ПЕРЕЙТИ на главную страницу творений свт. Иннокентия

(Источник озвуч. текста: predanie.ru)

🎧 СЛОВО О СМЕРТИ ВООБЩЕ
🎧 СЛОВО О СМЕРТИ
🎧 СЛОВО О ТОМ, ЧТО ТАКОЕ СМЕРТЬ
🎧 СЛОВО О ПРОИСХОЖДЕНИИ СМЕРТИ
🎧 СЛОВО О ПРОИСХОЖДЕНИИ СМЕРТИ -2
🎧 СЛОВО О ТОМ, КАК ПРОИЗОШЛА СМЕРТЬ В РОДЕ ЧЕЛОВЕЧЕСКОМ
СЛОВО О ТОМ, КАКИМ ОБРАЗОМ ГРЕХ ПОРОДИЛ СМЕРТЬ (не окончено)
СЛОВО О ТОМ, ЧТО СДЕЛАЛ ИИСУС ХРИСТОС СО СМЕРТЬЮ (не окончено)
🎧 СЛОВО ОБ УЧАСТИ САМОЙ СМЕРТИ


СЛОВО О СМЕРТИ ВООБЩЕ

Избрав предметом своим смерть, нам хотелось бы, братие мои, сего последнего врага нашего, как называется смерть в слове Божием, изобразить пред вами так, чтобы ветхий и плот­ский человек наш поражен был при сем всем ужасом, могущим произойти в нем от гроба и тления, и чтобы в то же время человек новый в нас и духовный, живущий верою и упованием, мог поднять при сем главу и найти для себя утешение в том самом, чего так трепещут плоть и кровь. То есть мы желали бы, чтобы в нас от размышления и собеседования о смерти ос­талось на всю жизнь два чувства: чувство спасительного стра­ха, который бы служил нам в ограду от прелестей и соблазнов мирских, щитом против собственных страстей и похотей, и чувство упования христианского, которое возносило бы нас над теми, недостойными христианина, малодушием и отчаянием, с коими сретают смерть чада века сего, служители греха и плоти.

Что же нам сделать для достижения сей сугубой цели? По­вести ли вас тотчас в Эдем, к запрещенному древу, из коего произникла для нас смерть, где в первый раз прогремело для нас грозное слово суда и казни: земля ecu и в землю обратишися? Или возвести вас на Голгофу и поставить у подножия Кре­ста Христова, где смерть наша попрана смертию Сына Божия, и где во всей силе начало сбываться утешительное воззвание Пророка: где ти, смерте, жало, где ти, аде, победа (Ос. 13, 14; 1 Кор. 15, 55)? Выйти ли тотчас с вами на кладбище к усопшим братиям нашим и молить их; да поведают нам тайну смерти, да вразумят, что ожидает каждого из нас в час скончания на­шего? Или низойти прямо к собственному последнему одру нашему и показать, как Ангел смерти приближится и к нам, как душа наша должна будет разлучиться от тела, и мы пойдем в ту страну, из коей нет возврата? Не будет излишне, если мы сделаем все сие и осмотрим врага нашего со всех сторон, дабы видеть всю силу и все бессилие его.

Благодарение Богу, что мы можем теперь видеть смерть во всех входах и исходах ее. Бедным язычникам, не имущим от­кровения небесного, оставалось токмо трепетать пред смер­тию, ибо самые мудрейшие из них, будучи предоставлены соб­ственному разуму, который ничего не видит далее чувств, ни­чего не могли сказать о том, откуда смерть и что ожидает че­ловека по ту сторону гроба. Но христианин с Евангелием в ру­ках смело идет на кладбище: для него нет там мрака непрони­цаемого; он ясно видит не только начало, но и конец смерти.

Пользуясь сим светом небесным, углубимся в происхожде­ние и сущность смерти, рассмотрим, что ей предшествуег и что за нею последует, вникнем в причины, отчего смерть бывает люта и как можно соделать ее тихою и безболезненною, а в за­ключение обратим внимание на собственную кончину, нас ожидающую, и научимся, как сретить смерть по-христиански. Все сие будет предметом последующих собеседований наших. А на сей раз ограничимся общим обозрением смерти и¹ее вла­дычества над родом человеческим.

Если кто-либо из небожителей, никогда не бывавших на земле, нами обитаемой, явился на ней и обратил внимание на наш род человеческий, то что бы, вы думаете, наиболее могло поразить его взор? Мне кажется, что его всего скорее удивила бы и поразила наша ужасная смертность. В лице человека он тотчас узнал бы владыку земли, коему все подчинено и волею или неволею слу­жит; а в смерти он тотчас увидел бы лютого врага и тирана, коему этот владыка земли отдан в жертву наряду с последними из бес­словесных. И долго бы надлежало ожидать ему, дабы сделать это последнее заключение о нас? Ни единой даже секунды. Ибо на земле, нами обитаемой, узнайте и ужаснитесь! не проходит ни единой секунды без того, чтобы не умер кто-либо, так что если бы считать непрерывно и по порядку ряд смертей человеческих, то сей счет мог бы служить вместо самых верных часов для измере­ния нашего земного времени. Так бренен и мимоходящ образ бытия нашего здесь! Почти четвертая часть людей для того токмо, по-видимому, и рождается, чтобы умереть, не оставив следа бы­тия своего, кроме разве в растерзанном скорбию сердце родите­лей; для многих минута рождения служит вместе и минутою скончания, многие умирают, не входя на свет, имея гробом утробу матернюю. Из остающихся жить едва третья часть достигает юношества и едва половина переходит за средину жизни; а дожи­вающих до последних пределов жизни (и велики ли они? 70, 80 лет!) так мало, как класов, кои ускользнули из-под серпа жателя. Никто не свободен от смерти. Войдите в полуразвалившуюся хи­жину, увидите гроб, на горах смерть, в долинах смерть, на мо­рях и реках смерть. Всему есть сроки и время: смерти нету. Она мимоходит старца и похищает юношу; оставляет младенца и бе­рет мать, его питавшую; этот употребляет все средства, чтобы из­бавиться от неважной, по-видимому, болезни и умирает от нее; а тот делает, по-видимому, все, чтобы расстроить свое здоровье и сократить дни, и живет. Мудрец умирает, не довершив своих от­крытий, над коими трудился целый век; полководец умирает в навечерии битвы, которая должна решить судьбу его отечества; возвращающийся из пути дальнего сын умирает за час пути от крова отеческого; невеста или жених умирает, возвратившись токмо или и не возвратившись из под венца брачного. Смерти нет дела ни до чего нашего, человеческого: это скелет без сердца и души, с одною косою и серпом. Большею частью она любит предпосылать себе, как вестника и предтечу, различные недуги и болезни: иногда, как бы любуясь страданиями своей жертвы, замедляет приход и удар свой; но она же любит поражать и внезапно, как тать ночной. Сколько людей не встало от ложа ночного, легши на него с за­мыслами на многие годы! Сколько уснуло последним сном за трапезою! Сколько не возвратилось в дом, вышед на несколько минут! Тщетно наука здравия истощает все искусство и все уси­лия: сила смерти все та же, и та же свирепость и внезапность. Врачи, как бы в отмщение за покушение на невозможное, менее всех пользуются долговечием. Сама религия не спаса­ет от смерти. Вот человек, который всю жизнь посвятил Бо­гу, вере, добродетели и человечеству. Все желали как мило­сти от неба продолжения дней его. Но смерть не внимает ничему, — и праведник лежит бездыханен.

