопротивляется желаниям плоти, которая требует отдохновения от непрерывных подвигов, прохлады от внутреннего всесожжения. Умерщв­ляет помыслы, которые, как насекомые, по раз­рушении жилища, быстро восходят и нисходят в сердце его, взаимно подавляются и взаимно уси­ливаются затмить свет, возгорающийся при очищении образа Божия. Он, предавая дух свой Духу Божию и волю свою воле Его, нисходит до той степени смирения, что ни чужих, ни своих взоров не обращает на собственность, и, чтобы ни в чем не видеть себя самого, непрестанно имеет Бога пред очами своими.

Богочеловек, показавший образ смирения в нисхождении на землю, снова нисходит для та­кого смиренного сердца, нисходит в него Своею славою, освящает Своею святостию, и, восполняя лишение сил его, приемлет на Себя обязанность жреца и жертвы Богу Отцу. Одним приношени­ем навсегда сделал совершенными освящаемых (Евр.10,14), совершенствует каждого в примирении с Отцом.

Человеческая мудрость сочтет невозможным столь низкое смирение и столь высокую святость. Или к достижению их предложит свои правила и средства, но такие, которыми более устрашит на­ши немощи, нежели облегчит сердечные скорби. Небесный Учитель, вопреки мудрованиям, не возлагает на нас неудобоносимого бремени, не требует нашего искусства и мудрости, но только сердечной простоты, младенческого верования и кротости. Если не будете как дети, не войдете в царствие Божие (Мф.18, 3). В простоте сердца, в кротости и смирении приносится Богу жертва святая и, наконец, благоугодная.

Представьте тела ваши в жертву благоугодную Богу. Бог наш, будучи всесовершенная любовь (1Ин.4,8), благоугождается любовию: возлюблю любящего Меня,— говорит Он (Прит.8, 17).

Основание всех деяний человеческих, благих и порочных, есть любовь. Но порочные основы­ваются на любви человеческой, поврежденной в естестве своем. Деяния же благие — на любви Божией, которая изливается в сердца наши Духом Святым (Рим. 5, 5).

Когда полагается начало жизни и святости, пламень любви, столько же крепкой, как и свя­той, исполняя сердце, не заключается в телесных его пределах, но открывается в разуме, является в словах, во взорах, в слухе и во всех движени­ях телесных.

Открывается в разуме. Мысль, питающаяся созерцанием вечной любви, обогащает разум средствами разделять небесное стяжание с не­имущими его. Разум, движимый любовью, не имеет нужды в вымыслах, не затрудняется изо­бретениями, но открывается по мере того, сколь­ко имеет внутреннего света, открывается весь, без остатка, для блага ближних.

Является в словах. Безмолвие любви пре­рывается только прославлением Бога и назидани­ем ближних. Когда говорит любовь, уста ее ис­точают искренность, изливают елей на раны ду­шевные и телесные, изрекают мир и истину. Бе­седа ее, по выражению Писания, прекрасна (Песн.4, 8).

Является во взорах. Когда видимые творения не останавливают их, как только для возвышения к невидимому. Они обращаются на убогих для вспо­можения, на страждущих — для облегчения, на благочестивых — для подражания, на равных — с благорасположением, на низших — с кротостию, на всех — с чистотою сердечною. Пленила,— глаголет Небесный Жених души,— ты сердце мое одним взглядом очей твоих (Пес. 4, 9).

Является в слухе. Когда не внемлет оскор­блениям, поражающим сердце, но издалека слы­шит и единый вздох невинно страждущего. Заг­раждается от мирского шума, внушающего ложь, но открывается для услышания правды, и сама душа исходит в слово Божие (Пес. 5, 6).

Является во всех движениях телесных. Ког­да, работая Богу, в теле своем творит плоды ду­ховные. Руки, воздеваемые к Богу, простирает на благотворение и общение. Стопы, воздвигае­мые в храм молитвы, утруждается направлять в дом сетования и плача. Всегда нося мертвость Господа, распятого на Кресте, состраждет и сраспинается Ему. Таким образом, всякое благое дело совершает в жертву Богу и, между тем, в служение ближнему. Вся ты прекрасна, возлюб­ленная моя, и пятна нет на тебе (Пес. 4, 7).

Небесный огонь нисходил на ветхозаветные жертвы в знамение благоприятия их. Свет светов нисходит на жертву любви, живую и святую. Сказал Сын Божий: Если кто любит Меня и слово Мое соблюдет, того и Отец Мой воз­любит; от Престола славы и величия приидем под низкий и убогий кров его и обитель у него сотворим. (Ин. 14, 21)

Такие щедроты Божий изливаются на нас, когда пробуждается наш дух, усыпляемый пло­тью, когда освобождаемся от ветхого, греховно­го одеяния и беспредельной любви жертвуем своею любовию.

Ум наш, слушатели, не перечит словам Божиим, признавая их истинными, но не перечит ли сердце наше своею холодностию и бесплодием?

О, любовь вечная, победившая вечную вражду мира! Тебе одной предоставлено побе­дить сопротивление сердец наших. Силою щед­рот твоих воскреснет в нас жизнь умирающая, освятится внутренняя нечистота и бесплодие, свойственное нашим немощам, совершится пред тобою в жертвенное всеплодие. Аминь.

Произнесено 21 ноября 1812 года

СЛОВО В ДЕНЬ ВОСШЕСТВИЯ НА ПРЕСТОЛ ИМПЕРАТОРА АЛЕКСАНДРА ПАВЛОВИЧА (Сколько благочестивая верность народа возвышает царство, столько царь, верный Богу, возвышает народ свой и самого себя)

И Я положу первенца его высоко выше всех царей земных. (Пс.88,28)

Этот завет, исполнившийся над домом Да­видовым, столько раз исполняется на земле, сколько раз являются мужи, избранные по серд­цу Божию. Царь вечный не ограничивается тес­ными пределами известного времени — от Пре­стола величествия на небесех простирает скипетр Свой на землю в царства человеческие. Он, по­ставляя царей (Иов. 36, 7) на престолы, Сам воцаряется в них, когда Ему одному вручают царство, воцаряется Своею силою, когда уповают на силы человеческие. Воцаряется и славою (Мф.6,13) Своею, когда глубокое смирение царя возводит все к славе вечной. Невидимое царство Божие делается видимым и осязаемым (Деян.17,27) в той высоте, которую дарует Господь по судьбам правды Своей: Я положу первенца его высоко выше всех царей земных.

Не древние предки возвещают нам, слуша­тели, но мы поставлены свидетелями дел Божиих на земле, которые описаны в книгах царей древних. Мы — свидетели той славы, которою венчает Господь благочестивейшего Монарха нашего Александра Павловича. В первые дни, когда он восходил на престол всей России, воз­вышались с ним и надежды наши, но они не простирались далее безопасности и благоденст­вия внутри Отечества. Мы видели высоту пре­стола его, в славе и силе равняли ее современ­ным владыкам земли, но не видали высоты внутренней.

Кто не сознается себе, что ужасом исполня­лось сердце, когда многочисленные племена шу­мом враждебного оружия наполняли всю Рос­сию? Кто не помышлял с собою, что сотрясает­ся все Отечество от падения градов великих и помрачается блеск его от дыма, восходящего из развалин и из пламени, разливаемого по градам и весям? Чей взор мог проникать в будущее и видеть, как враг, восставший на низложение России, делается орудием ее возвышения? Как высокомерие, оскорбляющее кротость, карается ею в праведном мщении и силою оружия желавший похитить себе славу всех народов готовит путь к славе перед всеми народами монарху, ищущему только славы Божией?

Пути Господни, в начале своем сокрытые от взоров человеческих, едва примечаемые самими теми, кто избран идти по ним, наконец, так про­ясняются для всех, что и ослепленные вольномыслием ощущают шествие Господа Сил в нео­жиданной превратности войн, возвышающей и унижающей сильных земли. Десница Господня сотворила силу (Пс.117, 16), которой смирен­номудрие монарха прославлено первенством между первенцами народов, и кротость возне­сена перед всеми во спасение (Пс.149, 4) их. Я, — говорит Господь,— положу первенца его высоко выше всех царей земных

Высота Божия не измеряется пядию челове­ческою, земное око не восходит до пределов ве­личия, Богом даруемого, впрочем, нам дано, слу­шатели, ведать, какою силою привлекается и ка­кими путями низводится сила и слава Божия на царя, на оружие и на Отечество. Лицо Божие отвратится от нас, когда мы отвратим от Него взоры и сердца наши.

Следы войны, по которым мысленно сопро­вождаем движение оружия, запечатлены кровью собратий наших, по голосу велений не щадивших живота своего. Запечатлены блистательностью вождей, которые знают, что каждая капли крови, падающая на землю, взыщется от рук их. Запе­чатлены мудростью монарха, который, не надеясь на силы человеческие, взыскал всесильной помо­щи от Господа, спасающего правые сердцем (Пс.120, 2) от восстаний неправедных.

Возвращаясь к мирным селениям, мы виде­ли, что бескорыстная любовь усердствовала в молениях за царя и Отечество, жертвовала не только избытками имущества, но всей собствен­ностью. Не временные награды одушевляли в таких подвигах, не слава двигала сердцами и оружием, но ревность к защите правды и к при­обретению мира миролюбивым соотечественни­кам. Кто эти знаменательные события, как бук­вы, перстом Божиим начертанные на земле на­шей, слагает воедино, тот понимает, что вер­ность народа к царю и Отечеству, утверждаемая благочестием, и верность царя к Богу, соединен­ная с любовию к народу, возвышают царя и царство.

Истинное возвышение и твердое величие царства есть тайна, которой всегда искали обла­датели народов. Иногда замечали и находили ее, но на краткое время. Часто радовались обрете­нию, но имели только тень ее. До сих пор мно­гие с мерцающим светильником своего разума мечтают возвести народ свой на высоту, но тем самым приводят его на край бездны, в которую, как предшествователи, низвергаются прежде сво­его народа. По суду человеческому, высота зем­ного царства состоит в мудрых законах, которы­ми все управляются, в изобилии богатства, кото­рое находится в руках народа, в высоком просве­щении ума, во множестве побед и обширности Царственных пределов. Но, да откроются книги бытия человеческого на земле! В них начертаны имена великих царств. Само же величие служит только памятником человеческой суетности и гибели народов. Все, что создается силами чело­веческими, создается, по слову Божию, на пес­ке, и в самом возвышении готовится к падению, которое, по мере тяжести и высоты своей, будет падением великим (Мф.7,27).

Сердца, пригвожденные к земле, не возвы­шаются от нее; народ, ходящий по путям стра­стей своих, может показать жестокость и неис­товство, а не величие. Пусть для него пишутся мудрые законы, какие может изобрести человек, но они для всегдашних похотей не что иное, как золотые сети для муравьев, через которые без вреда можно проникать. Для неукротимых же страстей красивые, но слабые преграды, как для львов яростных.

Человеческие страсти сильнее всех законов. Вручите народу сему обилие богатства, получае­мого на земле. Оно произведет роскошь и ко­рыстолюбие, но не облегчит тяжести сирот и беспомощных. Пусть явятся редкие дарования и возвысится просвещение в народе сем, но вели­кие умы, помрачаемые страстьми, всегда были великими врагами отечества. Их правила сеяли семена несогласия и раздоров, их преимущества и слава руководили в распрях и междоусобии. Человеческое просвещение без света Божия есть только повреждение народа.

Пусть вознесутся среди него герои, удивля­ющие всех мужеством, и они, одушевляясь лич­ною славою, до тех пор стараются о победах, по­ка слышат рукоплескания себе в народе. Когда же умолкнут гласы торжественные в похвалу их или перенесутся к сподвижникам, тогда личная слава предпочтется всему отечеству. Вождь, лю­бящий только свою славу, ненавидит славу сво­его народа, когда она не им приобретается. На­конец, сама обширность границ, многочислен­ность народа без единомыслия есть бремя, по­давляющее само себя и разрушающееся от собственной тяжести. Не эти ли плачевные останки древних царств передаются из века в век, из по­томства в потомство, не это ли есть скудное на­следие величия после славных и великих народов для настоящего времени?

Запустеет всякое царство, в котором не­согласие разделяет города от городов и дом от дома (Мф.12,25). Где нет союза, связу­ющего сердца народа, там нет крепости ни в ка­ких твердынях. Равно где гражданский союз не укрепляется силою Божиею, расторгается той самой рукой, которая прикасается к нему для укрепления. Впрочем, и беззаконные племена иногда столь крепко связуются, что поднимают­ся на высоту перед лицом многих языков. Но они, по словам пророка, не разумея совета Господня, связываются, как пожатые колосья в снопы на гумно, и поднимаются на высоту для измолота (Мих. 4, 13). Рука Господня, собрав от них добрые зерна, потребит остаток их; плевы же развеет по лицу земли, в народы неизвестные.

Утверждается царство, когда в нем вселя­ется единомыслие, возвышается перед всеми, когда благочестие укрепляет и совершенствует верность народную. Только такой союз душ и сердец есть непреоборимая твердость народа и высота неизмеряемая. Он не прерывается среди возмущений, не рассекается острием меча, укреп­ляясь страхом Божиим, не сокращается в тесно­те и скорбях, расширяясь по мере заповеди Гос­подней, но прославляется в мире и войне, любовию производя вечную славу (2Кор. 4, 17) ис­тинной. Этот союз, соединяя между собою грады и веси, царя и подданных, от земли простирает­ся до неба, поскольку от Бога начало и в Боге коней (Апок.1, 8) его.

Верность, утверждаемая благочестием, со­держит все высокое, что одобряют и чему удив­ляются все племена земные. Она, упованием веч­ности возвышаясь над всем временным, когда является в судье, есть правота, не взирающая на лица человеческие, в рабах — благородство, превышающее все чаяния; в гражданах — обще­ние, уравнивающее бедность избытками. В вои­нах — непреодолимое мужество, в вождях — мудрое геройство, во всех сословиях — повино­вение не за страх, как свойственно невольникам, но за совесть (Рим. 13, 6), как прилично чадам Отца Единого. Во всем народе — единодушие и та любовь, которая внушает полагать жизнь свою за ближних своих (Ин. 15, 13), любовь крепкая, как смерть (Пес. 8, 6).

Там, где этой верностью соединяются серд­ца народа, все постановления и законы сияют премудростью, так как искренность блюдет их, как святыню, и если находит в них недостатки, которые необходимы человеческим произведени­ям, восполняет законом Божиим и правилами любви своей.

Города, богатые общением, а не златом, не блистают роскошью, но и не страдают общест­венными болезнями — убожеством и притеснени­ем. Довольство, царствующее в них, есть такое обилие, которое, хотя похищается рукою вражиею, но мгновенно восполняется взаимною помо­щью. В таком народе нет мудрости, ослепляющей легкомысленных, но свет Божий просвещает всех; умудряет даже младенцев (Пс.15, 8), в по­срамление хвалящихся земною премудростию.

В нем если не у многих, то, по крайней ме­ре, у некоторых, находятся столь чистые души, которые, как звезды, движущиеся по земле, яв­ляются не столько во дни — при всеобщих ра­достях, сколько в ночи,— когда народные тор­жества помрачаются сетованием и благоденст­вие прерывается бедствием. Хотя бы никто не замечал их подвигов для блага общественного, но их ради спасается град (Быт. 43, 32) и, может быть, ради десяти таких не потребляется целое отечество.

Пусть вооружатся на этот народ многие племена и царства. Тогда он поколеблется от насилия, вытерпит удары, но восторжествует над беззаконием. В нем прославятся геройством не только те, кого державная рука изведет на поле битвы, но и мирный земледелец исполнит­ся геройским мужеством. Плуг и серп обратят­ся в орудие казни над противниками, и слабые Руки слабого пола вооружатся в защиту правды отечественной.

Вам, слушатели, россияне, известны эти подвиги, до сих пор носимые в сердцах и устах ваших. Не случай, которого ищут слепые, не ис­кусство человеческое, которое стараются снис­кать долгим учением, но благочестивая верность так возвысила сердца соотечественников. И, ес­ли земным оком можно проникать в тайны не­бесные, правда человеческая (по образу, явлен­ному во Израиле) низвела на себя правду Бо­жию, силою которой пять поражают сто, и сто прогоняют тьму (Лев. 26, 8). В нас ис­полнилось предсказание, проповеданное некогда народу Божию: притеснителей твоих накорм­лю собственной их плотью, и они будут упо­ены кровью своею, как молодым вином; и вся­кая плоть узнает, что Я Господь Бог и из­бавитель твой (Ис.49, 26).

Сколько благочестивая верность народа возвышает царство, столько царь, верный Богу, возвышает народ свой и самого себя.

Престол царский есть такая высота, на ко­торую обращаются взоры всего народа. От этой богатой трапезы непрестанно ждут пищи себе умы и сердца подданных. То, что видят окружа­ющие ее, слышится в отдаленных пределах. Что заимствуют от нее стоящие на высоких ступенях, передается тем, которые по земле ходят.

Земные владыки почти ничего не имеют тайного. Не столько они наблюдают движения народные, сколько народ наблюдает их движе­ния, повторяет их слова и уподобляется их нра­вам. Когда благочестием украшается престол царский и страх Божий управляет движениями скипетра, то не человеческое, но Божие царство распространяется на земле. Блистательная наружность, с которой являются к престолу слуги столь великого царя, рано или поздно обраща­ются в душевное величие. Частое уподобление против воли, наконец, превращается в добро­вольное подражание. Там бессильно всякое ис­кусство лжи, где непрестанно все измеряет, взвешивает и исчисляет истина. От взоров бла­гочестивого царя исходит свет и огонь, который если не просвещает и не согревает, то опаляет сердца нечестивые. Никто не может быть слу­гою царя, верного Богу, разве слуга Божий (Рим. 13, 4) и другом его, разве друг Божий (Пс.138, 13).

Где утверждается такое величие престола, там не одни воззванные на проповедь Евангелия, но и возвестители воли царевой проповедуют благочестие. Не пастыри только, поставленные на страже Господней, но и блюстители граждан­ской правды блюдут правду Божию в людях. И воин, очищая меч от праха, очищает наипаче сердце, по любви к царю своему и отечеству. Посреди людей этих заграждаются уста беззако­нию, не только силою законов, но и тем, что пренебрегаются все искусства его.

Вольномыслие, лишаясь покровительства сильных, скрывается в неизвестности и исчеза­ет. Тем самым утверждается единомыслие, воз­вышается правда, воздающая каждому по его трудам и способностям. Если величие народа измеряется благочестием, то истинная любовь Царя к народу состоит в покровительстве и воз­вышении благочестия. Этой силой царь вводит миллионы подданных своих в покой Божий и дарует благоденствие, изъясняемое в Писании днями неба (Пс.88,30). Царь правосудием утверждает землю (Притч. 29, 4).

Но пусть многие из сонма народного, поко­рившиеся суете, не покорятся истине и в след вож­дя своего не пойдут на высоту, им указанную,—он верностию к Богу возвышает сам себя, хотя бы никто за ним не следовал.

Служение Богу не есть служение самому се­бе. Впрочем, и не есть рабство, которого боятся малодушные, но свобода, утверждаемая Духом Божиим. В нем погашаются страсти, чтобы свет Божий воссиял в сердце, отвергается страх чело­веческий, поскольку приемлется страх Божий, ис­требляющий все страхи. Верный Богу сокрушает дух свой в жертву Ему, на место своей воли по­ставляет Его волю. Утро и вечер, день и ночь, сидение и восстание, вхождение и исхождение — все освящает Божиею славою. Кто не сознается, что такое служение Господу и в низком человеке есть высота небесная, есть союз, простирающий­ся от человека до Бога? Но если все добродете­ли тем вожделеннее, чем обширнее круг, в кото­ром они распространяются, и тем более славны, чем больше преодолевается трудностей в дости­жении их, то каким величием и славою облекает­ся верное служение Богу в царе, сидящем на пре­столе, на которого и страсти действуют сильнее, являясь во всем блеске и утончении; которому и искушения предстоят многочисленные, по мере множества окружающих; который, благодаря сво­ей независимости, может не бояться того, чего боятся подданные, которого и обилие увлекает ко всему, от чего другие удерживаются неимением многого? Сама высота христианства, если при­нимает возвышение от людей, в царе возвыша­ется, поскольку прославляется Богом и целыми народами.

Государь, верный Богу, верен в любви к народу своему. Он, предав дух и сердце в руки Божий, сердца народа принимает в свои руки, да направит их, куда захочет (Притч.21,2). Господь дарует это сокровенное и невидимое сокровище (Ис.45, 3), которого нельзя при­обрести ни золотом, ни искусством, ни сила­ми. Если ближе рассматривать следствия та­кой верности к Богу, то Он помазанного Своего держит за правую руку, укрепляет во всяком деле и на всех путях хранит его (Ис.45,1-2).

Какой человеческий совет научит кротости, когда ничто не препятствует употреблять всю строгость суда и силу власти? Какой разум вну­шит смирение, когда отовсюду слышатся похва­лы и рукоплескания, когда все внушают облечься в красоту мира и принять воздаяние, достойно приносимое великим подвигам? И можно ли ожидать отвержения славы, когда любовь к своей чести и славе ставится наравне с граждански­ми доблестями?

Но проникнем далее в пути сокровенные. Когда этот верный слуга Царя царствующих исходит на поприще войны, то начинает рас­пространять страх и ужас на все народы под небом (Втор.2,25), да узнают, что всех силь­нее есть благочестие (Прем. 10, 13). Если же ослабевают мышцы, носящие оружие, или щадится кровь невинная, с неба падают камни в помощь его, воздух ополчается силою зноя и мо­роза, или, как некогда для Израиля, земля раз­верзает недра свои и изводит неожиданное воин­ство — миллионы пресмыкающихся в победу над сопротивляющимися ему. Царь, верный в делах Господних, как Моисей, поставляется Богомнад гордостию, подобною фараоновой (Исх. 7, 1). При оскорблениях кроткий, как Давид, помазы­вается тайным и непрестанным помазанием Духа Божия, миролюбивый и попечительный о славе дома Божия, как Соломон, прославляется во всех концах земли. Верен ему закон Господень: Я положу первенца его высоко выше всех царей земных.

Не торопитесь ли вы, слушатели, эти черты величия, Богом даруемого, рассматривать в бла­гочестивейшем монархе нашем? О, благословен­ные россияне! Благословим Бога, ущедрившего и ущедряющего нас. Но чувственным оком невоз­можно идти в след духа, водимого Духом Божиим. Для нас довольно поучаться оправданиям Промысла, силою которого воссияла правда в днях (Пс.71,7) монарха нашего.

Когда и между христианами умолкала сла­ва Христа Спасителя, монарх гласом силы сво­ей исповедал ее, дав обет воздвигнуть храм и памятник этой славы по образцу царя Израилева. Язык общественный не был свободен от уз, положенных самонадеянием, и, боясь оскор­бить человека, оскорблял Бога, приписывая все события искусству и силам человеческим.

Кроткий победитель буйного врага, подоб­но Давиду, перед сонмом людей своих возвестил истину: Сам Бог управляет нами! Твое, Госпо­ди, величие, могущество и слава, и победа, и великолепие, и крепость (1Парал. 29, 11). Не только в пределах отечества, но и в чужих на­родах воссияла правда от скипетра царя наше­го. Узы рабства, возложенные насилием, разру­шены праведным движением оружия. И, может быть, освободитель от ига временного своею правдою многим иноплеменникам дает свободу от уз вечных.

Воссияла правда в днях его. Уже десятью язвами в освобождении десяти царств пораже­на, по-видимому, глава нового Египта, но еще не низложена гордость, не довершено дело ве­ликое.

Прольем, слушатели, моления наши к Богу мира, да по следам правды воссияет и множест­во мира! От пределов Востока до Запада, от краев неба Северного до Южного да успокоятся народы мятущиеся и перестанет проливаться кровь человеческая!

Если не в чужих царствах, то между нами, слушатели, воссияет множество мира, когда мы соблюдем благочестивую верность царю и Оте­честву, когда искреннее служение Богу не изме­ним на служение суете и самим себе. Слово веч­ных судеб уверяет нас: Господь благословит людей Своих миром (Пс.28,11). Аминь.

Произнесено 12 марта 1814 года

СЛОВО В ДЕНЬ ВОСШЕСТВИЯ НА ПРЕСТОЛ ИМПЕРАТОРА АЛЕКСАНДРА ПАВЛОВИЧА (Путь, дела и слова праведные примиряют человека с Богом)

Возсияет во днях Его правда и множество мира. (Пс. 71,7)

Царь-пророк в молитвенном возвышении созерцает юного царя, во дни которого воссияет правда, сокрываемая и угнетаемая неправдами, и мир, как обильные воды, от престола изольется во все пределы царства. Не будем ныне иссле­довать, слушатели, на какие времена упадет взор пророка и кому из царей этими словами предве­щает возвышение правды и обилие мира. Сыну ли своему — наследнику престола, в котором си­яла мудррость Божия, чтобы производить суд (3Цар. 3, 28) и в те дни был у него мир со всеми окрестными странами, так что Иуда и Израиль жили спокойно (3Цар.4, 25). Или Тому Царю, Который от престола славы на не­бесах, как тихая роса, сошел на землю, кроток, праведный, спасающий (Зах.9, 9) от неправд вечных, и Который есть Царь мира (Ис.9, 6), разрушающий вражду (Ефес.2,16) между не­бом и землею, примиряющий не только человека с человеком, но и льва с ягненком, и скорпионов с младенцами (Ис.9, 6—12).

Или, по беспредельности видения, Давид прорицает совокупно на мирные дни Соломона, в которых видит тень будущего (Кол. 2, 17) царства Мессии, и на то царство (Лк.2, 17), по образу которого должны устраиваться все престолы царей земных. Кто бы ни был сей предмет, привлекший на себя богопросвещаемые взоры, только пророк изображает то истинное величие царства, в котором, подобно новому не­бу (2 Пет. 3, 13), сияет одна правда и то вож­деленное благоденствие, которое строится и вен­чается множеством мира.

Но, может быть, эти желания кажутся об­ветшавшими и не свойственными сегодняшнему торжеству, в которое взоры и слух должны быть наполнены одной радостью о том, что уже вос­сияла правда во днях царя нашего, и мир даро­ван его рукою не только Отечеству, но и другим державам.

Подлинно! Воссияла правда во дни благо­честивейшего монарха в таком избытке света, что видели ее миллионы воинов, носящих враже­ское и отечественное оружие, когда Господь Сил поражал и миловал воюющих, ослаблял и укреплял руки их, умерщвлял и оживлял их по предызмеренному шествию гнева и благости. Видели ее мы, слушатели, когда победные зна­мения, как плоды правды, свыше являемой, предлагались нашим взорам и осязанию. Видели ее многие цари и народы, когда сверх чаяния низлагалось иго, тяготившее их, вновь воздвига­лись сокрушенные престолы и разрушались узы насильственного рабства, носимые стонущими народами. Видели ее сами враги наши, когда им вместо мщения, по образу Божественной любви, даровано помилование.

Эта правда воссияла правотою монарха на­шего. Но, кажется, наподобие молнии, освеща­ющей концы вселенной, осветило сердце царя, как средоточие своего сияния, а через него из­лилась на сердца, готовые к ее принятию. Для прочих же сокрылась как бы в ночной тьме и погасла, не оставив следов своего сияния. Мера времени, отделяющая нас от сего явления прав­ды, столь кратка, что еще не исцелились раны соотечественников, еще не умолкли голоса сви­детелей гнева Божия, поразившего полчища вра­жий. Мы должны бы еще трепетать о судьбах вечных, в наши времена потрясших вселенную. Но от этой страшной правды мы хладнокровно переходим к неправдам нашим, как будто небо, поразившее врагов, с нами примирилось и уже не оскорбляется нашими неправдами. Поэтому кто, истинно преданный монарху, не прольет мо­лений: Да воссияет в днях Его правда во всех сынах России!

Рукою монарха дарован мир Отечеству. Праведно! Он до сих пор не имеет покоя для ус­покоения нашего. Подъемлет все труды путеше­ствия, всю тяжесть умов разномыслящих, чтобы приобрести нам множество мира.

Но мир царственный не может иметь боль­шей силы и лучшего жребия, нежели мир Божий. Раздаятелем сего возвещено: Если дом будет достоин мира, который вы даете, мир ваш придет на него; если же не будет достоин, то ваш к вам возвратится (Мф.10, 13). От престола царского мир исходит на каждого рос­сиянина, во все пределы Отечества, но везде ли и на всех ли почивает он? Не возвращается ли снова к престолу от тех людей и селений, кото­рые непрестанно мятутся своими неправдами? И какой мир может почивать там, где нечестие, как море, по Писанию, взволнованное и не может успокоиться (Ис.57, 20)? Или там, где рос­кошь и корысть, как голодные львы, с равным усилием ищут добыч своих? Где гордость и за­висть, как раздраженные исполины, не терпя со­перничества, подавляют все, им сопротивляюще­еся? Где ложь и суеверие, как тайные язвы, свирепствуют в сердцах и умах?

Если бы среди таких настроений слышны были непрестанные восклицания: мир! мир! (Иер.6, 14), и тогда бы не было мира, так как неправдами приготавливается внезапная пагуба (1Сол.5,3). Без сомнения, слушатели, мы не желаем, чтобы под кровом общественной тиши­ны продолжалось волнение умов и сердец, но желания наши устремлены к тому, чтобы с царственным миром умирились все вражды и несо­гласия, чтобы всюду умолкли плач, вопли и пререкания, словом, чтобы мир Божий почил в умах и сердцах наших.

Таким образом, желания мира ведут нас к свету, который издалека видел пророк, к тому, чтобы возсияла правда в нас, поскольку прав­дою только приобретается множество мира. Де­ла правды мир, правосудия спокойствие и безопасность (Ис.32, 17).

Чтобы тщетное ожидание мира от неправд наших, или ожидание беспечное от некоторого насилия к миру, не увлекли нас к большим не­правдам и не низвели в глубину бедствий, да ве­даем, слушатели, что правда каждого человека дарует мир внутренний, примиряя его с самим собою. Дарует мир внешний, примиряя с ближ­ними и Отечеством, наконец, дарует мир с Бо­гом, привлекая на себя правду Божию.

Правда примиряет человека с самим со­бою. Может быть, мы не видим нужды в та­ком примирении, но потому, что живем вне се­бя, в предметах, нас окружающих. Или потому, что последняя искра небесного света, которая, иногда загораясь, сжигала нас изнутри, терзала душу, подавляемая множеством преступлений, погасла и оставила в душе одну тьму, все ис­тинное скрывающую от взоров наших. И тот, кто ощущал тело свое храмом живущего Бога (2Кор. 12, 16), и тот видел в себе противо­стояние плоти, воюющей на дух (Гал.5,17). И богодухновенный царь, обращая некогда слух к себе самому, слышал внутренний мятеж, сокрушающий даже кости его: Нет мира в костях моих,— восклицал он,— от лица грехов моих (Пс.37, 4).

Если мы, живущие по плоти, не замечаем никакого борения внутри себя, то уже не совер­шилось ли в нас всегубительство — истребление самого желания сопротивляться беззаконию, так как пределом погибели Писание полагает глуби­ну зол, низшедши в которую, грешник, вместо упокоения, впадает в нерадение о спасении.

Но и сей беспечный грешник, пока имеет плоть, попечениями о ней возмущается, и возму­щает всех. Он в самом бедствии тяготит общес­тво, подобно камню, когда же действует, подав­ляет его. Или от сопротивления возгорается в нем, как огонь в сухой траве, и всеми силами гу­бительного духа разжигает несогласия, распри и мятежи. Столь убийственные плоды приносит беззаконие!

Напротив, хождение в законе, которое есть правда наша, начинается тишиною и спокойстви­ем, сопровождается радостью и увенчивается множеством мира.

Закон Господень есть закон покоя, по­скольку силою его погашается пламень каждой страсти, снедающей душу, укрощается волнение каждой похоти, возмущающей сердце, удержива­ется стремление каждой мысли, удаляющейся от истины. Господь наш есть Бог мира и покоя, Сам есть мир (Ефес.2, 9) и покой вечный. Может ли что исходить от Него для нас, кроме научения, побуждения и средств к покою?

Державный пророк, уже просивший некогда воздаяния по правде своей, впрочем, многократ­но возвращался к молению об этой правде: Гос­поди, научи меня правде Твоей; вразуми меня, и испытаю закон Твой (Пс.118,34). Не бди­тельность только от греховного искушения по­буждала его к таким восклицаниям, но и то бла­женство, которое находится в испытании и ис­полнении закона. Испытывающие закон Господень ощущают в нем сладость, бесконечно пре­вышающую всякую сладость чувственную — меда и coma, обретают благо, вожделеннее золота, серебра и многоценного камня (Пс.18, 11—12) и драгоценнее, нежели весь мир.

Сердце наше, когда проникает в него закон Господень, исполняется радостью. Не потому ли, что тогда встречается правда Божия с прав­дою, в нас возникающей, снова пишется закон, начертанный, но потом изглаженный на плотяных скрижалях (2Кор. 3, 4) сердец наших. Правда от Бога и правда от нас производят то, что в глубине сердца совершается тайное лобзание вечного мира, воссоздается разрушенная скиния — жилище и престол Божий. Какое радование (Пс.118, 64) и какой мир сердца, ког­да в нем утверждается сам престол мира — Божие царство! От этого небесного, впрочем, вну­три нас утверждаемого престола исходит весе­лие, умиротворяющее все существо человека, разум с волею, волю с деяниями, дух с телом. И не ограничивается только внутренним прими­рением, но распространяется на все внешние действия.

Наполненный такой радостью, по описанию испытавшего ее, благодать имеет в устах; по­кой на лице; безопасно пойдет по пути; если сядет, не будет бояться; когда уснет, сон бу­дет приятен; не убоится внезапного страха и пагубы от нечестивых (Прит.3,23—24). Та­ким образом, не пища или питие (Рим. 14, 17), не веселие чувств и плоти, не слава и богатст­во, но правда наша, управляемая законом Божиим, производит мир внутренний и радость неотъемлемую.

Правда дарует мир внешний. Если бы мы могли иметь покой внутренний, ничто бы види­мое не могло нарушить его. Когда сияет правда, при свете ее можно видеть, что нарушители и враги покоя нашего лишь орудия невидимой ими руки, подающей нам скорби для возвышения или только восстановления покоя нашего, и что они в поисках своего покоя увлекаются суетою, до­стойной сожаления, а не гнева и мести. При све­те правды открывается и то, что время и место рождения нашего не нами избраны, но по сокро­венным судьбам дарованы свыше, и что в них, хотя бы возлагались на нас неудобоносимые тя­жести, содержатся все блага, которые только можем приобрести. Тот, чьи взоры так просве­щаются, видит, что всякий жребий, вручаемый отечеством, тайно определяется Небом, и весь круг действий, извне касающихся его, чертится и измеряется Измеряющим пути каждой твари. Отсюда не только укрепляется, но и освящается союз с Отечеством. Не страх суда и законов, но верность и любовь соблюдают и возвышают его.

Правда, сияя в праведнике, не ограничива­ется им одним. Мир, в котором почивает он, как сияние света, разливается столь далеко, что взор чувственный не может видеть границ его. Впро­чем, если бы нужно было положить известную Меру благ мира, которые праведный творит для Других, надлежало бы расширить ее дальше зем­ли, поскольку он, минуя все земное, просвещает путь на небо (Прит.9, 15), пространнее всего времени, поскольку вечные блага подает душам бессмертным. Больше всякого числа, поскольку он есть сосуд, через который щедроты Божий изливаются на землю, превыше всякой меры, по­скольку правда, от него исходящая, может все (Мф.21, 22).

Господь будет упованием во всех путях его (Прит.3, 26). Не на это ли величие правед­ника указывает премудрый, запрещая веселиться о множестве сынов нечестивых: лучше один пра­ведник, чем тысяча грешников (Сир.16,3)? Правда одного устраивает город. Какой обиль­ный мир и какое вожделенное благоденствие мо­жет быть там, где умножаются праведные? Впрочем, если бы возрастало между ними хотя бы не число праведных, но число правд, мы вку­сили бы многие плоды мира.

Отложите одну неправду в приобретении корысти — сколько умолкнет жалоб и оскорбле­ний, воплей и стенаний, распрей и клевет, воз­буждаемых лишением и приобретением корысти? Или пусть пресечется одно неправедное ее упо­требление, сокрушающее дух и тело — не про­цветет ли тогда обилие в домах наших и вокруг нас. Не водворится ли тишина на рынках и площадях, не пресечется ли само желание, непре­станно алчущее умножения корысти? И сколько бы тогда успокоилось рук, трудящихся день и ночь для удовлетворения пагубных похотей!

Но не в делах только, правда и в слове ут­верждает тишину и спокойствие. Там, где ни од­но слово гнилое не исходит из уст — не слы­шится язык льстивый, поучающий и поучающий­ся неправде, не открываются уста для злословия и смеха, изгоняются клевета и лжесвидетельство, умолкают пререкания и проклятия. И кто исчис­лит все плоды одной правды в слове, когда ею приобретается мир с дальними и ближними, мир на распутьях и в судах, между продающим и по­купающим, между рабами и владыками?!

Правда дарует мир с Богом. Чудно и, по-видимому, невозможно, чтобы человек, будучи столь слаб и ничтожен, восставал на Господа не­ба и земли. Но, если всякая неправда человечес­кая в основании своем есть вражда на Бога, ес­ли всякое беззаконие есть сопротивление закону Божию, то как мало найдется среди нас искрен­них Божиих! Мы иногда гневаемся на неправду, вооружаемся на нее мщением, когда замечаем в других, но в себе самих любим ее. В делах на­ших находится свидетельство того, что внемлем и повинуемся вечной лжи (Ин. 8, 45), которая день и ночь клевещет на Бога (Апок.12, 10), увлекая нас к богам бесчисленным.

Клевещет на провидение, удаляя его от нас так, что оставляет место нашему самовластительству. Клевещет на всеведение, ограничивая его временем, местом, известными предметами, чтобы удалить от него сердца наши. На мило­сердие, покрывая им все злодеяния, хотя бы мы в том не содействовали. Клевещет и на правосу­дие, сокращая его милосердием или поражая им До отчаяния. Оставленные в руках произволения нашего, пока силой воли не расторгнем любимо­го союза с неправдами, до тех пор мы не ожидаем мира от Господа, поскольку охотно враждуем на Него, но Господь ожидает нашего с Ним примирения.

Порфироносный пророк, размышляя неког­да об этом примирении и ставя себя на месте на­шем, как бы так вопрошал Бога: Господи! Если Твой мир не предварит нас, кто может так примириться с Тобою, чтобы дерзнуть приступить к Тебе, огню поедающему (Евр.12, 29), и так очиститься, чтобы мог обитать (Пс.14, 1) там, где Ты обитаешь, или вселиться в святую го­ру Твою, где Ты один неприступный?

Но слыша говорящего в нем Духа, отвеча­ет: ходи непорочен и делай правду, говори ис­тину в сердце своем (Пс.14, 2) и на земле оби­тает с Богом, т. е. миру Божию нет предела (Ис.9, 7). Он касается и тебя, кто бы ты ни был, только ты не возмущай его, не сопротив­ляйся ему пороками. Ходи непорочен — нет нужды, что всякая правда твоя, и седмирицею очищенная, перед лицом Божиим есть смрад и нечистота, только ты делай ее: Господь ведает, как очистить твое нечистое и убелить твое багряное (Ис.1,18). Обращаешь ли слух к исти­не, обращай так, чтобы она касалась глубины сердца и никогда не умолкала в нем своею си­лою и властию: говори истину в сердце. Путь, дела и слова праведные примиряют тебя с Тем, Который Сам нарицается праведным, любит правду (Пс.10, 7).

Истина Божия, руководя на пути правды, охраняет его так, что упование на милосердие Божие, чтобы соблюсти меру покоя, от него исходя­щего, растворяет страхом правосудия. Сей страх, низводящий до унижения любовью к бесконечной благости, саму же любовь беспредельную и нескончаемую растворяет внутренней кротостью. Не тогда ли, как все это исполнится, приходит вре­мя, когда правда человеческая низводит на себя мир Божий, который превыше всякого ума (Флп.4, 7) и составляет одно с правдою Божиею? Но, Господи! Кто знает силу гнева Твоего (Пс.89, 11), и кто может узнать число и назна­чить время щедрот, подаваемых Твоею Десни­цею? Мы знаем только то, что велик мир у лю­бящих закон Твой (Пс.118, 165).

Устами первого законодателя возбуждая к правде, вечный Законодавец говорит нам: слу­шайте голоса Господа Бога вашего, тщатель­но исполняйте все заповеди Его: придут на вас все благословения сии: Благословен ты в городе, и благословен на поле, благословен плод чрева твоего, и плод земли твоей, и плод ста­да твоего и плод овец твоих. Благословенны житницы твои и кладовые твои. Благословен ты при входе твоем и благословен ты при вы­ходе твоем (Втор. 28, 1—6).

Если не беспредельная любовь, явленная нам в Единородном Сыне Божием, если не веч­ные обеты, возвещаемые Евангелием, и милосер­дие, до сих пор терпящее неправды наши, по крайней мере, эти благословения да направят стопы наши на путь правый. Не множеством же­ланий и не молитвою уст, но правдою нашею, слушатели, исполнится радость этого дня, весе­лие отечества и монарха: воссияет в днях Его правда наша. Тогда внутри нас, над нами, во всех пределах России и вокруг почиет множество мира. Аминь.

Произнесено 12 марта 1815 года 

СЛОВО В ДЕНЬ ВОСШЕСТВИЯ НА ПРЕСТОЛ ИМПЕРАТОРА АЛЕКСАНДРА ПАВЛОВИЧА (Мир внешний утвержден внутренним, мир человечес­кий — Божиим, и земные царства посвящены единственно Царству Божию)

Господне есть царство, и Он обладает народами. (Пс.21, 29)

Царь неба и земли, не имеющий никаких границ, в такой близости к Себе поставил землю, что имеет ее подножием ног Своих (Ис.66, 1). Если этой близостию земли хотя бы немного можно измерять ее зависимость, то создание и крушение престолов земных, восстание и падение царств, бытие и небытие великих народов столь­ко же во власти Вседержителя, сколько прах, лежащий на подножии, или насекомые, пресмыка­ющиеся (Быт.1,30) по нему, во власти стояще­го на подножии. Не сказано ли вам от начала (Ис.40,22—23),— обличал Израиля посланник вседержавного Царя,— разве не слышали, не разумели, что Восседающий над кругом земли содержит живущих на ней, как саранчу; дает князей и обращает их в ничто, и судей земли делает ничем? Впрочем, Этот же всесильный и великий Господь от Престола Своего на небесах иногда столько приклоняется к подножию, что Сам вселяется (2Кор. 6, 16) среди людей со всею благостию; укрепляет (2 Петр. 1, 3) их всей Божественной силой (Ис.42.8); и, не давая никому Своей славы, венчает их великой славою (Пс.20,6); так что их ужасаются ца­ри и народы (Ис.41, 2, 5), боятся сильные, надеющиеся на себя, и посрамятся препирающие­ся с тобой (Ис.41, 11).

Благочестивейший монарх России видел тайну этого величия, перед которым исчезает всякое величие человеческое, и испытал то, как может царь пойти перед людьми своими, а во главе Господь (Мих.2,13) невидимым вождем их. Он, преклоняя оружие, сердца и колена лю­дей своих перед вождем Богом, и особенно пре­клоняя пред Ним свой скипетр и всего себя, сре­ди войн почивал в уповании на всесильную по­мощь и мир. Глубокое смирение духа его откры­валось во внешних действиях тогда, когда монарх со всем воинством опускался на землю в моле­нии ко Господу, венчающему оружие благоволе­нием, взоры и сердца зрителей обращались к Тому же Господу и к смирению, земные цари и владыки втайне поучались сей небесной мудрос­ти, и многие ясно ей последовали.

Мы, слушатели, очевидные свидетели оного царственного смирения пред Богом, мно­гократно в сем самом храме явленного. Все рос­сияне слышали, по крайней мере, то, как кроткий Государь, дабы предварить и заглушить славу человеческую о себе, сам проповедал славу Божию и в успехах оружия, и в приобретении мира. Такое благо России тем более возвышается, что он, для распространения славы Божией в на­стоящие и грядущие времена приступил к тому священному союзу, в котором соединяются не столько престолы и царства, сколько сердца любовию Христовою, которым, вместо мудрости человеческой, богатой хитрыми вымыслами, но скудной в средствах к истинному благоденствию, избрана мудрость Божия и Евангелие поставле­но Законом всех законов. Таким образом, мир внешний утвержден внутренним, мир человечес­кий — Божиим, и земные царства посвящены единственно Царству Божию.

Видите, слушатели, в основание престола царя и нашего благоденствия полагаются не дела рук и умов человеческих, не силы оружия и на­рода, и не суетная слава, но Божие царство, Божия сила и Божия слава. Этой державной муд­рости мы не удивляться должны, но поучаться и содействовать. Она не есть новое изобретение человеческого ума, но истина древняя и вечная: Твое, Господи, царство и сила и слава во веки (Мф. 6, 13).

Царство Божие есть праведность и мир и радость о Святом Духе (Рим.14,17)— так сокращает Апостол бесчисленные блага царства Божия в человеке. Когда и кто не желал, чтобы правда сияла окрест престола царя и оттуда ос­вещала все пределы отечества? Чтобы царство­вала в суде и в торговле, управляла пером и ору­жием, и во всей силе открывалась в храмах Божиих? Но кто находил ее в людях неправедных, будучи сам неправеден? Ища правды в других и измеряя ее собою, мы почти всех осуждаем, рав­но и сами от всех достойны осуждения в неправ­де. Доколе сердце наше, само собою рождающее только ложь, не сокрушится до основания, и древнее семя греха, плодоносящее в нас, не бу­дет отринуто и подавлено силою Креста Христо­ва, до тех пор всякая правда наша нечиста по ме­ре греховной нечистоты в сердце, непостоянна по мере непостоянных желаний, и всегда возмути­тельна по мере страстей, в нас мятущихся.

Единая правда Божия в человеке, подавае­мая ему из небесного Царствия, чиста и напол­нена добрых плодов (Иак.3,17). Она, слагаясь из истины и любви, силою Духа Божия, по вну­треннему человеку возрастает в святой храм (Еф.2, 21), во внешних же действиях принимает столь многие образы, сколь многоразличны пути человеческой жизни, на которых она является. Когда находим ее в судье, есть правосудие, не взирающее на лица, в виновном — признание без обмана, в воине — мужество, не щадящее своей крови; в торговце — бескорыстие и праводушие, во владыке — отеческая снисходительность, в ра­бах — повиновение за совесть, в страждущих — терпение без ропота, в сиротах — великодушие с довольством. Правда Божия в человеке есть Бо­жие царство.

Этой правдой, когда одушевляются многие члены общества, тогда истинный мир утвержда­ется в них и ею одною сохраняется в большей бе­зопасности от нарушения, чем всякой человечес­кою стражею, чем всеми законами. Мир истин­ный есть союз любви, соединяющий человека с Богом, потом человека со всеми людьми, и, когда возможно,— с врагами (Рим.12,18). Лю­бовь Божия, излившаяся в сердца (Рим. 5, 5) столько укрепляет их, что никакая скорбь не на­рушает их покоя, никакая теснота не сжимает, никакое гонение не разделяет, никакая сила ору­жия и времени не прекращает их союза, который, утверждаясь во Иисусе Христе, про­стирается далее всех времен, не ограничивается ничем настоящим, ничем будущим, ни смертью, ни вечностью. Бог есть мир наш (Еф.2, 14).

По мере того, как умножается обилие мира, возрастает духовная радость. Ею исполненный пророк ощущал такое довольство, что ничего не желал на земле, и даже на небе; что мне есть на небе (Пс.122, 25), восклицал он, и от Те­бе, что восхотел на земле? Апостол учил веру­ющих всегда (1 Сол.5, 16) иметь ее, и сам в темнице, в узах и в страданиях радовался (Кол.1, 24). Как ни скрыта от нас радость сы­нов Божиих, как ни удалена от сердец наших, ра­дующихся только суетности, впрочем, и мы мо­жем гадать о ее величии потому, что она есть от Бога, перед Богом, во Христе, о Духе Святом (2 Кор.2, 17). Царство Божие есть правда и мир и радость о Духе Святом.

Престолы земные, если не на этом основа­нии утверждаются, то колеблются на неправдах человеческих. Вместо мира имеют ту опасную тишину, под кровом которой непрестанно мятут­ся умы и сердца народа и, вместо истинной ра­дости, властители и подвластные на время забы­ваются в шуме веселящихся и в чувственных удовольствиях, но когда истины царствия Божия умаляются от сынов человеческих, когда оскудевают преподобные на земле,— спаси меня, Господи (Пс.11,2), восклицал заметивший это царь Израилев, тогда Господь воцаряется гневом Своим и являет его, посылая на землю ску­дость и голод, или зной и стужу, или меч и опустошение, или неистовство и исступление ума (Втор. 28, 20—22). Тогда и огонь, воору­жаясь неизвестною силою, все поедает; и воздух душит, и ветер приносит болезни, и вода топит. Тогда, если милосердие Божие не откладывает до времени чашу гнева (Пс.74, 9), все твари посылаются ангелами гнева Божия как мстители за неправды человеческие.

О! Кто из нас, слушатели, всех сил души и всего сердца не изольет перед Господом, да при­дет царствие благодати Его на царство России. Да воцарятся в нас правда и мир и радость о Нем одном, ибо Господне есть царство.

Земные царства, в то же время как созда­ются на благодатном царствии, укрепляются Божиею силою. Царство и сила в мире духовном так же нераздельно соединены, как солнце и свет в мире видимом; они и в устах Бога Слова не разделяются: ибо Твое есть,— говорит Он,— Царство и сила.

Царь Израилев, испытавший немощь сил своих, все благо царя полагал в силе Божией: Господи, силой Твоей возвеселится царь (Пс.20, 2), и когда обращался к народу, учил его укрепляться этой же силой: положите сердца ва­ши в силу Его (Пс.47, 14).

Сила царя, как человека, и силы каждого человека, если рассматривать их в порядке есте­ства, малы и ничтожны. Они даются скудною мерою и на краткое время, притом скорее истощаются, нежели возобновляются. Ослабевают одинаково от напряжения, как и от бездействия, пресекаются так же насилием, как и своевольст­вом, внезапностью и самой природой.

Сильные земли мечтают иногда утвердить свое могущество естественными силами, и для того распространяют границы страны своей, уве­личивают число народа и воинства, собирают дерево и камни, золото и железо. Напрягают все силы умов и все силы рук к художествам, к про­свещению, к мужеству, примером и советами, благоволением и угрозами, искренностью и при­творством, законом и наказаниями, стражей и силой. Но что создают они такими средствами и силами, не полагая Бога помощником себе, если не суету величия в царствах человеческих, кото­рое называет премудрый только крушением ду­ха (Екк.2. 11), и если не крамолу в царстве Бо­га Вседержителя, в руке Которого все силы тво­рений видимых и невидимых? И до каких пор покоряют они суете своей землю и все владе­ния? Пока,— отвечает Апостол,— долготерпит о них Господь (2Пет. 3, 9). Когда же только отвратит от них лицо мятутся, отнимет дух их изчезнут (Пс.103,29) и владыки и все владения. Но да не хвалятся сильные своей силой (1Цар. 2 10) и в то вре­мя как, по-видимому, медлит на них суд Госпо­день, но втайне, в самих успехах неправды их, творится и, по словам провидевшего их судьбы: еще немного, и не станет нечестивого, посмот­ришь на его место, и нет его (Пс. 36, 10).

Страшен Господь, Он укрощает дух кня­зей (Пс.75, 13) и сильных земли, но также щедр и милостив, даруя божественные силы ца­рям и народам, на Него уповающим. Царь, уста­ми и сердцем исповедывающий себя только ору­дием невидимой руки Бога-Царя, и народ, пола­гающий все упование на единого Бога всякой не­мощи (Пс.60,18), имеют истинное могущество и неотъемлемое блаженство. Они, обретая Бога крепкого посреди себя (Пс.65, 6), и тогда, как мятутся сильные племена, уклоняются вели­кие царствия, не подвижутся. Если терпят от сынов чужих, тайно протягивающих руки на хи­щение, успокаиваются в Боге Судье, дающем отмщения вскоре. Не страшатся неожиданных нападений, имея хранителем Бога, Который не воздремлет, ни уснет (Пс.120, 4). Не оскуде­вают в видимых благах, надеясь на Господа, бо­гатого в милостях, Который раскрывает сокро­вища невидимые и сокровенные (Ис.65,3).

Если же лишаются создателей внешнего благоденствия, Господь возводит им судью, и смотрителя, и старца, и дивного советника, и премудрого начальника (Ис.3, 2). Если ис­ходят на брань, Господь браней управляет их оружием, рукой крепкой прокладывает им пути и против всех усилий препоясует Своей силой. Какой народ (Пс.42, 33),— восклицал вождь Израиля, руководимого Богом,— есть ли какой великий народ, к которому боги его были столъ близки, как близок к нам Господь Бог наш (Втор. 4, 7) среди мира и войн, когда не призовем Его? Нет, подлинно, величественнее и сильнее народа, кроме того, которому Всесильный Бог — прибежище и сила, и который Богу есть орудие, являющее на земле Его величие и славу.

Господне есть царство и сила и слава. Трудно удерживать сердца людей в пределах та­кого смирения, чтобы не возмечтали о своем могу­ществе в то время, когда Господь являет ими Свою силу другим народам. Впрочем, необходимо, как потому, что может быть одно только естест­венное направление сил, Богом подаваемых, — направление к славе Подателя, так и потому, что закон истины непременен, по которому Царь славы принимает Себе Одному славу от всего мира и прославляет только прославляющих Его (1Цар. 2, 30).

Человеческая дерзость, по большей части устремляется на то, что из своего могущества соз­дает себе кумира и, жертвуя ему всем, что име­ет в руках своих, от прочих ожидает или требу­ет, как фимиама, похвал и славы. Но Господь, не дающий славы Своей иному богу, рано или поздно сокрушает всякий кумир и ему поклоня­ющихся: рассеял надменных помышлениями сердца их; низложил сильных с престолов (Лук. 1, 52), надмевающихся своей силою.

Всякий царь, возвышающий себя, как царь Вавилонский, который мечтал взойти на небо выше звезд, и быть подобным Всевышнему (Ис.14, 13), одинаковой с царем Вавилонским должен ожидать участи: низвержен будешь в ад (Ис.14,15), и всякий народ, который одной ру­кой приемлет щедроты Божий, другою создает идолов, уничтожающих славу Щедродателя, столь же скоро и неожиданно поражается гневом Божиим, как народ Израильский. Еще пища, которую послал Господь в земле необитаемой, была в устах их (израильтян) (Пс.77, 30), гнев Божий взошел на них и убил многих, за не­верие — за то, что сердце их было неправо с Ним (Пс.77, 31, 37).

Никакой человек по природе своей, без со­мнения, не превышает Давида, царя Израилева. Но сей, обращаясь некогда к самому себе, в при­знании не удостаивал себя и имени человека: я — червь, а не человек (Пс.21,7), или не превы­шает Авраама, отца верующих, который, впро­чем, взирая на себя перед Господом, видел в се­бе только землю и пепел: я решился говорить Владыке: я прах и пепел (Быт.18, 27). По это­му описанию человеческого величия, как никакая слава собственно не принадлежит никому из лю­дей, так, если кто возвышается, вся слава при­надлежит одному Богу.