Взирая на все сие, кто вместе с св. Песнопевцем не вос­кликнет от всей скорбной души: Что сие еже о нас бысть таинство? Как предахомся тлению? Како сопрягохомся смерти?

Вопрос горький, неизбежный, но кто из людей в состоянии сам собою разрешить его? Нет гласа и ответа из могилы; несть познан возвративый из ада.

Удивительно ли посему, если и мудрейшие, по-видимому, из людей, оставленные бедному водительству собственного ра­зума и имевшие притом несчастие потерять чистоту души и со­вести, приходили к ужасной мысли, что как самослучайно рож­дены есъмы и потом будем, якоже небывше.

Познаем же преимущество нашего состояния в вере христи­анской и возблагодарим Господа, что Он без всяких заслуг наших судил нам узреть жизнь в недрах Церкви. Теперь отрок и младенец знают о цели бытия человеческого и жизни нашей за гробом, нежели знали о том все мудрецы и философы языче­ские. С Голгофы от Креста и Гроба Господня все видно и все ясно. Теперь мы знаем не только начало, но и конец, можно сказать, смерть самой смерти, как то окажется в следующих собеседованиях наших. Аминь.

СЛОВО О СМЕРТИ

Как ни поверхностно обозревали мы в прошедший раз владычество смерти над родом человеческим, но и при сем не могли не видеть, как это владычество разрушительно и ужасно, — ужасно уже неизбежностью своею для всякого, ибо кто есть человек, иже поживет и не узрит смерти (Пс. 88, 49)? Ужасно неизвестностию часа смертного, ибо кто может знать и сказать, что он умрет не прежде, как тогда-то; ужасно предшествующими обыкновенно всякой смерти страданиями телесными и душевными; ужасно даже отсут­ствием всяких страданий, когда смерть постигает человека совершенно внезапно и нечаянно.

Хотите ли взглянуть еще вместе с нами на последствия смерти над человеком, дабы более и прочнее пробудить в себе спасительный страх смерти, столь нужный и благопотребный для нас в деле нашего покаяния и спасения? Если так, то да бу­дет известно вам, что последствия смерти — во всех отношениях чрезвычайно важны и решительны, словом сказать, таковы, что кто раз вникнет в них и выразумеет вполне их силу и зна­чение, у того никогда они не могут выйти из головы и мысли.

Мы даже не разумеем при сем тех последствий, коим под­лежит человек умерший в другом мире, куда он преходит от нас, и коих мы, при всей важности их, не можем видеть, а только можем и должны предполагать. Рассмотреть одни те последствия, кои касаются нашего мира и кои потому пред нашими очами и нашим судом.

Эти последствия, говорю, чрезвычайно важны, неотразимы и решительно непреложны!

И, во-первых, в самом существе человека. До смерти — как бы он ни страдал, в каком бы ни находился истощении и без­образии, хотя бы был подобен Иову на гноище, — он все еще человек, существо живое, чувствующее и разумное: приходит смерть — и этот человек, хотя бы за минуту до того был крепок и цветущ здравием, становится бездушным, у которого остает­ся все, что было прежде, но без всякого действия: очи не видят, ухо не слышит, уста сомкнуты, руки и ноги, самое сердце не­движимы. И этот телесный остаток человека вскоре теряет свой вид более и более, и начинает разлагаться на части, после чего от человека остается, и то не навсегда, только несколько голых костей, несколько горстей праха. Можно судить по сему, какая ужасная перемена должна происходить с человеком по­сле его смерти! Тут происходит более, гораздо более того, как если бы человек каким-либо чудом восхищен был с нашей зем­ли и преставлен в какой-либо из небесных шаров; ибо, при всей разности образа существования там от нашего земного, преставленный туда, все еще оставался бы с своей телесностию и сретил бы себя среди вещественных стихий, подобных сколь­ко-нибудь здешним. В смерти, напротив, оставляет человека все телесное: он остается и делается одним духом, не имущим вовсе плоти и крови; вместе с тем должен существенно изме­ниться весь образ бытия человеческого и всех его отношений к подобным себе и ко всему миру.

Доколе человек в теле и жив, дотоле он занимается чувст­венным и телесным; телесное и видимое доставляет ему спосо­бы к поддержанию своего бытия и к занятию самых душевных способностей; с смертию этот союз с видимым и чувственным прекращается навсегда. Без тела человеку нисколько уже не нужно того, над приобретением чего он так должен был преж­де трудиться и в чем полагал свое блаженство. С другой сторо­ны, и чем занята была душа его, как бы ни казалось то при­вычным, любезным, необходимым, все это должно оставить и навсегда, ибо без тела и чувств нет уже средства и возможности заниматься, чем занимался прежде. Таким образом, у сожите­ля алтаря нет более ни алтаря, ни храма; у любителя наук и знаний нет более ни звезд на небе для наблюдения, ни трав и животных на земле для рассмотрения; у оратая — полей для возделания; у деющего куплю — предметов торговли. Для умершего нужна уже новая пища, новый круг занятий, сооб­разные его новому образу бытия в другом мире.

Говорить ли после сего, что смерть прекращает навсегда всякую деятельность человека, над чем бы ни застала его в приходе своем к нему.

Вы трудились над каким-либо великим и общеполезным делом, немного времени уже требовалось для окончания его, без вас даже, может быть, никто не в состоянии кончить его: смерти нет дела до сего; она приводит с собою конец самому вашему бытию земному, и недовершенное вами остается для вас таким навсегда. Успели вы распорядиться вашим имущест­вом и объявить последнюю вашу волю — хорошо, не успели — оно пойдет без вашей воли, куда бы вы вовсе, может быть, не хотели. Вам крайне желалось бы переменить что-либо из ва­ших прежних действий, например, примириться по-христиански с таким и таким недругом, вознаградить кого-либо из обиженных вами, оставить кому-либо знак своей люб­ви и уважения; если этого не сделано до смерти, то никогда уже не будет сделано. Смерть единожды и навсегда полагает конец нашей земной деятельности, в чем бы она ни состояла и чего бы ни требовала.

Если бы можно было умершим по крайней мере передавать каким-либо образом в наш мир свои желания! Многие, если не все, из сродников и ближних наших почли бы за долг для себя привести их в исполнение; но сие невозможно! Лишившись своего тела, человек вместе с ним теряет все средства к сооб­щению с сим миром и с оставшимися в нем, кои, с своей сторо­ны, будучи облечены телесностию, не в состоянии проникать в область духов, где находятся умершие. Посему как бы вас ни продолжали любить здесь, как бы ни желали вам всякого блага за гробом, никто не в состоянии знать и исполнить вашу волю, ни вы передать ее им. О вас будут жалеть и плакать, о вас бу­дут молиться и во имя ваше благотворить, к чему так распола­гает всех чад своих св. Церковь; но сообщения с вами ни у кого не будет. Все намерения, желания, нужды наши погре­бены будут навсегда с вами, и их никто не узнает на земле, разве Сам Господь благоволит открыть о том кому-либо особенным образом, что, как видим из св. истории, бывает крайне редко.

Помыслите, братие мои, о всем этом и ужаснитесь! Помыс­лите и извлеките из сего сами правила для своего поведения в жизни. Они кратки и просты, ко столь же полезны и необхо­димы для каждого.

Если тело наше должно оставить нас в смерти и обратиться в прах, что, может быть, уже весьма близко к нам, то благора­зумно ли заботиться непрестанно об одном теле и оставлять без внимания состояние нашей души, с коею мы останемся на всю вечность?

Если мир, нас окружающий и нас всецело занимающий, должен в смерти исчезнуть для нас навсегда, то благоразум­но ли ограничивать им всю деятельность нашего духа, при­вязываться к нему всеми силами сердца и не готовить себя к деятельности высшего рода, которая сретит нас за гробом, запасать благовременно то, что там будет нужно?

Если деятельность наша в сем мире совершенно прекраща­ется с смертию, и как невозможно по смерти не только совер­шить или докончить что-либо из дел наших, даже знать здесь кому-либо о наших желаниях, то не должно ли стараться каж­дому делать, что необходимо, заблаговременно, не ожидая ча­са смертного, который может постигнуть внезапно? Здесь-то можно повторить слова Спасителя: еже твориши, твори скоро: мирися с соперником твоим, то есть с правосудием Божиим и совестию твоею, дондеже ecu на пути. Уготовляй светильник и елей добрых дел, доколе не наступила полночь, не пришел вне­запно жених и не затворились пред тобою двери чертога. Аминь.

СЛОВО О ТОМ, ЧТО ТАКОЕ СМЕРТЬ

Довольно обозревали мы телесную область смерти совне, видели ее обширность и чрезвычайные последствия для чело­века его смерти; время теперь подойти ближе к нашему одру смертному, посмотреть пристальнее в лицо смерти, дабы уз­нать, — сколько можно, — что же такое смерть?

Казалось бы, что более надлежало знать людям, как этот предмет, встречая так часто умирающих и умерших?

Подивитесь же, братие мои! Все мудрецы и естествоиспы­татели не могут сказать определительно, в чем существо смер­ти, не могут нередко сказать даже того, последовала ли смерть такого-то человека действительно. Оттуда именно столько предосторожностей, принимаемых самим законом и прави­тельствами, против того, чтобы не был сочтен за умершего кто-либо такой, который еще не умер, и не был бы посему по­гребен заживо.

Отчего такая неизвестность? Оттого, что есть состояние че­ловека, похожее на смерть, и однако же не составляющее смер­ти. Таковы именно продолжительные и сильные обмороки. Тут представляются все признаки смерти: не видно бывает не только движения, ни теплоты жизненной, нет самого даже лег­кого дыхания; человек представляется трупом бездушным, и это продолжается не несколько часов, а целые дни, иногда да­ют себя ощущать при сем даже признаки тления, — что особен­но почитается за решительное доказательство смерти; и однако же человек, почитаемый за умершего, не умер, а жив, может возвратиться еще к жизни и здравию и продолжать бытие свое на земле не за краткое время.

‘ Такова завеса, простертая рукою самого Промысла Божия над концом жизни человеческой!