Блажен тот человек, тот царь и народ, ко­торые, уничижаясь в себе, не уничижают славы Божией. Они, смиряясь под крепкую руку Божию (1Пет.5, 6), когда ее благословляют, ею взаимно благословляются. Обо всем воздавая славу Богу, от Него приемлют славу, во всем столь высокую, сколь глубоко их смирение. Царь славы, неистощимый в средствах к славе имени Своего на земле, дарует их в избытке, как толь­ко обретает достойных приятия. Иногда облачает Царя мудростию, как Соломона. Иногда — си­лою и мужеством, как юного Давида. Иногда — силою чудес и знамений, как Моисея. Иногда побеждает пред ним врагов рукою невидимою, как пред Иисусом — вождем Израиля, или ору­жию дарует силу, как оружию Гедеонову, или укрепляет союзом с другими народами, как Ездру. Но кто из нас, слушатели, не был свидете­лем славы Божией, в недавнее время явившейся над царем, оружием и народом отечества наше­го? И кто не научился из этого великого опыта, что вся слава не нам, не человеку, но имени Божию (Пс.108, 9).

В сей день, слушатели, когда мы благослов­ляем Бога, благословляющего и укрепляющего престол монарха, особенно тем желанием сердца Его, чтобы утвердить и распространить в нас царство Божие, церковь, ненамеренно, впрочем, разве по намерению Промысла, поставляет перед нами крест, который есть единственное средство к приобретению и распространению царствия Божия. Он есть и оружие правды, как потому, что на нем пригвождены все неправды человеческие, так и потому, что нам свои неправды к нему же пригвоздить должно. Крест есть и оружие мира, который Иисусом Христом через него дарован нам от Бога, и который нами через него же при­обретается с Богом. Он есть и оружие силы, по­скольку сила Божия только в немощи соверша­ется (2Кор. 12, 9), только тогда, когда крест истощит все наши силы. Он, наконец, есть и оружие славы; от него и на нем сияет слава Ии­суса Христа, слава Церкви, слава царей и царств земных.

Возносись, Господи, силою Креста Твоего над нами и в нас, да не дерзаем ничему присваивать и даровать славу, и ни о чем хвалиться, разве только крестом Господа (Гал.6,14). Полагай его на плечи и особенно на сердца всех россиян, ибо Твое есть царство и сила и сла­ва во веки. Аминь.

Произнесено 12 марта 1816 года

СЛОВО В ДЕНЬ ВОСШЕСТВИЯ НА ПРЕСТОЛ ИМПЕРАТОРА АЛЕКСАНДРА ПАВЛОВИЧА («Блажен народ, у которого Господь есть Бог его!»)

Блажен народ, у которого есть Господь Бог, люди, которых из­брал в наследие Себе. (Пс.32, 12)

Царь Израилев от беспредельной бездны бо­гатства, премудрости и разума (Рим.11, 33), обращая взоры на народ, который силой веры и упования дерзает приближаться к этой глубине и из нее одной черпать все для времени и веч­ности, уже не измеряет и не исчисляет благ его, но только удивляется ему, восклицая: Блажен народ, у которого Господь есть Бог его! Ког­да народ, отвергая над собою вдадычество вся­кой суеты и твари, весь покоряется владычест­ву Божию и, как на внешнем алтаре Церкви, так и на внутреннем алтаре сердца, непрестан­но возносит Господу молитвенный фимиам, тогда приклоняет к себе небо со всеми его силами и благами, потому что все силы и блага свои Ему посвящает. Отец светов, от Которого вся­кий дар совершенный исходит (Иак.1,17) на землю, столько приклоняется к искреннему стремлению народной воли, что за ее покорность Сам покоряется ей, удостоверяя, иногда предва­ряя ее во всяком требовании. За ее молитвенные восхождения в простоте и уничижении, Сам нис­ходит к ней всемощною силою и славою, и таким образом народ этот избирает в Свое достояние: Блаженны люди, которых избрал в наследие Себе.

Если бы воля всех россиян была едина с во­лею монарха, то мы, слушатели, уже не имели бы другого Владыки и другого Бога над духом на­шим, кроме Господа Иисуса Христа. В священ­ных обязанностях священного союза, которые при­нял на себя благочестивейший Государь наш, он возлагает на всю Россию и на каждого из нас не что иное, как Христово благое иго (Мф. 11, 30), как преданность и любовь к Царю царей в мире и любви со всеми царями и народами? Положив­ши сердце свое в силу Божию (Пс.47,14), сни­зойдя духом своим на ту степень смирения, где дух человеческий окончательно приходит в еди­нение с Духом Господним, Государь желаниями сердца и силою духа уже не может не увлечь за собою душ и сердец наших. Хотя мы не всегда слышим и разумеем, он всегда во гласе повеле­ний и советов, в кротком суде и богатой милости внушает повиновение Господу. Между тем, как иные сильные земли сомневаются подвинуть перст на дело Божие, Господь отверзает руку щедрот для удовлетворения спасительному голоду и жажде Слова Божия, и во славу Иисуса Хри­ста на земле не щадит ничего земного.

Раскроем более тайну царских советов о благе отечества. Они — часть предвечного сове­та о каждом человеке. Царь наш во глубине сердца своего положил непременное желание, чтобы в царстве его царствовал Иисус Христос. То есть, поскольку все царство слагается из за­кона, правления по закону и повиновения, то он хочет, чтобы Дух Христов одушевлял и закон, и правление, и повиновение.

Столь великое желание монарха давно было в желаниях и молитвах Церкви. Ныне да будет оно желанием каждого из нас и предметом наше­го размышления!

Закон общественный в мыслях законодате­ля и в желаниях народа есть путь, ведущий к благоденствию. Путь, ограждаемый более силою своей истины, чем строгостью суда и наказания­ми, ускоряемый не столько обещанием наград, сколько внутренним достоинством. Такой закон должен быть зеркалом, для всех одинаково пра­вильным, чтобы, в случае пристрастия судии, можно было искать беспристрастия в законе. Должен быть как для исполнителя, так и для са­мого законодателя ясным, чтобы разум закона был разумом всего народа. Должен быть хотя бременем, но удобным и легким, ибо в повино­вении закону обыкновенно ищут облегчения, а не новой тяжести. Наконец, должен покорять волю всех — в противном случае все будут покорять его своей воле.

Очищайте и возвышайте, сколько можно, человеческий разум для изобретения такого за­кона. Открывайте ему все тайны правления, сердец и обычаев народных. Поощряйте, усили­вайте, какими можете, пособиями и наградами: он составит только искусное произведение, но бесполезное для народа — напишет мысли, возбужденные различными предметами закона, а не закон для истинного благоденствия. Изло­жит свои слабости и, может быть, пороки, а не правила для жизни. Никакой разум человечес­кий не может превзойти своего предела, поло­женного собственным его повреждением и не­бесной истиной: ходит во тьме (1 Ин. 2, 11), удаляясь света (Ин. 3, 20); быть всяческою су­етою (Пс. 38, 6), исполняя желания плоти и помыслов (Ефес.2, 3) не покоряться истине (Гал. 3, 1).

Такой разум на время может только осле­пить народ, а не покорить своему закону, ибо сердца человеческие недолго покоряются чуждо­му заблуждению. Он, если захочет дать ясность прежним законам, положит только новые претыкания, раскроет новые сети для уловления невин­ных. Если пожелает облегчить древние тяжести новым постановлением, то обновит только обветшавшие оковы, или освободит от них, чтобы по­сле составить более тяжелые.

Законы человеческие всегда нужно будет объ­яснять, изменять, сокращать, дополнять, по свойст­ву времени, обычаев и страстей — пока не воспол­нит их закон Духа жизни во Христе Иисусе (Рим. 8, 2). В Нем едином успокаивается бессмертный дух человеческий, не находя полнее блага ни в каких наградах и обещаниях, кроме блага вечного. Совершеннее и вожделеннее пра­ва, кроме права на царство Божие. Тогда как за­кон Христов полагается в основание человечес­кого закона, всякая заповедь его светла, даже и для тех, кто на пути к просвещению во тьме хо­дит, или кто мало видит, мало слышит и еще ме­нее разумеет, ибо заповедь Господня светлая, просвещающая и помраченные очи, умудряющая и младенцев (Пс.18.9). Никакое бремя тогда не тяжело для народа, когда оно утверждается на бремени Христовом, поскольку облегчается упо­ванием всесильной помощи. Весь закон общест­венный, когда одушевляется силою Духа Христова, сокращается до одной заповеди любви, ни­чем не обременяющейся, не побеждаемой, но все преодолевающей (Рим. 8, 37). Отпечатывается глубже, нежели как может мечтать человек, близ самого закона Божия, на скрижалях плотяных сердца нашего (2Кор.3, 3), так что сопротив­ление этому закону будет уже противлением Божьему установлению (Рим. 13, 2).

Впрочем, и мудрые и божественные законы ослабевают, когда усиливаются страсти и когда стражи законов стерегут не столько их целость, сколько свое спокойствие. Малая небрежность законоблюстителя есть уже такое преступление, за которым следует бездействие всех законов, по крайней мере, там, где умеют замечать его сла­бости. Народ обыкновенно меньше обращает внимания на законы, чем на законоблюстителей и, из их рук ожидая своего жребия, забывает о законах. Царь, вверяя им стражу законов, так опирается на них, что от одного непостоянства их может поколебаться престол его и нарушить­ся общественное спокойствие. Сверх того, по­скольку чрез их уста исходит воля царская к на­роду; равно желания или моления народные вос­ходят к царю, то всякая их слабость, а тем бо­лее страсть, в которую облекают чужую волю, каждое неуместное их слово есть или скорбь для царя, или тяжесть для народа, иногда гибель для многих семейств и многолетнее бедствие для це­лого сословия.

Обязанности законоблюстителей сколько опасны, столько же обширны и тягостны. В од­но и то же время, когда царь, посылая их к на­роду, требует верности и беспристрастия, народ ожидает снисхождения и милости, невинные — суда и правды, беззащитные — ходатайства и защищения, богатые — знакомства и дружбы, сильные — взаимной любви и покорности. Ис­полнение каждой из этих обязанностей имеет свои побуждения — чтоб не изменить царю и отечеству, не стеснить своей совести и закона, не нарушить общения и человеколюбия. Но превы­ше сил человеческих соединить и уравновесить между собою верность к царю с милостью к на­роду, примирить правду с дружбой, беспристра­стие с любовью. Тем более, что страсти, дейст­вуя сильнее в законоблюстителе, скрывают его пороки от него самого, и потому не знает, гдеспоткнется (Прит.4, 19).

Да сознаются сильные земли в бессилии поднять всю тяжесть, возлагаемую на них. Тем самым яснее откроется то, что не человеческою мудростью и силой, но от Господа пути челодеку исправляются (Пс.36, 23) и страж зако­на тогда только истинно бодрствует, когда закон Бога его исполняется и царствует в сердце его (Пс. 36, 31).

Носить все немощи немощных и не ослабе­вать, падать под их тяжестью на высоких сту­пенях престола и не разбиваться может только тот, чья воля и вся жизнь в законе Господнем (Пс.1, 2). Он, по словам испытавшего такие падения, егда падет, не разобьется: ибо Гос­подь поддерживает его за руку (Пс.36, 24). Ни на каком пути не запнутся стопы его, и во время течения не утрудятся (Пс.36,31); по­тому что сила Божия (Прит.4,12), которая подняла на себя греховную тяжесть всего мира, даст ему свою крепость и премудрость Божию (1Кор.1, 24), наставит его на пути правые и научит оправданиям своим.

Сей законоблюститель совместит все, по-видимому, несовместимые между собою добро­детели. Ибо, по внушению Духа Христова, отвергшись себя (Мф.16, 24), научившись беспристрастию к себе, соблюдет беспристраст­ность ко всем. Милость его не нарушит суда и правды, подобно царю-пророку, воспевшему милость и суд (Пс.100, 1) перед Царем Бо­гом и — Иисусу Христу, на пути Которого встречаются милость и истина (Пс.84,11), и Который, примирив вечного Судью с вечным Преступником, показывает истинную меру суда без нарушения милости.

Верность к царю уравновесит с милостью к народу. Ибо Дух Христов (Рим.8, 9), приве­дя его ко кресту, вразумит, что последняя, един­ственная степень верности к царю и народу есть любовь, полагающая за них душу свою. Сия есть заповедь Моя,— говорит Дух,— да люби­те друг друга, тою же мерою, которой Я воз­любил вас (Ин. 15, 12).

О, воцаряйся, Дух Иисуса Христа, во всех держащих судьбу народную. Озаряй судей и су­дилища, управляй жезлом и оружием. Пиши нам правду на сильных Твоих. Через них нисходи и в дальнейшие страны — к сердцам нашим, да и мы в них научимся повиноваться Тебе!

Без Меня, говорит Иисус Христос, не мо­жете делать ничего (Ин. 15, 5). Без Его со­действия и управления как властители не могут управлять, так подвластные — повиноваться.

Там нет истинного повиновения, где оно ос­новывается на страхе бесчестия и наказания или на ожидании чести и выгод. Как скоро отдаля­ются или ослабевают сии побуждения, ослабева­ет и оканчивается повиновение. Страх бесчестия и наказания, обуздывая страсти, образует рабов и невольников, которые непрестанно ищут себе свободы. Страсти, не терпя долговременного стеснения, наконец, расторгают узы, связываю­щие их, отвергают иго, тяготящее их, по большей части, с таким напряжением и пагубою, как раз­рывается огнеметное орудие, когда уступает стремлению сил огненных. Злодеяние, когда переступит за пределы страха, ниспровергнет престолы сильных (Прем. 5, 24).

Ожидание чести и выгод приносит почти такие же плоды беззакония, образуя, впрочем, не рабов, а наемников. Если мзда за нарушение за­кона превысит ту, которой наемник ожидает от исполнения его — то продает закон, отечество и самого себя. Ахитофел, в числе заговорщиков (2Цар.15,31) ожидая большей силы и власти при возмутителе, нежели при законном царе, предался в руки изменнику, предал и царство. Прочие, не заботящиеся о повиновении народно­му закону, по большей части, хотят, чтобы все им повиновались, а не они — закону. Роскошь не терпит закона, хотя сама почти всем дает свои законы, гордость производит великих или малых самозванцев, корыстолюбие — мятежников.

Народные страсти, подобно волнам великого моря, сами собою непрестанно мечутся, время от времени возрастают и усиливаются и, рано или поздно, будут, наконец, восходить до небес и нис­ходить до бездн, чтобы опустошить всю землю (Прем. 5, 24), если повелевающий ветрам и мо­рю Дух Иисуса Христа не повелит и этому морю умолкнуть и перестать (Мк. 4, 39) во внутрен­ней тишине и повиновении. Когда же великое волнение укрощается великими силами, и страсти не погашают, но возбуждают взаимно сами себя, то тем нужнее для нас молить Духа Христова, да укротит мысленное море духа нашего. Ведь со­весть (Рим.13, 5), которой Апостол повелевает руководствоваться в повиновении, в нас так же засыпает при шуме страстей, как тело при слад­кой музыке; и так же помрачается и слепнет, как слабые наши очи и рассудок (Тит. 1, 15).

Тот, кто духом своим истинно молит Духа Христова, непрестанно зрит на великий образ повиновения Его, сияющий в беспредельном об­разе любви к роду человеческому, день и ночь в благоговейном безмолвии поучается тому, что Иисус Христос говорит (Ин. 12, 49) как ис­полняет волю не Свою, но пославшего Отца (Ин.6, 38). Как Он, будучи Царь славы и Господь сил, повинуется (Пс.23, 10) родите­лям; нищета и убожество не освобождают Его от повиновения.

Лисы имеют норы (Лк. 2, 51), и птицы не­бесные гнезда, а Сын Человеческий не имеет, где приклонить голову (Мф.8, 20),— сознает­ся Он,— однако продолжает терпеть нищету и убожество. Слава и величие не отвлекают Его от предусмотренного повиновения. Когда народ хо­чет взять Его и сделать царем (Ин. 6, 15), Он тайно уклоняется от народа. Родство не осво­бождает от воли Отчей: Он называет матерью и братьями всех, кто творит волю Отца Небес­ного (Мф.12,49). Тяжесть креста и страданий возмущает Его душу, однако не прерывает по­виновения — и на сию горькую чашу Он про­сит (Мф.26, 37—42) воли Отца Своего. Бог, наконец, оставляет Его (Мф.27,46): Он и в этот страшный час не оставляет повиновения; но, с последним воздыханием со всецелой пре­данностью запечатлевает Свое бесконечное по­виновение: Отче! в руки Твои предаю дух Мой (Лк. 23, 46).

Если бы черты Сего великого Образа хо­тя бы помалу отображались в нас, то одного повиновения довольно было бы для нашего бла­годенствия. На нем одном, как на краеугольном камне, удержится престол царский и все царст­во, хотя бы не было никакой другой человечес­кой подпоры. Оно, укрепляясь силою Иисуса Христа, как всех соединяет между собою, так подвластного с властелином и властелина с царем связует неразрывной любовью, а саму любовь столько возвышает бесстрастием и преданностию, что воцаряется и пребывает в ней любовь совершенная, Бог всяческих (1Ин. 4, 16, 18).

Некогда, слушатели, весь народ, пришед­ший к Иисусу Христу, искал прикасаться к Нему, потому что от Него исходила сила (Лк.6, 19). И мы ныне стоим перед Иисусом Христом. Дух Его посреди нас, хотя сокрыт от взоров наших.

Поищем и мы средств и сил коснуться Его, если не чувствами, то, по крайней мере, духом нашим. Если не в уединении, по крайней мере, в совокупном молении с церковью: да изойдет си­ла от Него в наши силы и да исцелит прокажен­ный дух наш, недуги всех страждущих и недуги всего отечества, какие только найдет, и да воца­рится в нас и во всей России, как в Сионе Сво­ем! Аминь.

Произнесено 12 марта 1817 года

СЛОВО В ДЕНЬ ТЕЗОИМЕНИТСТВА ИМПЕРАТОРА АЛЕКСАНДРА ПАВЛОВИЧА (В каких видах открывается гневное посещение Божие на грешных и нечестивых)

Дела рук Божиих истина и суд. (Пс.110, 7)

Будучи образом Бога на земле, цари и вла­дыки имеют печатью престолов своих истину. Предержащая власть ни в чем столько не отли­чается от рабства и подданности, как судом.

Россияне! Любезные соотечественники! Ва­ше торжественное в этот день веселье истинно. Тезоименитый сегодня Великий Государь Алек­сандр Павлович оправдывает его. Скажите, кто из вас не испытал, что рука его пишет истину и уста изрекают суд правый? Любезная кротость и милосердие, сопряженные с судом, не касаются ли вас, как лучи солнца через отдаленное прост­ранство воздуха? Тишина и спокойствие, скипе­тром Его ограждаемые, не суть ли сладкие пло­ды, вами вкушаемые, — плоды истины, в серд­це государя почивающей?

Так! Праведно торжество для благочести­вейшего монарха и отца нашего, но истинно ли для всех нас веселие? Ах, слушатели! Мерзость для царей дело беззаконное (Притч. 16, 12). Что же они для Царя царствующих? Владыки земные имеют очи не свои, чтобы в отдалении видеть кровь, невинно пролитую. Имеют слух чужой, чтобы услышать мятеж преступника, кроющегося в деревнях и пещерах. Следовательно, если изрекают суд на преступление, то изрекают чисто чужим языком, и как люди, иногда не с точной соразмерностью преступлению.

Владыка же небесный — вспомните слова, Давидом произнесенные: Дела рук Его истина и суд (Пс.110 7) — все видит, все знает, все слышит. Не только воздыхания наши, но и на­мерения, не только настоящее, но и будущее все, как настоящее. Следовательно, каким опол­чается мщением, какой готовит гнев, какие изощряет стрелы на нечестие! Страшно, слуша­тели, впасть в руки Божий. Не прерывая, впро­чем, сегодняшнего веселья, посмотрим, в каких видах открывается гневное посещение Божие на грешных и нечестивых.

Прежде было и ныне есть буйство, оправ­дывающее себя беспредельным милосердием Бо­га истинного. Медленность и отлагательство воз­даяния за злодейства буйные умы называют за­коном непреложного милосердия, которое никог­да не обратится в строгость правосудия. Но для чего же написано Ангелам Церквей некоторых, прежде бывших: скоро приду, и сдвину све­тильник твой с места его, если не покаешься (Апок.2, 5).

Всякий нарушающий веления Божий здесь слышит определения своей участи. Читающий послания Ангелам Церквей, читает будущую судьбу свою: скоро приду. Мы, собирающиеся во имя Иисусово, слышим и верим этому. Се гряду. Шествие Бога гневного различно. Близорукие мудрецы не видят его там, где оно уже свершилось. Упорные сердца, все относя к есте­ственному течению вещей, не замечают его в то самое время, как исполняется. Ожесточенные уверяют себя невозможностью события. Напро­тив, боящиеся слов Божиих и явно и тайно встречают Бога, грядущего со гневом праведным. Отец Мой доныне делает, и Я делаю (Ин. 5, 17),— сказал нам Бог воплотившийся. Что же Он делает? Дела рук Его, — отвечает Давид, — истина и суд (Пс.110, 7).Тот, Кто весь Истина, творит истину, зовет к ней, по­буждает, советует, даже просит: Придите, при­дите ко Мне все, вместе же с тем судит — и оправдывает или осуждает.

Нечестие само в себе носит осуждение. Превращать пользу каждой вещи во зло есть уже совершившееся осуждение над волей ра­зумной. Если мы пищу, вместо подкрепления сил, принимаем до пресыщения или только для лакомства, питие обращаем в пьянство, одеж­ду, вместо прикрытия наготы — в пышность и великолепие, богатство — в знатность и честь, самые силы наши — в обиду и насилие — сло­вом, если употребление каждой вещи извраща­ем, то, слушатели, это есть уже осуждение Божие в нас. Это горький плод беззакония. Веч­ный закон нечестия в судьбах непреложных. Подлинно, слушатели, нечестие само себе есть осуждение.

Но что еще? Вот приду, — Бог говорит устами возлюбленного Своего. Не достаточно того, что беззаконие, как змей, само терзает ут­робу свою, но полагаются пределы пагубным успехам его, отнимаются средства к усилению. Не­бо, дающее дождь, земля, дающая плоды, неред­ко изменяются — и бывает небо как медь и зем­ля как медь — поля не приносят обильной жат­вы, источники не дают вдоволь воды, овцы немногоплодны. Небо, вместо благорастворения, палит зноем, вместо теплоты — холод или вме­сто росы — дождь угрожают нам бесплодием. Знаете ли, слушатели, это есть тихое шествие гнева Божия — шествие, нами чувствуемое, да­же осязаемое. Предательство и роскошь, соеди­нившись вместе, поглощают потребности житей­ские. Обман и корыстолюбие возвышают цену каждой вещи, а через то тяготят нуждами, недо­статками, питают теснотою семейства и, может быть, целые сословия. Если бы открыть срамоту алчных желаний предательства, показать нена­сытность корыстолюбия, то мы увидели бы, что чудовища эти жаждут даже крови нашей, толь­ко бы овладеть останками имущества. Сознай­тесь, слушатели, не есть ли это гнев правосудия, карающего народ, заблудившийся в путях своих? Скоро приду и сдвину светильник твой с места его, если не покаешься (Ап.2,5). Мир и спокойствие, как тихие светильники, освещают жизнь нашу. Безопасность возвыша­ет состояние наше даже до славы и величия. Что, если и этот светильник двинется с места своего? Что, если спокойствие возмутят ближ­ние наши, соседи или родные, если его прервут болезни, бедствия и лишение детей, лишение имущества, домов окончит оное? Если неожи­данно враг ополчится на нас? Мы должны помнить, слушатели, слова пророка: вот имя Гос­пода идет издали, горит гнев Его и пламя Его сильно, как огонь поедающий (Ис.30, 27). Ужас и яма и петля для тебя, житель зем­ли. Тогда побежавший от ужаса упадет в яму; и кто выйдет из ямы, попадет в пет­лю; ибо окна с небесной высоты растворят­ся. Земля сокрушится и распадется и оску­деет (Ис. 24, 18), восплачет земля и не бу­дет ей утешения. Ярость Господня на все народы нечестивые, чтобы погубить их (Ис. 34, 2). Огонь с небес, так, как от руки Илии на посланников Охозии, может пасть на прогневляющих Господа. Меч Господень упьет­ся кровью, намочит горы и пожинать будет до скончания. Тогда-то и самые бесчувственные вос­кликнут, может быть, с Иеремией: доколе бу­дешь посекать, о меч Господень! доколе ты не успокоишься? возвратись в ножны твои, пере­стань и успокойся (Иер.47, 6).

Слушатели, все это страшное возможно, все случится, если мы из беззакония в беззаконие, из нечестия в нечестие, из пагубной страсти только в еще более пагубную переходить будем, подвинется светильник наш от места своего, ес­ли не покаемся.

Светильник наш, по-видимому, еще не уга­сает, хотя, может быть, и движется в спокойст­вии; свет жизни еще освещает нас; еще есть вре­мя; но «вот скоро приду, вот приду как тать ночью» (см. Апок.3, 11; 2 Пет. 3, 10),— говорит Писание. Скорость исключает всякое замедление. Может быть, все уже совершается над нами.

Гнев Божий столько же приходит тайно и неча­янно, как разбойник стремится похитить чужое имущество.

Здесь не ожидайте от меня угроз страшно­го Пришествия в тот великий день, когда откро­ется суд всей земли — но объявлю только при­шествие гнева Божия тайное, скрытое от нас са­мих и от сынов непокорных.

Гнев Божий, как разбойник, постигнет нас. Тайное посещение Божие на грешников опаснее всех открытых казней, ужаснее самого меча, упивающегося кровью нечестивых. Гнев чувствуемый совершается над человеком, мож­но сказать, из любви к человеку. Ибо кого любит Господь, того наказывает (Прит.3, 12), с тем, чтобы когда-нибудь, каким бы то ни было образом пробудить от глубокого усыпле­ния в похотях плотских. Но гнев, не замечаемый самим страдальцем, есть гнев вечный, бьющий и невозвратно сокрушающий человека, как сосуд глиняный — гнев и вместе вечное осуждение.

Псаломник вопрошает сам себя: Чем про­гневал нечестивый Бога? И сам себе отвечает: Тем, что сказал в сердце своем: Он не взыщет (Пс.9, 34). Как часто мы делаем себя беспеч­ными этой мечтой: «Бог простит мне — либо не взыщет. Грехи мои не превышают Его милосер­дия, еще поживу в удовольствии. Еще напитаю Плоть мою, еще упокоюсь в моих занятиях. Авось Бог не взыщет, ведь я не один, но мно­го мне подобных, — неужели нас Бог не помилу­ет?» Жалкая мечта, пагубное умствование! Это самое возбуждает ярость Божию — это самое ослепление есть уже начало тайного посещения сынов непокорных.

От этой беспечности, от этого ложного ус­покоения очень близко до нерадения, о коем го­ворит Премудрый: грешник, придя во глубину зол, не радит о спасении. Представляйте ему препятствия, открывайте ему суетность его на­мерений, угрожайте бедствиями, постигающими его,— ничему не внемлет, нерадит обо всем. Для него нет честности и благопристойности, нет до­бродетели и святости, для него кажется все рав­но, быть нечестивым или благочестивым, только бы существовать на свете. Часто доброе называ­ет злым, злое же — добрым, свет истинный по­читает тьмой, тьму — светом истинным.