Кто может приподнять ее хотя отчасти? — Всего бы ближе ожидать сего от тех, кои прошли уже вратами смерти, от толикого числа усопших братии наших. Но, доколе они были еще пред сими вратами, дотоле, без сомнения, сами не знали, что их сретит там, а когда прошли их, и сии врата затворились за ни­ми, для них нет возможности оглянуться назад и сказать нам, что было с ними, когда они проходили их.

Еще более можно было бы ожидать разъяснения для нас ве­ликой тайны смерти от тех, коим дано было, оставив эту жизнь, перейти об он-пол бытия земного и потом возвратиться назад к нам, в этот мир, то есть от людей, воскрешенных из мертвых. Не много таковых было во всей истории человечест­ва; и однако же были таковые, именно те, кои, например, воскрешены были из мертвых Спасителем нашим, как, например, праведный Лазарь. Без сомнения, современники таковых лю­дей, по самому любопытству, не преминули узнать от них, что происходит с человеком во время его смерти. Но если и узнали что-либо, то, так устроившу Промыслу Божию, до нас ничто почти не дошло из этих сведений! А всего вероятнее — так мнится мне, — что эти воскрешенные никому не раскрывали тайну смерти, хотя и изведали ее на самих себе. Почему не рас­крывали? Потому, что им не дано было раскрыть ее; или даже и потому, что не могли сделать сего. Ибо для предметов выс­ших и сверхъестественных на земном языке нашем нет даже слов к изъяснению. В том и другом смысле — свидетель нам апостол Павел, который был восхищен, как сам свидетельству­ет, до третьего небесе, видел и слышал там множество вещей и глаголов, — но каких? О них же, как сам выражается, нелеть есть глаголати человеку. Из последующей священной истории христианства мы имеем не более, впрочем, двух-трех сказаний людей, возвратившихся к нам из области смерти; но сии сказа­ния касаются более того, что умершие видели и встречали за пределами гроба, в другой жизни, а не то, что испытали они в минуту самой смерти; посему и не представляют прямого отве­та на вопрос наш: что такое смерть?

Что же после сего сказать нам о ней? Скажем первее всего то, что смерть есть тайна, и тайна великая и неисповедимая! Так угодно было самому Промыслу Божию и, без сомнения, по при­чинам Самым достаточным, для целей самых благотворных.

В чем состоят эти причины? По всей вероятности, в том, что таков самый именно предмет. Чтобы пояснить нам смерть, для сего требовалось разъяснить отношения двух миров — на­шего чувственного и духовного, времени и вечности: достало ли бы у нас даже понятий и слов на это? Недаром, когда наше человеческое любомудрие подходит к этому предмету, то, при всей охоте своей к многословию, невольно немеет и не знает, что сказать. Уже ли Откровению надлежало изобретать для се­го новый особенный язык и учить нас оному?

И для чего бы это оно сделало, хотя бы то и было для него возможно? — Разъяснение тайны смерти скорее бы послужило нам во вред, нежели в пользу; удовлетворив одному любопыт­ству, по всей вероятности, вместе с тем лишило бы смерть благотворного действия на нашу нравственность. Тогда мы при­ближались к смерти, как к какому-либо темному проходу сквозь горы и леса, коих мы знаем входы и исходы: величест­венный и священный мрак смерти потерял бы для нас свой спасительный страх и величие.

Но как же, мыслит кто-либо, и оставить нас было в совершен­ном неведении о таком предмете, каков конец нашей жизни?

Благодарение Богу, мы и не оставлены в сем неведении. Слово Божие сказало нам все, что нужно для нас знать каса­тельно сего предмета, как мы увидим в следующем собеседова­нии нашем.

Теперь же извлечем из самой таинственности нашей смерти урок, для нас полезный. Нам предстоит такое великое и таин­ственное событие, какова смерть: сколь же неразумны те из нас, кои живут, вовсе не помышляя о том, что ожидает их на конце жизни! Этот всеобщий упрек я обратил бы особенно к тем из нас, кои во всех занятиях своих водятся особенно любознанием и любопытством, каковы особенно люди, посвятив­шие себя наукам. Кто бы ты ни был, возлюбленный брат, из таковых, вот тебе предмет для размышления: собственная смерть твоя! Аминь.

СЛОВО О ПРОИСХОЖДЕНИИ СМЕРТИ

Откуда смерть в людях? Вопрос чрезвычайно важный не толь­ко по предмету своему, какова смерть, но и по своим последстви­ям в отношении ко всей нашей жизни. Ибо, если я умираю пото­му, что такова именно была всегда и есть природа человеческая, то мне, оставив всякую дальнейшую заботу о состоянии по смер­ти, остается токмо покориться необходимости и заплатить дань природе. А если, напротив, смерть не есть следствие непреложно­го устройства моей природы, а действие какой-либо особенной причины, испортившей мою природу, то мне нельзя не подумать прилежно о том, нет ли средства если не уклониться от смерти, то, по крайней мере, переиначить ее свойство для меня, защитить се­бя от ее разрушительных последствий, обезвредить себя, так ска­зать, от ее ядотворной силы.

Имея в виду это, спросим еще: откуда смерть в людях?

Два противоположных ответа имеем мы под руками на сей важный, как мы видели, вопрос. В одном ответе утверждается, что смерть есть следствие са­мой природы нашей, именно бренности нашего телесного со­става. В другом ответе утверждается, что смерть не есть при­надлежность нашей природы, а как зло случайное, вторгшееся в природу нашу чрез грех и преступление закона Божия.

Кто утверждает первое, что смерть нам естественна и неиз­бежна по самой нашей природе?

Так утверждал весь мир языческий со всеми его мудрецами и философами, до явления в мир христианства. Так, сверх ожидания, утверждали и утверждают некоторые и из самых христиан. Это, сами не думая о том, некоторым образом под­тверждаем мы сами, когда, желая сказать, что такой-то умер, говорим вместо того, что такой-то заплатил долг или дань природе — выражение языческое, перешедшее, к сожалению, и в христианство.

Кто учит, что смерть не есть дань природе, а греху, что она в нашу бессмертную природу вторглась случайно — посредст­вом отпадения нашего от Источника жизни — Бога, чрез нару­шение Его животворной заповеди?

Этому постоянно учит слово Божие;- это внушали все про­роки и все апостолы; это самое провозвещал Спаситель наш, и за Ним то же всегда принималось и ныне приемлется Церко­вью Христовою.

Вопрошать, какое из сих двух учений истинное, значило бы оскорблять достоинство христианской веры и чувство каждого истинного христианина.

Но, поелику, как мы видели, были и есть в самом христиан­стве люди, кои, последуя язычникам, думают, что смерть есть следствие самой природы нашей, поелику св. Церковь в день Православия находит нужным торжественно поражать отлу­чением сие заблуждение, то мы сделаем не чуждое нашей обя­занности дело, если, в ограждение слабости, покажем неле­пость сего заблуждения.

В чем состоит оно и на что опирается?

На то, что смерть есть явление всеобщее и всегдашнее: так было и от века, что природа наша, то есть состав телесный, так бренен и ломок, что по времени непременно ветшает, и трудно представить, как бы с этим нынешним телом мы могли жить вечно.

Все это совершенная правда: но кто же и утверждает, что нам принадлежало бессмертие с этим — смертным — телом? Слово Божие, приписывающее нашей природе бессмертие, яс­нее всех мудрецов видит бренность нынешнего нашего тела и неспособность его к тому; почему и называет прямо телом смерти. Если потому усвояется в нем бессмертие, то не нынеш­ней нашей, падшей и греховной, природе, а первобытной, ка­кою она, вышед из рук творческих, была в состоянии невинно­сти. Тогда было совсем другое не только с нашею душою и те­лом, но и со всеми вещами в мире.

Нам трудно теперь представить это первобытное состояние нашего бессмертия, потому что мы не видали его и не видим теперь ничего подобного ни в себе, ни в других. Но это — не причина отвергать его существование, когда есть крайне важ­ные причины предполагать и допустить его.

Какие это причины?

Во-первых, голос самой природы нашей, которая среди ве­ликих несчастий отвращается от смерти как от совершенно ей противного.

Как бы ты ни был и как бы ни затмевали в твоем уме лож­ные мнения и мудрствования здравое понятие о вещах, — стань у гроба, например, юноши, который вчера еще был полон жизнию и крепостию, а теперь лежит пред тобою бездыханен и обезображен смертью. Посмотри в лицо умершего и скажи, можешь ли ты утверждать, не запинаясь, чтобы это ужасное явление было делом природы? Дело природы? Отчего же при сем содрогается вся собственная твоя природа, сжимается сердце, цепенеет чувство, мятется ум, не знают, что сказать, ус­та? Если это природа, то я не знаю, как назвать ее, в каком враждебном отношении представить к бедному роду человече­скому, чем изъяснить ее свирепость над нами? В таком случае одно изъяснение: принять, что над всем миром, в том числе и над людьми, господствует какое-либо темное и злое начало, которое увеселяется разрушением, услаждается слезами и му­чением своих тварей.

А в мире, а над нами, как показывает все другое,- владыче­ствует Промысл Божий. Ты сам признаешь это. Если призна­ешь воистину и имеешь правильное понятие о Боге и Его со­вершенствах, то суди сам: могла ли смерть произойти от Бога и быть делом рук Его? — Это все равно, как если бы свет произ­вел из себя тьму, сладость источила горечь. И почему бы так было? Разве у Всемогущего могло недоставать средств, чтобы,» создав человека, не отдавать его в жертву смерти? И для чего бы так было? Кто отдается на смерть по суду человеческому? Самые тяжкие преступники. Где же было бы правосудие Боже­ственное, если бы смерть была уделом человека невинного, ка­ковым он вышел из рук творческих?

И пусть бы смерть не сопровождалась по крайней мере страданиями! Но посмотрите на большую часть умирающих: это ли дело природы и рук Божиих? Нет, или смерть неестест­венна человеку и есть, как учит¹ св. Писание, следствие не при­роды и Творца, а плод повреждения и греха, — или Творец не благ и не правосуден.

Посему те, кои легкомысленно думают, что смерть есть не что иное, как дань природе, должны вместе с тем уже иначе думать о Боге и Его совершенствах, или, точнее сказать, отвер­гать большую часть сих совершенств, как, к сожалению, и бы­вает со многими из них! Мы же возьмем из сего нашего собесе­дования тот урок, чтобы нс употреблять легкомысленно языче­ского выражения о смерти, что она есть дань природе; нет, эта дань не природе, а греху, или, пожалуй, и природе, но не пер­вобытной, чистой и невинной, какою вышла она из рук Божи­их, а природе падшей, какою сделал ее грех и диавол, как уви­дим в следующем нашем собеседовании. Аминь.

СЛОВО О ПРОИСХОЖДЕНИИ СМЕРТИ -2

В прошедшем собеседовании нашем мы видели, даже при слабом мерцании слабого ума человеческого, что смерть не есть и не может быть принадлежностью самой природы нашей и произведением нашего Творца и что думать таким образом, как, к сожалению, думают некоторые, значило бы оскорблять величие Божие, и особенно Его несомненную, бесконечную благость, даже Его правосудие. После сего представляется не­избежный вопрос: откуда же смерть и как она взошла к нам, в природу нашу и во весь род человеческий?

Собственная природа наша не дает на это ответа; не отве­чают и летописи, ни самые предания рода человеческого.

Но дает ответ Откровение Божественное, такой ответ, ко­торый невольно принимает здравый разум человеческий, не зараженный мудрованием и предрассудками.

Изложим сей ответ во всей его простоте, как подобает важ­ности подобного предмета.