Боже мой! Это ужаснейшее, это крайнее Твое наказание — ослепить человека, чтобы, имея очи видеть, не видел, имея уши слышать, не слышал. Огрубело сердце народа, — вопиет пророк,— и очи свои сомкнули, и ушами с трудом слышат, да не узрят очами, и не ус­лышат ушами (Ис.6, 9—10), по причине невежества, — присоединяет апостол,— и ожесточения сердец их (Еф.4, 18). Этот, слушате­ли, гнев есть гнев вечный — вечное осуждение; он-то, как тать в ночи, и постигнет нас, если не покаемся.

Теперь вникните сами в себя, слушатели, постигнет ли вас гнев Божий, или исполнится над вами, или уже совершилось посещение Божие над главами вашими? Судите сами о себе; только по­мните, что сказал Бог устами св. Иоанна: скороприду, если не покаешься (Апок.2, 5).

Но, слушатели благочестивые! Может быть, покажется вам непристойностью, что я дерзнул возмутить ваш покой, ваше в сей день веселие гневом Божьим. Нет! Благочестие, внимая гневу Божию, радуется, что верою от себя предотвра­щает его, а о прочих смело скажу: пусть их ве­селие в этот торжественный день превращается в сетование — нет нужды. Еще надобно нару­шать всякое их веселье, всякое торжество, толь­ко бы пробудить от пагубного усыпления. Аминь.

СЛОВО В ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ ИМПЕРАТРИЦЫ МАРИИ ФЕОДОРОВНЫ (Жить — значит ежедневно с усили­ем отражать нападения и стрелы врагов наших)

В беззакониях зачат был и в грехах ро­дила меня мать моя (Пс.50, 7),— восклицал царь и пророк Давид. Сердечное признание каж­дого христианина присваивает себе эти слова. Правда, что рождения во грехах никакой рож­денный отрицать не может; впрочем, христианин знает, что живая вера и благие деяния, на осно­вании заслуг Христовых, совершенно изглажива­ют пятно прародительское. Истинно верующий делается чище снега, его слух внимает веселию внутри себя, смиренные кости радуются.

Любезные соотечественники! Если пламен­ная вера и благие деяния, с помощью заслуг Ходатая, разрушают положенную на нас печать смерти и от рождения греховного возрождают в жизнь новую, то родившаяся в этот день благо­честивейшая государыня, достойнейшая матерь достойнейшего чада ее, щедротами своими к си­рым, покровительством к беспомощным, кроткою снисходительностью к бедствующим, нежным со­страданием к страждущим доказывает свое вы­сокое возрождение.

С этим светильником веры воззрим, слуша­тели, на самих себя. Многие из нас мало, иные совсем не имеют признаков той жизни, которую поручились в клятве вести перед Богом. Мы, за­чатые в грехах, в беззакониях рожденные, избав­лялись от ветхого человека, но и доселе еще но­сим его, даже любим, и, кажется, столь постоян­но, что луч надежды к избавлению теряется во мраке ожесточения.

Впрочем, между плевелами часто растет и пшеница. Может быть, и в сию минуту из чьего-либо сердца исторгается тайный вздох: Боже! Милостив будь мне, грешному (Лк. 18, 13), или, по крайней мере, есть еще те, кто ищет путь в жизнь вечную. Для этого им должно различать свойства жизни, которую они выбирают, и сред­ства, приводящие на путь правый.

Мы обыкновенно менее всего обращаем внимания на то, что ближе всего к нам. Все живем; но что такое жизнь наша, какой конец ее? Эти предметы столь же часто занимают нас, сколь часто обращаемся в самих себя. Все жи­вем, и менее всего знаем, что такое жизнь наша. Знаем, может быть, только умственно, но сие знание есть не что иное, как возможность иметь огонь без теплоты и света. Жизнь есть искус, время, данное для испытания. Но, лучше, как го­ворит один Отец Церкви, жизнь есть непрестан­ная война. Жить — значит ежедневно с усили­ем отражать нападения и стрелы врагов наших. Надобно противостать сребролюбию, бесстыдст­ву, гневу и тщеславию, бороться с плотскими восстаниями, с прелестями мира; и какое опасное борение!

Дух человеческий, отовсюду окружаемый силой вражией, едва сопротивляется, едва не падает. Как только ниспровергнет сребролюбие, восстает похоть, как только обуздает ее, явля­ется тщеславие. Презревши тщеславие, встреча­ется с самолюбием. Когда и ему откажет, то гнев распаляет его. Надмевает гордость, прель­щает роскошь, ненависть возмущает его спокой­ствие, зависть расторгает узы дружества, вы­нуждается от него злословие, требуется клятва. Словом, мы стоим посреди мечей, отовсюду ус­тремленных на нас врагами нашими. Такие-то опасности должно перенести всякому, кто всту­пает на путь правый.

Но да не смущается кроткое сердце, уст­ремляющееся на эту борьбу. Есть оружие, единым мановением низлагающее все усилия вражий. Только непрестанно должно быть в действии — упражнять тело, работать разу­мом, направлять волю к единому концу всех Желаний.

Мы стоим посреди мечей, отовсюду устремленных на нас! Это домашний враг, вероломный изменник — плоть наша, сильнее всех вооружа­ется на нас. Сии опасности, сии ужасы всегда будут нас преследовать, если господствование плоти не поработим под иго рабства.

Порабощение плоти тем для нас тягостнее, чем продолжительнее ей рабствуем. Однако же столь скоро можно обуздать ее, сколь нечувстви­тельно вкрадывается ее властительство. Первый и самый надежный шаг к господствованию ее над нами есть праздность, первое и самое силь­ное сопротивление плоти — занятие тела труда­ми. Продолжительный труд с обильными капля­ми пота воспрепятствует всем прихотям плоти. Земледелец, весь день раздиравший плугом ниву свою, утомленный от зноя и жажды, не будет суетиться о вечерних уборах, увеселениях, не по­мыслит о пышности и привлекательностях ложа. Воин, до истощения сил противоборствующий врагу, весь покрытый пылью, с потом смешан­ною, забывает все, всем пренебрегает, кроме су­хого куска хлеба и для подкрепления сил кратко­го сна. Случалось ли и нам весь день провести в трудах или несколько раз обливаться потом? Ес­ли случалось, то мы знаем, что случается после трудов. Поверим, что трудолюбие, сократив из­неженность плоти, поработит ее под власть свою. Трудолюбие, я имею в виду, служащее не толь­ко в пользу собственную, сколько общественную и во славу Божию. Не думайте, чтобы какое-ни­будь сословие могло извинять себя невозможно­стью заниматься трудами. Нет ни одной долж­ности, которой бы точное исполнение не было сопряжено с трудностями. Сверх сего, истинное трудолюбие там только находит себе предел и невозможность, где опасается нарушить обязан­ности свои.

Припомним, что полезные труды наши должны быть неусыпны. Плоть тогда только за­сыпает от власти своей, когда тяжестью трудов обременяется. Она, как злобный и хитрый не­приятель, тогда лишь не воюет, когда оковы тя­готят руки и ноги.

К трудолюбию присоединяется последний отказ плоти — воздержание в пище и питии. Опытом изведано, что пресыщение побуждает к сладострастию, сладострастие родит бесстыдст­во, бесстыдство же — наглость. Отсюда все ви­ды нечестия делаются позволительными и, нако­нец, обыкновенными. Напротив, строгая умерен­ность укрощает пожелания, дает свободу мыс­лям, оплодотворяет разум, возвышает дух. Да и какое скучное беспокойство — употреблять пи­щу и питие, многими трудами приобретенные только для того, чтоб в единую минуту усладить вкус и в тот же час превратить в мерзкую нечи­стоту! Если не отказать в этом плоти, алчной и властолюбивой, то надобно ей уже рабствовать.

Чтобы не ослабли мышцы, обуздывающие плотские вожделения, в то же самое время долж­но быть собрание сил внутреннее, разум, непре­станно Богу работающий, воля, с пламенной лю­бовью устремляющаяся к Отцу Небесному.

Разум работает Богу тогда, когда поучает­ся в законе Господнем, ищет средства укорить неукротимое плоти рвение, отвергает несправед­ливость ее требований, обнаруживает слепоту ее, пагубные следствия и непрестанно испы­тывает умерщвление ее оной. Работать Богу умом — значит, отвергнуть все мечтания, ост­роту и самонадеянность, сокрушенно возносить­ся до Голгофы и в ранах Распятого обрести ус­покоение от своих трудностей и скорбей. Это значит, по нынешнему времени, безумствовать. Мудрость, всеми обожаемую, променять на бе­зумие креста, которую никто от князей века се­го не понимает.

Но скажут: «Есть ли возможность такая в нынешнее время? — говорить легко, судить обо всем можно, а исполнение того, о чем говорит­ся, всякий оставляет другому». Это, к сожале­нию нашему, справедливо. Но тем-то мы и не­простительны, что только все говорим правду да говорим. Видно, с того времени, как язык на­учился говорить несколько об истине, сердце совсем замолкло.

Для сердца или, что то же, для воли нашей ни ныне, ни прежде, ни после никаких нет труд­ностей, никакой невозможности стремиться к ес­тественному концу своему, кроме собственной изнеженности, кроме упорного ожесточения. Тот, Который кровью Своей омыл сердца наши, вчера и сегодня и завтра неотступно зовет нас: всякий день, — глаголет Он,— простирал руки Мои к народу непокорному (Ис.65, 2). Какой бы ты ни был грешник, еще Сам Бог зовет те­бя; как Отец, простирает к тебе объятия Свои и называет сыном: «сын Мой, сын Мой! Прииди, Я сохраню тебя под кровом крыл Моих!» Когда зовет нас родитель или друг, мы идем, приглашают к пиршеству — спешим на оное, когда го­ворит человек, высший по званию, мы на все со­глашаемся. Неужели, когда зовет нас Бог, мы должны сопротивляться?

Мы все христиане, все желаем идти на го­лос этот. Но позвольте сказать, что это желание есть только отвлечение ума, движение воли, ес­тественное свидетельство кроющейся в нас исти­ны, признак веры, ее искра, которая иногда от дуновения ветра, от каких-либо побуждений воз­горается, а при первом же встречающемся не­удобстве погасает. Истинное желание прийти в объятия Отца Небесного должно быть постоян­ным и пламенным. Начало его есть сердечное прошение словами Иисуса Христа: Отче Небес­ный! Да будет воля Твоя (Мф.6, 10)!

Свойство этого желания есть унижение в обращении, твердость в вере, целомудрие в сло­вах, в суждении — правда, в делах — милосер­дие, кротость в нравах, неведение мщения, но великодушное перенесение обид, мир со всеми, даже и с врагами, от всего сердца любовь к Бо­гу, которая любит и страшится Бога, любит то, что есть Отец, страшится того, что есть Бог. Любовь, таинственно соединяющаяся со Хрис­том, ничего Ему не предпочитает, так как Он ничего не предпочел нам, низким и нечестивым. Это-то желание должно быть постоянным, пламенным. Постоянное для того, чтобы непре­станно трудиться в деле спасения, пламенное, чтобы преодолевать все препятствия. Постоян­ное, чтобы, в случае преткновения на пути, восставать и затем идти далее, пламенное воодушевлять себя упованием на заслуги Хода­тая и молиться не языком только, но огненными устами сердца. Решительное и постоянное жела­ние воли — поработить себе плоть, побудить ра­зум работать Богу. Пламенное желание — пре­зирать все мелочи, посреди которых мы стоим: и мир, и плоть, и диавола, непрестанно окружаю­щих нас,— составит победу только знаменитей­шей, торжество — славнейшим.

Твердая решительность воли тайно беседует с Богом: «Господи! Все, чем тяготит мир, чем ни угрожает плоть, чем ни ужасает диавол, перене­су, чтобы дополнить лишение скорбей Твоих в теле моем»; пламенное желание вопиет: «Пусть пронесут имя мое как зло — это известная участь каждого христианина, пусть посмеются на­до мной враги мои и ближние мои, я до тех пор не успокоюсь, пока буду искать Тебя, Сила и Крепость моя, пока внутреннего не услышу уве­рения: Готово сердце мое к Тебе, Боже! (Пс. 107, 2) Готово — приди и вселись в него».

Этот голос желания есть голос сына, которо­му Сердцеведец внемлет с высоты своей. Бог внемлет человеку и дает власть безвредно насту­пать на аспида и василиска, попирать льва и змия. Это Тот, от Чьего слова: Это Я (Ин. 18, 6) — толпы вооруженных врагов падают ниц и рассеиваются; это Носящий всяческим словом силы Своей.

Слушатели благочестивые! Нам известны печальные свойства жизни христианской. Также знаем и то, что учение Христово никогда не при­меняется к нравам времени. Что ж остается предпринять нам, что делать? Пусть это решит собственное произволение каждого. Я только присоединю: тот живет худо, кто всегда жить начинает. Аминь.

Произнесено 14 октября 1808 года

СЛОВО В ДЕНЬ ТЕЗОИМЕНИТСТВА ВЕЛИКОГО КНЯЗЯ КОНСТАНТИНА ПАВЛОВИЧА (Нечестие разливается всю­ду и, потопляя непорочность с добродетелью, уг­рожает страшными бедствиями) 

В эту минуту, слушатели, мы приносим жертву хваления Богу, ущедряющему на нас в благочестивейшем монархе и тезоименитом ныне благоверном Государе Цесаревиче и Великом Князе Константине Павловиче. К тому побуди­ло нас спокойствие, которое до сих пор не пре­рывается в мирных селах и городах наших. Спо­койствие, драгоценностью превышающее все блага земные, есть награда за благочестие или остаток милосердия, посылаемого на благих и злых.

Кто знает, слушатели, может быть, и наше спокойствие есть последняя капля милосердия, за которой изольется чаша гневного мщения. По мере того, как умножается нечестие, иссякает милосердие. Умножение нечестия несомнительно, если во многих окружающих нас видны уже на­чатки беззакония. Эта душевная болезнь столь­ко же прилипчива, сколько самая сильная зараза для слабого тела нашего. Она, внедрившись в одного человека, немедленно изливается на другого. Беззакония, услаждающие чувственность, лестные для слабости нашей, не могут начинать­ся и оканчиваться в одном сердце. Они удобно и неприметно заражают весь круг людей, в ко­тором живет нечестивый.

Благочестивые сыны России, любезного Отечества! Вы знаете цену спокойствия, пече­тесь о благосостоянии не только вашем, но и об­щественном, а потому для предосторожности в сохранении вашего спокойствия не утрудитесь вникнуть, сколь удобно нечестие одного сообща­ется другому, вместе с каким бедствием для ближних и для самого Отечества.

Помышления сердца человеческого зло от юности его (Быт. 8, 21). Семя запрещенно­го плода, падшее на сердце первого человека и проросшее в нем, не могло не пустить побегов своих на весь род человеческий. Дети родятся с теми же болезнями, с какими родители зачинают их. Зачатый в беззакониях, рожденный в грехах, как скоро начинает мыслить, желать и действо­вать, уже мыслит превратно, желает беззаконно, действует порочно. Младенец в пеленах, потом растущий перед очами родителей имеет склонно­сти не свои, но отеческие, в самом начале стре­мящиеся уже ко злу — помышления сердца зло от юности его.

Строгое воспитание даже благочестивых ро­дителей попечительными наставлениями, благо­разумным побуждением, живым образцом, удоб­нее всего запечатлевающимся на юном сердце, этой пшеницей может только заглушить, а не исторгнуть плевелы прародительской склонности к нечестию. Но если этот строго воспитанный юноша вступает в свет — в толпу людей, мало пекущихся о благонравии, то благие наставления родителей остаются в стороне, плевелы снова по­давляют пшеницу. Для него, по общему окружа­ющих вкусу, добрая простота скоро покажется невежеством, целомудрие — неопытностью, скромность — диким свойством, воспитание ро­дителей — воспитанием, для нынешнего време­ни совершенно неприличным.

В самом деле, мир, собрание людей, только наружностью отличающихся друг от друга, а по­рочной жизнью и развратным сердцем совершен­но подобных между собою, не может терпеть благонравия. В нем добродетель есть отрасль (если можно так уподобить), отрасль дальних стран, для которой несносен самый воздух. Она в первые минуты бытия своего среди язвитель­ного дыхания нечестивых должна увянуть, потом засохнуть. Не потому ли апостол Павел так строго учит не смешиваться с миром, что если кто называясь братом, говорит он, остается блудником, или лихоимцем, или идолослужителем, или злоречивым, или хищником; с та­ким и не есть вместе (1Кор.5, 11)? Павел за­прещает даже и есть вместе с явными нечестив­цами. Что это значит?

Видно, слабость человеческая, укрепляемая добродетелью, недолго может сопротивляться врожденному влечению к порокам, особенно в присутствии и усилении людей нечестивых. Апо­стол, зная свойства человеческие, ясно изобразил слабость эту, сказав: Не знаете разве, что ма­лая закваска квасит все тесто? (1 Кор.5, 6) Неужели не знаете, что малое число нечестивых может всех вблизи находящихся склонить к не­честию? Квас заключает в себе много кислой остроты, которая скоро наполняет все собрание. Нечестие много имеет своей кислоты, также про­ницательной и острой, которую разливает на всех окружающих — все собрание людей квасит. Из­вестно, что и беззаконные люди стараются иметь своих последователей, нечестие — своих поклон­ников, своих обожателей. Враг Божий и человеков, как лев, рычит, ища, кого поглотить. Нече­стивый его слуга, его сын, как же не будет сле­довать господину своему, как же не будет ры­чать силой отца своего?

Но, хотя бы мы не чувствовали насилия, влекущего нас к беззаконию, впрочем, находясь в обществе нечестивых, обыкновенно замечаем их пороки, мысленно исчисляем их. Между тем, неприметно сами себя извиняем в своих погреш­ностях, а таким образом позволяем себе боль­шие. Если же уважаемое какое-нибудь лицо бу­дет обезображено нечестием, если господин не­коего числа люди, если властитель целого обще­ства, даже если отец семейства будут заражены беззакониями, то погибли подвластные, погибло общество, погибло и семейство. Нечестие зара­зит сердца слабые.

Пороки высших людей, возвышенных над прочими званием, не могут оставаться при них одних, хотя бы они того и не желали. Те, кото­рые ищут их милостей, стараются согласовывать свои желания с желаниями высших, угождать их воле и, таким образом, следовать даже порокам их. Многие рабы даже хвалятся тем, что умеют в точности подражать какой-нибудь порочной страсти господ своих. Другие, видя беспечность своих властелинов, нечувствительно сами привы­кают к беспечности. Прочие, желая соблюсти обязанность свою, нередко возбуждаются к него­дованию, или злословию, или к неповиновению. Потому развратный господин может уве­риться, что рабы его, если не столько же, как он, то, по крайней мере, вполовину его, развратны. Нечестивый властитель сам себе может ручаться за большее число в обществе подобных себе, ес­ли не во всем, то, по крайней мере, в некоторых чертах нечестия. Отец семейства может быть точным изображением всего дома, всех детей, если только все им воспитаны. Насколько это удобно, слушатели: малая закваска квасит все тесто (1Кор. 5, 6), — настолько удобно и пе­редается нечестие сердцам нашим!

Что, если мало находится сопротивляющих­ся ему от мира? Ах, слушатели! Едва ли, к со­жалению нашему, не доказывается это подража­нием гнусному обыкновению в одежде, во вкусе, в словах, в обращении. Нечестие, подобно силь­ному стремлению многой воды, разливается всю­ду и, потопляя непорочность с добродетелью, уг­рожает страшными бедствиями.

Любители обыкновений суетного мира, до­полняющих успехи нечестия, достаточно почерп­нули от потока этого или совсем погрузились в него. Жалкие! Неужели сами они не видят, что это есть собственное их бедствие, добровольное подвержение смерти не только телесной, но и ду­шевной — вечной смерти, вечному лишению благ небесных?! Они знают, что нечестие есть повреждение ума и воли, есть произведение от­ца лжи, князя века сего, диавола. Знают, что оно основано на неправде, поддерживается хит­ростью и пронырством; знают, что нечестием со­крушают жизнь свою, что умножают горести и без того горестного состояния; что лишаются ис­тинного благородства — честности, оставляют детям своим в наследство болезни, гнусный об­раз жизни, в наследство также и вечную смерть. Наконец, знают, что раздражают Бога и побуж­дают Его на скорое мщение. Боже мой! Знают все это, однако, за необходимое почитают про­должать нечестие. Какое миролюбцев ослепле­ние! Какое бедствие! Но это бедствие не есть только их собственное, они не могут существо­вать без пагубы для всех окружающих.

Кроме того, что нечестивые, дыша смерто­носным воздухом, заражают ближних, они еще благо свое строят на бедствии сожителей. Зави­стливый никогда не успокаивается, видя соседа более, нежели он, состоятельным. Зависть шеп­чет ему: «Ты можешь пользоваться чужим, пользуйся, только умей скрыть». Делающий сделку, непрестанно ищущий себе прибыли, кого не обманет, кому не солжет, когда не стыдится жизнью своей обманывать и лгать Богу? Среб­ролюбец может ли распутать узел, запутанный неправдами? Может ли видеть истину, когда очи его ослепляются блеском серебра или золота? Самолюбивый, отличающийся каким-нибудь та­лантом перед прочими, чего не сделает в поги­бель ближнему, только бы угодить себе? Гордый непрестанно и весь болен. Каждое легкое, но не­приятное ему прикосновение делает смертельную рану, за которую он готов всякому мстить, если можно, даже смертью. Богатый стяжание свое умножает бедностью весьма многих. Роскошный, пьющий драгоценность и сладость, едва ли не всегда пьет слезы ближних своих.

Тщеславный герой ничем столько не насы­щается, как погибелью нескольких тысяч людей или целого народа. А хитрые и злобные, слас­толюбцы, клеветники, прелюбодеи… не для чего исчислять их злодеяния роду человеческому. Нет бедствия, нет обиды, нет оскорбления, при­чиняемого нам ближними, которых бы не был виною нечестивый. Гроб открытый гортань (Пс. 5, 10) нечестивого; яд аспидов под устами его (Пс.139, 3); преседит в ловительстве с бо­гатыми, чтоб убить неповиннаго (Пс.9, 29), и ловит в тайне, как лев в ограде своей, чтобы схватить бедного (Пс.9, 30), ноги его спешат на пролитие крови (Прит. 1,16). Вот черты не­честивых, черты, не человеком изображенные, но Духом Святым.

Подлинно, слушатели! На что не решится, на что не отважится тот, который отважился презреть закон природы и совести, голос Церк­ви и живого Бога? Есть в некоторых пагубное ослепление — думать, что нарушение закона Божия не есть еще нарушение закона граж­данского; но если всякий закон в христианском обществе основывается на законе Божием, то помыслите, слушатели, может ли не рушиться огромное здание при нарушении основания? Ос­нование закона гражданского раскопано, нару­шено. Может ли самый закон остаться целым, ненарушенным?

Конечно, страх суда, ополченного строгим мщением против нарушителей закона, удержива­ет нечестивого в пределах, законом предписан­ных каждому гражданину. Но сей страх удержи­вает от законопреступления только явного. Если же нечестивый питает себя надеждою скрыть преступление от блюстителей закона или сами блюстители мало пекутся об изыскании законо­преступника, то закон гражданский почитает он за паутину, удерживающую в пределах своих только слабых, робких и низких людей. Тогда нечестивому закон есть беззаконие его, или на­рушение прав общественных. Если бывает нуж­но, он употребляет закон средством для лучшего притеснения невинных, для большей запутаннос­ти истины, удобнейшим средством к удовлетво­рению непотребным страстям своим. Верность в обязательствах, исправность в договорах для не­честивого гражданина есть не что иное, как на­дежное искусство обманывать и лучше придавать лицемерию вид истины.

Любящий другого исполнил закон (Рим.13,8). Так свидетельствует Писание. Без любви никто и никогда в строгости не исполнял никакого за­кона. Но какая любовь в сердцах, исполненных коварства и злобы? Какая любовь в тех, которые любят только пагубу, в которых действует, по словам Апостола, дух сопротивления, дух злобы? Да и к кому, когда они сами себе несносны?

Ужасное ослепление, особенно для блюсти­телей закона, думать, что нарушитель закона Божия не может почитаться нарушителем закона гражданского. Такое мечтание принуждает их терпеть заблуждения, позволять малые пороки, наконец, послаблять злодеяниям. Между тем, кто не сознается, что терпеть заблуждения — значит, угнетать истину? Позволять малые поро­ки — значит, оскорблять добродетель? Послаб­лять злодеяниям — значит, приносить в жертву невинность? Это попущение не позволяет им ви­деть, сколь близко до того, что их власть сдела­ется недействительною или суетным кумиром, отданным в жертву безумному нечестию? Пре­мудрый царь давно научил нас, что развращен­ное сердце кует зло, умышляет зло во всякое время, сеет раздоры (Прит. 6, 14).

В самом деле, кто дерзнет нарушить об­щественное спокойствие, кроме нечестивых граждан? Что бы побудило Саула искать жизни Давидовой, если б не было соревнования к сла­ве? Кому свойственно вооружиться против отца кроткого и благочестивого, как разве не тщеслав­ному Авессалому!

Сверх того, бросьте легкий взор в бытопи­сания, вникните, что было причиной возвышения государств и виною падения их? Ниневия, Ва­вилон, Иерусалим, греки и римляне, кажется, на развалинах своих, как бы на общей гробнице го­сударств, оставили нам все единую, четкими буквами изображенную надпись: «Добродетель возвысила, нечестие нарушило их». Видно, сбы­лось над ними пророчество Писания: злодеяние ниспровергнет престолы сильных (Прем. 5, 24).

Тот, без воли Которого не падает и волос головы нашей, перед Которым все обнажено и явно, неужели не видит разврата? Неужели не оскорбляется нечестием, пускающим стрелы на милосердие и правосудие Его? Неужели притес­нение сирых, слезы бедных, обиды беззащитных, гонение добродетельных сокрыты от Бога, знаю­щего все тайны сердец человеческих? Неужели впустую сказал нам Бог Всесильный: У Меня отмщение, Я воздам (Втор. 32, 35). Неужели Я не накажу? И не отомстит душа Моя та­кому народу? (Иер.5, 9)

Нечестивые отсрочкой гневного посещения Божия, долготерпением, продолжающимся единственно для сохранения душ праведных или могущих вырасти среди терния мирского, или выросших, но еще не переселившихся в покой небесный, — этим, говорю, долготерпением ус­покаивают себя нечестивые среди всех беззако­ний, среди всех зол и ужасов. Но мы знаем, слушатели, что праведная десница Божия само же нечестие обращает на уничтожение нечестия. Знаем, что Божие наказание за беззакония там уже началось, где заметны несогласия в семей­ствах, раздоры в соседстве, где слышны хище­ния, грабежи, убийства. Где бедность и недо­статки с часу на час умножаются, где некото­рые сословия уже теснотою питаются. Где, хо­тя с самым спасительным намерением, пролива­ется кровь человеческая.

Как нам не верить, что если умолкает голос земного правосудия, то это предзнаменует близкое откровение правосудия небесного на земле. Бог наш сказал устами пророка Иеремии: утучнились и ожирели, преступили всякую меру во зле, не разбирают судебных дел, дел сирот; благоденствуют, и справедливому де­лу нищих не дают суда. Неужели Я не нака­жу? И не отомстит душа Моя такому на­роду? (Иер.5, 28) О горе, город нечестивый! Я, Господь, Я говорю: приду, и сделаю, и не отменю, и не пощажу, и не помилую. По пу­тям твоим, и по делам твоим буду судить тебя (Иез.24, 14). Суд Божий сотворит на земле ужас и страх: разорится город, разрушит­ся громада государственная и в развалинах сво­их погребнет нечестие.

Любезные соотечественники! Мы до сих пор избавлены от таких ужасов. Еще благое не­бо посылает на нас щедроты свои. Но что после­дует с нами, если, примечая быстрый ход нечес­тия, великие успехи его, на все будем взирать хладнокровно или сами содействовать усилению нечестия? Да не будет, да не будет!