Смерти не было и не могло быть во вселенной, как произ­ведения Существа всесовершенного, в Царствии Божием. Она есть произведение не Творца, а самых тварей, следствие зло­употребления их свободы и деятельности. Тут весьма понятно для каждого, что существа разумно-свободные могли употре­бить и произвол, и волю, и силы свои, как восхотели, — на добро или на зло: могли устремиться по пути правды и жизни вечной или, устремившись по противоположному пути зла и неправды, пойти вопреки законов своего Творца, отделиться от Него, единственного Источника жизни и благобытия, и в сем отделении от Него и противоположности Ему необходимо сретиться с падением, превращением своих сил, истощением и, наконец, смертью.

Где и как произошло это ужасное разлучение существ разумно-свободных с Источником жизни и бессмертия — с Богом?

Слово Божие сказывает нам — и кто бы мог сказать это нам без него? — что такое ужасное превращение последовало не на земле, а на небе; последовало, по всей вероятности, еще до со­творения земли нашей и рода человеческого.

Первый мертвец был не на земле, в Эдеме, как мы обыкно­венно представляем, а на небе, у самого престола Божия, и был не человек, а Архангел, даже едва ли не первый из Архангелов. Он был ближайшим зрителем совершенств Божиих, первым преемником света несозданного и, следовательно, блаженней­шим из существ сотворенных.

Что могло недоставать к совершенству его, к упрочению за ним сего совершенства на всю вечность, кроме благодарного поминовения и любви к своему преблагому Создателю? Но се­го-то именно и недостало! Как и почему недостало? Это тайна, для нас неисследимая! Но сей светоносный Архангел не устоял в своем чине, не удовлетворился своим достоинством и бла­женством, восстал против своего Творца и Благодетеля, во­зомнил безумно, что не только может обойтись без Его благо­воления, но и открыто вступить с Ним в борьбу.

Произошла брань твари с Творцом: Архангел с клевретами своими (ибо безумие его разделили с ним и другие Ангелы) не ус­тоял против Всемогущего и с неба низринут в преисподнюю!..

Вот первый мертвец и первое кладбище в мире! Не имея, как духи, нашего тела, возмутившиеся Ангелы не могли иметь нашей смерти; но вместе с возмущением своим, с отлучением чрез грех от Бога они тотчас потеряли жизнь и блаженство, соделались мерт­выми для жизни в Боге, потеряли силу и блаженство. Как духи не­тленные, они не могли потерять вовсе бытия, не могли разре­шиться на части и истлеть, как тлеет наше тело, но подверглись стократ большей смерти — вечному и невозвратному отлучению от Бога — единственного Источника всякой истинной жизни.

Можете представить, какой ужасный беспорядок должен был произойти во всем сотворенном мире от этого ужасного превращения бесплотных духов, от этой смерти Архангелов и Ангелов!.. Тут можно было ожидать разрушения всей вселен­ной!.. Можно было ожидать, что само творчество Божествен­ное откажется более творить и производить новые роды су­ществ разумно-свободных.

Но здесь-то и открылась преизбыточествующая бездна премудрости и силы Божией. Явился новый мир — наш, и среди него человек… Он также, как увидим, не устоит в данном ему совершенстве, подвергнется в свою чреду смерти, но как бы именно для того, чтобы на нем открылось, что для всемогуще­ства и благости Божией нет пределов, как мечтал безумно пер­вый падший архангел. Аминь.

СЛОВО О ТОМ, КАК ПРОИЗОШЛА СМЕРТЬ В РОДЕ ЧЕЛОВЕЧЕСКОМ

Мы видели, как смерть открылась в первый раз в мире, от­крылась вопреки намерению и воле Творца; видели, как произ­вел ее в себе падший Архангел и сообщил другим Ангелам. Те­перь прибавим только одно, что эта первая смерть в мире ан­гельском была самая ужасная, ибо она тотчас сделалась смертию и вечною, от коей нет воскресения.

Как ни ужасна была эта смерть, на нас она не имела ника­кого влияния, ибо нас, рода человеческого, даже нашей земли и неба, тогда, по всей вероятности, еще не существовало.

Между тем, для показания беспредельности Своего мо­гущества и благости, Творцу благоугодно было произвести наш мир видимый, чувственный и телесный. Во главу его произведено и поставлено такое существо, которое совокуп­ляло в себе и дух и тело. То был первый человек, наши пра­родители. По душе своей и по внутренности своего существа это были Ангелы; но сии Ангелы облечены были телесно­стью и в сем отношений походили на прочие телесные суще­ства нашей земли.

Тело их своим видом, частями, действиями, без сомнения, походило на наше тело, но вместе с тем оно имело великое число совершенств, коих нет в нынешнем нашем теле. А глав­ное, оно было бессмертно, не в том смысле, чтобы не могло умереть, как, например, душа, а в том, что заключало в себе возможность и способность не умирать, а жить вечно, чего нет в нынешнем нашем теле.

Таковая драгоценная способность зависела от разных при­чин, а первее всего от того, что невинный человек был образ Божий, был преискренно соединен с своим первообразом. Веч­ная жизнь из существа Божия прямо струилась в существо че­ловека, наполняя душу его, а чрез нее и самое тело мощью и нетлением. Вместе с сим, или точнее сказать, по тому самому, телесная природа первых человеков была превыше нынешнего господства над нею стихий, по коему действуют на нее столько начал разрушительных. В природе, окружавшей человека, ни­что не вредило его здравию и силам, а, напротив, все стреми­лось к поддержанию его, если бы в том была нужда. Я говорю: если бы; ибо телесность человека чистая, проникнутая силою Богоподобия душевного, вместо того, чтобы иметь нужду в поддержании своей силы, могла сама быть источником под­крепления и оживления для окружающих ее тварей, низших ее. По всему этому первый человек, несмотря на то, что в со­став существа его входило тело чувственное, обладал способностию не умирать, а жить вечно.

Но он мог и умереть. Путь к этому несчастию был один отделение от Бога, Источника жизни, причем неминуемо чело­век предоставлялся самому себе и, не имея в самом себе источ­ника живота, долженствовал подвергнуться бессилию и разру­шению вместо того, что в нем было разрушимого, то есть всей его телесности. А к разлучению с Богом путь для человека также был один — уклонение от воли Божией, грех.