Но, вознося на алтаре этом молитвенный фимиам к Престолу Всевышнего о благоденствии блюстителей спокойствия нашего, очистив руки и сердца, обратим их с детскою простотою к Отцу небесному: «Отче наш! Хлеб Твой небесный Дай нам сегодня. Как дети просим от Тебя хле­ба — мирного спокойствия. Сотвори, да хлеб этот подкрепит силы наши к одолению нечес­тия». Аминь.

Произнесено 21 мая 1809 года.

Слова и речи, произнесенные на разные случаи

Слово по избрании судьей от Санкт-Петербургского дворянства (Об обязанностях судей судить со страхом Божиим)

Итак, да будет страх Господень на вас: действуйте осмотрительно, ибо нет у Господа Бога нашего неправ­ды, ни лицеприятия, ни мздоимства. (2Парал. 19, 7)

Слова эти заимствованы из уст царя Иудина, поставившего судей в крепких городах своих, и к вам, избранные судьи, обращаются. Иосафат открыл судьям, с одной стороны, величие суда, по которому входят они в права Божий над людьми; ибо суд их наименовал Господним, С другой — опасность унизить это величие не­правдой, свойственною человеку, превратить права Божий перед людьми по требованиям че­ловеческим и омрачить суд мздоимством.

А потому, чтобы вразумить их, как стоять на такой высоте и не колебаться, как соблюдать права Божьи над людьми и не оскорблять Бога и людей, указал способ совершать все в безопас­ности, сказав: Итак, да да будет страх Госпо­день на вас: действуйте осмотрительно! Он один удержит вас от неправды, защитит от лица силь­ных, отвратит от корысти, так как нет у Госпо­да Бога нашего неправды, ни лицеприятия, ни мздоимства.

Тот же высокий подвиг суда предстоит вам, слушатели судьи, и те же опасности, какие судьям Иудиным. До сих пор те же страсти об­ременяют землю и сердца наши, которые обре­меняли древних предков. На земле, растленной беззакониями, под небом, еще поражающим проклятиями, от семени греха нельзя ожидать плодов правды и бесстрастия. Следовательно, и ныне есть тот же путь суда — в безопасности от страстей, который показан судьям древним: только страх Господень может сохранить от не­правды, от лицеприятия и принятия мзды. Итак, да будет страх Господень на вас: дей­ствуйте осмотрительно!

Да не смущается сердце ваше, что страх полагается в начале путей ваших. Он не есть скорбь, потрясающая душу, чтобы низвергнуть ее в отчаяние, но есть начало покоя, ибо от не­го рождается бесстрастие. Оно есть начало пре­мудрости, которой просил царь Израилев, дабы судить народ Твой праведно (3 Цар.3, 9). Свойство этого страха, если можно изъяснять тайны небесные земным языком, есть свойство Жизни ангелов, которые в пламенной любви тре­пещут перед величием всемогущего и правосуд­ного Бога. Происхождение этого страха не должно искать на земле между делами рук и сил человеческих — он с неба приходит на землю и есть Дух от дыхания Вседержителя так, как нисхождение его на судью кроткого описывает пророк: И страхом Господним исполниться, и будет судить не по взгляду и не по слуху, но будет судить по правде (Ис.11, 3-4). Этот страх да будет на вас, слушатели!

Судья, принимая суд над подобными себе, дает обещание судить в правде. Но без страха Божия вся правда его есть тайное или явное при­страстие к самому себе. Ибо тогда он более все­го боится себя, т. е. своих невыгод. Или, по-ви­димому, ничего не боится, но в таком случае всем должно его бояться, как врага всякой правды. Око судьи, даже проницательного, не освещенное светом Божьим, еще темно, хотя бы просвещено было многими законами человеческими, потому что еще возмущается удовольствиями, ослепляет­ся вожделениями. Суд естественный, сколько бы ни утверждался на законах, еще колеблется от вражды и дружбы, уклоняется на сторону своих нужд и выгод, изменяется по временам и жела­ниям. Оправданием своим он не успокаивает су­димых, и обвинением не устрашает их.

Тогда законы только скрывают или защи­щают недостатки судьи, а не удовлетворяют су­димых. Тщетно мы будем надеяться, что ищу­щий правды своими силами найдет ее, по край­ней мере, по указанию сердца. Сердце человека, не сокрушенное страхом Божьим, страшно не только в судье, но и во всяком человеке, если будем взирать на него очами Сердцеведца. Из сердца исходят помышления злые, — говорит Он,— прелюбодеяния, любодеяния, убийства, кражи, лихоимство, злоба, коварство, лесть, завистливое око, богохульство, гордость, бе­зумство (Мк.7, 22). Если не все эти ужасные черты внутреннего безобразия вмещаются одновременно в каждом неочищенном сердце, то, по крайней мере, многие. Надежда правды в су­де несомненна только тогда, когда судью оду­шевляет дух страха Божия. Страх Господень чист (Пс.18, 10), следовательно, чисто и серд­це, им охраняемое. Этот страх, как страж, стоит при вечных вратах души нашей, чтобы сохранить чистоту ее. Как херувим, с пламенным оружием стережет ее от повреждения, отсекает каждую беззаконную мысль, как скоро она является. Опаляет или совсем сжигает каждое хотение, ко­торое рождается от плоти и крови.

Страх Господень есть сила божественная, подаваемая душе человеческой. Он, как свет от Отца светов, освещает внутреннюю мглу души нашей. Как теплота от беспредельной любви, со­гревает холодность нашу к истине. Как огонь от огня всесожигающего, разрушает и истребляет все преграды к правде, и в то же время воспламеня­ет все желания сердца к непрерывному действию, к терпению и ревности по правде. Таким образом, страх Господень человека — судью творит ору­дием Божьим перед людьми, устами судьи изре­кает суд Божий на людей, руками его подает или отнимает спокойствие граждан, мечем его карает или защищает судимых. Страх Господень все творит в любви, трепещущей перед величием пра­ведного Судьи-Бога и, однако, так возвышает судию-человека, что присваивает ему даже имя Бо­га (Пс.81, 1), дабы явить на земле царство и славу Божию. Этот страх да будет на вас, судьи! И храните и творите!

Другая опасность в суде, от которой царь Иудейский предостерегает судей своих, есть лицеприятие.

Никто не терпит лицеприятия, но, без стра­ха Божия, почти столько же лицеприятелей, сколько судей. Пока мысли и желания наши так пригвождены к земле, что все надежды наши не простираются далее земли и основываются толь­ко на силах человеческих, до тех пор судом на­шим управляют люди, а не закон и истина. Тог­да наша польза или вред, сила судимых или бес­силие решат всякое дело. С этой слабостью, если приступим к суду над сильными земли, то, боясь их сил или надеясь на их благоволение, ослабля­ем силу закона в пользу их. Если приступим су­дить наших знакомых, то обязанности судии пре­вращаем в обязанности ходатая и в законе ищем защиты беззаконию любимых нами людей. Если же будем судить наших врагов или оскорбителей, то, вместо судьи, делаемся их гонителями, хотим карать их прежде суда, или в том же законе, где они ищут защиты, мы ищем им обвинения.

Но пусть это малодушие свойственно душам малым и низким. Есть другая слабость душ, по­читающихся великими, которая носит тоже имя лицеприятия: защищать на суде сирых и вдовиц, ходатайствовать о бессильных и беспомощных, подлинно, есть дело великое, но отступать для них от истины, искать им защиты, когда закон не защищает их, искать помилования, когда за­кон не милует, есть лицеприятие. Ибо отступлением от правды для человека ставим правду ни­же человека. Впрочем, и то есть уже лицеприя­тие, когда мы праведно осуждаем преступления, но в отсутствии преступника, чтобы скрыть ру­ку, написавшую осуждение. А общество правед­но осудит нас в лицеприятии. И тогда, когда мы, облеченные силою законов, будем молчать, когда надлежало бы говорить о законах, или будем го­ворить о них в домах наших к уху, когда надле­жало бы проповедовать их на крышах.

Для избежания от этого осуждения не до­вольно страха законов царских, которые связы­вают только руки и язык, но не ум и волю, не довольно сил рассудка, который ослепляет стра­сти. Не довольно всего нашего желания, которое непостоянно и нетерпеливо, будучи же обращено само в себя, во всем и везде только себя любит и только себя ищет. Следовательно, для избежа­ния лицеприятия нам должно избежать самих се­бя, т. е. любви к себе, ибо от сего корня растут все страсти. Должно стать выше всякого земно­го страха, чтобы ни для чего земного не отсту­пать от закона, ни в каком случае не взирать ни на какое лицо, взирая на одну истину.

На этой ступени беспристрастия можно по­ставить один страх Божий. Боящийся Бога не боится ничего человеческого: Господь Спаси­тель мой,— сказал один из боящихся,— кого убоюся? (Пс.26, 1) Господь мне помощник: что сделает мне человек? (Евр.13, 6) Страх Господень ставит нас в присутствие Бога все­сильного и справедливого, Бога богов и судей. И, чтобы приблизить нас к Его неприступному величию, страх держит перед Его лицом, перед лицом, видящим каждую мысль нашу, слыша­щим каждое ее движение, перед лицом страш­ным и праведным, утверждающимся, однако, внутри души нашей. Кто перед этим лицом в ду­ше своей дерзнет мыслить неправедное, и какое лицо человеческое может скрыть нас от этого ли­ца всевидящего? Чем постояннее пребывает дух наш в этом Божественном ужасе, тем безопаснее взирает на все земное. Этим страхом укреплен­ный Пророк без страха всюду свидетельствовал истину: буду говорить об откровениях Твоих перед царями, и не постыжусь (Пс.118, 46). Этим же страхом одушевлены были бесстрашные проповедники Иисуса Христа, возвещая о Нем на сонмах и сборищах, перед царями и владыка­ми, среди мучений и смертей. Они не боялись людей, убивающих тело, души же не могущих убить (Мф.10, 28). Не боялись ничего, кроме истины, и никого, кроме Бога. Этот спаситель­ный страх да будет на вас; и храните и творите! Если бы судьи всегда были одушевляемы этим страхом, то никакая корысть не отягчала бы их рук и совести и никакая мзда не входила бы в судилища. Без страха Божия корысть в суде есть бог, которому служат судьи и судимые. Этот бездушный истукан иногда не может даже скрыть гнусности своей от судьи, но, владея его сердцем, управляет судом. Хитрость виновных, дабы избежать законной строгости, изобрела столько корыстей, сколько судьи имеют прихо­тей. Оправдание на суде они покупают не всегда серебром и золотом, но иногда похвалами, иногда боязнью и ласкательством, иногда увеселени­ями и пиршеством, а иногда слезами и сетовани­ем. Каждому судье приносят свою корысть и каждому его идолу свою жертву; мудрый и тер­пеливый судья, наконец, уловляется корыстью. Пока истинный Бог не сокрушит всех идолов в нашем корыстолюбивом сердце, до тех пор мы невольно любим приношение жертв, любимых нами.

Те, которые живут на земле для земли и чувств, рано или поздно пленяются корыстью земной и чувственной; а живущие на земле для неба пренебрегают всеми корыстями: у Бога на­шего нет мздоимства. Поэтому Валаам, испол­ненный страха Божия, не принимал никаких бо­гатых обещаний царя земного, чтобы не оскор­бить Царя Небесного. Если даст мне Валак, — отвечал он царю через посланников,— Если даст мне полный дом свой серебра и золота, не могу преступить повеления Господа Бога (Числ.22, 18). Эту же крепость в страхе Божь­ем соблюдал судья и первосвященник Израилев. Всю жизнь творя суд над Израилем, он в конце Дней своих засвидетельствовал чистоту суда от мздоприятия перед всем Израилем: Вот я, — го­ворит он ко всем мужам Израилевым,— вот я! Свидетельствуйте на меня перед Господом: у кого взял я вола, или осла, или кого обидел, или кого притеснил, у кого взял дар (1Цар.12, 3). Всеми силами укрепитесь, слушатели, в страхе Божием; он укрепит вас в чудном могу­ществе отвергать всякое приношение, хотя бы величием равнялось оно царской палате, полной серебра и золота. Сохраните постоянно любовь к справедливой любви всемогущего Бога — она сохранит вас в правде и преподобии истины, которыми оправдаетесь перед судом Божьим и человеческим. Страх Господень, или Сам Гос­подь, творит сердце судьи таким чистым, что судья всю жизнь отрясает руки от даров, а мысли от вожделений. Наконец, страх Госпо­день открывает судье, что всякая и малейшая в суде мзда есть часть цены за невинную кровь, пролитую на кресте. Если и ныне серебренники считаются в суде за истину, то и ныне оцени­вается Тот же неоцененный Ходатай истины, Иисус Христос, в меньшей братии Своей. И этот страх Иисуса Христа да будет на вас: и храните и творите!

В этот день вы даете обещание в верности служения вашему Богу, отечеству и монарху. Вверившие вам суд над собой вас самих вверили суду Божию. Таким образом, поставили вас перед Богом для принятия от него суда и прав­ды себе через ваши уста и руки. Сколь велико и славно, столь же опасно и страшно дело суда, которое вы на себя приняли! Отныне да воскрес­нет страх Божий в умах и сердцах ваших и ру­ководит вами по опасным стезям суда в безопас­ности от неправды, лицеприятия и мздоимства!

Прежде в тесноте и скорбях своих вы мог­ли прибегать к судьям и закону и у них искать помощи и силы. Ныне законы требуют вашей си­лы и помощи, а вам самим Господь Сил да бу­дет прибежище и сила и помощь (Пс.17, 23)-Аминь.

Произнесено 25 января 1818 года

Слово на случай приведения к присяге избранных судей (Богобоязненный суд, совершается по образу суда Божия над всем миром)

Выбери себе из всего народа людей способных, боящихся Бога, правдивых, пусть они судят во всякое время. Исх. 18, 21-22.

Совет Божий, произнесенный голосом ис­кренности во днях древних, повторяется во дни наши. Та же самая любовь, которая изрекла его вождю Израилеву, водила рукою Монаршею в начертании права, по которому избираются му­жи, достойные произносить суд над собратьями. В позволении избрания, которое могло быть со­вершено единым мановением скипетра, уделяется подданным часть державного величия. «Избери­те себе с усмотрением: для покоя общественного устраивайте покой свой избранием мужей по сердцу вашему»— так повелевает державная ис­кренность искренним своим.

Монарх единый, нося на плечах своих тру­ды наши, пререкания наши и тяжести всех рос­сиян, тем самым внушает избирать людей спо­собных, которые бы могли понести всю тяжесть суда, возлагаемого на них. Он, осязая руку Божию, являющуюся в движении оружия и всех племен, рукой своею возвестил в слух всего Отечества и, может быть, всей земли, что Сам Бог управляет оружием; и без Него ничто не начало быть, что начало быть (Ин.1,3). Не для того ли всюду слышен этот голос благовествующего монарха, чтобы все научились страху Божию, а не человеческому, и чтобы наиболее вверялся суд людям, боящихся Бога, а не взи­рающим на лица человеческие? Износя закон из глубины сердца и осуществляя его в себе самом, он есть образ правды и закона. Потому не же­лает ли, чтобы на высоте между подданными яв­лялись люди праведные, носящие в себе образ правды, которую должны сохранять силою зако­на? Выбери себе из всего народа людей способ­ных, боящихся Бога, правдивых.

Кто верный Богу не соединит своих жела­ний с этими желаниями правды Божией? Какой верноподданный откажется идти на голос зову­щего монарха и в нем — всего Отечества?

Вы, кому Бог через собратий ваших вручил суд над ними, приняли его, как залог любви, ко­торый обязуетесь сохранить всеми силами ума и сердца. Вручившие вам этот жребий, а с ним и самих себя, ожидают и надеются испытать вас способных, боящихся Бога, правдивых.

Ныне здесь, в училище суда и правды Бо­жией, воззрим на оные обязанности суда с тем упованием, что избравшие и избранные оправда­ются перед судом Божиим и человеческим.

Престол суда поставляется для хранения ти­шины и спокойствия от мятежных страстей чело­веческих. На нем полагается меч в защиту и от­раду благим, в страх и наказание делающему злое (Рим. 13, 4). Вход к нему открыт для всех, но, по большей части, наполняется изобретателями обид и клеветы, сильными и богатыми, пред­варяющими правоту немощных сирых, так что едва находят место истинно страждущие. Если сидящий на нем не будут простирать взоров вниз, куда стекаются беззащитные, то прибежи­ще невинности обратится в пристанище клеветы, страж тишины — в скопище мятежное.

На суде человеческом буйные страсти все­гда ищут своего полномочия. Непрестанно уси­ливаются скрыть правду для своего оправдания, и тем успешнее пользуются силой закона, что многие слагаются воедино, укрепляются узами денег, находят покровительство в сильных и по­крываются бесчисленными видами правоты. Че­го не предпринимают они по мере нужд своих? То унижаются до гнусного рабства, или возвы­шаются до вида святости. То удаляются, чтобы привлечь в след себе, или приближаются, чтоб уловить в свои сети. То смиряются, но с такой хитростью, чтобы бросить тысячу стрел, и рука, мечущая их, была бы невидима. Или превозно­сятся с намерением устрашить малодушие судьи, которого замечают преклонность и легкомыслие. То рыкают, как львы, ярятся, как львицы, то ползают, как пресмыкающиеся, и безмолвствуют, как ягнята. Сын человеческий! — восклицал Пророк, указывая на опасность путей человече­ских,— ты будешь жить посреди скорпионов (Иез.2, 6). Посреди сего непрерывного волне­ния страстей, посреди сих скорпионов поставля­ется престол суда для защиты от них.

Рано или поздно попрется эта тяжесть не­правд на престолы сильных и, ниспровергнув их, подавит всю правоту и святость: злодеяние рушит престолы сильных (Прем. 5, 24), ес­ли сидящие на них, видя шествие стольких зол, издалека не противопоставят ему всех сил сво­их. Не крепость тела, не величие наружное, но крепость духа и сила внутренняя требуются от судей земных. Выбери себе из всего народа лю­дей способных, пусть они судят во всякое время.

Непостоянство вымыслов и клеветы пресе­кается неизменной твердостью в правде. Глуби­на хитрости открывается проницательностью. Частые возмущения строптивых укрощаются терпеливостью, бдительностью.

Этим оружием суда утверждается тишина в жизни общественной. Меч в руках судьи, уже поднятый на поражение беззакония, если не со­вершает удара, то дает новую жизнь и силу без­законию. Когда же, будучи изощрен правдой, поражает преступника, тогда слышимый удар не­сется далее слуха осужденного, касается готовя­щих лукавство и останавливает на пути к законопреступлению. Достойное мщение преступнику не есть обида, но благодеяние. Оно, исцеляя яз­ву одного, избавляет от нее многих.

С этой твердостью соединенная проница­тельность не оставит неразрешенным узла, спле­таемого хитростью. Клевета, долговременно умы­шляемая, подкрепляемая наемным свидетельст­вом, усиливаемая извращением закона, до тех пор скрывается от проницательных взоров, пока не все усилия и не все средства употребляются к об­личению. Многократное падение дождевой капли пробивает камень; опытами сердца обогащенный ум многократным увещанием смягчит жестоко­сердие, откроет умышленную тайну и смирит кле­ветника. Глубокое исследование, с постоянством продолжаемое, обретает начало и конец всякого требования и улавливает виновного там, где он не ожидает. Также предусматривает бедствие невин­ного в то время, когда он покоится.

Тот, кому вверено хранить мир и безмятежие, все силы имеет не для себя, но для общест­ва, пока оно возмущается или страждет хотя в одном члене своем. Он поставлен на высоте для стражи, чтобы усматривать возмущение, готовя­щееся вверху или внизу, проникать в ближнее и дальнее, склонять слух к молве и воздыханию, взвешивать с одинаковой тщательностью легкое и тяжкое. Вы, сильные, должны сносить немощи бессильных и не себе угождать (Рим.15, 1).

Но где такое величие и благородство, кото­рые бы в непрестанном напряжении удержали сильных земли для пользы других; и кто столь­ко тверд, чтобы мог бы противостоять буре стра­стей человеческих, стирающей и камни в прах, прелагающей и горы в сердца морская?

Человека ничто человеческое не может воз­высить до такой степени благородства и заклю­чить в столь тесных пределах верности, если страх Божий не будет поставлен стражем ума и сердца. Этой тайной возбужден был голос ис­кренности к вождю Израилеву: Выбери себе лю­дей, Бога боящихся.

Сильные земли, как не ограничены во бла­гах, когда руководствуются страхом Божиим, так равно беспредельны в ужасах и бедствиях, когда не имеют его.

Низкая страсть судьи все, что имеют за­коны священного и грозного, обращает в свою пользу. Он, движимый любовью к своей славе или корысти, ею, а не законом управляется. Удовлетворение себе ставит всего выше и дра­гоценнее. Тогда только выявляет правду зако­на, когда надеется через то насытить свое же­лание или сокрыть свою гнусность от наблюда­тельных взоров. В противном случае без вни­мания взмахивает мечем, врученный ему,— нет нужды, хотя бы упадал на выю невинного. Дремлет в судилище, не смотря на то, что с его вниманием останавливается жизнь гражданская, дышащая правдою и бдительным попечением. С полным восторгом чашу веселия приемлет в то время, когда воздыхают от него тысячи и чаша в руках его растворяется слезами сирых и при­тесненных.

Чего можно ждать от судьи, ослепленного какой-либо страстью, кроме того, что прочие по­роки и порочные найдут в нем покровительство, усилятся самым законом и распространятся по­всеместно? Опасность осуждения и страх царя должны, по-видимому, остановить такую пагубу. Но без страха Божия страх закона царского есть бремя, которое непрестанно стараются свергнуть. Не боящийся Бога не боится правды человеческой, от которой надеется скрыть свои преступления.

Таким образом, небогобоязненный судья устыдится ли быть первым нарушителем того закона, по которому судит, возмутителем по­коя, для охранения которого поставлен, и, на­конец, гонителем правоты, в защиту которой получил общественное доверие? По мере ос­лабления или усиления страсти, усиливаются и ослабевают такие беззакония в судящих земли, но до тех пор не искоренятся, пока страх Бо­жий не осветит глубины бедствий и не исцелит ослепления.

Благо собственное и общее, польза времен­ная и вечная, ужас следствий от своеволия должны возбудить в судье страх Божий, хотя бы жребий избрания пал на него прежде, неже­ли избран им жребий Божий. Само доверие на­рода, вручившее ему суд над многими, его само­го вручило суду Божьему, испытыващему тайны сердечные.

Страх Божий не только сильного, но и ма­лодушного человека поставляет выше всякого страха человеческого: боящиеся Бога всего бо­ятся, что возбуждает гнев Божий; но ничего, чем угрожает человек. Они уподобились горе святой, чья глава простирается далее облаков, не внемлет громам и молниям, поражающим мир нижний. Устрашится ли лица сильного, для угождения ему, тот блюститель суда, который верит, что рука Бога живого и крепкого рас­сыпет кости человекоугодников? (Пс.52, 6), глаголах,— восклицает Псалмопевец,— буду говорить об откровениях Твоих перед царями, и не стыдился (Пс.118, 46). Страх Божий есть та мудрость, которой ради, по испытанию Премудрого, будешь иметь славу в народе и честь перед старейшими, будучи юношей, окажешься проницательным в суде и в глазах сильных заслужишь удивление (Прем. 8, 10). Всего благого и истинного можем ждать от тех, которые отвечают за истину перед сильны­ми земли, уповая только на истину вечную. Страх, который они имеют, ставит перед ними Бога непрестанным свидетелем, слышателем каждого слова, зрителем каждого движения, ис­числяющим волосы на голове, все шаги мои на пути моем (Иов. 32, 4), и непрестанным Судьею суда их. При свете солнечном все вещи бы­вают видимы. Когда свидетельство Господне, как невечернее солнце, осветит мрачное судили­ще, обличатся все деяния правые и неправые. Это солнце и в полудне своем не сожжет сиро­го, но только согреет его; опалит преступника, сожжет преступления, но оставит человека. Под руководством Божьим милость и истина воссядут в судилище, правда и мир облобызаются в лю­дях. Богобоязненный суд, ограничиваясь одним сословием, совершается по образу суда Божия над всем миром, в котором, по описанию Про­рока, милость и истина встретятся, правда, и мир облобызаются (Пс.84, 11).

Трудно восходить до такой высоты, где суд человеческий уподобляется Божьему; но свя­тость прав, которые возлагаются на судью, и ве­личие обязанностей возводят и даже влекут на нее.

Вы творите не суд человеческий, но суд Господа (2 Парал. 19, 6),— вещал сонму судейблагочестивый царь Израилев. Человек, живущий в кругу подобных себе, имеет права, им рав­ные, и если помыслит произнести свой суд, то слово Божие скажет ему: кто ты, осуждающий брата твоего (Рим. 14, 4)? Пока не имеете ва­шею обязанностью, не судите,— увещает Судья вечный,— да не судимы будете (Мф.7, 1). Суд временный и вечный есть единственное де­ло Божие. Бог Судия есть (Пс. 74,8), а не че­ловек. Те, кому вручается этот высокий жребий, принимают власть и образ Бога Судьи, вечно царствующего над землей. Научитесь, судьи концов земли, что от Господа дана вам дер­жава (Прем. 6, 3); вы творите не суд челове­ческий, но суд Господа. Сколь священно и вы­соко право суда, столь святы и праведны долж­ны быть принимающие это достояние. Для того-то верный советник внушал вождю, Богом из­бранному: Выбери себе людей правдивых.

Никто не имеет столько побуждений яв­ляться в правоте перед людьми, как судящий их. Они, чем выше восходят из круга собратий, тем яснее открывают себя самих, тем более привле­кают взоры на свои деяния. По мере возвыше­ния, их образ жизни делается правилом для мно­гих; они всегда, хотя бы не желали, имеют сво­их подражателей. Судия, нарушающий закон, ох­ранение которого ему вверено, сам уготовляет нарушителей, собственным примером уполномо­чивает неправду, которую осуждать должен. И малые, едва приметные его погрешности есть се­мена великих злодеяний, которые рано или позд­но возрастут, созреют и падут на главу его или на Отечество.

Боже праведный! Не человеческая, ноТвоя месть страшна для нас, готовимая на сильных земли, которые, принявши образ славы и суда Твоего, срамят его перед людьми. Они исторгают стрелы гнева Твоего не на себя лишь, но и на людей своих. На пастырей воспылал гнев Мой (Зах.10, 3),— говорит Господь,— и агнцев накажу.

Если не во отвержение суда грядущего на беззаконие и не для благословений, которые обе­щает и дарует Господь праведным, то для облег­чения тяжести в суде должны быть праведными блюстители закона.

Муж законопреступный не устоит перед су­дом праведного. Он, как тьма от света, удаляет­ся от него, боясь обличения. В то самое время уже ощущает в себе осуждение, хотя и не заме­чает, когда слышит правду праведника. Делаю­щий беззаконие (Пс.13, 5), по слову Божию, тамо боится страха, идеже несть страха, яко Господь в роде праведных. Когда же он прибли­жается к судилищу, на котором восседает пра­ведный, то суд, как оружие, проходит в сердце его, поражает в далеких, сокровеннейших намерениях. Из уст праведного понесутся меткие стрелы молний, и из облаков, как из туго на­тянутого лука, полетят в цель (Прем.5, 21). Сколько страх праведного суда уменьшает наветников, столько образ правды, являемый судьей, умножает праведных. Его истинным величием и славой особенно распространяется величие и сла­ва Божия на земле. Меч обоюдоострый в руках его, если силою кротости не победит безумного, силою закона воспретит ему полагать соблазны на пути праведных. Не только власть суда и Отечество, но сам дух силы восстанет против них на безумцев (Прем. 5, 23, 20).

Не в особенности какому-либо сословию, но всем судящим земли предлежит Небесная заповедь: Так да светит свет ваш перед людьми, чтобы они видели ваши добрые де­ла, и прославляли Отца вашего Небесного (Мф.5, 16).

К таким подвигам обязуются и на такую высоту поставляются судящий людям. Вы, из­бранные для суда, приняв это звание от собра­тий, в совете воли вашей вознамерились оправ­дать их чаяния, являться и быть среди них и в судилище — сильными, Бога боящимися и пра­ведными.

Вождь Израилев, по троекратном обещании народа верности Богу, положил камень во свиде­тельство клятвы их. Вот камень (Иис.Нав.24,27),— сказал он,— будет в напоминание вам, и свидетелем против вас в последующие дни, чтобы не солгали перед Господом. Вы, ныне принеся клятвы в верности и правде в этот храм, перед алтарем и церковью, сами поставляете их памятником обетов ваших и свидетельством на вас перед Судьею Богом, в последние дни, если преступите их. Да увенчает Господь желания ва­ши исполнением и дарует вам силу, страх и правду Свою. Аминь.

Произнесено 22 января 1814 года

Слово по случаю введения инвалидов в дом, устроенный князем П.А. и графом Д.А. Зубовыми («Блаженны милости­вые»)

Придите ко Мне, все труждающие­ся и обремененные, и Я упокою вас. (Мф.11, 28)

Господь неба и земли, когда призывает к Себе всех труждающихся и обремененных на земле, обещая им покой небесный, тогда не от­вергает ревности человеческой, готовой носить тяготы других, но еще больше утверждает и возвышает ее. Принимая на себя труды и бре­мена человеческие, Он являет, что милосердие есть дело единой бесконечной благости, и те, ко­торые простирают щедрую руку ближним своим, творят дело Божие. Они и немощными, будучи помощниками немощным, уподобляются Отцу Небесному, так как самый закон милосердия за­ключает в себе такое величие, даруемое челове­ку: Будьте милосердны, как Отец ваш Небес­ный (Лк. 6, 36).

Таким образом, и слово Бога, зовущего всех к покою Своему, тогда влагается в уста людей, когда они труждающимся даруют покой и обременным облегчение, хотя их покой есть только телесный и облегчение — только временное.

Вы, подвижники покоя нашего, принимаемые под кров этот, слышите ныне глас Божий из уст человеческих: Придите, все труждающиеся и об­ремененные, вкусите покой после тягостных по­двигов. Нося раны Отечества на теле своем, как бремя, возложенное на вас желаниями и руками нашими, примите ныне облегчение из рук ревно­стных сынов одного с вами Отечества. Дабы не на ваших только плечах тяготело бремя это — благотворительность, и разделяя его с вами, при­мет на себя столько, что ваше служение Отече­ству вознаградится служением вам.

Впрочем, этот голос милосердия не возра­жает слову Божию, призывающему всех к Свое­му покою, и предлагаемые дары не воспрещают стяжания даров небесных. Но великие, даже бесчисленные благодеяния человеческие сократились бы в скудную меру ничтожности, если бы они, привлекая к себе сердце человека, отвлекали его от Бога. Если бы вспомоществуемый подобными себе только на их помощь надеялся, отлагая на­дежду на помощь всесильную и, на время успокоивая тело, не искал вечного спокойствия душе своей. По закону небесного милосердия, временные блага расточаются на земле для того, чтобы содействовать стяжанию благ вечных, и тот, кто в покой телесный вводит ближнего своего, указует и облегчает путь к покою Божию.

От начала милосердия, которое ныне видим, слушатели, обратим взоры к концу его, дабы ви­деть, что временные дары в руках приемлющих сияют светом вечным, согревающим не только тело, но особенно дух.

Великое бремя снимается от души нашей, неисчислимые пресекаются попечения в то время, когда мы успокаиваемся от удовлетворения нуж­дам одного тела нашего. Естественное побужде­ние питать и греть плоть (Еф.5, 29), столь простое и краткое в начале своем, распространя­ется на каждый день жизни нашей, слагается из многих, почти неисчислимых требований, кото­рые есть различные виды пищи, питья и одея­ний. Не только чувственные желания, которые чем более насыщаются, тем более алчут, но при­обретение самых необходимых вещей для тела требует не только нашего, но и многих других попечений: сколько нужно рук и времени для единого нашего одеяния, сколько нужно трудов и орудий для приготовления простого хлеба? Жи­тейские попечения, как тяжелые горы, подавили бы бессмертный дух наш и навсегда пригвозди­ли бы его к земле, если бы взаимное общение и благотворение не облегчали такой многосложной тяжести.

Кто алчущему преломляет хлеб свой, или подает питие жаждущему, или нагого снабжает одеянием, тот освобождает их от всех трудов, которые необходимы для удовлетворения этих потребностей. Если же щедрая рука отверзается каждый день для страждущих, если обильное имущество назначается неимущим на все продол­жение их жизни, то бесконечные попечения о те­ле оканчиваются, и дух, всегда ими порабощае­мый, изводится от работы тлению в свободу де­яний, ему свойственных. Следовательно, челове­ческое милосердие от приемлющих, так как заповедь Евангелия для всех, одного ищет: Не за­ботьтесь для души вашей, что есть или что пить, и во что одеться (Мф.6, 25). В дарах милосердия Промысел Божий невидимый, успокаивающий нас от телесных попечений, делается видимым. И то, чему учат слова небесного Учи­теля, проповедуют сами дары, подаваемые для телесного спокойствия: не заботьтесь!

Тело наше, как стихийный состав, разделя­ющийся снова на стихии, как земля, отходящая в землю, подобно телам прочих тварей, не заслу­живало бы человеческого и, особенно, Божест­венного милосердия, если бы не было орудием души, и если бы щедроты, изливаемые на него, не переливались на бессмертный дух, живущий в нем. Потому Промысел Божий и человеческий, успокаивая нас от попечений временных, не ос­тавляют в беспечности, в том мертвенном состо­янии, где ослабевает тело и дух цепенеет. Но ес­ли, по всеобщему закону природы, тот, кого по­буждают от сна, уже не спит, и кого разрешают от уз, действует свободно, то и дух человечес­кий, прерывая низкую работу для тела, как сон­ную болезнь, должен бодрствовать и, освобож­даясь от попечений плоти, как всегдашних уз, должен действовать по стремлению воли своей.

И нужно ли изъяснять направление духовно­го стремления, когда опыт уверяет нас, что, оттал­киваясь от видимого, можем устремляться только к невидимому, и, возвышаясь от земли, прибли­жаемся к небу? Ищите горнего (Кол. 3, 1),— говорит Дух Божий и подтверждает естество Духа нашего: Ищите горнего, да жизнь имеете, которая сокрыта со Христом в Боге (см. Кол.3, 3). Итак, истинное намерение, с которым внушается и исполняется милосердие, состоит в том чтобы, спасая тело от трудов и болезней, содей­ствовать духу в достижении вечного спасения.

Апостол, обращаясь от этого намерения к величию, которое содержат в себе и малые да­яния, возвестил нам: Блаженнее есть давать, нежели принимать (Деян.20,35) и засвидетельствовал учениками своими, что ни серебра, ни золота, ни одежды я ни от кого не по­желал, нуждам моим послужили руки мои (Деян.20,33) удовлетворяя всякому требова­нию. Но суетные желания наши, изобретая из­лишние нужды и не имея собственных сил к удовлетворению, превращают эту истину и нахо­дят более выгод в принятии даров, нежели в раздаянии. Но да просветится тьма эта истиною вечною и безрассудность человеческая судом Божиим! Пусть многие ныне заграждают слух от слов вечной Истины. Они услышат тайну эту тогда, когда последний суд засвидетельствует правду Божию перед небом и землею.

Господь, явившись на суде, скажет во услышание всех земнородных: В лице человеков алчу­щих Я алкал, и дали Мне есть (Мф.25,35), в лице жаждущих Я жаждал, и напоили Меня, с не имущими крова Я странствовал, и приняли Меня; с болящими Я болен был, и посетили Ме­ня. Так как Вы сделали это одному из братии Моих меньших, то сделали Мне (Мф.25, 40). Открытием этой тайны будущего суда Он изображает то, что до сих пор ходатайствует у каждого человека, часто немилосердного и жестоко­го, о милосердии к человеку же; иногда ходатай­ствует и о чаше студеной воды для жаждущего. Вечно ходатайствуя о нас у Отца небесного, не­прерывно продолжает и земное ходатайство о милосердии, совершая его то заповедью: Будь­те милосердны (Лк.6,36), то изъяснением Своего хотения: Милости хочу (Мф.9,13), то указанием на Свое милосердие к человеку: Об­раз дал вам (Ин. 13, 15), то советами: иди и раздай нищим (Лк. 18, 22), то обещанием не­бесных даров Своих: будешь иметь сокровища на небесах. То угрозами на жестокосердие: удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому жестокосердому войти в царствие Божие (Лк.18,25), то обильным даянием, то отнятием даров земных; и, по-види­мому, применяясь к воле каждого человека, всеобщим проповеданием Своего нисхождения: Благотворящий нищему дает взаймы Богу (Прит.19, 17).

Бог ходатайствует на земле о каждом дей­ствии милосердия, ибо приемлющие милость из рук человеческих приемлют вместе от Бога, ис­ходатайствовавшего её. Господь наш даяние нищему вменяет в займ Себе и делается долж­ником тех, которые милуют сирых, не паче ли сирые делаются должниками Господу и от Не­го взаим приемлют? Долг человеку возвраща­ется соразмерным воздаянием, но долг Богу, не имея ничего соразмерного себе, никогда воз­вращенным быть не может. Он беспределен по свойству беспредельного Подателя. Он вечен, поскольку исходит от вечности неизменяемой. Он бесценен, поскольку оценивается только то, чему есть другое что-либо равное.

Приемлющие дары милосердия, имея тако­го Заимодавца, Которому ничем воздать не мо­гут, и такого Ходатая, Который ходатайствует о них на небе и на земле, с каким благоговением к Нему должны проводить каждую минуту жизни, дабы не лишиться ходатайства Его, в какой чи­стоте и святости должны хранить слова и помы­шления, дабы не оскорбить Его святости, с ка­ким благодарением должны принимать все от рук человеческих, как Его орудий, отверзающихся по Его действию и воле, дабы и их не отвратить от себя! Но сократим эти во всю жизнь несокраща­емые обязанности так, как сокращает их Апос­тол: Господь близко, не заботьтесь ни о чем; но в молитве и прошении с благодарением от­крывайте свои желания пред Богом (Флп.4, 5-6).

Это великое предназначение милосердия наиболее в вас, воины, должно исполниться, по­скольку закончив служения Отечеству, вы не имеете другого служения, кроме служения Богу. Сложив все телесные попечения на плечи попе­чителей, вам не остается трудности восходить к покою Божию. Не среди мирского шума или су­ет мятущихся вы вселяетесь, но в жилище уеди­нения и безмолвия, да и вселяетесь между теми, которые дали обет служить только Богу до кон­ца дней в кротости и смирении. В них, по край­ней мере, по их обету, вы имеете сотрудников на пути к покою вечному, и если не их кротость вам, то ваша им да будет известна (Флп.4, 5) ко взаимному поддержанию, укреплению и воз­вышению в избранных подвигах.

Дабы слабость плоти не ослабляла духа ва­шего и не отвлекала от молитвенного подкрепле­ния и освящения, этот храм молитвы устроен для молитв ваших, так, что если бы вы не имели ног придти, то могли бы по земле привлечь себя, и видеть, и слышать, и возносить моления к Богу, в храме особенно являющему Свое присутствие и святыню.

Если же, при всех усилиях духа, тяжесть плоти будет превозмогать благие желания и для своего покоя будет отвлекать от покоя вечного, то для облегчения и этой тяжести вам предложе­но всегдашнее и близкое вспоможение. Предло­жено то, что над прахом благотворителей пре­ломляете хлеб, ими оставленный, над прахом безмолвным, но непрестанно возвещающим тле­ние плоти, дни вечные, свое и ваше отшествие от земли.

Не простые щедроты, но благочестивые желания собрали все это воедино, дабы не телу лишь, но и духу явить богатое милосердие. Бла­гочестивейший монарх, утверждая в добре эти желания, с высоты престола своего низводил попечительные взоры на исполнение их. Благочестивейшая матерь монарха недавно посетила готовое жилище это и на этом самом месте, где должны возноситься моления ваши, и там, где должно покоиться тело ваше, ранами обреме­ненное, и там побывала, дабы разделить ра­дость уготованного для вас милосердия. Она державным словом хвалы ознаменовала место это, тем самым утвердила исполнение благих на­мерений, которые ныне в вас совершаются.

Столь многие и столь великие совокуплены попечения для вашего спокойствия: не заботь­тесь ни о чем (Флп.4, 6); но, всегда радуясь о Господе, столько благодеющем, молитвою, молением со благодарением возносите к Нему прошения ваша. Покой тела да совершится по­коем духа вашего, и временный — вечным. Не мы только, свидетели благотворения, и не бла­готворители только, но и Отечество, и Цер­ковь, и само Небо, при всех опасностях сохра­нившее жизнь вашу, благословляют вас, с таким же мужеством, как побеждали врагов Отечест­ва, побеждать самих себя, и как некогда участ­вовали в низведении славы Божьей на оружие, силою молитв низводить ее на себя и на все Отечество.

Когда исполнятся эти великие намерения и прежде исполнения, какая предлежит радость вам, благотворители, приносящие жертву Отече­ству и Богу. Какая радость в эту самую мину­ту, когда созерцаете перед собой радость страж­дущих, и покой обремененных ранами для Оте­чества: особенно же какую радость открывает вам Мздовоздаятель вечный в слове Своем: ибо сотворили сим братиям меньшим, Мне со­творили (Мф.25;40)!

И вы, души благотворительные! Если от се­го тления глас человеческий может восходить к нетлению, и вы внемлите восклицаниям нашим. Не касаясь земли, снисходите в радость соучастников и исполнителей благотворных желаний ва­ших. Для вас не нужно человеческое уверение, когда имеете Божие, яко Блаженны милости­вые (Мф.5,7), но для нас нужен ближайший образ человеческого милосердия, дабы и мы ни единого от братии наших не оставляли, весь день просящего хлеба. Аминь.

Произнесено 17 октября 1814 года

Слово при отпевании тела графини Н. В. Салтыковой, урожденной княжны Долгорукой (При гробе более всего является цель бытия и немощь усилия человеческого)

Да живу я вечно в жилище Твоем, и по­кроюсь под кровом крыл Твоих, Господи! Пс.60, 5.

При гробе более всего является цель бытия и немощь усилия человеческого. Погасли взоры сии — и усердие наше не могло даровать им бо­лее света видимого. Умолкнул язык — и беседа дружеская, вопросы попечительности не предохра­нили его от безмолвия. Отходил дух из груди — искренность и любовь не удержали его своими объятиями. Верности, всегда готовой к исполне­нию желаний, осталось только сопровождать мо­литвенными желаниями отходящий от земли дух искренней любви, предупреждающей все требо­вания,— воздать последний долг и сокрыть от себя любимые останки.

Так боярыня Наталия из селений временных перешла в селения вечные: от крова и помощи че­ловеческой сокрылась под кровом Божиим. Она — в селениях вечных, дабы время более не возмуща­ло покоя, которым наслаждалась она в часы мо­литвенного умиления; в покрове Бога Вышнего, к Которому взывала, переходя далекие страны,— дабы не удалиться от страны света вечного; в се­лениях Христа, Которому предлагала себя в селе­ние, очищаясь покаянием и воздыханиями.

Дух ее, «утренневавый к Богу», не узрит более вечера. Любовь супружеская, укрепленная любовью веры, не разлучится никогда с Богом любви, обручающим Себе верные души.

Итак, душа, переселившаяся от нас! При гробе твоем нет места нашему сетованию. То, что для остающихся на земле есть потеря,— для тебя приобретение. Церковь, приемля на лоно смертные останки твои, венчает их надеждою грядущего воскресения. Знаемые твои, как бла­говоспитанные чада Церкви, низводя на тебя и на себя благословение Божие, утешают супруга твоего твоими и его добродетелями. Ты перешла в селения вечные, и твоим успокоением указуешь жилище покоя нашего.

Нет места, слушатели, сетованию при виде смерти, когда вся жизнь есть приготовление к смерти; когда земля сия есть путь на небо, то продолжение времени умножает только средства к приобретению благ вечных.

Мы живем во времени, но не для времени. Какой человек поживет и не увидит смерти (Пс.58,49)? Быстро протекают часы жизни, унося с собою надежды наши; часто переменяют­ся дни, переменяя наше здоровье и мысли; ско­ро проходят годы, увлекая за собою красоту и крепость тела и оставляют только следы, по ко­торым можно исчислять степень приближения нашего к смерти. Таким образом, каждый час, каждая минута, поставляя нас ближе ко гробу, непрестанным изменением напоминают, что мы живем не для времени.

Впрочем, сии же часы и минуты жизни, со­ставившиеся из мыслей, слов и деяний наших, никогда не оставят нас. Дела, по Писанию, идут вслед за нами (Апок.14,13). Книга Су­да, которая раскроется перед нами в вечности, есть книга бытия нашего на земле. Доколе жи­вем в стране земной, наполняем книгу сию к от­раде или скорби нашей. В ней написуются помы­шления, которые от юности до последней мину­ты жизни родятся в душе нашей; изображаются все слова, которые исходят из уст и сердца: начертываются желания, осуществленные и неосу­ществленные; в ней не остается неотмеченной са­мая праздность и бездействие: Если человек проживет и много лет.., то пусть помнит о днях темных; знай, что за все это Бог приве­дет тебя на суд (Еккл. 11,8—9). Мы скорее искушаемся, а не живем на земле; то, что назы­вается жизнью, составляет лишь приготовление к Жизни.

Хотя беспечность не занимается бесконеч­ным будущим, но она занимается будущим об­манчивым; пусть не нарушает покоя своего приготовлением к жизни вечной, но непрестанно приготовляется к бытию временному. Если отде­лить прошедшие минуты от настоящих, и насто­ящие от будущих, то бытие наше есть время падения капли из сосуда в сосуд, единое дуновение ветра, которое является на малое время, а по­том исчезает (Иак.4,14). Отделим исполне­ние дела от того, что еще не исполнилось, от то­го, что принес час последующий — останутся только надежды и ожидания, продолжающие жизнь нашу.

Наступает утро, мы ожидаем вечера так же, как при наступлении скуки — увеселения; терпим недостатки и неудовольствие — обеща­ем себе будущее обилие и удовольствие. Во вре­мя болезни ожидаем облегчения; во время бед­ствия — благополучия; в благополучии — воз­вышения; в возвышении — спокойствия; в спо­койствии — нового благополучия, нового возвы­шения, новых радостей. Таким образом, мы не­престанно приготовляемся: приготовляем себе будущее, увлекаясь желаниями, надеемся — и не перестаем надеяться.

Но — увы — человек всуе мятется на земле (Пс.38, 7)! Временные надежды имеют такое же постоянство, как время, приносящее и уносящее их; они являются с такою же твердос­тью, как горсть праха, вихрем возметаемого пред лицом нашим. Всуе мятется человек на земле. Только чаянием бессмертия, упованием вечным не посрамляется жизнь временная.

Суетный мир ничего справедливо не оцени­вает и ни за что не награждает достойно. Для чего слезы страждущей невинности доселе не погашают пламени, который возбуждает рвение к невинности? Отчего стенания добродетели не за­глушают голоса, зовущего на подвиги доброде­тельные? На что надеется тот, кто не надеется ни на что видимое? Чем услаждается горесть того, кто отрекается от наслаждений временных? На­сыщусь,— восклицал Праведник, — когда яви­тся мне слава Твоя, Господи! (Пс.16,15) Вселюся в селении Твоем во веки, и в тени крыл Твоих я возрадуюсь (Пс.62,8). Сеющие упо­вание вечное на земле с радостию пожнут плоды его на небе. И что есть вера наша, если не со­единяется с тем упованием, которое устраивает на земле пути к небесной жизни? — С того вре­мени, как мы вступили в завет со Христом, да­ли обещание жить для Него и смерть нарекли приобретением жизни. Крест и гроб, победные знамения над смертию, приобретенные Сыном Божиим, оставлены для стяжания победы каж­дому сыну человеческому, в веровании Богом усыновляемому.

Мы облеклись в оружие Божие для того, чтобы непрестанную совершая брань, наконец, победить последнего врага нашего — смерть. Верою приняли обручение Духа, чтобы, испол­няя житейские обязанности, не поработить им духа нашего, но соблюсти в чистоте и непороч­ности для наследия живота, который сокровен со Христом в Боге. Закон Божий избрали све­тильником ногам нашим с тем намерением, чтобы он, освещая мрачные пути жизни, наконец, осиял мраки гроба и не оставил нас видеть тле­ние. Жизнь веры, укрепляющаяся обетованиями и помощью всесильною, по мере усиления брани столько очищает человека от всего человеческо­го, что нет времени, когда бы он не был готов разрешиться от тела смерти сей; нет времени, когда бы не мог присвоить себе праведное дерз­новение праведника. Готово сердце мое к Тебе, Боже, готово (Пс.107, 1). Ничто земное не удерживает меня, никакое сокровище мира не владеет сердцем моим: но оно готово к Тебе, Бо­же сердца. Тебя только ищет, Тебя только лю­бит и в Тебе едином упокаивается.

Когда же подвижник веры не видит близко­го предела подвигов своих, но видит только уси­ление брани, превосходство врагов внутренних и внешних — то скорбит, как один из державных подвижников, который, обретая в Боге утешение и Утешителя, скорбел о продолжении бытия сво­его на земле: увы мне! яко пришествие мое про­должилось (Пс.118, 5)! В непрестанном борении с самим собою он часто восстает и часто падает, укрепляется и ослабевает; умерщвляет плоть — но питает и греет её; удаляется суетности — и всюду встречается с нею; преследует её и ею пре­следуется; превозмогает её и превозмогается ею; побеждает и побеждается; страждет от себя са­мого; все внешнее, привлекающее его к себе, ум­ножает страдания. Господи, — восклицает он на­конец, изнемогая от трудов жизни,— когда прииду и явлюся лицу Твоему! (Пс.42, 3)

Ибо, разве не блаженны мертвые, умира­ющие в Господе? ей! они успокоятся (Апок.14, 13) после трудов земных, после непрерыв­ного борения. Блажен их дух, соединяющийся с Господом, блаженно и тело, от греха и страда­ний отошедшее.

Блаженна и ты, переселившаяся отселе в вечные обители! Превратности мира более не прикоснутся твердости духа твоего. Изменение общественных нравов уже не изменит того нра­ва, который ты, принявши от отцов, оставляешь в наследие чадам и знаемым твоим. Тело твое предается в тление (1Кор.15, 42), но в нем есть нетленное, предается смерти, но в нем уми­рает только смерть, дабы бессмертное предать бессмертию.

Владыко смерти и жизни! Тебе оставлен дух, оставивший тело сие. Приими его, как при­емлешь чад Твоих, которые с истинною верою приемлют Тело и Кровь возлюбленного Сына Твоего. Приими по благодати обетования и упо­кой его во светлостях святых Твоих. Аминь.

Произнесено 12 сентября 1812 года.

Речь, произнесенная Преосвященным Иннокентием, по пострижении его в монашество (благодарения Владыке)

Высокопреосвященнейший Владыко, —Друже Бога распятого!

За несколько минут перед сим слышал я Бога, говорящего: кто хочет идти за Мною, отвергнисъ себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною (Мф.16, 24). Слово сие, в частности, относилось ко мне — человеку плотяному, сла­бому, или — менее, нежели человеку. Как же мне идти во след Бога распятого? — Всемогу­щество ослабело под бременем креста Своего: что ж со мною будет?

Не оскорбись, друже Распятого! Я пришел просить: да дух, который в тебе, пусть будет во мне вдвойне (4Цар.2,9),— дабы при сла­бостях моих там, где ты восходишь, я, по край­ней мере, мог не падать; где ты прямо горе ус­тремляешься, я мог бы ползти.

Я не боюсь, что ты скажешь: Ты жестоко спрашиваешь с меня (Иов. 30, 21) — поскольку юность моя заменена твоею мудростью, поскольку имею право называть тебя отцом моим, пос­кольку все мое от тебя единого.

Пусть только продолжится на земле твое шествие по следам Крестоносца-Бога! Я же, по­вергаясь пред тобою, объемлю ноги твои и не отпущу, доколе не благословишь меня, доколе не привлечешь меня во след тебе.

13 октября 1809 года.

 ***

Святитель Василий Великий. Всякий человек имеет нужду в постоянной помощи, потому что из-за его природной немощи с ним случается много горестного и трудного. Поэтому, ища убежища от всех бедствий или как бы укрываясь от нашествия врагов в крепости на вершине горы, он прибегает к Богу: только пребывая в Боге, он может быть спокоен. Тот получает помощь в скорби, кто человеческую помощь презирает как суетную и утверждается в надежде на Могущего нас спасти — утверждается во Христе Иисусе, Господе нашем.

Слова, сказанные в высокоторжественные дни

Речь, обращенная к Преосвященным, при посвящении во иеродиакона (моление св.Иннокентия)

Святейший иерарх, тихий свете от Света неприступного!

Бог наш есть огонь поядающий (Евр.12,29). Безбоязненно приступают к Нему только седмижды очищенные, только други Божии. В противном случае огонь сей палит — сжигает в вечное проклятие. Однако, сей же огонь в неко­торых поядает только сорную траву и терние мира.— Это в тех, которые обильными слезами растворяют пламень огня сего, обращая его лишь в свет, прохлаждающий от зноя мирского, свет радостный, превосходящий все.

Тихий свете наш, осияваемый и осиявающий! Мог ли бы я, недостойный, приступить к престо­лу Бога страшного, Бога-огня, если бы твое мо­ление, сердечные воздыхания и слезы, растворив пламень огня неприступного, не обратили его только в свет или в росу и для меня, нечистого? Мог ли бы я, столь низкий, приклонить небо, ес­ли бы свет, осиявающий тебя, твоею силою, воз­ложением рук твоих не распространялся бы на де­тей Церкви, питающихся и молоком ее?

Поистине, дети, носимые на руках отца се­го! Как же мне, соединенно с вами, перед лицом всей Церкви, не молить Отца светов, чтобы ти­хий свет сей еще озарял нас, еще растворял в се­бе для нас огонь всепоедающий?

Бог посреди нас стоит и в сию самую ми­нуту слышит все; слышит и слова немотствующе­го языка моего: «Господи! услыши, внемли вза­имному молению всех нас: да юнеет—да юнеет старость отца нашего в попечении о детях, на все надеющихся от него! Да не ослабевают руки его в воздеянии о наших невежествах!»

Сердцеведец слышит — и огонь правды не поест.

Произнесено 14 октября 1809 года.

Речь к Преосвященным, произнесенная в день наречения во епископа

Сердце царя в руке Господа, куда за­хочет, Он направляет его (Прит.21, 1),— так вещает о Царе Дух Святой. Так и мы предпо­лагаем о царе нашем, благочестивейшем Госуда­ре Императоре Александре Павловиче.

Каждое движение сердца его, поскольку со­вершается под перстом Божиим — оставляет за собою следы божественные, открывает то, куда обращается десница Вседержителя. Следователь­но, все глаголы, исходящие из его сердца, свя­щенны уже потому, что перст Божий не заграждает им пути в самом источнике их — во глуби­не сердца. Когда же оные глаголы, касаясь вас, проходят через уста и сердца ваши, то все более и более освещаются молитвою.