Для того, чтобы не впасть в грех и противление воле Божи­ей и чрез то не потерять бессмертия, человек снабжен был всем нужным до полноты и избытка.

Но в нем была свобода, дар высокий, необходимый для су­щества разумно-нравственного, но вместе и крайне опасный; ибо по силе этой свободы и человек, как прежде Архангел на небе, мог из себя сделать что угодно, мог остаться в соедине­нии с Источником жизни — Творцом своим; мог и удалиться от Него, к величайшему своему вреду и пагубе.

Чтобы помочь человеку скорее обнаружить свою свободу и волю и чрез употребление их на доброе утвердиться в добре, Отеческий Промысл Божий дал человеку в испытание положи­тельную заповедь о невкушении от плодов одного из древ рай­ских. Сим все случаи к падению сводились в один случай, все возможные искушения невинного человека на зло (которые, как увидим сейчас, предстояли ему) сокращались в одно, самое невеликое искушение, которое преодолеть было весьма не­трудно.

Чтобы еще более оградить человека от злоупотребления своею свободою и от всех противных внушений, Всеблагий Творец указал даже на пагубные последствия нарушения запо­веди, данной человеку, и объявил прямо, что непосредствен­ным следствием того будет смерть. В онъже аще день снесте от него (от плодов запрещенного древа), смертию умрете (Быт. 2, 17), то есть, по силе сего выражения на священном языке, умрете неминуемо, ужасно, подвергнетесь бедствию ве­личайшему.

Таким образом, мы всевозможно ограждены были со всех сторон от опасности. Поелику нам необходимо было показать свою свободу, решить самим, яко существам разумным, свою участь, избрать, так сказать, себе образ бытия или в соедине­нии с Богом, по намерению и плану, или по своему мудрова­нию и прихоти, то для нас нарочно изобретен к тому самый простой и легкий случай. Но вместе с тем взяты все меры, что­бы этот роковой опыт был с нашей стороны удачен и счастлив.

Вообразим теперь положение наших прародителей в Эдеме, даже поставим себя там вместе с ними — мысленно: вот пред нами древо запрещенное с его плодами, а над ним заповедь Божия с угрозою смерти.

Не должно ли сказать о сем положении того, что пророк говорил потом от лица Божия народу израильскому: се дох пред лицем твоим жизнь и смерть (Втор. 30; сн. 15-18) — изби­рай, то есть, сам любое!

Действительно, в Эдеме была пред лицом нашим не токмо жизнь, ибо мы ею пользовались, а самое бессмертие и смерть.

Кто бы мог ожидать, что мы будем так неразумны, так, можно сказать, враждебно ненавистны к самим себе, что отвергнем и бессмертие и жизнь, а изберем произвольно    смерть?

Но так именно случилось, как увидим в следующем собесе­довании¹.

Теперь же скажем еще несколько слов в пояснение нашего эдемского бессмертия.

Некоторых, как мы заметили прежде, смущает недоумение, как бы тело человеческое могло быть не смертным? А почему бы, спросим, оно — без греха — могло быть смертным? Откуда бы возникла в нем смерть? От Бога? Но Он наполнил всего че­ловека даже Своею жизнию, которая с усовершением человека проникала бы его до обожения, как в телесной природе Спаси­теля нашего. Из мира внешнего? Но в нем не было нынешней смерти и тления. Из самого человека? Но в нем, доколе он не пал в грех, была единая жизнь. Если солнце и луна доселе жи­вы, то почему бы не быть живу человеку?

Все недоумения оттого, что мы составляем в сем случае свои суждения по телу нашему настоящему, но это тело не — первобыт­ное. Судить так стократ неправильнее, как если бы кто судил о драгоценной царской порфире, когда она обратилась в рубище.

Вспомним при сем слова ап. Павла: есть тело душевное и есть тело духовное (1 Кор. 15, 44). Первобытное тело должно быть близко к последнему, если еще и не было духовным, а в духовном нечему тлеть и разлагаться на части.

Неужели человеку, подумает еще кто-либо, не предстояло никакого изменения, неужели он должен был оставаться на земле вечно? Таким образом, совершенно недостало бы на зем­ле места для обитания рода человеческого.

Может быть, и предстояла человеку некая перемена бытия, некий восход в горняя: но разве путь к этому одна нынешняя смерть? Посмотрите на Еноха и Илию, без смерти взимаемых из нашего мира! Посмотрите на возлюбленного Спасителя на­шего, возносящегося с Елеона на небо! Аминь.

СЛОВО О ТОМ, КАКИМ ОБРАЗОМ ГРЕХ ПОРОДИЛ СМЕРТЬ

Мы видели, что смерть есть наказание за грех, что она произошла не из устройства природы нашей, а из плода запрещенного, или, что то же, из нарушения заповеди Божией. Но здесь тотчас встречает нас новый и важный вопрос: каким образом грех породил смерть? Сам ли из себя, как из ядовитого семени выходит ядовитое древо, или заставив правосудие Божие навести на нас смерть извне? Ибо наказания вообще бывают двоякого рода: одни проистекают из существа самых преступлений и следуют за ними, как тень за вещью; другие налагаются извне, правосудием Божеским или человеческим. Так, например, мучения совести естественно следуют за всеми грехами, равно как и некоторые болезни прямо проистекают из некоторых пороков. Это — наказания за грех, так называемые естественные. Но бывают наказания за грех извне, как например потоп; его навела за грех на весь род человеческий всемогущая сила Божия.

Каким же образом, повторяем, грех родил смерть — сам из себя, или заставив правосудие Божие навести на человека смерть извне?

Нисколько не сомневаемся, братие мои, утверждать пред вами первое и сказать, что и в сем отношении Бог, как говорит Писание, смерти не сотвори, а она вышла сама собою из греха. Ибо мы не видим из Священной Истории, что по падении человека сделано было какое-либо особенное распоряжение к тому, чтобы он был поражен смертью. Напротив, все действие Правосудия Божия состояло только в том, что он был предоставлен самому себе или, точнее сказать, разрушительной силе греха, в нем воцарившегося. Правда, Моисей сказывает, что прародитель наш был удален из рая именно потому, дабы не вкусил он плода древа жизни и не остался жив вовек, но это было только лишение их чрезвычайного средства к поддержанию в себе нескончаемой жизни, а не прямая причина их смертности. Причина сия сокрывалась в них самих — в грехе, заразившем их собою. Так, как если бы кто лишил больного лекарства, могущего предотвратить на время смерть, то нельзя было бы сказать, что смерть произошла от недостатка лекарств. Она произошла от болезни, а лекарства могли бы только замедлить ее.

 (Не окончено.)

СЛОВО О ТОМ, ЧТО СДЕЛАЛ ИИСУС ХРИСТОС СО СМЕРТЬЮ

Если с чем, то со смертью, по-видимому, никогда не было никакой перемены: она всегда одна и та же. Как умер первый человек, так умрет и последний. Между тем, со смертью произошла перемена великая, так что она теперь совсем не то, чем быть долженствовала и чем была бы, если бы не пришел Тот, Кто смертью Своею, как воспевает Церковь, попрал смерть.

В чем же переменилась смерть? В том, что она есть теперь разлучение души от тела не вечное, а временное; в том, что все умершие по прошествии известного времени должны выйти некогда из гробов и паки облечься телом уже бессмертным; в том, что сама смерть некогда упразднится.

Перемена, как сами видите, великая. Ее не было бы, если бы смерть осталась такою, какова она по своей природе. Тогда человек остался бы таковым вечно; тогда тело, разлучившись от души, никогда уже не соединилось бы с нею.

Кто же произвел эту великую перемену со смертью? Божественный Искупитель наш Иисус Христос. Каким образом? Тем, что Сам претерпел за нас смерть. Смертию смерть поправ, — воспевает Святая Церковь.

Каким образом смерть Христова переменила нашу смерть?

(Не окончено.)

СЛОВО ОБ УЧАСТИ САМОЙ СМЕРТИ

Доселе мы обозревали область смерти в ее прошедшем и настоящем: посмотрим теперь на нее в ее будущем, ибо и это можем мы сделать с сего священного места. Разум человече­ский ничего не может сказать об участи самой смерти; а слово Божие может и говорит.

Что говорит? Внемлите, в назидание и утешение ваше.

Владычество смерти, хотя уже и побежденной, и связанной, и предназначенной к уничтожению, должно продолжаться до конца мира над родом человеческим, для его же, как мы виде­ли, блага и вразумления. Посему безрассуден был бы из людей тот, кто покушался бы каким бы то ни было образом избежать смерти на земле: это невозможно! Все и каждый должны прой­ти путем гроба и тления в персти земной. Можем только и должны все достигать кончины мирной, непостыдной и даже безболезненной, как о том молит за нас ежедневно сама св. Церковь.

Но пред концом мира со смертию произойдет, по свиде­тельству слова Божия, великая и необыкновенная перемена, состоящая в том, что те, коих кончина мира застанет в живых (а таковых должно быть великое множество), уже не умрут, подобно всем прежним людям, а вместо смерти претерпят не­кое особенного рода изменение, которое должно произвести над ними то же, что производила над другими смерть, только другим образом; то есть вследствие сего чудесного изменения, имеющего, по уверению св. Павла, совершиться во мгновении ока, самым кратчайшим образом, — все смертное в них будет пожерто животом, и они явятся вместе со всеми воскресшими из мертвых в новом теле, не подлежащем уже тлению, но бес­смертном и вечном. Вси бо, пишет Апостол, неуспнем, то есть не умрем, вси же изменимся (пред концом мира): вскоре, во мгновение ока (1 Кор. 15, 51-55).

Таковое чудесное изменение и преложение временной ЖИЗ­НИ на вечную без настоящего нашего умирания и разрешения души от тела, очевидно, будет не естественным действием сил природы, а следствием всемогущего гласа Божия, хотя и силы природы, пред концом мира, должны прийти в особенное дви­жение и могут производить посему явления необыкновенные.

После воскресения мертвых, после обновления всего мира, после суда последнего и решения на нем участи всех и всего на всю вечность, для смерти нынешней, очевидно, не останется никакого места; почему и сказано в откровении Иоанновом, что смерти не будет к тому, и в другом месте, что смерть и ад будут ввержены в езеро огненное (Апок. 20, 14; 21,4).

Таким бы образом должно было совершенно окончиться ужасное владычество смерти и исчезнуть самые последние сле­ды ее. Но, увы, она не исчезнет совершенно и тогда! Останется, увы, останется навсегда один вид ее, вид новый, который об­наружит себя именно тогда, как настоящая смерть прекратит­ся. Священное писание называет это смертию второю. В чем будет состоять она? В том, что некоторые из воскресших лю­дей окажутся неимущими в себе жизни Божией, духа Христова, ни даже начатка того и другого, окажутся вследствие грехов своих и совершенной нераскаянности в них всецело проникну­тыми духом злобы адской, вообразившими в себе образ врага Божия, диавола. Над таковыми-то несчастными восгосподствует смерть вторая, и они, подобно праведным, будут облече­ны в тела нетленные, и на них прежняя нынешняя смерть не будет иметь никакого действия; но, не имея способности к жизни в Боге, ко пребыванию в обителях Отца Небесного, они будут удалены в ад, к духам отверженным на всю вечность. Такое бессмертие будет стократ хуже смерти, ибо вечность их будет; самая злополучная.

Очевидно, кто виновен будет в этой ужасной второй смер­ти: сами грешники. Освободиться от нее уже не будет возмож­ности. Ибо тогда все кончено, и нет возврата.

Сея-то смерти должно бояться паче всего, а не нашей телес­ной, за коей должно следовать воскресение. Аминь.