Молитва есть духовное благоухание, кото­рое встречает, освещает и всюду сопровождает своею святостью Евангелие, поставленное перед очами и сердцами вашими, как сердце всех язы­ков; источает нам свою святость, которой вы, как Божией печатью, утверждаете каждое слово, через вас исходящее в Церковь. По Апостолу, все освящаются словом Божиим и молитвою. Благодать Св. Духа, призванного пасти Цер­ковь, как молния в облаке, содержится в каждом суде и всякий раз является и светит неприступ­ною святостью, как только встречается с силою, ее возбуждающею.

Свято место сие! Свят и глагол, мною здесь слышанный, судьба моя. Как известно, что псал­мопевец, обращая пророческий взор на судей и судилища народа своего, созерцая их величие, восклицал: Бог стал в сонме богов. Если он ви­дел Бога между судиями Израилевыми, коих надлежало судить за неправду, то тем более «Бог посреди Вас», Святейший собор. Бог посреди вас есть и не только там, где дух ваш соединя­ется с духом благочестивейшего монарха и реша­ет судьбы Церкви, но и здесь, где начинает и оканчивает суд свой. Бог Судия посреди вас, судящих, присутствует. Свято место сие! Свято и страшно совершение суда вашего, следовательно, и того суда, который теперь произнесен обо мне. Но чем величественнее ваш суд,— тем ничтожнее мне является всякое мое суждение обо мне самом, тем больше ослабевает мое дерзновение отречься от того подвига, к которому вы призы­ваете: не идти на священную высоту, на которую меня ставите. Чем святее ваш суд, тем больше покоряется непокорная воля моя воле Господней, явленной через вас и через Помазанника наше­го. Тем глубже должен повергнуться дух мой перед Всеосвящающим, тем искреннее и совер­шеннее предаться Ему. Господи! Что мне хочешь творить, да будет воля Твоя! Что есмь, Ты видишь, нечестивые имею руки и уста, еще не­чище ум, сердце,— обнажена перед Тобою вся гнусность души моей. Однако что мне хочешь творить, твори посредством избранных Твоих! Не моя, а Твоя да будет воля.

Вашему Святейшеству предоставлено предначать и совершить надо мною начатое дело Божие! На святости и величии суда здесь зиждет­ся не только повиновение мое, но и упование, что Воля Давшего вам благие желания обо мне управит через вас во благо и мои желания, что ва­ша молитва, особенно таинственная, возбудит и усовершенствует мои бесплодные молитвы. Ваши силы, которыми вы облечены от Духа Святого, облекут и меня силою к совершению святых,— по крайней мере, через таинство — в дело слу­жения, в созидание тела Христова. Желаю и на­деюсь, и молю через вас: да и во мне, неключимом, и в делах рук моих непотребных возвели­чится Иисус Христос, и, таким образом, оправ­дается обо мне суд и чаяние благочестивейшего монарха и Вашего Святейшества!

Произнесено 2 марта 1819 года.

Поучения, извлеченные из речей преосвященного Иннокентия

ИЗ СЛОВА НА НОВЫЙ ГОД («Не со­образуйтесь с веком сим»)

Новый тысяча восемьсот восьмой год. Столько лет уже, как Небесный Сеятель начал сеять на земле семя Слова Божия, столько лет земля сия удобряется и размягчается, столько лет, что ныне уже, по словам учителей Церк­ви,— осень мира. Но доселе окаменелое челове­ческое сердце — отвердевшая земля, пившая множицей сходящие на нее росу и дождь. Досе­ле, как описывает Апостол, все так же во зле ле­жит тот, от которого он отвращает римлян: умо­ляю вас, братия, не сообразуйтесь с веком сим (Рим. 12, 2).

Мы, слушатели, вступая на новое поприще, начиная новое лето, с намерением принести новые и большие плоды благочестия, с намерением про­славить славимого на небесах, в душах и телах наших, не должны ли и мы отнести к себе моле­ния апостола Павла: умоляю вас, братия, не со­образуйтесь с веком сим (Рим. 12, 2)! С веком сим, обыкновениями времени, с толпой народа, увлекаемого на все нечестием, побеждаемого всю­ду страстями,— со светом, который помрачает свет истинный, который и жертвенник нечестию?

Вряд ли кто-то отвергнет сие учение Апос­тола — под предлогом, что здесь говорится о ве­ке древнего Рима, нравы которого изображены живыми красками в начале сего послания, исчис­лены и беззакония. Если мы только вникнем по­дробнее, сколь содействуют обыкновения века сего вере Евангелия, истинному Богопочитанию и нравственности.

Вы не оскорбитесь, слушатели благие, если я немощной рукою несколько открою завесу, скрывающую от очей наших безобразие мира, дабы хотя беглым оком обозреть поверхность оного, не проникая во внутренности.

Князь тьмы, пользуясь слабостью челове­ческой, употребляет ее как орудие к ниспровер­жению Истины Евангелия. Минутными удо­вольствиями, точно как усыпительными зелия­ми, заставляет он человека забыться. Таким об­разом, он готовит различные нападения для ис­торжения семени Христова из сердец человече­ских, не упускает ни одной минуты, выгодной для исполнения своих замыслов. При самом рождении младенца на свет он влагает неосто­рожным родителям мысль воспитать его чужи­ми руками …

Им нужен человек со вкусом, оборотливый, хитрый, проницательный,— словом, человек, спо­собный жить в свете, всему тому и обучают.— Где же христианство, где же вера Евангелия? Бо­же мой! Это,— говорят,— для нынешнего века не так нужно.

Малопросвещенные в воспитании детей пе­кутся не о чем другом, как о своем чреве; думают, что все воспитание состоит только в пище и питии, и вместо христианского учения снабжают детей бреднями, нелепыми выдумками, совсем противными истине Евангелия. И сии предубеж­дения от дедов оканчиваются во внучатах, по большей части, не раньше, как с жизнию.

В таковом же заблуждении ходят многие из «мудрых» века сего, которые оставили свет истинный и пленились мечтами утонченного, блистательного умствования. А за сей имени­той толпой «любомудрых» стремится, не зная куда, бесчисленное множество легкомысленных, с завязанными глазами; они знают только од­но: важность лиц предшествующих — для них руководство, обыкновение их — для них за­кон, учение их, какое бы ни было, для них бо­жественно. Где же вера Евангелия? Редко, как искра из-под пепла, просияет в толпе обыкно­венных людей сердце, истинно приемлющее уче­ние Бога своего.— Не сообразуйтесь с веком сим.

Могут ли очи ума обращаться к свету ис­тинному, когда они столько помрачены преду­беждениями, что, кроме своих познаний, все прочее считают за ложное? Болящие глазами от света удаляются. Люди увлекаются предубежде­ниями в две крайности относительно Богопочитания: одни чрезмерно прилепляются к наружно­му, другие — ко внутреннему. Те хотят только строгим исполнением обрядов воздать Богу ис­тинное почтение; сии — сделаться вдруг бесплот­ными, молиться, говорить, поклоняться духом од­ним, наружность, тоже священную, почитая как бы излишеством. Но поклонение первых, как Иудеев, водимых наружностью, явно отвергает Господь устами Пророка: Новомесячия ваши и праздники ваши ненавидит душа Моя (Ис.1,14); ваша жертва мерзость для Меня; а сих Апостол называет анафемой: Если бы даже мы или Ангел с неба стал благовествовать вам не то, что мы благовествовали вам, да будет анафема (Гал.1, 8).

Достаточный признак духа и учения бесов­ского — если это скрывается под чем-либо не­проницаемым. Истина всегда открыта; ложь всегда прикрывается. Но ищущий поглотить весь мир, не насыщается сими добычами; он еще и ум человеческий ослепляет, приноравливаясь к склонностям каждого. Кроткого, правосудного Бога многим представляет он чрезмерно строгим, и они — не как дети, но как упорные рабы — с отчаянием ужасаются Его; другим — безмер­но милосердным, и они думают, что бездна ми­лосердия превысит их беззакония, а потому про­должают оные. Что еще? В мире таятся идоло­поклонники. Это те, которые все во вселенной обращают к самим себе. Господствующие над ними страсти — это их идолы,— в угождение которым даже самые скупые приносят богатые жертвы. Наконец,— не оскорбитесь, благомыс­лящие! — если бы Сердцеведец пришел в храм сей, как некогда в Иерусалимский, может быть, в эту самую минуту нашел бы между нами про­дающих и покупающих, нашел бы таких, которые священную сень сию превращают в вертеп раз­бойников. И это тоже ходящие во власти князи мира сего, по обыкновениям века.— Так как же не молить вас словами Апостола: братия, не со­образуйтесь с веком сим!

Когда ослабевает благочестие, когда Исти­на облекается в одежду призраков, когда сердца человеческие исполняются духом сопротивления, тогда нравственность может быть только испор­ченной. Чем менее основываются на истине Евангелия обыкновения века сего, тем более они отвратительны, ужасны, пагубны. Где действуют одни прихоти, управляют неистовые страсти, царствует самолюбие, то какая может быть там сообразность Евангелию?

Обратите внимание на общие правила, при­емлемые и утверждаемые в мире, на которых ос­новываются прочие бесчисленные — Вот они: «Первая любовь — есть любовь к самому себе; лета молодости суть лета удовольствий. Позво­лительно проводить время как заблагорассудит­ся. Мы не обязаны быть более благочестивыми, чем другие. Можно жить так, как все. Острые слова, сказанные на счет другого, суть соль в об­ращении. Честному человеку не свойственно сно­сить поношения — благоразумным душам при­лично мщение. Честолюбие есть знак великого духа. Хитрые разумны, а простосердечные до­стойны посмеяния. Лесть и обман не запрещают­ся, но даже нужны во многих случаях. Ради сво­ей выгоды, но только с осмотрительностью, можно себе все позволить.» Какое из сих правил не разрушает основ учения Христова?

Скажут: мы живем так, как все прочие; ес­ли оставить обыкновения века сего, что с нами будет? Зачем задавать такой вопрос христиани­ну? Давно предрек Ходатай наш, Бог, и вместе ободрил нас: Блаженны вы, когда будут поно­сить вас за Меня (Мф.5,11). Радуйтесь, вы Мои есть, если ненавидит вас мир. «Но ведь я,— помышляет иной,— останусь тогда один в свете; можно ли на это решиться?»

Вспомни, что и тогда, когда пророки были избиты, алтари раскопаны, когда вопиял Илия: Остался я один (3Цар. 19, 14—19),— и тог­да еще оставалось семь тысяч мужей, не при­клонивших колен перед Ваалом. Скажешь еще, что слабость, немощь плоти, множество беззако­ний — суть бразды, удерживающие стремитель­ный дух. Но кто без слабостей, кто не человек? Кто бы подумал, что разбойник удостоится на­грады небесной — сегодня же будешь со Мною в раю (Лк.23, 43)! Кто бы смел помыслить, что Савл, дышащий злобой и прещением на Церковь Божию, падет перед вратами Дамаска, восклицая: Господи, что повелишь мне делать (Деян.9, 6)?

Преобразимся и мы обновлением ума наше­го — нас тоже осияет свет небесный. «Но воз­можно ли,— мыслят некоторые,— чтобы это произошло со мною, чтобы я сего удостоился — я, едва понимающий сам себя? О, род неверный! Чем можно уверить его, когда не верит словам Божиим? Святой Киприан опытно узнал сие. «Когда я,— говорит он,— находился во мраке и глубокой ночи невежества; когда, плавая по бур­ному океану века сего и колеблясь в нерешимо­сти, блуждал в удалении от света и истины, тогда по оным нравам моим совсем невозможным почитал, чтобы переменил кто дух и мысли, не разрывая уз телесных? Как может быть это, чтобы врожденное как бы естеством и от долговременности застаревшее — все с себя сверг­нуть? Ибо я, продолжает святый, столь многим подвержен был заблуждениям, что не чаял избавиться от них; столько укореняющимся по­рокам во мне раболепствовал, что отчаявшись в добродетели, благоприятствовал злу, как собст­венности моей. Но когда всего себя посвятил Бо­гу, возложив на Него все упование, всю мысль, все желание — причастился дара небесного, гла­гола Божия, тогда в сердце мое излился ясный и чистый свет; тогда вдруг удивительным образом почувствовал, что все сомнительное разрешалось, сокровенное открывалось, мрачное имело свет, неудобное казалось удобным, невозможное воз­можным.» Вот человек, подобный нам во всем, осиянный свыше!

Не сообразуйтесь с веком сим, зная, сколько он содействует воле змия. Но преоб­разуйтесь обновлением ума вашего, сообразуе­тесь Евангелию, истинному Богопочитанию и благочестию…

Новое лето. Начнем же новую жизнь, дабы новое и большее низвести на нас благоволение Божие. Ты же, Господи, в руке Которого вре­мена и лета, Ты, посещающий землю, напояющий и обогащающий, еще напои борозды ее, ум­ножь жито ее, да более и более наполняется Житница Твоя. Еще благословиши венец лета благости Твоея (Пс.64, 12), дабы хищные птицы не склевали небесного Твоего семени, да умножат Тебе пшеницу угодия Твои и тако дасовершится жатва, достойная Тебя, Сеятеля, ижателей Твоих — Ангелов. Аминь.

Произнесено в 1808 году

ИЗ СЛОВА НА НОВЫЙ ГОД (Время жизни есть искус, когда надобно все приобрести, все изготовить, всем запастись)

Сочинитель, описывая порядок всего тво­рения и течение всего временного, продолжает:

…Что ж мы? — Мы только разбираем те­чение планет, только исчисляем лета, дни и го­ды, а течение времени, течение нашей жизни как бы забываем. Почему мы иногда жалуемся на чрезвычайную быстроту времени, а иногда доса­дуем на чрезмерную медленность? Мы почти всегда дивимся необычайным переменам вокруг нас,— и не обращаем внимания на самих себя. Живем, как бы думая, что будем жить здесь вечно, даже при всех угрожающих нам переме­нах,— и сами себя обманываем, забывши между тем, что время также обманчиво…

Время насколько невозвратно, настолько драгоценно. Оно есть Богом данный талант, которым должно купить все для вечности. Для веч­ности, где нет ни перемен, ни уменьшения, ни прошедшего, ни будущего. Поэтому, чтобы не приблизиться к бездне оной незаметно, чтобы нечаянно не опуститься в мрачную могилу,—скакою крайней бережливостью должно расточать этот талант — сию небесную драгоценность — для приобретения всего необходимого!

Всякое творение, имеющее жизнь, обяза­тельно должно действовать. По естественным законам, эта цепь действий не раньше должна оканчиваться, чем само бытие. Бытие же вся­кого существа называется временем жизни. Поэтому время жизни есть нечто иное, как по­рядок действий, следующих непосредственно одно за другим. Действия бывают троякого ро­да: одни естественные, необходимые и свойст­венные вообще всем творениям; другие — про­извольные и приличные бессловесным живот­ным, водимым одним инстинктом, и третьи,— свободные, приличные единственной разумной твари — человеку.

Отсюда видно, что время человеческой жизни должно состоять не из естественных и не из произвольных только, но из беспрерывной це­пи свободных действий. Тот, кто производит од­ни естественные действия, представляет собой машину; кто одни произвольные — встает на место скота, червя, роющегося в грязи.

Сим-то животным сказано: Огрубело серд­це народа сего, и ушами с трудом слышат, и очи свои сомкнули, да не узрят очами, и не услышат ушами, и не уразумеют сердцем (Ис.6, 10). Это сказано тем, очи которых обра­щены на злое — по их склонности, уши отягоще­ны льстивыми приветствиями страстей, движения сердца задавлены прихотями. Сии как раз те самые, которые не знают, куда девать время жизни своей, которые не стыдятся беспрестанно жаловаться на скуку, говорить, что не с кем про­вести время, и — о, безумие! — досадовать на медлительность оного. Это те, которые крепко спят, и чей сон продолжится до смерти. Бездея­тельность есть сон; всякое неприличное или не надлежащее человеку действие можно назвать бездеятельностью. Так те, которые проводят время жизни своей по собственным прихотям, по научениям буйных страстей и испорченного рас­судка,— так они во всю ночь и спят, жалкие, и спят крепко!

Неужели не слышат они голоса, проницаю­щего до разделения членов и мозгов, голоса, не­престанно взывающего: встань! встань спя­щий! проснись, усыпленный распутством страс­тей своих, и воскресни от мертвых; совлеки с себя мертвенность сию, и осветит тебя Хрис­тос (Еф.5, 14).

Вот те, которые проводят жизнь, сами не зная как. Действуют, но — поскольку действуют соответственно бессловесным, водимым чувственностью,— остаются без действия. Сие объяснит возражение многих, которые говорят: «Кто без действия? — Всякий свое исполняет, действует совсею силою, со всем старанием.» «Точно так — посмотри! любочестивый суетится, бегает и туда и сюда, ища себе зрителей; чувственный с большим беспокойством ищет чего-то еще худшего; корыс­толюбивый — золота». Так! Они не теряют ни одной минуты, нужной для себя,— и для них вре­мя тоже драгоценно. Но призраки жизни навсег­да призраками и останутся: жизнь без добродете­ли есть призрак и сон — то есть смерть.

Время жизни есть искус, когда надобно все приобрести, все изготовить, всем запастись, есть опасный, висящий над бездною утес, на котором мы строим корабль наш — и он должен пус­титься в море. Корабль, не снабженный всеми принадлежностями, как только спускается в мо­ре, потопает. Сила воды непрестанно действует, непрестанно подрывает берег. Потому каждый час, каждая минута приближает к нам падение наше. Следовательно, увы! — горе нам!— если этот обманчивый утес обрушится прежде, чем достроим корабль наш. Тогда вместе с необде­ланными обломками ниспровергнемся в бездну и навсегда будем лишь жертвою мятущихся волн. Поэтому-то учит нас Павел: смотрите, поступайте осторожно, не как неразумные, но как мудрые! Готовьте все не для времени, но для вечности, дорожа временем, потому что дни лукавы (Еф.5,15). Готовьте, доколе есть день (Ин. 9, 4; 12, 35), пока есть время, доко­ле действует благодать на сердца наши, пока го­лос Евангелия пробуждает нас. Встань! встань спящий, воскресни от мертвых: да не спим, но бодрствуем, пока называемся частью тела Хри­стова, да сотворим из нас жертву живую, свя­тую и Богу благоугодную. Так действуя, будем ходить не как немудрые, но как мудрые. Из продолжения сих самих действий состоит время жизни нашей.

Сокрыт от нас предел Божьего милосердия. Неизвестно, когда завершится день, только мы совершенно уверены, что придет же день Гос­подень как тать ночью (2 Пет. 3, 10). Да и слышим голос Евангелия: в который час не ду­маете, приидет Сын Человеческий (Лк. 12, 40). Кто знает? Может быть, в самую сию минуту, когда произношу слово это, окончится долго­терпение. В самую сию минуту остановится все­общий жизненный пульс, глас грома воззовет нас в новую жизнь, и само это святилище бу­дет общей для всех нас могилой, общим гробом. Слушатели, готовы ли вы на это? Готовы ли в сию минуту соединиться со Христом? Вот Же­них идет — идите навстречу (Мф.25,6; 12,13). Горе нам, горе нам, если придет к нам спя­щим, или светильники наши угаснут по недо­статку елея. Мы, не имея его, не поспешим на встречу и во след Жениха нашего, и хотя со стенанием после молиться будем: Господи, Гос­поди, открой нам, — услышим строгий, но пра­ведный приговор на вечную казнь: Не знаю вас!

Каждый час, каждую минуту должно ожи­дать Жениха, Который придет внезапно. А для этого каждый час, каждую минуту должно запе­чатлеть действием, достойным неба, Церкви и Жениха этого — Сына Божия. Вот сколь дра­гоценно время, сколь драгоценна и одна минута времени.

Произнесено в 1809 году

ИЗ СЛОВА В ДЕНЬ АРХИСТРАТИГА МИХАИЛА И ПРОЧИХ БЕСПЛОТНЫХ СИЛ (О добром семени и о плевелах)

Рабы же, придя к Господину, сказали ему: Господин! Не доброе ли семя сеял ты на поле твоем? откуда же на нем плевелы? хочешь ли, мы пойдем, выберем их? Но Он сказал: нет,оставьте расти вместе то и другое до жат­вы (Мф. 13, 27—30). Так воплощенное Слово, указывая на план судеб Своих, невидимое изоб­ражает в вещах видимых, Божественное — в яв­лениях обыкновенных, сокровенное — в образах чувственных. Так Сын Божий открывает Себя в хозяине поля, в добром семени — сынов царст­вия, а в плевелах — сынов неприязненных.

Вы здесь видите еще рабов, заботящихся о семенах Господина своего, устремляющихся к от­делению плевел от пшеницы. Это, по изъясне­нию самой Истины, благие бесплотные Силы, которых ныне Церковь прославляет хвалебными песнями. Это духи, на служение в деле спасения посылаемые, это пламень огненный, естественно направляемый на сожжение плевел полевых.

Так, слушатели, давно бы доброе семя бы­ло очищено, давно бы сыны неприязненные, сы­ны тьмы истреблены были с поля огнем, силою свыше, если бы правосудие, соединяясь с мило­сердием, до сих пор им не противодействовало; нет,оставьте расти то и другое до жат­вы (Мф.13, 30).

Итак, пшеница и плевелы растут вместе. Небесный Господин этого поля позволяет сынам неприязненным, порождениям ехидниным мно­житься между сынами царствия, чадами Божиими. Какое терпение, какое милосердие, какое му­дрое намерение! …

Мысленными очами взирая на это опреде­ление, между прочим, находим в нем позволение восставать буре зол, влекущей за собою бедст­вия, попущение неистовому беззаконию угнетать безмолвное благочестие. Известно, что муж законопреступный, помышляющий разврат, опре­деляет все зло. Сей, по словам мудрого, есть печь злобы. Разделять с таким чудовищем неис­товства один угол земли, а, может быть, и один кров, возможно ли без скорбей, без притеснения, без бедствий? Пророк, живший среди людей огорчающих Бога, среди беззаконных и нечести­вых израильтян, оставил нам беспристрастное описание: Сын человеческий! ты будешь жить посреди скорпионов (Иез.2, 6). Но да не спо­ткнутся о камень этот ноги наши, от причины дойдем до следствий.

Вникнув в план Провидения, нельзя под­линно не признаться, что экономия спасения строго рассчитана. Муж благочестивый в мире этом должен проводить дни среди скорпионов, живя между законопреступными, должен сго­рать в печи ненависти и злобы. Но скажите: глиняный сосуд годен ли к употреблению, не быв прежде испытан в печи огненной? Драгоценность под корою имеет ли цену свою? Сколько имеет примеси золото, в горниле не ис­кушенное? Так и небесное золото, смешанное с нечистотою мира, чтобы воссиять в полном ве­личии своем, не должно ли быть искушено седмерицею? Ах, слушатели, если следовать мыс­ленно за народом, от Самого Бога избранным, начиная от двора фараонова до Иордана, затем до двукратного пленения — ужас объемлет, ка­кой употреблен огонь для очищения золота это­го, какою теснотою, сколькими скорбями, гла­дом и жаждою, сколькими врагов нападениями искушен народ Божий, благословенные чада во Аврааме, Исааке и Иакове!

Но что еще? И Глава Церкви, Иисус Хри­стос, любящий невесту Свою более, нежели вся­кий человек свое тело, попустил воспламениться ярости в сердцах языческих, и вместо обуздания их неистовства, позволил угнетать святых Своих, позволил даже проливать кровь праведную. Что бы здесь подумал тот, который еще не мыслил, что все благо в руке Божией? Но Церковь че­рез это колебание отрясла нечистоту от ног сво­их, во всей полноте открыла свое величие. И в то самое время, когда лилась кровь христиан­ская, распространилась в народах даже до самых концов вселенной. Вот как золото искушенное разливает блеск свой! Вот как Промысел, всегда посмеиваясь над предприятием врагов благочес­тия, обращает их злоухищрения к исполнению намерений Своих.

Для сего-то и ныне, слушатели, праведник должен обитать посреди людей строптивых и развращенных, да явятся дела его благие, да яс­нее откроется величие, да подвиги и труды увен­чаются большею славою.

Взирая с другой стороны на преднамерение этого определения, нельзя не удивиться Мудро­сти, все непостижимо устраивающей к высокой цели Своей. Какой самый слабый рассудок, са­мое простое понятие не поймет, что если предо­ставлена польза сынам царствия от сынов непри­язненных, то тем более сынам нечестия от чад Божиих! Зажженный светильник на подсвечнике не может не освещать приближающихся к нему. Порождения тьмы, силясь или затмить таковой пламень или совсем погасить и ниспровергнуть сынов света, неминуемо освящаются их сиянием. Кому неизвестно, что терпение мучеников, победившее царей со всеми их вооружениями, со всею силою и могуществом, озарило умы язычес­кие, рассеяло мрак идолопоклонства? Подлинно — Стезя праведных как светило лучезарное, которое более и более светлеет до полного дня (Прит.4, 18).

Таким образом, каждый благочестивый, жи­вущий посреди людей жестоких и грубых серд­цем, есть не иное что, как посланный к ним об­личитель нечестия, как пророк Нафан, указыва­ющий дому Израильскому на его беззаконие. Представьте себе праведника, зрите на него вни­мательно, слушайте, что речет вам его кротость, его унижение, его бедность, его нищета, его тер­пение, его любовь! О, как ясно проповедует пра­ведник обличение противников своих! Смело можно сказать, что деяния праведника суть тоже, что и язвы мысленного Фараона, князя ми­ра сего, в море погрязшего…

Оставьте расти и то и другое до жат­вы, — говорит Господь, конечно не хотя смер­ти умирающего, —но покайтесь и живите (Иез.18, 32). Но что, если огрубело сердце лю­дей и очи свои закрывают, чтобы не видеть све­та Евангельского, и ушами тяжко слышат, дабы насильственно не вкралась какая мысль благая. Если, говорю, все учение Христово как невыгод­ное и времени не приличное, отложено, и благо­честие служит только предметом презрения и по­смеяния; если все сие в самой высшей степени, а жатва еще не начинается, Ангелы еще медлят исторгать плевелы — не думаете ли, что правед­ный Судия оставит нечестие и совсем уже не об­ращает, так сказать, внимания на него?— Нет! Для того не истребляет злодеяниия,— отвечает Истина,— чтобы, выбирая плевелы, не выдер­гать и пшеницы (Мф.13,29). О, какое мило­сердие для грешников! Поистине, Господи, толь­ко возлюбленные сыны Твои сохраняют нас — сынов неприязненных!

Заключаю тем, что крайне безрассудны и слепы те, которые, по причине медленности на­казания, или совсем не ждут праведного воздая­ния или откладывают исправление до такого вре­мени, когда исправиться невозможно будет.

Произнесено 26 ноября 1807 года

ИЗ СЛОВА В ДЕНЬ СВЯТИТЕЛЯ НИКОЛАЯ, О БЛАГОЧЕСТИИ

Что есть благочестие? Трудно заключить сие понятие в границах так называемого опреде­ления: но довольно будет, если рассмотрим об­щие и главные черты для отличия противопола­гаемых им. «Благочестие есть навык просве­щенного откровением рассудка, навык искрен­ности, навык жертвовать Богу всем в жизни, навык ревностного сердца.»

«Благочестие предполагает навык просве­щенного откровением рассудка.» Здесь не ис­ключается сердечная простота говорить и делать все откровенно. Это есть мудрость, которой су­етные мудрецы еще не находили в важных сво­их изобретениях, ведение Христианского учения, для всех возможного. Занятие откровением не для изощрения только понятий, не для блиста­тельного умствования, занятие не для головы, но для сердца, и всего Христова учения сердечное приятие, с твердой надеждой, что во всем про­чем просветит Тот, Кто просвещает всякого че­ловека, Кто умудряет самих младенцев.

«Благочестие предполагает навык просве­щенного откровением рассудка.» Оно не позво­ляет вкрасться неверию и суеверию. Пусть явит­ся волк под шкурой овечьей, чтобы уловить кротость, не знающую хитрости, пусть придет в ви­де Ангела князь тьмы благовестить нечто новое, по-видимому, выше откровения. Но просвещен­ное благочестие проникает в злобные преднаме­рения утонченного искусства адского. Да и хотя бы искуситель, намереваясь обольстить, предло­жил все очарования благ сегодняшних и чувст­венных, представив перед очами царствия мира и славу, то и тогда истинный ученик Христов, ко­торому Небесный Учитель показал правило: довольно для ученика быть как его учитель (Мф.10,25), не замедлит возразить: Отойди от меня, сатана (Мф.4, 10). Без этого небес­ного озарения кто бы воспротивился столь скрытной злости врага темного? Кто бы, при слабости чувств, без истинного просвещения, не уподобился трости, ветром учения всюду прекло­няемой, младенцу, до изнеможения гоняющемуся за каждым мимолетящим насекомым?

Без сего просвещения удивительно ли, что некоторые из легкомысленных заблуждения предков своих принимают законом, и слепые по­вести — Евангелием, малозначащие обряды — делами добродетельнейшими? Удивительно ли, что не разумея существа религии, водятся одной наружностью, и часто возжением на алтаре не­скольких зерен благовонного фимиама думают заглушить зловоние нечестия своего, а этим свя­щенные обряды превращают в уродливые?

Так истинное благочестие непременно осно­вывается на просвещении свыше. Апостол Павел склоняет к этому Ефесян, говоря: непрестанно вспоминаю о вас в молитвах моих: чтобы Бог Господа нашего Иисуса Христа, Отец славы, дал вам Духа премудрости и откровения к по­знанию Его (Еф.1, 16—17). И пророк: открой очи мои, — вопиет ко Господу—да уразумею чу­деса закона Твоего (Пс.118, 19 ), который есть светильник ногам моим и свет стезям моим (Пс.118,105).

Когда этот светильник зажжён в сердце благочестивого, то уже не может в нем таиться мрак. Тогда он искренен, а это отделяет благо­честие от лицемерия. Хитрое притворство весь­ма искусно умеет показывать святость свою, так что всякий удобно в нем обмануться может. Представьте себе такого лицемера, воззрите на его вид: какая степенность, подумаешь, ничто ее переменить не может; на одежду: какой убор особенный, кажется, тут ничего не может крыться, кроме благоговения; послушайте разго­вор: какая строгость к соблазнам, какое знание нравственности! Представим, что он всю жизнь проводит в сем занятии. Следуйте за ним в храм: какое усердие! Как часто возводит очи, воздыхает, как низко приклоняет главу, как уни­жен, смирен. Кто не согласится, что это совер­шенный христианин!

Но для чего такая строгая исполнитель­ность, для чего такое беспокойство к приобрете­нию всего почтенного? Для того, чтобы выгодно поместиться в мыслях народа, для того, чтобы сим похвалиться с тщеславием, для того, чтоб когда-нибудь указали на него: вот человек бла­гоговейный! Оригинал сего изображения показал Иисус Христос в фарисеях своего времени, к которым относится такая угроза: змии, порожде­ния ехиднины! как убежите вы от осуждения в геенну (Мф.23,33). Ах, слушатели, что, ес­ли и между нами, здесь, таятся еще остатки та­кого проклятого невежества! Напротив, наруж­ность истинно благочестивого есть изображение внутреннего. Искренность есть изображение вну­треннего. Искренность есть единственное его свойство. Он не имеет тех мыслей, какие фари­сей, хотя по наружности иногда с ним сходен. Он ничего не помышляет, кроме того, что предпи­сывает Апостол: братия мои, что только ис­тинно, что честно, что справедливо, что любезно, что достославно, что только доб­родетель и похвала, о том помышляйте (Флп.4, 8). Он в сердце своем непрестанно во­пиет с Петром ко Спасителю: Господи, Ты все знаешь; Тебе открыто сердце мое: Ты знаешь, как люблю Тебя (Ин. 21, 17); а таким образом непрестанно силится воспламенить в себе любовь к Богу, соответствующую любви Его.

Есть люди, по природе склонные к уедине­нию, скромные, молчаливые. Они не вдаются в чрезмерную радость, в излишние удовольствия, они естественно занимаются более собою, редко с кем-нибудь общаются, удаляются шумной толпы народа, мятежного мира. Все это похвально, но если они исполняют это по своим только склон­ностям, только для своего удовольствия, для своего спокойствия, то эта блистательная наруж­ность впоследствии может быть пагубна. Их можно сравнить с теми, которые истинам Еван­гелия верят только по предубеждениям, потому что, к счастию их, верили оным или отец их, или дед, или наставник. Как эти не имеют истинной, живой веры, так и те, которые исполняют неко­торые обязанности христианские только потому, что они с их нравами сходны, никакой не возно­сят перед Богом приятной жертвы повиновения.

Истинно благочестивый для Бога всем жертвует, оставляет дом отца, детей, супругу, имение, оставляет себя самого, чтобы приобрес­ти Бога. Вот мы, — говорили Апостолы,— ос­тавили все (Мф. 19, 27), те, которые Хрис­товы, распяли плоть со страстями и похотями (Гал.5, 22). Счастлив, кто в жизни своей самым тайным нападениям вражиим со стороны тонкого самолюбия непрестанно противится, и, как воин, защищающий град, мечет отовсюду на врага своего огонь, укрепляется, и все против не­го устремляет усилия.

К такой деятельности, к такой неутомимос­ти удобно присоединяется ревность и жар к ис­полнению всех обязанностей. Следственно, неде­ятельность и леность христиан противны благо­честию. Да и в самом деле, эти ли христиане, которые хорошо знают все обязанности религии, но только умозрительно?

Это ли христиане, которые признают свое идолопоклонство, но от него не отказываются. Всем жертвуют, даже если можно, самой рели­гией собственному кумиру, какой-нибудь господ­ствующей в них страсти? Это ли христиане, ко­торые показывают некоторую ревность ко внеш­ности христианства, а духу и существенности его противятся? Которые нередко посещают храмы, отверзают слух для словес Божественных, собст­венною и, кажется, усердною рукою возжигают светильники, чтут празднования, но все это толь­ко по обыкновению или из-за благопристойнос­ти, а сердце и мысли заняты своими расчетами? Это ли ревность христианская — скучают ино­гда медленным молитвословием? Боже мой! Ес­ли уже беседа с Тобою тягостна, то что будет для них Крест Твой? Нет, слушатели, истинно благочестивый имеет ревность ко христианству ничем не преодолимую…

Поэтому осмелится ли кто считать себя истинно благочестивым, если имеет только хо­лодные к Богу чувства? В нем хотя ревность иногда возгорается, но как зажженная солома, воспламенившись, тотчас гаснет, как луч мол­нии во время мрачной ночи, осветивши все, в той же оставляет темноте. В сердце истинно благочестивого этот огонь никогда не гаснет, поскольку имеет общение с Богом. Он столько близок к таинственному Жениху своему, что левая рука Его, — говорит,— у меня под го­ловою, а правая обнимает меня; так любит Его, что любовь его крепка как смерть. Она пламень весьма сильный. Большие воды не могут потушить ее и реки не зальют ее (Пес. песн. 8, 3 — 7).

Вот некоторые черты истинного благочес­тия, того самого, о котором упоминает Апостол: Благочестие на все полезно (1 Тим. 4, 8).

Произнесено 6 декабря 1807 года

ИЗ СЛОВА О ЧАДАХ БОЖИИХ И НАСЛЕДНИКАХ ЦАРСТВИЯ НЕБЕСНОГО ОТЦА

Сочинитель, рассуждая о рождении челове­ка, изъясняет, кто суть истинные чада; кто мо­жет надеяться быть наследником Небесного От­ца, и говорит: Как часто это нежное наименование (Отец) объясняет одно право на наследство отцовское! Ты отец мой! — повторяют они, но сколько раз для того единственно, чтобы вытребовать все, что нужно их прихотям. «Ты отец мой!» — иногда произносят с трепетом, но потому, что еще несколько боятся строгости отцовской. «Ты отец мой!» — твердят многие с уважительнос­тью, но потому, что отец их богат, славен, у мно­гих в почтении. «Ты отец мой!» — говорят мно­гие только по одной привычке. «Ты отец мой!» — но в сем приятном наименовании сколь­ко детей скрывают яд злобы, ненависти, отвра­щения, презрения и пр. Ах! Кто узнает в тако­вом исчадии своего сына, хотя бы он тысяче­кратно или более повторял: «Ты отец мой, Ты родитель мой!»

Ужасно, но надобно уподобить этим вырод­кам многих, называющих Бога Отцом, сердечно же отрекающихся от Него. Фарисеи — точное изображение сыновей только по названию, но, к несчастью, слишком много можно найти последо­вателей их. Может быть и здесь, перед этим святилищем, есть ученики их, а между ними и слепцы, которые держатся за края одежды риз их и следуют, сами не зная куда. Они или по привычке, или по недоумению, или для лучшей скрытности Бога именуют Отцом. Их язык, по­добно часовому молоту, машиной передвигаемо­му, часто издает звук, составляющий слова: От­че наш небесный! Но это ли сыны Божий? Это ли дети Отца Небесного?

Они, конечно, забыли, что таковое при­творство посрамлено Иисусом Христом в упор­ных иудеях, утверждавших: мы семя Авраамово; отец наш есть Авраам (Ин. 8, 33, 39); конечно, забыли название свое: порождение ехиднино (Мф.23, 33)! Нет! Это не дети, ко­торым Бог гневными устами Пророка предпочи­тает даже скотские влечения, говоря: вол знает владетеля своего, и осел ясли господина свое­го (Ис.1,3), а сыны мои, Израиль не знает Меня, Израиль, который не стыдится говорить дереву: ты мой отец, и камню: ты родил мя (Иер.2, 27)!

Не думайте, слушатели, чтобы я разрушал печать, положенную на гробе рабства смертью Иисуса Христа: я возвещаю общее всех Богу усыновление, объявляю то, что Бог снизошел до человечества для того, чтобы человека возвести до Божества. Сын Божий был Сыном человече­ским, чтобы человека со делать сыном Божиим.

Впрочем, это сыноположение есть только разрешение от уз рабства, освобождение от работы, соединенной с боязнью — легчайшее средство повергать себя в объятия отеческие, а не насильственное, как понимают многие, всех к Бо­гу привлечение. Многие мыслят в сердце своем: «Если без всякого содействия я сын Богу, то и наследник, если же наследник, то во всем сонас­ледник Христу.» Но известно, слушатели, что у Исаака, отца нашего, не все чада Исааковы: один Иаков, а другой во всем противоположный перво­му Исав. Между тем, и тот и другой все еще сы­ны, а не рабы Исааковы. Неужели кто подумает, что сын Давидов, искавший престола и жизни от­ца своего, и тогда еще имеет право на отеческое наследство, когда чадолюбивый Давид проливает о нем слезы со стенанием: «Авессалом, Авесса­лом! Сын мой Авессалом» (2Цар.18,33),— Авессалом и тогда был сын Давидов, но уже не наследник. Все, которые не Христовы, лишь точ­ные изображения Авессалома перед лицом Отца Небесного.

Да и как, подлинно, Небесный Отец может усыновить того, кто при каждом о Нем напоми­нании отвечает Фараоновым языком: кто такой Бог Израилев, чтобы я послушался голоса Его (Исх. 5, 2); и каждым действием, каждой мыс­лью клянется: не знаю Его (Исх. 5, 2)?

Как усыновить того, кто, властвуя каким-либо благом мира, подобно Навуходоносору, мечтает в уме своем: на небо взыду? Как усы­новить того, кто, как Сеннахерим Ассирийский, все в одном себе находит? Нет! Это, смею ска­зать, сами себе уже боги, а перед лицом Отца Небесного они суть те дети, которые, получив часть наследия, удалились в страну далекую про­живать способности ума и сердца; и там совсем противного избрали себе отца — отца гордости, самонадеяния, лжи — диавола.

Они, хотя и не приняли духа служения из страха, а духа сыноположения, однако, никаким образом не могут присвоить себе имя чад Божи­их. Апостол Павел одно, но довольно отличи­тельное сынов Божиих свойство показал Римля­нам: ибо все водимые Духом Божиим суть сы­ны Божии (Рим. 8, 14). Для лицемерия сии сло­ва Павловы — пробный камень, к которому оно, прикоснувшись, обнажает срамоту свою. Да слы­шит об этом каждое порождение мира, и о сей камень да разобьет идола своего. Да слышит из­неженное или, лучше сказать, измученное чадо льстивой матери — плоти, той матери, которая, питая молоком детей своих, сама питается кро­вью их, да слышит и ужаснется своей адской кормилицы, да слышит, что пока кто состоит под властью ее, дотоле никак не сын истинного Не­бесного Отца.

Те лишь сыны Божии, которые носят на се­бе нестертый образ Отца своего Бога. Те сыны Божии, в которых перст Его чертит все дейст­вия, мысли, намерения и помышления, по свиде­тельству Писания: Бог производит в вас и хо­тение и действие по Своему благоволению (Флп.2,13). Воля Божия есть их побуждение и закон, потому-то истинные сыны Божий при каждом действии вопиют ко Отцу своему во всем: «О Боже мой! Не моя, но Твоя да будет воля.» А из этого можно заключить, что сыны Божии если что любят, то более всего Отца Не­бесного, если чего боятся, то прежде и более все­го боятся Бога. Если что почитают, то выше все­го Бога, если покланяются, то единому Богу, ес­ли что хвалят, чему удивляются, то Творцу и Богу Отцу своему. Если веруют, уповают, наде­ются, то уже совершенно и ни на кого, кроме Отца Небесного. Словом, они все черпают от неисчерпаемого Источника, Бога, и все возвра­щают к Нему, под руководством живущего в них Духа Божия.

Эти-то, слушатели, и есть сыны Божий, во­димые Духом Божиим. И таковой на земле жи­вущий человек, если изрекает суд, то какой, ес­ли не праведный? Что говорит, если не истину? Как проходит звание, если не со всевозможной святостью? Каким бывает владыкой, если не другом и отцом? Каким подданным, если не вер­нейшим сыном? Что он ни делает, все делает во славу Божию. Этот-то сосуд избран в честь и славу, этот-то сосуд украшен и серебром, и зо­лотом, и драгоценным камнем…

Боже, Отче наш! Мы рабы греха, однако еще не забыли говорить Тебе: Отче Наш, Отче Небесный! Сотвори, да столько же, сколько языком, изрекаем и умом, мыслью и сердцем на­шим: Боже сердца, Боже Отче Наш! Да так низведем на нас Твое с небес благоволение: «Вы чада Мои, на вас утвержу благословения Моя».

Произнесено 20 апреля 1807 года

СИЛА БОЖИЯ В НЕМОЩИ СОВЕРШАЕТСЯ

Сочинитель, описывая слабости и немощи человечества, сопровождающие каждого живу­щего в мире от самой колыбели до могилы, про­должает:

— Кто не признается, что Промысел сла­бость и ничтожность положил браздами неукро­тимой стремительности суетного человека? До чего бы простерлась дерзость, одушевленная гор­достью, если бы слабость не была камнем претыкания? Чего бы не вздумала затейливая сует­ность, если б ничтожность не преграждала хода ее? Как бы высоко взгромоздилось надмение, ес­ли бы основание его не нарушилось, и бедный, обманутый счастливец, жалкая жертва суетности, с болью, по мере возвышения, не ниспровергал­ся к подножию основания своего?

Так, суетность часто созидает нечто подоб­ное, как некогда столп и град; но когда Всесиль­ный перст указывает ей немощь ее, то все наме­рения, все предприятия также рассеиваются, как народы, созидавшие громаду ту; вся быстрота, вся деятельность остаются без действия. Поэто­му можно сказать, что слабость наша есть то же, что на судне груз, помещаемый для равновесия, для удержания от бурных вихрей и волн, поры­вающих его во все стороны. Кто же скажет, что он лишний, что он не надобен?

И далее, описывая также слабость нашу, сочинитель говорит:

Мы сами по себе точно составляем то, что написано Ангелу Лаодикийской Церкви: не зна­ешь, что ты несчастен и жалок, и нищ, и слеп, и наг (Апок. 3, 17). Мы не имеем ничего своего, сверх того, все-все угрожает нам опасно­стью и бедствием. Чего еще не достает беднос­ти, нищете и окаянству нашему?

Здесь легкомыслие, может быть, изострит язык свой, как меч против Творца, так создаю­щего нас за то, что тело наше есть центр всех слабостей, за то, что нагота, бедность, скудость, слепота — это свойства, от тела неотъемлемые. Но да молчит тварь, когда говорит Дух Творче­ский устами избранного Своего, который так уте­шает нас: мы страждем, бываем наги, скорбим, мучимся, умираем, и далее: сокровище сие — дар Святого Духа, мы носим в глиняных сосудах, в нас слабых, чтобы преизбыточная сила была приписываема Богу, а не нам (2Кор. 4, 7).

Мы слабы, немощны, но сила Божия в на­ших немощах совершается! Так и мы, слушате­ли, вместо роптания на слабости, не должны ли прибегать к Богу крепкому, сильному и благому, так как слово, сказанное Лаодикийскому Ангелу, вразумляет: не знаешь, что ты несчастен, и жалок, и нищ, и слеп, и наг. Советую тебе ку­пить у Меня золото, огнем очищенное, чтобы тебе обогатиться, и белую одежду, чтобы одеться и чтобы не видна была срамота наго­ты твоей, и глазною мазью помажь глаза твои, чтобы видеть (Апок. 3, 17, 18).

Мы немощны для того, чтобы вне Бога не искали Бога, чтобы на Бога, а не на себя наде­ялись. Ибо надеяться на себя,— то же, что опи­раться на трость сокрушенную. Мы бедные и нищие — один Бог обогатит и обедняет. Мы слепы и наги — один Иисус открывает слепым зрение, один Тот, Кто облагает природу лучшей, чем у Соломона, красотой, может облечь и нас одеянием. «Мы окаянны» — знаете ли, к Кому вопиет Петр, ходящий по морю, и Павел в узах и темнице? Один, сотворивший вселенную, все создает в ней.

Из слова, произнесенного 25 июня 1817 года

О ПОВИНОВЕНИИ ВЛАСТЯМ

Сочинитель объясняет истину, что власть предержащие постановляются от са­мого Бога, а потому мы должны им повино­ваться и проч.

— Итак, мы верим, что дающий жизнь и бытие дает средства к продолжению их. Соеди­няющий различные способности, различные на­клонности и умы воедино, объединяющий многих в одно семейство, избирает единого попечителя, отца, которому вручает судьбу семейства: всякая душа да будет покорна властям, ибо нет вла­сти не от Бога (Рим. 13, 1),— слова Апосто­ла Павла. Еще: надобно повиноваться не только из страха наказания, но и по совести (Рим. 13, 5).

Устремление различного рода людей к еди­ной цели есть не что иное, как согласование мно­горазличных звуков в одну приятную гармонию. Согласовать звук струн может только рука, оду­шевленная искусством художника, располагаю­щая их по мере, числу и тону…

Лица, составляющие многочисленное обще­ство, это струны: какая же рука может распола­гать ими, ударять, для общественного согласия, если не рука, одушевленная искусством того, ко­торый должен быть весь око, весь ухо. Не это ли самое есть, по свидетельству Писания, перст Божий (Исх. 8, 19)?

Перст Божий! Как, подлинно, не удивлять­ся! Один человек столькими умами людей, раз­личных по возрасту, состоянию, наклонностям, по месту и времени, управляет к единой цели! Как не удивляться, что ему, который еще не прошел общих границ человечества, который есть также, как слабое растение, чья жизнь, как полевой цвет, зеленеющий утром и увядающий к вечеру,— этому одному человеку миллионы лю­дей подчиняются? Какая это сила, какое очаро­вание! Это не очарование, но сила Божия. Бог стал в сонме богов,— говорит царь и пророк,— посреди богов произнес суд (Пс. 81, 1). Бог в сонме богов, в сонме тех, кого Сам учинил бога­ми над жребием прочих людей, как некогда Мо­исея над фараоном: Я поставил тебя Богом фараону (Исх. 7, 1), изрекает Свой суд, осве­щает волю Свою, просвещает разум их, освеща­ет истиною, увенчивает правдою. Бог в сонме богов: чего же опасаться им?

Если стопы их, не спотыкаясь, воздвизаются по пути, Богом предписанному, то довольное имеют уверение в Навине, которому рек Все­сильный: никто не устоит перед тобою во все дни жизни твоей; и Я буду с тобою и не ос­тавлю тебя (Иис. Нав. 1, 5). С ними Бог при­сутствует, управляет их советами, дарует счаст­ливое оных окончание и защищает против злобы, восстающей на них. Бог в сонме богов сих.

Всесильный доселе царствует во вселенной над всеми людьми и над нами, слушатели, но по­скольку слабость человеческая не может выдер­жать вида Божия, для того и употребляет сред­ством человека, через которого управляет царст­вом, утверждает права и законы, казнит винова­тых и защищает невинных. Как назовем мы это­го исполнителя Божиих повелений гнева и защищений? Как, говорю, назовем, если не избран­ным Божиим?

Он, по словам Апостола, носит меч (Рим. 13, 4)— меч, ограждающий благих и вращающийся на погибель злых — меч мще­ния. Трепещите, злодеи! Избранный Божий меч носит.

Мщение есть дело Божие: У Меня отмще­ние, Я воздам (Втор. 32, 35). Кто же может вручить этот меч, кроме Обладающего им? Вы­шняя власть перепоручает низшей, но откуда по­лучает первая? Кем устраиваются престолы ца­рей, кем рука сильного пишет правду? Самый простой рассудок может как бы по степеням дойти до этого. Обнимающий вселенную рукой Своей, как гнездо, конечно, обнимает и народ каждый. Если ни один волос главы нашей не упадет без воли Вседержителя, то неужели судя­щий земли — те, от мановения которых зависит многих спокойствие или теснота, счастие или бедствие, слезы или радость, казнь или оправда­ние, жизнь или смерть,— принимают такую власть и силу по слепому случаю? Но довольно: Бог стал в сонме богов (Пс. 81, 1).

Не удивительно, что здесь легкомысленные сердца, исполнившись ярости, воскликнут: «Кровь праведная, кровь мучеников вопиет про­тив Тебя. Как и тираны, все бешенство и злобу излившие на невинность, на благочестие христи­ан — эти львы, терзавшие агнцев,— так же, как прочие, от Бога учинены были?»

Я не против ярости отвечаю; но по свиде­тельству блаженного учителя Церкви, который говорит, что Один и Тот же, Который дал власть Марию, дал и Цезарю; Который дал Ав­густу, Тот же Самый дал и Нерону; который дал Веспассиану отцу и сыну — кротким импе­раторам, Тот же Самый дал и жесточайшему Домициану; и после, Давший власть Константи­ну Великому, Сей же Самый дал и Юлиану-бо­гоотступнику. Но на что более: Христос перед лицом Пилата ответствует: ты не имел бы надо Мною никакой власти, если не было бы дано тебе свыше (Ин. 19, 11).

Всякий, получивший власть законно, каков бы он ни был, благочестивый или нечестивый, злой или добрый, получил ее от Бога. Всевыш­ний вручает царство нечестивому или для собст­венного исправления его, как Елифазу Феманитину (Иов. 42, 9) и обоим друзьям его, или им наказывает беззакония народа.

Когда заблудший в путях своих Израиль простирал руки ко Господу с прошением дать ему царя и князя, то сказал Господь устами Осии: Дал тебе царя во гневе Моем, и отнял в негодовании Моем. Связано в узел беззако­ние Ефрема; муки родительницы постигнут его (Ос. 13, 11-13).

Не казнь ли Божию объявляет Исайя наро­ду нечестивому: отыму,— говорит Господь,— воина, и прозорливца, и старца, и пятидесят­ника, и мудрого советника; и дам им отроков в начальники их, и дети будут господство­вать ими (Ис.3, 2, 3), и тогда,— присоеди­няет пророк,— и один будет угнетаем другим, и каждый ближним своим; юноша будет нагло превозноситься над старцем, и простолюдин над вельможею (Ис. 3, 5). Следователь­но, если суровая рука вращает меч Божий по внушению внутреннего своего советника нечес­тия — это есть казнь Божия, казнь народу за его нечестие.

Потому коварное упорство не оправдывает своего сопротивления власти бесчестным упо­треблением оной. Злоупотребление всегда бесче­стно. Но этим еще не исторгается меч из рук су­дящего. Давид не смел сопротивляться сыну Киссову даже и тогда, когда злодейским образом был от него преследуем.

Сопротивление власти тогда только позво­лительно, когда должно повиноваться Богу, а не человеку, когда вынуждается исполнение закона, противного Евангелию. Справедлив Ахиким, за­щитивший Иеремию от меча Иоакимова, Иезекия, прежде подданный царя Ассирийского, ис­пытавший все средства склонить его к пощаде религии Иудейской, по праву отстал от него и упорно защищал от ужаснейших нападений себя и народ свой. Во всех прочих случаях сопротив­ляющийся власти Божьему велению противится. Заслуги недостойно награждены, дарования не отмечены; лишают имения, дома, детей исторга­ют из объятия, часто несправедливо для отечест­ва — это есть власть Божия; Бог, посредством людей, Сам карает нас.

Бог в сердцах владык царствует над нами. Какой страх, какой ужас для нечестия! Пусть тонкая ложь, часто подкупленная, пусть низкая лесть иногда пользуются человеческою слабос­тью в высших, но сердцеведец рано или поздно вскроет их личину, обнаружит сердца адские, по­срамит их блеск и величие. Да ведают они: им Бог отмщение, Бог сильный, крепкий, ревнивый, огонь поедающий. Бог отмщение!

Бог в сердцах предержащих присутствует! Какая же должна быть покорность наша? Воз­дать должный урок, заплатить дань,— есть только покорность наружная. Но если мы даже мыслим против власти, то уже мы тайные измен­ники, предатели, тайные возмутители. В нас нет ни мира, ни спокойствия, ни тишины, ни согла­сия; отечество от нас ничего доброго ожидать не может. Нам ежели не мстит человек,— Бог от­мщение. Истинная покорность должна быть, по словам Апостола, не только из страха наказания, но и по совести (Рим. 13, 5), не из бояз­ни наказания, но из собственного расположения, такая же, как сыновей к родителям. Иначе все наше повиновение есть лишь притворство, кото­рым, обманывая человека, думаем обмануть,— какая несмысленность — обмануть Бога…

Отче Небесный! Мы, дети Твои, простира­ем к Тебе руки наши: да царствуют еще над на­ми сыны царствия Твоего, которых Ты избрал в наследие Тебе. Боже Отче Небесный! Будь с нами, не оставляй нас. Аминь.

Из слова, произнесенного 13 января 1818 года

***

Святитель Тихон Задонский. Нет большего добра, чем вечное добро, и оно одно есть истинное добро, поэтому большие труды и подвиги от нас требуются, чтобы его достичь. «Так бегите, чтобы получить» это вечное добро, говорит святой Павел (1 Кор. 9, 24). Кто его получит? Не тот, кто лежит, но кто бежит. Кто бежит? Тот, кто, оставив позади все прочее, к Нему Одному, как своему центру, стремится, спешит и подвизается. А у кого нет труда и подвига, у того нет и истинного желания. Истинное желание побуждает к труду и заставляет искать способ, чтобы получить желаемое. Кто желает прийти в Москву, или в Петербург, или в Киев, идет по той дороге, которая в те города ведет, а не по иной. Так, желающему прийти к Богу и Его Вечному царствию нужно идти тесными вратами и узким путем, а не широкими вратами и пространным путем, ведущим в погибель (Мф. 7, 13—14).